Онлайн библиотека PLAM.RU


  • IV. Политика национальной безопасности в 1940 г.
  • V. Развитие военно-политической ситуации с начала 1941 г.
  • VI. Финский батальон СС — индикатор внешнеполитического курса
  • VII. Германская активность весной 1941 г. укрепляет позиции Финляндии
  • 2. Развитие событий с весны 1940-го до весны 1941 гг.

    IV. Политика национальной безопасности в 1940 г.

    1. Безусловный нейтралитет после Зимней войны

    В конце Зимней войны Финляндия исходила из того, что с принятием предложенной западной помощи она оказалась бы вовлеченной в столкновение между великими державами без какой-либо надежды вовремя получить необходимое вооружение. Поэтому наша страна предпочла суровый Московский мир продолжению войны, которая не имела прочного фундамента. К тому же независимость уже была сохранена, ибо Советский Союз отказался от правительства Куусинена.

    Из этого принципиального решения следовало сделать несколько четких выводов. Поскольку в правительстве отсутствовало единодушие относительно заключенного мира — против него выступили аграрии Ниукканен и Ханнула, подавшие по этой причине в отставку, — было сформировано второе правительство Рюти, которому предстояло заняться восстановлением, обустройством переселенцев и другими крупными проблемами, связанными с заключением мира. Был заменен министр иностранных дел, а неугодный русским Таннер занял пост министра социального обеспечения. Строить отношения с Советским Союзом стремились на согласованной основе и с учетом интересов другой стороны.

    Переговоры о нейтралитете северных стран, начавшиеся еще до Зимней войны, продолжались своим чередом до тех пор, пока Швеция не выступила посредником в связи с прекращением войны. Своеобразной поддержкой Финляндии, если бы она согласилась на мир, стал осторожно обещанный оборонительный союз. Заявление министра иностранных дел Швеции Гюнтера о необходимости изучить возможности его заключения, которое он сделал во время своего выступления в парламенте 13 марта 1940 г., было положительно воспринято в Финляндии; Норвегия отнеслась к этой идее уже значительно сдержаннее. Поскольку ТАСС 20 марта официально заявило, а Молотов на следующий день по дипломатическим каналам сообщил Паасикиви о том, что СССР считает оборонительный союз северных стран направленным против его интересов, Советский Союз стал рассматриваться как его единственный противник. Постепенно, однако, обнаружилось, что Швеция в этом вопросе изначально занимала осторожную позицию, опасаясь того, что Финляндия может использовать оборонительный союз в собственных реваншистских целях. Германское нападение на Данию и Норвегию сразу же сняло вопрос с повестки дня. Финляндии пришлось искать поддержку иными способами.

    Характеризуя отношение Финляндии к Советскому Союзу после Зимней войны, можно привести цитату нашего посланника в Москве Паасикиви. Он писал Виттингу 30 июня 1940 г.:

    «Советский Союз не преминет использовать против нас силу, если проблемы не будут решены согласием. Это нам следует постоянно помнить. События в Прибалтике, Бессарабии и Северной Буковине являются тому свидетельством…» «Теперь наша единственная возможность — жить, строго следуя Московскому миру и пытаясь всеми средствами наладить сотрудничество и поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом, который территориально является нашим ближайшим соседом».

    Финляндия действительно точно следовала этим рекомендациям своего посланника вплоть до конца 1940 г.

    Особым фактором, оказывавшим влияние на развитие советско-финляндских отношений, являлись события в Прибалтике. Независимые, но предоставившие СССР осенью 1939 г. военные базы Эстония, Латвия и Литва получили 15–16 июня 1940 г. выдержанные в ультимативных тонах ноты, в которых требовалось создание в этих странах просоветских правительств. Это случилось 17–21 июня. Новые правительства левой ориентации организовали 14–15 июля в своих странах в большей или меньшей степени законные парламентские выборы, в ходе которых было сделано все, чтобы никто кроме депутатов-коммунистов не был избран. 21 июля парламенты объявили свои государства советскими республиками и на следующий день каждая из них обратилась с просьбой о включении в состав СССР. Верховный совет поддержал эти обращения 3–6 августа 1940 г. Никакого военного продвижения в эти страны более не требовалось. В тот момент, когда Германия была занята французской кампанией, Советский Союз успел реализовать права в зоне его собственных интересов, которые он получил от Германии на основе договоров августа-сентября 1939 г. и в результате отодвинул свои границы на значительное расстояние к западу. Долгое время в Советском Союзе в связи с этим говорилось о двух революциях. Первая — «антифашистская демократическая революция», которая привела к формированию народных правительств, состоялась в июне, вторая — «социалистическая революция» — в июле. Постепенно, однако, утвердилась концепция единой социалистической революции, согласно которой лишение буржуазных кругов общества избирательных прав уже тогда свидетельствовало о торжестве принципов пролетарской диктатуры.

    Известно, что финская армия в последней декаде июня 1940 г. из-за событий в Прибалтике некоторое время находилась в состоянии секретной повышенной боеготовности. Позднее генерал Олави Хухтала, который именно в эти дни был направлен в один из столичных районов страны для решения задач мобилизации, записал в своем дневнике: «Серьезная угроза войны». В закрытом обзоре прессы, составленном министерством иностранных дел от 27 июня 1940 г. отмечается, что стокгольмские газеты на протяжении всей недели муссируют слухи о достойном сожаления отношении Советского Союза к Финляндии и даже о его возможном нападении. Штаб военно-морских сил 29 июня составил сводку о действиях советского флота в дни балтийского кризиса. Но поскольку более никаких событий не произошло, повышенная боеготовность вооруженных сил страны была отменена также тихо, как и введена.

    Даже невежде было понятно, что события аналогичные прибалтийским могли ожидать и Финляндию. Паасикиви писал об этом министру иностранных дел 22 июля 1940 г.: «Судьба прибалтийских стран и способ, которым Эстония, Латвия и Литва были превращены в советские государства и подчинены советской империи, заставляют меня ночи напролет думать об этом серьезном деле».

    Ситуацию в значительной мере осложняла деятельность основанного весной 1940 г. «Финляндско-советского общества дружбы и мира», которое начало распространять слухи о советизации Финляндии и организовывать в крупных городах демонстрации и беспорядки. Проблема заключалась в том, что Общество официально поддерживалось Советским Союзом как в кремлевских коридорах власти, так и через его посольство в Хельсинки. Таким образом, общество действительно можно было уподобить своеобразному Троянскому коню, который мог стать опасным для нашей страны. В ряду этих же дипломатических акций стояло требование Молотова вывести Таннера из состава финляндского правительства.

    Кабинет Финляндии сделал то, что посчитал необходимым: с одной стороны он задержал восемь активистов Общества дружбы, обвиненных в противозаконных действиях, и потребовал в качестве условия его регистрации безупречного поведения всех его членов, среди которых не должно было быть несовершеннолетних. С другой — 16 августа 1940 г. Таннер вышел из правительства.

    Премьер-министр Рюти в своем радиообращении от 18 августа к населению страны попытался убедить слушателей в миролюбивом и добрососедском характере финляндско-советских отношений. Он среди прочего признал окончательный характер Московского договора и подчеркнул уступчивую позицию Финляндии по вопросам, обсуждавшимся после заключения мира: эвакуированное имущество из районов Карелии, демилитаризация Аландских островов, транзит через Ханко. Это выступление успокоило общественное мнение в Финляндии. Но в Кремле, к сожалению, как свидетельствует Паасикиви после своего разговора с Молотовым 22 августа, этого не произошло.

    Но европейская политическая ситуация, как мы увидим ниже, к тому моменту уже начала постепенно меняться в пользу Финляндии.

    2. Оккупация Норвегии весной 1940 г. меняет положение Финляндии

    Подоплека германской оккупации Норвегии лежала главным образом в сфере морской стратегии. Опыт первой мировой войны и военные игры последнего времени показали, что, при отсутствии у Германии далеко выдвинутых баз в Северной Атлантике, Англия способна своим мощными военно-морскими силами и обширным минированием запереть германский флот в Северном море. Известно, что гросс-адмирал Редер уже в 1937 г. мечтал о военно-морской базе в центральной или северной Норвегии. Договор с Советским Союзом в 1939 г. дал Германии лишь маленькую базу для подводных лодок «Basis Nordin» в заливе Литса к востоку от Петсамо, но обслуживание базы с кораблей или с необорудованного берега тундры было весьма затруднительным и недостаточным. Поэтому в военно-морских кругах Германии с ноября 1939 г. начали планировать завоевание Норвегии в ходе морской операции Везерюбунг, которая предоставила бы базы для распространения торговой войны на Атлантику с тем, чтобы перерезать жизненно важные морские коммуникации Англии. Одна из причин операции сводилась к обеспечению никелевых перевозок из Нарвика, хотя этим путем в Германию поставлялась лишь незначительная часть шведской никелевой руды.

    Операция против Норвегии началась поздней весной 9 апреля 1940 г., когда Зимняя война уже закончилась. Англия также готовила подобную акцию, но Германия ее несколько опередила. Германия быстро добилась успеха в южной Норвегии, но Нарвик удалось захватить лишь после тяжелых боев в начале июня месяца. Во время боев Финнмаркен в Северной Норвегии планировали превратить в нейтральную зону под военным контролем Швеции, но после одержанной немцами победы этот план остался неосуществленным. Какое-то время власть на севере находилась в руках сформированного в Осло прогерманского марионеточного правительства, но уже 15 июня Гитлер силами легких мобильных частей захватил и северную часть Финнмаркена.

    Развитие внешнеполитической обстановки после Зимней войны заставило германского посланника в Хельсинки Блюхера некоторое время опасаться того, что до сих пор нейтральная Финляндия сможет для обеспечения своей безопасности перейти на сторону западных союзников. От высокопоставленного финского чиновника 5 апреля 1940 г. он получил информацию о том, что английская операция против Норвегии начнется в течение ближайших трех дней. Высказывания министра иностранных дел Виттинга давали основание предполагать возможную смену внешнеполитической ориентации Финляндии. Пребывание с пропагандистскими целями бывшего (1918–1919 гг.) генерального консула Англии мистера Белла в Хельсинки, а также теплый прием, оказанный Рюти 7 апреля 1940 г. младшему госсекретарю английского МЭВа Чарльзу Хамброну, в свою очередь озаботили Блюхера. Из-за прохладных отношений с Германией Финляндия могла попытаться при английском содействии наладить свою торговлю через Северный Ледовитый океан.

    Опасения Блюхера относительно возможной смены финляндской ориентации сохранялись даже в момент начавшегося германского вторжения в Норвегию. Он писал об этой возможности в свое министерство иностранных дел 19 апреля. Видимо, финское правительство обдумывало вариант установления более тесных отношений с Западом. Но поскольку в таком случае вся торговля с Центральной Европой оказалась бы полностью парализованной, в экономическом плане страна попала бы из огня да в полымя. Всякие спекуляции о более масштабной западной торговле прекратились после того, как Англия 18 апреля 1940 г. заявила Рюти о прекращении ею всех торговых операций в Скандинавии до тех пор, пока в Норвегии продолжаются военные действия. Относительно быстрый поворот Финляндии (уже 26 апреля) во многом был обусловлен тем, что она могла лишь с разрешения Германии получить то вооружение — крайне необходимое финской армии, которое еще со времени Зимней войны застряло в норвежских портах.

    Борьба за Нарвик продолжалась с апреля до начала июня 1940 г. Оказавшиеся в трудном положении немецкие войска генерала Дитля (значительная часть 3 горной дивизии + военно-морские силы) спас неожиданный уход (4–8 июня 1940 г) превосходящих британских сил, вызванный положением на западном фронте. На следующий день вся Норвегия сдалась Германии. Продвигавшаяся с юга 2 горная дивизия находилась в тот момент еще в 130 км от Нарвика, но после впечатляющего броска через тундру (Операция Буффель) она 13 июня достигла цели. В середине июня последние части 3 горной дивизии прибыли на кораблях в Нарвик и далее в Тромсё, расположившись, таким образом, в непосредственной близости от западной границы Финляндии. С этого момента ее северным соседом была уже не маленькая нейтральная Норвегия, а мощная империя — Великая Германия.

    3. Осенние соглашения 1940 г. о транзите — свидетельства новой сбалансированной политики

    На пороге августа 1940 г. — во время резкого обострения восточного кризиса, вызванного финляндско-советским обществом мира и дружбы, а также деятельностью «поджигателей», — в Финляндию из многих источников поступали независимые друг от друга сведения о передвижении советских войск в непосредственной близости от наших границ. Паасикиви отмечал ухудшение политической атмосферы в Москве, находившиеся в ней американские военные говорили о том же самом. Шведы получили информацию об угрозе войны из советского посольства в Стокгольме, немцы — от своих военных атташе в Таллинне, Риге и Каунасе. В Германии не ограничились информацией, поступавшей по дипломатическим каналам, но и перепроверяли ее через более осведомленное руководство ОКВ. Финляндский главный штаб, получая сведения о ситуации на границе, был одного мнения с дипломатами. По инициативе Маннергейма 8 августа 1940 г. было созвано внеочередное заседание правительства Финляндии, которое, однако, не поддержало предложения маршала о введении частичной мобилизации. На финляндском направлении что-то все-таки происходило, и наше правительство в политическом плане делало все возможное для сохранения мира, в частности, как указывалось выше, В. Таннер — доверенное лицо социал-демократов — был принесен в жертву. До открытия российских архивов мы видимо не узнаем, имели ли эти слухи об угрозе войны под собой реальную почву, но несомненно одно — они оказали влияние на решения нашего руководства.

    В ходе процесса над виновниками войны и в ряде опубликованных биографий чрезмерно акцентирован эпизод, в ходе которого барон Эрнст Фабиан Вреде 18 августа привез Маннергейму на аэродром в Мальми письмо от Кивимяки, сообщавшем о приезде Фельтиенса. Из дневниковых записей майора Теря, отвечавшего за закупку оружия, видно, что об этом визите было известно в столичном «кружке Гильберта» (в среде поставщиков вооружения) уже 8 августа, т. е. за неделю до описываемой встречи. Здесь было заранее известно и положение Фельтиенса как руководителя четырехлетнего плана в голландской экономической зоне, и причина его приезда, связанная с покупкой оружия. Лишь планировавшийся транзит через Лапландию в Норвегию был полной неожиданностью. Признаки намечавшегося поворота отмечались и ранее. Важнейшим из них было заключенное в июне 1940 г. торговое соглашение, которое наделе развернуло финляндскую торговлю в сторону Германии и подвластных ей территорий. Поездка д-ра Вайсзауэра, представителя внешнеполитического ведомства национал-социалистической партии (Бюро Риббентропа) в Финляндию и его встреча с Рюти в конце июля 1940 г. свидетельствовали о том, что финны ожидают прояснения германо-советских отношений и с большим вниманием прислушиваются к заверениям Германии о ее новых симпатиях. Заявление генерала Томаса 9 августа об имеющемся у него обещании Геринга и Кейтеля поддержать поставку оружия в Финляндию еще раз указывало на предстоящее сближение с Германией.

    Об окончательном решении Берлина ясно заявить о повороте его собственной политики по отношению к Финляндии можно судить среди прочего также из того, что немцы объявили об этом находившейся в Германии финляндской торговой делегации примерно в то же время, что и Маннергейму. Райнер фон Фиандт в своих воспоминаниях живо описывает, что когда на приеме, устроенном Риббентропом 19 августа 1940 г., ему и Кивимяки сообщили о возобновлении Германией продажи оружия финнам, они вздохнули с облегчением. Известие о произошедшем повороте поступило в Финляндию, таким образом, по двум каналам, хотя сам этот факт некоторое время имел совершенно секретный характер.

    Предложение Фельтиенса, «особого посланника Германской империи», заключалось в следующем: Финляндия позволяет германским военно-воздушным силам совершать ограниченные полеты через Лапландию в северную Норвегию, которая была уже завоевана немцами и находившиеся там силы Люфтваффе проводили операции против английского флота в Северном Ледовитом океане. Финляндия в качестве ответного жеста Германии получает возможность закупать у нее необходимое ей оружие. На эту просьбу у нас согласились с легкостью и сразу же приступили к практическим шагам по ее реализации. Академик Эйно Ютиккала писал в связи с этим: «Для финнов оплата товара была столь же приятна, как и получение самого товара».

    Рождение соглашения прошло три этапа. Когда «внутренний круг» правительства Финляндии, так называемый военный кабинет (премьер-министр Рюти, министр иностранных дел Виттинг, военный министр Валден, а также не входившие в правительство Таннер и Маннергейм) дал свое согласие, Виттинг уже 19 августа 1940 г. телеграфировал Кивимяки условный пароль: «Да». Соответствующее сообщение Фельтиенса через фирму было отправлено Герингу. Полученная Кивимяки телеграмма была по сути дела своеобразным первым соглашением о транзите, официальным подтверждением согласия Финляндии на его предоставление. Не известно, беседовал ли Кивимяки об этом деле с военными кругами Германии, что само по себе вполне возможно, но во всяком случае министерство иностранных дел рейха предупреждало 30 августа о необходимости сохранения тайны по поводу поставок оружия и Кивимяки почти в смятении писал об этом Маннергейму 29 августа 1940 г.

    Для подготовки более широкого соглашения о воинском транзите с финской стороны был назначен отставной генерал-майор Пааво Талвела. Когда 21 августа Маннергейм пригласил его на обед для обсуждения данного вопроса, в политическом отношении все уже было предрешено. Талвела излагает данную новость «внутреннего круга» записью в своем дневнике: «Эта неделя стала судьбоносной для Финляндии. Именно в это время наш путь был повернут в сторону Германии».

    Талвела сразу же получил важное задание: отправиться в Германию для ведения переговоров о транзите. Уместно спросить, почему туда был направлен находившийся в отставке генерал, а не, к примеру, начальник главного штаба? Видимо по той причине, что в напряженной предвоенной обстановке августа месяца поездка высокого военного чина привлекла бы к себе повышенное внимание, чего безусловно стремились избежать как в Финляндии, так и в Германии. Гражданский статус Талвела позволял вести дело без особого шума, что собственно и произошло.

    Талвела и полковник М.К. Стивен побывали с представителями германских военно-воздушных сил как в Берлине, так и в Петсамо и продолжили после этого переговоры в Хельсинки. Здесь полковник Стивен и майор Окс подписали 12 сентября технический протокол о транзите. Достигли договоренности о том, что портами высадки войск будут Вааса и Оулу, что этапными пунктами германских частей становятся конечные железнодорожные станции Рованиеми и Ивало. Автоперевозки в Норвегию пройдут через Салмиярви, где финны при необходимости организуют новую паромную переправу. Все войска, насчитывавшие 5538 человек и 715 транспортных средств, прибудут тремя группами. Никакой информации о том, кто одобрил политическую сторону этого соглашения, документ не содержит. В силу своего рутинного характера он более не представлялся на утверждение главнокомандующим. Считалось, что в принципе вопрос был решен 19 августа 1940 г.

    В какой мере Гитлер в рассматриваемый период времени игнорировал собственное министерство иностранных дел и проводил важные решения в жизнь через военных (Геринг — Фельтиенс — Маннергейм) наилучшим образом свидетельствует заключение так называемого дипломатического соглашения о транзите. Узнав о том, что уже идет практическая подготовка к перевозкам через Лапландию, Кивимяки попросил у финляндского МИДа инструкции для официального оформления всего дела и ему 16 сентября в качестве образца прислали секретный документ о транзите через Порккала, подписанный декадой ранее с Советским Союзом. Когда Кивимяки предложил германскому министерству иностранных дел составить аналогичный договор с Финляндией, обнаружилось, что его руководство, выразив при этом крайнее недоумение, совершенно ничего не знает о деле. Получив необходимые разъяснения от военных и удостоверившись в реальности происходящего германское министерство иностранных дел, тем не менее, составило выдержанный в самых общих выражениях документ, который незамедлительно был подписан у Вейцзекера во второй половине дня 22 сентября 1940 г. Таким образом, официальное соглашение увидело свет уже после начала транзитных перевозок и выглядело как побочный продукт происходивших событий. Гитлер до последнего момента вел это дело по «военной линии», отстраняя от участия в нем своих дипломатов. Немецкий исследователь Уэбершэр отмечает, что данный эпизод является хорошим примером того, как военно-политические и стратегические расчеты Гитлера все более сказывались на внешней политике Германии, в осуществлении которой Риббентроп и его министерство постепенно теряли влияние.

    Поскольку соглашение о транзите рождалось столь необычным образом, вопрос о том, кто из руководителей Финляндии санкционировал его заключение, представляется весьма запутанным. У Фельтиенса «сложилось впечатление», что Рюти связывался по этому делу с уже больным президентом Каллио, проводившем летнее время в Култаранта, но прямых доказательств этого не обнаружено. Скорее всего, Рюти решил проблему транзита на основе своих полномочий премьер-министра, хотя на процессе по делу виновников войны он перекладывал эту ответственность на Маннергейма. Имеющая принципиальное значение дискуссия о том — правительство или главнокомандующий несут ответственность за подписанное соглашение — продолжается до сих пор. На основе сопоставления различных свидетельств можно сделать вывод, что ответственность за соглашение о транзите возлагается на политическое руководство Финляндии, а не на военных.

    Как известно, немецкие корабли с войсками прибыли в Ваасу уже 21 сентября, т. е. за день до подписания в Берлине официального дипломатического документа. И хотя некоторые инстанции в Финляндии, такие как министерство иностранных дел и таможенное управление, были оповещены заранее, многие — губернатор Ваасы, таможенный фискал, начальник полиции — пребывали в полном неведении. Когда последний спешно сообщил о «гостях» министру внутренних дел фон Борну, тот не имел об этом ни малейшего представления и лишь от Рюти узнал о том, что немцы имеют на пребывание в финских водах соответствующее разрешение. Правительство Финляндии в своем полном составе получило информацию об этом деле только 24 сентября. В ходе заседания критике подвергся не сам договор, а факт его сокрытия от министров. Слухи о прибытии немцев быстро распространились по всей стране, в связи с чем правительство 28 сентября сочло необходимым опубликовать в прессе официальное коммюнике. Итак, первый русский железнодорожный транзит через Ханко состоялся 25 сентября, немецкие морские перевозки в Лапландию несколькими днями ранее. Фактическая же договоренность о них, когда немцам с высокой инстанции ответили «Да», была достигнута уже 19 августа 1940 г. Формальности, правда, заняли затем много времени.

    Общественности не составило труда уяснить себе внешнеполитическое значение немецкого транзита: благодаря ему Финляндия перестала быть безразличной для Германии. Начавшиеся действительное крупные поставки вооружения (артиллерия, противотанковые и зенитные орудия, истребители) играли огромную роль в деле повышения обороноспособности финской армии. В зависимости от политических симпатий к транзиту и поставкам оружия относились или с восторгом, или сдержанно, или же безразлично.

    4. Планы союза со Швецией осенью 1940 г.

    Начиная с 1935 г. Финляндия в своей внешней политике следовала принципам так называемого Скандинавского нейтралитета. Ближайшим партнером являлась Швеция, с которой еще до войны был заключен не реализованный на практике договор о защите Аландских островов. Во время Зимней войны помощь нейтральной Швеции добровольцами и материальными поставками была весьма существенной, а после Московского мира стали говорить о прямом военном союзе северных стран Европы, который не состоялся в результате противодействия Советского Союза в марте 1940 г. Но идея не умерла. В июле 1940 г. министр иностранных дел Финляндии вновь зондировал почву, но шведское правительство не осмелилось отреагировать на эту инициативу из-за августовского кризиса, хотя и выказывало по отношению к ней определенную симпатию.

    В поддержку этого сотрудничества в Швеции стала выступать группа промышленников, офицеров и пишущих на политические темы журналистов, которые стали использовать псевдоним Decemviri («Десятка»). В ходе полемики обнаружилось, что всего их насчитывалось только пять человек: промышленник майор Сванте Полссон, друг Финляндии, сторонник скандинавской идеи; прогермански и антисоветски настроенный д-р философии Рютгер Ессен; сторонник германской ориентации генерал-майор Хьялмар Фальк; друг Финляндии полковник К.А. Братт, который постепенно сменил ориентацию на Германию, а также либерал и англофил майор Свен О. Викман, который, тем не менее, полагал, что победителем в войне окажется третий рейх. Они стремились к тому, чтобы при немецком благословении Швеция стала оказывать финнам более существенную поддержку. В августе Сванте Полссон пришел к мысли о том, что наиболее эффективно она может быть реализована только при заключении шведско-финляндской персональной унии. Оборонительный потенциал объединенного государства сумел бы обеспечить его безопасность как на восточных, так и на южных рубежах и предотвратить раздел Скандинавии наподобие Польши. Надеялись и на присоединение Норвегии после окончания войны. При этом сотрудничество с Германией рассматривалось как необходимая предпосылка реализации этого плана.

    Руководитель «Десятки» Сванте Полссон направил в августе 1940 г. соображения группы своему другу — промышленнику генералу Рудольфу Валдену, министру обороны Финляндии, который уже в том же месяце ознакомил с ними маршала Маннергейма и финское правительство. В сентябре председатель социал-демократической фракции финляндского парламента Вяйнё Хаккила и д-р Хенрик Рамсай (позднее министр иностранных дел) отправились в Стокгольм для установления необходимых контактов. Первый встречался с премьер-министром Пер Альбин Ханссоном и другими социал-демократическими руководителями (20 сентября), второй — с начальником генерального штаба генерал-майором Акселем Раппе. О результатах поездки посланцы 24 сентября 1940 г. рапортовали Рюти, Маннергейму и Валдену. Советская информационная сеть была настолько эффективна, что уже 27 сентября Молотов в ходе встречи с Паасикиви подверг критике шведско-финляндский «тайный союз или договор». Удивленный Паасикиви, который ничего не знал об этом деле, все полностью отрицал.

    В Финляндии указанные предложения вызвали положительную реакцию. На заседании социал-демократической фракции финского парламента 10 октября 1940 г. проф. Вяйнё Войонмаа безоговорочно поддержал прошведскую ориентацию. Во время кратковременного пребывания (9-14 октября) в Финляндии наших ведущих посланников, Васашерна и Кивимяки получили задание обсудить названный проект как в Стокгольме, так и Берлине. Поскольку в Германии «военная линия» развивалась независимо от дипломатической, Пааво Талвела вновь, уже в третий раз направляется в Берлин для того, чтобы выяснить позицию германского военного руководства — на этот раз по вопросу о шведско-финляндской унии.

    В ноябре-декабре 1940 г. правительства Швеции и Финляндии поручили своим специалистам представить государственно-правовые заключения по поводу возможного союза. Президент Рюти запросил подобное заключение у профессора Каарло Кайра. Последний исходил из того, что обе страны сохраняют свои основные законы в неизменном виде: на данном этапе не планируется общий парламент и единый глава государства. Целью является лишь военное взаимодействие и координация внешней политики — и только в той мере, в какой требует это сотрудничество. Министр иностранных дел Швеции Гюнтер запросил соответствующее заключение у профессора Уппсальского университета Акселя Брузевитца. Он также полагал, что лучший вариант сводится к заключению межгосударственного союзного договора, который бы оставил, насколько это возможно, существующую ситуацию в неизменном виде. Однако члены «Десятки», являвшиеся инициаторами всего дела, в своем рвении и целеустремленности пошли значительно дальше. Они хотели видеть во главе унии общего короля (шведского короля Густава), общего министра иностранных дел и общее дипломатическое ведомство, общего главнокомандующего (Маннергейма) и общую торговую политику. О столь радикальных преобразованиях облаченные ответственностью политики никогда не думали. Их устраивало сохранение нейтралитета в сложной обстановке того времени. Но в обоих случаях надеялись на то, что освободившаяся от оккупации Норвегия присоединится в качестве третьего члена к данному союзу после-того, как будет преодолен международный кризис.

    Планы создания унии разбились о позицию великих держав. Молотов, как уже говорилось, получил нужную информацию уже на самой ранней стадии и 27 сентября заявил Паасикиви об отрицательном отношении к ней Советского Союза. Вновь этот вопрос всплыл в Кремле в день независимости Финляндии 6 декабря 1940 г., причем в угрожающей тональности. Уния, по мнению СССР, означала бы аннулирование Московского мирного договора. Шведы получили аналогичную информацию из Германии. Гитлер заявил Свену Хедину 5 декабря, что уния без должного на то основания крайне раздражает русских, а Геринг 18 декабря сказал генералу Пааво Талвела: Германия желает видеть в Финляндии самостоятельное государство, а не шведскую провинцию. Обе великих державы, видимо, полагали, что им легче иметь дело с двумя малыми странами, чем с одним государством средней величины. Ясные и прямые запреты, последовавшие со стороны крупных держав ни Швеция, ни Финляндия проигнорировать не могли и примерно к середине января полностью отказались от данного плана. Новое упоминание об унии в мае месяце было не более чем слабой попыткой реанимации, у которой не было серьезного значения.

    Можно обсуждать вопрос о том, насколько серьезно Финляндия осенью 1940 г. относилась к планам создания союза. Придерживавшееся англосаксонской ориентации руководство страны на определенном этапе считало его более предпочтительной альтернативой прямой зависимости от Германии. Так, хорошо известны прошведские симпатии маршала Маннергейма и его усилия по сотрудничеству с военным ведомством Швеции. Во время переговоров о союзе в военных кругах полагали, что в случае возобновления советско-финляндской войны союзная Швеция сможет разместить около пяти дивизий для обороны незащищенного «пояса» Финляндии, простиравшегося от Пиелисярви до Саллы. Подобное перемещение войск планировалось (последний вариант 16 марта 1941 г.) под кодовым названием «Операция Q». Поездки высших шведских офицеров в Финляндию в январе 1941 г., февральские переговоры о поставках тяжелых орудий и крупный заказ на автоматные патроны можно при желании также рассматривать сквозь призму планов по созданию союза, поскольку военные в этом деле несколько отставали от политиков.

    В Финляндии в какой-то мере были информированы о том, что различные круги Швеции по-разному относились к унии: имелись ее безусловные сторонники, рассчитывавшие при этом на поддержку Германии (напр., «Десятка» и военные); были англофилы, которые связывали с унией сбалансированный нейтралитет; существовали так называемые сторонники «повышенной готовности», серьезно опасавшиеся Германии, но в то же время являвшиеся поборниками шведского нейтралитета. Социал-демократы, составлявшие большинство в коалиционном правительстве страны, примыкали к последнему направлению.

    Когда же Маннергейм при посредничестве Талвела 18 декабря 1940 г. предложил Германии в случае возможной советско-финской войны оккупировать Петсамо и Аланды и при этом наладить сотрудничество со шведами для того, чтобы их дивизии прибыли на финляндскую границу в район Лиекса-Салла, он, таким образом, действовал в духе малочисленной «Десятки». Это предложение Маннергейма совершенно не учитывало того обстоятельства, что из-за оккупации Норвегии и недостаточной готовности Швеции к обороне подавляющая часть шведского общества была весьма осторожно настроена по отношению к Германии и видела в унии способ противостоять германской угрозе. Детали союзного плана не стали предметом обсуждения, поскольку Германия, как уже отмечалось, сразу же отвергла идею унии. Но само предложение о ее заключении свидетельствовало о том, что финские военные круги недостаточно глубоко проанализировали мотивы социал-демократического большинства в Швеции, надеясь одновременно получить поддержку с двух совершенно разных направлений. Отчасти провал с планами союза объясняется тем, что стороны говорили по сути дела о разных вещах. Для Швеции планы союза были связаны с возможностью предотвратить скатывание Финляндии к реваншизму, и сохранить ее на позициях скандинавского внешнеполитического нейтралитета.

    5. Рождение германского плана Барбаросса

    Еще до окончательного крушения Франции летом 1940 г. Германия начала планировать демобилизацию и сокращение сухопутной армии, продиктованное необходимостью уменьшить расходы на ее содержание и удовлетворить потребность военной промышленности в рабочей силе. Насчитывавшая 155 дивизий армия сокращалась до 120 дивизий, из которых 67 оставлялись на западе, 17 — на востоке и 7 — в Норвегии. Остальные возвращались домой. Когда же разведка в начале июля месяца обнаружила сосредоточение войск в районе Литвы и Лемберга, Гальдер, за неделю до приказа Гитлера, высказался за разработку плана «наступательной обороны», в рамках которой, в случае необходимости, использовались бы переброшенные из Франции танковые части Гудериана. Современные исследования связывают, таким образом, самые первые этапы зарождения плана Барбаросса с именем Гальдера, а не Гитлера. Эти планы в тот момент носили, правда, локальный и оборонительный характер.

    Во время обсуждения Гитлером с командующими сухопутных и военно-морских сил планов на будущее, которое состоялось в имперской канцелярии 21 июля, он еще склонялся к политическому давлению на Англию, тогда как нападение, требовавшее дополнительной подготовки, было последним средством. Фюрер должен был в ближайшее время решить о времени высадки на Британские острова: предпринять ее уже осенью 1940 г. или только весной 1941 г. На этой же встрече обсуждался и «русский вопрос», причем в такой мере, что Браухич и Гальдер (ОКХ) уже на следующий день 22 июля решили приступить к его разработке. 29 июля Гитлер упомянул о нападении на Россию и генералу ОКВ Йодлю. Но собственно планирование восточной операции началось 31 июля 1940 г. в связи с проведением большого военного совещания.

    Летом 1940 г. у Германии помимо вторжения на Британские острова существовали и иные проблемы:

    1. Исследователи внешней политики считают, что Гитлер еще продолжал слушать предложения Риббентропа и его ведомства о заключении «четырехстороннего пакта» (Германия — Италия — Япония — СССР) или об образовании мирного Континентального блока, в который вошла бы и Испания. Страны-участницы сумели бы изолировать Англию и закончить войну. Для Гитлера «союз четырех» был лишь временным решением. Но, тем не менее, эта тема обсуждалась вплоть до поездки Молотова в Берлин в ноябре 1940 г.

    2. Военно-морские круги Германии во главе с адмиралом Редером стремились к сокрушению Англии прежде всего на Средиземном море. С этим было связано возобновление строительства огромного океанского флота летом 1940 г., которое оказалось, однако, кратковременным эпизодом. С дальним прицелом планировалось создание военно-морских баз в различных частях Атлантики и Индийского океана или, другими словами, — достижение мирового господства. Планы по захвату Гибралтара (Операция Феликс) или завоевание Северной Греции (Операция Марита) являлись частью общего замысла. Планы существовали до начала декабря 1940 г. и до весны 1941 г. соответственно.

    3. Второе направление в рамках Seekriegsleitung было связано с подводной войной на бескрайних просторах Атлантики, в водах которой должно было быть сокрушено морское могущество Англии и США. Этой концепции придерживался адмирал Дениц со своим штабом. Только что состоявшийся захват Норвегии (Операция Везерюбунг) также являлся частью этого плана, дававший базы для океанского флота Германии.

    4. План гитлеровского нападения на Советский Союз (позднее Операция Барбаросса) известным образом примыкал ко всем предыдущим расчетам. Обсуждая 31 июля возможности Германии, Гитлер заявил: «Когда (у Англии) будет потеряна последняя надежда на Россию, будет покончено и с Америкой, поскольку за поражением России последует небывалый рост японского влияния». Другими словами, Гитлер уже тогда планировал свою стратегию в мировом масштабе, принимая во внимание роль Соединенных Штатов Америки, появления которых в Европе он опасался.

    В исследованиях (Андреас Хиллгрубер) отмечается, что лишь на пороге осени 1940 г. Гитлер действительно мог оказывать влияние на ход мировой истории. Сделав свой выбор, он сам очень скоро был вовлечен в водоворот событий.

    17 декабря 1940 г. генерал Йодль представил фюреру первоначальный план «Директивы № 21». По мнению Гитлера, в нем были недостаточно учтены его замечания, касавшиеся Ленинграда и Украины, и поэтому в течение следующего дня в документ были внесены дополнения. В составлении окончательного варианта, судя по всему, еще принимал участие Гальдер, поскольку ему удалось в формулировке прибалтийского направления заменить термин «окончание» на «обеспечение», что позволяло повернуть войска в направлении Москвы на более раннем этапе. Директива № 21 была подписана 18 декабря 1940 г. Лишь с этого момента восточная операция получила кодовое название Барбаросса.

    О Финляндии в Директиве 21 говорится четырежды. Во-первых, выражается уверенность в активном участии Румынии и Финляндии в плане Барбаросса, хотя сами эти страны еще не были о нем проинформированы. Во-вторых, находящиеся в Норвегии войска будут привлечены для установления контроля над Петсамо и морскими коммуникациями Северного Ледовитого океана, для обороны рудников и для последующего совместно с финнами удара по Мурманской железной дороге. В-третьих, предполагается, что операция крупными немецкими силами (2–3 дивизии) из Рованиеми (Саллы) против Мурманской трассы возможна лишь при условии предоставления Швецией своих железнодорожных путей (поскольку Ботнический залив в день X = 15 мая еще находится во льдах). В-четвертых, на финские войска возлагается задача связать максимально крупные русские силы путем наступления вдоль северного и южного побережья Ладоги, а также овладеть Ханко. Предложения маршала Маннергейма, высказанные им в августовском плане, были с лихвой перекрыты, при этом мнения Финляндии, конечно же, не спросили.

    6. Развитие финляндско-германских военных контактов осенью 1940 г.

    6.1. Визиты генерала Талвела в Германию

    Воспоминания генерала Талвела создают впечатление, будто Маннергейм и Рюти в сентябре месяце почти насильно вновь отправляли его в Германию для выяснения военно-политической обстановки, хотя сам Талвела противился этому, однако в конце концов дал себя уговорить. Аутентичные дневниковые записи майора Теря полностью отрицают подобную трактовку событий. В них Талвела предстает в роли «активиста», стремившегося отправиться в Германию в качестве посланника Маннергейма. Поскольку записи Теря сделаны по горячим следам, а рассчитанная на общественность книга Талвела представляет собой поздние воспоминания (1963 г.), то с методической точки зрения первые обладают большим доверием.

    Вторая эмиссарская поездка генерала Талвела в Германию началась 17 сентября 1940 г. В фонде Маннергейма имеется помеченный этой датой черновик весьма лестного для Талвела рекомендательного письма. Достойно внимания имеющееся в воспоминаниях Талвела указание на то, что он в Берлине находился в постоянном контакте с посланником Кивимяки. Таким образом, Финляндия не всегда вела дела по «военной линии», что подтверждается и последующими событиями. Отсутствие Геринга в столице явилось, однако, причиной неудавшейся поездки: обращаться к германским дипломатам Талвела не собирался. Он встретился, правда, с генералом Георгом Томасом, начальником военной экономики Германии. Мы уже видели ранее, что Гранделл еще в мае 1940 г. безуспешно вел переговоры с Томасом о поставках оружия. Теперь положение было иным. 25 сентября Талвела представил отчет о своей поездке Маннергейму, Рюти и Виттингу.

    Необходимо отметить, что обсуждение вопросов транзита и две поездки Талвела в Германию не являлись единственными контактами с немцами. Имели место и иные визиты офицеров: в сентябре во главе с генералом Туомпо в Бельгию и Францию, в октябре во главе с генералом Остерманом в Берлин. Но важнейшие контакты шли через полковника Хорста Рёссинга, германского военного представителя в Хельсинки, который в середине октября передал Маннергейму от генерал-полковника Фалькенхорста из Норвегии интересный перечень вопросов, касающихся дорожных условий и военных приготовлений в Северной Финляндии. Лишь после консультаций с Рюти и Валденом Маннергейм 26 октября 1940 г. дал откровенный ответ Рёссингу. Тот со своей стороны заверил Финляндию в германской поддержке и даже обещал принудить к этому же Швецию.

    Вскоре при участии маршала Маннергейма, Валдена и Рюти началось планирование третьей поездки Талвела в Германию. Подготовка велась на протяжении всего октября месяца. 28 октября Талвела получил от Маннергейма благодарность за подготовленную им памятную записку, которая, судя по всему, позднее, в декабре, была вручена Герингу. «Я сам не сумел бы написать ее лучше», — заявил Маннергейм. Решение о дате поездки было принято 4 ноября и после многочисленных совещаний, в том числе и по «гражданской линии» с министром иностранных дел Виттингом, 6 ноября 1940 г. поездка состоялась. Вскоре после этого (12–13 ноября) в Берлин с известным важным политическим визитом прибыл наркоминдел Советского Союза Молотов.

    В ходе своей третьей поездки генерал Талвела опять не сумел добиться встреч с ключевыми фигурами Германии, а вынужден был как бы стучаться в двери высоких инстанций и штабов. Из политиков в числе прочих он встретился с генконсулом Диксом, у которого имелись связи с Шайдтом, «начальником штаба» рейхсляйтера Розенберга, а также с д-ром Майснером, начальником канцелярии Гитлера; из военных — с подполковником Фельтиенсом, полковником Аусфельдом и майором Альбедиллом, из отдела атташе при ОКХ. Последний обещал организовать встречи с фельдмаршалом фон Браухичем, генералом Типпельскирхом и полковником Кинцелем в ОКХ, а также с фельдмаршалом Кейтелем из ОКВ. Все обещанные встречи, однако, не состоялись. Вместо этого Талвела имел 20 ноября очень интересный разговор с адмиралом О. Шнивиндтом (начальником штаба военно-морских сил Германии) о положении Финляндии в целом, Аландских островах и Петсамо в частности. Талвела вернулся в Финляндию 23 ноября и в тот же день доложил военному кабинету (Маннергейм, Рюти, Валден, Виттинг, Хейнрикс) о своей поездке.

    6.2. Что знала Финляндия о берлинской поездке Молотова

    Для того чтобы оценить состояние давшего трещину советско-германского договора, Молотов в октябре 1940 г. согласился на поездку в Берлин, где он смог бы напрямую переговорить с Гитлером. Здесь нет необходимости подробно излагать ход этих важных для мировой истории переговоров, о которых существует немалая литература. Достаточна констатация того факта (со ссылкой на различные немецкие источники), что Молотов требовал там права на ликвидацию Финляндии.

    Важным представляется вопрос о том, когда эта новость достигла Финляндии. Согласно версии, высказанной в ходе процесса над виновниками войны, ее 20 мая 1941 г сообщил президенту Рюти посол по особым поручениям Шнурре. Финны, конечно же, сразу заподозрили Молотова в выдвижении каких-то требований, но официальная германская дипломатия, характеризуя переговоры, высказалась тогда в успокаивающем духе. Сообщение Шнурре весной 1941 г. должно было стать, таким образом, той неприятной новостью, которая во многом повлияла на внезапное, но запоздалое изменение курса и привела к вступлению Финляндии в войну.

    Но постепенно стали известны и более существенные факты. Так, подполковник Мартти Теря обнародовал в 1964 г. сведения, которые 23 ноября 1940 г. во время своей третьей поездки в Финляндию сообщил Фельтиенс. «И(озеф) Ф(ельтиенс) особенно стремился подчеркнуть то обстоятельство, что „Фюрер“ дал прямо понять Молотову о недопустимости даже малейших помех немецким поставкам никеля из Петсамо…» В бумагах Маннергейма хранится написанный по-немецки Aktennotiz от 22 ноября 1940 г. — без подписи, но с грифом «секретно». Эта бумага, без сомнения, представляет собою тот документ, которым Фельтиенс, согласно дипломатическим правилам, подтвердил свою «вербальную ноту», сообщенную Маннергейму. В ней, между прочим, сказано:

    «Озабоченный в связи с визитом М(олотова) положением Ф(инляндии), я спросил у И(мперского маршала) о возможных последствиях переговоров. И(мперский маршал) заявил: Ф(иннам) не следует особо беспокоиться, поскольку в ходе переговоров не произошло ничего такого, что бы сделало необходимым необоснованные уступки со стороны Ф(инляндии).

    …Русские, естественно, знают о том, что в нынешних условиях новые осложнения на Севере с нашей точки зрения нежелательны. Ф(инляндии) надо бы оставаться в ходе переговоров спокойной и твердой, не волноваться, но в то же время не задираться и не дерзить».

    Аналогичное известие было в это же время получено через Швецию. Полковник Карл Аугуст Эренсвярд, участвовавший в освободительной и Зимней войнах, который в данный момент являлся руководителем высшего военно-командного училища Швеции, сообщил со ссылкой на «исключительный источник», что Молотов в Берлине предложил установить советско-германскую границу по реке Торнио, чего боялись уже осенью 1939 г. По мнению Гитлера, речь шла о демаркационной линии, а не о границе сфер влияния. Он заметил, что русские сами договорились с финнами о новой границе в марте 1940 г. Талвела также сообщил Рюти успокаивающие новости из Берлина. Хорошо информированный Людвиг Вайсзауэр из Бюро Риббентропа уверил его в том, что немцы желают сохранения status quo в Финляндии.

    Рюти не стал скрывать полученную информацию, а использовал ее для того, чтобы повлиять на настроения ведущих политиков Финляндии.

    Аграрий Юхо Ниукканен пометил в своей записной книжке 29 ноября 1940 г.: «В 10 часов доклад Рюти: Сообщил, что рюсся требуют в Берлине выхода к Атлантике. Германия отказала. После этого, чтобы граница сфер влияния проходила по реке Торнио. И в этом Германия отказала»… Это была «открытая» информация Рюти для узкого круга людей, своего рода политический обзор для руководителей партийных фракций парламента, который Рюти имел обыкновение устраивать.

    Что, собственно, рассказал Рюти? Когда финнам весной 1941 г. якобы сообщили о предложении СССР ликвидировать Финляндию, речь шла лишь об установлении границ сфер влияния по реке Торнио. Выход к Атлантике мог означать выход к океану через Швецию и Норвегию и возможно по более южному направлению. Андреас Хиллгрубер пишет в своей монографии (Hitlers Strategie… 1940–1941) о том, что Молотов сформулировал в качестве долговременных целей Советского Союза получение «выходов из Балтийского моря (Большой Бельт, Малый Бельт, Каттегат и Скагеррак)», контроль над которыми передавался бы совместной советско-датской комиссии, точно так же как и контроль над устьем Дуная — советско-румынской комиссии. Именно эти цели привели в ужас Гитлера, поскольку они предполагали бессильную, поверженную Германию. В своей пропаганде, однако, как отмечает Хиллгрубер, Германия на протяжении всей войны использовала лишь ближайшие цели СССР, связанные с Финляндией и Румынией. Поскольку долговременные цели Советского Союза, о которых говорил Рюти 29 ноября и которые были зафиксированы в записной книжке Ниукканена, стали известны исследователям только после войны, это лучшим образом свидетельствует об аутентичности полученных Ниукканеном сведений, а также о том, сколь быстро (менее, чем за две недели!) германские секреты стали известны финляндскому руководству.

    Информация подобного рода поступала из Германии и позднее. 21 ноября 1940 г. Геринг написал Эрику фон Розену в Швецию, письмо содержало пометки на полях, сделанные красным карандашом: «vertraulich, nur fur Dich und Mannerheim». Этот кусочек Эрик фон Розен скопировал слово в слово 3 декабря 1940 г. в помещении финляндского посольства в Швеции и отправил дипломатической почтой Маннергейму. Геринг писал:

    «Etwas Erfreuliches mochte ich Dir aber doch mitteilen und zwar die Tatsache, dass Deine finnischen Freunde fur ihre Zukunft vollig beruhigt sein konnen, auch nach dem Besuch von Molotov. Ich habe diesbezuglich ja bereits vor Monaten meinen Vertrauensmann zu Mannerheim geshikt und sende in dieser Tage wiederum. Die finnen waren klug genug, ihre vollig verfehlte Politik Deutschland gegenuber, die sie fast ihre Existenz gekostet hatte, einzusehen und den Kurs radikal im Sinne einer deutsch-freundlichen Haltung zu andern. Ein befreundetes Finnland aber kann und wird Deutschland niemals untergehen lassen».

    Известный шведский эмиссар Свен Хедин, который в свое время имел контакты по вопросу об унии с Гитлером и многими иными руководителями Германии, судя по его дневниковым записям от 9 декабря 1940 г., также успокаивал взволнованного Кивимяки в связи с берлинскими переговорами Молотова.

    Из Москвы утечки информации, естественно, не было. Паасикиви послал 23 ноября 1940 г. в собственное министерство иностранных дел лишь подборку слухов, циркулировавших в дипломатических кругах вокруг берлинской поездки Молотова. Естественно, что и министерство иностранных дел не желало сообщать в Москву о полученных из Германии сведениях, поскольку редкий шифр мог остаться не взломанным. Именно недостаток информации стал тем семенем, из которого постепенно произросло недоверие между правительством Финляндии и его посланником в Советском Союзе.

    Во всяком случае Ниукканен, как вероятно и иные деятели, сообщил о полученных сведениях членам аграрной фракции парламента, так что их содержание распространилось достаточно широко. Комментируя 8 декабря 1940 г. внешнеполитическую ситуацию, Ниукканен говорил «о берлинских переговорах и выставленных на них русских требованиях, которые, однако, Германией были отвергнуты». Во время заключительных торжеств по поводу окончания парламентской сессии 13 января 1941 г. Ниукканен заявил членам аграрной фракции: «Мы прожили минувший год с приставленным к горлу финским ножом. Из-за понесенных поражений Россия ожесточена. Она попыталась летом вызвать у нас бунты. Она попыталась в Берлине получить согласие на захват Финляндии. Она не получила его от Германии, для которой теперь наша медь имеет большое значение».

    Оба вышеизложенных обстоятельства — содержание требований Молотова и поступившая о них информация в Финляндию (в значительно более ранние сроки, чем до сих пор предполагалось) — следует принять во внимание при оценке ситуации в стране в конце 1940 г.

    Трудно осудить активность руководителей нашей страны в их связях с Германией, начиная с декабря 1940 г., если представить, что они в полной мере были информированы о планах ликвидации их страны, высказанных на столь высоком государственном уровне.

    6.3. Что говорится о Финляндии в первоначальном плане Барбаросса от 18.12.1940?

    Читая воспоминания Талвела, поражаешься, сколь смехотворными зачастую выглядят уверения в том, что он в декабре 1940 г. случайно оказался в Берлине. Ведь той осенью это была его четвертая эмиссарская поездка в Германию, и за время своего двухнедельного (с 23 ноября по 5 декабря) пребывания в Финляндии он, по крайней мере, дважды встречался с Маннергеймом для обсуждения предстоящих поездок. У начальника штаба сухопутных войск Германии запрашивали, когда он сможет принять визитера. Известно, что поездка была отложена на неделю в связи с занятостью Гальдера. Когда Талвела в качестве «гражданского лица» не получил аудиенции у высших штабных офицеров, его встречу с ними организовали в виде приглашения последних на обед в посольство Финляндии.

    Встреча состоялась 10 декабря 1940 г. Из немцев на ней присутствовали генерал Эрфурт (обер-квартирмейстер V и заместитель начальника главного штаба), генерал-лейтенант фон Типпельскирх (обер-квартирмейстер IV, ведавший разведкой), подполковник Кинцель (из Abt. Fremde Heere Ost, разведывательный отдел восточных территорий), а также подполковник фон Меллент и майор фон Альбедилл (оба из отдела атташе), все они, как это будет видно из нижеследующего, хорошо известные лица. В качестве финских хозяев помимо министра Кивимяки и военного атташе Хорна выступали генерал-майор Талвела и генерал-лейтенант Остерман, который был отправлен в качестве представителя от финляндской армии на 75-летний юбилей графа фон дер Гольца, бывшего командира Балтийской дивизии. Остерман должен был вызвать у немцев особое внимание, поскольку в прошлом он являлся командующим вооруженными силами Финляндии, у которого еще со времен егерского движения были отличные отношения с Германией. «Генералам представилась не одна прекрасная возможность обсудить важные вопросы», — с удовлетворением записал в своем дневнике Хорн.

    К этому времени первый вариант плана Барбаросса уже вышел за стены ОКХ. Он стал с 5 по 12 декабря 1940 г. предметом обсуждения в штабе ОКВ генералами Йодлем, Варлимонтом и их подчиненными. Официального подтверждения тому, что благодаря генеральскому обеду в план Барбаросса были включены важные для Финляндии решения не имеется. Известно только, что для закрепления результатов Талвела и Хорн 12 декабря обсуждали положение Финляндии еще в отделе атташе ОКХ. Талвела излагал там те же соображения, что и несколькими днями позже Гальдеру и Герингу; Хорн подробно записал этот разговор. Военный представитель Рёссинг со своей стороны 12 декабря посетил генерала Типпельскирха, который этим же утром имел длительное совещание с генералом Варлимонтом. И хотя лаконичный протокол и не упоминает Финляндию, эти контакты показывают, насколько тесные связи существовали между ОКХ и ОКВ. Генерал Типпельскирх в тот же день 12 декабря рассказал своему шефу генерал-полковнику Гальдеру о «финском генерале Остермане», т. е. о генеральском обеде. В-третьих, дневник ОКВ, т. е. высшей военной инстанции, свидетельствует, что ОКВ откорректировал 14 декабря план Барбаросса в той части, которая касалась коммуникаций по Ледовитому океану и никелевых рудников Петсамо.

    Как известно, план Барбаросса был представлен Гитлеру 17 декабря, и когда его замечания были учтены, план был подписан 18 декабря 1940 г. Но финнам о нем долгое время ничего не сообщалось. Подчеркиваю, что поток информации шел в это время только в одном направлении: от финнов, которые просили помощи, в сторону Германии.

    6.4. Декабрь 1940 г: переговоры Талвела в Германии

    Описывая переговоры с Гальдером и Герингом, обычно ссылаются на воспоминания Талвела и на статью Охто Маннинена, пересказывающую соответствующий раздел этих мемуаров (Historiallinen Aikakauskiija, 1975 г.). Переданные Гальдеру и Герингу бумаги, немецкоязычные копии которых хранятся в коллекции Маннергейма, несколько отличаются друг от друга. Герингу больше сообщается о транзите через Ханко и условиях разработки никелевых месторождений в Петсамо (ср. возглавляемый Герингом план четырехлетнего развития Германии!). Подчеркивается, как Финляндия связала в ходе Зимней войны 45 русских дивизий. В бумаге для Гальдера, напротив, обращается внимание на практические вопросы: говорится о потере Финляндией по условиям Московского мира паровозов, высказывается надежда на то, что Германия побудит Швецию оказать Финляндии поддержку в Лапландии, ведущим финляндским офицерам предлагается принять участие в курсах, организуемых в Германии, по изучению опыта современных боевых действий.

    Какова же была главная цель этих представлений? После разъяснения ситуации и выражения благодарностей, связанных с транзитом, а также высказанной надежды на энергичное продолжение поставок вооружения (в первую очередь пикирующих бомбардировщиков и тяжелой артиллерии), в рассматриваемых документах речь шла об оперативных вопросах. Финляндия, прежде всего, была озабочена положением в трех регионах: в полностью демилитаризованных Аландах, наполовину демилитаризованном районе Петсамо и в так называемой «финляндской талии», т. е. в районе Салла, которому угрожала строившаяся на русской стороне железная дорога. Все эти районы имели большое значение для Финляндии: Петсамо для обеспечения выхода на океанские просторы, Аландские острова и направление Салла — для поддержания связей со Швецией. Поскольку в одиночку Финляндия вряд ли бы справилась с обороной, она нуждалась в поддержке прежде всего именно в этих районах.

    По первоначальному замыслу авторов — Талвела и Маннергейма — помощь следовало получить от Германии и Швеции одновременно. Текст памятной записки говорит сам за себя:

    «Если бы находящиеся в Северной Норвегии германские войска взяли на себя оборону линии Петсамо, то эта важная соединительная коммуникация была бы тем самым обеспечена. Смеем надеяться, что у Швеции в таком случае было бы меньше опасений для более активного сотрудничества с нами. Лично я того мнения, что Швеция могла бы легко сосредоточить пять дивизий в Финляндии и взять под свою ответственность оборону уязвимой „талии“ по линии Лиекса-Салла… При взаимопонимании со шведским флотом мы могли бы также обеспечить оборону Аландских островов. Было бы еще лучше, если Германия увидела бы в обеспечении этих островов и свой интерес».

    Идея о сотрудничестве Швеции и Финляндии в случае военного конфликта имела, как это показал в своем исследовании Мартти Туртола, свои давние корни, уходившие в 1923 г. Для оказания помощи Финляндии Швеция в 1930–1935 гг. планировала выставить против агрессора пять дивизий. Войска морем перебрасывались бы в Кристиинакаупунки, Ваасу и Пиетарсаари, а отсюда по железной дороге на Карельский перешеек и частично в Северное Приладожье. Швеция была заинтересована в том, чтобы бои велись как можно дальше к востоку, а не в районе реки Торниойоки, на рубеже которой русские могли и не остановиться. Таким образом, этот план 1940 г. являлся модификацией существовавших еще до второй мировой войны проектов.

    Хотя количественная оценка помощи в пять дивизий была получена в ходе неофициальных переговоров со шведами, сама идея о сотрудничестве между Германией и Швецией выглядела на данном этапе полной утопией. В связи с захватом Норвегии и поражением Франции шведские политики до смерти боялись германской оккупации своей страны. Военные, которые желали более тесного сотрудничества с Германией, мотивировали свою позицию тем, что после неминуемого крушения сопротивления, сторонниками которого являлись политики, лучше поддерживать с Германией хотя бы вялое согласие. В этой обстановке со стороны Финляндии было бы наивно предлагать подобное сотрудничество противостоящих сторон, хотя германский военный атташе Рёссинг и указывал на это 26 октября 1940 г. При этом нельзя не отметить, что будущие военные операции немцев в Петсамо были спланированы по инициативе финнов до того, как им были представлены соответствующие немецкие планы.

    Конечный результат переговоров, как указывает в своей статье Охто Маннинен, сводился к тому, что Германия торпедировала шведско-финляндскую унию, к которой, как уже знали авторы документа, негативно отнесся и Советский Союз. Таким образом, этот действительно означавший масштабное изменение для европейского севера союз не состоялся. За небольшим исключением. В конце документа, переданного Герингу, выражалось пожелание того, чтобы Финляндия могла «с помощью прямого сотрудничества противостоять целям России». С этой целью предлагались совместные штабные учения. Они начались уже через месяц — после того, как начальник генерального штаба Финляндии Хейнрикс прибыл в Берлин для того, чтобы ответить на вопросы, которые поначалу задавались Талвеле. Высказанное Гальдеру в ходе этого визита пожелание об учебе высших финских офицеров было реализовано: многочисленные офицерские делегации посещали весной 1941 г. Германию в рамках различных ознакомительных поездок.

    Поездка Талвелы в декабре 1940 г., которая состоялась по инициативе финнов, означала не только конец переговоров об унии со Швецией, но одновременно и начало военных переговоров и иного военного сотрудничества с Германией.

    В бумагах Маннергейма хранится копия написанного по-немецки благодарственного письма (7 января 1941 г.) имперскому маршалу Герману Герингу. В нем выражается признательность за необычайно теплый прием, оказанный Талвеле, а также за высказывания, касающиеся положения Финляндии. Финская сторона весьма удовлетворена поставками военного снаряжения, а также переброской сил Люфтваффе через Финляндию на территорию Северной Норвегии, что, по мнению Маннергейма, «вызвало нужную политическую реакцию среди наших соседей». Но тем не менее Геринга просят и далее оказывать поддержку поставками вооружения; подполковник Фельтиенс, «который не жалея сил оказывал нам полезные услуги» в курсе всех подробностей. Особенно Маннергейм желал бы получить конфискованные в свое время в Норвегии и предназначенные для финнов орудия (четыре 18-дюймовых и восемнадцать 130-мм орудий), которые были бы весьма кстати «особенно в тот момент, когда вновь начинает ощущаться давление могущественного соседа». Показательно, что информация о русском военном давлении сообщается в этом письме на неделю раньше, чем собственному правительству.

    В то же время, когда Маннергейм составлял это благодарственное письмо на имя Геринга, контакты продолжались на более низком уровне. Во время визита военного атташе Хорна 6 января к начальнику главного штаба военно-воздушных сил Германии генералу-лейтенанту Боденшатцу, тот поинтересовался, имеют ли под собой какое либо основание слухи о выводе немецких войск из Северной Норвегии. Боденшатц их полностью отверг и заверил: «если русские все же появятся, они будут иметь дело с нами». Он заявил также, что на Севере немцы полностью обеспечены продовольствием и боеприпасами на год вперед. Он верил и в то, что Финляндия еще получит обратно свои потерянные территории. «Detta var ord inga visor»[2], — пометил в своем дневнике Хорн.

    Из воспоминаний Талвелы видно, что между ним и генералом Хейнриксом существовала острая конкуренция за место в группе особо доверенных лиц Маннергейма. Это соперничество зашло столь далеко, что в июне 1941 г. Талвела даже поставил на карту свои отношения с маршалом, стремясь служить только под его непосредственным началом, не подчиняясь Хейнриксу. И хотя тогда он в этом не преуспел, известно, что к концу войны он вновь стал доверенным лицом Маннергейма в Германии. Один из более ранних этапов этой борьбы относится к концу декабря — началу января 1940 г., когда Хейнрикс стал играть центральную роль в качестве посредника при организации германо-финского военного сотрудничества, а Талвела полностью ушел в тень.

    Перемены объясняются главным образом тем, что Хейнрикс, находившийся на действительной службе, получил преимущество в условиях, когда начавшие развиваться отношения с Германией приобрели официальный характер. Талвела заранее предвидел такой поворот, поскольку Гальдер 16 декабря просил его в устной форме, не доверяя ни одного слова бумаге, передать сверхсекретные сведения генеральному штабу Финляндии.

    Подчеркиваю, что, излагая ход событий, я ни в малейшей степени не стремлюсь выстроить две влиятельные фигуры по ранжиру. Из вышесказанного лишь можно сделать маленькое философское заключение: даже видные персоны, подобные генералу Талвела, могут оказывать влияние на судьбы всей страны лишь время от времени, эпизодически, на ее изломах.

    V. Развитие военно-политической ситуации с начала 1941 г.

    1. Январь 1941-го: обострение обстановки в Финляндии

    Среди свидетельств, подтверждающих проведение Маннергеймом нового курса с января 1941 г., имеется не только выше упоминавшееся письмо Герингу. Шведский посланник в Москве Ассарссон 10 января услышал от приехавшего из Хельсинки министра Пааво Хюннинена, что Маннергейм потребовал предоставить финской делегации на переговорах о никеле более четкие инструкции. По его мнению, русским вполне достаточно 10 % акций никелевой компании вместо 50 %, которых они себе требовали.

    До сих пор не ясно, по каким каналам была получена обещанная в этом деле немецкая поддержка, поскольку бумаги Талвелы об этом умалчивают. В связи с этим можно высказать некоторые соображения. Генерал Эстерман в ходе своей декабрьской поездки (около 8–12.12.) вел переговоры с руководством СС и, как сказал Хорн — «снова вышел на людей Гиммлера». Они дали понять, что Финляндия должна делами продемонстрировать свою приверженность к ориентации на Германию. Пропаганда отдельных личностей уже недостаточна. Этим конкретным подтверждением позднее стало формирование батальона СС, начавшееся в феврале 1941 г.

    Ставший теперь очевидным шефом Эстермана начальник штаба Гиммлера обергруппенфюрер (генерал) Карл Вольф (прозванный Волчонком, хоть и отличался внушительной фигурой) был награжден во время своего визита в Финляндию (летом 1942 г.) Большим Крестом Белой Розы с мечами. Интересно обоснование этого награждения: «Многочисленные заслуги обергруппенфюрера Вольфа, в том числе и в деле, связанном с никелем Петсамо, дают основание для награждения его финским орденом, который… по своему статусу не может быть ниже ордена Большого креста».

    Гиммлер и Вольф в момент обострения никелевого кризиса (27.1–17.2. 1940 г.) находились в Норвегии. Подчиненный им особый батальон СС под командованием Райтца уже с лета 1940 г. служил в Финмаркене. Занятые его расширением до целой дивизии, они вместе с тем имели возможность ознакомиться с ситуацией в самых северных районах Норвегии и с проблемой Петсамо, ибо никелевая руда поступала в Германию через Киркенес. Поскольку в этом деле генерал Вольф вряд ли мог оказать какие-либо экономические услуги Финляндии, которые были бы достойны награждения его Большим крестом, то они, несомненно, носили политический характер, что собственно и помогло Финляндии выдержать никелевый кризис, не уступая своих позиций.

    Эстерман и Вольф являлись для Маннергейма вторым «ранним» каналом связи с действительными правителями Германии. У маршала, очевидно, существовали и иные возможности получения информации, и он, судя по всему, ранее гражданских лиц ужесточил свое отношение к Советскому Союзу.

    Наш берлинский посланник Кивимяки, используя свои связи, очень рано понял о приготовлениях Германии к восточной войне. В частном письме президенту Рюти (24.1.1941 г.) Кивимяки сообщал о призыве в германскую армию все новых возрастных групп. Такого количества мужчин не требовалось ни для западного, ни для юго-восточного фронтов.

    «В военных кругах утверждают, — писал Кивимяки, — что этими действиями стремятся припугнуть Россию и держать ее „тепленькой“, имея в виду четкое выполнение ее обязательств по поставкам. Видимо таким же образом следует понимать и сегодняшнее неожиданное сообщение полковника Аусфельда о том, что Гитлер, дабы отвлечь внимание населения от топтания на западном фронте и неудач, связанных с Италией, якобы решил предпринять военный поход против России еще нынешней весной. Эту новость надо распространить и даже сообщить, что начало похода планируется на 1/4».

    Маннергейм в первой половине января уже начал оказывать практическую помощь немцам в Лапландии. В письме (14 января 1941 г.) министру путей сообщения Вилхо Аннале маршал просил принять срочные меры по реконструкции автодороги Ивало — Инари — Кааманен, которую начали строить минувшей осенью, и продлить ее до Карикасниеми и Каарасйоки. В письме без обиняков сообщалось: «В нынешней ситуации эта инициатива имеет политическое подоплеку и может, после окончания строительства дороги, при определенных условиях, приобрести крайне существенное значение, что подтверждается и тем обстоятельством, что немецкие военные круги дали ясно понять о своей заинтересованности в этой магистрали». Главный штаб надеялся, что строительство дороги, по этой причине, начнется еще текущей зимой.

    Поначалу казалось, что финское правительство было не очень склонно к уступкам. В частности, к делу о дороге Ивало — Каарасйоки оно приступило, начав торговаться с немцами о стоимости проекта. В подписанной 7.2.1941 г. начальником канцелярии Пакаслахти телеграмме на имя Кивимяки его обязывали принять во внимание, что стоимость этой дороги (143 км) возрастала с 64 млн. до 90,5 млн. марок, из которых 17,5 млн. марок приходилось на приобретение 100 грузовиков, необходимых для строительства. Из-за восстановительных работ и сложной финансовой ситуации проект не мог быть осуществлен без немецкой поддержки. В общем, 2/3 необходимых средств сначала планировали получить у Германии, но события развивались быстро, и 20.2.1941 г. министр путей сообщения Аннала сообщил о выделении финским правительством на эти цели 50 млн. марок, т. е. свыше половины необходимой суммы. Это решение не означало изменения позиции, скорее — способ, позволявший ускорить получение от немцев их доли.

    К июню месяцу из 66 км дороги Кааманен — Каарасъйоки для автомобильного сообщения были пригодны 54 км. В это же время немцы вели строительство ответвления от строившегося шоссе № 50 (Нарвик — Киркенес) на Каарасъйоки.

    Закостеневшая позиция правительства Финляндии в отношении Советского Союза видна хотя бы из следующего. Паасикиви 14 января сообщал из Москвы о том, что Вышинский уже в который раз (впервые 30.12.1940 г.) жаловался на действия финской полиции, которая затрудняет деятельность посла Зотова. По мнению Вышинского «режим в Хельсинки обижает Советский Союз». Паасикиви высказывал надежду, что деятельность полиции будет организована по-иному. Но этого не случилось. Более того, на имя Паасикиви из Финляндии был выслан целый меморандум, направленный против Зотова. Паасикиви 31.1.1941 г. ответил шифровкой:

    МИД

    Хельсинки

    35. Из претензий, содержащихся в Вашем меморандуме в отношении Зотова, вытекает требование о его отзыве… Если Кремль встанет на его сторону, дело может приобрести серьезные осложнения, особенно для поддержания дипломатических отношений. Опасность будет меньше, если я сообщу устно, не вдаваясь в детали конкретных фактов… Во всяком случае, отложу представление дела до окончания переговоров о никеле…

    Дело провели по более мягкому сценарию, предложенному Паасикиви, и покинувший 18 января Хельсинки Зотов обратно более не вернулся. Вышинский вскоре информировал Паасикиви о том, что «Зотов страдает далеко зашедшим туберкулезом легких и не может возвратиться в Финляндию». На его место предложили начальника Скандинавского отдела наркоминдела Орлова, кандидатуру которого Финляндия сразу же одобрила. До сих пор это дело трактовалось таким образом, что Советский Союз хотел изменить свою политику и поэтому сменил посланника. Оказалось же, что Финляндия — в разгар никелевого кризиса! — дала понять, что посланник соседней страны является «персоной нон грата». После того как Зотов за два месяца излечился от своего дипломатического туберкулеза — уже в июне он встал во главе Скандинавского отдела НКИДа, — можно предположить, сколь сердечные чувства он испытывал по отношению к Финляндии на этом влиятельном официальном посту.

    2. Решающая поездка генерала Хейнрикса в Германию

    Кросби отметил имеющиеся у Хейнрикса и Гальдера разночтения при изложении ими их встречи в Берлине в конце января 1941 г. Они касаются главным образом того, что Хейнрикс говорит о полученном от немцев приглашении выступить в Германии, тогда как Гальдер утверждает о его собственной инициативе «пригласить самого себя». Горн же пишет в своем дневнике от 12.12.1940 г., что именно он предложил Альбедилу пригласить высокопоставленного финского офицера с докладом о Зимней войне. Исходили, таким образом, лишь из необходимости поддержания контактов в целом. Поездку Хейнрикса в Германию можно было закамуфлировать под чтение лекции. Вполне естественно, если финские военные расскажут своим коллегам о знаменитой Зимней войне.

    Явной маскировкой был и тот факт, что начальник генерального штаба отправился на корабле, минуя Швецию, дабы его поездка не вызвала пересудов. Из-за сложной ледовой обстановки корабль запоздал на целый день и Хейнрикс прибыл в Берлин к начальнику штаба ОКХ Францу Гальдеру, который в первую очередь устроил своему гостю обед… только 30 января. После обеда, до того, как вечером в Цоссене состоялось выступление Хейнрикса, начались переговоры. С Гальдером присутствовал генерал-лейтенант Паулюс, который вел запись, а также германский военный атташе Рёссинг. Хейнрикса сопровождал военный атташе Финляндии полковник Вальтер Горн.

    Гальдер деликатно поинтересовался, может ли он задать Хейнриксу несколько вопросов. Военный атташе полковник Рёссинг три дня тому назад лично докладывал Гальдеру о положении в Финляндии, но он, естественно, хотел получить информацию из первых рук. После обсуждения вопроса о состоянии финской армии (16 дивизий, недостаток тяжелой артиллерии и авиации), перешли к вопросу о темпах мобилизации. Хейнрикс сообщил, что она займет 4–5 дней и концентрация войск на границе потребует после этого еще пять дней. Не привлекая внимания провести ее невозможно.

    Говоря о направлениях действий, Гальдер вынужден был раскрыть намерения Германии: «Мы можем предположить продвижение немцев через Балтийские страны к Петрограду. Интуитивно приходит в голову мысль о содействии Финляндии на петроградском направлении». Естественно, что Гальдер имел в виду общее направление, а не частности. В старых версиях только что подготовленного плана развертывания сил (22.1. и 31.1.) говорилось о том, что продвижение финнов должно осуществляться по обеим сторонам Ладожского озера — «направление главного удара, если возможно, в его восточной части». Явным образом исходили из того, что наибольший долговременный эффект и, следовательно, наилучший вариант связан с немецким наступлением из района Тихвина на Свирь, которое должно быть поддержано наступлением финнов вдоль восточного берега Ладожского озера.

    Хейнрикс заявил об опасениях финнов, связанных с превентивным ударом Советского Союза еще до начала возможной войны между Германией и СССР. Дабы избежать этого, первоочередная задача финнов сводилась к захвату Ханко, что потребует двух дивизий. Германия могла бы заранее захватить Аландские острова (тогда финская мобилизация формально была бы проведена против Германии).

    Со своей стороны Хейнрикс поинтересовался, какими силами немцы могли бы принять участие в военных операциях с северо-норвежского плацдарма. Гальдер обещал, по крайней мере, две горных дивизии, которые могли бы вести наступление в направлении Кандалакши. О захвате Петсамо, операции «Реннтир» финнам было известно ранее, но теперь речь шла о большем (операция «Зильберфукс»)! Преисполненный надежд Хейнрикс изложил план привлечения шведских войск на направлении Салла-Пиелинен. «Не будем на это рассчитывать. У шведов-слишком хорошие условия жизни. Оставим их», — отреагировал Гальдер. В отношении шведско-финского сотрудничества он придерживался, таким образом, той же позиции, что и политическое руководство его страны. Но использование шведской железнодорожной сети могло, по его мнению, иметь значение для концентрации войск в Лапландии.

    Памятная записка Хейнрикса не рассматривала операции финнов в районе Ладожского озера, поскольку для него они были вполне очевидными, а немцы на этой стадии переговоров более ими не интересовались. План по развертыванию сил предполагал уже сейчас сосредоточение пяти дивизий в направлении Карельского перешейка и трех — к северу от Ладоги.

    Из дневника нашего военного атташе полковника Вальтера Горна, присутствовавшего на переговорах, видно, каким образом он по горячим следам оценивал значение этой встречи: «30.1.1941 г. Знаменательный день в истории Финляндии. Сейчас я не могу доверить этой бумаге всю тайну, но когда-нибудь в будущем»… «3.2.1941 г. Довольный своим визитом генерал Хейнрикс отбыл в 14 часов самолетом на Стокгольм. Он действительно может быть доволен, поскольку его пребывание в Берлине было более, чем знаменательно».

    Обращает на себя внимание тот факт, что на обратном пути уже не предпринимались меры, направленные на камуфляж визита. Это решение было связано с полученной Хейнриксом телефонограммой Маннергейма, в которой маршал просил его вернуться при первой возможности и не избегать при этом транзита через Швецию. Что же изменилось? Видимо, высокопоставленные шведские визитеры (генерал-майор Перон, майоры Ашан и Бьёрк), которые в это же время (19.-31.1. 1941 г.), прежде чем отправиться в Северную Финляндию для ознакомления с районом планируемого сотрудничества, находились в Хельсинки у Маннергейма, все же узнали о деле, так что необходимость сохранения тайны в условиях обостряющейся обстановки потеряла всякий смысл.

    После того как исследователи получили доступ к оригиналу отчета Хейнрикса о его поездке, воспоминания иных авторов уже перестали представлять особую ценность. Из них отметим только запись майора Энгеля, являвшегося адъютантом Гитлера:

    «Начальник генерального штаба Финляндии генерал Хейнрикс находился в ОКХ, и ему намекнули о разрабатываемом плане Барбаросса. Все были поражены тем, с каким воодушевлением этот руководитель отнесся ко всем планам. Фюрер им покорен и верит в доброе братство по оружию; он делает общие замечания относительно Финляндии и ее политики. Партнерство же было бы более трудным, поскольку Финляндия не желает связывать себя соглашениями и ни при каких обстоятельствах разрывать связи с Америкой, а по возможности также и с Англией. Это было ему (Гитлеру) безразлично. Это смелый народ… всегда хорошо иметь-соратников по оружию, которые преисполнены желанием мести, и это принято во внимание. В политическом плане следует быть осторожным. Народ чувствителен, его нельзя опекать наподобие словаков. Финский никель для нас столь же важен, как нефть и зерно для Финляндии. Фюрер предоставил ОКВ полную свободу в переговорах с Финляндией, времени осталось самое большее три месяца».

    3. Политический кризис февраля 1941 г. в Финляндии

    Прекрасная биография Маннергейма, написанная Егершёльдом, базируется на постулате, что Маннергейм представлял собою максимально ориентированное прошведское направление и что офицеры главного штаба, — как только Маннергейм в апреле отправился на непродолжительный отдых в Швецию, сразу же переориентировали Финляндию на Германию.

    Считаю эту теорию совершенно правильной в ее первой части; к достоинствам названного труда прежде всего следует отнести выявление и акцентирование именно этого скандинавского фактора. С провалом англосаксонской ориентации Маннергейм стремился придерживаться скандинавской линии до тех пор, пока это было возможно. Провал планов шведско-финляндского союза в январе, отсутствие гарантий относительно того, что шведское правительство окажет поддержку Финляндии, на которую были согласны военные, поставили Маннергейма в безвыходное положение. Поскольку без помощи было не обойтись, особенно в Лапландии, ее следовало получить хотя бы от Германии. Этот момент подчеркивает в своем исследовании и Маркку Реймаа: на германский путь встали не без колебаний; ему не было альтернативы. Расхожусь, тем не менее, с Егершёльдом относительно сроков этого поворота. Он относит его только к июню. По моему мнению, он произошел уже в январе, самое позднее в начале февраля. что видно из нижеизложенного.

    В исследовании недостаточно принято во внимание то обстоятельство, что берлинская поездка Хейнрикса совпала с высшей точкой никелевого кризиса. Требовалась действительно весомая причина для того, чтобы Маннергейм отозвал в этой ситуации Хейнрикса — «свою правую руку» — на целую неделю из эпицентра происходивших событий. Это решение говорит о том значении, которое придавалось этой поездке.

    Следует отметить, что с обострением никелевого кризиса во второй половине января (15.-23.1.1941 г.) Маннергейм, получавший тревожные сообщения разведки, вечером 23 января был готов объявить о частичной мобилизации. Президент Рюти и новый премьер-министр Рангель идею не поддержали, и она осталась нереализованной. Последовавшее после этого прошение Маннергейма об отставке также не было принято.

    Сохранившийся в бумагах Маннергейма черновик и оригинал этого прошения в коллекции Рюти гласит:

    «Как я уже устно сообщил Господину Президенту Республики, я пришел к тому убеждению, что наша политика, в результате все большего числа уступок, с каждым днем все более приближает наше государство к опасной черте, создающей угрозу также и возможностям обороны.

    По этой причине считаю себя обязанным просить Господина Президента освободить меня от обязанностей верховного главнокомандующего вооруженными силами.

    (10.2.41. М(аршал) М(аннергейм)»)

    В коллекции Валдена также имеется прошение об отставке, помеченное тем же числом. Министр обороны, таким образом, поддержал своего друга наиболее действенным образом. Поскольку президент Рюти не желал роспуска недавно сформированного правительства, он положил оба заявления под сукно; ни малейшего намека на их существование не просочилось за пределы кабинета.

    Самая неожиданная информация, хранящаяся в бумагах Маннергейма, касается датировки и мотивов принятого решения. И то и другое отличается от наших предположений, существовавших до сих пор. Датировка — на три недели позднее той, что приводится в литературе. Это означает, что сенсационные известия Хейнрикса, привезенные им из Берлина, успели попасть на стол Маннергейму ранее, чем он принял решение об отставке: он знал о плане Барбаросса (хотя и не во всем его объеме, сроках проведения). Во-вторых, он знал из источников в Стокгольме о провале англо-германских переговоров, возглавлявшихся д-ром Вайсзауэром, а от своего английского друга Генриха Рамсая получил достоверную информацию о продолжении борьбы. В третьих, в это время напряженность в переговорах по никелю в Москве (29.1.–11.2.1941 г.), даже к удивлению немцев, достигла своего пика.

    О мотивах Маннергейма, ввиду удавшихся усилий сохранить прошение об отставке в тайне, полной ясности нет. Резкое заявление по вопросу о никеле в начале января и совпадение прошения с высшей фазой никелевого кризиса в феврале, указывают на то, что чрезмерная уступчивость Финляндии проявлялась именно в этой области. Следует ли рассматривать предложение Паасикиви об обмене района Петсамо, направленное на разрешение кризиса, фактором, который создает угрозу интересам обороны, имея при этом в виду, что тем самым терялся прямой выход в Атлантику и ставилось под удар сотрудничество с Германией, детальное планирование которого-только что началось?

    На особую значимость, которую в данный момент имел вопрос о Петсамо, указывают несколько обстоятельств. Так, в дневнике Гальдера (1.2.1941 г.) приводится поступившая из Норвегии информация полковника Бушенхагена, о том, что в Мурманске сосредоточено 50 рыбацких судов, каждое из которых может взять на борт 30 человек. В общей сложности они могут перевезти 15 тысяч человек, что соответствует немецкой дивизии. По этой причине опасались превентивного вторжения в Петсамо. В случае подобного развития событий фюрер приказал второй горной дивизии немедленно приступить к выполнению еще осенью разработанного плана «Реннтир», т. е. к захвату Петсамо. Район Петсамо в таком случае стал бы ареной столкновения великих держав.

    Финский посол Кивимяки, который постоянно отсылал из Берлина слишком позитивные и успокоительные рапорты об отношении немцев к никелевой проблеме, кажется, сам оказался вовлеченным в этот процесс. Седьмого февраля он телеграфирует: «Могу ли я в качестве четвертой альтернативы предложить Германии временно ввести свои войска в район рудников? Ответ по телефону». На следующий день Кивимяки уверяет: «Для Вашего сведения Риббентроп 5 дня сказал мне не верит в намерение России довести никелевую проблему до конфликта. Сослался на заявление Молотова во время его пребывания здесь. К мысли об обмене территории Вейцзекер и Виель относятся сегодня сдержанно… По мнению Фельтиенса, военные действия на Севере уже в зимний период пришлись бы очень некстати». В тот же день, 8 февраля, Кивимяки телеграфировал прямо Маннергейму: «В достаточной ли мере германские военные атташе (в Финляндни) осознали значение района Петсамо для Германии в противостоянии ее с Россией и Англией и разъяснили его в своих рапортах, посылаемых сюда?»

    Маннергейм сразу же отреагировал, пригласив 8 февраля германского военного атташе Рёссинга, заявив ему, что если русские овладеют районом рудников, они смогут также контролировать коммуникации германских войск в Северной Норвегии.

    По мнению Паасикиви (12 февраля) русские обострили никелевый кризис именно для того, чтобы продемонстрировать Финляндии: вмешательство Германии не повлияет на их решения. Он полагал, что Москва «выжидает момент, чтобы выяснить: чье влияние — Советского Союза или Германии — окажется сильнее в Финляндии».

    Известно, что на следующий день, после того как Рюти отправился к заболевшему маршалу, Маннергейм взял обратно свое прошение об отставке. «Беседовал с ним у него дома, и он отозвал прошение», записал в своем дневнике Рюти. Очевидно, что изменение позиции Маннергейма связано не только с «беседой по душам», за этим решением стоят серьезные уступки, которые маршал потребовал для расширения своих полномочий.

    После того как привезенная Хейнриксом из Берлина информация о возможных намерениях Германии достигла Хельсинки (3 или 4 февраля), Рюти было легче отойти от своей прежней политики уступок. Он отреагировал достаточно быстро. Посланник Кивимяки уже 5 февраля сообщил Риббентропу от имени финляндского президента о том, что Финляндия полностью переходит на сторону Германии. На заседании правительства 12 февраля и в своем письме на имя Паасикиви от 15 февраля Рюти придерживался уже новой, жесткой позиции.

    С другой стороны и все финское правительство в эти дни стало занимать в вопросе о никеле более жесткую позицию. В шифровке министерства иностранных дел в Москву 10 февраля 1941 г. сообщалось: «… если придерживаться советского предложения, решение вопроса в целом и по руднику, в частности, будет находиться в противоречии с суверенитетом Финляндии». Очевидно, что послание Рюти в Германию от 5 февраля, переданное через Кивимяки, и непреклонность правительства по вопросу о никеле, облегчили президенту возможность соглашение с Маннергеймом, намеревавшемся уйти в отставку.

    Рюти и Маннергейм по многим вопросам были единого мнения. Они оба являлись англофилами, для которых поворот в сторону Германии был результатом рационального мышления, а не их личных симпатий. Лишь под давлением обстоятельств эти сильные личности вынуждены были принимать новые, продуманные решения. Оба, исходя из собственного опыта, являлись непримиримыми противниками коммунизма, о чем свидетельствовали их заявления весны 1941 г., но это нельзя, тем не менее, расценивать как одностороннюю поддержку всего германского и тем более нацизма, чем того требовали реальные политические интересы Финляндии. Речь шла не о расхождениях во взглядах, а лишь о способах проведения восточной политики. Маннергейм, кажется, являлся первым деятелем Финляндии, который считал, что Финляндия должна поднять свой внешнеполитический авторитет в восточных делах и требовать к себе отношения, как к действительно суверенному государству. По мнению маршала (в начале февраля 1941 г.) далее уступать было невозможно и этой позиции он придерживался вплоть до своего темпераментного решения об отставке. Поскольку никакое правительство в существовавших условиях не смогло бы выдержать отставку маршала, находившегося после Зимней войны в зените своей славы, соглашение о способах действия, несомненно, было достигнуто на условиях маршала, и на которые президент Рюти после полученных в результате поездки Хейнрикса в Берлин сведений, смог легко согласиться.

    В отношениях с Паасикиви Рюти также пытался найти согласие, написав ему 15 февраля длинное частное письмо. Но из-за медлительности курьерской почты оно пришло к адресату уже после того, как Паасикиви подал прошение об отставке. К этому вернемся ниже.

    На самом деле сведения Хейнрикса и Гальдера о намерениях Германии Рюти получил двумя неделями ранее, хотя он этот канал информации Паасикиви не раскрыл. В качестве такового источника выступал Людвиг Вайсзауэр, посол по особым поручениям ведомства Риббентропа, дважды — в июле 1940 г. и в мае 1941 г. — посетивший Финляндию.

    Из Германии, видимо, поступали и иные заверения в поддержке, хотя в дипломатических документах они не просматриваются. Известно, что и до сего момента, и позднее Гитлер высказывался в поддержку Финляндии по вопросу о Петсамо. Во время встречи с Муссолини в Бергхофе 20 января 1941 г. он заявил, в частности, что Финляндию «не следует более трогать», поскольку «Финляндия очень важна для нас своими запасами никеля, единственных в Европе». При отдании приказов командующим войсками в Норвегии — генерал-полковнику Фалькенхорсту и адмиралу Бёму — которое состоялось в имперской канцелярии 14 марта 1941 г., он подчеркнул значение Петсамо. Позднее, в связи с иными событиями, он сообщил, что дал финнам «твердые наставления» не производить обмен территории в районе Петсамо. Не совсем ясно, каким образом эта информация доходила до Маннергейма, скорее всего «по военной линии», поскольку столь важные заявления отсутствуют в хорошо сохранившихся документах финляндского МИДа. Проходила ли эта информация от Гальдера через Хейнрикса, или от Вольфа к Эстерману, или еще каким-либо неизвестным образом — уже не имеет значения. Во всяком случае, в распоряжении Маннергейма и финляндского правительства должна была быть достоверная информация, поскольку на ее основе решились придать политике страны более жесткий характер.

    О принятых решениях свидетельствует дневник Рюти (запись от 12 февраля 1941 г.):

    «Беседовал с Маннергеймом, Рангелем и Виттингом о переговорах с русскими по никелю. Договорились о следующем: директор-распорядитель, техническое руководство и весь персонал, а также рабочие — финны; в руководстве — одинаковое количество русских и финнов, но председатель всегда финн. Русские могут установить два контрольных пункта, которые смогут следить за торговой и технической деятельностью.

    Акции, на этих условиях, могли бы принадлежать поровну нам и русским, электростанция Янискоски — акционерному обществу. В этом вопросе мы все были единодушны. Но попробовать все же следует с меньшего, особенно в отношении акций, добиваясь соотношения 51:49 в пользу-финнов».

    Таким образом, позиция руководства оказалась более твердой, чем в правительственной телеграмме на имя Паасикиви от 10 февраля, не удивительно, что Вышинский 18 февраля истолковал ее как отказ Финляндии от требований Советского Союза. Он протестовал, расценивая произошедшее как подрыв авторитета великой державы. Он угрожал, что «дело станет развиваться со всеми вытекающими последствиями».

    Предостережения Паасикиви о несговорчивости Финляндии стали напоминать сигналы бедствия. «Предполагаю, что Вы получили от Германии не только дипломатические, но и иные заверения в достаточной поддержке — на тот случай, если они потребуются», — телеграфировал он 19 февраля 1941 г.

    И когда грубый ответ правительства Паасикиви не удовлетворил, он сделал свой выбор и 20 февраля 1941 г. подал в отставку. Привожу ниже полный текст его телеграммы, поскольку она хорошо отражает существовавшую обстановку и темперамент нашего государственного мужа:

    МИД

    Хельсинки

    «В связи с вашей телеграммой 88 считаю своим долгом вновь серьезным образом подтвердить свою неоднократно выраженную позицию как в отношении общего состояния взаимоотношений Финляндии и Сов. Союза, так и по вопросу о никеле. Лишь в том случае, если имеется достаточная и гарантированная иностранная военная помощь от непредвиденных обстоятельств — о чем мне, к сожалению, не сообщено, — могу поддержать вашу политику. Добавлю, что наши мнения о внешней политике страны не во всем совпадают и поскольку вы не доверяете моей способности оценивать политические процессы и моему опыту и поскольку я не желаю иметь даже косвенное отношение к политике, которая может привести к новой и окончательной катастрофе, отправляю с первым курьером Виттингу письмо о моей отставке, при этом ни в коей мере не желаю создавать для правительства ненужные затруднения».

    Суть послания Паасикиви проявляется в словах «о чем мне, к сожалению, не сообщено». Еще в телеграмме от 5 января 1941 г., не зная о том, что и Германия отрицательно относится к Северному союзу, он писал Виттингу: «При столь плохой организации информации здесь невозможно работать». Тогдашний помощник Паасикиви — Иохан Нюкопп следующим образом описывает в своих воспоминаниях отставку посла:

    «Наихудшим было то обстоятельство, что из Хельсинки не информировали Паасикиви о важных решениях, касавшихся отношений Финляндии и Советского Союза. Это его, естественно, злило и постепенно осложняло отношения с министром иностранных дел Виттингом. Со временем он понял, что финское правительство к нему более не прислушивалось и его не поддерживало, и после этого он не захотел оставаться его представителем. В этом, по-моему, заключалась главная причина его отставки». Замалчивание МИДом неприятных и трудных дел являлось, без сомнения, ошибкой в стремлении уберечь себя от возможной критики со стороны независимого посланника.

    Подводя итог, можно сказать, что в основе прошения Маннергейма об отставке лежало, конечно же, не сомнение в достоверности полученных им сведений. Речь шла о нечто большем, чем частичная мобилизация: имелось в виду изменение всего политического курса Финляндии. Точно такая же ситуация была и у Паасикиви: хотя и начали с дела о никеле, но по сути имелась в виду вся восточная дипломатия страны. Немного акцентируя, можно сказать: неуступчивая линия Маннергейма противостояла политике уступок Паасикиви. В феврале 1941 г. президент Рюти и правительство Рангеля реальными делами сделали свой выбор между альтернативными направлениями политики.

    Точное изложение политического кризиса конца февраля в Финляндии содержится в протоколе подготовительной комиссии социал-демократической фракции парламента от 25.2.1941 г. Министр финансов Мауно Пеккала, являвшийся также членом комиссии по внешней политике, докладывал о сложившейся ситуации. Он сообщил, что о требованиях Советского Союза по никелю теперь получены более точные сведения, но Германия сыграла свою роль в этом деле (курсив. — М. Й.). Пеккала отметил, что «некоторые круги критиковали действия Паасикиви. Его цель сводилась к тому, чтобы снять проблему никеля с повестки дня. Он сообщил, что не желает ни в малейшей степени быть связанным с чем либо, что ведет к новой войне». Сам Пеккала поддерживал все шаги Паасикиви, заявив, что тот должен по-прежнему оставаться посланником Финляндии в Москве. Пеккала полагал, что в протавном случае ему придется выйти из правительства.

    Этой же позиции в ходе обсуждения придерживались Войонмаа, Рейникайнен и Таннер, которые считали, что Паасикиви должен продолжать и дело нельзя доводить до конфликта. Точно так же, как Валден поддержал Маннергейма своим заявлением об отставке, так и Пеккала поддержал Паасикиви угрозой отставки, которая привела бы к сужению правительственной основы. Но социал-демократы не могли допустить отставку Пеккала — они опасались того, что без него правительство еще с большей легкостью стало бы заключать соглашения с Германией. И хотя в отношении действий Паасикиви и правительства наблюдалось единодушие, отставка министра, по мнению социал-демократической партии, была в данной ситуации неподходящим способом демонстрации своей оппозиционности.

    Сведения о предстоящем общем изменении внешней политики страны циркулировали как в парламенте, так и в правительстве. Во фракции коалиционной партии 18 февраля обсуждался вопрос о Петсамо. Линкомиес сообщил о разъяснении министра иностранных дел, согласно которому правительство намеревается обеспечить для Финляндии в планируемой совместной компании место председателя и большинство акций. «Немцы поддержали Финляндию в этом деле», — сообщил он. Икола добавил, что финское правительство на переговорах заняло более жесткую позицию, «получив поддержку от Германии». В конце заседания фракции Аграрного союза (27.2.1941 г.) слово взял Юхо Ниукканен и заявил, что «во время недавних праздничных мероприятий егерей ему довелось беседовать с финскими и немецкими офицерами». Он не может раскрывать военных секретов, но доверительно может сообщить членам фракции, что немцы хотели бы установить тесные и общие планы военного руководства. «Пусть каждый оценит значение сказанного», — добавил он.

    В эти же дни (24.2.1941.) после встречи с Маннергеймом, Валденом и Виттингом в дневнике Рюти появилась запись о позиции маршала: «Много говорили об отношениях с Россией, Маннергейм храбр». Его позиция, конечно же, вскоре повлияла и на остальной офицерский корпус Финляндии, чему имелись самые различные свидетельства.

    Паасикиви пытался в меру сил воспрепятствовать свертыванию «мягкой» линии поведения. В ответ на упоминавшееся послание Рюти от 15 февраля он ответил на него 1 марта 1941 г. письмом, в котором на 22 страницах проанализировал политическую ситуацию. Большинство аргументов Рюти он подверг энергичной критике. И хотя как «старый друг Германии» Паасикиви придавал ее дружбе решающее значение, он, тем не менее, считал, что «спекуляция на возможной советско-германской войне должна быть отброшена уже по той причине, что Германия безнадежно завязла в войне с Англией. Завоевание Украины в настоящий момент не отвечает реалиям времени, поскольку Германия не в состоянии управлять ее 40-миллионным населением, к которому следует прибавить также 10 миллионов чехов и 15 миллионов поляков. Идеология как таковая недостаточна для обоснования большой войны. К тому же германская война против России в 1914–1918 гг. для обеих сторон закончилась плохо.

    Швеция, конечно, оказала бы нам поддержку, но ее интерес не носит столь витального характера, чтобы из-за этого вступать в войну… Когда же речь идет о действительно крупных проблемах, и особенно о таких, которые великие державы считают для себя жизненно важными, тогда суверенитет можно обеспечить лишь при условии, если для этого имеется достаточно средств».

    Шведский посланник в Москве Вильгельм Ассарссон, являвшийся близким другом Паасикиви, пишет в своих воспоминаниях о том, что тот, отбывая в марте из Москвы, был раздражен «президентом, министром иностранных дел и всей компанией». Он отправился домой «вправлять правительству мозги». 13 марта у Паасикиви состоялась встреча с Маннергеймом и Валденом, в ходе которой имел место бурный разговор между старыми друзьями. Маннергейм и Валден не желали более говорить о постоянных уступках Советскому Союзу. — Очевидно, встреча с Рюти 12 марта, а также этот разговор и были теми «печальными беседами», о которых упоминал Паасикиви 17 марта Войонмаа, объясняя ему свое намерение покинуть пост посланника.

    Паасикиви откровенно рассказал о своем положении своему другу Вяйнё Войонмаа, с которым его объединяло занятие историей, хотя они находились в разных партиях. Войонмаа пишет в своем письме сыну 18 марта 1941 г. о доверительном разговоре, который накануне состоялся у него дома с Паасикиви:

    «Он намеревался сначала вернуться (из Москвы домой. — М. Й.) только в конце мая, но после неприятных разговоров здесь решил уйти с должности как можно скорее. Кое-кто с его взглядами не согласен. Грубо говоря, Паасикиви таким образом выбрасывают за борт (курсив. — М. Й.). Кто придет на его место — неизвестно. Каяндер назвал мне Хенрика Рамсая, а я сообщил об этом Юхо Кусти. Кивимяки тоже в городе. То ли в воскресенье, то ли в понедельник утром он и Паасикиви были у Ристо, где присутствовал также Рангель, а позднее появился и Виттинг. Как рассказал Паасикиви, относительно помощи Германии Кивимяки изложил лишь самые общие аргументы. Однако и этого было достаточно, чтобы убедить Ристо и других в том, что Германия наверняка окажет помощь. Паасикиви рассказал также, что он с глазу на глаз предупредил Кивимяки о том страшном риске, которому тот подвергнет себя, если не сможет представить доказательств обещания со стороны Германии прислать сюда свои дивизии. На это Кивимяки ответил, что он не мог и не может дать подобные заверения, а сообщает лишь о том, что ему стало известно.

    После этого Паасикиви упрекнул Кивимяки за то, что тот не высказал своего мнения по данному вопросу, как это следовало бы сделать настоящему дипломату. Паасикиви считает донесения Кивимяки главным фактором той слепой веры в немцев, которая здесь господствует. Говорят, что здесь все, вплоть до Ристо, убеждены, что Германия и Россия будут воевать. А тогда и здесь вступят в игру…»

    Как следует из дневников Паасикиви, он на протяжении всего своего пребывания в Хельсинки встречался с политиками и часто находился в прямом контакте с президентом и правительством. Его голос, таким образом, безусловно звучал, но к нему не прислушивались. 26 марта Паасикиви имел беседу с министром иностранных дел Виттингом, 7 апреля он выступал во внешнеполитической комиссии правительства. До своего очередного отъезда в Москву Паасикиви был принят президентом Рюти (29.4.), в ходе которой он рассказал посланнику «что Гальдер заявил Хейнриксу». Другими словами, только сейчас, немногим ранее своей прощальной поездки в Москву, Паасикиви узнал о том, что планы относительно Украины имели конкретную основу. Военная помощь была на подходе! На этом фоне, после окончания никелевого кризиса, между Рюти и Паасикиви установилось согласие. Во время прощального визита к Рюти 13 июня 1941 г. Паасикиви считал «сотрудничество с Германией правильной политикой, направленной на поддержание постоянной дружбы с нею. Надеялся лишь на то, что война с Россией, если такая вспыхнет, не стала бы и для Германии непосильной и слишком изматывающей».

    Окончательный выбор пути, тем не менее, не произошел по мановению руки. Колебания правительства, продолжавшиеся весной 1941 г. на протяжении трех месяцев, проистекали в основном оттого, что немцы неожиданно отказались от смелой риторики, характерной для предыдущего времени. Предстоящая Балканская кампания (Операция Марита), проведенная в апреле-мае месяце, вызвала заминку, которая непосредственным образом сказалась на сделанных Финляндии предложениях. Лишь в первой половине мая положение Финляндии было формально определено: Паасикиви получил отставку 16 мая 1941 г. Маршал остался на своем посту. Потребовались годы, прежде чем картина вновь полностью изменилась.

    В качестве главы государства Рюти все же взял всю ответственность за принимавшиеся решения на себя, как в то время, так и позднее. Следует подчеркнуть, что перемена курса Маннергеймом в начале года произошла на столь ранней стадии, что эти изменения нельзя увязывать с новой конъюнктурой весны 1941 г. Поворот был результатом того последовательного, почти безнадежного сопротивления, которое оказывала Финляндия внешнему давлению. Именно ранний по времени поворот свидетельствовал о том, что его первопричиной не являлись наступившие позднее благоприятные внешнеполитические перспективы, он произошел раньше и в совершенно иной обстановке. Поэтому горизонты, связанные с Барбароссой, лишь укрепили решимость маршала придерживаться избранной им жесткой линии.

    4. Официальные военные контакты между Германией и Финляндией весной 1941 г.

    Своеобразным «полуофициальным» мнением, существовавшим в финской армии о ситуации начала февраля, можно считать распространенную внешнеполитическим отделом главного штаба доверительную информацию от 3.2.1941:

    «Развитие взаимоотношений Германии и Финляндии, начиная с минувшей осени, свидетельствует об их постоянном улучшении. Это проявилось помимо прочего в многочисленных знаках внимания с германской стороны, которые в своей совокупности являются ярким выражением расположения. Общие военно-политические интересы придали связям Германии и Финляндии реальную основу. Германия дала понять России, что она не желает нового конфликта на Севере и есть основание предположить, что Советский Союз прислушается к этому пожеланию.

    Интерес, проявляемый ныне Германией к Финляндии, можно считать постоянным лишь в том случае, если Германия выйдет из войны победительницей или война завершится компромиссным миром. Но если Германия при затяжном характере войны станет испытывать затруднения, которые она не захочет или не сможет разрешить победоносной войной против Советского Союза, то в германской позиции по отношению к нам могут произойти изменения. Но в данный момент все таки кажется, что Германия не желает использовать нашу страну в качестве политической разменной монеты»[3]. Отмечено, что тайный результат ноябрьских переговоров Молотова — Германия не желает конфликта на Севере — стал известен и информаторам финской армии. Торговые переговоры Шнурре в Москве привели 11 февраля 1941 г. к благоприятному итогу, к значительному увеличению товарооборота между этими странами, так что спекуляции об ухудшении отношений оказались преждевременными. Они не рассматривались как окончательный результат. Самые разнообразные факторы, особенно опасения новой «измены», обременяли настроения финских военнослужащих на протяжении всего весеннего времени. Порожденный Зимней войной комплекс одиночества не был преодолен.

    Открытость начальника штаба ОКХ генерала Гальдера во время его беседы с Хейнриксом и высказанная косвенная поддержка Финляндии в никелевом вопросе сделали финнов весьма восприимчивыми ко всякого рода информации. Поэтому два германских военных визита стали предметом особого внимания в исследовательской литературе.

    В середине февраля в Хельсинки прибыл главный квартирмейстер военно-воздушных сил Германии генерал-лейтенант Ханс-Георг фон Зайдель (Seidel). Подготовка его поездки началась еще в конце ноября, когда финляндская комиссия по транзиту передала в Берлин: время медвежьей охоты наступит не ранее конца января месяца. В середине февраля министерство иностранных дел одобрило готовящуюся поездку, но потребовало соблюдения строгих мер безопасности, в частности, использование только цивильной одежды, перенесения переговоров в сельскую местность. Блюхер 14.2. смог уже сообщить о визите Зайделя (в гражданском костюме) к Маннергейму, Хейнриксу и Талвеле и отъезде после этого в Северную Финляндию. Переговоры, насколько известно, не носили оперативного характера, а касались полетов, связанных с обеспечением вооруженных сил в Лапландии и Норвегии. Предполагалось, что Зайдель вернется через Суомуссалми в Рованиеми и прибудет в Хельсинки 18 или 19 февраля. Хотя на процессе над виновниками войны указывалось, что его поездка была связана с инспекцией аэродромов и подбором мест для их строительства вблизи восточной границы Финляндии, в эти сроки он вряд ли многое успел сделать, тем более, что состоялась к тому же удачная охота на медведя. Финские офицеры помнят гостя, который был им представлен как «медвежатник» и «лесничий», под чужим именем. В Рованиеми Зайдель инспектировал местную немецкую радиостанцию. О его приезде было сообщено за 8 суток, и в результате имела место обычная «генеральская инспекция», когда все сверкало от блеска.

    Внимание Маннергейма к генералу Зайделю было очевидным, и эта поездка оказалась зафиксированной в документах. Военный атташе Рёссинг в частном письме своему шефу генералу Матцки (21.2.1941 г.) описывает церемонию награждения Зайделя Большим Крестом Белой Розы, в ходе которой Маннергейм и Зайдель не говорили о политике или военных проблемах, а только об охоте и делах общественных. Маннергейм пригласил приятного во всех отношениях гостя тем же вечером к себе домой. Рёссинг сравнил визит Зайделя с поездкой Гальдера в 1939 г. и высказал сожаление, что подобные встречи видных деятелей организуются недостаточно часто. На поле военной дипломатии Зайдель великолепно преуспел, и финны, измотанные никелевой проблемой, высоко оценили его визит, хотя они и не услышали от него ничего конкретного.

    Более конкретные цели преследовала поездка начальника немецких войск в Норвегии полковника Бушенхагена. Поскольку при разработке планов операции «Зильберфукс» у армии «Норвегия» отсутствовали представления о ландшафте и условиях Северной Финляндии, то за этими сведениями был отправлен начальник штаба. Он прибыл в Хельсинки 18 февраля, через несколько дней — после визитов в главный штаб — отправился в поездку по Северной Финляндии, закончил ее в Торнио 28.2. и возвратился в Осло 3 марта 1941 г. По свидетельству сопровождавшего высокого визитера полковника Тапола (начальника оперативного отдела главного штаба) он ко всему проявлял большой интерес. В Рованиеми Бушенхаген встретился с командующим Северной Финляндии генералом Сииласвуо.

    Поскольку собственные отчеты Бушенхагена о поездке не сохранилась, наиболее полные сведения, хотя бы о его переговорах в Хельсинки, дает нам частное письмо военного атташе Рёссинга своему шефу генералу Матцки (21.2.1941 г.). Бушенхаген, в соответствии с заданием, представился маршалу Маннергейму. Переговоры с ним вели только генералы Хейнрикс и Айро, а также полковник Тапола. По мнению Рёссинга, переговоры показали, что финские интересы носят главным образом «местный характер» (достаточно широко понятые. — М. Й.). Финны желали вернуть свои потерянные территории и могли даже думать об ударе по (стратегически важной. — М. Й.) линии — Ладога — Онежское озеро — Белое море; о более широких целях войны у народа Финляндии не было никакого понятия и желания.

    Вести борьбу за район Петсамо финны, по мнению Бушенхагена, не хотели. Все операции на самом севере Финляндии возлагались на немцев; у финнов там даже отсутствовали войска. В отношении района Рованиеми интерес проявлялся уже в большей степени. В случае войны удар русских ожидался с направления Салла — Кандалакша, как это имело место во время Зимней войны. По этой причине возможная немецкая помощь в данном регионе приветствовалась с большой радостью. Если бы возникла такая ситуация, могли бы финны, спрашивает Бушенхаген, защитить сосредоточенные в этом районе немецкие войска? Финны ответили положительно. Они могли бы разместить близ Кемиярви одну-две дивизии из дислоцированного в Оулу V армейского корпуса. Позднее эти части все же потребовались бы в южных районах страны.

    Между Кандалакшей и Кемью отсутствовали дороги, и поэтому финны считали целесообразным и возможным продвижение к последней из Куусамо через Ухту. На Петрозаводск финны намеревались — как уже заявлял генерал-лейтенант Хейнрикс генерал-полковнику Гальдеру — продвигаться только своими силами. Относительно Аландских островов генерал Айро заметил Бушенхагену (точно так же, как в декабре Талвела и в мае Хейнрикс), что финны допустят их захват немцами.

    Рёссинг заверил Матцки, что Бушенхаген провел все свои переговоры крайне осторожно, всячески подчеркивая ознакомительный характер поездки, из которой не следует делать далеко идущих выводов. Но и эти обсуждения следует сохранить в самом узком кругу офицеров, не допуская их разглашения, в первую очередь среди шведов.

    Более позднее мнение Бушенхагена о том, что эти встречи уже по сути дела являлись переговорами или, по крайней мере, контактами, правомерны в том смысле, что окончательные переговоры в мае и реализация их решений в июне шли в русле того обмена мнениями, которое состоялось 3–4 месяцами ранее. Обсуждения теоретического характера с Бушенхагеном должны были серьезным образом повлиять как на конкретные приготовления, которые уже велись немецкими штабами, так и на образ мышления финского главного штаба, только что приступившего к подготовке войны.

    Свидетельством немецкого внимания к Северной Финляндии является также новая поездка германского военно-морского атташе контр-адмирала фон Бонина в Петсамо в начале марта 1941 г., где он побывал уже в октябре месяце. Все его переговоры с финнами, касавшиеся Петсамо, Каарасъйоки (где шло строительство дороги), а также Ханко, имели отношение к плану Барбаросса. В числе посетителей Лапландии в конце марта оказался и военный атташе Рёссинг. Прибыв 25 марта в Рованиеми, он продолжил путь в сопровождении майора Рюткёнена в район Кемиярви, где впоследствии была развернута огромная база снабжения германских войск.

    В общей картине германо-финских отношений определенное место занимают до сих пор малоизученные контакты между разведотделами главных штабов.

    Они начались еще в довоенный период и касались обмена сведениями о Красной армии, но прервались во время Зимней войны, когда Германия придерживалась дружественной по отношению к Советскому Союзу позиции. Вновь шеф Абвера адмирал Канарис встретился по этому же вопросу с начальником зарубежного отдела главного штаба Финляндии полковником Меландером в Стокгольме 14 сентября 1940 г.

    Еще весной 1940 г. второй по рангу руководитель государственной полиции Финляндии Бруно Аалтонен возобновил прервавшуюся переписку с начальником немецкого гестапо Генрихом Мюллером.

    Военный атташе Хорн рассказывает теперь, что полковник Ларе Меландер совершенно неожиданно прибыл 16 марта 1941 г. в Берлин: «На протяжении многих лет он поддерживал тайные контакты с адмиралом Канарисом из ОКВ, и данный визит также был связан с этим». И хотя Хорн не присутствовал на самих переговорах, Канарис 18 марта пригласил его на обед, устроенный в связи с пребыванием Меландера. Хорн был в восторге от Канариса — «умного, находчивого, приятного и очень разговорчивого человека, который был ярым ненавистником большевиков». Хорн отметил также, что Канарис и Меландер были на «ты», что в Германии того времени было большой редкостью. Ответный прием Хорн организовал 19 марта; присутствовали также Целлариус (контрразведка), Альбедилл (из отдела атташе) и поставщик оружия Бауманн. В своем дневнике Хорн подчеркивает, насколько хорошие связи сумел установить Меландер со службой внешней разведки ОКВ (Абвером). «Но нити ведут от Канариса прямо к Меландеру, минуя меня и моего коллегу Рёссинга, находящегося в Хельсинки», — отмечает он, признавая реальное положение вещей.

    Меландер вернулся в Хельсинки 20 марта специальным рейсом через Кенигсберг. На борту Юнкерса-52 вместе с ним находились упомянутый выше морской офицер Целлариус, а также полковник Кинцель из отдела Fremde Heere Ost (ОКХ). Уезжая, Меландер сказал, что Канарис очень дружески настроен по отношению к финнам и оказал для них «неоценимые услуги». Кинцель находился в Хельсинки несколько дней, будучи прикомандированным к Генеральному штабу Финляндии.

    Генерал Хейнрикс 26 марта докладывал Рюти о своих переговорах с полковником Кинцелем. «Он сказал, что три немецких альпийских егерских дивизии, расположенных в Северной Норвегии, Германии требуются в ином месте, и она собирается заменить их другими войсками, однако Швеция отказалась расширить масштабы транзита и объявила о мобилизации 100 тыс. человек. К(инцель) нервничает», — отметил в своем дневнике Рюти. На следующий день он получил от своего адъютанта подполковника Слёёра дополнительную информацию. Этому своему старому знакомому Кинцель рассказал о том, что во время ноябрьского посещения Берлина Молотов заявил о намерении Советского Союза присоединить Финляндию. Гитлер все же ответил, что существование независимой Финляндии отвечает интересам Германии. О деле Молотова финны знали уже ранее, хотя официально им сообщили о нем только в мае.

    Очевидно, что важнейшая задача Кинцеля заключалась в обмене информацией о дислокации русских войск, которая должна была быть отражена на картах. Из имеющейся переписки явствует, что немцы считали финские сведения точными. Они содержали больше информации о войсках, чем немецкие карты. Так, когда полковник Люютинен 1 апреля 1941 г. докладывал президенту Рюти свои впечатления о России, он сообщил, что его подсчеты говорят о 190 русских дивизиях, венгерский военный атташе оценивал силу Красной армии в 170 дивизий, атташе Германии — в 150 дивизий. Теперь мы знаем, что финская оценка была самой точной. Интересно также, что Люютинен сообщил президенту о строившейся железной дороге Архангельск — Сорока, которая в годы войны имела большое значение. Весной 1941 г. сведения о ней через финнов стали известны и немцам.

    В связи с повышенным интересом, проявляемым немцами к условиям Северной Финляндии, Маннергейм для пущей уверенности послал ранней весной генерала Айро выяснить — не может ли строительство новой дороги или какая-либо иная причина привести в случае войны к возникновению боевых действий на протяженном участке между Петсамо и Саллой. В сопровождении губернатора Хиллиля, полковника Виикла и других офицеров, с помощью саамов-оленеводов и погранстражи Айро совершил по тайге и тундре двухнедельную, в несколько сот километров поездку вдоль восточной границы, повторив излюбленный гусиными стаями весенний маршрут. Когда Маннергейм спросил у Айро его краткое впечатление от знакомства с местностью, тот, встав по стойке «смирно», ответил: «Рюсся не придет, но и немец не пройдет, господин Маршал!». Эту поездку следует расценивать как своеобразную реакцию на активную разведывательную деятельность немцев в этом районе.

    В свою очередь главный штаб уже на ранней стадии — вряд ли Хейнрикс успел возвратиться из Германии — начал собирать дополнительную информацию о Восточной Карелии. Начальник топографического отдела главного штаба полковник Юсси Лайти 5 февраля 1941 г. направил штабам и подразделениям секретный запрос об имеющихся в их распоряжении русских военных картах, напечатанных после 1918 г. Ответ об их наличии или отсутствии должен был поступить в топографический отдел к 10 марта.

    Деятельность уже упоминавшегося военно-морского атташе Германии фон Бонина весной 1941 г. органически вписывается в общую картину германо-финского военного сотрудничества на самом высоком уровне. Начальник генерального штаба Финляндии Хейнрикс пригласил его 16 апреля на переговоры с ведавшим обеспечением армии генералом Гранделем о поставках немецких кораблей в Финляндию, т. е. по вопросам, обсуждавшимся несколько ранее в Берлине капитаном первого ранга Хуттуненом и контр-адмиралом Лампрехтом. И поскольку известно, что соответствующий финский заказ помечен 15 мая 1941 г., это означает, что апрельские переговоры дали необходимое ускорение.

    Сопровождая в поездке по Германии в конце апреля — начале мая группу финских морских офицеров во главе с генерал-майором Валве, фон Бонин принял участие и в оперативном планировании. 2–3 мая в Киле, в штабе военно-морских сил Германии, он участвовал в совещании, посвященном Группе Норд в контексте плана Барбаросса. По возвращении в Хельсинки 9 мая его пригласили к капитану первого ранга Хуттунену для детального обсуждения вопроса о поставках мин в Финляндию. Отдельная запись в военном дневнике фон Бонина сделана 13 мая: «Вечером начальник генерального штаба (Хейнрикс. — М. Й.) пригласил меня к себе рассказать о поездке в Германию и обещал помощь по вопросам, связанным с Барбароссой».

    Другими словами, буквально эти сведения надо понимать таким образом, что начальник разведывательного отдела главного штаба Финляндии за 11 суток, а начальник генерального штаба за 7 суток до приезда Шнурре на официальные переговоры в Хельсинки уже знали о планах Барбароссы и открыто беседовали о них с военно-морским атташе Германии. Это настолько противоречит многочисленным немецким распоряжениям о необходимости соблюдения тайны, что к записи в дневнике следует отнестись с оговорками. Очевидно, фон Бонин лишь обозначает проблему хорошо ему известным термином «Барбаросса» и использует его в своих дневниках, когда говорит о вещах, имевших отношение к этому плану. Хотя финны ни самого термина, ни общего замысла еще не знали. Тем не менее различные контакты и совещания по конкретным проблемам имели место до начала больших переговоров. Окончательная операционная картина Германии во всей ее полноте была прояснена только в Зальцбурге 25 мая 1941 г. В связи с этим представляет собой большой интерес тот факт, что финские офицеры довольно точно предвидели общее развитие событий уже до того, как был поднят занавес.

    VI. Финский батальон СС — индикатор внешнеполитического курса

    1. Waffen SS и его зарубежные добровольцы

    Одна из проблем весны 1941 г. заключалась в создании финского подразделения в структуре Waffen SS. С точки зрения финнов, этот «новый егерский батальон», именно таким он представлялся его организаторам, был, естественно, предназначен для получения дипломатической поддержки от той великой державы, которая после завоевания Норвегии осталась единственным противовесом Советскому Союзу в бассейне Балтийского моря. Каким представлялась ситуация с позиции самих немцев?

    Необходимо отметить, что, несмотря на название, незначительная по размеру СС не являлась «армией партии», которой была могущественная массовая организация CA, Schutzabteilungen. После так называемого «путча Рэма» (1934 г.) штурмовые отряды CA, в которых обнаружился дух оппозиции, постепенно сошли на нет, тогда как отличившаяся на стороне Гитлера маленькая элитная организация СС была поднята на щит и начала расти. СС стала «армией Фюрера» — не государства и не партии. Государственно-правовая ситуация была, таким образом, весьма своеобразной.

    Гиммлер считал свою организацию Орденом, который должен был характеризоваться расовой чистотой и компетентностью в военном отношении. Расовая чистота обеспечивалась не только проверкой его потенциальных членов, но и заключаемых ими браков. С целью приобретения военной репутации отряды СС, начиная с аншлюсса и польской кампании, участвовали в рядах вермахта во всех военных похода. В 1940 г. существовало уже четыре дивизии: Leibstandarte, Das Reich (Verfugungsdivision), Totenkopf и Polizeidivision.

    Иностранных добровольцев зачисляли в новую, пятую дивизию СС, которая в конце 1940 г. получила наименование Викинг и в состав которой входили также полки Германия, Вестланд и Нордланд. Голландцев и бельгийских фламандцев намеревались зачислить главным образом в полк Вестланд, а датчан и норвежцев — в Нордланд, но при этом все они рассеивались среди немецких добровольцев, так что дивизия имела не национальные (по странам), а интегрированные отряды. Весной 1941 г. под знамена дивизии вступило около 800 датчан, примерно столько же норвежцев и голландцев (к осени даже 200 шведов). Уже эти цифры говорят о том, что в дивизии Викинг, насчитывавшей 15 тысяч солдат, подавляющее большинство составляли немцы. Мотивы вступления иностранных участников далеко не всегда имели эгоистический характер. Вступавшие полагали, что своей деятельностью они улучшат отношения между потерпевшей поражение родиной и победоносной Великой Германией и таким образом будут способствовать укреплению позиций представляемого ими отечества в широко пропагандируемой «Новой Европе».

    2. Вербовка финнов в СС

    Хотя некоторые небольшие национал-социалистические группы Финляндии уже в 1940 г. имели контакты с организацией Waffen SS (название было утверждено сразу же после французской кампании), очевидно, что прямые связи с нею были установлены лишь в ходе берлинских поездок генерала Хуго Эстермана, инспектора сухопутных войск Финляндии, которые он предпринял в октябре и декабре 1940 г. Тогда руководство Waffen SS дало понять, что «Финляндии надлежит делами убедить Германию в своем желании следовать германским курсом». Доказательством могло стать формирование добровольческого батальона СС, на что Гитлер дал свое согласие 30 января 1941 г. Но в связи с проволочками Министерства иностранных дел, известие об этом впервые было получено финляндским посланником в Берлине Кивимяки только 7 марта 1941 г., о чем без промедления проинформировал германского посланника в Хельсинки.

    Президент Рюти и министр иностранных дел Виттинг, исходя из общеполитических соображений, считали необходимым согласиться и пойти на этот шаг. 31 марта Рюти удалось склонить и Таннера к этому решению. Они, однако, не желали появления в Финляндии немецких вербовщиков, как это имело место в Дании и Норвегии, а поручили организацию вербовки своему человеку — Эско Риекки, бывшему начальнику сыскной (государственной) полиции Финляндии. Себе в помощь Риекки сформировал неофициальный комитет и, поддерживая связи с немцами, энергично принялся задело. Комитет требовал для финских добровольцев особого положения: офицера связи и собственной присяги, отдельной от остальных иностранных добровольцев службы, а также неучастия в борьбе против Англии. Из-за финских требований все предприятие оказалось на грани провала. Надежда финнов на включение добровольцев в состав вермахта также оказалась нереализованной, поскольку предложение вермахта запоздало на несколько месяцев.

    Руководитель СС Генрих Гиммлер был крайне раздражен проволочками и послал в Финляндию своего агента капитана Шульте, который получил 12 апреля обещание финляндских национал-социалистических группировок о посылке добровольцев в Германию без всяких условий. Риекки, по совету Министерства иностранных дел Финляндии, подчинился этому решению. Начавшаяся 6 апреля Балканская война Германии, подписание 13 апреля японо-советского соглашения о ненападении, освободившее силы Советского Союза на Дальнем Востоке, чрезвычайно озаботили Виттинга. По его предложению вербовка в СС началась в Финляндии сразу же, без заключения какого-либо официального соглашения между странами.

    Риекки 9 апреля основал в Хельсинки тайный вербовочный пункт под названием Ратае. Его руководителем был подобран подходивший по всем статьям офицер запаса, государственная полиция помогала в проверке документов, дабы избежать проникновения коммунистов. Для придания еще большей убедительности тому, что деятельность носит добровольный характер, финансовые средства поначалу были получены от судовладельца Нордстрёма из Ловизы. В августе министерство иностранных дел вернуло эти суммы обратно, так что нет никаких сомнений относительно того, что за всем этим предприятием стояло финское государство.

    В проведении вербовки между руководимой Риекки официальной организацией и ранее упоминавшимися «активистами» возникла своеобразная конкуренция. Последним удалось столь успешно организовать вербовку, что из 2 тысяч завербованных около половины приходилось на долю «активистов». При этом подавляющее число новобранцев не примыкало к национал-социалистическим кругам, а входило в различные организации, как правило, военно-патриотического направления (напр., шюцкор), так что финский батальон СС представлял собой весьма аполитичную картину. Стремление немцев добиться того, чтобы 60–70 % личного состава батальона состояло из шведов, считавшихся образцом в расовом отношении, результата не дало. В батальоне насчитывалось около 120 шведоязычных солдат (т. е. 12 %), тогда как шведские жители составляли тогда около 9,6 % всего населения Финляндии. Однако новобранцы, по отзыву немецких врачей, были столь хороши, что их старые представления о распространенности «северной расы» среди финнов претерпели существенную корректировку.

    3. Вопрос о финском полке СС

    По мере того как проходила вербовка вступавших в СС добровольцев, их с 6 мая по 5 июня 1941 г. небольшими группами по 100–300 человек быстро перевозили в Германию. Отправлялись из Турку и Вазы, пунктами назначения были Данциг и Штральзунд. Переброска осуществлялась германскими рейсовыми судами, до этого перевозившими немецких военных отпускников из Северной Норвегии. Поскольку с началом сосредоточения войск все отпуска были отменены, корабли имели возможность взять на борт завербованных финнов. Они отправлялись в Германию без паспортов, тайно, однако в распоряжении правительства имелась вся необходимая информация.

    В Хойберге финнов — вопреки их желанию остаться в качестве единой команды — разделили на две части, в соответствии с их военным опытом. Имевшие таковой опыт и прошедшие Зимнюю войну солдаты и офицеры, в общей сложности 421 человек, были отмобилизованы в дивизию Викинг и рассеяны среди немцев, норвежцев, датчан, голландцев и фламандцев. Это решение отвечало взглядам командира дивизии генерала Феликса Штайнера о формировании «интегрированной» боевой единицы, в которой национальный принцип не должен играть никакой роли. Необученный контингент в составе 297 человек 5 июня был отправлен в эсэсовские казармы в Вену, куда также была привезены две последних группы завербованных финнов непосредственно из Штральзунда. Всего сюда прибыло 805 финнов. Вместе с немецкими инструкторами общая численность составляла около тысячи человек. 18 июня 1941 г. из этих финнов был сформирован финский батальон СС, который после всесторонней подготовки и в качестве отдельного подразделения в январе 1942 г. был включен в дивизию Викинг, находившуюся в то время на территории южной Украины. В силу своей национальной однородности он отличался от всех остальных батальонов.

    Таким образом, немцы не позволили всем финнам служить в отдельно созданной части, как то было обещано во время вербовки. На позицию высшего руководства СС в этом вопросе во многом повлияло то обстоятельство, что этим самым так называемые старые кадры дивизии, пришедшие в нее в ходе первой вербовочной волны, были с самого начала направлены для участия «в крестовом походе против большевизма». Солдаты небольшой демократической и независимой Финляндии в этой пропаганде играли важную роль. И хотя 125 финским офицерам и младшим командирам в составе дивизии Викинг долгое время не находилось должностей, соответствовавших их военной подготовке, их тем не менее не отправили в Вену в качестве инструкторов. Даже в отдельном финском батальоне принципы интеграции пытались реализовать назначением немецких инструкторов — от офицеров до младшего командного звена.

    Идея интеграции решающим образом повлияла на последующую вербовку в отряды СС. Когда в начале мая вербовка в Финляндии пошла по восходящей, Бергер доложил Гиммлеру (9 мая 1941 г.) о намерении «добиться формирования полномасштабного полка» численностью в 2000 человек. Один из служащих государственной полиции Финляндии сообщал финскому атташе в Берлине Вальтеру Хорну о том, что Бергер и Мюллер потребовали увеличить количество завербованных финнов до 2400 человек. На этом этапе планировалось создание отдельного финского полка СС или по крайней мере двух отдельных батальонов.

    Когда Риекки 22 мая встретился с министром иностранных дел Виттингом и прибывшим в Хельсинки нашим посланников в Берлине Т. М. Кивимяки, он информировал их: «Численность полка равна 2400 человек, поскольку этого хочет А. Г.». Таким образом, до Риекки была доведена информация о том, что решение немцев исходит от самого Гитлера.

    Какие-то сведения о планах по расширению вербовки все же в Финляндии распространились, поскольку Г. М. фон Стединг — шведский военный атташе в Хельсинки — в своем меморандуме от 5 мая приводит много новых фактов. Наряду с североевропейским полком Нордланд в дивизии Викинг планировалось создать полк Суоми, состоявший из одного шведоязычного и двух финноязычных батальонов. На должность командира шведоязычного батальона прочили финляндского шведа подполковника Мартина Экстрёма. Поскольку никому из членов отряда СС документы для выезда за границу не запрашивались, то Стединг полагал, что полк Суоми собирались использовать против Советского Союза. Вторая вероятная возможность заключалась в размещении его на Аландских островах.

    В следующем своем рапорте от 14 мая Стединг весьма точно передает ситуацию с вербовкой на текущий момент: в Германию уже уехало 140 добровольцев, достигнуто около 600 договоренностей и около 200 мужчин еще не прошли проверку. Большинство из них составляли молодые люди, преимущественно финны, связанные с Патриотическим народным союзом и выходцы из бывших егерских семей. И хотя немцы предпочитали финляндских шведов, их набиралось самое большее лишь на одну роту. Официальные круги Финляндии были не очень воодушевлены происходившим, поскольку немцы, по всей видимости, намеревались использовать подразделение для текущей и будущей пропаганды.

    В зафиксированном нашей военной цензурой 28 мая 1941 г. телефонном разговоре, который, судя по всему, состоялся между помощником начальника государственной полиции Бруно Аалтоненом и военным атташе в Берлине Вальтером Хорном, первый сообщил, что теперь вопрос стоит о двукратном увеличении подразделения СС: с 1200 до 2400 человек. «Это пожелание, высказанное другой стороной, связано с созданием полномасштабного полка» (курсив. — М. Й.). Аалтонен надеялся на то, что Хорн передаст Бергеру просьбу о скорейшей переброске добровольцев в Германию, поскольку через 2–3 недели количество перевозимых могло вырасти вдвое. С другой стороны, он просил Хорна написать Хейнриксу или Туомпо о назначении в финское подразделение СС подходящего высокопоставленного офицера связи и предлагал на эту должность подполковника Хямяляйнена, получившего образование в Германии.

    По какой же причине один из финских руководителей по вербовке в отряд СС поддерживал столь крупное его увеличение? Очевидно потому, что незадолго до этого обнаружилась диспропорция в соотношении между рядовым и офицерским составом, уехавшим в Германию. Можно предположить, что «устройство» последних разрешилось бы без особых проблем, если вместо финского батальона в составе Викинга находился бы полк Суоми. С другой стороны все это свидетельствовало о том, насколько плохо в Финляндии знали о принципах формирования дивизии Викинг.

    Когда в июле 1941 г., в ходе второй вербовочной волны, началось формирование отдельных национальных легионов (полков) СС, они поначалу рассматривались не в качестве равноправных структур Waffen SS, а как некие временные образования и в 1943 г. во многих случаях они были слиты с обычными дивизиями СС «третьей волны». Таким образом, национальный финский батальон в составе Викинга являлся своеобразным исключением из правил, он не был полностью «интегрирован», но и сравнивать с положением легиона его было нельзя.

    Инициативы по созданию финского полка СС потерпели неудачу уже в конце мая — начале июня 1941 г., до того, как всплыли эти организационные трудности: политическое положение Финляндии перестало благоприятствовать всему делу, связанному с формированием отрядов СС.

    4. «Акция СС» в потоке внутри- и внешнеполитического противодействия

    Значительная по размаху акция СС не могла не остаться без внимания со стороны государств, пристально следивших за положением в Финляндии. Поэтому министр иностранных дел Виттинг уже на ранней стадии — во время своего визита в Стокгольм 23 марта 1941 г. — рассказал о ней министру иностранных дел Швеции Гюнтеру. Тот, правда, уже получил от шведского посланника в Берлине некоторую информацию, но, тем не менее, был доволен тем, что Финляндия напрямую сообщила о предпринятых шагах. И поскольку Швеция сама не препятствовала вербовке в СС у себя в стране, которая закончилась лишь осенью 1941 г., каких-либо замечаний по существу дела у нее не было.

    Шведское посольство в Хельсинки, как уже отмечалось, внимательно отслеживало ход вербовки в Финляндии, и ему удалось получить о ней точные конфиденциальные данные. Об особом интересе Швеции к этому делу свидетельствует тот факт, что она послала своего эмиссара в Хельсинки (10–13 мая) для встречи с руководителем, отвечавшим за организацию вербовки в Финляндии. Этот посланец, имя которого не разглашалось, 14 мая доставил сведения, которые подтверждали полученную по другим каналам информацию: 140 человек уже отправлено в Германию, 300 — готово к отправке, налицо столь большое количество желающих, что первоначальная наметка в 880 добровольцев оказалась уже достигнутой. В связи с этим министр внутренних дел фон Борн сказал посланнику Вестману, что правительство Финляндии с беспокойством наблюдает за некоторыми официальными лицами страны, которые оказались втянутыми в организацию вербовки и содействуют ее успеху. Предприятие, таким образом, не удавалось представить в качестве частной, неофициальной инициативы, как того хотелось был правительству.

    Политика Финляндии в отношении Советского Союза приобрела более сдержанные черты именно в конце апреля, о чем подробнее будет сказано ниже. Это было очевидным следствием того, что Советский Союз, как это явствует из воспоминаний Паасикиви, совершенно не касался вопроса о вербовке в подразделения СС, рассматривая ее как внутреннее дело «дружественной» Германии и Финляндии. Если принять во внимание, насколько быстро сотрудники советского посольства оказывались в курсе дела, когда, к примеру, осенью начались транзитные перевозки немцев, или стала осуществляться переброска войск по плану Барбаросса в июне, то нет никаких оснований полагать, что отправка добровольцев СС в мае 1941 г. осталась вне поля зрения русской разведки. Советский Союз лишь по причинам «большой политики» не хотел в этот момент привлекать к названному делу общественное внимание и пытался предотвратить какие бы то ни было осложнения.

    Англия, напротив, официально следила за ходом вербовки в подразделения СС. Английский посланник в Хельсинки Гордон Верекер 16 мая обратил внимание руководителя политического отдела Министерства иностранных дел на необходимость ее пресечения, коль скоро Финляндия является нейтральным государством. Верекер сообщил в своей телеграмме как наименование комиссии по вербовке, так и ее местопребывание. Он, тем не менее, не желал вступать в обсуждение вопроса, полагая, что его значение «зависит от количества отправлявшихся в Германию людей».

    И поскольку Финляндия на практике еще не закончила вербовку в отряды СС и в целом продолжала сближаться с Германией, Англия в качестве своеобразного последнего предупреждения 6 июня 1941 г. обнародовала «дело СС» в новостях ББС и газеты Таймс. Ситуация от этого лишь осложнилась, поскольку финляндское министерство иностранных дел не предоставляло своему посланнику в Лондоне Георгу А. Грипенбергу достаточной информации. Вполне возможно, что англичане, знавшие точные факты, усматривали в поведении Грипенберга попытку обмануть их. Обнаружив себя в подобном положении, Грипенберг в отосланной 9 июня телеграмме подверг критике подобную практику министерства иностранных дел Финляндии. Через несколько дней он сообщил: англичане полагают, что вербовку организовали военные круги без ведома правительства страны. Подобные слухи пытались опровергнуть, но это уже не помогло. 15 июня 1941 г. Англия, как по этой, так и по другим весомым причинам (например, транзит немецких войск через Лапландию, вопрос о консульстве) прервала морские коммуникации с Петсамо и перекрыла, таким образом, торговую отдушину Финляндии с Западом.

    Можно сказать, что именно из-за позиции Англии и США правительство Финляндии с середины мая начало критически относиться к вербовке финнов в подразделения СС. Внутри страны ее подвергали критике прежде всего социал-демократы (например, в комиссии по иностранным делам 14 мая, в парламентской фракции — 15 и 29 мая, в правлении партии 23 мая). Против вербовки выступала также Прогрессивная партия (правление партии 19 мая), некоторые члены Аграрного союза и Шведской партии. Совместная делегация социал-демократов и аграриев во главе с Таннером, протестуя против вербовки в СС, посетила в конце мая премьер-министра Рангеля, который обещал ее прекратить. Виттинг на заседании шведской фракции парламента заявил 29 мая, что вербовка уже прекращена. Правительству эти заявления давались с легкостью, так как оно знало о предстоящем свертывании акции.

    На основании вышесказанного кажется вполне вероятным, что у отправлявшихся в Германию финских юношей было слишком радужное представление об отношении общества ко всему этому делу. Поскольку они избирались из среды единомышленников, «сторонников защиты отечества» и зачастую из правых кругов, поскольку организаторы всячески подчеркивали «общенародный» характер акции, и поскольку сохранение тайны не позволяло вести ее открытое обсуждение, представления завербованных юношей о всей картине происходившего оставались поверхностными. Но по своим взглядам большинство добровольцев СС были все же последователями егерей, что необходимо иметь в виду при оценке их деятельности.

    5. Акция СС: ее этапы и значение

    Наиболее интересной стороной проблемы является вопрос о том, каким образом вербовка в войска СС соотносится с внешнеполитическим развитием весны 1941 года. Когда после первоначального этапа в декабре 1940 г. генерал Эстерман «привез» идею о вербовке в Финляндию, она по времени полностью совпала с рождением плана Барбаросса в Германии. С началом в марте месяце германо-финских переговоров по вопросу об отрядах СС высшие правительственные круги страны (военный кабинет) уже знали о плане Барбаросса, но не были уверены в том, будет ли он введен в действие, или же Германия, как и в августе 1939 г., вновь начнет торг с Советским Союзом. К тому же советско-финляндский никелевый кризис еще не был преодолен. Таким образом, начало переговоров являлось для Финляндии естественным шагом по обеспечению собственной безопасности. Батальон СС становился своеобразным залогом дипломатической поддержки, внушительным совместным проектом, который укреплял уверенность Финляндии в получении помощи со стороны Германии при возникновении кризисной ситуации.

    Попытка финнов в конце марта — начале апреля выдвижением различных условий подчеркнуть самостоятельное положение Финляндии по сравнению с другими завоеванными немцами небольшими государствами была быстро пресечена. Германии удалось по этому вопросу повернуть доморощенных «активистов» против комитета Риекки. Министерство иностранных дел, со своей стороны, расценивало развитие европейской политической ситуации в опасном направлении, поскольку Германия была связана Балканской войной, а Советский Союз заключил с Японией договор о ненападении. По этой причине Финляндия в конце апреля пошла на организацию вербовки в отряды СС практически без всяких условий, удовлетворившись тем, что между странами по этому вопросу не заключалось никакого соглашения. Значение акции как некоей гарантии помощи было для Финляндии в тот момент чрезвычайно важным.

    В мае положение вновь изменилось. Из Северной Норвегии поступали столь очевидные свидетельства немецких приготовлений по плану Барбаросса, что верховное руководство Финляндии предприняло решающий шаг в сторону Германии еще до того, как с ее стороны были сделаны неофициальные намеки на возвращение потерянных в Зимней войне территорий и до того, как начались решающие военные переговоры. В этой ситуации, когда казалось, что вся Финляндия уже полностью шла в фарватере германской политики, значение направлявшегося к немецким берегам батальона СС как некоего внешнеполитического фактора упало. Правительство могло легко согласиться с предложениями Англии и требованиями собственных левых сил о прекращении вербовки в подразделения СС.

    Когда в ходе военных переговоров в Хельсинки (3–6 июня 1941 г.) детально планировалось сотрудничество двух стран, правда, без заключения официального соглашения, Финляндия представила Германии первую просьбу о возвращении всего батальона, или — по крайней мере его офицерского корпуса, домой.

    Согласно записям полковника Кинцеля, «генерал Хейнрикс с сожалением признал, что он из-за формирования „Leibstandart Norland“ лишился 1200 ценных военнослужащих, в их числе — несколько сот незаменимых для армии офицеров запаса». И хотя это сообщение не отличалось точностью (Norland не входил в состав Leibstandart, финских офицеров насчитывалось всего 125 человек и т. д.) и немцы проигнорировали просьбы финнов, попытка все же чего-то стоила. В новой ситуации Маннергейм сразу же отреагировал по-новому: теперь он нуждался во всех своих людях. Позднее маршал припоминал, что он изначально противился формированию батальона; на самом же деле, поскольку ему не удалось вернуть батальон в Финляндию, он занял эту позицию только в первых числах июня — за три недели до начала войны. Можно сказать, что его изменившееся отношение к батальону является наиболее верным свидетельством того, когда он окончательно пришел к выводу о неизбежности надвигавшейся войны.

    VII. Германская активность весной 1941 г. укрепляет позиции Финляндии

    1. Сдерживающее влияние германской кампании на Балканах

    Развитие политической ситуации на Балканах зимой 1940–1941 гг. шло не так, как на то надеялась Германия. Уже 12 ноября 1940 г. Гитлер поручил ОКХ подготовить удар через территорию Болгарии по Эгейскому побережью, а 13 декабря — оккупацию дружественной англичанам Греции (Операция Марита). Поскольку Италия не преуспела в военных действиях против Греции с албанской территории, Германии предстояло и ей оказать поддержку. 1 марта 1941 г. Болгария добровольно присоединилась к Берлинскому пакту трех держав в качестве седьмого его участника и на следующий день немецкие войска вступили в Болгарию. «Окруженная» Югославия 25 марта подписала это же соглашение, но в результате военного переворота двумя днями позднее было свергнуто прогерманское правительство этой страны. Тогда Гитлер принял решение использовать военную силу также и против Югославии. Поскольку приготовления к нападению на Грецию велись уже давно, его смогли начать 6 апреля 1941 г. Югославия капитулировала 17 апреля, материковую Грецию захватили в конце месяца, Крит — к 1 июня 1941 г. Операция связала, тем не менее, столь значительные силы Германии, что пришлось отодвинуть на пять недель начало операции Барбаросса. В свое время этот факт рассматривался даже в качестве одной из наиболее важных причин, приведших к провалу похода на Россию. Сейчас спрашивают, был бы этот поход более успешным, если бы он начался ранее, в условиях весенней распутицы? Известно, что Гитлер даже предлагал перенести и этот новый срок нападения — 22 июня — на более позднее время.

    Еще финский историк Арви Корхонен отмечал, что «начавшаяся Балканская война конечно же заставила отложить как переговоры о соглашении (с Румынией, Венгрией и Финляндией. — М. Й.), так и начало операции Барбаросса». Гитлер 3 февраля 1941 г. приказал Гальдеру пока что не сообщать этим странам о существующих планах, а 13 марта было решено, что когда подойдет время переговоров, ОКВ будет вести их совместно с министерством иностранных дел Германии. Инструкция для переговоров с Финляндией была подготовлена ОКВ только 28 апреля; 1 мая, после утверждения ее Гитлером, она была распространена среди финских штабов, которые должны были принять в них участие. По графику переговоры должны были состояться с 5 по 15 мая, а Барбаросса начаться 12 июня. Но поскольку нападение на Советский Союз было перенесено на 10 дней, то и переговоры с Финляндией также состоялись позже — с 25 мая по 6 июня 1941 г.

    Эта задержка естественным образом отразилась и на поведении немцев. Если в январе-феврале у них наблюдалась «горячка», то после нее на протяжении двух месяцев последовал относительно спокойный период. Вполне возможно, что именно это промедление, о причинах которого немцы по соображениям безопасности, конечно же, молчали, воскресило сохранявшиеся в финнах сомнения относительно намерений Германии. Опасались, что она снова может «продать Финляндию Советскому Союзу», как это случилось в августе 1939 г. при подписании пакта Риббентропа — Молотова. В связи с распространявшимися слухами о предстоящей войне на востоке для Берлина особой проблемой было сохранение в тайне его истинных намерений.

    Так, Кивимяки 17 марта 1941 г. пытался выяснить у Вейцзекера (министерство иностранных дел) информацию в связи со слухами о войне против Советского Союза, которые распространились в Финляндии и Швеции. Государственный секретарь ограничился заявлением, что он никоим образом не может их подтвердить.

    Германская военная машина была столь внушительна — около 180 дивизий, что временная переброска 20–30 дивизий на Балканы не могла оказать влияния на общую стратегическую ситуацию. Кроме того, вызванная Балканами задержка была скорее даже выгодна для расположенных на Севере германских войск, поскольку им не пришлось приступать к развертыванию сил в зимних условиях. Дополнительное время было необходимо немцам на Севере также по той причине, что Швеция отказалась предоставить им право на переброску дополнительных сил в Северную Норвегию под прикрытием «возвращающихся отпускников», хотя ранее, уступая давлению, шведы позволили немецким военнослужащим в Норвегии проезжать без оружия по территории своей страны. В середине марта Германия, согласно дневниковым записям премьер-министра Швеции Пера Ханссона, предложила пропустить 70 тысяч «внеплановых» отпускников, Швеция 15 марта ответила призывом 80 тысяч резервистов. Объявление призыва, естественно, породило в стране беспокойство и всевозможные разговоры, для прекращения которых и успокоения общественного мнения было опубликовано правительственное сообщение. Операция закончилась победой шведского вооруженного нейтралитета. Финляндия получила подробные сведения о произошедшем. В Хельсинки полагали, что в Швеции под ружьем находится в общей сложности 140–200 тысяч человек. Хейнрикс высказал 1 апреля Рёссингу неудовольствие тем, что Швеция видит в качестве своего основного противника Германию и вряд ли — в случае возможного советско-финляндского конфликта — встанет на сторону Финляндии.

    2. Разведывательная деятельность Германии в финляндской Лапландии

    Известно, что уже 7 февраля 1941 г. начальник штаба 2 горной дивизии, размещенной на зиму в районе Киркинеса, в непосредственной близости от финской границы, имел продолжительную беседу с майором Рюткёненом о планировавшихся к строительству дорогах, о приобретении для немцев карт Лапландии, а также о характере местности близ Петсамо и Саллы. Эти «проблемы Фойерштайна» Талвела обещал 17 февраля представить на рассмотрение Маннергейма, но поскольку у него состоялась встреча только с Хейнриксом, эти вопросы были переданы ему. Вскоре начались контакты, носившие еще менее формальный характер. Командующий горным армейским корпусом генерал Дитль в конце марта — начале апреля месяца появился в гражданской одежде — «мешок за спиной, точно бродяга» — для знакомства с обстановкой. Его сопровождали майор Ахонен (из штаба по организации транзита, Рованиеми) и начальник погранроты в Петсамо капитан Тиитола. В ходе поездки осматривался порт, с моря — полуостров Рыбачий, отошедший к Советскому Союзу по условиям Московского мира, а также фьорд Петсамо, в районе которого предстояло построить мост, обеспечивавший продвижение на восток. Для ознакомления с местностью побывали также и на советской границе.

    После этого с определенной регулярностью последовали ознакомительные поездки менее видных офицеров — начальников различных отделов штаба в Петсамо — и всегда в непременном гражданском костюме, дабы многочисленный контингент советского консульства в Петсамо не проявлял излишнего любопытства. Новый командующий 2 горной дивизией (начиная с 29 марта) генерал Шлеммер уже 30 марта вместе с майором Цорном и финским офицером связи капитаном Толландером посетил Колттакёнккя, откуда они на машине проехали в Салмиярви и возвратились в Норвегию. Генерал-майор Шлеммер и командир саперных частей майор Дрюк вновь побывали в Петсамо (9–14 апреля) в ходе своей шестидневной рабочей поездки. На основании полученных материалов в штабе Дитля в присутствии командующего была проведена военная игра. С 4 по 6 мая в Петсамо побывали полковник Риттер фон Хенгль, в задачу которого входил прорыв силами его полка системы укреплений на советской стороне, а также майор штаба 2 горной дивизии Цорн и капитан Мюллер. Через неделю, 12 мая, генерал-майор Шлеммер, полковник Наке и майор Цорн в сопровождении финнов знакомились с наиболее узким участком полуострова Рыбачий. Их сопровождали два офицера артиллерии, капитан Нойкирхен и лейтенант Сандман, начальники батарей (1/730 и 2/730).

    13 мая командующий армейским корпусом генерал Дитль посетил штаб 2 горной дивизии для окончательной отработки плана наступления. 19 мая капитан Фуссенеггер и старший лейтенант Бранднер изучали пути сообщения и местность в районе Юлялуостари и Лиинахамари. В это же время усиленно велись работы по строительству дорог и моста через залив Петсамо. Штандартенфюрер (майор СС) Гислер был 24 мая отправлен в Финляндию для закупки строительного леса и доставки его в Петсамо.

    Документальных свидетельств о собственных визитах немцы старались в Финляндии не оставлять. Пропускной пункт Колттакёнккя, на котором осуществлялась проверка паспортов, 18 февраля 1941 г. получил секретное указание: немцев не проверять и в журнал никаких сведений не заносить!

    События на севере проливают дополнительный свет и на общую ситуацию в Финляндии. Когда в июне 1941 г. Хюннинен жаловался в Москве Ассарссону о том, что руководящие круги Финляндии еще весной — задолго до приезда Шнурре на официальные переговоры — «сделали решающий шаг», это было воспринято с недоверием и удивлением. Откуда они так рано знали о предстоящей войне? Ответ: на основании разведывательной деятельности в Петсамо, строительства дорог в Лапландии, планов приезжавших немецких офицеров. Столь масштабную работу не следовало недооценивать. Германию следовало воспринимать серьезно.

    3. Германия и Финляндия строят дороги в Лапландии

    Планы по строительству второй дороги к Ледовитому океану, пролегающей вдоль западной границы Финляндии вдоль реки Торнионъйоки — от Палоиоэнсуудо Килписъярви, появились еще до начала войны, когда парламент в 1936 г. по предложению Лапландского комитета выделил необходимые средства на ее строительство. Из правительственного отчета за 1940 г. видно, что к концу года вчерне было готово 38 км дороги, завершение строительства планировалось на конец 1941 г.

    Финские планы весьма наглядно прокомментировал германский военный атташе полковник Хорст Рёссинг своему шефу, генералу Матцки (февраль 1941 г.):

    «Тот факт, что финны мало заинтересованы в Петсамо, который они сами не в состоянии защитить, явствует хотя бы из того, что они снова требуют строительства дороги от Торнио через Палоиоэнсуу до Шиботтена. Они ведут активное строительство на своей стороне вдоль шведской границы, на ее последнем участке, вблизи Норвегии. В последние месяцы по этому поводу предпринималось немало финских инициатив как по линии Министерства иностранных дел, так и через меня к Вам (в ОКХ) и армейский корпус „Норвегия“. Если бы имелась приличная дорога от Торнио до Шиботтена, значение Петсамо несомненно упало, поскольку тогда у финнов был бы надежный выход к Атлантике, свободный от постоянной угрозы со стороны русских».

    Упомянутая Рёссингом инициатива, посланная через германское посольство (23 декабря 1940 г.), являлась памятной запиской министра иностранных дел Виттинга Блюхеру по поводу строительства участка дороги от Килписъярви до Скиботтена. Прошло немало времени, пока поступил ответ, но 1 апреля 1940 г. германское посольство смогло сообщить о том, что немцы включили строительство этой дороги в собственные планы, согласно которым они намеревались соединить ее с дорогой на Нарвик и далее к Киркенесу.

    Стратегический характер дороги, ее строительство, естественно, привлекали внимание иностранных государств. Военный атташе Англии в середине февраля 1941 г. побывал в этих местах для знакомства с обстановкой. В своем сообщении он подробно описал пропускную способность дороги и ход ее строительства, которое, по его мнению, завершится к июню 1941 г. Шведский посланник в Хельсинки Стиг Салин сообщал о том же в Стокгольм 6 марта 1941 г.


    Дорожная сеть Северного Калотта весной 1941 г. Строившаяся немцами в Северной Норвегии дорога № 50 от Нарвика до Киркенеса была готова уже осенью 1940 г., но ее продолжали улучшать. Финская Полярная дорога от Рованиеми до Петсамо использовалась как для экспорта товаров на запад, так и для транзита немецких войск в Финмаркет В стадии строительства находились шоссейные дороги на Кильписъярви и на Каарсъиоки, а также ответвление на Утсъиоки. Шло строительство железнодорожной ветки от Кемиярви через Саллу в направлении Мурманской железной дороги


    Если строительство дороги от Килписъярви осуществлялось по инициативе финнов, а немцы лишь оказывали помощь, то при строительстве другой дороги — от залива Порсангер через реку Каарсъиоки до Ивало — ситуация была прямо противоположной. Дело вели немцы, финны только помогали. Дорога, без сомнения, являлась частью громадной германской программы восточного военного строительства Aufbau Ost, которая с осени 1940 г. начала осуществляться на всем протяжении от Черного моря до Ледовитого океана в связи с планами нападения Г. на Советский Союз весной 1941. Для предстоящего сосредоточения большого числа войск ремонтировались дороги, строились мосты и аэродромы, готовились лазареты, передвижные склады и так далее. Отсутствие дорог в Северной Финляндии, которые бы вели от Норвегии к границе Советского Союза, приобретало нетерпимый характер. Этот недостаток пытались в последний момент восполнить строительством дороги на Каарасъиоки.

    Начало обсуждения данного вопроса приходится на октябрь 1940 г., когда германский военный атташе в Хельсинки Хорст Рёссинг, возвратившись из Норвегии, доставил финскому главному штабу некоторые разведывательные данные военного характера. В отчете дислоцированного в Северной Норвегии горного армейского корпуса генерала Дитля за ноябрь 1940 г. говорится: «Финны с большой доброжелательностью относятся ко всем немецким требованиям, особенно к пропуску отпускников через территорию Финляндии и пожеланиям строительства финской дорожной сети, чтобы улучшить связь Северной Норвегии с дорогой, идущей к Ледовитому океану». В общем и целом немцы построили на норвежской стороне 55 км новых дорог, приняли участие в финансировании половины затрат по строительству 66 км дорог на территории Финляндии: в итоге они взяли на себя 2/3 объема всех этих работ.

    В связи с отставанием по строительству новых дорог был принят ряд конкретных решений. Для сосредоточения войск весной 1941 г. пришлось использовать коммуникации вдоль побережья Ледовитого океана. Так, дивизия СС Норд была переброшена в Киркенес на расстояние почти в тысячу километров морем. Как на норвежской, так и на финской стороне приступили к работам по ремонту мостов и дорог, которые были необходимым условием начала большой операции.

    По условиям Московского мира, у русских имелось право проезда в Норвегию через территорию Петсамо без предъявления паспортов, а также право иметь там свое консульство. На дороге Петсамо — Колттакёнккя — Киркенес они имели возможность вести постоянное и тщательное наблюдение и во избежание этого немцы решили построить еще одну дорогу в Финляндию, вдоль реки Паатсъиоки. Командующий 2 горной дивизией генерал Шлеммер и начальник его штаба 29 апреля совершили ознакомительную поездку вдоль северного берега реки и строительные работы начались уже 1 мая 1941 г.

    Немецкие саперы построили мост близ Нюруда, к которому была подведена дорога. Работы на финской территории продолжались весь май месяц. Соглашение о транзите трактовалось в данном случае весьма расширительно! Звездный час нового моста у Нюруда наступил 7 июня 1941 г., когда дивизия СС Норд в полном составе переехала по нему на юг, в сторону Рованиеми — формально для замены, фактически — на фронт будущей войны близ Саллы.

    Наибольший интерес для немцев представляло направление на Кемиярви, поскольку через этот район должно было осуществляться снабжение фронта близ Саллы. Здесь приготовления начались еще до приезда посланника Шнурре в Хельсинки (20 мая 1941 г.) и открытия официальных переговоров. Подполковник Вяйнё Паананен из комиссии по организации транзита сообщил 14 мая 1941 г. майору Рюткёнену в Рованиеми, что в Кемиярви планируется создание базы снабжения для немецких саперных частей. Поставку оборудования и строительных материалов планировалось закамуфлировать под возведение финнами оборонительных сооружений, о чем была достигнута договоренность в ходе переговоров между генералом Талвела и генералом Ханелем.

    Тот факт, что строительство крупных дорог в Килписъярви и Каарасъиоки запаздывало, что немцы удовлетворились мостом в Нюруде и складом снабжения в Кемиярви финнов весной 1941 г отнюдь не дезориентировал: продолжавшееся строительство было достаточным свидетельством того, что немцы действительно вынашивали большие планы.

    4. Германо-финские военные связи активизируются

    Рассматриваемый период являлся временем оживления культурных контактов между Германией и Финляндией. В течение года в Финляндию из огромной Германской империи прибыло около 40 лекторов и артистов, тогда как из маленькой Суоми в Германию отправилось вдвое меньше — всего 25 человек. Иная картина наблюдалась при обмене делегациями по изучению опыта. Так, численность различных групп, отправлявшихся из Финляндии на материк, почти в два раза превышала те, что ехали в обратном направлении (24 и 11 соответственно). Можно сказать, что в результате целенаправленной работы за время «перемирия» экономические и культурные связи Германии и Финляндии были восстановлены до прежнего уровня. Очевидно, что сознательно культивировавшиеся финско-германские контакты от осенней 1940 года легкоатлетической встречи трех стран (Германия, Финляндия, Швеция) до весенней 1941 года книжной выставки являлись наиболее масштабными по сравнению с любым предыдущим, аналогичным по срокам, периодом германо-финских отношений.

    Но особое положение в их структуре занимали, конечно же, военные связи и поездки. Генерал-майор Талвела 16 декабря 1940 г. выяснял у генерал-полковника Гальдера возможность теоретической подготовки высших офицеров Финляндии в Германии. Тогда дело положили под сукно, но вскоре все же решили его положительно. Об этом можно судить по дневниковым записям нашего военного атташе в Берлине полковника Вальтера Хорна, которому финские визитеры должны были представляться. 12 февраля мы встречаем в Берлине первых «курсантов» — подполковника медицины Рошира и майора Халла, которые на протяжении десяти дней знакомились с немецкими психофизическими методами контроля пациентов — видимо, для отбора летного состава. В это же время с 3 по 12 февраля 1941 г. майор Сааринен Э-Э. прошел в Дессау-Рослау офицерскую подготовку по ведению ближнего боя. В военном архиве находится сделанное им подробное описание этой учебной поездки. Обращается, между прочим, внимание на то, что в ходе практики, дабы приблизить учебу к боевой обстановке, использовалось намного больше взрывчатых веществ, чем в подобных случаях в Финляндии… Основательное снаряжение немцев, тщательная подготовка к выполнению задачи, детальное знакомство с местностью, начиная от специально подготовленного макета, лежали в основе их успехов.

    Ознакомительная поездка шести офицеров В.B.C. во Францию, в район боевых действий на Ла-Манше, пролегала через Берлин 24 февраля и обратно 12 марта 1941 г. Руководителем группы являлся начальник штаба военно-воздушных сил подполковник Сарко и ее членами майоры Иланко, Магнуссон, Стенбек, Туомпо, а также капитан Эрви. Их опыт изложен в подробнейшем отчете о поездке. В Берлине и на авиационных заводах Юнкерса находились подполковник Варис и капитан Бремер (28.2–1.З.). Финская артиллерия была представлена полковником Симолина и подполковником Ульфсоном, которые на протяжении целого месяца знакомились с подготовкой немецких артиллеристов в гарнизоне Потсдама и артиллерийской школе Ютербога. В это же время майоры Тара и Кёнёнен следили за подготовкой младшего командного состава в специальном училище в Потсдаме. Отправляясь домой 24 марта 1941 г., полковник Хорн вручил начальнику школы подполковнику Тигёри финский орден.

    Вскоре в финляндском посольстве в Берлине даже возникла толкучка, поскольку в эти дни там объявилось одновременно три делегации. Начиная с 18 марта капитан Лехмус знакомился с пропагандистскими учреждениями Германии; капитан Р. Пальмрутиз Военного музея находился в Германии с 12 по 26 марта 1941 г. Шестеро офицеров береговой артиллерии и флота вместе с генерал-майором Валве с 19 апреля по 1 мая находились на фронте близ Ла-Манша с ознакомительной поездкой. Третья группа представляла незначительные танковые войска Финляндии: полковник Р. Лагус, подполковник С. К. Бьёркман и ротмистр Ю. Лунтинен. С 19 апреля по 5 мая 1941 г. они знакомились с настоящей танковой дивизией, которой командовал полковник фон Хауэншильдт. «Благодаря его действиям и распоряжениям они получили возможность свободно и основательно ознакомиться с той частью, к которой были прикомандированы, а также с техникой соседних подразделений. Благодаря полковнику фон Хауэншильдту финские офицеры получили также возможность следить за маневрами соседних дивизий» — говорится в обосновании по поводу его награждения финским орденом.

    Последнюю пару стажеров составляли полковник Экберг и майор Саура, оба — высокопоставленные офицеры связи, находившиеся в Германии с 25 апреля по 21 мая 1941 г. Они появились в нашем посольстве в Берлине 9 мая. Поездку Экберга и Сауры можно считать своеобразным ответным визитом, поскольку немецкие специалисты — почтовый советник фон Флехер и подполковник фон Хилленберг — еще зимой участвовали в планировании новой схемы районирования телефонной сети Финляндии. Реформа была утверждена 24 мая 1941 г. и вступила в силу с 1 июля 1941 г.

    Ранее уже говорилось о берлинских поездках высокопоставленных представителей нашей разведки и поставщиков оружия. К. Микола полагает, что в общей сложности зимой 1940/41 гг. около 70 финских военачальников с различными миссиями побывали в Германии. Приезжавшие на учебу — всего около 30 человек — входят в это число. И хотя в количественном отношении показатели не очень высоки, тем не менее они являются рекордными, если иметь в виду, что речь идет о единственной стране (Германии) и всего о шести месяцах контактов. С другой стороны, важнейшим фактором в данном случае является качество: мы видим среди посещавших Германию руководителей всех родов войск, в их числе таких знаменитостей, как организаторов нашей истребительной авиации Магнуссона и наших танковых сил Лагуса.

    5. Проблема эвакуированного населения захлестывает Финляндию

    Огромной общественной проблемой после Зимней войны являлось обустройство эвакуированного карельского населения. Из 425 тысяч перемещенных лиц примерно 230 тысяч составляли земледельцы, которых стремились сохранить в сфере сельскохозяйственного производства. Для них предстояло выделить около 80 тысяч хозяйств и земельных участков. Имея в виду международную практику, Финляндия удивительно быстро — уже 28 июня 1940 г. — утвердила для этой цели так называемый закон о срочном расселении. Объяснение, конечно же, следует искать в единении периода Зимней войны и в стремлении парламента восстановить справедливость по отношению к карелам, потерявшим все свое состояние.

    Положительную роль в решении вопроса сыграли два существенных фактора. Еще в довоенные годы в Финляндии было принято радикальное жилищное законодательство и создана эффективная административная система по ее претворению в жизнь. В результате комитет профессора Т. М. Кивимяки, опираясь на старую проверенную базу, смог быстро подготовить закон о срочном обустройстве переселенцев. С другой стороны, сельское население Карелии, представленное мелкими земледельцами, было исключительно однородным; практически отсутствовали крупные поместья, а карликовые хозяйства были большой редкостью. По предложению комитета Кивимяки последним, при их расселении, можно было прирезать дополнительные наделы: законодательство об обустройстве содержало в себе, таким образом, социально прогрессивные элементы земельной реформы.

    Сложности заключались в том, что предназначенные для этих целей государственные земли находились далеко на севере, где занятие сельским хозяйством в целом было сопряжено с трудностями, тогда как земли корпораций и объединений были относительно невелики. Поэтому для наделения землей следовало обратиться к частным владениям. Самые крупные из них должны были в пропорциональном отношении выделить наибольшее количество земли, какую часть — средние, мелкие освобождались от этой обязанности. Бремя отчуждения земли тяжело сказалось на всех сколько-нибудь состоятельных хозяйствах, что, естественно, в огромной степени повлияло на настроения в обществе.

    При разработке законопроекта о денежных выплатах карельскому населению комитет под руководством управляющего банком Т. Рейникка исходил из необходимости полной компенсации всем потерпевшим. Правительство в своем проекте применило этот принцип только по отношению к некоторым категориям мелких хозяйств, тогда как крупная собственность компенсировалась лишь частично, следуя определенной шкале, согласно которой самые крупные состояния получали только 5 % их стоимости. Этот вариант отражал точку зрения экономистов социал-демократического лагеря, тогда как представители Аграрной партии энергично требовали полного возмещения потерь или применения более «мягкой» шкалы. Парламент пошел навстречу надеждам и пожеланиям карельского населения, подняв 29 июля 1940 г. верхнюю планку полной компенсации до 320 тысяч марок, после чего только вступала в силу прогрессивная шкала оценок. Для изыскания средств на выплаты парламент в том же июле 1940 г. ввел тяжелый налог на все имущество, стоимость которого превышала 40 тысяч марок.

    Таким образом, в обстановке сохранявшихся после Зимней войны трагических настроений удалось быстро провести в жизнь серьезные решения. Принятые законы, тем не менее, сами по себе еще ничего не давали, требовалась огромная работа и значительно больше времени, чем это поначалу казалось. И хотя комиссии по обустройству приступили к работе в конце июля 1940 г., первые семьи переселенцев получили землю только в середине ноября.

    Искушение взять и разрубить гордиев узел одним ударом, если такой случай представится, подстерегало нашу страну уже весной 1941 г. И что самое худшее, в Германии это, кажется, отчетливо понимали. Показательна в этом смысле беседа служившего в германском МИДе д-ра Мегерле со шведским посланником в Берлине Рихертом 9 мая 1941 г. Мегерле, про которого Рихерт писал, что он «находится в ежедневном контакте с министром иностранных дел Риббентропом», сказал: выяснение отношений между Германией и Россией неизбежно. Обе стороны осуществили достаточные приготовления. В войне Германии и Советского Союза, категорически утверждал он, Финляндия не может оставаться нейтральной. Финны не могут устоять против соблазна вернуть обратно потерянные провинции, добавил он.

    Аналогичную оценку финских настроений в своем рапорте от 10 июня 1941 г. на имя специалиста по восточным делам Альфреда Розенберга дал побывавший в апреле 1941 г. в Финляндии пропагандист в области культуры Гюнтер Тэр (Thaer).

    6. Утечка информации о будущей войне

    Изложенные выше события — вербовка в батальон СС, строительство дорог в Лапландии, оживившийся культурный обмен с Третьей империей, поездки финских офицеров в Германию на учебу и пр., хорошо известные посольствам Швеции, Англии и США, посылавшим своим правительствам подробные сведения и обменивавшимися ими между собою, — свидетельствовали о том, что внешнеполитическая ориентация Финляндии в апреле-мае месяце стала постепенно склоняться в пользу Германии. Ее посланник в Хельсинки Блюхер отметил это с особым удовольствием 18 апреля 1941 г.:

    «Быстрое преодоление югославского сопротивления произвело на финское правительство и политические круги страны глубокое впечатление и укрепило в самых широких слоях общества веру в нашу окончательную победу. Это особенно знаменательно, поскольку югославский поход изначально рассматривался ими как пробный камень в соотношении сил стран оси и их противников».

    И все же вышесказанное недостаточно для утверждения того, что Финляндия уже окончательно сделала свой выбор в приближавшемся и пугавшем восточном конфликте. Президент Финляндии и министерство иностранных дел, напротив, старались распространять на Западе представления о том, что Финляндия по-прежнему уважает свой традиционный нейтралитет и предпринимает усилия по его сохранению даже в нынешней сложной обстановке. Посольства западных стран «держали ушки на макушке».

    Настоящую военную тревогу, кажется, поднял шведский военный атташе полковник Г. М. фон Стединг, у которого были теплые отношения как с финнами, так и с германским военным атташе в Хельсинки Рёссингом. 24 апреля 1941 г. последний начал приоткрывать карты. «Германия планирует нападение на Советский Союз в начале или середине июня», — заявил он прямо. Выбор времени зависел от положения дел на других фронтах, на Балканах и в Северной Африке. Военно-воздушных сил не хватило бы для одновременных наступательных операций на всех фронтах. Планирование операции против Советского Союза было проведено «при взаимопонимании и отчасти при сотрудничестве с финнами». Два вопроса касались непосредственно Швеции: 1. Каким образом немецкие войска из северо-западной и северной Норвегии могут пройти к театру военных действий в район Саллы? 2. Каким образом они после этого будут снабжаться? На оба эти вопроса можно было ответить однозначно: «через Швецию». Поэтому Германия в подходящий момент, до наступления времени «Ч», представит шведскому правительству просьбу об использовании железных дорог Швеции для решения этих задач. По Аландскому вопросу — оккупирует ли архипелаг Финляндия, Германия или даже Швеция, дабы не допустить туда русских — руководство в Берлине решения еще не приняло. Стединг сразу же бросился сообщать эти сведения шведскому «внутреннему кругу».

    Сведения Рёссинга, полностью соответствуя реальному положению дел, с исторической точки зрения являются ценным дополнением для уточнения положения Финляндии в апреле 1941 г. О мотивах откровений Рёссинга до сих пор ведется полемика. Бьёркман, в частности, считает, что своими заявлениями Рёссинг хотел дать шведам больше времени на раздумья по поводу предстоящего транзита, чтобы он в конечном итоге был разрешен безболезненно.

    В своих откровениях Рёссинг зашел дальше, чем ему было позволено начальством, и это было причиной его последующих затруднений. Слухи о том, что его по приказу Гитлера убили в Хельсинки, не имели под собой основания. Он умер в результате болезни 1 февраля 1942 г… В преддверии войны-продолжения Рёссинг являлся одним из наиболее «долговременных» и влиятельных немецких представителей в Финляндии.

    7. Тревога в связи с ранней переброской войск в Норвегию

    Согласно сообщению «Правды» от 30 апреля 1941 г. явным свидетельством изменения политики Финляндии было прибытие в Турку 12 тысяч вооруженных немецких солдат. Информация, поступавшая из Турку в Советский Союз, носила в принципе надежный характер. Как писал в своем письме (1 апреля 1941 г.) германский военный атташе Рёссинг, Советский Союз послал на верфь Криктон-Вулкан, на котором для него строились буксиры, группу из 31 инженера и техника для наблюдения за ходом строительства, хотя, по мнению руководства верфи, такое количество специалистов совершенно не требовалось. По мнению Рёссинга, они не только вели коммунистическую пропаганду, пользуясь недостатками в снабжении продовольствием, но и наблюдали за немецкими судами и перевозками, особенно в Северную Норвегию. Представитель Турку в комиссии по транзиту Алскуг (Ahlskog) сообщал 8 мая 1941 г., что «вице-консул России никак не желал покидать порт без вмешательства полиции. Всякий раз, когда осуществляются перевозки, в Турку прибывает 2–3 русских из Марианхамина и столько же из Хельсинки». Таким образом, преувеличение в сообщении «Правды» следует объяснить соображениями политической целесообразности, а не недостатком поступавшей информации.

    Через Турку в первые дня мая, как свидетельствуют немецкие данные, проследовало около 4000 отпускников. Английскому посланнику его финские знакомые сообщили, что речь идет лишь о батальоне немцев, т. е. еще о меньшем количестве.

    Из обзоров финской комиссии по транзиту выясняется, что к началу мая через Турку в Северную Норвегию прошли части СС, зенитной и береговой артиллерии общей численностью около 3 тысяч человек. Войска прибыли на пароходах «Тельде», «Феодосия» и «Адлер». Контингент состоял, однако, не из возвращавшихся отпускников, поскольку документы говорят о «пополнении». Усиление береговой артиллерии в районе Киркенеса было связано с предпринятыми Гитлером мерами безопасности на всем норвежском побережье против англичан. Пополнение отрядов СС предполагало расширение упоминавшегося ранее подразделения Totenkopf-Standart, которое в итоге было включено в образованный SS-Kampfgruppe в качестве третьего полка дивизии Nord. И когда на улицах небольшого Турку появилось порядка трех тысяч немцев, получивших возможность в ожидании посадки в железнодорожные составы побывать в городе, это обстоятельство, естественно, привлекло к себе внимание. — Четырехкратное преувеличение (3000 — 12 000) — в практике пропаганды явление не редкое — помогло «Правде» добиться своей цели: новость попала на страницы мировой прессы. На Западе отметили, что советская пресса впервые коснулась вопроса о транзите и это было воспринято как свидетельство ухудшавшихся отношений с Германией.

    Анализируя в своем рапорте (13 мая 1941 г.), видимо и явившемся источником тревоги, ход немецкого транзита в Лапландию с осени 1940 г., английский военный атташе Маджилл подразделяет его на три этапа. На первом, с 20 сентября по 10 ноября 1940 г., через Финляндию в Северную Норвегию проехало около 5500 человек и в самой Финляндии в пунктах пересадок оставалось еще около 1200 солдат. На второй этап, продолжавшийся до конца февраля, пришлись законные поездки отпускников: на юг проследовало 3600 немцев, но этим же путем вернулись только 2000 человек, остальные, видимо, возвратились морем. Численность немецких войск внутри Финляндии сократилась до 800 человек. На третьем этапе, после успешного нападения англичан на Лофоот, отпуска в немецких войсках в Северной Норвегии были отменены, на Север дополнительно отправилось 4500 солдат с тяжелым вооружением. Всего через Финляндию, по оценке Маджилла, в Северную Норвегию проехало 8400 человек, больше, чем за это же время выехало оттуда. В сентябре провезли двенадцать 88-мм орудий и две тяжелых батареи, а также 14 легких 20-мм зенитных орудий — весной. Зафиксированные в некоторых отчетах «танки» были всего лишь орудийными тягачами. В то же время немцы подготовили в Финляндии огромные запасы моторного топлива, которые в декабре оценивались в 3 млн литров. К находившимся на трассе Рованиеми — Киркенес в марте 1941 г. 165 автомашинам немцы в апреле добавили еще около 200 машин. Если бы движение гражданских средств на дороге, ведущей к Ледовитому океану, было бы ограничено, ее пропускная способность могла существенно возрасти. В свете современных исторических исследований расчеты английского военного атташе Маджилла представляются весьма точными. По данным финского исследователя Вехвиляйнена, к началу мая 1941 г. в сторону Норвегии через территорию Финляндии проехало 12 964 человека, в Германию — 4007 человек.

    8. Дуновения разрядки (апрель — май 1941 г.)

    Наблюдавшееся весной 1941 г. смягчение внешнеполитической линии Советского Союза наиболее отчетливо проявилось в том, что генеральный секретарь коммунистической партии И. Сталин 6 мая 1941 г. позволил назначить себя также председателем Совета Народных комиссаров, другими словами — премьер-министром. Отстраненный Молотов, который применительно к тем условиям проводил по отношению к Германии явно жесткую политику, остался все же на посту наркома иностранных дел. Сталин, опираясь на свой личный авторитет, очевидно, верил в возможность спасти советско-германские отношения, находившиеся в состоянии серьезного кризиса. Несмотря на продолжавшиеся с обеих сторон «литургические» заверения в дружбе, слухи о войне росли наподобие снежного кома. В частности, Соединенные Штаты 20 марта 1941 г. на основании полученных от берлинских антифашистов сведений предупреждали о готовящемся нападении Германии на Советский Союз. Подобные сообщения поступали с разных сторон. Сталин отступал по всем несущественным вопросам. Он прекратил в Москве деятельность всех государств, оккупированных Германией. Он высказывал сожаление по поводу нарушения немецкими самолетами воздушного пространства Советского Союза, и в то же время запретил сбивать их. Он отступил при установлении границы на побережье Балтийского моря. Экономические обязательства, в том числе поставки нефти, выполнялись весной 1941 г. точнее, нежели раньше и Германию не укоряли за то, что в своих поставках машинного оборудования она намного отставала от графика. Старались заранее предусмотреть все возможные обстоятельства, которые могли бы привести к разрыву отношений. Произошедшие в политике изменения были замечены всеми. Посланник Финляндии в Берлине Т. Кивимяки сообщал о них в конце апреля неоднократно. Эффект был столь очевиден, что некоторые из немцев пытались доказать Гитлеру, насколько выгоднее было бы вести дело в рамках экономического союза, чем пытаться искать счастье на полях сражений. Но к этим реалистам, например, к послу Германии в Москве Шулленбургу, не прислушивались.

    Потепление в советско-финляндских отношениях, наступившее в апреле-мае 1941 г., также следует рассматривать в контексте этих более широких перемен. Его первой приметой была смена советского посла в Хельсинки. Пятого апреля, как уже упоминалось выше, сообщили, что заболевший Зотов не вернется на свое место. Видимо и в Москве заметили, что его чрезмерно педантичные, поучающие выступления и резкость порождали ненужные осложнения во взаимоотношениях двух стран. Его преемник Павел Орлов, который был представлен президенту Рюти 23 апреля, был совершенно иного склада: образованный и гибкий, улыбающийся и покладистый. Он произвел на финнов благоприятное впечатление, особенно, когда всем (в том числе и находившемуся в Хельсинки Паасикиви) заявлял о том, что его главная задача — улучшить взаимоотношения наших стран.

    Хотя германский посланник в Хельсинки Блюхер 19 апреля 1941 г. и отмечал снижение напряженности в отношениях между Финляндией и Советским Союзом, хотя и были прекращены оскорбительные передачи Петрозаводского радио (что заметили даже в Швеции), практические результаты дружественной политики Орлова долгое время себя не проявляли. Вопрос о никеле Петсамо с марта месяца остался в замороженном состоянии, переданная Финляндией 10 мая 1941 г. нота с различными альтернативными вариантами по существу не предлагала ничего нового. Для Советского Союза это был вопрос престижа, по которому он не желал идти на уступки. Также обстояло дело и с гидростанцией Валлинкоски. Поставки зерна из СССР шли с перебоями, хотя они и имели для Финляндии важное значение. Поставки были слишком увязаны со строительством для Советского Союза судов, которое отставало от графика. Поэтому многие финны считали, что новая политическая линия Орлова скорее носила формально-дружественный характер, нежели являлась реформаторской по существу. Единственное дело, о котором он мог сообщить как о серьезном изменении позиции Москвы, касалось оборонительного союза Финляндии и Швеции: Советский Союз более ему не препятствовал. Но и в данном случае произошедшие перемены уже запоздали. Финляндия настолько улучшила свои отношения с Германией, что Швеция более не проявляла интереса к этому плану. Это подтвердилось в ходе визита Гюнтера в Хельсинки, состоявшемся 6–7 мая 1941 г.

    В финляндской армии также пытались прекратить расползание слухов о войне. В распространенных для офицерского состава 17 мая и 11 июня внешнеполитических информационных бюллетенях подчеркивалась «мирная политика» Советского Союза и улучшение отношений с Германией. 20 мая 1941 г. по этому же вопросу в секретном циркуляре высказался Маннергейм, потребовавший от офицеров пресекать слухи и «всем своим поведением способствовать успокоению общества».

    Но в полной мере добиться этой цели не удалось, поскольку информация о приближавшейся войне поступала со всех сторон. Весьма точные сведения о предстоящих событиях дал, в частности, один из руководителей немецкой церкви Э. Герстенмайер, который был приглашен в конце мая в Финляндию для выступления перед финскими священнослужителями. Он заявил председателю Союза священников Финляндии д-ру П. Вирккунену о бесполезности обустройства карельских переселенцев, поскольку Финляндия вскоре получит Карелию обратно (курсив. — М. Й.). Германия не может ослабить свои силы в войне против Запада, если в ее тылу находится государство наподобие Советского Союза, с которым надо «разобраться» в первую очередь. И хотя Герстенмайер не мог назвать точной даты, ближайшие три недели были, по его мнению, решающими. Военный поход начнется с юга и продлится 2–3 недели. Армия «Норвегия» вступит в военные действия позднее, через несколько дней. Тогда финнам дадут возможность «взять то, что им принадлежит». С разрешения Герстенмайера эти сведения Вирккунен сообщил более широкому кругу финских священнослужителей. Очевидно, что после майской поездки Шнурре и в условиях, когда военные переговоры уже шли полным ходом посчитали возможным немного приподнять завесу и над этой тайной.

    В Финляндии недоумевали по поводу противоречивого характера распространяемой немцами информации: если военные и видные гражданские лица доверительно и практически единодушно говорили финнам о будущей войне на востоке, то дипломаты ее с таким же единодушием отрицали. При этом многие из упомянутых гражданских лиц приезжали в Финляндию по инициативе и при прямой поддержке германского МИДа, а значит и эти визитеры должны были бы следовать предписаниям о соблюдении тайны. Но не следовали, и доверительная информация доходила по этим неофициальным каналам до финнов.

    Можно, конечно, сказать, что Гитлер во многих случаях (и зачастую преднамеренно) недостаточно или же с запозданием информировал свое министерство иностранных дел о предстоящих событиях. Так, Auswartiges Amt, не говоря уже о подчиненных ему посольствах, порой впрямь не знал о действительном состоянии дела или о последних решениях, да и некоторые службы действовали в соперничестве друг с другом (как, например, СС и АА в деле о вербовке). И все же можно утверждать, что постоянно варившиеся в информационном котле профессиональные германские дипломаты знали (или, по крайней мере, могли предположить) о состоянии дел намного больше, чем они сообщали своим финским коллегам. Главная причина их сдержанности крылась в инструкциях, которые они получали от своего шефа.

    Но отчего же допускалась утечка информации, в чем причины этого «встречного двухколейного» движения? Приходится, как и советник по делам печати Ганс Метцгер, думать о том, что в этом крылась суть информационной политики Гитлера и его помощников. Через немецких офицеров высшему военному руководству Финляндии посылались намеки о будущей войне, к которой она могла бы подготовиться, слухи о войне среди гражданского населения поддерживались для того, чтобы финские политики и общество в целом привыкли к этой мысли. Германская пропаганда, которая весной 1941 г. приводила к «раздвоению личности» информированных немцев, вынужденных, в зависимости от их аудитории, говорить по-разному об одном и том же деле, кажется, весьма преуспела. Момент нападения удавалось сохранять в тайне достаточно долгое время, тогда как моральная готовность к такому повороту событий с его наступлением уже существовала.

    Можно сказать, что прогерманская ориентация Финляндии начала весной менять свою окраску. Если зимой она обосновывалась только соображениями военно-политической безопасности, то к весне эта линия стала также поддерживаться искусно подогреваемыми внешнеполитическими расчетами и перспективами.

    9. Финляндия делает «решающий шаг»

    Шведский посланник в Москве Ассарссон 29 мая беседовал с недавно возвратившимся из Хельсинки министром Хюнниненом, который сообщил, что будучи дома заметил, как все высшие руководители Финляндии — президент, маршал, министры обороны и иностранных дел — верят в скорую войну между Германией и Россией. Хюннинена удивило, что старые друзья Англии — Рюти и Маннергейм — и те одобряли тесное сотрудничество Финляндии с Германией. По его мнению, в Хельсинки царит всеобщее убеждение о том, что Гитлер решил покончить с большевизмом и Финляндия в связи с этим смогла бы получить компенсацию за продемонстрированную по отношению к ней несправедливость. Многочисленные немецкие агенты — профессора, музыканты, деловые люди — заполнили страну и выражают эти же взгляды. Хюннинен недоумевал по поводу противоречия между этими заявлениями и сдержанной линией официальной германской дипломатии.

    Хюннинен признался Ассарссону, что финское правительство ведет рискованную игру и бросает свою судьбу на чашу весов. Он полагал, что посылаемые из Берлина рапорты Кивимяки не имели большого влияния на позицию правительства. В то же время Паасикиви более не желали слушать. «У него состоялось, сообщил мне (Ассарссону) в высшей степени конфиденциально Хюннинен, бурное выяснение отношений с Маннергеймом и Валденом, которые не желали и слышать о продолжающихся уступках Москве. Советский Союз рассматривали теперь как второстепенный фактор и призывы Паасикиви… были обращены к глухим собеседникам».

    Для подтверждения полученной сенсационной информации Ассарссон 1 июня отправился к самому Паасикиви, уже готовившемуся к отъезду на родину. Он «с горечью отметил, сколь незначительным было то понимание, которое он нашел своим взглядам в Хельсинки. Его не хотели более слушать, и теперь он умывает руки и отходит в сторону, зная, что он выполнил свой долг перед отечеством…»

    Паасикиви рассказал, что «во время своей последней поездки в Хельсинки он пытался убедить правительство и дать ему возможность предложить русским компромисс по вопросу о никеле. Все его аргументы были отвергнуты и указано на заверения Кивимяки о том, что Германия простерла свою десницу над Финляндией и было бы неразумно раздражать немцев какими бы то ни было уступками в пользу Советского Союза». Руководство Финляндии полностью доверяло предсказаниям Кивимяки о скорой русско-германской войне, возможность которой, собственно, не отрицал и Паасикиви. Даже зарубежные дипломаты в Москве, немецкий граф Шуленбург и английский сэр Стаффорд Криппс, отзывались о политике Финляндии как неумной. «Но в Хельсинки слепы и глухи», — сказал Паасикиви с горечью.

    На эту тему мы имеем еще одно грустное свидетельство. Ассарссон заметил, что Хюннинен, появившийся в шведском посольстве 16 июня 1941 г. по случаю дня рождения шведского монарха, находится в крайне подавленном состоянии. Он был озабочен будущим Финляндии и рассказал своему коллеге доверительно, но вполне искренне о своей печали.

    Еще во время своего приезда в Хельсинки в январе 1941 г. он заметил, как руководство Финляндии под давлением военных все более активно искало контактов с Германией в ущерб ориентации на Швецию. Соответствующие должностные лица в то время заняли выжидательную позицию по отношению к финскому зондированию. В Финляндии же в весенние месяцы можно было наблюдать усиление германской пропаганды. Следя за реакцией финских официальных лиц на ее проведение, им хотелось удостовериться в искренности вышеупомянутого зондирования, поскольку в Берлине, как и всюду, было известно, что такие люди, как Рюти и Маннергейм, ориентировались на западные государства.

    Уже в апреле с немецкой стороны было заявлено о желании получить в свое распоряжение Финляндию (= территорию Финляндии) на случай непредвиденных обстоятельств и руководящие лица сделали решающий шаг (курсив. — М. Й.). Судьба страны была поставлена на карту. Паасикиви, находившийся в это время в долгосрочном отпуске в Хельсинки, мог подтвердить произошедший поворот. Возвратившись 12 мая в Москву, он сообщил Хюннинену, какое положение сложилось на самом деле, что в истории Финляндии начинается новый период, в котором он не желает участвовать. Хюннинен сам, во время своего короткого визита в Хельсинки в середине мая, обнаружил, что Паасикиви был совершенно прав.

    Благодаря свидетельствам Ассарссона, которому доверились как Паасикиви, так и Хюннинен, проясняется, что окончательный выбор Финляндия сделала значительно раньше, чем это обычно представлялось. Финское руководство в моральном плане сделало свой «решающий шаг» задолго до того, как в конце мая поступили конкретные предложения от Германии.


    Примечания:



    2

    «И это чистая правда» (шв.).



    3

    Цитата в переводе C. B. Зайчикова.: В. Войонмаа. Дипломатическая почта. М., 1984, с.14.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.