Онлайн библиотека PLAM.RU


ГЛАВА ПЯТАЯ. Социалисты Запада и России в первой мировой войне


В.И.Ленин в 1914 году.

Плеханов и Ленин — Циммервальд I

Война 1914 года не была полной неожиданностью для социалистов Запада и России. Начиная с 1907 года многие выдающиеся деятели социалистического Интернационала предвидели возможность войны и считали это страшной катастрофой для всего мира. Один только Ленин в письме к М. Горькому в 1913 году мог написать:

«Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) порукой, но мало вероятия, чтобы Франц-Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие»

(Ленин. Сочинения, том 35-ый, 4-ое издание, стр. 43.).

Все же остальные выдающиеся социалисты России и Запада считали необходимым всеми силами предотвратить войну. Вопрос о том, каково должно быть поведение социалистов в случае войны, обсуждался на многих конгрессах социалистического Интернационала еще задолго до 1907 года.

Как известно, в «Коммунистическом манифесте» Маркса и Энгельса говорилось, что «у пролетариев нет отечества» и в течение десятков лет многие европейские социалисты это повторяли. Но с ростом рабочего движения и с созданием массовых социалистических партий во всех передовых странах Европы социалисты постепенно отказались от этого лозунга. Так, в августе 1893 года на международном конгрессе социалистического Интернационала в Цюрихе представитель русских социал-демократов Г. В. Плеханов выступил резко против тех социалистов, которые предлагали, чтобы на объявление войны правительствами ответить всеобщей забастовкой во всех странах, где рабочие могут оказать влияние на войну, а в остальных — ответить на войну отказом от военной службы. Такое предложение было внесено Домела Ньювенгейсом, основателем голландской социал-демократической партии, впоследствии ставшим анархистом. В своей речи Плеханов сказал:

«Решение в духе голландского предложения останется пустой фразой, лишенной какого бы то ни было практического значения. Более того, успехи социализма не везде одинаковы. Так, в Германии уже имеется очень сильная, великолепно организованная и дисциплинированная социал-демократическая партия, тогда, как в России социалистическое движение находится еще в зачатке. Предположим, что в случае войны с этой страной нашим германским друзьям удалось сорганизовать у себя военную забастовку, что получилось бы? Русская армия покорила бы Центральную Европу и вместо близкого торжества социализма, мы имели бы торжество казаков».

На международных социалистических конгрессах в Амстердаме в 1904 году, в Штутгарте в 1907 году, в Копенгагене в 1910 году и почти накануне войны — в 1912 году в Базеле много говорилось о том, что рабочие, которые больше всех пострадают от войны, должны стараться предотвратить ее. Но как это можно было осуществить? Сначала это казалось просто: без рабочего класса невозможна никакая работа. Значит, стоит рабочим договориться между собой не поддерживать войну и даже помешать войне, и войны не будет. А если какое-нибудь правительство начнет войну, — надо всем рабочим восстать и объявить войну всем капиталистам. Тогда начнется классовая война вместо войны международной. Эту мысль особенно горячо отстаивал француз Густав Эрве. Он стоял за первоначальную формулу «Коммунистического манифеста»: «у пролетариев нет отечества».

«Мне всё равно, — говорил он, — победят ли французы немцев или Вильгельм II возьмет Париж. Я всё равно буду бороться только с капиталистами моей страны».

Но он был в меньшинстве. Подавляющее большинство социалистов не отказывалось от отечества. Так, вождь германских социалистов Август Бебель однажды произнес в германском Рейхстаге замечательную речь на эту тему. В этой речи он резко нападал на германские правящие классы за их захватнические стремления, за усиленное вооружение, за угрозу всеобщему миру. Когда же он сказал, что немецкие рабочие должны помешать немецкому правительству напасть на Россию или на Францию, то ему крикнули со скамей:

— Это измена отечеству! Бебель ответил:

— Нет, мы не изменники! Мы не хотим только, чтобы наше отечество начало войну, как грабитель и разбойник. Но если какой-нибудь другой народ нападет на Германию, то я первый возьму свою старую рушницу (meine alte Flinte) и пойду защищать свою страну.

Чем Бебель был для Германии, тем Жан Жорес был для Франции: Жорес был совестью не только своей партии, но может быть и совестью большинства своего народа. Он тоже боролся с шовинистами своей страны. Но и он говорил, как Бебель: «Если бы случилось, что какой-нибудь другой народ напал бы на Францию, то мы, социалисты, умерли бы в первых рядах ее защитников».

И оба эти вождя социалистов повторяли это на многих съездах, в том числе (за семь лет до войны) на международном социалистическом конгрессе в Штутгарте. Оба они здесь доказывали, что у социалистов не может не быть отечества. Бебель сказал:

«Эрве говорит, что отечество это лишь отечество господствующих классов, и что рабочему классу до него нет дела… Но еще вопрос, кому принадлежит отечество… Почему же всякий народ, терпящий иноземное владычество, — если даже в некоторых случаях оно благодетельно, — восстает всей массой для борьбы за свободу, отбрасывая ради этой цели всё остальное на задний план? Мысль Эрве, что пролетариату всё равно, — принадлежит ли Франция Германии или Германия Франции, — это нелепость».

И свою речь Бебель закончил так:

«Если бы вы, Эрве, захотели провести эту мысль на практике, то ваши соотечественники растоптали бы вас ногами».

И огромное большинство социалистов шло за Бебелем и Жоресом, а не за Эрве. На этом съезде Жорес сказал: «Да, мы знаем, что на совести наших отечеств много несправедливости; что родина бывает для многих мачехой; мы боремся с ее грехами, но мы любим ее и не дадим в обиду в случае нужды».

На слова Эрве и его сторонников, что любовь к родине — неразумный инстинкт и зоологическое чувство, представители большинства ему отвечали: «Нет, любовь к отечеству не только слепой инстинкт. Любить родину — разумно и полезно». Так, германский социал-демократ Фольмар на конгрессе в Штутгарте сказал:

«Неправда, будто бы интернационализм враждебен национальным отечествам… Любовь к человечеству не мешает немцу быть добрым немцем. Нельзя прекратить существование наций и обратить их в безразличную народную кашу».

Бебель и немецкие социалисты предостерегали против восстаний и всеобщих забастовок в случае объявления войны. «Мы не хотим ослаблять свои силы для чего-то еще не существующего, чего мы, может быть, в нужный момент и не в силах будем выполнить». «В самом деле, — говорили другие, — Интернационал еще не настолько силен, чтобы обеспечить единство действий всего пролетариата. В одних странах, более культурных, рабочие более организованы. Допустим, что они, повинуясь Интернационалу, обезоружат своих соотечественников. А в это время другим это не удастся, и наиболее сознательный народ будет порабощен и задавлен менее сознательным. Не скажет ли тогда побежденный народ, что свои же братья, социалисты, связали ему руки и сделали беззащитным в общей международной свалке? И это было бы сделано во имя призрачного еще Интернационала, который оказался бессильным его защитить!»

От имени французов Жорес предложил даже внести в постановление штутгартского съезда, что защита независимости всякой страны, которой угрожает иноземное нашествие, составляет настоятельный долг социалистов угрожаемой нации.

«Отечество — это сокровищница человеческого гения, — сказал другой французский социалист, Вальян, при общем одобрении, — и не подобает пролетариату разбивать эти драгоценные сосуды человеческой культуры!»

А швед Брантинг, обобщая эти мнения, сказал:

«Мы должны быть благодарны Эрве: он дал нам возможность обнаружить полное единодушие в том, что интернационализм и национальность не только не противоположны друг другу, а, наоборот, взаимно друг друга дополняют».

И, наконец, докладчик съезда бельгиец Вандервельде почти повторил слова Бебеля: —

«Существование свободных наций является ступенью для самой интернациональности, так как только из союза свободных народов возникнет будущее единое человечество!»

Между тем на Балканском полуострове уже нарастала угроза войны. Европа разделилась на враждебные лагери. Россия и Франция — с одной стороны, Германия и Австрия — с другой. Многие другие державы вели расчеты: куда им будет выгоднее примкнуть? Дипломаты зондировали почву, государственные деятели собирались на тайные совещания, заключались и расстраивались союзы. Европа жила в беспокойстве, перед бурей. Ввиду этого социалисты решили созвать внеочередной международный съезд, чтобы обсудить угрожающее положение.

II

В октябре 1912 года Черногория объявила войну Турции и очень скоро почти весь Балканский полуостров оказался в огне. Опасность, что искрами этого столкновения Европа может быть взорвана, как пороховой погреб, стала очевидной и Международное социалистическое бюро организовало антивоенные массовые собрания в большинстве европейских стран и постановило созвать экстренный международный социалистический съезд на 24-25 ноября в Базеле. Базельский конгресс был скорее торжественной, очень внушительной демонстрацией против войны, чем собранием для обсуждения определенных международных проблем. Жан Жорес в своей приветственной речи указал, что международный социалистический конгресс собрался, чтобы оплакивать уже погибших на Балканах в войне, и чтоб призвать живых к миру и рассеять надвигающуюся на Европу грозу. Но что для этого нужно делать? Уже предыдущие съезды выяснили, что социалисты могут призывать к миру своих соотечественников, но настоящей международной силы у них нет.

Поэтому и базельский съезд, как и предыдущий копенгагенский съезд, только повторил резолюцию штутгартского съезда 1907 года: «Социалисты должны помешать возникновению войны. А если война всё-таки начнется, они должны постараться скорее прекратить ее и воспользоваться кризисом для того, чтобы ускорить падение капиталистического строя». Но какими средствами этого достигнуть Интернационал не говорил. Выбор средств предоставлялся «на усмотрение отдельных наций», при чем Базельский съезд впервые провозгласил, что период национальных войн в Европе кончился и начался период войн империалистических.

Российские социалистические партии были представлены в Базеле тридцатью шестью делегатами. Среди них был Г. В. Плеханов. Центральный комитет большевиков имел там шесть представителей. Большевистскую делегацию возглавлял Лев Каменев, тогда официальный представитель большевиков в Международном социалистическом бюро.


Чувства, возбужденные базельским конгрессом, были смутны и неопределенны. Социалисты возвращались в свои страны не с определенным решением, а с общим настроением: надо мешать нападению. Но несмотря на то, что все социал-демократические партии Европы были решительными противниками милитаризма, социалистический Интернационал занял позицию, что единственное средство, при помощи которого можно остановить войну, — это помешать ее возникновению. Вожди европейских социалистических партий говорили:

«После того, как война уже вспыхнула, всеобщая забастовка могла бы повредить только наиболее передовым странам, в то время, как остальные, реакционные режимы меньше всего пострадали бы, ибо отсталый рабочий класс их стране присоединился бы к забастовке».

Следующий конгресс социалистического Интернационала должен был собраться 23 августа 1914 года в Вене. Но после выстрела в Сараеве, где 28 июня 1914 года сербским националистом был убит наследник австро-венгерского престола Франц-Фердинанд и его жена, уже не могло быть речи о съезде, ибо это убийство было использовано австро-германскими милитаристами как повод для нападения на Сербию, в результате чего и была развязана первая мировая война.

Поэтому решено было созвать экстренное расширенное совещание Международного социалистического бюро в Брюсселе на 28 июля. Совещание открылось 28 июля и продолжалось 29 и 30 июля. В Брюсселе никто из выступавших ораторов уже не говорил о всеобщей забастовке, как средстве предотвращения мировой войны. Не говорила даже крайне левая тогда Роза Люксембург, принимавшая участие в дебатах по вопросу о мерах, которые должно предпринять социалистическим партиям для предотвращения войны. Никто и из других левых ораторов тоже ни единым словом не обмолвился о массовом отказе от военной службы или о восстаниях, как средстве предотвращения войны. Всем участникам совещаний в Брюсселе была уже ясна невозможность всех таких мер.

По словам Карла Каутского, присутствовавшего на совещаниях в Брюсселе, все выступавшие там ораторы одинаково резко осуждали Австро-Венгрию и высказывали свое недоверие к России. Они также резко выступали против Германии, которая, как указал Жорес, своей поддержкой Австро-Венгрии ставит под угрозу европейский мир. По этому вопросу ему не возражали, как не возражали и против его заявления, что Франция и Англия искренне стремятся сохранить мир. В резолюции, принятой единогласно представителями всех социалистических партий, рабочие всех стран, которым грозила опасность войны, призывались продолжать и усиливать свои массовые выступления против войны, за мир и за разрешение австро-сербского конфликта путем арбитража. Социалистам Германии и Франции вменялось в обязанность оказывать совместное давление на свои правительства в пользу мира.

30 июля вечером Жорес вернулся из Брюсселя в Париж. Назавтра, во главе социалистической делегации, Жорес поехал в Министерство иностранных дел с заявлением, чтобы французское правительство повлияло на русское, дабы оно не объявляло всеобщую мобилизацию. Но после того, как социалистическая делегация покинула здание Министерства иностранных дел, было получено сообщение, что Вильгельм II объявил военное положение. И в тот же вечер Жорес был убит полупомешанным французским националистом. Плеханов из Брюсселя уехал в Лондон, где в Британском музее он работал над своим трудом «История общественной мысли в России».

Когда 31 июля он прочитал в газетах об убийстве Жореса, по словам его жены, он «мертвецки побледнел». «Мне показалось, — писала она, — что он потеряет сознание. «Что с тобой?» — спросила я. Он ответил: «Ты не можешь себе представить что за война это будет. Это будет избиение народов, которое своей жестокостью превзойдет все, что человечество до сих пор испытало».

На следующий день Германия объявила войну России, а через два дня — Франции. Рабочие и социалисты всех стран были единодушны пока казалось возможным предотвратить войну, но когда война разразилась, Интернационал распался. Плеханов немедленно уехал в Париж. Там на собрании русских эмигрантов-социалистов он выступил с докладом: «Каково должно быть отношение социалистов к войне?»

В своем докладе Плеханов доказывал, что обязанность социалистов всего мира помогать союзникам (Франции, Англии и России) в защите их стран против немецкой агрессии. Войну, говорил Плеханов, начала Германия. Она — нападающая сторона. Германия полудеспотическая страна, Бельгия, Франция и Англия — демократические страны. Наша обязанность поэтому их защищать. Если победит Германия, она заберет у России территории, расположенные у моря, которые являются воротами России в Европу. Россия будет превращена в германскую колонию, в рынок для сбыта германских товаров. Российский рабочий класс сильно ослабеет, и политическое, экономическое и социальное развитие России будет отброшено на многие десятилетия назад. Так говорил Плеханов в своем первом докладе о войне в Париже. Приблизительно то же самое он повторил и в своем напутственном слове уходившим на фронт русским добровольцам во Франции. Среди этих добровольцев были большевики, меньшевики, социалисты-революционеры и анархисты. В «Письме к русским социал-демократам», опубликованном им вскоре после его напутственного слова русским добровольцам, Плеханов писал:

«Со времени нашей революции 1905-1906 г.г. Вильгельм II был сильнейшей опорой своему «брату» Николаю II. Не во имя свободы объявила Германия войну. Нет, товарищи, Германия воюет во имя завоевания ею экономического превосходства. Такова ее империалистическая программа, которую она старается осуществить. И поскольку это касается нашей страны, захваченной Германией, то она станет экономическим вассалом. Германия навяжет России такие условия, которые до нельзя затруднят ее дальнейшее экономическое развитие. А так как это экономическое развитие является предпосылкой социального и политического развития, то Россия потеряет, полностью или почти полностью, шанс покончить с царизмом… Победа Германии это — удар по прогрессу Западной Европы и полный, или почти полный, триумф русского деспотизма».

Так писал Плеханов в начале войны в «Письме к русским социал-демократам». Когда так называемые «интернационалисты» возражали ему, что причина войны это не только злая воля Германии, то Плеханов ответил им:

— «Кто отказывается от решения вопроса о том, какая сторона нападает и какая защищается, тот тем самым признает себя неспособным обсуждать вопрос о войне».

III

В брошюре «О войне», выпущенной Плехановым в Париже в 1914 году, отвечая какому-то иностранному социалисту, Плеханов писал;

«До вас дошел слух о том, что я смотрю на возможную победу Германии, как на большое несчастье для всей Европы и вы, зная, что я был горячим сторонником освободительного движения российского пролетариата, с беспокойством спрашиваете себя: неужели он начинает мириться с русским царизмом? Неужели же он переходит в ряды панславистов?

Нет, дорогой товарищ, я как был так и остаюсь непримиримым врагом русского царизма. К панславизму не тянуло и не тянет. И тем не менее меня в самом деле очень пугают последствия победы Германии над Россией… Такое поражение России, которое замедлит ее экономическое развитие, будет вредно для дела русской народной свободы и полезно Для нашего старого порядка, то есть того самого царизма, к низвержению которого мы стремимся. Всё, что замедляет наше экономическое развитие, поддерживает наш царизм, представляющий собой своеобразное политическое следствие экономической отсталости страны».

Так в начале войны писал Плеханов. Ленин летом 1914 года жил в горной деревушке Поронин, в Галиции, которая тогда была частью Австро-Венгрии. 28 июля Австрия объявила войну Сербии, Германия объявила войну России 1 августа. По чисто техническим причинам Австрия объявила войну России только 6 августа. Как раз в это время Ленин получил деньги из России и местная галицийская полиция заподозрила, что Ленин является агентом русского правительства. 7 августа под вечер Ленин пришел к Якову Ганецкому, который тоже проживал в Поронине, и рассказал ему, что у него был обыск и что жандармский вахмистр приказал утром явиться к поезду и ехать вместе с ним в Новый Тарг, к старосте. «Как вы думаете, — спросил Ленин у Ганецкого, — арестуют завтра в Новом Тарге или отпустят?». «Глупый жандарм подозревает вас в шпионаже, — ответил Ганецкий. — Пожалуй, арестуют».

Они решили действовать. Ганецкий дал телеграмму социал-демократическому депутату австрийского парламента доктору Мареку, который еще в 1912 году содействовал переезду Ленина из Парижа в Краков. Сам Ленин послал следующую телеграмму директору краковской полиции:

«Здешняя полиция подозревает меня в шпионаже. Живу два года в Кракове, в Звежинце (предместье Кракова), 51 улица Любомирского. Лично давал сведения комиссару полиции в Звежинце. Я эмигрант, социал-демократ. Прошу телеграфировать в Поронин и старосте в Новый Тарг во избежание недоразумений. Ульянов».

Жандармский вахмистр на следующий день поехал с Лениным в Новый Тарг к старосте. В это время, в ответ на телеграмму Ленина, жандарм получил такую телеграмму от краковской полиции:

«Жандармерия. Поронин. Против Ульянова не имеется здесь ничего предосудительного в области шпионажа. Краков, 17 августа 1914 года».

Эту телеграмму в копии получил и староста в Новом Тарге. Однако, он всё же арестовал Ленина.

«Надежда Константиновна Крупская, — пишет Ганецкий, — ездила к Владимиру Ильичу в тюрьму ежедневно». 11 августа Ганецкий помог Крупской послать Виктору Адлеру, лидеру австрийской социал-демократической партии, телеграмму, в которой она писала:

«Очень прошу вас, уважаемый товарищ, помочь моему мужу. Вы знаете его лично: он был, как вы знаете, долгое время членом Международного бюро и хорошо известен Интернационалу. Я просила бы вас отправить настоятельную телеграмму прокурору в Ней-Зандец, что хорошо знаете моего мужа, причем можете уверить его, что это недоразумение… Я уверена, что вы и еще другие австрийские товарищи сделают всё возможное, чтобы содействовать освобождению моего мужа. С партийным приветом, Надежда Ульянова».

Адлер немедленно предпринял соответствующие шаги, после чего австрийское министерство внутренних дел послало в краковскую полицию такую телеграмму:

«По мнению доктора Адлера, Ульянов смог бы оказать большие услуги при настоящих условиях. Дирекции полиции предлагается также сообщить об этом военному суду, за которым числится Ульянов».

Ленин был освобожден. И через несколько дней вместе с Крупской и ее матерью, через Краков и Вену, отправился в Швейцарию. 5 сентября Ленин послал Виктору Адлеру из Цюриха открытку следующего содержания:

«Уважаемый товарищ! Благополучно прибыл со всем семейством. Документы требовали только в Инсбруке и Фельдкирхе. Ваша помощь, таким образом, была для меня очень полезна. Для въезда в Швейцарию требуют паспорта, но меня впустили без паспорта, когда я назвал Грейлиха. Привет и благодарность. С партийным приветом, Ленин (В. Ульянов)»

(Я. Ганецкий. «Арест В. И. Ленина в Австрии в 1914 г.». «Ленинский Сборник» № 2, стр. 173-186.).

К этому надо добавить, что Виктор Адлер с первого же дня объявления войны стал на сторону австро-германской коалиции и всецело поддерживал войну против России. Ленин это, конечно, прекрасно знал.

Н. Бухарин, бывший тогда в Швейцарии и очень близко стоявший к Ленину, в 1934 году в московских «Известиях» рассказал, что первым лозунгом Ленина, по прибытии в Швейцарию, был лозунг к солдатам всех армий: «Стреляйте своих офицеров!» Этот лозунг не был напечатан. Ильич изобрел более общую формулу: «Превращение империалистической войны в войну гражданскую».

Как говорит Бухарин, Ленин всех расспрашивал о позиции Плеханова. «Ильич, — писал Бухарин, — волновался, бесился, страшно хотел встречи с ним, чтобы такой случай скоро представился. Наконец, эта встреча состоялась. Через десять лет, вспоминая об этой «исторической встрече» Ленина с Плехановым и об их словесном турнире, Крупская писала в «Правде» 11 апреля 1924 г.:

«Плеханова Владимир Ильич (Ленин) любил страстно. Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный путь, и потому Плеханов был долгое время окружен для него ореолом: всякое самое незначительное расхождение с Плехановым он переживал крайне болезненно. И после раскола партии он внимательно прислушивался к тому, что говорил Плеханов…

Даже в 1914 году, когда разразилась война, Владимир Ильич страшно волновался, готовясь к выступлению против войны на митинге в Лозанне, где должен был говорить Плеханов». В 1934 году об этой последней встрече Ленина и Плеханова Бухарин писал в московских Известиях»: «Мы узнали, что Плеханов в Лозанне выступает 11 октября с докладом в Народном доме и вызвали Ильича телеграммой из Берна. Ильич прилетел, как на крыльях. Битком набитая аудитория. Маленькая группа большевиков. На трибуне Плеханов, со сверкающими из-под густых посеребренных бровей глазами. Скрестив руки, театрально поглядывая по сторонам, он начинает говорить».

В своей статье Бухарин не передал речь Плеханова, но она вкратце была передана парижской русской газетой «Голос» в №№ от 18, 19 и 20 okt. 1914 г., в отчете о реферате Плеханова и о последовавшем за ним реферате Ленина. Газету эту редактировал лидер меньшевиков Мартов, который по отношению к войне тогда занимал позицию очень близкую к ленинской.

Согласно отчету корреспондента «Голоса», Плеханов в своей речи в Лозанне повторил то, что говорил на собраниях в Париже, но к этому еще добавил:

«Социализм отнюдь не исключает любви к отечеству. Но между тем как люди, державшиеся точки зрения эксплуатирующих классов, находят позволительным и даже обязательным ставить интересы своей страны выше интересов всего остального мира, социалист должен иметь мужество пойти против своего отечества, когда оно в своей иностранной политике поступает несправедливо, нарушает простые законы нравственности и права. Только тот социалист, который способен на это и может называться международным социалистом. Только тот социалист, который способен на это — имеет право сказать о себе, что в его любви к отечеству нет шовинизма».

Далее Бухарин рассказывает:

«Плеханов, заприметя Ленина, шутит, что его поймали в “заманиловку”. И вот подымается Ильич. Лицо его бело, как гипсовая маска. Мне никогда ни до этого ни после не случалось видеть такого смертельно-бледного лица у Ильича. Только глаза его горели, и, сухо картавя, отчетливо и энергично ударами неслыханной силы и неслыханного напряжения, Ильич стал рубить противника. Мы все сидели, как завороженные».

«Ленин сказал: —

«Нынешняя война не случайность, зависевшая от того или иного нападения, а подготовлена всеми условиями развития буржуазного общества. Она была предсказана давно и именно в такой комбинации и такой линии… Социал-демократы только тогда исполняют свой долг, когда борются с шовинистическим угаром своей страны… И, не забывая слов Маркса, что «рабочие не имеют отечества», пролетариат должен принимать участие не в том, чтобы отстаивать старые рамки буржуазных государств, а создавать новые рамки социалистических республик… Наша задача заключается не в том, чтобы плыть вместе с течением, а в том, чтобы превращать национальную, лже-национальную войну в решительное столкновение пролетариата с правящими классами».

В своем заключительном слове Плеханов, отвечая, Ленину, сказал:

«Если Ленин прав, то прав окажется бывший Эрве и тогда надо ссылаться не на Маркса, а на Эрве старой манеры. Маркс говорит, что каждый народ имеет право на существование, на автономию, но ведь это право предполагает право защиты; когда на него нападают, он должен защищаться. Иначе будет не интернациональная политика, а вненациональная, то есть утопическая, а не международная. Конечно, каждый обязан бороться прежде всего с шовинизмом своей страны, но в случае объявления войны нужно решить, кто нападает и со всей силой обрушиться на него».

И Плеханов закончил свое слово ссылкой на Бебеля, который на штутгартском конгрессе в 1907 году говорил, что дело рабочего класса было бы безнадежно, если бы он был бессилен найти в каждом отдельном случае виновника вооруженного конфликта.


IV

Крупская несколько иначе описывает этот словесный турнир между Лениным и Плехановым. Она пишет:

«Когда 10 октября пришла телеграмма из Лозанны о том, что реферат Плеханова назначен на завтра, на 11 октября, Ильич засел за подготовку к реферату. Приехав на собрание вместе с Зиновьевым, Ильич сел и целиком весь ушел в слушание того, что говорил Плеханов. С первой частью реферата, где Плеханов крыл немцев, Ильич был согласен и аплодировал Плеханову. Во второй части Плеханов развивал оборонческую точку зрения. Уж не могло быть места никаким сомнениям. Записался говорить один Ильич. С кружкой пива в руках подошел он к столу. Говорил он спокойно и только бледность лица выдавала его волнение. У Ильича было только десять минут. Он сказал лишь основное. Плеханов с обычными остротами возражал ему. Меньшевики — их было подавляющее большинство — аплодировали Плеханову. Создалось впечатление, что Плеханов победил. 14 октября, через три дня, в том же помещении, где читал доклад Плеханов, был назначен доклад Ильича. Зал был битком набит. Доклад вышел очень удачным. Ильич был в приподнятом, боевом настроении. Он развил полностью свой взгляд на войну, как на войну империалистическую… Реферат Ильича имел громадный успех…»

Основные пункты позиции Ленина сжато и точно формулированы в его письме к Шляпникову от 17 октября 1914 года. Там он, между прочим, писал:

«В России шовинизм прячется за фразы о belle France (о прекрасной Франции) и о несчастной Бельгии (а Украина и т. д.?) или за «народную» ненависть к немцам (и к «кайзеризму»). Поэтому наша безусловная обязанность — борьба с этими софизмами. А чтобы борьба шла по точной и ясной линии, нужен обобщающий лозунг. Этот лозунг: для нас, русских, с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас — поражение царизма в данной войне. Ибо царизм сто раз хуже кайзеризма… Лозунг мира, — по-моему, неправильный в данный момент. Это обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война… Мы не можем ни «обещать» гражданской войны, ни «декретировать» ее, но вести работу — при надобности очень долгую — в этом направлении мы обязаны».

Это Ленин писал в частном письме к Шляпникову, это повторил он и в письме к нему от 31 октября.

В декларации же, опубликованной Лениным в его газете «Социал-демократ» от 1 ноября от имени Центрального Комитета большевистской партии под заглавием «Война и российская социал-демократия», Ленин писал:

«Превращение империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг… вытекающий из условий империалистической войны между высоко развитыми буржуазными странами. Как бы ни казались велики трудности такого превращения в ту или иную минуту, социалисты никогда не откажутся от систематической, настойчивой, неуклонной подготовительной работы в этом направлении».

Как известно, этот лозунг Ленина не был принят ни одной социалистической партией Европы и никем из более или менее видных лидеров социалистических партий в России и заграницей. Не был согласен с этим даже Лев Каменев, в то время единственный член ЦК большевиков и заместитель Ленина в Петербурге. Когда Каменева арестовали и предали суду, он на суде заявил, что не разделяет «тезисов» Ленина, отказывается превратить войну внешнюю в войну гражданскую и также отказывается от лозунга, что «поражение России в войне было бы меньшим злом». Что касается П. Б. Аксельрода, одного из основоположников российской социал-демократии, то он сначала одобрил позицию, занятую Плехановым в войне. Но вскоре повернул в сторону так называемых «интернационалистов». И то, что он оказался в лагере противников Плеханова было для него нелегко. Аксельрод и Плеханов в течение десятков лет работали вместе; трудно выразить, как эти два человека были внутренне связаны. Но несмотря на их расхождение по вопросу об отношении к войне, они всё же не прервали дружбы.

Плеханов в письмах и при редких личных встречах (Плеханов жил в Женеве, Аксельрод — в Цюрихе) старался влиять на Аксельрода, переубедить его. Аксельрод делал то же самое. По словам известного деятеля еврейского социал-демократического «Бунда» А. Литвака, тогда в Цюрихе близко стоявшего к Аксельроду, Аксельрод в то время редко говорил о Плеханове. Но когда другие в его присутствии отпускали резкое слово по адресу Плеханова, видно было, как Аксельрод от этого страдал.

Лозунг Аксельрода был: «мир и восстановление социалистического Интернационала». Но хоть и был он интернационалистом, он глубоко болел за Францию и Бельгию, и боялся победы Вильгельма II. В начале войны, когда германские армии шли от победы к победе, а французам угрожала величайшая военная катастрофа, английский флот потопил германское военное судно, — Аксельрод сказал тогда Литваку: «Вот что война может сделать с человеком! Немецкое судно потоплено, много людей погибло. Это должно ведь было бы меня огорчать, а я в душе этому даже немного обрадовался. Пусть это уменьшит их победу, пусть это уменьшит поражение союзников. Я сам себя поймал на этой мысли и хотел ее подавить, но она не дает подавить себя. Вот во что война превращает всех нас».

Когда русские взяли Лемберг (Львов), Аксельрод сказал тому же Литваку:

«Я знаю, что население Лемберга пострадает, и русскому народу от этого легче не станет, и всё же: Германия одерживает столько побед, пусть к моменту мирных переговоров будет хотя бы равновесие. Впрочем, это, по всей вероятности, только предлог для оправдания чувства. Вы знаете, где-то в глубине души ведь все мы националисты».

Другой тогдашний лидер меньшевиков — Ю. О. Мартов занимал позицию более близкую к ленинской. О его парижской газете «Голос» Ленин писал: «”Голос” является сейчас лучшей социалистической газетой в Европе. Чем чаще и сильнее я расходился с Мартовым, тем определенней я должен сказать, что этот писатель делает теперь именно то, что должен делать социал-демократ».

Основным лозунгом Мартова был — мир. Статья его в № 190 «Голоса» была озаглавлена «Мир», и он требовал «возможно скорейшего окончания войны». Вначале Ленин как будто не возражал против этого, но уже в ноябре 1914 года в письме к Шляпникову Ленин писал:

«Умные буржуа передовой страны за мир… А мы не должны давать смешивать себя с мелкими буржуа, сантиментальными либералами и так далее. Эпоха штыка наступила. Это — факт, значит и таким орудием надо бороться… Объективно, кому теперь сыграет на руку лозунг мира? Во всяком случае не пропаганде идей революционного пролетариата, не идее использовать войну для ускорения краха капитализма».

А в своей статье «Положение и задачи социалистического Интернационала», напечатанной в «Социал-демократе» от 1 ноября 1914 года, Ленин писал:

«Долой поповски-сантиментальные и глупенькие вздыхания о мире во что бы то ни стало! Поднимем знамя гражданской войны!»

И естественно, что Ленин назвал «социал-шовинистическими» не только взгляды Аксельрода, ибо они, согласно ему,

«как две капли воды похожи на патриотические выступления Плеханова, но более трусливы».

Он вскоре ополчился и на Мартова, который в своем докладе в Берне не отгородился от Аксельрода и так же, как Аксельрод, проповедовал «скорейшее окончание войны — и мира». В это время почти всех лидеров социалистических партий Европы Ленин уже называл «подлецами», «лицемерами», «изменниками», «полуидиотами», «дураками», «сволочью». Но Ленин, надо сказать, в своих взглядах был почти одинок. Так продолжалось до Циммервальдской конференции 1915 года.



V

В 10-ом томе «Малой советской энциклопедии» (3-е изд.) о Циммервальдской конференции сказано:

«Циммервальдская конференция состоялась 5-8 сентября 1915 года. В ней участвовало тридцать восемь делегатов одиннадцати стран (Россия, Польша, Италия, Болгария, Румыния, Германия, Франция, Швейцария, Голландия, Швеция и Норвегия). Принятый конференцией Манифест признал войну империалистической, осудил поведение социалистов, которые голосовали за военные бюджеты и принимали участие в буржуазных правительствах, призывал рабочих Европы развернуть борьбу против войны, за мир без аннексий и контрибуций».

Дальше «Малая советская энциклопедия» пишет:

«Левая группа (то есть группа, возглавляемая Лениным) голосовала за Манифест, критикуя его непоследовательность, подчеркивая, что он не содержит призыва к борьбе за свержение капитализма, не разоблачает социалистов-шовинистов и каутскианцев, как изменников социализма».

Но, что же в действительности представляла собой Циммервальдская конференция? Прежде всего о ее составе. Единственная значительная социалистическая партия, которая послала делегатов на эту конференцию, была итальянская социалистическая партия. Остальные участники конференции представляли либо самих себя, либо осколки социалистических групп некоторых социалистов-эмигрантов. Ленин и Зиновьев — от большевиков, Мартов и Аксельрод — от меньшевиков-«интернационалистов», Троцкий от своей группки, Виктор Чернов и Бобров-Натансон — от социалистов-революционеров-интернационалистов».

Польшу представляли Радек и Ганецкий, которые раньше были связаны с «социал-демократией Польши и Литвы».

Швейцарская социалистическая партия даже не была извещена о предстоящей конференции. Швейцарию лично представляли Роберт Гримм, Фриц Платен и Нэн. Из Голландии была Роланд-Гольст; Дания, Испания, Америка, Португалия совсем не были представлены. От Швеции были только представители юношеских организаций. Из Болгарии был представитель так называемых «тесняков». Раковский представлял румынскую партию. Германская Независимая Социалистическая партия, которую тогда возглавляли Гаазе, Карл Каутский и Эдуард Бернштейн, тоже не была извещена о конференции. В общем, это была конференция штаба без армии.

Карл Каутский, который тогда вместе с Э. Бернштейном и Г. Гаазе возглавлял антивоенную оппозицию в Германии, пишет в своей последней большой работе «Социалисты и война», вышедшей в 1937 году в Праге, что организаторы Циммервальдской конференции никого из вождей меньшинства германской социал-демократии, которые были противниками войны и военной политики кайзера, не пригласили на конференцию. Они пригласили только маленькую группку «спартакистов» (будущих коммунистов). Каутский пишет:

«Бернштейн и я, и насколько я могу вспомнить, и Гаазе узнали о Циммервальдской конференции лишь после ее закрытия. Большинство делегатов конференции было заинтересовано главным образом в том, чтобы привести к скорейшему миру. Они были за то, чтобы социалисты больше не поддерживали своих правительств и силой заставляли бы их закончить войну. Ленин же и его последователи меньше всего заботились о мире. Они были заинтересованы в превращении мировой войны в гражданскую войну»

(Karl Kautsky, Sozialisten und Krieg, Prague, 1937, pp. 542, 547.).

Накануне Циммервальдской конференции в Берне состоялось совещание группы делегатов. Как впоследствии рассказал Мергейм, один из французских левых синдикалистов, участвовавших в этом совещании, Ленин тогда требовал, чтобы конференция выпустила воззвание к рабочим массам и солдатам всех стран, чтобы они объявили всеобщую забастовку против войны. Мергейм тогда указал Ленину, что такое воззвание не будет иметь никакого влияния при том настроении, которое господствует в народных массах всех стран. Однако, Ленин и его друзья продолжали настаивать на своем. Дискуссия по этому вопросу длилась целых восемь часов. Та же сцена повторилась после и в резолюционной комиссии Циммервальдской конференции. Там произошло резкое столкновение между представителем крайне левых социалистов Германии Ледебуром и Лениным. Как и Мергейм, Ледебур указал Ленину, что его предложение бесцельно, к тому же, он прибавил, что для делегатов, которые должны после конференции вернуться в свои страны, принятие такой резолюции было бы бесцельным самопожертвованием, ибо по возвращении домой они немедленно были бы преданы военному суду и расстреляны, при чем своей смертью ничего бы не достигли.

В своих воспоминаниях Мергейм пишет:

«Ленин, который за всё время этой дискуссии сидел развалившись на мягком диване, не обнаружил ни малейшего интереса к аргументам его противников. Каждый раз, когда он отвечал на речь его противника, он говорил всё более оскорбительным и саркастическим тоном, и если бы не вмешательство болгаро-румынского социалиста Раковского, Циммервальдская конференция вовсе не состоялась бы, ибо как французские, так и германские делегаты решительно отказались принять безумный план Ленина. Принята была компромиссная резолюция. Но Ленин как в резолюционной комиссии, так и на самой конференции голосовал против этой резолюции. В разгар словесной битвы между Лениным и Ледебуром последний, отвечая на саркастическое замечание Ленина, воскликнул, что он, Ледебур, не требует от Ленина, чтобы он после конференции поехал в Россию и выступал там в духе предложенной им резолюции, ибо это означало бы для него верный расстрел. Ленин же требует от него, чтобы он, Ледебур, пожертвовал своей жизнью в то время, как он, Ленин, останется спокойно жить в Швейцарии».

Приведя эту цитату из воспоминаний Мергейма, Эдуард Бернштейн в 1921 году писал: —

«Ленин действительно остался в Швейцарии и вернулся в Россию вместе со своими единомышленниками только после того, как революция окончательно победила»

(Eduard Bernstein, Ein Dunkles Kapitel, "Vorwarts" (Berlin), Januar 14, 1921. ).).

Циммервальдская конференция создала так называемое «Циммервальдское объединение», которое формально просуществовало до 1919 года. В апреле 1916 года в швейцарской деревне Кинтале состоялась конференция Циммервальдского объединения. На этой конференции крайне левое крыло, во главе которого стоял Ленин, было сильнее представлено, чем на первой Циммервальдской конференции. Но и Кинтальская конференция не приняла основных положений большевиков: превращение империалистической войны в войну гражданскую.

Аксельрод и Мартов, вместе с большинством конференции, считали, что задачей «интернационалистов»-циммервальдистов является борьба за скорейшее окончание войны и за мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов. Ленин же вместе с небольшим кружком крайне левых отстаивал позицию борьбы не за мир, а за «скорейшее превращение империалистической войны в войну гражданскую», во имя которой интернационалисты должны стремиться «к поражению своего правительства, своей страны».

Ленин настаивал, что отказываться от лозунга поражения своей страны — значит превратить свою революционность в пустую фразу — в одно лицемерие. В № 43 своей газеты «Социал-демократ» от 26 июля 1915 года Ленин писал: — «Кто стоит за лозунг — «ни побед, ни поражений»,тот сознательный или бессознательный шовинист; тот в лучшем случае примирительный мелкий буржуа, но во всех случаях враг пролетарской политики, сторонник теперешних правительств, теперешних господствующих классов».

Огромное большинство социалистов как воюющих, так и нейтральных стран были против Циммервальда. Их точку зрения тогда развил известный эльзасский, а потом французский социалист Соломон Грумбах в докладе «Ошибки Циммервальда и Кинталя», прочитанном в Берне 3 июня 1916 года (Доклад Грумбаха был потом напечатан в виде брошюры под названием "Der Irrtum Zimmerwald-Kiental, Bern 1915. Все цитаты из нее позаимствованы мною из книгиThe Bolsheviks and The World War.The Origin of the Third International, by Olgahess gankin & h. h. fisher, stanford University Press, pp. 454-462.). Грумбах доказывал, что принципы, провозглашенные в Циммервальде и Кинтале повели бы пролетариат по ложному пути и что они противоречат принципам социалистического Интернационала, а главное, что устроители Циммервальда не остановились перед тем, чтобы обмануть общественное мнение насчет состава Цимервальдской конференции. Грумбах сказал:

«Они не остановились перед тем, чтобы нарочно печатать под Манифестом, опубликованным ими 18 сентября, слова: “За германскую делегацию”, “за французскую делегацию”, “за голландскую делегацию”. В Манифесте жирным шрифтом также было напечатано: “Мы, представители социалистических партий, профессиональных союзов и их меньшинств, мы, германские, французские и т.д.” На самом деле ни германские, ни французские социалистические партии, ни синдикаты (профсоюзы) на Циммервальдской конференции не присутствовали. За голландскую партию Манифест подписала Роланд-Гольст, хотя она сама составляла всю “делегацию”. Организация, которую она действительно представляла, насчитывала около сорока членов, и в то время она уже успела расколоться, а очень скоро и окончательно распалась. Сама Роланд-Гольст давно перестала быть членом голландской социал-демократической партии. Из присутствовавших на конференции немцев и французов никто не имел права называть себя делегатом германской социал-демократии или французской социалистической партии. Были ли хоть меньшинства этих партий или профессиональных союзов правильно представлены на конференции? Ни в коем случае! Те, кто знают правду прямо поражены легкомыслием, с которым эта фраза написана, и попыткой обмана».

Далее Грумбах говорит:

«Правда, на конференции присутствовали два француза — Бордерон и Мергейм. Первый был членом французской социалистической партии, но вся его предыдущая деятельность не давала ему права называть себя “представителем партии”. Он скорее мог назвать себя синдикалистом. Мергейм же никогда не принадлежал к социалистической партии и ничего общего не имел с социалистическим Интернационалом. Он был только членом Генеральной Федерации Труда, официальным делегатом синдиката (профсоюза) металлистов и официальным делегатом меньшинства Генеральной Федерации Труда. Самая влиятельная группа германской оппозиции — группа Гаазе-Каутского-Бернштейна отсутствовала» (Эдуард Бернштейн и Карл Каутский, еще во время войны утверждали, что виновниками мировой войны были не Англия, не Франция и не Россия, а властители Австро-Венгрии и германские милитаристы и империалисты. А после германской революции Каутский, специально исследовавший вопрос о виновниках войны по архивам германского министерства иностранных дел, опубликовал книгу, в которой установил полную ответственность Германии за возникновение мировой войны.

И в своем последнем труде «Социалисты и война», опубликованном Каутским на немецком языке в Праге в 1947-ом году, за год до его смерти, он пишет: —

«Мировую войну 1914-го года Германия хотела и планомерно ее подготовляла, но объявила ту войну превентивной войной. Мировая война не была продуктом капитализма или империализма».

Это именно то, что утверждал и Плеханов в годы войны и с чем теперь согласны все европейские и американские серьезные, беспристрастные историки. В этой же книге Каутский, между прочим, также указывает, что Плеханов пришел к своей позиции в войне, не потому, что он якобы стал русским националистом, а благодаря, именно, своему интернационализму, потому что он сознавал необходимость безусловной защиты европейской демократии.

«Как интернациональный демократ, — пишет Каутский, — Плеханов считал необходимым защиту европейской демократии, которой грозила большая опасность со стороны германского империализма, чем со стороны русского абсолютизма»..



VI

Говоря о Троцком, как участнике и Циммервальдской и Кинтальской конференций, Грумбах указал, что в своей немецкой брошюре «Война и Интернационал», опубликованной им в начале войны в Цюрихе, Троцкий писал:

«Только тот, кто закрывает глаза, не видит, что политика немецкого юнкерства требовала уничтожения Франции. Франция — это враг». А Роберт Грим, председатель Циммервальдской конференции, цитируя эту фразу Троцкого, писал тогда в своей газете «Бернер Тагвахт»: «Товарищ Троцкий прав, сказав это». Победа Германии над Францией — достойная сожаления стратегическая необходимость — согласно анализу германской социал-демократии, была бы победой феодально-монархического режима над демократически-республиканским режимом. Теперь же циммервальдист Троцкий отказывается разбирать вопрос об ответственности за войну и различать между войнами агрессивными и защитительными и резко нападает на всех, кто с ним не согласен, зная прекрасно, что уничтожение Франции было целью прусского юнкерства, зная очень хорошо, что Франция подверглась нападению, что она защищает себя и «что теперь ее задача защищать свою территорию и свою независимость»

(слова Троцкого на странице 19-й его брошюры «Война и Интернационал»).

После анализа Грумбахом французской брошюры Раковского и обвинения ее автора в подобном же отсутствии логики, Грумбах пишет:

«Ленин и Зиновьев поступают легче для себя, чем это делает Раковский. Оба они представляли большевиков в Циммервальде и Кинтале. Говоря о них, мы имеем дело с Великими Инквизиторами Интернационала, которые, к счастью, не обладают силой провести в жизнь свои идеи, ибо в этом случае очень многих из нас сжигали бы на медленном огне под аккомпанемент ленинских гимнов о «единственном истинном ленинском социализме» и были бы брошены в ад для социалистических предателей, как потерянные грязные буржуазно – шовинистически – националистически – социал-патриотические души. И при всем этом Ленин добродушный человек, как он это доказал в брошюре, которую он вместе с Зиновьевым опубликовал в 1915 году. На странице 4 этой брошюры, в главе об оборонительных и агрессивных войнах, Ленин писал: «Если, например, завтра Марокко объявило бы войну Франции, Индия — Англии, Персия и Китай — России, то это были бы законные оборонительные войны, независимо от того, кто начал войну». Тут безумие превращается в метод!..

Ленин и его друзья играли важную роль в Циммервальде и решающую роль в Кинтале».

Еще резче против решений Циммервальдской и Кинтальской конференций выступил Г. В. Плеханов. В № 43 парижского русского журнала «Призыв» от 22 июля 1916 года Плеханов писал:

«Немцы захватили Люксембург, захватили Бельгию, захватили Польшу, захватили Литву, значительную часть Белой и Малой Руси (Белоруссии и Украины), захватили Сербию, захватили Черногорию, а мы, социалисты этих многочисленных стран, должны уверять наших немецких товарищей, что мы не желаем захватывать их территорию.

Нужно быть донельзя пристрастным в пользу немцев, чтобы предъявить нам такое требование. По здравому рассуждению выходит, что уместнее было бы нам добиваться подобных заявлений от немецких социал-демократов. Но мы их не добиваемся, во-первых, потому что мы не поверим никаким заявлениям, идущим со стороны большинства немецкой партии, а, во-вторых, если бы мы и имели детскую наивность верить этим эгоистическим циникам, то мы всё-таки, надеюсь, не забыли бы, что судьба захваченных немцами областей зависит не от социал-демократов, хотя бы и крайне оппортунистического направления. Она зависит от Вильгельма: она зависит от крупных немецких капиталистов. Она зависит от тех социальных элементов, которые давно уже сказали устами железного канцлера (Бисмарка) : “побежденным нужно оставить только глаза, чтобы они могли оплакивать свое несчастье”. Что касается этих элементов, то даже слепому должно быть ясно, что с ними невозможны никакие объяснения, кроме объяснений с помощью штыков, сабель и пушек».

За полгода до революции, в июне 1916 года, в интервью с редактором петербургского марксистского журнала «Современный мир», Ник. Иорданским, Плеханов сказал:

«Речи и голосование в Думе социал-демократов Николая Чхеидзе и других возбуждают просто недоумение. В особенности странными представляются поклоны Чхеидзе в сторону Цимервальда. Чхеидзе обнаружил несомненную утопичность своих взглядов и полную неосведомленность о положении дел в Европе. Циммервальдская конференция, которая так увлекает Чхеидзе, в действительности была не выражением международных стремлений социалистического пролетариата, а, наоборот, восстанием против этих стремлений, закрепленных в постановлениях интернациональных конгрессов. В Циммервальде восторжествовали анархические идеи Домелы Ньювенгейса, осужденные, при одобрении Энгельса, еще Цюрихским конгрессом Интернационала…»

Дальше Плеханов сказал:

«Аннексий мы тоже не желаем, но мы желаем освобождения угнетенных национальностей, например, в Армении. Кроме того, будучи против новых аннексий, мы вовсе не считаем необходимым поддерживать старые; но все эти вопросы дело будущего. Пока же надо очистить собственную территорию от неприятеля, надо защищать с оружием в руках самих себя. Я знаю, насколько трудна эта задача. Я горячо желаю победы русскому народу, но я вижу, что путь к победе загроможден многочисленными препятствиями… Мы будем тем ближе к победе, чем удачнее справимся с темными силами, которые мешают народной самодеятельности, необходимой для успешной самообороны».

Через месяц Плеханов в «Призыве» от 5 августа 1916 года опять писал:

«Господа пораженцы уверяют, что победа Германии нанесет большой удар нашему нынешнему правительству. Но это уверение, крайне выгодное для главного штаба германской армии, не имеет под собой никакого серьезного основания. Совсем напротив: победа Германии очень значительно отдалит час нашего политического освобождения. “Если бы мы думали, что Наполеон благоприятнее нашим интересам, мы посадили бы его вам”, — прямо сказал в 1870 году представитель победоносной Германии Бисмарк представителю побежденной Франции Жюлю Фавру. Победив Россию в нынешней войне, Германия всеми своими громадными силами станет поддерживать у нас то правительство, которое будет наиболее благоприятно ее интересам. А какое же правительство может быть им благоприятнее, чем правительство черной сотни? Ведь черносотенцы давно уже показали себя верными вассалами Вильгельма. И ведь им Россия обязана своими поражениями».

Многие социалисты, которые тогда были против Германии и поддерживали союзников, утверждали, что за спиной организаторов Циммервальдской конференции стояло германское правительство и высшее германское командование. Германия тогда очень хотела мира. Германия и Австрия тогда были почти победителями. Они заняли всю Бельгию, значительную часть Франции, всю Польшу и Литву, Сербию, Черногорию и так далее. Союзники же терпели поражения, и естественно, что Германия желала скорее заключить мир. Мир тогда означал бы полную победу Германии.

Поэтому германский штаб не мог не относиться с большой симпатией к такому движению, которое ставило себе целью заставить союзные правительства заключить мир с Германией и Австрией. С другой стороны, Ганецкого и Радека уже тогда обвиняли в том, что они связаны с Парвусом и с германским и австрийским правительствами. Парвус был тогда главным агентом германского правительства. Ленин и его группа открыто агитировали за поражение России в войне, что, конечно, было очень выгодно Германии и Австро-Венгрии. Ганецкий в своей статье «Арест В. И. Ленина в Австрии в 1914 году», напечатанной во втором «Ленинском сборнике», называет Ленина «создателем Циммервальда», что, конечно, сильное преувеличение.

Но несомненно, что Ленин, Ганецкий, Радек и Раковский, который тогда тоже был в связи с представителями германского правительства, были среди главных организаторов и закулисных «мастеров» Циммервальда. Поэтому неудивительно, что подавляющее большинство социалистов Запада и такие выдающиеся русские социалисты как Плеханов резко отрицательно отнеслись к Циммервальду, в то время как немецкий журнал Парвуса «Ди Глоке» приветствовал Циммервальд.


VII

Парвус в первую мировую войну был главным агентом германского правительства и журнал его «Ди Глоке»(Колокол)агитировал за победу Германии и за расчленение России. В октябре 1915 года «Ди Глоке» писал:

«Конференция некоторых социалистов, из воюющих и нейтральных стран, которая состоялась в Циммервальде, в Швейцарии, для обсуждения положения, создавшегося в результате войны, заслуживает величайшего внимания, как первая с успехом проведенная попытка соединить разорванные нити пролетарского Интернационала. В конференции приняли участие известные социал-демократы Германии, Франци, Италии, России, Польши, Румынии, Болгарии, Швеции, Норвегии, Голландии и Швейцарии».

Критикуя некоторые решения конференции, журнал Парвуса «Ди Глоке» в заключение писал:

«Несмотря на это, мы повторяем: конференция была важным событием. Пролетарская точка зрения несомненно пробьет себе дорогу, как только пролетариат будет действовать опять интернационально»

("Die Glocke," 1915, Heft 3, Oktober l, SS. 143-144.).

В циркуляре бывшего царского Департамента Полиции от 22 декабря 1915 года за номером 1176816, в связи с Циммервальдской конференцией, сообщалось:

«15 и 18 сентября в Берне состоялось совещание русских социалистов, участников конференции: Мартова, Мартынова, Рязанова, Боброва и Аксельрода. На этом совещании обсуждался вопрос о распространении в России означенного (Циммервальдского) манифеста. Совещание признало необходимым отпечатать этот манифест в Болгарии при посредстве румынского социалиста Раковского и, затем, переправить манифест в Россию…

По полученным в настоящее время сведениям, выработанный план не удался, ибо Раковский был вскоре арестован в Румынии за оскорбление властей, а выступление Болгарии (на стороне Германии) лишило возможности печатать манифест в ее пределах. Ввиду приведенных обстоятельств, приверженцы “пораженческого” толка избрали другой путь, а именно: в октябре месяце женевская группа содействия издававшейся в Париже газеты “Наше Слово”, органа российских социал-демократов, напечатала двадцать тысяч экземпляров манифеста и переслала его в Цюрих на имя русского социалиста Биска, который послал их в трех деревянных ящиках через Германию в Копенгаген, причем Биск получил от немецкого консула в Цюрихе рекомендательное письмо, дабы эта посылка не была задержана в Германии».

(Этот документ из загр. архива департамента полиции находится в Институте Имени Гувера, в Калифорнии. Копию цитируемого документа автору этой статьи предоставил А. Ф. Керенский. Д.Ш .)

Газета «Наше Слово» была органом цимервальдистов — Троцкого, Луначарского, Покровского, Мануильского, Антонова-Овсеенко, Чичерина, Павловича, Колонтай, Рязанова. В ней также сотрудничал Мартов. Департамент Полиции в Петрограде был прекрасно осведомлен о делах русских эмигрантов-революционеров через своих агентов-провокаторов, работавших в социалистических партиях. Циммервальдский манифест был отправлен через Германию в Копенгаген для распространения его в России, и германское правительство обязалось не задерживать в Германии эту посылку.

По поводу Циммервальдской конференции Плеханов писал в «Призыве» 19 февраля 1916 года:

«Если хочешь доброго мира, то веди хорошую войну пока не опустился от бессилия бронированный кулак германского завоевателя».

Парижская газета циммервальдистов «Наше Слово» в номере от 25 августа 1916 год писала:

«Плехановских групп “призывцев” в России нет. Но идеи их широко развились среди партийной интеллигенции и рабочих. Пропагандисты и носители этих идей в рабочей среде — ликвидаторы» (то есть правые меньшевики с Потресовым во главе. — Д.Ш .).

А Ленин в письме к Шляпникову из Цюриха в Стокгольм в сентябре 1916 года писал:

«Самое печальное в слабом контакте между нами и рабочими вождями в России. Совершенно нет корреспонденции. Никого, кроме Джеймса, а теперь и его нет. Так не может продолжаться. Никаких изданий, листовок, нет транспорта, никаких прокламаций, резолюций и так далее».

Таково было положение большевизма в России почти накануне революции.


VIII

В первые же дни революции 17 года Максим Горький послал Временному правительству и Исполнительному Комитету Совета Рабочих и Солдатских Депутатов приветствие, в котором призывал правительство увенчать освободительное дело заключением мира. Горький писал:

«Это не должен быть мир во что бы то ни стало. Это должен быть такой мир, который бы дал возможность России с честью существовать перед другими народами земли. Довольно уже истекало человечество кровью; новое правительство снискало бы величайшую заслугу не только перед Россией, но и перед всем человечеством, если бы ему, новому правительству, удалось быстро заключить мир».

В своих «Письмах из далека» Ленин резко обрушился на Горького за это обращение к Временному правительству с призывом о необходимости быстрого заключения мира. Ленин писал:

«На мой взгляд, письмо Горького выражает чрезвычайно распространенные предрассудки не только мелкой буржуазии, но и частью находящихся под ее влиянием рабочих. Все силы нашей партии, все усилия сознательных рабочих должны быть направлены на упорную, настойчивую, всестороннюю борьбу с этими предрассудками».

А 5 мая (22 апреля) 1917 года, как бы в ответ на это, в газете Плеханова «Единство» на первой странице жирным шрифтом было напечатано воззвание:

«Гражданки и граждане! Отечество в опасности! Не надо гражданской войны! Она погубит нашу молодую свободу. Необходимо соглашение Совета Рабочих и Солдатских Депутатов с Временным правительством. Нам не надо завоеваний, но мы не должны дать немцам подчинить себе Россию. Каждый народ имеет право свободно располагать своей судьбой. Вильгельм германский и Карл австрийский никогда не согласятся на это. Ведя войну с ними, мы защищаем свою и чужую свободу. Россия не может изменить своим союзникам. Это покрыло бы ее позором и навлекло бы на нее справедливый гнев и презрение всей демократической Европы. Г. В. Плеханов, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич».

Когда в мае 1917 года Временное правительство вместе с Советом Рабочих и Солдатских Депутатов начали кампанию по подготовке наступательных военных операций на фронте, большевики и другие левые циммервальдисты повели агитацию против наступления. Но, как рассказывает Церетели, руководители Совета получили тогда конспиративным путем через Стокгольм коллективное письмо от Гаазе, Каутского и Бернштейна, т.е. от лидеров антивоенного меньшинства германской социал-демократии (Уже в 1915 году в германской социал-демократии возникла оппозиция. В середине июня 1915 года Гуго Гаазе, Карл Каутский и Эдуард Бернштейн опубликовали в лево-социалистической газете «Лейпцигер Фольксцейтунг» манифест под заглавием «Der Gebot der Stunde», в котором резко осуждали всех германских аннексионистов и не менее резко критиковали военную политику своей социал-демократической партии. Подпись председателя партии под манифестом, враждебным принятой партией политике, была событием не имевшем прецедентов. Подпись Бернштейна говорила, что оппозиционное движение не ограничивается только ортодоксальными марксистами.), в котором они давали знать руководителям Совета о своем полном сочувствии кампании, Временного правительства и Совета.

«Не смущайтесь упреками, — писали они, — которые направлены против вас справа и слева противниками наступления революционной русской армии. Бездействие на русском фронте только укрепляет воинствующие настроения в Германии.

Германское правительство и поддерживающее его социалистическое большинство вселяют в народе надежду на сепаратный мир с Россией, который должен способствовать их окончательной победе над западными державами. Разрушение этой надежды в результате русского наступления только облегчит борьбу с воинствующей политикой германских правящих кругов»

((И. Г. Церетели, Воспоминания о февральской революции, книга 1-ая, стр. 233.).)

Ленин, в своей речи на Всероссийском съезде Советов Рабочих и Солдатских Депутатов 9 (22) июня 1917 года, сказал:

«Когда говорят, что мы стремимся к сепаратному миру, то это неправда. Мы говорим: никакого сепаратного мира ни с какими капиталистами, прежде всего с русскими. А у Временного правительства есть сепаратный мир с русскими капиталистами. Долой этот сепаратный мир. Никакого сепаратного мира с немецкими капиталистами мы не признаем и ни в какие переговоры с ними не вступим».

И в той же речи Ленин сказал следующее:

«Мы не толстовцы. Если революционный класс возьмет власть, если не будет власти у банков и у крупного капитала, то такой класс будет вести революционную войну не на словах, а на деле».

Как известно, в ноябре 1917 года большевики захватили власть и уничтожили власть банков и не только крупных капиталистов, но даже и самых мелких. Однако, никакой революционной войны Ленин не объявил германским капиталистам, а, наоборот, заключил с ними сепаратный мир, так называемый Брест-Литовский договор. По Брест-Литовскому договору, Россия была расчленена. И большевики обязались уплатить Германии огромную контрибуцию.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.