• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В июне 1943 года меня вызвали в ставку Гитлера. 22-го Гитлер принял меня в Оберзальцберге во время рабочего совещания. При этом присутствовали фельдмаршал Кейтель, генерал Варлимонт и несколько адъютантов. Кейтель ознакомил меня с моей новой задачей – отвечать за оборону Сицилии в качестве офицера связи при командовании 6-й итальянской армии.

Обязанности, которые возлагал на меня Гитлер, были весьма неопределенными. Рассуждая о возможностях обороны Сицилии, он, как всегда, поражал своим глубоким знанием деталей. Он размышлял, можно ли защитить этот остров двумя германскими дивизиями без привлечения итальянских войск. Одна из этих дивизий уже находилась там, другая была в пути. Гитлер раздумывал также, можно ли использовать для активной обороны остальные 30 тысяч германских солдат, размещенных на острове, – личный состав ПВО, наземный состав люфтваффе, подразделения тыла и т. д.

Гитлер уже сталкивался с предательством Италии и возлагал вину за это на «махинации двора, общественности, Генерального штаба и прочих». Взглянув на меня с недоверием, он добавил: «Вы конечно же знаете итальянцев». Затем продолжил свои разглагольствования о стратегии союзников, которые, «потерпев неудачу в попытке перепрыгнуть на Сицилию сразу же после высадки в Северной Африке, уже проиграли свою войну в Средиземном море».

Приписываемое Гитлеру магическое влияние на людей не произвело на меня абсолютно никакого впечатления. Едва ли могло быть иначе, ведь я ненавидел его за все те беды, которые он принес моей стране.

После совещания со мной беседовал генерал Варлимонт во время завтрака в его доме. У него сложилась четкая оценка ситуации; он понимал, что в случае мощного удара союзников лучше всего переправить главные силы на континент, но считал, что материальную часть следовало бы оставить. Такая оценка и постановка моей задачи не совпадали с тем, что сказал Гитлер.

Кейтель тоже поговорил со мной после общего совещания. Через генерала Хубе, находившегося в Италии, он был в курсе обстановки на Сицилии и, видимо, как и Варлимонт, был скептически настроен в отношении перспектив обороны этого острова. Он придерживался мнения, которое позднее подтвердилось, что не удастся собрать воедино ограниченные германские силы в качестве мобильного резерва в глубине острова или в его восточном секторе. Состояние горных дорог и превосходство противника в воздухе препятствовали бы любому передвижению войск в дневное время суток.

25 июня я встретился в Риме с фельдмаршалом Кессельрингом, и тон этого совещания был несколько иным, чем в Оберзальцберге.

Кессельринг поднялся до поста главнокомандующего, перейдя из Генерального штаба сухопутных войск в люфтваффе на ранней стадии их создания. Его последней должностью был пост командующего 2-м воздушным флотом в Средиземноморской зоне, где он завоевал громкую славу. И все же среди воевавших в Африке офицеров было много тех, кто осуждал его за чрезмерно оптимистическую оценку обстановки, потому что она игнорировала мнение Роммеля, который мог судить о ней лучше. Мне тоже казалось, что Кессельринг оценивал возможности обороны Сицилии как более благоприятные, чем это было на самом деле, и я считал критику тех офицеров в какой-то степени оправданной.

Генерал Варлимонт дал четкую оценку перспектив обороны острова. Кессельринг явно находился под впечатлением нашего успешного отражения небольшой десантной операции в Дьеппе в 1942 году. Командный состав германских сухопутных войск обычно недооценивал шансы высадки противника, обладающего превосходством на море и в воздухе. У такого противника всегда будет двойное преимущество – фактор неожиданности и большая мобильность. Кроме того, Кессельринг, как и некоторые другие немецкие военачальники, недопонимал того, что вторжение союзников в Северную Африку явилось первым опытом крупной десантной операции, с которой начался совершенно новый этап войны. Не желая верить в эту опасность, они успокаивали себя тем, что тот десант был высажен и направлен против неприятеля, который сам не желал себя защищать.

В ходе всей Итальянской кампании фельдмаршал Кессельринг так и не изменил своего оптимистического взгляда, по крайней мере, так он предпочитал излагать свою точку зрения старшим офицерам вроде меня, но только при условии, что эти офицеры полностью заслуживали доверия. Это еще больше затрудняло объективную дискуссию с ним по любому вопросу.

С другой стороны, в отношении нашего итальянского союзника я был скорее готов принять точку зрения Кессельринга, нежели ОКБ или Гитлера. Каким бы ни было поведение итальянцев в случае десанта, Кессельринг понимал, что немцы не смогут воевать против двух противников – союзников и изменивших нам итальянцев. Он полностью стоял за боевое взаимодействие с нашим союзником, и альтернативы в политическом и военном отношении этому не было. Союзные отношения продолжались. Наши правительства достигли соглашения, что оборона континентальной части Италии и прибрежных островов будет находиться исключительно под командованием итальянцев. Кессельринг знал, что игнорирование итальянского главенства в управлении операциями приведет к катастрофе. Он осознавал также, что прав принимать оперативные решения у него не больше, чем у какого-либо из его собственных офицеров связи (вроде меня), состоящих при командовании итальянской армии. В этом отношении я был вполне удовлетворен дальнейшим обсуждением с фельдмаршалом собственно моих обязанностей и круга задач.

Мой разговор с фельдмаршалом фон Рихтгофеном, командующим 2-м воздушным флотом, шел в гораздо менее позитивном ключе. Примечательно, что Кессельринг при этом не присутствовал. Рихтгофен беседовал со мной наедине, и то, что он сказал, позволило мне сделать вывод, что германские ВВС действуют здесь сами по себе, как это часто бывало и раньше. Полагая, что союзники выберут для высадки скорее Сардинию, чем Сицилию, он перебросил главные силы ПВО на Сардинию. Предположение Рихтгофена было, конечно, никому не интересно. Сам маршал Бадольо в своих мемуарах утверждал, что с оперативной точки зрения правильнее было бы атаковать Сардинию, а не Сицилию. И все-таки это свидетельствовало о прискорбном расхождении во взглядах между двумя командующими, которых это касалось больше всего.

26 июня в итальянском Генеральном штабе в Энне состоялось совещание между Кессельрингом, генералом Гуццони (командующим 6-й итальянской армией) и мной по поводу управления операциями в случае высадки союзников на Сицилии.

Гуццони обладал высшими командными полномочиями на этом острове. Побережье было занято совершенно недостаточно вооруженными, не обладающими мобильностью дивизиями итальянской береговой обороны. Они не способны были к эффективным оборонительным действиям и в лучшем случае могли нести лишь охранную службу. В восточной части острова дислоцировалась единственная на тот момент германская 15-я гренадерская моторизованная дивизия, воссозданная из того, что осталось от нашего африканского корпуса. Вторая дивизия, «Герман Геринг», находилась в пути. В восточной же части острова размещался и 16-й итальянский корпус со своими двумя дивизиями («Ливорно» и «Неаполь»), а на западе – 12-й корпус с дивизиями «Ассьетта» и «Аоста». Гуццони, вероятно, был прав, оценивая мощь каждой немецкой дивизии наполовину меньше боевой мощи одной дивизии союзников, а силы каждой из перечисленных выше итальянских дивизий – в четверть союзной.

Мы не имели сведений о намерениях противника. Он мог высадиться на равнинной местности в западной части острова; но, скорее всего, он должен был предпочесть долину Катания на восточном побережье, а также долину Джела на юге. Используя два последних участка в качестве исходных для наступления, он мог быстро продвинуться вглубь для соединения своих сил и этим помешать вывезти на континент войска «Оси», дислоцированные в западной части острова.

Побережье Сицилии не было укреплено. Немецкие саперы и артиллеристы занимались наскоро сооруженными итальянскими береговыми батареями. Как это часто бывает при организации береговой обороны, они никак не могли договориться в выборе наилучших участков для их размещения. Итальянцы хотели, чтобы их не трогали и держали вне зоны досягаемости для орудий главного калибра корабельной артиллерии до самой высадки противника. Со своей стороны, немецкие военно-морские специалисты утверждали, что эти батареи следует выдвинуть ближе к морю, чтобы они могли вести огонь по десантным группам противника, пока те еще находятся на воде. Эта дискуссия все еще продолжалась, когда началось вторжение.

В течение нескольких недель противник имел полное превосходство в воздухе. Большую часть нашей авиации, базировавшейся на Сицилии, он уничтожил на земле, и наши самолеты в большинстве своем были выведены из строя. Невредимыми в люфтваффе оказались главным образом подразделения наземного обслуживания. В ходе этой операции большую роль сыграли мощные силы ПВО, перед которыми стояли три задачи: отражение воздушных налетов, противодействие десанту и защита перевозок, особенно в Мессинском проливе.

До высадки союзников очень остро встала проблема транспорта. Германские дивизии, особенно 15-я моторизованная, были не слишком мобильны. Для оперативной переброски войск им приходилось прибегать к челночным перевозкам. Одна полковая группа дивизии «Герман Геринг» тоже не имела мобильных средств. В случае боевых действий ее надо было сажать на машины из колонны тылового обеспечения, но на тот момент они были полностью заняты выполнением своих собственных задач.

Это правда, что на острове были созданы большие запасы, хотя склады располагались неудачно – на западе, откуда обычно осуществлялось снабжение армии в Северной Африке. Для обеспечения наших оперативных нужд необходимо было организовать новые склады в районе Этны. Их заполняли частично с континента, частично со складов на западном побережье.

В Оберзальцберге мне сказали, что в дополнение к двум дивизиям я буду иметь в своем распоряжении более 30 тысяч человек из наземных служб люфтваффе, частей снабжения и учебных частей. Специалисты в вопросах, связанных с проведением операций, всегда были под рукой, и, как только появился ответственный за тыловые службы, я сразу же проинформировал его относительно недостаточной боевой подготовки этих 30 тысяч солдат. Так называемые части на случай тревоги, в которые они должны быть организованы, нельзя было считать пригодными для ведения боевых действий, поскольку они не имели мобильных средств. Пренебрегать тыловыми подразделениями во время боев мы не могли, их ждала двойная нагрузка на своих участках, поскольку часть своего транспорта они должны были передать боевым подразделениям. Основу локальной жесткой обороны опорных пунктов обеспечивали батареи ПВО, командиры которых были назначены мной «боевыми командирами» соответствующих районов. Под их началом находились незадействованные наземные службы люфтваффе и армейские части на случай тревоги.

К проблемам оперативного управления, контактов с итальянским Высшим командованием и снабжения армии добавилась проблема связи, так и не решенная к моменту высадки союзников. В моем распоряжении был только малочисленный штаб всего лишь с одним офицером оперативного отдела без подразделения связи. У меня не было надежной линии связи с главнокомандующим Южного театра войны, то есть с Кессельрингом. Хотя ни он, ни я формально не отвечали за эти операции, германскому Верховному командованию (ОКВ) приходилось использовать этот официальный канал связи, чтобы передать оперативные директивы. Телефонная связь осуществлялась только по сети люфтваффе вдоль побережья и с северо-восточной оконечности острова по кабелю с континентом. В Энне, то есть в центре острова, и в штабе 6-й итальянской армии у меня не было ни радио, ни проводной связи с Римом. Единственным способом связаться с дивизиями была итальянская телефонная линия и радиостанция, предоставленная одной из этих дивизий. Поставленная передо мной задача требовала полностью оснащенного и укомплектованного штаба на уровне штаба корпуса. Мне предстояло не только управлять двумя далеко отстоящими друг от друга немецкими дивизиями, но и взаимодействовать с итальянскими частями, пусть слабо вооруженными, но многочисленными. Кроме того, географические условия этого театра военных действий обязывали меня, так же как и противника, мыслить с точки зрения всех трех видов вооруженных сил. Хотя с итало-германской стороны основной силой были сухопутные войска, оборона, тем не менее, вынуждена была иметь дело с противником на море, на суше и в воздухе. Игнорировать эту очевидную истину было бы грубой ошибкой.

На совещании в Энне 26 июня Кессельринг дал совет, в целом достаточно тактичный. Он признавал, что управление операциями должно быть возложено на Гуццони, и, в отличие от Гитлера, считал, что у нас мало шансов защитить Сицилию без итальянского участия. И все же разногласия между Гуццони и Кессельрингом сгладились только внешне. Последний был или, по крайней мере, казался оптимистом, в то время как первый не делал тайны из своего скептического видения будущего, и приближающиеся события должны были доказать его правоту.

Тем не менее, в отношении оперативного использования германских войск Гуццони, идя навстречу пожеланиям Кессельринга, действовал против собственного здравого смысла. Он рассматривал немецкие дивизии как основу своих сил. После всего, что произошло в Северной Африке, он понял, что споры с германским фельдмаршалом могут привести только к созданию невыносимой обстановки в цепочке командования и превратят итальянское главенство в фарс.

Эта неизбежная уступчивость привела к тому, что Кессельринг принял решение, которое и Гуццони, и я, и командир 15-й гренадерской моторизованной дивизии считали ошибочным и которому и сам фельдмаршал был не рад. Потому что у него оказались связанными руки.

Гуццони намеревался держать обе германские дивизии вместе на восточной оконечности острова в качестве мобильного боеспособного резерва. По его плану слабые итальянские дивизии должны были осуществлять сдерживающие действия, а немецкие – находиться в полной боевой готовности для массированной контратаки против той части сил вторжения, которая окажется более опасной. С германской стороны против такого плана имелось два возражения. Во-первых, он противоречил теории, согласно которой десант противника следует отражать в момент его наибольшей слабости, а именно – сосредоточить против него всю имеющуюся огневую мощь, пока он еще находится на десантных судах. Разумно предположить, что столь уступающие в силе защитники острова не смогут сбросить противника обратно в море, как только он осуществит несколько одновременных высадок.

Однако эта теория подразумевает отказ от мобильных оборонительных действий, а также подставляет немецкие войска на побережье под сокрушительный огонь крупнокалиберной корабельной артиллерии противника, против которой из-за недостаточной мощи на море и в воздухе силы «Оси» были беспомощны.

Второе возражение было связано с чрезмерной концентрацией двух германских дивизий в глубине острова – в районе Кальтаниссетты, где на узких горных дорогах и без прикрытия авиации они окажутся настолько уязвимыми для ударов с воздуха, что смогут передвигаться только по ночам.

В этом и состояло противоречие, которое позднее, во время высадки союзников в Нормандии, снова нарушило единство в проведении оборонительных операций. Преодолеть его оказалось невозможно, и оно с самого начала решило судьбу обороняющейся стороны. Единственное, что оставалось, – это либо оборонять побережье жестким фронтом, что нарушило бы все законы ведения войны и закончилось, вероятно, уничтожением оборонительной линии корабельным огнем, либо сохранить главный резерв, который все равно был слишком слаб, чтобы сбросить десант обратно в море после того, как тот захватит плацдарм.

Вопреки пожеланиям Гуццони, фельдмаршал Кессельринг разделил главные германские силы: одна дивизия должна была дислоцироваться на востоке, вторая – на западе, обе в состоянии боевой готовности к тому, чтобы действовать в качестве сильных мобильных резервов. Соответственно, 15-я гренадерская моторизованная дивизия постепенно была переброшена в район Салеми, а воздушно-десантная дивизия «Герман Геринг», прибывавшая с материка, сосредоточивалась у Кальтаджироне.

Если первыми под удар попадут восточные силы, то, как считал Кессельринг, необходимо будет предотвратить их окружение, направив резерв с запада, и в этом я был согласен с ним. Даже ныне, после изучения этой кампании и оценки ее другими немецкими военачальниками, я не могу согласиться с заявлением фельдмаршала лорда Монтгомери, что разгром войск «Оси» произошел из-за их распыления. События показали, что противник смог высадить превосходящие силы одновременно на юго-восточной оконечности острова и в западной его части. Однако наступление западных немецких сил вдоль северного побережья, конечно, не привело бы к быстрому уничтожению вторгнувшихся войск, ведущих бои на юго-востоке.

Я не мог согласиться с выбором дивизий для выполнения двух этих разных задач. 15-я гренадерская моторизованная дивизия уже давно находилась на острове и была знакома с местными условиями. У нее хорошо была налажена разведка и имелось достаточно пехоты и танков, чтобы вести, как минимум, сдерживающие боевые действия с некоторыми шансами на успех. Эта дивизия держала вместе три своих полка, по три батальона в каждом, в восточной части острова. Для защиты западного фланга она выделила одно полковое подразделение. Такие меры соответствовали обстановке и германским представлениям о тактическом управлении. Генерал Рот, командовавший этой дивизией, был опытным командиром с генштабовским прошлым. Поэтому перед ним следовало поставить задачу оборонять восточную часть острова.

Дивизия «Герман Геринг» (получившая эту задачу) имела несколько явных слабых мест. Силы ее пехоты, состоявшие из двух батальонов, были невелики. Мне не удалось выяснить, формируются ли дополнительные батальоны, или они уже на подходе. В составе этой дивизии был один танковый полк. Рота «тигров», направленная на Сицилию в качестве резерва Генерального штаба, длительное время оставалась привязанной в тактическом и тыловом отношении к 15-й гренадерской моторизованной дивизии – дополнительный резон оставить эту дивизию в восточной части. Были у дивизии «Герман Геринг» и определенные трудности с личным составом, но в тот момент Верховное командование об этом не знало. Два основных командира из этой дивизии оказались неспособными командовать в боевых условиях. Одного из них, командира пехотного полка, снял с должности командир дивизии, а второго, командира танкового полка, заменили по моему приказу сразу же после начала боевых действий. Такие же недостатки проявили и другие офицеры. Дивизия пользовалась незаслуженной славой, особенно среди итальянских союзников. Вероятно, это объяснялось тем уважением, с которым относились к парашютистам во время войны.

То, что перед дивизией «Герман Геринг» поставили самую важную задачу – защищать восточную часть острова, – было ошибкой, масштабы которой я сам в то время не представлял, потому что не знал еще о недостатках ее личного состава. Мне не удалось выяснить, случилось ли это благодаря личному вмешательству Геринга, или Кессельринг полагал, что необходимо учитывать пожелания своего старшего начальника в люфтваффе. Дело в том, что все вопросы решались закулисно. Несомненно, эта ошибочная дислокация войск дает классический пример того, как личные мотивы возобладали над профессиональными. Так написал об этом в своей книге «Скованная армия» генерал Вестфаль. Если бы заново сформированная парашютно-десантная дивизия «Герман Геринг» была обычной армейской дивизией, она имела бы нормальную пехоту и лучше подготовленный личный состав. Но даже в этом случае перед ней не поставили бы такую сложную задачу и не предпочли бы дивизии, хорошо знающей свое дело. Решение оказалось тем более неудачным, что 15-й гренадерской моторизованной дивизии пришлось отдать дивизии «Герман Геринг» полковую группу, стоявшую в районе Катании, с тем чтобы компенсировать ей острую нехватку пехоты.

Высадка 10 июля не стала неожиданностью. Вот выдержки из журнала боевых действий германской миссии связи при 6-й итальянской армии:

«9 июля, 18.20. В радиосообщении из 2-го авиационного корпуса говорится о шести конвоях общей численностью 150-200 судов в водах севернее Мальты и Гоцо.

20.05. Радиосообщение от главнокомандующего с юга: 150 десантных судов в 16.30 севернее Мальты, держат курс на север.

23.15. Начальник штаба 6-й итальянской армии генералу Зенгеру: на рассвете мы ожидаем нападения на Катанию и Джелу».

10 июля в 5.00 мы получили первые сообщения о парашютных десантах в районе Комизо и Сан-Пьетро, между Кальтаджироне и побережьем. Планеры противника приземлились вблизи Аугусты. Дивизия «Герман Геринг» докладывала, что в Джеле противник разгружает 20 транспортов. К 10.00 обстановка развивалась так, как записано в журнале боевых действий:

«Противник высадил в Джеле пехоту и несколько танков, затем последовала разгрузка 20-30 судов. Основные силы дивизии «Герман Геринг» атаковали их по линии Нишеми-Бискари. В районе вокруг Кальтаджироне бой местного значения против воздушного десанта. Итальянский командующий опасается нарастания давления на Сиракузы и Аугусту. Боевая группа Шмальца, северо-западнее Катании, все еще остается в резерве для защиты долины Катании. По западной части острова докладывать нечего.

12.25. Противник высадился во многих местах между Сиракузами и Ликатой. Его главный удар направлен на Аволу и Джелу. Дивизия «Герман Геринг» ведет бой вокруг Джелы, детали пока неизвестны. Боевая группа Шмальца продвигается на юг в направлении Скордия – Лентини. 15-я гренадерская моторизованная дивизия выдвигается в район восточнее Энны. Итальянская дивизия «Ливорно» получила приказ наступать в направлении Джелы».

В этот день дивизия «Герман Геринг» была направлена в бой согласно плану, но не смогла сбросить противника в море (карта 8). Причина этого состояла в первую очередь в том, что в этом районе высадился парашютный десант противника, который хотя и не предпринял массированной атаки, но произвел много разрушений. Во-вторых, ступенчатый рельеф местности, заросшей оливковыми деревьями, создавал такие трудности для танков, что ни одна сторона и думать не могла об их применении в скоординированной атаке. У роты «тигров» возникли трудности по причине ее слабой мобильности.

Обстановка того вечера отражена в журнале боевых действий:

«10 июля, 23.45. Противник продвинулся примерно на 10 км через Ликату в северном направлении. Он овладел высотами на протяжении 6 км вокруг Джелы. В юго-восточном секторе его десантные силы не продвинулись дальше прибрежной полосы. В 18.00 генерал фон Зенгер лично подтвердил, что дивизия «Герман Геринг» рано утром вышла к дороге между Джелой и Витторией, несмотря на фронтальные атаки и огонь тяжелых орудий; бронегруппа дивизии находится южнее Нишеми, а гренадерская группа – юго-западнее Бискари. В районе между этими группами имели место бои с парашютистами. Рано утром 11 июля, после того как территория между ними будет очищена от противника, обе группы начнут наступать в юго-западном направлении, чтобы отбить Джелу и береговую полосу».

Около полудня, когда масштаб боевых действий стал яснее, Гуццони, проконсультировавшись со мной, решил вывести 15-ю гренадерскую моторизованную дивизию с запада. Сложившаяся обстановка оправдывала такой риск, и я согласился с ним. Что и позволило сделать в журнале следующую запись: «15-я гренадерская моторизованная дивизия переброшена в район восточнее Энны».

«18.21. В радиограмме главнокомандующий на юге предостерегает против полного оставления германскими войсками западной части острова.

23.45. Командующий 6-й итальянской армией считает, что не может изменить свое решение отвести 15-ю гренадерскую моторизованную дивизию в центр. Соответственно дивизия начала движение в район Кальтаниссетта-Баррафранка – Пьяцца – АрмеринаВальгуарнера».

Эти записи в журнале показывают, что для недовольства Кессельринга тем, что эта дивизия была отведена слишком поздно, нет оснований. На самом деле мы с Гуццони оба настаивали на этом маневре вопреки возражениям Кессельринга из Рима. Вероятно, Кессельринг хотел оставить часть дивизии на западе. Но как только решение было принято, он смирился с ним, тем более что 11 июля обстановка развивалась следующим образом:

«9.05. Докладываем главнокомандующему на юге, что дивизия «Герман Геринг» начала наступать и вышла правым флангом к Тенде, в 6 км восточнее Джелы».

Этот доклад привел Кессельринга к выводу (карта 9), что энергичными атаками можно хотя бы отбросить противника у Джелы и что массированная атака обеих германских дивизий на фланги противника, наступающего с юго-восточной оконечности острова на север, может увенчаться успехом. Эту мысль, которая соответствовала германской традиции наступательных действий, поддержали командиры обеих немецких дивизий. Радиограмма от главнокомандующего показала, что он отнюдь не согласен с отступлением фронта, но ожидает, что успешное наступление дивизии «Герман Геринг» будет продолжено и, главное, надо удержать аэродром в Комизо. Последнее требование было вполне объяснимо, так как германское командование опасалось, что в случае использования этого аэродрома противником он получит такое превосходство в воздухе, что передвижения войск «Оси» в дневное время резко сократятся.

Тем временем события на других участках фронта обострили кризис. Итальянские войска нигде не участвовали в контратаке дивизии «Герман Геринг», в результате она оказалась в трудном положении – с открытыми флангами и без связи с соседями справа и слева.

Теперь стало ясно, что командование 6-й итальянской армией имело точку зрения, отличную от той, что была у главнокомандующего на юге и у ОКБ. Гуццони считал имеющиеся в наличии силы слишком слабыми для наступательных операций против двух высадившихся армий противника. Такова была и точка зрения генерала Варлимонта, которую он изложил мне 22 июня.

Итальянскому командованию с самого начала было ясно, что удар изолированных немецких дивизий, где бы он ни был нанесен, не сбросит противника в море на фронте протяженностью целых 160 километров. Такое видение обстановки неизбежно приводило к мысли об эвакуации, для чего необходимо было как можно скорее выйти к так называемой позиции на Этне. Там, на гораздо меньшем участке фронта, войска «Оси» могли бы держать оборону и за системой оборонительных линий начать отход через Мессинский пролив. Эта идея была намного реалистичнее, чем приказы атаковать, отданные главнокомандующим и, вероятно, гитлеровским ОКБ. Любое упорное сопротивление на юге поставило бы германские войска под угрозу уничтожения в случае высадки противника на северном побережье или появления его военно-морских сил в Мессинском проливе. Такая оценка подтверждалась последними донесениями, в которых говорилось, что в течение первой половины дня противник продвинулся в северном направлении на нескольких участках растянутого фронта.

Журнал боевых действий за 11 июля констатирует:

«Доклад главнокомандующему на юге в 13.15. Противник снова продвинулся в районе Наро до Кампобелло. Он не получил новых подкреплений, но продолжает натиск в районе Рагузы. Сильное давление противника с юго-востока, где пал Ното. Итальянцы считают, что их силы на юго-востоке постепенно истощаются. По этой причине, а также для того, чтобы очистить район северо-восточнее Виттории от парашютистов, генерал Гуццони приказал остановить наступление дивизии «Герман Геринг» и перебросить ее в район юго-восточнее Кальтаджироне».

В 16.10 из дивизии «Герман Геринг» доложили следующее:

«Наступление согласно плану одним батальоном маршевой группы на левом фланге, с выходом на участок между рекой Акате и морем севернее нее. Защита фланга на юго-востоке, от отметки 60 до развилки дорог в 8 км южнее Бискары, обеспечиваемая одним усиленным батальоном. Мощные силы противника в районе Виттория – Комизо. Противник явно отходит на восток».

В этом донесении из дивизии «Герман Геринг» обстановка представлена в более выигрышном свете, чем можно было судить по ее медленному до настоящего времени продвижению. Поэтому я вернулся на фронт, чтобы увидеть все своими глазами. Убедившись, что дела обстоят именно так, как было доложено, я приказал дивизии развивать успех ударом в восточном направлении на Комизо – в надежде, что при благоприятных условиях можно будет отрезать находившиеся дальше на востоке и продвигавшиеся на север силы противника. Если это не удастся, то удар дивизии по открытому флангу противника хотя бы облегчит наши маневры по линии отрыва за счет локального успеха. Несмотря на то что дивизия далеко выдвинулась вперед, она не была атакована, хотя эта контратака заставила бы противника либо вновь погрузиться на суда, либо, по крайней мере, отступить.

Мое указание, которое основывалось на локальном видении обстановки, получило поддержку в радиограммах от главнокомандующего с юга. Оно шло вразрез с намерениями Гуццони, но с некоторыми оговорками он все-таки с ним согласился. Так или иначе, но наступление дивизии «Герман Геринг» затмили новые события.

Утром 12 июля Кессельринг прибыл в ставку итальянского главного командования в Энне, чтобы обсудить со мной и Гуццони создавшуюся обстановку. Выяснилось, что 2-й воздушный корпус, который размещался на Сицилии, отправлял Кессельрингу неточные доклады, то панические, то чересчур оптимистичные. На основании этих докладов он отдавал приказы и слал директивы, которые посягали на авторитет итальянского командования.

Кессельринг не игнорировал серьезных реалий обстановки и одобрил уже отданные приказы: дивизии «Герман Геринг» – отойти в район Кальтаджироне-Виццини, 15-й гренадерской моторизованной дивизии – упорно держаться на участке Пьяцца Армерина-Баррафранка-Пьетраперция и не допустить наступления противника на север.

Кессельринг размышлял, стоит ли посылать на остров новые германские части. Он хотел направить сюда 29-ю гренадерскую моторизованную дивизию, надеясь с ее помощью изменить обстановку и перехватить инициативу. С обычным своим оптимизмом он тешил себя мыслью о новой контратаке, наверняка думая о Дьеппе.

Мы с Гуццони возражали против такого подкрепления, которое не очень-то соответствовало нашему плану сдерживания противника и эвакуации на континент основных боевых частей. Если бы нам удалось это сделать без тяжелых потерь в живой силе и технике, то операцию можно было считать чрезвычайно успешной. По-прежнему сохранялась опасность, что противник высадится на совершенно незащищенном северном побережье и тем самым отрежет все наши войска на Сицилии. Гуццони боялся, что, если противник прорвется, возникнет столпотворение войск «Оси» на дороге в Мессину, что еще больше затруднит их переправу на континент.

12 июля командующий 6-й итальянской армией отдал 16-му итальянскому армейскому корпусу следующий приказ:

«Ввиду обстановки, создавшейся в результате известных действий противника, в настоящий момент считаю нецелесообразным предпринимать дальнейшие наступательные операции. До прибытия с континента новых частей приказываю:

1) дивизии «Герман Геринг» выдвинуться в район Кальтаджироне-Гранмикеле-Виццини в качестве сил прикрытия от противника, наступающего с юга. В этом районе не предпринимать никаких контратак, а сдерживать продвижение противника посредством ударов в южном направлении;

2) дивизии «Неаполь», кроме сил, действующих у Сиракуз, которые останутся на месте, любой ценой удерживать Паццоло-Акрейде, чтобы прикрыть левый фланг дивизии «Герман Геринг»;

3) боевой группе Шмальца удерживать нынешнюю позицию, чтобы отражать атаки противника из Сиракуз – Аугусты;

4) дивизии «Ливорно» передислоцироваться в район Маццарино и Сан-Микеле-Ганцерия с задачей вести заградительные действия против войск, наступающих с юга и запада, и прикрывать правый фланг дивизии «Герман Геринг».

Одновременно Гуццони проинформировал меня, что отдал следующие приказы 12-му армейскому корпусу:

«Дивизии «Ассьетта» выдвинуться в район Бисаюино-Прицци – Леркара (населенные пункты, которые находятся в 40 км южнее Палермо).

15-й гренадерской моторизованной дивизии оставаться в качестве армейского резерва на своей нынешней центральной позиции на линии ПьетраперцияВальгуарнера, откуда она имеет возможность атаковать по следующим направлениям: Кальтаниссетта – Каникатти; Пьяцца Армерина – Кальтаджироне; Баррафранка – Маццарино – Джела».

В 14.36 дивизия «Герман Геринг» доложила, что линия южнее Нишеми, реки Акате и участка севернее Рискари – Виццини прочно удерживается силами оборонительных групп, перекрывающих дорогу, ведущую на север, однако штаб итальянской 6-й армии считал, что дивизия передвигается слишком медленно и с некоторыми трудностями. В 16.30 я доложил главнокомандующему в Рим, что маневры дивизии по выходу из боевых действий развиваются согласно плану и без ощутимых помех со стороны противника.

Чтобы ускорить отвод этой дивизии, в 21.40 она получила приказ немедленно отойти в район Кальтаджироне. Настойчивое желание Гуццони, чтобы она отступила, было абсолютно обоснованным, во-первых, потому, что быстрый вывод и частичное исчезновение итальянских дивизий оставляли немецкую дивизию в опасном положении, а во-вторых, потому, что в 11.00 сама немецкая дивизия доложила о высадке противника в Аугусте. Это поставило под угрозу ее своевременный отход на позицию у Этны и даже запланированную эвакуацию с острова. В любом случае уже не было смысла держать ее южнее линии Кальтаджироне-Виццини, где не наблюдалось ощутимого давления противника.

Однако в журнале боевых действий германской миссии связи есть запись, сделанная в 22.40, о том, что группа Шмальца опять продвинулась вперед к линии Соларино-Приоло. В 23.10 я доложил главнокомандующему следующее:

«Наиболее сильное давление противника в Каникатти. 15-й гренадерской моторизованной дивизии приказано прикрывать правый фланг армии. К северу от Джелы столкновений с противником нет. Передвижение дивизии «Герман Геринг» идет по плану. Батальон, который утром оказался отрезанным, в настоящий момент снова находится с группой Шмальца на линии Сортино-Вилламундо-полуостров Аугуста».

В течение 12 июля первое подкрепление, уже не имевшее никакого значения, достигло острова, и второй батальон 382-го гренадерского полка соединился с дивизией «Герман Геринг» в Виццини. 3-й парашютный полк из парашютной дивизии, дислоцирующейся на континенте, и батальон «Реджо» были приданы группе Шмальца.

13 июля в результате мощного удара авиации в полночь был временно выведен из строя штаб Гуццони в Энне, нарушилась проводная линия связи, но не радиосвязь. Штаб пришлось передислоцировать. Гуццони хотел остаться в Энне, чтобы разделить судьбу своих солдат, но мы с начальником штаба его отговорили.

Теперь мы уже ждали не крупномасштабной высадки десанта на западе, а менее значительной операции на северном побережье. С оперативной точки зрения как итальянцам, так и немцам казалось вероятным, что вскоре противник попытается захватить Катанию. Очевидно, он отказался от идеи охватывающего маневра со стороны моря, и теперь его главные усилия были направлены на восточное побережье, ближайший путь к Мессине, и опять на Катанию, откуда он мог повернуть основную боевую позицию вдоль южного склона Этны, к чему итальянское командование было готово.

Рано утром противник уже завладел частью территории на линии фронта 15-й гренадерской моторизованной дивизии, и к 11.00 он оказался на линии Серрадифалько – Сан-Катальдо. Теперь на этом фронте возникла опасность окружения дивизии «Герман Геринг». Хотя такая угроза еще не была неминуемой, она постоянно усиливалась из-за явной медлительности и неповоротливости этой дивизии на поле боя. Снова – в третий раз – она получила по радио приказ быстро сосредоточиться под покровом ночи в районе Виццини. Мне приходилось считаться с тем, что Геринг, возможно, напрямую отдавал ей приказы, которые противоречили приказам ее непосредственного командира. Гуццони был озабочен тем, чтобы как можно скорее вывести эту дивизию на позицию у Этны. Еще 12 июля 15-я гренадерская моторизованная дивизия получила от меня директиву общего характера: в случае сильного натиска противника, получив специальное разрешение командования 6-й итальянской армии на самостоятельные перемещения, отойти на общую линию Ганджи – Леонфорте – Аджира.

Там дивизия «Герман Геринг», усиленная парашютно-стрелковым полком, должна была соединиться со своим правым флангом, в то время как ее левый фланг должен был выйти к морю южнее Катании. Переброска частей дивизии «Герман Геринг» в этот район представлялась тем более неотложной, что достойных упоминания резервов уже не оставалось. Высадка противника в Аугусте, согласованная по времени с высадкой основных его сил, наводила на мысль, что он повторит свой тактический охват со стороны побережья. 13 июля в 14.30 Гуццони приказал 16-му итальянскому корпусу как можно скорее перебросить части дивизии «Герман Геринг» в район Катании, чтобы «укрепить там позиции».

Главнокомандующий придерживался аналогичных взглядов на обстановку. Обеспокоенность по поводу крайнего левого фланга заставила его отдать приказ перебросить днем 13 июля в устье реки Симето пулеметный батальон 1-й парашютно-стрелковой дивизии. Там этот батальон был подчинен группе Шмальца.

Германский журнал боевых действий описывает обстановку того вечера следующим образом:

«15-я гренадерская моторизованная дивизия удерживает линию Серрадифалько-Пьетраперция – Баррафранка – Пьяцца Армерина. Противник ведет разведку особенно активно напротив центрального участка и правого фланга дивизии. Артиллерия противника действует активнее; частые авиаудары по нашим позициям и путям передвижения войск. Дивизия «Герман Геринг» отведена на линию Кальтаджироне – Виццини. Последний населенный пункт находится под сильным артиллерийским огнем. От группы Шмальца новых сведений нет».

«В целом противник явно готовится к продолжению наступления по всему фронту».

«Поздно вечером 13 июля штаб 6-й итальянской армии и германская миссия связи переместились в Пассо-Пискьеро (восточнее Рандаццо), так как прежний КП более не способен обороняться».

«14 июля, 10.25. Группа Шмальца удерживает линию Франкофорте – Лентини – Аньоне, но вчера на многих участках подверглась мощным атакам пехоты и танков. С наступлением темноты парашютный десант противника неустановленной численности высадился севернее Лентини. Сильные атаки противника ожидаются в районе Виццини».

Ночные парашютные десанты на самом опасном участке нового фронта укрепили желание Гуццони собрать там для боя части дивизии «Герман Геринг». Однако эта дивизия сочла, что она слишком увязла в боях, чтобы отходить в другое место, хотя и находилась под сильным давлением противника. Обстановка улучшилась, когда спустя 12 часов в районе Лентини высадился пулеметный батальон 1-й парашютно-стрелковой дивизии, которому не составило особого труда выбить оттуда парашютистов противника. В 13.00 дивизия «Герман Геринг» вновь получила приказ начать переброску своих частей в направлении Катании.

2-й авиакорпус в Таормине продолжал посылать Кессельрингу в Рим дезориентирующие донесения. Он отправил по радио следующее указание, занесенное в 15.15 в журнал боевых действий германской миссии связи:

«Главнокомандующий на юге считает жизненно важным дальнейшее усиление левого фланга, что следует сделать ценой оголения центра. Он приказывает подготовить отвод всех сил к общей линии Сан-Стефано – Адрано-Катания таким образом, чтобы его можно было начать нынешней ночью в том случае, если обстановка на восточном фланге еще более обострится».

В 15.45 я ответил, что давление на левом фланге уменьшилось из-за переброски дивизии «Герман Геринг» в Катанию, однако последовавшее за этим ослабление центра не позволит группе Шмальца противостоять дальнейшим мощным атакам с юга, а западный фланг может быть обойден. Поэтому отход на позиции у Этны подготовлен и вскоре станет необходимым.

В тот вечер 15-я гренадерская моторизованная дивизия все еще занимала линию Серрадифалько-Сан-Катальдо. В 23.30 я отправил главнокомандующему следующее донесение:

«Ввиду угрозы правому флангу германского фронта, угрозы в Виццини, слабой позиции во Франкофорте и недостаточной мобильности последних подкреплений, невозможно быстро укрепить восточный фланг. Поэтому я приказал осуществить быстрый отход всей дивизии с уничтожением сил противника в Катании. 15-я гренадерская моторизованная дивизия будет возвращена на линию Никозия-Леонфорте, так как в противном случае она окажется уязвимой для окружения с обоих флангов».

15 июля было отмечено новым витком кризиса в итало-германском управлении боевыми действиями, который проявился с самого начала высадки союзных войск пятью днями раньше. Теперь можно было предположить, что противник уже не высадит десант на западе или севере острова. Если бы он собирался это сделать, чтобы защитить от ударов войск «Оси» свои медленно продвигающиеся вглубь силы, то эти дополнительные десанты должны были высадиться самое позднее 15 июля.

Мы могли также не беспокоиться пока, что противник решит двинуть свои главные силы или часть американской армии Паттона в стремительное наступление с запада через линию Леркара-Термини, захватывая своим левым флангом северное побережье и ударит, таким образом, по незащищенному правому флангу сил «Оси».

Усилился натиск на наш левый фланг – на группу Шмальца и дивизию «Герман Геринг». Это указывало на то, что армия Монтгомери будет добиваться победы там, что противоречило немецким принципам оперативного искусства.

Как это часто случается, когда кризис уже преодолен, немецкое оперативное командование занервничало: была ли возможность достичь лучших результатов, если бы были приняты другие меры? Отношения между двумя командованиями, и без того достаточно сложные в военно-политической обстановке этой коалиционной войны, становились иногда просто хаотичными. Будучи офицером люфтваффе, Кессельринг чувствовал особую ответственность перед дивизией «Герман Геринг». Он вынужден был считаться не только с приказами ОКБ, но, возможно, и Геринга. Рейхсмаршал иногда лично вмешивался в управление боевыми действиями, отдавая приказы дивизии напрямую. Кроме того, Кессельринг располагал лучшими средствами связи и личными контактами со 2-м авиационным корпусом, который был в общем-то бесполезным на острове, так как не имел тактической авиации, но настаивал на предоставлении ему не только донесений, но и оперативных предложений.

Кессельринг вмешивался в проведение операций все больше и больше и даже парализовал действия командующего 6-й итальянской армией, предположительно по наущению ОКБ. С каждым днем становилось все яснее, что наш итальянский союзник вскоре сдастся и германскому командованию придется продолжать войну в одиночку. С прибытием новых германских подкреплений к позициям у Этны это становилось реальным.

Между тем командование 6-й итальянской армии продолжало управлять боевыми действиями, поскольку номинально являлось единственным ответственным командованием. Я переместил свой передовой КП в район севернее Катании, где получил наконец надежную линию связи с Кессельрингом и смог установить прямой контакт с группой Шмальца и дивизией «Герман Геринг». Теперь я мог лично наблюдать за полем боя южнее Катании. С утра дивизия отразила атаки на Кальтаджироне и Гранмикеле, но к концу дня ее сильно оттеснили на север.

Вечером дивизия остановилась на линии Рагуза-Кастель-ди-Джудика-Фьюме-Диттайньо-река Корна-Лунга до самого устья. В полночь в журнале боевых действий было записано:

«Особенно сильный натиск противника на восточном фланге, где он, очевидно, намерен прорываться в направлении Мессины. Вероятно, этим объясняются как новые воздушные десанты небольших подразделений парашютистов в районе Ачиреале и западнее него, так и продолжающаяся артиллерийская поддержка корабельных орудий. Южнее долины Катании наш 3-й парашютно-стрелковый полк, несколько батальонов которого оказались в окружении, упорно сопротивляется, но несет большие потери».

До вечера того дня 15-я гренадерская моторизованная дивизия продолжала держаться на линии Серрадифалько-южная окраина Кальтаниссетты-Баррафранка – Пьяцца Армерина. По понятным причинам ее беспокоил левый фланг, который становился все более уязвимым из-за отхода и развертывания влево дивизии «Герман Геринг». Попытка установить контакт с этой дивизией или с дивизией «Ливорно» (находившейся, вероятно, между ними) не удалась. Мой приказ дивизии «Герман Геринг» в 20.30 установить контакт с левым флангом 15-й гренадерской моторизованной дивизии, видимо, невозможно было выполнить. Я предусмотрительно отказался дать последнее разрешение приготовиться к маневру по выходу из боя первой. С 10 июля обе дивизии вынуждены были вести боевые действия в изоляции друг от друга, но вскоре им предстояло соединиться на позиции у Этны в один согласованный фронт. Чем дольше 15-я гренадерская моторизованная дивизия продержится на своих нынешних позициях, тем меньше опасность, что отходящая дивизия «Герман Геринг» окажется обойденной с запада. А это беспокоило меня больше, чем возможная угроза восточному флангу 15-й гренадерской моторизованной дивизии из бреши, образовавшейся между двумя этими дивизиями.

Из записей в журнале боевых действий видно, что 16 июля возник спор между германскими военачальниками, обеспокоенными отходом 15-й гренадерской моторизованной дивизии. Вечером того дня я просил, чтобы ей предоставили свободу для маневра. (Теперь уже невозможно установить, появился ли такой приказ. По мнению генерала Родта, дивизия вышла из боя по собственной инициативе.)

Журнал боевых действий:

«16.45. С передового КП в Трекастаньи (на южном склоне Этны) глава германской миссии связи ведет телефонный разговор с фельдмаршалом Кессельрингом, подчеркивая, что в настоящее время центр давления по-прежнему находится на правом фланге дивизии «Герман Геринг» и что выход из боя ее правого фланга и постепенный отход 15-й гренадерской моторизованной дивизии соответствуют общему ходу боевых действий. На данный момент фронт дивизии «Герман Геринг» можно считать стабильным, окружения ее западного фланга удалось избежать. Поэтому генерал фон Зенгер отправляется на полевой КП дивизии «Герман Геринг», чтобы отдать приказ удерживать передовую позицию».

Днем 16 июля была уйма указаний от главнокомандующего германскими вооруженными силами на юге, которые звучали в унисон приказу ОКБ стоять насмерть. Цель этих приказов состояла в том, чтобы задержать, насколько это возможно, отход с позиции на реке Корна-Лунга дивизии «Герман Геринг» и 15-й гренадерской моторизованной дивизии на подготовленную позицию у Этны. Так закончился этап грамотных тактических маневров, новый этап был продиктован «приказом держаться».

17 июля важно стало установить связь между двумя этими дивизиями еще до того, как они займут основную боевую позицию. В 12.40 15-я гренадерская моторизованная дивизия получила по радио сообщение, что правый фланг дивизии «Герман Геринг» находится не у Катенануова, как предполагалось ранее, а у Рагузы. Дальнейшее отступление было запрещено, и поступил приказ организовать другую позицию. Такой приказ был нужен, поскольку благодаря приказу «держаться», переданному накануне через Кессельринга, 15-я гренадерская моторизованная дивизия потеряла уверенность. Дивизия «Герман Геринг» практически уже достигла новой основной позиции южнее Катании. 15-й гренадерской моторизованной дивизии потребовалось немного времени, чтобы собраться; она всегда была хорошо управляемым и надежным соединением. Она уже целую неделю вела бои силами своих передовых подразделений непосредственно на линии фронта, и даже до прибытия 29-й гренадерской моторизованной дивизии удлинила свой фронт на север до самого побережья. Позднее, воюя в составе 14-го танкового корпуса, она была самой надежной частью всего фронта.

17 июля Кессельринг лично отдал приказ об отходе дивизии «Герман Геринг», когда находился вместе со мной на полевом командном пункте группы Шмальца. Ранее он передал через 2-й авиационный корпус приказ этой дивизии остановиться на реке Корна-Лунга. Но с этого полевого КП в Мистербьянко он сам убедился, насколько уязвимы эти позиции для мощного обстрела. Вошедшие в Мессинский пролив военно-морские силы союзников практически непрерывно стреляли по ним залпами со всех бортов.

Пока Кессельринг находился на этом КП, туда прибыл командир 3-го парашютно-стрелкового полка. Ему с более чем 900 солдатами удалось ускользнуть со своей окруженной противником позиции в Лентини и пробиться через неприятельские линии. Об этом полке ничего не было слышно с 14 июля, и до 17 июля он не принимал участия в боях. Да и потом его нельзя было сразу бросить в бой, потому что он потерял все свое тяжелое вооружение. Потери в личном составе у них оказались невелики, что свидетельствовало о лживости сообщений о большом уроне в живой силе.

Линия фронта на новой основной боевой позиции проходила в пяти километрах западнее Сан-Стефано в направлении Никозии, далее на юго-восток до пункта, находящегося примерно в пяти километрах западнее Аджиры, изгибаясь на восток вдоль дороги на Регальбуто. В пяти километрах западнее этого населенного пункта она снова поворачивала на юго-восток к Катенануова, а оттуда тянулась вдоль железной дороги в Катанию до пункта в десяти километрах западнее нее, затем шла прямо на восток до самого моря.

Однако в то время основные силы обеих дивизий находились еще не на этой запланированной основной боевой линии, а на передовых позициях, где их сопротивление постепенно ослабевало.

15 июля на остров прибыл штаб 14-го танкового корпуса. Он должен был принять командование двумя германскими дивизиями в момент их соединения. Пока этот штаб изучал позицию у Этны, которую этим двум дивизиям предстояло занять на втором этапе после их воссоединения на описанной выше основной боевой линии. Позиция у Этны проходила от Сан-Фрателло на юг до точки в пяти километрах юго-западнее Троины, затем поворачивала на юго-восток до точки, находящейся в двух километрах южнее Адрано, и продолжалась строго на восток, пока не упиралась в море севернее Ачиреале.

16 июля в 22.30 главнокомандующий южными вооруженными силами Кессельринг приказал генералу Хубе, командиру 14-го танкового корпуса, принять командование всеми германскими войсками на Сицилии. Время передачи командования должно было быть согласовано со мной и доложено ему. Она состоялась 17 июля вскоре после полуночи на основном КП германской миссии связи в тот момент, когда я вынужден был находиться на передовом КП в Трекастаньи. Настоящей передачи полномочий быть не могло, потому что ОКБ возложило ответственность за проведение операций на Сицилии на меня, хотя я был всего лишь офицером связи при командовании 6-й итальянской армии. Пока эта ответственность оставалась на мне.

После того как Кессельринг объявил о подчинении всех германских частей и фактически всего фронта 14-му танковому корпусу, ему пришлось улаживать несколько неприятных инцидентов. Прибытие немецких батальонов без собственных транспортных средств привело к серьезным стычкам с итальянцами. Командирам немецких батальонов было приказано изъять машины у тех итальянских подразделений, которые уже не участвовали в боевых действиях. Иногда это приводило к перестрелке со смертельным исходом с обеих сторон.

Позднее возникли трудности иного рода, так как командующий 6-й итальянской армией продолжал оставаться во главе всех итальянских войск на Западном фронте, включая и те, что были непосредственно на линии фронта. Итальянцы, что вполне объяснимо, стремились сохранить свои командные должности, от которых зависела организованная эвакуация их войск через Мессинский пролив. 22 июля 14-й танковый корпус тщетно пытался освободиться от 12-го итальянского армейского корпуса. 25 июля командиры этих корпусов договорились, что итальянский корпус должен удерживать участок Сан-Стефано-Никозия, а передовой отряд 29-й гренадерской моторизованной дивизии позднее должен возвратиться обратно, пройти через итальянские позиции и двинуться на свою основную позицию Сан-Фрателло-Троина и перейти там под командование 14-го танкового корпуса.

Это было явное намерение германского Верховного командования постепенно ликвидировать все итальянские командные посты на острове, и такая мера соответствовала реально складывающейся обстановке. Поскольку эти реалии невозможно было изменить, командование 6-й итальянской армии вынуждено было уступить, и с этого момента его роль стала чисто декоративной. Оно все еще отдавало приказы и принимало доклады, но перестало вносить изменения или контрпредложения в нарастающий поток приказов, которые Кессельринг направлял теперь 14-му танковому корпусу.

31 июля генерал Гуццони сообщил мне, что получил указание от итальянского Верховного командования впредь уступать германским пожеланиям и передать 14-му танковому корпусу командование всеми германскими и итальянскими войсками в зоне боевых действий. Гуццони спросил меня, действительно ли при сложившихся обстоятельствах это указание отражает пожелания немцев. Если это так, он готов подчинить 14-му танковому корпусу все итальянские части, все еще находившиеся в зоне боевых действий и представлявшие для этого корпуса какую-то ценность.

Получив подтверждение от Кессельринга, Гуццони приказал 1 августа, чтобы с полудня следующего дня все боевые итальянские части, находившиеся на линии фронта, перешли под командование немецкого 14-го танкового корпуса. Одновременно он поручил 16-му итальянскому корпусу взять на себя всю береговую оборону. 12-й итальянский корпус был передан в распоряжение 6-й итальянской армии.

5 августа генерал Хубе предложил Гуццони перебросить штаб 6-й итальянской армии в Калабрию, чтобы освободить место для его собственного штаба, однако итальянский генерал не был готов сделать подобное предложение своему Верховному командованию и предоставил Хубе самому обратиться к Кессельрингу за решением этого вопроса.

8 августа я был отозван со своего поста и передал обязанности офицера связи при командовании 6-й армии, все еще находившемся на острове, начальнику своего оперативного отдела подполковнику Майер-Велькеру.

Анализируя обстановку после высадки десантов, я могу высказать некоторые возражения против оценки, которая была сделана во время этих операций. Тогда можно было различить две основные тенденции. Первая выражалась во мнении, что любая оборона против превосходящих сил противника изначально безнадежна, вторая – что тактическими мерами противнику можно нанести сокрушительный удар в момент его максимальной уязвимости.

Я уже говорил, что директива Гитлера от 22 июня не показала, какой точки зрения придерживался он. Но, судя по тому, что и Кейтель, и, особенно, Варлимонт отдавали указания, связанные исключительно с эвакуацией, можно сделать вывод, что Гитлер тоже отвергал перспективу длительного удержания острова.

С другой стороны, можно предположить, что Кессельринг надеялся добиться на этом острове своего первого заметного успеха в качестве главнокомандующего и верил, что после высадки противник «может быть сброшен в море». Поскольку последний тезис был достаточно популярен среди генералитета вермахта и еще больше среди его подчиненных, то стоит проанализировать его в свете реального опыта.

Тезис этот отражал глубоко укоренившуюся слабость традиционного военного мышления немцев, которое исходило исключительно из опыта сухопутной войны. Большая часть германских политиков и военачальников способна была мыслить лишь в русле сухопутных операций, а не трехмерных условий при взаимодействии всех трех видов вооруженных сил. Такая ограниченность оказалась причиной не только переоценки важности береговой обороны, но и преувеличения трудностей высадки противника, обладающего превосходством в воздухе и на море.

Современный способ нанесения удара объединенными усилиями всех трех видов вооруженных сил по противнику, который оснащен только для ведения войны на суше и который гораздо слабее в воздухе и на море, действительно проще и перспективнее, нежели просто наступательные действия на земле против постоянных позиций. Атакующий с моря обладает преимуществом внезапности. Те захваченные в плен итальянские генералы, которые сообщили Эйзенхауэру, что десанты союзников явились полной неожиданностью, ошибались. Но в чем всегда будет элемент неожиданности, так это в выборе места и в масштабе района десантирования, а также в тактике захватчика. Даже на Сицилии прошло немало времени, пока мы смогли выяснить, последуют ли за высадкой 10 июля дальнейшие десанты в других местах. Действительно, все дальнейшие десантные операции в Италии происходили внезапно – в Салерно, на Корсике и у Анцио, несмотря на то что мы знали, что десантные суда уже находились в море. Внезапности легко достичь, если последние передвижения конвоев осуществляются скрытно с помощью ночных переходов, ложных курсов и дымовых завес. В этом плане десант, высадившийся между Сиракузами и Ликатой, оказался внезапным, как и последовавшие высадки в западной и северной частях Сицилии.

Еще более важной, чем элемент внезапности, является возможность для сил вторжения подавлять противника средствами корабельной артиллерии. Калибр корабельной артиллерии всегда больше, чем калибр полевой артиллерии сухопутных войск, занимающей временные позиции для обороны берегового участка. Кроме того, корабельная артиллерия более мобильна, чем береговая. Если корабль неожиданно оказывается под огнем сухопутной батареи, он всегда может отойти под защиту собственной дымовой завесы. Обороняющаяся сторона не способна на эффективные действия против корабельной артиллерии, которой береговые батареи вряд ли причиняли беспокойство.

Кроме того, во время современного десантирования атакующая пехота не настолько уязвима для контрдействий, как это может представить себе тактик сухопутной войны, поскольку не знаком с этим видом атаки с моря. В любой хорошо организованной десантной операции приказ корабельной артиллерии открыть огонь означает практически подавление обороняющегося противника еще до того, как силы вторжения высадятся на берег. Позднее, когда высадившаяся пехота уже продвинется вглубь, а ее тыловые коммуникации еще не организованы, она может попасть в критическую ситуацию, особенно если столкнется с ударами противника или мощными контратаками.

На Сицилии пехота сил вторжения в случае атаки со стороны дивизии «Герман Геринг» могла опять погрузиться на плавсредства или отказаться от наступления на ограниченном участке контратаки обороняющейся стороны. Большой успех десанта можно объяснить также тем, что у союзного командования имелась возможность перебросить на берег танки почти одновременно с высадкой пехоты. То, что эти танки не смогли эффективно себя проявить, объясняется неподходящими для их действий условиями местности.

Союзные военно-воздушные силы способны были уничтожать немецкие самолеты на земле. Однако попытка ускорить исход операции путем высадки воздушного десанта провалилась. Уничтожение самолетов на земле осуществляли опытные пилоты бомбардировщиков, а применение воздушно-десантных частей было делом новым. Те из них, что силами до дивизии были сброшены на юго-востоке острова для захвата аэродромов, цели не достигли, понеся значительные потери от германских зенитных батарей, которые все еще оставались весьма мощными. Однако им удалось задержать удар дивизии «Герман Геринг».

У обороняющейся стороны не возникло трудностей с британскими парашютистами, сброшенными в устье Симето. Согласно докладу генерала Маршалла военному министру, эти парашютисты, а также сброшенная в качестве резерва двумя днями позже американская 82-я воздушно-десантная дивизия были обстреляны своими же войсками и понесли значительные потери. Генерал Эйзенхауэр высказывался по поводу этих потерь, что при абсолютном господстве союзников в воздухе они тем более болезненны.

Эти задержки в наступлении показали, что участие во вторжении планерных и парашютных десантов, по сути, оказалось неудачным, как и множество других аналогичных попыток во время этой войны. Но из его опыта можно извлечь уроки на будущее. После десантирования с воздуха всегда существует элемент опасности, даже если свести к минимуму ошибки во время высадки или хорошо подготовиться и не допускать их.

В иной обстановке было бы громадным заблуждением использовать какие-либо уроки из высадки союзников на Сицилии. Во всех десантных операциях союзников на Сицилии цели выбирались таким образом, чтобы они находились в пределах радиуса действия их истребителей наземного базирования. Этим и объясняется отказ от высадки на северном побережье Сицилии, а позднее выбор Салерно для высадки десанта. В любой будущей войне такого ограничения не будет. В любой войне в будущем эскадрильи истребителей будут иметь свои базы на побережье или на борту авианосцев, что обеспечит настоящее прикрытие высадки с воздуха. Это до такой степени расширяет выбор целей для десантирования, что каждый обороняемый объект на берегу должен быть готов к подобной неожиданности.

Завершая анализ, следует еще отметить, что у только что высадившихся сил слабым местом являются тыловые коммуникации. Тем не менее, силам вторжения, имеющим превосходство на море и в воздухе, легче защитить от противника морские пути снабжения, нежели сухопутные, потому что их в любой момент можно изменить или направить морской транспорт в обход. Кроме того, морские коммуникации всегда обеспечены собственными противовоздушными средствами.

Чтобы правильно оценить повсеместное преимущество морского десанта, надо увидеть это своими глазами. 12 июля 1943 года я находился на побережье всего в нескольких километрах от Эйзенхауэра и был свидетелем той же самой картины, поэтому и готов подписаться под словами, которыми он описывал ее американскому начальнику штаба: «Я должен сказать, что вид сотен кораблей и десантных судов, действующих вдоль береговой линии к востоку от Ликаты, стал незабываемым». Он и стал незабываемым, но для меня не так, как для Эйзенхауэра!

Я описал здесь перспективы для атакующей стороны во время крупной десантной операции, и именно с этой исходной точки лучше всего судить о положении обороняющейся стороны. Прежде всего необходимо опровергнуть утверждение, будто высадку на Сицилию невозможно было предотвратить по различным причинам, включая «предательство итальянских официальных кругов», «всем известные трудности командования со стороны «Оси» или просто несоразмерность противостоящих сухопутных сил. Неудача обороны была вызвана тактическим, материально-техническим и стратегическим превосходством сил морского десанта, знавшего, как использовать свое господство в воздухе и на море. Побережье всегда растянуто, и в его обороне задействован многочисленный контингент. На Сицилии было то же самое, что и в континентальной Италии, в Нормандии – то же, что в Корее, когда 15 сентября 1950 года Макартур без труда высадил свои войска на побережье в тылу противника, наступавшего из Северной Кореи на юг.

На Сицилии не было сплошной линии береговых укреплений, а несколько стоявших там батарей не могли сравниться с мощью корабельной артиллерии противника. Тогда имелись разногласия по поводу их размещения. Морские специалисты хотели поставить их на открытые передовые позиции, где они могли быть эффективными против десанта еще до того, как тот высадится на берег. Однако высадку никогда не проводят напротив батарей, не понесших никаких потерь. Поэтому армейское командование выступало за размещение батарей в глубине острова, вне зоны видимости для военно-морских сил противника, и ввод их в действие уже после высадки десанта. Самой сильной частью обороны были 88-миллиметровые зенитные орудия люфтваффе. Некоторые из них пришлось отозвать для защиты Мессинского пролива. Но к сожалению, люфтваффе так и не поставило в известность об этом армейское командование.

Вопрос об обороне в глубине острова никогда не стоял. Реальный фронт на побережье, который предстояло защищать, имел протяженность 800 километров. Даже если бы там не было итальянских дивизий береговой обороны, – а их в любом случае можно было считать бесполезными, – четыре имевшиеся в наличии итальянские армейские дивизии и две немецкие никак нельзя было разместить в линию вдоль побережья.

Спор, который позднее возобновился во Франции между Роммелем, сторонником жесткой береговой обороны, и Рундштедтом, который хотел действовать посредством мощных мобильных резервов, уже был решен во время того разминочного вторжения на Сицилию. К счастью, Кессельринг и Гуццони сходились во взглядах по этому вопросу, и у меня не было разногласий с этим итальянским генералом. Поэтому шесть мобильных дивизий держались в качестве резерва двумя большими группировками вблизи побережья: одна на западе, другая на востоке.

Поскольку относительно такой диспозиции было полное единодушие, трудно понять заявление Кессельринга, что он считал, что германские дивизии «имели в кармане приказы о выступлении и знали, что делать», а также что мобильная оборона должна быть следствием собственной инициативы. Позже я имел возможность наблюдать, как Кессельринга весьма удручали тщетные попытки сбросить противника в море у Анцио, и также его расстроило сообщение о высадке союзников в Нормандии. Его замечания по этому поводу навели меня на мысль, что он никогда не разделял моих скептических взглядов на возможность отражения десанта противника, обладающего превосходством в воздухе и на море, следовательно, его оценка была ошибочной.

Мы с Гуццони никогда не сомневались в том, что максимум наших возможностей – это борьба за выигрыш времени. Не имело смысла отдавать мобильным силам своего рода мобилизационный приказ. Приказы и операции должны были соответствовать меняющимся условиям войны.

Я был уверен в поддержке со стороны Кейтеля и Варлимонта. Что касается Гитлера, то похоже, что в тех случаях, когда он подпадал под влияние оптимиста Кейтеля, он был склонен изменить свою прежнюю оценку обстановки. Слишком хорошо известно, что он предпочитал людей и мнения, которые побуждались эмоциями, тем, что полагались на профессионализм.

И все же следует признать, что большинство германских военачальников разделяли мнение Кессельринга. Они явно не смогли понять изменения, произошедшие в ходе этой войны, – переход от чисто сухопутных боевых действий к совместным наземным, морским и воздушным операциям, которые только и могут оказаться решающими. Среди младших чинов существовала своего рода моребоязнь – страх перед тем, что, покидая плавсредства или находясь на них, пехота обязательно попадает под смертельный огонь. Подобная ментальность была объяснима для жителей континента. Тем не менее нет места для сомнений в том случае, когда одна сторона фактически обладает только одним видом вооруженных сил, а вторая для достижения своей цели может использовать на полную мощь все три.

Поскольку все будущие войны будут войнами коалиций, опыт стран «Оси» в этом плане может оказаться в какой-то степени полезным. Во всех известных мне оценках Сицилийской кампании с германской стороны красной нитью проходят недоверие, разочарование и даже ненависть по отношению к итальянскому союзнику. Такие настроения совсем неоправданны. Действительно, итальянские вооруженные силы на Сицилии едва ли вообще принимали участие в боевых действиях, но они и не предавали нас. Немцы не понимали ментальность итальянцев и их язык. Я хорошо знал итальянский и потому мог их лучше понимать. Моя двухлетняя дипломатическая работа при франко-итальянской комиссии по перемирию помогала мне постигать итальянскую военную политику и позицию итальянского Генерального штаба изнутри.

Решение Италии вступить в войну, несомненно, принималось под влиянием наиболее оптимистически настроенной и впечатлительной части итальянцев, жизненные взгляды которых были ближе к взглядам немцев. Однако в ходе войны их позиция изменилась. В народе быстро распространилось осознание того, что ситуация безнадежна. Продолжавшаяся утрата престижа подрывала уверенность нации в себе. Постоянные унижения со стороны немцев усиливали усталость от войны.

Было также существенное различие в менталитете этих двух народов. Итальянец по натуре своей более критичен и потому политически более зрел, чем немец. Веры в то, что войну можно выиграть за счет оптимизма и безоглядной решимости, среди итальянцев не наблюдалось. Интеллектуалы поняли, что война проиграна, сразу же, как только наступление в России зашло в тупик. Когда уверенность в этом дошла до простого человека, она неизбежно привела к пораженческим настроениям. После унизительного опыта в Северной Африке стремление Италии сохранить свое Верховное командование войсками, защищавшими ее собственную землю, едва ли можно назвать предательством. Итальянские фашисты именно настаивали на энергичном ведении войны, отвергнув предложение пожертвовать итальянской территорией вплоть до «Готской линии», и жаждали продолжить борьбу на стороне своего союзника. Избежать отступничества Италии можно было только одним способом – превратив защиту ее территории в священное дело ее народа. Для этого надо было не допускать ни малейшего принижения итальянского военного командования и не создавать впечатления, что война теперь продолжается исключительно в интересах Германии.

Гитлер, отдавший приказ о такой схеме руководства или согласившийся с ней, наверняка размышлял, как бы более или менее явно отодвинуть итальянское командование в сторону. Перед совещанием 22 июня он позволил мне ознакомиться с докладом одного немецкого генерала, служившего своего рода офицером связи после отзыва Роммеля из Северной Африки. Этот генерал хвастливо описывал, как он одергивал и оскорблял итальянского командующего. Однако позиция Роммеля в Северной Африке давно уже убедила итальянцев в том, что эта война стала делом немцев, и теперь им хотелось избавиться от этой системы.

Даже когда Муссолини отстранили от власти и в Риме готовился выход Италии из войны, командование 6-й итальянской армией на Сицилии оставалось лояльным по отношению к немцам и продолжало с нами сотрудничать, потому что имело такой приказ. Позже, когда поддерживаемое немцами марионеточное республиканско-фашистское правительство хотело казнить генерала Гуццони как предателя, я смог с чистой совестью засвидетельствовать его лояльность «Оси» на Сицилии.

Удивительно, как плохо предвидели даже наиболее выдающиеся германские лидеры последствия краха Италии. Они не понимали, что союзники по «Оси» напоминали двух альпинистов, висящих над пропастью: если упадет один, то так натянет веревку, что другой не сможет двинуться дальше. Похоже, что многие немецкие военные стремились сбросить итальянский балласт и во всеуслышание отстаивали свой курс.

К этой военно-политической концепции добавился еще один фактор. Подобно многим моим итальянским и немецким друзьям, я уже давно понял, что война проиграна. ОКБ распорядилось сохранять тесные связи с нашим итальянским союзником. Это рождало надежду, что падение Муссолини свалит и нацистское правительство Гитлера, избавив, таким образом, германский народ от заключительной агонии. Однако нашему народу не просто не хватало политического чутья, у него не было и независимого государственного института, сравнимого с итальянской монархией, который способен был закончить войну. Сделав исторический шаг и проигнорировав при этом обиженную мину своего германского союзника, Виктор-Эммануил III оказал своей стране во Вторую мировую войну, вовремя выйдя из нее, такую же огромную услугу, как и в Первую, когда решил остановиться сразу после Капоретто[21]. То, что он не смог пойти на такой шаг открыто, договорившись со своим нацистским союзником, объяснялось особыми отношениями последнего с другими державами.

Но даже если пренебречь всеми политическими соображениями, – чего никогда нельзя делать, рассуждая о стратегии, – существовали еще и чисто военные причины для поддержания тесного сотрудничества с остававшимися на острове итальянскими войсками.

На Сицилии такая политика была необходима хотя бы потому, что большое количество итальянских войск на этом острове надо было целенаправленно контролировать в рамках проводимых операций. Только так можно было оставить свободные пути для важных маневров и вывести войска обеих наших стран через Мессинский пролив, не подвергая их опасности и без каких-либо трений.

Неверно считать, что итальянцы вообще не участвовали в боях. Когда наконец было принято решение об эвакуации и у немецких командиров спросили, хотят ли они задержать какие-либо итальянские части, а не отправлять их сразу на континент, их было названо много, особенно артиллерийских.

Ход боевых действий подтвердил правильность таких оперативных решений. Поставленная боевая задача включала использование двух германских и четырех итальянских дивизий, которые должны были сдерживать наступление двух больших армий союзников, главным образом чтобы обеспечить нам организованный отход на удобные оборонительные позиции в северо-восточном углу острова. Кроме того, четыре итальянские дивизии предполагалось разместить между двумя германскими так, чтобы обмануть воздушную разведку противника, убедив его в существовании непрерывной линии фронта. Посредством этого удалось, вопреки ожиданиям, предотвратить оперативный обходной маневр со стороны армии Паттона вдоль северного побережья.

Поскольку британским военным историкам свойственно представлять это сражение так, будто оно полностью шло по первоначальному плану союзников, уместно здесь сослаться на одну американскую статью, опубликованную еще до окончания войны, в которой план этой кампании был изложен следующим образом:

«Окончательный план операции предусматривал высадку американцев на южном побережье с целью освобождения западной половины острова, а затем – развертывание вдоль северного берега, где к ним должны были присоединиться англичане, высадившиеся на юге и наступавшие на север вдоль восточного побережья. Затем союзные войска должны были заманить противника в ловушку в северо-восточном углу острова и, отрезав его, пресечь любые попытки переправиться через Мессинский пролив на континент».

Следует особо подчеркнуть последнее предложение. В расхождении между этим планом и тем, что происходило на самом деле, заложено оправдание наших действий. Вместо выполнения этого плана союзников шел медленный фронтальный натиск армии Монтгомери в северном направлении с правым флангом вдоль побережья. Вслед за этим западная часть острова была «прочесана» армией Паттона, и это косвенным путем привело к образованию единого германского фронта у Этны. Итало-германские войска всего лишь очень медленно выдавливались с северо-восточной оконечности острова и смогли переправить на континент свои основные силы.

Цифры потерь, как всегда, противоречивы и полны несоответствий. Генерал Маршалл докладывал военному министру, что «благодаря крупному сосредоточению тяжелых зенитных орудий немцам удалось переправить на континент тысячи своих лучших бронетанковых и воздушно-десантных частей».

После ухода со своего поста я провел один день с командующим 6-й итальянской армией. Мы находились на высоте тысяча метров, на высшей точке перевала, примерно на полпути от северного склона Этны к мысу Милаццо на северном побережье. Вместе со своим приятелем Рором я устроился в палатке в лесу. Позиция наша была уязвима, потому что проходящая рядом дорога, как и все дороги, ведущие в Мессину, подвергалась атакам низколетящих истребителей-бомбардировщиков, и нам часто приходилось прятаться в укрытии. Передвигаться на машинах по открытым участкам дорог на перевале можно было только урывками. Лес, где разместился наш первый лагерь, был сожжен сбитым самолетом. Второй лагерь находился слишком близко от дороги, так как скалы не давали нам уйти в сторону. Что касается служебных проблем, то жизнь моя стала спокойнее. Меня часто навещал генерал Бааде, который отвечал за переправу армии по ту сторону Мессинского пролива. Мы оба чувствовали, что покидаем сцену, чтобы, как выразился Бааде, наблюдать за этим вселенским событием из ложи. Иногда мы с Рором купались на северном берегу. Я брал с собой свой маленький котелок, бывший моим верным спутником всю войну, и за чашкой чаю мы использовали возможность еще раз насладиться красотами пейзажа. Рассказывали, что весной на этом острове изобилие цветов, но летом на нем явно не хватает красок! На линии прибоя ярко-синее море контрастировало с меловыми обрывами скал, которые в лучах заходящего солнца начинали розоветь. Потом происходила долгожданная смена температуры. На дорогах, идущих вдоль берега и по черной лаве Этны, африканская жара была угнетающей, однако по ночам в нашем палаточном лагере на перевале мне понадобилось три одеяла, чтобы не замерзнуть.

Питался я вместе с Гуццони в его комфортабельном фургоне-столовой, где мы наслаждались обильной итальянской едой, как правило, без других компаньонов.

Произошедшая в это время в Италии смена правительства, казалось, не повлияла на ход войны. Еще в качестве офицера связи в Турине я постоянно докладывал, что потеря Ливии означала для итальянцев поражение в войне, а теперь потеря Сицилии предвещала, что они не могут как следует защитить свою родину. Итальянцы откровенно признавали свою слабость, хотя и надеялись, что мощные силы, сражавшиеся на востоке, вернут назад, чтобы они защищали их страну. Они теряли уверенность, в основном из-за отсутствия люфтваффе.

Гуццони успокаивал себя тем, что новое правительство Бадольо заявило, что война будет продолжена. Однако в наших застольных беседах он признавался, что король явно не намерен идти тупиковым путем. Такой подход мог повлиять и на политику, и на ведение войны. Известно было, что Муссолини не возражал против идеи Гитлера об обороне Италии на Апеннинах. В этом вопросе его подвел собственный Большой фашистский совет, иными словами – его собственная партия. Те офицеры, которые не были посвящены в заговор, могли поверить, что Бадольо хочет вести войну еще энергичнее, особенно защищая континентальную Италию, и что для этого он кое-что потребует у немцев.

Но целью Бадольо, естественно, было положить конец уже проигранной, на его взгляд, войне, даже если для этого придется действовать за спиной Гитлера. Эту цель одобряли большинство его генералов, хотя и не все вступили с ним в заговор. Именно эти генералы особо негодовали по поводу растущего германского диктата. Потеря Сицилии явилась последней из неудач, которую потерпело фашистское правительство. Бадольо удалился со сцены, когда началась военная кампания в Греции, из-за расхождений с партией, и дальнейший ход войны его оправдал.

Существовало, кроме того, внутриполитическое осложнение, вызванное осознанием не только союзниками, но и фашистами, что умственные и физические силы Муссолини быстро иссякают. Поэтому, когда возникал разговор о преемнике, не надо было быть предателем, чтобы пророчить скорую смену правительства. Бадольо, считавшийся выдающимся военачальником Италии, должен был возглавить сильное правительство, которое провело бы и военные реформы.

Даже принимая во внимание общеизвестную слабость фашистского режима, удивляешься, насколько бесславным, бесконфликтным и бесцветным оказалось его исчезновение за одну ночь. Ни Гуццони, ни я не ведали о степени напряженности в отношениях между итальянским и германским правительствами. Мы с ним знали друг друга как не слишком ярых приверженцев наших политических режимов, и это способствовало нашему дружескому общению.

Вскоре стало заметно, что новое правительство Италии уже не настаивает на том, чтобы командующий 6-й итальянской армией оставался главным воинским начальником на Сицилии, и уступает требованиям немцев взять это на себя. Естественно, атмосфера в фургоне-столовой стала мрачной. После смены правительства с нами иногда обедали префект и комиссар по Сицилии, и тогда Гуццони имел обыкновение говорить о своем неприятии фашизма, обвиняя Муссолини более всего в невнимании к вооружению страны. Чтобы сделать свои аргументы более весомыми, он указывал на состояние итальянских войск на Сицилии.

Последнее замечание проливает свет на взгляды итальянского высшего общества, которое всегда пользовалось уважением монархии и было до некоторой степени профашистским, хотя, как правило, более антигермански настроенным, чем партийные функционеры. Теперь антигерманские настроения возобладали. Верный старина Гуццони был захвачен потоком событий. Он смотрел на мир проницательными, широко раскрытыми глазами. На стене за ним висел портрет короля, а рядом – пустая рама, символ нынешнего конституционного вакуума. Я предложил заполнить эту раму портретом королевы, как это принято в монархиях.

Перед тем как окончательно сдать дела, я нанес визит генералу Хубе, командиру 14-го танкового корпуса. Дорога, ведущая в Таормину, была прорублена в скалах и стала едва проходимой из-за обвалов в результате обстрелов корабельной артиллерией противника. «Странно, – подумал я, – почему противник полностью не пресек движение по этому пути». Рано утром 8 августа я ехал вдоль северного побережья к Мессинскому проливу, который напоминал широкую реку. По фронтовому опыту я знал, что самым безопасным временем для переправы являются первые минуты рассвета, когда ночные бомбардировщики уже улетели, а дневные еще не появились. Бааде прибыл вовремя, чтобы перевезти своего бывшего командира. Он стоял на мостике торпедного катера, как адмирал. Мы переправились за полчаса без всяких приключений и позавтракали на его командном пункте, расположенном на некоторой высоте над уровнем моря. Никогда не забуду, как смотрел я на Сицилию через пролив. У меня было идиотское ощущение, что спасен, и я испытывал облегчение оттого, что был теперь свободен от любой ответственности.

Затем я отправился вдоль побережья на север. В полдень мы искупались в море. Когда мы мирно сидели на пляже, послышался рев бомбардировщиков, летящих на высоте сто метров. Мы бросились в воду и укрылись за валунами, потому что привыкли к налетам любых самолетов. Однако эти нас проигнорировали. Ночь мы провели вблизи Кастровиллари. Неаполь оставил неприятное впечатление из-за болезненного вида его оборванных и голодных жителей. Проводя вторую ночь в городе Кассино, мы нанесли визит аббату, который пригласил нас на завтрак. Монастырь тесно контактировал с генералом Хубе, много времени проведшим в Кассино. В тот день должен был прибыть главный аббат барон Штотцинген, однако я не мог остаться. И невдомек мне было, какое значение на ближайшие месяцы и годы приобретут для меня этот город и эта дорога, по которой я ехал тогда в Рим.

11 августа я доложился в Риме Кессельрингу. Он был в хорошем настроении, и я отметил, что в отношениях между нами не осталось и следа того напряжения, которое было во время боев на Сицилии. Он вручил мне свою фотографию с лестной надписью. Возможно, это было признанием моего предвидения поворота событий на Сицилии, которое оказалось точным. Отправка на остров новых подкреплений ничего бы не изменила, а только задержала бы эвакуацию.

Я присутствовал на совещании Кессельринга с недавно назначенным итальянским министром флота, который в прошлом был военным атташе в Берлине, однако мне не удалось прояснить личную позицию министра. Оба участника беседы согласились, что итальянский флот не может играть активную роль, до тех пор пока остается в портах Ла-Специи и Таранто. Многие тогда не понимали, что операции военно-морских сил требуют еще более мощного прикрытия с воздуха, чем сухопутные войска. Авиация привела к более революционным изменениям в тактике морского боя, нежели сухопутных операций. Поэтому лишь жестом отчаяния явилось бы решение направить итальянские корабли в бой. Каждый профессионал понимал, что вышедший в море линкор будет немедленно опознан и уничтожен противником, обладающим превосходством в воздухе и на воде.

Кессельринг предоставил в мое распоряжение самолет «ДО-217», на борт которого мы и погрузились 12 августа вместе с майором фон Рором и моим денщиком Фейрштаком. Мы сидели тесно под колпаком бомбардировщика, а багаж разместили в бомбоотсеках. Но на этот раз нам пришлось нацепить на спину только парашютные ранцы без дополнительных спасательных жилетов, положенных при полетах над морем. За час сорок минут мы долетели до Мюнхена, где я успел на хорошо знакомый мне поезд до Геттингена.

Вспоминая Сицилию со смешанными чувствами, я не могу утверждать, что с большим воодушевлением принял свое новое назначение в начале сентября – командующим силами вермахта, отвечающего за эвакуацию с Сардинии и оборону Корсики. Перспективы становились все хуже и хуже, и обострилась политическая обстановка. ОКБ относилось к правительству Бадольо с обескураживающей резкостью, в то время как люди, сведущие в дипломатии, вроде нашего атташе в Риме, отстаивали modus Vivendi, даже зная позицию этого правительства. Я с большой долей вероятности прогнозировал, что наш союзник бросит нас на этих островах, и эта перспектива не очень-то вдохновляла. Ввиду такой возможности главнокомандующий германских вооруженных сил на юге приказал разоружить всех итальянцев. Однако немецкие войска на островах были слишком малочисленны, чтобы выполнить эту задачу. Кроме того, существовала опасность вмешательства местных французских повстанцев. Наконец, была угроза союзных десантов. Перемахнув с Сицилии на эти острова, они получили бы базу для высадки глубоко в тылу германских войск на континенте. Географически они более удалены, чем Сицилия, так как находятся почти на таком же расстоянии от континента, как Сицилия от Северной Африки. К тому же союзники господствовали на море и в воздухе. На мой взгляд, приказ оборонять такие изолированные острова стал еще одним примером неспособности понять жизненную важность участия флота и авиации в современной войне. Бесполезными выглядели и данные мне инструкции, что в случае измены итальянцев немецкий гарнизон на Сардинии должен быть переброшен на Корсику, которую и надлежало оборонять. Вряд ли следовало ожидать, что союзники станут безучастно наблюдать за тем, как объединяются два гарнизона. Рано или поздно Корсика тоже падет перед ними.

7 сентября «ДО-217» доставил меня в Аяччо, мой штаб был переброшен из Ливорно. Я отправился с визитом в итальянский 7-й армейский корпус в Корте. Его командир генерал Мальи считался прогермански настроенным, потому что он служил вместе с Кавальеро, и за это его ценил Кессельринг. Я все же отметил весьма прохладный прием у офицеров. Тот факт, что Кессельринг рассчитывал на «лояльное сотрудничество» со стороны Мальи, особенно осложнял политическую составляющую моей миссии. Ни Кессельринг, ни гитлеровское ОКБ не понимали, что любой итальянский офицер может оказаться в таком положении, когда ему придется выполнять приказы своего законного правительства, приказы, которые могут заставить их сложить оружие. Ведь такой приказ в итоге положил бы конец этой войне, как было и в других проигранных войнах. При существующем положении вещей приказ этот мог быть отдан только за спинами немцев. Однако нельзя было позволить неприятному привкусу «предательства» разрушить путь, ведущий к спасению людей. В подобных случаях офицеры обязаны подчиняться. Поэтому я не удивился, когда Мальи отказался выполнить мое требование, как прежде отказался выполнить и требование Кессельринга направить немецкие подразделения для обслуживания его собственных береговых батарей. Он счел это требование унизительным и разрушающим моральный дух его войск.

Мальи располагал четырьмя дивизиями, тогда как у меня была штурмовая бригада СС «Рейхсфюрер СС», имевшая всего два пехотных батальона, но относительно сильную артиллерию и один противотанковый дивизион. Эта бригада стояла на юге, вблизи Сартены, с задачей не допустить высадку десанта противника или, если потребуется, создать плацдарм в Бонифачо, чтобы обеспечить эвакуацию германских частей с Сардинии. Противотанковый дивизион стоял в Порто-Веккьо.

Командир 6-го итальянского армейского корпуса со своими четырьмя дивизиями отвечал за всю остальную оборону. Я был прикомандирован к нему в качестве офицера связи, что соответствовало той должности, которую я занимал на Сицилии.

Я согласился с командиром корпуса, что весь восточный берег Корсики находится под угрозой. Итальянские дивизии были дислоцированы так, что могли отразить высадку десанта только на западном побережье. Однако внезапный десант на восточном берегу был не просто возможен, но и обещал успешные результаты. Он отсек бы германские войска, стоящие на юге, от важного порта Бастия на северо-восточном побережье.

Поэтому я собирался в случае измены итальянцев развернуть части 90-й гренадерской моторизованной дивизии (которая должна была прибыть с Сардинии) вдоль восточного побережья и установить таким образом связь между южной оконечностью острова и Бастией. Мальи одобрил этот план. В случае высадки союзников на этом берегу он хотел принять участие в обороне, предпринимая контратаки из глубины острова!

Условия в порту Бастия оказались чрезвычайно неблагоприятными. Там размещались три зенитные батареи и несколько немецких административных центров: начальник местной административно-хозяйственной службы, важное управление морского транспорта, начальник снабжения вермахта и несколько более мелких административных служб. Один немецкий батальон, прибывший в качестве подкрепления, должен был немедленно выделить половину своих сил для охраны складов. Это высвобождало личный состав береговых батарей, которые я надеялся (если все пойдет нормально) использовать в Бастии и Бонифачо вместо итальянских.

В течение двадцати четырех часов после моего прибытия обстановка радикально изменилась в связи с заявлением Бадольо о перемирии с главнокомандованием союзников. Все итальянские войска на острове были нейтрализованы, тогда как французские повстанцы вступили в бой. Генерал Мальи остался теперь явно без власти. Он предложил поддержать, насколько это возможно, германское управление боевыми действиями, чтобы облегчить переброску немецких войск с Сардинии, подавить восстание французских партизан, отдать приказ своим береговым батареям отвечать на обстрел с моря и предоставить в мое распоряжение свои линии связи.

В такой ситуации, собственно, не было и речи о том, чтобы предпринимать какие-то действия по разоружению итальянских войск, как приказывал сделать в этом случае Кессельринг. Единственная имевшаяся в моем распоряжении немецкая часть, бригада СС, при получении кодового сигнала «Ось» переместилась на плацдарм в Бонифачо, чтобы прикрыть вывод германских войск с Сардинии и их соединение с частями, находящимися на Корсике. Таким образом, эта бригада была привязана поставленной перед ней задачей к югу.

Достигнутое по дипломатическим каналам соглашение, без которого я не смог бы предпринимать любые самостоятельные шаги, теперь было нарушено. Вечером 8 сентября слабый немецкий военно-морской гарнизон в Бастии, действуя по кодовому сигналу, переданному ему по флотским линиям связи, не предупредив меня, совершил внезапный налет на порт и на стоящие в нем итальянские корабли. Эта атака провалилась из-за сопротивления превосходящих сил итальянцев, с обеих сторон имелись потери убитыми и ранеными. В нашем положении эта затея была бессмысленной и вредной. Мне пришлось очень постараться, задабривая итальянского главнокомандующего до тех пор, пока не прибыли мощные силы 90-й гренадерской моторизованной дивизии, после чего я мог уже выставлять ему требования в форме ультиматума. Посему переговоры, состоявшиеся 9 сентября, завершились восстановлением статус-кво. Сам я на этих переговорах не присутствовал, потому что по дороге в Бастию мы попали в устроенную французскими партизанами засаду, жертвой которой стала наша головная машина сопровождения.

12 сентября передовые части 90-й гренадерской моторизованной дивизии достигли Бонифачо. В тот вечер, когда на континенте вермахт начал разоружать своего бывшего союзника, обстановка стала еще напряженнее. Генерал Мальи осознавал угрожающую ему опасность и невозможность дальнейшего сотрудничества с немцами – даже в качестве «нейтралов». У нас с ним состоялась весьма драматическая дискуссия, в ходе которой он удивил меня, согласившись на то, чтобы к его береговым батареям присоединился немецкий личный состав. Свои войска он согласился сосредоточить в центре острова, дабы избежать любых враждебных действий.

Однако он отказался покинуть Бастию на основании того, что должен поддерживать связь с континентом. Я сохранил за собой право предпринимать любые шаги, в частности передислокацию войск, необходимую для обороны острова.

Стало ясно, что обстановку в Бастии можно нормализовать только с помощью оружия. В лагере вблизи Корте я не был защищен, и меня легко могли схватить итальянцы. Поэтому с наступлением темноты я переехал в полевой штаб в Гизоначчу – удобное место в центре для управления любыми боевыми действиями на восточной стороне острова. В это время туда прибыл с Сардинии командир 2-го авиационного корпуса.

Обстановка вынуждала нас занять Бастию. Итальянские дивизии не дали бы разоружить себя одной немецкой дивизии. Тем более мы были не в состоянии разоружить французских партизан. Хотя мы не имели представления об их численности, но имелись явные свидетельства их фанатизма. Даже если бы нам удалось развернуть войска прикрытия вдоль 160-километровой восточной дороги и захватить Бастию, обстановка все равно осталась бы критической. В случае высадки союзников немецкие войска, распыленные вдоль восточного побережья, подставили бы противнику протяженный и не защищенный с обеих сторон фланг. Переброска 90-й гренадерской моторизованной дивизии откладывалась, потому что невозможно было выяснить обстановку на острове Маддалена. Попытка захватить этот остров провалилась. Морской путь с Сардинии на Корсику проходил в пределах досягаемости расположенных на нем орудий. Однако командир 90-й дивизии генерал Лунгерсхаузен, благодаря своим прошлым связям с итальянским главнокомандующим, сумел заставить итальянские части на Сардинии оставить вооружение при эвакуации с острова (позднее над генералом Бассо из-за этого сгустились тучи, но он был оправдан). А на Сардинии, в отличие от Корсики, итальянцы находились на своей собственной земле. Они не были разоружены, и поэтому разложения в войсках не было. Им не надо было защищаться от мятежников, как итальянцам на Корсике. Последним вскоре пришлось подчиниться комиссарам союзников, и впредь они уже не могли действовать на свое усмотрение.

До 13 сентября невозможно было собрать достаточно немецких войск, чтобы занять Бастию и обеспечить прикрытие для отхода на запад. До тех пор мы вынуждены были изворачиваться перед итальянцами, убеждая их в том, что мы просто намерены покинуть остров так же, как это было на Сардинии.

Эта смесь хитрости, затягивания переговоров и предварительных маневров осложнялась и разнородным составом немецкого гарнизона на этом острове. Я не сомневался в полной лояльности только что прибывшей туда армейской дивизии, но не был так уверен в уже находившихся там частях. Суток, проведенных мной на острове до капитуляции Италии, было слишком мало, чтобы ознакомиться с дисциплиной войск, оказавшихся под моим командованием. Подтверждением тому была неудачная попытка моряков в Бастии. Части люфтваффе тоже демонстрировали обычное свое нежелание подчиняться единому командованию, а это теперь было особенно важно. Командир авиационного корпуса, полковник лет на двадцать моложе меня, воевал самостоятельно совершенно недостаточными силами и обвинял меня в «нерешительном ведении войны». К счастью, его вскоре отозвали на континент, оставив трудную задачу по организации вывода войск воздушным путем на весьма лояльного и открытого к сотрудничеству старшего офицера тыла. Позиция бригады СС была иной. Эта часть, не входящая в вермахт и единственный его надежный союзник (как и те части СС, с которыми я познакомился в России), вела себя исключительно корректно по отношению к старшим армейским начальникам. Старшие офицеры регулярной армии, конечно, знали о прямой официальной связи частей СС с их партийными боссами и, следовательно, об их независимости во всех вопросах, связанных с личным составом и организацией. И все-таки, справедливости ради, я должен признать, что те офицеры войск СС, с которыми мне приходилось иметь дело, всегда были сдержанны и корректны. С другой стороны, было понятно, что они постоянно доносили на старших армейских офицеров и информировали об их политической благонадежности.

11 сентября германские командные пункты на местах снова пытались договориться об эвакуации итальянцев из Бастии, но поскольку это оказалось безрезультатным, слабые немецкие части были выведены из города, чтобы не мешать атаке постепенно прибывавшей туда бригады СС.

12 сентября я направил к генералу Мальи парламентера с телеграммой от Кессельринга. Напомнив итальянцу о годах совместной службы и выразив ему личное уважение, Кессельринг требовал теперь дальнейшего сотрудничества. Я подумал, что будет лучше всего воспользоваться такой возможностью и попросить Мальи вывести свои войска из Бастии и других населенных пунктов, необходимых мне для обороны острова, в противном случае я буду вынужден применить оружие. Ответ его был не просто уклончивым, но и содержал обвинения. После этого я получил приказ разоружать всех итальянцев, встреченных в районах, занятых нашими войсками. Попадались только те итальянцы, которые нарушили приказ об отходе в глубь острова, видимо предпочитая немецкий плен французскому.

В этот день подразделения бригады СС, которые первыми были направлены в Бастию, сломили сопротивление итальянцев у Казамоцци и достигли района сосредоточения южнее порта. Там итальянцам удалось взорвать большой путепровод позади немецких войск, которые уже перешли по нему. Это затруднило и задержало наступление на порт. Железнодорожный мост, находившийся восточнее него, можно было быстро приспособить для движения обычного транспорта, и наступление назначили на 13 сентября.

Развивалось это наступление медленно, так как итальянцы держали проходившую внизу дорогу под сильным огнем многочисленных батарей, мастерски размещенных на высотах юго-западнее города. Я лично исследовал сложности рельефа. Особенно мешала дуэль между немецкими и итальянскими зенитными батареями, происходившая на многих участках на очень близком расстоянии.

Понимая, что успех может принести только ночная атака, я распорядился выделить для нее необходимые силы, и в 20.00 ударные подразделения бригады СС ворвались в город. Остатки итальянской дивизии, которые прекратили сопротивление, были взяты в плен. Остальные отошли на юг в горы.

14 сентября я отправился в Бастию, чтобы заняться организацией плацдарма. Пехоты у нас было недостаточно, и мне пришлось отказаться от захвата простиравшегося на север полуострова, поскольку такая операция еще больше распылила бы наши силы. Вернувшись вечером на свой КП, довольный взятием Бастии и отступлением итальянцев в глубь острова, я застал своего начальника оперативного отдела в расстроенных чувствах из-за поступивших нам приказов. По указанию Гитлера все итальянские офицеры должны были быть расстреляны, а имена жертв доложены в тот же вечер. Такой приказ был отдан на основании директивы ОКБ, гласившей, что всех захваченных после 10 сентября итальянских офицеров, не сложивших оружия после этой даты, следует считать партизанами и расстреливать.

Итальянцы подчинялись приказам своего законного правительства. Большинство из двухсот с чем-то захваченных в плен офицеров предпочитали сдаваться в плен немцам, чем, пусть на короткое время, войскам «Свободной Франции», что было для них единственной альтернативой. Они надеялись, что так их быстрее отправят в Италию. И у них были друзья среди недавних союзников, оказавшие им радушный прием в плену.

Таким образом, мне стало ясно, что наступило время отказаться от выполнения приказов. Я сразу же переговорил по радио с Кессельрингом и сообщил ему о своем решении. Он выслушал без комментариев и согласился передать его в ОКБ. Я отдал распоряжение о немедленной отправке пленных офицеров на континент, куда приказ о казни мог еще не дойти. Кессельрингу я был признателен за то, что он в той или иной степени согласился с моим решением и оставил его в силе.

В результате последних указаний обстановка на острове претерпела изменения. 13 сентября начальник штаба Кессельринга передал распоряжение, в котором говорилось, что остров обороняться не будет, а все немецкие войска будут переправлены на континент. Хотя это и не означало, что взятие Бастии было ненужным, мне не приходилось теперь думать о том, как захватить весь остров целиком. Единственными пунктами, из которых можно было переправить по воздуху 30 тысяч немецких солдат (из них две трети – армейских и треть – из ВВС), были два аэродрома – в Гизоначче и Борго-Бастии. Пришлось постепенно отходить по длинной восточной дороге, постоянно прикрывая западный фланг.

Отправлять надо было по три тысячи человек в день. Пока шли приготовления, приходилось расширять плацдарм в Бастии и выделять новые силы для прикрытия восточной дороги. Это распыляло силы пехоты до такой степени, что не могло быть и речи о начале наступательных действий в направлении центрального горного массива. Даже штурмовые подразделения не достигли успеха, когда атаковали в глубине острова в Гизони и Куэнце базы снабжения, которые попали в руки итальянцев. Здесь еще больше, чем на Сицилии, подтвердилось, что на горных дорогах танкам легко можно оказать сопротивление и устроить засаду.

Хотя обстановка требовала сконцентрировать все силы и средства для эвакуации и спасения людей и техники, уже 16 сентября начальник штаба группы армий генерал Вестфаль передал приказ Кессельринга очистить идущую с севера на юг через центральную часть острова горную дорогу, на которой скапливались итальянцы, с тем чтобы захватить остров, прежде чем выводить с него войска. Сам Вестфаль имел достаточный опыт службы в Генеральном штабе, чтобы понимать всю абсурдность такого приказа. Он согласился с моими энергичными возражениями и довел их до Кессельринга. В тот же вечер я получил его согласие. 19 сентября Кессельринг, никогда не увиливавший от опасности, посетил остров и отдал личные указания о дальнейшей эвакуации.

Первые несколько дней эвакуация шла по плану. Войска отправляли на самолетах с двух аэродромов, а технику – морем из Бастии. 20 сентября противник стал действовать активнее на суше, в воздухе и на море. Вывод продолжался, однако коммуникации, связывающие нас с континентом, оказывались под все большей угрозой и нарушались.

На суше регулярные французские части генерала Жиро, которые мы приняли тогда за войска де Голля, начали наступление из Аяччо, где они высадили десант. Это были в основном марокканские и сенегальские части, и, по показаниям пленных, численность их составляла 23 батальона. Их поддерживали американские танки, а вооружение и «мулов» для ведения боевых действий в горах им предоставили войска Бадольо.

Поэтому противник мог обойти немецкие дозоры на горных тропах, часть из них отрезать, не дав им уйти, и, наконец, до самого финала всей кампании двигаться в направлении спасительного для германских войск пути. В ночь на 2 октября они угрожали моему штабу вблизи Бастии, но с плацдарма я все еще мог предпринимать контратаки, так как сокращение наших сил вынудило уменьшить периметр оборонительной линии. В результате противник потерял еще несколько сот человек пленными. Мы взорвали все дороги, ведущие в занимаемый нами район, поэтому он не смог подвести артиллерию или боевые машины.

21 сентября союзники атаковали порт и город Бастию силами двадцати одного бомбардировщика «либерейтор» и потопили пароходы «Тибериаде», «Николаус» и два небольших судна, которые были предназначены для эвакуации специальной техники. В ту же ночь на порт налетели двенадцать «веллингтонов», что привело к потере двух паромов типа «Зибель». 29 сентября тридцать шесть «либерейторов» бомбили аэродром в Борго и вывели его из строя. Однако мощные батареи 88-миллиметровых орудий, стоящие теперь очень плотно, помешали достигнуть им полного успеха, и уже к вечеру аэродром можно было снова использовать.

Большие потери несла транспортная авиация. Только 25 сентября над морем было сбито 11 транспортных «юнкерсов». Накануне подводные лодки противника торпедировали в порту Бастии пароход «Шампань». Судно удалось отремонтировать, но после выхода из порта в него опять попали две торпеды, и оно затонуло.

24 сентября я перенес свой КП из Гизоначчи на южную окраину Бастии. Там у меня случился легкий приступ малярии. Лежа в палатке, я видел, как падали в море транспортные самолеты, и наблюдал за атаками авиации на оставшиеся временные взлетные полосы. Приятной неожиданностью явилось для меня прибытие моего верного друга Рора. Он то ли не получил приказа дожидаться меня на континенте, то ли проигнорировал его, что вполне соответствовало его характеру. Поэтому он провел со мной последние две недели на островах.

Войска с плацдарма Бонифачо эвакуировали в ночь на 20 сентября – после того как были переброшены по воздуху последние подразделения 90-й гренадерской моторизованной дивизии. Порто-Веккьо наши войска покинули в ночь на 22 сентября, аэродром в Гизоначче – ночью 25-го, а в Борго – 2 октября. Шестьдесят мостов на восточной дороге и портовые сооружения в Бонифачо и Порто-Веккьо были разрушены. Район Борго был не слишком удобен в качестве аэродрома, поэтому мы использовали также аэродром в Поретте. В последние дни эвакуация по воздуху осуществлялась только по ночам, что сокращало потери. Когда были оставлены эти последние аэродромы, остаткам гарнизона, находившегося на плацдарме в Бастии, и мне самому пришлось довериться морскому транспорту. Однако затаившиеся субмарины не давали судам выйти в море, поэтому единственным средством спасения для нас оказались лихтеры с небольшой осадкой и паромы типа «Зибель». Но и на них оставалось мало надежды, так как уже начались осенние штормы. Обладая низкими мореходными качествами, они часто опрокидывались. С каждым днем мы все больше задумывались, увидим ли вообще когда-нибудь наш транспортный флот.

Когда 2 октября были оставлены последние взлетно-посадочные полосы, я доложил, что плацдарм можно удерживать только до следующего вечера. Это означало, что надо бросить несколько сотен грузовиков. Последние паромы «Зибель» должны были взять на борт какое-то количество зенитных батарей, остававшихся для удержания плацдарма. Их грузили за пределами порта, поскольку противник настолько сузил наш плацдарм с тающей на нем пехотой, что мог накрыть порт огнем своих орудий.

Сражение подходило к своему драматическому финалу. Фактически мы были окружены: с суши – быстро приближающимися французскими войсками и партизанами, с моря – подводными лодками, а в воздухе господствовали явно превосходящие силы союзной авиации.

В последнюю ночь я перенес свой КП с южной окраины Бастии на север, так как противник угрожал спуститься с окрестных холмов. Прибыл транспортный флот, и началась погрузка оставшихся орудий и танков как в самом порту, так и за его пределами. У кого-то возникла мысль поджечь грузовики, которые приходилось бросать на месте. Огонь распространился на порт, угрожая причалам, и его приходилось тушить с судов. Напряженность нарастала, нам оставалось только безучастно наблюдать, как взрываются боеприпасы. Чтобы снять стресс, я искупался в море, пока Pop болтал с симпатичной француженкой, медсестрой из госпиталя. В 16.00 мы погрузились на небольшое судно, подошедшее к причалу, и уже с воды я наблюдал за последними пунктами погрузки и отдавал указания. Наше перегруженное суденышко еле держалось на плаву, а вокруг поднимались волны от падающих снарядов. Когда мы отошли чуть дальше, я перебрался на торпедный катер, но на нем не оказалось спасательных жилетов. Поэтому мы вернулись в пылающий порт, где взяли жилеты с разрушенного торпедой судна. К счастью, наши зенитные батареи, не ведущие стрельбу по воздушным целям, направили непрерывный заградительный огонь по холмам. У них имелся избыток боеприпасов, которые невозможно было погрузить, и это стало нашим спасением. Затем погрузились сами батареи, и огонь вели только орудия на судах и лихтерах, целясь по высотам, начинавшим уже исчезать из виду в вечерних сумерках.

За всю войну я не видел ничего более живописного, чем зрелище того сражения. В порту между судами вздымались фонтаны воды. Трассирующие снаряды наших корабельных орудий вычерчивали цепочку линий над городом и его предместьем. Пока грузились арьергарды, воздух сотрясали заранее подготовленные в черте города разрушительные взрывы. Потом стемнело, и внезапно грохот прекратился, за ним последовала оглушающая тишина, в которой не было слышно даже гула отходящих судов. Наблюдать за их погрузкой стало невозможно, и я даже сомневался, удастся ли ее завершить.

Я приказал еще раз подойти поближе к берегу, чтобы выяснить, что там с последними судами и частями арьергарда. Находившиеся рядом офицеры занервничали. Наконец пришла радиограмма от офицера флота, что командир арьергарда погрузил всех и направляется на континент. Я задержал свое судно еще на некоторое время, чтобы подобрать всех, кто мог еще подойти, и в 23.00 отдал приказ «Отдать концы, полный вперед!», который всем нам принес облегчение. Мы держали курс строго на север, чтобы избежать встречи с субмаринами. Я сидел на палубе, завернувшись в шинель и глядя на звезды, потом погрузился в глубокий сон. До самых первых лучей рассвета меня не разбудил ни единый звук, судно уже швартовалось в порту Ливорно.

Флотские офицеры, которые в течение ночи отвечали за наш переход, настояли – даже еще до того, как мы добрались до наших новых квартир, – на том, чтобы мы отпраздновали с ними наше благополучное прибытие. Неподалеку от этих квартир стояла часть, занимавшая побережье у Ливорно, и в ней служил мой сын. Со своей позиции на возвышенности он наблюдал, как возвращались с Корсики «юнкерсы», точно так же, как ждал меня в Сталине после недель боев в калмыцких степях. Вечером 4 октября мы вновь оказались под одной крышей на вилле Поццо принца Буонкомпаньи.

5 октября стало одним из тех дней в моей жизни, который я запомню надолго. После завтрака с сыном и моим другом Рором над расстилавшейся перед нами долиной реки Арно мы провели чудный день во Флоренции. Сводка вермахта должна была успокоить тех членов моей семьи, кто вернулся домой, потому что подтверждала вывод наших войск с Корсики, что, между прочим, означало, что я не попал в немилость. Действительно, я получил телеграмму от Гитлера, в которой он выражал одобрение моему руководству «операцией, столь совершенного проведения которой никто не мог ожидать». Позже я узнал, что был в ОКБ объектом спора, который выиграли те, кто меня поддерживал. Тем не менее, из-за моего отказа подчиниться приказу мое имя осталось в черном списке.

Следующие пять дней я приходил в себя на вилле Поццо, ежедневно навещая в Лукке своего сына, ожидавшего назначения на русский театр боевых действий. 11 октября я прибыл в штаб Кессельринга в Монте-Соракте, где узнал лишь часть того, что произошло за это время на континенте. В свой последний визит ко мне Кессельринг выразил надежду, что противник высадится не на Корсику, а на континент, где у нас было достаточно сил, чтобы сбросить его обратно в море. Его надежды оказались иллюзией: противник осуществил успешную высадку в Салерно, хотя для нас было большим успехом, что мы смогли удержать Рим. Союзники планировали высадиться в Салерно одновременно со взятием Рима итальянскими войсками и уничтожить таким образом все германские силы на полуострове. Однако благодаря комбинации угроз, силы и дипломатических переговоров Рим оставался пока в наших руках. Итальянцами командовал генерал граф Карло Кальви, зять короля. Немцы просачивались постепенно до тех пор, пока не удалось разоружить осажденные итальянские дивизии.

Германское посольство, похоже, сильно пострадало из-за прибытия немецких войск. Мой друг Pop был свидетелем стремительного бегства его сотрудников. Посла фон Макензена и генерала фон Ринтелена уже отозвали из-за их готовности вступить в переговоры с Бадольо, по этой причине они и попали в немилость, а остатки дипломатического корпуса торопились успеть на последний поезд. Посольские документы так и не были ни уничтожены, как было предписано, ни переданы германскому военному командованию.

Я удивился, встретив в Монте-Соракте фрау фон Макензен. Она по собственной инициативе вернулась из Германии, чтобы с помощью Кессельринга спасти из посольства свои личные вещи. Вид у нее был разочарованный. Ее муж всегда выступал сторонником тесного сотрудничества с Италией. Помню спор с ним, когда в своем докладе я отразил наше расхождение во взглядах по вопросу о надежности альянса с итальянцами. Он никак не хотел признавать, что все альянсы основаны на политике силы и что любая страна будет испытывать определенное недоверие даже к своему союзнику. Кроме того, он переоценивал силы фашистского режима – ошибка, часто возникавшая во времена автократического правления, при котором подавляется любая оппозиция. Генерал Ринтелен, никогда не переоценивавший влияние фашизма, считал, что необходимо уважать тщеславие итальянцев и их стремление к независимости как в политических, так и в военных вопросах. Если даже он и не предвидел «измену» Бадольо, это нельзя было поставить ему в упрек. Пока итальянский маршал не порвал с Германией, нам приходилось иметь дело с его правительством, чтобы продолжать войну в Италии. Разрыв с ним ухудшил бы наше положение и стал бы оправданием враждебности его правительства по отношению к нам.

Отель «Флора», где я ночевал после ужина с Кессельрингом, стал своего рода солдатским центром отдыха. 12 октября в сопровождении Рора и своего денщика я отправился домой. Мы чувствовали себя как отпускники-туристы, путешествуя по старому Витербо, покупая виноград, обедая в Сиене на полукруглой площади с ее живописной ратушей и скромной колокольней. Затем мы отклонились от маршрута, чтобы еще раз навестить наши старые квартиры на вилле Поццо Понтедера, и проехали через маленький, весь в башенках, городок Джиминьяно, который расположился на фоне прекрасного тосканского пейзажа. В тот вечер наша легковая машина взобралась к Вольтерре, чудесным образом гнездившейся на вершине горы. Этрусские стены громадной высоты и протяженности образовывали заслон вокруг ее предместий. Мы подъехали к городу с востока, когда солнце уже садилось, и уехали, когда взошла луна, и его очертания четко вырисовывались на серебристом вечернем небе. 13 октября через Болонью и Модену мы добрались до Вероны. В Инсбруке я встретил своих сослуживцев по Турину графа Ганса Траппа и князя Губерта Гогенлоэ. Спустя два дня мой штаб достиг Мюнхена, где я доложился заместителю командира корпуса. Поскольку меня не ждало никакое назначение, я выехал вечерним поездом в Геттинген.

Теперь я распрощался с Рором. В 1940 году он сопровождал меня во время Западной кампании, потом делил со мной горести и тревоги на Сицилии и Корсике, а также маленькие радости во время нашего путешествия по Италии. Мы продолжали поддерживать связь, но очень скоро он погиб. Я не забуду его.

За эти три коротких месяца мне выпало нести ответственность за вывод наших войск с трех крупных островов на континентальную часть Италии. Эта задача принесла мне странное ощущение, что я был первым немецким командиром на этой войне, которому пришлось сдать часть территории нашего союзника.

Для того чтобы понять особенности любой изолированной страны, надо знать ее историю. У островных народов есть свои отличительные черты: они привязаны к своей земле, не имеют соседей, а следовательно, границ. Яркий пример этому – британцы. Однако итальянские острова претерпели множество вторжений. Господство в Средиземноморье в Древнем мире и в Средние века имело еще большее значение, чем в Новое время. В те дни политические границы, если можно так сказать, доходили лишь до берегов Средиземного моря. Народы, боровшиеся за господство на нем, делали все возможное, чтобы закрепиться на этих островах, которые завоевать было легко. Великие морские державы Средних веков – Пиза, Венеция и Падуя – располагались на защищенных, сильно изрезанных северных берегах Средиземноморья, а не на открытых островах или участках суши, которые далеко вдавались в море.

Самым уязвимым и самым вожделенным из этих островов была Сицилия. Занимая центральное положение, она еще в Средние века стала яблоком раздора между средиземноморскими народами-мореплавателями. Финикийцы завладели западной ее частью, а греки – восточной. Длительные войны велись между греками и карфагенянами. Затем на сцену вышли римляне, а Сицилия тем временем стала ничейной землей, но оставалась объектом соперничества между Римом и Карфагеном, пока наконец не стала римской провинцией, житницей Рима и краеугольным камнем его экономики. Позже, когда силы Рима ослабли, он не смог больше контролировать остров, который слишком часто становился целью морских походов, чтобы с ними можно было справиться чисто военными средствами. Сопоставление этих исторических перемен с событиями 1943 года неизбежно.

В течение 1-го тысячелетия поток искателей приключений шел с востока на запад, и Сицилия обречена была страдать от них. Подобно Сардинии и Корсике, она стала частью Восточной Римской империи. Еще в VII веке нашей эры на остров нападали арабы, и он оказался под влиянием как византийского, так и арабского Востока.

Начало 2-го тысячелетия было отмечено новым поворотом в средиземноморских делах. На протяжении почти девяти веков Сицилию переманивали от итальянской метрополии к Западу. С севера началось норманнское завоевание. Пройдя вдоль и поперек всю Францию, норманны двинулись с Атлантики к Средиземному морю и добрались до Ближнего Востока. Сицилия не затерялась и улучшила свое положение, когда благодаря своей женитьбе Гогенштауфен получил ее в приданое от норманнских королей. Короткий век норманнского господства оставил на острове свой отпечаток, что ныне заметно по его столице Палермо. В ней слились культуры сарацинов, древних византийцев и норманнов. Там встретишь мечети с круглыми куполами и романскими интерьерами, напоминающими церкви Англии и Германии. Не лишено основания английское определение романского стиля в архитектуре как «норманнского». Стены этих церквей мерцают золотом византийских мозаик.

Сицилия не стремилась ни присоединиться к итальянской метрополии, ни попасть в лоно западной Римской церкви. Власть Германской империи сделала на время этот остров центром Западного мира. Сарацины, а позднее норманны расширили власть этого южного королевства на север за Неаполь до реки Карильяно, которая веками оставалась северной границей владений королей из дома Гогенштауфенов и их наследников.

После «Сицилийской вечерни»[22] и изгнания французского претендента на трон Сицилия если не конституционно, то фактически стала испанским владением и впоследствии управлялась испанскими династиями. Северная граница по Карильяно протянулась по морю на запад и заканчивалась на бывшей франко-испанской границе в Пиренеях. Поскольку Сардиния лежала южнее этой линии, она вошла в ту же группу государств, что и Сицилия с Неаполитанским королевством.

Именно на Сицилии больше всего ощущалась зависимость от Испании. По меньшей мере сто пятьдесят лет после «Сицилийской вечерни» Неаполь переживал междуцарствие Анжуйской династии, до середины XV века, когда обе эти страны объединились с Арагоном под кастильской властью.

Зависимость от Испании продолжалась до 1860 года, что составило для Сицилии шестьсот лет. Претензии французской короны были окончательно отвергнуты в 1504 году в сражении у Кассино – на северной границе королевства, из которого Испания вышла победительницей.

Нет нужды упоминать здесь Наполеоновские войны. Они на шесть лет привели Сицилию под власть Савойской династии и на четырнадцать – Австрии. После 1820 года в качестве Королевства обеих Сицилии под властью испанской ветви Бурбонов остров стал независимым, но отделенным от континентальных государств и ориентированным на Запад. Эта духовная близость к Западу не нарушалась ни плохим реакционным правлением этой династии, ни социальной отсталостью острова. Британское вторжение в 1848 году способствовало развитию конституционных тенденций. Вклад острова в объединение Италии отличался от вклада династического Пьемонта. Начав борьбу на юге, Гарибальди, сторонник либерализма, настроенный против реакции и клерикалов, герой освобождения, отправился в свой победоносный поход. Именно он, а не более мягко настроенный Савойский дом привнес концепцию свободы в движение за объединение в отличие от Германии, где объединение происходило в тисках авторитарной династии.

Описанная здесь судьба Сицилии была сходна с судьбой Сардинии, но Сардиния, более удаленная от континента, не оказалась настолько вовлечена в распри Востока и Запада. Карфаген правил там еще до того, как Рим стал морской державой. После завоевания Римом западной части Средиземного моря Сардиния вместе с Корсикой стали провинциями Римской империи. Подобно Сицилии в 1-м тысячелетии, она была то восточно-римской, то западно-римской. Ислам едва затронул этот остров, а норманны обошли его, посчитав недостойным для завоевания.

В начале XIV века Сардинию отобрали у Пизанской республики, и она стала частью Южного королевства под властью Арагонской короны. Это разделение двух островов под разное управление имело серьезную политическую подоплеку. С точки зрения географической широты Сардиния относится к югу, в составе которого она и просуществовала четыреста лет, разделив судьбу Сицилии.

Далее события приняли такой оборот, который оказался решающим для существующей ныне политической системы. В результате войны за испанское наследство Сардиния была отторгнута от Южного королевства и после недолгого существования под австрийским сюзеренитетом передана Савойскому дому, которому в связи с этим был придан королевский статус. Не соприкасаясь территориально с Пьемонтом или даже с Пьемонтской резиденцией, Сардиния стала первой не пьемонтской частью Савойи и предшественником всех других самостоятельных государств, объединенных в XIX веке под властью Савойской короны в Итальянское королевство. Так закончилась длительная верность Сардинии Южному королевству. Остров приобрел характер Пьемонтского военного государства. С объединением Италии это особое положение было утрачено, однако историческое наследие гордо хранилось.

Совсем иной была история Корсики. Во время Пунических войн судьба ее оказалась сходной с судьбой других островов. Однако во время каролингских разделов Корсика уже считалась частью итальянской метрополии и относилась к Северному королевству, с которым она была связана. В конце XIII века она перешла к Генуе, под правлением которой оставалась до конца XVIII столетия. Когда Генуя утратила свое влияние, остров продали государству-покровителю – Франции. Однако этой стране пришлось утверждать свою власть силой оружия, и во время Великой французской революции остров вновь восстал против своего нового хозяина.

В ходе Второй мировой войны Корсика вместе с Тунисом и Джибути стала одной из военных целей итальянцев. От Ниццы, на которую они претендовали в момент наивысшего унижения Франции, вскоре отказались.

Характер островного населения зависит не только от его истории, но и от природных условий. Все три острова имеют много общего. Их этнологические особенности обнаружишь скорее в глубине территории, чем на побережье. Население побережья, рыбаки и мореплаватели, испытывают на себе влияние окружающей среды и живут в портовых городах, куда прибывают иностранцы. Иностранные предприятия поддерживают его численность и лишают индивидуальности.

Но на побережье расположены и наиболее крупные города. В них живут образованные люди. Они в большей степени знакомы с историей, чем крестьяне или жители внутренних районов, и принимают активное участие в политической жизни. Именно в таком месте вырос Наполеон.

На Сицилии население больше, чем на других островах. Хотя по площади она сходна с Сардинией, жителей на ней в 4 раза больше – четыре миллиона человек. Они живут не только своим великим прошлым. Палермо, например, современнее и чище Неаполя, своего удачливого конкурента в борьбе за трон двойного королевства. И все же, несмотря на современный облик городов вроде Палермо, Катании и Мессины (последняя так часто страдает от землетрясений, а во время вторжения оказалась практически разрушенной), внутренняя часть Сицилии осталась почти не затронутой цивилизацией. Она утратила свое значение житницы, а добыча серы уже не играет такой роли в экономике острова, как в прежние времена. Поэтому обитатели внутренней части острова чрезвычайно бедны. Язык тоже убогий – некий итальянский диалект с влиянием арабского, греческого и испанского. Отношение аборигенов к чужакам – нечто вроде пассивного безразличия, вероятно из-за длительного опыта вторжений.

Как и все эти острова, Сицилия никогда не имела полностью оформленного конституционного статуса. Даже ныне население способно на кровную месть, а главари банд, которые поставили себя вне закона, пользуются всеобщим восхищением и защитой.

Вся земля находится в руках феодалов-латифундистов, которые сдают ее в аренду за «процент от урожая», и очень не многие из них живут на самом острове. Испанское влияние оставило народу сильную приверженность католической церкви, которая отвергает любое посягательство на частную собственность, даже со стороны государства. Процессии во время Святой недели, даже в Палермо и Трапани, организуются братствами, как в Севилье. Они лишены духовности и включают маскарады, которые ведут свое начало со времен чумных эпидемий, с огромными фигурами Спасителя и Мадонны. Все это очень напоминает Испанию.

Горный рельеф острова способствует изоляции жителей внутренних районов. На северо-востоке, ставшем основным местом действия во время вторжения, на три тысячи метров возвышается Этна. Однако ее конус не гармонирует с окружающим пейзажем, лишь во время извержений он осложняет жизнь людей. Более важной особенностью рельефа является горная гряда, проходящая вдоль всего северного побережья, некоторые ее вершины достигают двух тысяч метров. Склоны гор спускаются к многочисленным бухтам, образуя несколько естественных гаваней, таких, как Милаццо, Патти, Чефалу, Термини, Палермо и Кастелламаре. Они обеспечили хорошие возможности для высадки войск. К югу горы постепенно исчезают, оставляя лишь крутые обрывы. Быстрое продвижение невозможно, и этим объясняется, почему наступление армии Паттона заняло так много времени. Только на юге рельеф местности позволяет использовать танки, но, так как пляжи там очень мелководны, десантирование можно было осуществить лишь в нескольких пунктах на побережье. Все гавани, которые союзники использовали для высадки, были искусственного происхождения: Сциакка, Порто-Эмпедокле, Ликата. Многочисленные небольшие взлетно-посадочные полосы, главным образом военные, расположены вдоль южного берега.

Несколько естественных гаваней есть на юго-восточном побережье, в античные времена в них заходили суда с небольшой осадкой. Дальше на севере есть несколько портов, пригодных для современного судоходства. Их экономический расцвет связан с развитием городов Мессина и Катания.

Не имея достаточного опыта в десантных операциях, державы «Оси» неверно оценили значение местности. Они предположили, что противник выберет для высадки в основном мелководные бухты, где быстро сможет применить свои легкие танки. Они не разобрались, что для выгрузки танков на берег лучше всего выбрать относительно крутые пляжи с близко подходящими к ним дорогами. На Сицилии масса мест, отвечающих таким требованиям: на восточной оконечности острова, на южном берегу, помимо бухт, а также вдоль северного берега.

На Сардинии прибрежные жители тоже отличаются от тех, кто живет в глубине острова. Сардинские матросы и рыбаки, хотя и бедны и их родина никогда не играла такой политической роли, как Сицилия, обладают более широким кругозором, чем крестьяне, живущие на внутренних холмах.

Обитатели внутренней части Сардинии – в основном крестьяне и пастухи. В начале фашистского правления 40 процентов населения в возрасте старше шести лет было безграмотно. Обычаи кровной мести укоренились в семьях и продолжались из поколения в поколение. Хотя люди эти грубы и невоспитанны, они трудолюбивы и упорны, и, как всем простым людям, им свойственно гостеприимство. Как бывшая часть испанского королевства, Сардиния привержена Римской церкви. Преследуемые бандиты пользовались уединенными часовнями, в которых в оговоренное время появлялись священники для исповеди. Тот, кто завоевал доверие сардинца, приобретает верного друга.

Длительная связь с Пьемонтом сделала жителей Сардинии преданными монархистами. Они в меньшей степени, чем корсиканцы, склонны ко всякого рода освободительным движениям, но при определенных условиях они могли бы стать достойными борцами сопротивления. Эти люди выросли на небольшом тесном островке, они нетребовательны и упрямы, и все это делает их хорошими солдатами, военные традиции у них в крови.

Относительно слабое культурное влияние Сардинии можно проиллюстрировать тем фактом, что административный центр Кальяри, а также университеты в нем и в Сассари практически неизвестны тем, кто не побывал на этом острове.

Город Кальяри, расположенный в бухте с таким же названием, – главный порт на юге, из которого идет транспортный поток в Центральное Средиземноморье, на Сицилию и в Северную Африку. На севере меньший по размерам порт Порто-Торрес в заливе Ассинара обслуживает судоходство на Европейский континент, в основном в Савону и Геную.

Генерал Бассо, итальянский командующий на Сардинии, считал, что остров нетрудно атаковать, особенно с запада и с юга. Однако восточное побережье с его большими глубинами и более крутыми пляжами, вероятно, лучше годилось для высадки, но я не слишком его знаю, чтобы судить об этом. На юге было пятнадцать взлетно-посадочных полос, на основе которых можно было создать основную авиабазу.

Корсика отделена от Сардинии узким проливом и сходна с ней с точки зрения геологии и этнологии. В национальном отношении местное население более однородно. И все-таки Корсика больше отставала в культурном развитии.

Власть на острове принадлежит относительно процветающему французскому высшему классу, состоящему в основном из чиновников и людей с независимым источником дохода. Это еще более осложняет коренному населению путь наверх, чем изоляция от побережья. Сегодня трудно найти представителей местного дворянства, из которого вышел Наполеон. Несмотря на благое влияние, привнесенное французами, коренные жители оставались весьма дикими, здесь тоже была распространена кровная вражда. В первую же мою ночь на этом острове был убит один землевладелец без каких бы то ни было политических причин.

По-моему, эти островитяне стали абсолютно аполитичными по вине своих иностранных правителей. Этим объясняется тот факт, что партизаны, которые получали по воздуху оружие и поддержку со стороны свободного западного берега, не были столь активны, как можно было ожидать, судя по их численности и связям с союзниками. Засаду, в которую я попал после капитуляции итальянцев, организовала французская жандармерия. Французы были куда как более антигермански настроены, чем итальянцы.

На социальную структуру оказывает влияние небольшая площадь земель, пригодных для сельского хозяйства. Не более 5,5 процента территории острова приспособлено для выращивания зерна, фруктов, винограда, оливок и каштанов. Все остальное – пустоши, леса и голые скалы, которые, несомненно, украшают пейзаж. У самого берега горы поднимаются до высоты трех тысяч метров.

Порты в гаванях Аяччо и Бастия, хотя они и невелики, обеспечивают снабжение 350 тысяч жителей. На восточном побережье есть несколько аэродромов.

В отличие от Сардинии на западе Корсики берега более крутые, чем на востоке, где сосредоточились перед эвакуацией немецкие войска. Узкая береговая полоса на западе была в те времена настолько заражена малярией, что все, кто мог себе это позволить, уезжали на лето во внутреннюю часть острова.

Как я уже говорил, нам приходилось считаться с тем, что союзники с большой долей вероятности могли высадиться на Сардинии – либо прямо из Северной Африки, либо после десантирования на Сицилию. Фельдмаршал фон Рихтгофен, командующий немецкими ВВС в Италии, перебросил основные силы ПВО на Сардинию, так как считал ее более вероятным плацдармом для высадки союзников, чем Сицилию. Этот эксперт по военно-воздушным операциям, следовательно, полагал, что Сардиния не слишком удалена от существующей базы необходимых для этого истребителей союзников. Нам известно также, что Бадольо, крупнейший знаток итальянской военной топографии, назвал выбор союзниками Сицилии, а не Сардинии «грубой стратегической ошибкой».

Что же, тем не менее, заставило союзников выбрать для своей десантной операции Салерно? В своем докладе военному министру (двухгодичный отчет, июль 1943-го – июнь 1945-го) генерал Маршалл утверждал, что истребители, действующие с Сицилии, могли оставаться над плацдармом в Салерно всего пятнадцать минут. Но это не является аргументом ни за, ни против выбора Сицилии. Южная часть Сардинии расположена в пределах радиуса действия истребителей, прилетающих и из Северной Африки, и из Сицилии.

Сардиния могла бы стать еще привлекательней для союзников, потому что после капитуляции Италии они смогли бы оккупировать этот остров без боев. Полторы германских дивизии, стоявшие на Сардинии и Корсике, были в состоянии эффективно использовать оружие против итальянцев, но они не могли бы одновременно отражать десант союзников. С Сардинии эскадрильи истребителей союзников способны были действовать над всей Центральной Италией, а с Корсики накрывали всю Тоскану и большую часть Ломбардии и долины реки По.

Однако у противника было множество доводов в пользу высадки на континентальной части Италии. Его политические и военные приготовления осуществлялись в расчете на крупный пропагандистский эффект от высадки десанта на континент, который ускорит выход Италии из войны, чего невозможно было добиться путем оккупации более отдаленных островов. Возможно, он рассчитывал на полное крушение «Оси», и такое вполне могло произойти, если бы в Германии были иные политические условия.

Следует также принять во внимание, что хотя аэродромов на Сардинии и Корсике достаточно, но их порты не очень пригодны для крупных десантных операций и одновременной подготовки к вторжению на континент.

Возможно, союзники опасались также, что бросок с двух этих островов в район Ливорно приблизит их вплотную к главным немецким авиабазам в долине реки По, значение которых они склонны были преувеличивать. Если бы они там высадились, им пришлось бы уничтожить военно-морскую базу в Ла-Специи, по-прежнему хорошо защищенную батареями ПВО. Но выход в море итальянского флота мог быть только жестом отчаяния, поскольку у него не было поддержки с воздуха.

Кроме того, существовали дополнительные аргументы в пользу вторжения на континент, и их тоже стоит рассмотреть, хотя они исходили из стратегической концепции, которая уже устарела. В соответствии с этой концепцией тактическая авиация играет важную роль в боевых действиях на суше, что подтверждал доклад Маршалла: «Действуя из Фоджии, наши тяжелые бомбардировщики легко могли наносить удары по горным перевалам в Альпах, по авиационным заводам в Австрии и фабрикам в Южной Германии, они могли также атаковать промышленные центры и коммуникации на Балканах, ослабляя тем самым давление на Красную армию». В том же докладе описано, как придется прервать снабжение вступивших в тяжелые бои сухопутных войск союзников в последующие за высадкой недели, для того чтобы развернуть в районе Фоджии крупную авиационную базу. Этот район более подходил для подобных целей, чем любая другая часть Южной или Центральной Италии. Только для авиации союзников был предназначен флот общим тоннажем 300 тысяч тонн. На континент доставили 35 тысяч человек летного состава, ввели в действие десять аэродромов со стальными взлетно-посадочными полосами – и все это за три недели. Кроме того, были организованы склады горючего, протянуты трубопроводы, построены ангары для самолетов, ремонтные мастерские и пр. Маршалл не отрицает, что это было трудное решение: проделать все за счет сухопутного фронта, пренебрежение которым позволило немцам укрепить свои оборонительные позиции. Мы знаем, как дорого должно было обойтись это укрепление союзникам.

Только в конце войны я понял, насколько же командование союзников полагалось на свою авиацию, чтобы принять скоропалительное решение. Только тогда у меня появилась возможность побеседовать с главкомом союзных военно-воздушных сил. Он поинтересовался, почему неоднократное разрушение союзниками путей снабжения через перевал Бреннер не заставило немцев прекратить сопротивление. Кажется, он был чересчур оптимистичен в отношении возможностей тактической авиации. Генерал сэр Гарольд Александер (ныне граф Александер) докладывал Объединенному англо-американскому штабу, что даже в декабре 1944 года, когда базы союзников значительно переместились дальше на север, воздушная разведка за двадцать семь дней этого месяца установила, что все разрушенное бомбардировками немцы быстро восстанавливали.

Американский генерал Марк Кларк в своей книге «Обдуманный риск» тоже называет «принятием желаемого за действительное» расчет союзников на то, что с немцами удастся справиться с воздуха, просто постоянно разрушая их пути снабжения в Альпах и в узкой тыльной части итальянской территории. Что бы сегодня делали союзники, оказавшись в подобной ситуации? Это большой вопрос. Высадились бы они снова на континенте ради какой-то политической демонстрации с целью создать себе большую авиабазу, будучи не в состоянии даже отрезать южные германские силы, находящиеся в Калабрии? Захотели бы они снова целый год вести кровопролитные сражения вроде тех, что было под Кассино, или предпочли бы вести затяжную кампанию, продвигаясь на север вдоль итальянского «сапога», чтобы просто выйти к «Готской линии»? Или же они учли бы свой собственный опыт на Тихом океане и поняли, что против противника, уже побежденного в воздухе и на море, самым эффективным было бы комбинированное использование военно-воздушных, морских и сухопутных сил?

Классическая военная наука гласит, что противника следует атаковать в самом слабом его месте, а не в самом сильном. Самыми слабыми нашими местами были Сардиния и Корсика. Это были непотопляемые авианосцы, которые союзники могли использовать в качестве баз для осуществления авиационной поддержки операции между Пизой и островом Эльба.

Возможно, союзникам было даже ни к чему собирать там свои конвои, так как они могли отправлять их из более удаленных портов и во время переходов держать их под более надежной защитой, чем при любой десантной операции. Чтобы понять значение островов, следует только вспомнить, как в течение всей войны союзники использовали непокоренную Мальту для господства на средиземноморских путях между востоком и западом. Если осенью они организовали плацдарм так далеко на севере континентальной Италии, то должны были отвлечь или даже отрезать достаточно крупные силы немцев, что значительно бы ускорило всю Итальянскую кампанию. Однако вместо этого союзники просто попытались схитрить, направив на Корсику командование 7-й американской армии (Паттона) без самой армии. Не знаю, удалась ли эта хитрость, но, во всяком случае, германская группа армий на нее не отреагировала.

Поэтому я придерживаюсь того мнения, что союзники сильно переоценили сухопутный аспект кампании в Италии, а также полезность своей тактической авиации.

Разумеется, рассуждения мои чисто умозрительные, так как мы не можем сказать, каковы были бы результаты в случае принятия иного решения. Сомнительно также, что исследования в этом направлении окажутся полезными в будущем. Маловероятно, что когда-нибудь Италию снова будут захватывать с севера на юг или наоборот.