• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В конце девятнадцатого века значительная часть научно­го сообщества склонялась к мысли, что человек современного типа существовал уже в глубокой древности – в эпоху плиоцена и миоцена, а может, и раньше.

Антрополог Фрэнк Спенсер (Frank Spencer) в 1984 году утверждал: «Обнаруживаемые костные останки древнего че­ловека убеждают, что границы существования человека с со­временным типом скелета значительно отодвигаются в глубь веков. Этот очевидный факт заставил многих исследователей изменить свои взгляды на эволюцию человека. Одним из та­ких отступников являлся Альфред Рассел Уоллес (1823—1913)». Уоллесу, как и Дарвину, принадлежит авторство тео­рии эволюционного развития путем естественного отбора.

Дарвин считал, тем не менее, сомнения Уоллеса худшей из всех возможных ересей. Но Спенсер отметил, что вызов, который Уоллес бросил теории эволюции, «несколько утратил свою силу, а также часть своих сторонников после того, как стали появляться новые данные о замечательном открытии ископаемых останков гоминида на острове Ява».

Обратимся теперь к истории вопроса, учитывая то, насколько ошеломля­ющей была информация об ископаемых останках яванского человека и каким образом она была использована для доказательства большей древности человека современного типа.

Если ехать по западному побережью острова Ява, то сразу за небольшой деревушкой Тринил дорога обрывается высоким берегом Соло Ривер. Здесь в качестве памятно­го знака установлен небольшой камень со стрелкой, указыва­ющей в сторону выкопанной в песке на противоположном бе­регу реки ямы. На камне вырезана надпись на немецком языке: «Р.е. 175 m ONO 1891/93», означающая, что в 1891—1893 годах в 175 метрах к северо-востоку от этого места был найден Pithecanthropus erectus.

Рис. 8.1. Верхняя часть черепной коробки питекантропа, найден­ная Эженом Дюбуа в 1891 году на острове Ява.

Эжен Дюбуа, открывший для научного мира Pithecanthropus erectus, родился в Эйсдене, Голландия, в 1858 году, за год до того, как Дарвин опубликовал свой знаменитый труд «Происхождение видов». Сын благочестивых католиков, он, тем не менее, был захвачен идеей эволюции, и особенно про­блемой происхождения человека.

Окончив Амстердамский университет по курсу медици­ны и естественной истории, в 1886 году Дюбуа становится пре­подавателем анатомии в Королевской средней школе. Но его настоящей любовью остается эволюция. Дюбуа знал, что оп­поненты Дарвина постоянно ссылались на почти полное от­сутствие ископаемых свидетельств в пользу эволюции чело­века. Он внимательно изучил основное и единственно доступное в то время свидетельство – неандертальские об­разцы. Большинству науч­ных авторитетов, в том числе и Томасу Хаксли, они каза­лись слишком близкими к скелету современного чело­века, чтобы считаться проме­жуточным звеном между ис­копаемыми обезьянами и человеком современного ти­па. Однако немецкий ученый Эрнст Хэкель (Ernst Haeckel) предсказывал, что кости представителя недостающего звена в конечном итоге будут обнаружены. Он даже заказал портрет существа, которого назвал Pithecanthropus (по-гречески pitheco– обезьяна, anthropus – человек). Под впечатлением изображения питекантропа Дюбуа решил когда-нибудь отыс­кать кости человека-обезьяны.

Исходя из предположения Дарвина, что предки современного человека должны были обитать «в каком-либо лесис­том месте с теплым климатом», Дюбуа надеялся отыскать ко­стные останки питекантропа в Африке или Восточной Индии. Путешествие в находившуюся в то время под голландским владычеством Восточную Индию представлялось более про­стой задачей, поэтому он и решил начать свои поиски именно там. Дюбуа обратился к правительству и частным лицам за финансовой помощью в организации научной экспедиции, но получил отказ. После этого он принял решение поехать на Суматру в качестве военного хирурга. И к удивлению своих дру­зей, которые усомнились, было, в его психическом здоровье, он бросает теплое местечко преподавателя колледжа и вместе с молодой женой в декабре 1887 года отплывает в Восточную Индию на паруснике «Princess Ата-Не».

В 1888 году Дюбуа оказался в расположении небольшого военного госпиталя в центральной части Суматры. В свобод­ное от работы время он исследовал за свой счет пещеры Сума­тры, обнаружив кости носорога и слона и зубы орангутана. Однако поиски останков человекообразных не увенчались ус­пехом.

После перенесенного в 1890 году приступа малярии Дю­буа оказался в резерве и был переведен с Суматры на Яву, где климат более сухой и здоровый. Он и его жена обосновались в Тулунгагунге, на юго-восточном побережье острова.

Рис. 8.2. Бедренная кость, найденная Эже­ном Дюбуа в Триниле, остров Ява. Дюбуа считал, что находка относится к Pithecanthropus erectus.

Во время сухого сезона 1891 года Дюбуа предпринял раскопки на берегу реки Соло Ривер (Solo River), в централь­ной части острова, неподалеку от деревни Тринил (Trinil). Привлеченные к раскопкам рабочие вынули из земли боль­шое количество костей различных животных. В сентябре им удалось обнаружить особенно интересный экземпляр – зуб примата, по всей вероятности третий верхний коренной справа, или зуб мудрости. Дюбуа, уве­ренный, что ему удалось наткнуться на останки вымер­шего гигантского шимпанзе, прика­зал рабочим скон­центрировать поиски именно в этом месте. В октябре они на­шли нечто по внешнему виду напоминающее панцирь черепахи. Но после того как Дюбуа исследовал находку более внимательно, выяснилось, что речь идет о верхней части че­репной коробки (рис. 8.1), окаменелой и имеющей цвет вулканического песка. Наиболее характерной чертой находки были мощные, выступающие вперед надбровные дуги, что привело Дюбуа к мысли, что найденный череп принадлежал обезьяне. Начало сезона дождей заставило прервать раскопки. В своем отчете, опубликованном в правительственном археологичес­ком бюллетене, Дюбуа не сделал даже предположения, что его находка принадлежит существу, которое было бы переходной формой от обезьяны к человеку. В августе 1892 года Дюбуа возвращается в Тринил и среди костей антилоп, носорогов, ги­ен, крокодилов, кабанов, тигров и вымерших слонов находит похожее на человеческое окаменелое бедро (бедренную кость). Эта бедренная кость (рис. 8.2) была найдена в 45 футах (13, 7 метра) от того места, где были обнаружены верхняя часть черепа и коренной зуб. Позднее в 10 футах (3 метра) от­туда был найден еще один коренной зуб. Дюбуа был уверен, что зубы, череп и бедренная кость принадлежали одному и тому же животному, которое он по-прежнему считал вымер­шим гигантским шимпанзе.

В 1963 году Ричард Каррингтон (Richard Carrington) на­писал в своей книге «A Million Years of Man» («Миллион лет человека»): «Сначала Дюбуа был склонен полагать, что верх­няя часть черепа и зубы, которые он нашел, принадлежали шимпанзе, хотя нет никаких данных, что эта обезьяна или ее предки когда-либо обитали в Азии. Поразмышляв над этим фактом и списавшись с великим Эрнстом Хэкелем, профессо­ром зоологии в Йенском (Jena) университете, Дюбуа пришел к заключению, что найденные им ископаемые останки принад­лежали существу, великолепно подходившему на роль „недостающего звена“». К сожалению, мы не располагаем перепи­ской, которую Дюбуа вел с Хэкелем. Но если все же удастся ее обнаружить, то это существенно обогатит наши познания об истории появления Pithecanthropus erectus. По всей вероятно­сти, оба ученых испытывали большой эмоциональный и ин­теллектуальный подъем от находки останков человека-обезь­яны. Узнав об открытии Дюбуа, Хэкель тут же послал ему телеграмму: «От того, кто питекантропа придумал, тому, кто его нашел!»

Дюбуа опубликовал полный отчет о своем открытии только в 1894 году. Он писал: «Pithecanthropus– это переход­ная форма, которая, в соответствии с теорией эволюционного развития, должна располагаться между человеком и антропо­идами». Следует иметь в виду, что, по мнению Дюбуа, «Pithecanthropus erectus сам претерпел эволюционные измене­ния от шимпанзе до антропоида переходного типа».

Но что еще, кроме влияния Хэкеля, привело Дюбуа к мысли, что найденные им образцы принадлежали существу являвшемуся переходной формой между ископаемыми обезь­янами и современным человеком? Дюбуа обнаружил, что че­реп питекантропа составляет 800—1000 кубических сан­тиметров. Объем черепа современных обезьян равен приблизительно 500 кубическим сантиметрам, а объем черепа современного человека – в среднем 1400 кубическим санти­метрам. Таким образом, найденная в Триниле черепная ко­робка располагается как раз между черепом обезьяны и современного человека. Для Дюбуа это означало эволюционную взаимосвязь. Однако, если следовать логике, размер мозга различных существ еще не дает основания делать вывод о том, что эволюция идет от меньшего к большему. Более того, в эпоху плейстоцена многие дошедшие до наших дней виды млекопитающих имели большие, чем сегодня, размеры. Таким образом, череп питекантропа вполне мог принадлежать не переходному типу антропоида, а обитавшему в среднем плей­стоцене гигантскому гиббону с большей, чем у современных гиббонов, черепной коробкой.

Однако сегодня антропологи по-прежнему описывают эволюционное развитие черепов гоминидов как имеющее с те­чением времени тенденцию к увеличению – от Australopithecus раннего плейстоцена (впервые найденного в 1924 году) до яванского человека (известного как Homo erectus) среднего плейстоцена и Homo sapiens sapiens позднего плейстоцена. Но логическая последовательность сохраняется, только если не принимать во внимание противоречащие ей другие ископае­мые останки. Например, череп из Кастенедоло, описанный в главе 7, более древний, чем череп яванского человека, но по своему объему он больше. В самом деле, по размерам и морфо­логии он удивительным образом походит на человеческий. И одного этого достаточно, чтобы свести на нет всю предлагае­мую эволюционную последовательность.

Дюбуа отмечал, что хотя некоторые черты тринильского черепа (например выступающие надбровные дуги) очень по­хожи на обезьяньи, бедренная кость была почти как у челове­ка. Это говорит в пользу того, что Pithecanthropus был сущест­вом прямоходящим, что и позволяет дать ему видовое определение – erectus. Тем не менее важно иметь в виду, что бедренная кость питекантропа была найдена на расстоянии целых 45 футов (13, 7 метра) от места обнаружения черепа, в слое, в котором также находилось множество костей других животных. Это обстоятельство ставит под сомнение справед­ливость утверждения, что бедренная кость и череп принадле­жали одному и тому же существу или даже существам одного и того же вида.

Когда отчеты Дюбуа достигли Европы, в научных кругах континента их встретили с большим вниманием. Хэкель, есте­ственно, был среди тех, кто с энтузиазмом утверждал, что Pithecanthropus является веским доказательством справед­ливости эволюционной теории в отношении человека. «От­крытие Эженом Дюбуа останков питекантропа, – подчерки­вал Хэкель, – коренным образом изменило ситуацию в вели­кой битве за правду. Оно предоставило костные останки человека-обезьяны, чье существование я теоретически пред­сказывал еще раньше. Для антропологии это открытие имеет значение даже большее, чем для физики – открытие рентгеновских лучей». В комментарии Хэкеля чувствуется тон поч­ти религиозного пророчества и его осуществления. Тем не ме­нее Хэкель однажды уже манипулировал физиологическими данными для поддержки теории эволюции. И ученый совет Йенского университета однажды уже признал его виновным в фальсификации рисунков эмбрионов различных животных для демонстрации его собственной точки зрения на происхождение видов.

В 1895 году Дюбуа решает вернуться в Европу для пред­ставления своего питекантропа с нетерпением его ожидавшей и, как ему казалось, благосклонной аудитории ученых. Вскоре после своего прибытия на Европейский континент он предста­вил свои образцы и выступил с докладом на Третьем между­народном конгрессе по зоологии, состоявшемся в голландском городе Лейдене. Хотя некоторые из присутствующих на съез­де ученых (в частности Хэкель) с энтузиазмом признали в на­ходке ископаемого человека-обезьяну, другие приняли его за простую обезьяну, а третьи вообще усомнились, что кости принадлежали одному и тому же существу.

Дюбуа демонстрировал свои драгоценные находки в Па­риже, Лондоне и Берлине. В декабре 1895 года специалисты со всего мира собрались на заседание в Берлинском обществе ан­тропологии, этнологии и древнейшей истории, для того чтобы вынести свое суждение по поводу образцов питекантропа, представленных Дюбуа. Президент общества д-р Вирхов (Virchow) председательствовать на встрече отказался. В раз­вернувшейся острой дискуссии швейцарский анатом Коллман (Kollman) утверждал, что существо, которому принадлежали найденные останки, обезьяна. Сам Вирхов заявил, что бедрен­ная кость – человеческая. Он также сказал следующее: «Череп имеет глубокий шов между нижним сводом и верхним краем глазных впадин. Такой шов встречается только у обезь­ян, но отнюдь не характерен для людей. Таким образом, череп должен был принадлежать обезьяне. На мой взгляд, это было животное, по-видимому гигантский гиббон. Что же касается бедренной кости, то к черепу она никакого отношения не име­ет». Это мнение резко отличалось от точки зрения Хэкеля и некоторых других ученых, считавших, что найденные Дюбуа на Яве костные фрагменты принадлежали настоящему пред­ку современного человека.

Для разрешения некоторых вопросов, связанных с костными фрагментами питекантропа и с историей его обнаружения, профессор зоологии Мюнхенского университета (Германия) Эмиль Селенка (Emil Selenka) тщательно подготовил экспедицию на Яву, но буквально пе­ред самым ее началом он скончался. Его жена, профессор Ленора Селенка (Lenore Selenka), заменяет мужа и в период между 1907—1908 годами руководит раскопками в Триниле, в которых было задействовано 75 человек. Целью раскопок бы­ла попытка найти другие фрагменты костных останков пите­кантропа. В общей сложности руководимая Ленорой Селенкой команда геологов и палеонтологов отправила в Европу 43 ящика с костными останками, но ни один из них не содержал ни одного нового фрагмента питекантропа. Тем не менее в ис­следуемом слое почвы экспедиция обнаружила следы присут­ствия человека – расщепленные кости животных, древесный уголь и фундаменты примитивных печей. Эти следы вынуди­ли Ленору Селенку заключить, что люди и Pithecanthropus erectus– современники. Таким образом, полученные данные для поддержки эволюционной интерпретации образцов Дю­буа использовать было невозможно.

Более того, в 1924 году профессор антропологии Йельского университета Джордж Грант Мак-Керди (George Grant MacCurdy) в своей книге «Human Origins» («Происхождение человека») написал: «Экспедиция Селенки 1907—1908 годов… обнаружила третий коренной зуб, который, по словам Валкофа (Walkoff), определенно принадлежал человеку. Причем он находился в более древних (плиоценовых) слоях, чем те, в ко­торых были раскопаны зубы питекантропа».

Между тем статус человека-обезьяны Дюбуа оставал­ся неопределенным. Изучая мнения по проблеме питекантропа, берлинский зоолог Вильгельм Дамес (Wilhelm Dames) сумел собрать относящиеся к этому вопросу высказывания ряда ученых. Трое из них утверждали, что Pithecanthropus– это обезьяна; пятеро высказались за то, что он был человеком; шестеро сказали, что это обезьяна-че­ловек; шестеро заявили, что он является недостающим эволю­ционным звеном; еще двое подчеркивали, что он является зве­ном между недостающим звеном и человеком.

Таким образом, если одни ученые продолжали сомневаться, то другие последовали примеру Хэкеля, объявив яванского человека великолепным доказательством справед­ливости учения Дарвина. Некоторые использовали яванского человека для опровержения утверждения о присутствии че­ловека в третичном периоде. Как мы узнали из Главы 5, У. Х. Холмс не принял во внимание найденные в третичных золотоносных песках Калифорнии каменные орудия труда, потому что «они делали человеческую расу по крайней мере в половину старше, чем Pithecanthropus erectus Дюбуа, а это могло бы означать, что человек развивался сам по себе с само­го начала».

В конце концов Дюбуа был совершенно разочарован не­определенным отношением научного сообщества к его Pithecanthropus erectus и вообще перестал демонстрировать свои образцы. Говорят даже, что какое-то время он держал их в подвале своего дома. Во всяком случае, они не выставлялись в течение двадцати пяти лет, то есть до 1932 года.

Несмотря на это, споры вокруг Pithecanthropus erectus не утихали. Директор Института палеонтологии человека в Париже Марселен Буль утверждал, вторя другим ученым, что слой, в котором якобы были найдены череп и бедренная кость питекантропа, содержал также многочисленные кост­ные останки рыб, рептилий и млекопитающих. Но почему, собственно, все должны верить, что череп и бедро когда-то принадлежали одному и тому же существу или даже одному и тому же виду? Как и Вирхов, Буль утверждал, что бедренная кость идентична человеческой, тогда как череп скорее всего принадлежал обезьяне, возможно гигантскому гиббону. В 1941 году директор Кайнозойской исследовательской лаборатории при Объединенном медицинском колледже Пекина д-р Ф. Вайденрайх (F. Weidenreich) заявил, что у него нет основа­ний считать череп и бедренную кость принадлежащими одно­му и тому же существу. Найденная Дюбуа на Яве бедренная кость, отмечал он, очень напоминает кость современного чело­века, а ее изначальное положение в раскапываемом слое не было зафиксировано с необходимой точностью. Современные исследователи попытались установить возраст образцов пу­тем химического анализа, чтобы определить их соответствие фауне среднего плейстоцена в районе Тринила. Однако полу­ченные результаты не позволяют сделать однозначного выво­да.

Ситуация стала еще более запутанной, когда позже обнаружилось, что во время раскопок на Яве были найдены фрагменты и других бедренных костей. В 1932 году в Лейденском музее (Нидерланды) д-р Бернсен (Bernsen) и Эжен Дюбуа извлекли три бедренные кости из ящика с иско­паемыми костями млекопитающих. В ящике хранились образ­цы, собранные в 1900 году ассистентом Дюбуа, Криле (Kriele), на том же месте в Триниле, на левом берегу Соло Ривер, где Дюбуа нашел первые фрагменты яванского человека. К сожа­лению, вскоре после этого д-р Бернсен умер, не сообщив об этой находке в деталях.

Дюбуа утверждал, что сам не видел, как Криле нашел бедренные кости, то есть ему было неизвестно, в каком точно месте котлована, имевшего 75 метров в длину и от 6 до 14 ме­тров в ширину, тот сделал свою находку. Согласно общепри­нятым правилам палеонтологических процедур, такого рода неточности резко снижают научную ценность любых доказа­тельств. Тем не менее научное сообщество позже отнесет эти бедренные кости к определенному геологическому пласту, не упоминая о такой сомнительной детали, как их обнаружение в ящиках с ископаемым материалом через тридцать лет после раскопок. В дополнение к трем бедренным костям, найденным Криле, в Лейденском музее обнаружились еще два бедренных осколка.

Существование других бедренных костей напрямую связано с черепом и бедренной костью питекантропа, первы­ми найденными Дюбуа в девяностых годах XIX века. Череп, похожий на обезьяний, и бедренная кость, похожая на челове­ческую, были найдены на значительном расстоянии друг от друга. Тем не менее Дюбуа утверждал, что они принадлежали одному и тому же существу. Он говорил, что кости залегали в разных местах, вполне возможно, из-за того, что питекантро­па растерзал крокодил. Но это объяснение теряет силу при об­наружении новых бедренных костей. В этом случае логично задать вопрос: где же остальные черепа? Были ли они обезья­ноподобными, как и первый? А найденный череп? Действи­тельно ли он принадлежал тому существу, чья бедренная кость была обнаружена на расстоянии 45 футов (13, 7 метра), или же он составлял единое целое с другими, обнаруженными позже, бедренными костями и даже, может быть, с бедренной костью совершенно иного вида?

В 1973 году М. X. Дэй (М. Н. Day) и Т. Моллесон (Т. I. Molleson) пришли к заключению, что «общий анатомический, радиолегический (рентгеновский), анатомичес­кий и микроскопический анатомический анализ найденных в Триниле бедренных костей позволяет сделать вывод, что они не имеют существенных отличий от аналогичных костей со­временного человека». Ученые также отметили, что бедрен­ные кости Homo erectus, найденные в Китае и Африке, с точки зрения анатомии идентичны друг другу, но отличны от тринильских образцов.

В 1984 году Ричард Лики вместе с другими учеными об­наружил в Кении почти полностью сохранившийся скелет Homo erectus. Исследуя кости ног, они заметили, что бедрен­ные кости сильно отличаются от бедренных костей современ­ного человека. Комментируя же находки на острове Ява, уче­ные заявляли: «Из Тринила (Индонезия) мы имеем одну целую (но патологическую, поврежденную) и ряд раздроблен­ных бедренных костей. Несмотря на то, что именно эти кост­ные фрагменты привели к появлению видового названия [Pithecanthropus erectus], существуют сомнения, что они дей­ствительно принадлежат Homo erectus, причем в последнее время такие сомнения усилились».

В общем, по мнению современных исследователей, тринильские бедра похожи на кости не Homo erectus, а современ­ного Homo sapiens. Что же из этого следует? Найденные на Яве бедренные кости традиционно считались доказательст­вом существования обезьяны-человека (Pithecanthropus erectus, называемого сегодня Homo erectus) около 800 000 лет на­зад, в эпоху среднего плейстоцена. Теперь же мы можем использовать их в качестве доказательства того, что человек с современной анатомией жил 800 000 лет назад.

Некоторые утверждают, что бедренные кости первоначально находились в более высоких геологических слоях. Ко­нечно, если допустить, что похожие на человеческие бедрен­ные кости из Тринила первоначально располагались на более высоких (поздних) геологических уровнях, то почему не ска­зать то же самое и об известном черепе питекантропа? Но та­кая позиция полностью свела бы на нет значение находки на острове Ява, которая в течение долгого времени преподноси­лась как убедительное свидетельство эволюционного разви­тия человека.

Примечательно, что и сам Эжен Дюбуа, уже на закате своей жизни, пришел к выводу, что верхняя часть черепной коробки любимого им питекантропа на самом деле принадле­жала гигантскому гиббону, то есть виду обезьян, который, по мнению эволюционистов, в близком родстве с человеком не состоял. Но прежде скептически настроенное научное сооб­щество не собиралось прощаться с Яванским человеком, так как к этому времени Pithecanthropus erectus уже прочно обос­новался в когорте предков Homo sapiens. Отречение Дюбуа от своих прежних взглядов было расценено как каприз вздорно­го старика. Во всяком случае, научное сообщество пожелало отмести остававшиеся сомнения по поводу природы и аутентичности яванского человека. Ожидалось, что это послужит укреплению концепции Дарвина, в которой эволюция челове­ка была наиболее скандальным и сомнительным звеном.

В музеях всех стран мира до сих пор можно встретить муляжи тринильского черепа и бедренной кости. Экскурсово­ды не перестают внушать доверчивым посетителям, что они принадлежали одному и тому же существу (Homo erectus), обитавшему в эпоху среднего плейстоцена. В 1984 году орга­низаторы широко разрекламированной выставки, посвящен­ной происхождению человека и состоявшейся в Музее естественной истории Нью-Йорка, выставили наиболее богатую коллекцию образцов ископаемых свидетельств эволюции че­ловека, собранную со всего мира. Особое место в экспозиции было уделено слепкам черепа и бедренной кости из Тринила.

В дополнение к известным открытиям Дюбуа на Яве сре­ди доказательств справедливости теории эволюционно­го развития человека особое место принадлежит «гейдельбергской челюсти». 21 октября 1907 года Дэниэл Хартманн (Daniel Hartmann), работая в песчаном карьере в Мауэре (Mauer), близ Гейдельберга (Heidelberg), Германия, на глубине 82 футов (25 метров) обнаружил крупную челюст­ную кость. Рабочие были внимательны к раскопкам, и множе­ство не принадлежащих человеку костей уже было передано геологическому факультету Гейдельбергского университета. Однажды рабочий принес найденную челюсть (рис. 8.3) хозя­ину карьера И. Рюшу, который, в свою очередь, направил д-ру Отто Шотензаку (Otto Schoetensack) сообщение следующего содержания: «В течение долгих двадцати лет вы занимались поисками следов древнего человека в моем карьере… Вчера мы их нашли. На самом дне котлована была обнаружена нижняя челюсть древнего человека. Она находится в очень хорошем состоянии».

Рис. 8.3. Нижняя челюсть, обнару­женная в 1907 году в Мауэре, близ Хейдельберга, Германия.

Профессор Шотензак назвал существо, которому принадлежала челюсть, Homo heidelbergensis. На основании окру­жавших находку других костных останков он отнес его суще­ствование к Гюнс-Миндельскому межледниковому периоду. В 1972 году Дэвид Пилбим (David Pilbeam) заявил, что гейдельбергская челюсть скорее всего «относится к миндельскому оледенению и ее возраст со­ставляет от 250 000 до 450 000 лет».

Противник эволюционной теории немецкий антрополог Йоханнес Ранке (Johannes Ranke) писал в двадцатых годах нашего века, что гейдельбергская челюсть ско­рее принадлежала представителю Homo erectus, нежели какому-либо существу рода обезьян. И даже сегодня гейдельбергская челюсть остается своего рода морфологической загадкой. Ее толщина и кажу­щееся отсутствие подбородка – это черты, в принципе характерные для Homo erectus. Но в то же время и сейчас у некото­рых австралийских аборигенов встречается гораздо более массивная, по сравнению с челюстью современного европей­ца, нижняя челюсть, и с менее развитым подбородком.

Как заявил в 1977 году Фрэнк Пуарье (Frank E. Poirier), зубы гейдельбергской челюсти по своему размеру ближе к зу­бам Homo sapiens, чем азиатского Homo erectus (яванский че­ловек и пекинский человек). Т. У. Фенис (Т. W. Phenice) из Ми­чиганского государственного университета в 1972 году написал, что «почти во всех отношениях зубы чудесным обра­зом походят на зубы современного человека, включая их раз­мер и форму кончиков». Таким образом, мнение современных ученых подтверждает вывод Ранке, который написал еще в 1922 году: «Это зубы обычного современного человека».

Другим «европейским» ископаемым свидетельством яв­ляется вертесжолосский фрагмент затылочной кости, припи­сываемый основной массой ученых Homo erectus. Он был обна­ружен в Венгрии, в слое, относящемся к периоду среднего плейстоцена. Морфология вертесжолосского затылка еще бо­лее загадочна, чем гейдельбергской челюсти. В 1972 году Дэ­вид Пилбим писал: «Обнаруженная в Венгрии затылочная кость не походит на затылок Homo erectus или даже древнего человека. Она похожа на затылок раннего современного чело­века. Но утверждается, что подобная форма существовала не ранее чем 100 000 лет назад». Пилбим был уверен, что возраст вертесжолосской затылочной кости примерно тот же, что и гейдельбергской челюсти, то есть от 250 000 до 450 000 лет. В таком случае, если вертесжолосский затылок современен по форме, это может служить еще одним подтверждением под­линности анатомически современных скелетных останков то­го же возраста, найденных под Ипсвичем, Англия, и у Гелли-Хилл (глава 7).

Возвращаясь к гейдельбергской челюсти, отметим, что обстоятельства ее обнаружения были далеко не безупречны­ми. Если бы анатомически современная человеческая челюсть была найдена рабочим в том же песчаном карьере, то, несо­мненно, она подверглась бы жесточайшей критике и не была бы расценена как древняя. К тому же в момент ее обнаруже­ния рядом не было никого из ученых. Тем не менее гейдель­бергской челюсти было «даровано признание», так как она соответствовала, хотя и не полностью, научным ожиданиям сторонников теории эволюционного развития.

В 1929 году был обнаружен еще один предок современно­го человека, на этот раз в Китае. Позже ученые сведут яванского человека, Хейдельбергского человека и пе­кинского человека в одну видовую группу, считая их предста­вителями Homo erectus – прямого предка Homo sapiens. Но вначале общие черты и эволюционный статус костных остан­ков, обнаруженных в Индонезии, Китае и Германии, не были столь очевидными, и палеонтологи считали своей наипервейшей задачей определение статуса яванского человека. В 1930 году Густав Генрих Ральф фон Кенигсвальд (Gustav Heinrich Ralph von Koenigswald) из Геологического управления Нидерландской Восточной Индии был послан на Яву. В своей книге «MeetingPrehistoricMan» («Встреча с доис­торическим человеком») он писал: «Несмотря на открытие пе­кинского (бейджинского) человека оставалась необходимость найти новые, достаточно полные останки питекантропа для доказательства человеческой природы обсуждаемых ископа­емых находок».

Фон Кенигсвальд прибыл на Яву в январе 1931 года. В августе того же года один из его коллег обнаружил в Нгандонге (Ngandong), на Соло Ривер, кое-какие ископаемые останки гоминида. Фон Кенигсвальд определил найденные образцы как яванскую разновидность неандертальца, отнеся находку к более позднему, чем Pithecanthropus erectus, времени.

История предков человека на Яве постепенно прояснялась, но все-таки требовалось сделать еще очень много. В 1934 году фон Кенигсвальд отправился в расположенное к западу от Тринила, на берегу Соло Ривер, местечко Сангиран (Sangiran). С собой он взял нескольких яванских рабочих и своего подготовленного коллектора Атму, который был также за повара и прачку.

Фон Кенигсвальд писал: «В связи с нашим приездом в поселке поднялся ажиотаж. Мужчины собрали все челюсти и зубы, которые только смогли, и предлагали нам их купить. Не отставали от мужчин даже всегда скромные представитель­ницы слабого пола». Когда думаешь, что многие приписывае­мые фон Кенигсвальду находки на самом деле были сделаны местными жителями или рабочими, которым платили «по­штучно», описанная сцена не может не вызывать некоторого беспокойства.

В конце 1935 года, в самый разгар охватившего мир эко­номического кризиса, должность фон Кенигсвальда в Геоло­гическом управлении на Яве была сокращена. Лишившись ме­ста, он все же удержал своего слугу и других работавших с ним в Сангиране людей, оплачивая их труд за счет средств, поступавших к нему от жены и некоторых коллег на Яве.

В этот период удалось отыскать окаменелую правую по­ловину верхней челюсти взрослого Pithecanthropus erectus. При изучении отчетов фон Кенигсвальда не удается найти сделанного им описания того, как этот образец был обнару­жен. Но в 1975 году британский исследователь К. П. Окли и ряд его коллег заявили, что образец был найден в 1936 году нанятыми фон Кенигсвальдом рабочими на поверхности вы­шедших из воды озерных отложений, к востоку от Калидосо (центральная часть Явы). Так как челюсть была найдена на поверхности, точно определить ее возраст было невозможно.

Антрополог может сказать, что фрагмент этой челюсти несет черты, присущие Homo erectus, как сейчас называют Pithecanthropus erectus. Следовательно, этот обломок должен был залегать в отложениях, возраст которых равен по мень­шей мере нескольким сотням тысяч лет, несмотря на то, что найден он был на поверхности. Но что если в недавние, с гео­логической точки зрения, времена или даже сегодня сущест­вовали (или существуют) редкие виды гоминида, физические черты которых сходны с Homo erectus? В этом случае не пред­ставляется возможным автоматически определить возраст данного костного образца только на основании его физических характеристик. В главе 11 можно будет ознакомиться со сви­детельством того, что существа, подобные Homo erectus, жили еще в недавние времена, и возможно даже, что отдельные их представители живут и сегодня.

В трудном 1936 году, когда история находки ископаемой челюсти оставалась вне поля зрения научной общественнос­ти, к безработному фон Кенигсвальду прибыл замечательный гость – Пьер Тейяр де Шарден (Pierre Teilhard de Chardin), которого тот еще раньше приглашал проинспектировать от­крытия на Яве. Всемирно известный археолог и иезуитский священник Тейяр де Шарден до прибытия на Яву находился в Пекине, где принимал участие в раскопках Пекинского чело­века.

Во время своего визита на Яву Пьер Тейяр де Шарден посоветовал фон Кенигсвальду обратиться с письмом к Джону Мерриаму (John С. Merriam), президенту фонда Карнеги (Carnegie Institution). Фон Кенигсвальд так и поступил, сооб­щив Мерриаму, что находится накануне новых важных от­крытий по Pithecanthropus erectus.

На письмо фон Кенигсвальда Мерриам дал положитель­ный ответ, пригласив его участвовать в проводимом Фондом Карнеги симпозиуме по проблеме древнего человека, который должен был состояться в Филадельфии в марте 1937 года. Там фон Кенигсвальд присоединился к ведущим ученым мира, ра­ботающим в области древнейшей истории человека.

Одной из главных целей встречи было образование исполнительного комитета, который бы отвечал за финансиро­вание Фондом Карнеги работ по палеоантропологии. И, к удивлению доведенного до нищеты фон Кенигсвальда, ему предложили должность помощника по научным исследовани­ям Фонда Карнеги, которая предполагала возможность распо­ряжаться значительными денежными средствами.

Признавая исключительно важную роль, которую игра­ют частные фонды в финансировании исследований по эволюции человека, важно понять мотивы деятельности этих организации и их исполнительных органов. Фонд Кар­неги и Джон Мерриам (John С. Merriam) являются великолеп­ным примером. В десятой главе мы рассмотрим роль Фонда Рокфеллера в финансировании раскопок пекинского челове­ка.

Фонд Карнеги был основан в январе 1902 года в столице США Вашингтоне; его доработанный устав был принят кон­грессом в 1904 году. Фондом управляли попечительский совет из 24 членов и исполнительный комитет, собиравшийся время от времени в течение года. Фонд был разделен на двенадцать отделов по направлениям научных исследований, включая и вопросы эволюции. Фонд, в частности, финансировал Уилсоновскую обсерваторию (Mt. Wilson Observatory), где в резуль­тате первого систематического исследования возникло пред­положение, что мы живем в расширяющейся Вселенной. Таким образом, Фонд Карнеги активно работал в двух облас­тях (изучение проблем эволюции и расширяющейся Вселен­ной), лежащих в основе научно-космологического видения и сменивших существовавшие ранее религиозные представле­ния о строении и законах развития Вселенной.

Знаменательно, что Эндрю Карнеги (Andrew Carnegie) и другие подобные ему люди, традиционно направлявшие бла­готворительность на общественное благополучие, религию, больницы и образование, теперь распространили свою дея­тельность также и на поддержку научных исследований, ла­бораторий и обсерваторий. Это явилось отражением того, что с наукой стали связывать главные надежды на прогресс чело­вечества. И понимание этого все глубже укоренялось в обще­ственном сознании, особенно в умах наиболее состоятельных и влиятельных людей.

Президент Фонда Карнеги Джон Мерриам полагал, что наука «внесла огромный вклад в создание основных филосо­фий и верований». Именно в этом контексте следует рассмат­ривать его поддержку палеонтологических экспедиций фон Кенигсвальда на Яву. Организации, подобные Фонду Карнеги, имеют возможность влиять на философию и религию путем выборочного финансирования отдельных научных исследова­ний и пропаганды их результатов. «Число неизученных науч­ных проблем бесконечно велико, – писал Мерриам. – Но все­гда важно выбирать те вопросы, решение которых может принести науке и всему человечеству наибольшую пользу в данный отрезок времени».

Вопрос эволюции человека соответствовал этому требо­ванию. «Посвятив значительную часть моей жизни продвиже­нию исследований по истории жизни, – сказал Мерриам, – я проникся мыслью, что эволюция, или принцип поступатель­ного развития и роста, представляет собой одну из важней­ших научных истин».

Палеонтолог по профессии, Мерриам в то же время был христианином. Но вера всегда опиралась на науку. «Впервые я встретился с наукой, – вспоминал Мерриам в 1931 году, – когда, придя из школы, передал своей матери, как учитель в течение пятнадцати минут рассказывал нам, что описывае­мые в Книге Бытия дни творения – не обычные, состоящие из двадцати четырех часов, дни, а более длинные отрезки време­ни. Мы с мамой посоветовались – а она была шотландской пресвитерианкой – и решили, что это явная ересь. Но зерно уже было брошено. И я возвращался к этому все последующие десятилетия. Теперь я понимаю, что научное знание примени­тельно к сотворению мира представляет собой первозданную и неизменную запись деяний Создателя».

Разделавшись таким образом с духовными аспектами творения, Мерриам превратил эволюционную теорию Дарви­на в своего рода религию. Выступая в Университете имени Джорджа Вашингтона в 1924 году, он сказал об эволюции сле­дующее: «В духовном смысле для нашей жизни нет ничего важнее возможности предвидеть результаты развития или совершенствования».

Мерриам утверждал, что наука даст человеку возможность принять на себя присущую Всевышнему роль и направ­лять эволюцию. «Научные исследования – это средство, при помощи которого человек сможет участвовать в своем собст­венном будущем, – заявил Мерриам в 1925 году в обращении к членам попечительского совета Фонда Карнеги. – Я уверен: имей он (человек) выбор между тем, чтобы эволюцию направ­ляло некое высшее Существо, которое бы просто заботилось о человеке в течение всей его жизни, и между тем, чтобы какая-то внешняя сила установила определенные законы и позволи­ла человеку пользоваться ими самостоятельно, он предпочел бы второе, взяв на себя свою долю ответственности».

«Согласно древнему преданию, – продолжал Мерриам, – человека изгнали из Эдема, чтобы он не познал слиш­ком многого, чтобы он не стал господином самому себе. На вос­токе, у Сада Эдемского, был поставлен пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к древу жизни. И чело­век должен был теперь работать, возделывать землю, чтобы познать ценность своего труда. Теперь он учится пахать окру­жающие его поля и жить согласно законам природы. Когда-нибудь в далеком будущем может появиться книга, в которой будет сказано, что человек достиг, наконец, такого уровня знаний, чтобы вернуться в Сад. И что у восточных ворот Сада он завладел пламенным мечом – символом власти – и поднял его над собой, как факел, освещающий ему дорогу к древу жизни». Завладеть пламенным мечом, получить власть над древом жизни? Интересно, хватило бы тогда в Эдеме места и для Бога, и для такого одержимого наукой человека, как Мер­риам?

Заручившись финансовой поддержкой Фонда Карнеги, фон Кенигсвальд в июне 1937 года возвращается на Яву. Немедленно по прибытии на остров он нанимает сотни местных жителей и посылает их на поиски ископаемых остан­ков. И таковые были найдены. Но практически все, что было обнаружено, являлось челюстно-черепными фрагментами, взятыми на поверхности земли близ Сангирана. Информация же о месте и обстоятельствах находок была весьма скудной и ненадежной. Это затруднило правильное определение их воз­раста.

Все время пока шли поиски в Сангиране, поисков фон Кенигсвальд оставался в Бандунге, примерно в 200 милях от места раскопок, хотя иногда, после получения сообщения об очередной находке, он туда и приезжал.

Осенью 1937 года Атма, один из коллекторов фон Кенигсвальда, отослал ему почтой височную кость, по всей видимо­сти принадлежавшую окаменелому черепу гоминида. В со­проводительной записке сообщалось, что образец был найден неподалеку от берега реки Кали Тжеморо (Kali Tjemoro), как раз в том месте, где она прорывается через песчаник Кабухской (Kabuh) формации в Сангиране.

Сев на вечерний поезд, отправлявшийся в центральную часть Явы, утром следующего дня фон Кенигсвальд уже был на месте. «Мы собрали максимальное число рабочих, – рас­сказывает фон Кенигсвальд. – Полученную по почте височ­ную кость я захватил с собой. Показав ее всем присутствую­щим, я пообещал 10 центов за каждый новый фрагмент, принадлежащий черепу. Это были большие деньги. За обыч­ный зуб я платил от 1/2 до 1 цента. Мы вынуждены были дер­жать расценки на таком низком уровне, потому что за каждую новую находку платили наличными, и когда яванец, к приме­ру, находил три зуба, он уже больше не занимался поисками до тех пор, пока находку не продавал. Таким образом, мы бы­ли вынуждены покупать огромное количество сломанных и бесполезных зубных осколков, чтобы затем выбросить их в Бандунге. Иначе, если бы мы делали это в Сангиране, рабочие предлагали бы нам купить их снова и снова».

Имея такой великолепный стимул, команда быстро набирала искомые черепные фрагменты. Позже фон Кенигсвальд скажет: «Там, на берегах небольшой речки, почти пе­ресыхающей в это время года, лежат вымытые из песка водой остатки черепов и конгломераты, содержащие тринильскую фауну. В компании возбужденных туземцев я карабкался по крутым берегам реки, не пропуская ни одного костного фраг­мента. Я пообещал платить по 10 центов за каждый осколок того черепа. Но я недооценил способности моих цветных коллег делать „большой бизнес“. Результат оказался ужасным! За моей спиной они разбивали кости на части, чтобы увели­чить количество предлагаемых мне фрагментов!.. Мы сумели собрать около сорока фрагментов, тридцать из которых при­надлежали нашему черепу… И они составили почти идеаль­ную черепную коробку существа, именуемого Pithecanthropus erectus. Наконец мы получили то, что так упорно искали!»

Но каким же образом фон Кенигсвальд узнал, что найденные на поверхности холма фрагменты относились, по его утверждению, к Кабухской формации периода среднего плей­стоцена? Ведь вполне возможно, что туземные рабочие где-то нашли этот череп и разбили его, отослав одну часть фон Кенигсвальду и разбросав оставшиеся по берегам Кали Тжемо­ро.

Фон Кенигсвальд реконструировал череп из находившихся в его распоряжении 30 фрагментов, назвал его Pithecanthropus II и отправил Дюбуа предварительный отчет о результатах работ. Этот череп оказался намного совершен­нее, чем обнаруженный Дюбуа в Триниле. Фон Кенигсвальд всегда считал, что череп питекантропа, реконструированный Дюбуа, имеет слишком низкий профиль. А только что найден­ные фрагменты, по его мнению, позволяли увидеть череп бо­лее похожим на человеческий. Дюбуа, пришедший к тому вре­мени к выводу, что его Pithecanthropus есть не что иное, как ископаемая обезьяна, не принял предлагавшуюся фон Кенигсвальдом реконструкцию осколков черепной коробки и об­винил его в мошенничестве. Позже он снял свое обвинение и заявил, что ошибки, которые он видит в произведенной фон Кенигсвальдом реконструкции, скорее всего не были предна­меренными.

Тем не менее позиция фон Кенигсвальда получила растущую поддержку. В 1938 году Франц Вайденрайх (Franz Weidenreich), инспектор проводившихся в Чжоукоудяне рас­копок пекинского человека, в популярном журнале «Nature» ут­верждал, что новые находки фон Кенигсвальда окончательно утвердили Pithecanthropus в качестве предка человека, раз­веяв все подозрения в том, что это, по утверждению Дюбуа, гиббон.

В 1941 году один из находившихся в Сангиране местных рабочих фон Кенигсвальда послал ему в Бандунг фрагмент гигантской нижней челюсти. Согласно фон Кенигсвальду, она несла несомненные признаки челюсти прародителя человека, которого он назвал Meganthropus paleojavanicus (гигантский человек древней Явы), так как найденная челюсть была вдвое больше челюсти современного человека.

Несмотря на тщательное изучение отчетов фон Кенигсвальда, нам не удалось обнаружить описание точного место­нахождения челюсти и имя ее первооткрывателя. Если он где-то и сообщал об этой находке, то подробности нам неизвестны. По крайней мере в трех отчетах он сообщал о Meganthropus (мегантроп), однако не счел нужным посвятить читателя в об­стоятельства и местоположение находки. Он лишь упомянул, что челюсть была извлечена из Путджанганской формации, и ничего больше. Таким образом, мы знаем наверняка только одно: какой-то безымянный рабочий прислал фрагмент челю­сти фон Кенигсвальду. Если подходить к вопросу со строго научных позиций, возраст находки остается неопределенным.

По мнению фон Кенигсвальда, Meganthropus был крупным ответвлением от основной линии эволюции человека. Фон Кенигсвальд нашел также несколько больших, похожих на человеческие зубов и приписал их существу еще более ги­гантскому, которое он назвал Gigantopithecus (гигантопитек).

Согласно фон Кенигсвальду, Gigantopithecus был крупной и относительно недавно жившей обезьяной. Но Вайденрайх по­сле изучения челюстей Meganthropus и зубов Gigantopithecus вышел с новой теорией. Он предположил, что два эти созда­ния были предками человека. По Вайденрайху, Homo sapiens эволюционировал от Gigantopithecus, пройдя в своем разви­тии через стадии Meganthropus и Pithecanthropus. Каждый предшествующий вид был крупнее последующего.

Тем не менее большинство современных научных авторитетов считают гигантопитека разновидностью обезьяны, жившей в эпоху среднего и раннего плейстоцена и не находив­шейся в прямой связи с предками человека. Сегодня сущест­вует мнение, что челюсти мегантропа больше походят на че­люсти яванского человека (Homo erectus), чем это предполагал фон Кенигсвальд. В 1973 году Т. Жакоб (Т. Jacob) предположил, что по обнаруженным костным останкам и Meganthropus можно было бы классифицировать как Australopithecus. Этот подход интригует, так как обычно счи­талось, что Australopithecus никогда не покидал своего афри­канского дома.

Meganthropus был последним из наиболее значимых открытий фон Кенигсвальда, хотя поиски костей яванского человека продолжаются и по сей день. Все более поздние находки, о которых оповестили научную обще­ственность П. Маркс, Т. Жакоб и С. Сартоно (S. Sartono), сви­детельствуют в пользу обитавшего на Яве Homo erectus в пе­риод среднего и раннего плейстоцена. Новые ископаемые останки, как и при фон Кенигсвальде, были обнаружены на поверхности местными рабочими или фермерами.

Например, Т. Жакоб сообщал, что в августе 1963 года ин­донезийский фермер во время работы на своем поле в районе Сангирана нашел остатки окаменевшего черепа. Собранные вместе фрагменты оказались черепной коробкой существа то­го же типа, что и Homo erectus. Хотя Т. Жакоб и утверждал, что этот череп относился к Кабухской формации периода среднего плейстоцена, он не указал точного местоположения костей, когда те были обнаружены. Мы действительно знаем только то, что некий фермер нашел некие окаменевшие фраг­менты черепа, которые, скорее всего, находились на поверх­ности или в почве на небольшой глубине.

В 1973 году Жакоб сделал интересное замечание по поводу последних находок яванского Homo erectusв районе Сангирана: «Это место по-прежнему обещает и новые открытия, и новые проблемы… Они связаны с тем, что многие живущие здесь и занятые поисками люди предварительно прошли курс необходимой подготовки для определения ценности ископае­мых останков. Ведущие коллекторы всегда стараются полу­чить основную часть находок, случайно сделанных новичка­ми. В дополнение к этому они могут не всегда сообщать о точном месте находки из-за боязни потерять источник дохода. Вполне возможно, что они не всегда продают все найденные фрагменты сразу, а оставляют некоторые из них себе, чтобы уже потом попытаться продать их по более высокой цене».

Тем не менее сангиранские ископаемые останки считаются подлинными. Если бы какие-либо другие аномально древние ископаемые останки человека были обнаружены при подобных обстоятельствах, они стали бы объектом беспощад­ной критики. Как и всегда, наша позиция неизменна: в оценке подлинности палеоантропологических свидетельств двойной стандарт неприменим. То есть он не должен быть очень жест­ким в отношении аномально древних находок и слишком мягким и гибким в отношении других, не противоречащих опре­деленному подходу свидетельств.

Чтобы снять неопределенность, в 1985 году в адрес С. Сартоно и Т. Жакоба были направлены письма с просьбой дать более детальную информацию об обстоятельствах от­крытий, о которых они ранее сообщили с Явы. Однако эти письма остались без ответа.

Рассмотрим теперь спорные вопросы, относящиеся к определению возраста формаций на основе содержания в них калия и аргона, а также попытки определить воз­раст самих ископаемых останков гоминида на Яве при помощи различных химических и радиометрических методов.

Анализ содержания калия и аргона в Кабухской форма­ции в Триниле, где Дюбуа сделал свои первые находки яван­ского человека, дал приблизительно 800 000 лет. Другие на­ходки на Яве происходят из джетисских (Djetis) горизонтов Путджанганской (Putjangan) формации. Т. Жакоб утвержда­ет, что, по результатам калий-аргонового анализа, возраст джетисских горизонтов путджанганской формации, поблизо­сти от Моджокерто (Modjokerto), составляет около 1, 9 милли­она лет. Это чрезвычайно важно по следующим причинам. Как мы уже видели, многие ископаемые останки Homo erectus (оп­ределяемого ранее как Pithecanthropus и Meganthropus) отно­сятся к джетисским горизонтам. Но если принять возраст этих горизонтов за 1, 9 миллиона лет, они станут старше самых древних африканских находок Homo erectus, возраст которых составляет примерно 1, 6 миллиона лет. Согласно общеприня­той точке зрения, Homo erectus обитал в Африке и покинул ее пределы лишь около миллиона лет назад.

В то же время некоторые исследователи полагают, что Meganthropus фон Кенигсвальда может быть классифициро­ван как Australopithecus. С этой точки зрения либо яванские представители Australopithecus прибыли из Африки более 1, 9 миллиона лет назад, либо Australopithecus проходил эволю­цию на Яве сам по себе. Обе гипотезы противоречат общепри­нятой точке зрения на эволюцию человека.

Однако следует иметь в виду, что метод определения возраста пластов на основе калия и аргона, давший 1, 9 милли­она лет, несовершенен. Т. Жакоб и Дж. Куртис (G. Curtis), пы­тавшиеся определить геологический возраст тех участков на Яве, где находились останки гоминида, сочли эту задачу довольно сложной. Другими словами, возраст образцов был оп­ределен, но настолько отличался от ожидаемого, что Т. Жакоб и Дж. Куртис были вынуждены объяснять полученные неудовлетворительные результаты присутствием в исследуе­мых материалах контаминантов. В 1978 году Г. Дж. Бартстра (G. J. Bartstra) сообщал, что метод определения возраста на основе калия и аргона дал для джетисских горизонтов менее одного миллиона лет.

Мы уже убедились в том, что найденные в Триниле бед­ренные кости идентичны костям современного человека, но заметно отличаются от аналогичных костей Homo erectus. Это обстоятельство заставило некоторых ученых предположить, что они никак не могли принадлежать найденному там же че­репу питекантропа и, скорее всего, просто перемешались с тринильскими ископаемыми останками периода среднего плейстоцена, перейдя с более высоких геологических горизон­тов. Другое объяснение может состоять в том, что люди, сходные по своему анатомическому строению с современными, жили на Яве в эпоху среднего плейстоцена бок о бок с челове­кообразными обезьянами. В свете приводимых в этой книге доказательств такая ситуация вполне допустима.

Тест на содержание фтора всегда применяют, чтобы оп­ределить, одного ли возраста найденные в одном и том же ме­сте кости. Дело в том, что они поглощают фтор из грунтовых вод, и если процентное содержание фтора во всех исследуе­мых костях одинаково (по отношению к содержанию в костях фосфата), это значит, что данные кости находились в земле одинаково долго.

В своем отчете за 1973 год М. X. Дэй и Т. Моллесон пред­ставили результаты анализа тринильского черепа и бедрен­ных костей и пришли к выводу, что отношение фтора к фос­фату у них примерно одно и то же. Найденные в Триниле ископаемые остатки млекопитающих, относящиеся к периоду среднего плейстоцена, и череп и бедренные кости имели один и тот же фторфосфатный коэффициент. Дэй и Моллесон за­явили, что, по полученным ими результатам, черепную короб­ку и бедренную кость, несомненно, можно отнести к тому же периоду, что и ископаемые останки других представителей тринильской фауны.

Если согласиться с утверждением Дэя и Моллесона, что тринильские бедренные кости отличаются от костей Homo erectus и идентичны костям Homo sapiens sapiens, то, учиты­вая содержание фтора в бедренных костях, можно сказать, что человеческие существа современного типа обитали на Яве в период среднего плейстоцена, то есть около 800 000 лет тому назад.

Дэй и Моллесон предположили, что тринильские кости периода голоцена, так же как ископаемые останки яванского человека, имеют сходное с костными остатками животных эпохи среднего плейстоцена фторфосфатное соотношение, поэтому проведение в этом случае теста на фтор не имеет смысла. Автор этого метода К. П. Окли указывал, что скорость поглощения фтора в районах с почвой вулканического проис­хождения, каковым является остров Ява, неодинакова, поэто­му кости различных возрастов могут иметь одинаковое содер­жание фтора. Однако это не может быть продемонстрировано на примере Тринила, так как там ископаемые останки содер­жатся только в горизонтах эпохи среднего плейстоцена.

Дэй и Моллесон показали, что в геологических пластах, относящихся к периоду голоцена и позднего плейстоцена и за­легающих в других районах Явы, были обнаружены костные останки, у которых фторфосфатный коэффициент сходен с тринильским. Тем не менее они считали, что фторфосфатные коэффициенты костей, взятых из других мест, «не следует со­поставлять напрямую» с аналогичными показателями костей из Тринила. Это объясняется тем, что скорость впитывания фтора костью зависит от факторов, которые в разных местах неодинаковы. К таким факторам относятся содержание фтора в грунтовых водах, скорость течения грунтовых вод, природа отложений и тип кости.

Следовательно, результаты теста на содержание фтора, о которых сообщали Дэй и Моллесон, согласуются (но не явля­ются доказательством) с начальным периодом эпохи среднего плейстоцена, что подтверждает 800 000-летний возраст тринильских бедренных костей, анатомически идентичных кос­тям современного человека.

Тринильские кости были также проверены на содержание азота. Дюбуа прокипятил черепную коробку и первую бе­дренную кость в животном клее, белок которого содержит азот. Дэй и Моллесон попытались обеспечить эксперименту более высокую степень чистоты, предварительно удалив с них растворимый азот. Результаты опыта показали очень низкое содержание азота в тринильских костях. Это согласуется с тем, что все кости принадлежат к одной и той же эпохе нача­ла среднего плейстоцена, хотя в своем отчете об эксперименте Дэй и Моллесон сообщали, что на Яве костный азот исчезает так быстро, что иногда не обнаруживается даже в костях эпо­хи голоцена.

Большинство книг об эволюции человека выставляют на первый план то, что поначалу кажется весомым доказа­тельством в пользу существования на Яве Homo erectus в период от 2 миллионов до 500 тысяч лет назад. К ним отно­сится книга «The Fossil Evidence for Human Evolution» («Иско­паемые свидетельства эволюции человека»). Авторы этой ра­боты, опубликованной в 1978 году, – У. Е. Ле Грос Кларк (W. Е. Le Gros Clark), профессор анатомии Оксфордского универ­ситета, и Бернард Г. Кэмпбелл (Bernard G. Campbell), адъ­юнкт-профессор антропологии Калифорнийского универси­тета в Лос-Анджелесе. Книга разворачивает перед читателями впечатляющую историю открытий по Homo erectus. Эти данные (таблица 8.1) широко использовались и продолжают использоваться для подтверждения мысли о том, то человек произошел от некоего обезьяноподобного сущест­ва.

Т3 – это бедренная кость, которую Дюбуа нашел в 45 футах (13, 7 метра) от обнаруженного им раньше черепа Т2.

Мы уже обсуждали, насколько необоснованно приписывать их одному и тому же существу. Но несмотря на все эти важ­ные факты, Ле Грос Кларк и Бернард Г. Кэмпбелл заявили, что «собранные данные столь неопровержимо свидетельству­ют в пользу их естественной ассоциации, что эта позиция ста­ла общепринятой».

Т6, Т7, Т8 и Т9 – это бедренные кости, обнаруженные в ящиках с костями млекопитающих после того, как их тридца­тью годами раньше раскопали на Яве. Ле Грос Кларк и Бер­нард Г. Кэмпбелл явно проигнорировали заявление самого Дюбуа о том, что не он их нашел и что точное место находок неизвестно. Более того, фон Кенигсвальд говорил, что бедрен­ные кости были в общей коллекции Дюбуа, содержащей иско­паемые костные останки «из различных мест и различного возраста, которые не были должным образом систематизиро­ваны и часто даже не имели надписей». Тем не менее Ле Грос Кларк и Бернард Г. Кэмпбелл сочли, что эти бедренные кости были обнаружены в тринильских горизонтах Кабухской фор­мации. Дэй и Моллесон, однако, отметили: «Если бы предъяв­ляемые к современным поисковым работам требования были применены ко всему материалу, найденному после черепной коробки и первой бедренной кости, он был бы полностью от­вергнут как сомнительный по происхождению и неизвестный по стратиграфии».

Образцы с индексами Ml и Sla-S6 – это ископаемые ко­стные останки, собранные яванскими местными жителями, которых специально для этой цели нанял фон Кенигсвальд. Только в отношении одного-единственного Ml было сообщено, в каком геологическом слое он был обнаружен. Но даже это со­общение вызывает массу вопросов. Остальные костные остан­ки серии S – это те, о которых сообщали Маркс, Сартоно и Жакоб. Большинство из них было обнаружено на поверхности деревенскими жителями или фермерами, которые продали их ученым, прибегнув, вполне возможно, к услугам посредников. Ознакомившись с обстоятельствами находки этих образцов, можно только удивляться научной несостоятельности табли­цы 8.1, которая создает впечатление, будто бы все образцы были найдены в геологических слоях строго определенного возраста.

На основании результатов описанного метода определе­ния возраста геологических пород на основе калия и аргона Ле Грос Кларк и Бернард Г. Кэмпбелл указали, однако, лишь воз­раст вулканических пород, а не самих костных останков. Но эти данные имеют смысл, если только точно установлено, что кости были обнаружены в слоях (или непосредственно под ни­ми) исследуемого вулканического материала. Тем не менее огромная часть перечисленных в таблице 8.1 ископаемых кост­ных останков была найдена на поверхности, что делает, таким образом, бессмысленным по отношению к ним проведение ка­лий-аргонового анализа.

Относительно возраста в 1, 3 – 2 миллиона лет, данного Ле Грос Кларком и Бернардом Г. Кэмпбеллом в отношении джетисских горизонтов Путджанганской формации, заметим, что этот возраст в 1971 году был определен Жакобом и Куртисом с помощью этого же метода. Но в 1978 году Бартстра отме­чал, что в отношении тех же слоев он дал менее 1 миллиона лет. Другие исследователи отмечали, что фауна, запечатленная в джетисских и тринильских горизонтах, довольно схожа, а также что кости имеют примерно одинаковый фтор-фосфатный коэффициент.

Ле Грос Кларк и Бернард Г. Кэмпбелл пришли к заклю­чению, что «в те далекие времена на Яве обитали гоминиды с типом бедренной кости, идентичной кости Homo sapiens, хотя все черепные остатки говорят о чрезвычайно примитивном строении черепа и зубов». В общем и целом то, как Ле Грос Кларк и Бернард Г. Кэмпбелл представили свой материал, вводит читателя в заблуждение, так как заставляет считать, что найденные на Яве черепные остатки могут быть напрямую соотнесены с обнаруженными там бедренными костями. А это далеко не так. Более того, открытия в Китае и Африке показа­ли, что обнаруженные там бедренные кости Homo erectus от­личаются от тех, которые Дюбуа нашел на Яве.

Строго говоря, об ископаемых останках гоминида на Яве мы можем сказать следующее. Все находки, сделанные на поверхности почвы, представляют собой фрагменты черепной коробки и зубов, морфология которых прежде всего обезьяно­подобная с присутствием некоторых присущих человеку черт. Вследствие того, что их изначальное стратиграфическое по­ложение неизвестно, эти костные останки лишь свидетельст­вуют о присутствии на Яве когда-то в прошлом существа с имевшей некоторые обезьяноподобные и человекоподобные черты головой.

Черепная коробка Т2 и бедренная кость Т3, об обнаружении которых сообщал Дюбуа, были найдены в строго опре­деленном месте. И это по крайней мере дает некоторое основа­ние полагать, что они, возможно, по возрасту соответствуют тринильским пластам Кабухской формации эпохи начала среднего плейстоцена. Изначальное местонахождение других ископаемых бедренных костей задокументировано неудовлетворительно, но утверждается, что они были извлечены из тех же тринильских пластов, что Т2 и Т3. Во всяком случае, най­денная первой бедренная кость Т3, которая была описана как абсолютно человеческая, была найдена не в непосредственной близости от черепной коробки и по своему строению отлича­ется от бедренной кости Homo erectus. Таким образом, нет ни­каких оснований связывать черепную коробку с бедренной костью Т3 или с любой другой бедренной костью, которые по своему анатомическому строению идентичны костям совре­менного человека. Следовательно, есть все основания пола­гать, что черепная коробка Т2 и бедренная кость Т3 свиде­тельствуют о присутствии на Яве двух видов гоминидов в эпоху начала среднего плейстоцена – одного с головой обезь­яны, а другого с ногами современного человека. Следуя обще­принятой практике определения видовой идентификации на основе частично сохранившихся скелетных останков, мы мо­жем утверждать, что бедренная кость Т3 свидетельствует о присутствии на Яве Homo sapiens sapiens около 800 000 лет то­му назад. До настоящего времени неизвестно никакое другое существо, кроме Homo sapiens sapiens, которое бы имело та­кую же бедренную кость, как обнаруженная на Яве в геологи­ческих горизонтах начала среднего плейстоцена.

После открытия Эженом Дюбуа в девяностых годах про­шлого века яванского человека охота за древними кост­ными останками, которые должны были заполнить про­белы в эволюции между человекоподобными гоминидами и современным Homo sapiens, стала еще более активной. Как раз в эту эпоху больших ожиданий в Англии было сделано сенсационное открытие. Речь идет о пилтдаунском челове­ке – существе с черепом человека и челюстью обезьяны.

Все перипетии пилтдаунской истории хорошо знакомы как сторонникам, так и противникам дарвиновской теории эволюции. Ископаемые останки, первые из которых были най­дены в 1908—1911 годах Чарльзом Доусоном (Charles Dawson), в пятидесятых годах ученые из Британского музея объявили подделкой. Это дало возможность критикам эволю­ционной теории Дарвина бросить вызов тем ученым, которые на протяжении нескольких десятилетий помещали пилтдаунские находки в соответствующие ниши эволюционных схем.

С другой стороны, ученые старательно подчеркивали, что сами разоблачили обман. Некоторые приписывали мошен­ничество эксцентричному любителю палеонтологии Доусону, другие обвиняли Пьера Тейяра де Шардена – католического священника и палеонтолога с мистическими идеями относительно эволюции, реабилитируя таким образом «настоящих» ученых, причастных к открытию.

Казалось бы, на этом в пилтдаунской истории можно по­ставить точку и продолжить наши усилия по поиску новых палеонтологических свидетельств. Но более глубокий взгляд на проблему пилтдаунского человека, на полемику вокруг нее представляется весьма полезным, так как позволяет увидеть, каким образом устанавливаются и опровергаются факты в во­просах эволюции человека.

Вопреки общему мнению, ископаемые останки не являются предельно ясными и определенными свидетельствами. Сложная и запутанная сеть обстоятельств, связанных с лю­бым палеоантропологическим открытием, сама по себе затрудняет понимание вопроса. Неопределенность возрастает в случаях тщательно спланированного обмана, как, например, пилтдаунский подлог, если он на самом деле является тако­вым. Но, как правило, даже «обычные» палеоантропологические находки вызывают сомнения. По мере более подробного ознакомления с историей пилтдаунской полемики становится ясно, что часто бывает трудно отличить подлинное от под­дельного.

Около 1908 года Чарльз Доусон, юрист по образованию и антрополог по призванию, заметил, что после ремонтных работ проселочная дорога под Пилтдауном (Piltdown), графство Сассекс, в некоторых местах покрыта кремневым гравием. Доусон, который уже давно разыскивал древние орудия из кремня, узнал от рабочего, что гравий при­везен из карьера поблизости от Баркхэм-Мэйнор (Barkham Manor), принадлежавшего мистеру Р. Кенварду (R. Kenward), с которым он был знаком. Доусон отправился в карьер и по­просил находившихся там двоих рабочих, чтобы они были внимательны и не выбрасывали какие-либо каменные орудия или костные останки, если таковые им встретятся. В 1913 году Доусон писал: «Во время одного из моих регулярных посеще­ний карьера один из рабочих протянул мне небольшую часть теменной кости человека, показавшейся мне необычно тол­стой. Я немедленно начал поиски, но мои старания были тщет­ны… Прошло несколько лет, и осенью 1911 года, во время мое­го очередного появления в карьере, в груде добытого гравия я нашел другой, больший по размеру, фрагмент лобной кости того же черепа». Доусон отметил, что часть находившегося в карьере гравия была той же окраски, что и обнаруженные фрагменты черепа.

Доусон не был простым антропологом-любителем. Он был избран членом Геологического общества и на протяжении тридцати лет поставлял Британскому музею научные образ­цы в качестве «почетного собирателя». Более того, у него были близкие дружеские отношения с сэром Артуром Смитом Вудвордом (Arthur Smith Woodward), шефом Геологического уп­равления Британского музея и членом Королевского общест­ва. В феврале 1912 года Доусон написал ему в Британский музей письмо, рассказав о том, как он «наткнулся на очень старый плейстоценовый пласт… содержавший фрагмент тол­стой черепной коробки человека… который будет соперничать с Homo heidelbergensis». В общей сложности Доусон нашел пять фрагментов черепной коробки. Для укрепления он вымо­чил их в растворе бихромата калия.

В субботу 2 июня 1912 года Вудворд и Доусон в сопровождении слушателя местной иезуитской семинарии Пьера Тейяра де Шардена приступили к раскопкам в Пилтдауне и были вознаграждены несколькими новыми открытиями. В са­мый первый день они нашли новый фрагмент черепной короб­ки, а затем и другие. Позже Доусон напишет: «По всей вероят­ности, целый череп или же большая его часть была расколота рабочими, которые, не заметив разбитые кости, выбросили их с ненужной породой. Из отвалов отработанного материала мы извлекли столько фрагментов, сколько смогли. Чуть глубже, в еще не потревоженных слоях гравия, я наткнулся на правую половину нижней челюсти человека. Насколько я мог судить, это случилось в том же месте, где несколько лет назад рабочие нашли первую часть черепа. Д-р Вудворд, в свою очередь, также выкопал небольшую часть затылочной кости черепа буквально в ярде (0, 9 метра) от того места, где была обнаруже­на челюсть, и точно на том же уровне. Челюсть была сломана в симфизе и истерта до того, как была полностью погребена под слоем гравия. Фрагменты черепа были слегка округлены и сглажены, а на теменной кости остался рубец, вероятно, от удара лопатой». В общей сложности было найдено девять фрагментов черепа: пять самим Доусоном и еще четыре, ког­да к раскопкам присоединился Вудворд.

В дополнение к человеческим костным останкам в Пилтдауне были найдены разнообразные кости других млекопита­ющих, включая зубы слона, мастодонта, лошади и бобра. Бы­ли также обнаружены каменные орудия труда, частью сравнимые с эолитами, а частью характеризующиеся более высокой техникой обработки. Некоторые орудия и ископае­мые останки млекопитающих были истерты более других. Доусон и Вудворд полагали, что лучше сохранившиеся орудия труда и кости, включая ископаемые останки пилтдаунского человека, относятся к раннему плейстоцену, тогда как другие изначально принадлежали плиоцену.

В последующие десятилетия многие ученые соглашались с Доусоном и Вудвордом в том, что пилтдаунский чело­век должен рассматриваться в контексте с ископаемыми ос­танками млекопитающих, являющихся современниками пилтдаунского гравия. А такие исследователи, как сэр Артур Кит и А. Хопвуд (А. Р. Hopwood), придерживались мнения, что ископаемые останки Пилтдаунского человека относятся к бо­лее древней фауне плиоцена и попали в пилтдаунский гравий скорее всего в результате вымывания из более ранних геоло­гических горизонтов.

Сначала было решено, что пилтдаунский череп по своей морфологии похож на человеческий. Вудворд утверждает, что древнейшие обезьяноподобные предки современного челове­ка имели череп, похожий на человеческий, и челюсть обезья­ны, как пилтдаунский человек. В определенный исторический момент, утверждал Вудворд, эволюционная линия раздели­лась. У представителей одной ветви стали преобладать тол­стые черепные коробки и выступающие надбровные дуги. Эта линия привела к яванскому человеку и неандертальцу, кото­рые отличались толстыми черепами и сильно выраженными надбровными дугами. У представителей же другой ветви про­исходило сглаживание надбровных дуг и развитие человеко­подобной челюсти. Как раз от представителей этой линии, с точки зрения анатомии, и произошли современные люди.

Вудворд вышел, таким образом, с собственной теорией эволюции человека, которую хотел подкрепить ископаемыми свидетельствами, какими бы скудными и фрагментарными они ни были. Сегодня предложенный Вудвордом вариант про­исхождения человека сосуществует с широко распространен­ным в научных кругах мнением, что родословная Homo sapiens sapiens и Homo sapiens neanderthalensis восходит к одному и тому же предку – древнейшему, или раннему Homo sapiens. Не столь широко признано, но довольно близко к мысли Вудворда предположение Луи Лики о том, что как Homo erectus, так и неандерталец являются боковыми ветвями, отходящими от основной линии эволюции. Но эти варианты родословной человека не принимают во внимание приведенные в данной книге свидетельства присутствия анатомически идентичных современному человеку существ в периоды более ранние, чем плейстоцен.

Не все, однако, соглашались с тем, что пилтдаунский че­реп и челюсть относятся к одному и тому же существу. Сэр Рэй Лэнкестер из Британского музея предположил, что они вполне могли принадлежать разным существам различных видов. Профессор анатомии Королевского колледжа Дэвид Уотерстон (David Waterston) также считал, что челюсть не является частью черепа, и говорил, что соединять их равно­сильно попытке приладить стопу шимпанзе к ноге человека. Если Уотерстон был точен, значит, череп показался ему очень похожим на череп современного человека, пришедшего к нам, вполне возможно, из эпохи раннего плейстоцена.

Итак, с самого начала некоторых экспертов насторожи­ла очевидная несовместимость человекоподобного черепа и обезьяноподобной челюсти пилтдаунского человека (рис. 9.1). Специалист по физиологии мозга сэр Грэфтон Элиот Смит (Grafton Eliot Smith) попытался развеять эти сомнения. Изу­чив характеристики мозговой полости пилтдаунского черепа, он написал: «Мы должны рассматривать это как наиболее примитивный и обезьяноподобный человеческий мозг из ког­да-либо описанных; более того, вполне вероятно, что он мог принадлежать существу с обезьяноподобной челюстью». Между тем современные ученые со всей определенностью по­лагают, что пилтдаунский череп – это подложенный обман­щиком череп умершего относительно недавно Homo sapiens sapiens. Если мы примем это за правду, то значит, Смит, зна­менитый специалист в своей области, наблюдал признаки обе­зьяны там, где их на самом деле не было.

Рис. 9.1. Реставрация пилтдаунского черепа и челюсти, проведенная Доусоном и Вудвордом.

Оставалась надежда, что будущие открытия прояснят точный статус пилтдаунского человека. Клыки, которые более выражены у обезьян, чем у людей, в пилтдаунской челюсти отсутствовали. Но Вудворд полагал, что со временем клык пилтдаунского человека все же удастся обнару­жить, и даже сделал его модель.

29 августа 1913 года Тейяр де Шарден в са­мом деле отыскал клык в отвалах гравия. Это про­изошло в пилтдаунском карьере, рядом с тем ме­стом, где была откопана челюсть. Кончик клыка был стертый и плоский, как у человека. Были также обнаружены некоторые кости носа.

К тому времени Пилтдаун уже превратился в туристическую достопримечательность. Прибывавшим ученым поз­воляли присутствовать при раскопках, которые не прекраща­лись. Мотоповозки привозили членов различных обществ естественной истории. Доусон даже устроил в Пилтдауне пик­ник для членов Лондонского геологического общества. И вско­ре он стал знаменитостью. Действительно, научное название, данное пилтдаунскому гоминиду, звучало как Eoanthropus dawsoni, то есть «человек зари Доусона». Но ему не было суж­дено долго купаться в лучах славы: Чарльз Доусон умер в 1916 году.

Сомнения по поводу принадлежности челюсти и черепа одному и тому же существу продолжали существовать. Одна­ко они несколько ослабли, когда в 1915 году Вудворд сообщил о находке новых ископаемых останков примерно в двух милях от того места, где были сделаны первые. Были обнаружены еще два фрагмента челюсти человека и похожий на человече­ский коренной зуб. На основании этих находок в Пилтдауне II многие ученые сделали вывод, что первоначально найденные череп и челюсть принадлежат одному и тому же существу.

Но по мере того как росло число найденных человеческих костей, пилтдаунские ископаемые останки с типом чере­па, присущим Homo sapiens, вносили все большую неопреде­ленность и все хуже вписывались в родословную линию эволюции человека. Сначала в Чжоукоудяне ученые откопали примитивную на вид челюсть, которая напоминала челюсть пилтдаунского человека. Но череп пекинского человека, впер­вые найденный в 1929 году, обладал низким лбом и выраженными надбровными дугами яванского Pithecanthropus erectus, классифицируемого ныне, вместе с пекинским человеком, как Homo erectus. В то же десятилетие Раймонд Дарт обнаружил в Африке первые фрагменты Australopithecus (австралопитек). Далее последовали новые находки, и Australopithecus, так же как Пекинский и Яванский человек, отличался низким лбом и выраженными надбровными дугами. Однако большинство британских антропологов сочли австралопитека обезьяноподобным существом, которое никоим образом не могло быть прародителем современного человека.

После окончания Второй мировой войны новые находки Роберта Брума (Robert Broom) в Африке заставили англичан изменить свою точку зрения, признав в австралопитеке пред­ка Homo sapiens. Но что было делать с Пилтдаунским челове­ком, который считался таким же древним, как и Australopithecus, ископаемые остатки которого к тому времени были обнаружены?

Тем временем английский дантист Элвэн Марстон (Alvan Marston) продолжал докучать британским уче­ным своими сомнениями по поводу пилтдаунского че­ловека, заявляя, что с найденными ископаемыми останками не все ясно. В 1935 году Марстон нашел в Свэнскомбе (Swanscombe) человеческий череп рядом с костными останка­ми двадцати шести видов животных, обитавших в эпоху сред­него плейстоцена. Желая, чтобы его открытие было признано «самым старым англичанином», он тем самым бросил вызов возрасту пилтдаунского человека.

В 1949 году Марстон убедил Кеннета П. Окли из Британ­ского музея проверить обнаруженные в Свэнскомбе и Пилтдауне костные останки с помощью новейшего теста на содержа­ние фтора. Проведенный анализ показал одинаковое содержание фтора и в свэнскомбском черепе, и в найденных на том же месте костях животных, подтвердив тем самым, что они относятся к эпохе среднего плейстоцена. А результаты анализа пилтдаунских образцов не были столь однозначными.

Следует отметить, что у Окли, очевидно, были собствен­ные подозрения по поводу пилтдаунского человека. Окли и Хоскинс (Hoskins), соавторы доклада по проведенному в 1950 году тесту на содержание фтора, отметили, что «анатомичес­кие черты Eoanthropus (если допустить, что представленный к анализу материал принадлежал одному и тому же сущест­ву) не соответствуют тем представлениям о гоминидах перио­да раннего плейстоцена, которые сложились в результате открытий на Дальнем Востоке и в Африке».

Окли провел анализ пилтдаунских окаменелостей для того, чтобы определить, действительно ли череп и челюсть пилтдаунского человека принадлежат одному и тому же су­ществу. Тест на содержание фтора в четырех найденных пер­выми костях черепа дал 0, 1 – 0, 4 процента. У челюсти этот по­казатель был равен 0, 2 процента, то есть оказался в пределах данных по костям черепа. Кости, найденные в Пилтдауне II, дали подобные результаты. Окли сделал вывод, что пилтдаунские костные останки относятся к Рисс-Вюрмскому (Riss-Wurm) межледниковому периоду и, значит, их возраст равен 75 000—125 000 лет. Это несколько меньше возраста, характер­ного для эпохи раннего плейстоцена, который им первона­чально приписывался. Но все же он аномально велик для че­репа такого, полностью человеческого, типа, найденного на территории Англии. Согласно ныне принятой теории, Homo sapiens sapiens появился в Африке около 100 000 лет назад и только много позже, примерно 30 000 лет назад, перебрался в Европу.

Доклад Окли не удовлетворил Марстона. Он был убежден в том, что пилтдаунский череп и челюсть принадлежали совершенно разным существам. Познания в медицине и сто­матологии подсказывали ему, что череп, с его закрытыми швами, принадлежал взрослому человеку, тогда как челюсть, с ее не полностью развитыми коренными зубами, по всей ве­роятности, принадлежала молодой обезьяне. Он также подо­зревал, что темный налет на костях, принимавшийся за свидетельство их древности, был вызван ни чем иным, как попыткой Доусона укрепить их с помощью раствора бихромата калия.

Продолжавшаяся кампания Марстона вокруг пилтдаун­ских костных останков неожиданно привлекла внимание окс­фордского антрополога Дж. С. Вейнера (J. S. Weiner), который вскоре понял, что с пилтдаунскими окаменелостями не все ладно. Он поделился своими сомнениями с У. Е. Ле Грос Клар­ком, возглавлявшим в то время департамент антропологии в Оксфордском университете. Но сначала тот отнесся к этим опасениям весьма скептически. 5 августа 1953 года Вейнер и Окли встретились с Ле Грос Кларком в Британском музее. Окли вынул из сейфа хранившиеся там пилтдаунские образцы, чтобы всем вместе рассмотреть их более внимательно. В тот же момент Вейнер положил перед Ле Грос Кларком зуб шим­панзе, заранее им взятый из музейной коллекции, а потом от­шлифованный и покрытый специфическим налетом. Его сходство с пилтдаунским зубом оказалось настолько ошеломляющим, что Ле Грос Кларк дал согласие на проведение де­тального обследования всех пилтдаунских костных останков.

Применительно к пилтдаунским костным останкам был проведен второй тест на содержание фтора с использованием новейших методов. На этот раз три фрагмента пилтдаунского черепа дали 0, 1 процента. Но в пилтдаунской челюсти и зубах содержание фтора оказалось гораздо ниже – 0, 01 – 0, 04 про­цента. Так как с течением времени содержание фтора увели­чивается, результаты анализа дали гораздо больший возраст для черепа, чем для челюсти и зубов. Это означало, что они не могли принадлежать одному и тому же существу.

Из двух проведенных Окли тестов на содержание фтора первый показал, что череп и челюсть были одного и того же возраста, тогда как второй дал противоположные результаты. Во втором случае использовались новейшие методы и благо­даря этому были получены ожидаемые результаты. В палеоантропологий такое случается довольно часто: исследователи проверяют и перепроверяют результаты или совершенству­ют свои методы до тех пор, пока не добиваются приемлемого результата. А потом вдруг останавливаются. В таких случаях создается впечатление, что результаты анализа специально подгонялись под теоретические ожидания.

Был проведен также тест на содержание азота в пилтда­унских костных останках. Изучая полученные результаты, Вейнер отметил, что кости черепа содержали 0, 6 – 1, 4 процен­та азота, тогда как челюсть дала 3, 9 процента, а некоторые из пилтдаунских зубов – 4, 2 – 5, 1 процента. То есть результаты теста показали, что по возрасту фрагменты черепа отлича­лись от челюсти и зубов и, следовательно, не могли принадле­жать одному и тому же существу. Кость современного челове­ка содержит около 4 – 5 процентов азота. С течением времени его процентное содержание снижается. Таким образом выяснилось, что возраст челюсти и зубов невелик, а череп гораздо их старше.

Результаты тестов на фтор и азот все-таки оставляли надежду, что по крайней мере череп был одного возраста с пилтдаунским гравием. Но в конце концов попали под подо­зрение даже фрагменты черепа. В докладе Британского музея говорилось: «Д-р Г. Ф. Клэрингбулл (G. F. Claringbull), прове­дя радиокристаллографический анализ этих костей, обнару­жил, что гидроксиапатит – их основная минеральная состав­ляющая – частично был заменен гипсом. Изучение химического состава пилтдаунской подпочвы и грунтовых вод показало, что эти необычные изменения в пилтдаунском гра­вии естественным путем произойти не могли. Д-р М. X. Хэй (М. Н. Неу) продемонстрировал, что такие изменения проис­ходят, когда костным останкам искусственно придается вид ископаемых посредством обработки в концентрированном растворе сульфата железа. Таким образом, теперь ясно, что кости черепа были искусственно окрашены под цвет гравия и подброшены в карьер вместе со всеми другими находками».

Вопреки данным, представленным Британским музеем, все еще была возможность утверждать, что череп происходил именно из пилтдаунского карьера. Все части черепа имели равномерную темно-металлическую окраску. В то же время на челюсти, также являвшейся, как утверждалось, поддел­кой, был окрашен только поверхностный слой. Более того, хи­мический анализ первых найденных Доусоном фрагментов показал, что они имеют очень высокое содержание железа – около 8 процентов, тогда как в челюсти этот показатель составлял только 2 – 3 процента. Это говорит о том, что фраг­менты черепа приобрели свою металлическую окраску (про­никающую на всю глубину кости и благодаря этому дающую 8 процентов железа от общего минерального состава костей) в результате долгого пребывания в богатых железом пилтдаунских гравиях. Челюсть же, с ее поверхностной окраской и го­раздо более низким содержанием железа, первоначально должна была залегать в другом месте.

Если фрагменты черепа действительно происходили из пилтдаунских гравиев и не были искусственно окрашены, как это предполагают Вейнер и его коллеги, как тогда можно объ­яснить присутствие в них гипса (сульфата кальция)? Это можно объяснить тем, что Доусон, возможно, использовал сульфатсодержащие компоненты (отдельно или вместе с би-хроматом калия) при обработке костей химическими реакти­вами с целью их укрепления после извлечения из земли. В принципе в этом случае часть содержавшегося в костях гидроксиапатита могла превратиться в гипс.

Другим возможным объяснением является то, что гипс вполне мог накапливаться в костях, пока те пребывали в пилт­даунских гравиях. Однако ученые из Британского музея заяв­ляют, что концентрация сульфатов в Пилтдауне слишком ма­ла для этого. М. Боуден (M.Bowden) заметил между тем, что сульфаты присутствуют в местных грунтовых водах в концентрации 63 промилле, а содержание сульфатов в пилтдаун­ских гравиях составляет 3, 9 миллиграмма на 100 граммов. Признавая, что эти концентрации не являются большими, Бо­уден допускает, что в прошлом они могли быть значительно выше. И Окли, заметим, утверждал, что в прошлом концент­рация фтора в грунтовых водах могла быть значительно выше нынешней, чтобы объяснить аномально высокое содержание фтора в кастенедольских человеческих останках.

Знаменательно, что в пилтдаунской челюсти признаков присутствия гипса отмечено не было. Присутствие гипса во фрагментах черепа и отсутствие его в челюсти соответствует предположению, что череп происходит из пилтдаунского ка­рьера, а челюсть из какого-то другого места.

Наличие хрома было отмечено в тех пяти фрагментах черепа, которые Доусон нашел сам, до того как к нему присо­единился Вудворд. В принципе это обстоятельство можно объяснить тем, что после извлечения костей из грунта Доусон погружал их для укрепления в бихромат калия. В других фрагментах черепа, найденных Доусоном уже вместе с Вудвордом, присутствия хрома отмечено не было.

Челюсть содержала хром. Он появился, по всей вероятности, потому, что при ее окрашивании использовались соеди­нения железа и бихромат калия.

Подводя итог, можно предположить, что череп действи­тельно происходил из пилтдаунского карьера и во время дли­тельного пребывания среди гравия впитал в себя много желе­за. За это же время некоторое количество содержавшегося в костях фосфата кальция превратилось в сульфат кальция (гипс) в результате воздействия сульфатов, находившихся в гравии и грунтовых водах. Позже некоторые фрагменты чере­па были погружены Доусоном в бихромат калия. Это может объяснить присутствие в них хрома. Фрагменты, найденные позже Доусоном и Вудвордом, не погружались в бихромат ка­лия и поэтому хрома не содержат. С другой стороны, челюсти был искусственно придан темно-металлический оттенок, что выразилось в окрашивании только ее поверхностных слоев. Технология окрашивания предусматривала присутствии хро­ма, что объясняет его наличие в челюсти. Но в результате применения этой технологии гипс не образуется.

Если же допустить, что темно-металлическая окраска фрагментов черепа (как и челюсти) есть результат мошенни­чества, то необходимо признать, что мошенник мог использо­вать только три метода окраски.

1. Согласно ученым из Бри­танского музея, основной метод окрашивания должен был предусматривать использование раствора сульфата железа и бихромат калия как окислитель, что дает гипс (сульфат каль­ция) в качестве побочного продукта. Это могло быть причиной присутствия гипса и хрома в пяти фрагментах черепа, имею­щих темно-металлическую окраску и найденных Доусоном первыми.

2. Четыре фрагмента черепа, обнаруженные Доусо­ном вместе с Вудвордом, содержали гипс, но в них не было хрома. В данном случае при окрашивании бихромат калия не должен был использоваться.

3. К челюсти, в которой присутствовал хром, но отсутствовал гипс, должен был быть приме­нен третий метод, предусматривающий использование компо­нентов железа и хрома, но не ведущий к появлению гипса.

Трудно понять, почему мошеннику нужно было прибегать ко всем этим способам, когда вполне хватило бы и одного. Также вызывает удивление, почему мошенник столь небрежно, рис­куя быть схваченным за руку, отнесся к нанесению необходи­мого оттенка на челюсть, прокрасив ее на глубину гораздо меньшую, чем он сделал это с черепом.

Есть еще одно доказательство того, что череп действительно был обнаружен в пилтдаунском карьере. Это свиде­тельство очевидицы – Мэйбл Кенвард (Mabel Kenward), до­чери владельца Баркхэм – Мэйнора Роберта Кенварда. 23 февраля 1955 года газета «Telegraph» опубликовала письмо мисс Кенвард, в котором говорилось следующее: «Однажды, когда рабочие раскапывали нетронутый еще гравий, один из них увидел нечто показавшееся ему похожим на кокосовый орех. Он разбил „орех“ лопатой, отложил в сторону один кусок, а остальные просто выбросил». Особенно важным было свиде­тельство, что до этого гравий был «нетронутым».

Даже сам Вейнер написал: «Мы не можем отвергнуть эту историю с рабочими и их „кокосовый орех“ как простую выдумку, как правдоподобную сказку, запущенную, чтобы приукрасить и сделать приемлемой историю с находкой… Принимая во внимание то, что рабочие действительно наткну­лись на часть черепа, их находка, вполне возможно, была не частью костных останков Eoanthropus, но частью обыкновен­ного и недавнего захоронения». Вейнер предположил, что мошенник, кем бы он ни был, вполне мог подменить действитель­но найденную часть черепа на специально обработанные костные останки. Но если рабочие «наткнулись на относитель­но недавнее захоронение», то куда подевались остальные час­ти скелета? В конце концов Вейнер предположил, что кости черепа были заранее подброшены, а рабочие их просто нашли. Но Мэйбл Кенвард свидетельствовала, что участок, где рабочие начали копать, до этого был нетронутым.

Преподаватель естественных наук Роберт Эссекс (Robert Essex), бывший лично знаком с Доусоном в 1912—1915 годах, дал интересное свидетельство относительно пилтдаунской челюсти, или, как теперь выясняется, челюстей. Эссекс в 1955 году писал: «Другая челюсть из Пилтдауна, о которой Вейнер не упоминал, была намного ближе к человеческой, не­жели к обезьяньей и, следовательно, гораздо больше подходи­ла к предположительно человеческим пилтдаунским черепным фрагментам. Я сам видел и держал в руках эту челюсть и знаю, кто ее доставил в контору Доусона».

Эссекс поведал также новые подробности этой истории. В то время он работал учителем естествознания в располагав­шейся поблизости от конторы Доусона средней школе. Он рас­сказал следующее: «Однажды, когда я проходил мимо конто­ры Доусона, меня окликнул и пригласил зайти один из его служащих, которого я хорошо знал. Я зашел внутрь, и он по­казал мне часть окаменелой челюсти, больше похожей на че­люсть человека, чем обезьяны, с тремя крепко державшимися коренными зубами. Когда я спросил, откуда эта кость, ответ был: „Из Пилтдауна“. По словам служащего, ее принес один из рабочих, держа в руке сумку, в которой обычно носят инст­рументы. Он спросил мистера Доусона. Когда ему ответили, что мистер Доусон занят в суде, он попросил разрешения ос­тавить сумку в конторе и сказал, что потом вернется. Когда он ушел, служащий открыл сумку и увидел челюсть. Заметив, что я прохожу мимо, он попросил меня зайти в контору. Я ска­зал ему, чтобы он положил челюсть обратно и что мистер До­усон был бы недоволен, если бы узнал, что это делают в его от­сутствие. Потом я узнал, что когда рабочий пришел снова, мистер Доусон был по-прежнему занят в суде. Тот забрал свою сумку и ушел». Позже Эссекс видел фотографии пилтдаунской челюсти. Заметив, что на снимках была совсем не та челюсть, которую он видел в конторе Доусона, он поспешил сообщить об этом в Британский музей.

Находка человеческой челюсти как бы подтверждает предположение, что найденный в Пилтдауне человеческий череп происходит из местных залежей гравия. Мы можем предположить, что все связанные с Пилтдауном кости явля­ются подлогом; но если череп был обнаружен insitu, то, воз­можно, мы имеем дело с еще одной находкой костных остан­ков Homo sapiens sapiens, происходящей из позднего периода эпохи среднего плейстоцена или раннего периода позднего плейстоцена.

В большинстве публикаций последнего времени все пилтдаунские ископаемые останки и орудия признают­ся подделками, и основное внимание уделяется выясне­нию личности мошенника. Вейнер, Окли и другие ученые намекали на то, что виновным является палеонтолог-любитель Доусон. Вину же профессионального ученого Вудворда пред­почитали не замечать.

Но все дело в том, что для совершения пилтдаунского подлога требовались глубокие научные познания и возможно­сти, превосходящие те, которые могли быть у антрополога-любителя Доусона. Следует также помнить, что костные ос­танки пилтдаунского человека были обнаружены вместе с многочисленными костями вымерших млекопитающих. Это значит, что в пилтдаунском деле был замешан профессионал, имеющий доступ к редким костным останкам и знающий, как их правильно отобрать и обработать, чтобы создать впечатле­ние подлинной фауны определенной эпохи.

Были попытки бросить тень и на Тейяра де Шардена, ко­торый в то время учился в Иезуитском колледже, поблизости от Пилтдауна, и был знаком с Доусоном с 1909 года. Вейнер и его коллеги были уверены, что поднятый в Пилтдауне зуб стегодона (Stegodon) происходил откуда-то из Северной Африки, где Тейяр де Шарден вполне мог побывать, когда преподавал в Каирском университете в 1906—1908 годах.

Другим подозреваемым является Вудворд. Некоторые из костей он выкопал собственноручно. Если они были предна­меренно и заранее заложены в грунт, он как специалист обя­зательно должен был бы это заметить. Это-то и делает его од­ним из возможных соучастников подлога. Примечательно, что Вудворд довольно жестко контролировал доступ к пилтдаунским костным останкам, отвечая за их хранение в Британском музее. Это можно трактовать как попытку скрыть доказательство подлога от посторонних глаз.

Автор книги «Piltdown Men» («Пилтдаунский человек») Рональд Миллар (Ronald Millar) заподозрил Грэфтона Элиота Смита. Питавший к Вудворду далеко не дружеские чувства Смит вполне мог решиться на то, чтобы заманить Вудворда в западню тонкого обмана. Смит, как и Тейяр де Шарден, про­вел некоторое время в Египте и имел доступ к древним кост­ным останкам, которые вполне мог потом закопать в Пилтда­уне.

Фрэнк Спенсер, профессор антропологии Королевского колледжа Нью-Йоркского университета (Queen College of the City University of New York), написал книгу, в которой обви­няет в пилтдаунском подлоге сэра Артура Кита, хранителя Хантерианского музея Королевского военно-медицинского колледжа (Hunterian Museum of the Royal College of Surgeons). Кит считал, что человек современного типа появил­ся гораздо раньше, чем могли предполагать ученые, и как раз это, утверждает Спенсер, побудило его вступить с Доусоном в сговор, чтобы подкрепить свою гипотезу «фактическим» ма­териалом.

Другим подозреваемым является профессор геологии Кембриджского университета Уильям Соллас (William Sollas). Его имя прозвучало в записанном на магнитофонную пленку послании английского геолога Джеймса Дугласа (James Douglas), который умер в 1979 году в возрасте 93 лет. Соллас не любил Вудворда, критиковавшего разработанный Солласом метод производства пластиковых слепков с ископаемых костных останков. Дуглас вспоминал, что он посылал Солласу из Боливии зубы мастодонта, похожие на обнаруженные в Пилтдауне, а также что Соллас получил некоторое количест­во бихромата калия, химического препарата, который, по всей вероятности, использовался для окраски многих пилтдаунских образцов. Соллас также «позаимствовал» в коллекции Оксфордского музея несколько зубов обезьяны. По словам Ду­гласа, Соллас втайне наслаждался тем, что Вудворд оказался вовлеченным в историю с пилтдаунским подлогом.

Но причина для подобного мошенничества должна быть более веская, чем личная месть. Спенсер указывал, что най­денные останки «были хорошо подготовлены, чтобы выдер­жать внимательное научное исследование и быть интерпрети­рованными как ископаемые останки человека».

Одной из возможных причин подлога, совершенного ученым-профессионалом, могла быть неадекватность доказа­тельств в пользу эволюции человека, которые накопились к началу двадцатого века. Дарвин опубликовал свою работу «О происхождении видов» в 1859 году, что практически сразу да­ло мощный толчок поиску ископаемых свидетельств, которые бы соединили Homo sapiens с древнейшими обезьянами мио­цена. Открытия, подтверждавшие присутствие в плиоцене и миоцене полностью современных по своему строению челове­ческих существ, замалчивались, а яванский человек и гейдельбергская челюсть стали единственными объектами, на изучении которых сосредоточились научные круги. Но, как мы видели в главе 8, яванский человек не получил единодуш­ной поддержки научной общественности. Буквально сразу по­явились серьезные сомнения по поводу того, что обезьянопо­добный череп и найденная в 13, 7 метра от него бедренная кость, идентичная кости современного человека, принадлежа­ли одному и тому же существу. Кроме того, некоторые англий­ские и американские ученые, такие, как Артур Смит Вудворд, Грэфтон Элиот Смит и сэр Артур Кит, разрабатывали альтер­нативные подходы к проблеме эволюции человека, в рамках которых утверждалось, что формирование «интеллектуаль­ного» человекоподобного черепа предшествовало появлению челюсти, морфологически идентичной современной. Между тем яванский человек отличался чисто обезьяньим черепом с выраженными надбровными дугами.

Очень многие ученые предложили свои версии относительно личности и побудительных мотивов пилтдаунского мо­шенника. Со своей стороны, мы тоже хотели бы предложить нашу рабочую версию. Рассмотрим следующий сценарий. Ра­бочий в Баркхэм-Мэйноре на самом деле нашел череп эпохи среднего плейстоцена, как это описано Мэйбл Кенвард. Фраг­менты находки были переданы Доусону. Доусон, находивший­ся в постоянной связи с Вудвордом, действительно ему об этом сообщил. Вудворд, в то время занимавшийся разработ­кой собственной теории эволюции человека и очень озабоченный отсутствием, после пятидесяти лет кропотливого труда, научных свидетельств в пользу эволюции человека, замыслил и осуществил подлог. Но он действовал не в одиночку, а вмес­те с группой связанных с Британским музеем ученых, кото­рые помогли ему получить и таким образом подготовить необ­ходимые образцы, чтобы те смогли выдержать обследование со стороны других ученых, в их тайну не посвященных.

Окли, которому принадлежит большая роль в разоблачении пилтдаунского мошенничества, писал: «Тринильский ископаемый материал (яванский человек) был далеко непо­лон, и для многих ученых он не являлся подтверждением справедливости взглядов Дарвина на эволюцию человека. Иногда я задавал себе вопрос, не стал ли пилтдаунский подлог результатом ложного и нетерпеливого желания как можно быстрее найти приемлемое „недостающее звено“».

Вейнер допускал такую возможность: «Это вполне мож­но объяснить нездоровым желанием поучаствовать в разра­ботке теории эволюции человека, снабдив ее столь не­обходимым „недостающим звеном“… Пилтдаун явился непреодолимым соблазном для фанатика от биологии воспол­нить то, что Природа создала, но не позаботилась сохранить».

К разочарованию предполагаемых мошенников, откры­тия нескольких следующих десятилетий никоим образом не поддержали тот вариант эволюционной теории, который должны были представлять пилтдаунские находки. Новые ко­стные останки яванского человека и пекинского человека, а также материалы по африканскому австралопитеку многие ученые сочли подтверждением гипотезы, что предком совре­менного человека был человек-обезьяна с выраженными надбровными дугами. Гипотеза о высоколобом пилтдаунском че­ловеке была дискредитирована.

Шло время, и проблемы создания приемлемой эволюци­онной родословной ископаемых гоминидов стали еще более острыми. В критический момент ученые, связанные с Британ­ским музеем, решили действовать. Заручившись поддержкой своих, вполне возможно, ничего не ведавших коллег, они взя­лись систематически и энергично разоблачать мошенничест­во, которое сами же и совершили. В ходе этой кампании неко­торые образцы могли быть специально обработаны с помощью химических и физических средств для придания подлогу большей достоверности.

Мысль о том, что группа мошенников действовала во взаимодействии с Британским музеем, сначала совершив на­учный подлог, а затем разоблачив его, многими воспринима­ется как маловероятная. Однако она основана на тех же самых обширных (или скудных) сведениях, что и другие обвинения. Под подозрением оказалось так много британских ученых, включая некоторых из Британского музея, что теория сговора уже не могла реально расширить круг возможных соучастни­ков.

Вполне возможно, что в Британском музее вообще никто и понятия не имел о подлоге. Но, по мнению многих ученых, среди этих недобросовестных людей обязательно должен был быть кто-то – действовал ли он в одиночку или в сговоре с другими, – кто имел научную подготовку и преуспел в совер­шении мошенничества.

Гэйвин Де Беер (Gavin De Beer), директор Британского музея естественной истории, был уверен, что методы, исполь­зованные в разоблачении пилтдаунского обмана, «сделают фактически невозможным повторение подобного мошенниче­ства в будущем». Но мошенник, обладающий знаниями о современных химических и радиометрических методах опреде­ления возраста образцов, вполне может сделать фальшивку, распознать которую стоило бы больших усилий. Действитель­но, вряд ли мы можем быть абсолютно уверены в том, что в од­ном из крупнейших музеев мира не находится подделка, аналогичная пилтдаунской и еще не раскрытая.

Итак, пилтдаунская история нанесла науке значительный ущерб. Но, как мы знаем, подобные случаи происходят довольно редко. Более распространенным и коварным типом мошенничества является рутинное тенденциозное изложение и подгонка фактов под устоявшиеся теоретические стереоти­пы.

В 1925 году Вейзон де Праден (Vayson de Pradenne) из Парижского института антропологии написал в книге «Fraudes Archeologiques» («Археологические подделки»): «Не­редко встречаются ученые мужи, одержимые какой-либо предвзятой идеей. Они не идут на научные подлоги, но в угоду своим теориям не гнушаются препарировать факты. Такой ученый, например, может вообразить, что закон развития в доисторических обществах проявляется всегда и в малейших деталях. Обнаружив в выработке старательно и грубо выпол­ненные предметы материальной культуры, он делает вывод о существовании двух уровней, причем более низкому якобы присущи более грубые образцы. Он будет классифицировать находки по типу, а не в соответствии с геологическим слоем, в котором они были найдены. И если под этим пластом он обна­ружит искусно выполненные орудия труда, то будет утверж­дать, что они попали туда случайно и их следует отнести к ме­сту первичного залегания. Он поставит их вместе с предметами из верхних слоев. Стратиграфическое располо­жение образцов, которое он выполнит, в конечном счете ока­жется настоящим обманом. Обманом во имя предвзятой идеи, на который добропорядочный человек пошел более или менее осознанно. Такого человека мошенником никто не назовет. Я часто был свидетелем подобных случаев. И если не называю имен, то не оттого, что их не знаю».

Такие вещи происходят не только в Британском музее, но и во всех музеях, университетах и других центрах палео­антропологии по всему миру. И хотя каждый отдельный слу­чай подгонки научных фактов по своему удельному весу ка­жется незначительным, совокупный эффект огромен, поскольку искажается фундаментальная картина происхож­дения и возраста человека.

Многочисленные факты свидетельствуют, что существа, полностью схожие с нами, обитали в самые отдаленные исто­рические эпохи: в плиоцене, миоцене, олигоцене, эоцене и еще раньше. И всегда рядом с обезьяной-человеком жили обыкно­венные обезьяны, костные останки которых обнаруживают в пластах соответствующих геологических периодов. Вполне возможно, что гоминиды всех видов существовали бок о бок всегда. Наиболее ясная картина возникает при рассмотрении всех доступных свидетельств. При этом эволюционный ряд можно выстроить, только если не замечать многочисленные свидетельства определенного рода и использовать те ископа­емые останки и предметы материальной культуры, которые вписываются в рамки предвзятых точек зрения. Такой обман не есть, по всей видимости, результат преднамеренного сгово­ра, как это произошло в пилтдаунской истории (если останки пилтдаунского человека были действительно подделаны). Это неизбежный результат социального процесса фильтрации знаний, действующего внутри научного сообщества.

И хотя в палеоантропологии, вполне возможно, нередки случаи неосознанного обмана, пилтдаунская история являет­ся примером преднамеренного и хорошо подготовленного мо­шенничества.

Открытия, связанные с яванским человеком и человеком из Пилтдауна, не привели к окончательному ре­шению вопроса об эволюции человека. Ископаемый Pithecanthropus erectus Дюбуа не получил единодушного при­знания в научных кругах, а пилтдаунский скандал лишь усу­губил проблему. Весь научный мир замер в ожидании новых сенсационных открытий, надеясь, что они прольют свет на эволюционное развитие семейства гоминидов. При этом мно­гие ученые возлагали особые надежды на Китай. Древние китайцы называли ископаемые окаменелости костями дракона. На протяжении многих веков китайские ле­кари верили в целительные свойства этих костей и в измель­ченном виде добавляли их в различные снадобья. Таким обра­зом, китайские аптеки неожиданно стали для первых западных палеонтологов настоящим золотым дном. В 1900 году д-р Хаберер (К. A. Haberer) собрал в этих аптеках коллекцию ископаемых останков млекопитающих и отослал ее в Мюнхенский университет, где их исследовал и каталогизировал Макс Шлоссер (Мах Schlosser). Среди при­сланных образцов Шлоссер обнаружил зуб, найденный в ок­рестностях Пекина, в котором он распознал «третий коренной зуб верхней челюсти, принадлежавший либо человеку, либо неизвестной человекообразной обезьяне-антропоиду». На этом основании Шлоссер высказал предположение о чрезвы­чайной перспективности Китая с точки зрения поисков перво­бытного человека.

Мнение Шлоссера разделял шведский геолог Гуннар Андерсон (Gunnar Andersson), сотрудник ведомства по геологическим изысканиям в Китае. В 1918 году Андерсон посетил местность под названием Чикушань (Chikushan – «холм куриных костей») возле деревушки Чжоукоудянь, расположенной в двадцати пяти милях к северо-за­паду от Пекина. Там, осматривая действующий известняко­вый карьер, он обнаружил расщелину, заполненную красноватой глиной, а в ней – окаменелые кости. По всей ви­димости, глина заполняла древнюю пещеру.

Андерсон вернулся в Чикушань в 1921 году, сопровождаемый приданным ему в помощники австрийским палеонто­логом Отто Жданским (Otto Zdansky) и Уолтером Грейнджером (Walter M. Granger), сотрудником Американского музея естественной истории. Сначала их раскопки не принесли осо­бых результатов – были обнаружены лишь окаменелости от­носительно недавнего происхождения.

Однако затем один из местных жителей поведал Жданскому, что неподалеку от железнодорожной станции Чжоуко­удянь можно обнаружить большие «кости дракона». Отпра­вившись туда, Жданский нашел еще один известняковый карьер, в склонах которого, как и в первом случае, имелись расщелины, заполненные красноватой глиной с фрагментами костей. Андерсон, посетив карьер, обнаружил обломки квар­ца, которые, по его мнению, могли быть крайне примитивными орудиями труда. Поскольку в этой местности кварц не встре­чался, Андерсон предположил, что найденные обломки были принесены туда гоминидами. Жданский, не ладивший с Андерсоном, с этим не согласился.

И все же Андерсон настаивал на своем. Он заявил, внимательно вглядываясь в склон карьера: «Меня не оставляет ощущение, что здесь лежат останки одного из наших предков, и дело лишь в том, чтобы отыскать их». Отдав Жданскому рас­поряжение продолжать поиски в заполненной глиной расще­лине, он добавил: «Копайте столько времени, сколько потре­буется, пусть даже придется освободить от глины всю пещеру».

Жданский, явно без особого желания, неспешно продолжал раскопки и в 1921, и в 1923 году, но обнаружил-таки при­знаки далеких предков человека: два зуба, предположитель­но датированные ранним плейстоценом. Вместе с другими обнаруженными окаменелостями эти зубы – нижний премоляр и верхний моляр (коренной) – были отосланы для даль­нейшего изучения в Швецию. Приехав туда, Жданский опубликовал в 1923 году работу, посвященную проведенным в Китае исследованиям, но о зубах в ней даже не упомянул.

На этом этапе дело и замерло вплоть до 1926 года, когда Пекин собрался посетить наследник шведского престола, быв­ший председателем Шведского комитета синологии и покро­вительствовавший палеонтологическим исследованиям. Про­фессор Упсальского университета Виман (Wiman) спросил своего бывшего студента Жданского, нет ли у него какой-ни­будь диковинки, которую можно было бы преподнести принцу. В ответ Жданский подготовил целый доклад, иллюстрирован­ный фотографиями, о зубах, обнаруженных в Чжоукоудяне. На собрании в Пекине, где присутствовал и наследный принц, Гуннар Андерсон огласил доклад, закончив его так: «Человек, существование которого было мною предсказано, наконец-то обнаружен!».

Молодой канадский врач Дэвидсон Блэк (Davidson Black), живший в Пекине, тоже не сомневался в том, что зубы, найденные Жданским, представляют собой убедительное доказательство существования ископаемого че­ловека.

В 1906 году Дэвидсон Блэк окончил медицинский колледж при Университете Торонто, однако вопросы эволюции человека интересовали его гораздо больше медицины. Считая Северную Азию главным очагом эволюции, Блэк решил пере­браться в Китай, чтобы отыскать там ископаемые свидетель­ства в подтверждение своей теории. Но тут разразилась Пер­вая мировая война.

В 1917 году Блэк поступил на службу в канадскую армию военврачом. Одновременно его друг, д-р Каудри (Е. V. Cowdry), был назначен на должность декана факультета ана­томии Пекинского медицинского колледжа при Фонде Рок­феллера. Каудри попросил директора Фонда, д-ра Саймона Флекснера (Simon Flexner), назначить своим помощником Блэка, что и было сделано. Демобилизовавшись, Блэк в 1919 году прибыл в Пекин. Однако работу свою в медицинском кол­ледже он постарался свести к минимуму, уделяя как можно больше времени своему истинному увлечению – палеоантропологии. В ноябре 1921 года он отправился в краткосрочную экспедицию на север Китая. За ней последовали и другие экс­педиции, что, естественно, понравиться начальству Блэка не могло.

Блэк очень надеялся на то, что точка зрения Фонда Рок­феллера на его деятельность постепенно изменится. Так и произошло, причем события, к этому приведшие, заслужива­ют отдельного рассказа.

В конце 1922 года Блэк передал на рассмотрение дирек­тору медицинского колледжа д-ру Генри Хьютону (Henry S. Houghton) план экспедиции в Таиланд. В нем он весьма убеди­тельно связал свое увлечение палеоантропологией с задачами колледжа. Хьютон написал коммерческому директору колле­джа Роджеру Грину (Roger Greene): «Хотя я и не убежден в практической пользе проекта, предлагаемого Блэком, должен признаться, что меня сильно впечатляют… те ценные контак­ты, которые ему удалось установить между нашим факульте­том анатомии и целым рядом научных учреждений и органи­заций, осуществляющих в Китае плодотворную деятельность в области, непосредственно связанной с антропологическими исследованиями. С этой точки зрения я бы рекомендовал удовлетворить его просьбу». Безусловно, здесь сыграли свою роль соображения интеллектуального престижа. Традицион­ная медицина представляется весьма прозаическим занятием по сравнению с почти мистическими изысканиями в вопросе о происхождении человека, который со времен Дарвина не пе­реставал будоражить лучшие научные умы всего земного ша­ра. Неудивительно, что Хьютон поддался на уговоры Блэка. Экспедиция была организована во время летних каникул 1923 года, но, к сожалению, оказалась безрезультатной.

В 1926 году Блэк посетил то самое научное собрание, на котором Гуннар Андерсон в присутствии наследного принца Швеции прочел доклад о зубах, три года назад обнаруженных Жданским в Чжоукоудяне. Потрясенный этим сообщением, он без колебаний принял предложение Андерсона продолжить раскопки в Чжоукоудяне под совместным патронажем швед­ского ведомства по геологическим изысканиям в Китае и Пе­кинского медицинского колледжа при Фонде Рокфеллера. Сотрудник этого ведомства д-р Амадей Грабау (Amadeus Grabau) назвал объект исследований «Пекинским человеком». На просьбу о финансировании раскопок Фонд Рокфеллера, к вящей радости Блэка, выделил весьма щедрые субсидии.

К весне 1927 года, в разгар гражданской войны в Китае, работы в Чжоукоудяне уже велись полным ходом. Однако ме­сяцы кропотливых изысканий не принесли никаких откры­тий, относящихся к древним гоминидам. Единственный зуб человекоподобного существа был обнаружен, когда уже заря­дили холодные осенние дожди, положив конец первому этапу раскопок. На основании этой находки, а также двух других зу­бов, обнаруженных Жданским (и находившихся теперь у Блэ­ка), Блэк во всеуслышание объявил об открытии ранее неиз­вестного ископаемого человека, которого он назвал Sinanthropus – «китайский человек».

Блэку не терпелось поведать о своей находке всему миру. Путешествуя со своим зубом по разным странам, он с удивлением обнаружил, что далеко не все разделяют его эн­тузиазм относительно синантропа. Так, несколько членов Американской ассоциации анатомов на своем ежегодном со­брании в 1928 году подвергли Блэка резкой критике за про­возглашение нового биологического вида при наличии таких скудных доказательств.

Блэк, тем не менее, продолжал демонстрировать зуб: сначала Алешу Грдличке в США, а затем в Англии сэру Ар­туру Киту и сэру Артуру Смиту Вудворду. В Британском му­зее Блэк сделал слепки с коренных зубов пекинского челове­ка для раздачи их другим исследователям. Впоследствии такого рода пропаганда была взята на вооружение авторами открытий, стремящимися привлечь к себе внимание научного сообщества: приемы политической борьбы оказались не чуж­дыми и ученым.

По возвращении в Китай Блэк продолжал внимательно следить за продолжавшимися в Чжоукоудяне раскопками. Шли месяцы, а результатов не было. 5 декабря 1928 года Блэк сообщил в письме сэру Киту: «Похоже, в последних днях каж­дого сезона раскопок таится нечто мистическое. За два дня до их завершения (как и в прошлый раз) Болин обнаружил пра­вую половину нижней челюсти синантропа с тремя постоянными коренными зубами в их гнездах».

Но тут возникли финансовые трудности: поддерживавшие изыскания субсидии Фонда Рокфеллера должны были прекратиться к апрелю 1929 года. В январе Блэк направил Совету директоров фонда письмо с просьбой мате­риально поддержать раскопки в Чжоукоудяне путем созда­ния исследовательской лаборатории эры кайнозоя (кайнозой охватывает периоды от палеоцена до голоцена), и в апреле средства были предоставлены.

Всего несколько лет назад руководители Фонда Рокфел­лера довольно энергично отговаривали Блэка от чрезмерного увлечения палеоантропологическими исследованиями, те­перь же они поддержали его безоговорочно – вплоть до фор­мирования специального подразделения для поисков ископа­емых останков дальних предков человека. Чем же объясняется столь радикальная перемена в отношении Фонда Рокфеллера к Блэку и его деятельности? Вопрос этот заслу­живает внимания, поскольку финансовым вливаниям различ­ных фондов суждено сыграть решающую роль в исследовани­ях проблемы эволюции человека, проводимых учеными типа Блэка. Кроме того, без финансовой поддержки распростране­ние информации о находках и их значении было бы довольно затруднительно.

Вот что писал в 1967 году Уоррен Уивер (Warren Weaver), деятель науки и один из руководителей Фонда Рок­феллера: «Чтобы идею можно было родить, вскормить, сооб­щить всем и каждому, подвергнуть критическому анализу, довести до совершенства, поставить на службу человечеству, и все это без какой-либо финансовой поддержки – сначала мир должен достичь абсолютного совершенства. В прагматич­ном мире, в котором мы живем, такое встречается крайне редко, если вообще встречается».

Относя модные в то время проекты ускорителей элемен­тарных частиц или космические программы к области науч­ной фантастики, Уивер придавал колоссальное значение во­просам биологии. Приведем еще одну цитату: «Осмысление природы живых существ таит в себе невиданные возможнос­ти, должным образом не изученные до сих пор. Еще в 1932 го­ду, когда Фонд Рокфеллера приступил к реализации рассчи­танной на четверть века программы в этой области, было ясно, что биологи и медики ждут помощи со стороны физиков… Теперь же в их распоряжении есть средства, позволяющие ис­следовать деятельность центральной нервной системы чело­века на самом точном, молекулярном уровне, изучать механизмы мышления, обучения, запоминания и потери па­мяти… Потенциал таких исследований огромен как с чисто практической точки зрения, так и в плане познания природы взаимодействия души, мозга и тела человека. Только таким путем можно собрать все данные о нашем поведении, необхо­димые для разумного управления им на благо всего человече­ства».

Таким образом, становится ясно, что Фонд Рокфеллера, финансируя изучение проблемы эволюции человека на осно­ве раскопок в Китае, одновременно разрабатывал тщательно продуманный план биологических исследований с целью раз­работки эффективных методов контроля над человеческим поведением. Именно в этом контексте и следует рассматри­вать изыскания Блэка, связанные с пекинским человеком.

На протяжении последних десятилетий учеными разработана всеобъемлющая теория, в соответствии с которой по­явление человека явилось кульминацией длившейся 4 милли­арда лет химической и биологической эволюции на нашей планете, образовавшейся вследствие «Большого взрыва» – события, которое положило начало существованию Вселен­ной примерно 16 миллиардов лет назад. Теория происхожде­ния Вселенной в результате «Большого взрыва», основанная на физике элементарных частиц и на астрономических наблюдениях, по данным которых космос постоянно расширяет­ся, оказывается, таким образом, неразрывно связанной с тео­рией биохимической эволюции жизни во всех ее проявлениях, включая человека. Крупнейшие финансовые центры, и в пер­вую очередь Фонд Рокфеллера, оказали материальную под­держку первым исследованиям в этой области, результаты которых должны были обосновать материалистическое уче­ние, низводящее Бога и душу до уровня мифов, по крайней мере в интеллектуальных центрах современной цивилизации.

Это весьма знаменательно, если вспомнить, что благотворительная деятельность Джона Рокфеллера (John D. Rockefeller) была изначально ориентирована на баптистские церкви и миссии. Один из первых президентов Фонда Рок­феллера Рэймонд Фосдик (Raymond D. Fosdick) как-то заме­тил, что сам Рокфеллер и его главный финансовый советник, просветитель-баптист Фредерик Гейтс (Frederick Т. Gates), были «глубоко и убежденно верующими людьми».

Ныне существующий Фонд Рокфеллера был основан в 1913 году. Его попечителями были Фредерик Гейтс, Джон Рокфеллер-младший, директор Института медицинских ис­следований Рокфеллера д-р Саймон Флекснер, ректор Чикаг­ского университета Генри Пратт Джадсон (Henry Pratt Judson), бывший ректор Гарвардского университета Чарльз Уильям Элиот (Charles William Eliot) и президент Чейз Нэшнл банка (Chase National Bank) Бэртон Хепберн (A. Barton Hepburn). При этом все благотворительные организации, ра­нее образованные Рокфеллером, продолжали свою деятель­ность параллельно с новым фондом.

Поначалу Фонд Рокфеллера сосредоточил свои усилия на здравоохранении, медицине, сельском хозяйстве и образо­вании, избегая какой бы то ни было сомнительной деятельно­сти. Таким образом, фонд постепенно отходил от религиозных вопросов и, в частности, от баптистской церкви. Трудно ска­зать, почему так получилось. Быть может, Рокфеллер пришел к пониманию того, что его благосостояние основано на исполь­зовании новейших научно-технических достижений. Возмож­но, здесь сыграло свою роль возросшее значение науки в традиционных сферах деятельности благотворительных организаций – таких, как здравоохранение. Как бы то ни бы­ло, все большее число деятелей науки начинало работать на Фонд Рокфеллера, что полностью отражало перемены в его политике.

И даже бывший баптистский просветитель Гейтс, похоже, поменял свои взгляды, задавшись целью основать в Китае вполне светский университет. При этом он, однако, отмечал «откровенную, даже угрожающую враждебность отечествен­ных и зарубежных миссионерских организаций в отношении этого проекта, который, по их мнению, ведет к безбожию». Кроме того, китайское правительство потребовало, чтобы деятельность университета была поставлена под его контроль, что для фонда было неприемлемо.

Тогда Чарльз Элиот, попечитель Гарвардской высшей медицинской школы в Шанхае, предложил собственное реше­ние: основать лишь медицинский колледж, который бы стал в Китае очагом распространения западной науки в целом. В данном случае механистическая идеология, не теряя своей во­инствующей сущности, в который раз проявила способность внедряться постепенно, хитроумно, без лишнего шума, объе­диненными усилиями ученых, просветителей и состоятель­ных промышленников, вознамерившихся установить интел­лектуальное господство в мировом масштабе.

План Элиота сработал. Китайское правительство одобрило создание Пекинского медицинского колледжа под покро­вительством фонда Рокфеллера. Тем временем д-р Уоллес Баттрик (Wallace Buttrick), директор вновь сформированного Рокфеллером Китайского департамента здравоохранения, провел переговоры с уже существовавшими больницами при протестантской миссии в Китае, дав согласие на оказание им финансовой помощи, а по существу подкупив их.

В 1928 году фонд и другие благотворительные учреждения Рокфеллера подверглись перестройке, отразившей воз­росшую роль научных исследований. Все программы, «имею­щие отношение к расширению запаса знаний человечества», были переданы Фонду Рокфеллера, реорганизованному та­ким образом, что теперь он подразделялся на пять секторов: всемирного здравоохранения, медицинских, естественных, общественных и гуманитарных наук.

Перемены затронули и высшее руководство: президентом фонда стал ученый, доктор физико-математических наук Макс Мейсон (Мах Mason), бывший ректор Чикагского уни­верситета. По словам Рэймонда Фосдика, Мейсон уделял «особое внимание структурному единству новой стратегии фонда, деятельность которого должна идти не по пяти раз­личным направлениям в соответствии с числом секторов, а со­ставлять, по сути, единую программу изучения человеческого поведения, его механизмов, и установления над ним контро­ля». Можно сделать вывод, что проводившиеся Блэком иссле­дования пекинского человека полностью вписались в откро­венно сформулированную задачу, поставленную перед Фондом Рокфеллера и перед большой наукой в целом: взять поведение людей под контроль ученых.

Заручившись финансовой поддержкой исследовательской лаборатории эры кайнозоя со стороны Фонда Рокфелле­ра, Блэк возобновил свою разъездную кампанию по по­пуляризации пекинского человека, а затем вернулся в Китай. Там, в Чжоукоудяне, раскопки вяло продолжались, но ника­ких новых открытий, связанных с синантропом, они не при­несли. Энтузиазм изыскателей заметно поубавился.

И снова в самом конце сезона, первого декабря, Пэй Венчжун (Pei Wenzhong) сделал поистине историческое откры­тие. Позднее он писал: «Я обнаружил практически полностью сохранившийся череп синантропа. Он был частично занесен песком, а частично вмурован в материнскую породу, так что изъять его оказалось относительно несложно». Пэй промчался на велосипеде 25 миль до лаборатории, где и представил череп Блэку.

Открытие Блэка стало сенсацией. В сентябре 1930 года в Пекин прибыл сэр Грэфтон Элиот Смит для осмотра места раскопок и ископаемых находок. Во время пребывания Смита в Китае Блэк уговорил его организовать блиц-турне по Аме­рике с пропагандой пекинского человека. Затем Смит уехал и, судя по результатам, задачу свою выполнил великолепно. В декабре Блэк отмечал в весьма откровенном письме д-ру Ген­ри Хьютону, директору Пекинского медицинского колледжа, проводившему отпуск в Америке: «Я бы постоянно ходил с ба­гровой физиономией, если бы всякий раз краснел при мысли о той беззастенчивой рекламной кампании, которую я задумал, а Смит блестяще организовал».

Обретенная таким способом известность обеспечила Блэку постоянный доступ к финансам Фонда Рокфеллера. Вот что он сообщал сэру Артуру Киту: «Вчера мы получили от Элиота Смита телеграмму: он в добром здравии возвратился домой после своего весьма напряженного вояжа. Как это ему свойственно, он воистину не щадил себя, работая на благо ве­домства по геологическим изысканиям и кайнозойской лаборатории, и после организованной им в Америке рекламы синантропа на следующий год мне будет относительно легко го­ворить с руководством о дополнительном финансировании».

Для пропагандистов теории эволюции пекинский человек возник очень вовремя: всего несколькими годами ранее со­стоялся один из самых шумных в мировой истории процессов. Тогда суд штата Теннесси признал некоего Джона Скопса (John Т. Scopes), преподававшего эволюционное учение, ви­новным в нарушении закона штата. Ученые жаждали реван­ша и горячо приветствовали любое новое подтверждение тео­рии эволюции человека.

Затем случился казус с доисторическим обезьяночеловеком под названием Hesperopithecus, якобы воссозданным учеными на основании одного-единственного зуба, похожего на человеческий и обнаруженного в штате Небраска. К стыду деятелей науки, которые представили человечеству его пред­ка, выяснилось, что зуб принадлежал ископаемому кабану.

Тем временем явно затянувшиеся споры и сомнения от­носительно Pithecanthropus erectus Дюбуа также требовали разрешения. Так что столь важное открытие явилось настоя­щим подарком сторонникам эволюционного учения, оказав­шимся перед лицом серьезной внешней угрозы и раздирае­мым внутренними противоречиями.

В 1931 году впервые появились сообщения о широком при­менении в Чжоукоудяне огня и хорошо обработанных орудий труда из камня и кости. Необычным было то, что раскопки в Чжоукоудяне систематически проводились весьма компетентными исследователями еще с 1927 года, однако со­общений об огне или орудиях труда от них не поступало. Так, Блэк в 1929 году писал: «При исследовании многих тысяч ку­бометров отложений из этого источника не было обнаружено каких-либо признаков существования творений рук челове­ческих или применения огня». Прошло всего два года, и вот уже другие изыскатели, в том числе некий Анри Брейль (Henri Breuil), оповещают об обнаруженных в тех же самых местах толстых слоях пепла и сотнях каменных орудий труда.

Судя по всему, новые находки 1931 года в Чжоукоудяне привели в замешательство Блэка и его коллег, поставив их пе­ред необходимостью предъявить какое-то объяснение тому, каким образом от их внимания ускользнуло столь важное сви­детельство. Было заявлено, что они и ранее отмечали призна­ки применения огня и наличия орудий труда, но из-за отсут­ствия уверенности о них не упоминали.

Объяснений того, почему Тейяр де Шарден, Блэк, Пэй и другие исследователи не сообщали о многочисленных наход­ках орудий труда и следов огня в Чжоукоудяне, существует по меньшей мере два. По их собственным словам, они упусти­ли эти свидетельства из виду или не сочли нужным сообщать о них, так как те были недостаточно достоверными. Второе объяснение сводится к тому, что все они были прекрасно осве­домлены об орудиях и следах применения огня еще до сооб­щений Брейля и преднамеренно это скрыли.

Но зачем? Дело в том, что во время раскопок в Чжоуко­удяне следы огня и наличие каменных инструментов счита­лись безусловно достоверным доказательством присутствия в местах их обнаружения либо Homo sapiens, либо неандер­тальцев. Согласно Дюбуа и фон Кенигсвальду, на Яве, в мес­тах предполагаемого обитания Pithecanthropus erectus, не бы­ло обнаружено ни каменных инструментов, ни следов огня. Экспедиция Селенки сообщала об остатках кострищ в Триниле, но широкой огласки эта информация не получила.

Итак, вполне возможно, что первые исследователи Чжоукоудяня намеренно не стали сообщать об обнаружении ка­менных инструментов и следов огня. Скептики могли припи­сать их употребление каким-то современникам синантропа, стоявшим на более высокой ступени физического и культур­ного развития, а это могло лишить его статуса неизвестного ранее и важного звена в цепочке предков современного чело­века.

Как мы увидим далее, именно это и произошло, когда ин­формация об орудиях труда и применении огня стала достоя­нием широкой общественности. Вот что, например, заявил в 1932 году Брейль об этих находках и их связи с синантропом: «Несколько известных ученых, независимо друг от друга, вы­сказали мне мысль о том, что существо, физически столь от­личающееся от человека… просто неспособно сотворить опи­санное мною выше. А раз так, то костные останки синантропа могут оказаться лишь охотничьими трофеями, еще одним свидетельством – наряду с орудиями труда и огнем – пре­бывания в этих местах собственно Человека, останки которо­го пока не найдены». Однако сам Брейль полагал, что изготав­ливал орудия труда и разжигал огонь в Чжоукоудяне именно синантроп, и никто иной.

И современные исследователи склоняются к позиции Брейля, обыкновенно изображая синантропа искусным охот­ником, добывавшим пропитание при помощи оружия из кам­ня и готовившим себе пищу на огне в пещерах Чжоукоудяня.

Особой точки зрения на синантропа придерживаются Льюис Бинфорд (Lewis R. Binford) и Чан Кунь Хо (Chuan Kun Но), антропологи из Университета штата Нью-Мексико. Вот что они, например, заявляют по поводу слоев пепла: «Нам ка­жется, что по крайней мере некоторые из этих пещерных от­ложений являются гигантскими скоплениями разложившего­ся в условиях сухого климата помета морских птиц и других животных (гуано). Иногда такие грандиозные органические отложения могли самопроизвольно возгораться… Гипотеза о человеческом происхождении огня представляется нам нео­боснованной, как и утверждения о том, что обгоревшие кости и другие предметы свидетельствуют о применении человеком огня для приготовления себе пищи».

Хотя теория Бинфорда и Хо о разложившемся птичьем помете единодушной поддержки не получила, их выводы о не­достоверности образа пекинского человека, сложившегося на основании обнаруженных костей, пепла и останков человеко­подобных существ, заслуживают самого пристального внима­ния.

По мнению Бинфорда и Хо, пекинский человек, скорее всего, питался падалью и (предположительно, но не обязательно) использовал примитивные каменные орудия, с их по­мощью отделяя от костей мясо животных, убитых и оставлен­ных хищниками в огромной пещере, где самовозгорались и подолгу горели скопления органических веществ. Возможно, что и сам пекинский человек становился жертвой населявших пещеру хищников, поскольку маловероятно, что он, даже пи­таясь падалью, полез бы в такую пещеру по доброй воле.

Пятнадцатого марта 1934 года Дэвидсон Блэк был обна­ружен мертвым за своим рабочим столом: смерть наступила в результате сердечного приступа. В его руке был зажат реконструированный череп синантропа. Франц Вайденрайх, возглавивший исследовательскую лабораторию эры кайнозоя вскоре после кончины Блэка, составил несколь­ко подробных отчетов об ископаемых останках пекинского че­ловека, которые, и в особенности черепа, свидетельствовали, по его утверждению, о том, что в целом ряде случаев синант­ропы становились жертвами каннибализма.

Человекоподобные кости, обнаруженные в пещере Чжоукоудяня, были по большей части черепными осколками. Вай­денрайх обратил, в частности, внимание на то, что даже у поч­ти полностью сохранившихся черепов отсутствовали доли серединной части основания, отметив, что в современной Ме­ланезии «такие повреждения черепа имеют место в случаях ритуального каннибализма».

Наряду с частичным отсутствием основания черепа Вайденрайх отметил и другие признаки, возможно, свидетельствующие о применении насилия. Так, на некоторых че­репах имелись вмятины от ударов, которые «могут образо­ваться, только когда черепная кость еще сохраняет свою пластичность», иначе говоря, «указанные повреждения были нанесены жертвам при жизни либо сразу после смерти». Из немногих продолговатых костей синантропа, обнаруженных в Чжоукоудяне, на некоторых имелись признаки, указываю­щие, по мнению Вайденрайха, на то, что они были раздробле­ны человеком, по-видимому, с целью извлечения костного мозга.

Почему в пещере были найдены главным образом облом­ки черепов? Вайденрайх считал, что, за исключением не­скольких продолговатых костей, ее обитатели приносили в пе­щеру только головы. По его словам, «столь странный подбор человеческих костей… объясняется вкусами самого синантро­па, который охотился на своих сородичей точно так же, как и на других животных, и обходился со своей добычей одинаково».

Некоторые современные видные исследователи высказывают мнение о том, что в точке зрения Вайденрайха на ис­копаемые костные останки синантропа допущена ошибка. Так, Бинфорд и Хо утверждают, что часть основания черепа отсутствует в тех случаях, когда трупы перетаскивались по речному гравию. Однако о черепах, обнаруженных в Чжоуко­удяне, этого, по всей видимости, сказать нельзя.

Бинфорд и Хо предполагают, что человекоподобные ко­сти появились в пещерах благодаря хищникам. Но вот что Вайденрайх писал еще в 1935 году: «Хищные звери… не могли их притащить туда… иначе следы их зубов остались бы на ко­стях, а их нет и в помине». Вайденрайх настаивал на распро­страненном среди синантропов людоедстве как на наиболее вероятном объяснении.

Однако Марселен Буль, директор Французского института палеонтологии человека, выдвинул иное объяснение: возможно, синантроп был объектом охоты другого гоминида, стоявшего на более высокой ступени умственного развития. По мнению Буля, малый объем черепа синантропа свидетель­ствует о том, что это человекоподобное существо не было до­статочно разумным, чтобы развести огонь или изготовить обнаруженные в пещере каменные и костяные орудия.

Но если останки особей синантропа были трофеями более разумного охотника, то кто же этот охотник и где искать его останки? Буль указывает на наличие в Европе множества пещер, изобилующих предметами цивилизации палеолита, но при этом «ничтожно мало количество случаев, когда удава­лось обнаружить черепа или скелеты творцов этой цивилиза­ции».

Следовательно, нельзя отбрасывать гипотезу о существовании более разумных человекоподобных существ, охотив­шихся на синантропа, лишь потому, что в Чжоукоудяне не бы­ли найдены их костные останки. Достаточно вспомнить приведенные в предыдущих главах сведения из других райо­нов земного шара о полностью человеческих останках, дати­рованных той же или еще более древней эпохой, что и наход­ки Чжоукоудяня. Так, полностью человеческие костные остатки, обнаруженные в Кастенедоло, в Италии, относятся к плиоценовой эпохе, то есть насчитывают свыше двух миллио­нов лет.

Как мы уже говорили, поиск ответов на многочисленные вопросы о пекинском человеке затруднен. Одна из при­чин этого состоит в невозможности продолжить иссле­дования оригиналов находок. Раскопки в Чжоукоудяне, продолжавшиеся под руководством Вайденрайха, в 1938 году пришлось прервать из-за партизанской войны, охватившей близлежащее Западное нагорье. Позже, в апреле 1941 года, в разгар Второй мировой войны, Вайденрайх отбыл в Соединен­ные Штаты и увез с собой коллекцию слепков с ископаемых останков пекинского человека.

Говорят, что оригиналы костей, упакованные в два сол­датских сундучка, летом 1941 года были переданы полковнику Асхерсту (Ashurst) из подразделения морской пехоты, охранявшей посольство США в Пекине. В начале декабря того же года сундучки были, предположительно, отправлены поез­дом в порт Циндао, где их должны были погрузить на судно «Президент Гаррисон», участвовавшее в эвакуации амери­канцев из Китая. Однако 7 декабря поезд был перехвачен, и ископаемые окаменелости никто и никогда больше не видел. По окончании Второй мировой войны коммунистическое пра­вительство Китая продолжило раскопки в Чжоукоудяне, до­бавив к предвоенным находкам несколько новых.

В июне 1983 года китайские ученые У Рукань и Линь Шенлон опубликовали в журнале «Scientific American» статью о раскопках в Чжоукоудяне, в которой была сделана попытка ввести научную общественность в заблуждение относительно эволюции человека.

У Рукань и Линь Шенлон выступили со следующими ут­верждениями.

1. Увеличение объема черепной коробки синан­тропа от низшего слоя раскопок в Чжоукоудяне (возраст 460 000 лет) до высшего (230 000 лет) указывает на эволюцию вида Sinanthropus к Homo sapiens.

2. Об этом же косвенно сви­детельствуют виды и область распространения каменных орудий труда.

В обоснование первого утверждения авторы приводят результаты анализа шести относительно полностью сохра­нившихся черепов синантропа, обнаруженных в Чжоукоудя­не: «Объем черепной коробки древнейшего экземпляра со­ставляет 915 кубических сантиметров, четырех более поздних черепов – в среднем 1 075 кубических сантиметров, а позд­нейшего – 1 140 кубических сантиметров». Исходя из этих данных У Рукань и Линь Шенлон приходят к следующему вы­воду: «За время обитания в пещере объем мозга синантропа вырос более чем на 100 кубических сантиметров».

Статья в журнале Scientific American была проиллюстрирована диаграммой с указанием местонахождения и разме­ра черепов, обнаруженных на месте проведения раскопок № 1 в Чжоукоудяне (см. столбец А таблицы 10.1). Однако в поясне­ниях к диаграмме авторы «забыли» отметить, что самый ран­ний череп, обнаруженный в десятом слое, принадлежал ребенку, умершему, по утверждению Франца Вайденрайха, в возрасте 8 – 9 лет, а по мнению Дэвидсона Блэка – в проме­жутке между 11 и 13 годами.

Аналогичным образом китайские ученые «упустили из виду» тот факт, что объем черепной коробки одного из экземпляров, обнаруженных в восьмом и девятом слоях (череп X), равнялся 1 225 кубическим сантиметрам, что на целых 85 кубических сантиметров превышает объем самого позднего черепа (V), найденного в третьем слое. Данные, приведенные полностью (см. столбец Б таблицы 10.1), наглядно свидетель­ствуют об отсутствии устойчивого роста объема черепной ко­робки в период от 460 000 до 230 000 лет назад.

Помимо утверждений о росте объема черепной коробки как свидетельстве эволюции синантропа У Рукань и Линь Шенлон обращают внимание на постепенное уменьшение раз­меров орудий труда в пещерных отложениях Чжоукоудяня. Авторы также отмечают, что материалы, служившие для из­готовления орудий труда, найденных в более поздних слоях, превосходят по своим характеристикам сырье, из которого производились ранние орудия. В позднейших горизонтах встречается больше орудий из высококачественного кварца, кремня и меньше из песчаника.

Однако технический прогресс того или иного общества отнюдь не равнозначен физиологической эволюции предста­вителей этого общества. Сравним, например, жителей Герма­нии XV века и 90-х годов XX столетия. Технический прогресс ошеломляющий: на смену лошадям пришли автомобили и ре­активные самолеты, телевидение и телефонная связь неизме­римо расширили возможности человеческого глаза и уха, вместо меча и лука со стрелами мы вооружились танками и ракетами. И тем не менее было бы ошибкой утверждать, что немцы 90-х годов с точки зрения физиологии стоят на более высокой ступени развития, нежели их соотечественники XV века. Точно так же не имеют почвы выводы китайских ав­торов о том, что прогресс в изготовлении каменных орудий труда якобы свидетельствует об эволюции синантропа.

Статья У Руканя и Линь Шенлона, а особенно их утверждения о росте объема черепной коробки синантропа за период обитания в пещерах Чжоукоудяня, показывает необ­ходимость воспринимать все то, что печатается в научной прессе на тему эволюции человека, с критических позиций. Складывается впечатление, что чрезмерная приверженность научной общественности учению об эволюции делает возмож­ной публикацию любого непроверенного материала – при ус­ловии, что его автор ставит перед собой задачу привести оче­редные свидетельства в пользу этой теории.

Чжоукоудянь – самое известное, но далеко не единственное место палеоантропологических исследований в Китае. Раскопки в ряде других аналогичных мест привели к обнаружению ископаемых останков раннего Homo erectus, собственно Homo erectus, неандертальцев и древнего Homo sapiens, то есть эволюционная последовательность здесь вроде бы действительно прослеживается. Однако мето­ды формирования такой последовательности оставляют множество вопросов.

Как мы уже отмечали, при установлении возраста иско­паемых останков древних людей, обнаруженных в Китае или где-то еще, высокая степень точности в большинстве случаев невозможна. Как правило, речь может идти лишь о так назы­ваемых «вероятных возрастных границах», иногда весьма размытых в зависимости от применяемой методики датирова­ния. К ней относятся химические, радиометрические и геомагнитные способы определения возраста того или иного ископа­емого, стратиграфический анализ места обнаружения, исследование останков фауны, классификация орудий труда, наконец морфологический анализ останков человекоподоб­ных существ. Более того, исследователи, применяя одну и ту же методику, нередко приходят к разным выводам о возрасте той или иной человекообразной особи. Иными словами, аль­тернатива такова: либо, руководствуясь принципом единооб­разия, мы остановимся на дате, предложенной кем-либо из исследователей в самое последнее время, либо будем учиты­вать весь спектр вероятных возрастных границ.

Но в этом и состоит трудность. Представьте себе ученого, к которому попало несколько сообщений о двух человеко­подобных особях с различной морфологией. Данные сравни­тельного стратиграфического анализа и исследования фауны позволяют отнести их приблизительно к одному периоду, но продолжительность его – несколько сотен тысяч лет! Неод­нократные анализы, проведенные различными исследовате­лями с применением разнообразных палеомагнитных, химических и радиометрических способов, привели к весьма противоречивым результатам в пределах этого периода. Одни результаты указывают на «старшинство» первой особи, дру­гие им противоречат. Проанализировав все опубликованные данные по двум особям, наш исследователь приходит к выво­ду, что их вероятные возрастные рамки в значительной степе­ни совпадают. Иными словами, указанные методы не позволя­ют определить, какая из этих двух особей «старше».

Где же выход? Как мы увидим в дальнейшем, иногда ученые, исходя исключительно из своей приверженности тео­рии эволюции, к более ранней возрастной границе относят ту особь, морфология которой имеет больше общего с человеко­образной обезьяной, и «отодвигают» ее как можно дальше от возрастной границы другой, более человекоподобной особи. Соответственно возраст этой второй особи максимально при­ближается к верхней вероятной возрастной границе. Таким образом, две особи «разводятся» во времени. Но не будем за­бывать о том, что такое «упорядочение последовательности событий» основано прежде всего на морфологии и ставит сво­ей целью обоснование теории эволюционного развития, не до­пускающей одновременного существования двух форм, одна из которых – прародительница другой.

Вот достаточно наглядный пример. Антрополог Чан Кванчи (Chang Kwang-chin) из Йельского университета за­явил однажды: «Исследования фауны районов Маба, Чаньяна и Люцзяна, где обнаружены ископаемые (человекоподобных существ), не позволяют определить возраст последних с до­статочной степенью точности. Судя по сопутствующей фауне, возраст первых двух находок может быть каким угодно в про­межутке от среднего до верхнего плейстоцена… Более точное датирование ископаемых останков этих трех человеческих особей представляется в настоящее время возможным, только если исходить из сравнения их морфологических особеннос­тей с другими находками в Китае, возраст которых установ­лен точнее». Вот такой подход и называется определением возраста на основе морфологии.

Джин Эйгнер (Jean S. Aigner) указывала в 1981 году: «Высокая стабильность фауны Южного Китая затрудняет разделение среднего плейстоцена на более короткие отрезки времени. По общему правилу, позднейшие или более ранние периоды определяются, соответственно, наличием более раз­витых или реликтовых форм человекоподобных существ». Перед нами пример логического обоснования морфологичес­кого подхода к определению возраста ископаемых останков: присутствие развитых гоминидов безусловно считается при­знаком более позднего периода.

Иными словами, согласно этой логике, обнаружение обе­зьяноподобного гоминида в одном месте и человекоподобного в другом (причем в обоих случаях сопутствующая фауна отно­сится к одному и тому же времени среднего плейстоцена) поз­воляет сделать вывод о более позднем возрасте того из них, который больше похож на человека. Напомним, что средний плейстоцен простирался от миллиона до ста тысяч лет назад. То, что оба гоминида ни в коем случае не могли быть современниками, считается при этом само собой разумеющимся.

В результате такой уловки два ископаемых гоминида отделены друг от друга во времени, и сторонники эволюционного развития человека в учебниках ссылаются на этот при­мер как на бесспорное доказательство своей теории! Это весь­ма характерный случай научной недобросовестности. Гораздо честнее было бы признать, что имеющихся данных явно недостаточно для провозглашения одного гоминида предком дру­гого и что их одновременное существование вполне допустимо. Однако признав это, сторонники эволюционной хронологичес­кой последовательности потеряли бы великолепный аргумент в защиту своего учения. Добросовестный же исследователь скажет в этом случае лишь то, что оба гоминида относятся к среднему плейстоцену и что «более развитая» человекоподоб­ная особь в принципе могла быть даже предшественницей существа «менее развитого», похожего на человекообразную обезьяну. Только абсолютно некритическое отношение к тео­рии эволюции позволяет определять возраст ископаемых ос­танков человекоподобных существ, исходя из морфологии последних и располагать их на этом основании в «удобном» хронологическом порядке.

В журнале «Scientific American» (июнь 1983 года) У Рукань и Линь Шенлон использовали данные, приведенные в столбце А, для обоснова­ния гипотезы о росте объема черепной коробки синантропа на протяжении 230 000 лет обитания в пещерах Чжоукоудяня. Однако авторы не упомянули о том, что самый древний череп (III) принадлежал ребенку, а потому сравнение его с остальными черепами взрослых особей неуме­стно. Кроме того, У Рукань и Линь Шенлон привели средний объем коробки четырех черепов (II, X, XI и XII), извлеченных из слоев 8 и 9, без указания на то, что объем коробки одного из этих черепов (X) равнялся 1225 см3, что больше объема самого позднего черепа из слоя 3. Как видно из полных данных, приведенных в столбце Б, никакого роста объема черепной коробки на самом деле не было. Все данные этого столбца при­ведены по отчету Вайденрайха, за исключением черепа, извлеченного из слоя 3. Вайденрайх сообщил об обнаружении фрагментов этого чере­па в 1934 году, а позже присвоил ему номер V. В 1966 году китайские ученые обнаружили еще несколько фрагментов этого же черепа. Его ре­конструкция и определение объема черепной коробки были выполнены в 1966 году.

Схема 10.1. Возраст ископаемых останков Homo sapiens, обнаружен­ных при раскопках в Тунцзы, Южный Китай. Цю, признавая, что фауна млекопитающих Тунцзы относится к периоду от среднего до верхнего плейстоцена, на основании принадлежности ископаемых останков Homo sapiens датировал их только верхним плейстоценом. Однако определение их возраста по фауне млекопитающих приво­дит к иным выводам. Считается, что Stegodon вымер к концу средне­го плейстоцена, а возможно, просуществовал в ряде районов Южно­го Китая и до начала верхнего плейстоцена (серая часть линии). Megatapirusaugustus (гигантский тапир) до верхнего плейстоцена совершенно определенно не дожил. Таким образом, присутствие Stegodon, а в особенности гигантского тапира ограничивает верхний предельный возраст находок в Тунцзы концом среднего плейстоце­на. С другой стороны, присутствие Crocutacrocuta (гиены обыкно­венной), впервые появившейся в срединной стадии среднего плей­стоцена, ограничивает нижний предельный возраст находок в Тунцзы началом этой стадии. Следовательно, возможные возраст­ные границы ископаемых останков Homo sapiens из Тунцзы нахо­дятся в пределах от начала срединной стадии до конца поздней ста­дии среднего плейстоцена.

Рассмотрим проблему хронологической классификации на конкретном примере. В 1985 году Цю Чжонлан (Qiu Zhonglang) объявил о том, что в пещере Янь-хэ (Yanhui), непо­далеку от Тунцзы (Tongzi), в южнокитайской провинции Гуй-чжоу (Guizhou), еще в 1971 и 1972 годах были обнаружены ис­копаемые зубы Homo sapiens. Фауна на месте раскопок в Тунцзы классифицировалась по типу Stegodon-Ailuropoda. Стегодон, вид вымерших слонов, и гигантская панда айлуро-пода – типичные представители южнокитайской фауны среднего плейстоцена.

Полный список фауны места раскопок в Тунцзы, состав­ленный Хань Дефеном (Han Defen) и Сюй Чуньхуа (Хи Chunhua), состоял из 24 видов млекопитающих, при этом все они фигурировали и в общих списках фауны среднего (и ран­него) плейстоцена, составленных теми же авторами. Известно, однако, и то, что биологический род очень многих из включен­ных в список особей сохранился не только вплоть до верхнего плейстоцена, но и до наших дней.

Автор отчета о находках в Тунцзы писал: «Пещера Янь-хэ стала первым местом в провинции, где были обнаружены ископаемые останки Homo sapiens… Исходя из сопутствую­щей фауны находки следует датировать поздним средним плейстоценом, однако археологические данные (относящиеся к ископаемым людям) соответствуют верхнему (позднему) плейстоцену».

Иначе говоря, присутствие ископаемых останков Homo sapiens послужило основанием тому, чтобы датировать наход­ки верхним плейстоценом. Это еще один яркий пример опре­деления возраста по морфологии. Но ведь фауна, о которой со­общает тот же Цю Чжонлан, позволяет отнести ископаемые останки Homo sapiens к любому хронологическому отрезку между средним и верхним плейстоценом!

А вот если исходить из стратиграфических данных, то находки однозначно следует датировать средним плейстоце­ном. Это косвенно подтверждает и Цю Чжонлан: «Отложения пещеры состоят из семи слоев. При этом окаменелые челове­ческие останки, каменные предметы искусственного проис­хождения, обгоревшие кости и ископаемые останки млекопи­тающих обнаружены только в четвертом слое, состоящем из серовато-желтого песка и гравия». Такое скопление ископае­мых останков человека и млекопитающих, типичных для среднего плейстоцена, свидетельствует о том, что они отно­сятся примерно к одному хронологическому периоду. В пеще­рах Южного Китая к среднему плейстоцену принято относить и отложения желтого цвета.

Наш собственный анализ списка сопутствующей фауны также указывает на необходимость ограничить возрастные рамки средним плейстоценом. В самом деле, найденный в Тунцзы стегодон, по общему мнению, существовал начиная с эпохи плиоцена и вплоть до среднего плейстоцена. Приводя список животных, присутствие которых считается важным фактором определения возраста палеоантропологических на­ходок в Южном Китае, Джин Эйгнер отмечает, что Stegodonorientalis просуществовал лишь до позднего среднего плейстоцена (правда, после этой записи она ставит знак вопроса).

В пользу строгого датирования находок в Тунцзы средним плейстоценом говорит и присутствие животных тех ви­дов, которые определенно считаются вымершими к концу это­го хронологического отрезка. Так, наряду со Stegodonorientalisв списке Джин Эйгнер фигурирует и Megatapirus (гигантский тапир) – животное, характерное, по мнению ав­тора, исключительно для среднего плейстоцена. В списке ки­тайских исследователей Тунцзы это вид именуется Megatapirus augustus Мэттью (Matthew) и Грейнджера (Granger). Эйгнер описывает Megatapirus augustus как «вид крупного ископаемого животного из южнокитайской коллек­ции, относящейся к середине среднего плейстоцена». Мы же предполагаем, что этим видом завершается верхняя граница возраста фауны Тунцзы конца среднего плейстоцена (см. схе­му 10.1).

В списке Эйгнер имеется еще одно весьма характерное животное – Crocuta crocuta (гиена обыкновенная), впервые появившаяся в Китае в середине среднего плейстоцена. Таким образом, при­сутствие Crocuta crocuta в Тунцзы определяет нижнюю воз­растную границу местной фауны началом срединной стадии среднего плейстоцена.

Подводя итоги, следует отметить, что наличие в Тунцзы Megatapirus augustus и Crocuta crocuta позволяет установить возрастные рамки ископаемых останков Homo sapiens в про­межутке от начала срединной стадии среднего плейстоцена до конца его поздней стадии.

По сути дела, Цю Чжонлан произвольно раздвинул возрастные рамки некоторых видов млекопитающих (в частности Megatapirus augustus), относящихся к типу фауны Stegodon-Ailuropoda, до начала верхнего плейстоцена, для того чтобы ископаемые останки Homo sapiens можно было бы датировать в приемлемых хронологических пределах. Сделал он это, по-видимому, исходя из своей приверженности теории эволю­ции: если уж человек разумный из Тунцзы занял отведенное ему место в верхнем плейстоцене (где ему и надлежит пребывать, согласно эволюционной хронологической последовательности), то это может служить бесспорным доказательст­вом эволюции человека. С другой стороны, определение ис­тинного возраста Homo sapiens из Тунцзы серединой среднего плейстоцена (что следует из возрастных границ сопутствую­щей фауны) делает его современником Homo erectus из Чжоукоудяня, а такой конфуз недопустим в учебнике по теории эволюции, составленном на основании палеоантропологических находок в Китае.

Тщательно проанализировав отчеты о результатах ряда других раскопок в Китае, мы обнаружили, что в них использо­вался тот же самый способ определения возраста на основа­нии морфологических признаков для «разведения» во време­ни различных видов человекоподобных существ. Так, в 1964 году в Ланьтяне (Lantian) был обнаружен череп человека прямоходящего, более примитивного, чем Homo erectus из Чжоукоудяня. Поэтому ряд авторов, в том числе Джин Эйгнер, определили его возраст как превышающий возраст находок в Чжоукоудяне. Однако результаты нашего анализа данных о сопутствующей фауне, стратиграфии места проведения рас­копок и палеомагнитного датирования свидетельствуют о том, что возрастные рамки черепа Homo erectus из Ланьтяня сов­падают с хронологическими границами человека прямоходящего из Чжоукоудяня. То же можно сказать и о найденной в Ланьтяне челюсти Homo erectus.

Мы отнюдь не настаиваем на том, что человек прямоходящий, череп которого нашли в Ланьтяне, был современником своего собрата с места раскопок № 1 в Чжоукоудяне. На осно­вании принятой нами методики мы просто-напросто прихо­дим к выводу, что представленный в Чжоукоудяне хронологи­ческий период перекрывает вероятные возрастные рамки примитивного Homo erectus из Ланьтяня.

Таким образом, налицо перекрывающие друг друга, относящиеся к середине среднего плейстоцена вероятные воз­растные рамки следующих человекоподобных существ:

1) примитивного человека прямоходящего из Ланьтяня;

2) пе­кинского человека, представляющего более развитый подвид Homo erectus;

3) наконец, человека из Тунцзы, которого при­нято относить к Homo sapiens.

Мы не настаиваем на том, что все эти существа в самом деле были современниками: воз­можно, были, а может быть, и нет. Но мы категорически ут­верждаем, что ученый не имеет права отрицать саму возмож­ность одновременного существования различных видов гоминидов лишь на основании их морфологических различий. А именно такой подход до сих пор являлся общепринятым: ис­следователи, основываясь прежде всего на физических ха­рактеристиках китайских человекоподобных существ, классифицировали их в хронологическом порядке, соответст­вующем теории эволюции. Эта методология гарантирует, что ни одно ископаемое свидетельство не выйдет за рамки эволюционных воззрений. Отдавая приоритет морфологическим различиям ископаемых останков человекоподобных существ вопреки противоречащим им результатам исследования фау­ны, стратиграфического, химического, радиометрического и геомагнитного анализа, палеоантропологи продолжают слепо придерживаться своих предубеждений и отвергать любое не вписывающееся в концепцию эволюционной хронологической последовательности мнение.

В 1956 году крестьяне местечка Маба (Maba), в южноки­тайской провинции Гуандун (Guangdong), раскапывая в одной из пещер органические отложения, используе­мые как удобрение, наткнулись на череп, принадлежавший, по всей видимости, примитивному человекоподобному суще­ству. Ученые сошлись во мнении, что речь должна идти о Homo sapiens, хотя и с некоторыми неандерталоидными при­знаками.

Вполне естественной представляется попытка приверженцев эволюционного учения отнести находку из Мабы к по­зднейшей стадии среднего плейстоцена либо к раннему верх­нему плейстоцену, то есть после Homo erectus. В принципе находку эту можно датировать и ранним верхним плейстоце­ном, хотя в Мабе были обнаружены кости самых разнообраз­ных млекопитающих, существовавших не только в верхнем, но и в среднем, и даже в раннем плейстоцене. Главным основа­нием для определения возраста пещеры Мабы самым концом позднейшей стадии среднего плейстоцена либо началом верх­него плейстоцена стала опять-таки морфология останков че­ловекоподобного существа.

Итак, наша дополненная хронологическая таблица пока­зывает наложение периодов обитания в срединной стадии среднего плейстоцена следующих человекоподобных су­ществ:

1) примитивного человека прямоходящего (Ланьтянь);

2) собственно Homo erectus (Чжоукоудянь);

3) Homo sapiens (Тунцзы);

4) человека разумного с неандерталоидными признаками (Маба).

Гипотеза об одновременном существовании в Китае человека прямоходящего и его более развитых собратьев подли­вает масла в огонь непрекращающихся дискуссий вокруг об­наруженных в Чжоукоудяне (раскопки № 1) достаточно совершенных каменных орудий и размозженных черепов пе­кинского человека. Могли ли несколько различных видов че­ловекоподобных существ, находившихся на разных уровнях развития, одновременно существовать в срединной стадии среднего плейстоцена? Мы не утверждаем этого категоричес­ки, однако имеющиеся данные, безусловно, подтверждают такую возможность. Проанализировав научные публикации, мы не нашли в них убедительных оснований для отрицания этой гипотезы, если, конечно, таким основанием не считать морфо­логические различия.

Кто-то станет утверждать, что морфологических признаков вполне достаточно для установления возраста ископа­емых останков человекоподобных существ по той простой причине, что эволюция человека есть непреложный, не вызы­вающий сомнений факт. Мы же придерживаемся иного мне­ния, основанного на тщательном анализе вопроса. Как было показано в главах 2 – 7, многочисленные свидетельства, кото­рые развенчивают глубоко укоренившуюся точку зрения на так называемую эволюцию человека, просто-напросто замал­чивались или предавались забвению. Более того, научная об­щественность систематически закрывала глаза на множество уязвимых мест в обосновании нынешних взглядов на пробле­му эволюции.

Если бы китайские крестьяне, раскапывая органические отложения в пещере, обнаружили полностью человеческий череп среди останков фауны, определенно свойственной пли­оцену, ученые тут же подняли бы шум по поводу того, что на месте не было компетентных специалистов для проведения надлежащих стратиграфических исследований. Однако спо­соб ведения «раскопок» в Мабе не вызвал никаких протес­тов – потому что обнаруженный там череп оказалось воз­можно подогнать под общепризнанную схему эволюционной хронологии.

Но даже если закрыть глаза на крайнюю сомнительность метода определения возраста по морфологическим при­знакам, вызывает удивление то, насколько часто этот метод применяется. Он, в частности, стал не исключением, а прави­лом при проведении в Китае исследований, связанных с эво­люцией человека. Такая практика стала особенно беззастен­чивой после того, как в 1956 году рабочие нашли в Лондонге (Longdong), округ Чаньян (Changyang) южно-китайской про­винции Хубэй (Hubei) верхнюю челюсть Homo sapiens.

Челюсть, классифицированная как принадлежавшая человеку разумному с некоторыми примитивными чертами, была обнаружена вместе с типичной для Южного Китая фау­ной среднего плейстоцена, включающей в себя панду Ailuropoda и вымершего слона Stegodon. Вот что в 1962 году писал Чан Кванчи из Йельского университета: «Эта фауна от­носится, по общему мнению, к среднему плейстоцену, но по­скольку морфологические особенности найденной челюсти содержат меньше примитивных признаков по сравнению с синантропом, исследователи пещеры датируют находку позд­ним средним плейстоценом». Как видим, морфология служит Чану Кванчи главным критерием определения Homo sapiens из Чаньяна как «младшего родственника» пекинского Homo erectus.

В 1981 году его поддержала Джин Эйгнер: «Фауна, сопутствующая гоминиду, относит его возраст к среднему плей­стоцену, тогда как его близость к Homo sapiens указывает на позднюю стадию этого периода».

Поражает та категоричность, с которой ученые отверга­ют саму мысль об одновременном существовании в Китае че­ловека разумного и человека прямоходящего, не останавлива­ясь даже перед тем, чтобы поставить под сомнение такое убедительное свидетельство, как сопутствующая фауна. Вот что еще в 1931 году писал об этом сэр Артур Кит: «В прошлом нередко случалось, что сам факт обнаружения ископаемых останков человека служил специалистам основанием для оп­ределения возраста всего слоя отложений, так как геологиче­ские данные не должны вступать в очевидное противоречие с теорией недавнего происхождения человека».

Еще одно открытие было сделано в Гуанси-Чжуанском (Guangxi-Zhuang) автономном районе Южного Китая, где в 1958 году рабочие обнаружили в пещере Люцзяна (Liujiang) череп, позвоночный столб, ребра, тазовые кости и правое бед­ро ископаемого человека. Эти останки, анатомически иден­тичные современному человеку, были найдены в среде, ти­пичной для фауны Stegodon-Ailuropoda, хронологически охватывающей весь период среднего плейстоцена. И тем не менее китайские исследователи отнесли их к верхнему плей­стоцену, исходя в первую очередь из развитой морфологии этого ископаемого человека.

Череп, найденный при раскопках в Дали (Dali), провин­ция Шэньси (Shanxi), был классифицирован как принадле­жавший человеку разумному с некоторыми примитивными чертами. При этом все животные фауны Дали типичны для среднего плейстоцена и даже более раннего периода.

Некоторые китайские палеоантропологи выдвинули ги­потезу о принадлежности находок в Дали, в частности челове­ческого черепа, к концу среднего плейстоцена. Однако сопут­ствующая фауна указывает на иной возраст человека разумного из Дали, относя его к ранним стадиям среднего плейстоцена. Это значит, что Homo sapiens из Дали древнее пекинского человека из Чжоукоудяня.

Напрашивается вывод, что пекинский человек, он же Homo erectus, останки которого обнаружены в месте проведе­ния раскопок № 1 в Чжоукоудяне, вполне мог быть современ­ником нескольких человекоподобных существ: раннего человека разумного (с неандерталоидными чертами), совре­менного человека разумного (Homo sapiens sapiens) и даже примитивного человека прямоходящего (см. схему 10.2).

Пытаясь разобраться с человекоподобными существами среднего плейстоцена, ученые неоднократно прибегали к ме­тодике датирования на основании морфологических призна­ков ископаемых останков, стараясь подобрать им «подходя­щий» возраст в пределах вероятных хронологических границ сопутствующей фауны, чтобы сохранить принцип эволюци­онной последовательности. Характерно, что эта искусствен­ная последовательность, втиснутая в рамки эволюционистских воззрений, приводится в дальнейшем как еще одно подтверждение правильности учения об эволюции.

В частности, мы уже привели множество примеров того, как вероятный возраст ископаемых останков Homo sapiens, лежащий в весьма широких пределах от срединной стадии среднего плейстоцена (эпоха существования пекинского чело­века) до верхнего плейстоцена, намеренно смещается к самой поздней границе данного хронологического отрезка. Но точно на таком же основании его можно было бы сместить и в обрат­ную сторону – к срединному среднему плейстоцену, но это никак не устраивает сторонников теории эволюции.

Обзор открытий ископаемых останков человекоподобных существ в Китае мы завершим несколькими примерами, относящимися, как принято считать, к нижнему плейстоцену. В местечке Юаньмоу (Yuanmou), в юго-западной провинции Юньнань (Yunnan), геологи нашли два зуба (резца) гоминида, которого китайские ученые классифицировали как более при­митивного, нежели пекинский человек. Считается, что зубы принадлежали предку пекинского человека – крайне прими­тивному Homo erectus, потомку азиатских австралопитеков.

Схема 10.2. Вероятные возрастные границы китайских человекопо­добных существ, определенные на основании сопутствующей фау­ны млекопитающих. В этих пределах ученые устанавливали воз­раст гоминидов, руководствуясь принципом соответствия учения об эволюции. На схеме такой возраст отмечен более темными участка­ми соответствующих линий. Например, возрастные рамки ископае­мых останков из Мабы определяются по фауне как простирающие­ся от верхнего до начала нижнего плейстоцена. Но на основании обнаружения неандерталоидного черепа ученые решили «отодви­нуть» возраст этих ископаемых к позднейшей границе указанного хронологического периода, а возраст человеческих останков из Люцзяна вообще определили далеко за рамками допустимых границ возраста фауны. Такую практику мы называем датированием на основании морфологических признаков. Но если оставить эволюцио­нистские предрассудки в стороне и основываться исключительно на данных фауны, становится очевидным, что все человекоподобные существа вполне могли быть современниками Homo erectus из Чжоукоудяня, то есть существовать одновременно в срединной стадии среднего плейстоцена (отмеченной затененной вертикальной лини­ей).

Позднее там же, в Юаньмоу, были найдены каменные орудия труда: три скребка, каменный стержень, сушилка для рыбы и наконечник из кварца или кварцита. Опубликованные изображения этих предметов не оставляют сомнения в их по­разительном сходстве с европейскими эолитами и с памятни­ками восточноафриканской Олдованской цивилизации. Помимо орудий и зубов человекоподобных существ там же были обнаружены слои золы, содержащие кости млекопитающих.

Результаты палеомагнитного анализа определяют примерный возраст пластов, где были обнаружены зубы, в 1, 7 миллиона лет при вероятных хронологических границах в 1, 6 – 1, 8 миллиона лет. Датирование подвергалось сомнению, но ведущие китайские ученые продолжают его придержи­ваться на том основании, что обнаруженные при раскопках кости млекопитающих соответствуют нижнему плейстоцену.

Однако не все так просто с датированием человека прямоходящего из Юаньмоу нижним плейстоценом. Принято счи­тать, что Homo erectus произошел от африканского Homo habilis (человека умелого) около 1, 5 миллиона лет назад, а приблизительно миллион лет назад мигрировал из Африки в другие регионы. Считается, что Homo habilis Африку не поки­дал. Из предполагаемого – по оценке Цзя Ланьпо (Jia Lanpo) – возраста человекоподобного существа из Юаньмоу следует, что китайский Homo erectus существовал независимо от его африканского собрата. Если расчеты Цзя Ланьпо верны, то австралопитек или человек умелый должен был обитать в Китае еще примерно 2 миллиона лет назад, что противоречит ныне признанной теории.

В связи с этим Льюис Бинфорд (Lewis R. Binford) и Нэн­си Стоун (Nancy M. Stone) указывали в 1986 году: «Следует отметить, что многие китайские ученые остаются привержен­цами гипотезы об эволюции человека именно на территории Азии. Отсюда их некритический подход к очень древнему да­тированию китайских находок и к тому, что каменные орудия труда находятся в плиоценовых отложениях». С другой стороны, почему бы не обвинить европейских ученых, считающих очагом эволюции человека Африку, в некритическом подходе к укоренившейся практике отрицания очень древнего возрас­та ископаемых останков человекоподобных существ и изде­лий, ими изготовленных, которые обнаружены по всему миру.

Как мы уже говорили, споры о том, была ли центром эво­люции Азия или Африка, вообще не имеют смысла. В преды­дущих главах представлено множество свидетельств (в том числе многочисленные открытия, сделанные профессиональ­ными исследователями) того, что люди современного нам типа населяли различные континенты, включая Южную Америку, на протяжении десятков миллионов лет. Немало также дан­ных, подтверждающих существование в тот же период нескольких видов обезьяноподобных существ, из которых одни более похожи на людей, другие – менее.

И снова встает вопрос, который мы уже обсуждали в главах 2 – 6, посвященных предметам древней материальной культуры, не вписывающимся в привычные рамки. На каком основании каменные орудия труда и следы огня, датируемые нижним плейстоценом (как, например, в случае с находками в Юаньмоу), приписываются примитивному Homo erectus.

В самом деле, и орудия, и следы огня найдены отнюдь не в непосредственной близости от места обнаружения зубов Homo erectus. А кроме того, как в самом Китае, так и в других частях света имеется немало свидетельств существования Homo sapiens уже в нижнем плейстоцене и даже еще раньше.

В 1960 году Цзя Ланьпо, исследуя песчаные и гравийные отложения нижнего плейстоцена в Сихудю (Xihoudu), север­ная провинция Шэньси, нашел три камня со следами обработ­ки. Другие аналогичные находки последовали в 1961 и 1962 го­дах. По останкам фауны нижнего плейстоцена их возраст был определен более чем в миллион лет, а результаты палеомагнитного анализа позволили уточнить его: 1, 8 миллиона лет. В Сихудю были найдены и разрубленные кости, а также следы огня. И то и другое Цзя Ланьпо приписал австралопитекам. Однако, согласно общепринятой ныне теории, австралопитек разводить огонь не умел – это доступно лишь человеку прямоходящему, неандертальцу и человеку разумному.

Как и следовало ожидать, Джин Эйгнер не замедлила поставить свидетельства Цзя Ланьпо под сомнение: «Несмот­ря на достаточно убедительные свидетельства в пользу дея­тельности человека в эпоху нижнего (раннего) плейстоцена в местечке, называемом Хсихутю (Сихудю), в Северном Китае, я сейчас не готова безоговорочно признать их… Ведь исходя из данных, полученных в Хсихутю, следует признать, что люди обитали в Северном Китае и умели разводить огонь около миллиона лет тому назад. В таком случае наши фундамен­тальные постулаты относительно как хода эволюции челове­ка, так и способностей древнейших человекоподобных су­ществ к адаптации оказались бы под вопросом». Но стоит лишь отвлечься от «фундаментальных постулатов», и перед нами откроются весьма и весьма интересные горизонты.

На этом мы и завершим обзор открытий, сделанных в Китае. Мы увидели, как истинный возраст ископаемых остан­ков человекоподобных существ искажается методом «датиро­вания на основании морфологических признаков». Когда же для определения хотя бы вероятных возрастных границ бе­рется за основу сопутствующая фауна, то результаты никак не подтверждают эволюционные теории. Скорее наоборот: они полностью согласуются с предположением о том, что люди со­временного анатомического типа и различные человекоподоб­ные существа жили бок о бок на всем протяжении плейстоце­на.

Из раздела, посвященного костным останкам ископаемых людей, обнаруженным в Китае, следует, что человек, по-видимому, сосуществовал с обезьяноподобными гоминидами на протяжении всей эпохи плейстоцена. Однако не исключено, что такое положение вещей сохранилось и по на­ши дни. За последнюю сотню лет исследователями собрано большое количество достаточно убедительных доказательств существования в труднодоступных уголках планеты существ, схожих с неандертальцами, Homo erectus и австралопитеками. Ученые-профессионалы наблюдали диких людей в их естественной среде обитания, исследовали их – как захва­ченных живыми, так и мертвых. Наконец, накоплено множе­ство материальных подтверждений их существования, в том числе сотни следов ног. Кроме того, имеется множество свиде­тельств очевидцев, далеких от науки. Были также проведены серьезные исследования древних литературных памятников и преданий, в которых упоминаются дикие люди.

Ряд исследователей считают изучение диких людей отдельной отраслью науки, получившей наименование криптозоология. Этот термин, введенный французским зоологом Бернаром Хевельманом (Bernard Heuvelmans), отно­сится к научным исследованиям биологических видов, суще­ствование которых документально не подтверждено, несмот­ря на обилие достаточно убедительных свидетельств. Греческое слово kryptos означает «тайный, скрытый». Следо­вательно, криптозоология это, буквально, «изучение неведо­мых, неизвестных животных». Правление Международного общества криптозоологии объединяет целый ряд видных био­логов, зоологов и палеонтологов, работающих в университетах и музеях многих стран мира. Задачей общества, как определе­но в его журнале Cryptozoology, является «изучение, анализ, популяризация и обсуждение любых вопросов, имеющих от­ношение к представителям животного мира необычных форм или размеров либо встречающихся в необычном месте обита­ния или в необычную для них эпоху». Практически в каждом номере журнала Cryptozoology имеется одна или несколько научных статей о диких людях.

Возможно ли в наше время существование неизвестных человекоподобных существ? Многим в это трудно поверить по двум причинам. Предполагается, что на планете не осталось даже малого уголка, который самым тщательным образом не был бы исследован. Кроме того, считается, что науке хорошо известны все без исключения представители животного мира, обитающие на земном шаре. Однако оба эти мнения – ошибочны.

Во-первых, даже в таких странах, как Соединенные Штаты, имеются весьма обширные незаселенные и малопосе­щаемые территории. В частности, лесистые горные районы северо-запада США хотя и представлены на картах на основе аэрофотосъемки, однако посещаются людьми чрезвычайно редко.

Во-вторых, количество неизвестных ранее видов живот­ных, обнаруживаемых ежегодно, потрясает воображение: по самым осторожным оценкам, оно достигает пяти тысяч. Прав­да, подавляющее большинство – около четырех тысяч – со­ставляют насекомые. Однако вот что в 1983 году отметил Хевельман: «Еще совсем недавно, в середине семидесятых, ежегодно регистрировались открытия, в среднем, 112 неизве­стных видов рыб, 18 рептилий, с десяток амфибий, примерно стольких же млекопитающих и 3 – 4 новых видов птиц».

Сведения о существовании диких людей дошли до нас из далеких времен. На многих предметах искусства Древней Греции, Рима, карфагенян и этрусков изображены человекоподобные существа. Так, среди всадников-охотни­ков, изображенных на серебряном кувшине этрусков из Рим­ского музея доисторической эпохи, видна громадная фигура существа, напоминающего человека-обезьяну. Изображения диких людей в изобилии встречаются в произведениях искус­ства и архитектуры средневековой Европы. На одной из страниц Псалтыря королевы Марии, относящегося к четырнадца­тому веку, мы видим весьма реалистичную картину нападения стаи псов на дикого, покрытого шерстью человека.

Индейцы северо-запада США и Западной Канады на протяжении веков верили в существование диких лю­дей, которых они называли по-разному: например саскуочами (Sasquatch). Еще в 1792 году испанский ботаник и естествоиспытатель Хосе Мариано Мосиньо (Jose Mariano Mozico) писал о канадских индейцах, населявших Нутка-Саунд (Nootka Sound) на острове Ванкувер (Vancouver): «He знаю, что и сказать о Матлоксе, жителе гористой местности, приводящем всех в неописуемый ужас. По описаниям, это на­стоящий монстр: тело его покрыто жесткой черной щетиной, голова напоминает человеческую, но гораздо больших разме­ров, клыки мощнее и острее медвежьих, руки неимоверной длины, а на пальцах рук и ног – длинные искривленные ког­ти».

В свою книгу «The Wilderness Hunter» («Охотник на диких зверей»), изданную в 1906 году, президент США Теодор Рузвельт включил захватывающий рассказ о диком человеке. Действие рассказа происходит в Свекловичных горах (Bitter-root Mountains), между штатами Айдахо и Монтана, от­куда до сих пор изредка поступают свидетельства о диких лю­дях.

Как пишет Рузвельт, в первой половине XIX века траппер[13] Бауман (Bauman) и его товарищ исследовали одно труд­нодоступное, совершенно дикое ущелье. Их лагерь неодно­кратно разоряло какое-то громадное существо, причем как ночью, когда рассмотреть зверя не было возможности, так и днем, в их отсутствие. Однажды товарищ остался в лагере, и Бауман, вернувшись, нашел его растерзанным, по всей веро­ятности, этим неизвестным существом. Следы его были абсо­лютно идентичны человеческим. Кроме того, существо передвигалось не на четырех лапах, как медведь, а на двух ногах.

Сам по себе рассказ Баумана отнюдь не подтверждает существования диких людей в Северной Америке, однако вкупе с другими, более достоверными свидетельствами его значение, несомненно, возрастает.

В номере от 4 июля 1884 года газета «Colonist», издававша­яся в Виктории (Британская Колумбия[14]), напечатала сооб­щение о странном существе, пойманном неподалеку от город­ка Йель (Yale): «Джако (Jacko) – такое ему дали имя – похож на гориллу. Рост его примерно четыре фута и семь дюймов (около 140 см), вес – 127 фунтов (около 58 кг). Тело напоминает человеческое, с одним лишь исключением: все оно, кроме кистей и ступней, покрыто черными, жесткими, лоснящимися волосами около дюйма длиной. Его руки гораздо длиннее человеческих, и он обладает необыкновенной силой».

Ясно, что это не горилла: слишком мал вес. Можно пред­положить, что Джако – шимпанзе. Людям, близко видевшим Джако, эта мысль приходила в голову, но была отвергнута. Зо­олог Айвен Сэндерсон (Ivan Sanderson) писал в 1961 году: «Вскоре после публикации заметки, в другой газете появился комментарий, в котором все предположения, что Джако мо­жет быть сбежавшим из цирка шимпанзе, назывались полной чушью». Сведения о существах, подобных Джако, поступали из той же местности и позже. Так, Александр Колфилд Андерсон, топограф компании HudsonBay, докладывал, что не­кие волосатые гуманоиды забрасывали камнями его людей, проводивших в 1864 году работы для прокладки нового торго­вого пути.

В 1901 году известный лесозаготовитель и торговец лесом Майк Кинг работал в отдаленной местности в северной ча­сти острова Ванкувер. Однажды, поднявшись на горный кряж, он заметил человекообразное существо, покрытое ры­жевато-коричневой шерстью. Существо, присев у горного ру­чья, обмывало в воде какие-то корнеплоды и складывало их сбоку в две аккуратные кучки. Заметив Кинга, существо убе­жало совсем как человек. Следы, оставленные им, по словам Кинга, были полностью человеческими, если не считать «необыкновенно длинных, расставленных в разные стороны паль­цев».

В 1941 году несколько членов семейства Чапменов виде­ли дикого человека в районе Руби-Крик (Ruby Creek), Бри­танская Колумбия. Однажды, солнечным летним днем, стар­ший сын миссис Чапмен предупредил мать о приближении к их дому какого-то внушительных размеров зверя, появивше­гося из близлежащего леса. Поначалу она его приняла за крупного медведя, однако, приглядевшись, к своему ужасу увидела человека гигантского роста и покрытого желтовато-коричневой шерстью длиной примерно 4 дюйма. Существо направлялось прямо к их дому. Миссис Чапмен с тремя своими детьми бросилась по берегу реки в деревню.

Уильям Роу, большую часть жизни занимавшийся охотой на диких зверей и наблюдением за ними, повстречался с диким человеком в октябре 1955 года. Случилось это тоже в Британской Колумбии, неподалеку от поселка под названием Тет-Жон-Кэш. По свидетельству Роу, данному под присягой, однажды он, поднявшись на гору Мика, где находился старый заброшенный рудник, на расстоянии примерно в 75 ярдов (около 70 м) заметил зверя, которого принял поначалу за мед­ведя. Но когда существо выбралось на просеку, Роу понял свою ошибку: «Передо мной возник чудовищных размеров че­ловек футов шести ростом (180 см), толщиной почти в три фу­та (90 см) и весом порядка трехсот фунтов (136 кг), с головы до ступней покрытый темно-коричневой, местами серебристой шерстью. Когда существо приблизилось, я заметил „жен­скую“ грудь – это была самка».

В 1967 году Роджеру Паттерсону и Бобу Гимлину удалось заснять саскуоча-самку на цветную кинопленку, а также снять отпечатки следов ее ног длиной в 14 дюймов (35 см). Произошло это в районе Блафф-Крик (Bluff Creek), на севере Калифорнии.

Отснятая ими пленка вызвала оживленную полемику: одни сочли ее откровенной фальшивкой, другие – достовер­ным подтверждением существования саскуоча. Мнения уче­ных тоже разделились. Д-р Д. Грив (D. W. Grieve), специа­лист-анатом, изучающий особенности человеческой походки, после внимательного исследования фильма так и не пришел к определенному заключению: «Мое субъективное мнение та­ково, что, с одной стороны, сфальсифицировать такую пленку чрезвычайно сложно, а значит, саскуоч, безусловно, сущест­вует. С другой же стороны, интуиция не позволяет мне пове­рить в его существование».

Антрополог Майра Шакли (Myra Shackley) из Университета Лестера заявила, что, по мнению большинства, «фильм, в принципе, может оказаться мистификацией, но, ес­ли так, то изготовлена она просто с невероятным мастерст­вом». Однако подобного рода возражения можно выдвинуть практически против любого научного доказательства: доста­точно навесить на его автора ярлык необыкновенно искусного фальсификатора. Так что обвинения в мистификации в свою очередь требуют достоверных доказательств, как, например, в пилтдаунском случае. Кроме того, даже разоблаченная фальсификация не может служить поводом для огульного от­рицания всех прочих свидетельств по данному вопросу.

Что же касается следов ног саскуоча, имеются многие сотни свидетельств незаинтересованных людей, более ста следов сфотографировано и, кроме того, с них сделаны слепки. Несомненно, в целом ряде случаев фальсификация действи­тельно имеет место, что признают и самые горячие сторонни­ки гипотезы существования саскуоча, однако маловероятно, что сфальсифицированы абсолютно все такие факты – ведь их великое множество.

Известный английский анатом Джон Напьер (John R. Napier) в 1973 году заявил, что если все следы считать фаль­шивками, «то следует признать существование некоего мафи­озного заговора, опутавшего своей сетью практически каж­дый мало-мальски крупный населенный пункт от Сан-Франциско до Ванкувера».

Добавив, что он считает обнаруженные и исследованные им самим отпечатки следов ног «биологически достоверны­ми», Напьер пишет: «Изученные мною свидетельства убежда­ют меня в подлинности по крайней мере многих таких следов, по форме схожих с человеческими… У меня нет сомнений относительно существования саскуоча».

Антрополог Гровер Кранц (Grover S. Krantz) из Универ­ситета штата Вашингтон поначалу был весьма скептически настроен в отношении свидетельств существования саскуоча. Чтобы прояснить вопрос, Кранц подверг обстоятельному ис­следованию следы ног, обнаруженные в 1970 году на северо-востоке штата Вашингтон. Воссоздав костное строение стопы на основании отпечатков, он отметил, что лодыжка гипотети­ческого существа по сравнению с ногой человека сильно вы­двинута вперед. Тогда Кранц, используя свои глубокие позна­ния в области физической антропологии, попытался вычислить, как именно должна располагаться лодыжка с уче­том имеющихся свидетельств о росте и весе взрослого саскуо­ча. Сопоставив теоретические расчеты с реконструированной костной структурой стопы, он с удивлением обнаружил, что результаты в точности совпали! «В тот момент я понял, что это существо реально, – говорит Кранц. – Ни один фальси­фикатор не мог знать, насколько именно лодыжка должна быть выдвинута вперед. Имея готовые слепки следов, на проведение всех измерений и вычислений я потратил два месяца, так что вы можете себе представить, каким искусным должен быть фальсификатор».

Кранц и специалист по изучению диких людей Джон Грин (John Green) написали несколько обстоятельных работ об отпечатках ног, обнаруженных в Северной Америке. Длина такого отпечатка варьируется от 14 до 18 дюймов (35 – 45 см), ширина – от 5 до 9 дюймов (12, 5 – 22, 5 см), иначе говоря, пло­щадь стопы в среднем в 3 – 4 раза превышает человеческую. Отсюда и популярное название дикого человека – Большая Нога (Bigfoot). Кранц вычислил, что при такой площади стопы хороший отпечаток может получиться, только если масса, приходящаяся на стопу, будет не менее 700 фунтов (315 кг). Иначе говоря, обыкновенный человек, при среднем весе в 200 фунтов (90 кг), оставит такой отпечаток, если будет нести груз в 500 фунтов (225 кг).

Но и это еще не все. Были обнаружены цепочки следов, покрывающие расстояния от трех четвертей мили до несколь­ких миль, причем в пустынной местности, вдали от каких-ли­бо дорог. При этом ширина шага саскуоча – от 4 до 6 футов (122—183 см), а средняя ширина шага обыкновенного челове­ка – около 3 футов (90 см). Попробуйте пройти милю с 500-фунтовым грузом за плечами при ширине шага в 5 футов!

«Мы рассматривали версию о применении механизма, оставляющего отпечатки следов ног на манер печатного стан­ка или пресса, – продолжает Кранц. – Однако трудно пред­ставить себе, что станок, развивающий усилие порядка 800 фунтов на квадратный фут, можно было бы переносить по сильно пересеченной местности вручную». Некоторые цепоч­ки следов были сделаны по свежевыпавшему снегу, при этом наблюдатели не видели вблизи каких-либо других следов, ос­тавленных механизмом или человеком. В отдельных случаях расстояние между пальцами ног одной и той же цепочки сле­дов было неодинаковым, то есть предполагаемому фальсифи­катору потребовалось бы еще и встроить передвижные эле­менты в свои «механические ступни».

10 июня 1982 года Пол Фримен, патрульный американской службы лесной охраны, отслеживая лося в округе Уолла-Уолла штата Вашингтон, заметил с расстояния примерно 60 ярдов (55 м) волосатое двуногое существо ростом примерно 8 футов (244 см). Спустя полминуты гигант неспешно удалил­ся. Кранц, изучив слепки отпечатков следов, оставленных не­известным существом, обнаружил складки кожи, потовыделяющие поры и прочие детали именно там, где они обыкновенно расположены на ступне крупного примата. Дета­ли строения кожи боковых частей ступни, отчетливо различи­мые на отпечатках, указывали на гибкость подошвы ноги.

Почему же почти все антропологи и зоологи хранят мол­чание по поводу существования саскуоча, несмотря на такое обилие убедительных свидетельств? Кранц считает, что они просто-напросто «боятся за свою репутацию, опасаясь поте­рять работу». Аналогичного мнения придерживается Напьер: «Одна из самых больших, а быть может, и основная трудность в изучении свидетельств существования саскуоча заключает­ся в том подозрительном отношении, с которым сталкиваются очевидцы как в своем ближайшем окружении, так и со сторо­ны работодателей. Человек, публично заявляющий, что он якобы видел саскуоча, очень часто рискует своим обществен­ным положением, личной и профессиональной репутацией». В этой связи Напьер вспоминает, как «один высококвалифици­рованный геолог из нефтяной компании согласился расска­зать о происшедшем с ним при условии, что его имя ни при ка­ких обстоятельствах упоминаться не будет, поскольку боялся быть уволенным». Родерик Спраг (Roderick Sprague), антрополог из Университета штата Айдахо, как-то сказал о Кранце: «Откровенное упорство в изучении неведомого стоило ему уважения многих коллег и присвоения очередной ученой сте­пени».

Большинство сведений о саскуоче приходит с северо-запада Соединенных Штатов и из Британской Колумбии. «На­прашивается вывод, что в дикой местности северо-западной части США и Британской Колумбии обитает неизвестный нам человекоподобный вид живых существ гигантских разме­ров», – утверждает Напьер. То же можно сказать и о восточ­ных районах Соединенных Штатов и Канады. «Тот факт, что подобные создания живут среди нас, а мы не только их не изу­чаем, но и отказываемся признать само их существование, на­носит колоссальный удар по современной антропологии», – заключает Напьер. Добавим: это колоссальный удар по биоло­гии, зоологии, да и по науке в целом.

Из джунглей Южной Мексики поступают сообщения о существах, которых называют сисимитами (Sisimite). Вот как их описывает геолог Уэнделл Скаузен, ссыла­ясь на рассказы жителей Кубулько – городка, расположен­ного в мексиканском штате Баха Верапас: «В горах обитают огромные дикие люди, полностью покрытые короткой густой шерстью коричневого цвета. Шея у них практически отсутст­вует, глаза маленькие, руки длинные, с громадными кистями. Следы их ног в два раза превышают длину человеческой сто­пы». Несколько человек рассказывали, как сисимиты гнались за ними по горным склонам. Поначалу Скаузен полагал, что речь идет о медведях, однако после тщательных расспросов местных жителей решил, что это не так. Сообщения о похо­жих существах поступали и из соседней Гватемалы, где они якобы похищали женщин и детей.

Жители Белиза (бывший Британский Гондурас) расска­зывают о человекоподобных существах, называемых двенди (Dwendis) и живущих в джунглях южной части этой неболь­шой страны. Название это происходит от испанского duende, что означает «домовой». Айвен Сэндерсон, проводивший ис­следования в Белизе, в 1961 году писал: «Я слышал десятки рассказов очевидцев – в большинстве своем людей, внушаю­щих доверие, сотрудников таких солидных организаций, как Министерство лесного хозяйства, многие из которых к тому же учились в Европе или Соединенных Штатах. Один из них – местный уроженец, младший служащий лесничест­ва – подробно описал их. Два маленьких существа, неодно­кратно им замеченные в заповеднике неподалеку от гор Майя, потихоньку наблюдали за ним с лесной опушки… Ростом они были от трех с половиной до четырех с половиной футов (107—127 см), хорошо сложены, если не считать чересчур мощных плеч да длинноватых рук, покрыты коричневой, плотной, густой шерстью, как у короткошерстных собак. При этом волосы на голове были не длиннее шерсти на теле, за исключением задней части шеи до середины спины. Кожа на их плоских лицах была желтоватой». Судя по этому описанию, двенди представляют собой отдельный вид, сильно отличаю­щийся от саскуочей Тихоокеанского побережья и северо-вос­точной части Северной Америки.

В Гвианском регионе Южной Америки диких людей на­зывают диди (Didis). Согласно описаниям, услышанным пер­выми исследователями этих мест от индейцев, диди – суще­ства прямоходящие, примерно пяти футов ростом (152 см), покрытые густой черной шерстью.

В 1931 году г-н Хэйнс, генерал-губернатор Британской Гвианы, поведал итальянскому антропологу Неллоку Беккари (Nelloc Beccari) о случае, который мы приводим в пересказе Хевельмана: «Однажды, в 1910 году, гуляя по лесу вдоль Конаварука, притока реки Эссекибо, впадающего в нее чуть вы­ше ее слияния с рекой Потаро, он наткнулся на двух странных существ, которые, завидев его, тут же вскочили на задние ла­пы. Они были совсем как люди, только с ног до головы покры­ты рыжевато-коричневой шерстью… Существа неспешно скрылись в чаще леса».

Приведя в своей книге множество аналогичных случаев, Сэндерсон заключает: «Важнейшим, по-моему, является тот факт, что ни один житель Гвианы и ни один человек, переска­зывавший свидетельства местных жителей, не считает таин­ственные существа обыкновенными обезьянами. Все очевид­цы в один голос утверждают, что существа эти бесхвостые, прямоходящие и обладают ярко выраженными признаками человека».

Из Эквадора, с восточных склонов Анд, поступают свидетельства о некоем ширу (Shiru) – невысоком, 4 – 5 футов (120—150 см), гоминиде, покрытом шерстью. Бразильцы, в свою очередь, рассказывают о мапингуари (Mapinguary) – обезьяноподобном гиганте, который оставляет огромные, по­хожие на человеческие, следы и убивает домашний скот.

В записках английских офицеров и чиновников, в девят­надцатом веке служивших в Гималайском регионе Ин­дийского субконтинента, содержатся многочисленные упоминания о диких людях, называемых йети (Yeti), или «снежный человек». Автор первого такого упоминания – Б. Ходжсон (В. Н. Hodgson), с 1820 по 1843 год полномочный представитель Великобритании при дворе короля Непала. Ходжсон докладывал, как во время его путешествия по Се­верному Непалу носильщики пришли в ужас при виде волоса­того бесхвостого существа, похожего на человека.

С тех пор получены сотни свидетельств такого рода. Как в случае с Ходжсоном, так и в остальных скептики утвержда­ли и утверждают, что непальцы приняли за йети обыкновен­ных зверей, при этом чаще всего упоминается медведь или обезьяна-лангур. Трудно, однако, себе представить, что люди, всю свою жизнь прожившие в Гималаях и великолепно знаю­щие животный мир тех мест, способны допустить подобную ошибку. Майра Шакли отмечает, что йети – непременный персонаж произведений религиозного искусства Непала и Ти­бета, изображающих иерархическую структуру живых су­ществ. «Медведи, человекообразные обезьяны и лангуры представлены на них отдельно от дикого человека, – указы­вает Шакли, – и это говорит о том, что никакой путаницы здесь нет (по крайней мере для авторов этих произведений)».

Из девятнадцатого века дошло по крайней мере одно свидетельство европейца, лично видевшего пойманное суще­ство, похожее на йети. Вот что рассказал антропологу Майре Шакли некий южноафриканец: «Моя покойная теща говорила мне много лет назад в Индии, что ее мать на самом деле виде­ла одно из этих существ. Было это в Муссори, в предгорье Ги­малаев. Существо передвигалось на двух ногах, но покрывав­шая его шерсть делала его больше похожим на зверя, нежели на человека. Его поймали в снегах… и вели закованным в це­пи».

В двадцатом веке сообщения о диких людях и отпечатках их ног, виденных европейцами, стали поступать все чаще и чаще, особенно с началом альпинистских восхождений в Ги­малаях.

Одним из первых очевидцев был Эрик Шиптон (Eric Shipton), который, проводя в ноябре 1951 года разведку под­ступов к пику Эверест, обнаружил следы йети на высоте 18 000 футов (5500 м) в районе ледника Менлунг, возле тибетско-непальской границы. Шиптон прошел вдоль цепочки сле­дов целую милю (1, 5 км). Фотография одного из них, сделан­ная крупным планом, многим показалась убедительной. Следы были весьма внушительных размеров. Изучив лучший из сделанных Шиптоном снимков, Джон Напьер отверг гипо­тезу, что след выглядит таким из-за подтаявшего снега. В кон­це концов он пришел к заключению, что речь идет о наложении друг на друга двух следов: обутой ноги и босой. Вообще Напьер, убежденный сторонник существования североамери­канского саскуоча, к свидетельствам, касающимся йети, отно­сился крайне скептически. Однако в дальнейшем мы увидим, как новые подтверждения существования гималайского «снежного человека» заставили Напьера изменить свою пози­цию.

Во время своих экспедиций в Гималаи в 50-х и 60-х годах сэр Эдмунд Хиллари (Edmund Hillary) внимательно изу­чал свидетельства о йети, в том числе отпечатки следов ног на снегу. Он пришел к выводу, что все эти следы, приписывае­мые йети, принадлежат уже известным животным и возникли в результате наложения одной цепочки следов на другую. На это Напьер, будучи сам скептиком, возразил: «Ни один мало-мальски опытный человек не спутает подтаявшие следы со свежими. Нельзя просто отмахнуться от столь многочислен­ных свидетельств, поступающих на протяжении многих лет из заслуживающих доверия источников. Должны быть иные объяснения, в том числе, разумеется, возможно и то, что сле­ды оставлены неизвестным науке животным».

Не иссякает поток свидетельств о существовании йети, поступающих и от местных жителей. Так, в своей книге о ди­ких людях Майра Шакли упоминает об утонувшем йети, об­наруженном в 1958 году жителями тибетской деревушки Тар-бале, расположенной возле ледника Ронгбук. По их рассказам, существо напоминало небольших размеров человека с кону­сообразной головой и покрытого шерстью.

Насельники некоторых буддистских монастырей утверждают, что у них хранятся останки йети, в том числе скальпы. Западные ученые исследовали некоторые из таких реликвий и пришли к выводу, что сделаны они из шкур изве­стных животных. Сэр Эдмунд Хиллари, организовавший в 1960 году специальную экспедицию, послал на Запад скальп из монастыря Хумджунг для исследований, которые показа­ли, что «реликвия» изготовлена из шкуры серау – похожей на козла гималайской антилопы. Однако некоторые ученые попытались опровергнуть результаты анализа. Как пишет Майра Шакли, «свою позицию они объясняют тем, что волосы скальпа практически идентичны шерсти обезьяны и что обна­руженные там насекомые-паразиты никогда не встречаются у антилопы-серау».

В 50-х годах группа исследователей, финансируемая американским бизнесменом Томом Сликом, добыла образец мумифицированной кисти руки йети, хранящейся в тибет­ском монастыре Пангбоче. Результаты лабораторных иссле­дований не были признаны достаточно убедительными, одна­ко Шакли отмечает, что «рука эта имела целый ряд антропоидных признаков».

В мае 1957 года газета Kathmandu Commoner напечатала заметку о голове йети, которая на протяжении двадцати пяти лет хранилась в деревушке Чилунка, в пятидесяти ми­лях к северо-востоку от непальской столицы Катманду.

В марте 1986 года Энтони Вулдридж (Anthony В. Wooldrige) в качестве представителя небольшой организа­ции, занимающейся проблемами развития стран «третьего мира», предпринял одиночную экспедицию в Гималаи, в се­верной оконечности Индии. Следуя вдоль лесистого, засне­женного склона неподалеку от Хемкунда, он обнаружил и сфотографировал свежие следы. Один из снимков крупным планом поразительно напоминал фотографию, сделанную Эриком Шиптоном еще в 1951 году.

Там, где недавно сошла лавина, сугроб пересекала широкая борозда, оставленная, по-видимому, каким-то крупным существом, съехавшим вниз. В конце борозды Вулдридж за­метил цепочку тех же следов, идущих в направлении отда­ленного кустарника, позади которого виднелся «внушитель­ных размеров, примерно двухметровый, силуэт».

Понимая, что это мог быть йети, Вулдридж приблизился к существу и сфотографировал его с расстояния примерно 150 метров. «Оно стояло, широко расставив ноги и повернувшись правым плечом ко мне, очевидно, во что-то всматриваясь вни­зу склона, – вспоминает Вулдридж. – Его голова была боль­шой и угловатой, а тело покрывала темная шерсть». Вулд­ридж категорически утверждает, что существо не было ни обезьяной, ни медведем, ни обыкновенным человеком.

Вулдридж наблюдал за ним минут 45, но из-за ухудшив­шейся погоды был вынужден вернуться. По пути на базу он сфотографировал следы еще раз, но теперь они были уже подтаявшими.

По возвращении в Англию Вулдридж показал снимки ученым, интересующимся проблемой существования диких людей, в том числе Джону Напьеру. Существо, снятое на 35-миллиметровую пленку с расстояния 150 метров, казалось не­большим, однако увеличение явственно выявило человечес­кие черты. Вот как Вулдридж описывает реакцию тех, кто видел фотографии: «Джон Напьер, специалист по приматам, автор опубликованной в 1973 году книги «Bigfoot: The Yeti and Sasquatch in Myth and Reality» («„Большая Нога“: мифы и фак­ты о йети и саскуоче»), изменил свою скептическую точку зрения, признавшись, что теперь он горячий сторонник йети. Археолог Майра Шакли, автор вышедшей в 1983 году книги «Wildmen: Yeti, Sasquatch and the Neanderthal Enigma» («Ди­кие люди: йети, саскуоч и неандертальская загадка»), изучив полный набор снимков, сделала заключение, что этот случай находится в полном соответствии со всеми прочими свидетельствами, подтверждающими существование йети. Лорд Хант, руководитель одной из первых успешных экспедиций на Эверест в 1953 году, который сам дважды видел следы йети, придерживается того же мнения».

Как следует из имеющихся описаний, саскуоч и йети – существа крупные, очень похожие на человекообраз­ных обезьян. Но есть и иной тип диких людей, которых зовут алмасами (Almas). Алмасы гораздо меньших размеров, имеют больше сходства с обыкновенными людьми. Сведения о них поступают в основном из региона, простирающегося от Монголии на севере до Памира на юге и Кавказских гор на за­паде. Много свидетельств получено из Сибири и с крайнего се­веро-востока России.

В начале пятнадцатого века турки захватили европейца по имени Ганс Шильтенбергер (Hans Schiltenberger) и отосла­ли его ко двору Тамерлана, который передал пленника в сви­ту монгольского князя Едигея. По возвращении в Европу в 1427 году Шильтенбергер написал о своих злоключениях кни­гу, в которой описал и диких людей: «Высоко в горах обитает дикое племя, не имеющее ничего общего со всеми остальными людьми. Шкура этих существ покрыта шерстью, которой нет лишь на их ладонях и лицах. Они скачут по горам, как дикие звери, питаются листвой, травой и всем, что удается отыскать. Местный правитель преподнес Едигею в дар двух лесных лю­дей – мужчину и женщину, захваченных в дремучих зарос­лях».

Рисунок девятнадцатого века, на котором изображен алмас, был найден в монгольском руководстве по лекарственным средствам растительного и животного происхождения. Вот что по этому поводу пишет Майра Шакли: «Этот фолиант со­держит несколько тысяч изображений различных животных (рептилий, млекопитающих и амфибий), но среди них нет ни одного мифического существа, подобного тем, которые в изобилии встречаются в аналогичных книгах европейского сред­невековья. Все изображенные там звери реально существуют, их можно наблюдать и в наши дни. Нет никаких оснований по­лагать, что алмасы – существа мифические. Как следует из иллюстраций, они обитают в горах».

В 1937 году член Монгольской академии наук Дорджи Мейрен видел шкуру алмаса в одном из монастырей, располо­женных в пустыне Гоби. Местные ламы использовали ее в сво­их обрядах вместо коврика.

Русский педиатр Иван Ивлов, путешествуя в 1963 году по Алтайским горам на юге Монголии, наблюдал несколько человекоподобных существ, стоявших на горном склоне. По-видимому, то была семья: самец, самка и детеныш. Пока они не скрылись, Ивлову удалось рассмотреть существ в бинокль с расстояния примерно полумили. Его шофер-монгол, тоже видевший их, заметил, что в тех местах они встречаются до­вольно часто.

После встречи с семьей алмасов Ивлов решил расспросить монгольских детей, полагая, что они будут более откро­венными, чем взрослые. И действительно, ему удалось добыть много дополнительной информации об алмасах. Так, один ре­бенок рассказал, как, купаясь однажды с приятелями в горной речке, увидел алмаса-самца, переносившего через нее дете­ныша.

В 1980 году рабочий расположенной в Булгане экспериментальной фермы при Монгольской академии наук обнаружил останки дикого человека. Вот что он рассказал: «Прибли­зившись, я увидел покрытое шерстью, сильно высохшее и на­половину занесенное песком тело атлетически сложенного су­щества, похожего на человека… Это явно не был труп ни медведя, ни человекообразной обезьяны, но не был он и тру­пом человека – монгола, казаха, китайца или русского».

Множество свидетельств очевидцев поступало из труднодоступной местности в горах Памира, где сходятся границы Таджикистана, Китая, Кашмира и Афганистана. В 1925 году генерал-майор Советской Армии Михаил Степанович Топильский преследовал со своей частью басмачей, скрывав­шихся в памирских пещерах. Один из пленных рассказал, как в одной из пещер на него и его товарищей напали несколько существ, похожих на человекообразных обезьян. Топильский приказал обследовать пещеру, где и был обнаружен труп од­ного из таких существ. Вот что генерал писал в своем докладе: «На первый взгляд мне показалось, что это действительно че­ловекообразная обезьяна: шерсть покрывала тело с головы до ног. Однако я отлично знаю, что человекообразные обезьяны на Памире не водятся. Присмотревшись, я увидел, что труп напоминает человеческий. Мы подергали шерсть, подозревая, что это маскировка, но она оказалась натуральной и принадлежала существу. Тогда мы измерили тело, несколько раз пе­ревернув его на живот и снова на спину, а наш врач тщатель­но его обследовал, после чего стало очевидным, что и человеческим труп не был».

«Тело, – продолжал Топильский, – принадлежало существу мужского пола, ростом примерно 165—170 см, судя по проседи в нескольких местах – среднего или даже преклон­ного возраста… Лицо его было темного цвета, без усов и боро­ды. На висках имелись залысины, а затылок покрывали гус­тые, спутанные волосы. Мертвец лежал с открытыми глазами, оскалив зубы. Глаза были темного цвета, а зубы – большими и ровными, по форме напоминающими человеческие. Лоб низ­кий, с мощными надбровными дугами. Сильно выступающие скулы делали лицо существа монголоидным. Нос плоский, с глубоко вогнутой переносицей. Уши без волос, остроконечные, а мочки более длинные, чем у человека. Нижняя челюсть чрезвычайно массивна. Существо обладало мощной грудной клеткой и хорошо развитой мускулатурой».

В 1957 году Александр Пронин, гидролог НИИ географии при Ленинградском университете, принимал участие в экспедиции, в задачу которой входило составление карт па­мирских ледников. 2 августа 1957 года, когда его группа иссле­довала ледник Федченко, Пронин отлучился на прогулку в до­лину реки Балянд-киик. Вот что пишет Шакли: «Днем он заметил фигуру, стоявшую на вершине скалы высотой около 500 ярдов (460 м) и находившейся от него приблизительно на таком же расстоянии. Сначала он просто удивился – ведь все знали, что местность была абсолютно необитаемой, – но по­том ему пришла в голову мысль, что это не человек. Фигура действительно напоминала человека, только была чересчур сутулой. Понаблюдав, как приземистое, коренастое существо двигалось по снегу, широко расставив ноги, он отметил, что его покрывала рыжевато-серая шерсть, а передние конечнос­ти были гораздо длиннее человеческих». Спустя три года Про­нин снова повстречался с прямоходящим существом. С тех пор такие встречи с дикими людьми на Памире были отмече­ны неоднократно. Члены многих экспедиций видели следы не­известных существ, фотографировали их, делали с них слеп­ки.

Теперь посмотрим, что известно об алмасах на Кавказе. По свидетельству жителей деревни Тхина, что на реке Мокве, в девятнадцатом веке в лесах возле горы Заадан была пойма­на самка-алмас, которую три года держали в неволе, а затем, приручив, позволили ей жить в доме. Назвали ее Заной. Вот как ее описывает Шакли: «Рыжеватая шерсть покрывала ее серовато-черную шкуру, причем волосы на голове были длин­нее, чем на всем теле. Она издавала нечленораздельные вы­крики, но обучиться речи так и не смогла. Ее крупное лицо с выступающими скулами, сильно выдающейся челюстью, мощными надбровными дугами и крупными белыми зубами, отличалось свирепым выражением». Как это ни поразительно, Зана вступила в половые отношения с одним из жителей деревни, и у них родились дети. В 1964 году Борис Поршнев по­знакомился с некоторыми внучками Заны. Шакли пишет с его слов: «Кожа этих внучек – звали их Чаликва и Тая – была темной, негроидного типа, жевательные мышцы – сильно развитыми, а челюсти – чрезвычайно мощными». Поршневу удалось расспросить жителей деревни, которые, будучи деть­ми, в 1880-х годах присутствовали на похоронах Заны.

На Кавказе алмасов иногда еще зовут бьябан-гули (Biaban-guli). Русский зоолог К.А. Сатунин, который в 1899 го­ду видел самку бьябан-гули в Талышских горах на юге Кавка­за, обращает внимание на то, что «движения существа были совершенно человеческими». Репутация Сатунина как изве­стного ученого-зоолога делает его свидетельство особо цен­ным.

Подполковник медицинской службы Советской Армии B. C. Карапетян в 1941 году произвел непосредственный ос­мотр живого дикого человека, пойманного в автономной Рес­публике Дагестан, к северу от Главного Кавказского хребта. Вот его отчет: «Вместе с двумя представителями местных властей я вошел в сарай… До сих пор я вижу, словно наяву, возникшее передо мною существо мужского пола, полностью обнаженное, босое. Вне всякого сомнения, то был человек, с полностью человеческим телом, несмотря на то, что его грудь, спину и плечи покрывала косматая шерсть темно-коричнево­го цвета, длиной 2 – 3 сантиметра, очень похожая на медвежью. Ниже груди шерсть эта была реже и мягче, а на ладонях и подошвах ее не было вообще. На запястьях с огрубевшей ко­жей росли лишь редкие волосы, но пышная шевелюра головы, очень грубая на ощупь, спускалась до плеч и частично при­крывала лоб. Хотя все лицо покрывала редкая раститель­ность, борода и усы отсутствовали. Вокруг рта также росли редкие, короткие волосы. Человек стоял совершенно прямо, опустив руки по швам. Рост его был чуть выше среднего – по­рядка 180 см, тем не менее он словно возвышался надо мной, стоя с выпяченной могучей грудью. Да и вообще он был гораз­до крупнее любого местного жителя. Глаза его не выражали абсолютно ничего: пустые и безразличные, это были глаза жи­вотного. Да по сути он и был животным, не более того». Свиде­тельства, подобные этому, заставили многих ученых, и в част­ности английского антрополога Майру Шакли, предположить, что алмасы – это сохранившиеся до наших дней неандер­тальцы, а может быть, и Homo erectus. А что же дикий человек из Дагестана? Согласно опубликованным данным, его прист­релили советские солдаты при отступлении под натиском немецко-фашистской армии.

Китайские исторические документы, а также городские и поселковые летописи изобилуют упоминани­ями о диком человеке, который в них присутствует под самыми различными наименованиями, – констатирует Чжоу Госинь (Zhou Guoxing), сотрудник Пекинского музея естественной истории. – Легенды о диких людях до сих пор хо­дят, к примеру, в округе Фанг провинции Хубэй, где эти суще­ства зовутся маорен (Maoren) – волосатые, или дикие, люди». Говорят, что в 1922 году некий солдат-ополченец поймал там дикого человека, однако более подробных сведений об этом случае не имеется.

В 1940 году Ван Зелин, выпускник биологического факультета чикагского Северо-Западного университета, лично наблюдал дикого человека, только что застреленного охотни­ками. Ван ехал за рулем из Баожи (провинция Шаньси) в Тяньшуй (провинция Ганьсу), когда где-то впереди раздались выстрелы. Из любопытства он остановил машину и увидел мертвое тело существа женского пола, шести с половиной фу­тов ростом (около 198 см), покрытое серовато-рыжей шерстью длиной примерно в дюйм с четвертью (3 см). Растительность – правда, не такая длинная – покрывала и лицо с вы­дающимися скулами и выпяченными губами. Длина волос на голове достигала одного фута (30, 5 см). По словам Вана, суще­ство практически ничем не отличалось от восстановленных по костным останкам изображений китайского Homo erectus.

Спустя десять лет уже другой ученый, геолог Фан Жинкван, видел живых диких людей. Обратимся к свидетель­ству Чжоу Госиня: «Весной 1950 года он с местными провод­никами путешествовал по горным лесам округа Баожи про­винции Шаньси, где ему удалось наблюдать с безопасного расстояния диких людей – мать с сыном, причем рост по­следнего достигал 1, 6 метра. Оба существа выглядели совер­шенно как люди».

В 1957 году учитель биологии из провинции Чжэнцзян добыл кисти рук и ступни ног «человека-медведя», убитого местными крестьянами. Не веря в существование дикого че­ловека, он полагал, что эти части тела «принадлежали неизве­стному примату».

В 1961 году строители дороги через дремучие леса райо­на Сишуань Ванна провинции Юньнань, на крайнем юге Ки­тая, сообщали об убитой ими самке человекоподобного прима­та. Покрытое шерстью прямоходящее существо имело рост 1, 2 – 1, 3 метра. По свидетельству очевидцев, ее руки, уши и грудь были как у женщины. Китайская академия наук органи­зовала экспедицию для расследования этого случая, однако никаких материальных подтверждений найти не удалось. Предполагали, что рабочие убили гиббона. Однако вот что пи­шет Чжоу Госинь: «Автор недавно встретился с репортером, принимавшим участие в той экспедиции. По его словам, уби­тое животное было не гиббоном, а неизвестным человекооб­разным существом».

В 1976 году шестеро сотрудников заповедника Шеннонгжя провинции Хубэй ехали ночью по шоссе неподалеку от де­ревни Чуньшуя, расположенной между округом Фангсян и Шеннонгжя, где им повстречалось «странное бесхвостое су­щество, покрытое рыжеватой шерстью». Водитель направил на него свет фар, и существо замерло, позволив пятерым пас­сажирам выбраться из машины и приблизиться на расстояние всего нескольких футов. Очевидцы утверждали, что это был не медведь и вообще ни одно из известных им животных. Об этом случае они сообщили в Пекин, в Китайскую академию наук.

Аналогичные сообщения поступали в академию из указанного района провинции Хубэй уже на протяжении долгих лет, а потому после упомянутого случая было принято реше­ние организовать тщательное расследование. В провинцию Хубэй выехала научная экспедиция, в которую входило более ста человек. Экспедиции удалось собрать материальные подтверждения в виде волос, отпечатков следов ног, экскремен­тов, а также записать свидетельства местных жителей. Ис­следования продолжались. Всего в провинции Хубэй было обнаружено более тысячи отпечатков ног – длина некоторых из них превышала 19 дюймов (48 см) – и собрано свыше сот­ни образцов волос дикого человека, самый длинный из кото­рых достигал 21 дюйма (53 см).

Выдвигались гипотезы, что существа, обитающие в рай­оне Шеннонгжя провинции Хубэй, принадлежат к редкому виду так называемых золотистых обезьян, которые в этой ме­стности действительно встречаются. Такое объяснение может иметь право на существование в тех случаях, когда очевидцы наблюдали существа с большого расстояния несколько мгно­вений. Но вот что рассказывает руководитель одной из мест­ных общин по имени Панг Геншень, которому довелось столк­нуться в лесу с диким человеком буквально лицом к лицу и наблюдать его с расстояния пяти футов (1, 5 м) примерно в те­чение часа: «Он был футов семи ростом (214 см), с плечами намного шире человеческих, низким, покатым лбом, глубоко сидящи­ми глазами, луковицеобразным носом и чуть вывернутыми наружу ноздрями. У него были впалые щеки, уши как у чело­века, только больше, глаза круглые и тоже больше человечес­ких, выступающая челюсть и выпяченные губы. Передние зубы напоминали лошадиные. Глаза черные. Темно-коричневые волосы больше фута (30 см) длиной свисали на плечи. Все ли­цо, кроме носа и ушей, покрывала короткая растительность. Руки свисали ниже колен. Кисти были очень большими, паль­цы достигали шести дюймов в длину (15 см), причем большие пальцы лишь слегка отделялись от остальных. Хвост отсутст­вовал, и покрывавшая тело шерсть была короткой. Мощные бедра были короче голеней. Ходил он прямо, широко расстав­ляя ноги. Ступни его, с широко расставленными пальцами, длиной около 12 дюймов (30 см) и шириной около 6 дюймов (15 см), сужались к пятке».

Джон Маккиннон (John McKinnon) путешествовал в 1969 году по Борнео. Наблюдая за орангутанами, он наткнулся на следы, похожие на человеческие, и поинтересовался у лодочника-малайца, кому они могли при­надлежать. «Тот без малейших колебаний ответил: „Это следы бататута“ (Batatut)», – пишет Маккиннон. Позднее, уже в Малайе, Маккиннон повстречал следы еще крупнее ви­денных им на Борнео, однако, по его словам, оставило их точ­но такое же существо. Малайцы называют это существо орангпендеком (Orangpendek) – «низкорослый парень». По свидетельству Айвена Сэндерсона, следы эти сильно отлича­ются от принадлежащих человекообразным обезьянам, кото­рые обитают в индонезийских джунглях (гиббоны, сиаманги и орангутаны), а также от следов так называемого «солнечного медведя».

В начале двадцатого столетия губернатор Суматры Л. Вестенек (L.C. Westenek) получил письменное сообщение о встрече с диким человеком, называемым седапа (Sedapa). Уп­равляющий поместья, расположенного в горах Барисан, вмес­те с несколькими работниками наблюдал седапу с расстояния примерно в 15 ярдов (около 140 м). По его словам, это было «крупное, очень волосатое существо на коротких ногах (но не орангутан), которое, совсем как человек, бежало мне напере­рез».

В статье о диких людях, опубликованной в 1918 году, Ве­стенек вспоминает сообщение некоего г-на Устинга, жителя Суматры. Идя однажды по лесу, он наткнулся на человека, си­девшего спиной к нему на бревне. Устинг писал: «Меня пора­зила его шея, точнее, ее кожа: ужасно грязная и напоминав­шая шкуру зверя. „Да ты, парень, грязнуля, и кожа у тебя вся в каких-то складках“, – пробормотал я про себя… и тут уви­дел, что это вовсе и не человек».

«Не был он и орангутаном, одного из которых я как раз недавно наблюдал», – продолжал Устинг. Если не орангутан, то кто же? Этого Устинг сказать не мог. Как мы уже отмечали, есть предположения, что дикие люди являются сохранивши­мися до наших дней неандертальцами или представителями вида Homo erectus.

Но если мы не можем быть уверены относительно видо­вой принадлежности гоминидов, по всей видимости живущих рядом с нами, то как можно с уверенностью что-либо утверж­дать о гоминидах, живших в отдаленном прошлом?

Изучение ископаемых костных останков такой уверенности дать не может. В письме нашему исследователю Стиве­ну Бернату от 15 апреля 1986 года Бернар Хевельман преду­преждает: «Не переоценивайте значение ископаемых свидетельств. Окаменелость – явление чрезвычайно редкое, можно сказать, исключительное, а значит, по таким свиде­тельствам нельзя составить точную картину жизни на Земле на протяжении прошедших геологических периодов. К тому же костные окаменелости приматов – вообще большая ред­кость по той простой причине, что высокоорганизованным и очень осторожным существам гораздо проще избегать обстоя­тельств, при которых возможен процесс окаменения – на­пример гибели в торфяном болоте».

Несомненно, эмпирический метод может дать лишь ограниченные результаты в силу неполноты и несовершенства исходного материала – ископаемых костных останков. Одна­ко комплексная, объективная оценка всей совокупности сви­детельств, в том числе касающихся древнего человека и жи­вущих ныне людей-обезьян, позволяет прийти к выводу о длительном сосуществовании этих различных видов, в противоположность теории эволюционного перехода от одного вида к другому.

Местные очевидцы из различных стран западной части Африканского континента – таких, как Берег Слоновой Кости – сообщают о существовании целой расы существ, похожих на пигмеев, но покрытых рыжеваты­ми волосами. Существа эти попадались на глаза и европейцам.

Сведения о диких людях поступают также из Восточной Африки. Вот что сообщал в 1937 году капитан Уильям Хитченс (William Hitchens): «Несколько лет тому назад я получил приказ принять участие в официально разрешенной охоте на львов в этом районе (леса Уссуре и Симибит в западной части равнины Уэмбаре). Поджидая зверя-людоеда на лесной про­секе, я вдруг заметил, как из чащи появились два маленьких, коричневых, волосатых существа, пересекли просеку и тут же скрылись в зарослях с другой ее стороны. Они походили на низкорослых людей – не более 4 футов (122 см) ростом, пере­двигались прямо, как и люди, только с ног до головы были по­крыты желтовато-коричневой шерстью. Находившийся со мной местный охотник уставился на них со смесью страха и изумления. По его словам, то были агогве (Agogwe) – малень­кие волосатые люди, которых дано увидеть раз в жизни, да и то далеко не каждому». Идет ли речь об обезьянах, быть мо­жет, человекообразных? Вряд ли Хитченс, а тем более местный охотник не смогли бы распознать обыкновенных обезьян, будь ими на самом деле эти существа. Много сообщений об агогве поступает также из Танзании и Мозамбика.

А из бассейна реки Конго поступают сведения о диких людях, называемых какундакари (Kakundakari) и киломба (Kilomba), ростом около 5, 5 фута (168 см), покрытых шерстью и, как утверждают очевидцы, прямоходящих. В конце 50-х – начале 60-х годов Шарль Кордье (Charles Cordier), професси­ональный охотник за животными для зоопарков и музеев, не­однократно пытался проследить, куда ведут цепочки следов какундакари, обнаруженные им в Заире. Однажды, по словам Кордье, какундакари попался в одну из поставленных им ло­вушек на птиц. «Он упал лицом вниз, перевернулся, сел, снял с ноги петлю, поднялся и исчез, прежде чем стоявший рядом африканец успел что-либо сделать», – рассказывал Кордье.

Аналогичные сообщения поступают и из южной части Африки. Паскаль Тасси (Pascal Tassy), сотрудник Палеонто­логической лаборатории по изучению позвоночных и челове­коподобных существ, писал в 1983 году: «Филип Тобиас (Philip V. Tobias), нынешний член совета директоров Между­народного общества криптозоологии, рассказывал однажды Хевельману, как один из его коллег пытался поймать живого австралопитека, расставляя для этого западни и ловушки». Следует отметить, что южноафриканец Тобиас является при­знанным специалистом по австралопитекам.

Согласно общепринятому мнению, последний австрало­питек погиб около 750 000 лет тому назад, a Homo erectus вы­мер как вид не менее чем за 200 000 лет до нашего времени. Считается также, что неандертальцы исчезли с лица Земли примерно 35 000 лет назад и с тех пор современный человек прямых «родственников» на планете не имеет. Однако много­численные свидетельства о существовании различных видов диких людей в самых разных регионах земного шара убеди­тельно опровергают это устоявшееся мнение.

Вопреки обилию доказательств, в частности представлен­ных и в настоящей работе, большинство признанных ав­торитетов в области антропологии и зоологии отказыва­ются даже обсуждать вопрос о существовании диких людей, а если и упоминают о них, то исключительно в контексте наиме­нее достоверных свидетельств.

Ученые-скептики утверждают, что до сих пор никем не обнаружены кости диких людей, не говоря уже о живом диком человеке или хотя бы его останках. Это не соответствует дей­ствительности. Существуют образцы кистей рук и ступней ног, принадлежавших, как это убедительно доказано, диким людям. Информация об обследовании их мертвых тел исходит из заслуживающих доверия источников. Есть сведения и о по­имке диких людей. Тот факт, что ни одно такое материальное доказательство не попало в музеи или научные учреждения, можно объяснить небрежностью и различными случайностя­ми в процессе сбора и хранения таких свидетельств. А так на­зываемая система фильтрации научного познания имеет тен­денцию априорно ставить под сомнение результаты неофициальных исследований.

И тем не менее ряд ученых с солидной репутацией – среди них Кранц, Напьер, Шакли, Поршнев и другие – счита­ют имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства доста­точным основанием для того, чтобы прийти к выводу о реаль­ном существовании диких людей или, по меньшей мере, чтобы заняться серьезным изучением данного вопроса.

Майра Шакли отмечает в письме нашему исследователю Стиву Бернату от 4 декабря 1984 года: «Как Вам известно, вопрос этот очень многим представляется весьма животрепе­щущим и затрагивается в корреспонденции и во множестве печатных материалов. Мнения по нему разделились, но мне кажется, что верх одерживает та точка зрения, в соответст­вии с которой имеющихся свидетельств вполне достаточно, чтобы по крайней мере допустить возможность существова­ния нескольких видов неизученных человекоподобных существ, и лишь скудость наших познаний не позволяет нам сделать более определенные выводы. Положение усугубляет­ся обилием неверно истолкованных данных, прямой фальси­фикацией, активной деятельностью явно неуравновешенных личностей. Но при всем том удивительно велико число поис­тине выдающихся антропологов, которые являются сторонни­ками самого тщательного, серьезного исследования этого во­проса».

Итак, свидетельства, подтверждающие существование дикого человека, получили определенное признание в науч­ном мире, только выражается оно главным образом в частном порядке, тогда как официальные организации предпочитают хранить практически полное молчание.

Давно уже спала острота полемики вокруг яванского и пекинского человека, не говоря уже о человеке из Кастенедоло или об эолитах из Европы. Что же касается ученых, которые в свое время неистово ломали копья, доказывая свою правоту, то большинство из них уже отошли в мир иной, и их бренные останки истлевают или окаменева­ют. Сегодня ареной научных баталий между учеными, отстаи­вающими свои взгляды на происхождение людей, является Африка – земля, давшая миру Australopithecus и Homo habilis.

Первое значительное открытие на Африканском конти­ненте было сделано еще в начале XX века. В 1913 году профессор Берлинского университета Ганс Рек вел на­учные изыскания в Олдувайском ущелье в Танзании, бывшей в те времена колонией Германии. Один из африканских сбор­щиков Река, занятый поисками ископаемых останков, неожи­данно наткнулся на кусок торчащей из земли кости. Убрав по­крывавший поверхность земли щебень, сборщик увидел части полностью сохранившегося человеческого скелета, заключенного в скальную породу. Он тут же позвал Река, который осторожно извлек находку вместе с частью скалы. Ос­танки человеческого скелета, в том числе и полностью со­хранившийся череп (рис. 12.1), пришлось обкалывать с помощью молотков и зубил. Затем скелет отправили в Берлин.

Рис. 12.1. Этот череп полностью сохранившегося человеческого скелета был найден Гансом Реком в 1913 году в Олдувайском уще­лье (Танзания)

Профессор Рек опреде­лил в Олдувайском ущелье пять последовательно распо­ложенных геологических горизонтов. Скелет происходил из верхней части горизонта II, возраст которого сейчас оцени­вается в 1, 5 миллиона лет. На месте находки верхние слои (го­ризонты III, IV, V) были смещены в результате эрозии. Но го­ризонт II был по-прежнему покрыт ярко-красным щебнем из горизонтов III и V (рис. 12.2). По всей вероятности, еще пять­десят лет назад место обнаружения ископаемых останков бы­ло покрыто породами горизонтов III и V, состоявшими из твердого полевого шпата. Горизонт IV, видимо, подвергся эро­зии и исчез еще до образования пород горизонта V.

Сознавая значение своей находки, Ганс Рек допускал возможность того, что человеческий скелет оказался в гори­зонте II в результате захоронения. Профессор заметил: «Стенки могилы должны были бы иметь четкую границу, край, очертания которого выделялись бы на фоне нетронутого камня. Грунт, которым должны были засыпать могилу, отли­чался бы неоднородной структурой и составом смеси выко­панных материалов, среди которых несложно было бы заме­тить частицы известного конгломерата. Но несмотря на всю тщательность поисков, ничего подобного замечено не было. Напротив, скальная порода, непосредственно прилегавшая к скелету, была неотличима от соседних с ней камней ни по цве­ту, ни по прочности, толщине слоев, структуре или строению».

В Берлине скелет осмотрел Луи Лики. Но он решил, что возраст найденных в Танзании костных останков меньший, чем это утверждал профессор Рек. В 1931 году Лики и Рек вместе посетили место находки, и Лики согласился с доводами Река, что возраст современного по своему типу скелета чело­века соответствует возрасту горизонта II.

В феврале 1932 года зоологи К. Фостер Купер (С. Forster Cooper) из Кембриджа и Д. М. С. Уотсон (D. M. S. Watson) из Лондонского университета заявили, что полная сохранность обнаруженного Реком скелета безусловно свидетельствует, что погребение имело место относительно недавно.

Лики согласился с Д. М. С. Уотсоном и К. Фостером Купером в том, что скелет оказался в горизонте II в результате за­хоронения, но полагал, что оно имело место во времена отло­жения осадочных пород данного горизонта.

Рис. 12.2. В этом разрезе северного склона Олдувайского ущелья показано, где в 1913 году, в верхней части горизонта II, Ганс Рек нашел полностью сохранившийся скелет человека. Возраст пород горизонта II составляет 1, 5 – 1, 7 млн. лет.

В своем письме в журнал «Nature» Лики доказывал, что еще, как минимум, пятьдесят лет назад поверх слоя горизон­та II красновато-желтого цвета вполне мог лежать нетрону­тый слой горизонта III ярко-красного цвета. Если тот, кому принадлежит скелет, был погребен уже после формирования пород горизонта II, то в грунте должны были присутствовать отложения ярко-красного и красновато-желтого цвета одно­временно. «В Мюнхене мне посчастливилось лично осмотреть скелет, пока он еще не был извлечен из своей матрицы, – пи­сал Лики. – И я не обнаружил никаких признаков такого сме­шивания или нарушения структуры грунта».

Тем не менее Купер и Уотсон удовлетворены не были. В июне 1932 года в своем письме в журнал «Nature» они предпола­гали, что красноватая галька из горизонта III могла просто по­терять свой первоначальный цвет. Это обстоятельство объяс­няет причину того, что при осмотре окружавшей скелет матрицы они не обнаружили гальку из горизонта III. Однако А. Т. Хопвуд не согласился с ними в том, что галька могла ли­шиться своего ярко-красного цвета. Отмечая, что верхняя часть горизонта II, в котором был обнаружен скелет, также имела красноватый оттенок, он заявил: «Красноватый цвет матрицы противоречит теории, что какие-либо включения го­ризонта III могли обесцветиться».

Несмотря на нападки Купера и Уотсона, Рек и Лики оставались, казалось, при своем мнении. Однако в августе 1932 года П. Г. X. Босвэлл (Р. G. H. Boswell) из Имперского коллед­жа (Imperial College) в Англии опубликовал на страницах «Nature» статью, которая обескуражила многих.

Профессор Т. Моллисон прислал Босвэллу из Мюнхена образец, который, по его утверждению, являлся частью об­рамлявшей скелет породы. Здесь следует заметить, что Т. Моллисон был в этой истории стороной далеко не нейтраль­ной. Еще в 1929 году он с уверенностью утверждал, что скелет принадлежал мужчине племени масаи, которого похоронили не в таком уж далеком прошлом.

Босвэлл утверждал, что полученный от Моллисона образец содержал: «а) округлую гальку ярко-красного цвета, подобную той, что находилась в горизонте III, а также, b) ос­колки конкреционного известняка, идентичного известняку из горизонта V». На этом основании Босвэлл счел, что погребение состоялось уже после образования горизонта V, состоящего из твердых слоев полевого шпата.

Естественно, присутствие в присланном Моллисоном об­разце гальки ярко-красного цвета горизонта III и осколков из­вестняка горизонта V требует объяснения. В течение целых двадцати лет Рек и Лики проводили тщательные исследова­ния матрицы. Но они не сообщили ни о смешивании пород го­ризонта III, ни об осколках полевого шпата, хотя и искали до­казательства. Удивительно, отчего это невидимые до того красная галька и осколки известняка внезапно стали видны? Ответ напрашивается сам собой. Очевидно, по крайней мере одна из сторон, принимавших участие в открытии и последу­ющей полемике, виновна либо в небрежных наблюдениях, ли­бо в мошенничестве.

Упомянутое выше письмо содержит одно очень интерес­ное утверждение: «Образцы из горизонта II, которые недавно были собраны на „стоянке человека“, на том же уровне и в не­посредственной близости от места обнаружения скелета, со­держат характерные для данного горизонта породы без ка­ких-либо примесей. Они заметно отличаются от образцов естественной матрицы, которые предоставил мюнхенский профессор Моллисон». Все это означает, что образцы, которые Моллисон прислал Босвэллу, вполне возможно, представляют не тот материал, который непосредственно обрамлял обнаруженный профессором Реком скелет.

Тем не менее на основе данных новых исследований Рек и Лики пришли к выводу, что образец матрицы, обрамлявшей скелет, был не чем иным, как грунтом, которым была засыпа­на могила и который отличался от беспримесных пород гори­зонта II. Насколько мы можем судить, Рек и Лики не смогли дать удовлетворительного объяснения своей прежней точке зрения, согласно которой скелет был обнаружен в чистых от примесей породах горизонта II, исключавших вероятность ошибки.

Вместо этого Рек и Лики, присоединившись к Босвэллу, Хопвуду и Соломону, сделали заключение: «Весьма высока вероятность того, что скелет переотложился в горизонт II. Это произошло не раньше формирования большого напластова­ния, отделяющего горизонт V от нижних структур».

До сих пор остается загадкой, что побудило Река и Лики изменить свою точку зрения, согласно которой возраст скеле­та соответствует возрасту пород горизонта II. Вполне возмож­но, что Рек просто-напросто устал от борьбы с силами, сопро­тивление которых все нарастало. С открытием пекинского человека и с обнаружением новых ископаемых останков Яванского человека научное сообщество все более единодуш­но поддерживало идею о том, что переходный тип обезьяны-человека являлся единственным предком современного че­ловека в эпоху среднего плейстоцена. Присутствие анатомически идентичного современному человеку скелета Homo sapiens в горизонте II Олдувайского ущелья представ­лялось нонсенсом и могло быть объяснено лишь как относительно недавнее захоронение.

Лики же в одиночку продолжал энергично бороться про­тив того мнения, что предками современного человека были яванский человек (Pithecantropus) и пекинский человек (Sinanthropus). Более того, в Кении, в Канаме (Kanam) и Канджере (Kanjera) он сделал новые открытия. По его мнению, найденные там ископаемые остатки предоставили неоспори­мые доказательства существования Homo sapiens в эпоху, когда на Земле обитали Pithecantropus и Sinanthropus (а так­же вид, представленный скелетом Река). Возможно, Лики покинул «поле боя» за вызывавший яростные споры скелет Ре­ка потому, что решил сконцентрировать силы на усилении позиций своих собственных находок в Канаме и Канджере.

Это предположение подтверждается одним важным обстоятельством. Заявление Лики об отказе от своей прежней позиции в отношении древности скелета Река было опублико­вано в журнале «Nature» в тот самый день, когда собрались на свое заседание члены специальной комиссии, которые долж­ны были высказаться по поводу находок в Канаме и Кандже­ре. Судьба этих находок в руках открытых оппонентов скеле­та Река, а именно П. Босвэлла, Д. Д. Соломона, К. Ф. Купера и Т. Моллисона.

Рек и Лики отказались от своего первоначального мнения, что возраст скелета и пород горизонта II был одинаковым. Их новая идея состояла в том, что скелет был захоронен в го­ризонте II во времена образования горизонта V. Но и в этом случае человек с полностью современным скелетом все же по­лучает аномально древний возраст, так как возраст горизонта V оценивается в 400 000 лет. Однако сегодня большинство уче­ных полагает, что подобные современным человеческие суще­ства впервые появились около 100 000 назад, о чем свидетель­ствуют открытия в Пограничной пещере (Border Cove) в Южной Африке.

В нижних слоях горизонта V были обнаружены каменные орудия труда, которые ученые охарактеризовали как «ориньякские». Впервые ученые использовали термин «ориньякская культура» применительно к искусно сработанным предметам материальной культуры кроманьонского человека (Homo sapiens sapiens), обнаруженным в пещере Ориньяк (Франция). По общему мнению, орудиям труда ориньякского типа не более 30 000 лет. Такие же орудия подтверждают ги­потезу существования в Африке людей современного анато­мического типа (как показывает скелет, найденный Реком) по крайней мере 400 000 лет назад. По другой версии, эти орудия могли принадлежать Homo erectus. Но это значило бы, что умение Homo erectus производить орудия труда было гораздо выше, чем это признается наукой.

В вышедшей в 1935 году книге «The Stone Age Races of Kenya» («Люди каменного века в Кении») Луи Лики повторил свою точку зрения, по которой скелет Река был перемещен в горизонт II с поверхности земли во времена формирования пород горизонта V. Но на сей раз он указал намного более по­зднее время захоронения. Лики полагал, что скелет Река на­поминал скелеты, обнаруженные в Пещере Игр (Gamble's Cave), возраст которых составляет около 10 000 лет. Но если принять гипотезу захоронения в горизонте V, то можно утверждать одно: на основании геологической информации, ко­торой мы располагаем, скелету может быть от 400 000 до нес­кольких тысяч лет.

Позже Райнер Протч (Reiner Protsch) попытался исправить ситуацию и еще раз определить возраст скелета само­стоятельно, на этот раз с помощью радиоуглеродного метода. В 1974 году он сообщил, что возраст скелета составляет 16 920 лет. Однако определение возраста при помощи этого метода имеет свои недостатки.

Прежде всего отсутствует гарантия того, что образец ко­стных останков действительно относился к скелету, который нашел Рек. Череп для проведения тестов казался слишком ценным образцом. Остальная же часть скелета исчезла из Мюнхенского музея во время Второй мировой войны. Дирек­тор музея смог представить лишь какие-то маленькие фраг­менты кости, которые, по словам Протча, и были частью ске­лета.

Из всех этих фрагментов Протч сумел собрать весивший 224 грамма образец, составлявший, однако, лишь третью часть от требуемой для проведения анализа стандартной про­бы. Хотя в отношении человеческой кости он получил возраст, равный 16 920 годам, проведенное им определение возраста других материалов, взятых на месте обнаружения скелета, дали совершенно другие и отличные друг от друга результа­ты: одни кости были очень старыми, а другие не очень.

Даже если образец на самом деле был частью скелета Река то его вполне мог загрязнить современный углерод, сде­лав его значительно моложе, чем он есть на самом деле. К 1974 году остававшиеся в наличие кости скелета Река (если они ему действительно принадлежали) пылились в хранилищах музея уже более шестидесяти лет. За это время содержащие современный углерод бактерии и другие микроорганизмы могли вызвать значительные изменения в костных фрагмен­тах. Кроме того, современный углерод вполне мог загрязнить кости когда те еще пребывали в земле. Более того, кости под­верглись обработке и были пропитаны органическим консервантом (салоном), содержащим современный углерод.

Протч не описал методы химической обработки, которые он использовал для удаления из образцов современного углерода-14, внесенного салоном и другими не присущими ориги­налу веществами. А посему мы не можем знать, какова сте­пень очистки образцов от различных видов загрязнения.

Радиоуглеродный метод применим только к коллагену, то есть к содержащемуся в костях протеину. При этом проте­ин необходимо аккуратно извлечь из костных останков при помощи метода, обеспечивающего высокую степень очистки. Затем определяют, соответствуют ли аминокислоты («строи­тельные блоки» протеинов) аминокислотам, найденным в кол­лагене. Если результат положительный, то это может озна­чать, что аминокислоты проникли в костную ткань извне. Аминокислоты, возраст которых отличается от возраста кос­ти, могут исказить результаты радиоуглеродного анализа, сделав исследуемый образец гораздо моложе, чем он есть на самом деле.

В идеале возраст каждой аминокислоты надо определять отдельно. Если возраст каких-либо аминокислот отлича­ется от остальных, значит, исследуемая кость загрязнена и ее возраст не может быть правильно определен с помощью ра­диоуглеродного метода.

Что касается радиоуглеродных тестов на скелете Река, о результатах которых сообщал Протч, то проводившие анализ лаборатории не могли определять возраст каждой отдельной аминокислоты, так как в начале семидесятых годов нашего ве­ка соответствующий метод определения возраста (масс-спектрометрический анализ) еще не применялся. Не знали тогда и способов очищения протеина, применение которых сегодня считается необходимым. Мы можем заключить, что возраст скелета Река, который определил Протч на основе радиоуглеродного метода, не заслуживает доверия. В частности, приме­ненный в то время метод мог сделать возраст скелета значи­тельно меньшим.

Существуют документально зафиксированные случаи, когда радиоуглеродный метод не позволял датировать кост­ные останки из Олдувайского ущелья, давая им значительно меньший возраст. Например, возраст одной кости из гори­зонтов Верхней Ндуту был определен в 3340 лет, тогда как в действительности пласты Верхней Ндуту, являясь час­тью горизонта V, имеют возраст от 32 000 до 60 000 лет. Та­ким образом, применение радиоуглеродного метода, кото­рый определил возраст данного образца в 3340 лет, сделало его по крайней мере в десять раз моложе.

В своем отчете о возрасте скелета Река Протч утверждал: «Теоретически ряд фактов говорят против древ­него возраста гоминида, например его морфология». Это оз­начает, что современное, с морфологической точки зрения, строение скелета Река стало одной из главных причин, по которой Протч усомнился в соответствии возраста скелета возрасту горизонта II или даже основания горизонта V.

Обсуждая открытия, сделанные в Китае, мы ввели понятие «вероятных возрастных границ» в качестве ориен­тира для определения возраста спорных образцов. Находя­щиеся в нашем распоряжении данные позволяют опреде­лить возраст скелета Река в границах между 10 000 лет (поздний плейстоцен) и 1 150 000 лет (ранний плейстоцен). Многие данные свидетельствуют в пользу первоначальной датировки горизонта II, которую предлагал профессор Рек. В частности, особенно важным представляется его наблю­дение, что тонкие слои осадочных пород горизонта II, в ко­торых непосредственно находился скелет к моменту его об­наружения, были нетронутыми. Против гипотезы более позднего захоронения говорит то, что породы горизонта II были твердыми как скала. В основе утверждений сторонни­ков горизонта V лежат теоретические возражения, спор­ные свидетельства, сомнительные результаты анализов и в высшей степени неубедительные рассуждения на тему геологии. Тем не менее, если оставить в стороне всю сомни­тельность радиоуглеродного метода определения возраста образцов, даже сторонники гипотезы горизонта V дают ске­лету Река возраст до 400 000 лет.

В 1932 году Луи Лики оповестил мир об открытиях в Канаме и Канджере, вблизи от озера Виктория, в Западной Кении. Он надеялся, что канамская челюсть и канджерские черепа послужат вескими доказательствами существования Homo sapiens в эпоху раннего и среднего плей­стоцена.

Когда в 1932 году Лики вместе с Дональдом Мак-Иннесом (Donald Mclnnes) прибыли в Канджеру, они нашли камен­ные топоры, бедренную кость человека и фрагменты пяти че­репов, которые получили соответствующие индексы: Канджера 1 – 5. Геологический возраст канджерских горизон­тов, в которых были обнаружены костные останки человека, соответствует возрасту горизонта IV Олдувайского ущелья, то есть примерно 400 000—700 000 лет. В то же время морфо­логическое строение фрагментов канджерских черепов впол­не современное.

В Канаме Лики сначала нашел зубы мастодонта и один зуб дейнотерия (Deinotherium) – вымершего млекопитающе­го, похожего на слона, а также несколько грубо сработанных каменных орудий. 29 мая 1932 года сборщик Джума Джитау принес Лики второй зуб дейнотерия. Лики дал указание про­должать раскопки в этом же месте. Работавший в нескольких метрах от Лики Джума Джитау выковырнул блок травертина (известкового туфа) и разломил его киркой. Увидев торчащий из разлома травертина зуб, он показал его Мак-Иннесу, кото­рый понял, что зуб принадлежал человеку, и позвал Лики.

Очистив находку от окружавших ее кусочков известкового туфа, они смогли разглядеть переднюю часть нижней че­люсти с двумя малыми коренными зубами. Лики решил, что челюсть, происходящая из Канамской формации эпохи ран­него плейстоцена, очень похожа на челюсть Homo sapiens, и поспешил сообщить об этом в журнал «Nature». Канамские гори­зонты насчитывают по крайней мере 2 миллиона лет.

Для Лики найденные в Канаме и Канджере ископаемые останки означали, что близкий к современному человеку гоминид существовал в один и тот же период с яванским чело­веком и пекинским человеком, а может быть, даже раньше. Если это действительно так, то яванский человек и пекинский человек (называемые теперь Homo erectus) не могли быть не­посредственными предками современного человека, не говоря уже о пилтдаунском человеке с его обезьяньей челюстью.

В марте 1933 года в Королевском антропологическом ин­ституте состоялось заседание отделения биологии человека, посвященное обсуждению открытий Луи Лики в Канаме и Канджере. Председательствовал сэр Артур Смит Вудворд, и двадцать восемь ученых высказывали свои мнения по разде­ленным на четыре категории данным: геологическим, палеон­тологическим, анатомическим и археологическим. Комиссия по геологии пришла к выводу, что возраст канджерских и канамских ископаемых останков человека равен возрасту геологических горизонтов, из которых они были извлечены. Пале­онтологическая комиссия решила, что канамские горизонты формировались в эпоху раннего плейстоцена, тогда как воз­раст канджерских горизонтов соответствует по крайней мере эпохе среднего плейстоцена. Археологическая комиссия отме­тила присутствие как в Канаме, так и в Канджере каменных орудий труда в тех же горизонтах, где были обнаружены ис­копаемые останки человека. Анатомическая комиссия не об­наружила в канджерских черепах «каких-либо особенностей, противоречащих типу Homo sapiens». To же самое было сказа­но и в отношении бедренной кости. О канамской челюсти экс­перты-анатомы заметили, что в некоторых отношениях она необычна, но все же «не нашли в образце что-либо несовмес­тимое с типом Homo sapiens».

Вскоре после того, как участники состоявшегося в 1933 году заседания вынесли Луи Лики вотум доверия, Перси Босвэлл стал высказывать свои сомнения по поводу возраста канамских и канджерских находок. Лики, уже бывший свидете­лем нападок Босвэлла на возраст скелета Река, решил отвезти его в Африку, чтобы его сомнения рассеялись. Но все сложи­лось иначе.

По возвращении в Англию Перси Босвэлл опубликовал в «Nature» отрицательный отзыв об открытиях в Канаме и Канд­жере. В нем, в частности, говорилось: «К сожалению, точное место обоих открытий отыскать не удалось». Кроме того, Бос­вэлл счел далеко не однозначными геологические условия. Он заявил, что «обнаруженные там глинистые горизонты претер­пели значительные изменения в результате оползней». Бос­вэлл сделал заключение: «Неопределенные условия открытия… вынуждают меня воздержаться от того, чтобы дать „определенную оценку“ человеку из Канама и Канджеры».

Отвечая на нападки Босвэлла, Лики заявил, что точно указал ему места, где были найдены ископаемые останки. «В Канджере я показал ему точное место расположения остаточ­ной насыпи отложений, где канджерский череп № 3 залегал insitu … факт, что я действительно показал профессору Босвэллу настоящее место находки, подтверждается небольшим фрагментом кости, который там нашли в 1935 году и который подходит к одному из найденных в 1932 году костных оскол­ков».

О месте находки канамской челюсти Лики сказал: «Сна­чала мы с помощью нивелира Пейса – Уотса определили па­раметры участка, расположенного прямо напротив западных оврагов Канама. Так мы намеревались определить местополо­жение с точностью до нескольких футов. И нам это действи­тельно удалось».

Босвэлл высказал предположение, что даже если канамская челюсть и была на самом деле найдена в Канамской фор­мации эпохи раннего плейстоцена, то она должна была каким-то образом попасть туда из верхних слоев. Может быть, в результате «оползня» или через какую-либо трещину. Отве­чая на это предположение, Лики позже скажет: «Я не могу принять интерпретацию, которая ни на чем не основана. Иско­паемая челюсть дошла до нас в том состоянии, которое во всех отношениях идентично состоянию найденных в том же месте ископаемых останков периода раннего плейстоцена». По заяв­лению Лики, Босвэлл говорил ему, что был бы готов принять канамскую челюсть за подлинную, если бы не подбородок, по своей структуре столь похожий на человеческий.

Тем не менее точка зрения Босвэлла возобладала. Но в 1968 году южноафриканец Ф.В. Тобиас отметил: «В силу того, что это открытие не было опровергнуто весомыми доказатель­ствами, есть все основания вернуться к этому вопросу». И дис­куссия о Канджере развернулась с новой силой. Соня Коул, биограф Лики, записала: «В сентябре 1969 года Луи участво­вал в конференции, которая проходила в Париже под эгидой ЮНЕСКО и была посвящена проблеме происхождения Homo sapiens. …Около 300 участников этой научной встречи согласились с тем, что канджерские черепа относятся к среднему плейстоцену».

Говоря о канамской челюсти, Тобиас подчеркнул: «Все, что заявлял Босвэлл, никоим образом не опровергает и не ос­лабляет позицию Лики по принадлежности находки к извест­ному геологическому слою».

Ученые по-разному описывают канамскую челюсть с ее современной структурой подбородка. В 1932 году комиссия английских специалистов в области анатомии отметила, что нет причины, по которой челюсть не могла бы принадлежать Homo sapiens. Ведущий британский антрополог сэр Артур Кейт также заявил, что канамская челюсть принадлежит Homo sapiens. Однако еще в сороковых годах он полагал, что челюсть, скорее всего, принадлежала австралопитеку. В 1962 году Филип Тобиас отметил, что канамская челюсть ближе всего к рабатской (Rabat) челюсти, Марокко, которая считает­ся происходящей из позднего периода эпохи среднего плейстоцена. Она близка также к челюстям из Пещеры Очагов (Cave of Hearths), Южная Африка, и из Дайре-Дава (Dire-Dawa), Эфиопия, относящимся к позднему плейстоцену. Со­гласно Тобиасу, некоторые детали этих челюстей присущи неандертальцу.

В 1960 году Луи Лики перестал утверждать, что канамская челюсть похожа на человеческую. Отказавшись от преж­ней точки зрения, он заявил, что челюсть принадлежит жен­ской особи зинджантропа (Zinjanthropus), которого он нашел в 1959 году в Олдувайском ущелье. По его мнению, это обезьяноподобное существо первым начало изготавливать орудия труда и, следовательно, было первым настоящим прародите­лем современного человека. Затем, когда в том же месте были обнаружены останки Homo habilis (человека умелого), Лики недолго думая лишил зинджантропа статуса «первого изгото­вителя орудий труда», отнеся его к грубым австралопитекам.

В начале 1970-х годов сын Луи, Ричард, работая на бере­гах кенийского озера Туркана (Turkana), наткнулся на иско­паемые челюсти Homo habilis, по своему внешнему виду напо­минавшие канамскую челюсть. Так как эти челюсти были обнаружены вместе с ископаемыми останками фауны, анало­гичной канамской, Лики-старший снова изменил свою точку зрения и предположил, что челюсть из Канама следует отне­сти к Homo habilis.

Тот факт, что на протяжении многих лет ученые относи­ли канамскую челюсть практически ко всем известным гоминидам – Australopithecus, Australopithecus boisei, Homo habilis, неандерталец, ранний Homo sapiens, а также совре­менный, с анатомической точки зрения, Homo sapiens, – сви­детельствует о трудностях, присущих скрупулезно проводи­мой работе по классификации ископаемых останков гоминида.

Предположение Тобиаса, что канамская челюсть принадлежит одной из разновидностей раннего Homo sapiens с некоторыми чертами, отмечаемыми у неандертальца, получи­ло широкую поддержку. Хотя, как это можно видеть из рис. 12.3, на котором представлены нижняя челюсть из Канама и челюсти других гоминидов, контуры области подбородка у первой (з) похожи на образец, найденный в Пограничной пе­щере (е), признаваемый за Homo sapiens sapiens, а также на подбородок современного аборигена Южной Африки (ж). У всех отмечаются две основные черты подбородка современно­го человека, а именно: вогнутость вверху и выступ в основа­нии.

Но даже приняв точку зрения Тобиаса, что канамская челюсть принадлежала неандерталоиду, все же трудно рас­считывать встретить неандертальца в раннем плейстоцене, то есть более 1, 9 миллиона лет назад. По предположениям уче­ных, неандерталоидные гоминиды появились около 400 000 лет назад и вымерли приблизительно 30 000 – 40 000 лет на­зад.

Рис. 12.3. Контуры нижних челюстей, скопированые с опубликован­ных ранее фотографий (не следуя масштабу оригиналов), за исключе­нием а) и ж), скопированных с рисунков:

a) Australopithecus, Омо, Эфиопия;

6) Homo erectus, Гейдельберг (Майер), Германия;

в) ранний Homo sapiens, Aparo, Франция;

г) неандерталец, Шанидар, Ирак;

д) Homo sapiensrhodesiensis (неандерталоид, по мнению Ф. В. Тобиаса), Пещера Очагов, Южная Африка;

е) Homo sapiens sapiens, Погра­ничная пещера, Южная Африка;

ж) Homo sapiens sapiens, современ­ный южноафриканский абориген;

з) нижняя челюсть из Канама.

Для выяснения возраста челюсти из Канама и черепов из Канджеры сотрудник Британского музея К. П. Окли провел исследования образцов на содержание фтора, азота и урана.

Погребенные в земле кости поглощают фтор. Содержание фтора в канамской челюсти и канджерских черепах было таким же, что и в других костях, происходящих из эпохи ран­него и среднего плейстоцена, в формациях которых они были обнаружены. Эти результаты соответствуют гипотезе, по ко­торой костные останки человека из Канама и Канджеры име­ют тот же возраст, что и найденные там кости представителей фауны того периода.

Азот входит в состав содержащегося в костях протеина. Обычно с течением времени кости теряют азот. Окли опреде­лил, что найденный в Канджере фрагмент черепа 4 содержит его ничтожно малое количество – 0, 01 процента, а во фраг­менте черепа 3 он вообще отсутствует. Азот не был обнаружен и при анализе двух костей животных. Следы азота, которые были отмечены во фрагменте черепа 4, свидетельствуют о том, что ископаемые остатки человека были «намного моло­же» канджерской фауны.

Однако в некоторых отложениях, таких, как глина, азот сохраняется иногда миллионы лет. Таким образом, вполне возможно, что от полной потери азота канджерский фрагмент 4 предохранила глина. В любом случае азот отсутствовал во фрагменте 3 и в образцах ископаемых костей животных из Канджеры. Поэтому возможно, что все ископаемые останки были одного и того же возраста.

Как видно из таблицы 12.1, содержание урана в ископа­емых останках человека (8 – 47 частей на миллион) оказалось ниже, чем в костях фауны из Канджеры. Следовательно, это может служить еще одним подтверждением предположения, что они происходят из одной и той же исторической эпохи.

Однако среднее содержание урана в человеческих костях составляло 22 части на миллион, тогда как в костных ос­танках животных этот показатель был равен 136 частям. По мнению Окли, существенная разница между этими средними величинами означает, что возраст человеческих костей был «значительно меньше», чем возраст костей животных. Анало­гичные результаты по урану были получены и в Канаме.

Сам Окли отмечал, что в разных местах содержание урана в грунтовых водах может быть разным. Например, ко­стные останки животных из Кугаты (Kugata), неподалеку от Канама, относящиеся к эпохе позднего плейстоцена, содержат больше урана, чем канамские ископаемые останки раннего плейстоцена.

Примечательно, что данные по содержанию урана в ископаемых останках, которые в 1974 году сообщил Окли, не бы­ли первыми из полученных им. В 1959 году в отчете, опубли­кованном сразу после обсуждения результатов теста на содержание урана в канамской челюсти, Окли утверждал: «Проведенный нами анализ костей из Канджеры продемонст­рировал, что найденные там человеческие черепа соответст­вуют сопутствующей фауне». Создается впечатление, что ре­зультаты первых тестов с костями из Канджеры не удовлетворили Окли, и позже он решил повторить исследова­ния, пытаясь добиться результатов, которые бы его больше устраивали.

Проведенные химические анализы ископаемых останков из Канама и Канджеры позволяют сделать следующие выводы. Результаты тестов на фтор и азот показывают, что возраст человеческих костей сопоставим с возрастом сопутст­вующей фауны. Однако такая оценка не может быть оконча­тельной. Анализ на содержание урана дал результаты, свиде­тельствующие, что человеческие кости моложе ископаемых костей представителей сопутствующей фауны. Тем не менее и в данном случае эту оценку можно при желании поставить под сомнение.

В целом результаты химических и радиометрических исследований не исключают возможности, что ископаемые ос­танки человека из Канама и Канджеры во своему возрасту со­ответствуют сопутствующей фауне. Возраст канджерских че­репов, считающихся по своей анатомии современными, соответствует возрасту Олдувайского горизонта IV, то есть 400 000—700 000 лет. Таксономический статус канамской че­люсти считается неопределенным. Сегодня ученые не реша­ются классифицировать ее как анатомически современную, хотя и не утверждают обратное. Если она того же возраста, что и канамская фауна, которая старше горизонта I Олдувай­ского ущелья, то нижняя челюсть из Канама должна насчиты­вать более 1, 9 миллиона лет.

В 1924 году Жозефина Сэлмонс, студентка факультета анатомии Витватерсрандского университета города Йоханнесбурга (Южная Африка), однажды увидела череп ископаемого бабуина, лежавший над камином в доме ее друга. С разрешения хозяев она отнесла показать образец своему учителю – Д-ру Раймонду А. Дарту (Raymond A. Dart).

Переданный Жозефиной Сэлмонс Дарту череп бабуина нашли в известняковом карьере в Бакстоне (Baxton), поблизо­сти от городка Таунг (Taung), примерно в 200 милях (320 км) от Йоханнесбурга. Дарт попросил своего друга, доктора геоло­гии Р. Б. Янга (R. В. Young), побывать в карьере и посмотреть, нет ли там еще чего-нибудь интересного. Янг сумел найти не­сколько содержавших костные вкрапления монолитов и ото­слал их Дарту.

Два ящика с ископаемыми были доставлены адресату в тот день, когда в доме Дарта отмечали свадьбу его друга. Жена Дарта умоляла его не прикасаться к прибывшему грузу до окончания торжества, но Дарт не выдержал и решил ящики открыть. Сделав это, он увидел нечто, что его удивило и очень обрадовало: «Среди прочего был фактически полный слепок полости черепной коробки. Своего рода слепок мозга разме­ром как у крупной гориллы». Кроме того, в ящиках лежал кусок скальной породы, содержавший кости лица.

Когда гости разошлись по домам, Дарт приступил к кро­потливой работе по извлечению костей из каменной матрицы. Не имея специальных инструментов, он воспользовался вя­зальными спицами своей жены. «Вдруг мне открылось, – пи­сал Дарт, – лицо ребенка. Череп имел полный набор молоч­ных зубов, тогда как коренные только начинали расти. Вряд ли в те рождественские дни кто-нибудь так гордился своим ребенком, как я своим таунгским „чадом“!»

Освободив кости от каменного обрамления, Р. А. Дарт ре­конструировал череп (рис. 12.4) и нашел мозг таунгского ре­бенка неожиданно большим – около 500 кубических сантиме­тров. Заметим, что средний объем мозга крупного взрослого самца гориллы достигает только 600 кубических сантиметров.

Рис. 12.4. Слева: череп ребенка Australopithecus, обнаруженный в известняковом карьере поблизости от Таунга (Южная Африка). Справа: череп молодой гориллы.

Ученый отметил, что у черепа отсутствуют выраженные над­бровные дуги, а его зубы чем-то напоминают человеческие. Дарт обратил внимание также на то, что затылочное отвер­стие, соединяющее спинной и головной мозг, было смещено к центру основания черепа, как у человека, а не назад, как это бывает у взрослых особей обезьян. Ученый счел это призна­ком существа прямоходящего. Для Дарта это ясно указывало на то, что исследуемый экземпляр являлся человеческим предком.

Дарт отправил в «Nature», престижный британский научный журнал, статью. В ней он утверждал, что «образец имеет большое значение, так как представляет собой вымершую по­роду обезьян, которая являлась переходной формой между современными антропоидами и человеком». На основании найденных там же костных останков животных он сделал вы­вод, что возраст находки составляет около миллиона лет. Он дал ребенку из Таунга имя Australopithecusafricanus– «юж­ная обезьяна из Африки». Дарт считал, что австралопитек был прародителем всех других гоминидов.

В Англии сэр Артур Кейт и сэр Артур Смит Вудворд, оз­накомившись с докладом Дарта, отнеслись к нему крайне ос­торожно. А. Кейт полагал, что Australopithecus относится к ро­ду шимпанзе и горилл.

Грэфтон Элиот Смит был еще более критичен. В мае 1925 года, читая лекцию в университетском колледже, он за­явил: «К сожалению, Дарт не имел в своем распоряжении че­репов молодых шимпанзе, горилл и орангутанов, чей возраст соответствовал бы возрасту таунгского черепа. Если бы они у него были, то он догадался бы, что положение и осанка головы, форма челюстей и многие детали носа, лица и черепа, на которых он строил свое предположение о близком родстве австра­лопитека и человека, имеют похожие особенности в анатомии молодых горилл и шимпанзе». Критические взгляды Грэфтона Элиота Смита не потеряли своих сторонников и по сей день. Как мы увидим, несмотря на то, что многие видят в австрало­питеке предка современного человека, некоторые ученые про­должают сомневаться.

Дарт не ожидал такого холодного приема в британских научных кругах. И на многие годы замолчал, прекратив охо­титься за ископаемыми останками. Ведомые сэром Артуром Кейтом британские ученые оставались в оппозиции австрало­питеку вплоть до конца 1930-х годов. Тогда Кейт делал ставку на пилтдаунского человека, геологический возраст которого считался равным возрасту таунгского образца. Череп пилтда­унского человека был похож на череп Homo sapiens. Это обстоятельство не давало причислить австралопитека с его обе­зьяньей челюстью к человеческим предкам.

Когда Дарт покинул поле боя, в схватку за утверждение статуса австралопитека как предка человека вступил д-р Ро­берт Брум, который проявлял повышенный интерес к пробле­ме. Как только стало известно о находке таунгского ребенка, Брум бросился в лабораторию Дарта. Дарт рассказывал: «Он порывисто подошел к стеллажу, на котором покоился череп, и упал на колени „в знак преклонения перед нашим предком“, как он его стал величать». Между тем британская наука, прежде чем «падать на колени», сначала хотела получить об­разец взрослого австралопитека. И в начале 1936 года Роберт Брум торжественно объявил, что ему это удалось сделать.

17 августа 1936 года инспектор известнякового карьера в Стеркфонтейне (Sterkfontein) Г. В. Барлоу передал Роберту Бруму обнаруженный слепок головного мозга взрослого авст­ралопитека. Позже Брум отправился к месту находки и подо­брал несколько фрагментов, с помощью которых сумел рекон­струировать череп, назвав его обладателя Plesianthropus transvaalensis. Считается, что возраст пород, где была обнару­жена находка, составляет 2, 2 – 3 миллиона лет.

Затем были другие находки, в том числе нижняя часть бедренной кости (ТМ 1513). В 1946 году Роберт Брум и Г. У. X. Шеперс (G. W. Н. Schepers) описали это бедро как по сущест­ву человеческое. У. Е. Ле Грос Кларк, поначалу скептически относившийся к этому описанию, позже признал, что данная кость «так похожа на бедренную кость человека, что практи­чески от нее неотличима». В 1981 году эту точку зрения под­твердила Кристина Тардье (Christine Tardieu), заявившая, что основные черты бедренной кости из Стеркфонтейна «при­сущи бедру современного человека». Так как бедренная кость ТМ 1513 была обнаружена отдельно от других костных останков, нет полной уверенности, что она относится к австралопи­теку. Следовательно, вполне вероятно, что она могла принад­лежать более развитому гоминиду, возможно, анатомически близкому современному человеку.

8 июня 1938 года Барлоу передал Бруму фрагмент неба с одним коренным зубом. На вопрос Брума, откуда происходит находка, Барлоу ответил уклончиво. Несколькими днями поз­же Роберт Брум вновь посетил Барлоу и настоял, чтобы тот открыл ему место находки ископаемого.

Барлоу сообщил Бруму, что фрагмент он получил от ме­стного школьника, Герта Тербланша. Встретившись с Гертом, Брум получил от него несколько ископаемых зубов, после че­го они вместе отправились на находившуюся неподалеку фер­му Кромдраай (Kromdraai), где мальчик подобрал эти зубы. Там Бруму удалось найти несколько черепных фрагментов. Брум частично реконструировал череп и понял, что он отли­чается от стеркфонтейнского австралопитека. Новому суще­ству он дал имя Paranthropus robustus. Сегодня считается, что возраст геологических пород в Кромдраае лежит между 1 и 1, 2 миллиона лет.

В Кромдраае Роберт Брум отыскал также фрагменты плеча и локтя. Хотя ученый и отнес их к грубому австралопи­теку, называемому парантропусом (Paranthropus), он сказал: «Будь они найдены отдельно друг от друга, любой анатом классифицировал бы их как несомненно человеческие». В 1972 году Г. М. Мак-Генри (МсHenry) провел исследование плечевой кости ТМ 1517 из Кромдраая, по результатам кото­рого «отнес ее к человеческому типу». Ранее Мак-Генри ис­следовал плечевую кость австралопитека из Кооби Фора (Koobi Fora), Кения, сделав заключение, что к человеческому типу ее отнести нельзя. Таким образом, сравнивая два образ­ца, логично предположить, что плечевая кость ТМ 1517 из Кромдраая имела отношение не к грубому и могучему австра­лопитеку, а к какому-то другому существу. Не исключено, что фрагменты плеча и локтя из Кромдраая, а также бедренная кость из Стеркфонтейна принадлежали более развитым гоминидам, которые, с анатомической точки зрения, могли похо­дить на современных людей.

Вторая мировая война прервала раскопки, которые Ро­берт Брум вел в Южной Африке. После окончания войны д-р Брум и Д. Робинсон (J. N. Robinson) нашли в Сварткрансе (Swartkrans) ископаемые останки мощного австралопитека, которого назвали Paranthropus crassidens. Это существо име­ло большие крепкие зубы и костяной гребень в верхней части черепа. Гребень служил своего рода креплением для мощных челюстных мышц.

В Сварткранской пещере Брум и Робинсон отыскали че­люсть другого вида гоминида. Они отнесли эту челюсть SK 15, менее крупную и более человекоподобную, чем у Paranthropus crassidens, к новому гоминиду, которого они на­звали Telanthropus capensis. Сегодня считается, что возраст сварткранской складки 1, где были обнаружены все костные останки парантропа, колеблется от 1, 2 до 1, 4 миллиона лет. Геологический возраст складки 2, где была найдена нижняя челюсть телантропа, лежит в пределах 300 000—500 000 лет. В 1961 году Робинсон переклассифицировал сварткранскую че­люсть, отнеся ее к Homo erectus.

В том же Сварткрансе Брум и Робинсон нашли еще одну нижнюю челюсть, которая походила на человеческую. Фраг­мент нижней челюсти SK 45 происходил из отложения, где были обнаружены ископаемые останки парантропа. В 1952 го­ду Брум и Робинсон заявили: «По форме данная челюсть больше походит на человеческую, чем на челюсть телантро­па». Позже Робинсон все же отнесет челюсть SK 45 к телантропу, а потом и к Homo erectus. Но есть основания, хотя и до­вольно спорные, для рассмотрения других вариантов.

В послевоенные годы Брум раскопал в Стеркфонтейне еще один череп австралопитека St 5 (рис. 12.5). Позднее он отыскал останки взрослой женской особи австралопитека St 14, в том числе фрагменты костей таза, позвоночного столба и ног. На основании их морфологии, а также определенных особенностей строения черепов из Стеркфонтейна Роберт Брум пришел к выводу, что австралопитек был существом прямоходящим.

Рис. 12.5. Слева: череп St 5 Plesianthropus (Australopithecus) trans-vaalensis, найденный Робертом Брумом в Стеркфонтейне, Южная Африка. Справа: череп женской особи шимпанзе.

В 1925 году Раймонд А. Дарт исследовал горную выработку в Макапансгате (Makapansgat), Южная Африка. На ос­новании найденных им потемневших костей он предположил, что гоминиды умели пользоваться огнем. В 1945 году Филип В. Тобиас, который учился на курсе д-ра Дарта в Витватерсрандском университете, нашел в пещерных отложениях Макапансгата череп вымершего бабуина и показал его своему учителю. В 1947 году, после двух десятилетий научного за­творничества, Дарт сам решил возобновить охоту за костями австралопитека в Макапансгате.

В Макапансгате Дарт обнаружил фрагменты черепа ав­стралопитека и другие кости, а также следы пользования ог­нем. Поэтому он назвал существо, которое там обитало, Australopithecus prometheus, по имени мифологического героя Прометея, похитившего у богов огонь. Сегодня Australopi­thecus prometheus наряду с таунгскими и стеркфонтейнскими образцами классифицируется как Australopithecus africanus. Он отличается от могучих и грубых австралопитеков Кромдраая и Сварткранса.

В Макапансгате Дарт нашел сорок два черепа бабуинов. У двадцати семи из них была разбита лицевая часть. У семи имелись значительные повреждения на левой стороне лица. На этом основании Дарт создал мрачный портрет Australopithecus prometheus как антропоида-убийцы, кру­шившего примитивными костяными орудиями головы бабуи­нов и жарившего их мясо на кострах Макапансгатской пеще­ры.

«Предшественники человека, – подчеркивал Дарт, – отличались от живших в то время обезьян тем, что были зако­ренелыми убийцами. Эти плотоядные существа охотились за живой добычей, ловили и забивали ее до смерти, разрывали на части тела и разламывали кости пойманных животных, утоляя жажду теплой кровью своих жертв и жадно насыща­ясь их еще трепещущей плотью».

Однако сегодня палеоантропологи представляют австралопитека простым падальщиком, а не охотником, умеющим обращаться с огнем. Тем не менее новые открытия Брума и Дарта убедили известных и влиятельных ученых, особенно в Великобритании, в том, что Australopithecus не был одной из разновидностей ископаемых обезьян, а являлся настоящим предком современного человека.

Следующие важные открытия принадлежат Луи Лики и его второй жене Мэри. 17 июля 1959 года Мэри Лики обнаружила на участке FLK в горизонте I Олдувайского ущелья раздробленный череп молодого гоминида. Когда фраг­менты соединили, взору Луи и Мэри Лики предстало сущест­во с костяным стреловидным гребнем вдоль черепа. В этом от­ношении находка очень напоминала Australopithecus robustus. Однако супруги Лики решили выделить гоминида в новый вид, так как его зубы были значительно крупнее, чем у всех обнаруженных ранее в Южной Африке экземпляров Australopithecus robustus. Свою находку Лики назвали Zinjanthropus boisei (зинджантроп). Zinj – название Восточной Африки на местном наречии, а слово boisei напоминает о мистере Чарль­зе Бойсе, одном из первых спонсоров Лики. Кроме черепа су­пруги Лики обнаружили каменные орудия, что дало им осно­вание назвать зинджантропа первым мастером, а следовательно, и первым «настоящим человеком».

Ненадолго Лики стал суперзвездой в палеоантропологии. Национальное географическое общество США стало вы­делять ему денежные субсидии, помещать его статьи в раз­личных иллюстрированных изданиях, а также предоставило ему возможность выступать на телевидении и ездить с лекци­ями по всему миру.

Но несмотря на такую рекламу, век зинджантропа был недолог. Биограф Лики Соня Коул отмечала: «Постоянная поддержка членов Национального географического общества была нужна, но стоило ли Лики прилагать столько усилий, чтобы убедить их в том, что Zinjanthropus подходит на роль первого кандидата в предки современного человека? Даже не­профессионалу при взгляде на череп зинджантропа было яс­но: Zinj, с его гориллоподобным гребнем и огромными над­бровными дугами, больше похож на мощного австралопитека из Южной Африки, чем на современного человека, с которым, честно говоря, он имел весьма отдаленное сходство».

В 1960 году, примерно через год после открытия зинджантропа, сын Лики Джонатан нашел поблизости от первой находки череп другого гоминида ОН 7 и тут же костные фрагменты руки. В том же году были найдены и кос­ти стопы гоминида ОН 8. В последующие годы были сделаны новые находки, главным образом зубы и фрагменты костей черепа и челюсти. Ископаемые «предки» получали красочные имена: Ребенок Джонни, Джордж, Синди и Твигги. Некоторые кости были обнаружены в нижней части горизонта II Олдувайского ущелья.

Южноафриканский анатом Филип Тобиас определил, что объем черепной коробки ОН 7 равен 680 кубическим сан­тиметрам, то есть он гораздо больше, чем у зинджантропа, с его 530 кубическими сантиметрами. Он превосходил даже са­мый крупный череп австралопитека, размер которого состав­лял около 600 кубических сантиметров. При этом ОН 7 был по крайней мере на 100 кубических сантиметров меньше самого маленького черепа Homo erectus.

Луи Лики решил, что именно теперь, на нижних уровнях Олдувайского ущелья, он натолкнулся на настоящего первого изготовителя орудий труда – настоящего первого человека. Больший по объему мозг подтверждал его статус. Лики назвал это существо Homohabuis, что значит «человек умелый».

После открытия человека умелого зинджантропа «пони­зили» до уровня Australopithecus boisei, более грубой разно­видности Australopithecus robustus. Обе эти разновидности ав­стралопитека имели на черепе стреловидные гребни. Они считаются не прародителями современного человека, а тупи­ковыми ветвями на эволюционном древе гоминидов.

Наличие стреловидных гребней портило все дело. Они имеются у самцов горилл и некоторых самцов шимпанзе, тог­да как женские особи этих видов обезьян таких «украшений» не носят. По этой причине в 1971 году Мэри Лики высказала сомнение: «Все же необходимо решить, являются ли Australopithecus robustus и Australopithecus africanus пред­ставителями мужской и женской особей одного и того же ви­да». Если на этот вопрос будет дан положительный ответ, зна­чит, целые поколения ученых пребывали в заблуждении относительно статуса австралопитеков.

Открытие в Олдувайском ущелье человека умелого, су­щества, жившего в одну эпоху с австралопитеками, но имев­шего больший по объему мозг, Луи Лики счел великолепным доказательством того, что Australopithecus не является пред­ком человека по прямой линии (рис. 12.6). Австралопитеки – это просто-напросто боковая эволюционная ветвь. А так как считается, что Homo erectus – потомок австралопитека, его также следует исключить из числа человеческих предков.

Рис. 12.6. Согласно Луи Лики, ни Australopithecus, ни Homo erectus не были предками современных людей. Возможно, что неандертальцы, указывал Лики, появились в результате скрещивания Homo erectus и Homo sapiens. И в наши дни вокруг деталей эволюции человека не утихают острые дискуссии. Но большинство палеоантропологов поддерживают ту точку зрения, что первичным звеном в родослов­ной человека был один из австралопитеков, который, в свою оче­редь, привел к появлению Homo habilis,Homo erectus и раннего Homo sapiens. От последнего и произошли неандертальцы и совре­менные люди.

Но куда же отнести неандертальцев? По мнению многих научных авторитетов, они являются переходной формой меж­ду Homo erectus и Homo sapiens. Но Лики давал другое объяс­нение: «Не являются ли они результатом скрещивания Homo sapiens и Homo erectus?». На это можно было бы возразить, что такое скрещивание привело бы к появлению гибридов, неспо­собных к видовому воспроизводству. Но Лики привел в при­мер американских бизонов, которые скрещиваются с обыкновенными буренками, дающими способное к воспроизводству потомство.

В 1965 году Брайан Паттерсон (Bryan Patterson) и У. У. Хоуэллс (W. W. Howells) в кенийском местечке Канапои (Kanapoi) обнаружили плечевую кость Homo sapiens, удивительно похожую на кость современного человека. В 1977 году французские рабочие нашли похожие плечевые кости в Гомборе (Gombore), Эфиопия.

Фрагмент из Канапои, представлявший неповрежденную нижнюю часть плечевой кости, был обнаружен на по­верхности. Но геологическое отложение, к которому он отно­сился, насчитывает около 4, 5 миллиона лет.

При осмотре находки Брайан Паттерсон и У. У. Хоуэллс заметили, что найденная плечевая кость отличается от костей гориллы, шимпанзе и австралопитеков, но похожа на кость человека. Они отметили, что «среди людей современного типа есть такие, которые по своим размерам… практически полностью соответствуют гоминиду I из Канапои».

Паттерсон и Хоуэллс даже не могли себе представить, что плечевая кость из Канапои могла принадлежать совре­менному, с точки зрения анатомии, человеку. Но все же если 4 – 4, 5 миллиона лет назад в Канапои жил анатомически совре­менный человек, то он вполне мог иметь точно такую, как най­денная, плечевую кость.

Новые данные, подтверждающие человекоподобную морфологию плечевой кости из Канапои, поступили от антро­пологов Генри М. Мак-Генри и Роберта К. Корручини (Robert С. Corruccini) из Калифорнийского университета. Они пришли к заключению, что «канапойская плечевая кость практически неотличима от плеча современного человека» и «свидетельст­вует об очень раннем появлении локтя, до мельчайших дета­лей похожего на локоть Homo sapiens».

В результате проведенного в 1975 году исследования ан­трополог К. Е. Окснард (С. Е. Oxnard) согласился с этим выво­дом. Он утверждал: «Мы можем твердо заявить, что ископае­мая плечевая кость из Канапои очень похожа на человеческую». На этом основании он сделал предположение, что, как считал и Луи Лики, австралопитеки не являлись ос­новной ветвью на эволюционном древе человечества. Если же принять австралопитека за предка современного человека, то возникает лишенная логики последовательность: человечес­кая плечевая кость из Канапои – плечевая кость австралопи­тека (по всем параметрам менее «человеческая») – плечевая кость, снова имеющая больше человеческих черт.

Плечевая кость из Гомбора, которая насчитывает около 1, 5 миллиона лет, была обнаружена вместе с грубыми камен­ными орудиями труда. В 1981 году Бриджит Сенат (Briggite Senut) заявила, что плечо из Гомбора «неотличимо от плеча современного человека». Итак, теперь в нашем распоряжении две очень древние плечевые кости, которые должны попол­нить список доказательств, противоречащих ныне существу­ющему сценарию эволюции человека. Речь идет о плечевой кости из Канапои (4 – 4, 5 миллиона лет), Кения, и плечевой кости из Гомбора (1, 5 миллиона лет), Эфиопия. Они являются подтверждением той точки зрения, что на протяжении многих тысячелетий люди современного типа жили бок о бок с други­ми человекообразными и обезьяноподобными существами.

В 1972 году сын Луи Лики Ричард в окрестностях кений­ского озера Туркана раскопал раздробленный челове­ческий череп. Жена Ричарда Мив, по профессии зоолог, реконструировала череп, которому был присвоен индекс ER 1470. Вместимость черепной коробки превышала 810 кубичес­ких сантиметров, то есть ее объем был больше, чем у грубых австралопитеков. Сначала Ричард Лики пребывал в нереши­тельности относительно того, к какому виду следует отнести ER 1470, но в конце концов назвал его Homo habilis. Найден­ный череп залегал ниже туфа KBS – породы вулканического происхождения, возраст которой оценивается в 2, 9 миллиона лет (по калий-аргоновому методу). На этом основании был сделан вывод, что черепу 2, 9 миллиона лет, то есть столько же, сколько самому древнему австралопитеку. Позже возраст туфа KBS был поставлен под сомнение и было установлено, что ему меньше 2 миллионов лет.

На некотором расстоянии от места обнаружения черепа ER 1470, но на том же уровне палеонтолог из Национального музея Кении Джон Харрис (John Harris) нашел две похожие на человеческие бедренные кости. Он обратился к Ричарду Лики за консультацией, и тот ответил, «что данные бедренные кости непохожи на кости австралопитека, но чудесным обра­зом напоминают человеческие». Другим занятым в раскопках людям тоже удалось найти бедренные кости, отличавшиеся от костей Homo erectus.

Первой бедренной кости с сопутствующими фрагмента­ми большой и малой берцовых костей был дан индекс ER 1481, а второй – ER 1472. Еще один фрагмент бедренной кости был каталогизирован как ER 1475. Все эти ископаемые костные ос­танки были отнесены к Homo habilis.

Но в одном научном журнале Лики заявил, что эти кост­ные фрагменты ног «трудно отличить от костей Homo sapiens в силу большого разнообразия этого вида». В своей статье, опубликованной в журнале «NationalGeographic», Лики под­твердил эту точку зрения, подчеркнув, что кости ног «были почти неотличимы от костей современного человека». С за­ключением Лики согласились многие другие ученые. Б. А. Вуд (В. A. Wood), анатом медицинской школы больницы Charing Cross в Лондоне, заявил, что бедренные кости «относятся к двигательному аппарату современного человека».

И хотя многие ученые не могут такого даже представить, вывод напрашивается сам собой: бедренные кости, найденные в Кооби Фора, принадлежат некоему гоминиду, жившему на территории Африки около двух миллионов лет назад и очень похожему на современного Homo sapiens.

Находка бедренных костей ER 1472 и ER 1481 говорит о том, что не только XIX век был богат выдающимися открыти­ями. С удивительной регулярностью их продолжают делать и в наше время. Потенциальные находки лежат, можно сказать, прямо у нас под носом, хотя едва ли каждый сможет понять, чем они на самом деле являются. Только на основе африкан­ских находок мы заполнили целый каталог: скелет Река, канамская челюсть, канджерские черепа, канапойская плечевая кость и гомборская плечевая кость, а теперь и бедренные кос­ти с озера Туркана. Все эти ископаемые ученые относят либо к Homo sapiens, либо описывают их как человекоподобные. За исключением канджерских черепов эпохи среднего плейсто­цена, все остальные образцы относятся к раннему плейстоце­ну или плиоцену.

В 1974 году Б. А. Вуд описал таранную кость, найденную на берегу озера Туркана. Она залегала между туфом KBS и туфом Кооби Фора. Он сравнил ископаемую та­ранную кость под индексом ER 813 с соответствующими кос­тями современных людей, горилл, шимпанзе и других прима­тов. «Больше всего образец ER 813 соответствовал современному человеку», – заключил ученый.

Возраст похожей на человеческую таранной кости 1, 5 – 2 миллиона лет, то есть он примерно соответствует периоду существования Australopithecus robustus, Homo erectus и Homo habilis.

В следующем выступлении Б. А. Вуд заявил, что проведенные им исследования «подтвердили сходство таранной ко­сти KNM-ER 813 с костью современного человека» и показа­ли, что она лишь «незначительно отличается от таранных костей ныне живущих бушменов». Таким образом, можно предположить, что KNM-ER 813 вполне могла принадлежать анатомически близкому к современному человеку существу, жившему в эпоху раннего плейстоцена или позднего плиоце­на.

Если таранная кость KNM-ER 813 на самом деле принадлежала очень похожему на современных людей существу, то она, как и бедренные кости ER 1481 и ER 1472, занимает надлежащее место в длинном ряду находок, которым миллио­ны лет. И в этом относящемся к родословной современного че­ловека ряду нет таких гоминидов, как Australopithecus, Homo habilis и Homo erectus.

Художники на основе ископаемых останков и информации, полученной от палеоантропологов, обычно изобра­жали Homo habilis в виде существа с человеческим те­лом и обезьяньей головой (рис. 12.7).

Этот в высшей степени умозрительный образ Homo habilis просуществовал до 1987 года, когда Тим Уайт (Tim White) и Дон Йохансон (Don Johanson) впервые в Олдувайском ущелье обнаружили кости тела вместе с черепом особи Homo habilis (ОН 62). Найденные скелетные останки свиде­тельствовали, что существо было только 3, 5 фута (1 м) ростом и имело довольно длинные руки. С учетом этих находок Homo habilis стали изображать более обезьяноподобным, чем рань­ше.

Дон Йохансон и его коллеги пришли к выводу, что скорее всего к человеку умелому были ошибочно отнесены многие фрагменты конечностей, найденные до 1987 года.

Находка ОН 62 подтверждает наше предположение, что бедренные кости ER 1481 и ER 1472 из Кооби Фора, описанные как имеющие большое сходство с современным Homo sapiens, на самом деле могли принадлежать анатомически современ­ному человеку, жившему в эпоху позднего плиоцена. Раньше некоторые ученые считали, что они относятся к Homo habilis. Теперь же новый взгляд на Homohahilis делает эту гипотезу несостоятельной. Но может быть, кости принадлежали Homo erectus? Д. Э. Кеннеди (G. Е. Kennedy), к примеру, отно­сил образец ER 1481 к Homo erectus. Однако Е. Тринкхаус (Э. Thrinkhouse) отметил, что ключевые параметры этой бедренной кости, за одним исключением, соответствуют характеристикам этой же кости анатомически совре­менного человека.

Рис. 12.7. Слева: после того как в Олдувайском ущелье в 1987 году был обнаружен ОН 62, Homo habilis стали изображать иначе, гораздо меньше ростом и более обезьяноподобным. Справа: Homo habilis, как его представляли до 1987 года. За исключением голо­вы, по своей анатомии Homo habilis похож на человека.

Открытие ОН 62 приве­ло к тому, что перед учеными возникла проблема эволюци­онной связи между новым, более обезьяноподобным, чем это считалось раньше, Homo habilis и Homo erectus. Ведь дело в том, что эти два вида разделяют приблизительно 200 000 лет. Но трансформация Homo habilis – Homo erectus предполагает большие морфологические изменения, в том числе и значительное изменение в размерах. Ричард Ли­ки провел соответствующие расчеты на основе общих законо­мерностей увеличения человеческого роста. Они показали, что обнаруженная в 1984 году подростковая особь Homo erectus KNM-WT-15000 должна была бы в зрелом возрасте иметь рост более 6 футов (180 см). С другой стороны, рост взрослой особи ОН 62 достигал всего лишь 3, 25 фута (99 см). В целом, превращение менее чем за 200 000 лет маленького обезьяно­подобного существа ОН 62 в крупного и более человекоподоб­ного KNM-WT-15000 представляется невероятным.

Тем не менее возможность такой трансформации может быть принята сторонниками модели неравномерного эволю­ционного развития. В отличие от приверженцев модели постепенного эволюционного развития они утверждают, что эволю­ция протекает скачкообразно, в результате изменений, про­исходящих в короткие промежутки времени, за которыми следует продолжительный период покоя. Поэтому сторонни­ки «неравномерной эволюции» допускают сосуществование всего многообразия контрастных аномалий, одной из которых, по их мнению, может являться превращение Homo habilis в Homo erectus.

«Маленький рост ОН 62, – утверждают сделавшие открытие ученые, – наводит на мысль, что существующие представления об эволюции человека при постепенном увели­чении его размеров основаны скорее на ошибочных взглядах сторонников этой теории, чем на фактах». Но то же самое можно сказать и в отношении приверженцев теории «нерав­номерного развития». Данные палеонтологии, если принимать их в целом, говорят, что различные человекообразные и обезьяноподобные существа, в том числе похожие на современ­ных людей, сосуществовали на протяжении всего плейстоце­на, а может быть, и раньше.

Так долго существовавший образ Homo habilis оказался под вопросом не только в связи с новыми находками, каковой является ОН 62. Дело в том, что и ранее сделанные находки, относящиеся к Homo habilis, сначала характеризовались ав­торитетными учеными как «человекоподобные». Тем не менее потом их точка зрения изменилась, и они стали характеризо­вать их как «обезьяноподобных».

Как мы уже отмечали, в горизонте I Олдувайского ущелья был найден полный скелет стопы (ОН 8). Эту стопу, воз­раст которой оценивается в 1, 7 миллиона лет, ученые сначала отнесли к Homo habilis. Но в 1964 году М. X. Дэй и Ж. Р. Напьер заявили, что ОН 8 очень напоминает стопу современного Homo sapiens. Поэтому облик человека умелого (Homo habilis) стали представлять более близким к человеческому.

Однако анатом О. Д. Льюис из медицинского колледжа при больнице св. Варфоломея в Лондоне показал, что данная стопа больше похожа на стопу шимпанзе или гориллы, так как, по его мнению, она была приспособлена для жизни на де­ревьях. Это заключение создает для эволюционистов пробле­му. Оно, естественно, никоим образом не может способство­вать пропаганде их взглядов. Сторонникам теории эволюции не хотелось, чтобы в обществе сложился такой образ предпо­лагаемого человеческого предка, как Homo habilis, с удиви­тельной ловкостью карабкающийся по деревьям при помощи прекрасно приспособленных для этих упражнений стоп. Им больше хотелось бы видеть в нем высокое существо, смело шагающее по просторам африканской саванны.

Результаты проведенного Льюисом исследования стопы ОН 8 позволяют сделать вывод, что Homo habilis на самом де­ле был намного более похож на обезьяну, чем принято считать. Находка ОН 62 подтверждает это предположение. Можно сде­лать и другой вывод: стопа ОН 8 принадлежала не Homohahilis, a Australopithecus. Именно этой точке зрения и отдал предпочтение Льюис.

В течение многих лет разные ученые описывали стопу ОН 8 как –

1) человеческую;

2) обезьянью;

3) занимающую про­межуточное положение между человеком и обезьяной;

4) от­личную как от человеческой, так и от обезьяньей;

5) как похо­жую на стопу орангутана.

Это еще одна особенность палеоантропологических находок – их многочисленные тол­кования часто противоречат друг другу. Приверженность ученых каким-либо определенным взглядам часто предопре­деляет, какая именно точка зрения будет преобладать в конкретный момент.

В Олдувайском ущелье была также найдена кисть руки ОН 7 Homo habilis. В 1962 году Напьер решил, что по некото­рым характерным признакам, в частности по кончикам паль­цев, она похожа на человеческую. Но как и в случае со стопой ОН 8, последующие исследования продемонстрировали, что кисть ОН 7 больше похожа на обезьянью. Под вопросом оказа­лись либо принадлежность данной находки к Homo habilis, ли­бо общепринятый образ этого существа, который возник после первичной интерпретации принадлежности кисти ОН 7. Обе­зьяньи особенности строения кисти ОН 7 позволили Рэнделлу Л. Сасману (Randall L. Susman) и Джеку Т. Стерну (Jack Т. Stern) предположить, что она предназначена «для лазания по деревьям».

Другими словами, Homo habilis (или же существо, которому принадлежала кисть ОН 7) мог проводить достаточно много времени на деревьях. Этот обезьяноподобный образ от­личается от человекоподобного портрета Homo habilis, а так­же других предполагаемых предков современного человека, которые можно встретить на страницах иллюстрированных изданий издательства «Time-Life» и в телепрограммах Национального географического общества США.

В связи с противоречивым характером интерпретаций находок, связанных с Homo habilis, некоторые исследователи стали считать необоснованным «выдвижение» этого существа в качестве «первого кандидата» на роль прародителя совре­менного человека.

Если костные останки, относимые к Homo habilis, в дей­ствительности этому виду не принадлежали, то возникает во­прос: кому же? Т. Д. Робинсон уверен, что Homo habilis по­явился на свет в результате ошибки, когда были смешаны костные останки, принадлежавшие Australopithecus africanus и Homo erectus. Некоторые другие ученые придерживались мнения, что все кости Homo habilis относятся к австралопите­ку.

Итак, мы видим, что Homo habilis реален не более, чем мираж в пустыне: то он похож на человека, то на обезьяну; то он есть, то его нет. И зависит это от позиции наблюдателя. Принимая во внимание многие противоречащие друг другу точки зрения, мы пришли к выводу, что ископаемый матери­ал по проблеме Homo habilis в действительности относится к нескольким видам: к небольшому обезьяноподобному австра­лопитеку, обитающему на деревьях (ОН 62 и некоторые об­разцы из Олдувайского ущелья); к примитивному человеку (череп ER 1470); наконец к современному по своей анатомии Homo sapiens (бедренные кости ER 1481 и ЕЕ 1472).

Homo habilis не единственный прародитель современно­го человека, который постоянно находится под огнем критики. По мнению большинства палеоантропологов, Australopithecus являлся прямым предком человека и имел человекоподобное тело. Сторонники этой точки зрения ут­верждают, что австралопитек был существом прямоходящим и передвигался так же, как современные люди. Но некоторые ученые с самого начала стали возражать против такого обра­за австралопитека. Известные английские исследователи, в том числе и сэр Артур Кейт, утверждали, что австралопитек был не гоминидом, а разновидностью обезьяны.

Рис. 12.8. Большинство ученых описывают австралопитека как дву­ногое существо, ведущее наземный образ жизни и похожее на чело­века с головы до ног. Однако результаты исследований, проведен­ных Цукерманом и Окснардом, говорят о том, что австралопитек был гораздо больше похож на обезьяну. Хотя он и мог передвигать­ся по земле на двух ногах (слева), «на деревьях он также чувствовал себя как дома: мог лазать, раскачиваться, совершать акробатичес­кие прыжки и, возможно, висеть на передних конечностях» (справа). Присущие австралопитеку морфологические особенности вызвали у Цукермана и Окснарда сомнения в том, что он мог быть предком современного человека. Иллюстрации: Миль Трипле.

Такое отношение сохранялось до начала 1950-х годов, когда благодаря новым находкам ископаемых останков авст­ралопитека и низвержению пилтдаунского человека челове­кообразный австралопитек занял собственную нишу в палео­антропологии.

Но даже после того как большинство ученых признали в нем гоминида и прямого предка человека, некоторые специа­листы остались в оппозиции к этой идее. Луи Лики утверж­дал, что Australopithecus представлял собой очень раннее и обезьяноподобное ответвление от основного древа человечес­кой эволюции. Позже такую же позицию занял и его сын Ри­чард.

В самом начале 1950-х годов сэр Солли Цукерман (Solly Zuckerman) опубликовал данные широких биометрических исследований, доказывающие, что Australopithecus не был су­ществом человекоподобным, как это рисуют желающие до­биться для него места в родословной Homo sapiens. С конца 1960-х и до 1990-х годов Чарльз Окснард с новой, силой повел атаку на австралопитека, начатую Цукерманом. Для этого он использовал метод многовариантного статистического анали­за. По его мнению, «маловероятно, что кто-либо из представи­телей австралопитеков мог иметь филогенетическую связь с родом Homo».

Окснард пришел к выводу, что мозг, зубы и череп австралопитека больше походили на обезьяньи. Его лопатка при­способлена для того, чтобы он мог висеть и лазать по деревь­ям. Кисть руки такая же, как у орангутана. Кости таза адаптированы для передвижения на четырех конечностях и выполнения акробатических упражнений. То же самое можно сказать и в отношении структуры бедренной кости и лодыж­ки. «Анализ доступных нам данных, – писал в 1975 году Чарльз Окснард, – наводит на мысль, что животное имело средний рост, свободно чувствовало себя на деревьях: было способно лазать, выполнять акробатические упражнения и, возможно, висеть на передних конечностях».

В 1973 году Цукерман и Окснард представили доклад на симпозиуме Зоологического общества, который проходил в Лондоне. Перед завершением работы симпозиума Цукерман сделал ряд важных замечаний. Он сказал: «В течение многих лет, почти в одиночку, я пытаюсь изменить устоявшееся отно­шение к австралопитеку. Я делаю это с моими коллегами по созданной мною в Бирмингеме научной школе. К сожалению, мы опасаемся, что эффект от наших усилий будет минималь­ным – высокие научные авторитеты уже сказали свое веское слово, и их мнение уже запечатлено в миллионах учебных ма­териалов по всему миру».

После этого выступления Цукермана на лондонском симпозиуме ситуация не изменилась. Научные авторитеты в палеоантропологии и других областях знания сумели в целом сохранить человекоподобный образ австралопитека. Проти­воречащие этой точке зрения документальные свидетельства появляются лишь на страницах специализированных науч­ных изданий и не доходят до широкого круга читателей, в том числе и до читателей образованных.

Комментируя затянувшуюся на несколько десятилетий полемику о статусе австралопитека, Чарльз Окснард писал в 1984 году: «В бурных спорах о том, к кому же эти существа были ближе, к обезьянам или людям, верх взяло мнение, что они были ближе к людям. И это, возможно, произошло не столько из-за поражения сторонников противоположной точ­ки зрения, сколько в результате забвения той части свиде­тельств, на которой эта противоположная точка зрения осно­вывалась. Если это так, то следовало бы представить эти данные на суд научной общественности и вернуться к обсуж­дению вопроса. И может быть, они больше соответствуют но­вому взгляду на эту проблему. Дело в том, что австралопите­ки, вполне возможно, не были похожи ни на африканских обезьян, ни на людей. Они могли быть не какой-нибудь переходной формой между обезьяной и человеком, но неким суще­ством, совершенно от них отличным».

Именно это мы пытаемся подчеркнуть на страницах на­шей книги. Но, к сожалению, такие данные скрывают и преда­ют забвению. Мы сами обнаружили многие из таких скрытых свидетельств, говорящих, что человек современного типа по­явился еще в глубокой древности.

Подводя итог своим изысканиям, Чарльз Окснард подчеркивает: «Различные ископаемые останки австралопитека обычно довольно заметно отличаются от человека и африкан­ских обезьян… Рассматриваемые как род, австралопитеки не­сут в себе яркую мозаику признаков, присущих только им од­ним, а также имеют некоторые черты, характерные для орангутанов». Принимая во внимание оригинальную анато­мию австралопитеков, Чарльз Окснард говорит: «Если такие оценки действительно верны, то это уменьшает вероятность того, что какая-либо разновидность австралопитеков могла быть прямым предком человека».

Чарльз Окснард, как и Луи и Ричард Лики, полагал, что родословная линия Homo sapiens гораздо более древняя, чем это принято считать в соответствии со стандартным сценари­ем эволюции. В связи с этим Окснард привлек внимание к не­которым из ископаемых останков, о которых мы уже упоми­нали. Речь идет о похожей на человеческую таранной кости, возраст которой составляет примерно 1, 5 миллиона лет. Воз­раст еще более древней плечевой кости из Канапои, возмож­но, составляет четыре или более миллионов лет. Располагая этими фактами, Чарльз Окснард сделал вывод, что род Homo насчитывает пять или даже более миллионов лет. «Ныне су­ществующий взгляд на эволюцию человека, – подчеркнул Окснард, – должен быть значительно скорректирован или даже отвергнут… чтобы рассмотреть новые концепции».

Несмотря на достигнутые Окснардом результаты и сде­ланные им выводы, большинство ученых по-прежнему считает, что Australopithecus является прямым пред­ком современного человека. Дональд Йохансон (Donald Johanson) – один из них. Он изучал антропологию в Чикаг­ском университете под руководством Ф. Кларка Хауэлла (F. Clark Howell). Будучи выпускником университета, жадный до навевающих романтику поисков ископаемых гоминидов, До­нальд Йохансон сопровождал Хауэлла в Африку, где помогал ему в проведении раскопок в Омо (Эфиопия).

Позже Йохансон вновь приехал в Африку, на этот раз во главе экспедиции в Хадар (Hadar), в районе Афар (Эфиопия). Однажды он наткнулся на верхнюю часть большой берцовой кости – длинной кости между коленом и лодыжкой – и сна­чала подумал, что она принадлежала какому-то примату. По­близости он также обнаружил нижнюю часть бедренной кос­ти. Увидев, что бедренная и берцовая кости подходят друг другу, Йохансон решил, что ему удалось найти полный колен­ный сустав не какой-то древней обезьяны, а гоминида – предшественника современного человека. Возраст отложе­ний, в которых были обнаружены ископаемые останки, пре­вышал три миллиона лет, что говорило об открытии самого древнего из известных гоминидов.

Позже в научных публикациях Дональд Йохансон утверждал, что колено из Хадара (AL 129) насчитывает четыре миллиона лет, а также что оно принадлежало примитивному австралопитеку, ходившему, как человек, на двух ногах.

В следующем году эфиоп Алимайех Асфо, работавший вместе с Дональдом Йохансоном на раскопках в Хадаре, на­шел несколько ископаемых челюстей. Однако при их класси­фикации возникли определенные трудности. Дональд Йохан­сон обратился к Ричарду Лики за помощью, предлагая ему приехать на раскопки и взглянуть на удивительные находки. Лики приглашение принял. Вместе с ним в Африку отправились его мать Мэри и жена Мив. Изучив челюсти, они вынес­ли свой вердикт: находки относятся к человеку. Таким обра­зом, эти ископаемые останки человека стали самыми древними изо всех ранее найденных.

30 ноября 1974 года Дональд Йохансон и Том Грэй (Tom Gray) были заняты осмотром участка 162 на стоянке в Хадаре и сбором костей млекопитающих. Когда Грэй уже хотел звать замену и возвращаться в лагерь, Йохансон предложил осмот­реть еще и соседний овраг. Находок было немного, и уже собираясь уходить, Йохансон заметил фрагмент кости руки, ле­жавший на поверхности. Когда ученые осмотрели все вокруг, они увидели другие разбросанные тут же кости. Очевидно, это были останки одного и того же гоминида. Дональд Йохансон и Ричард Лики пришли от этой находки в такой восторг, что да­же завопили и запрыгали от радости. В тот вечер Йохансон и его сотрудники затеяли в лагере небольшую пирушку, из ди­намиков доносилась песня «Beatles» «Люси в небе с алмаза­ми». Под впечатлением от этой песни они назвали найденную женскую особь гоминида Люси.

На основе комбинированного применения калий-аргоно­вого, радиоуглеродного и палеомагнитного методов Йохансон определил, что возраст Люси достигает 3, 5 миллиона лет.

В 1975 году Йохансон вернулся в Хадар, на этот раз с фотографом из «National Geographic», запечатлевшим другое важное открытие. Дональд Йохансон и его команда обнаружи­ли на склоне холма ископаемые останки сразу тринадцати гоминидов, в том числе особей мужского и женского пола, а так­же детей. Эту группу назвали «первой семьей». Все они были одного и того же геологического возраста, что и Люси, то есть около 3, 5 миллиона лет.

«Первая семья» стала венцом коллекции открытии в Ха­даре, в которую вошли также коленный сустав, челюсти и Люси. А теперь посмотрим, какое толкование давали разные исследователи этим и другим находкам.

В классификации своих находок Йохансон сначала опи­рался в основном на заключение Ричарда и Мэри Лики, по ко­торому челюсти, найденные Алемайехом Асфо, и члены «пер­вой семьи» относились к Homo sapiens. Если же Люси, бедрен­ная кость AL 129 и большая берцовая кость принадлежали ав­стралопитекам, как полагал Дональд Йохансон, то в Хадаре найдены два типа гоминидов.

Позднее Дональд Йохансон изменил свою первоначальную точку зрения по этому поводу под влиянием палеонтоло­га Тимоти Д. Уайта, работавшего с Ричардом Лики у озера Туркана. Уайт сумел убедить Йохансона, что хадарские на­ходки представляют собой новый вид гоминида. Они назвали его Australopithecus afarensis, по названию района Афар в Эфиопии.

По утверждению Йохансона и Уайта, Australopithecus afarensis, самый древний из когда-либо обнаруженных авст­ралопитеков, дал начало двум видовым линиям. Первая при­вела через Australopithecus africanusк образованию Australopithecus robustus. Вторая линия вела через Homo habilis к Homo erectus и Homo sapiens.

Йохансон отметил, что особи Australopithecus afarensis имели «небольшие, в основном человеческого типа, те­ла». Но ряд ученых выступил с резкой критикой тако­го образа Australopithecus afarensis. По их мнению, образ Люси и ее «родственников» был более обезьяноподобным. В большинстве случаев их взгляд на Люси созвучен ранним ра­ботам Окснарда, Цукермана и некоторых других исследовате­лей проблемы австралопитека.

Среди ископаемых останков из Хадара нет полного черепа особи Australopithecus afarensis. Тем не менее Тим Уайт сумел провести частичную реконструкцию, используя фраг­менты черепа, осколки верхней и нижней челюстей и некото­рые кости лица различных особей «первой семьи» Йохансон утверждает, что реконструированный череп «был очень похож на череп женской особи гориллы небольшого размера». Это наблюдение не вызвало возражений оппонентов Йохансона. Обе стороны согласились, что голова Australopithecus afarensis была обезьяньего типа.

Что касается тела Australopithecus afarensis, то Рэнделл Л. Сасман, Джек Т. Стерн, Чарльз Е. Окснард и другие нашли его обезьяноподобным, таким образом бросив вызов мнению Йохансона, что Люси была прямоходящим существом. Лопат­ка Люси была почти такой же, как у обезьяны. Повернутый вверх плечевой сустав говорил о том, что с помощью своих верхних конечностей Люси могла лазать по деревьям и с них свешиваться. Кости ее верхних конечностей были такими же, как у проводящих большую часть жизни на деревьях прима­тов. В определенных местах к позвоночнику прикреплялись мощные плечевые и спинные мышцы. Кости кисти рук и ладо­ней, а также длинные изогнутые пальцы делали хватку руки сильной и надежной. Кости таза и ног были приспособлены к лазанию, а изогнутые пальцы стопы позволяли цепляться за ветки деревьев.

Легко представить впечатление, которое вызовет карти­на или муляж Люси, раскачивающейся на ветвях деревьев. На этом фоне померк бы образ существа, твердо шагающего к об­ретению человеческого статуса. Даже если допустить, что Люси когда-либо могла превратиться в человека, то следует признать, что ее анатомические черты все же были неверно представлены и истолкованы в целях пропаганды.

Прежде чем оставить тему Australopithecus afarensis, заметим, что Ричард Лики, Кристина Тардье и многие другие исследователи утверждали, что ископаемый материал, на ос­нове которого был введен этот вид, в действительности отно­сился к двум или даже трем видам.

Среди ученых до сих пор нет единого мнения по поводу того, на кого же по своей морфологии были похожи австрало­питеки, включая Australopithecus afarensis, а также какое от­ношение они имели к эволюции Homo sapiens. Некоторые уче­ные видят в них наших предков, тогда как другие, среди которых и Чарльз Окснард, такой вариант отрицают.

Стоянка Лаэтоли (Laetoli), что на языке народа масаи оз­начает «красная лилия», находится на севере Танзании, приблизительно в 30 милях (48 км) от Олдувайского ущелья. В 1979 году внимание членов руководимой Мэри Ли­ки экспедиции привлекли отметины на земле, которые оказа­лись отпечатками лап доисторических животных. Среди них, очевидно, были и следы гоминидов. Отпечатки были оставле­ны в слоях вулканического пепла, возраст которого, согласно калий-аргоновому методу, составляет от 3, 6 до 3, 8 миллиона лет.

Журнал «National Geographic» опубликовал статью Мэри Лики под названием «Footprints in the Ashes of Time» («Следы на пепле времени»). Анализируя отпечатки, Лики приводит мнение эксперта из университета Северной Каролины Луизы Роббинс (Louise Robbins): «Они были так похожи на человече­ские и выглядели настолько современно, что было удивитель­но видеть их на столь древних туфах».

Читатели, которые сопровождают нас в нашем интеллектуальном путешествии, без труда увидят в следах из «Красной лилии» возможное свидетельство присутствия в Африке анатомически современных людей за 3, 6 миллиона лет до наших дней. Между тем мы были весьма удивлены, не так давно натолкнувшись в научном журнале на эту неожи­данную, с точки зрения современной науки, публикацию. Нас больше всего поразило то, как ученые с мировым именем, луч­шие в своей области специалисты, осмотрели эти следы, опи­сали их человеческие черты, но при этом совершенно упусти­ли вероятность того, что их оставили такие же, как мы, существа.

Их мысль текла по привычному руслу. Мэри Лики писа­ла: «В эпоху плиоцена, по меньшей мере 3, 6 миллиона лет на­зад, существо, в котором я вижу прямого предка современно­го человека, размашистым шагом, выпрямившись, передвигалось на двух ногах… по форме его стопа была в точ­ности как наша».

Так кто же все-таки наш предок? Если принять точку зрения Лики, то следы в Лаэтоли вполне мог оставить предок Homo habilis, который не имел никакого отношения к австра­лопитекам. С точки зрения Йохансона и Уайта, следы были оставлены существом под названием Australopithecus afarensis. Но в обоих случаях оставившее следы существо должно было иметь голову обезьяны и другие примитивные признаки.

Но почему следы не могли быть оставлены существом с анатомически современными телом и стопами человека? В них нет ничего, что исключало бы такую возможность. Более того, в этой книге представлено множество данных об ископа­емых останках, в том числе и из Африки, свидетельствую­щих, что люди с современной анатомией вполне могли обитать в эпоху раннего плейстоцена и позднего плиоцена.

Но может быть, мы несколько преувеличиваем человекоподобный характер отпечатков, запечатленных на вулка­ническом пепле? Давайте посмотрим, что по этому поводу го­ворили различные исследователи. Луиза М. Роббинс, которая по просьбе Мэри Лики дала первую экспертную оценку этих следов в 1979 году, позднее представила на суд научной обще­ственности более подробный доклад по этой проблеме. В Лаэ­толи обнаружили несколько групп следов (они обозначены буквами). Исследуя отпечатки «G», оставленные тремя особя­ми, составлявшими, по описанию Мэри Лики, одну семью, Лу­иза М. Роббинс пришла к выводу, что они «несут многие при­знаки, характерные для строения стопы человека». Она особо подчеркнула, что большой палец стопы направлен вперед, как у людей, а не в сторону, как у обезьян. У обезьян большой па­лец стопы так же подвижен, как большой палец кисти руки. Роббинс пришла к заключению, что «четыре функциональные области стопы гоминида – пятка, свод, возвышение большого пальца и пальцы ног – оставили на остывавшем вулканичес­ком пепле отпечатки, во многом характерные для стопы со­временного человека, и что эти гоминиды прошли по поверх­ности пепла обычной человеческой походкой».

М. X. Дэй провел изучение этих следов с использованием методов фотограмметрии, фотограмметрия определяет точные размеры объектов по их фотографическим изображе­ниям. Результаты проведенного исследования свидетельству­ют, что следы «имели тесное сходство с анатомией стопы со­временного человека, который постоянно ходит босиком, что не соответствует обычному образу жизни человека». Занятно, но М. X. Дэй сделал следующий вывод: «Сегодня никто не вы­двигает серьезных возражений против того, что австралопи­теки стояли прямо и передвигались на двух ногах».

Но как М. X. Дэй может доказать, что следы на вулкани­ческом пепле в Лаэтоли были оставлены именно австралопи­теками? Нет никаких оснований исключать вероятность того, что их оставило неизвестное существо, возможно, очень похо­жее на современного Homo sapiens.

Антрополог Р. X. Таттл (R. H. Tuttle) утверждает: «По своей форме отпечатки неотличимы от следов людей, которые привыкли ходить размашистым шагом и босиком».

Он делает вывод: «Если ориентироваться строго на мор­фологию отпечатков „G“, то те, кто их оставил, могли бы клас­сифицироваться как Homo … из-за их поразительного сходства с отпечатками Homo sapiens. Однако вполне вероятно, что их древний возраст удержит многих палеоантропологов от по­добного вывода. Думаю, что если бы следы не были так жест­ко привязаны ко времени или же им давали бы более молодой возраст, то большинство экспертов скорее всего согласились бы с тем, что они были оставлены Homo». P. X. Таттл также за­явил: «Кажется, что следы были оставлены босоногим Homo sapiens небольшого роста».

Более того, он утверждал, что стопа Australopithecus afarensis не могла оставить эти следы. Как мы уже видели, стопы Australopithecus afarensis имели длинные и кривые пальцы. Ученый подчеркнул, что трудно даже представить, чтобы они «точно совпали со следами стоянки Лаэтоли». То же самое можно сказать и в отношении стопы любого из австра­лопитеков.

Таттлу возразили Стерн и Сасман. Убежденные в том, что следы в Лаэтоли оставлены именно обезьяноподобным Australopithecus afarensis, они выдвинули предположение, что древнейшие гоминиды передвигались по остывающему вулканического пеплу, поджимая длинные пальцы ног, как это было замечено у шимпанзе. Поджатые пальцы могли бы объяснить, почему отпечатки стоп, оставленные в Лаэтоли особью Australopithecus afarensis, так сильно походят на отпечатки человеческих ног, характерным признаком которых яв­ляются короткие пальцы.

Но мог ли в действительности австралопитек, передвигаясь с поджатыми пальцами ног, оставить следы, похожие на человеческие? Таттлу это казалось маловероятным. Если бы на ногах гоминида из Лаэтоли были длинные пальцы, то были бы обнаружены два типа отпечатков – длинных выпрямлен­ных пальцев и поджатых пальцев с более глубокими вмятина­ми от межфаланговых суставов. Но таких следов обнаружено не было. Это значит, что Australopithecus afarensis свои следы с характерными длинными пальцами оставить в Лаэтоли не мог.

Даже Тим Уайт, полагавший, что следы в Лаэтоли оста­вил Australopithecus afarensis, заявил: «Гипотеза Стерна и Сасмана (1983 год) о поджатых, „как у шимпанзе“, пальцах предполагает, что пальцы ног в следах на стоянке в Лаэтоли должны быть разной длины. Но ископаемые следы не под­тверждают это предположение».

Бросая прямой вызов Йохансону, Уайту, Лейтимеру (Latimer) и Лавджою (Lovejoy), настаивавшим на том, что сле­ды в Лаэтоли оставил Australopithecus afarensis, Таттл за­явил: «Вследствие того, что изгиб и удлиненность пальцев ног, а также другие характерные особенности скелета свидетель­ствуют, что Australopithecus afarensis из Хадара (Эфиопия) проводил значительное время на деревьях… маловероятно, что он мог оставлять отпечатки стоп, подобные тем, которые были обнаружены в Лаэтоли». На это заявление последовала хорошо подготовленная реакция со стороны Йохансона и его последователей, которые продолжали настаивать на том, что следы в Лаэтоли были оставлены особями Australopithecus afarensis.

Тим Уайт, например, опубликовал в 1987 году научную работу, в которой оспаривал точку зрения Таттла, что следы были оставлены гоминидом более развитым, чем Australopithecus afarensis.

Уайт утверждал: «Среди коллекции из двадцати шести особей гоминидов из Лаэтоли, в общей сложности насчитыва­ющей более 5000 костных останков, нет ни одного признака того, что в эпоху плиоцена здесь обитал гоминид более разви­тый», чем Australopithecus afarensis. Но как мы знаем из на­шего научного обзора по ископаемым гоминидам Африки, в действительности есть доказательства существования чело­векоподобных существ в эпоху плиоцена. Ископаемые остан­ки некоторых таких существ были обнаружены поблизости от Лаэтоли. В то же время хорошо известно, что костные останки человека встречаются довольно редко даже на тех стоянках, где есть безусловные признаки присутствия людей.

Уайт предсказывал, что «со временем будет доказано, что следы в Лаэтоли почти не отличаются от следов, которые оставил бы в аналогичной ситуации анатомически современ­ный человек». Как каждый может сегодня убедиться, они на самом деле неотличимы от следов современных людей. Даже сам Уайт однажды сказал: «На этот счет не следует обманы­ваться. Они похожи на следы современного человека. Если бы один из этих отпечатков каким-то образом оказался сегодня на песчаных пляжах Калифорнии и четырехлетнего ребенка спросили бы, что это, он не задумываясь ответил бы, что здесь кто-то прошел. Он не смог бы отличить этот отпечаток от со­тен следов на пляжном песке, как не смогли бы это сделать и вы. Внешние морфологические признаки одинаковы. Хорошо выраженная пятка, твердый свод. Большой палец ноги распо­ложен впереди подушки стопы и вытянут вперед, а не повер­нут в сторону, как у обезьяны».

Р. X. Таттл отметил: «По всем морфологическим призна­кам стопы существ, которые оставили отпечатки „G“, не отли­чаются от стоп современных людей».

В 1985 году Алан Уокер (Alan Walker) из Университета Джона Хопкинса к западу от озера Туркана обнаружил темный минерализованный ископаемый череп гоминида. Названный «Черным черепом», он внес большую путаницу во взгляды Дональда Йохансона на эволюцию гоминидов.

По первоначальной версии Йохансона, Australopithecus afarensis дал начало двум линиям гоминидов. Схематично это будет выглядеть как дерево с двумя ветвями. Ствол – это Australopithecus afarensis. Ветвь Homo идет от Homo habilis через Homo erectusкHomo sapiens. На второй ветви – австра­лопитеки, которые произошли от Australopithecus afarensis.

Дональд Йохансон и Тим Уайт утверждали, что Australopithecus afarensis дал начало виду Australopithecusafricanus, от которого, в свою очередь, произошел Australopithecus robustus. Изменения происходили в направ­лении увеличения зубов и челюстей, а также размеров чере­па с костяным стреловидным гребнем. Стреловидный гребень на черепе могучих австралопитеков служил креплением для их мощных челюстных мышц. Предположительно от Australopithecus robustus произошел Australopithecus boisei, в котором все вышеописанные черты приняли крайние и наибо­лее крупные формы. «Черный череп» (индекс KNM-WT 17000) был похож на череп Australopithecus boisei, но был на 2, 5 миллиона лет его старше – старше самого старого из мо­гучих австралопитеков.

Как Дональд Йохансон отреагировал на открытие «Чер­ного черепа», похожего на череп Australopithecus boisei? Он признал, что «Черный череп» внес большую неразбериху в существовавшую классификацию гоминидов. Теперь стало невозможно провести единую родословную линию, берущую начало от Australopithecus afarensis и развивающуюся далее к Australopithecus africanus, Australopithecus robustus и Australopithecus boisei. Ученый предложил четыре схемы вза­имного расположения этих видов, не указав, однако, какая из них, на его взгляд, является наиболее приемлемой. Йохансон сказал, что для этого он не располагает необходимым количе­ством фактического материала.

Неопределенность относительно количества видов гоми­нидов в Хадаре, а также родственных связей их потомков (Australopithecus africanus, Australopithecus robustus,Australopithecus boisei и Homo habilis) ставит перед сторонни­ками теории эволюции серьезные проблемы. В 1986 году Пэт Шипман заявила: «Правильнее всего будет сказать, что сего­дня у нас больше нет ясного представления о том, кто от кого произошел».

Среди новых и сложных проблем центральное место от­водится проблеме истоков родословной рода Homo. Пэт Шип­ман рассказала о коллеге Йохансона – Билле Кимбеле (Bill Kimbel), который предпринял попытку филогенетического толкования «Черного черепа». «В конце лекции об эволюции австралопитеков он стер с доски все замысловатые схемы с возможными вариантами и какое-то время смотрел на черный прямоугольник доски. Потом повернулся к аудитории и в рас­терянности махнул рукой», – писала Пэт Шипман. Билл Кимбел в конце концов решил, что линия Homo исходит от Australopithecus africanus. Дональд Йохансон и Тим Уайт про­должали утверждать, что человеческий род берет свое начало от Australopithecus afarensis.

Подвергнув анализу различные филогенетические варианты и найдя их результаты малоубедительными, Пэт Шипман заявила: «Мы могли бы утверждать, что вообще не располагаем данными о том, где находятся истоки родослов­ной рода Homo, а также могли бы вывести из категории гоми­нидов всех представителей рода Australopithecus». Это одно из наиболее честных заявлений, сделанное ученым-палеонто­логом, представляющим официальную науку.

Мы упомянули только те затронутые в данной дискуссии свидетельства, которые сегодня признает большинство ученых. Не стоит и говорить, что если бы мы стали обсуждать свидетельства в пользу анатомически современных людей, живших еще в древнейшие времена, то это осложнило бы во­прос еще больше.

Рассмотрев историю открытий на Африканском конти­ненте, имеющих отношение к эволюции человека, мы можем сделать некоторые обобщения.

1. Существенное количество обнаруженных в Африке ископаемых свидетельств говорит о том, что похожие на современного человека существа могли обитать там еще в эпоху раннего плейстоцена и плиоцена.

2. Общепринятый образ Anstralopithecus как прямоходящего человекообразного существа не соответствует истине.

3. Ста­тус Australopithecus и Homo erectus как прародителей челове­ка является спорным.

4. Статус Homo habilis как отдельного вида представляется сомнительным.

5. Даже если не выходить за круг общепризнанных свидетельств, многообразие возни­кающих среди африканских гоминидов эволюционных связей лишает картину полной ясности.

Объединив эти находки и открытия, описанные в предыдущих главах, мы заключаем, что все они, включая ископаемые кости и артефакты, полностью согласуются с точкой зрения, согласно которой современные, с анатомической точки зрения, люди сосуществовали с други­ми приматами в течение десятков миллионов лет.