• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Эта кампания началась 17 сентября 1939 г. вторжением войск БОВО и КОВО в принадлежавшие Польше Западную Белоруссию и Западную Украину. Объединенные в:

– 3-ю, 11-ю, 4-ю и 10-ю армии, конно-механизированную группу и отдельный (до 21 сентября) 23-й стрелковый корпус Белорусского фронта и

– Шепетовскую, Волочискую и Каменец-Подольскую армейские группы (18–24 сентября они были переименованы в Северную, Восточную и Южную армейские группы, а 24–28 сентября – в 5-ю, 6-ю и 12-ю армии) Украинского фронта (из 12-й армии 28 сентября выделили кавалерийскую армейскую группу),

эти войска получили задачу нанести удары по польским войскам, разгромить их и выйти на определенные рубежи. Впрочем, на востоке Польши, которая с 1 сентября вела войну с Германией, сколько-нибудь значительных военных сил развернуто не было, а польские войска, отходившие сюда с запада, были деморализованы быстрым захватом половины страны немцами. Некоторых польских офицеров дезориентировало то обстоятельство, что формального объявления войны со стороны СССР так и не последовало; наконец, отданный поздно вечером 17 сентября приказ главнокомандующего польской армии маршала Э. Рыдз-Смиглы нацеливал польские войска не на отражение советского вторжения, а на отход в Румынию и Венгрию. Поэтому организованного сопротивления в масштабах всего театра военных действий, осуществляемого по единому плану и под единым руководством, советские войска не встретили. Бо?льшая часть вошедших в соприкосновение с ними польских войск без боя сдалась в плен, и польская кампания РККА 1939 г. свелась к маршам, приему военнопленных и лишь эпизодическим боям – с целью разгрома все-таки оказавших сопротивление гарнизонов городов и укрепрайонов и пресечения попыток отдельных польских группировок прорваться в Румынию, Венгрию, Литву и центральные районы Польши… Наиболее серьезные бои развернулись главным образом на стыке Украинского и Белорусского фронтов, в северной Волыни, Полесье и Подляшье – в Сарненском укрепрайоне (19–20 сентября), под Навузом (Навозом, севернее Луцка, 21–22 сентября), за форт «Сикорский» Брестской крепости (22 и 26 сентября), под Шацком (восточнее Влодавы, 28–29 сентября), севернее и северо-восточнее Парчева (29–30 сентября) и под Вытычно в районе Влодавы (1 октября). В основной части полосы Белорусского фронта только после упорных боев были взяты Вильно (18–19 сентября) и Гродно (20–22 сентября), а в основной части полосы Украинского заметными стали бои под Сутковице (севернее Самбора) в Галиции (27 сентября) и в районе Янова (Янува-Любельски) на Люблинщине (30 сентября – 1 октября). Наличие польских сил перед войсками Белорусского и Украинского фронтов фиксировалось до 7 октября 1939 г.

Документы и факты, введенные к настоящему времени в научный оборот отечественными исследователями, содержат крайне мало материала для оценки выучки участвовавших в Польском походе бойцов и подразделений, а из командиров и штабов освещают прежде всего танковые. Правда, танкисты (а к действиям против Польши была привлечена половина танковых соединений РККА – два танковых корпуса и 12 отдельных танковых бригад) в этой кампании сыграли, пожалуй, основную роль. Так или иначе, определенные выводы можно сделать и из опубликованных материалов.

Оперативно-тактическое мышление. Нельзя не обратить внимание на решительные и инициативные – в духе «войны моторов» – действия ряда командиров соединений. Так, 17 сентября, стремясь упредить поляков в занятии Барановичского укрепрайона, но испытывая нехватку горючего, командир 29-й легкотанковой бригады 4-й армии Белорусского фронта комбриг С.М. Кривошеин приказал третьим ротам своих танковых батальонов отдать весь наличный бензин первым и вторым ротам и с оставшимися в двухротном составе батальонами все-таки совершил 40-километровый бросок и занял Барановичи. 18 сентября подобное же решение принял командир 2-го кавалерийского корпуса Волочиской армейской группы Украинского фронта командарм 2-го ранга О.И. Городовиков. Столкнувшись не только с нехваткой бензина для танков, но и с необходимостью дать отдых конскому составу, он организовал передачу всего оставшегося горючего двум из шести своих танковых частей – 32-му танковому полку 5-й кавалерийской дивизии и сводному танковому батальону 24-й легкотанковой бригады, – посадил на броню их БТ-2, БТ-5 и БТ-7 спешенных кавалеристов и силами этого импровизированного «мотоотряда» все-таки начал выполнять полученный им приказ выдвинуться форсированным маршем ко Львову. 20 сентября аналогичное распоряжение – слить весь оставшийся бензин в баки 43 из 234 своих БТ-7 и благодаря этому все-таки выполнить приказ о броске от Волковыска на Сокулку – отдал комбриг А.В. Куркин – командир 2-й легкотанковой бригады 15-го танкового корпуса конно-механизированной группы Белорусского фронта… Правда, риск, обусловливаемый дроблением сил и опасностью оказаться по выполнении задачи с сухими баками (и соответственно с обездвиженными танками), в Польском походе сводился к минимуму отсутствием серьезного сопротивления со стороны противника. (Это учитывал, в частности, командир 6-го кавалерийского корпуса той же конно-механизированной группы комдив А.И. Еременко, когда формировал свои довольно слабые «мотоотряды» уже вечером первого дня кампании.)

В то же время в обстановке реального боя советские командиры слишком часто демонстрировали весьма слабое тактическое мышление. Достаточно проанализировать (по изложению М.И. Мельтюхова¹) их действия в самых крупных полевых боях с польскими войсками, проходивших на рубеже сентября и октября в Полесье и Подляшье. Так, 27 сентября 52-я стрелковая дивизия 5-й армии Украинского фронта двигалась от Малориты (юго-восточнее Бреста) на Влодаву с задачей не допустить прорыва польской оперативной группы «Полесье» на левый берег Западного Буга². Следовательно, комдив-52 полковник И.Н. Руссиянов должен был ориентироваться на встречу с крупными силами активного противника – и держать дивизию в соответствующей группировке. Однако в голове сил, двигавшихся на Влодаву, оказался… 28-й отдельный саперный батальон. Будучи 27 сентября обстреляны на подступах к городу, саперы, естественно, не смогли заменить пехоту и стали отходить. Наткнись батальон на более крупные и более активные силы (вроде тех, что столкнулись на следующий день с 52-й дивизией в районе Шацка), он был бы, безусловно, разгромлен…

К борьбе с многочисленным и действующим по-боевому противником должен был быть готов и комсостав наступавшей правее 52-й, от Коденя (южнее Бреста) на Парчев, 143-й стрелковой дивизии корпуса 4-й армии Белорусского фронта. Однако, когда в ночь на 29 сентября ее разведбатальон столкнулся у Гуры Пуховой и Яблони (северо-восточнее Парчева) с располагавшими артиллерией (т. е. явно серьезными) силами поляков, комдив-143 комбриг Д.П. Сафонов начал вводить свои войска в бой по частям – сначала выслал на помощь разведчикам… стрелковую роту и взвод 45-мм пушек противотанкового дивизиона, а затем, когда разведбатальон был атакован еще одним польским отрядом из состава прорывавшейся к Висле 60-й пехотной дивизии группы «Полесье», – 1-й батальон 635-го стрелкового полка с 1-м дивизионом 287-го артиллерийского. Точно так же действовал и комполка-635 майор Н.А. Шварев. В результате бой затянулся до ночи на 30 сентября, а выбить противника из Яблони все равно удалось только после сосредоточения всех наличных сил 635-го полка…

Командир двинутого под Влодаву на помощь 52-й дивизии 253-го стрелкового полка 45-й стрелковой дивизии 5-й армии Украинского фронта утром 1 октября получил от своей разведки весьма полные данные об организации обороны местечка Вытычно, занятого частями Корпуса охраны пограничья из группы генерала В. Орлик-Рюкеманна. Тем не менее он не просто не направил свой 2-й батальон в обход обороняющихся (что заодно отрезало бы им и путь на соединение с польскими войсками в районе Варшавы), не просто атаковал их в лоб, а двинул его прямо в «огневой мешок», устроенный между местечком и восточным берегом озера Вытыцке! Только после провала атаки (на которую явно пришлась бо?льшая часть 132 убитых и раненых, потерянных в тот день под Вытычно 45-й дивизией³) и отхода поляков перед 1-м батальоном из Вытычно на запад 2-й был направлен наперерез отступавшим…

Ну, а командование 151-го стрелкового полка 8-й стрелковой дивизии 4-й армии Белорусского фронта, «организовывавшее» 22 сентября штурм форта «Сикорский» Брестской крепости, вообще не думало над своими действиями. Оно просто раз за разом, без всякой артиллерийской и инженерной подготовки, бросало пехоту в атаку на валы форта. И это при том, что «Сикорский» (бывший русский «Граф Берг») не только стоял на открытой местности, хорошо простреливавшейся оборонявшими его поляками из маршевого батальона 82-го пехотного полка, но и был опоясан рвом 8—10-метровой глубины!

Не многовато ли примеров слабости тактического мышления было явлено всего в нескольких боях, прошедших в течение десяти дней в одном районе?

Что до инициативных и решительных действий командиров соединений, то в Белорусском округе они имели место и до начала массовых репрессий; правда, нельзя сказать, что это было типичным явлением. На военной игре, проведенной в 20-х числах марта 1935-го в Бобруйске начальником 2-го отдела Штаба РККА А.И. Седякиным с командирами шести соединений БВО (5-го стрелкового корпуса, 4-й и 8-й стрелковых и 4-й кавалерийской дивизий и 3-й и 4-й механизированных бригад), решения пяти из них (всех, кроме комкора-5 С.Е. Грибова) отличались «недостаточной оригинальностью и смелостью в тактическом маневре»⁴. Трудно сказать, к какому звену относились те «командиры», чьи «инициативные решения» Седякин, по его словам, наблюдал на окружных маневрах и корпусных учениях, прошедших в БВО в сентябре 1935-го⁵. Но показательно, что еще в октябре 1936-го на больших тактических учениях под Полоцком из двух командиров механизированных бригад один – комбриг-16 полковник С.Н. Амосов – действовал нерешительно и что еще в первых числах июня 1937-го в 23-м стрелковом корпусе, единственном освещаемом источниками с этой стороны тогдашнем соединении БВО, старший и высший комсостав (т. е. и командиры дивизий) на занятиях с войсками и штабных выходах в поле выказывал «отсутствие решительности и распорядительности […] при неожиданностях (порван мост, колонна подошла к зараженному участку)»⁶, т. е. в ситуации, похожей на ту, в которой оказался 17 сентября 1939 г. комбриг С.М. Кривошеин…

В Киевском же округе, согласно даже его нещадно «лакировавшим» действительность годовым отчетам об итогах боевой подготовки (в дальнейшем подобные документы будут именоваться годовыми отчетами) от 11 октября 1935 г. и 4 октября 1936 г., «некоторые» (в действительности, возможно, многие) высшие командиры не обладали «достаточным умением» (в действительности, возможно, совсем не умели) учитывать, планируя операцию, такие факторы, как пространство, время и наличие сил и средств⁷. Иными словами, в «предрепрессионном» КВО «некоторые» (а может быть, и многие) высшие командиры не смогли бы принять решение, принятое 18 сентября 1939 г. командармом 2-го ранга О.И. Городовиковым, который как раз учел:

– и пространство (145-километровое расстояние от Тарнополя до Львова);

– и время (Львовом было приказано овладеть уже в ночь на 19 сентября);

– и наличие сил и средств (нехватку бензина и тот факт, что танкам БТ-2 и БТ-5 его и при полной заправке могло хватить не более чем на 200 км)…

Как видим, в ряде случаев командиры соединений в сентябре 1939-го мыслили даже лучше, чем их «дорепрессионные» предшественники! Во всяком случае, регресса по сравнению с «предрепрессионным» периодом оперативно-тактическое мышление высшего комсостава Белорусского и Киевского округов к осени 1939-го отнюдь не претерпело.

Если комдив-52 И.Н. Руссиянов в сентябре 1939-го просто бездумно вел свою дивизию вперед разбросанной перед лицом активного противника, то и тогда у него были предшественники еще и в «дорепрессионном» БВО. Разве не так же бездумно наступали ровно за три года до того, на Белорусских маневрах 1936-го, 5-я и 21-я механизированные бригады? Двигаясь в тылу противника, они даже не организовывали толком разведку, боевое охранение и элементарное наблюдение – словом, шли «вслепую», демонстрировали «огульное, мало осознаваемое по тактическому своему смыслу, движение вперед»…⁸ А если Руссиянов сознавал возросшую опасность столкновения с активным противником, но не мог психологически перестроиться и отдать соответствующие распоряжения, то тогда его поведение вообще было типичным для комсостава «дорепрессионного» БВО! Ведь, согласно годовому отчету БВО от 15 октября 1937 г., «общим слабым местом» его командиров «продолжало [sic! – А.С.] оставаться» «медленное принятие решений»…⁹

Неразворотливость комдива-143 Д.П. Сафонова и комполка-635 Н.А. Шварева, которые, столкнувшись с активным, даже обходившим их¹⁰ противником, вводили свои силы в бой по частям среди старшего и высшего комсостава БВО также была распространена и до чистки РККА. Для высшего в 1935 г. она вообще была типична! Ведь «недостаточную смелость в тактическом маневре» командиры соединений – участники упомянутой выше военной игры проявили в точно такой же ситуации, в какой оказались в сентябре 1939-го Сафонов и Шварев – «в условиях скупой информации об общей обстановке», «высокой активности противника, при запаздывании в развертывании значительной части» своих войск и при угрозе «охвата на одном из флангов»!¹¹ На единственной освещаемой источниками военной игре, проведенной с комсоставом войск БВО в 1936 г. (в конце марта, под руководством помощника командира 43-й стрелковой дивизии полковника Д.Д. Тома и в присутствии начальника 3-го отделения 2-го отдела Генерального штаба РККА комбрига П.Д. Мамонова), решения играющих (начальников штабов полков 43-й дивизии) также оказались «крайне осторожны»…¹²

Сохранившиеся источники не позволяют установить, предпочитали ли «предрепрессионные» командиры полков Киевского округа лобовые удары фланговым, как это сделал 1 октября 1939 г. под Вытычно командир 253-го стрелкового полка (бывший 131-й стрелковый полк 44-й стрелковой дивизии КВО). Но для командиров батальонов такое поведение было там типичным и до чистки РККА. Вряд ли случайно, что в лучше других освещаемом «предрепрессионными» источниками 286-м стрелковом полку 96-й стрелковой дивизии «стремления к маневру во фланг противника» комбаты не проявляли ни в апреле 1935-го (при инспекции дивизии 2-м отделом Штаба РККА), ни в феврале 1937-го (на батальонных учениях и тактических учениях 17-го стрелкового корпуса; «стремления атаковать во фланг» не обнаружили там и комбаты других частей 17-го корпуса, в том числе и из «ударной» (!) 24-й стрелковой дивизии)…¹³

На откровенно идиотское решение взять долговременное укрепление лобовой атакой пехоты без артиллерийской и инженерной подготовки в Белорусском округе также оказывались способны и «предрепрессионные» командиры. Атакуя 4 октября 1936 г. на больших тактических учениях под Полоцком Полоцкий укрепрайон, комсостав 5-й и 43-й стрелковых дивизий действовал точно так же, как и комсостав 8-й в сентябре 1939-го в Брестской крепости, бросал пехоту на амбразуры бетонных дотов, не дождавшись (ведь наблюдавший эту картину заместитель начальника Управления боевой подготовки РККА (УБП РККА) комбриг М.Н. Герасимов отмечал «безразличное отношение к огню противника»¹⁴) их подавления артиллерией и дымовыми завесами. Командир 2-й стрелковой роты 13-го стрелкового полка «ударной» (!) 5-й дивизии старший лейтенант Абдулин дошел в этом умопомрачении до того, что приказал роте… с криком «Ура!» броситься на бетонную коробку в штыки!

Взаимодействие. По окончании Польского похода пришлось признать, что многие командиры танковых соединений оказались «не в состоянии организовать взаимодействие со стрелковыми соединениями»¹⁵. Часть командиров соединений – как танковых, так и общевойсковых – вообще не придавала значения необходимости взаимодействия танков с пехотой и артиллерией. Так, 20 сентября командир вышедшей к Гродно 27-й легкотанковой бригады 15-го танкового корпуса конно-механизированной группы (КМГ) Белорусского фронта полковник И.И. Ющук попытался взять город, не дожидаясь пехоты и артиллерии, силами одних лишь 48 танков БТ-7. Танкисты прорвались было в центр Гродно, но, встреченные там огнем не подавленных отсутствовавшей советской артиллерией противотанковых пушек и не уничтоженными отсутствовавшей советской пехотой «бутильерами» (метателями бутылок с зажигательной смесью), вынуждены были отойти за Неман, в южную часть города. Да и эту последнюю удалось удержать лишь благодаря подходу двух батальонов 119-го стрелкового полка 13-й стрелковой дивизии 5-го стрелкового корпуса, входившего в ту же КМГ. А овладеть (22 сентября) всем городом – только после подхода и ввода в бой еще шести батальонов пехоты (20-й мотострелковой бригады 15-го танкового корпуса и двух батальонов 101-го стрелкового полка 4-й стрелковой дивизии 5-го стрелкового корпуса) и нескольких батарей артиллерии…

Вина за отсутствие элементарного взаимодействия родов войск в начале боев за Гродно ложится и на командира 15-го танкового корпуса комдива М.П. Петрова, получившего от командования КМГ приказ взять Гродно во взаимодействии с моторизованными отрядами 4-й и 13-й стрелковых дивизий (т. е. с упомянутыми выше четырьмя стрелковыми батальонами 101-го и 119-го стрелковых полков), но так и не сумевшего скоординировать действия своих танковых бригад и этих мотоотрядов.

Командующий подвижной группой 3-й армии Белорусского фронта общевойсковой командир комбриг П.Н. Ахлюстин, хоть и сформировал 18 сентября для поддержки направляемой им на Вильно танковой группы полковника Ломако моторизованную группу в составе 700 посаженных на грузовики конников 24-й кавалерийской дивизии, отправил танки и бронеавтомобили, не дождавшись готовности мотогруппы к маршу, без пехоты! Мотогруппа подошла к Вильно только около полудня 19 сентября, когда передовой отряд Ломако – танки 25-й легкотанковой бригады – вел бой в городе уже более шести часов. Из-за отсутствия пехоты он лишь с огромным трудом, только после более чем двухчасового боя и потери четырех Т-26¹⁶ и только при поддержке пробившегося навстречу 8-го танкового полка 11-й армии смог овладеть Зеленым мостом, через который лежал путь в центр Вильно и который прикрывался всего тремя противотанковыми пушками…

Из одних лишь танков (танковых батальонов 2-й и 100-й стрелковых дивизий и бронетанковой роты разведбатальона 2-й дивизии)¹⁷ был составлен и выброшенный 19 сентября на Лиду передовой отряд 16-го стрелкового корпуса 11-й армии Белорусского фронта. Без пехоты и артиллерии этим нескольким десяткам Т-26 и Т-37 с огромным трудом, только после двухчасового боя и при поддержке вооруженных местных жителей-белорусов, удалось разбить встреченный ими 20 сентября под Скиделем (юго-восточнее Гродно) польский отряд силой всего в 200 человек…

Были, однако, и примеры противоположного свойства. Так, комкор 2-го кавалерийского О.И. Городовиков посадил на броню двинутых им 18 сентября на Львов танков 600 спешенных кавалеристов (т. е. хоть и формальный, но эквивалент стрелкового батальона), комбриг 2-й легкотанковой А.В. Куркин придал выброшенному им 20 сентября на Сокулку танковому батальону мотострелковую роту и взвод противотанковых пушек. А командир 3-го кавалерийского корпуса 11-й армии комдив Я.Т. Черевиченко, получивший 18 сентября приказ на взятие Вильно, включил в сформированную им для выполнения этой задачи мотомеханизированную группу не только 6-ю легкотанковую бригаду¹⁸ и сводную танковую бригаду из 7-го и 8-го танковых полков соответственно 7-й и 36-й кавалерийских дивизий, но и два спешенных и посаженных на грузовики кавалерийских полка, а также два стрелковых батальона в качестве танкового десанта. В Вильно советских танкистов встретили те же «бутильеры» и те же противотанковые пушки, что и в Гродно, но если при взятии Гродно было подбито и сожжено 16 (по другим данным – 19) советских танков и 4 бронеавтомобиля¹⁹, то в боях за Вильно мотомехгруппа 3-го кавкорпуса (располагавшая теми же БТ-7 и еще хуже бронированными БТ-5 и БТ-2) лишилась только 5 танков и 4 бронеавтомобилей…²⁰

Однако, согласно докладу начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А.И. Егорова на Военном совете при наркоме обороны (далее – Военный совет) 8 декабря 1935 г. и докладу начальника 2-го отдела Генштаба РККА А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год и о задачах на 1936 г.», «практического умения организовать во времени и пространстве необходимое взаимодействие» стрелковых и механизированных соединений, «поддерживать взаимодействие» мехсоединений «с другими родами войск» и у общевойсковых и у танковых командиров не было и в 35-м²¹. В КВО в сентябре того года командир танковой группы «дальнего действия» не смог добиться взаимодействия со стрелковым соединением (17-м стрелковым корпусом) даже на долго репетировавшихся Киевских маневрах. Штаб 27-й стрелковой дивизии БВО весной 35-го вообще не придавал значения взаимодействию пехоты, танков и артиллерии и после начала боя – так же, как и штаб 16-го стрелкового корпуса Белорусского фронта в сентябре 1939-го (только там был не бой, а операция)! – его совсем не организовывал. А ведь тактическое учение 27-й под Лепелем 17 марта 1935 г. – это единственное дивизионное учение 1935-го в БВО и КВО, подробно освещенное сохранившимися источниками! Если мы сталкиваемся с нежеланием организовывать взаимодействие родов войск в первом же попавшемся нам случае, то не резонно ли предположить, что в 35-м это нежелание в Белорусском округе было явлением типичным – таким же типичным, что и в сентябре 39-го?

Умения организовать взаимодействие стрелковых и танковых соединений у многих высших командиров и штабов РККА не было и в 36-м – когда, как подытожила директива наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год и о задачах на 1937 год», «во многих случаях» не разрабатывался даже элементарный, «увязанный по рубежам и по времени», план такого взаимодействия²². В сентябре 39-го командиры танковых соединений были «не в состоянии» организовать взаимодействие с пехотой и артиллерией – но в 36-м они вообще не желали этого делать! Ведь, как следует из доклада замнаркома обороны Маршала Советского Союза М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», командиры механизированных бригад и механизированных корпусов в том году бросали танки в бой без поддержки пехоты всегда, а без поддержки артиллерии – почти всегда(исключение иногда допускали лишь командиры мехкорпусов). «Пострепрессионное» управление 15-го танкового корпуса в сентябре 1939-го не организовало взаимодействия со стрелковыми соединениями в оперативном тылу поляков, а «предрепрессионное» в сентябре 1936-го, на маневрах МВО (когда корпус именовался еще 5-м механизированным), не делало и более элементарных вещей. Оно и при прорыве подготовленной обороны «противника» не обеспечило танки (те же БТ-7, что и в 1939-м) ни пехотной, ни даже артиллерийской поддержкой!

В случае с КВО на неумение командиров танковых соединений образца 1936 г. организовать взаимодействие «со стрелковыми войсками» фактически указывает даже годовой отчет округа от 4 октября 1936 г. Как деликатно значится в нем, у командиров «мотомеханизированных частей» (так в КВО все еще именовали тогда танковые войска) «остаются все же не совсем доработанными» «вопросы взаимодействия как между собой, так и со стрелковыми войсками»²³. Поскольку в умении изображать черное белым этому отчету просто нет равных, указанные вопросы были, похоже, отработаны просто плохо…

По свидетельству вполне, как мы видели, объективного приказа нового командующего войсками КВО И.Ф. Федько № 0100 от 22 июня 1937 г., «конкретно организовать взаимодействие различных родов войск в условиях сложной боевой обстановки» (а именно такая была характерна для сентября 1939-го, когда танки прорывались в оперативный тыл противника) «командный состав» Киевского округа «не умел» и накануне чистки РККА; «штабы всех родов войск» тогда тоже были «слабо подготовлены для выполнения задач по […] организации взаимодействия родов войск»²⁴. Окажись тогда командир 45-го механизированного корпуса КВО А.Н. Борисенко на месте комкора 15-го танкового М.П. Петрова, он явно наладил бы взаимодействие танковых соединений со стрелковыми не лучше, чем тот. Ведь на протяжении и 1936-го (когда Борисенко не провел ни одного корпусного или бригадного учения) и первой половины 1937-го взаимодействие со стрелковыми соединениями и артиллерией в 45-м мехкорпусе «не отрабатывалось вовсе»…²⁵

Обеспечение боевых действий. Одной из самых характерных черт польской кампании РККА стала перманентная нехватка горючего для наступающих танковых соединений, обусловленная тем, что многие из командиров этих последних оказались «не в состоянии» «наладить работу тыла»²⁶. Так, 24-я легкотанковая бригада Волочиской армейской группы Украинского фронта, перешедшая границу с 213 танками, уже к вечеру первого дня кампании смогла выделить для броска на Тарнополь только около 90 БТ-7: остальные уже стояли без горючего! Вечером 18 сентября, будучи наконец заправлены, они тоже подтянулись к Тарнополю, но для выполнения вновь поступившего приказа на занятие Львова опять удалось выделить лишь около 80 танков – остальным опять не хватало бензина! В 10-й тяжелой танковой бригаде от Тарнополя на Львов по той же причине смогли тогда двинуться лишь 33 из 138 Т-28, БТ-7 и Т-26, а 38-я легкотанковая бригада той же Волочиской группы в район Унтербергена (под Львовом) вышла 19 сентября всего с 30 из 141 Т-26, да и те «были совсем без топлива»²⁷. В Шепетовской армейской группе Украинского фронта нехватка горючего в первый же день замедлила темпы наступления 36-й легкотанковой бригады, а в Каменец-Подольской – 26-й легкотанковой. А 25-й танковый корпус Каменец-Подольской группы не остался, двигаясь по Прикарпатью, без топлива лишь потому, что захватил в разных местах 380 тонн польского бензина, «что [и. – А.С.] позволило корпусу в срок выполнять полученные приказы»…²⁸

На Белорусском фронте не смогли наладить снабжение даже фронтовой подвижной группировки – конно-механизированной группы. Танкисты ее 6-го кавалерийского корпуса испытывали нехватку бензина на протяжении всего марша по Западной Белоруссии, а в 15-м танковом корпусе 19 сентября дошло до того, что между Слонимом и Волковыском встали без топлива все (!) его танки – около 450 машин! При этом командующий фронтом командарм 2-го ранга М.П. Ковалев открыто расписался в неумении организовать снабжение войск, заявив, «что он может послать горючее только на самолетах», но «кто организует?». «Хорошо, что там и драться не с кем было», – резонно замечал потом Маршал Советского Союза С.М. Буденный (который в конце концов и организовал, выручая штаб фронта, снабжение 15-го танкового горючим по воздуху)…²⁹

Вообще в перебоях с бензином не меньше танковых были виноваты и общевойсковые штабы и командиры. Один из последних – командир 24-й кавалерийской дивизии 3-й армии Белорусского фронта комбриг П.Н. Ахлюстин просто отказывался считаться с тем обстоятельством, что танки не могут действовать без горючего! Возглавляя подвижную группу армии, он дважды (17 и 18 сентября) лишал подвижности входившую в состав этой группы 22-ю легкотанковую бригаду, каждый раз отказываясь пропустить ее тыловую колонну перед колоннами своей конницы…

Но ситуация, в которой оказался 19 сентября 1939 г. 15-й танковый корпус, неизбежно возникла бы и в «благополучном», «дорепрессионном» 1935-м! «Мы на учениях убеждались, – отмечал 9 декабря 1935 г. на Военном совете заместитель начальника Генерального штаба РККА В.Н. Левичев, – что мехбригады и мехкорпуса, достигшие в условиях игры огромных успехов в смысле вторжения в оперативную глубину противника, на третий день оставались без горючего»³⁰. Именно так и получилось в 1939-м: 19 сентября было третьим днем польской кампании РККА, и 15-й танковый к этому дню «достиг огромных успехов в смысле вторжения в оперативную глубину противника»… То, что «тыл» и тогда был «слабейшим звеном подготовки войск», мы читаем и в годовом отчете политуправления БВО от 21 октября 1935 г., а начальник автобронетанковых войск КВО Н.Г. Игнатов, затронув 20 января 1936 г. на армейском совещании танкистов-стахановцев проблему тылового обеспечения танковых частей и соединений, заявил, что в Киевском округе «этот вопрос» не только «еще не отработан», но и, «по сути дела, еще не совсем ясно понимается», что на штабной игре, проведенной недавно под руководством самого командующего войсками округа командарма 1-го ранга И.Э. Якира, проблемой оказалось даже «бочку бензина подвезти к определенной части»!³¹ Беспомощно вопрошать, «кто организует» единственно доступную пониманию командования фронта доставку горючего по воздуху, было, таким образом, впору и «выдающемуся полководцу» Якиру, а отнюдь не только поднявшемуся наверх после чистки РККА М.П. Ковалеву…

Ситуация, в которой оказались в сентябре 1939-го 15-й танковый корпус и другие танковые соединения Белорусского и Украинского фронтов, неизбежно возникла бы и в 1936-м, когда при организации операций советское командование, по выражению директивы наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г., тоже не «планировало тылом» и решения на форсированные марши и «длительное использование в тылу противника механизированных частей» принимало без учета возможностей материального обеспечения этих действий – «легко и просто»!³² Таким образом, у не желавшего в сентябре 1939-го «планировать тылом» своих танковых частей комбрига П.Н. Ахлюстина были предшественники и в «предрепрессионный» период… В КВО даже составители «отлакированного» годового отчета от 4 октября 1936 г. прямо сознались тогда перед Москвой, что у них «во всех родах войск еще слабо с организацией тыла на всю операцию»!³³ А в 15-й механизированной бригаде КВО – будущей 38-й легкотанковой, той самой, которая из-за нехватки бензина так и не дошла 19 сентября 1939 г. до Львова, в 1936-м (как выявил в сентябре на Шепетовских маневрах посредник комбриг Н.И. Живин) «требовали доработки» и все вообще «вопросы управления тылами»³⁴… Таким образом, 25-му танковому корпусу пришлось бы рассчитывать только на трофейное горючее, а 10-я тяжелая танковая и 24-я и 38-я легкотанковые бригады вынуждены были бы выполнять боевые задачи лишь частью сил и при прежнем, «предрепрессионном» командовании…

Управление войсками. По окончании польской кампании был сделан вывод, что многие командиры танковых соединений вообще «не справляются со своими обязанностями» и «слабо ориентируются в топографии»³⁵. Иными словами, речь шла и о слабом владении техникой управления войсками. В частности, командование 25-го танкового корпуса Каменец-Подольской группы Украинского фронта 17 сентября 1939 г. так неумело организовало движение своих бригад, что корпус не только не выполнил задачу дня, но и затормозил продвижение других танковых соединений: его колонны пересекали дороги, по которым к соседям подвозилось горючее…

В немногих крупных боях Польского похода выявилось, что в обстановке реального боя с управлением войсками зачастую не справляются также и пехотные и общевойсковые командиры. Так, штаб 52-й стрелковой дивизии 5-й армии Украинского фронта 28 сентября двигался разделенным на эшелоны – что дезорганизовало управление частями. Поэтому, когда 411-й танковый батальон дивизии в районе Шацка (восточнее Влодавы) был внезапно атакован поляками из полка «Сарны» Корпуса охраны пограничья (КОП), он не смог связаться со штадивом и, будучи предоставлен самому себе, отошел и оставил Шацк. Больше того, в ходе завязавшихся под Шацком и продолжавшихся и 29 сентября боев с частями КОП из группы генерала В. Орлик-Рюкеманна «подразделения дивизии зачастую не имели связи друг с другом и практически никак не управлялись»³⁶… 29-го же в ходе наступления на позиции 60-й пехотной дивизии поляков под Миляновом (севернее Парчева) командир 487-го стрелкового полка 143-й стрелковой дивизии 4-й армии Белорусского фронта потерял связь с приданным ему артиллерийским дивизионом и не смог поэтому поддержать огнем свой очутившийся в трудном положении 2-й батальон. В итоге последний вынужден был отойти, вслед за ним отошел (чтобы не оказаться изолированным) и 3-й батальон – и наступление 487-го полка провалилось…

Случаи неумелой организации связи, как можно вывести даже из довольно скупой информации о действиях войск в Польском походе, приводимой отечественными авторами, вообще были довольно частым явлением. Явную проблему представляло собой установление связи с соседями, без которой действия соединений становились несогласованными, разрозненными. Стоило только 2-й легкотанковой бригаде развернуться при переходе 17 сентября границы на сравнительно широком фронте, как ее батальоны тут же потеряли связь друг с другом! 24-я легкотанковая бригада в ночь на 18 сентября атаковала западную окраину Тарнополя, так и не установив связь с другими соединениями 2-го кавкорпуса, хотя целью атаки было именно оказание поддержки этим последним. «Хорошо, что там и драться не с кем было…» В явном пренебрежении находилась радиосвязь: иначе невозможно объяснить, почему, например, отданный в 9.00 18 сентября штабом 3-й армии Белорусского фронта приказ на занятие Вильно командующий подвижной группой армии комбриг П.Н. Ахлюстин получил только в… 22.00. (Командование 3-й армии вообще работало тогда на редкость медленно: приказ штаба фронта о взятии Вильно оно получило еще в 3.55; таким образом, на принятие решения о выдвижении группы Ахлюстина и оформление соответствующего приказа у командарма-3 комкора В.И. Кузнецова и его штаба ушло около пяти часов! Правда, для принятия решения необходимо было сначала связаться с соединениями и выяснить их состояние и возможности, но если это потребовало столько времени, то наш вывод о неумении штарма-3 организовать связь становится лишь обоснованнее…) Приказ штаба Украинского фронта, отданный вечером 17 сентября командующему Шепетовской армейской группой, тоже не был передан по радио, а доставлялся из Проскурова в Ровно на автомобиле командиром штаба…

Нам не удалось найти сведений о том, знали ли «предрепрессионные» командиры танковых соединений топографию, но то, что они плохо умеют «организовать бесперебойное» управление войсками, констатировалось и в докладе А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год…»³⁷. Вспомним и о командире 17-й механизированной бригады КВО комбриге Я.К. Евдокимове, который на Шепетовских маневрах в сентябре 1936 г. не стремился даже узнать, как разворачивается бой его батальонов. Если так «управлял» старейший в Красной Армии командир мехбригады («тов. Евдокимов», в запальчивости бросил на разборе маневров И.Э. Якир, «командует бригадой столько лет, сколько вообще существуют у нас танки»³⁸), то каков же был уровень менее опытных?

Командир 25-го танкового корпуса полковник И.О. Яркин в сентябре 1939-го двинул свои колонны поперек путей подвоза других соединений, но можно ли было ожидать лучшего руководства от его «предрепрессионного» предшественника (при котором корпус назывался еще 45-м механизированным), комдива А.Н. Борисенко? В своем письме И.В. Сталину от 6 августа 1937 г. бывший начальник автобронетанковых войск КВО комбриг Н.Г. Игнатов подчеркивал, что «по своей подготовке и мягкости тов. Борисенко для такой работы не подходил. Это был не командир корпуса, да еще мех[анизированного] корпуса, а слабовольный и без знаний управляющий корпусом, о чем мною многократно докладывалось врагу народа Якиру». Начальник Автобронетанкового управления РККА И.А. Халепский, продолжал Игнатов, тоже «с возмущением наблюдал за работой командования корпуса на учениях и маневрах»³⁹. Правда, целью автора письма было опровергнуть обвинения в «замазывании» очковтирательства, процветавшего в корпусе Борисенко, и в стремлении оправдаться он мог сочинить всякое. Но, думается, верить ему все же можно – и не только из-за призыва в свидетели еще не арестованного Халепского. Для того чтобы оправдаться, Игнатову вполне хватило бы приводимых им напоминаний о том, как он выставлял 45-му мехкорпусу «неуд» за боевую подготовку и докладывал об изъянах в боевой подготовке его частей. То, что за эти изъяны должен отвечать комкор, было ясно и так. «Топить» его, чтобы показать свою благонадежность, тоже было незачем: «врагом народа» «тов. Борисенко» еще не объявили. И все-таки Игнатов первым же делом подчеркнул, что «все зло было, безусловно, в командовании корпуса»…⁴⁰

А неумение поддерживать связь?Потеря связи между наступающими батальонами 2-й легкотанковой бригады (бывшей 5-й механизированной бригады БВО) легко могла произойти и в 1935-м. Ведь такая связь осуществлялась при помощи радио, а что заявил 16 января 1935 г. на партсобрании один из комбатов 5-й мехбригады? «Радиоделом мы занимаемся плохо»…⁴¹ Потеря связи с соседями в бригаде легко могла произойти и в 1936-м, когда (как дважды выявлял отдел связи БВО) комсостав танковых частей Белорусского округа «в основной массе» «еще не освоил» танковую радиостанцию (причем хуже всего владел именно практическими навыками работы на ней)…⁴²

В сентябре 1939-го командование 24-й легкотанковой бригады (бывшей 12-й механизированной бригады КВО) не сумело установить связь с соседними соединениями, но смогло бы оно это сделать в «дорепрессионном» 1936-м, когда даже составители «отлакированного» годового отчета КВО признали, что штабы их соединений «не всегда верно применяют», в зависимости от обстановки, различные средства связи? И когда директива наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. прямо отметила, что, «как правило, связь взаимодействия (связь между соединениями) в процессе боя и особенно операции отсутствует, и органы управления до сих пор еще не понимают, что без связи, постоянно и совершенно беспрерывно действующей, никакого взаимодействия боевых сил не бывает и быть не может»?⁴³

29 сентября 1939 г. командир 487-го стрелкового полка 143-й стрелковой дивизии Белорусского фронта потерял в ходе наступления связь с артдивизионом, но разве не теряли ее (и притом практически всегда!) и «предрепрессионные» командиры полков и батальонов Белорусского округа? Как мы показали в главе 1, из контекста, в котором содержится приводимое ниже утверждение годового отчета БВО от 15 октября 1937 г., видно, что описанная ситуация имела место и до начавшихся в июне массовых репрессий: «Основы организации взаимодействия в начале боя комсостав усвоил, но при развитии боя в глубину, как правило, все рвется, пехота вынуждена вести бой только своими средствами или временно его прекращать для восстановления нарушенной связи с взаимодействующими с ней средствами усиления»⁴⁴. (В бою 29 сентября 1939 г. 2-й батальон 487-го полка выбрал, как мы видели, второй из этих вариантов: не будучи поддержан артиллерией и расстреливаемый огнем польских гаубиц и пулеметов, он отошел…)

Штабы 3-й армии и Украинского фронта в сентябре 39-го не умели использовать для передачи приказов радиосвязь, но, согласно директиве наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г., «органы управления» такого уровня не умели «планово и правильно использовать все средства связи» и тогда. По этой причине, замечалось в директиве, в ходе операций «в динамике боевых действий в большинстве случаев связь нарушается»…⁴⁵

Командующий и штаб 3-й армии Белорусского фронта в сентябре 39-го работали крайне медленно, но, согласно годовому отчету БВО от 15 октября 1937 г., «медленное принятие решений» и «несвоевременное доведение» их до войск «продолжали оставаться» «общим слабым местом» командиров и штабов еще с «дорепрессионных» времен⁴⁶…

Накануне похода в Польшу войска Белорусского и Украинского фронтов были пополнены большим количеством бойцов, призванных из запаса, а во вновь сформированных стрелковых дивизиях этот мало– или вовсе не обученный контингент вообще составлял большинство. В результате, по докладам ряда командиров – участников польской кампании, отдельные части представляли собой «неуправляемую толпу», а боеспособность войск была «понижена»⁴⁷. В немногих серьезных полевых боях польской кампании РККА, прошедших в конце сентября – начале октября 1939-го в Полесье и Подляшье, слабая выучка бойцов и подразделений советской пехоты проявилась достаточно заметно. Так, при столкновении 28 сентября 58-го стрелкового полка и разведбатальона 52-й стрелковой дивизии 5-й армии Украинского фронта с частями бригады КОП «Полесье» и батальоном КОП «Клецк» из оперативной группы «Полесье» между Западным Бугом и озером Пулемецкое (восточнее Влодавы) «призванные по мобилизации» красноармейцы стали просто «разбегаться по лесу». Правда, около сотни бойцов срочной службы сумели отразить натиск поляков, но другие бои, прошедшие 28–29 сентября в районе Влодава – Шацк, показали, что в целом личный состав 52-й дивизии все-таки «оказался не готов к ожесточенному сопротивлению противника»⁴⁸… 143-я стрелковая дивизия 4-й армии Белорусского фронта в боях, проведенных ею 29–30 сентября в районе Парчева с 60-й пехотной дивизией поляков, ухитрилась (по польским данным) потерять 200 красноармейцев пленными⁴⁹. В обстановке победоносного похода такие потери могут быть объяснены только слабой выучкой бойцов (сдачу в плен из-за нежелания воевать предположить трудно: ведь всем было ясно, что в ближайшие дни кампания закончится полным поражением поляков и сдавшиеся им вновь окажутся во власти большевиков, которые, конечно, не замедлят подвергнуть «изменников» репрессиям⁵⁰). Слабая обученность бойцов 143-й видна и из того, что разведчики 2-го батальона ее наступавшего 29 сентября на Парчев 487-го стрелкового полка не могли заметить противника до тех пор, пока он не начал расстреливать советские цепи практически в упор!

В предыдущей главе мы уже приводили факты, показывающие, что крайне слабая выучка приписного состава стрелковых частей (и в том числе и в Белорусском округе) также имела место и до массовых репрессий. Больше того, «неуправляемую толпу» многие части «предрепрессионных» КВО и БВО представляли собой, и не будучи разбавлены мобилизованными! «Случаи слишком большого сгущения боевых порядков» пехоты КВО⁵¹, признанные даже годовым отчетом этого округа от 11 октября 1935 г. и имевшие место даже на показных Киевских маневрах 1935-го, как раз и означали, что в ходе атаки слабо обученные бойцы превращаются в «неуправляемую толпу» – стихийно сбиваются в кучу. В БВО еще и в 36-м скученно, «толпами из отделений»⁵² (т. е. сбиваясь, невзирая на команды, в «неуправляемую толпу») атаковали бойцы не только «рядовых» 37-й и 81-й, но и «ударной» 2-й стрелковой дивизии, в том числе и на знаменитых Белорусских маневрах 1936 г.!

Плохая выучка пехотинцев-разведчиков в Белорусском округе также была обычной и до начала чистки РККА. Как выявила комиссия УБП РККА, к июлю 1936 г. стрелковые подразделения, специально готовившиеся для ведения разведки (один стрелковый взвод в каждом батальоне и 9-я стрелковая рота в каждом полку) были неудовлетворительно подготовлены даже в элитной дивизии БВО – 2-й стрелковой! А высланный 3 октября 1936 г. на больших тактических учениях под Полоцком в разведку взвод 5-й стрелковой роты 128-го стрелкового полка 43-й стрелковой дивизии «разведывал» так: разведдозоры высланы не были, охранение отсутствовало, «большинство бойцов спало» и наблюдение вел один-единственный человек – командир отделения⁵³. Точно так же «вел разведку» и взвод 2-й стрелковой роты 127-го стрелкового полка той же дивизии…

Таким образом, и в польской кампании 1939 г. командиры, штабы и войска РККА проявили себя отнюдь не хуже, чем в «предрепрессионный» период. Они допускали те же самые, что и до репрессий, просчеты в организации и управлении боевыми действиями, демонстрировали те же самые изъяны в боевой выучке.

¹ Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. М., 2001. С. 344–349.

² Бешанов В. Красный блицкриг. М., 2006. С. 191.

³ Подсчитано по: Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 347.

⁴ Российский государственный военный архив (далее – РГВА). Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 171; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 4.

⁵ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 405.

⁶ Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 26. Л. 72.

⁷ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 40; Оп. 36. Д. 1759. Л. 70.

⁸ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 58, 45.

⁹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 152.

¹⁰ Степанов А. ВВС РККА в польской кампании 1939 г. // История Авиации. 2001. № 1. С. 13.

¹¹ РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 171, 172.

¹² Там же. Д. 214. Л. 102.

¹³Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 12; Ф. 900. Оп. 1. Д. 269. Л. 51.

¹⁴ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 87.

¹⁵ Цит. по: Свирин М.Н. Броневой щит Сталина. История советского танка. 1937–1943. М., 2006. С. 108.

¹⁶ Легкие танки и бронемашины Красной Армии. 1931–1939. Ч. 2. М., 1996. С. 32. Соответствующий раздел этой работы целиком основан на богато документированном исследовании Я. Магнуского и М.В. Коломийца (Magnuski J., Kolomiec M. Czerwony blitzkrieg. Wrzesien 1939. Sowieckie wojska pancerne w Polsce. Warszawa, 1994).

¹⁷ Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 308. Правда, в журнале боевых действий 15-го танкового корпуса (см.: Барятинский М., Коломиец М. Легкий танк БТ-7 // Бронеколлекция. 1996. № 5. С. 21) значится, что в боях за Гродно «мехгруппа» 16-го стрелкового, в которой сгорел всего один танк (а подбито было максимум несколько), потеряла аж 135 убитых и раненых. Такие людские потери могли быть понесены лишь в том случае, если в мотогруппу входили и стрелковые подразделения. Но скорее всего журнал просто суммировал здесь потери мотогруппы 16-го корпуса и мотоотрядов 4-й и 13-й стрелковых дивизий 5-го корпуса, состоявших из двух батальонов пехоты каждый.

¹⁸ Это соединение не следует путать с 6-й легкотанковой бригадой, сражавшейся на Халхин-Голе. Как раз перед самым началом Польского похода «халхин-гольская» 6-я бригада (именовавшаяся ранее 6-й механизированной) была переименована в 8-ю, а номер 6 передали бывшей 21-й механизированной бригаде Белорусского округа.

¹⁹ Подсчитано по: Барятинский М., Коломиец М. Легкий танк БТ-7 // Бронеколлекция. 1996. № 5. С. 21; Легкие танки и бронемашины Красной Армии. Ч. 2. С. 27; Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 312. Процитированные в этих работах источники (журнал боевых действий 15-го танкового корпуса и мемуары бывшего командира 6-го кавалерийского корпуса А.И. Еременко, чей мотоотряд тоже ввязался в бои за Гродно) содержат данные о 16 сожженных и подбитых танках, но на с. 313 труда М.И. Мельтюхова приведена итоговая цифра в 19 таких машин.

²⁰ Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 307.

²¹ РГВА. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 16; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 378.

²² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11.

²³ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 70–71.

²⁴ Там же. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.).

²⁵ Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы. М., 2006. С. 221.

²⁶ Цит. по: Свирин М.Н. Указ. соч. С. 108.

²⁷ Легкие танки и бронемашины Красной Армии. Ч. 2. С. 30–33.

²⁸ Цит. по: Там же. С. 35.

²⁹ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 12 (1). М., 1993. С. 273. В процитированном нами выступлении (оно относилось к декабрю 1940 г.) С.М. Буденный говорил о «5[-м] м[еханизированном] к[орпусе]»: в 1934–1938 гг. 15-й танковый назывался именно так, и к новому наименованию (которое корпус до своего расформирования в ноябре 1939-го носил лишь около года) успели привыкнуть не все.

³⁰ РГВА. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 142.

³¹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 214. Л. 129; Ф. 9. Оп. 29. Д. 268. Л. 133.

³² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12, 11.

³³ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 67.

³⁴ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 471.

³⁵ Цит. по: Свирин М.Н. Указ. соч. С. 108.

³⁶ Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 345.

³⁷ РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 378.

³⁸ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 495.

³⁹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 197–198.

⁴⁰ Там же. Л. 197.

⁴¹ Там же. Д. 1560. Л. 147.

⁴² Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 13. Л. 133.

⁴³ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 72; Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11.

⁴⁴ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 151.

⁴⁵ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11.

⁴⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 152.

⁴⁷ Цит. по: Парсаданова В.С. Польша, Германия и СССР между 23 августа и 28 сентября 1939 года // Вопросы истории. 1997. № 7. С. 29.

⁴⁸ Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 345.

⁴⁹ Степанов А. Указ. соч. С. 13.

⁵⁰ Правда, из воспоминаний командовавшего тогда 60-й дивизией А. Эплера можно заключить, что, по крайней мере, около 50 из этих 200 красноармейцев, взятых 29 сентября под Яблонью, сдались по идейным соображениям: по Эплеру, они попросили зачислить их в ряды польских войск и сражались в этих рядах «до конца, являясь верными и преданными товарищами» (Цит. по: Бешанов В. Указ. соч. С. 196). Но, может быть, присоединиться к полякам они решили, лишь узнав, что 60-я дивизия собирается идти бить немцев, а сдаться им пришлось все-таки из-за неумения воевать?

⁵¹ РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 53.

⁵² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 47.

⁵³ Там же. Л. 94.