Онлайн библиотека PLAM.RU


ГЛАВА II

Внешний вид дворца и наружные украшения зданий. Резное деревянное дело: древнерусская и немецкая фигурная резьба, вошедшая в употребление при Алексее Михайловиче. Общий обзор внутреннего убранства комнат, или хоромного наряда. Комнатная живопись, стенное и подволочное письмо. Царские места, или престолы, троны. Меблировка царских палат и хором. Частный обзор некоторых комнат: Передняя, Комната, Крестовая, Опочивальная, Мыленка.

Внешний вид дворца в конце XVII столетия представлял чрезвычайно пеструю массу зданий самой разнообразной величины, разбросанных без всякой симметрии, единственно по удобству, так что, в строгом смысле, дворец не имел фасада. Здания теснились друг подле друга, возвышались одно над другим и еще более увеличивали общую пестроту своими разнообразными крышами, двускатными, епанечными, в виде шатров, скирдов, бочек, с прорезными золочеными гребнями и золочеными маковицами наверху, с узорочными трубами, искусно сложенными из поливных изразцов. В иных местах возвышались башни и башенки с орлами, единорогами и львами вместо флюгеров. По свидетельству итальянца Барберини (1565 г.), кровли и куполы на царском дворце покрыты были золотом; по карнизу Средней Золотой палаты вокруг шла надпись медными вызолоченными словами, в которой значилось: «В лето 7069 августа. повелением благочестивого и христолюбивого. царя и великого кнзя иоанна Васильевича всея России, владимерского. московского. ноугородского. царя казанского. и царя астраханского. гдря псковского и великого кнзя тверского. югорского. пермского. вяцкого. болгарского. и иных гдря земли ливонские. града юрьева и иных. и при его блгородных чадех, царевиче иване: и царевиче феодоре иоанновиче всея России самодержце» [83].

Кровля Каменного Терема первоначально украшена была, в 1637 г., репьями, наведенными золотом, серебром и красками [84]. Впоследствии она была вызолочена, как можно заключить из того, что в начале XVIII столетия верхний покой Теремного дворца, древний Чердак, или собственно Терем, назывался Золотым Теремком. Некоторые из дворцовых зданий покрывались по тесу белым железом с опайкою английским оловом; но в большом употреблении, особенно на деревянных хоромах, были кровли гонтовые, крытые по-чешуйному; их красили обыкновенно зеленой краской.

Нигде, однако ж, не являлась в такой степени вычурная пестрота и узорочность, как во внешних архитектурных украшениях и разного рода орнаментах, располагавшихся обыкновенно по карнизам, или подзорам, зданий, в виде поясов, по углам в виде лопаток или пилястр и колонок; также у окон и дверей в виде сандриков, наличников, колонн, полуколонн, капителей, шпренгелей, гзымзов, дорожников и т. п., узорочно-вырезанных из дерева в деревянных и из белого камня в каменных зданиях, В резьбе этих орнаментов между листьями, травами, цветами и различными узорами не последнее место занимали эмблематические птицы и звери: орел, лев, единорог и даже мифологические — гриф, птица Сирии и т. п. Михалон Литвин, писатель XVI века, говорит, что вел. кн. Иван Васильевич украсил дворец свой каменными изваяниями, по образцу Фидиевых [85]. Мы не знаем, что он разумел под этими изваяниями, но во всяком случае, его свидетельство любопытно как общий отзыв о тогдашних украшениях дворца.

В древнее время резное дело, по рисунку и по исполнению, отличалось тою же простотою, какую и теперь мы видим в украшениях крестьянских изб. Само собою разумеется, что в украшениях княжеских и боярских хором резное дело выказывало больше затейливости и замысла, больше тщательности и чистоты в работе; но характер художества, в своих приемах, оставался тот же. Рисунок или, выражаясь древним термином, ознаменка вполне зависела от иконописного стиля, всегда рабски, почти по трафарету, переводившего искони принятые, заученные образцы. Порабощение рисунка известным, раз навсегда освященным, типам лишало художников необходимой смелости и возможности самостоятельно выдвинуться вперед из угнетающей и отупляющей среды заученных приемов и разных технических и символических преданий, лежавших тяжелыми цепями на всей художнической деятельности наших предков. В отношении резного дела угнетающая сила таких, приемов и преданий и происшедшее отсюда совершенное искажение или крайнее младенчество рисунка особенно обнаруживались в изображении животных, птиц, зверей, человека. Подобные изображения XVI и XVII ст. и в барельефах, и в целых болванах очень часто напоминают то первобытное искусство, какое находим только или у народов глубокой древности, или у дикарей, вообще на первой ступени гражданского развития. Вот почему, напр., иконы, писанные русскими иконописцами в конце XVII ст., приняты были в Европе за памятники Х или XII столетий.

В изображении растений, так называемых трав. плодов и т. п., рисунок был, конечно, свободнее: но и здесь он был связан теми же заученными образцами, беспрестанно повторяемыми и в больших, и в малых размерах и обнаруживающими вообще или скудость и сухость, или раболепство воображения художников. К тому же травная резьба, более или менее замысловатая, носила название фрящины, фряжских трав, что также указывает на чуждое ее происхождение, именно из Италии и, может быть, не раньше XVI века [86]. Древнейшие травные украшения значительно отличаются от этой фрящины и всегда сохраняют тип своих византийских образцов. Полный простор и для воображения, и для рисунка, как равно и для самой техники резного дела, представлялся у нас в разнородном и разнообразном сочетании простых геометрических фигур, чем особенно и красовались резные украшения хором и вообще всякая резная работа. Едва ли не здесь только должны мы искать старинное наше изящество и красоту и старинный, чисто русский узорочный вкус. Здесь древнее резное художество было, так сказать, на своей ноге. Не умея порядочно рисовать, знаменить, животных и растения и потому боясь выступить с плоской порезки только по поверхности дерева, т. е. доски или столба, в высокую оброчную горельефную резьбу из дерева, которая деревянный брус или столб обращала в хитрое сквозное сплетение различных изображений, — древняя русская резьба вполне удовлетворяла своим вкусам вырезкою на ровной гладкой плоскости простых геометрических фигур, как мы упомянули, разных косиц и прямей, зубчиков, городков, киотцов, клепиков, ложек, желобков, звездок, или вырезкою из брусков и кругляков, маковиц, кубцев, дынь, грибков, репок, кляпышев, горбылей и т. п. Превосходный и самый характерный памятник древней русской резьбы есть деревянное царское место в московском Успенском соборе, устроенное в 1551 г. царем Иваном Васильевичем. Вместе с другими подобными памятниками, оно дает самое полное и верное понятие об архитектурных типах своего времени и о характере резных узорочий. какими украшались хоромы царские и вообще хоромы людей богатых и достаточных. Можно полагать, что тот же характер резьбы господствовал в наших древних постройках и внутренних убранствах не только в XVI, но также в XV, а может быть, и в предыдущих столетиях, ибо он создался постепенно на своенародной почве, своенародными силами, претворяя все заимствованное в своеобразный чисто народный тип. К тому же в те века не много было причин, которые могли бы слишком резко изменить вкус предков, ибо до XVI ст. и чужое, которое приходило к нам и могло иногда служить образцом, мало чем было выше своею туземного. Только с эпохи Возрождения искусств, прямое влияние которой нас не коснулось, мы стали отставать от общего движения не по дням, а по часам и успели сохранить свою художественную старину даже до конца XVII ст. в таком виде, что европейцы, судя по типам и способам работы, как мы заметили, относили ее к Х веку. Резное дело с тем же своенародным характером сохранилось до второй половины XVII ст., когда при царе Алексее, на смену старины, к нам принесена резьба немецкая, фигурная, тоже в стиле Возрождения, но с немецкою, или готическою, его обработкою. Мы упоминали, что такою резьбою была украшена новая Столовая царя, построенная по вымыслу немецкою инженера-архитектора Декенпипа в 1660 г. Затем в 1668 г. в том же стиле украшены хоромы Коломенского дворца и Столовая царевича Алексея Алексеевича во дворце Кремлевском — резчиками, большею частию поляками или белорусцами, вызванными или вывезенными из покоренных перед этим временем белорусских и литовских городов: Полоцка, Витебска и Вильны.

С новым мастерством принесено было и мною новых снастей, или инструментов, до тою времени мало известных русским мастерам. До сих пор эти инструменты сохраняют печать своего немецкого происхождения в своих немецких названиях: гзымзумбь, шерхебль, шархенбь, нашлихтебль, как именовали их в то время. Еще больше таких же немецких, а отчасти и польских, имен явилось вместе с самыми предметами новой техники. Многие слова русский ремесленник даже и не выговорил правильно и не приискал собственною, всегда точного и меткого, имени подобным заморским струментам и снастям, а равно и резным фигурам: так они были новы и чужды ею сведениям. С того времени в резных украшениях хором, внутри и снаружи, как равно и в украшениях разной мебели, появились карнисы, гзымсы или кзымсы, шпленгери, также шпренгери (щиток), каракштыны или кракштыны (кронштейны), фрамуги (кружало), коптели (капители), базы (подушки), заслупы (род столбов), скрынки (киотцы), скрыдла (фигура вроде крыла), — штапсалькелен или штапзгалкелен с лескою, штапгалнке с лескою, штапганен с лескою, цыроты, цыротные травы, фруфты, флемованные дорожники и т. п. Такими-то словами стали и русские мастера обозначать разные части новой фигурной или обронной резьбы. Вдобавок стали резать резьбу по печатным немецким мастерским лицевым книгам, т. е. по рисункам. Две таких книги в 1667 г. взяты были во дворец из Воскресенского монастыря, патриарха Никона, келейные, по которым он украшал храмы этого монастыря. С образцами и характером этой резьбы, во вкусе Возрождения, могут познакомить нас некоторые предметы из старинной царской мебели, сохранившиеся до сих пор, а главным образом многочисленные иконостасы московских городских и загородных церквей, построенных в конце XVII ст., а также и каменные ростески, т. е. резные, равно и кахельные украшения окон, карнизов и других частей в зданиях, построенных около тою же времени.

От древнего времени, а также и в XVI и XVII ст. все такиерези, т. е. наличные и внутренние резные украшения каменных и деревянных хором, расписывались яркими красками и по местам густо покрывались сусальным золотом и частию серебром. Снаружи так украшались преимущественно жилые и приемные покой, столовые. Мы упомянули уже о кремлевских столовых царя Алексея и его сына и о Коломенском дворце, которые и снаружи были роскошно украшены резьбою, живописью и позолотою, а в Коломенском даже и резные ворота были вызолочены. Рейтенфельс, бывший в Москве в 1670 г., вообще замечает о Коломенском дворце, что он «так превосходно украшен был резьбою и позолотою, что подумаешь — это игрушечка, только что вынутая из ящика». Такими же украшениями пестрели и жилые деревянные покои Кремлевского дворца. К сожалению, об этих именно хоромах мы не имеем достаточных подробностей. Ограничимся несколькими указаниями в подтверждение наших слов. В 1681 г. расписаны и раззолочены были новые хоромы царя Федора Алексеевича, построенные у северо-восточного угла Теремного дворца. На другой год, в апреле 1682 г., незадолго перед смертью царя, на этих хоромах «прописаны розными цветными красками снаружи чердаки с двух сторон, от Каменных Теремов, другая сторона от церкви Живоносного Воскресения». В 1690 г. велено «у новой Столовой комнаты, у дву наличных стен, что, от соборной церкви да от саду, резные окна с наличники и со гзымзы и с каракштыны выгрунтовать красками, а по грунту написать против ореха индейскою, красками ж». Так как во всех почти хоромах окна украшались резными наличниками и наверху резным шпренгелем (щитком), то эти части по преимуществу и расписывались красками или в особенных случаях золотились и серебрились. Не упоминаем об оконных вставнях, которые также всегда расписывались красками и золотились. На них изображали цветы, травы, также птиц и зверей. Обыкновенно же их расцвечивали большею частию аспидом, т. е. под мрамор. Само собою разумеется, что в том же характере украшались и наличные стены каменных зданий. Так украшены были в 1667 г., вероятно, не в первый уже раз, все здания, составляющие лицо дворца со стороны Соборной площади, т. е. Благовещенская паперть. Красное крыльцо и Грановитая палата. На всех окнах и дверях этой палаты, снаружи и внутри, вырезаны были в то время по белому камню фряжские травы[87], которые потом покрыты красным золотом и цветными красками. Они отчасти сохранились и до сих пор и могут служить образцом старинной фрящины в украшениях. Подобным же образом расписан был и Каменный Терем, сохранивший доселе во многом свой прежний вид. Крыльцо, ведущее в Терем, называлось Золотым, потому что великолепно было украшено золотом и красками. В 1667 г. на Верхнем государевом дворе (площадке), около Верхнего государева Чердака, или Терема, в окнах и на дверях все разные травы были снова расписаны, прикрыты разными цветными красками иконописцем Симоном Ушаковым. Потом наружные украшения терема несколько раз были возобновлены при царях Алексее Михайловиче и особенно при сыне его, Федоре. В 1678 г. (в сентябре) велено написать живописцам Ив. Салтанову, Ив. Безмину, Ив. Мировскому, с мастерами и с учениками, у государя в Верху, розными краски и аспиды: «Каменное новое Крыльцо и около Спасского собору каменную же новую паперть, которая к Спасскому собору и к Грановитой Полате приделана вновь; да от Золотого Крыльца, что на площади, переграду каменную, которая делана вновь; да против Евдокеинской церкви, промеж приделом Иоанна Белоградского и против Голгофы, в пещере, написать такими же краски и аспиды; да около каменною нового Крыльца написать вновь такими ж розными аспиды столбы, и на площади, и переграду каменную, и новое деревянное Крыльцо». В 1679 г. перед четвертою комнатою на площади, что от Рождественской церкви, с лица стены были писаны живописным письмом розными краски. Иногда подзоры каменных зданий составлялись из цветных кахелей, испещренных красками. Таковы, напр., карнизы, или подзоры, двух верхних этажей Каменного Терема и церкви Спаса за Золотою решеткою, составленные из ценинных (синих) изразцов с цветными травами.

Должно упомянуть также, что на всех воротах дворца, снаружи и со внутренней стороны, то есть со двора, стояли иконы, писанные на досках. Так, например, на Колымажных воротах с одной стороны стоял образ Воскресения, а с другой — Пресвятыя Богородицы Смоленской. На Сретенских воротах, которые вели под Сретенским собором на Запасный двор, находился образ Сретения. В Коломенском на шести воротах государева двора поставлены были иконы: Вознесения Христова, Богородицы Смоленской, Богородицы Казанской, Спаса Нерукотворенного, Иоанна Предтечи, Московских Чудотворцев. Это было общим обычаем в то время. И не только во дворце, но и в домах частных людей, от боярина до простолюдина, всегда на воротах были иконы или кресты; русский человек не входил во двор и не выходил со двора без молитвы и без крестного знамения.

Войдем теперь во внутренность хором. Все, что служило украшением внутри хором или составляло их необходимую обделку, называлось вообще нарядом. Наряжать хоромы — значило собственно убирать. До сих пор в Вологодской стороне нарядить избу — значит отделать ее начисто внутри, то есть отесать стены, сделать лавки, полати и проч. То же самое первоначально означал и хоромный наряд в царском дворце. Мы уже говорили, что внутри хором стены и потолки обшивались большею частью красным тесом, тщательно выстроганным. В брусяных хоромах точно так же нагладко выскабливались стенные и потолочные брусья. Но это был наряд обычный, простой, собственно плотничий, который при этом, в царском и вообще богатом быту, почти всегда покрывался еще другим нарядом, шатерным, состоявшим из уборки комнат сукнами и другими тканями. Этот простой плотничий наряд получал особую красоту, когда комнаты убирали столярною резьбою. Если, как мы говорили, резное дело было необходимою статьею в уборке внешних хоромных частей, то естественно, что внутри комнат оно также служило самым видным и любимым украшением. С особенною заботливостию украшались подволоки, или потолки, которых самое название уже показывает, что они и в обычном плотничьем наряде устроивались или собирались иным способом, независимо от наката, и служили как бы одеждою потолка, ибо подволока означала вообще одежду. Такие подволоки по большей части и украшались резьбою из дерева и составлялись из отдельных штук, щитов, или рам. Упоминаются даже вислые подволоки, что могло обозначать какой-либо особый род украшений с частями, висевшими под потолком. Вместе с деревянною резьбою подволоки убирались чаще всего слюдою с резными украшениями из жести, олова и белого железа. Подобные слюдяные подволоки были устроены в хоромах царицы Марии Ильичны в 1651 г. Описаны слюдяные подволоки и в доме кн. В. В. Голицына, см. в Материалах. Иногда подволоки устроивались даже из серебра. Так в 1616 г. в Серебряной палате была сделана в хоромы царя Михаила Фед. серебряная литая вислая подволока, которую устроивал «сторож от Золотого дела из Немецкие Полаты» Михаиле Андреев Сусальник. Нет сомнения, что она состояла из различных отдельных фигур, собранных по известному рисунку. Само собою разумеется, что и деревянные резные подволоки всегда также золотились и расписывались красками, о чем мы упоминали по случаю постройки в 1661 г. новой Столовой избы царя Алексея Мих. Притом украшениям подволоки всегда соответствовали украшения окон и дверей комнаты, которые тоже покрывались резьбою по наличникам и по причелинам или подзорам, т. е. в верхних частях, где утверждались также и особые подзорные щитки или доски, подзорины, впоследствии, с половины XVII ст., получившие немецкое имя шпренгелей. Во всех таких украшениях очень много употреблялось так называемых дорожников, резных длинных брусков или планок, вроде багетов, из которых устроивались по приличным местам рамы, коймы и другие подобные разделы украшений. Резьба производилась по большей части из липы. Так, в августе 1680 г., по случаю переделки и поправки комнатных резных украшений, было употреблено «к строенью подволок с дорожниками в четырех государевых комнатах и в хоромах царевен 260 досок липовых москворецких самых добрых и для прибивки 1500 гвоздей луженых Московского дела». В это же время велено «починить и вычистить подволоку деревянную резную золоченую, которая выбрана из Столовой царевича Ивана Алекс.; а которые в ней штуки поломаны и те сделать вновь»; а в новых царицыных брусяных хоромах тогда подбирали подволоку также резную золоченую. В 1682 г. к празднику Пасхи в деревянных хоромах царя Федора Алекс. в Комнате и Передней подволоки, двери, окна, резные золоченые, были вычищены и починены живописцем Дорофеем Ермолаевым; тогда же в его деревянной Комнате резная подволока, окна и двери были высеребрены. В 1686 г., в июне, в деревянной Комнате царя Ивана Алекс. позолочено сусальным золотом в подволоке крест и около его звезды и коймы и у окон наличники, а у дверей дорожники и шпренгели. В 1692 г. в хоромы царевичу Алексею Петровичу велено сделать и вызолотить к подволоке круг резной с сиянием и с клеимы, в два аршина в диаметре. В 1696 г. в новопостроенных деревянных хоромах царя Петра Алекс, вызолочены резные окна и двери с наличниками.

Пол, или по древнему мост, обыкновенно настилали досками. Но в жилых помещениях полы мостили дубовым кирпичом, квадратными дубовыми брусками, от 6 до 8 вершков ширины и от 2 до 3 вершков толщины. Иногда такие бруски делались косяками, почему и пол именовался косящатым. Эго был род паркета, который, однако ж, не натирали воском, а расписывали иногда красками, например, зеленою и черною, в шахмат, и при том аспидом, или под мрамор. В 1680 г. такой пол был устроен в Верховой церкви Иоанна Белоградского. Иногда расписывали серым аспидом или покрывали только левкасом. Дубовые кирпичи настилались на сухом песке со смолою или на извести. Такие простые, нерасписанные, полы доселе еще сохраняются в Москве, в Золотой Царицыной палате Теремного дворца и в некоторых древних церквах, например, в Новодевичьем монастыре, в двух храмах, построенных над святыми вратами, в которых даже и мурамленые печи относятся к концу XVII столетия. Устроивались также полы и гончарные из цветных изразцов. В Ответной Посольской палате (в 1722 г.) был пол гончарный каменный набиран узорами[88].

С самого древнего времени и до начала XVIII века, обычною мебелью в царских хоромах былилавки, которые устроивались подле стен, сплошь вокруг всей комнаты или палаты, даже иногда около печей. Они делались из толстых и широких (в три четверти аршина) досок и утверждались на столбиках, или подставках, называвшихся также стамиками; с краев лавки обделывались тесом, что называлось опушкою. Под лавками делывали иногда рундуки с затворками, род небольших шкафов. Такие рундуки под лавками устроены были в 1683 г. в передней комнате царя Петра Алексеевича. Лавка, находившаяся у входных дверей комнаты, в заднем углу, называлась коником, может быть, потому, что ею оканчивалась линия лавок, что она служила концом комнатных или избных лавок. Под нею, как в самом удобном месте, почти всегда устроивался рундук, ларь, служивший для поклажи разных вещей из хоромного убора. Коники находились, например, в Теремной Золотой, или в государевой Комнате, ныне престольной Теремного дворца [89], также в хоромах цариц Евдокии Федоровны (1696 г.) и Марфы Матвеевны (1698 г.). Лавки подле окон назывались красными, у стены переднего угла — передними.

В окна вставлялись рамы, или оконничные станки, обитые полстями и сукном. В них укреплялись петлями и крючками оконницы, соответствовавшие нашим рамам. Они были подъемные и отварные, а в волоковых окнах задвижные и отварные. До Петра Великого, даже в царском дворце, стекла не были в большем употреблении; их вполне заменяла слюда, известная с глубокой древности. Слюдяные оконницы устроивались из белого или красного железа, в сетку, основанием которой служили четыре железные прута, составлявшие собственно рамку. Сетка делалась в виде образцов, то есть четыреугольников и треугольников или клинов и в виде репьев, кругов, кубов, косяков, в которых укреплялась слюда и от которых оконницы назывались обращатыми, клинчатыми, репейчатыми, кругчатыми, кубчатыми, косящатыми. Такое устройство оконниц было необходимо потому, что слои, или листы слюды, большею частью были невелики и притом неправильной формы, которая всегда и условливала узор оконной сети. Большие листы слюды помещались всегда в виде круга в средине окончины, а около располагались боковые образцы разной формы, также углы ипахлинки или мелкие вырезки. Для укрепления слюды в своих местах употреблялись, кроме того, оловянные денежки, небольшие бляшки, кружки, репейки, зубчики иорлики, которые почти всегда золотились, а иногда оставлялись белыми. Под орлики подкладывались атласные или тафтяные цветки. В XVII столетии слюду в окнах стали украшать живописью. Так, в 1676 г. велено было живописцу Ивану Салтанову написать в хоромы царевича Петра Алексеевича оконницу по слюде «в кругу орла, по углам травы; а написать так, чтобы из хором всквозе видно было, а с надворья в хоромы, чтоб не видно было». В 1692 г. велено прописать окончины в хоромы царевича Алексея Петровича, чтоб всквозь их не видеть. Различные изображения людей, зверей и птиц, писанные красками, можно также видеть и на слюдяных оконницах, оставшихся от переславского дворца Петра Великого и сохраняющихся доныне под Переславлем вместе с Петровским ботиком.

Гораздо меньше были в употреблении стекольчатые оконницы, которые устроивались почти так же, как и слюдяные, то есть из железных прутовых рамок и свинцового переплета, в который закреплялись стекла посредством замазки, составляемой из мела и медвежьего сала с деревянным маслом. Впрочем, в боярском быту в исходе XVII ст. употреблялись в стекольчатых оконницах даже и цветные стекла с личинами, напр., у кн. В. В. Голицына. Но в его же доме иные комнаты были и с слюдяными оконницами.

Нет сомнения, что в Новгороде с давнего времени были известны не только простые стекольчатые оконницы, но даже и цветные стекла. В 1556 г. царь Иван Васильевич посылал в Новгород за покупкою «стекол оконничных розных цветов» своего оконничника Ивана Москвитина и повелевал купить их сколько мочно и прислать на Москву тотчас [90]. Однако мы не имеем сведений о том, что такие стекла были в употреблении при устройстве дворцовых зданий даже и в XVII ст. Изредка встречаются указания и о простых стеклах. Так в 1613 г. в Казенной палате (на Казенном дворе) были вставлены три окончины стекольчатых, стоившие за стекла, за деревье и за дело 3 р. 23 алтына. О цветных стеклах находим указание, что в 1633 г. в Крестовую писанную палатку патриарха Филарета Никитича были куплены у немчина Давыда Микулаева «оконницы стекольчатые нарядные с травами и со птицами» за 5 р. 14 алт. 4 денги.

Само собою разумеется, что одни описанные нами оконницы не могли хорошо защищать от холода, по самому своему устройству; поэтому, соответственно теперешним зимним рамам, употреблялись в то время так называемые вставни, или ставни, особые станки, глухие или со слюдяными же оконницами, старательно обиваемые тоже полстьми и сукном. Кроме того, на ночь и, может быть, в сильные морозы окна закрывались изнутри втулками — щитами величиною во все окно, вроде вставней, также обитыми войлоком и сукном. Такие втулки употреблялись вместо затворов, или притворов, снаружи, или ставней по-теперешнему, и в окно вставлялись или просто, т. е. втулялись, или же иногда навешивались на петлях и затворялись. В царском быту затворы наружные употреблялись мало и, разумеется, только в нижних ярусах хором. В каменных зданиях наружные затворы всегда делались железные.

Все приборы у окон: подставки, петли, растворные и закладные крюки, кольца с защелчки и без защелчков, кольца с топорки, крючки отпорные и запорные, завертки барашками, засовы, наугольники; и у дверей: жиковины, т. е. большие петли, на которых навешивались двери, плащи, скобы ухватные, цепи, задвижки, крюки закладные, замки, погоны и т. п., даже гвозди, которыми прибивали сукно, и пр. — были луженные английским оловом, иногда серебрёные, как, напр., в хоромах царицы Наталии Кирилловны, в которые в 1674 г. в декабре высеребрены: скоба с личиною резною, крюк закладной с пробоем и с личиною и гвозди к дверям; а иногда золоченые, как, например, в деревянных хоромах Лжедмитрия или в хоромах царя Михаила, построенных в 1614 г., когда в эти хоромы на крюки, на жиковины, на цепи, на плащи, на скобы и на засовы было отпущено на позолоту 50 золотых угорских [91]. Некоторые вещи из этих приборов шли к нам из Польши и от немцев, отчего и назывались польскими и немецкими и служили образцом для русских слесарей, которые делали, например, петли, скобы, жиковины с польского переводу, то есть по образцу польских.

Нам остается упомянуть еще о печах. Во всех жилых хоромах печи были изразцовые, или образчатые, ценинные[92] из синих изразцов и муравленые или зеленые, из зеленых. В XVII ст. упоминаются также печи польские зеленые. Печи ставились четыреугольные и круглые, сырчатые, из кирпича сырца особой формы, — на ножках, с колонками, с карнизами и городками наверху; поэтому и форма образцов была разнообразна. Они были плоские и круглые; по месту, которое они занимали в кладке, их называли подзорными, свесами, уступами, валиками, наугольниками, свислыми, перемычками, городками, исподниками, ногами и пр. На образцах изображались травы, цветы, люди, животные и разные узоры. Швы между образцов прописывались суриком или покрывались красками под узор изразцов. Так, напр., в 1690 г. «в деревянных дву комнатах царицы Прасковьи Федоровны две печи ценинные велено расписать меж образцов, по цветам красками, которыми прилично, против тех печных образцов; в кубах и в травах, меж споев, такими ж краски приправить: а испод под теми печми выкрасить суриком, против прежнего, заново». Бывало также, что печи расписывались одною какою-либо краскою; в 1684 г. в хоромах царицы Прасковьи и царевны Софьи четыре печи расписаны краскою зеленою, а в 1686 п. у царицы Марфы Матвеевны в новопостроенных каменных комнатах три печки — суриком. Иногда печи украшались металлическими решетками. Во дворце Самозванца, красивом и даже великолепном, по свидетельству его современников, печи были зеленые с серебряными решетками [93].

Верхние этажи деревянных хором по большей части нагревались проводными трубами из печей нижних ярусов. Трубы эти были также изразцовые с душниками. На крышах они выводились в виде коронок, шатриков, узорочно складенных из тех же изразцов, и покрывались медными сетками «для птичьих гнезд, от галок и от copy». Все большие царские палаты, Грановитая, две Золотые, Столовая и Набережная, точно так же нагревались проводными трубами из печей, устроенных под ними в подклетах [94]. Однако впоследствии мы находим в этих палатах большие изразцовые печи, см. выше.

Несмотря, однако ж, на чистую, гладкую отделку в лас внутри хором, стены, потолки, лавки и полы почти никогда не оставались голыми. Их наряжали обыкновенно сукнами. Для стен и потолков сукно было так же употребительно, как теперь обои. Кроме того, сукном же настилали полы, обивали или только опушали двери, обивали или обшивали окна, оконницы, ставни, втулки; клали его под дверной и оконный прибор: под крюки, жиковины, под скобы, под плащи и цепи, а также под красное гвоздье в украшении лавок. Сукно в такой наряд наиболее употреблялось — красное — багрец, червленое, червчатое и т. п., редко зеленое, а в печальных случах, во время траура, — черное, иногда гвоздичное, вишневое, коричневое и других темных цветов. Под сукно на полах и стенах, а также при обивке дверей, окон, вставней и втулок клали обыкновенно серые или белые полсти, войлоки, иногда простое сермяжное сукно или ровный холст [95]. Стены и потолки наряжали сукном большею частию обыкновенным способом, во все полотнище, т. е. в гладь. Но нередко употреблялся и другой наряде шахмат, т. е. клетками в три четверти шириною, иногда в два цвета, напр., клетка красного сукна, а другая голубого и т. п., также в клин, т. е. клиньями (ромбами), и также в два цвета, напр., клин из сукна багрецу (красного) и клин из зеленого кармазину. Точно так же наряжали сукном и каменные палаты, если они не были украшены живописью; и не только стены и пол, но даже и своды. Иногда стены и потолок по полстям обивали зеленым атласом: таким атласом обиты были комнаты царицы Натальи Кирилловны и царевича Алексея Петровича в 1691 г., поэтому они и назывались атласными комнатами. В XVII ст. в Москве известны были и златотканые обои, какими, напр., была обита одна из внутренних комнат на Посольском дворе, стоявшем на Ильинке, в Китай-городе. На этих обоях была изображена история Самсона. В 1614 г. Голландской земли гость Юрий Клинкин поднес царю Михаилу Феодоровичу «два запона (завеса) индийских стенных розные цветы». Со времен царя Алексея Михайловича, стены, и особенно двери, стали обивать золочеными басменными кожами, на которых были вытиснены разные травы, цветы и животные, птицы, звери. Кожи эти искусно сшивались и для сохранности прикрывались олифой, заменявшей лак. Такими кожами были обиты: в 1666 г. двери государевой Комнаты и третьей В Теремах; в 1673 г. верхняя избушка, что над Крестовою, у царицы Натальи Кирилловны, и серебреными кожами комната царевича Петра; в 1681 г. золотными кожами комнаты и сени в новых деревянных хоромах царя Феодора Алексеевича, построенный в это время подле Теремов и Воскресенской церкви; и Столовая в селе Алексеевском; в 1687 г. — комната царицы Натальи Кирилловны, в 1688 г. комната царевны Натальи Алексеевны, в 1692 и 1693 гг. комнаты царевича Алексея Петровича, в 1694 г. комнаты цариц Евдокии и Прасковьи Федоровн и царевен Марьи и Анны Ивановн и пр. В Оружейной палате, в числе мастерских разных снастей, в 1687 г. сохранялась «доска медная, что печатают кожи золотые, весу в ней 6 пуд 10 гривенок». Это свидетельствует, что подобные кожи, кроме привозных заграничных, печатались и дома, в Москве, именно мастерами Оружейной палаты. Путешественник в Московию барон Майерберг сказывает, что в Москве (1661 г.) и у частных лиц, у немногих, стены были обиты золоченой и расписанной кожей бельгийской работы.

Ниже мы увидим, что в конце XVII столетия для обоев употреблялись также холсты и полотна, которыми оклеивали стены и потолки и расписывали большею частью травами, узорами, иногда писали аспидом разных цветов, то есть под мрамор, и, наконец, просто грунтовали какою-нибудь одноцветной краской.

В богатом боярском быту в это время употреблялись, кроме того, и шпалеры — заграничные тканые обои. В доме кн. В. В. Голицына в 1688 г. Столовая палата его сына Алексея была обита такими шпалерами не только по стенам, но и в подволоке. В феврале 1690 г. эти шпалеры были сняты, описаны, оценены и отданы на Гостиный двор в продажу. Опись их заключает следующее: «Шпалер, на нем древа всякие, в древах человек стреляет по птицам, цена 15 р. — Шпалер, а на нем человек стреляет по птицам, а у него у ног собака, да на нем же птицы плавают, два немчина с мушкеты, на древах сидят птицы, 10 р. — Шпалер, а на нем лес, в лесу лежит олень, на дереве сидят птицы, 7 р. — Шпалер ветх, а на нем лес, в лесу лежит олень да козел, 5 р. — Шпалер, а на нем древа всякие, а в них два человека немчинов с мушкетами, 4 р. — Шпалер, а на нем два человека едут на конях и иные личины человеческие, 3 р. — Шпалер гораздо ветх, а на нем мужик с бородою, перед ним мужик стоит, 1 р. — Да от тех же шпалер лоскутья сукон зеленых на 1 р. 16 ал. 4 д.» Кроме того, в голицынской казне сохранялись: «Шпалер, а в нем птица баба и павлин и иные птицы, кругом кайма цветная, 65 р. — Шпалер, на нем месты рыси и жаровли и иные птицы, каймы желтые цветные, 40 р. — Шпалер по осиновой земле, на нем птицы и грады и травы, кайма цветная, 30 р. — Шпалер, на нем большое древо, под древом птицы большие и малые, 20 р. — Шпалер цветной опушен бахромою шелковою зеленою в средине личины и древа подложены киндяком лимонным, 15р. — Шпалер гарусной на нем библейная притча с личины, 15 р.»

Другие комнаты голицынского дома, как и во дворце, были обиты сукнами, также золочеными кожами или расписанным полотном. (См. в М.: Опись хором кн. В. В. Голицына).

Лавки и коники, сиденья и спинки, обивали также полстьми и войлоками, а по ним сукном красным или зеленым и галуном шелковым с серебром и золотом. Но чаще их накрывали суконными разных цветов по лавочниками, у которых середина была одного цвета, например, красного или какого другого, а каймы, спускавшиеся обыкновенно с краев лавки, другого, например, голубого, зеленого, желтого и проч. Самые полавочники и каймы иногда украшались вшивными травами, узорами, репьями разных цветов и изображениями животных, напр., львов, птиц. Шили также полавочники клинчатые, т. е. клиньями из сукна двух или нескольких цветов, напр. из красного и зеленого, вперемежку, клин красный и клин зеленый и т. п. Полавочники подкладывались обыкновенно крашениною и оторачивались киндяком. В 1644 г. (августа 31-го) в Теремные покои, в которых жил тогда царевич Алексей Михайлович, в Переднюю, в Золотую, и в третью, на полавочники употреблено сукон: 36 арш. аглинского черленого, 18 арш. светло-зеленого, 13 и арш. желтого, 7 арш. без чети празеленого, 10 арш. 6 верш. белого, 4 арш. кирпичного, 7 аршин голубого, да вместо обинного сукна — 11 арш. сукна еренку белого. В 1664 г. (апр. 4-го) в те же покои, в Комнату, и в Переднюю, и в Передние сени, и в Золотую палату, на полавочники употреблено сукон разных цветов: 20 арш. белого, 20 арш. полукармазину зеленого, 22 арш. багрецу красного, 20 арш. голубого, 20 арш. желтого. В 1680 г., сент. 29-го, в Переднюю и в Комнату на вшивные полавочники на травы употреблено сукон: белого, желтого, малинового, голубого, вишневого, по 3 аршина.

Нередко шили полавочники и из бархату. В 1667 г. в комнату царевича Алексея Алексеевича скроены полавочники на три лавки: «средина бархат двоеличной по рудожелтой земле, по нем травы шелк голуб»; на четвертую лавку: «средина бархат шахматный двоеличный, шелк голуб да рудожелт; опушка бархат двоеличный, шелк червчат да зелен; подкладка — красные киндяки».

Иногда на лавках, особенно в каменных комнатах, которые большею частию украшались живописью, клали тафтяные бумажники, то есть матрацы из хлопчатой бумаги, выстеганные в шахмат; вместо бумажников употреблялись также сафьянные тюшаки, или тюфяки. Иногда лавки просто обивали красным сафьяном по полстям и войлокам.

Двери и в деревянных хоромах окна, красные и волоковые, также почти всегда обивались сукном, и особенно червчатым. Двери и окна завешивались тафтяными, камчатными или суконными и стамедными завесами, которые задергивались на проволоке посредством колец. Так как царские жилые комнаты были не обширны, то и завесы в них располагались нередко не над каждым окном отдельно, а по всей стене, где были окна, которые таким образом задергивались одним сплошным завесом. Иногда оконные завесы, особенно зимою, были стеганные на хлопчатой бумаге, которыми завешивали окна, без сомнения для того, чтоб лучше защититься от внешнего холодного воздуха, и особенно во время ветреной погоды. Так, в 1669 г., в декабре, в деревянные малые хоромы царя Алексея сшит был к окнам «завес в киндяке темно-зеленом, стеган на бумаге на оба лица».

Завесы, особенно оконные, почти всегда украшались подзором из шелкового галуна, тканного с золотом или с серебром, а также из золотного плетеного кружева, расшитого по атласу или другой шелковой материи. Оконницы, или окончины, украшались также, особенно в комнатах цариц, шелковыми подзорами (драпри). Так, в 1671 г. в новых хоромах царицы Натальи Кирилловны к окончинам на подзоры употреблено по аршину атласу червчатого и алого. Кроме того, завесы, преимущественно суконные, протягивались иногда поперек комнаты, заменяя перегородку или ширмы. Подобный завес, вышиною в 8 аршин, а шириною в 14 аршин, разделял, напр., заднюю часть Грановитой палаты на две половины. В Передней Терема также висел завес из червчатого сукна (1672 г.). Такие завесы употреблялись большею частию в проходных комнатах, особенно в сенях, отделяя наружные входы от дверей во внутренние покои.

В каменных зданиях на окнах постилали суконные наокошечники так, как в лавках полавочники.

В важных случаях, во время посольских приемов или в торжественные дни и царские праздники, весь хоромный наряд получал совершенно иной вид. Тогда, вместо сукон, которыми убирались комнаты в обыкновенное время, стены наряжали богатыми шелковыми и золотными материями, бархатами, аксамитами, золотными атласами и т. п., а полы — персидскими и индийскими коврами. Так в Золотой палате при Лжедимитрии, когда он давал аудиенцию воеводе Сандомирскому, пол и лавки покрыты были персидскими коврами. Столовая Лжедимитрия была обита персидскою голубою тканью: занавесы у окон и дверей были парчовые. Его постельные комнаты были наряжены богато вышитою золотом материею и одна парчою, а комната Марины, его супруги, гладким красным бархатом.

Не менее великолепен этот наряд был и прежде, в XVI столетии, а равно и в последующее время, при царях Михаиле, Алексее, Федоре и в правление Софьи, у которой комната в 1684 г. была обита богатейшими коврами, «а над окны и над дверьми и около дверей персидскими волнистыми бархаты». В таких случаях вместо полавочников на лавки клали золотные подушки. В 1663 г. (окт. 5-го) в Передней Теремной положены в наряд три пары подушек, и в том числе две подушки бархатных золотных турских по червчатой земле, две таких же — по червчатой земле с зеленым шелком и две бархатных турских золотных с серебром по червчатой земле, мерою около 3 и аршин каждая. В 1664 г. (мая 6-го) внесено в Теремные покои в Комнату, в Переднюю и в Передние сени, в наряд, кроме 8 половинок красного сукна, восемь пар подушек бархатных, золотных, кругом их кайма с истками. О посольских нарядах тех же Теремных покоев мы приводим свидетельства ниже, говоря о дворцовом значении Передней.

Кроме торжественных приемов и праздничных дней, богатый хоромный наряд употреблялся и при других случаях, особенно важных в семейной жизни государя. Так, во время родов царицы, с большим великолепием убиралась ее Крестовая комната, в которой обыкновенно происходили роды. Великолепно убирались комнаты даже в то время, когда «великий государь легчился, бил у руки жилу сокол», что происходило обыкновенно в Золотой, или собственно «Комнате», Каменного Терема (ныне престольной). Выходные царские книги 1662 г. описывают этот наряд следующим образом: «Сидел государь в больших креслах, а в Золотой был наряд с Казенного двора: на столе ковер серебрен по червчетой земле; полавошники золотные, что с разводами; на кониках ковры золотные; на дву окнах ковры шитые золотные, по белому, да по червчетому отласу; на третьем окне ковер кизылбаской золотной» [96]. Подробное современное описание богатых хоромных нарядов XVII столетия мы помещаем ниже, в отделе Материалов, № 102.


Но несмотря на все великолепие и азиатский блеск такой уборки комнат, гораздо замечательнее другой род древних хоромных украшений — именно комнатная живопись, стенное и подволочное письмо, служившее самым великолепнейшим и с половины XVII столетия довольно обыкновенным украшением царских приемных палат и постельных хором. В XVI веке оно известно было под именем бытейского письма. Это название уже достаточно объясняет, какие именно предметы изображались на стенах и плафонах царских палат.

Характер, или, лучше сказать, содержание, подобных комнатных украшений большею частью определяется господствующим характером народного образования. Так, например, любимым и почти исключительным предметом комнатной живописи XVIII столетия, принесенной к нам вместе с западным образованием и принадлежавшей к самым насущным потребностям тогдашнего образованного русского общества, была эмблема, аллегория, для выражения которой служили большею частью готовые образы и формы древней классической мифологии. Это, разумеется, вполне условливалось общим характером образованности XVIII столетия, воспитанной по преимуществу на классиках древнего греческого и римского мира. Плафоны и стены во дворцах и палатах вельмож покрывались в этом время мифологическими изображениями, где языческие божества, полуобнаженные, представленные со всею свободою древнего искусства, должны были олицетворять заветные мысли и думы современников. Не было памятника, не было даже торжества, триумфального въезда, иллюминации или фейерверка, которые не облекались бы в аллегорические образы, столько любимые тогдашним обществом. Таков был вкус, характеризовавший эпоху.

Совершенно иное встречаем мы в жизни наших допетровских предков. По характеру своего образования — религиозного, богословского — древний русский человек любил олицетворенные притчи и церковные бытия, изображениями которых и украшал свои хоромы. При отсутствии эстетического элемента в своем образовании — он не знал и искусства в том значении, какое придает ему современность; поэтому в притчах и бытиях, которые изображались на стенах его палат, он желал видеть прежде всего назидание, поучение, душевную пользу в религиозном смысле, а не услаждение взора прекрасными образами, которые относились к соблазну и всегда заботливо устранялись. Таким образом, древняя комнатная живопись (то есть иконопись) носила в себе тот же характер, имела ту же цель, как и церковная стенопись, от которой она почти ничем и не отличалась. Мы не знаем, с какого времени такая стенопись появилась в хоромах и палатах великих князей: сведения об этом не восходят раньше XVI века; но это, однако ж, не дает повода заключать, чтоб украшения этого рода принесены были к нам византийскими греками, выехавшими в Москву в конце XV столетия с Софьею Фоминичною Палеолог. Без сомнения, и в древнейшее время великокняжеские хоромы украшались священными изображениями, может быть, по примеру духовных иерархов, которые, по всему вероятию, первые внесли священную стенопись в свои палаты. Владычные сени (в смысле дворца) и большие палаты новгородских святителей были подписаны, то есть украшены стенописью, еще в первой половине XV столетия, при возобновлении их после пожара, истребившего владычний двор, в 1432 г. Летописец упоминает об этом событии в ряду многих других возобновлений и построек и нисколько не придает ему значения новости, дотоле невиданной, так что из его слов можно заключить, что такие же украшения существовали и до пожара и составляли, вероятно, одно из обыкновенных условий благолепия, которым отличался двор новгородского владыки. Выше мы приводили известие XII века, что у частных лиц бывали расписываемы повалуши. В сенях Киево-Софийского собора открыты также изображения даже светского содержания, которые могли принадлежать еще первым временам его постройки (XI и XII вв.) и составляли, быть может, части украшений великокняжеских дворцовых переходов в собор.

Московский великокняжеский дворец украшен был стенописью вскоре после его отстройки, при великом князе Василии Ивановиче. В 1514 г. Средняя палата дворца именутся уже Золотою[97], следовательно, она была подписана, то есть украшена иконописью. К сожалению, неизвестно, какие события церковной истории или какие бытейские деяния и причти были написаны в первый раз в этой палате. Весьма любопытные сведения по этому предмету встречаются только в актах половины XVI века. В это время царские палаты, при возобновлении их после опустошительного знаменитого в летописях Москвы пожара, в 1547 г. были украшены новым стенным бытейским письмом, под непосредственным наблюдением знаменитого благовещенского попа Сильвестра, который едва ли не в первый раз решился изобразить на стенах царских палат содержание некоторых церковных догматов приточне, в лицах, само собою разумеется, с ведома и, быть может, по указанию самого митрополита Макария.

Приверженцам стоячей старины это показалось несогласным с преданием Церкви, потому что до того времени иконопись, не уклоняясь ни одною чертой от древних византийских образцов и подлинников, ограничивалась только более или менее верным, раболепным их переводом. Одним из главных действователей в этом случае был дьяк Иван Висковатый, писавший, между прочим, и о царском дворце, что «в полате царской притчи — писано не поподобию: написан образ Спасов да туто же близко него написана жонка, спустя рукава, кабы пляшет; а подписано под нею: блужение, а иное ревность и иные глумления».

Созван был собор. Митрополит Макарий разрешил недоумение Висковатого и объяснил ему, что в палате написано было приточне Спасово человеколюбие, еже о нас, ради покаяния. Любопытное описание всех изображений, в которых выражена была эта притча, находим в актах того же собора. «Писано в полате в большой (Средней Золотой) в небе, на средине. Спас на Херувимех, а подпись: Премудрость Иисус Христос. С правые страны у Спаса дверь, а пишет на ней 1) мужество, 2) разум, 3) чистота, 4) правда. А с левые страны у Спаса же другая, а пишет на ней: 1) блужение, 2) безумие, 3) нечистота, 4) неправда. А меж дверей, высподи, диавол седмиглавный, а стоит над ним Жизнь, а держит светильник в правой руле, а в левой копие; а над тем стоит Ангел, Дух страха Божия. А за дверью с правый стороны писано земное основание и море, и преложение тому во сокровенная его; да Ангел, Дух Благочестия, да около того четыре ветры. А около того все вода, а над водою твердь, а на ней солнце, в землю падаяй при воде; да Ангел, Дух Благоумия, а держит солнце. А под ним от полудни гоняется после дни нощь. А под тем Добродетель да Ангел; а подписано: рачение, да ревность, да ад, да заец. А на левой стороне, за дверью, писано тоже твердь, а (на) ней написан Господь, аки Ангел; а держит зерцало да меч; Ангел возлагает венец на него. И тому подпись; Благословиши венец лету благости Твоея. А под ним колесо годовое; да у Году колесо; с правую сторону любовь да стрелец, да волк; а с левые стороны Году зависть, а от ней слово к зайцу: зависть лют вред, от того бо начен и прискочи братоубийц; а Зависть себе пронзе мечем; да Смерть; а около того все твердь; да Ангели служат звездам и иные всякие утвари Божия. Да 4 Ангелы по углом (полаты): 1) Дух Премудрости, 2) Дух Света, 3) Дух Силы, 4) Дух Разума» [98].

Эта весьма замечательная символическая стенопись, несколько раз поновляемая, сохранялась с некоторыми прибавлениями и изменениями до конца XVII столетия, и при Алексее Михайловиче была описана в 1672 г. иконописцем Симоном Ушаковым с означением всех изображений и подписей, какие были на стенах и сводах палаты Подлинник этого любопытного описания принадлежит ныне Импер. Публичной библиотеке. Он находился у Карамзина, который в своей Истории (т. X, 153, пр. 453) предложил из него небольшое извлечение. Список с этого подлинника мы напечатали в собранных нами «Материалах для истории, археологии и статистики города Москвы», ч. I, стр. 1238–1271. Из дел Оружейного приказа видно, что еще 11 марта 1672 г. «В. Государь указал в своей Золотой Полате стеннаго письма осмотрить и над бытьями подписи, которые зарубились (загрязнились), прочистить и списать в тетрадь, а для прочистки подписей взято 20 человек иконников, а над теми иконники надсматривать и у справки подписей быть Оружейные Полаты иконнику Никите Павловцу». Но затем 20 марта это дело было поручено иконописцу Симону Ушакову. И тот и другой были знатнейшими иконописцами царского дворца.

Воспользуемся этою описью, дабы в возможной полноте, хотя и сокращенно, представить любопытное содержание стенописи, очень замечательной не только в символическом, но еще более и в историческом отношении. Золотая палата представляла квадратное здание в 6 саж. длины и ширины со сводами и с заветным числом окон, как в крестьянских избах, по три со стороны, в стенах, восточной на Передние переходы Красного крыльца, южной — к Набережной Панихидной палате и западной — к Столовой избе, где в северо-западном углу на месте окна стояла большая печь. Северная сторона примыкала к сеням, где находилась входная дверь в палату и направо задний угол с печью. В переднем юго-восточном углу, выходившем к Благовещенскому собору, между окнами южной стены находилось государево место — трон.

Начнем с сеней палаты, которые длиною простирались в ширину палаты на 17 арш., а в ширину — на 13 арш.

При входе в эти сени, вверху, в небе, т. е. на своде, прямо против входящего, в кругу, был написан Господь Саваоф на престоле седящ, в недрах Сын, сверху Сына — Дух Святый. Около того круга простирался по сводам другой круг, по самые шелыги, то есть касавшийся самых стен. Шелыгою именовалось закругление прямой стены под сводом. Здесь, в этом большом кругу, в семи отделах помещались следующие изображения: на первом месте, над входными дверьми от Красного крыльца, — «Благословение Господне на главе праведнаго» — молятся 2 мужа, около их древеса, вверху — летящий Ангел Господень благословляет их. Таким образом, входящий был осеняем благословением Ангела.

Второе изображение, следуя от дверей по правой стороне, имело подпись: «Сын премудр веселит отца и матерь» и представляло: палаты, в палатах царь обнимает сына, а у сына царева в руках книга; за царем — царица, пред ними стол; за царицею (стоят) боярыни.

В третьем изображении была подпись: «Наказание (поучение, наставление) приемлет источник бессмертия; изо уст праведного (справедливого) каплет премудрость». Под надписью написано: «Царь в полатах селит на престоле млад; ангел летящий возлагает на его главу венец. Из правой руки царевой вода пущена; в той воде стоят нагие люди, препоясаны платами, мало преклонны, обращены к царю. Слева от царского престола стоят вельможи».

Четвертое изображение с подписью: «Зачало премудрости: Страх Господень. Стяжи разум Вышняго и вознесет тя и почтет тя и обымет тя и даст главе твоей венец нетленный и гривну злату на выю твою» — представляло палату, в палате Ангел возвел на высокое златое место царя млада и возлагает на главу его венец царский и гривну злату о выи его. Ангел в царском же венце.

В другом отделе этой картины с подписью. «Правда же избавляет от смерти»- был изображен на горе Ангел, держащий в правой руке весы, в левой меч.

В пятом изображении с надписью: «Дух страха Божия» — был написан Ангел, стоящий на облаках, в правой руке сосуд держит, в левой венец царский, из сосуда льет воду. Ниже был изображен стоящий у палат царь Соломон, держащий в левой руке державу, а из правой подающий милостыню нищим — златицы. Вода из сосуда ниспадала между царем и нищими.

Шестая картина с надписью: «Путие праведных подобны свету светятся» — изображала храм, а в храме Кивот Завега, и жертвенник, и завесы; пред Кивотом свещник и стоит царь Соломон. Подле храма палаты, в палатах израильтяне в чашах держат дары и несут во храм фимиам.

В седьмом изображении с надписью: «Сердце Царево в руце Божий» — было написано в палатах на престоле сидящий царь млад, в правой руке держит скипетр, в левой яблоко державное, обратясь лицем влево, где в кругу в облаке Спасов образ Вседержителев, обеими руками благословляющий, причем правая Его рука благословенная возложена на яблоко державное царское. По обе стороны царева престола стоят вельможи, на головах клобучки опушены белыми платами.

Последние три изображения — 5, 6, 7 — приходились над входом в Золотую палату.

Таким образом, вторая картина с правой стороны от входа с Красного крыльца изображала премудрого царского сына, с книгою в руках, которого обнимал царь-отец в присутствии матери. В третьей картине премудрый сын, уже младый царь, изливает в народ поучение в образе текущей из его руки воды, среди которой стоит народ, нагой, обращенный к царю с преклонением.

В следующей, четвертой картине — «Начало премудрости Страх Господень» — изображен также молодой царь, которого Ангел возводит на высокое златое царское место и возлагает на его главу венец царский и на шею — гривну златую, несомненно, за то, что молодой царь стяжал разум Вышнего и в страхе Господнем исполнен правды, которая здесь же изображена в образе Ангела на горе, держащего в одной руке, в правой, весы и в другой, левой, меч.

Следующая, 5-я картина изображала милость в образе царя Соломона с державою в левой руке и правою подающего нищим златицы, под осенением Ангела в облаках, держащего в левой руке венец царский, а в правой — сосуд, из которого льет воду, ниспадающую между царем и нищими.

В 6-й картине царь Соломон стоит в храме пред Кивотом Завета и пред свещником, а в палатах израильтяне приносят в храм дары и фимиам. Подпись гласила, что пути праведных подобны свету светятся.

В 7-й картине молодой царь сидит на престоле во всем царском чину, обратясь к образу Спаса, обеими руками благословляющего царя и его державу — знак утверждения за ним царского сана.

В последовательном распределении этих картин по сводам палаты мы видим, что здесь излагалась повесть о нравственных достоинствах молодого царя, которым был не кто иной, как сам царь Иван Васильевич в первые годы своего самостоятельного царствования, в счастливые лета его молодости (1547–1560 гг.). Здесь, конечно, изображены только идеалы этого замечательнейшего юноши, которым, однако, он в это время служил со всею юношескою горячностью. В действительности в это время он шел путями Правды и Милости к разоренному и угнетенному сильными людьми народу. Стоит только припомнить его речь к народу с Лобного места и его царские вопросы, поставленные собору духовенства и растолкованные и разрешенные известным Стоглавом. В этих деяниях молодого царя яркими чертами выразилась неуклонная потребность всеобщего, всенародного нравственного очищения, или покаяния, как разумели такое дело наши предки. По справедливости должно сказать, что в эти годы молодой царь стяжал разум Вышнего и в полном смысле был достоин тогда же утвержденного за ним царского сана.

На шести щипцах (как назывались стрелки сводов, опускавшиеся по стенам), начиная от дверей с Красного крыльца, были изображены прямо стоящие израильские цари, первый Давид у дверей, потом Соломон и Ровоам по сторонам дверей в Золотую палату, затем Авия, Асе, Иоасафат и, наконец, поясные, в сводах двух окон на Красное крыльцо — Иозия, Иоахас и в своде дверей к Столовой палате — Ахаз. Эти изображения стоящих царей служили как бы твердою неколебимою опорою для изображений, которые находились в небе, в сводах палаты, где младый царь, получавший на главу царский венец свыше, от руки Ангела, принимал в то же время царское достоинство от сонма древних царей Израиля.

На стенах, где оканчивался упомянутый большой круг, в шалыгах, или пазухах, т. е. в верхних округлостях стен, под самыми сводами, в десяти картинах была изображена история исхода израильтян из Египта, или собственно освобождение их Моисеем от египетского рабства.

Начальная картина этой истории находилась на стене у входных дверей с Красного крыльца и представляла чудо с жезлом Моисея, превратившимся по слову Господа в змия и снова объявившимся жезлом.

Вторая картина представляла такое же чудо с жезлом Аарона пред царем Фараоном и его волхвами, когда превратившийся в змия жезл Аарона побеждает таких же змиев, превращенных из жезлов же египетскими волхвами.

В третьей картине Моисей ударяет чудотворным жезлом в Чермное море и открывает переход израильтян сквозь море и гибель в море всей силы Фараона.

Четвертая картина изображала чудо претворения Моисеем горькой воды в сладкую.

Пятая над дверьми в Золотую палату изображала битву Иисуса Навина с Аммаликом и победу над ним по чудесной силе воздетых к Господу рук Моисея, а в шестой картине, помещенной возле и близ дверей к Столовой палате, было изображено чудо, когда Моисей ударяет жезлом в каменную гору и из горы изливается обильный источник воды.

В седьмой картине был изображен Господь Саваоф с державою в руке, благословляющий, а внизу сооружение Моисеем медного змия для спасения возроптавшего Израиля, которого в пустыне одолел голод и жажда и нашествие великого множества змей.

В восьмой картине, между дверей к Столовой и в Шатерную палату, было изображено, как Израиль, по слову Моисея, вооружается и ополчается на Мадиама.

В девятой изображена битва и беспощадное избиение мадианитян и их царей.

Десятая картина в углу над окном на Красное крыльцо представляла взятие городов и пленение жен и детей побежденных мадианитян.

Под этими картинами на прямых стенах расположен был второй ярус изображений также в десяти отдельных картинах, представлявших в каждой одни лишь битвы и победы Иисуса Навина над супостатами Израиля при завоевании Обетованной земли.

Повсюду на всех четырех стенах в этом ярусе виделось только одно, как Иисус Навин на коне, а за ним конница, въезжал в покоренный город или уже в самом городе посекал без пощады всех до единого царей и людей, избивал, истреблял все дышущее, яко же Господь Бог помогаше Израилю, причем на иных картинах вверху в облаце был изображен Господь Саваоф, с державою в левой руке, или в облаке одна Рука благословенная.

Из этих десяти картин входящему в сени прямо на противоположной стене представлялись две картины с следующими изображениями.

1) «Прииде Исус в Давир и обседше и взяша град и царя его и вся вои его избита мечем. Написано: Исус Наввин сидит на коне, а под ним попран царь на коне и вой его иссекаемии, а за ним Исусово воинство, а за ним и перед ним град с полатами».

2) «И изби Исус всю землю Горскую… и равную… и вся цари их, и не остави их ни един уцелел, и все дышущее потребиша, якоже заповеда Господь Бог Израилю. И изби их Исус… и всю землю… и вся цари и землю их взя Исус (в один день), яко Господь Бог помогаше Израилю. Написано: Исус с воинством на конех, а под конми попраны людие с конми же, а перед Исусовым воинством другое воинство посекаемые и бежащие, а за ними горы».

По сторонам дверей в Золотую палату было изображено слева: «Прииде Исус во Алам (Аглон) и преда Господь град Исусу и взя его в той день. Написано: Исус Наввин едет на коне, а перед ним град и у града врата отворены, а за ним воинство на конях; а под Исусом и под воинством потоптаны воины с конми, а во граде воины Исусовы секут людей, а вверху под подписью и над градом изо облака Рука благословенная».

С правой стороны: «Обседе Исус и Хеврон и взя его и изби мечем. Написано: Исус с воинством, вооружен на конех идут во град и во граде Исус сечет людей, а перед градом гора».

Основная мысль всех изображений заключалась в освобождении Израиля от египетского рабства и в завоевании Обетованной земли, т. е. в освобождении того же Израиля от врагов-супостатов, населявших эту землю и притеснявших Израиль.

Нельзя сомневаться, что в этой стенописи иносказательно, но очень вразумительно была представлена только что совершившаяся (1552–1554 гг.) история покорения татарских царств. Казанского и Астраханского, и вообще победы над супостатами-татарами. Если вверху, в сводах, или в небе, сеней, частию открыто, частию иносказательно были изображены идеалы царского достоинства и царской чести, то есть идеалы нравственных и государственных обязанностей царя, то здесь на стенах представлялись уже исполненные царские дела и славные царские деяния, и именно славнейшее из славных дел новорожденного Московского государства — покорение и беспощадное истребление Татарского царства.

Таким образом молодой царь (ему в эти годы с небольшим было 20 лет) разнообразными картинами в своей Золотой палате идеально изобразил золотое время своего царствования, о котором и современники справедливо отзывались с искренними похвалами.

Псковичи записали в своей летописи сердечную ему похвалу за то, что, бывши еще 11 лет, он освободил народ от суда наместников. «Было в 1541 г. жалованье государя нашего до всей своей Русской Земли, млада возрастом 11 лет и старейша умом… показал милость свою и начал жаловать, грамоты давать по всем городам большим и по пригородам и по волостям, лихих людей обыскивати самим крестьянам меж себя по крестному целованью и их казнити смертною казнию, а не водя к наместникам… лихих людей разбойников и татей… И была наместникам нелюбка велика на христиан… и была крестьяном радость и льгота великая от лихих людей и от наместников… и начали Псковичи за государя Бога молить…» [99] Положим, что при одиннадцатилетнем государе это было делом государевой Думы под руководством князя Ив. Бельского, но известны и последующие самостоятельные царские постановления о таких же льготах народу. Все это и служит объяснением той картины (3-й по нашему распределению), где «из руки царевой вода пущена и в той воде стоят нагие люди», как равно и другой (5-й) картины, где ту же воду изливает Ангел в облаках и царь Соломон раздает нищим златицы, а вода ниспадает между царем и нищими. Говорим о картинах, помещенных в сводах сеней.

И новгородцы записали в своей летописи по поводу доставления молодого царя на царство: «И наречеся царь и великий князь всея Великия России, самодержец великий показался и страх его обдержаще вся языческия страны, и бысть вельми премудр и храбросерд, и крепкорук, и силен телом и легок ногами аки пардус, подобен деду своему великому князю Иоанну Васильевичу…» [100] Никто из прадедов его, продолжает летописец, не именовал себя царем в России, никто не смел поставить себя царем и называться тем новым именем; опасались зависти и восстания на них поганых царей и неверных. Конечно, это похвала того новгородца, который был уже московским патриотом и хорошо понимал общегосударственное значение совершившегося дела, исполненного смелым подвигом молодого царя. Псковичи, уже потерявшие свою вечевую свободу, для объяснения этого царского подвига углубились в Апокалипсис, руссуждая, что, по Апокалипсису, «пять царев минуло, а шестой есть, но не убо пришло, но се абие настало и приде… восхоте царство устроити на Москве…»

Этот приснопамятный подвиг, совершенный по благословению Божию, явственно изображали картины 4-я и 7-я (в сводах сеней).

Другие, более поздние летописцы не меньше прославляли молодого царя за его государственные добродетели, отдавая должное и его личным достоинствам.

По их словам, многославный царь был «ратник непобедимый, велик в мужестве, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен, во бранях на сопротивные искусен, варварские страны, аки молния борзо обтече и вся окрестные устраши и прегордые врага покори… Был муж чудного рассуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело… В словесной премудрости ритор, естество ело вен и смышлением быстроумен… благосерд в воинстве, еще же и житие благочестиво имел и ревностию по Бозе присно препоясася… И не вем, како превратися многомудренный его ум на нрав яр…» [101]

Все это, как общее мнение всего народа, и больших и малых, и бояр и сирот-крестьян, было выражено в картинах 2, 3 и 6 (в сводах сеней).

Само собою разумеется, что вся эта золотая стенопись, как в сенях, так и в самой палате была сочинена и составлена по указанию и при непосредственном содействии и руководстве не только известного священника Сильвестра, но еще более самого митрополита Макария, который к тому же и сам был иконописцем и доброе, благотворное и просветительное влияние которого на молодого царя отражалось на всех достойных памяти делах в первые годы его царствования. Добрые дела стали превращаться в злодеяния, когда влияние митрополита по случаю его глубокой старости значительно ослабело, а затем и совсем прекратилось. Можно предполагать, что и знаменитый новгородец, священник Сильвестр, был введен к царю также митрополитом, бывшим прежде архиепископом Новгорода и оставившим по себе в Новгороде самую добрую память. Вступив на стол митрополита в 1542 г., когда Грозному было только 12 лет, святитель, несомненно, стал руководить, если не воспитанием, то обучением, образованием государя-отрока, который потом явился таким глубоким знатоком библейской и вообще церковной истории и немалым богословом. Конечно, таким просвещением своего ума и обогащением своего знания он был обязан митрополиту, которому много обязана и русская наука: сохранением в составленных им Четьих-Минеях многих древних литературных памятников, учреждением в Москве типографии, сочинением первой русской истории под видом Степенной книги и другими трудами. Святитель был на Руси просвещеннейшим человеком своего времени и доставил и своему ученику такую же славу.

Нам кажется, что из всех приобретенных им познаний библейская история послужила молодому государю во многом путеводным светочем. В ее повествованиях он изучал идеалы ветхозаветной царской власти, так как воцарившемуся русскому государю было необходимо знать, как жили и как поступали древние цари, дабы устроить по их образцу и свою русскую царскую жизнь. Библейские повествования о воинских делах, в особенности в истории Иисуса Навина, должны были оставить глубокие следы и в воззрениях молодого царя на свои царские обязанности, как первого воина и оборонителя своей земли. Воспитанный этими сказаниями, новый царь не сомневался в своем призвании без пощады истреблять врагов, где бы они ни появились, на бранном поле или в комнатах дворца. Это была истина старозаветная у всех народов древности, но в библейских сказаниях она являлась истиною религиозною и потому в сознании молодого царя получала особую святость. По свидетельству иностранцев, справедливо восхвалявших его личные достоинства, как говорит Карамзин, он был исполнен «единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России». Эти мысли в полной мере и были выражены в картинах, украшавших сени Золотой палаты, как преддверие к царственному жилищу и к лицезрению пребывающего там достохвального царя.

Если допустим, что мысли и понятия молодого царя были исполнены идеалами ветхозаветных сказаний о царской власти и о беспощадном истреблении врагов, как это и выразилось в описанных картинах, то многое можем объяснить и в последующей истории его бесчеловечных деяний. Беспощадные казни домашних врагов, свирепый разгром Новгорода в 1571 г. и тому подобные необъяснимые подвига Грозного-царя могут явиться только несчастным заблуждением его начитанности, воспитанной по преимуществу эпическими сказаниями и потому направлявшей его ум к воссозданию и на русской, уже христианской, почве эпических подвигов, свойственных только дохристианскому времени, которые и народ, исполненный эпических же созерцаний, перенес с эпическим спокойствием и даже воспевал их в своих былинах. Время Грозного было еще богатырскою эпохою в Русской земле, и потому новорожденная царская власть, как только она воплотилась в личной воле, да притом еще в очень даровитом человеке, необходимо должна была выразить себя теми богатырскими подвигами, какими было воспитано ее эпическое созерцание, и при посредстве домашних сказаний, а в особенности при посредстве неуклонно учительных библейских повествований. Наш Грозный-царь в сущности был эпический богатырь, чудовищный, совсем непонятный для нашего времени и объяснимый только жившими еще в самом народе эпическими идеалами и эпическим складом понятий его века. На наши понятия это был своего рода богатырь — Дон-Кихот.


В самой палате, в небе, то есть в сводах и под сводами, в верху стен, стенопись в таких же иконописных олицетворениях изображала притчами и подобиями высоконравственное назидание самому царю, а с ним вместе и всему православному народу о том, как велико и бесконечно Господне милосердие и человеколюбие к кающемуся грешнику, к заблудившейся овце, которую, найденную в покаянии. Сам Спаситель на своих раменах выносит из пустыни блуждания. Здесь притчи и подобия воспроизводили живую московскую историю, только что совершившуюся с молодым царем, когда, потрясенный страшными событиями своих дней (пожар 1547 г.), он, по вразумлению и благословению известного священника Сильвестра, обратился из пустыни нравственного блуждания на спасенный путь праведной жизни.

Его покаяние было так чистосердечно, так искренно, что он не затруднился перед лицом всего народа с сердечным сокрушением во всеуслышание рассказать свою греховность, греховность своей еще молодой и неопытной личной жизни, и главное — греховность всего государственного управления. На соборе духовенства, перед святителями, а потом на Лобном месте перед народом, собранным из всех городов и волостей, он принес это достопамятное покаяние, прося прощения, еже зле содеях; заставив покаяться и бояр и приказных людей, то есть все правительство. Можно сказать, что это было покаяние государственное в собственном смысле, где в лице молодого царя именно государство раскаивалось в содеянных грехах. Естественно, что вся история этого покаяния произвела в тогдашнем обществе особое неизгладимое впечатление, под влиянием которого была написана и стенопись царской Золотой палаты. Митрополит Макарий так и озаглавил содержание этой стенописи, что «в полате было приточне (притчами) изображено Спасово человеколюбие, еже о нас, ради покаяния». Как увидим, здесь же был изображен и самый момент обращения царя на правый путь поучением священника Сильвестра в картинах об индийском царевиче Иоасафе и пустыннике Варлааме с его учительными притчами.

Другие картины уже из русской истории, украшавшие стены палаты, служили выражением тех же идей и представляли историю крещения Руси при св. Владимире и историю принятая Владимиром Мономахом царского венца и регалий для изъяснения современного события о венчании царским венцом молодого московского царя.

Стенопись палаты была распределена следующим образом. По самой средине свода, в небе, был изображен круг, а в кругу, ликом к южной стене, где стояло государево место, Еммануил сидит на небесных дугах, под ногами колеса многоочитые, в левой руке держит потир злат, в правой палицу, у рук локти обнажены, в венце седмь клинов, подпись: «Исус Христос Еммануил».

Около того круга простирался другой круг, в котором были изображены четыре евангелиста прообразованных, т. е. с изображением только одних их символов, льва (Иоанна), орла (Марка), тельца (Луки), ангела (Матфея).

Оба круга были обогнуты надписями, в верхней половине по золотому полю, в нижней — по празеленому. На золотом поле, поверх Еммануила, надпись гласила: «Бог отец премудростию своею основа землю и утверди веки» и «Благослови венец лету благости Твоея, Господи!» На празеленом поле надпись проходила в два ряда и гласила следующее: «Превечное Слово Отчее, иже во образе Божий сый и составляй тварь от небытия в бытие, иже времена и лета своею областию положей! Благослови венец лету благостию своею, даруй мир церквам Твоим, победы верному царю, благоплодие же земли и нам велию милость».

Затем около этого серединного изображения кругов во весь свод по самые шалыги, или пазухи, свода, т. е. до оконечностей свода, простирался большой круг, в котором были размещены остальные изображения, разделенные на две половины: восточную к переходам Красного крыльца и западную — к Сюловой избе.

В западной половине в средине от ног Еммануиловых до конца свода были написаны врата с золотыми затворами, во вратах, вверху, в раздвоившемся облаке. Ангел Господень со скипетром в правой и со свитком в левой руке. Под облаком и Ангелом, среди врат, стоял человек с посохом.

Под ногами человека был изображен змеиный круг, крылатый, в шесть крыл. В этом кругу, в средине, было изображено солнце, вверху меж крыл лице человече, обвитое змеиным хоботом (хвостом); по сторонам солнца справа меж крыл лице львово, затем ниже меж крыл глава орля; слева против каждого из этих двух изображений — глава змиина; внизу снова глава Львова. Все главы и лики были обвиты змеиными хоботами, концы которых были обращены к солнцу.

Символический смысл этого круга выяснялся различными изображениями на затворах врат, среди которых стоял человек с посохом. Надписи по правую и по левую сторону человека указывали два пути для человеческой жизни и гласили на правой стороне: «Узким бо путем вводятся душа праведных во врата в Царство Небесное». На левой стороне:

«Широким бо путем вводятся душа грешных во врата лютого ада». Образы этих путей представляли следующие символы: на правом затворе было написано Целомудрие образом девичьим, стоящая, в правой руке державшая палицу, а левую положившая на главу стоявшего льва.

В противоположность тому на левом затворе было написано Блужение — жена малонаклонная, обратившаяся вспять.

Далее следовали: на правом затворе Разум — девица стояща мало преклонна, пишет в свитке. На левом — Безумие — написан муж наг, ризы с себя поверг долу.

На правом: Чистота — жена стоящая, власы главные косами сошлися о персех вместе и раздвоилися, долги до полуколена; в левой руке держит книгу с написанием.

На левом: Нечистота — жена простовласа, в левой руке держит (вещь) что кропило.

На правом: Правда — девица стояща, в руке держит весы. На левом: Неправда — муж из лука стреляет во врата, обратяся вспять.

Эти врата, как упомянуто, находились посредине западной половины сводовой стенописи. По сторонам их были размещены в отдельных кругах различные космогонические изображения.

На правой стороне (смотря из врат) был написан возле врат о среди Воздух девичьим образом, над которым летящий Ангел в клине огненном, от клина к затворе вратной книзу написан дьявол, палимый огнем, а огнь написан клином. А от того дьявола по земле бежит заяц; а на дьявола из полукруга большого стреляет из лука Ангел.

Возле того к середнему окну Палаты был изображен Огненный, т. е. Солнечный, круг, поддерживаемый четырьмя Ангелами. В нем написаны Кони впряжены в одноколесную (т. е. двуколесную) колесницу, в которой сидит Ангел, держит Солнце. Далее меньший круг изображал Лунный круг, поддерживаемый также Ангелом и в котором в такую же колесницу впряжены волы, а в колеснице дева держит Луну и погоняет плетью волов. Кони и волы направлялись к западу. Около того круга, в полукруге большом, написаны Ангелы тварем, к снегу и к грому и к дождю. Далее следовал Земной круг, изображавший посредине круга девицу простерту (лежащую), над нею Солнце, а внизу, в полукруге, — воды и рыбы. Около того в кругу же написаны четыре ветры в ангельских образах с трубами, а выше над ними Ангел, благословляющий Землю. Подписи: «Солнце в Землю впадая» и другая над Землею: «Солнце позна запад свой, положи тму и бысть нощь».

С левой стороны (смотря из врат) возле самых врат в кругу под надписью: «Ангели Тварем» — написан Год в образе мужа младого, нагого, крылатого, мало ризы через плечо перекинуты. Он стоял на Временном кругу, который простирался к заднему углу палаты, к печи, и был окружен восемью крылами, обращенными четыре крыла внутрь круга и четыре наружу.

В том Временном крылатом кругу в особых четырех кругах были изображены времена года: Весна, Лето, Есень, Зима. Весна — девичьим образом в царском венце и порфире, сидящая на престоле. Лето — в образе мужа средовечна в венце царском и порфире, сидящего также на престоле. Есень — в образе мужа, также в венце и порфире и сидящего на престоле с сосудом в руке. Зима — в образе мужа старого в простой одежде, локти обнажены, сидящего на малом престоле.


В самом низу под этими изображениями у врат был написан муж, из лука стреляет во врата, с надписью, которая, по-видимому, списана неверно: «Зависть лют вред от того гордитца и прискочи во братоубийцу» (см. выше). А под тем мужем написана земля.

На восточной половине свода, к переходам Красного крыльца, налево от входа в палату, посредине, возле Еммануилова круга, был изображен в кругу же Богородичен образ с Превечным Младенцем, сидяща на престоле, по обе стороны Херувим и Серафим. Тот круг был окружен в три пояса. Отсюда в своде, к юго-восточному углу палаты, где между окнами стояло государево место, была написана церковь и палаты на горе, а в палатах трапеза, т. е. стол с поставленными златыми сосудами, посреди которых возвышалась златая чаша; около трапезы — многие люди, пьющие и наливающие из сосудов и в руках держащие сосуды; внизу подле трапезы тельцов и овнов закапают и множество израильтянов приходят с женами и детьми. Подпись: «Премудрость созда себе храм и утверди столп седмь, закла своя жертвенная и черпа в чаши своей вино».

Пред тем храмом и палатами написан стоящий Иоанн Дамаскин, зрит на храм и на палаты и обеими руками держит за оба конца свиток, в котором подпись: «Зачало премудрости страх Господень» и «Свят святых разум, а еже разумети Сим бе образом много поживеши лет и приложат ти ся лета животу».

От упомянутых палат и трапезы в противоположную сторону палаты проходил ряд изображений седми Апокалипсических Ангелов, помещенных в разделах вроде иконостасного пояса между столбиками, над которыми возвышались два яруса закомар с кровлями. Над каждым Ангелом в закомаре подпись имени его церкви. Ангел Ефесские церкви, Смирнские, Пергамасийские и пр. и надпись в его свитке.

А над закомарами написаны палаты, а в палатах царь Соломон зрит к Богородичну кругу, в левой руке, простертой к Богородичному кругу, держит свиток, в котором подпись: «Премудрость созда себе храм и утверди столп седмь».

Вверху над всею описанною картиною подпись: «И послание седми церквам, сущим возсия (во Асии) благодать вам и мир от Бога, иже сый и бе, грядый от седми духов, яже, пред престолом Его».

На стенах палаты в шалыгах, или пазухах, т. е. в верхних округлостях стен, под сводами, начиная от государева места, с правой его стороны, по стене, обращенной к переходам Красного крыльца, и в заворот до самых дверей палаты, в четырех картинах была изображена история израильского судии Гедеона, как он по слову Господню освободил израильтян от ига Мадиамля.

Первое изображение находилось в переднем углу палаты справа от государева места и представляло в щипце свода, в самом углу, Гедеона, приносящего в жертву Господу овна, а в (шалыге) полукружии стены над третьим окном палаты от входа, которое выходило к Благовещенскому собору, — явление Гедеону Ангела с воззванием к нему, что Господь назначает его освободителем своего народа. Здесь изображения представляли Гедеона, несущего руно, и Гедеона, стоящего в церкви у престола, на котором стоял потир злат и лежало Евангелие. Вторая картина над вторым окном от входа представляла Гедеона на горе, молящегося на коленах, и затем Гедеона под горою, собирающего войско, триста храбрейших мужей. Третья картина над первым окном от входа изображала Гедеона среди полка, вооруженного в доспехе, побивающего 150 тысяч мадиамлян. Четвертая и последняя картина находилась в полукружии стены, примыкавшей к сеням палаты, у входных дверей. Здесь был изображен Гедеон, избивающий, посекающий аммаликов, и потом Гедеон, сидящий на златом стуле, пред ним стоят воины, держат головы аммаликовы. Подпись «Принесоша главы Мадиамли перед Гедеона… И умолча земля четыредесят лет во дни Гедеона».

По южной стене к Панихидной палате, где в переднем углу между окон стояло царское место, под сводами в полукружиях стены, над этим местом справа, от него был написан вверху Господь Саваоф в руке держит державу, а из уст пускает Дух на Иисуса Христа; затем ниже была изображена притча о Сеятеле. С левой стороны царского места в таком же полукружии стены изображена беседа Иоасафа-царевича с пустынником Варлаамом: «В полате сидит Иосаф царевич на престоле злате, а перед ним сидит Варлам на престоле же злате…» С той же стороны далее к ю.-з. углу палаты, в третьей картине изображена притча о Царствии Небесном, в образе уготованного званого брачного пира: «Се обед мой уготован… Они же небрегоша: ов же на село свое, ов же на куплю».

Далее по западной стене, противоположно Гедеоновой истории, была изображена в таких же полукружиях стены в двух картинах притча о богатом и убогом Лазаре. Затем в углу над печью — притча о благочестии царя Езекии и над дверьми притча о греховности царя Анастасии, как первому, по его молитве, продолжился срок жизни, а последнему за грехи прекращен этот срок смертью, которая здесь же и была изображена. Подпись к этой картине о царе Анастасии содержала следующее: «Спящу царю Анастасии и виде во сне мужа страшна, держаще хоротию в руку, и разгнув и обрете в ней вся своя злыя дела. Ангел к немурече слютостию: Благочестие виде Езикиево, приложи Бог лета (ему). Твое же виде много согрешение, отсецает лета. И порази его скипетром».

С левой стороны дверей, при входе в Палату, особая картина изображала притчу о заблудшей овце, и другую притчу — о некоей жене, потерявшей драхму.

Эти последние картины о двух царях и о заблудшей овце и потерянной драхме находились прямо против государева места, откуда молодой царь мог созерцать эти притчи в научение царскому нраву.

Как было нами упомянуто, этот отдел стенописи в иносказательных картинах изображал назидательно главнейшие моменты современной истории молодого царя Ивана Васильевича и его личной жизни. Здесь он является Иоасафом-царевичем, которого поучает и приводит к пути спасенному притчами дивными и чудными пустынник Варлаам, саном священник. Едва ли можно сомневаться, что здесь была воспроизведена история обращения молодого царя на путь правый известным священником Сильвестром. Возле беседы царевича Иоасафа с Варлаамом изображены и притчи Варлаама: о Сеятеле, с которой он начал свое поучение царевичу, о Царствии Небесном, о богатом и убогом Лазаре, о заблудшей овце (одной изо ста), повествовавшей, как исполнялись радостию Небеса о едином кающемся грешнике, против 99 праведников, не требующих покаяния. Затем — притчи о царях, праведном Езекии и грешном Анастасии. Вся эта учительная стенопись шла по левой стороне царского места и оканчивалась на стене, противоположной этому месту (трону). С правой стороны от царского места молодой царь являлся Гедеоном, воинскими подвигами избавлящим израильтян от ига Мадиамля, то есть завоеванием Казани, избавляющим Русскую землю от царства татар.

Таков был круг, или ярус, стенописи по верхней доле всех стен палаты.

Ниже этого, в другом ярусе, на прямых стенах, как говорит опись, расположены были картины уже из русской истории, кроме одной только картины справа у царского места, над окном, где под изображением вверху Саваофа и притчи о Сеятеле была написана св. Богородица на престоле, с надписью вверху: «Дом Господа Бога — святая Ограда». Под Богородичным образом стоял царь Соломон со свитком в левой руке, на котором написано: «Премудрость созда себе храм», и пр. За ним стоял апостол Петр также со свитком в руке, принимая другою рукою из облака ключ. За ним далее стоял царь Давид также со свитком. На свитках писаны соответственные изречения.

Слева от царского места над окном же было написано: приход св. Владимира после крещения из Корсуня в Киев, сокрушение идолов, болванов и кумирниц и благословение митрополитом народа. Здесь помещалась уже четвертая картина из истории крещения св. Владимира. Начальная, или первая, картина находилась над первым окном (от входа) по восточной стене палаты (на Красное крыльцо), где она изображала, как приходили ко Владимиру разные иноземцы, выхваляя и объясняя каждый свою веру, и христианские философы, сказывавшие о тех скверных верах и изъяснявшие истинную православную веру. Эта картина находилась под изображением Гедеона, вострубившего поход на Мадиамля.

Вторая картина над 2-м окном палаты изображала посланников св. князя, прибывших в Царьград для испытания веры и видевших службу Божию. Картина помещалась под изображением Гедеона, собирающего храбрых на свой подвиг.

Третья картина была написана над 3-м окном палаты ближе к царскому месту и представляла крещение св. Владимира в купеле, в храме, где благословенная рука Господня снисходит в облаках на св. Князя, причем позади князя стояли бояре, держа в руках венец и всю царскую одежду.

В другом отделе этой картины были представлены бояре, единогласно прославляющие это христианское торжество. Эта картина находилась под изображением Гедеона, получающего от Господа указание на подвиг освобождения народа от ига Мадиамля.

Другая повесть из русской истории заключала в себе подробности о приобретении Владимиром Мономахом царского сана с его регалиями. Она начиналась неподалеку от царского места, слева, над 3-м окном южной стены палаты, под притчею о царском званом брачном пире, коему уподобися Царство Небесное, и представляла в первой, помещенной здесь картине, совещание с боярами вел. князя — о том, чтобы идти войною на Царьград, причем бояре отвечают, что сердце царево в руце Божий, а мы — в твоей руце.

Далее следовала 2-я картина уже на западной стене под притчею о Лазарях, над 1-м окном, где было изображено, как Мономах собирает и устрояет войско идти на Царьград.

Над 2-м окном 3-я картина представляла самый поход Мономаха к Царьграду, который тут же изображен, и перед ним море с кораблями.

У печи, под притчами о царях Езекии и Анастасии, 4-я картина изображала посольство к Мономаху от царя Константина Мономаха, состоявшее из высших духовных лиц, митрополита Неофита и пр., причем было изображено и войско, уже подступавшее к городу, конница и пехота. По другую сторону печи, на стене от сеней, над дверью, под притчею о греховности царя Анастасии, помещалась 5-я картина, изображавшая, как царь Константин посылает великому кн. Владимиру царственные дары: сидит на престоле в церкви, перед святителями снимает с себя венец царский, именуется Мономахова шапка, и крест — животворящее древо, и диадиму, полагает на блюдо и отпускает с теми духовными властями, присоединяя также цепи златые, кробицу сердоликову, из нее же царь римский Август веселяшеся, и многие царские дары. Святители выезжают из города на конях верхами, а за ними колесницы.

На той же стене подле дверей, во 2-м месте в закомаре, 6-я картина изображала приход этих послов от царя к вел. князю с просьбою мира и любви. Вел. князь сидит в палатах на престоле. Затем: встал с престола и вышед из палат встречает послов с их дарами.

Возле этой картины в 3-м месте, в большой закомаре, на. 7-й картине вверху было изображено Отечество, под ним церковь, а в церкви митрополит Неофит с другими святителями благословляет вел. кн. Владимира, венчанного царским венцом. Эта картина находилась против царского места на противоположной стене, где, как упомянуто, была картина о заблудшей овце, которую Спаситель несет на руках.

Под самыми сводами, где оканчивалась черта Великого круга, обнимавшего все изображения, помещенные в сводах, были изображены на щипцах сводов и в сводах окон, на щипцах стоящими, а в сводах окон поясные русские вел. князья.

У царского места на щипцах, слева св. Владимир, справа св. Борис, слева же на втором щипце св. Глеб, так что изображение св. Бориса находилось в самом переднем углу палаты, а изображение св. Глеба в другом углу той же южной стены. В окнах справа от царского места св. Феодор Стратилат, тезоименитый царю Федору Ивановичу, что указывает, что стенопись палаты в этом месте была написана уже при царе Федоре, почему и Борис, Ангел Годунова, находился в углу возле изображения св. Федора. Слева от царского места был изображен Дмитрий Донской, а далее в третьем окне его отец, вел. кн. Иван Иванович.

Далее по западной стене, возле св. Глеба на первом щипце — Андрей Боголюбский, в окне царь и вел. кн. Данило Александрович (Московский); затем на щипце — Александр Невский и в окне вел. кн. Дмитрий Иванович Углицкий, сын Ивана III, им коронованный, первовенчанный царским венцом.

Справа от царского места по восточной стене на первом щипце был изображен, как упомянуто, Гедеон, приносящий жертву Господу, а в окне вел. кн. Василий Васильевич Темный; на втором щипце вел. кн. Михаил Ярославич Тверской, в окне вел. кн. Владимир Мономах. И далее, в окне, вел. кн. Всеволод, вероятно, отец Мономаха.

На щипцах северной стены, со стороны сеней, по сторонам картины венчания царским венцом Владимира Мономаха, написаны были, от сенных дверей, вел. кн. Василий Иванович и на другом щипце царь Иван Васильевич.

Над дверьми из сеней был изображен вел. кн. Федор и чады его Давид и Константин, ярославские чудотворцы.

По некоторым приметам, указанным выше, видимо, что стенопись Золотой палаты, составленная и написанная в 1552 г. при царе Иване Васильевиче Грозном, после его смерти в некоторых немногих частностях была изменена соответственно требованиям нового царствования; но в целом своем составе она сохраняла весь характер помыслов и идеалов своего строителя и запечатлевала недавние события его личных и государственных подвигов.


Грановитая палата, еще в конце XVI века называвшаяся подписною, украшена была собственно бытейским, историческим письмом, о котором упоминает в своих записках Маскевич в начале XVII столетия и которое, судя по его описанию, без изменений было возобновлено при царе Алексее Михайловиче весною 1668 г., и потом в 1672 г. также весьма подробно описано иконописцем Симоном Ушаковым. Маскевич в своем дневнике говорит, что на стенах этой палаты находились изображения всех великих князей и царей московских, писанные по золоту, а потолок искусно украшен был картинами из Ветхого завета [102]. Украшение палаты стенным письмом принадлежит царствованию Федора Ивановича и исполнено, по всему вероятию, по замыслу Годунова. При Алексее Михайловиче, как мы упомянули, эта стенопись была возобновлена. Еще в 1663 г., в сентябре, государь указал прислать в приказ Большого дворца иконописцев и левкащиков, что есть в Оружейном приказе, — писать им в Грановитой палате стенное письмо. Но дело почему-то не исполнилось, так что, в 1667 г., августа 6-го, государь снова указал в то же лето в Грановитой палате написать стенное письмо вновь самым добрым письмом, а снимки, для образна, с того стенного письма снять ныне и приказать о том иконописцу Симону (Ушакову), чтоб написать в той палате те ж вещи, что и ныне писаны… Но иконописцы, Симон Ушаков с товарищи, сказали, что «Грановитые Полаты вновь писать самым добрым стенным письмом, прежнего лутче, или против прежнего, — в толикое малое время некогда; к октябрю месяцу никоими мерами не поспеть, для того: приходит время студеное и степное письмо будет не крепко и не вечно». По новому указу от 15 ноября возобновление стенописи началось весною 1668 г., вместе с возобновлением каменною резьбою и раскраскою подзоров, окон и дверей палаты, с лица и внутри [103].

Обозрение содержания этой стенописи мы также начнем с сеней палаты, в которых на самом видном месте была написана притча царя Константина, видение о кресте.

Это изображение находилось на короткой стене, прямо против входных больших дверей с Красного крыльца. Оно описано следующим образом: «Царь Константин на одре лежит, подле одра стоит Христос, а за Христом стоят Ангели». Над тем подпись: «Явися Господь царю Константину в руце имея Божественные свои Страсти и Животворящий (sic) Крест, глаголет царю Константину: Сотвори подобие его знамение и повели пред воинскими своими носить — победиши вся враги твоя».

Направо у дверей в палату на долгой стене в закомаре было написано: «Троица в трех лицах, как явися Авраму». На той же стене в углу у дверей с Красного крыльца — Архистратиг Михаил, к нему поклонился Иисус Навин, в руке держит знамя, под ногою щит и изувает ногу. В надписи: «Явися Архангел Михаил Исусу Навину, глаголя: Аз есмь воевода силы Господня, приидох помощи Тебе, и изуй сапоги ног твоих, место бо, на нем же ты стоиши, земля свята есть».

По другую сторону на короткой стене от Красного крыльца — Битва царя Давида с Голиафом с надписью: «Победил Давыд прегордого Голиада, помощею Всемогущего Бога». На долгой стене в углу от царских палат, от Постельного крыльца, над окном был изображен деисус, над другим окном Знамение Пресв. Богородицы.

Вся историческая стенопись сеней обнаруживала помыслы о всемогуществе Божием в победах над врагами царя православного в назидание приходившим послам и иноземцам, особенно иноверным. «Видение царя Константина, как явися крест» было написано в 1678 г. вновь именно «для встречи и выезду» польских послов.

В Грановитой палате, против царского места, посреди свода был написан в кругу Господь Саваоф, сидящий на престоле, в недрах у него Сын, на Сыне почивающ Дух Святый от Отца исходящ. В подножии Господа колеса многоочитии крылатые, а кругом всего круга девять кругов, в них написано девять чинов сил небесных. Надпись объясняла, что здесь изображалось творение ангельских сил небесных. Затем в пазушинах (кружалах) сводов и в самых сводах, начиная от Красного крыльца вокруг всей палаты в полукругах и кругах были изображены Дни творения мира: 1-й День в пазушине, что от Красного крыльца; 2, 3, 4 и 5-й в пазушинах и сводах, что от сеней палаты; 6-й День — Сотворение человека, от Успенского собора; по этой же стороне был изображен и 7-й День — Почи Бог от всех дел своих; затем — Пребывание в раю Адама и Евы с их грехопадением.

Далее с востока со стороны Соборной площади — Изгнание из рая. Здесь же посреди свода было написано — Видение пророка Даниила о пришествии в мир Сына Человеческого, а в пазушине свода — Видение праотца Иакова лествицы до небес и в небесах Богородицы с Превечным Младенцем.

В пазушине, что от Благовещенского собора, т. е. у царского места, было изображено явление пророку Моисею Неопалимой Купины и в купине Богородицын образ с Превечным Младенцем.

В откосках пазушин были написаны праотцы стоящие, со свитками в руках, а в свитках поучительные надписи вроде апофегм, или мудрых; изречений. Напр., на откоске в углу за государевым местом с правой стороны был изображен праотец Симеон и у него в свитке: «Мужество в теле и разум в душе дается человеку от Вышнего Промысла». С другой стороны у праотца Левия в свитке: «Стяжите Мудрость во страсе Божий, аще кто прилепится учению Мудрости, той состольник будет царем».

Между откосков были написаны евангелисты: с восточной стороны от Соборной площади Иоанн Богослов, от Благовещенской церкви Матвей, от сеней палаты Марко, от Успенского собора — Лука.

На столпе палаты с трех сторон были написаны в кругах изображения Богородицы с пророчествами о ней, а с четвертой, от Успенского собора, — «Церковь, а в церкви образ Пресв. Богородицы на престоле алтарном, а на престоле потир и Евангелие лежит; а по правую сторону Царь сидит на престоле своем, а пред ним стоят вельможи, а над вельможи в полатах девица. По левую сторону Богородицына образа стояща вдова и молящеся Богородице и пад на землю поклонилася Богородице и пред престолом. А над тем подпись: Жена некая, вдова сущи, вопияще с плачем пред образом Владычицы Богородицы, глаголюще: Владычице! Мсти мене от Зинова царя, понеже отъят от мене дщерь единочадную сущу. И бысть ей глас от образа, глаголющ: Жено! Хотех мстити, но рука его возбраняет мне, понеже милостив есть и никто же может злое сотворити над милостивым».

Вверху на стенах под сводами и кружалами были помещены следующие изображения: на стене от церкви Благовещения в углу переднем против государева места — Скиние свидения с Кивотом Завета, где предстоит Моисей и где перед дверьми опустился столп облачный и в столпе глагол к Моисею. Толпы израильтян поклоняются храму.

Здесь же в другой картине был изображен пророк Нафан, обличающий царя Давида в убийстве Урии и блудодеяния и прорекающий за то смерть его отрока-сына, который в седьмой день и умре; Давид, в раскаянии, в сокрушении сердца молящийся перед Кивотом Завета.

Под этою картиною на стене между окон, след., у царского места, был изображен в храме перед Кивотом Завета молящийся царь Соломон, окруженный архиереями и народом, и над ним из облака на Кивот Завета Господня излияся облак с огнем и исполни храм Господень.

Такими притчами объяснялось возле царского трона божественное снисхождение царскому достоинству и в то же время обличались царские грехи царя Давида, которые не служили ли притчею в обличение всему минувшему царствованию Ивана Грозного, даже и с неожиданною смертию отрока-сына.

Затем опись стенописи из этого переднего царского угла переходит прямо в противоположный задний угол палаты, со стороны церкви Ризположения и Успенского собора.

Здесь по всей стене в два яруса вверху под сводами и ниже посреди стены, в 11 отдельных картинах, была изображена в подробности история Иосифа, как он с братьями пас овец отца своего, как видел сон о снопе и другой сон о звездах; как Иаков посылает его к братьям, как братья решили по поводу его пророческих снов убить его, но потом продают его в Египет; как обманывают отца, что зверь растерзал Иосифа; как измаильтяне продают его Пентефрию; как Пентефрий разбогател благословением Божиим ради Иосифа и передает в его руки все свое хозяйство; как жена Пентефриева соблазнилась без успеха и за то оклеветала Иосифа, и он посажен был в темницу.

Этою картиною оканчивались изображения на стене, от Успенского собора. Они затем переходили на стену от Ивана Великого, т. е. от Соборной площади.

Здесь от угла вверху написан был в палатах спящий и видящий сны царь Фараон. Во втором отделе — Иосиф, разгадывающий эти сны и за то возводимый в достоинство князя всей Египетской земли с увенчанием царским венцом.

В нижнем ярусе между двух окон был изображен дом царский и в нем Иосиф в царском венце, сидящий на пиру за столом с братьями, и особо он же в палатах, горько плачущий по случаю встречи с Вениамином, младшим и единокровным своим братом.

Какую же царскую в Царской палате притчу должна была разъяснять эта История о Иосифе Прекрасном?

Мы полагаем, что здесь утаилась сокровенная мысль правителя государством Бориса Годунова о собственном своем положении у царского престола, так сходном с положением Иосифа у царя Фараона.

На той же стене против самого столба и рядом с царским местом начинался другой отдел стенописи, изображавший в лицах русскую историю от Августа кесаря, как тогда толковали происхождение русские князей и царей.

Начальная картина была помещена вверху под сводом над царским местом, где по обе стороны верхнего окна в двух равных отделах было написано одно и то же изображение: на трех престолах сидят три царя в венцах и в одеждах царских, а за царями народы и палаты. Надпись объясняла, что кесарь Август римский распределяет Вселенную между своими братьями и брата своего Пруса ставит властодержателем на берегах Вислы-реки с городами Мадборком, Торунем, Хвойницею и пресловутым Гданском и иными многими городами по реку, глаголемую Немон. От семени сего Пруса был и Рюрик с братьями.

Ниже под этою картиною и под окном над самым царским местом были изображены Рюрик, Игорь, Святослав.

По сторонам царского места справа на той же стене против столпа под щипцом свода картина представляла св. Владимира на престоле с 12 сыновьями, сидящими порядком, которым он распределяет города.

На стене от церкви Благовещения, где в первом простенке между окном был изображен царь Соломон пред Кивотом Завета, во втором простенке под щипцом свода между передних окон слева был изображен царь Константин Мономах, посылающий русскому князю царский сан, с великим молением прося мира и повелевая тем царским саном венчати князя и нарещи боговенчанным царем. Справа помещалось изображение Владимира Мономаха на престоле в царском одеянии, среди бояр, принимающего царские дары от греческого митрополита.

Далее в третьем простенке между окон той же стены к церкви Благовещения вверху под верхним окном был написан царь Федор Иванович портретно, а ниже царь же Федор Иванович «сидит в златом царском месте на престоле, на главе его венец царский с крестом без опушки, весь камением и жемчугом украшен; исподняя риза его порфира царская златая, поверх порфиры наложена по плечам холодная одежда с рукавы, застегнута об одну пуговицу; по той одежде по плечам лежит диадима с дробницами; около шеи ожерелье жемчужное с каменьи; через диадиму по плечам лежит чепь, а на чепи, напереди крест; обе руки распростерты прямо, в правой руке держит скипетр, а в левой державное, яблоко».

«С правую сторону подле места его царского стоит правитель. Борис Годунов в шапке мурманке; на нем одежда верхняя с рукавы, златая, на опашку, а исподняя златая ж долгая; а подле него стоят бояре в шапках и в колпаках, верхние на них одежды на опашку. Над ними полата, а за полатою видеть соборная церковь. И по другую сторону царского места также стоят бояре и над ними полата».

Во всех окнах палаты в откосах были написаны в каждом окне по два изображения великих князей и государей московского колена, начиная с вел. кн. Ярослава I, а над ними в своде каждого окна — херувимы. В том числе в окнах по сторонам царского места, справа — Ярослав Всеволодович и Александр Невский и слева — Данило Александрович и Иван Калита. В надписях все князья после Мономаха наименованы царями, как и Данило Александрович.

Царь Иван Васильевич Грозный с сыном Иваном Ивановичем был изображен в окне перед царским местом со стороны Благовещенского собора. Над ними вместо херувима был написан Иисус Христос Еммануил.

На стене, противоположной царскому месту, что от сеней палаты, были написаны в нескольких особых картинах следующие притчи:

Вверху под сводом: в палатах на престоле царь сидит печален, рукою подпершись; перед ним стоят вельможи, крамолятся. В другом изображении: царь сидит на престоле и вручает судье праведному меч отмщения.

В третьем изображении: в палате сидит судья на месте с посохом в руках; перед ним вдовица просит отмщения на обидящего вельможу, который стоит тут же, от суда отвращается прочь. За судьею и перед судьею стоят люди. Подпись объясняла, что в царство греческого царя Иустина Юного умножися злоба и хищения, обиды, татьбы и разбои, и от сего бысть во градех и в селех слезы и рыдания.

Некто пришел к царю и сказал: если хочешь избавить людей, дай мне меч, отсеку главы лихоимства и неправды — похвала мне будет от тебя и от всех; если же не успею, мою главу отсеки. Царь вручил ему меч отмщения. По жалобе вдовицы виновным оказался сродник царев, саном магистр, отнявший все имение у вдовицы. Праведный судья осудил его, а по воле праведного царя схватили магистра из-за царского пира, остригли ему голову и браду и с позором пред всем народом посреди торговища, посадя на худую ослицу, водили его и немилостиво били. Все его имение и достояние царь повелел отдать вдовице.

На той же стене над дверьми в палату под сводом был изображен судья неправедный, в одной картине принимающий челобитные, в другой принимающий дары-взятки: кубок и мешок серебра, а за ним написан бес. В третьей картине — он судит двух человек и обвинил правого, а виноватого оправил. Правый сидит в темнице, около главы его венец, а над ним венец царский держит Ангел Господень.

Под этими картинами в нижнем ярусе у дверей палаты был изображен веселый пир неправедного судьи: в палате сидит судья на месте, пьет из сосуда питье, а под ногами его ад, и во ад душа его идет. За местом его поставец, у поставца сидит человек, играет в домру. Пред судьею стол, на столе стоят сосуды златы; за столом сидят людие, промеж себя подносят и питие пьют; един подносит питие судье в сосуде; по другую сторону стола человек подносит судье в сосуде питие же, а за подносчиком (человек) наливает из кубка в сосуд питье; а за подносчиком сидят подле стола на скамье людие и играют в гусли, и в скрыпки, и всвирели, и в волынки, и в домры; а за ними поставец, на поставце кунганы стоят с питьем; за поставцом сидят два человека, наливают из сосуда в сосуд питие; под поставцом бочка с питьем. А над тем подпись: «Судия неправедный пирует, а душа его зле во ад исходит. О горе судиям неправедным!»

Как в Золотой палате царь Иван Васильевич многими притчами изобразил события и царские отношения своего времени, так и в Грановитой палате правитель государства Годунов подобными же притчами изобразил свои личные отношения и к царю, и к боярской среде, напоминая и всему православному народу в притче, помещенной на столпе палаты к заднему ее углу, где обыкновенно собирались всякие нижние чины, приглашаемые во дворец, — в притче о Зинове-царе, как он был милостив и как его милостивая рука (щедрая милостыня) спасла его от мести за совершенное им злодеяние, потому что образ самой Владычиц Богородицы чудом выговорил, что не должно злое сотворять, мстить за совершенный грех милостивым.

Известно, какими щедротами Борис Годунов помогал народу во время настававших бедствий, особенно после московского пожара и во время голода. Быть может, в этой картине он желал своими милостями оправдаться перед народом по поводу смутно уже ходивших толков о государственных злодеяниях правителя. Как бы ни было, но такие притчи не могли ни с какой стороны относиться к самому царю Федору Ивановичу.


Подобно Грановитой, Меньшая, или Царицына, Золотая, палата украшена была также бытейским, или историческим, письмом, которое, хотя и в подновленном виде [104], сохранилось до нашего времени и изображает: обретение Животворящего Креста царицею Еленою, крещение великой княгини Ольги, легенду о царице Динаре, дочери иверского царя Александра, победившей персов, и пр. Изображение деяний св. жен, царицы Елены и великой княгини Ольги и благочестивой царицы Иверской согласовалось с назначением самой палаты, которая, в торжественных случаях, служила приемною цариц.

В Столовой избе, которая была деревянная, брусяная, живописью украшалась одна только подволока, или потолок, плафон, как и в прочих царских деревянных хоромах. Неизвестно, что было изображено в плафоне Столовой избы царя Михаила Федоровича, украшенной в 1621 г. травником (иконописцем, писавшим узоры и травы) Лукою Трофимовым. В Столовой, построенной царем Алексеем в 1662 г., в подволоке написано было звездотечное небесное движение, двенадцать месяцев и беги небесные, вероятно, также по вымыслу инженера и полковника Густава Декенпина, который строил эту Столовую избу [105]. В сочинении Адольфа Лизека о посольстве римского императора Леопольда к царю Алексею Михайловичу сохранилось описание этого изображения, 13 октября 1675 г. в Столовой была дана кесарскому посольству отпускная аудиенция, которую и описал Лизек, секретарь посольства [106]. «Стены Аудиенц-Залы, — говорит он, — были обиты дорогими тканями, а на потолке изображены небесные светила ночи, блуждающие кометы и неподвижные звезды, с астрономическою точностию. Каждое тело имело свою сферу, с надлежащим уклонением от эклиптики; расстояние двенадцати знаков небесных так точно размерено, что даже пути планет были означены золотыми тропиками и такими же колюрами равноденствия и повороты солнца к весне и осени, зиме и лету». Описание Лизека служит вместе с тем подтверждением, что плафон начерчен был иноземным художником, именно Густавом Декенпином, как мы указали выше, и не мог принадлежать художеству русских иконописцев и знаменщиков, то есть рисовальщиков, которые не только не знали астрономии, но и считали ее наукою отреченною. Несмотря на то, как предмет, по справедливости заслуживавший удивления и возбуждавший любопытство наших предков, звездотечное небесное движение царской Столовой палаты пользовалось в то время особенным уважением и несколько раз служило образцом при украшении других комнат (преимущественно также столовых на постельной половине дворца). Так, в 1683 г., оно было написано в столовой нижней комнате царевны Софьи Алексеевны, на деревянной подволоке, по грунтованному холсту, живописцами Салтановым и Безминым, а в 1688 г. в деревянной передней царевны Татьяны Михайловны и в верхней каменной комнате царевны Марьи Алексеевны. Кроме того, столовые избы загородных царских хором, в Коломенском и в Алексеевском, и столовая в новых хоромах царевича Ивана Алексеевича, в 1681 г., также были украшены этими изображениями небесных бегов. Но несравненно большее значение получает для нас этот плафон в том отношении, что он служил, может быть, руководством в первоначальном обучении Петра Великого. Вот современное свидетельство: в 1679 г. живописного дела мастер Карп Иванов Золотарев писал на александрийском большом листе (бумаги), золотом и красками, «двенадцать месяцев и беги небесные, против того, как в Столовой в подволоках написано». «Тот лист (отмечено в записке) принял в хоромы к государю царевичу и великому князю Петру Алексеевичу боярин Родион Матвеевич Стрешнев» [107]. Известие драгоценное, особенно если вспомним, какие скудные сведения имеем мы о детских летах великого преобразователя. Составлением подволочных чертежей с 1681 г. занимался живописец Иван Мировской, которому 1 марта велено было «знаменита чертеж звездотечного небесного движения против того, каково написано в подволоке в большой Столовой Полате, и иные чертежи иными образцы».

Такое же устройство подволок мы находим и в боярском быту, который в богатой и знатной среде вообще мало отставал от порядков быта царского. В каменных хоромах кн. В. В. Голицына (1689 г.) в большой Столовой палате в подволоке точно так же были изображены небесные беги: «в средине подволоки солнце с лучами вызолочено сусальным золотом; круг солнца беги небесные с зодиями и с планеты писаны живописью. От солнца на железных трех прутах паликадило белое костяное о пяти поясах, в поясе по 8 подсвечников. А по другую сторону солнца месяц в лучах посеребрен. Круг подволоки в 20 клеймах резных позолоченных писаны пророческия и пророчиц лица. Да в четырех рамах резных золоченых же четыре листа немецких». В Крестовой палате в подволоке находился деревянный большой резной репей с лучами, по местам вызолоченный и расцвеченный красками, а около репья в лучах 12 месяцев, резных же. В спальне в подволоке тоже были написаны по полотну 12 месяцев с планеты. (Подробности см. в Материалах, № 3).

Мы описали живописные украшения четырех приемных палат. Не останавливаясь на других предметах палатного наряда, о котором будем говорить впоследствии, перейдем теперь к обозрению живописи в постельных царских хоромах.

В деревянных постельных хоромах украшались живописью больше всего только плафоны, потолки. Первое известие об этом относится к началу XVII столетия. В 1615 г. подволоки были расписаны в новых хоромах царя Михаила Федоровича иконниками седельными писцами Ивашкою и Андрюшкою Моисеевыми. В 1621 г. точно так же были украшены и притом первыми иконописцами того времени, Прокофьем Чириным, Назарьем Савиным, Ив. Паисеиным и Осипом Поспеловым, царская Постельная комната и Столовая изба, о которой мы упоминали выше. Это, однако ж, нельзя относить к нововведению, внесенному в царский дворец царем Михаилом. Шестнадцатилетний государь, при тех обстоятельствах, которые сопровождали его вступление на царство, едва ли мог думать о каких-либо нововведениях и украшал свои хоромы, без всякого сомнения, по образцам, существовавшим прежде.

Подволоки деревянных хором, украшаемые живописью, составлялись обыкновенно из нескольких штук, или клееных щитов, прикрепляемых к потолку комнаты. На этих-то штуках иконописцы и писали священные притчи и другие изображения, а иногда просто расписывали их по золоту травным (узорным) письмом. Точно так, напр., украшены были в 1670 г. подволочные доски в хоромах царя Алексея Михайловича. В 1670 г., в ноябре, ив 1671 г., в мае, живописец Ив. Салтанов писал подволоки в хоромах царицы Наталии Кирилловны. Иногда подволочные штуки были собственно картины, писанные на полотне. В 1674 г. такими картинами были покрыты потолки в новых хоромах царя Алексея. Картины эти написаны были первыми живописцами царского двора Иваном Салтановым, Иваном Безминым и Дорофеем Ермолаевым. В одной комнате, на двадцати четырех штуках, они представляли притчи Ионы Пророка, в другой, на восьмнадцати штуках, притчу Моисея Пророка, и, наконец, в третьей, на двадцати штуках, притчи о Есфири. Поля картин украшены были цветами, каймами и кистями, написанными по золоту цветными красками. В потолке для их помещения были устроены деревянные резные золоченые рамы. В 1680 г. в новые деревянные государевы хоромы были написаны на полотнах к подволокам и к стенам разные всякие царственные притчи, деисусы и апостольские проповеди. В 1686 г. живоп. Петр Энглес писал «преоспективные розные притчи» на подволоку в хоромы царевны Софьи.

Стены в деревянных хоромах, как мы говорили, большею частою обивали сукном или золотными материями и коврами, но иногда их также украшали живописью, для чего оклеивали холстом или обивали полотном, грунтовали и потом расписывали. Так в 1678–1679 гг. живописцы писали к государю в новые деревянные хоромы, в седмь комнат, подволоки и к стенам разные притчи на полотнах золотом и серебром и краски, вновь, вместо стенного письма, для чего было куплено для прибивки к стенам 800 арш. холста и стопа писчей бумаги для снимки образцов, т. е. прорисей очерков. Тогда же у царевен меньших в новой деревянной Крестовой писали разные притчи по полотну на подволоке и на всех стенах, и вообще во всех хоромах царевен, в это время, писаны были «разные всякие евангельские притчи вновь из царственных книг». В Крестовой евангельские притчи между прочим изображали: «Что тя наречем о благодатная небо». В 1679 г., в сентябре, расписаны по полотнам три деревянные комнаты, на Новом Потешном дворе, что был двор Ильи Даниловича Милославского; на стенах и подволоках этих комнат были написаны разные притчи. В том же 1679 г., в генваре, преоспективного дела мастеру Петру Энглесу велено было написать к царице в новые хоромы в трех комнатах, в верхних, по полотнам разные притчи: «царя Давида, царя Соломона, и те притчи из Библии, из разных книг словенских и латинских».

В 1681 г, живописец Иван Мировский и Ив. Салтанов писали по полотнам в новых деревянных хоромах царевен меньших и царицы Агафии Семеновны притчи евангельские и апостольские, а в 1685 г. подобною же живописью были украшены деревянные комнаты царицы Натальи Кирилловны и царевны Натальи Алексеевны. В передней большой комнате царицы Натальи Кирилловны на подволоке в плафоне были изображены события Господних Страстей: Приведение к Ироду; Приведение к Пилату и умый руце Пилат; Бичевание у столпа; На лобнем месте, когда народ вопияху: возьми, возьми, распни его; Господь несет крест на Голгофу; Положение во гроб; Воскресение; Сошествие во ад; Отечество. Подобные же священные изображения были написаны и на стенах этой комнаты, и, между прочим, в трех простенках, между окон, в среднем Распятие Господне, а в сторонних Образ Пресвятые Богородицы и Образ Иоанна Богослова. В 1685 г. стены и подволоки в новых деревянных осми комнатах царя Петра и царицы Натальи Кирилловны расписаны были также живописным письмом. В 1688 г. на стенах передней деревянной комнаты царевны Татьяны Михайловны царские живописцы изобразили притчу о Мелхиседеке, а в иных местах написали ленчафты, то есть ландшафты, также цветные и розметные травы.

Впрочем, стены деревянных хором по холстам и полотнам расписывали иногда одними только травами или узорами, также аспидом разных цветов, серым, красным, зеленым. Писать аспидом, аспидить, также черепашитъ и мраморить, значило, на языке живописцев того времени, писать под мрамор, под черепаху, красками одноцветною или в несколько цветов. Зеленый аспид имел вид малахита. Аспидом назывался по преимуществу темноцветный мрамор. Иногда стены клестеровали мукою и клеем и по этому грунту насыпали стеклярусом или просто грунтовали какою-либо одною краскою. Так в 1689 г. в деревянной наугольной комнате царицы Натальи Кирилловны у подволоки и от стен атлас зеленый отнят и вместо его обито полотнами и выгрунтовано мелом; а в сенях этой комнаты по углам и стенам обито флемованными дорожники и насыпано стеклярусом по зеленой земле. В 1682 г. государь указал в новом селе Воскресенском (на Пресне), в верхних шести комнатах, которые от церкви Иоанна Богослова, да на Потешном дворе, в том же селе, одну комнату ж, обить холстами (по 400 арш. в комнату) и выгрунтовать и прикрыть разными краски — травы. В 1686 г. в новых каменных комнатах царевен все чуланы, перегородки и круглые лестницы были обиты холстом, которого пошло в шитье 690 арш., и по холсту выгрунтованы. В 1690 г. в деревянной комната царицы Прасковьи Федоровны стены и подволока, по прежнему грунту были выгрунтованы вновь нагладко. В 1693 г., в средней деревянное комнате царевны Татьяны Михайловны, потолок и стены были выгрувтованы по холстам белилами и расписаны серым аспидом. В 1694 г. средняя же деревянная комната царевны Натальи Алексеевны была расписана следующим образом: «По старому левкасу стены и подволоку велено выбелить вновь; двои двери столярские, одна с обе стороны, да у тех дверей наличники и колоды, да у дву окон наличники и колоды, по старой красной земле нанесть вновь голубою землею и расписать травы цветные, потому что старая краска слиняла; да у тех же дверей и у окон написать шпренгели, скрыдлы и подвесы».

Должно упомянуть также, что в иных случаях стены в деревянных хоромах обивали также и «фряжскими листами», т. е. гравюрами, о которых будем говорить впоследствии.

О стенном письме государева Каменного Терема (нынешнего Теремного дворца), к сожалению, все сведения ограничиваются только тем, что оно почти каждогодне поновлялось и несколько раз переписывалось вновь. В 1644 г. одна палата этих хором, известная впоследствии под именем Комнаты, а ныне под именем Престольной, называлась уже Золотою, следовательно, была расписана золотом и различными изображениями.

При царе Алексее Михайловиче украшение этих хором стенным и травным письмом и частое возобновление этого письма производилось большею частью под надзором иконописца Симона Ушакова. Так в 1657 г. он писал с другими мастерами вновь Комнату. Потом в 1658 г., в мае, государь указал: «В своих верхних каменных полатах написать вновь полату, которая от его государские комнатные палаты, — самым добрым мастерским иконописным стенным письмом». Затем в 1659 и 1660 гг. Ушаков с другими иконописцами продолжал расписывать ту же государеву комнату, а в 1664 г., в апреле, кормовые иконописцы, под его же надзором, вновь писали комнату Золотую и Переднюю и Золотое крыльцо, в день и в ночь, с 4 апреля по 10-е, т. е. по день Пасхи, по случаю наступления которой и происходила такая поспешность. К этому же времени Симон Ушаков расписывал красками и золотом комнатное окно, под которым всегда сиживал государь. В 1665 г., в марте, тоже ко дню Пасхи, стены Передней снова расписаны травным письмом. В 1667 г., в августе, прописывали цветными красками государев верхний Чердак. В 1675 г. теремная стенопись опять была возобновлена: в четвертой комнате вновь золотили и писанные места починивали: в небе орла, и стены, и окна. Вновь писали стенное письмо и в третьей палате. В 1678 г., в сентябре, расписано аспидом и разными красками каменное крыльцо с переходы, что к церкви Спаса Нерукотворенного, и около крыльца переграда. В 1679 г. иконописец Никифор Бовыкин писал и починивал заново стенное письмо в двух каменных комнатах, да сени, да крыльцо Золотое. В то же время в этих комнатах, в окна, расписаны шесть больших вставней, с обе стороны. При царе Федоре Алексеевиче и в правление царевны Софьи эти возобновления повторялись несколько раз; но какого содержания была теремная стенопись, об этом мы не встретили известий.

Гораздо более подробностей сохранилось о стенописи в каменных хоромах царевен, построенных в 1685 г. До нас дошло весьма любопытное описание этой стенописи со всеми подробностями, которое дает довольно полное понятие о жилище царевен, этом святилище женского одиночества, куда, кроме людей близких и необходимых, не проникал ничей глаз, где, по словам Котошихина, благочестивые царевны жили «яко пустынницы, мало зряху людей и их люди: но всегда в молитве и в посте пребываху и лица свои слезами омываху…»

Само собою разумеется, что живопись в комнатах царевен запечатлена была тем же господствующим религиозным характером; почти все изображения, за исключением некоторых царских и великокняжеских персон, были взяты из истории Нового завета и некоторые из жизни Пресвятой Девы; но особенно почитаемы были Господни Страсти — один из самых уважаемых предметов живописи в конце XVII столетия. Самое размещение этих священных изображений не делалось без мысли и особого благочестивого намерения. Нередко они соответствовали даже месту, где были написаны. Так, например, в Крестовой царевны Софьи Алексеевны, на стене у входа в ее спальню, которая носила общее для того времени название чулана, изображено было моление царя Давида: став на одре своем глагола: Господи, слезами моими постелю мою омочу. В той же комнате, подле этого изображения, была написана притча: Душа чиста, аки девица приукрашена всякими цветы, стоит превыше солнца, луна под ногами ея и пр., сохраненная до нашего времени на одном из лубочных эстампов, на котором изображается также и «душа грешная, тмою помраченная» [108].

При руководстве упомянутого описания мы обойдем несколько комнат царевен и сделаем обзор всех изображений, которыми они были украшены.

«В комнате великия государыни благоверныя царевны и великия княжны Софьи Алексеевны, что от Троицкого подворья, — говорит описание, — написано стенным живописным письмом, на восточной стране, в переднем углу от окна: Распятие Господне. От Распятия Господня к южной стране в окне, на одной стране образ Иоанна Предтечи, на другой — Иакова брата Господня по плоти. На своде в том же окне: Глава Иоанна Предтечи да Херувим. От окна на стене южной стороны, к дверям: Воскресение Христово. Над дверьми в другую комнату: Господь несет крест на Голгофу. От печи к дверям: Симон Киринейск Господу крест нести на Голгофу поможе. А ниже того писаны ленчафты (ландшафты). По другую сторону печи, у других дверей, на западной стене: Привязание у столпа. Над дверьми: Нерукотворенный Спасов образ. По другую сторону дверей, к северной стене: Положение во гроб. На северной стороне, в углу под сводом, ниже каймы, Херувим; по сторонь окна архангел Гавриил. В окне на одной стороне: апостол Андрей, на другой апостол Матфей; на своде окна: Ангел да Херувим. По другую сторону того ж окна, под сводом, ниже каймы: Херувим. У другого окна: Серафим. Между окон: Воини тернов венец Христу на главу возложиша. В другом окне, на одной стороне: апостол Петр, на другой апостол Павел; на своде окна: Петру плащаница с небеси свися, а ниже того: Херувим. Над стенами в своде, на восточной стороне: В вертограде Христос Отцу молится, егда вольные страсти приближитися. На южной: Иуда лобзанием Господа предает. На западной: Приведение к Пилату. На северной: Приведение к Каиафе. Под окнами и под притчами, над лавками писаны бархаты».

Из этой комнаты войдем в другую, которая назначена была для Крестовой, или Моленной. Здесь, на восточной стороне, от севера, в окне изображен: Царь Давид; на другой стороне окна: Царь Соломон. В своде окна: Образ Пресвятыя Троицы, а ниже Херувим. В другом окне, на одной сторонен Царь Константин, а на другой: Великий князь Владимир. В своде окна: Образ Знамения Пресвятыя Богородицы, а ниже Херувим. Меж окон, в простенке: Как жила Пресвятая Богородица во церкве Соломонове. Возле другого окна, в углу под сводом Серафим; от того окна, вся южная стена до дверей в чулан, или спальню, выкрыта сплошь киноварем, для помещения здесь иконостаса. Над дверьми шпренгель и по сторонам столбы расписаны по золоту. По другую сторону дверей на чуланной стене, с западной стороны: Моление Царя Давида; став на одре своем глагола: Господи, слезами моими постелю мою омочу. Подле чулана, на западной же стороне к печи: Возраст человеческого живота. По другую сторону печи, на северной стене у дверей из первой комнаты, описанной выше: Дума чиста, аки девица приукрашена всякими цветы. Над дверьми шпренгель и по сторонам столбы расписаны по золоту. По другую сторону дверей, к восточной стене: Благовещение Пресвятые Богородицы. Над стенами в своде, на восточной стороне: Когда беже во Египет Пресвятая Богородица с Превечным Младенцем и со Иосифом и впаде в разбойники. На южной стороне: Рождество Христово и когда волсви от Вавилона ко Христу приидоша и миро, злато, кадило принесоша. На западной: Прииде ближняя моя, Да Коронование Пресвятыя Богородицы. На северной: Когда Пресвятая Богородица молилася на горе Масличной. На стенах под окнами и под притчами до лавок писаны бархаты.

В верхней наугольной комнате, что от соборной церкви, царевны Екатерины Алексеевны (средняго житья) написано стенным же живописным письмом:

На южной стране меж окон: Воскресение Христово. На южной же стене в переднем углу, у окна, от восточной страны; Ангел Господень. В окне, на одной стороне: Персона великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца. На другой стороне: Персона великия государыни царицы и великой княгини Марии Ильичны. В другом окне, на одной стороне: Персона великого государя царя и великого князя феодора Алексеевича всея Великий и Малыя и Белыя России самодержца. На другой стороне персона ж великого государя царевича и великого князя Алексея Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России. У того окна к западной стороне в углу Ангел Господень. На западной стене к дверям: Вечерь Тайная. Над дверьми: Нерукотворенный Спасов Образ. По другую сторону дверей, у печи: Привязание у столпа. На северной стене, у печи ж: Воини тернов венец возложиша на Христа. Над дверьми: Образ Пресвятыя Богородицы с мечем. На дверях дорожники золочены, а меж дорожников выкрыто голубцом с белилы: оболока (облака) и свет. От дверей к восточной стране: Положение во гроб. На восточной стране меж окон: Распятие Господне. На той же стене к югу, в переднем углу у окна: Ангел Господень, да под сводом ниже каймы: Херувим. В окне, по сторонам: Персоны великого государя царя и великого князя Иоанна Алексеевича и великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцев. В другом окне подле северной стены, по сторонам: Персоны великия государыни благоверныя царевны Софии Алексеевны и великой государыни благоверныя царевны Екатерины Алексеевны. В том же окне под сводом: Херувим. Над стенами в своде, на восточной стране: В вертограде молится Христос, да Иудино лобзание. На южной: Христос к Каиафе представися. На западной: Приведение к Пилату и умый руце Пилат, да Господь несет крест на Голгофу. На северной: Пригвождение ко кресту, да Снятие со креста. Под окнами и под притчами до полу писаны ленчафты (ландшафты).

В другой комнате, на восточной стороне меж окон: Распятие Господне. В окнах на сводах: Херувимы (а по сторонам выкрыто голубцом, а что писать, о том указу не было). По сторонь окон, по углам, на той же стене: Ангели Господни. Южная стена от угла до дверей, где быть иконостасу, выкрыта киноварем. Над дверьми шпренгель и по сторонам столбы расписаны по золоту. По сторонь дверей к западной стене: Егда Иисус во Иерихон идяше, Закхей и мытарь зрети на него желают. На западной стене к дверям: Некая жена у Христа нозе власы отре. У дверей столбы и шпренгель расписаны по золоту. По другую сторону дверей к печи: Моисею Бог в купине явися. На северной стене от печи до дверей: Павел апостол в кошнице из града спущен бысть. У дверей столбы и шпренгель расписаны по золоту. По другую сторону дверей, к восточной стене: Величит душа моя Господа. Над стенами в своде, на восточной стране: Преображение Господне. На южной: Жена некая, именем Марфа, прия в дом свой, и сестра ей бе, нарицаемая Мария. На западной: Вход во Иерусалим. На северной: Младенцев ко Христу мнози приношают, ученицы же им возбраняют. Под окнами и под притчами до лавок писаны бархаты.

Почти те же самые притчи написаны были и в комнате царевны Феодосии Алексеевны. Вот их описание: «Над дверьми, из комнаты царевны Екатерины Алексеевны: Пастырь добрый душу свою полагает за овцы. От окон на стене к дверям: Образ Пресвятым Богородицы: Величит душа моя Господа. По другую сторону дверей: Блудница умывает у Христа нозе. На западной стране: Когда Христос во Иерихон идяше, Закхей же и мытарь зрети на него желаше. Подле той притчи над дверьми: Моисей на скрижалех. Над дверьми, что на северной стране: Беседует Христос с Никодимом. В своде на восточной стране: Вход во Иерусалим, да Преображение. На западной стране: Пришед ученицы вопрошаху Христа, кто более есть во царствие небесном? На той же стране: Вниде Иисус в весь некую, жена же некая именем Марфа прия в дом свой и сестра ей бе, нарицаемая Мария», ризы золочены.

В других комнатах царевен были изображены подобные же «притчи» преимущественно из евангельской истории. Так в 1684 г. в нижней комнате царевен написан стенным письмом Страшный суд. (Писал поляк Семен Лисицкий.) В 1687 г. в новых верхних и средних каменных и деревянных комнатах царевны Екатерины Алексеевны были написаны иконы: в средней комнате: образ Неопалимыя Купины, образ Успения Богородицы, по сторонам Антония и Феодосия Печерских, поверх образа апостолов, поверх апостолов видение апостола Фомы, что видел Пресвятую Богородицу с плотию взятую на небо; по сторонм два ангела, у одного крест. В другой средней комнате над дверьми Живоносный источник, меж окон Спасов образ Нерукотворенный, по сторонам два архангела. В третьей средней комнате в клеймах Спасов образ Нерукотворенный, Живоначальныя Троицы, Успение Пресв. Богородицы. В верхних комнатах двери, колоды, дорожники, столбы, шпренгели и кайма на подволоке были позолочены и по золоту расписаны красками.

Иные комнаты украшались бытиями библейскими. В 1688 г. в комнате царевны Марьи Алексеевны была написана «Притча Моисея пророка, да Авраама праведнаго с Лотом», а в комнате царевны Екатерины Алексеевны на двух стенах «Четыре Притчи царя Соломона, Песни Песней». В окнах изображались большею частью лики пророков, апостолов, царей, мучеников, св. князей русских и персоны царского семейства. В комнатах царевны Екатерины Алексеевны, которые были в верхнем житье, над ее комнатою, описанною выше, в окнах были написаны: царь Константин, царица Елена, царь Давид, царь Соломон, великий князь Владимир, княгиня Ольга, князья Борис и Глеб, царевич Димитрий, царевич Иоасаф (индийский), мученица София и мученица Екатерина, тезоименитая царевне.

Должно упомянуть еще, что, кроме царских жилых хором, живописью украшались и некоторые из хранилищ царской казны, особенно Оружейная, или Оружничья, палата в Кремле и Оружничья изба в загородных дворцах. В ней хранились дорогие вооружения и весь царский доспех со множеством разных других редкостных предметов. Вместе с тем она, как приказ, заведовала всею художественною частию в уборке дворца и церквей. Таким образом, соответственно ее значению, главные ее палаты украшались всегда наравне с государевыми хоромами. Так в 1659 г. искусный травщик и знаменщик Ив. Соловей с товарищи писали в Оружейной палате в окнах травное письмо, в 1660 г. иконоп. Апостол Юрьев писал в Оружейном приказе над большими казенными дверьми вверху на стене бытьи, внизу травы, а в 1666 г. другие иконописцы расписывали большую Оружейную Казенную палату. Остатки стенописи этой палаты, находившейся в верхнем этаже корпуса с Кормовым и Хлебенным дворцами, против Потешного двора, сохранялись еще в начале нынешнего столетия и изображали между прочим по золотому полю хождение вел. кн. Ольги в Царьград, отчего палата в то время и называлась Ольгиною. Касательно живописи в загородных царских оружницах упомянем, что в 1660 г. грек Апостол Юрьев писал подволоку в Оружейную избу в село Покровское. Точно так же украшалась и царская Аптека. В служебных или хозяйственных отделениях дворца украшались живописью комнаты, в которых заседали начальные люди, т. е. присутственные палаты. В 1660 г. знаменщик Ив. Соловей расписывал стенным письмом Аптекарский приказ, а в 1675 г. (окт.) живописец Андрей Павлов с товарищи писали 17 дней в приказе Тайных дел, в государеве столе, стенное письмо. В 1677 г. (апр.) живописец Иван Салтанов писал вновь стенное письмо в приказе Тайных дел. (См.: М. № 103).

В летних загородных дворцах некоторые комнаты, особенно парадные, также украшались живописью, о чем отчасти мы уже упоминали. Для полноты опишем живопись Коломенского дворца в том виде, как она оставалась в первой половине XVIII ст., когда дворец был оставлен и постепенно ветшал и разваливался. В государевых хоромах над дверьми передних сеней в резной кайме писан был деисус: образ Спасов, Богородичен и Предтечев; над дверьми передней комнаты снаружи в шпренгеле образ Спаса Нерукотворенный с двумя ангелами по сторонам; изнутри, также в шпренгеле: царь Давид, царь Соломон. В другую комнату над дверьми, в шпренгеле: деисус и в ногах Спасова образа преподобные Сергий и Варламий; изнутри над теми же дверьми, в шпренгеле: царь Июлий Римский да царь Пор индийский. Над окнами, в шпренгелях, образа: Спасов, Богородичен, Предтечев, Алексея человека Божия и св. муч. Наталии, тезоименитых царю Алексею и его супруге Наталье Кирилловне. В третью комнату над дверьми, в шпренгеле: царь Александр Македонский да царь Дарий Перский. Над дверьми в четвертую комнату находился орел золоченый двуглавый резной. В хоромах царицы, в передних сенях, в шатре, в плафоне, написаны были притчи Есфири, а по углам времена года: весна, лето, осень, зима. Это были уже обветшавшие остатки тех украшений, которым столько удивлялись современники, упоминающие еще о каких-то круглых щитах, украшавших хоромы, на коих были изображены Европа, Азия, Африка, также о Суде Соломоновом и о гербовнике государей и государств. По свидетельству Симеона Полоцкого, описавшего дворец в стихах, там изображено было много историй чудных, четыре части мира, зодий (зодиак) небесный, части лета, т. е. времена года, и множество цветов, живо написанных.

Общий характер комнатной стенописи соответствовал вкусу того времени и отличался блеском золота, яркостью красок и вычурностью в побочных украшениях. Нетленные венцы у святых ликов покрывались обыкновенно сплошь золотом: ризы Спасителя и Богородицы и порфиры, и шубки царских персон расписывались по золоту яркими травами. С большим великолепием украшались царские порфиры и шубки; на них изображали красками по золоту разные аксамиты или аксамитные травы разными образцы, с круживы на обнизь, с каменьи и с запаны. Одним из употребительных побочных украшений были золоченые каймы, располагаемые во всех покоях под сводами и потолками вокруг стен, также в разделении сводов и потом около окон в виде наличников. Кроме того, над дверьми и окнами изображали иногда облака и свет; на самых дверях, а иногда под окнами и под «притчами», на видных местах, писали ленчафты, то есть ландшафты, представлявшие несколько деревьев и кустов с дальним видом на пригорки. Иногда,» как, напр., в верхних каменных комнатах царевны Екатерины Алексеевны, 1687 г., на дверях писали фрукты большие, а по сторонам у углов травы и у дверей травы мелкие и цветы, и дерева. Под окнами изображались подвесы, подвесные травы на яркой киноварной (красной) земле золотом, по которому расписывались черными разводами или кафимскими узлами. В 1686 г. в верхней комнате царевны Екатерины Алексеевны у лавок, вместо полавочников бархатных, написаны по полотну левчаты, т. е. ландшафты. Нижнюю часть стен под окнами и под притчами до полу покрывали также по киноварной земле изорбафными травами и бархатами, то есть узорами из цветных красок. Рамы и наличники у окон, колоды и столбы у дверей, также все резные украшения окон и дверей: шпренгели, скрыдла — покрывались также красками и золотом. Вершина сводов, или замок, украшалась иногда деревянным резным золоченым репьем с сиянием.

В заключение этого обзора комнатной живописи необходимо упомянуть, что все изображения священных событий, все «притчи» списывались большею частью с гравированных рисунков, из разных духовных книг, и не только славянских, но даже латинских и немецких. Без сомнения, для этой цели в Оружейную палату, которая заведовала всеми живописными и иконописными работами по дворцу, куплена в 1676 г. у живописца Ивана Безмина за пять рублей книга Библия письменная, в лицах, на латинском языке, в переплете, в четь, переплетена в белую кожу. В 1679 г., как мы упоминали, преоспективного дела мастер Петр Энглес писал в новых хоромах царицы «розныя притчи», царя Давида, царя Соломона, а те притчи — сказано в современной записке — из библеи и из розных книг словенских и латинских. Живописец Иван Салтанов учил даже своих учеников по печатной Библии в лицах, которая служила им «для образца и ознаменки». Нам случилось видеть подобную лицевую немецкую Библию, подписанную на имя патриарха Адриана, с которой, в недавнее время, писали стенопись в одном из известнейших наших монастырей.

Что же касается до характера этой живописи, то она со второй половины XVII столетия совершенно отличалась от иконописи, и потому, даже и в то время, называлась собственно живописью. Это вполне доказывают сохранившиеся памятники, например, знамена времен царя Алексея Михайловича в Оружейной палате и картины, писанные на полотне и находящиеся в Чудовом монастыре, на паперти, и в Мироварной палате бывшего патриаршего дома. Укажем здесь одну, находящуюся на паперти Чудова монастыря и изображающую мучения апостолов. Эта картина вполне может характеризовать техническое дело нашей живописи в конце XVII столетия.


Прежде, нежели перейдем к обозрению мебели в древних царских хоромах, мы должны упомянуть о тронах, царских престолах, или царских местах, находившихся во всех больших приемных палатах и в передних комнатах постельного отделения дворца. Обыкновение устроивать такие места в царских и великокняжеских хоромах относится к отдаленной древности. Летописец половины XII века указывает на такое место на сенях, то есть в хоромах, великого князя Владимира Галичского, по смерти которого сын его, Ярослав, сидя на отни месте, в черни мятли и в клобуце, тако же и вcu мужи его, то есть в трауре, принимал Изяславова посла Петра Бориславича [109]. В «Слове о полку Игоревом» несколько раз упоминается отний злат стол, который также может быть принят за отнее место, хотя большею частью он и означает там вообще княжение, княжескую власть. Таким образом, отнее место, златокованый отний стол были необходимою принадлежностью княжеского сана и стояли на княжеских сенях, в гридницах и в теремах. Еще более значения отнее место приобрело во дворце московских великих князей, как самодержцев всея Руси. Здесь, без сомнения, оно и устроивалось с большим великолепием, особенно с XVI века, когда московский двор и в украшениях, и в обрядах стал подражать византийскому. Очень достаточное понятие о древних царских престолах дает деревянное царское место, до сих пор стоящее в московском Успенском соборе и сооруженное царем Иваном Васильевичем Грозным в 1551 г., в то именно время, когда он с такою заботливостью хлопотал о присвоении и утверждении за собою царского сана со всеми его атрибутами. Это место устроено в виде шатровой сени на четырех столбах, как вообще устроивалась в старину сень, или кровля, над престолами в церквах, даже над теремами и над рундуками крылец. Это был самый обыкновенный архитектурный тип узорочной кровли, очень любимый в то время. Соответственно особенному назначению этой сени, она поставлена на четырех символических животных, которые должны были изображать таинственный смысл, как самого трона, так особенно смысл царского достоинства и сана. Один зверь есть лев, имевший и еще два имени лютой и скимент: другой зверь— уена, по азбуковнику — медведица, рысь, и по словарю Берынды — «зверя окрутное, без оберненья шыи»; два остальные названы оскроганами. Место в надписи названо престолом. См. нашу статью: «Решение вопроса о царском месте» и пр. в «Москвитянине», 1850, № 11.

Прототипом для московских тронов, без всякого сомнения, как и везде, служил знаменитый трон Соломона, библейское описание которого было очень распространено посредством хронографов. Соломон, как самый блистательный царь библейской древности, как строитель храма и собственных дворцов несказанного и недомыслимого великолепия и богатства, всегда был идеалом царей, подражавших ему, смотря по средствам, если не в мудрости, то в формах обстановки царского сана, в украшении своих златых чертогов и палат и особенно царских мест — престолов. «И сотвори царь престол от костей слоновых велий, и позлати его златом искушеным. Шесть степеней престолу, и образы тельцов престолу созади [110] и верх престола кругл бе созади его, и руце сюду и сюду на престоле седалища, и два льва стояща при руках. И дванадесять львы стояще ту на шести степенех сюду и сюду: не бяше тако во всяком царстве» [111].

По этому образцу и еще с большими затеями устроено было царское место в константинопольском дворце. Там около трона размещены были золотые львы и другие звери, механика которых была так устроена, что львы рыкали, а лежавшие у трона звери поднимались на ноги, как скоро кто приближался к престолу во время торжественных приемов. Страху и величия для простых глаз было несказанно много. В то же время золотые птицы, сидевшие на украшениях трона и на особых деревьях, около него поставленных, пели чудные песни. Эффект поразительный для толпы, не видавшей ничего подобного, и особенно в то время. Устройство таких чудес наши хронографы, составленные по византийским же летописям, приписывают императору Феофилу. «Сей же истощи вся сокровища… сотвори же и органы, любо художества златокованны, изваено хитростию дыхание, доброгласная и сладкая пения возглашаху. С ними же и златая древеса, на них же птицы песнивые златокованны седяху, яко на ветвиях тополных, сиречь древесных или певгох островерхих, хитростию издающе песни медовные. Сице человецы хитри суть, многокозненни, руце и художества их в мале подобятся одушевленному естеству!» — восклицает в удивлении летописец. Впрочем, сын феофила, Михаил, именно тот Михаил, при котором начала прозываться Русская земля, рассоривши все отцовские богатства на собственные утехи и увеселения, повелел было переливать в деньги и все царские драгоценности, а в том числе золотых львов от царского престола и даже «доброкованную златую тополу, сиречь древо, на нем же сидяху многоразличные птицы златые и песни возглашаху, аки от жива языка; из них же хитростию издаемо дыхание и бываху песни медвеные и слышащим их, удивление творяху, чудящимся новой хитрости оной». Только смерть Михаила остановила его решения, и чудные вещи не были перелиты.

Мы увидим, что и в московских дворцах стояли подобные же престолы и в подражание византийскому дворцу устроены были даже рыкающие львы.

В больших приемных палатах московского дворца, кроме обычных лавок, стояли в передних, или красных, углах царские места, или троны, богато украшенные золотом, серебром, драгоценными камнями и золотыми тканями. Любопытное описание царского места в Золотой палате, устроенного, может быть, при царе Иване Васильевиче или при сыне его, Федоре, находим у Георга Паэрле, который, описывая представление Лжедимитрию воеводы Сандомирского, говорит, что Лжедимитрий сидел «на высоких креслах из чистого серебра с позолотою, под балдахином; двуглавый орел с распущенными крыльями, вылитый из чистого золота, украшал сей балдахин; под оным внутри было Распятие, также золотое, с огромным восточным топазом, а над креслами находилась икона Богоматери, осыпанная драгоценными каменьями. Все украшения трона были из литого золота; к нему вели три ступени; вокруг его лежали четыре льва серебряные, до половины вызолоченные, а по обеим сторонам, на высоких серебряных ножках, стояли два грифона, из коих один держал государственное яблоко, а другой обнаженный меч…» [112] Этот же самый трон в дневнике Марины Мнишек описывается несколько иначе: «Весь трон был из чистого золота, вышиною в три локтя, под балдахином из четырех щитов, крестообразно составленных, с круглым шаром, на коем стоял орел великой цены. От щитов над колоннами висели две кисти из жемчугу и драгоценных каменьев, в числе коих находился топаз величиною более грецкого ореха. Колонны утверждались на двух лежащих серебряных львах, величиною с волка. На двух золотых подсвечниках стояли грифы, касаясь колонн. К трону вели три ступени, покрытые золотою парчою» [113]. В Московскую Разруху 1611 г., все царские места, вероятно, были разобраны, может быть, по назначению Боярской думы, которая, по свидетельству Маскевича и современных актов, уплачивала жалованье польским войскам разными вещами из царской казны; драгоценности, снятые с тронов, также могли пойти на удовлетворение польских полков. По крайней мере, царь Михаил Федорович, при своем вступлении на престол, застал московский дворец в совершенном запустении, не только без царских тронов, но даже без окончин, полов и лавок. В 1619 г., при поставлении Филарета Никитича на патриаршество, государь принимал его в Золотой палате, сидя в малом царском месте, может быть, в креслах, под балдахином из шелковой золотой материи [114]. В 1621 г., в апреле, в Грановитой палате было обито большое государево место — камкою бурскою, на червце развода и круги золоты; в кругех шелк бел, зелен, лазорев; атласом (Зарш.) турецким на червце развода и листье золото в цветах шелк бел, зелен; да олтобасом (4 арш.) по червчатой земле лапки золоты. На подножие употреблено полтора аршина сукна багрецу. Это был обыкновенный деревянный балдахин, под которым ставились кресла. Лет через десять с небольшим, в 1635–1636 гг., в Золотой и в Грановитой были устроены уже серебряные троны, из которых трон Золотой палаты описан Олеарием. Верх (балдахин) этого трона был в виде башенки и поддерживался четырьмя серебряными вызолоченными столбиками в 3 дюйма толщиною. Вышина верха была в 3 локтя; по углам его стояли серебряные орлы с распростертыми крыльями.

В 1635 г., в феврале, на серебряное место в Грановитой палате сшит был чехол из тверских полотен; а «серебряное новое государево место» в Золотой палате, в 1636 г., в июне, по случаю траура по двухлетней царевне Софье, было обито бархатом таусинным, багровым, тафтою виницейскою двоеличною, шелк вишнев, рудожелт; да киндяком вишневым. Оба трона сделаны были немецкими художниками, из которых главным мастером был, по свидетельству Олеария, Изияс Зенграф (Исаия Цинкгрефер). На царское место в Грановитой палате издержано было в это время 800 фунтов серебра и 1100 червонцев на позолоту. Все оно стоило, как говорит Олеарий, 25 000 талеров. Изображения этих царских мест сохранены в рисунках Олеария и Мейерберга. Нельзя, впрочем, давать полной веры этим рисункам, потому что они, без сомнения, деланы на память и ни в каком случае не могли быть сняты верно и отчетливо; но они драгоценны для нас уже в том отношении, что дают хотя общее понятие о царских тронах в XVII столетии. Мы имеем почти современное описание, может быть, этих самых царских мест, которые при Петре Великом хранились уже в Шатерной палате, то есть в кладовой, и описаны следующим образом: «Место великого государя, с лица, с двух сторон, и корона обито бархатом золотным. Трубы и карнизы вверху и внизу и доски и подручники и столбы и львовы головки серебряные резные, местами золочены. Над короною (балдахином) пять башенок, обито по дереву серебром; доски серебряные, а корнизы и гзымзы золоченые с яблоки; а на них орлы серебряные золоченые. Внутри места и по сторонам обито атласом золотным. Позади сиденья в месте обито бархатом красным; по сторонам кругом его обложено с две стороны круживом, золото с серебром, кованное. Под сиденьем в месте изголовейцо, с одну сторону бархат красный простой. Под зголовейцом доска обита атласом золотным. От той доски спущено к колодке бархату золотного красного на три четверти вершка. Колодка обита бархатом красным золотным. Под колодкою поставлен рундук о трех степенях, обит атласом золотным: наугольники и доски с лица чеканные, серебряные, резные, золочены; местами по тем же доскам с лица прибито девять репьев серебряных золочены… Место великого государя о пяти башенках, а на них орлы; а башни и орлы золочены по дереву; а место с сторон и внутри обито бархатом золотным. Верх того места, что под башенками, с трех сторон обито серебром басемным золоченым; а в них писаны лица святых; на них венцы серебряные ж золочены. Столбы у того места медные золочены. У того ж места рундук о трех степенях обит атласом красным золотным, по краям обито серебром басемным золоченым. В месте доска обита золотом травным; на ней изголовейцо бархат золотной, подложено бархатом червчатым. Колодочка обита бархатом зеленым…» Из этого описания, довольно сходного с упомянутыми выше рисунками Олеария и Мейерберга, мы можем видеть, что царские места устроивались большею частью в виде сени с легким шатровым верхом, который делался иногда коруною и украшался в средине и по углам небольшими башенками, или шатриками, с орлами наверху. Сень поддерживалась четырьмя колонками с узорочными капителями, на которых помещались также орлы с распростертыми крыльями. Седалище состояло из доски, на которую полагали золотную или бархатную подушку, изголовейцо. Подручки, или ручки, у седалища делались в виде львиных или орлиных голов. К седалищу вели три ступени. О количестве серебра, которым почти сплошь покрывалось царское место, мы уже имеем понятие из приведенного выше Олеариева свидетельства, подтверждаемого отчасти и позднейшими известиями.

На Казенном дворе в 1679 г. сохранялось «государево место, у которого с правой и левой стороны было прибито по две доски серебряные резные, по них золоченые травы, а на досках орлы двоеглавые с корунами. Кругом досок у места под столбиками и по перететивью прибито семь труб серебряных, по них резаны травки. Верхнее перететивье деревянное обито круживом кованым, а на нем доска деревянная сделана коруною, обито серебром золоченым басемным; на ней два орла двоеглавых серебряных с корунами; а промеж их на доске ж на верху яблочко серебряно золочено стоянцом, на нем ставится орел. Изнутри место обито атласом турским по серебряной земле, по нем травы золоты и шолки разных цветов: сзади снаружья обито атласом золотным по червчатой земле; подножье обито бархатом червчатым с серебряным голуном».

В 1701 г. на Казенном дворе сохранялось «Великого государя место», обитое в средине алтабасом, а снаружи прорезным серебром, которого по смете было 13 пуд 20 фунтов. Это, вероятно, двойное место, устроенное для царей Ивана и Петра, около 1684 г., по крайней мере, так можно заключать по следующему официальному указанию: «193 г. сентября 20 (1684 г.), в. государи указали на Казенном Дворе на свое в. государей большое серебряное место, которое строено в Казенном же Приказе, под серебро прорезное на подзор положить кутня (камка) белая». В 1686 г. оно было переделано и в феврале поставлено в Грановитой палате и обито золотым кованым кружевом с подкладкою желтым атласом, а позади завешено бархатными шафранного цвета завесами с серебряным плетеным кружевом. Седалища были обиты по хлопчатой бумаге (покрытой киндяком) турецким золотным атласом по белой земле, по нем круги золоты. Кругом места нижняя ступень обита белым атласом с настилкою полости и по ней холста. Это место, значительно уже потерпевшее от поновлений, хранится теперь в Оружейной палате в Москве. Кроме серебра и золоченья, троны украшались иногда и драгоценными камнями. По свидетельству Лизека, золотой трон в Столовой палате «был осыпан драгоценными камнями и имел небольшие колонны. Некоторые из них были ордена коринфского, другие ионического, тосканского, дорического, большая часть смешанных» [115].

В 1687 г. для царей Ивана и Петра, в Каменном Тереме, в Передней (ныне гостиной) устроены были деревянные резные места, верх которых, украшенный гзымзом и четырьмя шпренгелями с орлами, поддерживался витыми столбами с капителями. По сторонам сделаны были, кроме того, два кронштейна и два скрыдла (резные штуки в виде крыл). Вся эта резьба была густо позолочена; места поставлены были на рундуке о двух ступенях. Внутри они обиты были (в 1694 г.) бархатом осинового цвета, а подушки и приступные колодки — таким же атласом. У цариц в их Золотой палате стояло также место, на которое они садились во время приемов духовенства, бояр и боярынь, в праздники или семейные торжества. Кроме того, места устроивались и в постельных хоромах цариц, именно в Передней, где также происходили иногда приемы. Так, в Переднюю царицы Натальи Кирилловны, в 1685 г., было сделано место большое «с рукоятьми и с уступы». Подобные же места строились и для царевичей в их постельных покоях. Так, в 1694 г. в хоромы царевича Алексея Петровича построено место вышиною 2 арш. без чети, шириною 1 арш., глубиною три чети, да поручей 14 вершков, с затвором и с окны; наверх того места сделаны рамы с столярскими дорожники; с лица и внутри велено оклеить атласом червчатым или алым: в окна и в затвор сделать окончины слюдвенные. Кроме того, оно было, обито галуном и подложено хлопчатою бумагою.

Внутри царских мест, как мы уже видели, вверху над седалищем ставились всегда иконы в богатейших окладах, блиставших золотом и драгоценными каменьями.

В заключение этого обзора царских престольных мест должно упомянуть, что при царе Алексее в Коломенском дворце подле царского места поставлены были львы, которые, яко живые, рыкали, двигали глазами и зияли устами. Туловища их были медные, оклеенные барановыми кожами под львиную стать. Механика, приводившая в движение их пасти и глаза и издававшая львово рыкание, помещалась в особом чулане, в котором устроен был стан с мехами и с пружинами. Эти львы построены были в 1673 г. часовым мастером Оружейной палаты Петром Высотцким. При царе Федоре они были исправлены, в 1681 г., в одно время со всеми возобновлениями и перестройками, какие сделал царь в Коломенском дворце. В начале XVIII ст. львы, уже поломанные, хранились в подклетной кладовой дворца.

Таким образом, царский московский дворец в XVII ст. уподоблялся во многом своим древнейшим идеалам — дворцам библейским и особенно константинопольскому, как более близкому по времени и по обычаям. Его великолепие изумляло современников, и многие из них, пораженные блеском золота и красок, богатством, торжественностию, несказанным сиянием и блистанием всего окружавшего, иногда видели даже более, чем было на самом деле. Если так изумлял царский чертог людей заезжих, бывалых и, может быть, многое уже видавших в других странах, то для простых туземных глаз он в действительности был чудом, о котором «ни в сказке сказать, ни пером написать». Один из современников и один из ученейших людей того времени, Симеон Полоцкий, восхищенный великолепием Коломенского дворца, описал его даже в виршах, которыми он приветствовал царя Алексея по случаю вселения его в этот дом «велиим иждивением, предивною хитростию, пречудною красотою, новосозданный». Он сравнивает его с Соломоновою прекрасною палатою и называет осмым чудом света. Вирши Полоцкого очень для нас любопытны как живое свидетельство очевидца-современника, как полное, хотя отчасти и подобострастное и притом слишком книжное, изображение царского великолепия, которое в Коломенском дворце явилось с особенными затеями и в самом блистательном виде, как никогда не выказывалось прежде. Стихослагатель, приветствуя царя с новосельем, говорит о дворце, что это

…дом, иже миру есть удивление,
…дом зело красный, прехитро созданный
Честности царстей лепо сготованный.
Красоту его мощно есть равняти
Соломоновой прекрасной полате.
Аще же древо зде не есть кедрово,
Но стоит за кедр, истинно то слово.
А злато везде пресветло блистает,
Царский дом быти лепота являет.
Написания егда возглядаю,
Много историй чюдных познаваю.
Четыре части мира написаны,
Аки на меди хитро изваяны.
Зодий небесный чюдни написася.
Образы свойств си лепо знаменася.
И части лета суть изображены,
Яко достоит чинно положены.
И ина многа дом сей украшают,
Разумы зрящих зело удивляют.
Множество цветов живонаписанных,
И острым хитро длатом изваянных.
Удивлятися всяк ум понуждает,
Правый бо цветник быти ея являет.
Едва светлее рай бе украшенный,
Иже в начале Богом насажденный.
Дом Соломонов тем славен без меры,
Яко ваяны име в себе зверы.
И зде суть мнози, к тому и рикают,
Яко живии, льви глас испущают.
Очеса движут, зияют устами.
Видится, хощут ходити ногами.
Страх приступит тако устроении,
Аки живии лви суть посажденни.
Окна, яко звезд лик в небе сияет,
Драгая слюдва, что сребро блистает.
Множество жилищ градови равнится.
Вся же прекрасна, кто не удивится,
А инех красот не леть ми вещати,
Ум бо мой худый не может объяти.
Единым словом дом есть совершенный
Царю велику достойно строенный;
По царстей чести и дом зело честный,
Несть лучши его, разве дом небесный!
Седмь дивных вещей древний мир читаше
Осмый див сей дом, время имать наше[116].

Мебель в царских хоромах была немногочисленна и не отличалась большим разнообразием. Прежде мы говорили, что вокруг комнат по стенам были лавки, вполне заменявшие стулья. В передних, или красных, углах, под образами, которые составляли необходимейшее украшение каждой комнаты, стояли столы простые дубовые, иногда на точеных ногах, или липовые крашеные. Передний угол был первым, почетным местом в комнате, точно так, как в современном быту, в наших гостиных, диван с неизбежным круглым столом; поэтому значение лавки и стола в переднем углу древних хором было совершенно одинаково с значением дивана и стола в наших гостиных. В обыкновенное время столы покрывались червчатым, алым или зеленым сукном, а в торжественные дни — золотными коврами и аксамитными, алтабасными или бархатными подскатертниками. Иногда они обивались сукном или атласом. В 1663 г. для государя стол был обит «отласом турским золотным по зеленой земле, по нем опахала золоты: подкладка камка червчага куфтерь». В Теремной Комнате государев стол обыкновенно покрыт был сукном багрецом или червчатым.

С половины XVII столетия входят в большое употребление столы «немецкие и польские», на львиных и простых кривых, отводных ногах, украшенных резьбою, а иногда решетчатых, также резных и прорезных подстольях. С этого же времени столы, особенно в постельных комнатах, большею частью расписывали разными красками по золоту и по серебру или покрывали одной черной краской и наводили глянс, полировали. Столовые доски почти всегда делались с прорезными подвесами или подзорами, и украшались живописью. В 1675 г., в хоромах царя Алексея Михайловича находился «стол писан по золоту розными краски травы: в середине круг, в кругу орел двоеглавой с короною; по сторонам круга писано золотом по столу по птице сирину [117]; каймы писаны по золоту ж розными краски: в узлах травы, подстолье писано по разным краскам золотом травы». Длиною этот стол был 2 аршина 12 вершков, шириною аршин. В мае 1675 г. живописец Иван Салтанов писал царевичу Федору Алексеевичу «столовую доску, а на ней притчу: когда царь Констянтин был не во благочестии, и взят был в плен Персы, и приведен был в капище на жертву и свободися своими рабы воинами». В 1676 г. он же Салтанов написал в хоромы царя Федора Алексеевича на столовой доске притчи царя Соломона. Каймы у этой доски были резные, покрытые золотом и серебром. В 1684 г. в хоромы царевны Татьяны Михайловны сделано четыре стола, шириною в аршин, длиною: три — в два и один — в полтора аршина; подстолья резные на точеных ногах. На досках было написано красками и золотом, в средине двуглавые орлы, по сторонам их в клеймах аллегорические изображения весны, лета, осени и зимы[118], по каймам также в клеймах разные птицы. В 1685 г. в хоромы царицы Прасковьи Федоровны сделан стол липовый круглый, осмигранный, с выдвижными ящики и расписан цветными красками. В 1686 г. в царские хоромы сделан стол «доска писана по золоту розными краски, в средине орел двоеглавый: по кайме по золоту ж разметные травы; подножье резное золочено и серебряно». В 1690 г. в хоромы царицы Натальи Кирилловны велено сделать «стол столярским мастерством, мерою длины 2 арш., ширины 1 арш. 2 верш.: подножье с дорожниками и, сделав, вычернить самым добрым мастерством с глянсом». В 1692 г. царице и царевичу Алексею Петровичу сделаны два стола липовых на точеных ногах, длина 1 1 /2 арш., ширина 1 арш., вышиною 1 арш. 1 верш.: подстолье решетчатое точеное; оба расписаны по золоту травами. Тогда же сделан царевичу другой стол, липовый, длина 3 чети, ширина 8 верш., вышина 12 верш.; подстолье и столовые ноги точеные; столовую доску велено расписать по красному золоту — в средине орел, кругом каймы; подстолье расцветить розными краски и серебром. В Коломенском дворце, в четвертой государевой комнате стоял стол весь золоченый, на доске которого между стекольчатых мишеней были написаны: вера, надежда, любовь.

Столовые доски иногда бывали каменные, аспидные, т. е. мраморные. В 1685 г. для царевны Натальи Алекс. «к каменной столовой цке (доске) сделано подстолье липовое на четырех ногах отводных, на польский образец». Такой же стол осьмигранный и на таких же кривых ногах сделан был и в хоромы царевны Марьи Алексеевны. Иногда столы оправлялись серебром. Так, в 1674 г., в день Пасхи, живописец Салтанов поднес царю Алексею Михайловичу своего мастерства «стол на прорезных ногах, столовая цка писана по золоту травы цветными красками; кайма серебреная золоченая; на каймах стеклы». Тогда же поднесены царю два стола, писаны по золоту розными краски, один круглый, другой четвероугольный. Бывали также столы из черного и красного дерева и из кипариса, с серебряною оправою и даже с перламутровою инкрустациею. Так, в 1670 г., какой-то иноземец Ян делал государю стол, на который было куплено шесть фунтов дерева немецкого, черного 3 фунта, да красного 3 фунта, по 20 алтын за фунт. В том же году для царя Алексея Михайловича делали столы, один из индийского дерева с инкрустациею из виницейских раковин и с серебряною сканною (филигранною) оправой, украшенною драгоценными каменьями; другой стол был кипарисный, «на доске врезываны жеребьями чинаровое и черное деревья, ноги точеные Яблоновые; в яблоках кости пуговками». В 1667 г. в поднос государю расписан точеный стол с раковинною доскою, т. е. украшенною перламутром. Впрочем, такие столы употреблялись только в важных случаях, например, при посольских приемах и в другие торжественные дни. Столы вообще делались круглые, овальные, семигранные, четыреугольные, нередко с выдвижными ящиками. В царской казне в 1679 г. хранился стол «круглой штигранной древо гебон, по столу вычеканено местами серебром белым, по серебру вычеканены люди и звери и птицы, на стояне, стоян оправлен серебром же, местами вычеканены на серебре люди и звери». К нему «скамейка аспидная в деревянном станку о четырех ножках по верху аспида кругом и ножки обложены серебром басемным позолоченым». Иногда столы устроивались и на колесах.

В кладовых Оружейной палаты в 1687 г. хранились между прочим столы: «…стол деревянный, верхняя доска и подзоры и ноги и подножки крыто серебром чеканным, дорожники золочены; на ногах перевивка золочена, под подножками 4 яблока серебряные золочены, привернуты шурупами железными. Доска (столовая) каменная доманитная черная, по углам обита (от стола, который ставился в Грановитой Полате при послах в 1588 г. и описан так: «стол, немецкое дело, камень деманит на ножках серебряных, а на нем язычки» [119]. Столик маленький, турецкая работа, — крыт раковиною виницейскою, промеж раковины прописывало золотом твореным; под столом ящик с замком; подножки подгибные на пробоях с раковины ж. — Доска столовая маленькая, писана розными краски; в середине орел двоеглавой, по сторонам написано: лето, зима, весна, осень. — Стол липовой, на подножках, доска и с подножки — писаны травы розными краски. — Столик, что стаивала шкапа, ноги деревянные резные, золоченые. — Стол аспидной каменной с искрою, в дереве, длина 3 арш., шир. 1 1 /2 аршина; под ним ящик резной и ноги резные, меж резей подзоры синослоевые; и под ногами и под ящиком приступы доски дубовые резные. — Два стола деревянные, доски писаные розными краски и золотом, ноги крашеные; один длина 5 арш., шир. 1 арш., другой длина 2 арш., шир. 1 арш. — Стол, доска деревянная, писана золотом и розными красками, ноги резные выгибные писаны золотом и серебром». В числе мебели, взятой в казну Оружейной палаты из опасных животов князей Голицыных, Василья Васильевича с сыном, находились столы: стол аспидной, под ним ноги резные деревянные золоченые; круг стола на опушке нарезаны два льва, да две травы. Стол небольшой, на доске врезываны оловянные прорезные доски, меж досок личины и травы резные.

После столов и лавок довольно видное место занимали в тогдашней мебели скамьи — широкие и толстые доски, утвержденные на четырех ногах, соединенных проножками, или же на глухих ногах из цельной доски. Иногда скамьи устроивались с переметом, то есть спинкою глухою или решетчатою, которая переметывалась на вертлюгах на обе стороны, почему такие скамьи и назывались переметными или опрометными. Скамьи были также малые передаточные и большие спальные, заменявшие кровать, на которых отдыхали иногда после обеда, для чего на одном конце их устроивался взголовашек, подголовашек, приголовашек — нечто вроде пульпета, служившего также ларцом. Скамьи покрывались такими же полавочниками, как и лавки, а иногда золотными бархатами и коврами; они обивались также красным сукном, на хлопчатой бумаге, с шелковою или золотною бахромою и галуном. Так в 1687 г., в апреле, в Комнате царя Ивана Алексеевича обиты четыре скамьи сукном аглинским. В иных случаях на них клали нарочно для того сшитые тюфяки. В 1686 г., в феврале, велено было сделать в Ответную палату для приезду польских послов тюфяки атласные, на две скамьи, длиною по пол-осма (7 1 /2) аршина, шириною по три чети.

В древнейшее время, кроме скамей, употреблялся еще столец — собственно стул в его древнем значении, табурет, то есть небольшая скамья с квадратным или круглым седалищем. Стулом и теперь называют отрубок толстого дерева, который ставят под избы, рассекают на нем мясо. Притом самое слово «столец» означает маленький стол.

Стулья и кресла теперешнего устройства, до Петра Великого, были еще, так сказать, гостями в царских хоромах, употреблялись редко, потому что их вполне заменяли скамьи и лавки. Кресла, сверх того, считались мебелью почетною и в некоторых случаях заменяли царские места, или троны. Во дворце кресла подавали одному только государю и лицам царского семейства, а из посторонних — одному только патриарху, когда, в торжественные дни или запросто, он посещал государя. Для этого в царской казне, в Матерной палате, сохранялись особые кресла, которые так и назывались патриаршими. Послам иностранных держав подавали иногда скамью, что, однако ж, считалось большою почестью. До конца XVII столетия кресла назывались стулом: следовательно, при незначительном употреблении стульев, они строго не различались и в названиях. Форма древних стульев и кресел была очень проста Кресла состояли из четырех стоячих столбиков, двух передних, поменьше, и двух задних, между которыми утверждалась спинка, или верхняя доска, иначе щит, почти всегда украшенный коруною или орлом, а столбики яблоками. Столбики связывались перететивьями верхними, где был щит, и нижними, где живет (т. е. где кладется) подушка. От задних к передним столбикам, по сторонам, протягивались ручные помочи, или подручки. Внизу столбики связывались также перететивьями, которые называли подножками. Внизу же спереди кресел устроивалось подножье, или приступка. Нижние части столбиков составляли ножки кресла, которые делались в виде яблок, также в виде звериных, львиных лап. Стул от кресел отличался тем только, что не имел ручных помочей, или подручек. Обиваемые атласом, бархатом и золотными тканями, кресла и стулья украшались, сверх того, искусною резьбою, которая расписывалась красками, серебрилась и золотилась. В 1625 г. царю Михаилу Федоровичу были устроены кресла из липового дерева резные иконниками и резцами (резчиками) Андреем Андреевым и Петром Алексеевым, а также знаменщиком (рисовальщиком) Петром Ремезо-вым, который вырезал к креслам наверх щит и на щит орел и львы звери. На позолоту этих кресел вышло 380 листов золота сусального доброго. В 1645-г., в июле, новые кресла царя были обиты медными золочеными гвоздями. В 1664 г. шатерные мастера (драпировщики) обивали в хоромы царя Алексея Михайловича три кресла червчатым сукном, четыре червчатым атласом с золотными галунами и одно кресло червчатым травным бархатом с бахромою. В том же году сделаны кресла царице Марье Ильичне, деревянные кленовые точеные, которые позолотили и обили червчатым виницейским бархатом. В царицыной Мастерской палате в 1676 г. хранились: «…кресла немецкое дело обиты бархатом червчатым по швам круживцо серебряное узкое, прибито гвоздьем. Под ними четыре вертлюги, в вертлугах четыре колеса золочены». В 1689 г. для царицы Натальи Кирилловны обиты четыре золоченые кресла бархатом зеленым, красным и осиновым. Для обиванья употреблялись медные литые гвоздья, разноцветные нитные покроми, галун и бахрома шелковая и золотная. Нередко кресла делались без подушек; в таком случае на седалища клали зголовья бархатные, атласные и парчовые; это были, так сказать, подвижные подушки, которые могли употребляться при нескольких креслах; смотря по нужде. Застенки, или спинки, и подручки при обивке подкладывали хлопчатою бумагою. Также обивались и стулья; в 1668 г. царевичу Алексею Алексеевичу стул обит атласом турским золотным по червчатой земле. Когда садились в кресла, то к ним всегда приставляли приступы, или колодочки приступные, род скамеек, обитые сукном или бархатом с галуном. Иногда комнатные кресла делались на колесах медных или железных луженых (в 3 1 /2 вершка в диаметре), как, например, золоченые кресла царицы Марьи Ильичны в 1667 г., кресла царицы Натальи Кирилловны в 1692 г. и кресла царя Иоанна Алексеевича в 1695 г.

Кроме комнатных, были кресла или стулы выходные, которые употреблялись только в царских выходах, на посольских приемах и вообще в торжественных случаях и после сохранялись обыкновенно в Шатерной казне, в Мастерской палате или на Казенном дворе, с другими драгоценностями. Выходные кресла и стулы весьма богато украшались и не только золотными материями, но даже кованым золотом, серебром и драгоценными каменьями. В числе их был и костяной стул, приписываемый вел. кн. Ивану Васильевичу, с вырезанными изображениями событий из истории царя Давида и некоторых предметов из, древней классической мифологии. Как этот стул, так и драгоценные кресла царей Михаила и Алексея сохраняются до сих пор в Оружейной палате. С начала XVIII столетия они получили значение тронов, и два последние доселе употребляются при высочайших коронациях.

В последних годах XVII столетия некоторые комнаты дворца были уже обмеблированы, или, по старому выражению, «наряжены», по-европейски. Обычные лавки были заменены стульями; на стенах висели зеркала. Для наряда новой комнаты, построенной в 1692 г. на Куретных воротах, на Светлишной палате, были употреблены: стол — доска каменная в рамах деревянных, длиною полтора аршина; подстолье резное, прописано серебром, золотом и красками. Шаф дубовый, большой, с лица и со сторон оклеен синослоем, резной; двенадцать стулов бархатных красных и алых, в том числе два персидских полосатые, все без подушек, обиты медными гвоздями. Четыре зеркала в свету длиною по аршину, шириною по три четверти, в рамах из черного гебанового немецкого дерева. В том же 1692 г., в июне, царица Наталья Кирилловна подарила стольнику Ив. Ив. Нарышкину «12 стулов золотных немецких», которые были куплены в Овощном ряду по рублю за стул. Стулья, точно так же, как и кресла, расписывались красками по золоту и серебру. В Мастерской государевой палате в 1630 г. хранился «стул деревянной золочен, поволочен бархатом червчатым, прибои и по составам и по концам плащи и вертлюги и гвозди серебр. золочены». В 1681 г. десять точеных стулов были покрыты по серебру, одни красною, а другие — зеленою сквозною краскою. Кроме разных шелковых материй для обивки стульев употреблялись также золотные кожи.


Зеркала в древнее время употреблялись только как принадлежность туалета; поэтому они были невелики и даже редко висели на стенах, а большею частию сохранялись в особых влагалищах, или чехлах, стеганных на хлопчатой бумаге, или же в особых готовальнях, т. е. футлярах, вместе с гребешками и другими подобными предметами. Значение комнатной мебели зеркала получили едва ли не со второй половины XVII ст.; но и в это время они составляли убранство одних только внутренних постельных хором и не имели еще места в парадных приемных комнатах, надобно думать, потому, что, царственный и притом благочестиво-назидательный, научительный и строгай характер всего убранства этих последних комнат не допускал помещения, среди благоговейно чтимых предметов и священных изображений стенописи, таких вещей, которые относились более к суетности человеческой и вообще являли обыкновенные житейские, мирские, или светские затеи. По крайней мере, зеркало долго еще оставалось предметом, мало сообразным с общими в то время понятиями о приличии и пригожестве в убранстве парадных комнат. Оно и в постельных хоромах всегда задергивалось тафтяными или другими шелковыми завесами или же было с затворами по-киотному, — так что представляло не предмет роскошного убранства, а собственно предмет необходимости и житейской потребности, подобно тому как теперь находятся зеркала в алтарях церквей.

Стенные комнатные зеркала устроивались, как мы заметили, или по-киотному, со створками, или вставлялись в рамы и станки деревянные, украшенные резьбою, раскрашенные цветными красками, вызолоченные или высеребренные, смотря по вкусу хозяина. Иные станки и рамы украшались инкрустациею из меди, олова, перламутра, кости и янтаря. Впрочем, гораздо чаще рамы оклеивали бархатом червчатым, вишневым, черным, также кожею басменною, т. е. тисненною золотыми или серебряными травами и разводами. В конце XVII ст. зеркальные рамки и станки стали делать из черного «гебонового» дерева. Более роскошные зеркала привозились из-за границы в дар от послов и торговых людей. На Казенном дворе в 1640 г. хранилось присланное государю голстенским князем «зеркало хрустальное большое, края оправлены серебром, каймы серебряны золочены; на полях на серебре люди и личины и травы разные; на заде доска деревянная белая. По смете серебра 16 фунтов, по 10 руб. фунт». В 1671 г., декабря 8-го, польский посол поднес царице Наталье Кирилловне, вскоре после ее свадьбы, «зеркало хрустальное: наверху зеркала, посторонь хрустальные травы с висюльками; под ними две пугвицы хрустальные; по верхним углам по два репья хрустальные ж, по пугвице хрустальной; на нижнем конце зеркала по углам по два репья да по пугвице повешены; промеж репьев два подсвечника, под ними хрустальные висюльки; промеж подсвечников перемычка хрустальная; на средней перемычке репей хрустальный, а от репья повешены висюльки хрустальные, по конец перемычки репьи ж хрустальные по обеим концам с висюльками» [120].

Величина зеркал в то время еще не была значительна. В 1665 г. царю Алексею Голландских Статов посол Якубос Борель поднес зеркало большое в вышину дву аршин без чети, поперек аршин 6 вершков и с деревом. Рама была украшена коруною резною золоченою, а на коруне крест. Другое зеркало, поднесенное тем же Борелем, вышины имело аршин 6 верш., поперек аршин 2 вершка и с деревом. Оно было вставлено в черепашном ободу. Русские торговые люди Овощного ряду оценили первое в 35 р., второе в 15, а иноземцы — первое в 50 р., второе в 30 р. Через немецких торговых людей всегда можно было получать очень хорошие зеркала и всякие другие предметы мебели и комнатного убора. Когда в 1662 г. понадобилось послать дары кизылбашскому шаху, то у немцев между прочим было взято «зеркало большое, а к нему сделан станок резной, в местах по правую сторону два мужичка, по левую сторону то ж, писаны живописным письмом, резные и позолочены на-красно подзуб; посторон травы прорезные ж золочены; в исподи станка травы прорезные золоченые ж, в средине зеркало хрустальное. На верху того станка корона прорезная золоченая, в середине той короны зеркало большое хрустальное круглое. (Другое) зеркало большое, станок индийских черепах». В 1676 г. в царицыной казне хранились: зеркало большое хрустальное (описанное выше 1640 г.), края оправлены серебром, золочены; на полях люди и личины и травы резные; на хрустале струйка тоненька. Зеркало велико четвероугольно, около ободу по рези золочено; в резях две девки да птички [121]. Зеркало четвероугольно, каймы медные чеканные посеребрены. На Казенном дворе в 1679 г. хранились: зеркало хрустальное, влагалище около его — наряд янтарной; на правой стороне столбик янтарной же, на столбике человек белый; по другую сторону ж такие ж столбики янтарные, внизу таков же человек, наверху столбиков по человеку белому, по янтарному, около столбиков янтарной снаряд, в них втираны люди и личины белые костяные. Наверху у зеркала человек, по сторонь по человеку, главы белые. Зеркало большое в черном стану, по сторонам и по исподнему концу местами круги золочены, по краям и по углам травы золочены; круги и ставки золочены кругом сусальным золотом; поверх стекла в верхней коруне птица червчатая, на главе бело, хвост и у крылей — желты, концы у перей сизы.

В конце XVII ст. в царской казне, в Оружейной палате, хранились между прочим: зеркало стенное с затворами, сделано по-киотному; в средине на затворах, больших и малых 23 стекла; меж всех стекол обито оловом белым; на затворех сверху и позади обито жестью красною и слюдою и репьями оловянными. — Зеркало стенное покрыто было кожею серебряною, и слюдою, по местам попорчено; круг стекла дорожник черный воловатый. — Станок зеркальный деревянный, покрыт кожею черною, печатано золотом; внутри один затвор оклеен атласом красным; посередь затвора обложено кружевом золотным; а по краям и по углам оклеено галуном, шелк зелен с золотом. — Вот описание нескольких зеркал, находившихся в комнатах боярина Артемона Сергеевича Матвеева и во время его опалы, в 1676 г., отобранных в царскую казну. «Зеркало хрустальное, около его станок хрустальный, а в нем врезаны кости, а в тех костях вырезаны лица, люди и звери. Пять зеркал больших с коронами, в станках деревянных. У одного зеркала станок с короною, а на нем вырезаны звери и змеиные головы и травы, позолочен весь. У другого зеркала станок с короною ж, а на нем наверху в короне вырезаны два человека, а около вырезаны травы и виноград, позолочен и посеребрен и писан красками. У третьего зеркала станок с короною ж, а в короне вырезаны два человека, а наверху птичка, а меж людей голова звериная, а по сторонам внизу два человека с трубами, да два рака. У четвертого зеркала станок, а на нем вырезаны травы, а внизу вырезана щеть, да три гребня, позолочен весь. У пятого зеркала на станку корона резная, а в ней, в средине, в кругу, написаны три человека под древом; станок деревянный, черный, а по нем крыто черепахою». В числе 76 зеркал, отписанных в казну в 1690 г. из имения князя В. В. Голицына и его сына Алексея, по случаю их опалы, находились: два зеркала в рамех, у одного — два человека высеребрены, а у них крылья и волосы вызолочены; одному (зеркалу) цена 60 р., другому 35 р. Два зеркала в дву рамех позолоченных резных с указными часами; цена большому 30 р., другому 3 р.

В комнатах зеркала помещались в простенках, между окон, или на глухих стенах, смотря по удобству, и всегда, как мы говорили, задергивались завесами на кольцах, тафтяными, атласными или бархатными, обшитыми сверху подзором, снизу бахромою, а по сторонам кружевцом, также из щелка или из золотного и серебряного плетенья.


В постельных хоромах, стены которых не были украшены живописью, ее заменяли картины, парсуны, или персоны, то есть портреты, и фряжские листы, эстампы, в рамах без стекол и за стеклами. Содержание картин подчинено было тому же господствующему церковно-назидательному характеру живописи, о котором мы говорили при обозрении комнатных украшений. Предметы для изображений брались преимущественно из царственных книг библейской истории и носили общее название притчей. Несмотря на то, картины довольно резко отличались от икон, потому что писаны были в живописном стиле иноземными художниками, жившими в Москве по приглашению царей. Со времени царя Михаила Федоровича иностранные живописцы, постоянно один за другим, приезжали в Москву служить своим мастерством при царском дворце, который они украшали и картинами, и стенописью. В 1642 г. выехал к нам немчин ИванДетерс, умерший в 1656 г. В это время его место, как придворного живописца, занял смоленский шляхтич Станислав Лопуцкий; его сменил, в 1667 г. Цесарские земли живописец Данило Данилов Вухтерс, писавший живописное письмо самым мудрым мастерством. К сожалению, он находился при дворце один только год и потом был отставлен, неизвестно по какому случаю. В то же время (1667 г.) выехал из Персии армянин Богдан Салтанов, записанный в 1675 г. за свое искусство и за службу и особенно за то, что он принял православную веру, в дворяне по московскому списку. В 1670 г. поступил в дворцовые живописцы на место Лопуцкого поляк Иван Мировской, украсивший живописью Коломенский дворец. С этого же времени является при дворце преоспективного дела мастер Петр Энглес, который, как и Богдан, в крещении Иван, Салтанов, своим искусством и деятельностью далеко превзошли всех своих предшественников и товарищей. Наконец, в 1679 г. ко дворцу взят был живописец «иноземец Анбурские земли» Иван Андреев Валтер, за написанную им персону стольника князя Бориса Алексеевича Голицына.

Служба всех поименованных художников не ограничивалась только работами для дворца; они обязывались также выучить живописи русских учеников. Некоторые выполнили это с большим успехом, и их ученики сделались впоследствии известными мастерами, как, например, Иван Безмин, Дорофей Ермолин — ученики Лопуцкого и Вухтерса; Карп Золотарев и араб Марк Астафьев — ученики Богдана Салтанова. Иван Безмин за свое искусство записан был даже в дворяне по московскому списку. Немецкий живописец Иван Детерс приготовил было также трех учеников, но они рано умерли. В конца XVII столетия из русских учеников образовалось нечто вроде школы, которая живописный западный стиль внесла даже в самую иконопись и церковную стенопись [122]. Возвратимся к картинам. Несмотря на то, что большая часть сведений по этому предмету ограничивается только указаниями, что тогда-то таким-то мастером писана по полотну картина, мы все-таки имеем несколько любопытных данных, по которым вообще можем судить о том, что именно изображали эти картины.

В 1667 г. немецкий живописец Данило Вухтерс (Фуктерс) написал царю Алексею Михайловичу «Пленение града Иерусалима» и в феврале 25-го другую картину — «Град Иерихон» по полотну живописным письмом. В том же году он начал писать «около государевых лучших шатров двор по полотну из книги Александрии, т. е. деяния Александра Македонского. В том же году другой живописец, армянин Богдан Салтанов, писал также по полотну к государеву большому шатру двор государев и поднес государю картину «Притчу о царе Дионисии, мучителе Сивилийском», а ученик его, Карп Золотарев, в 1672 г. поднес картину «Чувство осязание». Впоследствии во дворце находились картины с изображением всех «Пяти чувств» [123].

В 1669 г. Салтанов написал государю картину по полотну «Рождение царя Александра Македонского». В 1669 г. живописцы Иван Мировской да Станислав Лопуцкий писали для Коломенского дворца «клейма (гербы) государево и всех вселенских сего света государств». В том же году Станислав Лопуцкий писал по холсту герб Московского государства и иных окрестных государств и подо всяким гербом планиты, под которым каковые. В 1677 и 1678 гг. Салтанов же написал по полотнам две притчи: Видение царя Константина, когда ему явися крест в облацех на небеси, и подписал на них золотом подпись — слова. «А поставлено то полотно в рамах деревянных у него в. государя в Верху у Золотого крыльца, на площади, у деревянной переграды».

В 1679 и 1680 гг. «преоспективного дела мастер Петр Энглес» писал царю Федору Алексеевичу притчи: «Царя Давида на престоле седяща, как он благословил сына своего Соломона на свое царство; да Царицу Южскую, как она пришла к царю Соломону с подносными дарами; да притчу Святая Святых, как созидал царь Соломон». Далее (в 1680 г.) «притчу — Брак царя Соломона на полотне большом, да другую притчу — Идолопоклонение», а также написал преоспективным письмом еще «Притчу пророка Иезекиа с пророчествы» из царственных книг. В то же время Ив. Салтанов с Ив. Безминым написал в хоромы царевен «Евангельскую притчу, как беседует Иисус со учители». В 1680 г. Иван Безмин писал на полотне (63 арш.) в Верх к государю лунное течение, солнце, месяц, звезды. В 1681 г. Безмин написал еще «Притчу царя Соломона, как приходила к нему на поклон Царица Южская». Картина была вышиною 2 1 /2 арш., в ширину 4 арш., рама золоченая с флемованными дорожниками. В 1686 г. в хоромы царевны Федосьи Алексеевны написана на полотне, длин. 6 арш., шир. 5 арш., картина по золоту травы розными цветными краски, которая и помещена в царевнином чулане, или спальне. В том же году в новые каменные комнаты царевны Софьи Петр Энглес написал на полотне преоспективную картину во всю стену по размеру. В 1689 г. в комнаты царицы Натальи Кирилловны было написано пятнадцать картин «Страсти Господни»: Распятие, Снятие со Креста, Положение во гроб и пр., в вышину каждая 1 3 /4 арш., в ширину 1 1 /2 арш.; рамы украшены двумя флемованными золочеными дорожниками, между которыми середина была посеребрена. В 1691 г. живописец Мих. Чоглоков с товарищи написали 20 картин. В 1694 г. царевичу Алексею Петровичу писали картину на полотне «Солнце, луну, кругом двенадцать месяцев», а в 1696 г. живописец Ерофей Елина написал ему «преоспективно», длиною и шириною в аршин. В 1697 г. ему же царевичу велено написать на полотне Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим) и «преоспективно — медведя с медведицею и волка и зайцов», мерою ширины 1 1 /2, вышины 1 арш., на которое полотна пошло 4 арш. 15 верш. В 1694 г. Иван Салтанов с другими живописцами писал царю Петру Алексеевичу двадцать три картины «бои полевые» разными образцы, применяясь к немецким картинам, в свету по 2 1 /4 арш., вверх по полтора аршина, против немецкого образца; а в 1697 г. восемь картин «морского ходу воинских людей, применяясь к заморским немецким картинам или к фряжским листам»; все эти картины шириною были около двух аршин, а вышиною в полтора аршина.

Были также картины, писанные на бумаге соковыми красками и золотом и называвшиеся живописными листами. В 1679 г. живописец Карп Золотарев написал для семилетнего царевича Петра Алексеевича, на александрийском большом листе, золотом и красками, «двенадцать месяцев и беги небесные, против того, как в Столовой в подволоке написано». В 1686 г. живописными листами, в флемованных рамах, украшена была комната царевны Софьи Алексеевны. Еще раньше, в 1683 г., у ней в числе таких листов находился какой-то родословный лист, в расписанной рамке. В 1694 г. царевичу Алексею Петровичу писали на четырех листах иконописным письмом «четыре стихии да двенадцать месяцев». В 1687 г. в комнате царевны Екатерины Алексеевны на трех живописных листах были изображены: на одном образ Успения Богородицы, на двух остальных св. Антоний и Феодосий Печерские.

Персоны, или портреты, украшали стены также в одних только постельных хоромах. Само собою разумеется, что в царском дворце занимали свое место только портреты особ царского семейства или высших духовных властей и некоторых иноземных государей. Многие портреты были писаны с натуры, или, как говорили тогда, с живства. С натуры, или с живства, писал государеву парсуну в 1661 г. живописец Станислав Лопуцкий. О портретных работах других, упомянутых выше, живописцев прямых сведений мы не имеем. Кроме иноземных живописцев, писавших такие персоны, при царе Алексее Михайловиче, с 1671 г. известен был как портретист, писавший с живства, иконописец Федор Юрьев. Иконописец Симон Ушаков писал также и портреты. В 1669 г. он написал красками по полотну государскую персону александрийскому патриарху Паисию. В 1682 г. в казне покойного царя Федора Алексеевича хранились три персоны: царя Алексея Михайловича, царевича Алексея Алексеевича, писанные на полотне, и царицы Марьи Ильичны, писанная на доске.

В 1671 г. живописец Салтанов поднес государю на Пасхе «пять персон розными статьями», на полотнах, каждая в полтора аршина длиною. В 1677 г. живописец Иван Безмин позолотил и посеребрил трои рамы, одна к Распятию Господню, другая к персоне царя Константина да к персоне царя Алексея Мих., третья к персоне царицы Елены да к персоне царицы Марьи Ильичны. В 1678 г., в феврале, тот же Иван Безмин писал государскую персону у себя на дому, а Иван Салтанов написал в хоромы государю по полотну Распятие да образ царя Константина и матери его Елены, да персону царя Алексея, персону царицы Марьи Ильичны и персону царевича Алексея Алексеевича в предстоянии у Распятия, как довольно часто изображались царственные лица. Эта картина сохраняется до сих пор в одной из теремных церквей. В том же году Ив. Салтанов писал персону царя Алексея во успении, а иконописец Федор Евтихеев писал (15 июля) в собор архангела Михаила на большой доске к государским гробам образ Спаса и к тому Спасову образу молящие в царских коронах царь Михаил Фед. и царь Алексей Мих. В 1681 г. иконописец Карп Золотарев написал государю в хоромы персону Иоакима патриарха в святительской одежде. В 1682 г. иконописец Симон Ушаков и живописцы Салтанов и Безмин написали царю Федору Алексеевичу две поясные персоны его отца, царя Алексея. В комнатах царя Федора находилась и его собственная персона — портрет, для которого в январе 1682 г. вызолочены рамы с флемованными дорожники, в вышину и в ширину по 3 1 /2 арш. В 1694 г. (в феврале) живописец Мих. Чоглоков написал «образ (персону), во успении государыни благоверной царицы и в. к. Натальи Кирилловны», на полотне, длиною 2 1 /4 арш., шириною 1 1 /2 арш. Рамы сделаны флемованные и прикрыты чернилами. В 1696 г. написана «персона царевны младенца Марии Иоанновны по преставлении ее», поставленная тоже в черную столярскую раму.

Кроме разных других персон, имена которых нам неизвестны, в хоромах царя Федора, в 1681 г., находились персоны короля польского и короля французского, может быть, Лудовика XIV, современника царю. В комнате царевны Марьи Алексеевны в 1687 г. висела в рамах с флемованными дорожниками персона покойного царя Федора, ее брата. В 1699 г. в комнате царевны Натальи Алексеевны в трех вызолоченных рамах висели персона брата ее царя Петра Алексеевича и живописные изображения его тезоименитых ангелов Петра и Павла. В том же году к персоне печатной на листу царя Петра делали рамы флемованные золоченые. Рамы на портретах и картинах были гладкие или резные, золоченые, серебрёные, иногда расписанные красками или просто вычерненные под черное дерево. В казне Оружейной палаты в 1687 г. хранились: парсуна царя Михаила Федоровича, писана по цке длина аршин 10 верш., ширины 1 арш. 1 1 /2 верш. Парсуна царя Алексея Михайловича писана по полотну, длина 3 арш. 2 верш., шир. 2 арш. 1 верш. Парсуна по преставлении царя Алексея Михайловича, писана по полотну, в черных рамах, длина 2 арш. без вершка, шир. 1 арш. 11 верш. Персона киевского митрополита Петра Могилы, длина 3 арш. без чети, ширина 1 арш. 9 верш.


Что же касается до фряжских листов, то здесь должно разуметь эстампы, гравированные на меди и на дереве. В царском быту они появляются еще в начале XVII столетия под общим названием потешных немецких печатных листов и, без сомнения, были известны и в XVI ст., как можно заключить и из Записки Барберини, который предлагал в 1565 г. выслать в Москву тетрадь рисунков с листьями, арабесками и тому подобным и просил также верных оттисков с изображениями разных государей. Подобными фряжскими и немецкими листами с XVII ст. торговали в Москве в Овощном ряду. Во дворец их покупали для государевых детей, вместе с игрушками. Малолетные царевичи и царевны, забавляясь этими листами, вместе с тем получали из них сведения о некоторых предметах естественной истории, географии, всеобщей истории и пр. Таким образом, например, в комнатах царевича Алексея Алексеевича, умершего в 1670 г., висело «пятьдесят рамцов с листами фряжскими». Самое название этих листов немецкими и фряжскими указывает на их происхождение: они вывозились к нам с Запада. В числе их, может быть, встречались гравюры известных художников. Впоследствии и у нас стали печатать эти листы на дереве, на лубу (луб — доска особой пилки), отчего, как можно объяснять и как вообще объясняют, они и получили название лубочных картинок. Но, вероятно, также, что листы могли получить свое прозвание от разрисовки и раскраски лубяных коробей, какие в XVI и XVII ст. были в большом употреблении. Судя по сохранившимся памятникам (подобные коробьи находятся в Историческом музее), нельзя не видеть, что лубочные картинки, и именно деревянной печати, носят полнейшее сходство с упомянутыми писанными коробьями, так что лубочный рисунок и его раскраска могли послужить образцом и для его воспроизведения печатным делом. Кроме того, есть известие, что еще в XV ст. на лубу писали, чертили чертежи, планы [124], следовательно, луб употреблялся вообще для рисования вместо харатьи и бумаги, которые тогда были для простых людей очень дороги. Известно также, что для письма употреблялась и береста. Таким образом лубочная картинка могла существовать и до изобретения печатного дела. По свидетельству Кильбургера (1674 г.), в московской и киевской типографиях, кроме церковных книг, печаталось также много образов и эстампов на дереве [125]. В домовой казне патриарха Никона находим 270 листов фряжских, лист печатной большой подволочной; на большом листу часть Козмографии; на большом же листу Козмография [126].

В конце XVII ст. фряжский стан, для печатания эстампов на меди, заведен был в царском дворце при Верхней, то есть придворной типографии. В 1677 г. органист Симон Гутовский сделал к государю в хоромы «станок деревянной печатной, печатать фряжские листы»[127]. В 1680 г. резец Афанасий Зверев резал для государя на медных досках «всякие фряжские рези».

В царских хоромах фряжские листы обыкновенно прибивались к стенам лужеными гвоздиками по деревянному дорожнику, который служил таким образом вместо рамки. Так обиты были фряжские листы по стенам в комнатах царевен в 1680 г. и в деревянных хоромах царя Федора Алексеевича в 1681 г. В 1680 г. в новопостроенных палатах, что над Судебною царицыных Мастерских палат, фряжские листы были прибиты по стенам дорожником калеваным, которого в то время для этих листов и для подволоки было сделано 500 аршин. В 1682 г., в марте, по сказке живописцев Ив. Салтанова и Ивана Безмина, понадобилось в государевы деревянные хоромы на обивку фряжских листов сто колодок гвоздья луженого. Количество этих гвоздей и упомянутого дорожника явно показывает, что в этих случаях листы были употреблены не в качестве картинок, а в качестве картинных обоев. В том же 1682 г. в хоромы царевича Петра Алексеевича взято сто листов фряжских, из которых многие, без сомнения, пошли на украшение стен. Иногда листы даже приклеивались к стенам, как, например, в 1685 г. в «верхних каменных чердаках» царского Теремного дворца. Но гравюры с священными изображениями вставлялись большею частью в рамки. В хоромах царевны Софьи (в 1686 г.) висели на стенах в золоченых и расписанных красками рамках: «Образ Спасителя в терновом венце, немецкие печати, на бумаге, ризы и поля наклейные байбереком, в правой руке трость. Образ Распятия, на бумаге ж, немецкой печати, в подножии у Распятия град Иерусалим, наклейные. Образ Богородицы Чанстоховския, печатный на желтой тафте, в клейме, в травах золоченых. Образ Рождества Христова, знаменной (то есть рисованный), на углах евангелисты. Три листа, печатаны на бумаге. Лист, на нем написано «поздравление» царевне. Лист немецкой, на нем написано в клейме поздравление на виршах царевны Феодосии Алексеевны».

Мы должны упомянуть еще о чертежах, или живописных географических картах, которые висели на стенах в государевой Комнате. Большею частью такие чертежи писаны были, как говорится, по птичьему полету, с изображением самых зданий, храмов, башен, жителей, гор, лесов и пр. Для царя Алексея Михайловича чертежи писал живописец Станислав Лопуцкий. В 1663 г. он поднес государю «Чертеж всего света», также «Чертеж Индийского и иных государств», а в 1668 г. «Новой Сибирской чертеж». В 1669 г., вместе с живописцем Мировским, он написал, как уже упомянуто, большую картину вроде чертежа: «Герб Московского государства и иных окрестных государств гербы, а под всяким гербом планиты, под которым каковы». В казне Оружейной палаты в 1687 г. хранились «чертежи — три части света: Аврика, Америка, Азия, писаны по полотнам».

В дополнение к этому обзору живописных картин, эстампов и чертежей в царских хоромах считаем нелишним присовокупить описание подобных же картин, украшавших хоромы боярина Артемона Сергеевича Матвеева и князя Василья Васильевича Голицына с сыном Алексеем, отписанных потом в казну за опалу Матвеева в 1676 г. и за опалу Голицыных в 1690 г. У Матвеева находим: «Персоны: В черном станку святитель в мантии, а на главе клобук черной, в левой руке посох. — Две персоны королей Польских Михаила да Яна. — Двенадцать Сивилл поясных, письма старого. — Притча, как Иосиф бежал от Петерфиевы жены. — В станку Целомудрие, а в правой руке написан скифетр, в левой руке книга. — На полотне написана Весна, в руках сосуд с травами. — Сорок один лист, писаны живописным письмом на розных красках и на золоте. — Персона боярина Ильи Даниловича Милославского. — Да в четырех станках полотна, а на них написано: Артемон в служилом платье, стоячей. На другом полотне он же в служилом платье, поясной. На двух полотнах дети его, Иван да Андрей, стоячие. — Пять полотен, а на них написаны персоны немецкие, поясные. — Персоны немецкие ж. Личина молодая в шляпе с перьи, стоящая. — Десять личин немецких, на полотнах же и в том числе одна на бумаге. — Лист печатной на бумаге, а напечатан Голанской князь Вилим. — Три листа садового строения, да девять маленьких. Чертежи: Чертеж Архангельского города и иных поморских городов и мест, писаной и подписан Русским письмом. Чертеж печатной Свейской и Датской Земель. Чертеж Новые земли, Русского письма. Три чертежа печатных, на однех листах Московской, Другой Польской, третей Асийской».

Из отписных животов князей Голицыных поступило в царскую казну: «Персоны и листы писаны на полотнах и на бумаге: Персона князя Владимира Киевского, на полотне, в черных рамах. Персона царя Ивана Васильевича, на полотне, в черных рамах. Персона царя Федора Ивановича, на полотне, в черных рамах. Персона царя Михаила Федоровича, на полотне, в черных рамах. Персона царя Алексея Михайловича, на полотне, в черных рамах. Четыре персоны царя Федора Алексеевича, одна в рамех черных, поясной; две писаны на полотнах, одна в черных рамах, другая в золоченых, четвертая писана на цке. Персона святейшего Никона патриарха, сакос и омофор и понагия, наклееные розных цветов обьерми. Персона Иоакима патриарха писана на полотне, в рамах золоченых. Три персоны королевских, писаны на полотнах, в черных рамах. Персона Польского короля на коне. В дву рамах персоны Польского короля и королевы его. 12 персон немецких в круглых золоченых резных рамах. В 20 клеймах золоченых писаны на полотнах лицы, времена, стихии и праотцы. Персона за стеклом в рамех золоченых князь Василья Голицына. В черных рамах писано на полотне притчи из Библии. В четырех рамах золоченых резных четыре листа немецких (по 5 рублев за лист). 12 персон немецких печатных в рамах золоченых, в том числе один лист без рам. Пять листов землемерные чертежи печатные немецкие наклеены на полотнах, 9 листов немецких землемерные в черных рамах. Личина человечья писана на полотне. Лист немецкой в деревянных рамах, по сторонам написано по пистоли. Две личины каменные. Герб князя Василья Голицына. Персона его ж князя Васильева писана на полотне».

Из этого перечня можно видеть, что картины, эстампы, географические чертежи и другие подобные предметы не составляли принадлежности одного только дворца, но проникали, хотя и редко, и в боярские домы. Притом знаменитый Матвеев — по своему уму и образованию — едва ли не первый боярин того времени — и не менее знаменитый кн. В. В. Голицын, в настоящем случае, не могут, однако ж, служить единственным исключительным примером. Кроме некоторых других лиц, современников им, мы можем указать также на Никиту Ивановича Романова, царского родственника, который жил прежде и нисколько не уступал им в стремлении к образованию, любил музыку, носил даже немецкое платье, по крайней мере, выезжал в нем на охоту. Вообще в XVII столетии боярский быт стал во многом изменяться против прежнего. Примеры первых бояр не оставались без влияния. Очень жаль только, что до сих пор еще мало открыто памятников, которые могли бы ближе познакомить нас с частным боярским бытом того времени.


Мы видели, что еще в первой половине XV века в московском дворце стояли часы башенные. По всему вероятию, к тому же времени должно отнести и употребление комнатных часов столовых и стенных, или гирных, указных, а также и воротных или зепных, т. е. карманных, которые носили на цепочках на вороту, в зепи или кармане. Тогда все такие часы были большою редкостью в Москве и привозились иноземцами, продававшими их, вероятно, за очень дорогую цену. Когда Москва в XVI уже веке завязала частые посольские сношения с западными государствами, то в числе даров, подносимых государю, не последнее место занимали и часы, более или менее хитрого и затейного устройства. Само собою разумеется, что дар тем и славен был, что был дорог материально или же чуден хитростию искусства и работы. В XVI ст., без сомнения, по редкости, часы подносились наравне с золотом и серебром и с другими диковинами разного рода, напр., попугаями, обезьянами и т. п. Так в 1557 г. шведские послы поднесли царю Ивану Васильевичу кубок золочен, с покрышкою, поставной, а наверху, в покрышке, часы.[128] В 1594 г. цесарев посол Варкач поднес царю Федору Ивановичу от цесаря: часы меденые золочены с планитами и с святцы; и от себя: часы медены золочены с планитами [129]. В 1597 г. послы императора Рудольфа поднесли государю в поминках, от императора: часы с перечасьем, с людьми и с трубы и с накры и с варганы; а как перечасье и часы забьют и в те поры в трубы и в накры и в варганы заиграют люди, как живые люди [130]; часы с перечасьем, и как перечасье забьют и в те поры те часы запоют розными гласы. Да посол Аврам от себя челом ударил государю: часы с семью планитами серебряны, а под часами ящики деревянные, розными цветы, серебром окованы, с чернильницею. Дворяне челом ударили двои часы боевые. Тогда же император прислал в числе поминков государеву шурину и слуге боярину Борису Федоровичу Годунову «часы стоячие боевые с знамены небесными» и сыну его Федору Борисовичу «часы стоячие боевые, а приделан на них медведь». Сверх того, от посла Годунову поднесены: двои часы маленькие боевые, воротные [131]. Таким образом в Московском дворце даже и затейливые часы не были особенною редкостью. Их выставляли напоказ обыкновенно во время посольских и других приемов. Так, в 1588 г., при кизылбашских послах во время стола в Грановитой палате в другом окне, по правую сторону от трона, стояли часы боевые золочены немецкое дело, походные, на слонех [132]. При Годунове в Грановитой палате висело паникадило в виде короны с боевыми часами.

В 1621 г. в Грановитой палате на окне стояли часы боевые на телеге, ходившие на доске, обитой червчатым бархатом. В 1629 г., в октябре, немчин Христофор Галовей, часовник фроловской башни, починивал государевы часы — башня цесарская большая. В 1645 г., в ноябре, дурак Исай испортил комнатные круглые часы указные (может быть, стенные), которые и исправлял часовник Максимко Анкудинов В 1659 г. у царевича Алексея Алексеевича в комнате стояли часы цынбальные, с цынбальцы и с немцы, с башенкою. В 1674 г., в августе, куплено 50 струн бараньих романских да две большие струны, которые и отданы часовнику иноземцу Ивану Яковлеву для починки «часов больших медных, которые ставятся у в. государя в Комнате на окне при послах, с трубачи и со слоном». В 1675 г., в мае, в хоромы царевича Федора Алексеевича куплены за 30 рублей у иноземца Галанской земли Логина Фабричьюса — «часы боевые столовые медные золоченые с перечасьем и с будильником немецкого дела, самые добрые». В 1681 г., в апреле, часовник Дм. Моисеев починивал «часы большие, что с действы блудного сына».

Вот описание часов, которые в XVII ст. стояли в царских комнатах или хранились в казне: «1634 г. — часы колымага; часы паникадило (в Столовой); — часы большие, виницейское дело с планидами; — часы флягою, на высоком стоянце, с планидами; — часы зеркалом боевые; часы, на них на коне турченин; — часы башнею, что государю челом ударил князь Федор Барятинской (у государыни царицы в хоромех); часы ставцом большие указные (у государя в хоромех); — часы, на них собака (у государыни царицы в хоромех); — часы сыром, государю челом ударил кн. Дмитрий Тимофеевич Трубецкой; часы меденные боевые с будильником, башнею велики, влагалище янтарное; 1679 г. — часы медные, под указом орел двоеглавый, по орлу над главами и по крылью и под шеями хрусталь белый, а около живота хрусталь же да каменье и смазни турские; у орла в ногах, в правой ноге палаш, в левой держава; круг орла круг, а по кругу каменье бирюза и смазни и иные всяких цветов; сверх круга трава прорезная медная, в ней в средине кружок серебряной сканной, в средине парсуня человеческая по пояс; под каменьем репейки серебрёные сканные; — часы немецкие железные в деревянном стану с колоколами, у всякого колокола боевые по два молотка; — часы в деревянном же стану с колоколами ж, у всякого колокола по два боевые молотка; на верху терем деревянный, около его кубчики деревянные». Далее: «Часы четвероугольные сделаны скрынкою: скрына оправлена серебром чеканным белым; в ней органы; наверху перилы; у перил поставлены люди медные с трубами; в средине стоит слон; перила и люди и слон медные золочены; на слоне сидит арап, да часы четвероугольны с чердаком, медные ж золочены». Эти часы, сохраняющиеся в Оружейной палате, ставились, как упомянуто, во время посольских приемов, в государевой Комнате (в Каменном Тереме), на окне. — «Часы на поддоне черном сделаны башнею; наверху в чердаке люди; над чердаком орел. — Часы на поддоне черном сделаны башнею; в башне стекла оправлены серебром чеканным; наверху перила и чердак медные золочены; в чердаке мужик медной же. — Часы на поддоне медном, чеканном: сидит мужик на коне, а под конем собачка, медные золоченые. — Часы на колесах; наверху мужик лежит на спине, назади бочка, медные золоченые». В комнатах часы ставились на окнах, как мы видели, или на особых часовых подставах. Опись часов XVI ст. см. «Дом. быт цариц», Материалы № 20.

Само собою разумеется, что всякого рода замысловатые и особенно богатые часы приходили к нам от немцев и покупались чрез посредство немецких же торговых людей. Так в 1662 г. в дар кизылбашскому шаху были куплены: «Часы большие с перечасьем (с игрою); перечасье на 5 голосов в черном немецком дереве. Над часами пять решеток медных прорезных золоченых; дерево круг решеток разное; под часами ящик простой; позадь часов обтека, а в ней 8 скляночек с шурупы серебрены позолочены, достокан серебреной венец золочен, в середине вызолочено; ложка, вилки серебреные позолочены; решеточка с руковедью да воронка серебреные ж позолочены; 4 стопочки с кровлею серебр. в середине и в кровле позолочены; 4 четвертинки серебр. с кровлями, кровли поверх вызолочены. На верху часов птица (зачеркнуто: жаравль щелкун) стерх да с ним три (зач. маленьких) менших».

Большим охотником до часов был также боярин Матвеев. Адольф Лизек, описывая комнаты боярина, в которых он принимал для совещания цесарского посла Боттония, говорит, что в приемной зале потолок был разрисован: «На стенах висели изображения святых немецкой живописи: но всего любопытнее были разные часы с различным исчислением времени. Так одни показывали часы астрономического дня, начиная с полудня (какие употребляются и в Германии); на других означались часы от заката солнца, по счету богемскому и итальянскому; иные показывали от восхода солнца, по счислению вавилонскому; другое по иудейскому, иные, наконец, начинали день с полуночи, как принято Латинскою церковию». Собственно русские часы, при указании времени, как мы уже говорили, делили сутки на две части: на часы дня с восхода солнца, и на часы ночи с солнечного заката. Во дворце и в домах бояр комнатные часы устроивались таким же образом. — Из имения князей Голицыных, в 1690 г., отписано в казну 15 часов, и в том числе: часы столовые боевые, на них мужик со знаком, ц. 70 р.; часы гарные, ц. 30 р.; часы боевые с гирми, цена 30 р.; часы двои, одни с гири, а другие столовые медные; часы немчин на коне, ц. 5 р.


Еще в конце XV в. при вел. кн. Иване Васильевиче был вызван в Москву в 1490 г. арганный игрец[133] Иван Спаситель, каплан белых чернецов Августинова закона, который, без сомнения, и приехал для того, чтобы устроить во дворце органную потеху. Быть может, он был и мастером этих инструментов и тогда же занялся их постройкою, если не привез с собою уже готовых. Как бы ни было, но это свидетельство указывает, что в московском дворце органы существовали уже с XV в. Нет сомнения, что в потешном обиходе они с другими подобными инструментами составляли впоследствии необходимую статью дворцовых увеселений. В XVI ст. вместе с органами привезены были во дворец и клавикорды, или цимбалы, которые англичанин Горсей поднес в числе других даров царю Федору Ив. Он говорит, что царица Ирина Фед. особенно удивлялась наружным украшениям этих инструментов, раззолоченных и расцвеченных эмалью, или финифтью, так что они должны были служить немалым обогащением и всей меблировки дворца.

В начале XVII ст. «органы и цимбалы» упоминаются уже как самые обычные предметы дворцовых потех. В 1614 г. при дворце находится в службе цынбальник Томила Бесов, а в 1617 г. упоминаются органы, стоявшие в Потешной палате; далее в 1626 г. «в государскую радость», т. е. во время свадьбы царя, в Грановитой палате играли на цимбалах и на варганах, причем участвовали и тешили государя веселые Парамонка Федоров, гусельники уезда, Богдашка Власьев; домрачеи Андрюшка Федоров, Васька Степанов; скрыпотчики Богдашка Окатьев, Ивашка Иванов, Онашка, да немчин новокрещен Арманка.

В 1630 г. приехали в Москву служить ремеслом своим два часовых мастера — Ане Лун и Мелхарт Лун и привезли с собою из Голландской земли стремент на органное дело, который они в Москве доделали: «около того стремента станок (кузов) сделали с резью и разцветили краскою и золотом, и на том стременте сделали соловья и кукушку с их голосы, а играют те органы и обе птицы поют собою без человеческих рук». От государя они получили щедрое вознаграждение за этот стремент [134], который поставлен был в Грановитой палате в заднем углу. В 1638 г., в декабре, государь «указал быть у своей органной потехе с органным мастером с Юрьем Проскуровским в товарищах иноземцу ж Федору Завальскому, потому что Юрью быть у того дела одному немочно, а ему Федору то органное дело за обычай». Царский постельничий фед. Ив. Игнатьев, в присутствии стряпчего с ключом Оничкова и дьяка, привел органиста Завальского ко кресту: «что ему быть у государевой органной потехе и никакие б хитрости ему над государевыми органы не учинить».

В 1639 г. государь велел быть в своей Потешной палате у цимбального и у органного дела в мастерах стрельцу Головленкова приказа Якушку Тимофееву, который также был приведен ко кресту. Органное мастерство до того утвердилось при царском дворце, что в 1663 г. царь Алексей «указал сделать в запас для посылки в Персидскую землю арганы большие самые, как не мочно тех больши быть, а сделати б на двенадцать голосов. А что к тому делу каких запасов надобно, и то давать из Оружейныя Полаты. А делати то дело шляхтичу Симону Гутовскому, потому: — какие надобно в Персидскую землю, и он то все знает, для того, что он посылан был в Персиду с послы». После за то, что Гутовский отвез к шаху эти органы в сохранности, государь пожаловал ему 50 рублей.

Некоторые подробности об органной игре мы приводим в нашем сочинении «Домашний быт русских цариц» при описании Потешной палаты, стр. 442 и след.

К сожалению, мы не встретили описания органов, которые стояли в Грановитой и в Потешной палатах. В казне Оружейной палаты в 1687 г. хранились уже обветшавшие и испорченные «арганы четыреголосные с рыгалом, а в тех органах 50 труб нет, а на лицо труб 220; кругом резьбы нет, клеветура поломаны». В 1690 г. из отписного имущества князей Голицыных в казну поступили «органы на деревянном крашеном рундуке, цена 200 р.; органы на стоянце деревянном, цена 200 р.; органы цена 120р.; органы цена 30 руб.; органы худые ломаные, цена рубль; клевикорты писаны краски, цена 3 р. Домра большая басистая (виолончель) во влагалище деревянном черном, цена рубль; да сурна, деревянная, цена 10 денег».


Для поклажи и сохранения вещей в комнатах ставились казенки, поставцы, шафы, скрыни, шкатуни, сундуки, ларцы, ящики, коровьи, подголовки; у стен приделывались вислые полки, а в печурах, какие бывали обыкновенно в каменных хоромах, устроивались также шафы или полки с дверцами, как и теперь делается в монастырских кельях. Казенка, род шкафа, клеенная из липовых досок, приделывалась к стене наглухо и назначалась для хранения казны, т. е. разных предметов дорогого убора или посуды и вообще драгоценных вещей. Поставцы были собственно большие ящики с полками без дверец, вышиною с небольшим аршин и соразмерной ширины. Они большею частию навешивались к стенам в удобном месте на железных петлях и задергивались завесами суконными или шелковыми. Делывались поставцы и шкафом, вышиною от 2 до 4 арш., с дверьми; но от шкафов они отличались более простою уборкою и постройкою. В них по подобию шкафов устроивались также выдвижные ящики. Бывали поставцы суступом, разделявшим их на две части: верхнюю поменее, которая составляла уступ, и нижнюю пошире, которая служила основанием поставца. Устроивались поставцы по-налойному, вышиною не более аршина, потому что ставились на лавки и употреблялись, вероятно, для чтения письма или, может быть, заместо налоев во время молитв. Когда поставцы приделывались внизу к стене наглухо, то назывались рундуками, какие нередко делались под лавками и особенно в конике. В третьей комнате Каменного Терема в 1661 г. стоял рундук, обитый снаружи золотыми кожами, у которого двери изнутри были оклеены червчатым бархатом, а полки червчатыми дорогами (полосатою бумажною материей). Шафы устроивались с дверцами и с уступами, причем нижний уступ заключал в себе выдвижные ящики, а верхний был створчатый с полками. Они ставились на точеных ножках и сверху украшались гзымзом или шпренгелем с дорожниками. Этого устройства шафы назывались также и поставцами, так как, в свою очередь, поставцы, устроенные по-шкафному, не различались и в названии от шкафов. Комоды назывались скрынями и тоже шафами.

В 1683 г. царевне Екатерине Алексеевне в хоромы сделана скрыня с шестью выдвижными ящиками. В 1684 г. ей же сделан шаф большой четырехаршинный, глубиною полтора аршина, стремя выдвижными ящики и с дорожники и с скрыдлы и с шпренгелем. В 1687 г. ей сделан шаф платяной с тремя ящиками выдвижными; наверху ящики стоячие, с затворы, на шапки. В 1686 г. в хоромы царевны Софьи сделаны и расписаны красками два шафа, в одном 12 ящиков небольших, которые сделаны на письмо, в другом три ящика больших выдвижных платейных.

Поставцы или шафы, определяемые для помещения книг, назывались книгохранительницами. Туалетные вещи и разные драгоценности сохранялись в шкатунах, ларцах, скрынках, подголовках и т. п. О подголовках Меховский пишет, что они были в большом употреблении у новгородских богатых купцов, которые прятали в них серебро, золото и все драгоценные вещи и ставили эти сундуки, черепаховидной формы, вблизи стола, вероятно, в переднем углу под иконами. Кильбургер говорит, что погребцы и пульпеты (укладки) или подголовки делались в Холмогорской стороне, которая вообще славилась сундучным производством. По его словам, подголовки устроивали, однако ж, так, что писать на них было нельзя, потому что сверху их обивали железными лужеными полосами; но зато они были очень удобны для зимней езды: их ставили в санях под головы, а в русские сани, как известно, кладется целая постель, — замечает автор. В хоромах на лавках их также ставили под головы, под подушку, когда ложились отдыхать, отчего и назывались подголовками.

Вся такая мебель большею частью делалась из простого дерева, преимущественно из липы, украшалась резьбою и потом иная обивалась красным сукном, как, напр., был обит шаф в третьей комнате в Верху у царя Алексея, а большею частию раскрашивалась красками, цветным или зеленым аспидом, то есть под малахит и мрамор, а иногда по золоту и серебру расписывалась травами и узорами или же просто чернилась в глянс, т. е. полировалась. На поставцах, книгохранительницах и шафах с лица писали также цветки и фрукты. Так, например, была расписана в 1688 г. книгохранительница в комнатах царевны Екатерины Алексеевны и тройной шаф с выдвижными ящиками в комнате царевны Феодосии Алексеевны, на котором, кроме цветков, написаны были какие-то лябры, может быть, lambris — верхние украшения вроде гзымза. Вообще, мебель отличалась тою же яркою пестротою в украшениях, какою блистал и самый дворец, снаружи и внутри; одно соответствовало другому и вполне обличало вычурный вкус того времени, который признавал красоту в одной только совокупности золота, ярких красок и хитрых узоров. Подробности о заготовлении мебели, ее размерах и украшениях см. в Материалах № 95 и 104.


Вечером большие приемные палаты освещались паникадилами и стенными подсвечниками, или шенданами, которые помещались в простенках, между окон. Паникадила висели в Грановитой, в Средней Золотой, в Царицыной Золотой, в Столовой, в Передней и в других палатах и комнатах. Одно из таких паникадил, висевшее при царе Федоре Ивановиче, в Царицыной Золотой палате, описано архиепископом елассонским Арсением, который был принят в этой палате супругою Федора, Ириной. «В палате царицы Ирины, — говорит он, — висел превосходной работы лев, державший в лапах змею, а к змее привешено было множество прекрасных канделябров, сплетенных наподобие корзин». При Годунове, в 1602 г., когда он давал обед датскому принцу Иоанну, жениху царевны Ксении, Грановитая палата была украшена превосходной работы паникадилом, в котором находились часы с боем. В Столовой палате, в XVII столетии, было «паникадило серебреное, о дву поясах с яблоки золочеными, внизу яблок травы серебряные, а в поясах двенадцать пер с чашки и с подсвечники, чашки золоченые через место. Среди того паникадила человек (Аполлон) литой серебряной с крылами, золочен; при поясе у него сайдак (лук и стрелы)». На Казенном дворе в 1677 г. хранилось подобное же серебряное паникадило с разными мифологическими фигурами и другое «хрустальное о шести подсвечниках, около подсвечников перемычки хрустальные; яблоко серебряно позолочено, в чем подсвечники утверждены; по яблоку два репья хрустальные; под репьями яблоко одинакое хрустальное; поверх яблока в дву местах два яблока хрустальные одинакие; от подсвечников шесть перемычек хрустальные; сверх перемычек кольцо серебряное позолочено; пониже кольца висюльки хрустальные и под подсвечниками хрустальные ж висюльки». В 1682 г., в августе, токарь-иноземец Иван Ган сделал в хоромы государям паникадило из слоновой кости, против того, каково сделано было в церковь Спаса Нерукотворенного, «а на паникадиле четыре яблока прорезных граненых с перьями, в тех яблоках яблоки ж костяные золоченые; меж прорезных яблок три пояса выточены гладью, на тех поясах сделано по шести перей точеных с блюдцы и с шанданы; утверждено (паникадило) на железном веретене; под нижним большим яблоком выточено яблоко ж гладью с поясками, в нем утверждено кольцо костяное ж». Кости слоновой в это паникадило пошло пуд четыре фунта. В отписной казне князей Голицыных находились «паликадило костяное, цена 200 рублей; паликадило костяное, цена 50 руб.; паликадило хрустальное о шти подсвечниках, в нем яблоко; паликадило оловянное об одному поясу, в нем 8 шенданов». (См. в М., № 3.)

Вместо паникадильного яблока, на котором утверждались подсвечники, часто делали какое-либо изображение, напр., змеи, мифологической фигуры, как видели выше, или головы какого-либо животного, напр., вола, лося, коня и т. п., как бывало большею частию в паникадилах деревянных, украшавших комнаты постельные. В 1668 г. в государеву теремную Переднюю была вызолочена по полументу буйволовая голова, деревянная с рогами, а на ней паникадило медное о 6 прутах, на прутах 6 блюд с шенданами. В царской Шатерной казне хранилось «две головы лошадиные резные, вызолочены, сквозь их трубы железные, кругом голов 12 подсвечников железных, вызолоченных, длинные». В отписной казне князей Голицыных находилось «паликадило, висевшее в верхней Крестовой Полате, в нем орел одноглавой резной позолочен, из ног его на железе лосевая голова деревянная с рогами вызолочена, у ней 6 шенданов железных золоченых, а под головою и под шенданы яблоко немецкое писано». Другое паникадило, висевшее в другой Крестовой палате «голова буйловая деревянная резная золочена сусальным золотом, у ней 6 подсвечников железных золоченых сусальным же золотом; у подсвечника снизу пять репьев розных восковых прикрыты розными краски; в средине тех репьев винограды, а на репьях пять птичек деревянных». В хоромах царевны Екатерины Алексеевны, в 1685 г., висело серебряное паникадило, украшенное «виноградным цветом из ярого воску», расписанным красками. Паникадила висели на цепях или возжах из веревки, обтянутой красным бархатом. В 1635 г. в Грановитую палату к серебряному паникадилу к вожжам на обшивку употреблено 3 арш. бархату кизылбашского черненого гладкого.

Подсвечники, или шенданы, серебряные, столовые и стенные, употреблялись только в парадных случаях. Все они были превосходной заграничной работы и поступали в царскую казну в дарех от иноземных государей и послов. Большею частию они представляли разные мифологические и аллегорические фигуры, напр., шендан стенной: «птица, вверху позолочена, сама себя ест; в средине два человека, мужеск пол в левой руке держит рукавицу перщатую, а женский пол держит мужика по правую руку» и т. п. В обыкновенных, будничных случаях постельные хоромы, равно как сени и переходы, освещались сделанными из слюды весьма узорочными фонарями, которые оправлялись белым железом, золотились и расписывались красками. В хоромах царицы Евдокии Лукьяновны, в 1629 г., висел «фонарь слюден теремчат о девяти верхах с нацветы с розными (уборка из цветов), по нем писаны розными краски травы в кругах, на травах птицы розные». Обыкновенные фонари бывали четыреугольные, шестиугольные, косящатые, мерою в свету от 4 до 6 вершков, в вышину в пол-аршина. На столы подавались малые подсвечники, или шенданы стоячие, столовые и ручные, серебряные, медные, из белого железа, также деревянные, расписанные красками с золотом и серебром, с восковыми свечами. По ночам горели ночники медные, стоявшие для безопасности в медных коробьях, род подносов или сковород.

Количество восковых свечей, какое выходило каждый день на освещение отдельных хором дворца, было довольно значительно, судя по уютности комнат. В 1684 г. в хоромы царицы Натальи Кирилловны и царевны Натальи Алексеевны да в Стряпущую и в Казенную избы в подклеты постельницам и комнатным бабам и в фонари выходило свеч вощаных по два налепа больших, по 5 витых больших, по 8 витых менших, по 35 образных, по 30 четьих, да по 50 свеч сальных, на сутки. В Розметной книге разных дворцовых расходов, составленной по повелению Петра в 1700 г., находится между прочим ведомость 1699 г. об отпуске свеч и воску в хоромы и на поставцы, во время столов, из которых узнаем, что свечи воску выходило: в хоромы царевичу Алексею Петровичу, в день: 6 витых приказных, 2 налепа риканых, 22 образных; в 8 лампадец воску в неделю 24 гривенки (т. е. фунта); для Господских и Богородичных праздников и государских тезоименитств к величаньям в свечах 4 пуда 39 гривенок, в год; за кушанье и на поставцы 35 пуд 5 1 /2 гривенок; всего в год 110 пуд 32 1 /2 гривенки. — Царице Марфе Матвеевне в день: в мастерскую 2 простых; за кушанье и на поставцы по рогатой, по 3 тонких, по простой, по 2 ручных; в мыленку по 2 простых, всего 32 пуда 22 гривенки. — К царице Параскеве Федоровне в день: по налепу приказному, по 4 витых об одной светильне, по 2 рогатых, по 5 образных, по 5 простых [135] весом в год 22 пуда 30 1 /2 гривенок. В 8 лампадец воску в год 31 пуд 8 гривенок. В Господские и Богородичные праздники и государские тезоименитства к величаньям по 4 тройных, по рогатой, по толстой, по 15 тонких, по 5 боярских; за кушанье и на поставцы в день по 2 рогатых, по 6 тонких, по 4 простых; в мыленку по 2 простых; всего в год весом 102 пуда 13 гривенок с четью. — К царевне Наталье Алексеевне: по налепу приказному, 2 витых приказных, 5 витых об одной светильне, 20 образных, 10 тонких, 20 простых, в 6 лампадец в неделю 12 гривенок, к величаньям в праздники в год 8 пуд 36 1 /2 грив., за кушанье и на поставцы 41 пуд 5 гривенок, в мастерскую и в мыленку 4 простых; всего в год весом 191 пуд 32 1 /2 гривенки. — Сверх того отпускалось в запас на всякий случай в Истопничыо палату для выдачи во все комнаты: по 8 налепов приказных, по 1 витой приказной, 11 витых об одной светильне, 7 рогатых, 7 тонких, 2 налепа шестерных, 121 образных, итого в день 228 свеч, а в год весом 158 пуд 5 гривенок. Всего же выходило воску на освещение дворцовых комнат и разных служебных изб и палат, в свечах розным делом и в лампадах, 879 пуд 17 1 /4 гривенок. Воск продавался в 1699 г. по 4 рубли пуд [136].


Скажем здесь, кстати, несколько слов о курениях, какие употреблялись в то время в приемных палатах, и в жилых хоромах. Обыкновенное курение составляло ячное пиво, которое употребляли в топлю для духу, особенно в мыленках, а также в мастерских палатах, где хранилась одежда и разный убор платейной и постельный. Иногда в топли употребляли росной ладан. В 1673 г., в сентябре, в Золотую палату цариц к топлям употреблено полфунта ладана росного. Вероятно, тем же способом, т. е. посредством печей, употребляли и разные другие, не слишком дорогие и более обычные куренья. В особенном употреблении были также гуляфная водка, розовая вода. Впрочем, в царских покоях курили разными составными ароматами из водок и трав, которые заготовлялись в Аптекарской палате. Рихтер в своей «Истории медицины в России» свидетельствует, что для благовония употребляли тогда, напр., для Грановитой палаты — oleum cinnamomi, для Мастерской палаты oleum caryophyllorum, что в августе 1672 г. собраны были свежие травы, basilicum, maiorana, thymus, hyssopus, высушены, смешаны и отосланы из Аптеки в село Коломенское с надписью; в хоромы для духов. Кроме того, в Аптеке довольно часто прописывались разные другие благовонные составы для куренья и разная смесь из редких ароматов, из которых иные клали в платья, в Мастерской палате, чтобы доставить им хороший запах. Между прочим «Essentia ambrae» была самым отличным благоуханием по тогдашнему времени и во всеобщем употреблении. Она состояла из полфунта водки апоплектики, полфунта эликсира Vitae Mathioli и золотника ambrae gryseae. Изготовлялись также благовонные свечи, напр., в хоромы царевны Софьи в 1686 г. было изготовлено 26 таких свеч [137]. Ароматическими составами курили в жаровнях и жаровенках, серебряных и медных. Употреблялись также большие жаровни столовые, вроде чаш или в виде каких-либо затейливых фигур, напр., гор с замками, какие сохраняются еще в Оружейной палате.


В отношении чистоты и опрятности в комнатах упомянем, что кроме повседневной уборки, и по случаю празднеств и царских тезоименитств, раз в год, именно перед Святой, производилась уборка и чистка повсеместная. Тогда во всех хоромных церквах, во всех комнатах, каморках и чуланах мыли полы, стены, потолки, промывали живопись, очищали золоченье, резьбу и все другие подобные украшения, закоптевшие или запылившиеся от времени; выбивали пыль из суконных и других комнатных нарядов. При этом производились и необходимые починки и возобновления попорченных и худых мест. С особенною тщательностию к этому времени очищались образа. Их мыли грецким мылом посредством грецких же губок. Живопись в комнатах подправлялась, а если была уже сильно попорчена, то переписывалась вновь. За внешнею чистотою и опрятностью наружных мест во дворце строго наблюдала Истопничья палата. Крыльца, лестницы, рундуки, площадки, переходы, дворики, открытые и находившиеся в сенях, каждый день начисто выметались и подсыпались просеянным желтым или красным, а также белым воробьевским, привозимым с Воробьевых гор, песком, который сыпали в подсев, через решета, для того, чтоб ложился ровно и чисто.


После этого общего обзора древнего хоромного наряда и убранства, представим, в дополнение, частный обзор некоторых комнат, наиболее значительных в домашней жизни того времени. Приемною комнатою была Передняя, поэтому главный предмет ее уборки, который обращал на себя внимание, было царское место, стоявшее в переднем углу, или же большое кресло, соответствовавшее по своему значению упомянутому месту. Затем никакой другой мебели, кроме обычных лавок у стен, в Передней не было. Гостей приглашали садиться на эти лавки, по старшинству, более почетных ближе к креслам или к месту. Особенно важным гостям, напр., знатному духовенству, подавали также особое кресло. Мы видели, что в Теремной Передней в 1687 г. для царей Ивана и Петра поставлены были великолепно украшенные позолотою деревянные резные места, соответствовавшие тронам. Гораздо проще устроивались места в Передних цариц и царевичей, как мы тоже видели в общем обзоре царских мест. О местах в комнатах царевен не упоминается; вероятно, для них ставились только кресла. Места устроивались на рундуках, на особых помостах, которые перед полом возвышались на одну, на две, а иногда и на три ступени.


Комната, в собственном значении, была кабинетом или вообще таким помещением, в котором оставались большую часть дня. Поэтому она ближе может ознакомить нас со вкусами и потребностями повседневной жизни в царских хоромах. Меблировка ее заключалась в обычных лавках с коником, т. е. такою же лавкою, устроенной ларем или шкафом для поклажи разных домашних вещей. Здесь мы не станем повторять, что уже было говорено вообще о меблировке и уборке жилых комнат, и коснемся только тех статей этого отдела, которые могут пополнить сказанное. В переднем углу под образами всегда стояло кресло, как особое отдельное от других место сиденья, собственно для хозяина хором, был ли то сам государь или царевич, государыня или царевна. В своих хоромах каждый был государем в смысле отдельного независимого хозяина, каждый жил среди своего отдельного почета и чествования, какими окружали его особу приближенные и дворовые. Если пред лицом государя, когда он даже и слова разговорные говорил, т. е. вел обыкновенный разговор, никто не смел садиться и, чтоб отдохнуть и посидеть, выходил в другую комнату, то нет ни малейшего сомнения, что то же самое строго наблюдалось не только в хоромах государыни, но и в хоромах царевичей и царевен, как бы они малы ни были. Может быть, одни дядьки да мамы пользовались правом сидеть подле или поодаль своих питомцев на лавках. Когда приходил значительный гость, которого следовало также сажать особо, не на лавке, то в комнату вносилось другое кресло и ставилось по приличию, где указывала честь пришедшего гостя.

В переднем же углу перед креслами стоял стол, на котором, разумеется, можно было встретить разные предметы дневных занятий или даже и забав, смотря по времени дня и по требованию обычных установлений жизни. Книга церковных поучений или церковно-исторических сказаний, житий и т. п. сменялась иногда шахматною доскою или, особенно на женской половине, какими-либо предметами мастерства и работ, которые нужно было осмотреть, обсудить, рассказать и приказать, чего хочется и что нужно делать, а нередко и предметами собственного рукоделья.

Кто особенно прилежал книжному учению, у того на комнатном столе чаще встречались книги, чем другие предметы, у того и в комнате стояла особая книгохранительница с запасом избранных, или наиболее необходимых, так сказать, настольных книг, для душевного спасения. Впрочем, книгохранительницы, хотя и не всегда обширные, находились у каждого хозяина отдельных дворцовых хором, т. е. у каждого члена царской семьи.

У государя в комнате, где он принимал обыкновенно доклады, равно и в комнатах взрослых царевичей, стол покрывался красным сукном и убирался разными предметами, необходимыми для письменных занятий. На нем стояли часы, лежали книги, какие требовались к делу, у государя, напр., Книга Уложенная, Уложение, в которое при докладах приходилось, может быть, не раз заглядывать; лежали разные бумаги, в тетрадях и в столбцах, или свитках. Чистая бумага также большею частию резалась на столбцы, которые по написании подклеивались один под другой, для чего на столе находилась и клеельница с клеем. Письменный прибор заключался в чернильнице с песочницею и с трубкою, где перья мочить. Перья государь употреблял обыкновенно лебяжьи. Знатные люди в то время редко писали гусиными. Кроме того, были перья с карандашами и с грифелями для записок в книжках левкасных, пергаментных и каменных, или на грифельных досках. Укажем несколько предметов, которые составляли принадлежность письменного стола в царском быту. В числе царских вещей, описанных в 1611 г. по случаю их продажи в уплату жалованья находившимся тогда в Москве польским ротам, между прочим была: чернильница серебряна, в ней свистелка серебряна с зуботычками да с уховерткою. Свистелка нужна была для призыва слуг и заменяла в то время теперешний колокольчик. Зуботычка есть собственно зубочистка, предмет, вместе с уховерткою, необходимый в повседневной жизни. У царя Михаила Федоровича находились «книжка каменная в серебре», которую в феврале 1676 г. царь Федор Алексеевич взял к себе в хоромы. В 1630 г.: ящичек серебрян четвероуголен, плоск, на подножках, резной; промеж трав земля камфарена, в нем чернильница, песочница серебряны. Осла (оселок) бела кизылбашская. Монастырек (готовальня) в хрустальном кожухе, в нем ножик, ноженки, свайка, копейцо, зубочистка. В 1633 г.: готовальня немецкая полукругла, поволочена сафьяном червчатым с золотом. В ней: зеркало, пять бритв, двои ножницы, три зубочистки, уховертка, щипец, мусат, рылец, пила, свайка, топорик жильной, две склянки хрустальные долги с водки, двои ножницы свечные — все сверху обняты серебром, у готовальни замочек медной. Царю Алексею Михайловичу, когда он был царевичем, боярин князь Ив. Борис. Черкасский поднес свист серебрян с финифты, черен хрустальной, на нем три колокольчика круглы маленьки. В числе письменных принадлежностей его комнатного стола находились также «часы в собачке немецкие, под ними в шкатулке черниленка да песочница, ножичек, ноженки. Далее: чернильница кизылбаская, а в ней две черниленки медных, 4 ножичка перочинных, перышко тростяное. Черниленка костяная высока, точена. Книжка, листье каменное, доски серебряны камфарены; по доскам на сторонах стоят немки; застежки серебряны ж, на переплетке четыре репейка на шурупах. Книжка каменная ж, доски серебряные резные, по зеленой земле. Перо писчее с финифтом, у него черен королек, на верху изумрудец. Перо серебряно с карандашом». Весьма богато украшена была каменная книжка царевича Ивана Михайловича. Она была оправлена золотом и осыпана дорогими каменьями, яхонтами, изумрудами, алмазами. Верхняя ее доска была украшена запоною с литым двоеглавым орлом, а нижняя литым же изображением человека на коне с палашом, под конем змея крылата. На золотой цепочке висела золотая спица, или перо, род рейсфедера. У него же была «готовальня серебряна четвероугольная резная, а в ней чернилица меденая да песочница серебрена» и другая «готовальня — оболочена кожею красною, по ней басмены травы золотом и серебром сусальным, а в готовальне: ножниц и бритв и щипцов и уховерток и сваячок и крючков и топорочков и на что приправливают и острят бритвы, 18 местех, стальные, оправлены серебром». В описях царской казны XVII ст. находим еще: книжку писчую каменную в серебряном кожушке, книжку каменную в досках серебряных; доски аспидные обложены серебром на ножках на серебряных; скрыну — писана золотом, а в ней чернилница серебряна с каменьи, с алмазы и с бирюзы, да ножичек, да ноженки булатные. В 1683 г. царевне Софье Алексеевне подана в комнату «шкатула, что письма кладут и с чернильницею, и с ножницы и с ножики, и с косточкою, чем писма оправливают». Вероятно, ей же принадлежала описанная в 1687 г. коробочка серебряная прорезная белая, немецкого дела; а в ней две коробочки серебряные ж маленькие, что кладут перстни, на яблочках, яблочки золочены, замок и ключ серебряные (вес 93 золотника).

Цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович употребляли и очки. У царя Михаила Федоровича (1636 г.) находим двои очки во влагалищах в серебряных; на одном влагалище была надпись: «очки князь Олексея Васильевича Приимково-Ростовского». Оно было украшено с одной стороны клеймом с двумя львами, а на другой стороне был изображен инрог (единорог) со змием дерется. У других очков у влагалища по сторонам резаны в травах птицы. Одними очками государь пожаловал духовника своего протопопа Никиту, а другие взял к себе в хоромы (1 дек. 1636 г.). У царя Алексея Михайловича были очки большого стекла, в золотой оправе, в серебряном, местами позолоченном, влагалище (1676 г.).

Упомянем и о часах воротных или зепных, карманных. У царя Михаила Федоровича были часики указные маленькие медные золочены, все уголчаты, указный кружок серебрян, слова наведены чернью; они были куплены в 1614 г. у немчина Голандские земли Карпа Демулина за 8 р. У того же голландца в 1627 г. были куплены «часы боевые в золоте наведены розными финифты, а в них в гнездах и в травах сто алмазцов. Влагалище поволочено бархотом червчатым, шито канителью золоченою; сверху орел двоеглавой, а с испода человек на коне колет копьем змия. — Часы во фляжке золотой. — Часы боевые с будильником, что государю в унежской поход прислал государь Патриарх (1619 г.). — Часы боевые во влагалище в серебряном. Двои часы указные хрустальные. — Часы в запоне указные. — Часы воротные боевые невелики продолговаты; влагалище серебрено бело, сторонь золочено, травы прорезные (1632 г. в декабре снесены от государя из хором, испорчены и колокол разбит). — Часы указные хрустальные маленьки, в 1631 г. государю челом ударил часовой мастер немец Христофор Халове. — Часы меденые боевые, кожушек хрустальный, обложены золотом сенчато с белым, с лазоревым, с зеленым финифты. У них чепочка золота; влагалище серебрено золочено сканное с финифты. (В 1632 г. государю челом ударил немчин Карп Демулин. Ценили 75 рублев.) — Часы боевые во влагалище в серебряном золочены». (В 1632 г. трехлетнего царевича Алексея Михайловича дарил патриарх Филарет Никитич.)

У царевича Алексея Алексеевича (умер в 1670 г.) в числе предметов комнатного обихода находились: зеркало хрустальное, гребень черепашный, гребень яшмовый; готовальня, а в ней ложка золотая да нож и вилки; зубочистки серебряные, часы указные с лунником, ароматник серебряной, черниленка с пером серебряная, двои часы медные солнечные, нож стальной, оселка железная; трубка зрительная, бальзам от головной болезни; тавлеи костяные рыбьи, две книжки писчие в черепашной кости, две меры гроба Господня; перо лебяжье цветное с камышки и с жемчугом; стекло зажигательное; готовальня, а в ней ножичек, ноженки, шильцо; две книжки писчие в черепашном и серебряном кожушках; ароматник серебряный резной; четки корольковые красные; коробочка костяная, а в ней две ложечки костяные ж; трубка зрительная в серебряном бархате; три пера лебяжьи цветные; 50 рамцов с листами фряжскими и др.

У стен комнаты, там, где не было лавок, или же на самых лавках, в удобных местах, стояли поставцы, шафы, с полками или выдвижными ящиками, в которых сохранялись бумаги, письма, книги и разные вещи из комнатного обихода, из дорогой посуды и из дорогих нарядов. В поставцах же и шафах, на полках, а также в комнате на лавках стояли ларцы, шкатуны, подголовки, т. е. ларцы пульпетом с драгоценными уборами и разною ларечною кузнею: крестами, кольцами, перстнями, серьгами, булавками, затонами, пуговицами, ожерельями, запястьями и т. п. В иных хранились золотые, золотая иноземная монета, поступавшая в царские ларцы большею частию в числе даров, подносимых в известные празднества. Посуда, особенно замысловатой формы и работы, ставилась также на вислых полках, которые прикреплялись у стен в пригожих местах.

Посуда золотая, а большею частию серебряная, составляла, после икон, едва ли не первую статью комнатного убранства, заменяя для того времени произведения изящных искусств: статуи, вазы, бронзы, которыми убирали комнаты в XVIII ст. и убирают теперь. Притом такая посуда составляла богатство, которое при всяком удобном случае и выставлялось напоказ. Общее богатство царского дворца, заключавшееся в такой посуде, хранилось в особом помещении, на Казенном дворе, откуда в торжественных случаях и происходила уборка столовых поставцов в приемных палатах, в Грановитой, в Золотой и т. д. Но сверх того у каждого члена царской семьи была своя отдельная, собственная судовая казна, которая и составляла убранство комнатных поставцов. Затем у каждого хозяина были свои расхожие суды, хранимые в тех же поставцах.

Особенно затейливые поставцы собирались у малолетных царевен и царевичей. У Ирины Михайловны в поставце стояли: «Змей золот крылат с финифты с розными, у змея в голове изумруд четвероуголен, в очах две искорки яхонтовые, во рте держит человечью главу. Немка серебряна золочена, у ней в руках сосудец с кровлею. Немка серебряна золочена, у ней в руках братина. Немка серебряна золочена, в руках ведро. Немка серебряна золочена, у ней в руках лахань. В серебре сделано и позолочено: мужик с лошадью и с сохою. Достокан (стакан) серебрян на нем меленка с трубкою. Кубок серебр. золоч. на стоканное дело; низ кубка щуруп ввертной, а низ шурупа колокольчик с язычком, а ниже колокольчика змей с свистом. Кораблик на колесах. Чарка винная серебряна золочена, а на чарке подпись: «Чарка Старого Двора великие государыни иноки Марфы Ивановны, пити из нее про государево многолетное здравие и государыни царевны и великие княжны Ирины Михайловны». Далее: Левик. Боран. Птичка на стоянце. Попугай на стоянце (тем попугаем челом ударил государев серебряной мастер Гаврило Овдокимов). Телец на стоянце (а тем тельцом ударил челом окольничий Василий Иванович Стрешнев). Бочечка, обручики золочены, на колесах (а тою бочечкою челом ударил боярин князь Борис Михайлович Лыков). Рукомойничек да лахань невелики. Два возка серебрены маленки, немецкое дело. Ларец, весом полтора фунта, по нем резаны травы и птицы; около ларца подпись: «Ларец благоверные царевны и великие княжны Ирины Михайловны». Пять рожков невеликих через грань позолочены, резные».

У царевича Ивана Михайловича было судов серебряных: судки да конек, братина, оловеничек да кружечка, горшочек, ставик, котлик, тарелочка, росольничек, чашка, сапожок, песоченка. У Алексея Михайловича был слон серебрян, на нем арап с топорком; на слоне чердак, на чердаке мужик с алебардою и три мужика с пиками; медведь золот, наведен финифтом лазоревым да голубым с каменьи и т. д.

Само собою разумеется, что большая часть этого серебра имела в детском быту значение игрушек. Но и взрослые очень любили такую посуду, которая представляла изображения птиц, зверей, людей и т. п. В общей государевой казне на Казенном дворе хранилось много таких судов, именно горы (замки), корабли, птицы: журавль, орел, сова, петух, лебедь, страус; звери; барсы, львы, олень, зубр, верблюд, единорог и т. п., занимавшие очень видное место в уборке поставцов и всегда обращавшие внимание приезжих гостей-иностранцев. Нужно, однако ж, заметить, что и в особных хозяйствах царского двора большая часть посуды в обыкновенное время хранилась также в особой казенке — и выставлялась в комнатные поставцы только в важных случаях, во время столов и приема гостей.

Кроме посуды в поставцах, шафах или на вислых полках можно было встретить немало и разных вещиц-безделушек, которые служили для забавы или составляли своего рода редкость и украшение так называемых горок.

Охота к редкостям и драгоценностям, к разным узорочным, хитрым изделиям и курьезным вещицам была распространена не только во дворце, но и вообще между знатными и богатыми людьми того века. Она являлась как потребность к изящному, которое по вкусам и образованности века заключалось преимущественно в узорочной пестроте или курьезности, редкости и диковинности изделия или какой-либо вещицы. Само собою разумеется, что в числе разных диковинок могли попадаться и действительно изящные по тому времени предметы, но сущность дела и весь интерес оставался все-таки за диковинностью вещи или особенной хитростью ее устройства и мастерства.

Так в 1614 г. царю Михаилу Федоровичу несколько подобных вещей было куплено у московского гостя Михаила Смывалова, именно: «…брусок скляной, во что смотрятца; трубочка, что дальнее, а в нее смотря, видится близко: очки хрустальные с одной стороны гранены, а с другую гладки, что, в них смотря, много кажется; бочечка костяная точеная, в ней лунное течение да часы солнечные; склышечка деревянная кругла, в ней под стеклом мужик с женкою; ящик, в нем под стеклом жена со младенцем; ящик, в нем под стеклом жена со младенцем на осляти; ящик, в нем под стеклом человек наг, за ним лев; ящик, в нем под стеклом три жены со младенцем». Видимо, что царь Михаил Федоров. очень любил подобные диковинки, и потому в его казне немало хранилось таких же вещей и между прочим: «Сосуд — птичка хрустальная, под нею под крылы и у поддона золочено, крылышко вымается; цена сто Рублев. Государю челом ударили Голланские послы Албертус да Еган в 1630 году. — Крабийца яшмовая яринной цвет, а у ней змея о дву лапах. — Птица Гамаюн, около шеи сверху обнизано жемчугом, на середине жемчужина большая, позадь ее на спне репей серебряной, на репье зерно жемчужное. — В ящике в деревянном под стеклом три немки вощаные да ребенок. — В ящике под стеклом мужик вощаной стар с бородою да голова звериная. — В ящике под стеклом немка вощаная волосата с ребенком. — В ящике мужик в шляпе волосат с бородою, да жонка с робенком на осляте да собака. — Камень магнит в серебре, весом 12 зол.; к тому ж магниту железо гранено с костыльком, весом 52 зол. — Стекла зажигательное большое. — Три трубки призорные».

У царя Алексея Михайловича в числе особенных редкостей находился сосуд каменный (сосуд из нефрита от болезней), оправлен золотом, цена 6000 руб. (цена неимоверная по тому времени). «А имянуется тот камень по латыне Нефритинус, а по цесарски Гризной. Сила того камени такова: кто из него учнет пить — болезнь и скорбь изнутри отоймет и хотение к еже учинит, и от многих внутренних скорбей облегченье чинит и исцеляет. А когда его на шеи или около рук, или около лядвей новиси и силою своею изгонит семя или песок каменной болезни, да и самого камня, как чемер ухватит». (Через четыре дня после кончины царя Алексея Михайловича этот сосуд был взят в хоромы его сына царя Федора Алексеевича.)

В 1626 г. царю ж Михаилу в хоромы отнесли дьяки два сундучка, в них сделаны в одном «преступление Адамле в раю», в другом — «дом Давыдов». этот дом, турское дело, был обнизан жемчугом мелким, вперемежку с к рупными зернами.

В комнате царицы Натальи Кирилловны находился между прочим: «Рай — в нем доставлено древо разцвечено розными краски, на древе сидит ангел с мечем; по сторонам того древа стоят люди и всякие звери». Станок, в котором все это помещалось, был убран зеркалами с целью придать изображениям еще больше виду и игры. У царевича Алексея Алексеевича, в этом же роде был «Сад с груши с розными цветы шолковаго дела со зверьми и со птицы».

Нам должно еще упомянуть о комнатных птицах, в числе которых первое место принадлежало попугаю.

С этой птицей московский двор познакомился, может быть, в первый раз, еще в 1490 г., когда посол римского короля Максимилиана Юрьи Делатор, представляясь вел. кн. Софье Фоминичне в ее Повалуше Средней, подал ей в поминках от короля птицу папагал да сукно серо [138]. С тех пор «папагал» стал называться попугаем и сделался постоянным обитателем царских хором, потому что время от времени и, вероятно, по желанию государей этих птиц привозили иноземные послы и заезжие купцы. В 1597 г. император Рудольф прислал в дар царю Борису Федоровичу Годунову с сыном шесть попугаев, а в тех попугаях два есть, один самец, а другой самка и те два Борису Федоровичу, а четыре Федору Борисовичу [139]. В 1613 г. в декабре царю Михаилу Фед. поднес попугая в железной клетке английский гость фабин Ульянов. В декабре 1620 г. английский посол князь Иван Ульянов Мерик поднес две птицы попугаи индийские. В 1654 г., авг. 22-го, иноземцы, гость Андрей Виниус, Иван Марсов привезли между прочим 4 птицы попугая, объявив, что из того числа один маленький попугайчик, словет паракита, кой дан 12 ефимков, занемог и помер. В 1667 г. государь узнал, что в Воскресенском монастыре (Новый Иерусалим) после патриарха Никона остались попугаи белые и зеленые и потребовал их к себе в Оружейную палату. Монастырские власти прислали оставшихся только двух попугаев, серого да зеленого. Впоследствии попугаев можно было покупать и в Охотном ряду, вместе с другими заморскими птицами, напр., канарейками, которые также были любимы в царских хоромах за их звонкие голосистые песни. В конце XVII ст. (1685 г.) канареек покупали по 6 и по 8 руб. за штуку, лучших. Цена очень значительная по тому времени. По этой цене в 1685 г. в марте было куплено четыре канарейки царю Ивану Алексеевичу. Из-за границы торговые люди привозили иногда ученых канареек. Царевичу Алексею Алексеевичу поднесли однажды голландцы и амбурцы Яков Фалденгунстр с товарищи «птицу канарейку, которая на руке поет». В 1680 г. у часового мастера Ивана Яковлева куплено государю три птицы канарейки с клеткою немецкою точеною с костьми на проволоке железной, цена канарейкам по 6 руб., а клетке 8 руб. Попугаи и канарейки принадлежали по преимуществу к комнатным птицам и потому находились в каждом жилом отделении дворца. Клетки для попугаев и канареек делались обыкновенно из медной или железной проволоки с обшивкою белым железом, а для попугаев нередко и из одного железа. В 1672 г. в хоромы царевича Федора Алексеевича починены две клетки канарейные, а в 1674 г. была сделана попугайная клетка железная прорезная с столбиками и с орлами. В его же хоромы, когда он был уже царем, в 1678 г. сделано из медной проволоки и белого железа три клетки больших попугайных да пять клеток канарейных. В 1686 г. починена попугайная клетка в хоромы царицы Натальи Кирилловны, вместо жестяных столбиков сделаны медные. Клетки с попугаями, как и с другими птицами, висели на векшах или блоках. Так в 1692 г. в Преображенское велено купить две векши медных или железных, «по которым подымать и спускать клетки с попугаи». Кормили канареек обыкновенным канарейным желтым семем, а попугаев какими-то лепешками, нарочно изготовленными.

Попугай, без сомнения, доставлял большое потешенье старинным людям. Так в 1622 г., в апреле, дьяк Булгак Милованов поплатился своею шапкою, которую у него испортила в государевых хоромах птица попугай. Государь пожаловал ему новую. В хоромах царицы Марьи Ильичны находилось пять попугаев, которых во время моровой язвы в 1655 г., по случаю выезда всего двора из Москвы, кормил и хранил карлик Ивашка. Кормил он их миндальными орехами и калачами. Из других птиц в хоромах висели в клетках соловьи, снегири, щеглы, ракетки, перепелки. В 1669 г. в государевы хоромы сделано было 10 клеток птичьих из железной проволоки. В 1652 г. в комнаты царевны Евдокии Алексеевны подано три клетки перепелочные да четыре водопойки птичные. В 1684 г. царице Прасковье Федоровне сделана клетка перепелочная. Для разных птиц иногда делалась одна клетка. В 1671 г. в июне сделана в Преображенские хоромы царевичу Федору клетка птицам о четырех житьях (ярусах) из проволоки, длиною аршин два вершка. Деревянные клетки расписывались красками и золотились.

В 1686 г. кто-то поднес государям птицу Гамаюна. Торговые люди Охотного ряду, призванные на Казенный двор, чтоб объявить ей цену, — смотря на птицу Гамаюна, сказали, что де у них в ряду такой птицы не бывало и цены они ей не знают. Неизвестно, сколько времени жила во дворце эта невиданная птица, которую книжники причисляли к райским. В записках 1626 г., октября 21-го, упоминается, что дьяк Ждан Шипов отнес в Верх к государю в хоромы птицу Гамаюн, которая в этом случае могла быть какою-либо вещицею, изображавшую такую птицу, как она и описана выше.

Кроме птиц в царских хоромах живали четвероногие. В 1628 г. жил у царицы Евдокии Лукьяновны горностай, которому 20 июня куплена «меденая чепочка». У нее же в хоромах жила белка, для которой купили также чепочку да медный колокольчик в том же году генваря 6-го.


Крестовая, или Моленная, где совершались утренние и вечерние молитвы, а иногда и церковные службы, часы, вечерни, всенощные, была, как домашняя церковь, вся убрана иконами и святынею, разными предметами поклонения и моления. Одна стена ее сплошь была занята иконостасом в несколько ярусов, в котором иконы ставились по подобию церковных иконостасов, начиная с деисуса, или икон Спасителя, Богородицы и Иоанна Крестителя, составлявших, так сказать, основу домашних иконостасов. Нижний пояс занят был иконами местными[140], на поклоне, в числе которых, кроме Спасовой и Богородичной, ставились иконы особенно почему-либо чтимые, как-то: иконы тезоименитых ангелов, иконы благословенные от родителей и сродников, благословенные кресты, панагии и ковчежцы с св. мощами, списки икон прославленных чудотворениями, исцелениями; иконы святых, преимущественно чтимых, как особых помощников, молителей и заступников. Вообще иконостас Крестовой комнаты был хранилищем домашней святыни, которая служила изобразителем внутренней благочестивой истории каждого лица, составлявшего в своей Крестовой иконостас — собственное моление[141]. Все более или менее важные события и случаи жизни сопровождались благословеньем или молением и призыванием Божьего милосердия и святых заступников и покровителей, коих иконописные лики благоговейно и вносились в хранилище домашнего моления. Местные иконы, кроме окладов золотых или серебряных с каменьями, украшались различными привесами, т. е. крестами, серьгами, перстнями, золотыми монетами и т. п. Икона Богородицы сверх того всегда почти украшалась убрусцом, род лентия, полагавшегося на венец икон, и ряснами жемчужными. Внизу икон особенно в праздники подвешивались застенки или пелены, шелковые, шитые золотом, низанные жемчугом, убранные дробницами, т. е. мелкими серебряными или золотыми иконами или какими другими изображениями.

Самое наименование Крестовой комнаты указывает, что в первоначальное время в ней главнейшим предметом поклонения и моления были кресты, то есть святыня в собственном смысле домашняя, комнатная, так сказать, обиходная, которая собиралась и накоплялась у каждого домохозяина сама собою, начиная с креста-тельника, получаемого при крещении, и оканчивая крестами благословенными, получаемыми от разных лиц по случаю того же крещения в благословение от восприемников, от родителей и родственников и при других житейских случаях. Таким образом, еще у младенца уже накоплялась немалая крестовая святыня, впоследствии очень для него дорогая, именно по памяти о родительском благословении или о благословении особо чтимого святителя и других почитаемых лиц. Вот почему эта святыня становилась для каждого как бы кровным, родным моленным сокровищем, перед которым всегда и исполнялась домашняя молитва.

Во время таких молитв царь Иван Васильевич Грозный, может быть, особо спасительные и милующие кресты возлагал на себя и в них молился, как это можно заключить по одной отметке о зубе Антипия Великого, который, как спасительные мощи от зубной боли, царь при молении также возлагал на себя вместе с крестами. В отметке упомянуто, что эта статья — священный зуб — числилась в описи «со кресты, в которых государь молитца».

Грозный-царь носил на себе: 1) «Раку золоту, а в ней багряница Спасова, и ту багряницу взял царь и великий князь из Большия Казны из старых мощей. 2) Крест золот тельник, у него 4 жемчуга, а во главе яхонт лазорев». Кроме того, у него хранились в веке, в особой лубяной коробке, носимые им кресты: «Крест золот гладок, на нем Распятие наведено чернью, во главе червец, над Распятием и по ручкам и под Распятием внизу 4 яхонты лазоревы, около креста обнизь жемчужна. — Крест золот, на нем Распятие наведено чернью, во главе яхонт синь, у устец два жемчуга, около креста обнизь жемчужна. — Крест золот гладок, на нем Распятие литое, во главе вырезан образ Спасов. — Крест самфирной (сапфирный) синь, обложен золотом, около его 12 жемчугов. — Крест самфирной синь, вверху по ручкам обложен золотом, а в нем 3 червцы да камышек простой да жемчужина да около его 6 жемчужков. — Крест самфирной синь, вверху и по ручкам обложен золотом, во главе херувим, около его 4 жемчужки. — Крест золот гладок, на нем Распятие литое, во главе образ Спасов, в кресте вверху и внизу 2 лала, а по ручкам два яхонта лазоревы, около креста обнизь жемчужна. — Крест золот гладок, на нем Распятие литое, во главе яхонт лазорев, а в кресте вверху и внизу Распятия два червца, по ручкам две берюзы, в кресте около каменя жемчуга. — Крест аспиден зелен обложен золотом гладко, а в нем 4 червцы, во главе жемчуг, в перевитях у устец 6 жемчугов (царевичевской Иванов)» [142]. Должно заметить, что выбор дорогих камней для украшения крестов (как и перстней) в то время сопровождался очень распространенными суеверными мнениями о чудодействующей силе иных камней. На описанных крестах царя Ивана Вас., почти на каждом, находим камни червцы, т. е. червленые или червчатые яхонты (рубины) и яхонты синие и лазоревые, а три креста даже из целых сапфиров, т. е. синих, василькового цвета, яхонтов. В старых лечебниках между прочим значится, что «кто носит при себе яхонт червленый — снов страшливых ни лихих не увидит», а «яхонт лазоревой кто носит при себе — тело умножает и благолепие лицу подает и похоти телесные смиряет и чинит человека быта чистым и добрым… а в перстне кто носит — чинит его спокойным и в людях честным, набожным (побожным), милостивым, духовным, а измены открывает, страхи отгоняет…»

Кроме икон и крестов в Крестовой сохранялись и разные другие священные предметы, приносимые из местных монастырей или от паломников в Святую землю и от приезжего иноземного, особенно греческого, духовенства.

От святых мест сохранялись: змирно, ливан, меры Гроба Господня, свечи воску ярого, иногда выкрашенные зеленою краской и перевитые сусальным золотом, которые зажжены были от огня небесного (в Иерусалиме, в день Пасхи), погашены вскоре, дабы хранить их как святыню. Из местных монастырей и некоторых храмов приносилась во дворец так называемая праздничная святыня, т. е. святая вода в вощанках (сосудах из воска) и иконы праздника, т. е. во имя тех святых, в честь которых учреждены были монастыри или выстроены храмы, отправлявшие свои годовые праздники, а также и освященные чудотворные монастырские меды. В 1642 г. у царицы Евдокеи Лукьяновны в хоромах в трех склянках хранилась святая вода, да чудотворный мед. В праздничные дни эта святыня благоговейно употреблялась на здравие телу и на спасение душе. Известно, что по случаю четвертого брака царя Ивана Васильевича на него церковью наложена была епитимья, которая на первый раз, через 4 месяца, разрешала ему «к пречистыя хлебу (панагия) после стола ходити и приимати по Владычним праздником и по Богородичным… и ко св. воде и к чюдотворцевым медом…» В Образной палате в 1669 г. сохранялось 12 рожков меду дивия. Да в той же Образной палате было собрано в вощанках, что приношены были со святою водой из монастырей, воску весом 20 пуд.

Это были предметы наиболее обыкновенные, которые можно было встретить в каждой Крестовой царских хором. Но время от времени крестовая и образовая царская казна обогащались и другими разнообразными памятниками святых мест, которые присылали или подносили государю и всем членам его семейства греческие архиереи, архимандриты, игумны, попы и монахи, приезжавшие в Москву за милостынею. Так, в образовой казне, кроме множества частиц от мощей святых, хранились между прочим: поднесенный государю в 1627 г. генв. 12-го стольником князем Алексеем Ивановичем Воротынским по приказу отца своего, боярина Ивана Мих., «крест золот с мощми обнизан с жемчугом и украшен дорогими каменьями. А по подписи в кресте мощей: Камень горы Синайския, древо Моисеева жезла, земля Иордан-реки, млеко Преч. Богородицы, камень гроба Господня; камень Голгофы-горы, идеже Христос распят; камень, идеже Господь обрете жребя; глава Иоанна Предтечи; камень, идеже побиен муч. Стефан; камень, идеже преставися Преч. Богородица; камень горы, идеже Господь постися; камень св. Сиона, идеже Господь вечеряя со ученики; камень горы Фавор; камень горы Елеонския; камень, на нем же ангел Господень седе у гроба… А промены тому кресту по сказке Золотаго дела и Серебреного Приказу мастеров 200 р.» Тогда же кн. Воротынский поднес великой старице Марфе Ив. «понагею, камень аспид, в ней по подписи находились мощи: Купина Неопалимая, жезла Моисеева, земля из Иордани, где Христос крестися; камень Голгофы» и др.

В том же 1627 г. отдан был в образовую казну взятый со старого государева двора крест золот, также богато украшенный сканью, жемчугом и каменьями, в котором в числе мощей находились «камень горы Голгофы, где изошла Кровь Христова; камень Неопалимые Купины; камень Вифлиомского вертепа, где Христос родися; камень трапезы Авраамли да часть древа дуба Мамврийского…»

В разное время в образовой казне хранились также:

В 1640 г. «Древо честного креста Господня. В бумажке заверчена часть невелика ризы Преч. Богородицы. В дву местах трава Преч. Богородицы. Четыре меры Гроба Господня питныя. Свеча цареградская навожена сусальным золотом и розцвечена розными красками, длина ей аршин пол сема вершка; да три свечи белые ярого воску — прислал к Государю Иерусалимский патриарх. На дву блюдечках касия. Миро в сосудце свинцовом, освящено патриархи, прислал к государю Цареградский патр. Кирилл в 1632 г. Ладану черного в двух местах, привез Иерусалимский архимандрит Климент в 1636 г. Камень во влагалище в суконном, а от него пахнет благоухание, а какой камень, про то неведомо».

По описи Образной палаты 1669 г. в ней хранились:

Ставик точеной писан краски, а в нем камень небеса, где стоял Христос на воздухе. Ставик точеный, а в нем часть камени небеса, что от воздуха. Ставик точеный писанный, а в нем: камень от Голгофы, где Христа распяли. Камень, где Христос постился четыредесять дней. Камень, идеже стоял Христос, искушаем от диавола… Камень от столпа, где Христос привязан был. Камень от того места, где Христос молился и говорил: Отче наш. Ставик, а в нем: песок реки Иорданския, где Христос крестился. Коробочка деревянная велика, а в ней (между прочим) часть от дуба Маврийского. Вощанка (восковой сосудец), а в ней вода Иорданския реки. Древо клады Пречистыя Богородицы. Два камени простые, печать Гроба Господня. Хлеб Пресвятыя Богородицы. Мера срачицы Пресвятыя Богородицы (поднесена Макарием, патр. Антиохийским, в 1668 г.) (М. № 107). В Крестовой царицы Натальи Кирилловны хранилась травка, словет ручка Пречистыя Богородицы, принесенная также из Палестинских мест. В 1632 г. архимандрит Исайя с Синайской горы поднес: того места, где был Моисеев жезл, две финиковы, древо финиково и финики.

Кроме Палестинской святыни, в Образной палате сохранялась также и святыня Русская, между прочим: часть клады Пресв. Богородицы, на которой явилась пономарю Юрошу на Тихвине; персть и часть от гроба Александра чуд. (Свирского); преп. Евфимия Суздальского два зуба в ковчеге серебряном золоченом; посох, часть клобука, башмаки и онучки Пафнутия Боровского; часть клобука Кирилла Белозерского…

Иконы и различная святыня, приносимая время от времени государю и членам его семьи, из Крестовых передавалась на Казенный двор в Образную палату, где обыкновенно сохранялась излишняя в комнатах святыня и разная церковная утварь. Богатство Образной палаты в этом отношении увеличивалось с каждым годом, ибо одни уже приносы и подношения, напр., икон праздничных из монастырей и от духовных властей, как благословение, увеличивали это богатство не десятками, а сотнями икон. В конце царствования Алексея Михайловича в Образной палате хранилось таких подносных икон более 8200 в серебряных чеканных или басемных окладах, или без окладов, писанных на золоте или на красках.

Там же хранилось множество образов, оставшихся от прежнего времени как наследие, большею частию в золотых и серебряных чеканных окладах, с каменьями; а также комнатные золотые кресты и панагии, складни, малые резные иконы на камени и на кости, и крабицы, ковчежцы, коробочки, ставики со святыми мощами и т. п. Сверх того сохранялось более 600 старых и ветхих икон. В числе святыни наследственной находился золотой крест Петра чудотворца (моск. митр.), который всегда бывал на государе, когда он погружался в Иордан 1 августа.

Выше упомянуто, что в числе крестов, вкоторых молился царь Иван Васильевич, был зуб Онтипия Великого, кован серебром[143]. Св. Антипий почитался как исцелитель от зубной боли. Царь Алексей Михайлович хаживал иногда на богомолье к Антипию, что у Колымажного двора, особенно в годовой праздник 11 апреля. В 1646 г., августа 30-го, как государь ходил туда молиться, куплены в Серебряном ряду два зубка серебряных за 3 алт. 2 денги и положены к чудотворцу Антипе. Царицы нередко поднимали чудотворный образ Антипия к себе в хоромы и служили ему молебны.

На других стенах Крестовой, над окнами и над дверьми, ставились иконы в малых иконостасцах, или киотах. Так, в 1685 г., в хоромы царицы Натальи Кирилловны велено сделать и позолотить к 15 иконам пять иконостасцев. В иных местах ставились молитвы, писанные уставным письмом на бумаге или на раскрашенных досках, вставленных в золоченые рамки. У местных икон, Спасовой и Богородичной, писаны были таким же письмом тропари и кондаки. Так, в 1676 г., живописец Ив. Салтанов выкрасил две доски к молитвам в хоромы государю; в 1677 г. словописец Поликарп Фомин написал в хоромы государю молитву чудотворцу Алексею, да к Спасову и Богородичну образам тропари и кондаки уставным письмом. В том же 1677 г. живописец Ив. Безмин золотил к в. государю в деревянные новые хоромы три круга деревянных резных больших, да два киота образных, да четыре рамы к тропарям московским святителям.

Пред иконами, по обычаю, теплились неугасимые лампады, а при совершении молитв и служб горели восковые свечи в больших и малых образных подсвечниках, или шенданах, медных, литых, ввертных, которые ввертывались в иконостасе пред каждою иконою. В обыкновенное время свечи горели простые, а по праздникам, особенно на Святой, фигурные зеленые и красные, составляемые из окрашенного воска, или расписанные красками, обыкновенно киноварью и суриком, также густо вызолоченные или высеребренные. Так в 1682 г. велено сделать свеч в хоромы, к дням Страстей Христовых да к Светлому Христову Воскресенью: 100 свеч золоченых, 100 красных, 100 зеленых, 100 черных, да 50 пальм, да из ярого воску белого 10 свеч. В 1685 г. к празднику Донской Богородицы сделано свеч: 100 гладких красных, 100 гладких зеленых, 30 аспидных, 30 красных граненых, 30 граненых зеленых, 50 золоченых, 12 свеч к местным иконам.

Пред иконостасом стояли книжные налои для чтения, глухие или разгибные, украшенные резьбою, золоченьем и расписанные красками, глухие со скобками по бокам для подъему. В Крестовой царя Алексея Михайловича (1676 г.) стоял налой книжный резной из кости с вызолоченными и высеребренными железными скобами и пробоями, украшенными репьями. В 1677 г. живописец Ив. Салтанов писал и красками расписывал и золотил государю налой книжной. В 1660 г., в октябре, царевичу Алексею Алексеевичу вызолочен «налой деревянный, по сторонам орлы резные пластаные (двуглавые) золочены; стоит на львах золоченых». В 1666 г. в хоромы царевны Ирины Михайловны расписан «налой деревянный новый по золоту и серебру розными цветными краски». Налои бывали двойные и тройные. В 1684 г. расписаны два налоя липовых тройных зеленым аспидом царевне Екатерине Алексеевне и два таких же налоя царице Наталье Кирилловне. В 1687 г. в казне находился налой низенькой, в аршин, на орлах прорезных золоченых, доска покрыта бархатом червчатым.

При молебных поклонах употреблялись также поклонные скамейки или поклонные колодочки, обитые красным сукном с позументом или червчатым кизылбашским бархатом. На эти скамейки и колодочки клались земные поклоны.

В Крестовой, в числе разных богомольных предметов, не последнее место занимали четки и лестовицы, лесенки, «по которым кладутся поклоны». Лестовицы, или лествицы, бывали обыкновенно ременные, а иногда костяные, набранные по атласу. В 1680 г. «Спаса нового монастыря иеродиакон Макарий делал и набирал на атлас темно-лимоновой кости белые рыбьи великому государю лествицы». Четки бывали также ременные или снизывались из зерен деревянных, костяных, янтарных, каменных и т. п., на шелковых снурках или поцепках, с пронизками, промежками, прокладинами или прокладками из других мелких зерен, и с кистями. Иногда они набирались также на атласе или бархате. Изделием деревянных и костяных четок занимались дворцовые токари и делали их большею частию из кости рыбья зуба, моржовых клыков. Четки ременные и из рыбьего зуба особенно знамениты были соловецкие и кирилловские, также троицкие, и некоторых других монастырей. Много четок шелковых и деревянных привозили также в Москву и греческие старцы, отчего четки назывались греческими.

Более богатые четки из разных камней привозились из-за границы. Барберини (1565 г.), записывая, что нужно привезти в Москву для продажи, говорит между прочим: «В Венеции и в Милане есть разного сорта хрустальные четки, и с золотом и без золота, а также и из разных каменьев, и разного цвета и вида; всего этого нужно для Москвы». Наподобие таких четок делались четки и из рыбьей кости и раскрашивались под цвет каменьев. В 1680 г. в хоромы государю велено было сделать «десетеры четки из рыбьей кости и выкрасить их в разных красках против образца сердоликов и набрать их на отласех розными цветами».

В казне царя Михаила, в 1634 г., хранились: «Четки яшма зелена, сверху лал, кисть шелк червчат с золотом. Четки камень агат, ворворки [144] низаны жемчугом с канителью, кисть шелк червчат с золотом. Четки королек бел, прокладки яшма зелена, на верху арамот обнят золотом волоченым, ворворка низана жемчугом, кисть шелк червчет с золотом. Четки сличные, кисть шелк лазорев с золотом (взяты к государю в хоромы). Четки рыбей зуб, резные, на верху узол кафимской, ворворка золото пряденое, кисть шелк червчет с золотом. Четки рыбей зуб, ворворки низаны жемчугом, кисть шелк лазорев с золотом. Четки яшма зелена, прокладки хрустальные, на верху узолки золотные кафимские (государю челом ударил окольничий князь Алексей Михайлович Львов, взяты к государю в хоромы). Четки ентарные счетом 65, что государю челом ударил окольничий князь А. М. Львов. Тридцатеры четки монастырские рыбей зуб». В казне цариц хранились «четки серебряны с арамоты, ворворка низана, кисть золота».

Когда оканчивались молитвы или служба, то иконы, особенно местные, задергивались тафтяными завесами на колечках, для сохранения от пыли и всякие ради чистоты и вообще из благочестивого приличия или благочиния, не дозволявшего в жилой комнате в обыкновенное время, ввиду житейских дел, оставлять молебную святыню открытой. Так, в 1661 г., декабря 18-го, «в государеву Переднюю Избу к местным образом на завесы употреблено тафт пяти цветов: лазоревой 8 арш., светло-зеленой 6 арш. 7 верш., желтой 5 арш. 9 верш., червчатой 6 арш. 4 верш.; дымчатой 6 арш. 2 верш. и 50 колечек медных».

При Крестовых состояли на царском жалованье крестовые попы и крестовые дьяки, которые были обязаны в хоромах и в верховых церквах, переменяючись понедельно или беспеременно, читать, псалмы говорить, конархать и на крылосе петь, что называлось вообще служить у крестов. Кроме годовых денежных окладов, они получали праздничное, т. е. портище какой-либо материи на кафтан или такое же портище в приказ, т. е. по особой милости государя сверх положения. Они пользовались также некоторыми другими выгодами, какие доставляло им их приближение к государеву дворцу.

По праздникам, напр., их посылали к духовным властям со звом к царскому столу, за что они получали зватое, известную сумму денег или подарок, смотря по значению и достоинству приглашаемой власти. Вот челобитная крестовых дьяков, поданная в 1626 г. царю Михаилу, в которой они лучше расскажут, в чем дело. «Государю царю и вел. кн. Михаилу Федоровичу всеа Русии и государыне царице и вел. кн. Евдокее Лукьяновне бьют челом холопи ваши, крестовые дьяки Авдюшка Васильев, Ивашко Семенов, Гаврилко Парфеньев, Кирилко Григорьев. Дано, государи, ваше государское жалованье крестовым священником Афонасью да Ивану, кои с нами поют у тебя государыни царицы в хоромех, переменяючись по недельно, по камке. А в прошлом, государь, в 133 году дано им же по багрецу да по тафте по широкой, в приказ, а нам холопем вашим не дано. А мы у тебя государыни царицы в хоромех и в церкве чтем и псалмы говорим и конархаем и на крылосе поем без переменно, четыре человека. А как, государи, преж сего мы пели у тебя государя все вместе и нам холопем твоим по твоему государеву указу велено звать властей на Велик день и на Рождество Христово и на Благовещеньев день и на ваши государские именины; а ныне, государи, от нас тот зов отошел. Милосердые государь царь (т.) и государыня царица (т.) пожалуйте нас холопей своих для своего многолетнаго здравия против крестовых священников, по камке, женишкам нашим на летники…» Помета: 134 г. марта 20-го, государь пожаловал велел дать.

Церковно-служебные книги известны по своему содержанию. Упомянем об их наружном виде, какой существовал в царском обиходе. У царя Ивана Вас. в его крестовой и постельной казне находились: «Книга в десть на бумаге Потребник, в начале заставица писана золотом и красками, оболочен бараном красным, застежки меденыв замок. Книга в десть на бумаге Треодь Постная, в начале заставица прописана золотом с красками, оболочена бараном красным, жуки и застежки медены в замок». Так же описана Триодь Цветная; Стихараль (Стихирарь) был без заставицы. «Книга Евангелие тетр в десть на бумаге, заставицы писаны красками с золотом, а строки большие и слова начальные по Евангелистом писаны золотом, а пропись рядовая киноварем; оболочена бархатом червчатым гладким, бархат потерт; описка по полем красками с золотом, а на верхнем кругу подпись книги; без застежек. По смерти государя отдано в Архангел (в Архангельский собор) в придел ко гробу».

Кроме служебных книг, по которым читали и пели крестовые попы и дьяки, в Крестовой находились и так называемые Златоусты — сборники учительных слов, расположенных по дням всего года, так что на каждый день из них прочитывалось слово, иногда два, соответственных церковному значению дня или церковному празднеству в тот день. В архиве Оружейной палаты хранится под № 3 подобный Златоуст, другая половина, начинающаяся «с четверга после Всех Святых, первой недели», обозначенная в надписи: государыни царицы хоромная.

Само собою разумеется, что в числе необходимых книг в Крестовой комнате были и святцы. Такие святцы в 1629 г. написал государю книжный писец Юрий Евсеев.


Если в приемных комнатах останавливали особенное внимание богато убранные царские места (троны), составлявшие главнейший и самый видный предмет комнатного наряда и убранства, а в крестовых» такое же значение имел иконостас, — то в Спальной, или собственной Постельной комнате, первым предметом ее убранства была постеля, т. е. кровать со всем постельным убором.

Кровать древнего устройства соответствовала прямому значению этого слова и была в настоящем смысле кровом, вроде сени и шатра. Обыкновенно кровати устроивались из четырех столбиков стоячих,» аршина в три вышиною, которые назывались сохами, подобно тому как сохами же назывались в устройстве шатров и палаток столбики поддерживавшие шатровые полотна. В эти сохи вставлялись кроватные два бруса сторонних; в них укреплялись мостовые доски, составлявшие раму для постели; эта рама называлась постельником. В те же сохи укрепляли брус передний и брус малый для утверждения больших досок, застенков, или спинок кровати, в головах и в ногах. Вверху в сохи вставлялись четыре бруска верхних с маковками, для устройства неба, или подволоки, т. е. верхней покрышки; внизу вставлялись четыре бруска подножки или проножки. Весь этот станок укреплялся еще железными связями. Небо шилось из камки, а с верхних брусьев, составлявших небо, спускались обыкновенно завесы также камчатные с бахромою. Кроме завесов, в головах и в ногах кровати, у ее спинок привешивались золотные застенки, род драпировки. Так была устроена кровать царя Михаила Федоровича, в 1629 г., у которой все дерево украшено было резьбою и золочением; камчатные завесы и небо обшиты были золотным плетеным кружевом, застенки богато вышиты золотом и серебром с шелки и украшены золотыми кистями; на них шиты были травы и люди и звери.

Когда, с половины XVII века, во дворце появилась немецкая фигурная резьба, кровати, как и вся царская мебель, получили еще более роскошный вид. Их стали украшать коронами, венчавшими небо, или подволоку, гзымзами (карнизами) и шпренгелями, украшавшими ту же подволоку; яблоками, на верхних столбиках, и пуклями (род шара) на ногах. — Вся резьба по обыкновению золотилась, серебрилась и расписывалась красками. В августе 1676 г. царь Федор Алексеевич повелел сделать себе в хоромы «кровать деревянную резную большую на столпах с кровлею и с короною, розъемную, и позолотить и посеребрить месты (местами) и росписать розными цветными краски; а внутри стороны и постельник обить отласом червчатым с голунами серебряными и золотными и с бахрамами золотными ж и наслать бумагою хлопчатою».

В 1683 г. царевне Екатерине Алексеевне сделана «кровать полная против образцовой, ноги и столбы точеные, стороны гладкие, подволока ломанинная с подвесы, со гзымсом и с шпренгери и с яблоки точеными, и с орлы, в вышину совсем в 3 арш.»; ее выгрунтовали и вызолотили. В 1686 г. царевнам Марье и федосье к кроватям сделаны и позолочены двои рамы флемованные на постельник, 8 шпренгелей резных для подволок, или неба, да 9 столбиков столярских гладких. В том же году токари точили к большой резной кровати базы и каптели да к шести кроватям гладким столбы и ноги.

В 1699 г., в ноябре, сделана кровать царевичу Алексею Петровичу — столярская гладкая, в длину 2 3 /4 арш., в ширину 1 1 /2 арш., вышина совсем 3 арш. Шпренгель вырезан один в возглавии, другой на боковых сторонах и внизу кругом, по 6 вершков. Вся кровать обложена гладким дорожником и выглянцована; делали архитектурного дела мастер Георг Вилим-Дигенин да живописец Ян Тютюкорень.

Кроме золоченья и раскраски, кровати украшались иногда живописью. Так, у описанной кровати Алексея Петровича в возглавии и на подволоке было изображено «Видение креста и победа на Максентия». В подволоках иногда утверждалось даже зеркало, как было, напр., у одной из кроватей, принадлежавших князю Вас. Вас. Голицыну. Описание этих кроватей мы поместим здесь для сравнения с царскими. В числе отписных животов князя и его сына Алексея, взятых в 1690 г. за их опалу в царскую казну, находилось одиннадцать кроватей: «Кровать немецкая ореховая резная, с низу с четырех сторон и круг четырех столбов и под верхом подзор на ореховом дереве, резь сквозная, личины человеческия и птицы и травы. На кровате верх ореховой же резной, в средине зеркало круглое, круг зеркала резь, на верху четыре столба ореховых; ц. 150 р. Кровать с верхом немецкая ореховая на витых столбах; местами резано; на верхней доске персона, а в кровати испод и стороны обиты камкою осиновою немецкою на бумаге; ц. 100 р. Кровать резная золоченая со птицы, обито внутри отласом желтым, ц. 150 р. Кровать резная на четырех деревянных пуклях, а пукли во птичьих ногтях; кругом кровати верхние и исподние подзоры резные позолочены, а меж подзоров писано золотом и разцвечено краски, а в ней и (с) сторон настлано хлопчатою бумагою и обито рудо-желтою лапчатою камкою, ц. 80 руб. Кровать резная золоченая без верху подбито отласом желтым, ц. 35 р. Кровать столярная резная с верхом, по ней и по верху травы резные и писаны золотом и краски, ц. 25 р. Кровать столярная, в ней обито и по сторонам камкою рудо-желтою луданною, а с лица писано золотом и краски, ц. 15 р. Кровать без верху писана, а внутри испод и с сторон обито камкою цветною, кругом по камке голун серебреной небольшой прикреплен гвоздми медными, ц. 15 руб. Кровать столярная росписана краски и золотом, в средине обито камкою цветною китайскою, ц. 4 руб. Кровать походная разборная столярная, ремни обшито сукном красным, ц. 2 руб.»

Обосенно богатую кровать царь Алексей Мих. в 1662 г. отправил в дар персидскому шаху. Она описана следующим образом: «Кровать немецкаго дела цветная индейских черепах; по сторонам 4 столба черепашных, а на столбах верхи чеканные литые золоченые, а на середине столбов гофдоны литые гладкие золоченые. А около кровати в головах 10 столбчиков витые черепашные, а на них верхи чеканные литые золочены ж; а поддоны литые гладкие золоченые ж; а меж столбиков на середине и по сторонам разсвечено костьми и раковинами; да поверх и меж столбиков 10 болванцов литых золоченых да 3 болванца костяные резные; да поверх тех столбиков и в серединах закрепы литые чеканные золоченые; а в середине кровати позадь столбиков 4 стекла хрустальные; в ногах кровати в середине столбики черепашные витые, верхи на них чеканные золоченые, подцонцы золоченые ж; промеж дву столбиков 2 перилца костяные, а за ними 3 киотца, а в них 13 стекол хрустальных, а среднее стекло резное; поверх стекол внизу розсвечено золотом и костьми и раковинами и черепахою. А на верху киотцев перилца литые золоченые, позадь перилцев стеклы хрустальные. Верх кроватной черепашной с костьми и с раковинами на середине притчами (sic) раковины резными; да на том же верху перилца створные золоченые, меж столбчиков 34 стекла хрустальные, позадь столбчиков слюда; а на перилцах кровля черепашная местами вызолоченная, в середине стекло на 8 граней хрустальное, а круг стекла перилца золоченые; да вверху в середине стекло хрустальное. Да поверх кровати жена нага резная золочена, у ней в правой руке шпага, а в левой одежда; по углам на 4 яблоках 4 птицы крылатые золоченые. А среди тех птиц по сторонам 4 яблока золоченые, на них перье немецкое розных цветов. Под исподом кровати по углам по 4 льва золоченые. Той же кровати покров цветной розных шелков, чехол киндяшной красный». Кровать куплена у немца Ив. фансведена еще в 1659 г. за 2800 р. Овевидно, что эта была самая богатая и дорогая кровать в Москве в XVII ст., которая потому и назначена в дар персидскому шаху.

Если так богато устроивалась собственно кровать, то не с меньшим богатством убиралась и самая постеля, особенно в праздничных парадных случаях. Вот описание постели царя Михаила Федоровича, находившейся в его Постельной комнате в 1634 г.: «Постель большая (двуспальная) пуховая, наволока тафта желта, верхняя наволока полотняная бела полосата. Бумажник (тюфяк из хлопчатой бумаги, который всегда лежал под постелью), наволока тафта червчата, верхняя наволока полотняная ж полосата. Взголовье (длинная подушка во всю ширину постели) пуховое, наволока тафта червчата, верхняя наволока полотняная полосата. Две подушки пуховыя, наволочки куфтерныя желты, верхния наволочки полотняныя. Две подушечки пуховыя, наволочки отлас червчат. Одеяло камка кизылбашская по серебреной земле травы шолк гвоздичен, зелен, празелен, червчат; в травках листье золотное с розными шолки; грива (кайма) отлас золотной по зеленой земле полосы с белым да с червчатым шолком; испод и опушка горностайная. — Одеяло холодное камка кизылбашская цветная по белой земле листье золото в травах; грива отлас золотной по лазоревой земле; подкладка тафта лазорева. Под государевою большою постелью ковер цветной велик. У государевы ж большие постели две колодки сафьянные червчаты», которые обыкновенно приставлялись к кровати для влазенья на постель; они назывались постельными и приступными колодками[145].

Это была постель двуспальная. Обыкновенная или, так сказать, вседневная, односпальная постеля убиралась проще. Такая постель находилась в третьей государево комнате и описана следующим образом: постеля меньшая бумажная, наволока камка желта травная. Бумажник наволока куфтерная червчата. Взголовье пуховое наволока куфтерная червчата. Одеяло. Колодка сафьянная червчата [146].

Само собою разумеется, что постели парадные, которые выставлялись по случаю семейных празднеств, свадеб, родин, крестин и т. п., убирались гораздо богаче. Они до этих случаев сохранялись обыкновенно в казне государевой или царицыной Мастерской палаты. Следующее описание постели, принадлежавшей также царю Михаилу, даст нам понятие о подобных парадных постельных нарядах.

«Государевы постели стоят в государево Казне его государевы Мастерские Полаты: Постеля большая бумажная, наволока атлас турской двойной по серебряной земле круги золоты, в них шолк зелен, да в малых кружках шолк ал. Постеля пуховая, наволока атлас по червчатой земле опахала и травы золотные, в них шолк бел-таусинен-лазорев. Постеля пуховая, наволока цветная камка червчата-бела-желта-зелена, делана лучонками. Взголовье пуховое, наволока атлас турской двойной по серебряной земле круги золоты, в них шелк ал да зелен. Взголовье, на нем наволока атлас по червчатой земле опахала и травы золотные, в них шолк ал да таусинен. Взголовье бумажное, наволока цветная камка червчата бела-желта-зелена, деланы лучонками. Подушечка пуховая, наволока атлас червчат. Одеяло атлас золотной по лазоревой земле, грива низана жемчюгом по атласу по червчатому; в гриве ж каменья 17 лалов, да 24 яхонта лазоревы, 23 изумруда. Круг одеяла кайма низана жемчюгом по червчатому атласу без каменья. Тоеж постели два ковра цветные с золотом и серебром. Сукно багрецовое кровельное. Тех же постель две коровьи большие подволочены сукном красным плохим, сверху поволочены кожею красною. В них две простыни подстилочныя. Рундук обит бархатом червчатым» [147]. Парадные постели для сохранности и с кроватью покрывались чехлами из киндяку или другой подобной материи, или же покрывальными сукнами; обыкновенно же их сохраняли в коробьях постельных, или больших сундуках. Особые простые и парадные постели цариц, как равно царевен и царевичей, убирались подобным же образом. Вот описание постелей, хранившихся в Мастерской палате цариц Марьи Ильичны и Натальи Кирилловны и перенесенных туда, вероятно, по излишеству или как запасные, которые, впрочем, в большинстве предметов состоят из старых вещей царя Михаила.

«Постели: бумажная, на постеле наволока атлас по серебряной земле круги велики золоты, около кругов шолк зелен, меж кругов кружки невелики золоты ж, в кружках деревца шолк ал. Пуховая, на постеле наволока атлас по червчатой земле травы и опахалы золоты. Зголовье бумажные, наволока атлас золотной по серебряной земле. Зголовье пуховое, наволока атлас золотной по червчатой земле опахала и травы золоты. Постеля пуховая, наволока камка кармазин червчата-бела-желта-зелена, делано лученчаты. Зголовье пуховое наволока камка кармазин бела-червчата-желта-зелена, деланы лученчаты. Подушка — наволока атлас червчат. Две постели одна бумажная, другая пуховая, да два зголовья пуховые ж. На постелях и на зголовьях наволоки камка кармазин червчата-бела-желта-зелена, деланы лученчаты. Два ковра цветных с золотом да с серебром, да сукно кровельное багрецу червчатого, да две простыни. Рундук обит бархатом червчатым золотным, что ставитца у постели. Ковер турской делан золотом и серебром с шолки розными. Пять наволок подушечных золотных подложены кутнями. Две подушки бархат турской по червчатой земле, в средине кубы золоты да около репьи серебрены, в обводе шолк зелен да травки-рыбки».

Описание одеял и некоторых других нарядов для полноты мы помещаем в Материалах. Необходимо заметить, что постели и все предметы их убранства переходили, как большая часть платья, наследственно к детям и внукам, и поэтому сберегались иногда несколько десятков лет, хотя в подновленном и измененном виде, соответственно новым вкусам и потребностям, что можем видеть и из приведенного здесь описания.

Итак, почти все убранство Постельной комнаты, или Спальной, заключалось главным образом в постеле и, разумеется, в разных других предметах постельного обихода, о которых также необходимо сказать несколько слов. Прежде всего следует заметить, что в Спальной того времени мы не встречаем такого количества икон, какое очень часто можно встретить в теперешних спальнях, когда эти комнаты получили уже отчасти и значение Крестовых, совсем упраздненных у большинства даже зажиточных людей. В старину Постельная комната украшалась только поклонным крестом и иконою, стоявшими, по обычаю, в переднем углу, и крестом или небольшою иконою, которую ставили над входными дверьми. Так как утренняя и вечерняя молитвы совершались по обыкновению в Крестовой, то в Постельной и не требовалось целого иконостаса. Поклонный крест предпочитался, как сокрушитель всякой нечистой и вражьей силы, столько опасной во время ночного «пребывания», как «бич Божий бьющий беса», что нередко обозначалось и в монограммах на этом кресте.

В Постельной комнате хранилось необходимое белье и разные мелкие принадлежности мужского или женского убора. Белье в царском быту сохранялось всегда очень бережливо, к чему побуждали распространенные, можно сказать, всеобщие и глубокие верования в порчу, в колдовство и во всякое ведовство, от которого необходимо было уберегать себя самыми строгими мерами. Если случалось заметить что-либо чрезвычайное в порядке или относительно чистоты белья, то панический страх овладевал всеми, кто только был прикосновенен к этой статье царского обихода. Между тем это чрезвычайное представляло почти всегда самые обыкновенные вещи, делавшиеся, разумеется, очень чрезвычайными по суеверному настройству века. Так, в 1630 г., как упомянуто, царь Михаил указал отдать свои большие парадные постели, описанные нами выше, в царицыну Мастерскую палату. Когда стали их принимать, то было «осмотрено у одеяла, у большаго на гриве (род каймы) на правой стороне близко угла в двух местах проторчи (дирки) невелики, одна проторчь зашита, а другая не зашита». «Тогож часу начальник Царицыной Мастерской Полаты Фед. Степ. Стрешнев да постельничий государя Степ. Лукьян. Хрущев извещали о том государю и государь того одеяла в царицыных хоромах осматривал». Не знаем последствий этого дела, но обыкновенно бывало так, что поднимали поголовный розыск на всех, кто сколько-нибудь касался делу. Допрашивали тех, кто шил, напр., одеяло, кто сохранял его, кто убирал им постель и т. д. Приведем еще случай, хотя тоже, к сожалению, неполный, ибо конец дела вовсе утрачен.

«156 (1648) г. июля в 20-й день государь царь и в. к. Алексей Михайлович всея Руси указал Прокофью Федоровичу Соковнину да дьяку Петру Арбеневу сыскать и распросить княгиню Авдотью Коркодинову про свою государеву сорочку да государыни царицы и в. к. Марьи Ильичны про два чехла, кто тое сорочку и чехлы (из) мастериц делал, и как тое сорочку и чехлы отдавала делать мастерицам, осматривала ль; и в те поры, по ее осмотру, сорочка и чехлы целы ль были, и будет в те поры целы были, и как тое сорочку и чехлы мастерицы принесли к ней, отделав, и она осматривала ль? и того ж числа княгиня Авдотья Коркодинова распрашивана, а в распросе сказала: кроила де тое сорочку государеву боярыня Катерина Федоровна Милославская: а скроя тое сорочку, отдала ей, княгине Овдотье. И она де тое сорочку, приняв, осмотрила, и тое сорочки полотно было цело; а осмотря отдала делать новой мастерице Ирине Прасолове; и как де тое сорочку та Ирина сделала, и она де на той сорочке смотрила швов, а полотна не смотрила; и тое де сорочку, приняв у мастерицы, отослала для катанья в портомойню с мастерицею с Катериною Ходиною. И после де того на той сорочке, в портомойне портомая Алена Васильева…» (конца недостает). Вероятно, все дело состояло в том, что на полотне сорочки оказалась проторчь, т. е. дырка, или что-либо подобное, весьма смутившее начальство и самого государя, и по поводу неисправности изготовления, а еще более по подозрению, не было ли здесь какой порчи и умысла на государское здоровье.

Белье, или так называемая белая казна, — сорочки простые и нарядные, порты, поясы верхние и нижние, простыни, полотенца, утиральники, ширинки и т. п., — сохранялись всегда в кипарисных сундуках за собственною печатью государя или царицы; печать для вскрытия сундука отдавалась самому доверенному лицу, но обыкновенно в такой сундук ходила сама государыня. Самый сундук всегда одевался суконным чехлом. В описи царской казны 1611 г. находим: «Сундук кипарисной окован белым железом, а в нем царя Федоровские сорочки: 13 сорочек полотняных, нашивка торочковая; 11 порты. Сорочка да 4 порты миткалинные; две сорочки да двои порты безинные… Другой сундук кипарисной невелик, а в нем сорочки женские: сорочка тафта ала; сорочка тафта бела выбиваны звездки золотом; 2 сорочки тафта желта; сорочка полосата тафта бела да червчата; 2 сорочки тафта червчата, у одной рукава низаны жемчугом, а у другой шиты золотом; 8 поясков верхних и нижних шелковых; 6 сорочек мужских; 6 порты полотняных; 3 сорочки женских полотняных; 3 полотенца с золотом кисейных; утиральник белой; 3 волосники с ошивками везены золотом и серебром; 2 ставика немецкие с белилы; 14 ширинок шиты золотом и серебром и шолки; 29 полок шитых и браных; 3 волосники золото с серебром; волосник серебрен; 64 волосники золотных; 2 ширинки тафтяных с золотыми кистьми; 60 ширинок таких же, что государю челом ударили боярыни после свадьбы; сорочка полотняна нарядная полосата, нашивки и пояски — червчат шолк с золотом; три сорочки нарядных полотняных гладких, нашивка и пояски червчат шолк с золотом; 10 простынь коленных, безинных и полотняных. Коробъя, а в ней: 7 полок; пояс шелковый; 17 сорочек полотняных женских; сорочка кисейная; сорочка кушачная полосатая; сорочка тафта червчата; 2 сорочки мужских нарядных; 3 порты тафтяны». Упомянем, кстати, что отставное белье обыкновенно раздавалось в тюрьмы тюремным сидельцам. Так, в 1630 г., развезены по тюрьмам отставные простыни в двух коробьях.

Весьма любопытные подробности об изготовлении царского белья и вообще о расходовании царской белой казны находим в сохранившихся записях о расходе полотен «на Государевы дела» за 1583–1587 гг., изданных нами в «Материалах для истории, археологии и статистики города Москвы», ч. I, стб. 1201–1223. Здесь между прочим встречаем некоторые приснопамятные дворцовые обычаи, по которым: 1. Каждый год в годовщины памяти по отце Грозного, вел. кн. Василии Ивановиче, декабря 4-го, по самом Грозном-царе Иване Вас., марта 19-го, и по его сыне, царевиче Иване Ивановиче, 21 ноября, раздавались из дворца нищим старцам сшитые дворцовыми швеями полотняные рубашки и ширинки (платки), сто рубашек и ширинок по Василии Ив., двести по царе Иване Вас. и двести по царевиче Иване Ив. 2. Каждый год в день Семика, когда, по обычаю, совершалось общее погребение «странным», в Убогих Дом, где находилась общая могила, посылались из дворца сшитые полотняные покровы к погребению умерших. В XVII ст. на это дело выдавались целые полотна. Так в 1652 г., июня 3-го, из Мастерской царицыной палаты взял Тиунской избы подьячий Кирилла Григорьев 12 полотен, к Убогих Дому на погребенье. Упомянутые записи значительно дополняют наше исследование о белой казне в книге «Домашний быт цариц», стр. 671. Материалы № 108–112.

В Спальной же, а может быть, и в других комнатах, находившихся подле и соответствовавших теперешней уборной, в сундучках, скрынях, ящиках, ларцах или шкатунах хранились также и все уборные принадлежности. Так как стенные зеркала особенно до половины XVII ст. не были еще в большом употреблении, то при убираньи большею частию употреблялись зеркала малые ручные, хранившиеся в особых ларцах с гребнями. Круглые или четыреугольные, эти зеркала вставлялись в рамки, или обода, деревянные золоченые или обтянутые бархатом, червчатым, вишневым, также камкою жарких цветов, на хлопчатой бумаге или басменною золоченою и серебрёною с красками кожею. Нередко их ставили в серебряную или золотую оправу. Устроивали их также в виде складней с затворками. Этого требовал даже обычай, признававший открытое зеркало чем-то греховным, и потому уборные зеркала, как и стенные, обыкновенно бывали закрытыми; первые хранились во влагалищах, или футлярах, или же под створками, а вторые, как мы уже видели, завешивались особыми зеркальными завесами.

Особенно богаты были по украшениям зеркала турецкие, которые подносились царицам в дар от приезжих с Востока иноземцев, послов и купцов. Они были круглые, семигранные, также четыреугольные створчатые, иногда, особенно круглые с рукоятями, в золотом станке, осыпанном дорогими каменьями, алмазами, яхонтами, изумрудами, бирюзою и др. [148] До сих пор мы говорили о зеркалах хрустальных, к числу которых можно отнести и брусики хрустальные в зеркала место, устроиваемые, вероятно, на черной какой-либо подкладке и заменявшие таким образом собственно зеркальные стекла. По свидетельству Барберини, еще в половине XVI ст., в Москве продавались превосходные хрустальные зеркала, но не в большом количестве. Кроме того, бывали зеркала булатные, или укладные. Так, в числе царских вещей, описанных в 1611 г. на продажу для уплаты жалованья польским войскам, находились между прочим: «…зеркало булатное обделано канютелью и зеркало булатное обделано серебром с раковинами». У царя Федора Алексеевича также находим булатное, или железное укладное, зеркало, в посеребренных рамах, которое в 1676 г. велено было вычистить и в лицо поставить, т. е. отшлифовать, для чего употреблено английское олово, камень кровавик и смола.

При уборном зеркале хранились гребни и гребенки, которые вырезывались из слоновой кости или из кости рыбья зуба, а также из кипариса. Кипарисные гребни продавались в торговых рядах. В 1624 г. к государю в хоромы было куплено шесть «гребеней кипарисных» по 5 алт. за гребень. Работою отличных костяных гребней славилась издревле Холмогорская сторона, откуда призывали мастеров и в царский дворец. Здесь они едва успевали удовлетворять ежедневной почти потребности в этих предметах, так что из дворца посылались иногда на Холмогоры особые заказы. Гребни и гребенки делались однозубчатые и двоезубчатые, т. е. с редкими и частыми зубьями, причем у гребней зубья располагались или только на одну сторону или на обе стороны, на одну частые, на другую редкие. Гребни бывали круглые или четыреугольные, иногда складные. Как гребни, так и гребенки редко бывали гладкие; большою частию по приличным местам их украшали резьбою или только по поверхности, или сквозною, почему они назывались прорезными. На гребенках по концам вырезывали птичьи или змеиные головки, или простые рожки. На гребнях вырезывали или прорезывали в травах птиц, зверей, клейма, личины и т. п. изображения. Величина тех и других, смотря по надобности, была различна, длиною в 4 и обыкновенное в 3 вершка, шириною около 2-х верш. Из богатых гребней упоминается у царя Михаила Федоровича: «гребень роговой сверху обложен яшмою, а в яшме врезано золото, а в золоте камышки, яхонты да изумруды. Государю челом ударил турецкий посол Тома Катакузин в 1630 году. Цена 10 рублей».

Во второй половине XVII ст. во дворце особенно славились гребенным мастерством холмогорцы братья Шешенины. Сначала из Холмогор в придворные мастера взяты были неволею гребенщики Семен да Евдоким Шешенины. С 1656 г. они находились в ведомстве Оружейного приказа. Особенно был искусен в своем деле Евдоким, костяных дел токарь, умевший резать по кости и по дереву всякие рези. Но 30 мая 1667 г. он помер, и оказалось, что это был в своем роде единственный мастер, после которого вдобавок не осталось и учеников. Тогда на его место был взят с Холмогор его двоюродный брат Ивашка Прокофьев Шешенин, который, однако ж, объяснил, что он с своим братом Ваською костяное дело делают гладью, а резного дела по кости никакого не режут и прорезных гребней не делают, и на вопрос: есть ли кто на Колмогорах мастерством против Евдокима Шешенина? — сказал, что «костяного дела мастер, который сам знаменит и по кости всякую резь режет и гребни прорезные делает, на Колмогорах только один человек, живет в посаде в тягле, Гришкою зовут, прозвище Носко, а иных людей такому мастерству, опроче его, никого нет». Была послана грамота на Холмогоры с указом, взять этого Носко для государевых дел в Оружейную палату; но нам неизвестно, что последовало по этому указу. Григорий Носко почему-то не попал в мастера Оружейной палаты, и лучшими мастерами остались упомянутые двоюродные братья Евдокима, Иван и Василий Шешенины, к которым потом поступил в ученики, в 1672 г., их младший брат Семен, выучившийся мастерству в три года и впоследствии тоже очень известный своими работами (М., № 114). Иван и Василий, хотя и определяли свою работу не слишком высоко, однако в то время и на родине они были единственными по своему искусству мастерами, потому что когда, в 1669 г., царь Алексей сделал было на Холмогорах нарочный заказ, чтоб изготовили тамошние мастера 10 статей шахмат, да 10 гребней прорезных добрым мастерством, а в рези б были у гребней травы и в травах птицы, — то холмогорцы — посадские люди — гребенщики Дениско Зубков с товарищи, 22 человека, ответили, что гребней сделать некому и николи они таких гребней не делывали, а делают гладким и простым мастерством, а такие резные гребни делывали Ивашка да Васка Прокофьевы, дети Шешенины, и они взяты к Москве. Шахматы делывали только трое, Дениско Зубков, Ив. Катеринин, Кирилко Саламатов, которые тогда и исполнили царский заказ. Известно, что костяное резное дело до сих пор процветает в тамошних местах.

Но вместе с холмогорцами в Оружейной палате работали и польские или белорусские мастера, именно из Витебска, из которых более. Других были искусны: Кирила Толкачев, Данила Кокотка, Иван Дракула, Самойло Богданов, Иван Никитин. Некоторые из них, Толкачев, Кокотка, в 1680 г. были отпущены по домам, быть может, за излишеством, потому что в генваре 1679 г. в дворцовые мастера поступил Анбурские земли иноземец, притом с 1666 г. капитан русского рейтарского строя, костяного токарного и янтарного и часового дела мастер Ив. Ив. Ган, или Яган Ган, с окладом жалованья по 50 р. в год. Он работал верховые дела беспрестанно, как выразился после десятилетней своей службы в 1689 г.

Работы всех упомянутых мастеров заключались в изготовлении в разные комнаты дворца гребней и гребенок, уховерток, четок, ароматников, черенков для ножей и вилок, также Шахматов, тавлей, саков (шашек), бирок и т. п. Многие изделия они резали и точили из слоновой кости, другие, различную посуду — кубки, братины, чарки, фляжки, роги, пороховницы и т. п. — из рыбьей кости, т. е. из моржовых клыков, из которой, как и из слоновой, делали даже и паникадила.

При гребнях употреблялись иногда и щети, щетки. В царской казне XVII ст. хранились: щетъ оправлена серебром; щетка черен серебряный.

Зеркала, гребни и гребенки были необходимыми предметами не только при уборе женском, но также и при мужском. К ним должно присовокупить еще мыло, которое в царском быту составлялось обыкновенно из разных душистых веществ. В 1628 г. к государеву мыльному составу потребовали из Аптекарского приказа золотник масла коричного, 2 зол. масла анисового, три чарки водки гуляфные (розовой воды). В 1629 г. к мыльному составу употреблено 2 зол. масла гвоздичного, 4 зол. масла анисового, 6 чарок водки свориборинные. В 1630 г. про государя в мыльный состав изошло пять чарок вина двойного с зельи. Кроме домашних составных мыл употреблялись и привозные покупные, напр., мыло индийское, халяпское, грецкое, и из русских костромское, нижегородское, простое.

Другие предметы уборного столика у государя хранились в готовальнях, монастырьках, описание которых мы поместили выше, также в связках, или же в особых ящиках.

Женские уборные принадлежности большею частию сохранялись также в ларцах, ящиках и шкатунах. В числе их находились: белильница, румянница, клеельница, суремница, ароматница, разные бочечки, тазики, чашечки с необходимыми по потребностям века снадобьями для украшения лица, волос и других частей тела. Белила и румяна употреблялись большею частию привозные, немецкие. Впрочем, известен был и румянец русский, кисейный, выделываемый на кисее из сандала. Он же назывался платеным. Покупали также румянец ступочный, или ступичной (бакан турский), лековой (леко — игральная кость, брусок, кубик), вероятно, иностранного привоза; платили ступичной и кисейной по 8 алтын за золотник, лековой и русский по алтыну. Белильницы и румянницы были небольшие коробочки, обшитые золотом и серебром, также низанные жемчугом, иногда серебряные, украшенные финифтью и каменьями. Такие же коробочки служили для клеельницы и суремницы, хранивших снадобья для подклейки и черненья бровей и вообще волос. При суремницах употреблялись спицы. В описи царской казны 1611 г. находим «две белиленки низаны жемчугом с кистьми. Белиленка шита золотом и серебром; три суремницы с спицами, низаны жемчугом; два ставика немецкие с белилы». У царицы Евдокии Лукьяновны, в числе уборных вещей было: «Зеркало хрустальное четвероугольно, станок серебрен, назади вырезан орел, станок весь золочен; во влагалище атласном цветном. Суремница низана жемчугом скатным с камушки, в средине по обе стороны низаны орлы мелким жемчугом с камушки и с блески; в конце у рукояти кисть золотная. Лопатка кругла, рукоять четвероугольна серебрена золочена. Белильница, румянница — серебрены золочены с чернью». В казне цариц хранились между прочим: «Суремница по атласу по червчатому низана жемчугом, в обводе жемчуг скатной, на стороне по 4 изумруда да по яхонтику по червчатому. Спица у суремницы и ворворка по атласу по червчатому обнизана жемчугом, у ворворки кисть золота. Белиленка серебрена с финифты с розными. Ароматница серебрена персидское дело сенчата, около ее в гнездах бирюзки да виниски мелкие». Разные ароматы и бальзамы, собственно духи и помады, изготовлялись в царской Аптеке и сберегались в ароматницах или ароматниках (флаконах) золотых, серебряных и костяных. В 1679 г., в декабре, царю Федору в хоромы сделано 12 ароматников одинаких, да два больших о шести мест, розвертные; в апреле 1680 г. еще шесть ароматников слоновой кости больших, четыре тройных, два одинаких; в августе деланы еще роматники розвертные осмерные, шестерные и тройные из рыбьей кости; в октябре — три роматника розными образцы; работал мастер костяного, янтарного и часового дела, немец Иван Ган. У царевны Софьи в 1684 г. была уборная «шкатула оправлена волоченым и сканым серебром, сделана из благоуханного дерева с зеркалом и с двемя ящики. В той же шкатуле ящик серебряной с камешки да блюдечко да малой ящик».

Кроме того, встречаем особые ящики, погребцы и шкатуны с разными скляничными сосудами и с фарфурными скляницами, наполненными разными водками, т. е. духами. Барберини (1565 г.), посылая на родину записку о вещах и разных предметах, которые требовались в Москве, пишет между прочим, что нужно привезти также «всяких душистых и хороших сортов вод в довольном количестве, на всякий случай; и таких же самых лучших мыл для умывания рук».

К уборным предметам мы отнесем и опахало. Оно устроивалось из перьев, или же было сгибное из атласа, харатии (пергамента) и других подобных предметов. У царицы Евдокии Лукьяновны между прочим были опахала: опахало перье павино, в середке у опахала дерево писано золотом, а в дереве зеркало; пониже зеркала обогнуто участком золотным; черен у опахала дерево черно, по концам кость рыбий зуб с щедрою (1630 г.). У царевны Ирины находим два опахала невелики, перье струцово, черены меденые, поверх черенов по закрепкам навожено финифты. Опахало, перье струцово, с зеркалом, черен деревянный с костьми (1629 г.). В 1686 г. сделано царевнам четыре опахала атласных, в том числе два червчатых, два желтых поменьше, для чего употреблено 14 арш. атласу, 14 листов бумаги александрийской писчей и 8 фунтов дерева немецкого чипрасу. Богато украшенные золотом и каменьями, опахала привозимы были царицам в дар с Востока. Описание таких опахал мы помещаем в Материалах. Должно заметить, что опахала были в употреблении и на мужской половине царского дворца. У царя Михаила находим опахало деревянное, писано золотом да красками розными; нагалище у опахала сукно червчато багрец (1629 г.); опахальцо турское круглое, перье бело, червчато, черно; о середке зеркальцо; черен дерево индейское. Опахальцо турское кругло; перье бело, червчато; черен серебрен золочен, лопастка с финифты. Опахало харатейное сгибное, писано красками в дереве (1634 г.). В 1671 г. царевичам Федору и Ивану отпущено в поход в село Преображенское два опахала атласные червчаты. Подобные атласные опахала царю подносили обыкновенно к празднику Пасхи как свое изделие мастера Оружейной палаты.

Не должно забыть также, что в спальнях ставились, смотря по надобности, будильники, или часы с будильником. У царя Алексея, когда еще он был царевичем, в спальной был «будильник на стоянце меденом, наверху немчин с копьем» (1642 г.). У царевича Ивана Михайловича были «часы боевые с будильником и с дробным перечасьем медные прорезные теремчаты позолочены четвероугольны с дву сторон стекла вставлены хрустальные круглые; на поддоне деревянном черном, у поддона 4 подножка медные луженые». (Присланы в дарех киевским митрополитом Петром Могилою, 1644 г. генв. 30-го).

Из опочивальней ближе всего перейти в мыленку, которую в наше время заменила ванна. Мыленка в древних царских хоромах помещалась или в подклетах или в одном ярусе с жилыми комнатами, отделяясь от них небольшим переходом и даже одними только сенями. В мыленку также вели особые сени, называвшиеся мовными, мыленными, передмыленьем (то же, что теперешний передбанник или сторожка во всенародных банях), где обыкновенно раздевались. В этих сенях у стен были лавки и стоял стол, накрытый обыкновенно красным сукном, на котором клали мовную стряпню, т. е. мовное платье, в том числе колпак и разные другие вещи, которые надобились во время мытья, напр., простыни, опахала тафтяные или бумажные, которыми обмахивались, когда, после паренья, становилось очень жарко.

Внутреннее устройство мыленки было таково: в углу стояла большая изразчатая печь с каменкою, или каменицею, наполненною «полевым круглым серым каменьем», крупным, который назывался спорником, и мелким, который назывался конопляным. Камень раскаливался посредством топки внизу каменки. И каменка, и эта топка закрывались железными заслонами. От печи по стене, до другого угла, устроивался полок с несколькими широкими ступенями для входа, как и в теперешних банях. Далее по стенам до самой двери тянулись обычные лавки. Мыленка освещалась двумя или тремя красными окнами с слюдяными оконницами, а место на полке — волоковыми. Обыкновенный наряд мыленки был такой же, как и других комнат. Двери и окна со вставнями и втулками обивались красным сукном по полстям, или войлоку, с употреблением по надобности красного сафьяна и зеленых ремней для обивки двери. Оконный и дверной прибор был железный луженый. Окна завешивались суконными или тафтяными завесами. В переднем углу мыленки всегда стояла икона и поклонный крест. Так, в 1692 г., в мыленку царевен меньших выменен был образ Богородицы и медный крест — поклонный.

Когда мыльня топилась, т. е. изготовлялась для мытья, то посреди нее ставили две липовые площадки (род чанов или кадей ушата в четыре), из которых в одной держали горячую, в другой — холодную воду. Воду носили в липовых изварах (род небольших ушатцев, или бадей), в ведрах и в шайках [149], наливали медными лужеными ковшами и кунганами, щелок держали в медных же луженых тазах. Квас, которым обливались, когда начинали париться [150], держали в туезах — больших берестяных бураках. Иногда квасом же поддавали пару, т. е. лили его в каменку на раскаленный камень спорник. Нередко для того же употреблялось и ячное пиво. Мылись большею частью на свежем душистом сене, которое покрывали, для удобства, полотном и даже набивали им подушку и тюфяки. Кроме того, на лавках, на полках и в других местах мыленки клались пучки душистых, полезных для здоровья трав и цветов, а на полу разбрасывался мелко нарубленный кустарник — можжевельник, что все вместе издавало весьма приятный запах. В течение 1699 г. в царские мыленки отпущено было с подмосковных лугов сена мягкого шестнадцать копен мерных с полукопною. Веники составляли также одну из самых необходимых вещей в мыленках: поэтому на всех крестьян подмосковных волостей положен был оброк вениками. В течение года обязывались доставить про царский обиход: крестьяне Гвоздинской волости 320 веников, Гуслицкой 500, Селинской 320, Гжельской 500, Загарской 320, Раменской 170, Куньевской 750, села Новорожественного 130; всего 3010 веников. Впрочем, не всегда этот оброк поставлялся натурою: крестьяне нередко платили мовным истопникам, вместо веников, деньгами, по 23 алтына 2 деньги за сотню. Для отдохновения после мытья и парки в мыленке стояли скамьи с подголовками, а на лавках клались иногда мовные постели. В 1670 г., в мае, в мыленку царя Алексея была сряжена мовная постеля из лебяжьего и гусиного пуху в камчатой желтой наволоке; в ней зголовье (подушка) в такой же наволоке и под постелю бумажник (матрац) в червчатой камчатной наволоке, набитый хлопчатою бумагою. В ночное время мыленка и мовные сени освещались слюдяными фонарями. Для стока из мыленки ненужной воды проводились желоба, а если мыльня находилась в верхнем этаже хором, то пол в ней и по стенам до лавок выстилали свинцовыми досками, которые по швам спаивались.


Примечания:



1

Зап. Рус. Археолог. о-ва. Новая сер. 1896. Т. 9, вып. 1. Тр. отд. славян, и рус. археологии. Кн. 2. С. 371, 711.



8

Там же. Т. 1. С. 73; Т. 2. С. 24, 28; Т. 3. С. 2. Царственный летописец… Спб., 1772. С. 57.



9

ПСРЛ. Т. 1. С. 99; Т. 2. С. 81.



10

Русский ист. сб. 1838. Т. 3, кн. 1. С. 24; см. также: Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 5, Стб. 70, 85.



11

Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 5. Стб. 249.



12

ПСРЛ. Спб., 1859. Т. 8. С. 77.



13

Памятники дипломатических сношений… I, 10, 30, 34; Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 6. Стб. 48, 103 и 347; Летописец (Устюжский). М., 1781. С. 170.



14

Памятники дипломатических сношений… I, 10, 30, 34; Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 6. Стб. 48, 103 и 347; Летописец (Устюжский). М., 1781. С. 170.



15

ПСРЛ. Спб., 1841. Т. 3. С. 160, 164.



83

Когда в 1752–1753 гг. палаты Средняя Золотая, Столовая и Ответная, с принадлежащими к ним покоями, были разобраны для постройки на их месте нового дворца, то с кровли Золотой палаты было снято 720 пудов 21 1 /2 ф. медных листов и разных подзорных и других украшений, именно: листов 1858, полулистов больших и малых 112, резаных в четверть листа 21, угольников 252, слуховое дверцо 1, спусков длинных в аршин и в полтора аршина 30, гвоздей заклепных 18 1 /2 ф., подзорных штук с надписью словами (с Золотой палаты) 63, подзорных штук росписных травами 54, мелких разных штук 3 п. 32 1 /2 ф. Сверх того, в числе железа: конь ломаный и конь целый, с флюгеров. Медь была отправлена в С.-Петербург «для обивания в Воскресенском Новодевиче монастыре на церквах глав». Впрочем, за доставленный материал монастырь заплатил деньги. Железо, 200 пуд, отдано в Донской московский монастырь на кровлю построенной там колокольни и тоже в цену, впрочем, со сбавкою, яко за железо старое. Относительно подзорных медных штук с надписью словами, собранных с карниза Золотой палаты, заметим, что в мае 1753 г., во время присутствия двора в Москве, барон Черкасов полюбопытствовал было эту надпись видеть, между тем как она, собранная литера под литеру, была уже отправлена в Петербург вместе с прочею медью. По этому случаю заведовавший кремлевскими постройками генерал Давыдов ответил, что «оная палата строена, как та надпись значит, при царе Иоанне Васильевиче», и поспешил уведомить генерала Фермера, в Петербурге, чтоб «оную надпись там приказать отыскать и никуда в дело ее не употреблять, понеже может быть оная спрошена будет сюда (т. е. в Москву); а оная надпись была вокруг той палаты по карнизам». Фермер при письме от 3 июня 1753 г. прислал точную копию надписи, известив при том, что листы с той надписью в дело употребляться не будут. (Дела Гоф-интендантской конторы.)



84

"Расходные книги Казенного приказа в Арх. Оружейной палаты, № 958.



85

Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, изд. Н. Калачовым. М., 1854. Отд. V. С. 33.



86

Именем фрящины, ни всему вероятию, предки наши исключительно обозначали лишь тот род травных украшений, который в это время господствовал в Италии, откуда перенесен и к нам. Травы, узоры, цветы, листва, всякие детали этого рода отличаются особенным присутствием узорочных, травных форм античной, особенно римский древности, возрождение которой в Италии относится к этой же славной для искусства эпохе. К нам, конечно, принесены были не какие-либо высокохудожественные создания тогдашних великих мастеров, а, так сказать. обычные, рядовые, повседневные формы тогдашних украшений, во вкусе этого Возрождения. По характеру эти травы значительно отличаются от трав византийских, а также и от северных, или готических.



87

Дела Дворцовых приказов, XVII столетие, в Арх. Оружейной палаты.



88

Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы Ч. 1 С. 1287, 1302.



89

Выходы государей царей… С. 379.



90

ДАИ. Т. 1. С. 144. В то же время вызывались из Новгорода и серебряные мастера. И тогда же (1556 г. февр. 9-го) царь приказывал отыскивать и выслать в Москву на образец, на помост к Устретенью, камень розными цветы: железница, голубица и красный и лицо на нем наложить, т. е. выполировать, подобием как был устроен помост в новг. Софийском соборе и в Благовещении возле Аркажа монастыря, ibid (С. 148).



91

Сказания современников о Димитрии Самозванце. Спб., 1834. Ч. 4. С. 23; Расходные книги Казенного приказа 7123 г., № 895.



92

Цениною прежде назывался фаянс, покрытый синею поливою; от этого и синие изразцы, в отличие от зеленых, назывались целинными, хотя состав поливы на тех и других был совершенно одинаков и разнился только цветом. См. наше «Историческое обозрение финифтяного и ценинного дела в России» в «Записках Спб. Археологического общества» (1853. Т. 6. Отд. I).



93

Сказания современников о Димитрии Самозванце. Ч 4. С 23.



94

Там же. Ч. 5. С. 69.



95

В 1682 г. для наряда государевой Комнаты понадобилось на пол под сукно на подстилку холста ровного 200 аршин.



96

Выходы государей царей… С. 379.



97

Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 7. Стб. 28.



98

Чтения в Имп. о-ве истории и древностей российских 1847. № 3. Отд. II С. 7. См. также исследование об этой притче в «Исторических очерках русской народной словесности и искусства» Ф. И. Буслаева (Спб., 1861. Т. 2. С. 312).



99

ПСРЛ. т. 4. С. 304.



100

ПСРЛ. Т. 3. С. 250.



101

Попов А. Н. Изборник славянских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869. С. 183. Еще обстоятельнее о добрых обычаях Грозного-царя говорит летописная статья, обозначенная 7064 (1556) годом в Никоновской летописи (Т. 7. С. 259). По этой статье Карамзин сделал превосходный очерк добродетелей молодого царя, подтвердив его свидетельствами иностранных писателей (Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 9. Стб. 2).



102

Сказания современников о Димитрии Самозванце. Ч. 5. С. 68.



103

Для стенного письма палаты была составлена иконописцами сметная роспись, по которой требовалось для этой работы: иконописцев добрых мастеров 50 чел., середних 40 чел.; золота сусального красного 100000 листов, стенной лазори да празелени да вохры слизухи да черлени немецкой по 30 пуд, вохры грецкой 4 пуда, голубцу 15 пуд, зелени 5 пуд, бакану да яри виницейской по 3 фунта, киноварю 15 пуд, черлени псковской да вохры немецкой да черлени слизухи по 20 пуд, белил да мелу по 4 пуда, чернил копченых 300 кувшинов, чернил земляных 2 воза, олифы под золото 16 ведр, яри да сурику по 2 пуда, скипидару да нефти пуд, пшеницы доброй 10 четей (четвертей), клею карлуку 7 пуд, холста 200 аршин, губок грецких 50.



104

Оно возобновлялось несколько раз в XVII ст. и потом в 1796 г., к коронации императора Павла I.



105

В Расходной книге — Казенного приказа, 7170 года, именно сказано, что инженер и полковник Густав Декенпин «был у вымыслу Столовой Избы деревянной, у подволоки и у резных окон». № 1082 и 1020, Арх. Оружейной палаты.



106

Журн. М-ва народного просвещения 1837. Нояб. Отд. II. С. 377.



107

Приходо-расходная книга Оружейной палаты 7188 года, № 248.



108

В собрании древнерусских и византийских памятников иконописи, в Академии художеств, мы видели три иконы с таким же изображением души чистой, из которой одна имеет следующее надписание: «Душевная чистота яко невеста преукрашена всякими цветами, имея на главе венец царский и сияющ солнечными лучами; равна есть ангельскому существу, Души святии стоять у престола Господня». На иконе вверху изображен Спас Вседержитель; под ногами у него солнце; справа от него святая душа, слева ангел. Справа от Спасова образа стоит чистая душа, в женском образе, в царском одеянии, в венце, держа в правой руке чашу с цветами, знак ее красоты; а в левой — сосуд, из коего льется вода, обозначающая, без сомнения, слезы, ибо надпись говорит: «терние греховное слезами угаси». — Из уст писана красная черта — огонь, объясняемый надписью: «молитва же ее исходит из уст, аки огнь до небеси». Под ногами ее луна в виде черного шара, что надпись объясняет: «луна под ногами, пребысть выше небеси и солнца». Подле изображены лев, змий, дьявол, с означением в надписях: «постом и молитвою льва связа; смирением змия укроти; позавиде диавол доброте ее, паде пред нею». В углу изображена грешная душа тмою помрачена, в человеческом образе: сидит в темным месте, ожидает вечныя муки. В Историческом музее в Москве находится картина конца XVII ст., еще с большими подробностями воспроизводящая ту же притчу о Чистой Душе и, по всему вероятию, принадлежавшая дворцовым комнатам.



109

ПСРЛ. Т. 2. С. 72.



110

По Хронографу: «и на первом степени образ бяше телечь».



111

Книга III Царств. Гл. 10. Стб. 18–20.



112

Сказания современников о Димитрии Самозванце. Ч. 2. С. 38.



113

Там же. Ч. 4. С 22.



114

ДАИ. Т. 2. С. 209.



115

Журн. М-ва народного просвещения 1837. Нояб. Отд. II. С. 378.



116

Буслаев Ф. И. Историческая хрестоматия церковно-славянского и древнерусского языков. М., 1861. С. 1197.



117

"Сирин птица райская, песни поет царские», как свидетельствуют некоторые рукописные изображения этой птицы. В хронографах находится сказание, что «в царство Маврикиево… солнцу возсиявшу, явистася в реце Ниле два животна человекообразна, до пупа муж и жена, а от пупа птица. Муж красен переми и власы над-чермен: жене же лице и власы чермны, имяху ж оба сосца, без влас. Их же наричут сладкопеснивые сирины. Слышав же сих, человек, песни, аще не престают ноюще, весь пленяется мыслию и, вслед шествуя, умираше. И до девятого часа эпарх и вси людие зряще, чудяхуся; и паки в реку внидоша». По этому сказанию, без сомнения, было составлено изображение этой птицы, довольно распространенное в XVII ст. и перенесенное потом на лубочную картинку с следующим надписанием: «Птица райская, зовомая сирин, глас ея в пении зело силен. На востоце в эдемском раю пребывает и всегда пение воспевает; праведным радость возвещает, которую Господь им обещает. Временно и на землю вылетает, райские песни распевает. Всяк человек, во плоти живя, не может слышати гласа ея; аще и услышит, то себя забывает и, слушая пения, тако умирает».



118

В старинных наших пасхалиях времена года олицетворяются следующим образом: «Весна наричется яко дева украшена красотою и добротою, сияюще чудне и преславне, яко дивитися всем зрящим доброты ея, любима бо и сладка всем, родится бо ся всяко животно в ней радости и веселия исполнено. Сицева есть весна. Лето же нарицается муж тих, богат и красен, питая многи чсловеки и смотря о своем дому, и любя дело прилежно, и без лености возстая заутра до вечера, и делая без покоя. И любя муж лето. Осень подобна жене уже старе и богате и многочадне, овогда дряхлующи и сетующи, овогда же радующися и всселящися, рекше иногда скудота плод земных и глад человеком, а иногда весела сущи, рекше ведрена и обильна плодом всем и тиха и безмятежна; в ней же жизнь человека. Зима же подобна жене мачехе злой и нестройной и не жалостливой, яре и не милостиве, егда милует, но и тогда казнит, егда добра, но и тогда знобит, подобно трясавице знобит, и гладом морит и мучит грех ради наших. Такова есть зима». (Рукопись Царского, ныне гр. Уварова, № 288). Может быть, эти или подобные олицетворения служили источником и для упомянутых нами аллегорических изображений. Кстати, упомянем, что по тогдашнему счету Весна продолжалась от Благовещения, 25 марта, до Рождества Иоанна Предтечи, 24 июня; Лето — до Зачатия Иоанна Предтечи, 23 сентября; Осень — до Рождества Христова, 25 Декабря; Зима — до Благовещения. В каждом времени считалось по 91 дни и по полчетверти часа.



119

Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 10. Стб. 130.



120

Книга Казенного приказа, взнос в хоромы, 7188 г. № 242. «А по ярлыку цена (зеркалу) пять рублев».



121

"184 (1676 г.) июля 12 сие зеркало из ободу вынято и вставлено в новый обод черный, и подано ко государыне царице в хоромы, а обод подан ко государю царевичу Петру Алексеевичу в хоромы, на потешки».



122

Вот несколько имен русских мастеров и учеников живописного дела, упоминаемых в это время по случаю разных дворцовых работ: Василий Познанский, Кипреян Умбрановский, Ерофей Елина, Лука Смольянинов, Григорий Одольской, Семен Лисицкой, Борис Давыдов, Михайло Чоглоков, Алексей Филиппов, Герасим Костоусов, Гаврило Бельков, Михайло Селиверстов, Леонтий Чулков, Петр Тропарев и мн. др.



123

В 1682 г., в марте, истопник Семен Золотой был послан в Преображенское, в Покровское, в Измайлово, — «а велено ему обыскать в государевых хоромех пяти чуфств, писаны на полотнах живописным письмом», которых, однако же, не было там найдено.



124

"Княжой боярин да соцкой тое воды досмотрели, да и на луб выписали и перед осподою положили, да и велись по лубу» (Правая грамота 1483 г. в Актах юридических. С. 3). См. нашу «Заметку о памятниках простонародной литературы» (Библиогр. зап. 1892. № 2. Стб. 79–83).



125

Краткое известие о Русской торговле, каким образом оная производилась чрез всю Россию в 1674 году. Спб., 1820. С. 183.



126

временник Моск. о-ва истории и древностей российских 1852. Кн. 15. С. 114.



127

Книга Приходо-расходная Оружейной палаты 7186 г., № 237.



128

Карамзин Н. М. Указ соч. Т. 8. Стб. 152, 458.



129

Памятники дипломатических и торговых сношений… Спб., 1892. Т. 2. С. 95.



130

Эти часы, после, в 1605 г., поднесены были от Лжедимитрия в дар Марине Мнишек по случаю обручения. Их признали в Польше удивительными.



131

Памятники дипломатических и торговых сношений… Т. 2. С. 492, 518. В боярском быту, в начале XVII ст., у князя Дмитрия Ивановича Шуйского упоминаются также «часы боевые с игрой, влагалище золочено». (Акты исторические. Т. 2. № 340).



132

Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. 10. Стб. 130.



133

Временник Моск. о-ва истории и древностей российских. 1853. Кн. 16. Смесь С. 21.



134

Там же. С. 23; Арх. Оружейной палаты, № 756.



135

Простые свечи делались по 24 на фунт; ручные в один фунт свеча.



136

"Российский магазин» Федора Туманского. Спб., 1792. Т. 1.



137

Рихтер В. М. История медицины в России. М., 1820. Ч. 2. С. 177, 179, 195–199, 208.



138

Памятники дипломатических и торговых сношений… Спб., 1890. Т. 1. С. 30.



139

Там же. Т. 2. С. 518.



140

Местными они назывались оттого, что ставились на стене в особо устроенных местах вроде киотов.



141

Принадлежность икон какому-либо лицу обозначалась выражением, моление такого-то, напр.: икона государева моленья, государынина моленья, образ Спасов государыни царицы моленья и т. п.



142

Временник Моск. о-ва истории и древностей российских. 1850. Кн. 7. С. 5.



143

"А на нем сорочка бархат червчат сажен жемчугом. И помечено у той статьи: писан со кресты, в которых Государь молитца». Этот зуб царь Иван Вас. «отобрал на себя» из казны своего убиенного сына царевича Ивана Ивановича, в 1584 г. генваря 20-го, только за два месяца до своей кончины. Временник Моск. о-ва истории и древностей российских. Кн. 7. С. 26.



144

Ворворка (плетеница) — сплетенная верхняя часть кисти, где соединялись и укреплялись кистевые пряди. У золотых кистей ворворки почти всегда вынизывались жемчугом, а у шелковых плелись из золотого снурка.



145

Описанная постеля, хранившаяся по смерти царя в государевой Мастерской палате, 1648 г., генваря 25-го, была пожалована царем Алексеем своему дядьке Борису Ивановичу Морозову, по случаю его женитьбы на Анне Ильичне Милославской, родной сестре царицы Марии Ильичны.



146

Эта меньшая постеля в 1645 г., по смерти царя, была отдана его духовнику, благовещенскому протопопу Никите.



147

138 г., августа 10-го, государь указал се большие постели совсем и одеяло из своей государевы Мастерские палаты отдать в царицыну Мастерскую палату. И того ж числа отданы в царицыну Мастерскую палату Федору Степановичу Стрешневу да дьяку Сурьянину Тороканову, из Царицыны Золотые палаты, после празднеств рожения и крещения государыни царевны и вел. кн. Анны Михайловны. (Книга платью и всякой казне государевы Мастерския палаты, 7138–7141 гг., в Арх. Оружейной палаты, № 128).



148

Подробности о зеркалах уборных, а равно и о разных других предметах комнатного обихода и наряда помещены в Материалах, № 111–113.



149

1684 г., в августе, в село Коломенское в мыленку взято 2 кади липовых облых по 30 ведр, 2 кади по 20 ведр, четыре извары липовых же по 5 ведр, 20 ушатов, 20 гнезд ведр.



150

Обыкновение древнейшее, записанное на первых страницах нашей древнейшей летописи (ПСРЛ. Т. 1. С. 4).









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.