|
||||
|
Основатель Одессы О. М. де Рибас
Начало пути Родился дон Хосе (Иосиф) де Рибас-и-Бойонс в Неаполе 6 июня 1749 года. Отец его, дон Мигуэль (Михаил) де Рибас, происходил из Барселоны. Он переселился в Италию в 1739 году, поступил капитаном на службу королю Неаполя. Девятнадцать лет перед смертью старший де Рибас состоял директором министерства морских и военных сил. Женился он на шотландке, представительнице древней фамилии, Маргарите Плюнкет. Кроме Иосифа, у него появились сыновья Эммануэль, Андрей, Феликс, в свое время ставшие гражданами России. В честь заслуг М. де Рибаса король Фердинанд IV пожаловал 4 июля 1765 года его семнадцатилетнего сына подпоручиком в Самнитском пехотном полку. Видимо, именно в этот спокойный период юноша получил основы образования. Скорее всего, многое он почерпнул из книг благодаря любви к чтению и хорошему владению французским и другими языками. Во всяком случае, позднее де Рибас проявлял немалые познания и в военном деле, и в инженерном. Однако в Неаполе продвинуться честолюбивый способный человек не смог. В 1769 году, отправившись по делам в Ирландию, на обратном пути в Ливорно молодой офицер познакомился с графом А. Г. Орловым. Встреча эта перевернула судьбу де Рибаса. По предложению руководителя Архипелагской экспедиции он поступил на русскую службу; в сентябре его уже уволили из неаполитанской армии. Иосиф служил на русском флоте волонтером, участвовал в боевых действиях. Есть сведения, что молодой офицер причастен к аресту на Средиземном море дамы, названной позднее княжной Таракановой, претендовавшей на российский престол. В частности, пишут о том, что он выслеживал ее в Рагузе и в Венеции, а затем способствовал успешному проведению операции по захвату претендентки, который организовал граф Алексей Орлов. Это мало соответствует другим фактам из его жизни, но, во всяком случае, судьба де Рибаса неожиданно оказалась причастна к государственной и личной тайне Екатерины II. * * *11 апреля 1762 года в Петербурге загорелся дом гардеробмейстера Императрицы Екатерины Алексеевны Василия Шкурина. Во время, когда Император Петр III, любитель участвовать в тушении пожаров, выехал из дворца, Императрица родила мальчика — сына Григория Григорьевича Орлова. Эпизод с поджогом был придуман специально, чтобы уберечь роженицу от гнева венценосного супруга. При родах присутствовали И. И. Бецкой (по некоторым сведениям, действительный отец принцессы Ангальт-Цербстской) и его побочная дочь, которую он выдавал за приемную, фрейлина Настасья Ивановна Соколова. Новорожденного младенца завернули в шубу и передали тому же Шкурину, который ради повелительницы был готов на все. Мальчика воспитывали в его семье. В 1770 году вместе с родными сыновьями назначенного камергером Шкурина он был отправлен учиться за границу. Его содержали в специально организованном пансионате в Лейпциге до 1774 года, когда Екатерина II решила, что пора сына вернуть на родину и поручить его И. И. Бецкому. Тот встретился с ребенком и сообщил матери, что он кроткий, послушный, застенчивый, рассеянный и нуждается в воспитании. Бецкой нередко возил мальчика, названного Алексеем Григорьевичем Бобринским, в театр, на балы. Но престарелый вельможа, занимавший ряд важных постов, не мог уделять воспитаннику много внимания. Решив почему-то, что у Алексея склонность к военному делу, он осенью 1774 года определил его в Сухопутный кадетский шляхетный корпус, директором которого состоял, и поручил обязанности гувернера де Рибасу. В литературе этот период жизни де Рибаса, которого в России называли Осипом или Иосифом Михайловичем, не совсем ясен. По одним сведениям, де Рибас прибыл из Ливорно в Санкт-Петербург в 1772 году с рекомендательным письмом от графа А. Г. Орлова. В этом случае он, конечно, непричастен к захвату княжны Таракановой. По другой версии, он приехал в столицу России после заключения Кючук-Кайнарджийского мира и по ходатайству Орлова был определен в Шляхетный кадетский корпус капитаном, что было равно армейскому премьер-майору. Более вероятно второе; может быть, он и привез мальчика, еще не имевшего фамилии, из Лейпцига. Не исключено также, что он состоял при нем и в Лейпциге с 1772-го по 1774 год. Последним можно объяснить, почему именно ему доверили быть гувернером. Одновременно де Рибас был в корпусе сначала цензором, а затем и полицмейстером. Екатерина II вернула сына из-за границы, видимо, из опасения, чтобы авантюристы не использовали его как претендента на престол. С другой стороны, Императрица опасалась, что наследник Павел Петрович может умереть либо ввяжется в заговор за трон и его придется устранить. На всякий случай был нужен под рукой запасной наследник, хорошо обученный и воспитанный, но не настолько известный, чтобы самостоятельно претендовать на власть. В корпусе для Бобринского установили особый режим. Он жил в отдельном помещении вместе с де Рибасом, учился в классах до обеда, а вечерами с воспитателем часто выезжал в общество, бывал на балах, в театре и т. п. Бецкой и Императрица хотели сделать маленького дикаря светским человеком. Для этого и нужен был немало повидавший де Рибас, который к тому же хорошо владел испанским, итальянским, французским, английским, немецким языками и латынью. Пишут, что на карьеру Рибаса повлияла женитьба на приемной дочери Бецкого Н. И. Соколовой. Однако бракосочетание, на котором присутствовала Екатерина II, произошло лишь 27 мая 1776 года. Скорее Бецкой решил выдать за де Рибаса свою уже немолодую дочь и замкнуть тайну Алексея Бобринского в семейном кругу. Настасья Ивановна Соколова (1745–1822) была воспитана в модных идеях просветительства и до замужества четырнадцать лет была фрейлиной Императрицы. А. Бобринский, которого до поступления в корпус воспитывали на тех же идеях, отмечал в записках острый ум, язвительный язык, вспыльчивый характер и гневливость «Рибасши», которая не стеснялась злословить даже по поводу Императрицы. Современники отмечали гуманизм и отсутствие формализма де Рибаса в отношении воспитанников. Тем более кажется непонятным, чем он заслужил неприязнь Бобринского, считавшего его своим «злым гением». Чтобы понять причины, следует обратиться к частично опубликованному дневнику юного Бобринского, который он вел с 1779 года. Можно понять, что де Рибас не был удовлетворен деятельностью не столько преподавателя и воспитателя, сколько надзирателя за воспитанниками. Еще ранее, осенью 1778 года, он говорил А. Бобринскому, что подал просьбу об отставке, так как видит, что кадеты им недовольны. Однако просьбу его не удовлетворили. Скорее всего, удержали на месте повышением: в 1780 году де Рибас был произведен в полковники. Несмотря на близость к Императрице, особой возможности отличиться не было. Во всяком случае, сопровождая Бобринского на свидание с Екатериной II 3 января 1782 года, капитан говорил Императрице, что в его журнале зафиксировано многое о корпусных и он знает много недостатков, но реакции Екатерины II не заметил. Рибас не позволял воспитанникам корпуса, среди которых были сыновья влиятельных людей, наступать себе на ногу. 8 января 1782 года Бобринский писал в дневнике: «Рибас недоволен кадетами, которые, находясь в эти дни у родных, жаловались на него и называли виновником всего того, что произошло в корпусе, так, например, они говорили, что он не допускает в корпус офицеров русского происхождения, а сам ежедневно играет в карты и водится с девками, вовсе не заботясь о том, что делается в корпусе. Оно и правда…» Рибас не нашел ничего лучше, чем запретить кадетам до выпуска выходить в город, и отправлял экипажи, приезжавшие отвезти воспитанников по домам. Семейной жизнью офицер, видимо, также не был удовлетворен. Бобринский отмечает, что его воспитатель 25 декабря 1781 года выступал в роли хозяина на балу девицы Девиа, а 28 декабря девица эта провела вечер и ночь с де Рибасом, после чего тот чувствовал себя полдня больным. Не раз Рибас проигрывал значительные деньги, предлагал воспитаннику не уходить со скачек не отыгравшись, учил другим играм. Так, Бобринский записал: «Я был на конском бегу. Рибас говорил мне о потере, понесенной мною в графе Роб, и что я должен вознаградить ее и отваживаться еще чтобы получить назад». Скорее всего, речь шла о проигрыше воспитанника на скачках и подходе Рибаса к азартной игре. Двуличие, когда официально воспитатель говорит одно, а делает другое, и отмечал Бобринский в дневнике. С другой стороны, он же писал, что Рибас был способен очень хорошо и основательно говорить обо всем. Видимо, опираясь на материалы дневника, Бартенев считал, что де Рибас не годился на роль воспитателя юношества и занял такой пост лишь из-за старости Бецкого. В России офицер установил связи с местными масонами и рыцарями Мальтийского ордена, в 1779 году стал членом ордена, но быстро к нему охладел. Вслед за ним в северную столицу приехали братья Эммануэль, Андрей, Феликс и некоторые другие неаполитанцы, также поступившие здесь на службу. Де Рибас получил вход во дворец, как раз когда прежних его покровителей, Орловых, сменил при Императрице Г. А. Потемкин. Однако не сразу ему удалось установить связь с новым фаворитом. В 1779 году имя де Рибаса впервые мелькает в переписке Екатерины II с Потемкиным и касается его воспитанника. Корреспонденты выражались откровенно, по-семейному. Екатерина II писала в декабре 1779 года о замечании, которое Бобринскому сделал Г. Г. Орлов: «Судя по тому, что мне сказал вчера Рибас, его ученику не всегда нравится, чтобы его таким образом назидали в нравственности. Я думаю, что эти проповеди не произведут на него большого впечатления. Впрочем, я знаю, что тон папa не нравится ему всегда». Из этих строк видно, что Императрица относилась к мнению де Рибаса с уважением. Рамки учебного заведения стали тесны для энергичного человека, да и прежний смысл его нахождения здесь пропал. В 1782 году А. Г. Бобринскому исполнялось двадцать лет. В феврале он сдал экзамены. При выпуске юноша получил чин капитана, сразу был переведен поручиком в гвардию. Но сначала ему предстояло путешествие с группой бывших соучеников по России и Европе. Когда Рибас обсуждал с Бобринским, кого бы тот хотел пригласить в путешествие, и вскользь спросил, не хотел ли бы тот видеть с собой его, юноша промолчал. Рибас понял, что не стоит рассчитывать на его помощь. Работа в корпусе не прельщала. Проект моста через Неву, разработанный де Рибасом, не одобрила Академия наук. Вряд ли следовало рассчитывать на протекцию жены и тестя. Требовалось искать новую форму самовыражения. После отъезда воспитанника де Рибас отправился в путешествие за границу. Возможно, он выполнял поручение Императрицы. 30 октября 1782 года Бецкой писал Бобринскому, что ему кланяется О.М. де Рибас, который уже выехал из Неаполя. 22 августа 1783 года в письме к воспитаннику Бецкой сообщал: «Осип Михайлович Дерибас сам к вам пишет». Сохранилось и письмо, которое Рибас писал Бобринскому 1 августа 1783 года:
Далее Рибас распространялся о том, что после расставания, чтобы «рассеяться и заполнить пустоту», побывал за десять месяцев в Германии, Италии и Франции, а по возвращении оказался объектом злословия тех, кто обвинял его в лихоимстве и других грехах. Тяжело же было положение находившегося не у дел полковника, если ему приходилось просить прежнего воспитанника, чтобы тот засвидетельствовал его невиновность в письме, которое можно было бы показывать как оправдательный документ! Лучшим способом добиться успеха было обращение к князю Потемкину, который являлся правой рукой Екатерины II и полновластным властителем Новороссии. Есть сведения, что Рибас подал светлейшему проект преобразования флота. Князь заинтересовался и вызвал полковника на юг. Рибас в 1783 году получил новосформированный Мариупольский легкоконный полк и находился в командовании генерал-поручика графа де Бальмена. Он участвовал в мирных походах 1783–1784 годов на Крым и в переговорах, которыми завершилось присоединение Крыма к России, в период раздачи казенных земель на Юге России (1784–1787) получил крупный участок. Некоторое время Потемкин, подозревая Рибаса в незаконных действиях, не давал ему поручений. Однако офицер не оставался без дел. Он консультировал дипломатов в отношении Неаполя. Весной 1787 года, когда представитель неаполитанского королевского двора маркиз Галло со свитой посетил Херсон, где была тогда объезжавшая южные владения Екатерина II, Рибас участвовал в приеме неаполитанцев. Именно в том году был заключен русско-неаполитанский торговый договор, и де Рибас мог показывать гостям новые российские порты, через которые Неаполю предстояло посылать свои товары в обмен на российские. Но прошло немного времени, и Россия вступила в новую войну. Де Рибасу в этой войне довелось прославиться. На Лимане В 1787 году для России сложилась неблагоприятная обстановка. Турецкое правительство, опираясь на поддержку ряда европейских держав, опасавшихся усиления мощи России, решилось на войну, чтобы вернуть Крым, Причерноморье и изгнать российские корабли с Черного моря. Турки намечали, базируясь на Очаков, силами армии и флота захватить Херсон — главную судостроительную базу Черноморского флота, а затем и Крым. Главные сухопутные силы предназначались для обороны нижнего Дуная, действий на Кубани и против Австрии в Трансильвании. В начале августа 1787 года диван предъявил России требования вернуть Крым, признать вассальное подчинение Грузии султану и согласиться на контроль русских судов при проходе через Босфор и Дарданеллы. Императрица Екатерина II могла рассчитывать как на союзника лишь на императора Австрии, с которым имела соответствующий договор. Другие державы либо были заинтересованы возможностью вовлечь Россию в изнурительную войну, либо сохраняли шаткий нейтралитет. Россия к войне не была готова. Новые корабли еще не вошли в строй. Тем не менее было принято решение не уступать. Россия отвергла ультиматум. 13 сентября Турция объявила войну. Еще до объявления войны турки из Очакова 21 августа напали на русские суда в Днепровском лимане. Так как выход Севастопольской эскадры в район Варны оказался неудачным (шторм рассеял корабли, и потребовалось время, чтобы привести их в боеспособное состояние), 1 сентября турки беспрепятственно высадили на Кинбурнскую косу десант, намереваясь начать наступление на Херсон и Крым. Однако в решительном сражении высадившиеся войска были разбиты и почти уничтожены силами A. B. Суворова. Эта победа позволила России подготовиться к следующей кампании. В 1787 году имя де Рибаса появилось в донесениях A. B. Суворова. Генералу нравился молодой офицер, который тогда состоял дежурным бригадиром при Потемкине и выполнял поручения светлейшего князя. 19 октября 1787 года в рапорте Потемкину генерал писал: «По важным препорученностям от вашей светлости господин бригадир Рибас, исправляя оныя с известным благоразумием и трудолюбием, не мог отсюда прежде сего отправиться обратно». 29 ноября Суворов в представлении к награждению граждан Херсона уточнял: «Осип Михайлович просил меня, по происшествию 1 октября, о рекомендации нескольких разных чинов. Оных в великую милость вашей светлости имею честь и… смелость препоручить». Среди представляемых был городничий Егор Булгаков, собравший около пятисот человек ополчения, и грек прапорщик Афанасий Рофтопуло. Из этого видно, что Рибас не просто выполнял указания, а принимал близко к сердцу события и судьбы людей. В 1788 году было намечено вести боевые действия против Турции на широком фронте силами Кубанского и Кавказского корпусов против Анапы, Екатеринославской и Украинской армий — на юго-западных границах во взаимодействии с Австрией (которая с января 1788 года вступила в войну). Крым следовало оборонять особому корпусу. Для диверсии предполагалось послать на Средиземное море эскадру Балтийского флота, чтобы атакой через Дарданеллы отвлечь неприятельский флот. Основной целью Екатеринославской армии, которой руководил князь Потемкин, был Очаков — хорошо укрепленная турецкая военная и морская база. Несмотря на происки европейских держав, благодаря которым Россия оказалась в войне также и со Швецией, несмотря на то, что Черноморский флот временно оказался небоеспособен, а австрийские войска терпели неудачи, на основном направлении — Очаковском — россияне добились победы. Но стоила эта победа недешево. Предполагалось овладеть Очаковом силами Екатеринославской армии при поддержке Лиманской флотилии, которую срочно достраивали в Днепровском лимане, у Глубокой пристани. Севастопольской эскадре следовало отвлечь турок от Очакова, не допускать их к Днепровскому лиману и берегам Крыма. Русские моряки 3 июля атаковали и нанесли поражение туркам при острове Фидониси. 1 июля Потемкин приступил к осаде Очакова. Боевые действия на водах Лимана начались ранее. Уже 20 мая капудан-паша привел к Очакову сильную эскадру, которая столкнулась с Лиманской флотилией, включавшей парусный отряд контр-адмирала Пола Джонса и гребной отряд Нассау-Зигена. В 1788 году Рибас все еще состоял дежурным бригадиром при Потемкине. Приходилось ему с поручениями светлейшего князя бывать на гребной флотилии и участвовать в боевых действиях. 7-го и 17 июня турки атаковали, но дважды потерпели поражение, а в ночь на 18 июня капудан-паша, пытаясь вырваться из Лимана, понес большие потери и сам спасся на шлюпке. 1 июля, в день начала осады, Нассау-Зиген атаковал и разбил турецкую флотилию под стенами Очакова, после чего заблокировал крепость. В письме от 8 июня 1788 года о бое под Очаковом 7 июня Потемкин сообщал Екатерине II: «Бригадир Рибас, от меня посланный, много оказал услуги, и, будучи в горячке, был в передовом сражении; он согласил раздоры, которые возникли по причине приезда Пауля Жонса: почти никто не хотел оставаться в службе». Сам Рибас 9 июня писал чиновнику для особых поручений Потемкина В. С. Попову: «Поль Джонс важное приобретение для русского флота, но зато сколько хлопот». В письме 15 июня к Екатерине II Г. А. Потемкин представил среди прочих к награде за первый бой и О. М. де Рибаса, предложив дать ему орден Святого Владимира III степени. О том, что награда эта не случайна, говорит тот факт, что сохранился план Очакова, который де Рибас с братом Эммануэлем снимал на рекогносцировке в 1788 году. Съемки приходилось проводить под неприятельскими выстрелами. Сам О. М. де Рибас не был удовлетворен своей деятельностью и 9 августа записал: «Я гибну от желания что-либо совершить». У де Рибаса сложились теплые отношения с A. B. Суворовым, который тогда командовал войсками, охранявшими Херсоно-Кинбурнский оборонительный район. Вместе им пришлось успокаивать английских офицеров, считавших Джонса изменником. С этого времени началась переписка, в которой Александр Васильевич являлся более активной стороной. Боевые действия летом не завершились. Гассан-паша, стоявший с флотом при Очакове, принял меры к укреплению Березани и 4 ноября увел свои корабли на зимовку. Как только об этом стало известно, Потемкин приказал полковнику Головатому постараться овладеть островом. 7 ноября черноморские казаки под огнем противника высадились на Березань и прогнали турок в крепостцу. Бригадир де Рибас, подошедший с канонерскими лодками, заставил гарнизон сдаться. Турки лишились сотни человек; потери с русской стороны составили 29 убитых и раненых. B. C. Попов, чиновник для особых поручений при Потемкине, о взятии Березани писал 7 ноября: «В сей день сделано нападение на остров Березань. После жестокого сопротивления оным овладели, гребной флот под начальством бригадира Рибаса большею частию сие совершил. Взяли тут пашу, 20 чиновников и 300 рядовых в плен. Урон россиян был очень невелик. В крепости найдены 23 пушки, 1150 ядер, 150 бочек пороха и великий запас в муке, пшенице и ячмене состоявший. Восемь офицеров, отличившихся при сем случае, получили золотые шпаги». 17 сентября 1788 года о взятии Березани и участии бригадира де Рибаса писал Императрице и сам князь Таврический:
Военный опыт де Рибаса все возрастал, и он получал и все более сложные задачи. Гаджибей Уже упомянутый B. C. Попов в записках вспоминал: «Совсем непонятным образом генерал-майор Рибас взял на берегу Черного моря стоящую крепость Гаджибей пред глазами всего турецкого флота, получил притом 12 пушек, 7 знамен, много военных припасов и пленил двух-бунчужного пашу, 11 чиновников и 66 рядовых. Во время штурма убито с турецкой стороны 200 человек». Как же это произошло? В конце августа 1789 года Потемкин решил овладеть Гаджибеем, через который в Константинополь поступало значительное количество хлеба, и приказал генерал-поручику Гудовичу с частью сил выступить из Очакова. Гудович и генерал-майор де Рибас, который возглавлял его авангард, должны были наступать по суше, когда флот отвлечет противника в море. Гудович намеревался установить взаимодействие с моряками и 31 августа направил главному командиру Черноморского флота Войновичу предложение о встрече с ним и де Рибасом. Вероятно, Войнович не смог гарантировать достаточной поддержки с моря, и Рибас предложил наступать, не дожидаясь флота. Войска, имея впереди авангард де Рибаса, выступили из Очакова 3 сентября и, двигаясь скрытно, 12 сентября прибыли к Куяльнику. Высланные Рибасом казаки донесли, что в море до 40 турецких судов и 33 лансона на якоре у берега. Авангард продолжил скрытное движение, за ним следовал Гудович; 13-го числа они остановились примерно в десяти верстах от Гаджибея. Небольшую турецкую крепость Ени-Дуня (Новый Свет) начали строить на месте поселка Гаджибей в 1764 году. В войну 1768–1774 годов русские войска уже брали крепость, но по условиям Кючук-Кайнарджийского мирного договора вернули туркам. Теперь предстояло ее взять вторично. К 1789 году это было бедное местечко, окруженное высокой стеной без рва, с тремя сотнями человек гарнизона и 12 пушками. Овраг с северо-западной стороны и небольшой редут впереди служили некоторым прикрытием, главной защитой служило море — у входа на рейд стояла сильная турецкая эскадра. Неприятельский флот тогда насчитывал 14 линейных кораблей, 14 фрегатов и много других судов. Несмотря на это, ночью 13 сентября с небольшим отрядом и несколькими пушками де Рибас подошел к Пересыпи и укрылся в балке. В 18.00 он направился с авангардом вперед, прошел перешеек и в половине четвертого часа 14 сентября начал атаку. На перешейке устроили батарею из 4 осадных и 12 полевых орудий, чтоб стрелять с фланга по неприятельским судам. Турки заметили нападающих, когда они были уже в версте от крепости, но не знали, куда направить оружие, ибо казаки с лестницами были со всех сторон. Полковник Хвостов с левого фланга, перейдя овраг, атаковал гренадерским батальоном и за четверть часа овладел крепостью, тогда как на правом фланге майор Воейков вытеснил турок из предместья и выдвинулся к морю, чтобы помешать противнику высадить подкрепления. На турецких судах слишком поздно заметили штурм. Корабельные орудия обрушили огонь на победителей, но без особого успеха. В свою очередь Гудович перевел с левого фланга на правый батарею майора Меркеля, который заставил замолчать пушки неприятельских лансонов, а два из них получили такие повреждения, что спустили флаги, направились к берегу и сдались. Турки потеряли более 200 человек убитыми, в плен попали паша Ахмет-бей, 12 офицеров и 66 нижних чинов. Через несколько дней турецкий флот подходил к Гаджибею, выпустил бесполезно массу ядер и ушел в море. Гудович оставался в крепости до следующего месяца, когда получил приказ срыть укрепление и идти к Бендерам. Суворов говорил об этом эпизоде, что, если Рибасу дать хороший полк, он захватит и Константинополь. 3 октября князь Потемкин докладывал высочайшему двору о взятии Гаджибея, отмечая роль де Рибаса:
После взятия крепости Рибас озаботился охраной мирных жителей, несколько раз посещал Гаджибей до окончательного присоединения его к России по Ясскому договору. За эту победу он был награжден орденом Святого Георгия III степени по указу от 3 октября 1789 года. Флот Ушакова вышел из Севастополя 18 сентября, 22 сентября увидел турецкие суда, шедшие из Гаджибея в море, и преследовал его, пока не стало ясно, что противник не возвратится, после чего вернулся в Севастополь. Войнович после ухода турок вышел с парусной эскадрой и гребной флотилией к Гаджибею, передал флотилию де Рибасу. 27 сентября парусные и гребные суда направились к устью Днестра для покорения Аккермана, но крепость уже сдалась казакам Платова, и де Рибас повел флотилию в Херсон на зимовку, а Войнович прибыл в Севастополь. Тем временем 11 сентября 1789 года Суворов одержал победу над турками при Рымнике. 12 ноября русские под командованием Потемкина взяли Бендеры, овладели Днестровским лиманом и всей Очаковской областью. Эти успехи открывали путь наступления к Дунаю. На Дунае Еще 12 сентября 1789 года Репнин загнал в Измаил войска турецкого сераскира Гассан-паши, но по приказу Потемкина отступил на 20 верст. Возможно, князь не хотел дать полководцу отличиться. Во всяком случае, задача овладения Измаилом и другими крепостями встала вновь в 1790 году. Зимой 1789/90 года под руководством Потемкина, жившего в Яссах, проходили русско-турецкие переговоры о мире. Так как князь требовал оставить за Россией завоеванные территории, а из Бессарабии, Молдавии и большей части Валахии создать самодержавное государство, переговоры завершились неудачей, и к весне боевые действия были продолжены. Обстоятельства складывались для России непростые. Пруссия и Англия занимали угрожающее положение. Продолжалась война со Швецией, ибо дипломаты двух стран оказывали давление на Густава III. Прусские войска выдвигались на границы России и союзной ей Австрии. Польша, заключившая с Пруссией 29 марта 1790 года союзный договор, также становилась военной угрозой. Смерть Иосифа II 9 (20) февраля фактически оставила Россию без союзника, ибо новый австрийский император, готовясь к переговорам с Пруссией, против Турции оставил немного войск. России также пришлось основные силы развернуть против потенциальных врагов, ослабив группировку против турок. Последнюю составляли около 12 тысяч A. B. Суворова-Рымникского и 9 тысяч (из них 3 тысячи были на флотилии) Меллера-Закомельского, которые прикрывали направление на Дунай в контакте на правом фланге с австрийцами; летучий отряд (2 тысячи человек) на Пруте должен был поддерживать связь между ними. Кроме того, 6 тысяч человек располагались в районе Очаков — Кинбурн, в Крыму, на Кубани и Кавказе. Все они входили в подчинение Потемкина. Турция на 1790 год намечала наступление 40-тысячным корпусом на Кавказе, высадку с кораблей флота десанта в Крыму и оборону на Дунае с помощью крепостей Измаил, Тульча, Исакча и Браилов. Этому способствовал выход из войны Австрии 16 июля 1790 года в соответствии с решениями Рейхенбахского конгресса. Заключив мир с Густавом III, Екатерина II освободилась от одного фронта. 9 августа она писала в рескрипте Потемкину: «Одну ногу мы из грязи вытащили, как вытащим другую, так пропоем аллилуйя». Императрица поручила Потемкину активизировать действия. Австро-турецкое перемирие 19 сентября установило границу россиян и австрийцев по реке Серет, и последние обещали туркам не допускать русские полки в Валахию. Князю оставалось только овладеть нижним течением Дуная. Еще 30 мая 1790 года Потемкин писал Екатерине II о действиях против Измаила и что из-за задержки появления российских судов на Дунае турки усиливаются. Очевидно, эпизодическое командование де Рибасом гребной флотилией Потемкин оценил достаточно высоко. Кроме того, Нассау-Зигена и других более опытных флагманов на Черном море не было (принц и Пол Джонс уехали, Алексиано скончался). Боевые действия на Дунае и за рекой невозможно было осуществлять без флотилии. Светлейший князь Таврический имел опыт командования судами на Дунае в предыдущую войну с Турцией. Он поставил во главе флотилии наиболее подходящего энергичного человека, имевшего хорошие отношения как с Суворовым, так и с другими генералами, командовавшими сухопутными войсками. Правда, у О. М. де Рибаса не было морской подготовки, но тут уже сам Потемкин в меру своего опыта постарался наставить молодого флагмана и снабдить его хорошими помощниками. 14 марта 1790 года князь направил де Рибасу следующий ордер.
10 апреля Потемкин дал еще один ордер де Рибасу:
В тот же день последовал второй ордер:
Летом подготовка флотилии завершалась при поддержке Черноморского адмиралтейского правления. 17 июля де Рибас рапортовал Потемкину:
Намереваясь перенести действия армии на Дунай, Потемкин 16 августа дал ордер Ф Ф. Ушакову с упоминанием о задачах флотилии. Де Рибасу он запиской сообщал 17 августа 1790 года, что завершалась достройка новых судов, которые следовало передать Севастопольской эскадре, и предлагал готовить суда, уже прибывшие в Лиман. 29 августа во всеподданнейшем донесении князь сообщал, что флотилия вышла и стоит у мыса в готовности конвоировать лиманские суда, ожидая Севастопольский флот, ибо в море, в 15 верстах от Гаджибея, расположился турецкий флот, выславший авангард в сторону Тендры. Тем временем де Рибас вел переписку с Ф. Ф. Ушаковым, в которой как сообщал о своих действиях, так и высказывал мысли о стратегии на море в существующей ситуации. В частности, 9 августа он писал Ф. Ф. Ушакову с Очаковского рейда:
19 августа и Ушаков писал де Рибасу с Севастопольского рейда: «Почтеннейшие письма В. П. от 14 и 15 сего месяца имел честь получить. За все уведомления и благоприятныя дружеския В. П. объяснения приношу наичувствительнейшую мою благодарность. По уведомлению вашему подошед в соединение с лиманскими судами, нетерпеливо желаю иметь счастие и удовольствие в присутствии на флоте Е. Св. и вас милостивый государь видеть и засвидетельствовать персонально чувствуемую мною к вам приверженность и почтение. Что ж касается до объяснений ваших о свойствах разного сорта людей, которые безпутствовали, с каких-либо своих пустых неудовольствиев желают нарушить дружбу между другими, прошу только покорнейше таковых, если случится, отвергнуть с презрением; сию добродетель я действительно за вас почитаю таковою. Я поступаю так же, и мне клеветать отнюдь не осмелится, ибо я в одну минуту выведу таковаго наружу. Не почитаю, чтоб не нашлись ныне желающие разврату, но пусть они в том потрудятся и в свое время останутся за неправду обличены, а я буду все таков же. За сим м.г. об объяснении дружбы писать более не буду, постараюсь оказывать ее самым делом, особливо в исполнении доверенных нам общих должностей; равно и с вашей стороны сим же уверен». 24 августа, не получив еще ответа на предшествующее письмо, Ушаков вновь пишет де Рибасу и заверяет, что готов выйти для совместных действий. В соответствии с обещанием, данным в письмах, Ушаков вышел с эскадрой в море, направился к острову Тендра, где стоял неприятельский флот, и вступил с ним в сражение 28–29 августа. Пока русские моряки громили турок, Днепровская эскадра и флотилия под командованием де Рибаса маневрировали в виду неприятеля. В шканечном журнале флагманского корабля Ф. Ф. Ушакова «Рождество Христово» было записано, что 28 августа, во время Тендровского сражения, генерал-майор де Рибас с флотилией «делал в виду нашем разные движения, и тем неприятелю наводил страх и безпокойство». Нанеся поражение туркам, Ушаков пошел на сближение с флотилией; в свою очередь генерал-майор де Рибас с парусными кораблями приблизился к эскадре, передал Ушакову корабль и 3 фрегата, а с 17 меньшими судами возвратился к Гаджибею, где оставались гребные суда. 31 августа и Ушаков прибыл к Гаджибею, где 1 сентября на борту флагмана побывал Г. А. Потемкин, поздравивший победителей и направивший флот к Севастополю. 3 сентября Ушакова вновь посетил на борту флагмана де Рибас. 1 сентября в приказе по эскадре Ушаков писал об отправке трофейного турецкого корабля и фрегата «Федот Мученик» в Лиман под конвоем флотилии. 4 сентября 1790 года в письме Екатерине II из Бендер Потемкин сообщал: «Флотилия в совершенной порядке. Я не могу нахвалиться Генерал-Майором Рибасом. При его отличной храбрости наполнен он несказанным рвением. Совсем противная погода не допустила во время сражения притить к флоту. Да я и рад, а то много бы она потеряла от шторма, тотчас по окончании боя возставшего…» Переписка де Рибаса и Ушакова свидетельствует, что между ними существовали добрые отношения. Однако прошло немного времени, и между двумя флагманами пробежала «черная кошка». После поражения турецкого флота можно было рассчитывать на успех боевых операций в устье Дуная. Потемкин намеревался овладеть с помощью сухопутных войск и флотилии Исакчей, Тульчей, Измаилом, Килией и другими крепостями. Оставив корпус Репнина в районе Бендер для наблюдения за Польшей, он направил против Килии Меллера-Закомельского, для демонстраций под Измаилом — П. Потемкина. Корпусу Суворова предстояло взять сначала Галац, затем Браилов. В этих операциях предстояло принять участие флотилии. 28 сентября Потемкин дал ордер генерал-майору де Рибасу:
Черноморская гребная флотилия генерал-майора де Рибаса выступила 13 октября, 18 октября при устье Днестра соединилась с судами Головатого и подошла к устью Дуная 19 октября. В ее составе были 40 боевых судов, транспорты с войсками и флотилия запорожских казаков полковника Головатого (48 лодок). Следовало форсировать Сулинское гирло, охраняемое 13 орудиями двух батарей. 20 октября, проведя тщательную рекогносцировку, де Рибас издал приказ по флотилии:
Далее в приказе де Рибас подробно указывал задачи шести отрядов, на которые распределил флотилию. 1-й отряд капитана 2-го ранга Ахматова состоял из бригантины, 2 лансонов, 3 дубель-шлюпок, катера и шхуны, 2-й (капитан-лейтенанта Литке) — из бригантины «Константин», лансона, 3 дубель-шлюпок, паландры и 2 катеров; в 3-м состояли 7 лансонов подполковника Скорабелли и 6 лансонов подполковника Достановича. 4-й отряд подполковника де Рибаса составили 6 лансонов, 2 шлюпки, судно «Ипогрифа» и 2 вооруженные лодки; 5-й — 48 казацких черноморских лодок полковника Головатого. 6-й отряд составили все транспортные суда под командованием лейтенанта Акулова. Первоначально общее движение намечалось в пять колонн, причем казачьи лодки должны были идти под самым берегом, а транспортные суда держаться на небольшом расстоянии на ветре. Далее де Рибас писал:
При вступлении в гирло предстояло идти двумя колоннами, в плотном строю, имея впереди суда с сильной носовой артиллерией; замыкающий бомбардирский катер № 7 должен был делать вред неприятелю бомбами. По выходе из узости следовало строить линию. Из текста ордера видно, что командующий флотилией тщательно изучил обстановку в устьях Дуная и подготовил варианты действий на разные случаи. Есть сведения, что он во время войны на Дунае на маленькой шлюпке проводил рекогносцировку турецких крепостей, составлял их планы. Особое внимание де Рибас обратил на десант:
Читающему эти строки сразу вспоминаются известные положения из суворовской «Науки побеждать» о необходимости действовать быстро и решительно, о преимуществе штыка в боях того времени над пулей и т. п. Очевидно, что генерал-майор, хорошо знакомый с полководцем, имел представление и о его тактике, приносившей славные победы. Далее он рассмотрел и возможные неудачные варианты:
Завершил свой приказ де Рибас перечнем флажных сигналов, которыми высланные для промеров шлюпки должны были указывать глубины. Приказ был выполнен с блеском. В тот же день флотилия высадила десант, который захватил батареи, защищавшие вход в Сулинское гирло. Первыми вошли лодки Головатого с 12 судами Рибаса; 23 октября они были под Килией. Высаженный в Сулинском гирле десант овладел 20 октября батареей на левом берегу. 23 гребных судна, составлявшие турецкую флотилию, оказали ожесточенное сопротивление. В бою 7 турецких судов были взяты и одно взорвано; остальные ушли вверх по реке. 21 октября была взята вторая батарея, что открыло путь флотилии на воды Дуная. Положение флотилии упрочило взятие русскими войсками Килии. 22 октября генерал-майор рапортовал Черноморскому адмиралтейскому правлению:
22 октября только что прибывший с эскадрой Ф. Ф. Ушаков поздравил де Рибаса с успехом в устье Дуная и обещал всемерную помощь. В ответ генерал-майор писал:
Фактически Ушаков запоздал. 29 сентября он получил приказ связаться с де Рибасом, отогнать турок от устья Дуная, уничтожить турецкий флот и прикрыть действия гребного флота. Только 16 октября он с эскадрой вышел в море и 17 октября послал судно к Гаджибею, чтобы объявить, если флотилия стоит там, о соединении в Аккермане. Но 19 октября у Аккермана стало известно, что флотилия прошла накануне к Дунаю. Только 21 октября эскадра приблизилась к устью, где уже гремели выстрелы. Утром 22 октября увидели флотилию уже входящей в Дунай. Ушакову пришлось ограничиться прикрытием флотилии и отправкой крейсирующих судов. 24 октября де Рибас доносил о ходе боевых действий Потемкину:
Далее де Рибас отмечал заслуги участников боев и в завершение писал:
Де Рибас выполнил свое обещание и упомянул об участии Севастопольской эскадры. Но, видимо, он имел возможность ознакомиться с донесением Ушакова, и 28 октября в письме изложил претензии контр-адмиралу, который не оказал помощи гребному флоту при занятии устья Дуная, а в рапорте Потемкину преувеличил свое участие. На этом добрые отношения двух флагманов прервались. * * *В конце октября Рибас объединил силы флотилии и поручил капитану 1-го ранга Ахматову очистить проход мимо Тульчи. 6 ноября тот подошел к городу. Тульчу защищал замок с крепкими стенами и башнями, с которых орудия могли обстреливать реку. 18 турецких судов встретили огнем, но Ахматов взорвал 2 из них и прогнал остальные. Турки в панике бросали суда, часть сожгли и бежали в степь. Утром 7 ноября Тульчу без потерь заняли войска подполковника де Рибаса. Генерал-майор отправил отряд судов в Килийский рукав, к мысу Чатал, чтобы отрезать сообщения Измаила с запада; с востока это выполнял Головатый. Паника достигла Исакчи, откуда турки бежали в Браилов; из 18 судов с беглецами 14 захватил Суворов и вооружил их для организации сообщения с Рибасом. Генерал рапортовал Потемкину:
13 ноября Потемкин дал де Рибасу ордер:
Против Исакчи де Рибас послал часть флотилии под командованием брата Эммануэля и капитан-лейтенанта Литке. 13 ноября они достигли крепости. Неприятель встретил огнем береговых батарей и флотилии из пушек сантии, кирлангича и 30 лансонов. Часть судов атаковала с фронта, а другие, обойдя остров, появились с тыла. Турки бежали, бросая суда и укрепления. 22 лансона были сожжены, остальные взяты. Русские потерь не имели. В Исакче достались большие трофеи. Узнав о взятии Исакчи, Потемкин приказал занять остров Сулин (Чатал) и уничтожить турецкую флотилию под Измаилом. Рибас в свою очередь приказал генерал-майору Арсеньеву высадить 18 ноября на Чатал пять батальонов с артиллерией, а флотилии Головатого — встать на пушечный выстрел ниже крепости. Гребной флот прервал сообщение Измаила со средним и верхним Дунаем и 17 ноября подошел к крепости. 18 ноября высадили десант на остров Чатал, где были установлены наведенные на Измаил батареи. Начиналась измаильская эпопея. Измаил В октябре — ноябре русские войска П. С. Потемкина и И. В. Гудовича подошли к Измаилу. Сухопутные войска действовали вяло — сильная крепость пугала. В отличие от большинства Рибас решил попробовать овладеть Измаилом атакой с реки. 16 ноября де Рибас дал ордер войсковому судье полковнику Головатому о действиях против Измаила:
17 ноября де Рибас направил ордер капитану 1-го ранга Ахматову, которому также подробно предписал порядок атаки города главными силами флотилии. Под прикрытием действий на реке следовало построить на острове батареи, необходимые для штурма Измаила. 18 ноября, отогнав конные дозоры неприятеля, русские заняли посты на реке Репиде. На пути флотилии стоял редут Табия, к которому турки стянули большую часть судов и 5 лансонов выслали, чтобы завлечь русских под огонь береговой артиллерии. Рибас около четырех часов выдерживал бесполезный огонь турецких судов, а когда осмелевшие лансоны приблизились, приказал брату прогнать их; при отступлении один лансон был потоплен с экипажем. В это время де Рибас наметил места для батарей на острове; ночью были выгружены и замаскированы в камышах пушки и снаряды. Вечером 19 октября, после отдыха, начали сооружать три батареи (две против оконечностей крепости и третья на правом берегу реки Репиде). К 5.00 20 ноября батареи были построены, а гребная флотилия в темноте придвинулась к Измаилу на половину пушечного выстрела. На рассвете были пущены по течению 6 брандеров; они не достигли цели, но устрашили турок, которые бросали суда без выстрелов. В 6.30 огонь открыли с батарей и двух флотилий, развернутых выше и ниже города. Капитан Ахматов с отрядом судов приблизился на 40 саженей к редуту Табия, где стояла 18-пушечная сантия с 36- и 48-фунтовыми орудиями. Правые отряды капитан-лейтенантов Поскочина и Кузнецова под ее огнем приблизились к оставленной флотилии. Русские заставили противника покинуть редут, взорвали брандскугелем сантию, потопили семь и заставили замолчать остальные лансоны. Флотилия Головатого, пройдя в это время вдоль крепости, открыла огонь по городу и судам, истребила 4 лансона и 17 транспортных судов, после чего направилась к восточной оконечности крепости. По пути казаки высадились на турецкий берег, но взять батареи у них не хватило сил. Турки дважды атаковали Табию, были отбиты, однако около 13.00 Рибас приказал отходить от Измаила под прикрытием батарей. Обстрел города длился до 15.00, возникло много пожаров. Турки около 16.00 пытались высадиться на остров, но были отбиты. Русские моряки истребили большую трехмачтовую сантию, 12 лансонов, 32 транспорта, более 40 паромов; остальные были выведены из строя. Русские потери составили 3 лансона. С 20 ноября батареи с острова вели непрерывный обстрел Измаила. Были уничтожены оставшиеся суда под крепостью. Всего с 19 октября по 27 ноября флотилия захватила 77 судов и 210 истребила. На суше генерал-поручик Потемкин с 4 октября проводил демонстрации против Измаила, в основном казаками. Только 21 ноября его полки обложили крепость с левой стороны; с другой стороны подошел отряд Кутузова. Со стороны острова располагались войска Рибаса и четыре батальона из Килии. 24 ноября с 9 батальонами прибыл Гудович, отправив остальные в Бендеры. К концу ноября собралось 25–30 тысяч войск. Общего командования не было. Военный совет командиров отдельных отрядов, собравшийся 26 ноября, решил, что крепость взять невозможно. Де Рибас был иного мнения. Его флотилия с 19-го по 27 ноября уничтожила под Измаилом неприятельские суда, а батареи обстреливали южную часть крепости, нанося разрушения. Однако до зимы следовало помочь гребным флотом при взятии Галаца Суворову, которому Рибас писал, что «жаждет поступить под начальство героя» для новых подвигов, и 27 ноября собирался сниматься с якоря. До 29 ноября на острове были установлены 8 батарей из 80 орудий; их стрельба позволила истребить почти всю турецкую флотилию. 4 декабря Рибас рапортовал Потемкину о боевых действиях флотилии и попытке атаковать с реки Измаил, не удавшейся из-за отсутствия поддержки сухопутных войск. Светлейший князь был доволен командующим флотилией. 16 ноября он писал Екатерине II из Бендер: «…Рибас беспрерывно в действии и летает с флотилии на флотилию, ибо они розно. Большие суда в большом Дунае, а меньшие в протоках. Бог милосерд, идет все лутчим образом. Я теперь получил известие, о котором не имея еще подробностей, не доношу формально, а прилагаю письмо Рибасово». 3 декабря князь дополнял: «…Генерал Рибас занемог было сильно и в жизни был отчаян, но разорвалась болезнь, и он уже на службе. Упомянув его, не могу умолчать о безпримерной его ревности; кроме неприятельских преград, долженствовал он бороться противу моря с судами, отягощенными большою артиллериею. Сие одно отвратило б многих, или бы с меньшим рвением все могло пропасть: в устьях нашел батареи и для входа фарватер мелкий, тут и разгружаться, и десант делать, и поспешать укрыться от возстающей погоды следовало. Укрепления взяты, неприятель прогнан, Тульча покорена, флотилия турецкая разбита и крепость Исакча, магазин или депо всей армии турецкой и флотилии, занята со множеством разных припасов. Судов взято, потоплено, повреждено до полтараста. У нас же взорван бомбою один лансон, да потонули два, с коих люди спасены. Пушек получено 120, да в Килии 72. По истреблении судов под Измаилом осталось попытаться. Я приказал взять лутчие меры, произвести штурм, и для сего нарядил туда Генерала Графа Суворова Рымникского». Инициатором взятия Измаила считают Рибаса, который засыпал Потемкина и Суворова письмами и донесениями. 3 декабря 1790 года Потемкин писал Екатерине: «Много заслуживает Генерал-Майор Рибас, и больше еще от него хороших успехов будет». Императрица в ответ писала 20 декабря: «Для Ген.-майора Рибаса на первый случай посылаю крест второй степени Святого Егория, которого он завоевал по справедливости, а потом оставляю себе его и далее награждать по усмотрению». Орден Святого Георгия II степени был вручен по указу от 20 декабря 1790 года. В документе было написано: «Во увожение на усердную службу, многие труды и подвиги, понесенные им в течение минувшей кампании, когда он командуя гребною Черноморскою флотилиею, при вступлении оной в Дунай, опровергнул неприятельские укрепления, устье его заграждавшие, разбил и пленил все суда флотилии турецкой и овладел замками Тульчею и Ичакчею». Однако впереди у де Рибаса был новый подвиг. * * *Возможность встретиться с Суворовым осуществилась не так, как ожидал де Рибас. Его письма Потемкину, а также желание Екатерины II видеть Измаил взятым побудили князя назначить командующим Суворова. 27 ноября полководец получил ордер выехать из Галаца и принять командование под Измаилом. Он отправился как можно скорее. Тем временем секретным ордером от 29 ноября Потемкин сообщал Суворову, что генералы Гудович, Самойлов, Потемкин и де Рибас приняли решение отступить от Измаила, так как не получили приказа на штурм. Князь разрешил Суворову самостоятельно решать на месте вопросы и тем самым возложил на него ответственность. Известие о назначении Суворова командующим вызвало подъем духа в войсках под Измаилом. Рибас писал полководцу: «С таким героем, как вы, все затруднения исчезнут». Рибас, конечно, преувеличил. Прибыв к Измаилу 2 декабря, уже следующим днем, ознакомившись с планами, Суворов отмечал, что у крепости слабых мест нет, но рапортовал Г. А. Потемкину, что готовится к штурму и что «генералитет и войски к службе ревностию пылают». Крепость, усиленная под руководством французских инженеров, была первоклассной. Расположенный на возвышенности город опоясывал с востока, севера и запада главный крепостной вал с семью земляными и каменными бастионами и четырьмя воротами. Высота вала составляла шесть-восемь метров, крепостной ров шириной двенадцать и глубиной шесть-десять метров местами заполняла вода на глубину до двух метров. Гарнизон крепости состоял из 35 тысяч человек против 31 тысячи русских. С востока и запада маневр затрудняли озера, с юга протекал Дунай шириной 500–600 метров. Внутри общей крепостной стены располагались старая и новая крепости. С севера и запада были выстроены мощные кирпичные бастионы (редут Табия в западном углу с 22 орудиями и подобный с севера). На укреплениях стояло до 200 пушек. Южная сторона, примыкавшая к реке, не имела сплошной стены, однако расположенные здесь укрепления были вооружены 85 пушками и 15 мортирами. Гарнизоном командовал Ахмет-паша, который принимал меры к усилению обороны крепости. Еще направляясь к Измаилу, Суворов позаботился о заготовке фашин, лестниц и другого необходимого для штурма. Он вызвал в подкрепление наиболее надежные части, в том числе любимый Фанагорийский гренадерский полк. Тем не менее генерал не располагал достаточными силами. Большая часть артиллерии (около 500 стволов из 600) располагалась на судах флотилии, что и определило замысел операции и особую роль де Рибаса. Есть мнение, что де Рибас составил одобренный Суворовым план взятия Измаила. Во всяком случае, ему досталась одна из важнейших частей организации штурма. В то время как шесть колонн при поддержке береговых батарей должны были атаковать стены и ворота с суши, флотилии предстояло высадить десант и наступать с менее укрепленной приречной стороны. Диспозиция, подготовленная около 6 декабря, предусматривала установку четырех батарей против флангов крепости у реки; работы следовало начать под прикрытием войск ночью 8 декабря и завершить, работая ночами, накануне штурма. В случае обстрела неприятельской артиллерии ее следовало подавлять орудиям с острова. В полночь на 11 декабря начиналась артподготовка. Так как армия располагала сравнительно немногочисленной артиллерией, основную роль предоставляли пушкам флотилии. Диспозиция указывала для флотилии:
Хотя турки и имели многочисленные батареи со стороны Дуная, но не было там столь высоких стен, как с других сторон. Потому и дальше, в порядке штурма, диспозиция ставила важнейшую задачу флотилии:
Пока высадившиеся и наступавшие по суше войска штурмовали укрепления, флотилии по диспозиции следовало развернуться вдоль реки и стать в двадцати саженях от противоположного берега на якорь. Артиллеристам предстояло картечью очищать неприятельский берег, а двум тысячам войск, остававшихся на борту, — быть в готовности послужить резервом атакующим. Диспозиция указывала, какие регулярные части, кроме казачьих, следовало выделить в распоряжение де Рибаса. В дополнении к диспозиции Суворов уточнил, что канонаду по неприятельским укреплениям следует «…открыть в полдень, продолжать до вечера. Для обеспечения флангов обеих атак батарей, подвинуть восемь лансонов у правой атаки, запорожские лодки у левой атаки в надлежащую дистанцию». 1 декабря де Рибас получил от Потемкина для передачи Суворову письмо в Измаил сераскиру, пашам и жителям. Князь предлагал сдать крепость и обещал отпустить войска и жителей с имуществом за Дунай. 7 декабря Суворов послал командующему турецкими войсками в Измаиле официальное требование о сдаче крепости, подготовленное Потемкиным, и свою записку, в которой писал: «Сераскиру, старшинам и всему обществу: я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление и воля; первые мои выстрелы уже неволя, штурм — смерть, чего оставляю вам на рассмотрение». Сераскир предложил устроить перемирие на десять дней, чтобы связаться с визирем, но Суворов предоставил только два дня, необходимые ему самому для подготовки. Турки, уверенные в неприступности крепости, отвергли ультиматум. На военном совете 9 декабря все тринадцать участников высказались за штурм, назначенный на 11 декабря. Одним из подписавших протокол совета был О. М. де Рибас. Перед штурмом Суворов дал приказ войскам:
10 декабря с восходом солнца около 600 орудий с батарей и судов открыли огонь и прекратили его за два с половиной часа до начала штурма, заставив турок заметно ослабить ответный огонь. Одна из неприятельских бомб попала в крюйт-камеру бригантины «Константин» и взорвала ее. Во время подготовки штурма Рибас ежедневно, а то и по нескольку раз в день докладывал Суворову о постройке батарей на Сулине, о результатах обстрела, о действиях и намерениях турок. Через несколько дней у него все было готово к атаке и каждый солдат знал свое место и задачу. Наступающие колонны должны были атаковать с суши (19 500 человек) и с воды (девять тысяч человек); но две трети сил и большинство артиллерии были сосредоточены в приречной области. Именно здесь, благодаря огневой мощи флотилии и сравнительно слабым укреплениям, и можно было добиться решающего успеха. Однако и на всех прочих направлениях атаки проводили упорно и решительно. Десантные войска Рибаса построили три колонны в две линии: в первой на 100 лодках регулярные, на 45 — иррегулярные войска (последние были распределены равномерно в середине и на флангах). Вторую линию составили 58 судов крупнее (бригантины, плавбатареи, дубель-шлюпки и лансоны), которые огнем артиллерии должны были прикрывать и поддерживать высадку и наступление войск. Флотилия двигалась к крепости на веслах, ведя огонь. Турки отвечали без особого успеха. Туман и обломки мешали двигаться большим русским судам. В нескольких сотнях шагов от берега вторая линия разделилась пополам, примкнула к флангам первой и открыла огонь. Под прикрытием артиллерии в 7.00 началась высадка, несмотря на сопротивление 10 тысяч турок и татар. К рассвету противник отступил внутрь крепости. Но ожесточенное сопротивление продолжалось внутри города до 11 00. К 13.00 сохранялись лишь отдельные очаги обороны в ханах (гостиницах), мечетях, казармах. Хан Каплан-Гирей попробовал организовать контратаку, но был разбит. В одном из ханов собралось несколько тысяч человек. Узнав об этом, Рибас собрал сотню солдат под командой полковника Мелиссино, поставил на улице как авангард колонны, смело приблизился к хану и хладнокровно потребовал сложить оружие, если турки не хотят, чтобы всех изрубили. Осажденные повиновались. Так же Рибасу удалось заставить сдаться несколько сот турок в двух других ханах. Ему довелось и принять капитуляцию мухафиса (губернатора города) паши Мемеда, который последним с двумя с половиной сотнями человек оборонялся в Табии. Узнав, что город покорен, он согласился сложить оружие. Измаил пал 11 декабря. В подробном рапорте от 21 декабря, отдавая должное де Рибасу, Суворов особо просил наградить де Рибаса и писал о действиях генерала:
Потемкин 3 января 1791 года писал де Рибасу:
Указом 25 марта 1791 года Императрица пожаловала Осипа Михайловича шпагой с алмазами и 800 душами крестьян в Полоцкой (Могилевской) губернии потомственно. Позднее А. С. Пушкин, осматривая Измаил, удивлялся, как можно было взять со стороны реки столь крутой берег. Воин и дипломат На Дунае де Рибас зарекомендовал себя как способный командующий флотилией, посему Потемкин оставил генерала в этой должности. 16 декабря 1790 года князь направил Черноморскому адмиралтейскому правлению ордер:
В 1791 году гребной флот продолжал боевые действия на Дунае. Уже 24 марта часть гребного флота под командованием капитана 1-го ранга Лаврова (с ней был и де Рибас) приняла войска генерал-лейтенанта князя Голицына, а другая, также с войсками, под командованием капитана 2-го ранга Поскочина отправилась к устью реки Серет с приказом тревожить неприятеля, осажденного в Браилове. При поддержке флотилии полковник де Рибас овладел укреплениями острова Концефано (29 марта), на следующий день высадился на остров, лежащий между Концефано и Браиловом. Остров занимали две тысячи турок в сильном укреплении и с отрядом судов. При поддержке флотилии капитана Лаврова полковник 31 марта взял штурмом укрепление, взятые пушки направил на Браилов. Гребная флотилия потопила 4 бомбардирских судна, 9 канонерских лодок и несколько малых судов. 10 апреля де Рибас рапортовал в Черноморское адмиралтейское правление:
Отличился де Рибас и в сражении при Мачине. В середине июня стало известно, что турецкие войска накапливаются в Браилове и Мачине. Князь Н. В. Репнин, воспользовавшись тем, что уехавший в столицу Потемкин оставил его главнокомандующим, решил нанести поражение туркам. Зная, что верховный визирь Юсуф-паша собирает для удара по русским войскам силы при Мачине, он сам приказал русским отрядам стянуться к Галацу. 25 июня 1791 года генерал-аншеф Репнин лично осмотрел турецкий лагерь. Генерал-майору де Рибасу он поручил сбор средств для переправы. Сильные ветры и быстрое течение могли воспрепятствовать переправе войск, и Рибас предложил другой выход. Он из трофейных паромов и армейских понтонов приказал построить мост, по которому 25 июня войска начали переправу. Флотилия 27 июня придвинулась к Браилову. Так как особого дела для нее не нашлось, то де Рибас принял командование отрядом кавалерии. В шестом часу 28 июня первыми прибыли и открыли артиллерийский огонь войска С. Ф. Голицына. В то время как войска Г. С. Волконского двигались на сближение с Голицыным, де Рибас во главе конницы Волконского решительно атаковал турок и расчистил дорогу для движения пехоты, которая также вступила в бой. Колонна Голенищева-Кутузова, обходя гору, столкнулась с сопротивлением противника. Тогда Репнин вновь пустил в атаку конницу Рибаса. Благодаря решительной атаке русские войска охватили турок с фланга и заставили отступить. Турки потеряли убитыми свыше четырех тысяч человек, 35 орудий, были взорваны три судна и еще 3 потоплены, взяты 15 знамен. Турки бежали к Гирсову. 2 июля Репнин отошел на свой берег и снял мосты. Поражение оказало такое влияние на турок, что они подписали 31 июля в Галаце предварительные условия перемирия, выгодные России. В тот же день, не зная о результатах переговоров, Ушаков нанес поражение турецкому флоту при Калиакрии. Эти две победы окончательно убедили диван в бесплодности продолжения войны. В середине августа 1791 года Г. А. Потемкин писал Екатерине II, что назначил для переговоров с турками генерал-поручика Самойлова, генерал-майора де Рибаса и статского советника С. Л. Лашкарева; он направлялся с ними в Гущ, куда должны были прибыть турецкие уполномоченные. Де Рибасу пришлось приступить к переговорам ранее. Приехав в Галац 7 августа, Потемкин узнал, что от великого визиря прибыли двое уполномоченных, и один из них, драгоман Порты князь Мурузи, просит личной аудиенции светлейшего. Потемкин поручил говорить с Мурузи де Рибасу. Уполномоченный сообщил о якобы стремлении турок возобновить военные действия и рекомендовал сделать в пользу Турции ряд уступок по условиям будущего договора. Контр-адмирал отсоветовал Мурузи давать такие предложения князю. Когда же уполномоченный продолжил настаивать на требовании передать пункты Потемкину, тот направил к Мурузи опытного дипломата Лашкарева. Князь все же принял Мурузи, но на попытку его высказаться об изменениях условий мира резко заявил, что граница может быть изменена на рубеж Прута либо даже Дуная, и драгоману пришлось откланяться. Болезнь не позволила светлейшему участвовать в переговорах. 2 октября он утвердил полномочия на ведение переговоров Самойлову, Рибасу и Лашкареву; это был один из последних документов, подписанных им лично. Генерал-майор де Рибас был одним из тех, кто подписал Ясский мир с турками 29 декабря 1791 года вместе с графом A. A. Безбородко и статским советником С. Л. Лашкаревым; они заменили на переговорах умершего 5 октября 1791 года Потемкина. В соответствии с договором Турция признавала господство России над Крымом, уступала Очаков и пространство между Бугом и Днестром. Со своей стороны, Россия возвратила туркам Измаил и все прочие крепости на Дунае. Во главе Черноморского гребного флота В 1791 году де Рибас получил орден Святого Александра Невского. Так как генерал-майор доказал способность управлять судами, его произвели в контр-адмиралы и оставили во главе Черноморского гребного флота, который до конца войны оставался на Дунае. Генерал-аншеф М. Каховский 20 октября 1791 года докладывал Императрице:
После заключения мира суда из Галаца перешли в Николаев. При движении по морю их сопровождал отряд судов парусного флота. На де Рибасе осталась задача переустройства гребной флотилии, обучение новобранцев и греческих выходцев. Оставалась опасность, что Турция попробует добиться реванша. 23 ноября 1792 года вице-адмиралу Мордвинову был направлен секретный высочайший указ о подготовке флота по случаю военных приготовлений турок; там было указано и о гребем флоте:
30 июля 1793 года Мордвинов всеподданнейше доносил:
В 1793 году де Рибаса произвели в вице-адмиралы. Он командовал гребной флотилией в Черном море, а в 1794 году, кроме того, строил на месте Гаджибея город Одессу, военную гавань и купеческую пристань. В 1794 году вновь встал вопрос о вооружении флота. Высочайший указ Мордвинову от 16 января потребовал приготовить гребной Черноморский флот к действиям на Дунае во взаимодействии с флотом корабельным и войсками A. B. Суворова. Де Рибасу был вручен высочайший указ от 16 января 1794 года, который, в частности, гласил:
10 мая 1794 года вице-адмирал Мордвинов доносил Императрице из Николаева:
Война не состоялась, и флот продолжил мирную деятельность. 7 мая 1795 года де Рибасу был отправлен указ:
16 мая Мордвинов докладывал Зубову:
Последние документы показывают, что основными силами, которыми была заложена Одесса, явились моряки Черноморского гребного флота, которым командовал де Рибас. Ему же пришлось и руководить постройкой «жемчужины Черного моря». Создание Одессы Основание Одессы заняло особое место в биографии де Рибаса. Об этом деянии известно очень многим и в наше время, однако далеко не все знают, как начинался этот знаменитый ныне портовый город. Завершилась война. 27 января 1792 года Екатерина II дала указ екатеринославскому губернатору генерал-майору В. Каховскому присоединить очаковские земли к наместничеству и приложить старание по их заселению. По указанию Каховского инженер-подполковник А. Шостак выбирал места для новых городов. Первым стал основанный 7 января 1792 года армянами Григориополь, названный так в честь Потемкина 25 февраля; следующими крепостями должны были стать Тираспольская, Овидиопольская и Одесская. После мира и присоединения Новороссийского края по Днестру к России была создана «Экспедиция строения южных крепостей» во главе с A. B. Суворовым, которому подчинялись де Рибас и инженер де Волан. 28 февраля 1792 года черноморские флоты принял вице-адмирал Н. С. Мордвинов. В 1793 году по расчетам Пустошкина он предложил построить порт ближе к морю у Очакова, где устроить канал в гавань для гребных и торговых судов; Херсон и Николаев он считал военными портами. Но Екатерина засомневалась в целесообразности этого решения. Она писала в указе 7 июня 1793 года генерал-прокурору Самойлову: «…относительно до предполагаемого в Очакове построения гавани, то может ли оная от берега морского простираться и утверждена быть в водах морских, не имеющая от бурь, на море бываемых, никаких натуральных заграждений? Или приличнее и для казны выгоднее устроить ее в другом месте?» Императрица не хотела прокладывать канал в песках. Выбор места для порта Екатерина II поручила де Рибасу и подполковнику де Волану. Им было предписано «…осмотреть со всевозможною тщательностию устье Днепра, Лиман и берега Черного моря, не отдаленные от Очакова; измерить существующие рейды и заливы и избрать место, достойное и удобное, для заведения на Черном море порта, который мог бы привлечь торговлю заграничную и внутреннюю, а вместе служил бы прикрытием для Императорских флотов: парусного и гребного, если б их туда Правительство направило или обстоятельства морские и военные того потребовали». Де Рибас нашел пригодным залив около строившейся уже с 10 июня 1793 года крепости на месте бывшей Гаджибейской. Инженер де Волан в «Генеральном рапорте Сенату» от 24 января 1797 года так обосновывал выбор: «Не оставалось выгоднейшего места для береговой гавани, коея расположение соответствовало бы намерению, к какому она предполагается, как только залив Хаджибейский. Доброта рейды его, а особливо грунт его известен был нашим мореходцам и довольно испытаны в употреблении оной прежними ее владельцами. Льды там не могут ни малейшего причинить вреда и течение вод оной занести. Судоходство может быть открытым в течение целого года со всеми ветрами. Пункт сей представляет в то же время удобство подкрепления и убежища действующим флотам в военное время и гавань для торговли порубежных с Днестром богатых провинций: Подолии, Волыни и Галиции. Оставалось только доставить убежище и потребные выгоды для судов, которые токмо от западных, восточных и северо-восточных ветров претерпевали беспокойство, и для того признано за нужное, соображаясь с гаваньми Неаполя, Ливурны, Анконы и Генуи, построить мол. Произведя в разсуждение сего надлежащие разсматривания, удостоверились, что мол сей доставит прочие удобства, принадлежащие к военной и купеческой гавани, и что построение онаго стоило бы не более жете и выходных каналов в Кинбурне и Очакове». Мордвинов выступил против, защищая постройку порта у Очакова. Но Зубов утвердил проект де Рибаса и де Волана, ибо Екатерина II решила избрать вариант гаджибейский. 27 мая 1794 года последовал императорский рескрипт де Рибасу:
Соответствующие указы были даны екатеринославскому и таврическому генерал-губернатору графу Зубову. Тот в ордере от 31 мая 1794 года предписывал де Рибасу:
Так как в 1794 году Каховский умер, а Суворова отправили в Польшу, постройка крепостей и города легла на де Рибаса. Он определил расходы на строительство в 2 061 620 рублей; Екатерина утвердила по докладу Зубова 1 993 025 рублей с раскладкой на пять лет. Основными объектами постройки должны были стать: большой мол, жете — гавань для гребных судов, эллинги и верфи для починки казенных судов и две пристани с набережными для судов коммерческих. Кроме того, следовало построить казармы для солдат, матросов, рабочих, несколько образцовых обывательских домов. Вскоре по проекту Зубова Шостак и де Волан составили смету на постройку шести соляных магазинов, чтобы организовать продажу таврической соли в Польшу и Молдавию. 10 января 1795 года Императрица утвердила проект и возложила его осуществление также на де Рибаса. Благодаря меновой торговле солью по Днестру удалось получать из Бендер и Подолии лес и многие другие необходимые товары. В 1794 году уже семь турецких судов пришли с греческими товарами за хлебом. Из-за неурожая эта попытка не удалась. Но со временем зерно стало основным грузом, вывозимым через Одесский порт. 22 августа 1794 года архиепископ освятил город и порт Гаджибей. 6 января 1795 года на придворном балу кто-то посоветовал Екатерине II назвать город в честь древнегреческого поселения Одессос, которое существовало неподалеку. Императрица предложила название «Одесса». В 1795 году по решению Академии наук город назвали Одессой. До того в городе основали Канцелярию строения города и порта Хаджибейского. Директор де Волан составил план города, оставив место между пересыпью и крепостью для порта. Прежде всего начали строить малый мол, названный Платоновской пристанью. Городом занимался де Рибас, пользовавшийся образцами гаваней Генуи, Ливорно, Неаполя. Там, где ставили лестницу для взятия турецкой крепости, заложили начало будущей Дерибасовской улицы — центральной улицы Одессы. Были заложены первые церкви Святого Николая и Святой Екатерины, были начаты строительные работы в порту, в городе и продолжены работы в крепости. С 1794-го по 1797 год вице-адмирал не раз подолгу уезжал в Санкт-Петербург, где жила семья, но возвращался в Одессу, которая развивалась под его руководством. В 1795 году завершались основные работы по постройке крепостей на юге, что вызвало благодарственный рескрипт на имя генерал-фельдцейхмейстера, екатеринославского, вознесенского и таврического генерал-губернатора Зубова. В рескрипте от 4 декабря Императрица, выражая благодарность строителям, отмечала «…особливо Вице-Адмиралу де Рибасу, на попечении которого лежит главная часть тамошних крепостных и порта Одесского строений и который, усердием своим к службе Нашей, наиболее способствует к успешному течению оных…». Одесса стала важнейшим делом того времени для де Рибаса. За непродолжительное время он успел создать основы для дальнейшего существования и развития города, в 1796 году основал на Днепре за порогами, в 700 верстах от Екатеринослава, в урочище Кичкасы верфь; здесь предстояло строить суда для перевозки соли и для Одесского порта. Уже к 1797 году порт активно функционировал, хотя и не имел еще того значения, как позднее. В Одессу везли товары из Неаполя, Генуи, Константинополя, Галаца, Мессемврии, Аккермана, Анатолии, с островов Архипелага, Триполицы, Трапезунда и т. д. Ввозили турецкие ткани, сухие и свежие фрукты, хлопчатую бумагу, виноградные вина и т. п. Вывозили хлеб (с конца 1796 года), железо, пеньку, канаты, кожи, рыбу, коровье масло, сыр, сало, свечи, шерсть и сахар. С открытия таможни 12 апреля 1795 года по 1 января 1797 года таможенный доход составил свыше 160 тысяч рублей. Поток товаров нарастал. В 1795 году через порт прошло грузов на 68 тысяч рублей, в 1796 году — на 172 тысячи, в 1797-м — более чем на 200 тысяч, то есть за три года он утроился. Если учесть, что в новый порт везли малые партии товаров для пробы, такой грузооборот был крупным. В 1795–1796 годах появились первые торговые дома. Когда же наладилась торговля хлебом, в 1817 году из Одессы только вывезено было товаров на десять с лишним миллионов рублей серебром. Рибас выделил под город, выгон и для хлебопашества 30 700 десятин. Город включал два форштадта: военный (52 квартала, 560 участков) и греческий (65 кварталов, 720 участков). В первый же год под управлением де Рибаса «Экспедиция строения города», директором которой был де Волан, выдала открытые листы на 159 участков. Для скорейшего заселения города было объявлено, что жителей на десять лет освобождают от податей, военного постоя и предоставляют ссуду от казны на обзаведение; раскольникам обещали не мешать их верованиям. Чтобы ускорить заселение города, Рибас получил разрешение селить греков, албанцев и других единоверцев, для которых отвел на морском побережье до 15 тысяч десятин. Императрица выделила 10 тысяч рублей на дома, 500 — на церковь и 20 тысяч взаимообразно (на три года) на первое обзаведение. Для первых иноземных поселенцев Екатерина указала построить три больших и 50 малых домов. Была организована особая комиссия для иноземцев, создан греческий дивизион. Себе адмирал также взял два участка, на одном из которых начал строить дом, но достроить его не успел. В 1796 году открыли биржу для купечества и организовали магистрат для разбора гражданских дел, создали городскую думу для сбора денег и выдачи их на расходы. В 1793 году на месте Одессы числилось всего десять человек. По первой переписи в конце 1795 года в городе оказалось 2349 душ, в 1799 году — 4573 жителя обоих полов и различных национальностей. В январе 1797 года в Одессе было уже неказенных строений на 500 тысяч рублей. Враги обвиняли де Рибаса в казнокрадстве. В частности, Растопчин писал С. Р. Воронцову, что один де Рибас ворует более 500 тысяч в год. Однако собранные Яковлевым документы свидетельствуют, что это неверно. Правда, что по указаниям П. Зубова A. B. Суворов был вынужден разным лицам выдавать крупные суммы и не смог добиться их возврата. Вообще, де Рибас установил с Суворовым дружеские отношения и пользовался его поддержкой. Вот примеры писем Суворова молодому сотоварищу:
Первый историограф Одессы A. A. Скальковский писал: «Де Рибасу город не воздвиг никакого памятника, зная, что он сам есть красноречивое свидетельство его подвигов». Любимец и враг Павла I Сразу после вступления на престол Павел I начал кадровые перестановки. Уже 25 ноября 1796 года адмирал А. Н. Сенявин сообщил Адмиралтейств-коллегии переданный генерал-адъютантом Кушелевым императорский указ: «Когда вице-адмирал Дерибас… обо всем доставил сведения, так что в нем надобности более нет, то его отправить к своей команде, дабы он был поручен черноморскому правлению, т. е. под команду вице-адмирала Мордвинова яко старшему своему». Не прошло и месяца, как 18 декабря последовал императорский указ Адмиралтейств-коллегии принять командование Черноморским гребным флотом и портами контр-адмиралу Пустошкину и донести о их состоянии. 19 декабря коллегия получила записку Г. Г. Кушелева:
13 января 1797 года Пустошкин рапортовал из Одессы: «Исполняя Высочайший В. И. В. указ, Черноморский гребной флот и Одесский порт от вице-адмирала Де Рибаса сего месяца 8-го числа я в свое ведение принял, о чем В. И. В. верноподданнейше донося, подношу… ведомость в разных портах состоящих гребного флота судов, из числа коих по моему обозрению прочны и благонадежны для своего предмета оказались одни только канонерские лодки, числом 53; прочие же суда, в ведомости поименованные, по ветхости своей не могут прослужить долгое время и не способны для тех употреблений, которые предположены им в штатах. Из значительных судов гребного флота некоторые в течение 795 и 796 гг. употребляемы были к перевозке соли из Тавриды с заплатою по копейке с пуда и к доставлению казенных и собственных полк. Яковлеву принадлежащих лесов от Кинбурна до Одессы без денежной заплаты, по повелению вице-адмирала Дерибаса и инженера полковника Деволана; в течение тех же годов 4 бригантины „Петр“, „Павел“, „Лев“ и „Магилет“ посылаемы были в Константинополь для почт по указам Черноморского адмиралтейского правления, а чтоб собственно к перевозкам купеческих товаров гребного флота суда употребляемы были, сего по изследованию моему не оказалось, а не откроется ли впредь каким-либо случаем». В ведомостях было указано, что при Одессе состоят 7 бригантин, 2 лансона, требака, скампавея, 4 транспортных судна, 1 канонерская лодка; при Николаеве — 4 бригантины, 1 катер, 8 лансонов, судно «Мокей», 52 канонерские лодки, 3 транспортных судна; при Овидио-поле — 1 катер, 8 лансонов, 4 скампавеи, 5 разъездных лодок; при Херсоне — 2 катера, 1 лансон, 1 транспортное судно, при Кичкасах — 1 лансон, при Александровской крепости — 2 лансона. Вторым рапортом от 13 мая Пустошкин сообщал о замеченных им недостатках в постройках Одессы. Вызванный Императором в столицу, де Рибас писал 10 января 1797 года:
9 февраля последовал высочайший указ Адмиралтейств-коллегии: «Повелеваю Нашему вице-адмиралу де Рибасу присутствовать в оной коллегии». 10 февраля коллегия слушала этот указ и приказала по прибытии де Рибаса ввести его в присутствие коллегии и привести к присяге. Так получилось, что в 1797 году у Рибаса вновь были трения с Ушаковым. Последний просил утвердить его старшинство над де Рибасом в вице-адмиральском чине. Адмиралтейств-коллегия установила, что де Рибас имеет старшинство в должности контр-адмирала с 14 декабря 1789 года, а Ушаков в этот день в контр-адмиралы пожалован. Однако коллегия решила, что хотя Ушаков и старше Рибаса в офицерских чинах, но последний пожалован в чин подполковника прежде, и старшинство утвердили за ним. 4 января 1798 года Адмиралтейств-коллегия слушала высочайшее повеление от 2 января «…вице-адмиралу Баскакову [бывшему генерал-кригс-комиссару. — Н. С.] присутствовать в Адмиралтейств-коллегии, вице-адмиралу де Рибасу быть генерал-кригс-комиссаром, присутствуя также и в коллегии». Однако, видимо, нагрузку на де Рибаса посчитали чрезмерной, и 11 января вице-президент И. Л. Голенищев-Кутузов сообщил коллегии, ввиду указа Императора, так как генерал-кригс-комиссар де Рибас до назначения в Адмиралтейств-коллегию «имел смотрение за скорым исполнением положенных решений по канцелярии и экспедиции», а Баскакову велено присутствовать только в коллегии, то контроль предложили поручить вместо Рибаса ему. Нового генерал-кригс-комиссара командировали в Ревель для осмотра морского госпиталя, после чего послали «для осмотра всех тех мест, где чинится комиссионерами заготовление провианта» и для изыскания средств к выгодной покупке и доставке в столицу. Уже к весне он выработал свои предложения, что видно из докладной записки от 29 апреля 1798 года:
Лесным делом Рибас занялся в 1798 году. 7 сентября коллегия слушала письмо от Кушелева, которому 18 августа де Рибас доносил, что при перегрузке тяжелых дубовых штук на судах много излишних расходов и увечий рабочих, и предложил на местах древесину обрабатывать по лекалам с припуском, чтобы на суда можно было положить больше полезного груза и проще доставлять по мелководию. Коллегия одобрила идею, доложила об этом Императору, и тот решил: раз на де Рибаса возложен осмотр и заготовка леса, то и снабдить его лекалами и чертежами на все детали, используемые в кораблях всех рангов. Было предложено, чтобы не везти лекала издали, изготовить их корабельным мастерам в Казани по присланным чертежам. 5 ноября 1798 года — новая докладная записка:
7 февраля 1799 года в докладной записке по рапорту де Рибаса об опустошении запасов корабельных лесов, которые изводят местные помещики, ремесленники и крестьяне для разных нужд, включая дрова для винокурения, вице-адмирал сообщал, что напомнил губернаторам о запрещении непозволительного использования корабельных лесов и дал судам на заметку о пресечении разбазаривания дубовых лесов. Из докладной записки от 8 февраля известно, что де Рибас осматривал в декабре 1798 года заготовку лесов. В Нижегородской губернии он организовал доставку древесины до главных пристаней на плотах, договорился о поставке барок по невысоким ценам. Удалось уменьшить стоимость заготовки леса по сравнению с 1797-м и 1798 годами. Он избрал места для постройки лесных магазинов на Оке и Суре и сообщал о тех, кто из его помощников отличился в работе либо был смещен им с должности по нерадению. По докладной коллегия отметила его благоразумные распоряжения и изъявила свою признательность. Из докладной записки от 10 февраля о заготовке муки видно, что, по рапорту де Рибаса, она заготовлена дешевле, чем в прежние годы, причем Рибас отмечает усердие комиссионера Бекшикова из Казани. Очевидно, предложения де Рибаса пришлись по душе Императору. 9 мая 1799 года он при пароле повелел среди прочих произвести в адмиралы «за хорошее исправление порученной комиссии Де Рибаса». В высочайшем повелении 11 июня 1799 года Павел I, исходя из донесения Рибаса о состоянии корабельных лесов, повелел начать разведение дубовых рощ по рекам Неве, Волхову и другим местам в окрестностях Санкт-Петербурга. 9 июля Император дал повеление о постройке в Рыбинске каменного магазина по проекту, представленному адмиралом, генерал-кригс-комиссаром де Рибасом, и ему же поручил распоряжения по постройке. В июле 1799 года Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт Рибаса о лекалах и о постройке лесных магазинов, для которых адмирал нашел место при устье Шексны. 7 сентября Адмиралтейств-коллегия зафиксировала в протоколах:
15 сентября Адмиралтейств-коллегия записала в протокол:
9 февраля 1800 года Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт генерал-кригс-комиссара де Рибаса, что в Рыбинске построен лесной магазин и будет следующим летом построен провизионный. Казалось, адмирал идет в гору и занят активным делом. Император Павел I наградил де Рибаса Мальтийским крестом. Но 1 марта 1800 года Кушелев представил в Адмиралтейств-коллегию записку:
Уволен он был, как писали, за злоупотребления в лесных доходах. Однако при Павле I нередко опалу вскоре заменял взлет. В 1800 году де Рибас составил план укрепления Кронштадта. Очевидно, план понравился Императору. Уже 30 октября адмирала вновь приняли на службу. Записка Кушелева в коллегию излагала волю самодержца: «Адмирала де Рибаса принять паки на службу, коему и поручено возобновление в Кронштадте прибрежных батарей и прочих укреплений и в отсутствии флота оборона самого Кронштадта». Через несколько дней — новая милость. В журнале Адмиралтейств-коллегии от 14 ноября зафиксировано: «Адмиралтейств-коллегии г. адмирал Иосиф Михайлович де Рибас сообщил высочайшее Его Императорского величества повеление: Государь Император Высочайше указать ему, адмиралу, изволил, во время болезни г. вице-президента и кавалера Григория Григорьевича графа Кушелева, и когда он, г. адмирал де Рибас, будет находиться в Петербурге, докладывать по делам адмиралтейской коллегии его Императорскому Величеству; в бытность же его, адмирала, в Кронштадте и нездоровым будет вице-президент граф Кушелев, докладывать Его Величеству адмиралу Шишкову». В немилость попадала и созданная Екатериной II Одесса. Но от запустения город спас де Рибас, срочно доставив через Одессу со Средиземного моря апельсины, которые Павел I очень любил. Довольный Император выдал Одессе 250 тысяч рублей на городские нужды и стал лучше относиться к де Рибасу. По иной версии, поддержки добилась депутация одесситов, приехавшая в столицу. Но, скорее всего, и она действовала при содействии де Рибаса. Есть сведения, что де Рибас участвовал в заговоре против Павла I и разговаривал с П. А. Паленом, рекомендуя традиционные итальянские средства — яд и кинжал, а затем предложил перевернуть лодку с арестованным Императором на реке. Но внезапно заболел вице-президент Адмиралтейств-коллегии, и доклады о флоте Император поручил де Рибасу. Адмирал мог занять высшую должность, но внезапно сам заболел в декабре 1800 года. Пален находился при нем неотлучно, чтобы больной в бреду не выдал заговорщиков. Предполагали, что именно Пален и мог отравить адмирала, чтобы тот, войдя в милость, не предупредил Павла I о заговоре. Скончался де Рибас в Санкт-Петербурге ранее убийства Павла I, 2 декабря 1800 года. Похоронен он на католическом кладбище Санкт-Петербурга. Надпись по-русски гласила: «Иосиф де Рибас, адмирал, российских орденов Александра Невского, Георгия Победоносца, Святого Владимира II степени кавалер и ордена Святого Иоанна Иерусалимского командор, 1750–1800». * * *Кроме выигранных сражений и осуществленного проекта создания флотилии из потопленных судов, де Рибас составлял инструкцию для образования и обучения десантных войск; подготовил проект насаждения корабельных лесов по берегам Буга, по поручению A. B. Суворова составил общий план завоевания Константинополя, составлял планы сражений, расположения войск и способов их снабжения. Де Рибас проявил себя как умный и знающий человек. Его предложения разного рода находили отклик. Чем больше дело сулило успех, тем с большим усердием он за него брался. Человек действия, он избегал рутинного, незаметного труда. В мирные годы Черноморский гребной флот без достаточных ассигнований постепенно терял боеспособность. Де Рибас был способен на подвиг, но мог совершить поступок, который нельзя признать благовидным. В частности, во время инспекции госпиталя Черноморского гребного флота он сделал так, чтобы вина за большое число больных и умерших пала на A. B. Суворова, который был огорчен таким событием, но все равно продолжал поддерживать дружбу с де Рибасом. Он высоко ценил моряка — создателя Черноморского гребного флота и Одессы. Примечания:1 И. Я. Барш — капитан корабля «Три Святителя». (Здесь и далее примеч. ред.) 11 Сокращение обращения «Ваше Превосходительство». |
|
||
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|