Онлайн библиотека PLAM.RU


«Ворошиловское наступление» Грендаля

С началом февраля все советские войска, сосредоточенные на Карельском перешейке, были готовы начать наступление, чтобы раз и навсегда покончить с упорно обороняющимися на линии Маннергейма войсками противника. На всем протяжении Северо-Западного фронта орудия стояли практически колесо к колесу. Танковые части были собраны в мощный бронированный кулак, способный смести все живое на своем пути. Пехота, наводнившая прифронтовую полосу, ждала приказа о начале решающей атаки. За плечами красноармейцев была немилосердная боевая учеба, во время которой они на морозе, достигавшем в середине января минус 25–30 градусов по Цельсию, тренировались блокировать финские ДОТы. К концу января в части стали поступать установленные на лыжах броневые щитки, называемые самими бойцами «личным бронетанком». Первые тренировки действий штурмовых групп с этими щитками показали, что, несмотря на определенную защиту солдат, которую они обеспечивали, передвигаться по глубокому снегу, толкая вперед сорокакилограммовую конструкцию, было очень нелегко. Красноармейцы быстро уставали, замедляли темп атаки и тем самым подставляли себя под удар теоретического противника.

В соответствии с постулатами военной теории началу генерального наступления должна предшествовать определенная подготовка. В первые дни месяца около восьмидесяти советских бомбардировщиков нанесли массированный налет на финские позиции, превратив и без того изуродованный ландшафт Теренттиля и Кирвесмяки в картину, напоминающую поверхность Луны. Через пару дней в тыл финских войск в район Пюхяярви, что в километрах тридцати от передовой, была заброшена разведывательная группа из дюжины бойцов 201-й парашютной бригады, которую тут же засекли финны. Приземлившиеся парашютисты даже не успели оторваться от преследователей на значительное расстояние. Финны окружили их и после короткого боя уничтожили все двенадцать человек. Обыскивая тела, финские солдаты удивились некомпетентности или глупости советского командования, выславшего сюда эту диверсионную группу. Район Пюхяярви был наводнен тыловыми службами, и остаться незамеченным там не представлялось возможным. По некоторым сведениям, эта группа под командованием младшего лейтенанта Богданова должна была обеспечить высадку подразделений 201-й воздушно-десантной бригады. Группа потерпела неудачу — и десантирование в тыл финских войск не было осуществлено.

После всех этих событий на фронте на несколько дней наступила зловещая тишина, предвещавшая как оборонявшимся, так и готовым к атаке войскам ничего иного, кроме предзнаменования новой бури, сулящей смерть.

3 февраля 1940 года, когда первые, пока еще разведывательные атаки советских полков уже начались практически по всей линии Маннергейма, командующие 7-й и 13-й армиями были вызваны в Москву на военный совет под председательством Сталина. Целью этого совещания было определение тактических и стратегических задач армий в период решительного штурма на Карельском перешейке, которое впоследствии советская пропаганда назвала «Ворошиловским наступлением», хотя сам Климент Ефремович, народный комиссар обороны СССР, имел ко всем этим событиям косвенное отношение. По воспоминаниям присутствовавшего на этом совете Мерецкова, только к этому времени, то есть к началу февраля, Ставка стала в общих чертах представлять себе, чем является линия Маннергейма. Два месяца кровопролитных попыток штурма не пропали даром — на карте четко обрисовывались почти все слабые и сильные места финской оборонительной линии. В числе присутствовавших на том сборе был и Грендаль, получивший задачу в очередной раз попытаться сломить сопротивление армии Финляндии на Тайпале. Впрочем, слово «попытаться» ни Сталиным, ни Тимошенко произнесено не было. Дата была назначена. 11 февраля — генеральное наступление.

Из воюющих подразделений в тыл стали отправлять военнослужащих старших возрастов, чтобы заменить их молодыми и крепкими красноармейцами из вспомогательных частей. На фронт направлялись все новые и новые сформированные отряды. Правда, народная молва, распространявшаяся всегда лучше и быстрее телеграфа и официальных сводок, уже по всей стране довольно точно обрисовала положение дел на подступах к линии Маннергейма. Поэтому и отдача у призванных в ряды РККА была соответствующая. После проверки одной из прибывших из Белоруссии в качестве пополнения дивизии, 8-й стрелковой, Грендаль пришел в ужас. Выполнять указания Ставки с такими солдатами означало подписывать в первую очередь им, а как следствие, возможно, и себе смертный приговор. Призрак неудачи 4-й дивизии, оставившей половину своего личного состава на декабрьском льду Суванто-ярви, вновь замаячил перед ним. Доклад командарма в Ставку о моральном состоянии 8-й дивизии убедительно показывал, что победы с такими пополнением добиться нельзя: «Командир 9-й роты мл. лейтенант Жданович перед выходом роты из Ленинграда напился пьяным, ушел из роты, в силу чего рота отправилась без него. В начале роту повел выделенный начальником штаба батальона комвзвода Шанько, но он также вскоре из роты сбежал. Таким образом, рота пошла без средних командиров и в значительной степени этим объясняется то обстоятельство, что из 9-й роты к месту сосредоточения не прибыло 50 человек, а в 8-й роте — 42 человека.

В частях дивизии имеется ряд случаев антисоветских высказываний со стороны отдельных военнослужащих и нарушений воинской дисциплины, но должных мер к пресечению этого со стороны комиссара дивизии принято не было. Военком дивизии полковой комиссар Бурилин проявляет исключительное спокойствие и инертность.

В дивизии перед выходом на марш командным составом и политаппаратом не были выполнены такие элементарные правила, как подгонка полученных валенок. В связи с этим есть факты, когда красноармейцы носят валенки без портянок, одевая их на босую ногу. А это привело к потертости ног и к отставанию бойцов на марше»[59].

Никто не хотел идти на бойню. Никто не хотел расставаться с жизнью во имя непонятных и противоречивых целей.

Но все эти проблемы решались. Созданный Сталиным за годы советской власти аппарат умел расправляться с несогласными сынами своего народа. Проблема посерьезнее оставалась за линией колючей проволоки, по ту сторону фронта — финнов пропагандой и расстрелами не возьмешь. Поэтому подготовительная работа на передовой продолжалась полным ходом.

Кстати, пропагандистскую обработку финнов политуправление 13-й армии вело почти всю войну. Вперемежку с бомбардировками и обстрелами время от времени советские самолеты сбрасывали над траншеями врага кучи листовок, предлагающих им предать анафеме «клику Маннергейма — Таннера» и присоединиться к «Народно-освободительной армии Отто Куусинена», дабы вместе с ней строить новую Финляндию, «свободную от гнета помещиков и капиталистов».

В ближайших к фронту тыловых зонах советских войск, т. е. прямо у реки в Коуккуниеми, и на противоположном берегу озера Суванто, и на холмах Неосаари, словом, не в одном и не в двух местах, были установлены передвижные громкоговорящие установки. Их репродукторы дублировали изложенные в листовках призывы к защитникам Теренттиля и Кирвесмяки. «Стреляйте в офицеров и переходите на сторону Красной армии!» — доносилось на приличном финском языке.

Помимо всей этой «музыки», короткое затишье на окаймленном Тайпалеен-йоки выступе нарушали лишь редкие огненные всполохи отдельных орудий да спорадические перестрелки дозоров, к которым добавлялось не прекращающееся гудение моторов советских самолетов-разведчиков, находящихся в воздухе целыми днями.

Результаты действий советской фронтовой разведки финны обнаружили случайно: у взятого после рейда пленного красноармейца обнаружилась карта, на которой расположение их командного пункта было показано на удивление точно. Это был дурной знак. Исчерпывающие знания противника никогда не сулят ничего хорошего.

Дурное предчувствие надвигающегося грандиозного штурма начало охватывать всех военнослужащих финской армии. Пользуясь личным знакомством с командующим финским III Армейским корпусом, эпатажный французский генерал Абель Клемент-Гранкур в начале февраля 1940 года посетил передовую на Тайпале. После возвращения из своей «фронтовой экскурсии» он сказал генералу Хейнриксу: «Я редко наблюдал, если вообще такое случаюсь в моей жизни, такую неприкрытую форму схватки силы воли с физическими невзгодами. Не хочется верить, что этот бой сможет закончиться поражением. Однако войска сражаются без передышки…» Он задумался и повторил как бы себе самому: «без передышки, без передышки…»[60]

6 февраля 1940 года, после двух дней пути, на железнодорожную станцию Рауту прибыл короткий поезд, представляющий собой 11-ю отдельную батарею Краснознаменного Балтийского флота. Еще через пять дней платформы состава были направлены в район деревни Мякря, где уже были подготовлены так называемые рельсовые «усы» для стрельбы двух мощных 356-мм орудий по разным направлениям. Основными целями этой железнодорожной батареи были назначены финские узлы обороны в Кивиниеми, Саккола и Тайпале. Выстрелы этих пушек, пожалуй самых мощных на этом участке фронта, должны были стать внушительной поддержкой наступления 3-го стрелкового корпуса РККА на восточном участке Карельского перешейка.

И гром грянул.

Оглушающие раскаты советских батарей по всему фронту Тайпале утром 8 февраля возвестили о подготовке к генеральному наступлению, немного позже названного самими финнами «адской неделей». Батальоны 142, 49 и 150-й дивизий начали штурм, невзирая на то, что погодные условия становились все суровей и суровей. Начиная с первого дня атаки немного поднявшаяся в конце января температура воздуха снова стала стремительно падать, опять достигая по ночам -30 °C. И если на земле мороз являлся существенным фактором, снижающим боеспособность воюющих войск, то в воздухе безоблачная погода становилась преимуществом. «Сталинские соколы», пользуясь условиями ясного неба, совершали вылет за вылетом.

Как и в период январских проб, теперь основной удар сил был нанесен в стык финских укрепрайонов — по 1-й и 2-й позициям в Теренттиля, расположенным у истока ручья Мустаоя. В течение всего дня финские позиции непрерывно подвергались бомбардировкам с воздуха. Малочисленная финская артиллерия и скромные возможности сил ПВО не могли ничего им противопоставить, поэтому даже легкие истребители РККА штурмовали финские огневые позиции, расстреливая из пулеметов наземные цели. После изматывающих налетов и артобстрелов советская пехота 222-го стрелкового полка яростным и стремительным броском достигла окопов противника, наконец-то сумев обратить в свое преимущество овраг Мустаоя. Пригодилась работа саперов, трудившихся ночами в течение полумесяца над сооружением штурмовых окопов. Помимо самих траншей, за полторы недели адской ручной работы саперы вырыли минную галерею к ДОТу № 5, дерево-земляному укреплению в центре финской третьей опорной позиции в Теренттиля. К концу работы глубина залегания тоннеля составляла три метра, а в конце подкопа для подрыва вражеских позиций было подготовлено 759 килограммов тротила. Взрыв по неизвестным причинам отменялся несколько раз, но за день до начала советского наступления он был все-таки осуществлен. Оглушительный подрыв, подобно извержению вулкана, поднял в небо мощный фонтан земли, оставив после себя воронку диаметром восемнадцать метров и глубиной два с половиной метра.

Сократив до минимума дистанцию атаки, красноармейцы не оставили никаких шансов финским солдатам вызвать подкрепление.

ДОТ № 7 на высоте 13,2 был взят.

Сосед 222-го полка слева, 469-й полк, одновременно с этим захватил район первой позиции неприятеля в месте, где ручей Мустаоя вытекает из болота Теренттилянсуо. Этот район по советской классификации значился как высота «Конь» с ДОТом № 111.

Опыт предыдущих боев не пропал. Теперь чуть ли не каждое отделение имело на вооружении ручной пулемет и самозарядные винтовки. Наличие большого количества скорострельного оружия, защищенного белыми бронещитками, вызвало у финнов шок, близкий тому, который испытает через три года вермахт, обнаружив у русских непонятно откуда взявшуюся мощную артиллерию. Конечно, установленная на лыжи индивидуальная броневая защита не давала гарантию полной безопасности укрывающегося за ней стрелка. Более того, атаковать с таким щитком было невозможно — солдаты уставали и выдыхались уже на первых нескольких метрах ползанья по снегу с толканием тяжелого щитка перед собой, и об этом было указано в отчетах после проведения боевых тренировок. Но наличие большого количества таких средств защиты, выставленных на бруствер в сторону противника, позволяло осуществить массивный обстрел окопов неприятеля из стрелкового оружия. Прикрывающие огнем своих атакующих сослуживцев красноармейцы в буквальном смысле не давали возможности высунуться из окопов ни одному финну. Кроме стрельбы из винтовок, важным фактором нейтрализации противника был артиллерийский огонь прямой наводкой. Взвод противотанковых орудий, руководимый получившим впоследствии Звезду героя лейтенантом Константином Кораблевым, почти в упор стрелял из «сорокопяток» по финским огневым точкам, обеспечивая продвижение своих сослуживцев.

Впервые за почти полтора месяца советским солдатам удалось вклиниться в расположение основной оборонительной полосы противника. Причем сделано это было так удачно, что составлявшие единое целое укрепрайоны Теренттиля и Кирвесмяки были разорваны надвое. За оставленными финнами позициями начиналось болото Теренттилянсуо и, чтобы исключить возможность контратаки, командиры советских рот первым делом выставили вооруженное «максимами» боевое охранение по краю болота. Привалившиеся к брустверу занятого окопа красноармейцы активно использовали винтовочные гранатометы Дьяконова — прообраз современного подствольного гранатомета. Их действия позволяли создать у противника иллюзию, что по полю прицельно стреляет по крайней мере рота минометного батальона. Возможность внезапного контрудара у финнов со стороны болота отсутствовала, потому что плоское голое пространство просматривалось со стороны занятых красноармейцами траншей на километр. Это облегчало задачу закрепления на новых позициях подразделениям 222-го полка, который за эту операцию оставил на поле двадцать два убитых и семьдесят три раненых бойца, а потом, в процессе обороны захваченных траншей, потерял еще около восьмидесяти воинов убитыми и ранеными.

В штабе 7-й пехотной дивизии еще не расценивали обстановку как серьезную. Переход из рук в руки одной-двух опорных позиций происходил почти с самого начала войны, и для полковника Вихма оставались причины для осторожного оптимизма. Прорыв позволил русским продвинуться всего на полкилометра, и находящимся в финских окопах красноармейцам некуда было деваться дальше — прямо перед ними простиралось заснеженное и перегороженное колючкой болото, к востоку от них, ощетинившись стволами пулеметов, оборонялась «тройка», а с запада до самой пятой позиции Кирвесмяки их разделял луг Суониттют, наступать по которому было равносильно самоубийству. Главное было не дать противнику опомниться и мгновенным контрударом с двух сторон, как это всегда получалось, сбросить его назад в овраг ручья Мустаоя.

Но на этот раз успех финнам не способствовал.

Сначала был послан взвод, затем рота, затем две роты. Но отправленным подразделениям не удавалось даже подползти к утерянным окопам. Ударив с востока, со стороны остававшейся в их руках третьей позиции, финские солдаты 23-го полка подполковника Лаурила напрочь завязли в позиционной перестрелке с двумя ротами 222-го полка РККА. Одновременно с этим с запада, по болоту Теренттилянсуо, к 1-й позиции пытались добраться две роты из батальона майора Лиеска. Они атаковали позиции 469-го стрелкового полка, который также отбил контратаку.

Надо сказать, что само по себе болото не представляло абсолютно ровной поверхности. Еще в мирные времена несколькими поколениями жителей близлежащих деревень были проведены мелиоративные работы, чтобы сделать болото пригодным для заготовки сена на зиму, да и вообще, чтобы сделать его проходимым. Год за годом, метр за метром болото пересекли канавы — одна главная, зигзагом проходящая по всей его территории, и несколько второстепенных, поперечных. Эти канавы сохранились в своем первозданном виде и поныне, рассекая на несколько частей болото Тетеревиное, как его сейчас именуют на топографических картах. Кроме них, с началом войны болото еще пересекли несколько рядов проволочных заграждений, которыми финские подразделения пытались обезопаситься в случае прорыва противника. Теперь этот прорыв стал свершившимся фактом, и единственной возможностью для них добраться до истока Мустаоя, являющегося как раз продолжением главной мелиоративной канавы, и было использование этих неглубоких траншей.

После того как подчиненные майора Лиеска проползли по канаве около двух километров, их движение было замечено советским боевым охранением, которое мигом подняло по тревоге пулеметчиков, начавших огнем прочесывать болото. Застигнутые на середине открытого пространства, финские солдаты увидели, как перед ними почти без пропусков снег стал вздыматься фонтанчиками от прицельной стрельбы противника. Отход назад был невозможен из-за действий орудий и минометов, квадрат за квадратом перемалывавших поверхность болота. Плотность огня была такой сильной, что они, лежа в траншее и в воронках, пытались руками, лопатками и своими ножами «пуукко» углубиться в ненадежную болотную почву, не имея возможности поднять голову и хотя бы как-то оглядеться в поисках пути к отступлению. Мороз крепчал, опустившись к ночи до -30 градусов, и когда на следующий день им все-таки удалось вырваться к спасительному лесу на северной оконечности Теренттилянсуо, половину потерь составляли бойцы с обморожениями разной степени тяжести. Пребывание в течение почти суток на холоде без движения стоило многим отмороженных рук и ног, включая одного из командиров батальона 23-го пехотного полка.

Черные от усталости, холода и голода, они жадно набрасывались на горячую пищу и затем как подкошенные падали на лежаки в блиндажах, мгновенно погружаясь в тяжелый сон. В коротких разговорах все чаще звучало новое имя, присвоенное болоту — Сурмансуо, Гиблое болото. Таковым оно и осталось до конца войны.

А в штабах батальонов 222-го и 469-го полков Красной армии уже праздновали первую существенную победу, хотя личный состав этих подразделений еще вовсю огрызался огнем на контратаки противника, упрямо не желавшего смириться с потерянными позициями. К исходу боя к отвоеванным траншеям были перетащены противотанковые орудия, которые прямой наводкой палили по неглубоким финским канавам на болоте.

Одновременно с событиями в Теренттиля атаке подверглись и позиции финнов в Кирвесмяки, но после кровопролитной схватки атакующие войска откатились на старые позиции, оставив на поле боя два сгоревших танка. Вклинившись левее оврага Мустаоя в оборону противника, 150-я дивизия на следующий день еще раз попыталась выровнять линию фронта ударом по Кирвесмяки. Схема осталась прежней. С утра бомбардировочная авиация прочесала финские позиции и ближайшие тыловые подступы к ним. Затем советская артиллерия два часа перепахивала позиции противника, обрушивая окопы, разнося в щепки блиндажи и снося оставшиеся кое-где черные обрубленные стволы деревьев. К полудню красноармейцы с криками «ура» кинулись в наступление. Бой продолжался два часа, но выбить финнов опять не удалось.

Тем не менее две позиции в Теренттиля финскими войсками были утеряны безвозвратно. По сути дела, здесь подразделения 13-й армии командарма Грендаля первыми сломили финскую оборонительную линию, пересекшую Карельский перешеек от Финского залива до Ладожского озера. Именно здесь, в цепи опорных узлов обороны финнов, наметилась брешь, через которую могли хлынуть накопленные силы Северо-Западного фронта, обладай его командиры большими навыками боевого мастерства и тактики. Через пару дней произошедшие в Теренттиля события с точностью повторились на выборгском направлении — у Суммы, где бойцы 123-й стрелковой дивизии также вклинились в финскую оборону, захватив огромный ДОТ № 006. Но они были вторыми, и огласку это событие получило лишь потому, что там прорыв сумели реализовать, пусть и с неизмеримо большими потерями, и вынудить Маннергейма принять решение об общем отступлении на так называемые промежуточные позиции.

Но это все произойдет позже. А пока на стол к командующему III корпусом Эрику Хейнриксу легло донесение, что 1-й и 2-й опорные позиции у деревни Теренттиля захвачены противником и возвратить их назад не представляется возможным. На смену им для противодействия входящим во вкус успеха советским ротам были оборудованы новые узлы обороны, получившие те же номера, что и оставленные. Надо сказать, что, оборудуя новые позиции, финские офицеры просто докладывали начальству об их «переносе», поэтому номера, которые были присвоены опорным пунктам в начале войны, сохранились до самого ее окончания. Правда, когда о них заходила речь, опорными позициями их все чаще называли с легкой примесью мрачной иронии. Ни бетонных казематов, ни пулеметных ДЗОТов, ни блиндажей для укрытия солдат здесь не было вообще. Месиво из воронок, изуродовавших когда-то ровное болото и прямую, без спасительных изгибов мелиоративную канаву всего в метр глубиной, в которой на полусогнутых ногах сидел гарнизон опорного пункта, боевой позицией можно было назвать с большой натяжкой. «Гиблое» Сурмансуо начало прием своих жертв в значительном количестве теперь и с финской стороны.

День 11 февраля 1940 года, вошедший в историю как день прорыва линии Маннергейма, начался в районе Тайпале с артиллерийского обстрела и бомбардировки с воздуха, сравнимого с библейским Армагеддоном. Только за один этот день артиллерия РККА, расположенная по лощинам и оврагам вдоль передовой линии фронта, выпустила около пятидесяти тысяч снарядов. Роты Красной армии, пытающиеся сломить сопротивление финнов, вновь и вновь поднимались в атаку. Батальоны то и дело отправлялись в тыл для переформирования и пополнения. Вся долина от Суванто-ярви до Ладоги заполнилась одним, сметающим все на своем пути, вихрем смерти. Пытаясь первым прорвать финские позиции, Грендаль даже в мелочах попытался обойти своего «конкурента» Мерецкова. Если последний назначил начало атаки на 12 часов дня, то Грендаль — на 11.50, и если Мерецков приказал артиллерийским частям громить противника в течение 2 часов 20 минут, то на участке фронта 13-й армии земля на финских позициях вздыбливалась в воздух в течение трех часов.

После таких мощных обстрелов, как обычно, на финских позициях оставалась горстка полуослепших и оглохших солдат, многие из которых были ранены и сопротивление которых красноармейцам удавалось сравнительно легко преодолеть. Затем, с наступлением сумерек, под прикрытием темноты финны бесшумно подкрадывались к потерянной позиции и выбивали оттуда советских солдат. После каждой такой контратаки боеспособных солдат у финнов становилось все меньше и меньше, и если Красная армия постоянно пополнялись свежими силами, то у финнов резерва не было. К середине февраля в их подразделениях все же начало появляться пополнение — молодые лица призванных из резерва парней резко выделялись на фоне тех, кто уже два месяца был в этом аду, даже если ветеран и был всего-то на пару лет старше новобранца. И ползли уже слухи о долгожданной помощи, о свежей дивизии, которая сформирована в Пюхяярви и скоро прибудет на Тайпале сменить выдохшихся солдат.

В полумраке блиндажа кто-либо из прибывших из госпиталя ветеранов рассказывал о пополнении, которое уже разгружалось на станции Саккола и вроде бы уже направляется к ним: «Они все в белом. Белые комбинезоны, белые пулеметы, даже у лошадей белые попоны. Как фарфор. „Фарфоровая дивизия…“» Откуда-то из темного угла землянки рассказчика прерывал раздраженный обилием слухов сонный голос: «Если это так, то пока они сюда прибудут, „рюсся“ нас всех перебьет. Не думаю, что от них будет много толку. Здесь всего за один день их белые одежды перепачкаются землей и кровью…»

А в то время, как на западе Карельского перешейка советским войскам удалось взломать оборону финнов в районе Сумма-Ляхде, на Тайпале значительных успехов не наблюдалось. 123-я и другие дивизии РККА уже докладывали о взятии ДОТа № 006, или «Поппиуса», как его называл их противник, о захвате высоты 65,5. После многочисленных проверок и уточнений о достоверности информации в штаб Северо-Западного фронта полетели донесения об отступлении финнов по крайней мере на несколько километров от линии, об которую в течение двух месяцев разбивались волна за волной советские атаки.

А здесь, на востоке Перешейка, части Красной армии, казалось бы успешно начавшие генеральное наступление по всему своему участку фронта и достигшие определенных успехов раньше своих коллег на выборгском направлении, потерпели неудачу, затормозили наступление, а вдобавок еще и потеряли позиции, отбитые у противника ценой большой крови в районе Кирвесмяки.

Дело было так. На следующий день после того, как первые красноармейцы 222-го полка спрыгнули в ходы сообщений 1-й и 2-й опорных позиций Теренттиля, пехотинцы из 756-го полка 150-й дивизии, прикрываясь склоном противотанкового рва, подтянулись к бугру на лугу Суонийтют и захватили 5-ю позицию, обозначенную на советских картах как «высота „Репа“ с ДОТом № 102». Большинство солдат из ее гарнизона не успело встретить их огнем из-за того, что во время артиллерийского налета они скрылись в убежище на соседней «четверке», до которой было около трети километра. В этот момент позиции занимали бойцы финского 6-го отдельного батальона, «карелы» или «псы Саарелайнена», которые уже неделю находились на передовой. В течение короткого боя, перед тем как оставить окопы и отступить, батальон лишился свыше пятидесяти человек убитыми, побив свой мрачный «рекорд» по числу погибших в сражении за Келья в декабре 1939 года.

Одновременно с этим мощный удар обрушился на 1-ю позицию, у берега Суванто-ярви. Артиллерийский налет и последовавший за ним штурм советских блокировочных групп был такой силы, что на этой позиции ни один финн не успел отступить. Это был первый и, пожалуй, единственный случай за всю историю войны на Тайпале, когда ни одного боеспособного защитника в окопах не осталось — только убитые и раненые. Окрашенные под цвет зимы бронещитки, которыми прикрывалась атакующая советская пехота, сыграли немаловажную роль при штурме, позволив ей намного ближе подползти и блокировать ДОТ № 108, бывший ключом всей обороны этого опорного пункта. Красноармейцам удалось преодолеть неглубокую безлесую лощину с оврагом, разделяющую противоборствующие стороны. Когда большинство бойцов из блокировочной группы оказалось в «мертвой зоне» противоположного склона, куда не могли попасть финские пули, ворваться во вражескую систему траншей оставалось делом техники. Это были бойцы взвода младшего лейтенанта Айрапетяна.

Обе утерянные позиции — одна на крайнем правом и вторая на левом фланге Кирвесмяки — создавали для финнов угрозу охвата всего укрепрайона. И контратака началась в этот же день.

Сначала взялись за «единицу». Горя желанием как можно быстрее покончить с неприятным инцидентом, командир финского 1-го батальона 21-го полка выслал туда штурмовую группу без предварительной артиллерийской подготовки. Группа откатилась назад, таща на себе убитых и раненых, включая своего командира. Почти сразу же была выслана еще одна группа, которая возвратилась с тем же результатом.

К ночи началась вьюга, и после того как финские минометы выпустили около трехсот мин на занимаемый русскими пехотинцами участок шириной сто пятьдесят метров, сопротивление группы Айрапетяна было сломлено. Плотный огонь вражеской артиллерии и начавшаяся метель не позволили красноармейцам подтянуть подкрепление и боеприпасы, и когда в бой пошла пехота противника, оставшимся в живых нечем было обороняться. Айрапетян дал приказ отступать, сам оставшись прикрывать отход своих подчиненных. Финны обложили сопротивляющихся с трех сторон, и лишенные боеприпасов солдаты гибли под пулями врага даже не имея возможности подороже продать свою жизнь. В этом бою батальон потерял двести человек, т. е. большинство из тех, кто еще утром полз по склону у деревни Кирвесмяки. По прошествии всего нескольких часов все, что осталось от целого батальона живых людей, представляло собой перемолотую кровавую массу, заполнившую собой окопы и близлежащие воронки. Войлочная обувь отбивших свою позицию финнов быстро приобрела розовый оттенок.

Сам же младший лейтенант Григорий Айрапетян до последнего момента оставался в занятой траншее, держа противника на расстоянии, тем самым обеспечивая отход взвода. Когда кончились гранаты, он, будучи раненным в грудь, смог доползти до своих позиций, отстреливаясь из револьвера. К счастью, почти невидимое в условиях ночной снежной мглы обессиленное тело заметили и затащили в свои окопы. В госпитале лейтенанта положили в палату безнадежных, но, к удивлению врачей, он выкарабкался из лап смерти и стал поправляться. После окончания войны за этот бой он был награжден Звездой героя.

На всех остальных участках передовой линии Маннергейма успех идущим на штурм советским батальонам не сопутствовал. В тот же день 11 февраля финны пресекли еще несколько попыток взять в лоб 4-ю и 5-ю позиции в Теренттиля. Действовавшие по декабрьскому сценарию роты красноармейцев не успевали пересечь поле у «леса Пярсинена» и у «Народной школы» и залегали под огнем стрелкового оружия неприятеля. Порой достаточно было одного пулемета, чтобы остановить и отбросить назад группу из нескольких десятков человек, как это было на «четверке»: приданные батальону Карла Лагерлефа пулеметчики, увидев десятки стремительно приближающихся к ним людей в белых маскхалатах, схватили свое вооружение и бросились наутек. Единственный не испугавшийся и оставшийся в окопах финский солдат со своим скорострельным вооружением спас все положение — штурмующие были рассеяны.

Отступления, переформирования и новые атаки на позиции противника не только не останавливали напора, но, наоборот, повышали интенсивность сражения. Неудачи на восточном фланге с лихвой компенсировались на западном, потом опять на восточном, затем все повторялось по новой.

После того как в Кирвесмяки была отбита обратно 1-я позиция, финны атаковали «пятерку», ударив по ней из остатков леса, в трехстах метрах по направлению к Суванто. Как и в случае с «единицей», пятая позиция была взята через пару дней только со второй попытки. Первая же попытка окончились неудачей опять-таки из-за спешки и отсутствия минометной поддержки. В конце концов минометы и автоматы «Суоми» сделали свое дело, и 14 февраля командир 9-й роты Неминен выстрелил из ракетницы, подав своим сигнал: «пятерка в наших руках».

Но в руках финнов позиция оставалась недолго.

На следующий же день большинство финских солдат, засевших в осыпавшихся траншеях на выступающем холме, были погребены под разрывами советской артиллерии или полегли под огненными всполохами пулеметов Дегтярева. Пятая опорная позиция опять перешла в руки батальона теперь уже 469-го полка, сменившего изрядно потрепанный предыдущими боями 674-й полк 150-й стрелковой. Очередная сотня красноармейцев капитана Василенко, снабженная автоматическим оружием и гранатами, вновь отбивала контратаки противника. Все та же финская 9-я рота несколько раз вставала в контратаку за овладение этой болотной возвышенностью и снова и снова теряла солдат и офицеров. В первой атаке ведущий своих бойцов в бой капитан Неминен получил ранение и был отправлен в тыл. На его место встал лейтенант Хоканен, но и его через мгновение настигла пуля. Следующий офицер, устным приказом в суматохе боя назначенный командовать 9-й ротой, также довольно скоро получил тяжелое ранение. С приходом четвертого командира атаки решили прекратить. Пятая позиция в Кирвесмяки окончательно перекочевала за линию фронта на советскую сторону, позволив красным командирам доложить командованию, что ДОТы № 102 и 141 захвачены. Бугор на лугу Суонийтют ощетинился стволами в противоположную сторону. В качестве дополнительного оборонительного средства перед позицией был выставлен танк Т-26, грозно вращающий башней в направлении возможной контратаки противника.

Вместо безвозвратно утерянного опорного пункта в ста метрах к северо-западу финны оборудовали новый оборонительный рубеж. Вырытая прямо в болотной земле позиция получила название «промежуточной» или по-фински «Вяли». Впрочем, иногда она еще называлась «Таппара», по имени убежища для солдат, расположенного прямо за ней.

Всего за несколько дней кровавой мясорубки, превращающей в бренные останки целые подразделения с обеих сторон, физическая выносливость солдат отступила на второй план. Когда, подобно немилосердной лотерее, смерть постоянно витает над окопами, час за часом, день за днем выдергивая из рядов то одного, то другого, а то и целые группы людей, единственной преградой для помешательства оставалась выносливость моральная, не позволявшая принимать потерю однополчанина близко к сердцу По сути дела, в этих окопах из перемолотого снега и земли мертвые не сильно и отличались-то от живых. Обилие тел убитых солдат и финны и русские приучились использовать как дополнительную защиту от пуль — уложенный на бруствер застывший на тридцатиградусном морозе труп по своей крепости был сравним с броней. При всей дикости этого способа фортификации с сегодняшней позиции, осуждать их не то что не этично, но скорее всего и бесполезно. В момент, когда жизнь висит на волоске и страх застилает все остальные чувства, моральные соображения (даже если отбросить некую преднамеренность в связи с тем, что тела принадлежали к армии противника) уступают место обычному прагматизму. Ведь мертвому уже ничем не поможешь, ему все равно где лежать, а своим телом он сможет защитить от пуль еще живого.

Обилие покойников нередко вызывало ошибки в определении, кто в этом холодном аду живой, а кто отправился к праотцам. Командир одного из финских батальонов, капитан Полон, подчиненные которого в этот момент занимали окопы 3-й опорной позиции в Теренттиля, лично выходил ночью проверять часовых и всегда перекидывался несколькими фразами с каждым солдатом, встречающимся ему на пути по мере его обхода. Проходя мимо приставленного кем-то к брустверу лицом в поле замерзшего тела красноармейца, он не различил в темноте разницы между живым и мертвым, и с вопросом «Как дела?» похлопал его по плечу. Не услышав ответа, он вполне серьезно произнес: «Вы, конечно же, молодец, что так внимательно ведете наблюдение. Тем не менее, я бы рекомендовал вам двигаться, чтобы не замерзнуть…»[61]

Через неделю после начала «генерального наступления» Грендаля все подступы к финским позициям в Теренттиля и Кирвесмяки были усеяны телами. Итог непрекращающихся штурмовых вылазок с 8 по 15 февраля получился неважным — потеряв пару тысяч человек, только в трех местах 3-му стрелковому корпусу, объединяющему 150-ю и 49-ю дивизии, удалось вклиниться в финскую оборону. Теперь надо было сделать передышку, потому что после такой жаркой схватки ни людей, ни техники не хватало. Обе дивизии срочно нуждались в пополнении. Ну а те, кто выжил, были готовы сделать все, чтобы не идти в бой, вплоть до самострелов и открытых отказов. За каждый день боев только один 222-й стрелковый полк терял около двадцати человек убитыми и сорока ранеными. Бесстрастная запись в журнале боевых действий от 15 февраля гласит: «Полк до укомплектования к наступательным действиям не способен, необходим отдых всему личному составу. Комсостав чрезвычайно нервно реагирует на распоряжения в обстановке, что отражается на боевой работе подразделений»[62].

«Первая адская неделя» завершилась. Впереди была вторая, но для противоборствующих сторон наступила передышка. Длиной в одни сутки.


Примечания:



5

РГВА. Ф. 34980, Оп. 12с, Дело № 389.



6

Отчет о боевой деятельности 90 К.С.Д. в период 30.11.39 г. — 13.3.40 года. Копия. Архив автора.



59

Тайны и уроки Зимней войны / Под ред. Золотарева В. А. СПб.: Полигон, 2000.



60

Geijer B. G. «Vinterkrigets Taipale». «Soderstrom & Co», Helingfors, 1955.



61

«Talvisota. Kronikka». «Gummerus», Jyvaskyla, 1997.



62

РГВА. Ф. 34980, Оп. 12c, Дело № 384.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.