Онлайн библиотека PLAM.RU


  • Глава I Последствия японской колониальной эксплуатации Кореи
  • § 1. Закабаление Кореи самураями с Востока
  • § 2. Земля – основная сфера захвата
  • § 3. Курс на колониальную индустриализацию
  • § 4. Антияпонское национально-патриотическое сопротивление
  • Глава II Разгром милитаристской Японии и послевоенное устройство Кореи
  • § 1. Как в Корее был разгромлен японский милитаризм
  • § 2. Союзники и будущее Кореи: декларации и политика
  • Часть первая

    «Страна утренней свежести» встречает зарю освобождения

    Глава I

    Последствия японской колониальной эксплуатации Кореи

    § 1. Закабаление Кореи самураями с Востока

    На географическом атласе мира территория Кореи выглядит причудливой формы полуостровом на востоке обширного евразийского суперконтинента. Простираясь почти на тысячу километров с севера на юг, рассекая Желтое и Японское моря, полуостров со второй половины XIX в. стал своего рода «солнечным сплетением» во внешнеполитической стратегии расположенных по соседству геополитических гигантов – Китая, Японии, России. За свою многовековую историю корейский этнос познал всё – ожесточенную межплеменную вражду и рождение в муках национальной государственности, упорное сопротивление иноземному вторжению и феноменальный расцвет собственной цивилизации. Но ничто не оставило столь глубокой незаживающей раны в душе каждого корейца, как многолетнее японское колониальное господство, окончательно установленное в августе 1910 г.

    Колониальное господство Японии в Корее хронологически можно разделить на четыре периода: первый (1905–1910) – японский протекторат над Кореей; второй (1910–1919) – военное управление, или «сабельный режим»; третий (1919–1939) – «культурное управление», или период «бархатной кошачьей лапы»; четвертый (1939–1945) – попытка насильственной ассимиляции корейцев с японским культурным пространством.

    Полная аннексия Кореи японским милитаризмом в августе 1910 г. означала, что ускоренно модернизирующаяся на основе известных реформ Мейдзи Япония оказалась сильнее других дальневосточных соперников, прежде всего Китая и России. Именно в силу своего стратегического превосходства в регионе империи микадо удалось без большой колониальной войны установить свой абсолютный контроль над Кореей, древней самобытной страной.

    С этого времени полновластным владыкой всего Корейского полуострова стал японский генерал-губернатор. Японские чиновники взяли в свои руки все без исключения посты губернаторов провинций и установили полный контроль над финансовыми, дипломатическими, торгово-экономическими, судебно-полицейскими и другими службами. В одночасье прекратило существование суверенное государство, уходящее своими корнями в далекие исторические времена.

    Но утрата Кореей национального суверенитета была обусловлена не только внешними, но и внутренними факторами. К концу XIX – началу ХХ в. корейская государственность вступила в полосу глубокого энтропийного (всеохватывающего) кризиса и упадка. За фасадом строгой бюрократической регламентации, построенной на конфуцианских принципах, скрывался почти полный паралич государственной машины. Ни одно из ключевых государственных ведомств – министерство по делам чиновников, министерство по делам налогов, министерство церемоний (протокола), военное министерство и другие – не в состоянии были хотя бы в минимальной степени выполнять возложенные на них функции. Налоги не собирались, государственная казна была пуста, а вооруженные силы не могли надежно охранять не только государственные границы, но даже дворцовый комплекс правящей династии Ли. Вопиющий произвол и беззаконие творились в уездах и провинциях, хотя по закону смена губернаторов и местных администраторов проходила каждые два года.

    Здесь надо отметить, что российская дипломатия достаточно прозорливо предвидела надвигающуюся катастрофу. Так, в поисках причин, вынуждающих короля Коджона (правил с 1863 г.) в конце XIX в. настойчиво искать иностранного покровительства, русский дипломат А. Н. Шпейер докладывал в сентябре 1897 г. в Санкт-Петербург графу М. Н. Муравьеву:

    «То безобразное состояние, в котором находится в настоящее время Корея, высшие классы коей, не исключая короля, возводят взятки на степень необходимого, если не единственного фактора внутренней политики, тот поголовный обман и та беспросветная ложь, которые царят ныне во всех слоях корейского общества, приводят меня к тому грустному убеждению, что никакие старания наши не смогут поставить нашу несчастную соседку на ту нравственную высоту, ниже которой самостоятельное существование государства немыслимо и не может быть допущено его соседями».

    В этом тревожном донесении не было ни малейшего преувеличения. В условиях нарастания внешней экспансии корейское государство находилось в стадии самораспада. В придворных кругах шла ожесточенная междоусобная борьба, царили придворные интриги и взаимная зависть, полная неспособность выполнять самые необходимые управленческие функции. Ахиллесовой пятой правящей элиты была неспособность к элементарной консолидации и сплочению ради сохранения национально-государственного суверенитета страны. Древняя самобытная страна Восточной Азии, обремененная непомерной тяжестью консервативных традиций, произволом чиновничье-бюрократической касты, не могла не оказаться относительно легкой добычей бурно поднимающейся Японии. Японская аннексия означала крушение многовековой национальной государственности Кореи.

    Осознавая невозможность удержания порабощенной Кореи одной лишь политикой полицейского кнута, Япония с самого начала стала уделять пристальное внимание созданию своей социальной опоры в колонии. Специальный декрет японского монарха предусматривал «должное и подобающее обращение» с представителями правящей династии Ли, если те проявят соответствующую лояльность к колониальной власти. За номинальным правителем Кореи Сунчжоном (правил с 1907 г.) после аннексии 1910 г. сохранялся титул императорского высочества, и на его содержание выделялись бюджетные средства в размере 1,5 млн иен. Кроме того, декретом японского императора 76 особо избранных представителей правящего сословия янбаней (приблизительного аналога европейских дворян), занимавших ранее важные административные, военные, дипломатические и другие посты, получили высокие титулы японской империи. В их числе оказались 6 «косаку» (маркизов), 3 «хакусаку» (графа), 22 «сисаку» (виконта), 45 «дансаку» (баронов). Каждому из представителей новых корейских компрадоров выплачивались из японской казны денежные вознаграждения. Не были обойдены и представители среднего звена янбаней, занимавшие менее значительные и весомые бюрократические должности в административном аппарате. Крохи с барского стола были брошены и «представителям народа» – конфуцианским проповедникам. Свыше 9,8 тыс. «правильных» толкователей конфуцианской догматики получили от микадо в качестве единовременного дара по 24 иены. Это была символическая компенсация за служение новой чужестранной власти.

    Вместе с тем в Токио отдавали себе отчет в том, что для управления Кореей понадобится не только новая система идейного одурманивания, но и немалое число чиновников низшего звена и наемных работников, владеющих элементарными основами грамоты. После подавления общенационального Первомартовского восстания 1919 г. метрополия провела в Корее серию школьных реформ, цель которых состояла в том, чтобы расширить сферу начального, среднего и профессионального образования с особым акцентом на освоение японского языка и первичных трудовых навыков. Широко рекламировалось открытие Сеульского императорского корейского университета, предназначенного в основном для выходцев из привилегированных семей.

    Однако вопреки официальным декларациям о переходе к «эре культурного управления» иноземная система колониального образования в своей основе носила дискриминационный характер. Как людей «второго сорта», корейцев принуждали всеми мерами отказываться от родного языка, менять корейские имена и фамилии на японские, переходить в японское подданство. Гигантская машина японской пропаганды без устали убеждала корейцев в том, что их будущее зависит от степени их безоговорочной натурализации для сближения с господствующим японским обществом. Тех немногочисленных жителей полуострова, которые попадались на эту пропагандистскую удочку и забывали о национальной самоидентификации, корейцы еще в довоенное время с явным оттенком сарказма стали называть «новыми японцами».

    В соответствии с декретами, провозглашенными японским генерал-губернаторством, коренное население Кореи и японские поселенцы имели формально равный доступ к получению образования. Однако на практике существовали две сепаратные системы образования: одна, примитивная, для корейских детей и молодежи, а другая, привилегированная, для японских колонистов. Известный южнокорейский ученый Ли Ги Бэк приводит следующие данные о мифическом «равноправии» корейцев и японцев в получении образования в колониальной Корее в довоенное время. Из каждых 10 тыс. населения начальной корейской школой было охвачено 208 чел., а японской – 1272 чел., мужской средней корейской школой – 5 чел., а японской – 106 чел., женской средней корейской школой – 1 чел., японской – 128 чел., профессиональной корейской школой – около 3 чел., японской – более 62 чел. и т. д. В Сеульском императорском университете, включая его промышленный факультет, общее количество студентов-японцев существенно превышало число корейских студентов, хотя японцы составляли лишь 3 % населения колонии. Выше уже отмечалось, что с первых дней своего господства японские власти стали проводить политику дискриминации и даже преследования корейского языка.

    Эта кампания была завершена к концу Второй мировой войны, когда в стране законодательно было запрещено преподавание в школах национальной письменности – хангыля.

    Неисчислимы жертвы японской колониальной политики принудительной вербовки «живого товара». В течение своего тридцатилетнего господства в Корее японские власти поэтапно проводили в жизнь Закон о всеобщей государственной мобилизации, Приказ о всеобщей трудовой повинности, Закон о трудовой повинности всего взрослого населения, Декрет о службе женщин в отряде самопожертвования и т. д. Эти законодательные акты представляли собой не только грубое нарушение прав человека, но и попирали общепринятые международные кодексы поведения на временно оккупированной территории. Согласно расследованию «Общества корейцев, пострадавших от насильственной вербовки японскими властями», представленному в ноябре 2003 г. в Комитет по правам человека ООН, в далеко неполные списки жертв принудительной мобилизации военного времени вошли 427 тыс. 129 корейцев. Уделом этих несчастных людей был каторжный труд за мизерную плату на угольных шахтах, рудниках, строительстве дорог, лесозаготовках. Масса молодых кореянок была отправлена в качестве «сексуальных рабынь» в вооруженные силы Японии. Общее же число корейцев, которым пришлось на себе испытать всю тяжесть мобилизации «живого товара», достигло 8,4 млн чел., из которых более 1 млн чел. погибли в неволе.

    Японское колониальное господство парализовало на целую историческую эпоху естественное развитие суверенного корейского государства, его просвещение, науку, национальную культуру. Вся политика японского «культурного управления» на полуострове была подчинена одной цели – духовному одурманиванию населения колонии, его тотальной декореизации и японизации в целях создания так называемой «Великой восточноазиатской сферы процветания», под которой подразумевалась колониальная империя, охватывающая весь район Северо-Восточной Азии.

    § 2. Земля – основная сфера захвата

    Установив в Корее свое полное и неограниченное владычество, японские колонизаторы взяли курс на создание жесточайшей системы правления, цель которого сводилась к тотальному захвату национальных богатств порабощенной страны, полной японизации ее самобытного населения, превращению Кореи в ключевой плацдарм азиатско-тихоокеанской экспансии Токио.

    И первым самым «лакомым куском» для японцев стало основное богатство корейцев – земельные угодья, с которыми была связана жизнь преобладающей массы трудового населения страны (к 1942 г. в аграрном секторе экономики было занято более 66 % самодеятельного населения Кореи. На сельское хозяйство, а также рыболовство и лесные промыслы приходилось более 55 % валовой продукции народного хозяйства). С присущим иноземным пришельцам коварством японцы разработали и ввели в колонии новую систему всеобщего земельного кадастра (переучета) земельных фондов. В ходе этой колонизационной переписи огромная масса крестьян-бедняков оказалась не в состоянии документально доказать свои права на обрабатываемую землю, т. к. традиционной была устная передача наделов наследникам. Такие земли произвольно объявлялись властями «ничейными» и автоматически переходили в фонд колониального губернаторства. Туда же вошли все казенные земли и леса, целинные и залежные земли. Отдельные попытки оспорить подобное беззаконие и ограбление в условиях колониального произвола были абсолютно бесполезными. Поэтому уже к началу 30-х гг. XX в. имперская власть стала собственником почти 8,8 млн чонбо (мера земельной площади в 0,99 га) пашни, лесных и луговых угодий, что составляло свыше 40 % всего земельного фонда страны. Мировая история колонизации не знала подобных масштабов земельной экспроприации.

    За счет незаконно экспроприированных угодий колониальные власти стимулировали создание японских акционерных аграрных компаний с системой неограниченной эксплуатации наемного труда разорившихся крестьян. Основной же формой аграрного производства становятся кабальные арендные отношения, при которых монополия на землю целиком сосредотачивается в руках колониальной власти, местных помещиков-абсентеистов (имеется в виду форма землепользования, при которой земля отделена от собственника, получающего денежный доход в виде ренты, но не участвующего в обработке и производственном использовании земли) и ростовщически-кулацких элементов.

    Наиболее характерной чертой аграрной политики в колониальной Корее становится дальнейшее обезземеливание трудового крестьянского населения и ускоренный рост пауперизованного населения деревни. За период с 1914 по 1942 г. произошел значительный рост земельных угодий помещиков (на 417 тыс. га за период с 1925 по 1943 г.). Следствием концентрации земли в руках новых колонистов и помещиков было дальнейшее дробление крестьянских хозяйств. К 1943 г. около 72 % таких хозяйств имели менее 1 га обрабатываемой земли. Что же касается хозяйств безземельных арендаторов, то их общая численность за указанный период непрерывно возрастала. Уделом этого тотального ограбления стало безысходное обнищание преобладающей массы аграрного населения страны. После уплаты кабальной арендной платы и долгов ростовщикам сельская беднота оказывалась у разбитого корыта. Продовольствия оставалось в лучшем случае до зимних месяцев, после которых начиналось томительное время недоедания и голода. В поисках источников существования крестьянское население вновь залезало в долги, искало случайную работу в портовых и городских центрах, уходило на заработки в соседние страны, где их ожидал снова каторжный труд и бесправие.

    В условиях дефицита земельных угодий преобладающая масса их реальных собственников (японских колонистов и местных помещиков) предпочитала не вести непосредственно хозяйство, а сдавать поля в кабальную аренду. В довоенном 1937 г. из 4,5 млн га в аренду было сдано около 2,6 млн га, или 57,5 % всей пахотной земли. Еще более аренда была распространена в рисосеянии, где сдавалось под обработку 67,9 % рисовых полей.

    Согласно данным японского генерал-губернаторства за 1944 г. в Корее сложилась следующая структура аграрно-колониальных отношений. Земельной собственностью свыше 1 тыс. га располагали 44 хозяйства колонистов и только 8 хозяйств корейских помещиков. Земельную собственность от 400 до 1 тыс. га имели 59 хозяйств колонистов и только 56 хозяйств корейских помещиков. Среди владельцев хозяйств с земельным фондом от 300 до 400 га преобладали японские колонисты, лишь в мелком и среднем парцеллярном (семейно-индивидуальном) хозяйстве преобладали дворы местного населения. Примерно 750 тыс. крестьянских хозяйств были не более чем номинальными собственниками, поскольку располагали крошечными парцеллами (мелкий земельный участок) размером менее 0,1 га.

    Японское генерал-губернаторство и действовавшие под его эгидой акционерные компании стремительно превращались в крупнейших хозяев экспроприированной земли. Так, одна из них – «Тоньян чхоксик чусик хвеса», в период своего основания захватившая около 30 тыс. чонбо пахотной земли, в последующие два десятилетия увеличила свои владения примерно в 3,5 раза – до 110 тыс. чонбо. Монополия на землю, водные ресурсы, семена, кредиты, удобрения, тягловую силу и закупочно-распределительную сеть позволяла колониальной власти вкупе с местной помещичье-кулацкой верхушкой выкачивать из селян не только весь прибавочный, но часть жизненно необходимого продукта. Массовое отчуждение земли японскими колонистами, разгул произвола помещиков и кулаков-ростовщиков погрузили аграрную сферу в состояние хронически нарастающего кризиса. Грабительская аренда и субаренда, отнимавшая до 50–70 % собранного урожая, была намного выше, чем в самой метрополии. Так, за пользование водой для орошения в Японии брали около 10 % урожая, а на Корейском полуострове – 30 %. Кредиты в Корее предоставлялись ростовщиками под 60–70 %, что намного превышало кредитование в Японии.

    Тяжелая долговая кабала крестьянских семей становилась наследственной, передаваясь из поколения в поколение. Война еще более усугубила аграрный кризис. Нехватка сельхозинвентаря, тяглового скота, удобрений, а также истощение почвы и деградация оросительных систем привели к неимоверному росту средних затрат крестьянского труда на производство единицы продукции. В военные годы на обработку 1 га рисовых полей требовалось 139 условных человеко-дней, хлопка – 128, картофеля – 109, что в 6–8 раз превышало трудозатраты в среднеевропейской стране. В итоге к концу войны только на севере Кореи ежегодно недоставало 400–500 тыс. тонн продовольственного зерна. Тем не менее, более 70 % сельхозпродукции вывозилось из колонии в метрополию. В городах и поселках была введена карточная система, в день на одного человека выдавались зерновые пайки по 150 г.

    Деградация сельского хозяйства колониальной Кореи породила своеобразную фигуру паупера-отшельника (хваджонмина). Оказавшись в состоянии полного разорения, эти безземельные обнищавшие батраки уходили с равнины на казенные земли в отдаленные горные районы. Там они с невероятными усилиями строили примитивное жилье и вручную корчевали деревья и кустарники, чтобы подготовить участки к подсечному земледелию. О том, в каких масштабах шла пауперизация крестьян, говорят следующие данные: в 1916 г. общая численность хваджонминов составляла 245,6 тыс. человек, к 1927 г. эта цифра достигла 697 тыс., а к 1936 г. превысила 1,5 млн.[2] Поначалу колониальные власти не преследовали хваджонминов, не облагали их поборами в отличие от крестьян, проживающих в долинах. Но стремительный рост числа отшельников, а главное, независимый, свободолюбивый дух, царивший среди покорителей горных джунглей, побудил японские власти взять движение под пристальный административный контроль. Тем более что многие хваджонмины, сочетая земледелие с охотой, были искусными следопытами и знатоками малодоступных горных троп, по которым после аннексии Кореи японцами передвигались партизаны – участники народного сопротивления.

    Обездоленная деревня становилась основной социальной базой бурного роста народного недовольства и протеста. В одном из закрытых признаний генерал-губернатора У. Кадзусигэ в Токийском клубе банкиров (1931) говорилось, что отчаявшиеся группы молодых жителей леса «…нападают на сельские управы и на дома богачей, где забирают, а затем сжигают долговые обязательства, бухгалтерские книги и другие документы. Более того, они оказывают сопротивление полицейским, ведущим борьбу с означенными беспорядками, и совершают налеты на полицейские посты». Это было, по существу, признание сокрушительного провала аграрной политики метрополии в Корее. Чтобы исправить положение, был взят лихорадочный курс на частичное обуржуазивание деревни, который нашел свое отражение в Декрете об арендном арбитраже (1932) и Законе о земле (1933), рассчитанных на реализацию в течение 10–12 лет, т. е. до 1942–1944 гг.

    Суть этих нововведений состояла в том, чтобы содействовать формированию в обездоленной и пауперизованной корейской деревне крепких и устойчивых хозяйств крестьян-собственников. С этой целью в каждом сельском поселении учреждались специальные «Комитеты по урегулированию арендных конфликтов», куда входили представители японской администрации, местные помещики и представители зажиточной части крестьян. Одновременно во всех провинциях, уездах и волостях на той же социальной основе были учреждены «Комитеты по возрождению деревни», развернувшие широкую кампанию по насаждению «духа гармонии», сотрудничества и взаимопонимания между паразитическими землевладельцами и трудовыми арендаторами.

    Под эгидой этих колониальных институтов с 1932 по 1942 г. предполагалось проводить тщательные обследования и на данной основе выявлять ежегодно не менее 2 тыс. арендаторских дворов, которые могли бы стать крепкими частнособственническими хозяйствами. Для приобретения ранее арендованной земли в собственность (не более 0,5 чонбо) крестьянам-беднякам предоставлялся льготный кредит до 1 тыс. иен из расчета 4,8 % годовых с рассрочкой погашения в 25 лет. Средняя цена выкупаемой земли устанавливалась в сумме 60 иен за неорошаемые и 150 иен за орошаемые участки. Разумеется, претенденты на выкуп арендованной земли должны были не только обладать «высоким духом усердия и прилежания», но и быть безукоризненно лояльными к колониальной власти.

    Однако пробуржуазные в своей основе декреты метрополии, частично ускорив развитие капиталистических отношений в корейской деревне, лишь в незначительной степени ослабили остроту социальной напряженности и мало повлияли на поднявшуюся волну крестьянского движения. Позиции феодально-помещичьего землевладения не подверглись значительным изменениям, а социально-экономическая деградация деревни оказалась настолько глубокой и масштабной, что ее не могли остановить половинчатые реформы колониальных властей. Более трех четвертей беднейшего аграрного населения продолжало оставаться в тисках тройного угнетения – колониального, феодально-помещичьего и ростовщического.

    Грабительская аграрная политика метрополии, направленная на форсированное раскрестьянивание деревни, привела к тому, что в колонии неуклонно снижалось число собственников земельных участков, с 19,7 % в 1920 г. до 16,3 % в 1930 г. в общей массе земледельческих хозяйств. За этот же период, когда японцы радикально перестраивали в свою пользу аграрные отношения, удельный вес полуарендаторов упал с 37,4 % до 25,4 %, а полных арендаторов – кабальных издольщиков, напротив, вырос с 39,8 % до 52,7 %.

    Колониальные власти, как уже отмечалось выше, предпринимали чрезвычайные меры для повышения урожайности зерновых культур, но примитивный уровень агротехники, грабительские налоги и крестьянская нищета не позволяли добиться заметного перелома. Так, за период 1920–1930 гг. сбор зерновых в стране вырос с 12,7 млн сом[3] лишь до 13,5 млн сом. Однако даже этот скромный рост был выгоден, прежде всего, метрополии. За указанные годы вывоз риса и других зерновых в метрополию возрос почти на 400 % (с 1,7 до 5,4 млн сом), что повлекло за собой дальнейшее падение и без того низкого потребления зерна в крестьянских трудовых семьях. Но особенно тяжелыми для корейской деревни оказались военные годы, когда крестьяне по символическим закупочным ценам вынуждены были отдавать японцам не только весь прибавочный, но и часть жизненно необходимого продукта, который шел на нужды продовольственного обеспечения японской армии.

    Колоссальный социально-экономический упадок в корейской деревне в годы японской колонизации не мог не вызвать массовой волны крестьянского сопротивления и национально-освободительного движения.

    § 3. Курс на колониальную индустриализацию

    Между двумя мировыми войнами Корейский полуостров стал ареной форсированной колониальной индустриализации военизированного типа. Не имея ничего общего с так называемой «цивилизаторской миссией», милитаристски ориентированная экономическая стратегия Токио основывалась на ускоренном переносе в колонию наиболее трудоемких и экологически вредных производств: металлургического, химического, горнорудных разработок и т. п., хищнической разработке природных ресурсов, наконец, на предельных масштабах эксплуатации местной рабочей силы. Колониальный промышленный переворот, приобщивший Корею к индустриальной цивилизации японского и мирового капитализма, обошелся ей довольно дорого.

    После установления японского протектората Корея становится основной кладовой, из которой метрополия извлекала за бесценок все возрастающую массу минерально-сырьевых ресурсов.

    О том, какое место колониальная Корея играла в обеспечении метрополии уникальными видами стратегического сырья, убедительно говорят следующие данные. В военном 1943 г. в общей добыче минеральных ресурсов японской империи на долю Корейского полуострова приходилось около 100 % графита, 100 % слюды, 100 % магнезита, 88 % вольфрама, 85 % молибдена, 95 % плавикового шпата, 70 % бария, 68 % свинца и т. п. Ключевые позиции в колониальной индустриализации Кореи занимали японские монополистические корпорации – дзайбацу («Мицуи», «Мори», «Ничидзу», «Сумимото» и др.). По данным 1944 г., на их долю приходилось 74 % капитальных вложений, причем 70–80 % этих инвестиций шли в военно-ориентированные отрасли хозяйства. Львиная доля продукции тяжелой промышленности вывозилась в Японию на нужды военного производства (по данным 1944 г., 89,4 % металлических болванок, произведенных в Корее, были направлены на военные заводы в Японию).

    Одной из деструктивных черт колониальной индустриализации являлось искусственное сдерживание развития машиностроения, на которое в 1943 г. приходилось лишь 6 % валовой промышленной продукции страны. Все базовые отрасли народного хозяйства Кореи, включая металлургию, энергетику, химию, строительство и др., были полностью зависимы от поставок оборудования из метрополии. «Это означало, что корейские предприниматели были лишены возможности совершенствовать свой технологический потенциал, особенно в сфере машиностроительного производства», – отмечает южнокорейский ученый Кан Ман Гил.

    С помощью финансовых и административных рычагов японский акционерный капитал установил абсолютное господство в промышленности закабаленной Кореи. Нижеследующая таблица раскрывает соотношение корейского и японского акционерных капиталов в основных отраслях народного хозяйства (по данным 1944 г.).

    Таким образом, общее число японских акционерных компаний в металлургической и машиностроительной отраслях превышало число корейских компаний в 10 раз, в текстильной – в 6, продовольственной – в 10,5, строительстве – в 4 раза. Японский колониальный капитал абсолютно преобладал над капиталом корейских компаний и по размерам акционерного капитала, а стало быть, по удельному весу и масштабам извлечения прибавочной стоимости, что служило процветанию метрополии.

    Поставив под свой контроль природные ресурсы Кореи, колонизаторы значительно ускорили на ее территории развитие добывающей промышленности, энергетики, транспорта, средств связи и т. п. Форсированная разработка месторождений золота в Корее позволила метрополии реорганизовать свою валютно-финансовую систему и перейти к единой системе золотого стандарта в масштабах всей империи. Японское генерал-губернаторство захватило железные дороги, морские гавани и порты, телеграфные линии, огромные лесные массивы, а также монопольные права на торговлю женьшенем, солью, табаком, опиумом. Еще в 1909 г. японцы учредили в Сеуле Корейский центральный банк (Хангук ынхэн), во главе которого находились финансовые магнаты метрополии. Его задача состояла в том, чтобы огромные и все растущие расходы на содержание колониального чиновничества, переложить военные приготовления полностью на плечи самих корейцев и усилить систему финансовой монополии.

    После полной аннексии в Корее резко меняется соотношение между колониальным и национальным капиталом. Тому в немалой степени содействовали дискриминационные декреты японского генерал-губернаторства. Так, по закону о горном деле (1915), запрещалась выдача лицензий на предпринимательскую деятельность любому иностранному капиталу, кроме японского, что позволило последнему монопольно завладеть горнорудными предприятиями, находившимися ранее в ведении властей Кореи. Одновременно с дискриминационными ограничениями для корейского предпринимательства устанавливались крупные льготы для японского капитала. Кроме прочего, был снят налог на добычу золота, серебра, железа, меди на вновь создаваемых рудниках, принадлежавших японцам; отменены пошлины на импорт оборудования для горнорудных предприятий японского капитала. Последним предоставлялись также особо льготные условия приобретения земли в зоне их предпринимательской деятельности. Колониальной администрацией был составлен длинный перечень ключевых должностей, на которые было запрещено назначать корейцев. Зарплата последних, как правило, была в два раза ниже зарплаты японских специалистов той же категории. Японский империализм насаждал в Корее деспотическую систему иноземного порабощения, которая была значительно жестче, чем колониальные структуры других мировых имперских держав того времени (Великобритания, Франция, США и др.).

    О том, какими темпами в народном хозяйстве Кореи развертывалась экономическая экспансия японского монополистического капитала, свидетельствуют следующие данные по горнодобывающей промышленности Кореи в период с 1909 по 1918 г. Удельный вес корейского капитала в продукции горнодобывающей промышленности в 1909 г. составил 325 тыс. вон, а японского – более 1,2 млн вон. К 1914 г. это соотношение составило соответственно 313 тыс. и 1,7 млн вон, в 1918 г. – 299 тыс. и 24,6 млн вон. К 1918 г. валовая горнорудная продукция предприятий японского капитала превышала продукцию предприятий национального капитала примерно в 8 раз.

    Капитал метрополии контролировал и многие другие так называемые нестратегические отрасли хозяйства колонии. Соотношение между корейским национальным и японским колониальным капиталами в 1917 г. составило соответственно: в обработке хлопка – 236 тыс. и 6,8 млн иен; в кожевенном производстве – 52 тыс. и 1,9 млн иен; лесозаготовке – 33 тыс. и 544 тыс. иен; мукомольном и рисоочистительном производстве – 546 тыс. и 3,6 млн иен; табачной промышленности – 211 тыс. и 6,1 млн иен; виноделии – 101 тыс. и 1,9 млн иен; в выработке электроэнергии и газоснабжении – 384 тыс. и 4,4 млн иен. В целом же на долю национального корейского капитала приходилось 1,8 млн иен, японского – 33,6 млн иен и смешанного (японо-корейского) – 409 тыс. иен.

    При опоре на искусственно созданный военно-индустриальный потенциал Корейского полуострова в Токио рассчитывали установить свое владычество над обширным пространством Евразии в тесном блоке с фашистскими дер жавами «оси». В секретном меморандуме экс-премьера Японии генерала Танаки от 25 января 1927 г. говорилось: «Нам нужно осуществить продвижение до озера Байкал. Что касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от обстановки, которая сложится к тому времени. Япония должна будет включить оккупированный Дальневосточный край полностью в состав своих владений <…> Япония должна завоевать мир, а для этого она должна завоевать Европу и Азию, и в первую очередь Китай и СССР».[4]

    Подготовка к войне в Евразии стала сильным стимулом для создания в Корее японским крупным капиталом целого комплекса предприятий первого подразделения (тяжелая промышленность). В их число вошли: металлургический комбинат в городе Чхонджин, завод азотных удобрений и пороха в городе Хыннаме, химический комбинат в городе Пхеньяне, завод жидкого топлива в Вонсане, Супхунская ГЭС на реке Амноккан, новые железнодорожные линии, цементные заводы, автосборочные и авиасборочные предприятия, шахты и рудники по добыче железной руды, цветных и драгоценных металлов, стратегические дороги, средства связи, судостроительные верфи.

    Только за период с 1937 по 1944 г. добыча магнезита в Корее выросла в 4,3 раза, вольфрама – в 5,5 раз, молибдена – в 9 раз, железной руды – в 16 раз. Общее число промышленных предприятий в колонии с 1939 по 1945 г. возросло с 6952 до 14856, т. е. более чем в 2 раза. Вместе с тем колониально-индустриальный комплекс Кореи носил глубоко деформированный характер с незавершенным циклом воспроизводства, чрезвычайно низким удельным весом машиностроения, которое производило лишь 2,5 % промышленной продукции колонии.

    Однако условия жизни производительного населения не улучшались адекватно форсированным масштабам колониальной индустриализации и урбанизации. Каторжный труд и мизерная оплата наряду с поголовным обнищанием сельской бедноты становятся причиной все возрастающего исхода беднейшего населения в соседние Китай, Россию, а также в США и Японию. Накануне Второй мировой войны общее число корейцев, переселившихся в Маньчжурию, составило 1 млн, а на российский Дальний Восток – около 200 тыс. человек. На начальном этапе корейской эмиграции (в дореволюционную Россию) в ней абсолютно преобладали трудовые слои: крестьяне – 80 %, рабочие – 5 %, интеллигенция – 5 %, городская мелкая буржуазия – 10 %. Однако в последующем в эмиграции оказалось немало выходцев из верхних янбанско-буржуазных семей, участников антиколониального сопротивления.

    Невероятные лишения и страдания испытали на себе корейцы, эмигрировавшие в США. Первые поколения корейских эмигрантов на Гавайских островах испытали на себе всю тяжесть подневольного, полурабского труда. А в Японии официальные идеологи нередко представляли корейскую диаспору как сборище людей с низким интеллектом, к тому же еще и «грубых, грязных, ленивых», которым надо платить не более 50 % зарплаты самих японцев за тот же труд. Преодолевая неравноправие, дискриминацию, другие формы угнетения, зарубежные корейские диаспоры постепенно становились своего рода внешним катализатором активизации освободительного и патриотического движения, выдвинув из своей среды видных национальных лидеров.

    Превращение Кореи из крайне неразвитой аграрной страны в аграрно-индустриальную в годы японского владычества – уникальное явление в истории мирового колониализма. Но этот феномен не дает оснований говорить о какой-либо причастности метрополии к общественному прогрессу на полуострове. Во-первых, без колониальных цепей, т. е. в границах самостоятельного государственного развития, корейцы, безусловно, могли достичьб олее значительного прогресса, а во-вторых, методы и орудия японской «цивилизаторской» оккупациии эксплуатации оказались более бесчеловечными и изощренными, чем в любой другой колонии того времени.

    § 4. Антияпонское национально-патриотическое сопротивление

    Вскоре после установления в Корее в 1905 г. японского протектората корейское правительство и король Коджон не только потеряли самостоятельность в проведении внешней политики страны, но и не могли без ведома японских властей осуществлять внутреннюю политику. Как уже отмечалось, в 1910 г. Корея формально потеряла свою государственность, став одной из провинций Японской империи. Вся полнота власти перешла к генерал-губернатору, назначавшемуся императором Японии из числа влиятельных представителей военных кругов. Аппарат генерал-губернаторства постоянно расширялся и в конце 1920-х гг. составлял более 40 тыс. чиновников. Власть японских колонизаторов опиралась на значительные силы полиции, жандармерии и армии, а также на широкую сеть доносчиков. В Корее было создано 250 полицейских управлений, 2320 полицейских участков, более 300 различных контрольных постов.

    Японские колониальные власти безжалостно подавляли стремление корейцев добиться освобождения страны. Японская пропагандистская машина была поставлена на службу интенсивной индокринации[5] населения Кореи в духе «полезности и важности слияния Кореи с Японией».

    Особую активность проявляла созданная и финансируемая японцами организация «Ильчинхве» («Единое прогрессивное общество»), которая пропагандировала «добрые намерения» Японии в Корее, насаждала антироссийские настроения.

    Установление японского колониального режима в Корее вызвало естественное сопротивление корейского народа, который мужественно боролся с японским засильем. Эта борьба осуществлялась в различных формах и различными методами: организация убийства высших японских чиновников и предателей корейского народа, служивших колониальным властям; партизанское движение населения различной политической и идеологической направленности; борьба Армии справедливости (Ыйбён), а также культурно-просветительское движение. Самым известным террористическим актом стало убийство в октябре 1909 г. на вокзале в Харбине бывшего японского генерального резидента в Корее Ито Хиробуми, который «организовал» подписание в 1905 г. договора о протекторате, собрав в королевском дворце в Сеуле прояпонски настроенных корейских министров. При этом печати короля и МИД Кореи были похищены японскими чиновниками и поставлены ими на упомянутый договор. Ито Хиробуми был убит корейским патриотом Ан Чжун Гыном, одним из участников партизанского движения. Еще ранее, в марте 1908 г., в Окленде (США) был застрелен Д. В. Стивенс, советник корейского императора по внешней политике, который был назначен японцами. Стивенс был известен своими публичными заявлениями о «полезности» японского протектората над Кореей.

    В декабре 1909 г. в Сеуле был тяжело ранен глава корейского правительства Ли Ван Ён, который в августе 1910 г. подписал Договор о влиянии, положивший конец независимости корейского государства. Ранее Ли Ван Ён входил в «китайскую», «американскую», а затем в так называемую «русскую партию», выступавшую за то, чтобы Корея ориентировалась на Россию и тем самым сохранила бы свою самостоятельность.

    Партизанское движение Армии справедливости возникло в годы Имджинской войны (1592–1598), когда бойцы Ыйбён вели вооруженную борьбу против японских захватчиков. Движение Ыйбён сыграло заметную роль в победе над японскими агрессорами в той войне.

    После подписания в 1905 г. договора о протекторате в Корее появились первые партизанские отряды Армии справедливости, которые развернули вооруженную борьбу против японских войск, оккупировавших Корею. Надо признать, что в этот период партизаны не добилась ощутимых побед. Тем не менее, вооруженное сопротивление японцам нарастало. Подъем антияпонского вооруженного движения начался после смещения с трона в 1907 г. императора Коджона и роспуска по указу нового императора Сунчжона корейской армии. Многие солдаты и офицеры бывшей корейской армии влились в партизанские отряды Ыйбён и мужественно сражались против регулярной японской армии.

    Наиболее известными командирами партизанской армии были Ли Ин Ён, профессиональный военный, и Хо Ви, высокопоставленный чиновник при дворе императора Коджона.

    В январе 1908 г. войска Армии справедливости во главе с Ли Ин Ёном и Хо Ви двинулись на Сеул, однако были разбиты японцами. Причина поражения была не только в слабом техническом оснащении партизанской армии, но и в поведении командования. Во время наступления на Сеул у Ли Ин Ёна умер отец. Согласно конфуцианским традициям, он должен был соблюдать траур, т. е. отказаться от всякой деятельности. Ли Ин Ён передал командование армией Хо Ви и уехал на родину на похороны отца и для дальнейшего соблюдения траура.

    До 1911 г. в Корее продолжалась вооруженная партизанская борьба против японского порабощения. Пик этой борьбы приходился на 1908 г., когда в рядах Ыйбён сражалось более 70 тыс. бойцов. Однако в результате широкомасштабных карательных акций японской регулярной армии численность Ыйбён быстро сокращалась: в 1909 г. – до 25 тыс., в 1910 г. – до 2 тыс., в 1911 г. – до 200 человек. Японские войска, хорошо оснащенные и дисциплинированные, жестоко расправлялись с плохо организованными и слабо вооруженными отрядами корейских партизан.

    Японские карательные операции проводились не только против бойцов Армии справедливости, но и против гражданского населения, крестьян, поддерживавших партизан. Японцы совершали массовые казни тех, кто сочувствовал отрядам Ыйбён. В 1907–1910 гг. было убито и ранено более 50 тыс. корейцев. К началу 1911 г. ядро Армии справедливости было разгромлено, ее остатки ушли на территорию Китая и России, где уже действовали их боевые товарищи. В России бывшие партизаны создали Армию независимости под командованием Хон Бом До, которая продолжала борьбу против японских колонизаторов.

    Установление «сабельного режима» в Корее означало, что вся полнота власти переходила в руки генерал-губернатора, все карательные органы – суд, полиция, армия – подчинялись только ему и использовались только по его распоряжению. Первое десятилетие после формального «слияния» с Японией было отмечено постепенным осознанием корейцами необходимости сохранения идентичности корейской нации, повышением уровня национального сознания. В Корее продолжали нарастать антияпонские, антиколониальные настроения. Создавались подпольные патриотические организации. Наиболее активно проявила себя организация Синминхве (Новое народное общество), которая последовательно выступала за восстановление независимости Кореи, развитие национальной экономики, просвещение народных масс. Японские колониальные власти в 1912 г. разгромили общество, многие его члены были арестованы.

    Заметную роль в организации патриотического движения в Корее играли также религиозные организации – протестантская церковь и корейская церковь Чхондогё (Учение небесного пути), которая призывала любить всех людей. Религиозные организации действовали в Корее легально. Это предоставляло им определенные возможности для патриотической деятельности среди корейского населения.

    Антияпонские организации создавались также за пределами Кореи – в России, Китае, США, Японии – проживавшими там корейцами.

    Большое влияние на активизацию антиколониальной борьбы корейского народа оказали крупные международные события, в частности, Октябрьская революция в России в 1917 году. Рост революционных настроений во всем мире не обошел и Корею. Борцы за независимость стали создавать новые патриотические организации. В Корее было позитивно воспринято провозглашенное в 1918 г. президентом США Вудро Вильсоном право народов на самоопределение и независимость.

    В начале 1919 г. в Корее обозначилась активизация антияпонской борьбы. Обучавшиеся в Японии корейские студенты в феврале 1919 г. приняли Декларацию независимости, в которой содержались требования о предоставлении Корее независимости, созыве Корейского национального собрания, принятии Парижской мирной конференцией решения предоставить Корее право на самоопределение. В случае невыполнения этих требований, указывалось в Декларации, корейский народ поднимется на борьбу за освобождение. Японская полиция разогнала студенческое собрание, арестовав более 60 человек. Об этом инциденте стало известно всей Корее. В Сеуле создается «Штаб движения за независимость Кореи», в который вошли представители Чхондогё и других религиозных организаций. Было принято решение начать подготовку к массовым выступлениям за восстановление независимости корейского государства и провести 1 марта 1919 г. в Сеуле в Парке пагоды митинг с тем, чтобы обнародовать Декларацию независимости. Митинг специально приурочили к похоронам бывшего корейского императора Коджона. Текст декларации сочинил Цой Нам Сон, впоследствии ставший известным корейским писателем и историком. В ресторане «Тэваган» подписавшие Декларацию представители различных слоев корейского общества были арестованы японскими полицейскими. Однако в Парке пагоды на многотысячном митинге Декларация независимости Кореи была зачитана. В ней содержался призыв к Японии предоставить Корее право на самостоятельное развитие, отказаться от насилия в отношении Кореи, проводить политику дружбы и миролюбия.

    Сеульский митинг вызвал подъем антияпонской борьбы корейцев. Массовые выступления с требованием предоставления независимости прошли по всей Корее. Первоначально эти выступления носили миролюбивый характер, однако затем начались жесткое противостояние и столкновения с полицией. Корейцы взялись за оружие, стали громить полицейские участки. Всего в Первомартовском движении приняло участие более двух миллионов корейцев.

    Японская колониальная армия жестоко расправилась с борцами за освобождение Кореи. Было убито более 7,5 тыс. человек, ранено 16 тыс. человек. Свыше 50 тыс. корейцев было брошено в тюрьмы. Японские жандармы уничтожили около 50 церквей, более 700 домов, где проживали участники первомартовского движения.

    Вооруженная борьба корейского народа после Первомартовского движения 1919 г. продолжалась с территории Маньчжурии. Корейские партизанские отряды совершали набеги на японские гарнизоны, заставы в бассейнах рек Амноккан и Туманган, проникали в глубь корейской территории, нанося урон японским колонизаторам. Среди корейских партизанских отрядов наиболее известной была Армия независимости, которой командовал Хон Бом До. В боях у селения Понодон в 1920 г. подразделения Армии независимости разгромили японский гарнизон: было убито более 150 и ранено около 300 японцев. В октябре 1920 г. корейские партизаны провели несколько операций в приграничном с Кореей районе Чхонсанни, уничтожив более двух тысяч японских солдат и офицеров.

    Антияпонское Первомартовское движение получило широкую поддержку корейских диаспор за рубежом. В России, в Китае корейцы принимали свои декларации независимости, требовали прекращения японского господства над Кореей.

    Говоря о значении Первомартовского движения, следует особо подчеркнуть его влияние на осознание различными слоями корейского общества необходимости усиления борьбы за восстановление независимости корейского государства, освобождение народа от японского колониального гнета.

    Первомартовские события в Корее 1919 г. серьезно напугали японские колониальные власти, которые пришли к выводу о необходимости несколько «смягчить» свою политику в отношении корейцев. Вместо военного управления было объявлено о начале так называемого «культурного управления». Генерал-губернатор Хасегава был снят со своего поста и заменен гражданским губернатором. При губернаторе и местных начальниках стали действовать совещательные органы, состоявшие из корейцев, в основном прояпонски настроенных. Японские власти разрешили издание некоторых корейских газет, провозгласили уважение традиций и культуры корейского народа. Однако эти меры носили декларативный характер и не привели к существенному улучшению обстановки в Корее.

    В 1920–1930 гг. корейская патриотическая интеллигенция начала кампанию, направленную на возрождение национального сознания народа. Ей удалось добиться от колониальных властей разрешения открывать частные учебные заведения. В 1922 г. было создано «Общество за учреждение корейских народных высших учебных заведений», которое возглавил один из лидеров «Общества независимости» Ли Сан Чжэ. В Корее открывались также частные вечерние школы.

    Издание корейских газет, таких как «Чосон ильбо» и «Тона ильбо», позволило расширить пропаганду демократических идеалов, принципов свободы и независимости. В этих газетах публиковались статьи известных борцов за независимость Кореи – Ким Гу, Чо Ман Сика, а также другие материалы, способствовавшие повышению образовательного уровня простых корейцев.

    Религиозные организации также внесли свой вклад в движение за восстановление независимости Кореи. Самой популярной среди них была религия Чондогё, представители которой входили в состав основных организаторов Первомартовского движения 1919 года. В 1930-е гг. в Корее насчитывалось около 800 тыс. последователей этой религии.

    Большой популярностью у корейского населения пользовалось христианство. Последователи этой религии, а их насчитывалось в Корее более полумиллиона, проводили патриотическую работу среди населения.

    Наиболее активными сторонниками движения за независимость Кореи являлась молодежь – студенты и школьники. И хотя число студентов в Корее было небольшим (в 1930-е гг. – 20 тыс. человек), они играли важную роль в борьбе против колониального гнета, за достижение независимости страны. В день похорон последнего корейского императора Сунчжона 10 июня 1926 г. студенты единственного в Корее Сеульского университета провели акцию протеста. Эта акция, однако, не получила широкой поддержки.

    Крупным массовым выступлением корейской молодежи и студентов стала антияпонская демонстрация в нояб ре 1929 г. Поводом для протеста послужили столкновения между корейскими и японскими школьниками в г. Кванджу. Выступления молодежи перекинулись в другие районы Кореи и продолжались вплоть до начала 1930-х гг. В протестных акциях принимали участие более 50 тыс. учащихся из почти 200 учебных заведений. Полиция жестоко расправилась с молодежью, требовавшей свободы слова, печати, передачи образования в руки корейцев. Японская полиция подвергла жестоким репрессиям корейских студентов. Было арестовано около 1500 человек, 600 учащихся были исключены из школ.

    Под влиянием Октябрьской революции в России в 1920-е гг. в Корее и за ее пределами стали создаваться подпольные организации социалистической ориентации. Наибольшую активность в создании социалистических групп проявили корейцы, проживавшие в России и Китае. В апреле 1918 г. во Владивостоке была образована Социалистическая партия, одним из лидеров которой стал будущий глава Временного правительства Кореи в Шанхае Ли Дон Хви. В мае 1921 г. в Иркутске была создана Корейская коммунистическая партия. Тогда же Ли Дон Хви создал Корейскую компартию в Шанхае. Две эти компартии – «иркутская» и «шанхайская» – развернули борьбу за лидерство. Коминтерн, с которым обе партии поддерживали связи, в декабре 1922 г. принял решение об их расформировании и о создании Корейского бюро, в задачу которого входило формирование на территории Кореи партии коммунистов.

    В самой Корее в этот период также создавались коммунистические и социалистические организации – «Общество изучения новых идей» («Общество вторника»), «Общество северного ветра». В апреле 1925 г. эти организации объединились и объявили о создании Компартии Кореи. Ее председателем был избран Ким Джэ Бон. Компартия поставила задачу добиваться независимости Кореи, социально-политических прав и свобод для людей (восьмичасовой рабочий день, равноправие мужчин и женщин, введение обязательного среднего и специального образования), оказывать всемерную поддержку Советскому Союзу и революции в Китае. Было также объявлено о создании Коммунистического союза молодежи Кореи, в состав руководства которого вошел будущий лидер Компартии Кореи Пак Хон Ён.

    Коммунистическая партия Кореи просуществовала всего три года. Острая фракционная борьба, жестокие репрессии со стороны японской охранки, аресты коммунистов привели в конечном итоге к разгрому партии. В 1928 г. Коминтерн принял решение распустить Коммунистическую партию Кореи.

    В феврале 1927 г. представители интеллигенции социалистической ориентации, религиозных кругов, объединений рабочих и крестьян объявили о создании организации единого фронта – Синганхве (Общество обновления), во главе которого встали один из лидеров действовавшего в конце XIX в. «Общества независимости» и главный редактор газеты «Чосон ильбо» Ли Сан Чжэ. Программа Общества обновления носила достаточно радикальный характер – отмена японских законов, передача образования в руки корейцев, повсеместное изучение корейского языка и др. Общество стало массовой политической организацией. По всей Корее были созданы его отделения (более 140). В 1931 г. в Синганхве насчитывалось около 40 тыс. членов, в основном рабочих и крестьян. Эта организация в начале 1930-х гг. стала заметной политической силой в борьбе за восстановление независимости Кореи. Наличие в Обществе обновления разнородных по своим идеологическим воззрениям группировок (от левых до буржуазно-либеральных), а также обрушившиеся репрессии японских властей стали причиной роспуска и прекращения его деятельности.

    Важную роль в антияпонском патриотическом движении Кореи сыграли выступления рабочих и крестьян. В 1920–1930-е гг. создавались легальные организации: «Корейское общество рабочей взаимопомощи», «Рабочий союз Кореи», «Рабоче-крестьянская федерация Кореи», «Всеобщая федерация корейских крестьян» и др. Эти организации вели просветительскую работу среди пролетариата и крестьянства, мобилизуя их на борьбу за свои политические и экономические права.

    В 1920–1930-е гг. в Корее заметно увеличилось количество рабочих забастовок. Если в 1921 г. их было всего 36 с участием около 3,5 тыс. человек, то в 1923 г. число участников забастовочного движения составило около 20 тыс. Наиболее крупное выступление рабочих состоялось в январе – апреле 1929 г. в Вонсане. Забастовка вспыхнула на американском нефтеперегонном заводе в знак протеста против избиения корейского рабочего японским солдатом. Заводской профсоюз потребовал наказать японского военнослужащего, улучшить обращение администрации с рабочими, установить минимум заработной платы. Заводское руководство обещало эти требования выполнить, но не сделало этого. В ответ профсоюз объявил забастовку, в которой участвовало более двух тысяч рабочих. Забастовка постепенно принимала антияпонский характер.

    Губернатор Кореи отдал приказ немедленно подавить выступление. Вонсан был окружен полицейскими и отрезан от других городов Кореи. Наиболее активные участники забастовки и руководители профсоюзов были арестованы. Забастовка была подавлена.

    Крестьянское движение в Корее в 1920–1930-е гг. выдвигало в основном требования экономического характера, например, требование снижения арендной платы. Крестьянские выступления становились все более массовыми. Если в 1920 г. было всего 80 акций протеста, в которых участвовало около 4,5 тыс. крестьян, то в 1935 г., соответственно, 170 и более 12 тыс. участников.

    Партизанское движение в Корее в этот период было очень разрозненным. Оно, как и все другие корейские антиколониальные силы, находилось под влиянием различных идеологических течений. Наиболее известными корейскими партизанскими объединениями в 1920–1930-е гг. были Армия независимости Кореи, Отдел управления Армией северных дорог, Армия народного собрания и Корейская революционная армия. Базы этих партизанских отрядов находились на территории Китая.

    На российском Дальнем Востоке также имелись базы корейских партизан. Однако после так называемого «амурского инцидента» 1921 г. (подавление частями Красной Армии выступления корейских вооруженных формирований, требовавших отправить их в Корею для борьбы против японских колонизаторов) правительство Дальневосточной республики выступило против использования корейскими вооруженными отрядами территории Дальнего Востока в качестве плацдарма для партизанских действий в Корее.

    Корейские партизанские отряды активно действовали в северо-восточных районах Китая, где проживало более одного миллиона корейцев, нападая на японские гарнизоны, расположенные как на китайской, так и на корейской территориях. Японцы стремились внести раскол в национально-освободительную борьбу Китая и Кореи, посеять рознь между китайским и корейским народами.

    В 1931 г. японская военщина спровоцировала в Маньчжурии два крупных инцидента. В июне 1931 г. в Ваньбаошане японская разведка организовала столкновения между корейскими поселенцами (японскими подданными) и китайцами, что привело к массовым погромам китайцев, проживавших в Корее.

    Еще одним провокационным актом со стороны японских властей стал подрыв железнодорожного полотна в районе Мукдена в сентябре 1931 г., ответственность за который японцы возложили на китайских военнослужащих.

    Эти так называемые Маньчжурские инциденты послужили предлогом для вторжения японских войск в Маньчжурию, где было создано марионеточное государство Маньчжоу-го, которое использовалось японцами в борьбе против национально-освободительного движения в Китае и Корее.

    Корейские националистические организации и вооруженные формирования, находившиеся в приграничных районах Маньчжурии, в 1920–1930-е гг., создавали так называемые «народные правительства» на контролируемых ими территориях (в районе р. Амноккан, г. Цзилиня и др.) – Объединенное справедливое правительство, Главное справедливое правительство, Новое народное правительство и др. Однако фракционность, борьба за власть не позволили объединить все эти «правительства», что, естественно, негативно отразилось на борьбе за независимость Кореи.

    К 1936 г. активные действия корейских партизан против японских колонизаторов в Маньчжурии прекратились, ее территория была полностью оккупирована Японией.

    В конце 1930-х гг. антияпонское движение в Корее пошло на спад. Вступление Японии в войну с Китаем, затем во Вторую мировую войну сопровождалось усилением репрессий против корейского народа. Японские колониальные власти развернули широкие репрессии против тех, кто выступал за независимость Кореи. Более чем 60-тысячный полицейский корпус участвовал в подавлении стремления корейцев к освобождению от японского колониального господства.

    Говоря об антияпонской борьбе корейцев, нельзя не отметить деятельность временных правительств Кореи (ВПК), образованных до и после Первомартовского движения. Таких правительств было три: во Владивостоке, Шанхае и Сеуле.

    В феврале 1919 г. во Владивостоке был сформирован Парламент народа Великой Кореи, который объявил, что новая независимая Корея будет республикой, президентом которой станет Сон Бен Хи, один из лидеров религиозной организации Чхондогё, премьер-министром – проживавший в США Ли Сын Ман, главнокомандующим вооруженными силами – основатель социалистической партии Ли Дон Хви. Однако практических шагов в целях достижения независимости Кореи со стороны корейского парламента во Владивостоке предпринято не было.

    В апреле 1919 г. представители всех провинций Кореи (около 30 чел.) собрались в Шанхае и объявили об образовании Временного парламента, приняли Временную конституцию Кореи и сформировали Временное правительство, главой которого стал Ли Дон Нён, премьер-министром – Ли Сын Ман, министром обороны – Ли Дон Хви. Во всех провинциях Кореи были созданы подпольные представительства ВПК, в задачу которых входила организация борьбы за независимость Кореи.

    В августе 1919 г. Временное правительство в Шанхае объявило о самороспуске с целью формирования нового объединенного кабинета. В состав нового правительства в качестве ключевых фигур вошли: Ли Сын Ман, президент; Ли Дон Хви, премьер-министр и военный министр; Ли Дон Нён, министр внутренних дел, и др. Существование нескольких антиколониальных группировок привело к острым политическим разногласиям между их лидерами по поводу методов достижения независимости Кореи, финансовым и другим проблемам. Ли Сын Ман, в течение многих лет проживавший в США, ориентировался на эту страну. Он обратился к президенту В. Вильсону с письмом, в котором предложил ввести мандатное управление Кореей со стороны Соединенных Штатов. Этот политический шаг Ли Сын Мана вызвал новые острые разногласия среди членов ВПК. В 1925 г. Ли Сын Ман был снят с должности президента, сама эта должность была упразднена и сформирован Государственный совет. Госсовет возглавил Ким Гу (1876–1949), который в 1930 г. создал Партию независимости Кореи. С этого времени роль Временного правительства Кореи заметно ослабла, прекратила выходить «Газета независимости». Популярность ВПК в самой Корее в условиях жестокой колониальной цензуры была ограниченной.

    В 1930-е гг. начал свою партизанскую деятельность будущий руководитель КНДР Ким Ир Сен. Он был командиром небольшого партизанского отряда, действовавшего в районе корейско-китайской границы. Самой известной боевой операцией, которую провели партизаны (около 200 чел.) под командованием Ким Ир Сена, стала атака в июне 1937 г. в районе пограничного городка Почхонбо, в результате которой был уничтожен жандармский пост и несколько японских объектов. Этот эпизод нашел свое освещение в печати ряда стран. Японские колониальные власти считали Ким Ир Сена опасным партизанским руководителем.

    В феврале и мае 1936 г. состоялось два совещания в Ляоангоу и Дунгуане (Китай) представителей корейских партизанских отрядов с целью создания единого антияпонского национального фронта. В результате напряженных дискуссий по инициативе Ким Ир Сена была создана Лига возрождения родины (Чогук кванбокхве), принята программа из 10 пунктов, устав и учредительная декларация. Руководителем Лиги стал Ким Ир Сен.

    Программа предусматривала свержение японского колониального господства, образование корейского правительства, создание национальных вооруженных сил.

    В экономическом разделе программы содержались такие положения, как конфискация всей собственности, принадлежавшей японцам и национальным предателям, ликвидация установленных колониальными властями повинностей, налогов, развитие национальной эконо мики.

    Специальный раздел программы был посвящен решению злободневных социальных задач: установлению 8-часового рабочего дня, улучшению условий труда, повышению заработной платы, оказанию помощи безработным и т. д.

    Программа предусматривала установление в стране политических свобод: слова, печати, совести, собраний, организаций; искоренение колониальной и феодальной идеологии, освобождение политических заключенных, ликвидацию неравноправия, введение охраны материнства. В целом программа носила ярко выраженный демократический характер.

    В конце 1930-х гг. японская колониальная армия усилила военные действия против корейских партизан в Маньчжурии. Партизанские отряды несли серьезные потери в столкновениях с японцами. Карательные операции против отряда Ким Ир Сена стали весьма опасными. В декабре 1940 г. Ким Ир Сен с небольшой группой партизан перешел реку Амур и оказался на территории СССР.

    Вступление Японии в войну с Китаем в июле 1937 г., а затем и во Вторую мировую войну в декабре 1941 г. сопровождалось усилением экономической экспансии в Корее, ужесточением репрессий против корейского народа, подавлением стремления к независимости. Японская агрессия против государств Азии поглощала значительные ресурсы, которые в основном поступали из Кореи. Причем большая часть природных ресурсов была сосредоточена в Северной Корее, где быстрыми темпами сооружались химические предприятия, машиностроительные заводы, электростанции. Весь промышленный потенциал Кореи работал на японскую военную машину.

    На военные нужды Японии было ориентировано и сельскохозяйственное производство Кореи. В ведении японских колонизаторов находилось 40 % земельного фонда Кореи. Производимая в Корее сельскохозяйственная продукция (более 70 %) вывозилась в Японию. Колониальные власти в принудительном порядке изымали у корейских крестьян продовольствие и направляли его на нужды японской армии.

    Развязывание Японией войны против азиатских стран сопровождалось введением еще более жестких репрессивных мер в Корее, призванных обеспечить внутреннюю стабильность в колонии. В 1941 г. был издан указ о поддержании общественного спокойствия, в 1942 г. введены военное обучение корейцев и всеобщая воинская повинность для них. Более одного миллиона корейцев были направлены на тяжелые работы в Японию, на угольные шахты Южного Сахалина.

    В Корее осуществлялась насильственная ассимиляция. Корейцам запрещалось говорить на родном языке в официальных ведомствах. Еще в 1938 г. было прекращено преподавание корейского языка в школах. За использование родного языка в школах вводилась система суровых наказаний – денежный штраф, удары палкой по рукам и т. п. Корейские учащиеся, говорившие на японском языке, всячески поощрялись, им бесплатно выдавались школьные принадлежности (тетради, карандаши и пр.).

    С 1940 г. в Корее началась кампания по насильственной замене корейских имен на японские. Как сообщали официальные японские власти, до 80 % корейцев поменяли свои имена и фамилии. Фактически же японские имена употреблялись лишь в официальных документах, в повседневной жизни корейцы продолжали использовать свои национальные имена и фамилии.

    В годы Второй мировой войны японские власти организовали так называемые «подразделения несгибаемых», в которые насильственно включались, в основном, корейские девушки и женщины от 12 до 40 лет. Они направлялись в японскую армию и использовались в качестве «женщин-успокоительниц» (по-корейски – вианбу). Всего около 200 тыс. корейских сексуальных рабынь прошли через эти «подразделения».

    Следует признать, что японская политика «интеграции» имела немало сторонников среди корейцев, которым удалось в годы колониального господства сколотить состояние, разбогатеть. По инициативе этих людей в Корее создавались различные организации, «патриотические общества» с целью воспитания корейцев, мобилизации их сил во имя процветания «великой Японской империи». Среди таких людей оказались Юн Чи Хо, один из лидеров Общества независимости Кореи и автор Декларации независимости, Цой Нам Сон, некоторые другие видные представители корейской интеллигенции.

    В начале 1940-х гг. Временное правительство Кореи в Шанхае (ВПК) несколько активизировало свою деятельность. Под его эгидой была сформирована Армия возрождения. В декабре 1941 г. Временное правительство объявило войну Японии. В 1942 г. ВПК обратилось к Китаю, США, Англии и СССР с призывом признать его в качестве законного представителя корейского народа. Однако только правительство Чан Кайши признало ВПК.

    Армия возрождения, сформированная под эгидой Временного правительства, была малочисленной (всего 5 тыс. чел.), не проявила себя достаточно активно в борьбе за независимость Кореи. Ее бойцы принимали участие в отдельных операциях против японских войск совместно с китайскими и американскими вооруженными силами.

    Борьба корейского народа против японского колониального господства была длительной и тяжелой. Она унесла жизни десятков тысяч корейских патриотов. Однако свободу и независимость Корее принесла не Армия возрождения, не партизанские отряды и не американские войска, а Красная армия, разгромившая в августе 1945 г. мощную Квантунскую группировку японских вооруженных сил и освободившая корейский народ от 40-летнего колониального ига.

    Глава II

    Разгром милитаристской Японии и послевоенное устройство Кореи

    § 1. Как в Корее был разгромлен японский милитаризм

    После разгрома и капитуляции фашистской Германии Советский Союз в соответствии с Ялтинскими (февраль 1945 г.) и Потсдамскими (июль—август 1945 г.) договоренностями начал подготовку к вступлению в войну против милитаристской Японии. В начале апреля 1945 г. Советское правительство денонсировало договор о нейтралитете, заключенный с Японией в апреле 1941 г. СССР перебросил значительные силы на Дальний Восток (25 дивизий численностью 400 тыс. человек, около 900 зенитных орудий). Дальневосточная группировка советских вооруженных сил перед началом операции против Квантунской армии насчитывала 1 млн 750 тыс. личного состава, около 30 тыс. орудий и минометов, более 5 тыс. самолетов, 93 корабля.

    Главная военно-стратегическая задача дальневосточной кампании, как ее сформулировал главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке Маршал Советского Союза А. М. Василевский, состояла в «разгроме основной ударной силы японского милитаризма – Квантунской армии – и освобождении от японских захватчиков северо-восточных провинций Китая (Маньчжурии) и Кореи».

    Япония хорошо подготовилась к обороне северо-восточного Китая и Кореи. Были построены мощные оборонительные сооружения вдоль границы СССР и Монголии с Маньчжурией и Кореей. К лету 1945 г. Квантунская армия получила серьезное подкрепление живой силой и техникой.

    Задачу по разгрому частей Квантунской армии и освобождению Кореи выполняла 25-я армия под командованием генерал-полковника И. М. Чистякова и другие подразделения 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов, а также летчики и морская пехота ТОФ СССР.

    Накануне наступления А. М. Василевский обратился к корейскому народу с призывом подняться на священную войну против японских поработителей. «Темная ночь рабства над землей Кореи, – подчеркивалось в обращении, – тянулась долгие десятилетия и, наконец, час освобождения настал. Справедливый меч Красной армии занесен над японским милитаризмом, и судьба Японии предрешена».

    В ночь с 8 на 9 августа части 25-й армии во взаимодействии с кораблями Тихоокеанского флота нанесли мощные удары по укрепленным позициям Квантунской армии, прорвали японскую оборону и овладели городами Раджин, Унги и другими стратегическими центрами. 15 августа был объявлен Днем освобождения Кореи. Но разрозненное сопротивление отдельных японских гарнизонов продолжалось до 25 августа. Высадившиеся в Пхеньяне и Хамхыне советские десанты завершили разгром японской группировки. В боях за освобождение Кореи погибли, пропали без вести и получили ранение около пяти тысяч солдат и офицеров 25-й армии.

    Документы и материалы, опубликованные в августе 1945 г., свидетельствуют о героизме советских солдат и офицеров, о теплых встречах корейцами воинов-освободителей. «В городе Расин (Раджин), – писали советские газеты, – местное население тепло встречает советских воинов. К морякам приходят делегации жителей, приносят подарки, предлагают услуги. Среди корейцев Сейсина (Чондина) нашлись смелые и мужественные люди, которые, рискуя собственной жизнью, в тяжелые дни боев укрывали у себя раненых советских бойцов и офицеров».

    В день освобождения, 15 августа, командование 25-й армии обратилось к корейскому народу со следующими словами: «Граждане Кореи! Помните, счастье в ваших руках. Вы обрели свободу и независимость, и теперь ваша судьба зависит только от вас самих. Советская армия создала все условия для свободного созидательного труда корейского народа. Корейский народ должен стать творцом собственного счастья».

    В последние годы в российской и зарубежной исторической, публицистической, мемуарной литературе идут острые дискуссии по вопросу о том, кто же освободил Корею, вооруженные силы какого государства нанесли поражение Квантунской армии на Корейском полуострове. Казалось бы, ответ ясен и однозначен. С 9 августа 1945 г. бои в Корее с японскими силами вела 25-я советская армия. Именно она разбила квантунскую группировку. На монументах освобождения, возведенных в Северной Корее, на русском и корейском языках написано: «Вечная слава великой Советской армии, освободившей корейский народ от ига японских милитаристов и открывшей путь к свободе и независимости».

    Вот что вспоминает об освобождении Кореи руководитель советской гражданской администрации в Корее генерал-майор Н. Г. Лебедев. «Мне, как бывшему члену Военного совета 25-й армии 1-го Дальневосточного фронта, принимавшей вместе с силами Тихоокеанского флота участие в освобождении Кореи, прожившему более трех лет в Корее – со дня ее освобождения до эвакуации советских войск, хочется напомнить о том, как и кем освобождалась Корея.

    Факты свидетельствуют, что именно Советская армия освободила корейский народ от японской колониальной зависимости, что только части и соединения 25-й армии 1-го Дальневосточного фронта совместно с моряками Тихоокеанского флота вели бои с японскими войсками на территории Кореи. Ни американские, ни другие войска боевых действий на территории Кореи не вели и в освобождении Кореи участия не принимали. Американские войска высадились на территорию Южной Кореи 8 сентября 1945 г., т. е. уже после капитуляции Японии».[6]

    В первые годы после освобождения Кореи руководитель КНДР Ким Ир Сен не раз подчеркивал историче скую роль СССР, его армии в освобождении Кореи. «Если бы Советская армия не освободила Корею, – сказал Ким Ир Сен, – то не смогла бы существовать Корейская Народно-Демократическая Республика <…> Поэтому победа Советского Союза во Второй мировой войне открыла новую страницу в истории корейского народа». Но эта оценка относится к далеким 1950-м годам. Позднее в КНДР стали утверждать, что освобождение Кореи от японского колониального господства принесла некая Корейская народно-революционная армия (КНРА), командовал которой Ким Ир Сен. Это не соответствует действительности. Во-первых, в боевых действиях, как уже подчеркивалось, никакие корейские части участия не принимали. Во-вторых, с декабря 1940 по сентябрь 1945 г. Ким Ир Сен находился на советской территории (с. Вятское Хабаровского края) и прибыл в Корею в сентябре 1945 г., т. е. уже после освобождения. Это, конечно, не умаляет вклада корейских партизан в антияпонскую борьбу на предыдущих этапах.

    Северокорейские историки, однако, иначе описывают освобождение Кореи. Так, профессор Ким Хан Гир пишет: «9 августа 1945 г. великий вождь товарищ Ким Ир Сен одновременно с объявлением СССР войны против Японии отдал всем командирам и бойцам КНРА боевой приказ вступить в последнюю решительную битву за освобождение Родины. Под мощным ударом наших частей моментально пали вражеские приграничные укрепления.

    Командуя наступлением и высадкой частей КНРА в различных направлениях, великий вождь товарищ Ким Ир Сен в то же время форсировал подготовку для выброски воздушного десанта в горные районы Кореи.

    Не прошло и недели после начала операции КНРА по освобождению Родины, как империалисты Японии поспешно объявили о безоговорочной капитуляции 15 августа 1945 года». Этот тезис находится в противоречии с историческими фактами и исторической логикой.

    Упоминание о КНРА встречается и в некоторых изданиях, подготовленных российскими учеными. Оказывается, в результате стремительного наступления Советской армии и КНРА 15 августа 1945 г. Япония объявила о своей безоговорочной капитуляции. Этот вывод принадлежит российским исследователям, авторам книги «Корея: расчленение, война, освобождение», изданной в России в 1995 г. Чем руководствовались авторы этой книги, встав на позицию северокорейской историографии, понять трудно.

    Южнокорейские исследователи предпочитают писать об освобождении Кореи «силами антигитлеровской коалиции», также игнорируя историческую правду об освободительной миссии Советской армии в Корее. «15 ав густа 1945 г., – пишут южнокорейские исследователи, – японская армия капитулировала и Вторая мировая война завершилась. После трех с половиной десятилетий правления японских колонизаторов корейский народ получил долгожданную свободу». А кто принес эту свободу, в Южной Корее предпочитают умалчивать или благодарят США за то, что Америка принимала участие в разгроме милитаристской Японии.

    После освобождения 20 сентября 1945 г. Ставка Верховного главнокомандующего Советской армией выпустила директиву, в которой были определены цели и задачи Советской армии в Корее. Эти цели и задачи сводились к следующему.

    «…3. Не препятствовать образованию в занятых Красной армией районах антияпонских демократических организаций и партий и помогать им в их работе.

    4. Разъяснять местному населению:

    а) что Красная армия вступила в Северную Корею с целью разгрома японских захватчиков и не преследует целей введения советских порядков в Корее и приобретения корейской территории;

    б) что частная и общественная собственность граждан Северной Кореи находится под защитой советских военных властей.

    5. Призвать местное население продолжать свой мирный труд, обеспечить нормальную работу промышленных, торговых, коммунальных и других предприятий, выполнять требования и распоряжения советских военных властей и оказывать им содействие в поддержании общественного порядка.

    6. Войскам, находящимся в Северной Корее, дать указания строго соблюдать дисциплину, население не обижать и вести себя корректно.

    Исполнению религиозных обрядов и церемоний не препятствовать, храмов и других религиозных учреждений не трогать».[7]

    Исходя из требований директивы, советское военное командование приступило к налаживанию нормальной жизни в Северной Корее. Во всех районах были сформированы советские военные комендатуры – уездные (85), городские (7), провинциальные (6). На военных комендантов возлагались обязанности в решении организационно-административных, политических, экономических и культурных вопросов. Они выполняли такие важные функции, как всемерное содействие скорейшему восстановлению нормальной жизни, обеспечение бытовых нужд населения и безопасности жителей и имущества, предотвращение шпионско-диверсионной деятельности врага, разгром оставшихся групп противника, охрана важнейших объектов и трофейного имущества. Военные коменданты были уполномочены издавать приказы и распоряжения, имевшие силу закона. Невыполнение приказов рассматривалось как враждебные действия против Советской армии, виновные привлекались к строгой ответственности.

    Советское военное командование в Корее направило командующему 1-м Дальневосточным фронтом К. А. Мерецкову предложение создать специальный орган, которому было бы поручено заниматься гражданскими вопросами, т. е. экономическими, социальными, культурными и т. п. В ноябре 1945 г. приказом народного комиссара обороны СССР была введена должность заместителя командующего 25-й армией по гражданским делам, на которую был назначен генерал-лейтенант А. А. Романенко. В его подчинении находился также аппарат в составе 50 офицеров. При заместителе командующего были созданы следующие отделы: административно-политический, промышленный, финансовый, заготовок и торговли, земли и леса, здравоохранения, путей сообщения, суда и прокуратуры, по контролю и руководству полицией.

    При Военном совете Приморского военного округа после упразднения Первого ДВФ был учрежден институт советников в провинциях, в задачу которых входила работа с населением Северной Кореи, руководство местными органами власти, партийными и общественными организациями.

    На основе аппарата заместителя командующего 25-й армией по гражданским делам было создано Управление советской гражданской администрации (УСГА) в Северной Корее, на которое было возложено руководство всеми гражданскими делами. При управлении функционировали отделы, аналогичные аппарату заместителя командующего по гражданским вопросам.

    При осуществлении политических и экономических мероприятий в Северной Корее советское военное командование руководствовалось упоминавшейся директивой Ставки Верховного главнокомандующего Советской армией от 20 сентября 1945 г., в которой указывалось следующее: «На территории Северной Кореи советов и других органов советской власти не создавать и советских порядков не вводить. Содействовать установлению в Северной Корее буржуазно-демократической власти на базе широкого блока всех антияпонских демократических партий и организаций. Руководство делами гражданской администрации осуществляет Военный совет ПримВО (Приморский военный округ. – Примеч. авт.)».[8]

    Главное внимание УСГА сосредоточило на скорейшем восстановлении экономики. При отступлении японские войска нанесли большой экономический ущерб. Были выведены из строя 1015 из 1034 средних и мелких предприятий, затоплено более 60 шахт и рудников, разрушено железнодорожное сообщение, бездействовали почта, телеграф.

    Благодаря большой организационной работе, проведенной УСГА, в кратчайшие сроки на севере Кореи удалось восстановить экономическую жизнь.

    При непосредственном участии советских военных властей в Северной Корее был ликвидирован японский колониальный аппарат и стали формироваться органы местного самоуправления.

    Таким образом, к концу 1945 – началу 1946 г. на севере Корейского полуострова при содействии Управления советской гражданской администрации и советских военных властей общественно-политическая и экономиче ская обстановка стабилизировалась. Начинался активный процесс формирования политической и экономической системы советского типа, в котором принимали деятельное участие возрождавшиеся демократические организации, в том числе социалистической и коммунистической ориентации.

    § 2. Союзники и будущее Кореи: декларации и политика

    В годы Второй мировой войны, когда на повестку дня выдвинулась проблема полного военно-политического разгрома государств «оси» не только на Западе, но и на Востоке, в дипломатии трех союзных держав (США, Великобритании и СССР) корейский вопрос стал предметом оживленного обмена мнениями. Подтверждая Атлантическую хартию США и Великобритании от 14 августа 1941 г., к которой позднее присоединился СССР,[9] британский парламент в апреле 1943 г. организовал дебаты по вопросу о деяпонизации и восстановлении независимости Кореи. Один из видных членов палаты общин, специализирующийся на международных проблемах, произнес яркую и впечатляющую речь о многострадальной судьбе корейской нации и внес проект резолюции об установлении официальных связей с Временным правительством Кореи в Китае. Эта рекомендация получила прямую и открытую поддержку правительства гоминьдановского Китая и вызвала воодушевление в рядах Временного корейского правительства во главе с Ким Гу. Тем не менее, МИД Великобритании по согласованию с Вашингтоном не счел возможным принять упомянутую выше рекомендацию, что было бы, по его оценке, официальным признанием лишь «одной корейской группировки». Но за этой оговоркой таилось нечто большее. Уже на этом этапе Великобритания и США склонялись к идее установления международной опеки над Кореей.

    Это решение Лондона вызвало бурную реакцию сторонников Временного правительства Кореи. 2 мая 1943 г. министр иностранных дел этого правительства Чо Со Ван направил британскому премьеру У. Черчиллю послание, в котором говорилось, что находящийся в угнетении корейский народ добивается обретения полной независимости и выступает против любых намерений относительно установления международной опеки над Кореей в послевоенное время. Такого рода планы, подчеркивалось в послании, совершенно не соответствуют Атлантической хартии, идут вразрез с сокровенной волей почти 30 миллионов корейцев и создают угрозу мирным отношениям в Восточной Азии.[10]

    Следующей фазой совместного согласования державами антифашистской коалиции своих позиций по корейскому вопросу стала Тегеранская конференция с участием Сталина, Рузвельта и Черчилля (28 ноября – 1 декабря 1943 г.). Незадолго до этой конференции Рузвельт и Черчилль совещались по вопросам дальневосточной политики с лидером гоминьдановского Китая Чан Кайши. Три союзных государства пришли к согласию в том, что после разгрома и капитуляции Японии Корее будет предоставлена свобода и независимость, но не немедленно, а «в должное время» путем введения переходной системы международного управления. Данная формулировка, создававшая серьезные барьеры на пути неотложной деколонизации Кореи, была, несомненно, отходом от резолюции, которая призывала восстановить корейскую национальную государственность «как можно быстрее».

    На конференции трех союзных держав в Тегеране обсуждались узловые стратегические вопросы Второй мировой войны, и корейская проблема не была включена в официальную повестку дня. Вместе с тем лидеры «большой тройки» обменялись мнениями по корейской проблеме в рабочем порядке во время дополнительных дипломатических встреч. Во время одной из них президент Рузвельт поинтересовался у Сталина его мнением относительно решений Каирской конференции (ноябрь 1943 г.). Советский лидер дал положительную оценку принятым в Каире договоренностям, отметив, что Корея должна обрести государственный суверенитет, а оккупированные Японией Маньчжурия, остров Формоза (Тайвань) и Пескадорские острова возвращены Китаю. Таким образом, Советский Союз по существу присоединился к решениям Каирской конференции глав внешнеполитических ведомств США, Великобритании и Китая по вопросу о деколонизации Кореи.

    Однако в позиции США по корейскому вопросу были свои немаловажные нюансы. Президент Рузвельт, выступая на специальном совещании по вопросам тихоокеанской войны 14 января 1944 г., однозначно заявил: «Корейцы пока не в состоянии поддерживать порядок и управлять независимым правительством, поэтому мы возьмем их под опеку сроком до 40 лет…». Корейские националистические и патриотические круги в Китае, США и других странах с унынием и растерянностью восприняли нежелание союзных держав пойти на безотлагательное восстановление корейской государственности.

    На Ялтинской конференции трех союзных держав корейский вопрос также не значился в основной повестке дня, но он был достаточно детально проработан во время двусторонней беседы Рузвельта и Сталина 8 февраля 1945 г. Президент США заявил, что после разгрома Японии Корейский полуостров следует передать в систему международной опеки, созданной из представителей СССР, США и Китая. При этом Рузвельт сослался на почти 50-летний американский опыт «подготовки к самоуправлению» Филиппин, добавив, что корейцам этот переходный период может быть сокращен до 20–30 лет. Сталин, не возражая в принципе, заметил: «Чем короче, тем лучше». Затем он поинтересовался, предусматривается ли размещение иностранных войск на Корейском полуострове. Последовал отрицательный ответ Рузвельта, что вполне удовлетворило Сталина, добавившего, что к установлению системы опеки в Корее помимо СССР, США и Китая надо обязательно привлечь и англичан.

    Позиция США и СССР в грядущей судьбе колониальной Кореи, зафиксированная в документах Ялтинской конференции, отражала твердое намерение союзников ликвидировать японскую колониальную систему. Вместе с тем она была непоследовательной и противоречила общепризнанным международным принципам права наций на самоопределение. И это досадное противоречие было порождено, прежде всего, искаженными представлениями о ситуации на Корейском полуострове, недопониманием многовековых традиций корейской государственности, что нашло отражение в специальном докладе исследовательской комиссии А. Дж. Тойнби, представленном МИД Великобритании и Госдепартаменту США в январе 1945 г.

    В этом докладе утверждалось, что корейцы, якобы, не обладают необходимым политическим опытом в управлении современным государством и не в состоянии осуществлять административные функции на профессиональном уровне. Корейцам, говорилось далее в разработке, присуща повышенная склонность к ссорам и склокам как между отдельными личностями, так и между различными политическими группировками. В ответ на настойчивые требования Временного правительства Кореи официального дипломатического признания авторы доклада утверждали, что нет никакой уверенности в том, что зарубежные корейские общины получат широкую поддержку в самой Корее для успешного управления страной. Такая же характеристика была дана нелегальным антияпонским политическим группировкам в самой Корее. Вывод комиссии Тойнби был однозначен – корейцам для перехода к реальному самоуправлению крайне необходима переходная подготовительная фаза или, точнее, система международной опеки.

    Очевидно, что лидеры союзных держав на Ялтинской конференции действовали практически в соответствии с основными рекомендациями комиссии Тойнби. Согласованную в Тегеране, а позднее в Ялте позицию союзников предстояло уточнить и конкретизировать на Потсдамской конференции государств антифашистской коалиции. В силу перегрузки официальной повестки дня первоочередными проблемами вступления СССР в тихоокеанскую войну корейская проблема в Потсдаме специально не обсуждалась, хотя попутно была затронута во время двусторонней беседы Сталина и Черчилля 22 июля 1945 г. Участник этой встречи В. М. Молотов предложил обменяться мнениями относительно введения системы опеки на Корейском полуострове. Однако стороны решили передать корейский вопрос на обсуждение специального совещания глав внешнеполитических ведомств союзных держав, которое будет созвано после разгрома держав «оси».

    Между тем, в самый канун вступления СССР в войну против милитаристской Японии, Токио предпринял отчаянный дипломатический демарш, чтобы уклониться от советского военного удара и в то же самое время сохранить Корейский полуостров в сфере своего влияния. В июне 1945 г., т. е. после капитуляции нацистской Германии, в Москву для ведения сверхсекретных переговоров со Сталиным и Молотовым прибыл близкий к императорским кругам принц Коноэ. По признанию бывшего главы МИД Японии С. Того, император и правительство Японии при обсуждении вопроса о «плате за мир» с СССР пришли к следующему выводу: «Она, по нашим согласованным прикидкам, могла бы включать отмену Портсмутского договора и Пекинской конвенции об основных принципах взаимоотношений между Союзом ССР и Японией и восстановление в общих чертах положения, которое существовало до русско-японской войны, при условии вынесения за скобки вопроса об автономии Кореи, который будет решаться по усмотрению Японии». Принц Коноэ был уполномочен информировать по дипломатическим каналам советское руководство о том, что Токио готов возвратить СССР Курилы и Южный Сахалин, но против какой-либо деколонизации Корейского полуострова, если Москва откажется от планов войны против Японии. Как известно, советское руководство уклонилось даже от формальной дипломатической встречи с принцем Коноэ, сохранив тем самым курс на полный военно-политический разгром агрессивного японского милитаризма.

    Действуя в духе союзнических обязательств, Совет ский Союз вступил 8 августа 1945 г. в войну против Японии. В ходе предвоенных военно-политических переговоров между верховными командными структурами США и СССР была определена условная линия разграничения боевых операций вооруженных сил двух держав. Американцы с самого начала заявили свои претензии на стратегически важные районы юга – от Пусана до Инчхона. Затем уже в условиях начавшейся войны (15 августа 1945 г.) президент США Трумэн направил Сталину на согласование проект приказа, согласно которому американское командование принимает капитуляцию японских войск к югу от 38-й параллели, а советские вооруженные силы осуществляют пленение японцев к северу от этой линии. Согласие советской стороны означало, что 38-я параллель, разделяющая примерно поровну две части Кореи, становится временным рубежом соприкосновения вооруженных сил США и СССР.

    Сентябрь—декабрь 1945 г., наполненные напряженным дипломатическим противостоянием и нарастающей политической борьбой, прошли под знаком ожидания Московского совещания министров иностранных дел СССР, США и Великобритании. Оно состоялось в Москве 18–26 декабря 1945 г. и было посвящено, помимо других проблем, корейскому вопросу.

    Заседания Московского совещания проходили в форме открытого дипломатического диалога, но на них не сочли возможным пригласить, даже в качестве наблюдателей, представителей самой Кореи, хотя в стране более четырех месяцев действовали влиятельные патриотические силы и движения. Избирательный состав участников из числа держав-победителей во многом определил односторонний характер принятых на совещании договоренностей.

    Первый проект по политическому устройству в Корее внес госсекретарь США Д. Бирнс. Согласно предложению последнего, на полуострове создается двуединая политическая администрация во главе с командующими войсками США и СССР для урегулирования и управления общекорейскими проблемами (валютными, торговыми, транспортными и другими). Участие самих корейцев в такой администрации предполагалось ограничить ролью вспомогательных управленцев, консультантов и советников. Далее США предлагали установить международную опеку над Кореей сроком на 5–10 лет, учредив для этого специальный административный орган опеки, который сосредоточит в своих руках всю полноту законодательной, исполнительной и судебной власти. В свою очередь, указанный административный орган будет осуществлять свои властные и управленческие полномочия через верховного комиссара и Исполнительный совет, состоящий из представителей США, СССР, Великобритании и Китая. Американская делегация утверждала, что разработанный ею проект международной опеки призван содействовать политическому, экономическому и социальному прогрессу корейского народа, развитию самоуправления и независимой судебной системы и учреждению суверенного корейского правительства. Таким путем США стремились на длительное время, исходя из своих обширных геополитических устремлений в Северо-Восточной Азии, сохранить в Корее военно-оккупационный режим и задержать предоставление независимости народу освобожденной страны.

    В сложившейся ситуации СССР оказался перед непростой дилеммой. Безоговорочное принятие американского проекта в корне противоречило его официально провозглашенной приверженности неотъемлемому праву угнетенных наций на самоопределение. С другой стороны, советская дипломатия продолжала ценить союзнические отношения с США, хотя первые признаки грядущей «холодной войны» уже подавали свои сигналы. Выход был найден в разработке и представлении советской стороной альтернативного плана компромиссного урегулирования из четырех пунктов, которые с незначительными поправками были приняты 27 декабря 1945 г. Содержание принятого документа сводилось к следующему:

    1. В целях удовлетворения сокровенных чаяний корейского народа формируется Временное корейское демократическое правительство (ВКДП) для решения неотложных административных, экономических и иных проблем деколонизации обеих частей Кореи, скорейшей ликвидации пагубных последствий многолетнего японского владычества на полуострове.

    2. Для содействия формированию Временного корейского демократического правительства учреждается двусторонняя Американо-Советская совместная комиссия, которая наладит политические консультации с демократическими партиями и организациями. Рекомендации совместной комиссии подлежат окончательному контролю четырех государств – США, СССР, Великобритании и Китая и, стало быть, становятся обязательными для ВКДП.

    3. Двусторонней Американо-Советской совместной комиссии с участием Временного корейского демократического правительства и привлечением корейских демократических партий и организаций поручается разработать меры необходимого содействия дальнейшему прогрессу Кореи на путях установления государственной независимости страны. Совместная комиссия на основе той же процедуры вносит на одобрение своих четырех правительств проект соглашения о введении системы международной опеки в Корее сроком не более чем на 5 лет.

    Таким образом, принятое Московским совещанием соглашение по Корее, в основу которого был положен советский проект, существенно отличалось от американского варианта. Его базовое содержание составляла концепция формирования временной корейской демократической государственности при всемерной опоре на демократические низы и их поддержке. Вместе с тем соглашение, хотя и видоизменило, но сохранило квинтэссенцию американского проекта – введение в Корее системы опеки четырех крупных держав (США, СССР, Великобритании и Китая). Американо-советский компромисс по вопросу об опеке над Кореей был в немалой степени обусловлен стремлением Москвы действовать в духе достигнутых ранее соглашений с союзными державами по антифашистской и антимилитаристской коалиции. Однако «плата» за этот компромисс оказалась непомерно высокой. Именно советской стороне пришлось позднее принять на себя всенародную волну патриотического протеста, прокатившегося почти по всему Югу в 1946–1947 гг.

    Московское совещание «большой тройки» стало по существу последней согласованной акцией союзных государств по мирному урегулированию корейской проблемы. Ко времени проведения первой (и последней) Совместной советско-американской комиссии (20 марта – 8 мая 1946 г.) на полуострове уже начала действовать по существу двухзональная система восстановления и развития Кореи.

    В апреле 1947 г. госсекретарь США Д. Маршалл и министр иностранных дел СССР В. М. Молотов обменялись, однако, письмами, в которых все еще сохранялась конструктивная идея восстановления общекорейской государственности. В письме Д. Маршалла от 8 апреля 1947 г. выражалось сожаление по поводу глубокого тупика, в который зашла работа Совместной советско-американской комиссии по Корее, и плачевных последствий углубляющегося разделения страны по временной демаркационной линии, а также бесплодных дискуссий по вопросу о том, что же означает понятие «демократические силы», с которыми командования США и СССР должны консультироваться в Корее. В сложившейся ситуации политика США на Корейском полуострове, подчеркивалось в письме Д. Маршалла, преследует следующие основные цели:

    1. Оказать содействие учреждению в кратчайший возможный срок «самоуправляющейся суверенной Кореи», которая будет свободна от иностранного контроля и будет иметь право стать членом ООН.

    2. Обеспечить необходимые условия для того, чтобы учрежденное таким образом общекорейское национальное правительство представляло свободно выраженную волю своего народа.

    3. Оказать помощь корейцам в построении здоровой экономики как существенной основы их независимой и демократической государственности.

    В письме Д. Маршалла, как это ни парадоксально, ни в прямой ни в косвенной форме не говорилось о системе опеки, которую предполагалось ввести на Корейском полуострове на основе Московского совещания министров иностранных дел «большой тройки». Безусловно, это был вынужденный дипломатический маневр США в ответ на громадную волну протеста, поднявшуюся на полуострове против попытки союзных держав сохранить стратегический контроль над полуостровом.

    Ответ главы внешнеполитического ведомства СССР В. М. Молотова был дан 19 апреля 1947 г., т. е. спустя примерно десять дней. В этом письме акцент также был сделан на неотложном создании Временного корейского правительства, которое стало бы «важнейшей предпосылкой для восстановления Кореи как независимого государства», и создании условий для дальнейшего продвижения страны по демократическому пути. Однако практические шаги в этом направлении, по мнению Молотова, особенно работа Совместной советско-американской комиссии по Корее, оказались заблокированными вследствие различной трактовки представителями США и СССР вопроса о взаимодействии с местными демократическими партиями и организациями. Американская сторона произвольно исключила из участия в консультациях на территории Южной Кореи ряд крупных демократических партий и организаций, в т. ч. Всекорейскую конфедерацию труда, Всекорейский крестьянский союз, Всекорейский союз молодежи и др. Тем не менее советская сторона все еще допускала возможность достижения согласованных действий между военными администрациями СССР и США и предлагала следующую программу двусторонних действий:

    1. Сформировать Временное корейское демократическое правительство на основе максимально широкого представительства демократических партий и общественных организаций, чтобы «ускорить политическое и экономическое объединение Кореи как самостоятельного и независимого от иностранного вмешательства государства» и устранить опасное деление страны на две территориально-политические зоны.

    2. Создать на всей территории Кореи, включая прилегающие к ней острова, новые демократические органы власти и управления путем свободных выборов на основе всеобщего и равного избирательного права.

    3. Оказать всемерную помощь корейскому народу в восстановлении «как единого суверенного государства», так и в развитии самостоятельной национальной экономики и возрождении культуры.

    Далее В. М. Молотов предложил возобновить в мае 1947 г. работу Совместной комиссии, с тем, чтобы уже к июлю—августу того же года выработать согласованные предложения о формировании самостоятельного Временного корейского демократического правительства.

    Конструктивные предложения советской стороны получили в целом поддержку США, что было подтверждено в послании Д. Маршалла на имя В. М. Молотова от 2 мая 1947 г. Причем в этом письме говорилось, что не следует отстранять от политических консультаций те демократические партии и общественные организации, которые занимают критические позиции относительно создания будущего правительства Кореи. Однако эта установка оказалась лишь абстрактной политической декларацией. На практике летом 1947 г. военная администрация США развернула на Юге массовые репрессии против левых. Так, в июле—августе 1947 г. были арестованы один из ведущих деятелей Демократического национального фронта Южной Кореи Ким Кван Су, заместитель руководителя Трудовой партии Южной Кореи Ли Ги Сок, председатель Крестьянского союза Пэк Йон Хи, заместитель председателя Крестьянского союза Ли Гук Хун и другие лидеры левых организаций. Массовые репрессии показали, что США при опоре на право-консервативные силы Юга в одностороннем порядке взяли курс на изоляцию и подавление левого фланга политических сил. Весьма показательно, что репрессиям подверглись не только противники решения Московского совещания об опеке, но и другие организации и движения, которые выступали за скорейшее восстановление национально-государственного суверенитета страны.

    США явно опасались, что нарастающая волна национально-освободительного движения может привести к стихийному возникновению в Корее неконтролируемой ими политической власти. Именно этим объясняется принципиально новая позиция Госдепартамента США, который в ноте от 26 августа 1947 г. на имя В. М. Молотова заявил, что «двусторонние переговоры по вопросу о консультациях с корейскими политическими партиями и организациями могут привести к задержке в осуществлении решений Московского совещания, направленных в конечном итоге на предоставление независимости Корее „в скором времени“.[11] Одновременно американская сторона заявила о необходимости перенесения центра тяжести при урегулировании проблем Кореи в четырехстороннюю комиссию в составе США, СССР, Великобритании и Китая, полагая, что при таком балансе сил американская дипломатия будет иметь явный количественный перевес. Кроме того, США высказались за создание в американской и советской зонах, т. е. на Юге и Севере Кореи, двух автономных законодательных органов, избранных на основе тайного, всеобщего, демократического избирательного права и пропорционального представительства. Представители двух собраний, т. е. Севера и Юга, проведут в г. Сеуле, по идее американской стороны, совместное заседание «общекорейского национального законодательного собрания» и сформируют Временное правительство объединенной Кореи.

    Советская сторона не возражала против труднейших консультаций с политическими партиями и организациями Кореи для создания единого Временного общекорейского народного собрания, которое стало бы объединенным институтом законодательной власти для обеих частей страны. Вместе с тем идею создания двух парламентов на Севере и Юге советская сторона расценила как опасный шаг к закреплению разъединения Кореи.

    Дальнейшие напряженные переговоры и дискуссии между СССР и США не дали результатов, и в сентябре 1947 г. корейский вопрос был передан по инициативе американской стороны на рассмотрение ООН.

    Здесь необходимо оговориться, что советская трактовка самого понятия трехсторонней или четырехсторонней опеки над освобожденной Кореей во многом отличалась от американо-английского подхода. Еще в упомянутой выше беседе с Рузвельтом 8 февраля 1945 г. в Ялте И. В. Сталин провел различие между такими понятиями, как «опека» и «протекторат». Более того, советский лидер назвал предполагаемую форму переходного союзнического контроля над Кореей «попечительством», максимально ограниченным по своим срокам. Именно из такой, явно смягченной позиции исходило советское руководство, когда направляло свою делегацию в Лондон на консультативное совещание представителей союзных держав по вопросам послевоенного урегулирования (11 сентября – 2 октября 1945 г.).

    В досье делегации СССР, прибывшей на эту встречу, помимо других, находились проекты рабочих документов по Корее, которые предусматривали:

    1. Создание комиссии из представителей США, СССР, Великобритании и Китая для предварительной проработки вопросов об условиях и времени создания «Временного независимого корейского правительства, корейской конституции, местного самоуправления и пр.».

    2. Выработку согласованных политических рекомендаций, которые вносятся на рассмотрение соответствующих правительств союзных держав.

    3. Совместное обсуждение неотложных вопросов с участием представителей американского командования на Юге и советского на Севере страны.

    Однако в последующем, и особенно в ходе Московского совещания, советская сторона отошла от своей самостоятельной позиции в пользу американской трактовки международной опеки, и эта уступка обернулась позднее ощутимым ударом по влиянию и авторитету СССР в Корее, в освобождении которой он сыграл решающую роль. Скрупулезно изучая изменения в позициях делегации СССР в период работы Московского совещания, южнокорейский историк Ки Кван Со пришел к выводу: «В предложениях СССР обнаруживается постоянная уступка американцам по сравнению с первыми его проектами об опеке. Позиция Советского Союза изменялась поэтапно: от отказа от введения опеки к попытке отложить вопрос о нем на будущее и затем к согласию на ее осуществление сроком до пяти лет…». Такое изменение позиций советской делегации явилось результатом компромисса с американской позицией, направленной на обязательное установление опеки. Правда советская трактовка опеки исходила из обязательного признания ключевой роли Временного правительства Кореи, опирающегося на патриотические и демократиче ские партии и общественные организации. И в этом была глубокая логика. Крушение японского милитаризма вызвало невиданный национально-патриотического подъем не только в крупных мегаполисах, но и в самых отдаленных районах полуострова. Задавленная и дремавшая десятилетиями, политическая активность корейцев с августа—сентября 1945 г. стихийно выплеснулась на улицы и площади большинства корейских городов и селений в виде нескончаемых народных шествий, митингов и демонстраций под флагами национального освобождения. Подавляющая масса национально-патриотических сил Юга начинает группироваться вокруг Подготовительного комитета, который, как отмечалось выше, возглавил видный представитель левого течения Е Ун Хён. 6 сентября 1945 г. в Сеуле в обстановке необычайного энтузиазма состоялся Всекорейский народный конгресс, который провозгласил создание Корейской Народной Республики (КНР) и ее руководящего органа. В короткий срок организационные структуры республики появились практически во всех крупных городах и селениях Юга. Однако консолидация и рост активности национально-патриотических сил не входили в планы военно-оккупационных сил США, и Вашингтон отказался от какого-либо взаимодействия с Корейской Народной Республикой.

    Тогда переливавшаяся через барьеры оккупационных властей политическая энергия южнокорейского общества получила проявление в бурном становлении новых политических партий и движений самой различной политической ориентации. 9 сентября 1945 г. было объявлено о создании Демократической партии Кореи (Хангук минчжудан) во главе с Сон Джину, а два дня спустя (11 сентября) было объявлено о воссоздании Коммунистической партии Кореи (Чосон Консондан) во главе с популярным в народе борцом за независимость Кореи Пак Хон Ёном. В короткий срок на политической арене Юга Кореи появилось около пятидесяти политических партий и организаций, в их числе Национальная партия Кореи (Кунминдан) во главе с Ан Джэ Хоном; Народная партия Кореи (Чосон инминдан) во главе с Е Ун Хёном и др. Из многолетней эмиграции вернулось в страну Временное (шанхайское) правительство, вооруженные силы которого (Армия за возрождение отечества – Кванбоккун) сражались на фронтах тихоокеанской войны на стороне союзников. Однако ни одна из этих сил не была признана американскими военно-оккупационными властями. И отнюдь не случайно.

    Американские войска, высадившиеся без единого выстрела в порту Чемульпо (Инчхон), 8 сентября 1945 г. начали с введения декретов об установлении строжайшего военного контроля и применения смертной казни в отношении любого корейца, обвиненного в невыполнении их приказов или в участии в акциях политического протеста. Причем японским колониальным чиновникам было приказано «оставаться на своих местах» вплоть до передачи властных полномочий американским должностным лицам. Одновременно военная администрация США объявила о том, что она сосредоточивает в своих руках всю полноту временной власти, исходя из того, что Корея представляла собой якобы не освобожденную от иностранного владычества страну, а некое государство, потерпевшее вместе с метрополией поражение во Второй мировой войне. Провозгласив на словах приверженность демократическим свободам, оккупационные власти США запретили проведение без их санкций митингов и демонстраций, публикацию материалов оппозиционного содержания.

    Согласно военному декрету, обнародованному в феврале 1946 г., под контроль военно-административной системы США ставились все без исключения политические партии и организации Юга.

    Но никакие военно-полицейские меры не в состоянии были парализовать пробудившуюся к свободе и независимости волю корейского народа. С ноября—декабря 1945 г. и в течение многих последующих месяцев Южная Корея буквально сотрясалась от массовых народных протестов, направленных против планов союзных держав заменить японское колониальное угнетение системой международной опеки. В те дни не было ни одного национального органа печати, который не обсуждал бы с возмущением итоги Московского совещания по будущему политическому статусу Кореи.

    Первоначально инициативу противодействия опеке взяли на себя леводемократические силы. Еще 26 октября 1945 г. в газете «Мэиль синбо» было обнародовано коллективное заявление ряда партий и движений левой ориентации, отвергающее опеку как способ замедленной политической деколонизации Кореи. Но этой патриотической позиции левые придерживались лишь до начала 1946 г. 2 января 1946 г. не без скрытого прессинга извне Компартия Кореи, действовавшая на Юге, сделала диаметрально противоположное заявление. В сущности, Компартия Юга, находившаяся на полулегальном положении, оказалась единственной заметной политической силой, выступившей в поддержку концепции союзных держав об опеке как политическом инструменте деколонизации Кореи. В упомянутом выше заявлении южнокорейских коммунистов говорилось, что «…три великие державы продолжают нести ответственность за мировое лидерство, так же как это было во время войны с фашизмом. Следовательно, решение Московской конференции трех министров иностранных дел является дальнейшим развитием и укреплением демократии». Далее в заявлении говорилось, что в условиях отсут ствия национального единства идея опеки отражает дружественное сотрудничество и помощь трех союзных государств (США, СССР и Великобритании) и все споры по корейскому вопросу призваны укреплять дух «международного сотрудничества и демократии». Столь непоследовательная позиция левых нанесла впоследствии немалый ущерб их политическому влиянию в народных массах и по существу была на руку центристским и правым силам в их усилиях развертывания общенационального движения «антиопека».

    Его активные участники, представлявшие почти все действовавшие к этому времени политические партии и движения во главе с Ким Гу, провозгласили 28 декабря 1945 г. создание Комитета по всеобщей мобилизации населения против опеки. По его призыву стали проходить массовые митинги и демонстрации, началась подготовка к всеобщей политической забастовке. В многочисленных информационных материалах комитета, концепция опеки союзных держав представлялась как завуалированная форма «нового протектората», причем основная роль в разработке этой крайне непопулярной идеи необоснованно приписывалась советской стороне. Опираясь на ширившееся движение «антиопеки», правоэкстремистские силы подняли яростную волну антикоммунистической истерии, спровоцировав ряд злодейских террористических акций против лидеров левопатриотического движения. Разногласия вокруг вопроса об опеке углубили раскол национально-освободительных сил Юга, что сыграло впоследствии поистине трагическую роль в размежевании двух корейских государств.

    Стихийная буря всенародного движения на Юге против опеки вызвала нескрываемую тревогу среди высоких американских чинов, оказавшихся в самой гуще бурных событий народного протеста. Так, командующий оккупационными войсками США в Корее генерал Д. Ходж направлял в те дни в Вашингтон экстренные депеши, в которых настоятельно рекомендовал отмежеваться от самой концепции опеки, несущей в себе угрозу возникновения нового освободительного восстания корейского народа. В этом же русле госсекретарь США Д. Бирнс (30 декабря 1945 г.) сделал чрезвычайно важное заявление о том, что Совместная советско-американская комиссия имеет всю полноту полномочий для того, чтобы принять новое решение о том, что «опека не будет нужна». Три дня спустя (2 января 1946 г.) глава американской военной администрации в Южной Корее генерал А. Арнольд заявил, что США предпримут максимум политических усилий для того, чтобы предотвратить установление системы опеки в Корее. Вне всякого сомнения, это была, с одной стороны, серьезная дипломатическая уступка Вашингтона и крупная победа национально-патриотических сил Юга – с другой. С этого времени США не только перестали противодействовать массовому движению «антиопеки», но всеми путями стремились продвинуть в лидеры Юга только что вернувшегося из долгой американской эмиграции Ли Сын Мана, правого националиста, главу Демократиче ской палаты, выполнявшей консультативные функции при Американской военной администрации (АВА).

    Ли Сын Ман (1875–1965) оставил значительный след в политической истории Кореи ХХ в. Выходец из знатной янбанской семьи, получив вначале классическое конфуцианское образование, он включился затем в антияпонское национально-освободительное движение. Активный участник просветительско-патриотического Общества независимости (Тоннип хепхве). В 1904 г. эмигрировал в США, где продолжил образование и получил ученую степень доктора философии. В феврале 1919 г., когда был создан Парламент народов Великой Кореи в эмиграции (Тэхан Кунмин Ыйхве) во главе с Сон Бён Хи, Ли Сын Ман избирается премьером указанного парламента. Позднее, в апреле 1919 г., избирается на ключевой пост президента во Временном (шанхайском) правительстве Кореи. Находясь в эмиграции, он добивался права изложить на Парижской мирной конференции 1918 г. проект восстановления государственного суверенитета Кореи. Получив отказ, Ли Сын Ман направил послание президенту США Вудро Вильсону, в котором предлагал заменить японскую колониальную администрацию системой международной опеки Лиги Наций. Во Временном правительстве Кореи в эмиграции многие годы занимал также пост председателя Комитета по внешним связям, добиваясь от Китая и других союзных держав провозглашения права колониальной Кореи на самоопределение и независимость.

    Многие годы Ли Сын Ман был одним из политических лидеров корейской эмиграции США, участвовал в мобилизации сил диаспоры для участия в тихоокеанской войне против Японии. В Сеул прибыл на самолете ВВС США 16 октября 1945 г. В качестве главы Демократической палаты выдвинул 1 ноября 1946 г. платформу деколонизации Кореи, включавшую:

    1. Безотлагательное предоставление независимости Корее на основе деклараций союзных держав в Каире и Потсдаме.

    2. Вывод советских и американских войск из Кореи.

    3. Создание Временного корейского правительства и принятие суверенной Кореи в члены ООН.

    4. Ликвидацию раздела Кореи по 38-й параллели.

    5. Проведение общекорейских демократических выборов.

    Личность Ли Сын Мана продолжает привлекать внимание исследователей, поскольку он оказал большое влияние на развитие не только Кореи, но и всего региона. Его трактовка ряда аспектов национальной независимости и реформирования постколониального общества дает возможность понять мотивы как позитивных перемен, так и ошибок, имевших место в период Первой республики (Первая республика была сформирована 15 августа 1948 г.), составить более полное представление о политических реалиях современной РК.

    Мировоззрение Ли Сын Мана, одного из «отцов-основателей» корейской государственности на Юге Кореи, формировалось под влиянием христианского Запада. Свою миссию он видел в том, чтобы приблизить Корею к англо-американскому Западу, к мировой цивилизации. При этом его не интересовало, как скажется вестернизация на этнической ментальности корейцев. Россия была антиподом его идеалов и представлялась ему средоточием зла и экспансии.

    Националистическая платформа Демократической палаты Ли Сын Мана наряду с активной позицией в движении «антиопека» необычайно возвысила его роль как одного из лидеров борьбы за реальное возрождение независимости страны. Позициям леводемократических сил, продолжавших поддерживать идею опеки, был нанесен немалый политический урон. Стало очевидно, что убеждать пробудившийся народ в некоей «целесообразности» опеки было абсолютно бесперспективно. Это был гибельный путь политической несостоятельности и самоизоляции.

    Иная, более запутанная ситуация в связи с проблемой опеки стала складываться на Севере Кореи. Первоначально левые силы в советской зоне оккупации негативно встретили планы установления опеки союзных держав над Кореей. Это видно из выступления Ким Ир Сена, секретаря Оргбюро ЦК Компартии Кореи, от 18 декабря 1945 г., в котором говорилось: «Такое решение может противоречить нашему собственному желанию», хотя важнейшей политической задачей в складывающейся ситуации является формирование Единого национального демократического фронта (ЕНДФ). Открытое осуждение опеки выразили левые силы лишь в провинции Канвон. Однако наиболее активное противодействие Московскому совещанию оказала влиятельная Демократическая партия во главе с Чо Ман Сиком, отражавшая настроения значительной части новых средних социальных слоев города и деревни – интеллигенции, чиновничества, учащихся, мелких и средних предпринимателей.

    Советской военной администрации пришлось предпринять немалые усилия, чтобы остановить волну несогласия с идеей опеки. Запрещалось публиковать и распространять печатные материалы на эту острейшую тему, проводить митинги и демонстрации. Участники подобных акций квалифицировались как «прояпонские элементы» и подвергались арестам и административным преследованиям. Во все провинции и уезды были направлены усиленные группы пропагандистов-политработников. В эту работу включались и высшие должностные военные чины расквартированной на Севере Кореи 25-й Советской армии (генералы А. А. Романенко, Н. Г. Лебедев и др.). В итоге 3 января 1946 г. была обнародована Декларация шести левых национально-патриотических организаций Севера, выражавшая полную поддержку решению Московского совещания, которое трактовалось как продвижение по пути содействия «политическому, экономическому и социальному прогрессу корейского народа», способствовало «установлению свободного единого и независимого государства». В число коллективных авторов указанной Декларации вошли: Оргбюро ЦК Компартии Кореи, Северокорейское бюро Всекорейской конфедерации труда, Крестьянский союз провинции Южная Пхёнан, Демократический женский союз, Демократический союз молодежи, Лига независимости Кореи и другие организации, вошедшие впоследствии в ЕДНФ (июль 1946 г.). Продолжавший отстаивать свою позицию «антиопеки» лидер Демократической партии Чо Ман Сик был смещен с поста партийного лидера, подвергнут домашнему аресту. Многие деятели и активисты демократов вынуждены были бежать на юг страны.

    Так, уже в первый год военно-административного правления не только на Юге, но и на Севере Кореи возникли предпосылки последующего раскола национально-патриотических сил страны на два непримиримых, антагонистических лагеря.

    * * *

    Колониальное порабощение Кореи японским империализмом – самый мрачный и трагический период в многовековой истории корейского народа. Превращая угнетенную страну в придаток милитаризованной экономики метрополии, самурайские круги Японии применяли в колонии самые крайние методы азиатского деспотизма и насилия. Никогда в истории Корея не подвергалась столь масштабному материальному ограблению и столь унизительным методам национальной дискриминации и подавления. Чужеземные правители за фасадом создания мифической «великой азиатской сферы сопроцветания» пытались поставить под запрет родной язык корейского этноса, вытравить его национальное самосознание.

    Однако корейский народ, несмотря на свою разобщенность и недостаточную общенациональную сплоченность, никогда не прекращал своей национально-патриотической борьбы. Самые разные методы этой борьбы (партизанская антияпонская война, социалистическое и коммунистическое движение, выступления патриотов-националистов и др.) неуклонно расшатывали систему колониального владычества, которая в конечном итоге рухнула под ударами государств антифашистской и антимилитаристской коалиции в августе – сентябре 1945 г.

    Советский Союз и другие союзные державыс окрушили бастионы японского колониализма и милитаризма, освободили Корею от чужеземного рабства. Однако им не удалось после окончания тихоокеанской войны выработать согласованные решения по вопросам послевоенного урегулирования на Дальнем Востоке, в т. ч. и в Корее. Две военно-оккупационные зоны на полуострове, контролируемые соответственно Советским Союзом и США, в условиях нарастающей советско-американской конфронтации превратились в два сепаратных государства, которые вступили между собой в непримиримую схватку.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.