• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Петр Петрович Бекетов стоит как бы в стороне от своих братьев и сестер. В письмах сестер – и Елены, и Екатерины – к «братцу Платону Петровичу» встречаются высказанные вскользь упреки в адрес «братца Петра Петровича»: не то сказал, не так сделал. По ним можно понять, что неординарность поступков Петра Петровича неприемлема, но привычна издавна, может быть, с детства. Но в чем она заключалась, судить трудно.

Подробные сведения о месте и датах прохождении им службы найти не удалось, но известно, что в 1796 г., в 24 года, Петр Петрович был обер-провиантмейстером (обер – старший; лицо, ответственное за обеспечение военных провиантом). Чин относился к IX классу, лица этого класса назывались «ваше благородие».

В ноябре 1796 г. состоялся полюбовный раздел имения, оставшегося после Петра Афанасьевича Бекетова, между его вдовой Ириной Ивановной и детьми (тремя сыновьями и двумя дочерьми-девицами). Надо заметить, что владелицей села Зюзина была Ирина Ивановна, и это село не входило в состав делимого имущества. Петру Петровичу в результате отошло несколько маленьких деревень в Костромском и Симбирском наместничествах (160 душ дворовых и крестьян мужского пола) да 39 тыс. руб. – часть от стоимости московского дома, доставшегося при разделе Ивану.

После скоропостижной смерти в ноябре 1796 г. Екатерины II на российский престол вступил ее 42-летний сын Павел Петрович. С юношеского возраста цесаревич увлекался историей рыцарства и высокими воинскими подвигами. Его идеалами были рыцарские добродетели: мужество, великодушие, защита слабых и обиженных. Поэтому орден рыцарей-госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского, известного более под именем Мальтийского, не только интересовал Павла, но и снискал к себе его особое расположение. По вступлении на престол император Павел с энергией принялся за укрепление ордена. Вскоре он заключил выгодную для ордена конвенцию, принял специальное посольство от Великого магистра ордена и после торжественной аудиенции объявил о своем намерении учредить российское приорство. Со временем он хотел создать в России рыцарское сословие, наподобие того, какое существовало некогда в Западной Европе. А когда Наполеон занял Мальту и французские революционные власти объявили орден распущенным, рыцари, собравшиеся в Петербурге 15 августа 1798 г., признали прежнего Великого магистра недостойным носить этот титул и постановили просить Павла о принятии им звания Великого магистра всего ордена. Павел с радостью согласился принять этот сан и принялся за организацию ордена в России, издав для этого ряд указов и манифестов.

В частности, для российских дворян, кавалеров ордена, были созданы 98 государственных командорств Великого Российского православного приорства, в котором Великим приором являлся цесаревич Александр. А с теми, кто пожелал учредить личное командорство, были заключены договора о родовом командорстве. Имение, потребное для учреждения родового командорства, должно было приносить не меньше 3 тыс. руб. дохода, с которого в казну ордена ежегодно платилось по 10% пошлины, причем на учреждение родового командорства каждый раз испрашивалось высочайшее разрешение. Родовые командорства были наследственными; вместе с правом владеть родовым командорством к наследнику учредителя переходило и право носить командорский крест (золотой восьмиугольный крест, покрытый белой финифтью) и соответствующий мундир.

Мальтийские кресты

К исходу августа 1799 г. около трех десятков знатных дворян заключили соглашения об учреждении родовых командорств. Среди них был и обер-провиантмейстер Петр Бекетов, который с тех пор стал командором[575].

Петр Петрович был известен как благотворитель бедных. Из своих имений он отпустил в свободные хлебопашцы 6000 душ крестьян, и около 6000 душ определил тоже в вольные, с тем условием, чтобы они платили небольшую сумму на богоугодные заведения[576]. Попечителями этого повеления он определил детей своего двоюродного брата Аполлона Николаевича Бекетова. И хоть Петр Петрович дружил с его сыном Александром Аполлоновичем, впоследствии в наследство племяннику досталось лишь немного крестьян, данных Петром Петровичем еще при жизни.

Такое распределение имения встревожило его знатных родных. Они хотели учредить над ним фамильную опеку, но командор Петр Петрович Бекетов в 1823 г. написал письмо государю Александру I, недавнему Великому приору Великого Российского православного приорства. В письме Бекетов объяснял, между прочим, что отпуск крестьян на волю есть его молитва к Богу за род Бекетовых. Представить прошение государю и дать потребные объяснения он поручил своему другу Сергею Николаевичу Глинке. Был при этом также камергер и командор князь Александр Николаевич Голицын, коротко знакомый с Бекетовым. Голицын еще недавно (до 1805 г.) владел соседним с Зюзином селом Троицким-Черемушками, на землях которого с 1798 г. находился загородный дом матери Петра Петровича, который она впоследствии передала его брату Ивану. Князь, судя по всему, стал командором одного из 98 государственных командорств и по-соседски поддержал Петра Бекетова при учреждении его родового командорства. И в прошении Бекетова к государю он тоже защищал гонимого. Государь император Александр I спросил Глинку, сам ли Бекетов писал представленное письмо; г-н Глинка подтвердил и услышал резолюцию: «Я тебе верю, успокой Бекетова, что над ним никогда опеки не будет».

Надо отметить, что Александр I в течение двух лет после кончины Павла I в марте 1801 г. являлся протектором ордена, но потом сложил с себя это звание и рядом распоряжений ограничил деятельность ордена. Католическую ветвь ордена он постепенно вытеснил за переделы Российской империи, а огромные средства ордена, предоставленные своему детищу императором Павлом, взял в казну, которая при начале его царствования была крайне истощена. За православным приорством в России сохранялась роль скорее исторически-ритуальная, ордену отдавалась дань уважения, исконные правила касательно его устройства никогда и никем не нарушались. Никто из самодержцев российских не помышлял об уничтожении или роспуске ордена. Когда после Октябрьской революции 1917 г. наследники командоров и кавалеров ордена оказались в изгнании, они постарались объединиться, чтобы сберечь для будущих поколений идею христианского рыцарства. В 1928 г. в Париже собирался Союз потомков родовых командоров, чтобы упорядочить свои дела. В 1970-х гг. деятельность Союза переместилась из Европы в США. Фамилия Бекетова в 1914 г. имелась в орденских архивах, однако среди основателей парижского союза Бекетовых не оказалось. Петр Петрович Бекетов был холост, и командорство никто из родни не наследовал.

В своей книге воспоминаний М.А. Дмитриев, племянник И.И. Дмитриева, не раз гостивший в доме Ирины Ивановны, посвятил немало строк всем членам обширного семейства. Вот что он писал о братьях: «Иван Петрович, действительный член того же общества [ОИДР. – С.Я.], занимался преимущественно историей и ботаникой; у него на даче за Серпуховской заставой был прекрасный зимний сад, составленный из трех отделений, по различным климатам жарких поясов, где находились в группах деревья Южной Америки, Индии и Африки. Переход из дома в этот сад составлял птичник, в котором были насажены уже наши отечественные деревья. У него тоже была отборная и огромная библиотека... Младший брат Петр Петрович был совсем не похож на старших ни умом, ни познаниями. Отец их, заботившийся о воспитании старших и отпустивший их на службу в Петербург, не хотел учить младшего, говоря, что от тех никакой нет подпоры в старости, что им, как ученым, с ним скушно, оттого и живут далеко, а что этого сына он готовит на утешение своей старости. Взяли мадам, поучили его немножко по-французски, да тем и кончилось. Потом записали его в гвардию и перевели с чином в провиантскую комиссию, где он ничего не делал... Тут он присватался как-то к дочери Кутузова (потом князя Смоленского) и был помолвлен. Кутузов выпросил ему камергерство, что давало тогда генеральство. Но открыли, что он глуп и ревнив, и отказали. Дочь вышла после за Хитрова, а он, никогда не служа, вышел в действительные камергеры, то есть, по-нынешнему, в действительные статские советники. Он строил, не имея понятия об архитектуре, имел инструментальную, вокальную и роговую музыку, был человек очень добрый, раздавал много денежных награждений и пенсий...»[577]

Впрочем, и умница Платон Петрович, служа еще в гвардии, тоже разорился, наделав долгов, которые отец отказался оплачивать, и только после его смерти Ирина Ивановна заплатила долги пасынка – более 100 тыс. руб.

Когда после кончины Ирины Ивановны Бекетовой ее наследство должны были разделить между собой два ее сына – статский советник и кавалер Иван Петрович и действительный камергер и командор Петр Петрович, – полюбовно они не договорились. Петр Петрович обратился к медиаторам (посредникам), недовольный бездействием брата: «После шести недель следовало бы приступить к разбирательству бумаг и к дележу – но вместо сего брат прислал мне при письме сведение о недвижимом имении, а о движимом я от него извещен не был. Не знаю, сколько денег по вложениям долгу в товаре, меди, железа и прочего. И посему всепокорнейше прошу... войти в разбирательство между нас с братом моим и принять со стороны в справедливости Ваше участие... и разделить нас на основании законов»[578].

Посредники поручили Ивану Петровичу составить перечень двух частей имения, разделив его поровну, а Петру Петровичу предоставлялось право выбрать любую из этих частей. Петр Петрович выбрал вторую часть, в которой главным был: «Завод Богоявленский медный, со всеми к нему принадлежащими деревнями и землями, также и всеми рудниками... крестьян при заводах и деревнях по последней ревизии написано 1201 душа...» Кроме завода, в эту часть входили еще селения, среди которых были «Московской губернии и уезда село Борисовское, Зюзино тож, и деревня Изютина, в которых за исключением отпущенных на волю: семейства Ивана Кирилова и вдовы Ирины Егоровой, и дворовых людей 52 душ, особо в раздел положенных, останется по последней ревизии написанных 135 душ, доходу получается 3015 руб.». Приписанные к селу Борисовскому 52 дворовых человека были разделены между братьями пополам и перечислены поименно в первой и второй частях.

Иван Петрович после раздела вывез доставшихся ему дворовых людей в свои владения.

По приговору господ медиаторов, утвердивших раздел наследства между двумя братьями (июнь 1824 г.), Петр Петрович Бекетов стал владельцем села Борисовского и деревни Изютино[579]. Полотняная фабрика, которая работала тогда при селе Борисовском, досталась Петру Петровичу, а суконная при селе Лаишевке – Ивану Петровичу. Последнему отошли и два железных завода, и каменный дом матери в Москве на Пречистенке. Половину стоимости дома – 80 000 руб. – Петр Петрович получил ассигнациями.

Судьи-медиаторы в июне 1824 г. утвердили и раздельный акт движимого имущества, однако этот раздел затянулся надолго. Петр Петрович, не согласный с действиями брата Ивана Петровича, подал в июне 1824 г. прошение в Московский уездный суд. Но Иван Петрович винил в затягивании раздела Петра Петровича и в поданном от себя сведении в суд «объяснил, что он, со своей стороны, не только не имеет выгоды медлить с окончанием раздела движимого имения потому, что от неокончания оного и находящаяся в конторе сумма в 90 000 руб. не приносит ему ни малейшей пользы, из числа ж сей неразделенной суммы означенному брату его Петру Петровичу Бекетову не принадлежит ни полушки потому, что он пожертвовал ими в пользу петербургских жителей, потерпевших от наводнения». Можно сказать, старший брат недвусмысленно заявил, что младшему не на что претендовать при этом разделе. Просвещенный Иван Петрович умел находить общий язык с властями, а рассерженный на брата Петр Петрович не хотел идти с ним на мировую.

И департамент отметил эту внешнюю покладистость старшего и неуступчивость младшего, из-за которой так затянулся раздел: «...Означенный раздельный акт хоть сим департаментом в том же июне месяце и утвержден, и статский советник Иван Бекетов и заявлял всегда готовность к выполнению оного, но брат его, действительный камергер Петр Бекетов, ни к отчету по домовой конторе, ни к разделу движимого имения, за всеми понуждениями как сего департамента, так и Московского губернского правления, даже и по объявлении ему, что он подвергнется за сие ответственности, указом 1786 года февраля 14 дня положенной, не приступил, и через то дом брата своего оставил занятым тем имением и дворовыми людьми ему принадлежащими, отчего владелец сего дома ни сам его заместить, ни отдать в наем не мог, лишен быв от того хозяйственных выгод, а сверх сих убытков и дворовые люди по медиаторскому положению долженствующие сдать наследникам имение и получить отпускные, по несдаче оных им оставались на том же жалованье и содержании, какое они получали от бывшей помещицы своей, почему вынужден уж был сам департамент сей привесть все оное имение для раздела в ясность... А указом 1786 года... повелено... буде в котором роде или семье окажутся столь развращенные нравы, что по ябеде и неспокойству участвующих в двухгодичный срок дележа окончить не могут, тогда на все имение наложить запрещение и взять дворянское в призрение Дворянской Опеки, а мещанское в призрение Городового сиротского суда и от оных определить опекунов...»[580]

После кончины Александра I в 1825 г. Петра Петровича Бекетова некому было защитить от стремления родных учредить над ним опеку, и в январе 1827 г. по решению 2-го Департамента уездного суда над движимым имением Петра Петровича было учреждено опекунство. Назначенный Дворянской опекой опекун коллежский асессор Тверитинов провел оценку движимого имущества и разделил его поровну; часть, приходящуюся Петру Петровичу, перевез в его дом и, поместив в особую комнату, опечатал ее своей и Петра Петровича печатями. В июне Тверитинов скончался, и понадобилось назначать нового опекуна. А так как обгоревший в пожаре московский дом Бекетова на Тверской потребовалось срочно приводить в порядок, и на Богоявленском медеплавильном заводе тоже дело встало, то Дворянская опека в ноябре 1827 г. учредила опекунство и над недвижимым имуществом, т. е. над домами и селениями в разных уездах, владельцем которых являлся Петр Петрович Бекетов. В ноябре были назначены новые опекуны: чиновник 7 класса и кавалер Ермолай Филиппович Волкенштейн и коллежский асессор и кавалер Василий Дмитриевич Телепнев.

С.С. Кушников (1765–1839). Художник В.Л. Боровиковский

А.Д. Балашов (1770–1837). Художник А.Г. Ухтомский

Но вскоре московский военный генерал-губернатор князь Д.В. Голицын предложил убедить взять на себя обязанности опекунов потенциальных наследников командора Бекетова. Это были родственники, мужья его сестер: Екатерины – действительный тайный советник и кавалер Сергей Сергеевич Кушников, и Елены – генерал от инфантерии и кавалер Александр Дмитриевич Балашов. Они были членами Государственного совета и проживали в Санкт-Петербурге, поэтому согласились взять на себя только звание опекунов, а управление имениями поручили своим уполномоченным.

Крестьяне села Зюзина и деревни Изютиной 28 апреля 1830 г. были извещены становым приставом Беляевым об этом очередном изменении в управлении имением и дали подписку, в которой были поименно перечислены, обязались новым опекунам «быть в полном послушании и повиновении, в чем и подписуемся». Бурмистр крестьянин Иван Григорьев Корнев приложил руку за себя и вместо неумеющих писать крестьян по их прошению, а грамотные крестьяне Яков Михайлов Корнев, а также Иван сын Алексея Алексеева Заварзина и приймат Захара Алексеева Заварзина сами руку приложили[581].

Особый интерес представляет подробная опись имения, составленная при опекунах в феврале 1831 г. Приведу ее, слегка сократив для удобочитаемости и переведя в современные единицы измерения, чтобы читатель мог представить устройство барской усадьбы тех лет.

«Церковь во имя святителей Бориса и Глеба каменная в два этажа с каменными крыльцами, кровля на оной и на крыльцах покрыта железом, которая местами проржавела, отчего происходит течь, штукатурка как внутри, так и снаружи обвалилась».

(Ирине Ивановне Бекетовой за 30 лет до того удалось провести ремонт ветхого храма. В первые же годы после приобретения села она хлопотала (1787 г.) о разрешении обновить обветшавшую церковь, построенную в 1688 г., крышу покрыть вместо дерева железом, образа возобновить в верхнем храме, а нижний храм по-прежнему отделать и наименовать во имя Живоначальной Троицы. В тот момент утварь из упраздненной в 1787 г. теплостанской Троицкой церкви находилась на сохранении в зюзинской Борисоглебской церкви, вероятно, потому, что в 1785–1787 гг. владельцем села Троицкого, что на Теплых Станах, являлся полковник Петр Афанасьевич Бекетов[582], жена которого Ирина Ивановна приобрела в 1785 г. село Зюзино. Но переименовать нижнюю церковь вдове Бекетовой не дозволили. И в октябре 1791 г. нижняя церковь после ремонта была освящена во имя святого благоверного князя Владимира на прежнем освященном антиминсе[583]. А в декабре 1797 г. Ирина Ивановна Бекетова вновь хлопотала о подновлении образов в храме Бориса и Глеба, «как в нем по долговременной бытности местные образа пришли в ветхость»[584].)

«Господский дом был каменный двухэтажный, снаружи и внутри обштукатуренный, крыша покрыта железом. Длиной оный дом на 17 саженях (36,21 м), шириной на 10 саженях с одним аршином (22 м), при коем два парадных каменных крыльца, каждое с шестью каменными обштукатуренными колоннами, вышиной оные колонны в два этажа, в коих со второго этажа деревянные над обоими крыльцами балконы, обшиты тесом, крыльца длиною на 9 сажен (19,17 м), шириною на 5 аршин (3,55 м).

Лестницы у всех трех крыльцов каменные, полы на крыльцах дощатые, промежду колонн на двух крыльцах и балконах деревянные перила, и третье боковое крыльцо, каменное ж, длиною на 5 ? аршинах (3,9 м), шириною 2 аршина (1,42 м) без навесу, у оного пол выстлан белым камнем.

У парадных крылец, у каждого, по одной стеклянной двери о 8 стеклах. В нижнем этаже 41 окно с рамами – каждая о 8 стеклах, на втором этаже 38 окон с рамами, каждая о 6 стеклах. На передний балкон 3 стеклянные двери, каждая о 6 стеклах, а на задний – одна такая же дверь.

В нижнем этаже имеется 18 комнат, в числе коих зала в оба этажа, стены во всех комнатах обштукатуренные и по штукатурке обклеенные разными обоями, а в пяти комнатах потолки и карнизы лепные, в зале под окнами карнизы лепные, во всех комнатах полы из сосновых досок; в гостиной комнате два зеркала с рамами, окрашенными белой краской, одно вышиною (с рамою) 2 арш. 10 вершков (1,86 м), шириною в 2 аршина (1,42 м)...

Во всех комнатах нижнего этажа печей из разных обливных изразцов 9.

Дверей столярной работы с резьбою 8, дверей простых столярных 16, 3 двери створчатые простые и 5 дверей одинаких простых без замков.

Из нижнего этажа в верхний имеется три хода, у коих лестницы деревянные: одна дубовая о 24 ступенях с перилами по обеим сторонам, точеными и крашеными, 2-я о 23 ступенях простая, с одной стороны перила простые, 3-я о 25 ступенях, по обе стороны перила простые.

В верхнем этаже 17 комнат, обштукатуренные и по штукатурке обклеенные разными обоями, полы во всех комнатах дощатые, 8 голландских изразцовых печей и один камин. Дверей столярных с шпингалетами 5, дверей с медными замками и задвижками 15, простых дверей 10.

Из онаго этажа на чердак 2 входа, у коих деревянные лестницы: одна о 22 ступенях, 2-я – о 25 ступенях.

На доме – бельведер деревянный. В бельведере 2 створчатые двери со ставнями в обвяске; двери с полуциркулем, вышиной 3 аршина 10 ? вершков (2,59 м), шириной 2 аршина 1 ? вершков (1,49 м), ставни створчатые с полуциркулем, вышиной 2 аршина 10 вершков (1,86 м), шириной 2 аршина (1,42 м).

Внизу дома два каменных подвала со сводами, в кои из первого этажа два входа и две двери железных.

«При доме по обе стороны по флигелю, оба каменные двухэтажные крытые железом, которые выстроены глаголем и в глаголе полукружные, внутри и снаружи обштукатуренные, в коих по 6 приделанных пилястров».

С левой стороны дома флигель длиною на 19 саженях (40,5 м), шириной на 3-х саженях (6,39 м). В нижнем этаже 17 окон с рамами, каждая о 6 стеклах, полы все простые, дощатые, комнат 5, печей 4, из коих 2 русские и 2 голландские кирпичные. Во 2-й этаж лестница деревянная о 20 ступенях, в оном 5 комнат, полы дощатые, простые, печей 4: 2 русские, 2 голландские кирпичные, дверей как внизу, так и вверху простых дощатых по 5.

С правой стороны флигель такой же: длиною на 19 саженях (40,5 м), шириной на 3-х саженях (6,39 м). На первом этаже у входа с правой стороны 3 комнаты, в них 2 русские печи, 2 двери дощатые, полы дощатые, с левой стороны – кухня, в ней очаг кирпичный, на оном две плиты чугунные и вмазанный небольшой чугунный котел и один духовой шкаф с железною дверкою, а также еще комната с двумя кирпичными печами, соединенными вместе, и 2 шкафа деревянных... В верхнем этаже 5 комнат, 4 печи, из них 2 русские и 2 голландские кирпичные, полы дощатые, дверей 5 простых. Окон в нижнем этаже 15 с рамами, каждое о 6 стеклах (рамы сосновые летние створчатые, вышиной 2 аршина 2 вершка (1,51 м), шириной 1 ? арш. (0,89 м); в верхнем этаже 19, каждое о 6 стеклах (рамы сосновые летние створчатые, вышиной 1 ? аршина (1,24 м), шириной 5/4 арш. (0,89 м).

Между домом и флигелями имеются ворота в каменных столбах, между столбами – деревянный решетчатый забор. Длиной каждая стена на 4 ? саженях (9,6 м).

Напротив дома – англицкий сад, загороженный с передней стороны решетчатым в каменных столбах деревянным забором с каменными воротами, на которых имелась каменная башня с часами. Забор длиною в 65 сажен (148,45 м). В нем яблонь разных сортов 24, грушевых деревьев 2.»

Справа от дома – усадебный сад, тоже обнесенный каменным забором. В этом саду в открытом грунте («в воздушных садах») плодоносили 1641 яблоня разных сортов, 109 груш разных сортов, 18 гряд английского сафьянного крыжовника, 10 гряд крыжовника красного и 4 гряды гладкого, а также вишни 8 куртин, терновника 2 куртины, земляники английской 17 гряд, смородина и малина разных видов и сортов. Необычным элементом сада являлись оранжереи: виноградная деревянная, длиной 7 сажен с 2 аршинами, крытая железом; 2 ананасных деревянных, длиной 11 сажен с 2 арш., крытых железом; 2 сливных деревянных, одна из них длиной 7 сажен с 2 арш., крыта железом, другая – 8 сажен с 1 арш., крыта тесом; персиковая деревянная длиной 9 сажен с 2 арш., крыта тесом; абрикосовая каменная, длиной 25 сажен, крыта железом; лимонная деревянная, длиной 5 сажен с 1 арш., крыта тесом; а также огуречная теплица деревянная, длиной 4 сажени с 1 арш., крыта тесом. Здесь же находились 3 грунтовых сарая и сарай для выставочных деревьев бревенчатый, забранный в 18 каменных столбах, длиной в 18 сажен, крытый тесом, где находились в кадках и горшках сотни плодовых деревьев: персиковые, абрикосовые, сливовые, вишенные, лимонные, померанцевые, попельмозов, винных ягод, шелковиц, лавровых и даже ананасной земляники.

Сразу за усадебным садом располагался скотный двор, тоже обнесенный спереди решетчатым деревянным забором в 33 сажени (70,29 м), в котором имелись ворота с 4 калитками. На скотном дворе несколько строений:

«Изба деревянная на каменном фундаменте, крытая тесом, длиной 4 сажени (8,52 м), шириной 3 сажени (6,39 м), на обоих этажах по 2 комнаты, в них печи русские, полы дощатые, потолки из накатнику, окон по 4 с рамами, внизу в каждой по 6, а вверху по 4 стекол, в сенях по дощатому чулану.

От оной избы сарай для коров бревенчатый, крыт тесом, длиной на 21 (44,73 м) и шириной на 3 сажени (6,39 м), в нем 17 бревенчатых стойлов, каждый длиной на 5 (3,6 м), шириной на 4 аршина (2,8 м), у каждого стойла дверь дощатая, потолки дощатые, пол бревенчатый и дощатый.

Подле сарая под линию изба каменная с сеньми, крытая железом, длиною на 12 саженей (25,56 м), шириною на 8,5 аршин (5, 65 м), в ней пол дощатый, потолок бревенчатый, печь русская, окон 3 с рамами, в сенях чулан дощатый.

Изба по правую сторону деревянная двухэтажная, крытая тесом, длиной на 4 (8,52 м), шириной на 3 саженях (6,39 м), окон как вверху, так и внизу по 4.

От оной избы под линию во дворе сарай бревенчатый, забратой по обе стороны в 24-х каменных столбах, крыт железом, длиною оный на 23 саженях (49 м), шириной на 3 саженях с 1 аршином (7,1 м).

Подле оного сарая под линию изба каменная, крытая железом, длиною оная на 4 саженях (8,52 м), шириною на 8,5 аршин (5, 65 м), в ней печь русская, в оной избе 4 окна, в сенях чулан, загороженный досками, дверей 2.

От оной избы поворотя поперек двора сарай бревенчатый в 8 каменных столбах, длиною на 6 саженях (12,8 м), шириною на 8,5 аршинах (5,65 м), на оном крыша железная.

Поперек скотного двора в одной связи каменная конюшня и каретный сарай, крытые тесом, длиной оные на 21 (44,73 м), шириною на 4-х саженях с полуаршином (3,16 м); в конюшне потолок дощатый, пол бревенчатый, стойлов 17, у каретного сарая 2-е ворот, потолки дощатые и полы, от конюшни сарай бревенчатый в каменных 10 столбах, крыт железом, длиной на 7 (14,9 м), шириной на 3-х саженях (6,39 м).

Посреди двора спереди погреб бревенчатый в два этажа, крытый железом, длиной на 6 (12,8 м), шириной на 3-х саженях (6,39 м), в нем 2 ямника, потолки в них бревенчатые, дверей 2; сверху оного погреба имеется решетчатая 4-угольная сушилка.

Позади скотного двора деревянная кузница, бревенчатая, длиной на 4,5 саженях (9,6 м), шириной на 8 аршинах (5,7 м).

Поблизости баня деревянная, бревенчатая, крытая тесом, длиной на 12 (8,5 м), шириной на 8 аршин (5,7 м), в ней потолок и пол дощатые, печь кирпичная, при ней предбанник, длиной на 4,5 (3,2 м), шириной на 7 аршин (4,98 м).

Флигель каменный одноэтажный, крытый железом, длиной на 12 саженях (25,56 м), шириной на 4-х с 1 аршином саженях (9,23 м), к нему приделаны каменные сени, длиной на 3-х (2,13 м), шириной на 4-х аршинах (2,84 м), крытый железом, окон во всем 15 с рамами и со ставнями, потолок бревенчатый, две голанандские изразцов печи, в оном находились 11 деревянных станов для тканья полотен и 2 салфеточных с переборами, инструмента: бердов с деревянными камышевыми зубцами 20, колобродов с железными веретенами 6, старых без веретен 7. (В этом флигеле, как видно, при Ирине Ивановне находилась полотняная фабрика. – С. Я.)

Пять деревянных хлебных амбаров, состоявших в одной связи, крытые тесом.

За скотным двором располагался полевой сад, в котором плодоносило 776 яблонь разных сортов, 11 грушевых деревьев, 10 гряд красного крыжовника, 13 гряд черной смородины и 5 – красной.»

Усадебный дом господ Бекетовых. Реконструкция автора по описи 1831 г.

Небольшой сад (67 яблонь) имелся и в сельце Изютине. Здесь были и господские строения (крайне ветхие): сарай деревянный, длиной на 12 (25,56 м), шириной на 3-х саженях и 2-х аршинах (7,81 м), и рига бревенчатая, крытая соломой, длиной и шириной на 3 сажени и 2 аршина (по 7,81 м).

Собрав все приведенные в описи размеры, хотя многих нужных и не было указано, я реконструировала усадебный дом Бекетовых. Посмотрите на рисунок – какой получился прекрасный ансамбль.

Все хозяйственные строения, перечисленные в описи, находились в крайней ветхости и требовали неотложного ремонта[585].

В той же описи, как прежде в переписных книгах, были указаны все крестьянские дворы и жившие в них семьи. Но самое необычное и особенно ценное – экономическое описание всех крестьянских дворов, относящееся к 1831 г. В селе Борисовском было 38 дворов, а в деревне Изютиной – 6. После главы семейства и перечисления всех членов семьи, с указанием возраста, были названы сведения по пяти позициям: наличный хлеб, засеянная земля, сад, скот и строения во дворе.

«Хлеба в наличности не имеется» – эта фраза повторялась в каждом семействе.

Земля, засеянная рожью, имелась во всех семействах, но отличалась по величине. На 1 тягло приходилось по четверику ( ? десятины) земли. А если в семье было несколько тягол, то и поле хлебное было пропорционально больше. Чтобы читатель мог представить величину хлебной полоски в современных мерах, отмечу, что четверик – это 0,2722 га. Поясню и смысл понятия «тягло». Встарь понятие «тяглый крестьянин» означало: обложенный податью, отправляющий все повинности и владеющий по наделу полным участком земли и луга. Обычно крестьянин являлся тяглым от своей женитьбы до 60 лет и тянул полное тягло за две души – за мужа и жену; а многосемейный, берущий два (или больше) тягла земли и угодий, оплачивал два тягла (или больше); посему и мера земли, и полная подать звались тяглом. Командор Петр Петрович Бекетов называл тяглым каждого крестьянина мужского пола от 18 до 60 лет.

В селе Зюзине и деревне Изютиной крестьянину на каждое тягло приходилось пашенной земли 7 ? десятин, луговой 2 десятины и фруктовых садов по 3 ? десятины[586]. В селе 19 из 38 семей тянули по 2 тягла, в большинстве случаев это были семьи двух поколений (отца и сына) или двух братьев. Среди 12 семей с 1 тяглом были и семьи вдов, и семьи без взрослых сыновей. Только две семьи имели по три тягла; назову их: 25-й двор – Николая Афанасьева Князева и 36-й двор – Антона Федорова Фурина. По четыре тягла было в пяти семьях: 12-й двор – Федора Леонова Заварзина, 15-й – Василия Федорова Заварзина, 18-й – Ивана Михайлова Спиридонова, 26-й – Федора Васильева Бычкова и 27-й – Якова Михайлова Корнева.

У каждого крестьянского семейства был сад, величина которого тоже зависела от количества тягол в семье. Так как именно с этого промысла крестьяне имели доход, позволявший им оплачивать подати, сады у всех были в хорошем состоянии. Состав возделываемых крестьянами культур практически идентичен: яблони разных сортов, сливы, крыжовник красный и махровый, смородина красная и черная, изредка белая.

Практически у всех семейств был скот: как правило, одна лошадь, иногда жеребенок, одна корова, иногда подтелок и несколько кур; только в пяти семьях держали овец (1–5). Лошадь для зюзинских крестьян была острой необходимостью, так как именно им поручались многочисленные перевозки в московские дома помещика Бекетова из его имений в разных уездах. В многосемейных дворах скота, естественно, было больше. Но и едоков – тоже.

Строения на крестьянских дворах тоже были различными – в зависимости от величины семьи. Но прослеживалась и другая зависимость. В первых дворах, т. е. возникших раньше всех и построенных давно, по старым обычаям, строения были и количеством поменьше, и качеством поплоше. Но и семьи, жившие в них в том году, были одно– или двухтягловыми. В таких дворах стояли: изба деревянная (как видно, бревенчатая), сени из заборника, крытые тесом или соломой, изредка дранью, двор заборчатый, иногда плетневый, и тоже крыт тесом, или спереди тесом, а сзади и по бокам соломой. Как правило, имелся сарай, и тоже – в зависимости от достатка – либо заборчатый, либо плетневый, крытый тесом или соломой. Во дворах, поставленных в селе после 5-й ревизии (после 1795 г.), поселялись отделенные из больших семейств молодые семьи. Такими многодетными тогда были Заварзины и Маторины, давшие начало многим новым ветвям. В таких дворах появились и стали обычными холодные горницы, построенные напротив сеней.

В шести дворах было по две избы, из них одна ветхая, другая новая: семья обновляла жилище. Холодная горница в таком случае имелась только при старой избе. Дворы практически у всех были заборчатые (только в двух дворах плетневые), крытые в большинстве соломой (только в пяти дворах – тесом). Сараев не было в восьми дворах, но зато в семи дворах было по 2, а в одном и 3 сарая. Сараи делали и из заборника, и из плетня, крыли соломой, а некоторые – тесом.

Других строений было мало. В пяти дворах – погреба, в четырех – амбары, в трех – овины. Бани были в двух дворах – у братьев Ивана большего (сельского старосты) и Ивана меньшего Григорьевых детей Корневых, а также у Родиона Максимова Гайдукова. Только у его младших братьев Аристарха и Якова Гайдуковых была конюшня. А у Ф.Л. Заварзина – амшаник (зимняя изба, которая летом служит кладовой[587]).

Крестьянская семья. Миниатюра

После введения опекунства Петр Петрович был лишен возможности управлять своими имениями и потому там не бывал. Вынужденный согласиться с объявлением опекунства, он, однако, не оставлял хлопот, по всяким поводам писал прошения императору, пожертвовал 100 тыс. руб. жителям Санкт-Петербурга, пострадавшим от наводнения, 200 тыс. – жителям Москвы, пострадавшим от холеры, и добился от опекунов выплаты этих денег. Постепенно он добился снятия необоснованных ограничений, а затем и ликвидации опеки (февраль 1832 г.): «Так как опекунство над имением Г. Действительного камергера и командора Бекетова изменилось в существе своем тем во-1^х, что ему вместо прежнего ограниченного содержания с согласия опекунов Генерала от Инфантерии Александра Дмитриевича Балашова и Действительного тайного Советника Сергея Сергеевича Кушникова предоставлено право пользоваться всеми доходами с имения своего, какие оставаться будут от расходов, и быть ходатаем по делам о взыскании долгов своих и во-2^х, что кроме сего Московский Военный Генерал-Губернатор испрашивал Высочайшее Соизволение на предоставление ему такового же права отчуждать собственность из своего владения по сношению с опекунами и жить в принадлежащих ему деревнях, а Комитет Г.Г. Министров по рассмотрении Отношения о сем князя Дмитрия Владимировича... и обстоятельств сего дела, сопровождавших взятие имения Г. Бекетова под опеку... положил, что он, с своей стороны, не предвидит никаких особенных препятствий к снятию сей опеки, то за сим Дворянской Опеке, не находя уже никакой причины, оставлять долее имение Г-на Бекетова в опекунском управлении, тем более, что на оном нет ни казенных, ни частных долгов, полагает учинить следующее: а) прекратив опекунство сие, предписать Г.Г. опекунам чтобы они... все относящееся до опекунского управления сдали без замедления Г. Бекетову по описям...»[588]

Бекетов не стал дожидаться сдачи дел опекунами, да их уполномоченные и не спешили с составлением отчетов; в итоге взаимные недовольства и непонимание множились, всё ухудшая положение крестьян. Более всего хозяин упрекал опекунов в потере своих возможных доходов.

Так, в селе Борисоглебском Бекетова особенно возмутило, что опекуны уменьшили сумму оброка. Прежде крестьяне села, составлявшие 70 тягол, платили владельцу по 100 руб. в год. Но постепенно крестьяне стали отказываться от уплаты такой суммы, непосильной для них по крайнему их малоземелью. Хлеба и прочих продуктов собственного изделия едва хватало на 4 месяца для пропитания себя и скота, а на остальные 8 месяцев они должны были покупать для себя муку, овес и сено. Крестьяне были очень загружены работой на помещика: возкой дров из Москвы для зюзинских оранжерей и дворовых, уборкой и доставкой сена в Москву Бекетову и беспрерывными подводами для провозов по оранжерейным и другим потребностям. Следовательно, им почти нельзя было отлучаться для промыслов, а потому главным занятием оставалось обрабатывание своих садов, дающих нестабильный денежный доход. После затрат на пропитание семейства оставалось столь мало средств, что они не в состоянии были платить в год по 100 руб. с тягла.

Опекуны, вникнув в положение крестьян, назначили вместо прежнего по 50 руб. с тягла и четко оговорили объем обязательных работ: чтобы крестьяне еженедельно перевозили из Москвы в Зюзино потребное количество дров и сверх того убирали и доставляли в Москву сено, чистили господские сады, возили бы из Москвы навоз, корьё и выполняли прочие потребности для оранжерей, доставляли бы подводы для проездов в Москву и обратно по господским надобностям[589].

8-я ревизия (1834 г.) в селе Зюзине и деревне Изютиной проходила при помещике действительном камергере и командоре П.П. Бекетове[590]. Ревизская сказка отметила поименный раздел дворовых людей между братьями Бекетовыми, произошедший за период между прежней и нынешней переписями. Дворовых людей в селе стало 33 мужчины и 36 женщин. Крестьянских дворов стало на 2 больше, т. е. уже 36. И крестьян заметно прибавилось: 146 мужчин и 159 женщин. А в сельце Изютине в тех же 9 дворах стало 19 крестьян и 26 крестьянок.

Все оставшиеся дворовые, приписанные к селу, не проживали в Зюзине постоянно. Дворовых здесь было больше, чем в каких-либо других имениях. И Бекетов рассылал их по разным имениям. Впрочем, такой же участи подверглись и дворовые других имений. Так, по данным за август 1844 г., зюзинские дворовые находились: в селе Степановском Звенигородского уезда (староста Гаврила Никаноров Жданов с семьей; главный садовник Козма Козмин Маторин с семьей, два его племянника Федор и Дмитрий Платоновы Маторины; садовник Степан Гаврилов Гашин с семьей и его сын плотник Яков с семьей; полесовщик Семен Гаврилов Струна с семьей; смотритель при конном и скотном дворах, он же и земской Григорий Кирилов с семьей; выполнявший различные работы в саду и огороде Сергей Трофимов Ястребов с женой). А в селе Зюзине осталось 10 человек мужского и 13 женского пола. Жалованье им производилось от г. Бекетова раз в три месяца, а харчевые деньги, продовольствие крупой и мукой – ежемесячно из московского яузского дома, где тогда постоянно проживал Бекетов. Жили дворовые в господских строениях. Подушные за всех дворовых людей, приписанных к селу Зюзину, платил сам Бекетов, поэтому перемещения дворовых никого не касались.

Когда же Бекетов решил с такой же легкостью перетасовать между имениями и крестьян, он натолкнулся на противодействие и крестьян, и дворянского общества.

В 1839 г., вскоре после 8-й ревизии, он назначил 17 крестьянских дворов (75 душ мужского пола) на переселение в сельцо Сляднево Дмитровского уезда Московской губернии и в деревню Завидову Михайловского уезда Рязанской губернии. Переселение употреблялось как наказание, ведь у крестьян действительно отбирались дома, всё их хозяйство и припасы, а в новом месте не было заготовлено ничего для устройства, а производилась только месячина, как дворовым. Кроме того, нередко при назначении к переселению разделялись семьи, а долги перечислялись на оставшихся членов семьи. Хотя нередко именно невыплаченные долги становились поводом для переселения. Так, крестьянин Иван Григорьев Корнев, недавний староста, в число оброка в 1842 г. заплатил помещику 150 руб. 50 коп., а после помещик востребовал еще 125 руб. за то, что будто бы Корнев заплатил не 150, а только 26 руб., хотя уплаченная уже сумма была записана в его билете, подписанном самим Бекетовым, и за эту ошибку помещик назначил Корнева к переселению в Сляднево, хотя после пожара в 1839 г. Корнев с позволения Бекетова уже отстроился, что стоило ему около 3000 руб.

Чтобы принудить крестьян к переезду, Бекетов выселил их из домов, участки разделил между оставшимися издельными крестьянами, а что осталось – обратил в барщину. На увеличившихся дворах Бекетов заставил крестьян строить новые избы.

Бекетов объяснял и крестьянам, и в прошениях к предводителю дворянства, и в земскую полицию, требуя помощи в понуждении крестьян к переселению, что главной причиной переселения является малоземельство села Борисоглебского, а на новом месте каждое семейство получило бы продовольствие и на посев отведена земля – по 2 десятины на тягло, и срубы для изб заготовлены, и лес для обустройства. Но крестьяне так и не выехали: несколько лет они с семействами ютились в сараях и на задворках, но село не покинули. Конечно, бывая по господским делам в разных имениях, зюзинские крестьяне знали, что другие переселяемые крестьяне из разных имений ничего на новом месте не получали. Они перестали пахать землю по приказанию помещика, который запретил им иметь какие-либо занятия и распоряжаться в выращенных ими садах, куда он поставил караул. А потом и перестали выполнять какие-либо хозяйские работы, так как средств к существованию не было и ездить с подводами стало не на что.

Переселяемые крестьяне составили просительное письмо об оставлении их на прежнем жительстве и возвращении им прежних занятий и подали его помещику с крестьянином Никифором Яковлевым Пановым. Но вместо помилования помещик наказал Панова розгами. А в августе 1842 г. подал в Земский суд прошение, где сообщал, что крестьяне села Зюзина Степан Михайлов Гусев, Дмитрий Васильев Заварзин, Иван Иванов и Иван Алексеев оказывают ему неповиновение, чем подстрекают к тому же и других крестьян, и он, Бекетов, вынужден просить удалить тех крестьян навсегда из имения вместе с женами и детьми (всего 24 мужчины и 15 женщин)[591].

Тем временем некоторые крестьяне, назначенные к переселению в деревню Завидову, явились с прошением к предводителю дворянства Москвы и объявили, что они не могут переселиться, так как на новом месте для их обзаведения крестьянским хозяйством нет ни достаточного числа изб для размещения семей, ни хлеба, ни скота для продовольствия, а поля не вспаханы и не засеяны. А туда переселяли 51 мужского и 44 женского пола душ.

Московский предводитель послал секретный запрос михайловскому предводителю и узнал, что в Рязанской губернии случилась аналогичная история с переселением, и тамошний предводитель остановил переселение, а сам сделал соответствующий запрос о том, как быть, в Рязанскую губернию, а оттуда обратились в Правительствующий Сенат. И действительно открылось, что «по распоряжению помещика Бекетова уже перевезены несколько крестьянских семейств из Московского уезда, которые, находясь совершенно без необходимых хозяйственных обзаведений, помещены в разных местах господского строения, а не водворены в дома, долженствующие быть принадлежностью их хозяйственного быта»...

Все оказалось правдой. И поля не засеяны, и избы завидовских крестьян не свободны, и не будут освобождены, так как михайловский предводитель остановил переселение, которое, по его мнению, происходило с раздроблением семейств, что он мог бы позволить только с разрешения Правительствующего Сената. Узнав такое, московский предводитель также приостановил переселение крестьян из Зюзина в деревню Завидову «до того времени, пока разрешится переселение Михайловских крестьян в здешнее имение», о чем и известил московского гражданского губернатора[592].

А тем временем из Санкт-Петербурга пришло заключение по делу о рязанском имении Бекетова (от 15 декабря 1842 г.): «Правительствующий Сенат согласно с заключением Г. Министра Внутренних Дел находит, что дурное управление помещика Бекетова имением своим и частью и жестокость с крестьянами своими ясно доказаны выведенными по настоящему делу обстоятельствами, он наложил на крестьян слишком тяжелый оброк 200 рублей ассигнациями с тягла – в возмещение накопившейся от сего недоимки, отобрал от них землю и отдавал оную в наймы, посылал крестьян... взрослых и малолетних для работ в отдаленное свое имение, не обеспечивая их продовольствием, без всякой причины воспретил достигшим уже совершеннолетнего возраста вступать в брак и, наконец, жалуясь непрестанно, без всякого, впрочем, основания, на неповиновение крестьян. Намеревался сначала их переселить в Восточную Сибирь, а впоследствии, когда получил в этом отказ, просил местного предводителя снабдить его свидетельством для ссылки более 100 чел. на поселение... Принимая все сие в соображение и вместе с тем усматривая, что все лица и местные власти... единогласно удостоверяют о необходимости взять означенное имение в опекунское управление – Правительствующий Сенат согласно с мнением Г. Министра Внутренних Дел определяет утвердить постановление о сем Рязанского Дворянства».

А в августе 1844 г. село Борисоглебское и деревня Изютина, как и другие подмосковные имения и московские дома Бекетова, вновь поступили в опекунское управление Дворянской опеки. Опекуном стал коллежский советник Алексей Дмитриевич Серебряков, представленный 16 августа старосте села Борисоглебского, Зюзино тож, дворовому человеку Тимофею Иванову Мырсову. Староста объявил, сколько дворовых приписано к селу, где они проживают, какие должности занимают и какое жалованье получают, а также приложил рапорты об этом. А затем крестьяне, спрошенные опекуном, показали, что в селе всех 86 тягол, из коих 24 на оброке, а 62 на изделье. А в деревне Изютиной всех тягол 16, из них 6 на оброке, а 10 на изделье. Оброку было положено Бекетовым по 100 руб. ассигнациями в год, издельные же за неимением в селе господской пашни и по малому количеству сенокоса употребляются в селах Степановском и Покровском половинным числом тягол, а также на перевозку в господский дом с берега Москвы-реки дров, приплавливаемых из села Покровского; для набивки в московских домах погребов и для очищения с дворов снега и посылки в случае надобности в другие вотчины. Земли во владении борисоглебских крестьян пахотной 47 десятин 1602 кв. сажени, сенокосной 20 десятин 2185 кв. сажен, а в деревне Изютиной – пахотной 80 десятин 1006 кв. сажен, сенокосной 10 десятин 1145 кв. сажен; под садами 4 десятины 508 кв. сажен.

К марту следующего года Серебряков вместе с опекуном коллежским асессором Боголеповым представили в Дворянскую опеку рапорт с описанием состояния всех имений, в котором много рекомендаций по селу Борисоглебскому. Они просили Опеку: оставить переселяемых крестьян и вернуть переселенных на прежние места; расселить в Зюзине выселенных из их изб крестьян по новым правилам, а тем, у кого нет изб и средств, дать бревна на строительство; церковь и обветшавшие постройки помещика и священнослужителей восстановить или перестроить, а разрушающиеся деревянные строения разобрать на дрова для дворовых; для господских построек, как в Покровском, так и в Борисоглебском, срубить до 600 корней (близ села Покровского); уменьшить оброк до 20 руб. серебром с тягла, а издельным крестьянам, которые уплатят недоимки, тоже быть на оброке (ведь и недоимки у них по оброчным деньгам за прежние годы, за что они и были обращены в издельные).

Трудно понять сейчас, что из этих рекомендаций успели выполнить, но господский дом, вероятно, подремонтировали и даже застраховали, так как с 1844 г., как отмечено в опекунских отчетах, он сдавался на три летних месяца внаем студентам Московского университета[593]. И новые дома с тех пор в селе стали строиться по новым правилам: разрешив увеличение застройки за околицу, дворы располагать в две линии вдоль дороги. Правая сторона, считая от въезда в село, была построена тесно, без соблюдения положенных между строениями расстояний. А теперь было назначено крестьянам строиться и по левой стороне, занимая под каждый двор по 10 сажен по улице, а через два двора оставлять переулок шириной в 12 сажен для пожарных нужд.

Петр Петрович вместе с двоюродной сестрой графиней Александрой Григорьевной Лаваль завершили наконец размежевание села Зюзина и пустоши Новоселки, что была деревня. Надо отметить, что размежевание этой дачи на бесспорные участки проводили еще 27 сентября 1807 г. их матери, родные сестры Ирина Ивановна Бекетова и Екатерина Ивановна Козицкая, и землемер Жилин выдал им планы, но без утверждения Государственной печатью. Один план – на деревню Новоселки – во время 1812 г. был уничтожен. И в 1840 г. графиня Лаваль и командор Бекетов представили в Московский уездный суд полюбовную сказку, план, сочиненный в 1807 г. землемером Жилиным, и прочие документы с просьбой провести размежевание.

Специальное межевание дачи по их прошению провели только в 1844 г., а в июне 1845 г. утвердили. При этом, наконец, были официально обмежеваны два отдельных владения и составлены отдельные планы: под литерой Б-20 – село Борисоглебское, Зюзино тож, камергера Петра Петровича Бекетова, а под литерой Н-16 – пустошь Новоселки, принадлежавшая его двоюродной сестре действительной статской советнице графине А.Г. Лаваль[594]. На плане хорошо видны сады вокруг села: к востоку от дороги – усадебный и полевой, принадлежащие Бекетовой, а к западу, за односторонней ниткой крестьянских дворов, – тягловые сады. И – редкостная деталь: вдоль въездной дороги высажены деревья. Аллея начиналась от речки Котелки (прежнее название р. Котловки) и заканчивалась за пашней на церковных землях перед самой усадьбой. Этот план позволяет датировать известный памятник природы «Липовая аллея» именно 1807 г.

Внешне планы за период с 1766 по 1844 г. мало изменились. В Новоселках, правда, на месте деревни исчезло обозначение поселения с усадебной землей – теперь это действительно была пустошь: «На сем числе поселения никакого не состоит». Крестьян из деревни, вероятно, переселили в сельцо Шаболово, но еще много лет их и их потомков записывали в метрических книгах Борисоглебского прихода. А планы села Борисоглебского – под литерами Б-4 (1766) и Б-20 (1844) – не отличались ни единой деталью[595].

Командор П.П. Бекетов был немолод – 51 год, когда получил в наследство зюзинское имение. Семьи у него не было – он жил практически один. У обоих братьев последним утешением осталась привязанность к племянникам.

Иван Петрович последние годы жил в Москве и вел оживленную переписку с Дмитрием Гавриловичем Бибиковым и его супругой Софьей Сергеевной, урожденной Кушниковой, дочерью Екатерины Петровны. Софья уже подросла, давно вышла замуж, у нее появились свои дети. Она не раз, и даже в замужестве, жила летом в селе Зюзине у бабушки Ирины Ивановны. Но ее детская привязанность «к дядиньке Ивану Петровичу» не иссякала. О стиле взаимоотношений Ивана Петровича с Бибиковыми можно судить по небольшим письмам, которые он изредка посылал в Петербург, сразу обоим[596].

Межевой план села Борисовского, Зюзино тож, владения вдовы И.И. Бекетовой, сочиненный московским губернским землемером надворным советником Жилиным 27 сентября 1807 г. Реконструирован автором в соответствии с архивным межевым планом

«Возвращаю вам, любезная Софья Сергеевна, с тысячу тысячною лихвою благодарность вашу. В первом моем к вам письме я вам и не говорил о ней ни слова, от того, что изъяснить ее превосходит мои силы: есть ли возможность не любить добрую, милую, любезную племянницу? Но любить, какой вздор я сказал! По крайней мере, оказывать возможное дружелюбие старику, дяде, варварские названия! и притом провинциалу, заглохшему в своей пустыне, есть усилие человеческого сердца. С добрым папинькой мы переписываемся ежедневно, но видимся реже, раза три, четыре в неделю. Я приготовляю себя к разлуке – мысленно обнимаю вас и детей от всего сердца, навеки вам душевно преданный

(Покорнейший слуга Иван Бекетов)(17 генваря 1829 Москва»)

«Дошли ли до вас, почтеннейший Дмитрий Гаврилович, слухи о славной в Петербурге магнетизаторке? Если нет, то я сообщаю вам эту новость, как, по крайней мере, некогда верившему чудесам магнетизма, которая тем более заслуживает любопытства, что чудеса производит своими глазами. И я верю возможности сего, но признаюсь, любопытен был бы узнать, успела ли она ныне усыпить вас ими. Надеюсь, что вы здоровы, и желаю вам сего от всего сердца, душевно вам преданный

(Покорнейший слуга Иван Бекетов».)

Едва не дожив до 70 лет, 8 сентября 1835 г. действительный статский советник И.П. Бекетов скончался, завещав имение С.С. Бибиковой: «Все мое движимое и недвижимое имение... оставляю в вечное и потомственное владение родной племяннице моей, супруге тайного советника Кавалерственной Даме Софье Сергеевне Бибиковой со всеми к тем селениям принадлежащими землями и угодьями...» Заводы Иван Петрович уже продал. Бибиковой перешли дом в Москве, Серпуховской части 3-го квартала под № 721, села и деревни, а также отдельным пунктом записанная «земля без людей и крестьян в Московском уезде, называемая деревня Кленкова, Колычево тож, доставшаяся мне по наследству после покойного родителя моего полковника Петра Афанасьевича Бекетова в 1796 г.».

От сельца Кленина (в документах встречаются два варианта основного названия: Кленково и Кленино, а также дополнительное – «по крестьянскому званию Колычево») у Ивана Петровича, вероятно, осталась только половина (45 десятин с саженями), там, где находились господские строения и старый сад в 11 десятин. А 2-я часть (46 десятин с саженями) оказалась во владении коллежского советника Всеволода Ивановича Омельянова, владельца смежного с Клениным сельца Маркова уже до 1831 г. Ведь именно в том году эти два сельца, в 166 десятин с саженями, позже получившие устное прозвание пустошь Емельяновская, были проданы Омельяновым купцу Тимофею Ларионову. Купец в 1840 г. заложил дачу, впоследствии умер, и в 1843 г. ее с торгов выкупил сенатор Егор Александрович Дурасов.

С.С. Бибикова. Художник Е. Мартен

Впрочем, и Софья Сергеевна недолго владела своей частью сельца Кленина. Так как она была смежной с деревней Деревлевой Удельного ведомства, супруга генерал-лейтенанта С.С. Бибикова обменяла с этим Ведомством 1-ю часть сельца Кленина на другую землю. Происходило это примерно в период между 1838 г. (когда Д.Г. Бибиков уже получил генеральское звание) и июнем 1841 г., когда управляющий Московской удельной конторой статский советник и кавалер Безобразов был уполномочен Удельным ведомством вместе с наследниками купца Тимофея Иванова сына Ларионова положить межу, разделяющую дачу сельца Кленина на два участка, чтобы оба владельца «...согласились развестить полюбовно по тем местам, по коим прежде происходило владение землями»[597].

Петр Петрович Бекетов пытался оспорить правомерность завещания имения мимо ближайших наследников в пользу дальнего родственника, тем более женского пола, и просил отдать все имение ему и брату его майору Платону Бекетову. Ему старался помочь Александр Александрович Писарев, муж внучки сестры матери Петра Петровича – Аграфены Ивановны. (Как упомянуто выше, А.А. Писарев с 1823 по 1840 г. являлся попечителем Московского университета. Он тоже, как и два старших брата командора, был принят за свои исторические сочинения в Общество истории и древностей российских.) Но их хлопоты не увенчались успехом.

В дни этих хлопот, в январе 1836 г., прожив 75 лет, скончался Платон Петрович Бекетов. Его похоронили на Новоспасском кладбище, там, где лежали и Петр Афанасьевич, и Ирина Ивановна, и Иван Петрович. Вскоре в Санкт-Петербурге умерли потенциальные наследники и недавние опекуны командора Бекетова: в мае 1837 г. – муж его младшей сестры Елены Александр Дмитриевич Балашов, а в феврале 1839 г. – муж старшей сестры Екатерины Сергей Сергеевич Кушников, отец Софьи Сергеевны. Когда Дворянской опеке, вновь взявшей под опекунское управление имения командора Бекетова, понадобились в 1844 г. консультации его бывших опекунов, не было ни их самих, ни уполномоченных, которые отбыли к месту новой службы.

Петр Петрович Бекетов пережил всех своих близких родственников: 10 ноября 1845 г. 70-летний командор был похоронен рядом с родными на Новоспасском кладбище. А село Зюзино и деревню Изютину в мае 1846 г. Дворянская опека передала сразу двум новым владельцам. Это были люди следующего поколения, дети его сестер – племянница С.С. Бибикова, урожденная Кушникова, жена губернатора Юго-Западного края генерал-лейтенанта Д.Г. Бибикова[598], и племянник подполковник А.А. Балашов.