Онлайн библиотека PLAM.RU


Эпилог. Что после буквы?

МФА, СТЕНОГРАФИЯ, КОДЫ

Современные лингвисты для записей слов используют знаки МФА — Международного фонетического алфавита. С помощью условных значков можно более точно передавать звуки данного конкретного языка. И, что еще более важно, звуки любого языка мира. Ведь транскрипция имен и слов иностранных языков является одним из самых «больных мест» всех алфавитов мира. Они создавались для передачи звуков определенного языка, и поэтому средствами русской графики, например, нельзя точно передать английские звуки, передаваемые в английском письме буквой «дабль ю» и сочетанием «ти-эйч». Мы пишем либо «Ватсон», либо «Уотсон», либо «тэнк ю», либо «сенк ю», либо «тсенк ю», либо «тзэнк ю» и т. п. — но все эти написания неточны. В Международном фонетическом алфавите передача этих звуков не представляет проблемы. Знаки МФА позволят передавать на письме и речь языков, которые не имеют своей письменности. Попробуйте-ка записать русскими буквами специфические «щелкающие» звуки бушменов, где есть звук, напоминающий щелканье пробки, «поцелуйный звук», «всасывающее щелканье» и т. п. Фонетисты передают их на письме с помощью специальных значков, вроде кружка с точкой и др.


Образец письменности Террачина.


Пазиграфия «пикто». Запись фразы «У меня дома в городе» и знаки для передачи понятий (верхний ряд).


Быть может, стоит перейти на систему знаков МФА всем письменностям мира? Тогда, безусловно, трудности транскрипции отпадут и человек, знающий систему обозначений МФА, сможет прочитать текст на любом языке мира или записать речь, совершенно чуждую по звуковым особенностям его родному языку. Действительно, такие предложения выдвигались. Разрабатывались и иные, отличные от МФА, системы записи человеческой речи — речи любого языка. Например, американский инженер Мелвилл Белл, одни из творцов телефона, разработал так называемую «видимую речь», систему знаков, указывающую на положение органов речи, произносящих тот или иной звук (т. е. не записывать звук с помощью особого значка, а давать схему органов речи, этот звук воспроизводящих, «рентгенограмму» каждого звука).

Известный датский лингвист Отто Есперсен еще более усовершенствовал этот принцип, создав «неалфавитную нотацию». Каждый звук в ней изображался сочетанием арабских цифр и греческих и латинских букв. Греческие буквы в этой нотации обозначали органы речи, губы, язык, гортань и т. д. Латинские буквы — положение этих органов, произносящих тот или иной звук и каждый звук в «неалфавитной нотации» записывается в виде определенной формулы. Такими формулами, напоминающими химические, можно записать любой звук любого языка.

Коллега Есперсена, американец Кеннет Л. Пайк предложил свою собственную систему «неалфавитной» записи речи. Любой звук записывался комбинацией заглавных и малых латинских букв. Так, формула для звука «т» в его системе выглядит в виде последовательности «MAIlDeCVvelcAPpaadtltltnransfsSiFSs».

Разумеется, все эти системы интересны для грамматологии и лингвистики. Но, как вы сами видите, они совершенно не годятся в качестве универсального «сверхалфавита», который заменит буквенное письмо — слишком уж они громоздки.

Выигрывая в точности, мы проигрываем в экономности записи. Те же соображения экономии не позволяют перейти и на систему знаков МФА — она будет слишком уж избыточной для любого языка мира. В самом деле, кому, кроме бушменов, нужны в этом алфавите знаки для «щелкающих» звуков, вроде кружка с точкой, тем более, что бушмены и письменности-то не имеют?

По не только и не столько «избыточность» записи или общего репертуара знаков является препятствием для создания «неалфавитного» или «международного фонетического» письма. Мы уже говорили, что даже обычная орфографическая реформа связана с целым рядом трудностей — психологических, экономических, историко-культурных и т. д. Переход к новой системе письма (например, отказ от иероглифики, замена ее алфавитом) еще более сложен, ибо требует переписки огромного числа сочинений, доставшихся народу от прошлого. Что же говорить о «переписке» всех трудов всего человечества, перекодирования разнообразнейших письменностей посредством знаков МФА или другой, пусть более точной и универсальной системы?

Мы не случайно употребили термин «перекодирования». Ведь здесь речь идет не о переводе с языка на язык, не проста замене знаков одного письма знаками другого. Проблема «всеобщего» языка — это иной вопрос, кстати, еще более сложный, чем проблема «всеобщего письма». Социолингвистика, дисциплина, возникшая на стыке языкознания и науки об обществе, утверждает, что до создания подлинного «всемирного языка» еще очень и очень далеко. И это — несмотря на то, что энтузиасты предложили несколько сотен проектов таких языков, несмотря на то, что некоторые из них, например, эсперанто, широко пропагандируются в различных странах мира.

Точно так же законы «социологии письма» (а такая дисциплина начинает рождаться, в параллель социолингвистике) говорят, что время «всемирного алфавита» еще не пришло. Ни МФА, ни другие системы не могут заменить национальные алфавиты, во всяком случае в нашу эпоху. То же самое можно сказать и о проектах «усовершенствованного письма» — письма, позволяющего записывать человеческую речь еще более экономно и быстро, чем с помощью букв алфавита.


Пазиграфия Эффеля. Запись афоризма Декарта «Я мыслю, значит существую».


Нет слов, проекты эти бывают и остроумны, и действительно, предлагаемые ими системы записи более экономны, чем существующие ныне письменности. Вот характерный образец такой системы, предложенной но так давно итальянским инженером Виктором Террачина. Вместо букв латинского алфавита предлагаются «буквы», представляющие собой три стороны квадрата. Гласные обозначаются различными поворотами одного квадрата, согласные — комбинациями двух квадратов. Такая «квадратная письменность» очень удобна для наборщиков. Ее автор считает, что это — новый международный алфавит, «соответствующий уровню нашего века техники». Фактически в этом письме употребляется единствоппый символ, квадрат с одной «пустой» стороной.

«Новые печатные машины могут стать меньше, легче и дешевле, — рекламирует свое изобретение Террачина. — Машинистка или наборщик будут управляться с ними буквально одним пальцем. Скорость чтения также возрастет во много раз». И все-таки ни одно государство не станет ради этих удобств перепечатывать все свои книги «квадратами» Террачины. Слишком это хлопотно, трудоемко, да и ведет к разрыву с традицией, культурой, образованием. Что же касается экономии или скорости чтения, то здесь у людей имеется другое, очень надежное средство — стенография.


«УЗКОПИСЬ», Т. Е. КРАТКОПИСЬ

В переводе с греческого слово «стенография» расшифровывается как «узкопись» (стенос — узкий, тесный; графо — писать). Более точным будет перевод этого слова как «краткопись», искусство сжатой записи. В. Даль в своем «Толковом словаре» определяет стенографию как скоропись, поспевающую за речами. А в ряде книг, посвященных истории письма, ее называют «последним словом в области письменной фиксации речи» и даже «в известном смысле последней стадией в истории письма». Однако искусство стенографии насчитывает не одну тысячу лет, и, быть может, оно древней, чем алфавитная письменность!

Сокращенные написания отдельных слов и выражений мы встречаем; уже у шумеров, первых создателей «настоящего» письма. Сокращениями и слияниями знаков, так называемыми лигатурами, широко пользовались писцы Египта. Возникла даже особая, скорописная, разновидность иероглифики — демотическое письмо. Скорописью пользовались в канцеляриях персидских царей, упрощенными знаками — иероглифами записывали речи в Китае.

В Греции, родине алфавита, было создано, по крайней мере, два варианта стенографической записи. В 1883 году в знаменитом Акрополе обнаружили мраморную плиту, покрытую скорописными знаками, относящуюся примерно к середине IV в. до и. э. Известен и другой, «дельфийский» вариант древнегреческой стенографии, относящийся к 300 г. до п. э. Наследниками греческого языка были жители Византии. И здесь также существовало несколько систем скорописного письма. Они были в употреблении приблизительно с 300 г. и вплоть до падения Константинополя в середине XV века.

Стенографией пользовались и в Западной Европе эпохи средневековья. Только она была потомком не греческой, а римской системы записи. Тирон, раб, а затем секретарь великого оратора Марка Туллия Цицерона, изобрел так называемые «тироновы знаки» — условные обозначения наиболее употребительных слов. Записывались эти слова в виде рисунка, особого значка, упрощенного начертания букв и т. п. Известно, что в 63 г. до н. э. «тироновыми знаками» была записана знаменитая обвинительная речь против Катилины. Число условных значков было велико, порядка 5000. Позднее система записи, изобретенная Тироном, распространилась далеко за пределы Рима. Число знаков было доведено до 13 000. Система эта употреблялась к эпоху раннего средневековья, с ее помощью записывались речи Оригена, Блаженного Августина и других «отцов церкви». Однако в XI веко от значков древней стенографии отказались, как от «колдовских».

В различных странах Европы, разными людьми и в разное время, предпринимаются попытки вводить сокращенную запись. Так, в XV веке собрания новгородского и псковского веча записывались «поспевающими за речами» знаками. Первая современная система стенографии, как и сам этот термин, вводится в 1602 году англичанином Джоном Уиллисом в его книге «Искусство скорописи или стенография».

Знаки, предложенные им, имели геометрическую форму: части круга, прямые липни, отличающиеся наклоном одна от другой и т. п. Поэтому и сама система получила название «геометральная». Вслед за нею появляются различные системы стенографии, построенные на тех же принципах, что и система Уиллиса. В конце XVIII — начале XIX вв. появляются так называемые курсивные системы. Долгий спор о том, какая система, геометральная или курсивная, лучше, завершился «вничью». Языки, в которых длина слова относительно невелика, например, английский, французский, пользуются геометральной стенографией. В языках же с длинными словами, вроде русского, немецкого, польского, применяется курсивная система.

Для каждого распространенного языка, в том числе и русского, создавалось несколько конкурирующих систем записи. В 1925 году в Москве провели первую конференцию стенографов. На ней было принято решение создать единую, простую и четкую систему записи. В 1933 году за основу ГЕСС — государственной единой системы стенографирования была принята система, разработанная Н. Н. Соколовым. В настоящее время эта система совершенствуется и все более и более упрощается (что является главным критерием совершенства в стенографии).


ПАЗИГРАФИЯ — ПИСЬМО ВНЕ ЯЗЫКА

С помощью знаков МФА можно записать текст на любом языке мира. Стенография позволяет писать так же быстро, как мы говорим. Но ни МФА, ни любая стенография, самая совершенная, не поможет нам понять записанное, если мы не знаем языка. Нельзя ли с помощью письма «обойти» одну из главных преград в общении людей народов культур — разноязычие?

Еще в первых главах нашей книги мы говорили о том, что пиктограмму — запись с помощью «языка рисунков» — можно читать, вернее «толковать» на любом языке. Смысл идеограммы также можно истолковывать и по-астекски, и по-русски, и по-китайски. Быть может, в нашем веке во всеоружии знаний можно создать «универсальное письмо» — письмо, благодаря которому люди всей планеты (говорящие на многих тысячах различных языков) смогут общаться, не прибегая к «разговору вслух», а так сказать «по переписке»?

Широко известны образцы стенографических «идеограмм» — значки для понятий «крупный рогатый скот», «точка зрения» и т. п. Нельзя ли расширить подобный «словарь знаков», передающих различные понятия, выражения, действия? А затем, разработав «грамматику» — правила сочетания подобных знаков, — с их помощью записывать текст на любом языке — так же как и читать эту запись на любам языке мира?

Идея «пазиграфии» — универсального письма — была высказана немецким гуманистом Иоганном Тритхеймом (1462–1516). Вслед за этим появляются множество работ, посвященных как обоснованию всеобщего «языка вне слов», так и конкретным разработкам систем пазиграфии. Среди авторов этих работ мы находим великого немецкого ученого и философа Лейбница и его соотечественника Гротефенда, обессмертившего свое имя расшифровкой древнеперсидской клинописи, а также других философов, лингвистов, музыкантов, художников и даже алхимиков. Впрочем, ровным счетом ничего не зная о пазиграфии, люди в различных частях земного шара и в различные времена осуществляли се основные положения на практике.

Даниэль Дефо в «Робинзоне Крузо» описал встречу героя романа с Пятницей. Робинзон сначала попробовал объясниться с дикарем с помощью слов, затем жестов. Однако лишь «язык рисунков», начертанных на песке, помог найти общий язык. К такому «языку рисунков» не раз и не два прибегали путешественники и купцы, не знавшие языка страны, в которой находились… Словом, практика пазиграфии солидна.

Но одно дело — примитивное общение с помощью рисунков. И совсем другое — подлинная запись всего многообразия человеческих мыслей и чувств идей и представлений. Да и что положить в основу пазиграфии — это тоже вопрос. Рисунки? Знаки-идеограммы? Математические символы? Или, как предлагали некоторые энтузиасты музыки, — ноты?

Великий французский ученый и философ Репе Декарт высказал мысль о том, что в основу «универсального письма», а точней «универсального языка» должна быть положена математика и логика. «Следует установить методическое расположение всех мыслей-идей, подобно методически установленному порядку естественного ряда чисел, — писал Декарт в 1629 году. — Подобно тому, как можно в один день научиться на каком-нибудь неизвестном языке называть и писать все числа до бесконечности, таким же образом должна быть найдена возможность сконструировать все слова, необходимые для выражения всего, что приходит и может прийти в человеческий ум. Все зависит от нахождения тех простых идей, которые свойственны представлению каждого человека и из которых слагается все то, что люди думают».

Немного позже гениальный современник и коллега Декарта, немецкий математик и философ Лейбниц указал на пути, следуя которым можно построить универсальное письмо и язык, которые станут «азбукой человеческой мысли». Рассуждения заменяются вычислениями, язык становится логической алгеброй понятий. Все сложные идеи получаются комбинацией идей простых, подобно тому, как все самые большие числа — это сочетания горстки цифр.

Лейбниц предложил цифровые обозначения для первых девяти букв латинского алфавита, передающих согласные 1 = «в», 2 = «с» и т. д.; десятичные разряды соответствуют пяти гласным: 10= «а», 100= «е», 1000 = «i», 10 000 = «о», 100 000 = «у». Более высокие разряды обозначаются сочетаниями двух гласных (миллион = «ну» и т. д.). Благодаря этому мы получаем возможность не только писать, по и говорить на «языке мысли». Число 12 (обозначающее какое-то определенное понятие) произносится как «ас», число 21-о как «са» и т. п.

Лейбниц оставил предварительные заметки о «пазиграфии» и «языке мысли». Идеи, высказапиые им, принесли большую пользу математической логике и кибернетике. Была сделана попытка и создать «числовой язык». Серб Моисей Паич в 1859 году выпустил брошюру под названием «Пазиграфия на основе арабских цифр». Паич предложил занумеровать все понятия, предметы, действия четырехзначными цифрами («небо» — число 2815, «солнце» — 2911, «лететь» — 2505, «земля»—1889 и т. д.). Падежам предлагалась нумерация цифрами 1, 2, 3 и т. д. Для обозначения множественного числа перед этими цифрами добавлялся символ 0. Четырехзначные числа, обозначавшие «основные» слова, отделялись от падежных окончаний черточкой. Если «книга» писалась числом 2300, то в родительном падеже оно давало 2300–2, в дательном — 2300–3, в винительном — 2300–4. Во множественном числе родительного падежа: 2300–02 и т. п. Глагольные формы обозначались трехзначными цифрами, которые шли не после, а перед «осповным» числом.

Другие создатели пазиграфических систем полагали, что числовая запись громоздка и условна. Вместо нее предлагалась «универсальная идеография». Например, чех Батек разработал «неоглифы» — «идеографическую передачу мыслей образами, не связанными со словами существующих языков». Немецкий профессор Андре Экарт создал «зафо» или «смысловое письмо» — опо также является системой условных знаков, обозначающих понятия и слова. Но, пожалуй, наиболее интересные и перспективные варианты пазиграфии связаны с «языком рисунков» — древнейшей формой записи информации в обществе людей.

Научное обоснование «рисуночная» пазиграфия получила в работах талантливого русского ученого-самоучки Я. Линцбаха. Он показал, что в принципе средствами графики, рисунка можно изложить любое содержание и передать самые абстрактные идеи и мысли. Причем для этого нет нужды составлять заранее особый «словарь идей» или «человеческих мыслей». Главной бедой в «числовых» и «символических» системах всеобщего письма как раз и было отсутствие такого «словаря». Его-то в принципе и составить невозможно. Астрономы сосчитали число видимых на небе звезд. Зоологи определили число видов всех живых существ нашей планеты. Но ни философы, ни лингвисты не подсчитывают, сколько у человечества есть «идей» или «мыслей» (да никто из них и не брался всерьез за такую неразрешимую задачу).

Мы мыслим с помощью слов, с помощью языка. Однако возможно и другое, так сказать, «внесловесное» мышление. Блестящими образцами его являются труды математиков или музыкальные произведения. Не прибегай к словам, художник может рассказать нам об очень многом и порой «пересказ» одной картины потребовал бы целого тома (причем все-таки был бы неполным!). Когда известного художника Марка Шагала попросили рассказать содержание его картины, он ответил: «Я писал картину 11 лет — сколько же лет я должен вам ее рассказывать?»

Художественное произведение неразрывно связано с формой, с материалом. Точный «пересказ» ого невозможен в силу специфики самого «языка искусства». Зато все остальное «внесловесное» в мышлении можно перевести на язык слов: и логические понятия, и математические теоремы, и графические диаграммы, чертежи, планы, схемы. Но возможна ли обратная процедура? Можем ли мы «словесное» переводить на другой язык — например, «язык графики»? Липцбах доказал возможность такого перевода. С этим согласна и современная семиотика, наука, изучающая знаковые системы: в принципе информация может быть закодирована любыми знаками, независимо от их материальной формы.

В настоящее время «рисуночную» пазиграфию разрабатывает, при поддержке ЮНЕСКО, коллектив, в состав которого входит известный художник Жан Эффель, творец знаменитой серии «Сотворение мира». За основу берутся уже известные всему миру знаки и символы. Отталкиваясь от этих «корпей», можно создавать все новые и новые «слова» — пазиграммы. Они подчиняются строгим правилам «знакообразования» и соединяются с другими пазиграммами с помощью особой «грамматики».

Грамматика строится на основе «языка дорожных знаков». Дуга, поставленная над знаком, обозначает глагол (ведь знаки предписания действия в дорожной сигнализации заключены в круг). Угол над знаком говорит, что перед нами прилагательное (треугольные знаки предупреждения в дорожной сигнализации), черта — существительное (часть прямоугольного дорожного знака, который обозначает указатель).


«НАУЧНЫЕ ИДЕОГРАММЫ»

На первый взгляд может показаться, что наконец-то создан «универсальный язык», на который можно переводить даже художественные произведении и философские труды — и они будут понятны любому человеку нашей планеты, говорящему на любом языке. Но, как отмечает сам Эффель, не следует даже и пытаться переводить на язык пазиграфии романы, наподобие «Войны и мира». «Представьте, Марсель Марсо без единого слова исполняет роль Гамлета. Интересно, но не Шекспир». Точно так же «рисуночная пантомима» не может заменить живопись словом. Увы, у топора и скальпеля различные «диапазоны» действия.

Действительно, в качестве примитивного средства обмена сообщениями, например, для туристов, посетителей выставок и т. п. подобная система пазиграфии, безусловно, годится. Но как только мы переходим к грамматике, не к условной «грамматике пазиграфии», а к сложной грамматике естественных языков, мы сразу же наталкиваемся на сложности и противоречия. Что, казалось бы, проще, чем личные местоимения. Однако во многих языках нет абстрактного «мы», необходимо указать, кто это «мы» — двое нас или трое, или множество. В английском языке есть только «you», в русском— «ты» и «вы», а в японском существует несколько форм вежливого обращения, в зависимости от того, кто и к кому обращается — равный к равному, младший к старшему, старший — к младшему (а ведь и «старшинство» также имеет свои ранги!). Простейшее спряжение глаголов по системе пазиграфии не идет ни в какое сравнение с теми сложностями глагольной системы, которые мы находим в живых (и мертвых) языках (например, в языке австралийского племени аранта насчитывается до 92 глагольных форм спряжения!). А как быть с падежами? В китайском их нет, в английском — 2, в русском — 6, в санскрите — 8, а к языке табасаранцев, жителей Дагестана — 48. Сколько же падежных показателей должно быть в системе пазиграфии? 0,1 или все 48?

То же самое можно сказать и о других пазиграфических системах. Приведем надпись на языке «пикто» Янсона, которая переводится «Я имею дом в городе» (или «У меня есть дом в городе»). Вряд ли ее поймет таким образом китаец. То, что ясно для немца или русского (в смысле грамматики), будет неясно для китайца или носителя другого языка, где нет ни спряжения глаголов, ни падежей, а части речи отмечаются не суффиксами или окончаниями, а лишь порядком слов в предложении (т. е. без синтаксиса не понять, где существительное, где прилагательное, а где глагол!).

За основу всемирной пазиграфии Эффель и его коллеги решили взять знаки и пиктограммы, которые «уже оправдали себя в международной практике». И действительно, с тех пор как мир все больше и больше охватывается системой коммуникации, в практике людям самых разных стран мира приходится сталкиваться с одними и теми же знаками и символами, имеющими международное значение. Например, таковы знаки для цифр или химические символы.

Специальные знаки — для обозначения планет, звезд, металлов, минералов и т. д. — мы находим уже у египтян и жителей Двуречья. Однако там трудно провести черту различия между «научной идеограммой» и простым знаком для слова. В эпоху средневековья в Европе пользуются алфавитным письмом. Однако в трудах алхимиков и астрологов широко применяются «идеограммы» — обозначения семи планет (они же употребляются и для дней педели) и 12 знаков зодиака (они же — для символического обозначения месяцев). Символически обозначаются и «элементы» стихий, «субстанции», яркие звезды и т. д.

Некоторые из символов астрологов употребляются и поныне — в астрономии. Символика алхимиков исчезла. Но сама алхимия породила химию, которая, как вы знаете, имеет свой собственный язык символов и условных обозначений.

Самые древнейшие «научные идеограммы» — это знаки для чисел. И все-таки лить каких-нибудь два-три века назад была создана подлинная математическая символика, чьи знаки, говоря словами известного французского математика Карпо, «не являются только записью мысли, средством ее изображопия и закрепления — нет, они воздействуют на самую мысль, они в известной степени направляют ее и бывает достаточно переместить их на бумаге, согласно известным очень простым правилам, для того, чтобы безошибочно достигнуть новых истин».

Благодаря «математической идеографии» развитие математики, называемой иногда «царицей и служанкой паук», пошло вперед гигантскими шагами. Примерно сто лет назад началось создание новой области знания, возникшей на стыке математики и логики — «метаматематики» или математической логике. Первые же шаги ее начались с создания специального языка особой символики.

«Математизации», неуклонно возрастающей со времен Галилея до наших дней, подвергается физика. И к особым символам этой пауки добавляются математические символы. Составление различного рода карт — физических, экономических, тектонических, геологических и т. д. — потребовало создания особых символов, попятных как географу, так и представителю науки, чьи интересы «отражает» карта — геологу, зоологу, экономисту и т. д. Символы же эти применяются не только на плоскости карты — они фигурируют и в нашем письме.


БУДУЩЕЕ НАШЕГО ПИСЬМА

Количество «универсальных» символов с каждым годом растет, ибо появляются новые научные дисциплины, совершенствуются и вводят свою специальную символику такие науки, как биология, психология, лингвистика. Не означает ли это, что наше письмо возвращается вспять, к «идеографии»?

В какой-то мере — да. Но в то же самое время, создавая новые символы-идеограммы, человечество не отказывается и от достижений тысячелетий, от фонетического письма. Таким образом, наша письменность становится смешанной, только не словесно-слоговой, а «буквенно-идеографической». Например, тексты научных статей по математике или ядерной физике написаны именно таким «буквенно-идеографическим» письмом. Преимущество его по сравнению с обычным алфавитом очевидно. Во-первых, потому, что идеограммы понятны независимо от языка (химические формулы, математические символы и т. д.), во-вторых, потому, что они не только сокращают запись, но и помогают научному мышлению (прогресс математики обязан главным образом введению специальной символики, созданию «языка математики»). А в-третьих, такая символика становится попятпой не только любому человеку, но и электронным вычислительным машинам.

«Информационный взрыв» — так называют невероятно большое количество информации, которое лавинообразно возрастает с каждым годом нашего XX столетия. Польский книговед Болеслав Иванский опубликовал в 1911 году интересную работу, согласно которой за период с середины XV века (т. е. со времени изобретения книгопечатания) и до 1908 года включительно вышло в свет не более 10 400 названий книг. В 1940 году мировая книжная продукция оценивалась приблизительно 15 400 названиями. То есть за 32 года число различных книг увеличилось на треть. В наше время, по данным ЮНЕСКО, ежегодно во всем мире выпускается порядка 350 000 книг. Значит, со времени Гутенберга до наших дней в свет вышло порядка 25 000 000 книг! Однако и эта цифра явно заниженная, так как огромное количество специальных изданий не поступает на книжный рынок (их выпускают научно-исследовательские и правительственные учреждения, различные общества и т. д.), И, вероятно, цифру 25 миллионов следует удвоить — вот какое огромное количество только различных книг выпущено в свет.

А ведь есть еще и периодические издания, журналы, и технические документы, описания изобретений, каталоги, информационные листки и многие другие виды «некнижной» печатной продукции. Не удивительно, что ученые просто не в состоянии прочесть всю выходящую литературу по их узкой специальности (мы не говорим уже о разнообразии языков — ведь языками науки и техники стали ныне и арабский, и японский, и хинди, и другие языки развивающихся стран Азии и Африки). Вот почему в настоящее время единственное спасение от этого потока информации (который, к тому же ежегодно возрастает), «обуздание» его ученые видят в создании специальных информационно-логических машин, построенных на основе электронно-вычислительной техники. А чтобы эти машины могли «понимать» тексты, необходимо создать специальный «машинный язык», точное, «машинную письменность», ибо «язык алгоритмов», программы действий машины — это уже дело техников, программистов, а не грамматологов.

«Если печатание книг и создание печатной письменности стало основой пагаей современной цивилизации, — пишет Л. И. Гутенмахер в книге „Информационно-логические электронные машины“, — то создание информационно-логических машин с большой „памятью“ является в этом смысле развитием новой „машинной письменности“, которая будет основой более производительного труда». С помощью «машинной письменности» можно будет, минуя перевод с языка на язык, записывать в электронной «памяти» машин всю необходимую информацию. Система универсальной символики, «международные знаки науки» с каждым годом совершенствуются. Но происходит это, так сказать, стихийно, без участия специалистов в теории письма. И только в последние годы стало ясно, что не последнее слово принадлежит здесь грамматологам, которые занимаются не только примитивной идеографией первобытных племен, но и современной «научной идеографией».

Пройдут годы — и «машинная письменность», она же «универсальный код пауки», она же и «всемирное письмо», будет создана. Это будет идеография, понятная любому человеку и вычислительной машине. Но из этого вовсе не следует, что исчезнет фонетическое, буквенное письмо. Ведь живая разговорная речь сохранится и будет развиваться и совершенствоваться, по-прежнему будут творить поэты и прозаики на своем родном языке. Значит, останется и алфавит, средство записи «живого слова». Правда, и здесь техника может внести существенные коррективы — поэты уже сейчас начинают записывать свои произведения на пластинки, любой роман может быть «наговорен» на магнитофон. Однако «звучащее слово» может быть подано в разных интерпретациях (вспомните чтение стихов в исполнении самих авторов и мастеров художественного чтения). Поэтому и алфавит, и книга, вероятно, будут жить века, только сфера их употребления значительно сузится. Научная, специальная, техническая литература будет записываться «средствами машинной письменности», а художественная — средствами привычного традиционного письма. В этом смысле «буквы» умрут только вместе с живым человеческим словом.










Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.