Онлайн библиотека PLAM.RU


...

3

Гималаи

Человек готов даже за небольшое вознаграждение отправиться в дальний путь, но ради своей вечной жизни не сделает и шагу.

(Фома Кемпийский)

Я проснулся в три часа утра с ощущением, будто всю ночь во мне звучала какая-то мелодия. Быстро помылся и вышел на свежий воздух. Там я понял, откуда исходила эта мелодия: при свете луны несла свои воды Ганга, оглашая ночь хором небесных звуков, поющим о тайнах тысячелетней давности. Я снова сажусь на берегу и тихо наблюдаю. Как прекрасна ты и как мудра! Взглядом оцениваю расстояние до другого берега — примерно сто пятьдесят метров. С бесчисленными крохотными волнами, каждая из которых несет в себе отражение прошлых событий, плавно течет мать-Ганга в серебристом свете луны.

Вот в зеркале реки дрожит отражение далекого садху, воспевающего славу матери-Ганги высоко в гималайских горах. А вот жители деревень на берегах Ганги — все их легенды, саги и тайны можно прочесть в волнах священной реки. Вот пожилой паломник, которому не удалось завершить свое паломничество: при переходе Ганги он утонул в ее волнах, только и успев воскликнуть: «Ганга-майи, ки джая!» Чуть дальше — автобус с паломниками, сорвавшийся в Гангу с узкого моста, а рядом с ним — какой-то монах, с песнями собирающий цветы на ее берегу. Я вижу обезьян и косуль, леопардов и тигров, утоляющих жажду ее водами. Здесь можно увидеть даже полубогов, йогов и риши[22], пришедших к ее берегам из других миров. Правда, помимо них здесь можно увидеть и канализационные трубы, из которых стекают воды из ванных комнат горных жителей. Ее поток несет к тому же нечто большее, чем все эти отражения: он несет приход и уход счастья и горя, приход и уход душ в их различных воплощениях, приход и уход мироздания — всё это удивительным образом соединяется в ее могучем священном потоке.

Я приступаю к чтению своих кругов[23]. Сначала все мои мысли — с Гангадеви, однако затем я пытаюсь сосредоточиться на потоке святых имен. Святые имена должны быть не только на языке, но и в уме, даже более того — все наше сознание должно быть погружено в святые имена. И пока я сижу вот так на берегу Ганги и повторяю имена Бога, она вдруг начинает течь внутри меня. На этот раз ее поток состоит из нектара святых имен, и чем больше я повторяю, тем глубже погружаюсь в этот нектарный поток.

Позавтракав, мы едем в Канкал, что находится примерно в четырех километрах к югу от Хардвара. В Канкале мы хотим помедитировать на одно важное качество — свободу от гордыни. Это качество очень важно для паломника: ведь только тогда, когда ты свободен от гордости, становится возможным развить другие возвышенные качества, такие как уважение ко всем живым существам, которых ты встречаешь на пути, и умение обуздать себя, — качества, помогающие в конце концов достичь внутреннего удовлетворения.

Канкал был столицей Дакши, одного из прародителей вселенной. Однажды Дакша пригласил важнейших персон со всей вселенной принять участие в большом религиозном жертвоприношении. В его столице собралось множество почтенных мудрецов, философов и йогов, и, когда он перед началом жертвоприношения появился перед ними, все эти возвышенные души в приветствии поднялись со своих мест. Лишь Шива, в ту минуту погруженный в медитацию, не встал и не поприветствовал Дакшу. Поскольку Дакша был очень гордым, он почувствовал себя оскорбленным таким поведением Шивы. В конце концов, Шива был его зятем (дочь Дакши, Сати, была замужем за Шивой) и потому должен был оказать ему почтение. Не в силах сдержать свой гнев, Дакша проклял Шиву со словами:

— Жертвенные дары по праву получают все полубоги, но отныне Шива, самый низкий из полубогов, не будет больше получать свою долю!

Сказав это, Дакша в гневе удалился в свои покои. Сторонники Шивы, возмущенные происшедшим, в свою очередь стали проклинать прислужников Дакши, которые отвечали им тем же. Поднявшийся шум вывел Шиву из его медитации, и он поспешил уйти оттуда.

На следующем жертвоприношении Шива не появился. В то же время его супруга, Сати, не смогла справиться с искушением пойти туда, поскольку для нее это был не просто грандиозный праздник, но и редкая возможность увидеться со своими родственниками. Придя туда, она, однако, заметила, что для Шивы не было приготовлено ни одного жертвенного дара. Дакша, ее отец, даже не поздоровался с ней, поскольку видел в ней прежде всего жену своего врага, Шивы.

Сначала Сати очень расстроилась, но затем ею овладела ярость. Она встала перед Дакшей, высказала ему все, что о нем думала, и под конец произнесла:

— Поскольку ты оскорбил Шиву, я не хочу больше носить на себе это постыдное тело, что ты мне дал!

Она села на землю, погрузилась в медитацию на огонь и зажгла внутри себя испепеляющее пламя, которое вмиг спалило ее тело.

Весть о скандальной смерти Сати быстро разнеслась по всей вселенной. Когда Шива услышал об этом, он выдернул у себя волос и создал из него страшного черного демона. Демон этот был высотой до самого неба и в тысячах своих рук держал разные виды оружия. По приказу Шивы он в сопровождении своих товарищей явился на огненное жертвоприношение, проводимое Дакшей, и устроил там смертельное побоище. В конце концов он схватил Дакшу, приволок его к эшафоту и отрубил ему голову.

Пока мы слушаем эту историю, я чувствую, как у меня усиливается желание отказаться от гордыни. Гордыня — это, несомненно, причина всех недоразумений в этом мире.

Мы посещаем красивый храмовый комплекс с беломраморными стенами, большими колоколами и украшенным цветами шива-лингамом[24]. Рядом с храмом растет огромный баньян, на котором висят тысячи летучих мышей.

Атмаканда, индийский проводник нашей группы, приехавший с нами из Германии, кое-что придумал, чтобы поубавить нашу гордость. Он сует нам каждому в руки по кульку с фруктами чико и велит раздать их нищим, сидящим здесь на улице. Я иду и раздаю чико всем этим прокаженным, старым аскетам, попрошайкам и детям. Наверняка в одной из прошлых жизней я тоже был нищим, аскетом или прокаженным, ждущим милостыню. Некоторых, однако, мне приходится чуть ли не силой упрашивать принять фрукты; для них было бы лучше получить деньги.

Все это время до нас доносятся звуки ведических мантр. Мы с доктором Аурелиусом решаем выяснить источник этих звуков. Они слышатся из зала, пристроенного к храму. Мы входим и видим примерно тридцать юношей, поющих на санскрите «Рудра-гиту»[25] под управлением какого-то пандита[26]. Их ритмичное пение просто опьяняет; сложные звуковые узоры сплетаются в нечто видимое, даже осязаемое. От соприкосновения с Шивой нас охватывает благоговейный трепет; Шиве очень идет его имя. Не отрывая взгляда от своих подопечных, пандит знаком просит нас подойти. Мы садимся возле него и еще некоторое время слушаем.

Покинув зал, мы замечаем собаку, у которой задние лапы изъедены ранами, и в этих ранах уже поселились черви. Нет сомнения, что она скоро умрет. Мне становится не по себе от ее вида. Я невольно вспоминаю свою юность, год моего активного участия в студенческом движении протеста. У нас тогда была одна песня, мы часто ее пели: «Свободу, свободу! Мы будем свободны, как паршивые собаки, которых уже никто не хочет дрессировать».

Вот бы нам тогда увидеть эту собаку — наверное, мы пели бы по-другому. Как сказал один поэт, «Индия заставляет каждого взглянуть на себя со стороны».

Мы даем собаке немного воды, надеясь, что санскритские гимны возвысят ее душу и перенесут ее к Шиве.

«Махараджа, видите вон тот остров?» Где я? Надо же — уснул в джипе, который мчит нас под палящим солнцем по индийским долинам.

«Что за остров? Зачем нам остров?» — не совсем проснувшись, спрашиваю я. Атмананда показывает рукой в сторону реки и говорит: «Там на берегу Ганги в следующем году пройдет фестиваль Кумбха-мела».

Каждые двенадцать лет здесь собирается множество садху, святых людей. Это время, согласно астрологическим расчетам, очень благоприятно для омовения в Ганге. Особенно полезно это с духовной точки зрения. По этой причине сюда приходят йоги со всех Гималаев. Искупавшись в Ганге, они начинают исцелять простых людей. Толпы больных в сопровождении родственников стекаются в это место. Омывшись в Ганге, садху становятся такими счастливыми, что готовы разделить свои духовные достижения, собранные за годы медитации в Гималаях, с каждым. Поэтому то и дело случаются массовые исцеления. Пятьдесят лет тому назад сюда приходил Непали Баба — садху, который в иной день вылечивал по миллиону людей. Слава о нем разнеслась по всему свету, и в Хардвар стало приезжать множество материалистов с целью использовать Непали Бабу как лекарство. И в один прекрасный день Непали Баба так же неожиданно исчез, как и появился, и никто его больше не видел.

До Ришикеша уже рукой подать, а сейчас наш путь лежит через живописную рощу. Мы видим слонов, вразвалку шагающих по дороге; их колокольчики время от времени позвякивают. Они производят впечатление посланцев другого времени; погонщики спят наверху, надеясь на память своих подопечных, ведь не первый год проходят они один и тот же путь. На деревьях сидят попугаи; они то молчаливо медитируют, то вдруг начинают о чем-то громко спорить друг с другом.

Наконец мы въезжаем в Ришикеш. Вот история о том, почему этот город был назван этим именем.

В этих местах когда-то жил могущественный мудрец Райбхья Риши вместе со своим сыном Паравасу. Каждый день рано утром Райбхья Риши ходил на Гангу совершать омовение и еще до восхода солнца возвращался обратно. В те времена Ришикеш был совсем маленьким городком, вокруг которого были непроходимые джунгли, и в этих джунглях водилось множество хищников. Однажды, когда Райбхья Риши рано утром возвращался с Ганги, проснулся его сын.

Еще не совсем очнувшись ото сна, он подумал, что один из тигров, которые довольно часто подходили очень близко к ашраму, теперь пытается пробраться в дом. С такими мыслями он схватил железный прут и со всей силой ударил незваного гостя. Как же он испугался, когда услышал человеческий стон! Испуг его перешел в ужас, когда в этом человеке он узнал своего отца. Паравасу тут же сел и стал совершать сложные ритуалы, чтобы вызвать обитателей небес. Они появились перед Паравасу и по его горячей просьбе вернули отца к жизни.

Вернувшись из своего долгого путешествия в царство смерти, Райбхья Риши загорелся желанием побольше узнать о смерти и жизни после смерти, но больше всего ему хотелось узнать об освобождении из круговорота рождений и смертей. Так Райбхья Риши и его сын стали совершать аскезы и молить Вишну появиться перед ними и раскрыть им тайну ослепляющего механизма майи, благодаря которому человек думает, что, кроме этой жизни, ничего не существует. Господь исполнил их просьбу и показал им, как действует Его иллюзорная энергия. Под влиянием этой энергии мы получаем одно за другим материальные тела, нас сковывают материальные желания, и мы привязываемся к материальной деятельности. Как только Райбхья Риши понял, в чем состоит секрет действия этой волшебной силы, он стал умолять Вишну, взывая к Его милосердию, освободить всех людей из оков майи. Вишну улыбнулся и сказал:

— К сожалению, это невозможно. Но Я создам на этом месте озеро и наделю его воды такой силой, что каждый, кто хоть раз искупается в нем, сможет освободиться от телесной иллюзии.

В этом озере, которое носит название Майя-Кунда, можно искупаться и в наши дни. Всякий, кто погрузится в его воды, будет освобожден от оков майи!

Вишну также сказал, что впредь это место будет называться Ришикеш в честь Райбхья Риши, который с помощью подвижничества сумел обуздать свои чувства и так доставил радость Хришикеше, повелителю чувств.

Слово ришикеш можно еще перевести как «волосы мудреца». Райбхья Риши был таким могущественным мудрецом, что его волосы и по сей день растут там в виде деревьев и кустарников.

В Ришикеше много ашрамов; большинство из них находится на левом берегу Ганги. Перед нами открывается прекрасное зрелище: мать-Ганга, величественно текущая через город. Ее вода прохладна и сладка; отсюда ее развозят в медных баках по всей Индии.

Один из почитателей Ганги, который когда-то жил здесь, однажды сказал: «Гангадеви — это форма Вишну. Видеть ее — значит возвышать свою душу. Она течет в долине, рядом со своей сестрой Парвати, дочерью Гималаев. Как замечательно она выглядит, когда течет в долине Ришикеша! Ее синий цвет сродни синему цвету океана».

Даже несколько минут, проведенных на каком-нибудь камне близ Ганги, — величайшее благословение. А тот, кто прожил в Ришикеше на берегу Ганги несколько месяцев, давал здесь обеты и занимался религиозной практикой, немедленно попадает в царство Хари.

Недалеко отсюда, незадолго до своего ухода с нашей планеты, жил и Шрила Прабхупада.

Несмотря на узкую и неукрепленную дорогу, нас то и дело обгоняют другие джипы, на которых одновременно едет от двадцати до двадцати пяти человек. Они свисают из окон и кузовов, сидят на капотах и крышах. Все они, за редким исключением, пребывают в отменном расположении духа. Справа от нас улица круто уходит вниз. Иногда наш путь пролегает через расщелины в скале, где каждый день падают камни. Нам то и дело встречаются рабочие, которым поручено укреплять разрушенные эрозией дороги, но они, как правило, отдыхают в ямах и пьют чай. Подвесные мосты через долину почти все сделаны из стали, хотя попадаются и сплетенные из веревок, с деревянным настилом. В зарослях на обочине мы замечаем недовольные черные морды седых обезьян, личная жизнь которых потревожена ревущим мотором нашего джипа.

Насладившись живописными пейзажами, мы подъезжаем к Девапраягу. Слово праяг указывает на слияние священных рек. Здесь, в Гималайских горах, все реки являются притоками Ганги. Девапраяг — это второй по значимости праяг Индии. Первым является Аллахабад, где сливаются вместе Ямуна, Сарасвати и Ганга.

К Девапраягу можно добраться только пешком, перейдя по подвесному мосту через Алакананда-Гангу.

Бала-Гопал предлагает пройти по городу с киртаном[27]. Мы с радостью подхватываем идею и, взяв в руки караталы[28], с песнями вступаем на мост. С другой стороны моста на нас идут три коровы. Они, судя по всему, киртанов не любят. Все больше раздражаясь, животные начинают метаться туда-сюда, и мост угрожающе раскачивается — а вместе с ним и мы. К счастью, коровы выбирают верный путь — назад, — иначе роковой встречи было бы не избежать, на этом-то мостике над Гангой!

И вот мы входим в деревню. Вокруг нас — сонное царство. Полдень здесь — время отдыха. Дома в деревне все старые и маленькие, выстроены в беспорядке, как зубы старого попрошайки. Здесь нет машин, и единственным средством передвижения является скот, на котором перевозят продукты и воду Ганги. На краю деревни мы видим лестницы, ведущие к слиянию обоих рукавов Ганги. Замечаем аскетов в их пещерах; сразу видно, что они не первый день живут здесь, — их одеяла потемнели от пыли. Но вот мы выходим на плато перед самым слиянием рек и замираем от нахлынувших на нас эмоций. Что за чудо! Воздух насыщен энергией свежести, водные массы обеих рек, Алакананды и Бхагиратхи, бурно сталкиваются друг с другом, пенятся и образуют гряду из волн. Несмотря на ледяную воду, холода не чувствуешь, поскольку светит солнце.

Мы некоторое время стоим молча в глубокой задумчивости, затем идем в древний храм Рагхунатхи, в котором поклоняются изваянию Шри Рамы высотой в четыре с половиной метра. Этот храм был построен 1250 лет тому назад и принадлежит к ста восьми важнейшим храмам Индии. К сожалению, ворота закрыты — полдень, Господь спит, и жрецы тоже.

Обветшалые камни храма хранят память о тысячах паломников, проделывавших долгий путь, чтобы почтить эту святыню. Один камень с задней стороны высокой башни даже протерт головами паломников, которые прислонялись к нему, чтобы поверить свои тайны и чаяния. Возле крытого каменного трона, кафедры Шанкары, мы замечаем паломника, отдыхающего в тени. Его внешность весьма примечательна: поджарое, мускулистое тело, чуть тронутые сединой волосы и темно-серая полоска ткани вокруг ног — все это производит интересное впечатление. Судя по всему, мы тоже заинтересовали его, но он не желает к нам подходить. Тогда я прошу Атмананду подойти к нему. Они долго разговаривают на хинди, и лицо садху постепенно проясняется. Я уже встречался с таким явлением: сначала эти святые смотрят на нас с осторожностью и даже с опаской, но, узнав о нашей жизни и ежедневной духовной практике, они каждый раз вдохновляются — еще бы, ведь исполнилось предсказание Вед. В священных писаниях предсказывается, что для святых имен Бога не будет границ и в нашу эпоху даже люди Запада станут серьезно изучать Веды.

Наш новый знакомый уже двенадцать лет в пути; его паломничество пролегает через все святые места. Где бы он ни находился, везде и всегда он повторяет святые имена Рамы. Сейчас он идет из Бадри в Хардвар и дальше через Курукшетру в Бенарес. С нескрываемой радостью он восклицает:

Я покинул мир людей, которые, вместо того чтобы повторять «Рама, Рама», повторяют лишь «я, я, я». Кто теперь со мной? Да никто! — и, подмигнув, прибавляет: Я не знаю, как долго еще в эту Кали-югу осталось ждать мировой катастрофы. Но я буду совершать свое паломничество, пока не оставлю этот комок плоти в пыли какого-нибудь святого места и не закончу свое последнее путешествие, — и с этими словами он показывает пальцем на небо.

Мы едем дальше. Дорога идет вверх, извиваясь, как проткнутая копьем кобра. Мы проезжаем мимо таблички, предупреждающей о знаменитом леопарде Рудрапраяга. Этот леопард загрыз около трех сотен людей. Местные жители не решались выходить по ночам из своих хижин — чудовище-людоед мог появиться в любую секунду. Он нападал даже днем. Лучшие охотники страны пытались добраться до него, но безуспешно. И лишь одному охотнику из Англии удалось после четырнадцати дней поисков выследить его и пристрелить.

Мы продолжаем свой путь и после обеда оказываемся в Рудрапраяге — такие уставшие, что прекрасные пейзажи этого места расплываются перед нашими глазами, как в тумане. Все мысли сводятся к одной: «Где найти кровать?» По милости Кришны мы находим гостиницу на берегу Ганги, и я, как мертвый, валюсь в постель, позволяя отдохнуть своим напряженным нервам.

Вскоре свежий воздух и оживляющие переливы Ганги делают свое дело, и вот уже я, полный сил, схожу к ее берегам. Сначала нужно спуститься по длинной лестнице к храму Дурги[29], а оттуда — прямиком к Праягу. Здесь сливаются вместе два самых важных притока Ганги — Мандакини-Ганга и Алакананда-Ганга. Спустившись, я вижу Бала-Гопала и Лакшмана — оба прямо-таки светятся. Купание оздоровило их тело и дух. Следуя их примеру, я спускаюсь к отгороженному участку реки, где разрешено купание. Не очнувшись окончательно ото сна и забыв все меры предосторожности, я перелезаю за ограждение и погружаюсь в ледяные воды Ганги (нужно сказать, что я еще ни разу в своей жизни не купался в запрещенных местах). Холод пронизывает меня, и я с удивлением замечаю, что меня начинает стремительно уносить течением. Ганга в этом месте очень сильна! В последний момент я успеваю схватиться за ограждение. Но Ганга не сдается. Она треплет меня и тянет, будто хочет меня украсть. Я отчаянно сопротивляюсь и из последних сил пролезаю под ограждением, покидая опасный участок. Теперь первым делом я должен куда-то присесть — на ноге кровоточит рана.

Пока я боролся за свою жизнь, остальные в ужасе кричали с берега: «Ганга-ма! Нараяна! Кришна! Нрисимха!»

Я понял: мать-Ганга может быть и суровой. Хромая, я иду вместе с доктором Аурелиусом осматривать соседние храмы. Один из них — храм Нарады Муни[30]. Он сидел в этом месте и совершал многочисленные аскетические подвиги, с целью заставить Шиву согласиться обучить его игре на вине, ведической лютне. Шива, однако, никого не хотел учить игре на вине и, желая, чтобы Нарада Муни оставил его в покое, принял страшный, дикий облик. Когда же Нарада Муни, невзирая на это, подошел к нему, Шива стал танцевать, как сумасшедший. Его локоны развевались на ветру, а копье приближалось к Нараде Муни на опасное расстояние. Но Нарада Муни не сдавался. Вооружившись решимостью, он так долго взывал к милосердию Шивы, что тот согласился.

Я вспоминаю, как в своих взаимоотношениях с духовным учителем пережил примерно то же самое. Иногда тебе дают испытание, чтобы проверить твою решимость. Прошел с успехом тест — обучение будет быстрым.

Начало моей духовной жизни не было простым. Я уже некоторое время жил в лондонском храме, как вдруг мое прошлое, подобно танцующему богу-разрушителю, вторглось в мою жизнь: мой дедушка, который тогда уже лежал на смертном одре, стал просить меня вернуться к мирской жизни. Он хотел, чтобы я пообещал ему это. К нему присоединились и все мои друзья, родители, родственники; приехала бывшая подружка... Но что самое ужасное — мои материальные желания, подкрепившиеся атмосферой Лондона, этого международного культурного центра, непрестанно мучили мой ум. Сюда добавилась чуждая храмовая жизнь: простота и аскетизм, странные правила и непонятные церемонии, общие спальни и все эти новые идеи, которые удручали и раздражали меня, с моими старыми представлениями о жизни.

И вот в самый разгар этих бурных событий приехал Шрила Прабхупада. Как ждал я мира и покоя от встречи с ним! И, как выяснилось, ждал не напрасно, хотя и пришли они совсем не оттуда, откуда я их ждал.

В конце одной лекции я задал Шриле Прабхупаде вопрос о причине материального существования:

Если Кришна — причина, то как же объяснить, что на свете столько зла?

Ответ Шрилы Прабхупады был неожиданным:

— Не Бог создал материальный мир — это ты его создал! (Все оглушительно засмеялись.) Живое существо само несет ответственность за свои поступки и не должно ни при каких обстоятельствах искать виноватых, — добавил он.

Его речь была строгой, он проверял меня. Этим ответом, смысл которого я понял лишь много позже, он как будто проигнорировал меня, и я в первую минуту почувствовал себя всеми покинутым. Мой гуру выставляет меня на посмешище, да еще и делает мне выговор!

Первая реакция была: «Собирай чемоданы!», но потом ум прояснился, и я осознал: Шрила Прабхупада проверял меня и одновременно давал понять — все яснее и яснее, — что настоящая духовная жизнь и духовный разум начинаются за обнесенными колючей проволокой границами ложного эго.

Полоска лунного света ложится на край моей постели, освещая ее, как некую сцену, на которой сейчас развернется неизвестный мне спектакль. Я еще не сплю, но уже и не бодрствую. В полудреме сливаются воедино мои впечатления от пережитого, услышанного и прочитанного.

Неожиданно раздается рычание дикой кошки. Испуганно я перевожу взгляд на дверь. Из темноты на меня смотрят два горящих глаза. Я в страхе вскакиваю и бегу. Ветки хлещут меня по щекам, я спотыкаюсь о древесные корни. Шум смертоносных лап превращается в барабанную дробь. Я поворачиваю голову и вижу леопарда, прыгающего на меня... Вне себя от ужаса, я кричу.

В комнате резко включается свет. Хари, наш повар, с участием смотрит на меня и делает вопросительный знак рукой. Я бормочу: «Свапна, свапна» («сон») — и делаю попытку спать дальше. Но призрак возвращается: леопард Рудрапраяга следует за мной по пятам.

В конце концов мне все это порядком надоедает. Я сажусь в кресло-качалку и задумываюсь. Да-а-а, ничего себе паломничество, и это ведь только начало. Днем чуть не утонул в Ганге, а сейчас эти кошмары, прямо как в самолете. Что ж, я ведь хотел захватывающего путешествия, хотел добиться ясности. А когда взываешь из глубин своего «я», из самого ядра жизни, и просишь перемен, судьба начинает скакать галопом.

Обратно в постель мне что-то не очень хочется: быть может, здесь спал тот самый охотник, выслеживающий леопарда? Наугад листаю «Шримад-Бхагаватам», пока глаза не натыкаются на следующую фразу:

Все, что происходит во времени, состоящем из прошлого, настоящего и будущего, — всего лишь сон. Таков сокровенный вывод всех ведических писаний.

Все мое существование — всего лишь сон? Какая потрясающая мысль! При ближайшем рассмотрении видишь всю ее глубину. Посмотрев на происходящее с духовной точки зрения, можно понять, что душа не имеет ничего общего с так называемым добром и злом этого мира. События жизни проходят мимо нее, как сны. Эти сны покрывают наше сознание, подобно узорам облаков в небе. Мальчишкой я любил сидеть у чердачного окна старого дома и наблюдать за облаками: как они в ярости гоняются друг за дружкой, будто бы поклявшись сражаться насмерть. И еще тогда у меня проскальзывала мысль, что все, что мы называем хорошим или плохим, есть не что иное, как постоянно меняющиеся скопления облаков, что проносит перед нами некий невидимый загадочный ветер.

Я вспоминаю аналогию из Вед: изначально мы все дети бессмертия, вечные души, частички Бога. Но подобно тому, как во сне мы погружаемся в жизнь наших сновидений, так и сейчас мы утонули в материальном мире и еще долго будем захвачены галлюцинациями этого сна, пока в один прекрасный день не проснемся.

Пока я сижу в своем кресле, купаясь в лунном свете, в моем уме проносится история, которую мне рассказал один странствующий монах много лет назад, во время моей первой поездки в Гималаи:

Царевич Виджай-Кумар, единственный сын почтенной монаршей пары, был тщательно подготовлен своими родителями, чтобы в будущем самому стать царем. Однако его учителя вскоре заметили, что царевича больше интересует духовное развитие, чем дворцовые дела. Уже в десять лет он задавал такие вопросы, что все разводили руками, не находя на них ответа.

Однажды на царский двор пожаловал почтенный святой Кришна Парамахамса и попросил царя позволить ему прочитать во дворце лекцию о духовной жизни. Слушать его собралось много народу, был среди них и юный царевич. Слова Кришны Парамахамсы разожгли в его сердце огонь стремления к возвышенному. И решил Виджай-Кумар принять святого своим духовным учителем и уйти вместе с ним.

Испросив разрешение у родителей, юный царевич ушел с мудрецом, и тот, по окончании испытательного срока, принял уже повзрослевшего юношу в ученики. На церемонии посвящения принц снял с себя разноцветные шелковые одежды и облачился в простую накидку брахмачари, нищего монаха. Вскоре после этого они с гуру отправились в соседнее царство, где его обучение продолжилось. Счастливый, он служил мудрецу и каждый день узнавал от него всё новые и новые тайны духовной науки.

Прошло время — и вот уже нашему царевичу 20 лет. Каждый день он выходит на улицы города и идет от двери к двери, собирая подаяние. И все было бы хорошо, не зайди он однажды в незнакомую часть города. Дома там были один богаче другого, и ему все реже и реже открывали дверь. С улыбкой говорил сам себе наш сияющий монах: «Как счастлив я, что вырвался из тюрьмы гордыни, чьи решетки сделаны из богатства и тщеславия». С такими мыслями шел он, пока не наткнулся на какие-то ворота, где стояла незнакомая девушка небесной красоты и знаком приглашала нашего монаха войти во внутренний двор, украшенный яркими цветами. Некий внутренний голос остановил Виджай-Кумара, предложив ему вежливо извиниться и идти дальше. Однако другой голос, много сильнее первого, стал склонять его принять приглашение. И вот он, сам не помня как, оказался в обществе прекрасных девушек, служанок правителя этого города (а это был именно его дворец и сад). В это время девушки наслаждались завтраком под сенью деревьев, позолоченных первыми лучами солнца. Они немало удивились, увидев рядом с собой молодого монаха, и предложили ему разделить с ними трапезу. Наш монах с радостью согласился — он был голоден и к тому же давно уже не вкушал царских яств. Увидев, как жадно он набросился на еду, юные придворные дамы рассыпались жемчужным смехом; они стали шутить с Виджай-Кумаром и вести с ним нежные беседы. Их интересовало, как же он смог отказаться от мирской жизни, и Виджай-Кумар вынужден был на их неприличные намеки отвечать цитатами из священных писаний.

Эту сцену у старого фонтана в саду наблюдал один стражник и доложил обо всем царю. Царь спустился в сад и, оставаясь незамеченным, стал наблюдать за Виджай-Кумаром и служанками. В конце концов терпение царя лопнуло. Громоподобным голосом он закричал на весь сад:

Монах в целибате, любезничающий с женщинами и вкушающий блюда с царского стола, лишается своих добродетелей — честности и чистоты. Дать парню двадцать пять плетей по голой спине — это приведет его в чувство!

Через полчаса, скрюченный от боли и в окровавленных одеждах, Виджай-Кумар очнулся на улице. Вне себя от страданий и ярости, он поклялся отомстить царю и не собирался успокаиваться до тех пор, пока не сожжет дотла его город и всенародно не отхлещет царя плетьми за его несправедливое наказание. Тяжело дыша, он попрощался со своим гуру и попросил его о милости:

Я был слишком молод для монашеской жизни. Смилуйся надо мной и отпусти меня. Я должен стать царем. Лишь когда я проживу жизнь как правитель, я смогу вернуться под твое наставничество, — и со слезами добавил: Пожалуйста, не забывай меня и не думай обо мне плохо, а лучше пожелай, чтобы когда-нибудь твое учение дало ростки в моем сердце.

Старый мудрец понимающе улыбнулся и ответил:

Будь по-твоему. Но прошу тебя: останься здесь на эту ночь. В джунглях сейчас опасно, дикие звери вышли на охоту. Ты отдохнешь, а утром отправишься в свое царство.

Виджай-Кумар послушался учителя и, поужинав гороховым супом, что учитель варил ему каждый день, как был в своих окровавленных одеждах, так и забылся неспокойным сном. В это время его гуру, завершив в соседней комнате свои ежедневные ритуалы, взмолился Кришне: «Пожалуйста, надели моего ученика глазами, которыми он сможет увидеть всю подноготную материального существования. Пожалуйста, дай ему силы оставаться удовлетворенным всегда, в счастье и горе, и в конце концов пройти сквозь мрак невежества».

Кришна внял его молитвам и послал юноше поучительный сон. И вот снится Виджай-Кумару, что возвращается он домой и через какое-то время, после смерти отца, становится царем. Вскоре он собирает армию и нападает на город того царя, который так его унизил. Сначала как будто перевес на стороне Виджай-Кумара, и он во сне удивляется своему военному гению и жестокости. Однако вскоре битва принимает неожиданный оборот: войска царя вытесняют войска Виджай-Кумара из города, загоняют в овраг и там почти всех до единого убивают. Его самого берут в плен и приводят к царю. Уже второй раз Виджай-Кумар беспомощно стоит перед своим обидчиком.

Уж не думал ли ты одолеть меня? — спрашивает царь и, взглянув ему в глаза, неожиданно добавляет: А не тот ли ты падший монах? Как видно, ты не уяснил, что шакал не может безнаказанно воровать царские яства. Сегодня вечером тебя прилюдно казнят.

И вот уже Виджай-Кумара ведут на эшафот. Палач заносит над ним тяжелый меч, и толпа замирает в ожидании, когда же голова Виджай-Кумара отделится от тела, чтобы они смогли пронести ее, как трофей, по улицам города.

И тут, в последнюю секунду своей жизни, Виджай-Кумар замечает в толпе доброе лицо своего гуру. Из глубин его души вырывается жалобный крик:

О почтенный гуру, пожалуйста, прости меня и спаси!

А в следующее мгновение он слышит подле себя любимый голос:

Мой дорогой ученик, пусть не пугают тебя все эти картинки, что листает перед нами ветер жизни. Тайное учение всех Вед гласит, что материальная жизнь — это сон. Приход и уход счастья и горя подобны приходу и уходу зимы и лета. Того, кто мудр, не беспокоят эти перемены, и он не позволяет им ввести себя в заблуждение.

Виджай-Кумар тут же понял, что его дневное приключение ничем не отличалось от этого сна.

Он понял, что единственный выход — это еще с большей решимостью углубиться в духовную практику, которой его обучил гуру, и благодаря ей как можно скорее обрести духовное бытие.

Когда наши ум, разум и эго очищены, мы видим себя вечными душами, частицами Верховного Господа — так что же в этом случае может потревожить нас?

Вспоминая эту историю, я вдруг слышу громкий внутренний голос: «Знаешь ли ты, что нужно для того, чтобы отбросить свой сон? Нужно научиться непривязанности, отвязаться от своего ложного эго».

И тут мой взгляд падает на одну незамысловатую индийскую картинку: играющий на флейте Кришна стоит на земном шаре и танцует. Я смотрю на Кришну, и кажется мне, что Он улыбается. Все правильно: я здесь, чтобы научиться непривязанности.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.