Онлайн библиотека PLAM.RU


В Римской школе

Маленький Публий проснулся в этот день очень рано. Шутка ли сказать: сегодня он первый раз пойдёт в школу. Ведь вчера он сам слышал, как отец говорил матери: «Ты, Семпрония, готова постоянно держать детей около себя. Ты хочешь, чтобы к Публию пригласили учителя на дом. Однако учёнейшие наставники считают, что школьное обучение для ребёнка полезнее, чем домашнее. Пусть привыкает к обществу других детей. Чего ты боишься?»

Публий слез с кровати и через всю спальню босиком направился к постели своего брата Гая.

Гай тоже не спал: у него на то были особые причины. Гаю исполнилось недавно 12 лет, и он посещал уже не начальную римскую школу, в которую собирались отдать семилетнего Публия, а грамматическую — среднюю. Гай был большим лентяем. Он даже мазал себе маслом глаза, чтобы казалось, что он болен, и чтобы родители позволили ему не ходить в школу. Он больше любил играть в мяч, чем учить уроки. Поэтому идти сегодня в школу совсем не казалось ему таким приятным делом, как маленькому Публию. Гай плохо выучил заданный ему отрывок из «Илиады» Гомера и знал, что сегодня в школе его обязательно ждёт порка. Об этом он и размышлял в тот момент, когда к нему подошёл Публий.

— А я сегодня в школу пойду! — радостно сообщил Публий, забираясь с ногами на кровать брата. — Отец сказал, что мне уже и навощённые дощечки для письма купили. Новенькие!

— Чему ты, букашка, радуешься? — презрительно глядя на малыша, спросил Гай. — Вот выдерут тебя розгой или палкой побьют в первый же день, тогда будешь знать…

— А мама говорит, что нашего старшего брата Луция никогда не секли и не наказывали! — возразил Публий. — Она говорит, что наказывают только лодырей и лентяев. А отец говорит, что когда Луцию будет 17 лет и он кончит высшую риторическую школу, где учат красноречию, философии и знанию законов, родители отпустят Луция в Афины или ещё в какой — нибудь город. Там он будет совершенствоваться во всех этих искусствах. Сколько он увидит интересного! Я тоже буду хорошо учиться и меня тоже не будут наказывать.

— Ну и убирайся с моей кровати! — сердито заявил Гай, сталкивая брата на пол.

— А про тебя отец говорит, что ты — лодырь и лентяй, — сказал Публий, уже стоя на полу.

— Поговори! Вот я тебе сейчас! — обозлился Гай, спрыгивая с постели.

Топот босых ног в спальне разбудил няньку — рабыню, приставленную смотреть за детьми.

За завтраком, когда дети сидели за отдельными столиками, отец сказал, что Публия отправят в начальную школу, которую содержал вольноотпущенник грек Герод.

— Правда, — сказал отец, — школа расположена довольно далеко — на форуме, и Герод берёт дорого за обучение: в четыре раза дороже, чем обычный учитель начальной школы. Но учит он хорошо: наш Луций учился в школе Герода, и у него прекрасный почерк.

— Действительно, — согласился дядя Марк, гостивший в эти дни у них, — даже в нашем богатом Риме обычно учителя получают очень низкую плату за свою работу. Все они страшно бедствуют. Их труд считается тяжёлым и неблагодарным. Герод составляет исключение. Это потому, что у него учатся главным образом дети состоятельных родителей.

Спустя некоторое время все три брата, Публий, Гай и Луций, под наблюдением специального раба — педагога, шли по направлению к форуму. Каждый из братьев нёс навощённые дощечки для письма в правой руке и капсу — цилиндрический футляр со свитками — подмышкой левой руки. Педагог нёс подарок, который родители каждого вновь поступающего в школу ученика обычно подносили учителю или хозяину школы. Публий знал, что, кроме подарка учителю, мать дала педагогу вкусное печенье: если Публий будет хорошо вести себя и прилежно учиться, он сможет получить это лакомство. Шли так быстро, что Публию иногда приходилось бежать рысцой, чтобы не отстать от братьев и педагога. Особенно трудно было угнаться за старшим братом. Луций, хотя ещё носивший детскую тогу с широкой красной каймой снизу и буллу — золотой футляр на цепочке, одевавшийся на шею, был не по летам стройный и сильный юноша. Сейчас, о чём — то задумавшись, он быстро шагал, крепко прижимая к себе свиток с сочинением Цицерона «Риторика». За ним, недовольно ворча под нос, следовал толстый Гай.

— Хорошо ещё, что теперь дни стали длиннее: рано становится светло, — бормотал он. — В короткие зимние дни уроки начинаются в такую рань, когда ещё совсем темно, и ученикам приходится таскать с собой в школу лампы. Отец скупится приставить к нам раба — капсария, как делают многие богатые родители, чтобы он носил наши сумки, лампы и дощечки для письма.

— Ты глупец! — возразил Луций, отвлечённый от своих размышлений ворчаньем брата. — Отец правильно считает: лучше лишний раб, обрабатывающий землю в нашем поместье, чем ещё один бездельник в городе.

Гай хотел что — то возразить, но, видя, что Луций начинает сердиться, решил промолчать.

В это время они подошли к одному из деревянных бараков — таберн, расположенных на форуме. Это и было помещение, которое арендовал Герод для своей школы. Публий удивился, узнав, что это некрасивое деревянное здание и есть та самая хорошая школа, в которой он будет учиться. Луций объяснил ему, что многие другие хозяева школ располагаются со своими учениками под простым навесом, а некоторые школы даже совершенно не имеют никакого помещения и часто уроки идут прямо под открытым небом, иногда на краю какого — нибудь старого рва в предместье города, иногда в поле, за городом, и только в дождливую погоду ищут какую — нибудь крышу.

— Это ничего не значит! — продолжал Луций. — Зато школ много, и подавляющее большинство свободных римлян грамотно. Со времени разрушения Карфагена римские караульные начальники дают часовым пропуск и отзыв в письменном виде: любой простой солдат умеет читать.

Пока раб — педагог разговаривал с учителем, Публий внимательно осматривался кругом. Первое, что бросалось в глаза в помещении школы, были невысокие подмостки, на которых стоял стул с изогнутой спинкой. Из рассказов Гая Публий знал, что это сидение учителя — кафедра. Радом с подмостками на полу стоял простой стул без спинки, на котором помещался помощник учителя. Дальше в глубине помещения, на табуретках, подставив под ноги маленькие скамеечки, сидело много мальчиков и девочек в возрасте от семи до двенадцати лет. Публий знал, что в Риме в начальной школе мальчики и девочки учились вместе. Многие ученики и ученицы что — то старательно писали, положив на колени навощённые дощечки, так как никаких столов в римских школах не было.

Наконец, педагог ушёл, уведя братьев, которым тоже надо было спешить на занятия, и маленький Публий остался один среди чужих. Учитель посадил его в группу самых младших учеников. Эта группа хором читала по складам, повторяя слова, вслед за одним из учеников. Как потом узнал Публий, во главе каждой группы стоял лучший ученик. Он всегда первым отвечал учителю, помогал отстающим товарищам, иногда даже заменял преподавателя. Ежемесячно для каждого ученика устраивалась проверочная работа, и тот, кто выполнял её лучше всех в группе, получал на этот месяц права и преимущества первого ученика. В некоторых школах лучшие ученики получали в награду интересные книги.

Когда кончили читать, помощник учителя позвал школьного раба — служителя и велел ему принести большие буквы, искусно вырезанные из слоновой кости. Ученики младшей группы должны были запомнить и изобразить эти буквы на своих навощённых дощечках. Тем, у кого буквы получались кривые и некрасивые, роздали металлические доски, в которых были прорезаны изображения букв. Ученики клали на дощечку для письма такую доску и через специальные прорези в доске острой палочкой обводили изображённые буквы. Когда металлическую доску убирали, на навощённой дощечке оказывалось красивое изображение буквы. Таким образом ученик приучался правильно и твёрдо держать палочку и почерк становился твёрже, вернее и красивее. Публий ещё дома заметил, что подаренная ему отцом острая палочка для письма — стиль — была не такая, как у взрослых. Взрослые писали железными палочками, а Публию подарили стиль из слоновой кости. Теперь, придя в школу, он увидел, что у всех детей точно такие же письменные принадлежности, как у него. Только позднее узнал Публий, что так делалось для того, чтобы дети случайно или в пылу ссоры не поранили себя острыми железками.

После урока письма стали считать по пальцам. Публий заметил, что старшая группа под руководством самого учителя тоже занимается счётом. Там у некоторых на коленях лежали римские счёты или абак, как их обычно называли. Все внимательно слушали учителя, который говорил: «В одном денарии четыре сестерция или шестнадцать ассов. Сколько медных ассов содержит в себе монета ценой в один сестерций? Скажи ты, сын Пизона!» Один из старших мальчиков поднялся и ответил: «В одном сестерции содержится четыре асса». — «Верно! — сказал учитель. — Если мы теперь прибавим к одному сестерцию ещё четыре асса, какую часть денария это составит?» — «Одну четверть», — подумав, ответил мальчик. — «Плохо! — заметил учитель. — Если ты и взрослым будешь так считать, тебе предстоит полное разорение». — «Половина денария!» — спохватился мальчик. — «Это лучше, — согласился учитель. — Смотри, считая деньги, никогда не ошибайся!»

В это время один из мальчиков стал шептать что — то на ухо своему соседу. В тот же миг палка — ферула, которую учитель в течение всех занятий держал в руках, обрушилась на спину нарушителя тишины. «Ну — ка! Давай сюда руки!» — говорит учитель. Мальчик покорно протягивает руки, и учитель больно хлещет по ним ферулой, приговаривая при этом: «Будешь знать, как вертеться, как шептаться с соседями!»

Публий очень испуган. Он вспоминает слова Гая: сейчас, наверно, и ему попадёт. От страха он начинает громко плакать. К нему подходит помощник учителя: «Ну, что ты плачешь, малыш? — обращается он к Публию. — Устал? Не понимаешь чего — нибудь?» Публий объясняет ему, что он боится и что он хочет домой. «Ну, ну! — говорит помощник учителя. — Нечего бояться: таких маленьких, как ты, у нас не наказывают». С этими словами он достаёт пряник — один из тех, которые прислала в школу мать Публия, и даёт его мальчику. Пряник вкусный, и Публий успокаивается. Школа опять начинает ему нравиться.

Жуя пряник, он смотрит по сторонам. Это очень интересно. В школу во время занятий часто заходят посторонние люди. Вот чей — то отец. Он сидит в стороне и внимательно слушает, как отвечает его сын. Две рабыни — гречанки, приведшие сюда девочек, сидят в углу и тихо о чём — то беседуют. Днём в школу зашёл какой — то важный человек в тоге с широкой красной каймой в сопровождении двух рабов. Послушал, как отвечают ученики, что объясняют учитель и его помощник, и ушёл. Публий знает — это эдил: у него на тоге внизу такая же красная кайма, как у детей, только шире. Этот эдил как — то зашёл к его отцу и в разговоре похвалил отца за чистоту улицы перед домом. Отец говорил, что эдилы разбирают споры, возникающие при торговых сделках, следят за чистотой и порядком, за снабжением города продовольствием, устраивают общественные игры и зрелища.

Было уже за полдень, когда кончились занятия. Братья, в сопровождении педагога, пришли за Публием, чтобы взять его домой. Из разговора братьев Публий узнал, что Гая сегодня в школе секли, так как он плохо выучил отрывок из «Илиады». Однако, несмотря на это, Гай был очень весел и оживлён. «У нас сегодня после занятий два старших ученика подрались! — рассказывал он. — Один Фавст — сын покойного диктатора Суллы, а другой — Гай Кассий Лонгин. Говорят, что их будет мирить сам Гней Помпей, покоритель Испании!» — «Из — за чего же они подрались?» — спросил Луций. — «Фавст стал хвастать, что его отец был диктатором, и говорил, что когда он вырастет, он также станет диктатором. Кассий, у которого отец всегда был сторонником республики, стал с ним спорить. Спор перешёл в драку, и Кассий избил Фавста. Так ему и надо: пусть не хвастается жестокостью и властолюбием своего отца». — «Кассий поступил правильно, — сказал Луций. — Но объясни мне, почему ты не хочешь учиться как следует? Сколько неприятностей ты доставляешь родителям! Недавно ты ухитрился разбить в школе мраморную таблицу с изображением подвигов Геракла, сегодня — высечен за то, что не хотел учить стихи Гомера. На днях я видел, как ты ел тмин и пил уксус, чтобы думали, что ты бледен от переутомления и выглядишь больным». — «Мне до смерти надоело сидеть в школе и зубрить уроки! — признался Гай. — Хорошо ещё, что скоро июль. Самое приятное для меня время — с июля по октябрь». — «Конечно! — иронически заметил Луций. — Лодыри больше всего любят каникулы!» — «Хорошо бывает также, — продолжал Гай, — во время мартовских праздников в честь богини мудрости Минервы и в декабре, во время праздника сатурналий (сатурналии — семидневные празднества по окончании полевых работ в честь бога Сатурна). Все школы закрыты на несколько дней, а ученики свободны. Я ужасно завидую взрослым: они всегда свободны». — «Не забудь, — сказал Луций, — что тот, кто ничему не выучился, никогда не сможет быть ни полководцем, ни государственным деятелем. Более того, он не сможет даже заработать себе на хлеб».

Гай задумался: может быть, Луций прав?

Когда они возвратились домой, мать спросила Публия, понравилось ли ему в школе. Мальчик уже забыл, как он испугался, когда учитель стал наказывать ученика. Он помнил только красивые изображения букв из слоновой кости, интересные круглые камешки на римских счётах, вкусный пряник, который дал ему добрый помощник учителя, и, не задумываясь, ответил на вопрос матери: «В школе очень хорошо! Мне очень понравилось!»

Когда ложились спать, Публий взял с собой в кровать свои письменные принадлежности, с которыми не хотел расстаться даже во сне. «Как хорошо, что завтра я опять пойду в школу!» — думал он, засыпая.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.