Онлайн библиотека PLAM.RU


Глава 7

ПОКЛОНЕНИЕ ЖИВОТНЫМ

Поклонение животным всегда рассматривалось как поразительное явление в религии Египта: Отцы Церкви считали его одним из самых ужасных заблуждений языческого духа. Апологеты христианства использовали его в качестве иллюстрации бессмысленных глупостей языческого культа, тогда как греческие философы стремились увидеть в нем глубокое символическое учение. Среди современных критиков Древнего Египта также преобладает подобное расхождение во мнениях по этому вопросу. Некоторыми из них египетский культ животных приводится в качестве доказательства существования тщательно продуманного пантеизма и восприимчивого понимания жизни животных. Другие сравнивают его с негритянским фетишизмом и выдвигают в качестве доказательства низкий уровень, на котором существовали мысли и чувства в долине Нила в древности; третьи, с другой стороны, принимают его за пережиток доисторической религии этого народа, а четвертые – за результат неуклонной деградации религиозной мысли.

Что-то можно сказать в поддержку каждой из этих точек зрения, и все же ни одна из них не свободна от ошибки. Маловероятно, что в настоящее время будут предприняты какие-либо попытки превознести культ животных и рассматривать его как особенно возвышенную фазу духовной жизни Египта. Но в этой главе мы попробуем показать, как случилось так, что египтяне приняли эту форму культа путем логического развития веры в соответствии с принятой у них традицией религиозной мысли. При рассмотрении этой темы следует четко разделять две различные точки зрения, которые впоследствии объединились и смешались: поклонение отдельным животным и выделение некоторых видов животных как священных.

Идея воплощения бога в животном имеет исключительно египетские корни. Египтянин представлял себе, что мир иной устроен так же, как и этот, что жизнь блаженных мертвецов такая же, как и у живущих на земле, и что мертвые так же пьют, едят, испытывают голод и жажду, радуются и страдают, имея лишь одно преимущество перед живыми: они больше не привязаны к одной оболочке, а могут изменять свой облик на облик животных, или растений, или даже богов. Также не существовало существенного различия между богами и людьми. Жизнь бога была в действительности длиннее, чем жизнь человека, но смерть клала конец как жизни одного, так и другого; и сила бога – хоть она и была больше, чем у человека, – была тем не менее ограниченна. Во всех областях мысли человек – и только он один – был для египтян мерой всех вещей.

Так как тело необходимо для того, чтобы осуществлять жизненные функции, душу мертвого нельзя было представить себе как неосязаемую, нематериальную субстанцию, а только как нечто, которое живет благодаря телу. Бог тоже находился в таком же положении, и, чтобы общаться с людьми, он по необходимости должен был иметь воплощение, иначе он не мог ни выразить себя в человеческой речи, ни действовать с видимым результатом. Из текстов мы узнаем, что в длинной беседе бога с царем бог кивал или простирал руки, а богиня выступала в роли акушерки при рождении принца и выкармливала своей грудью ребенка, который был рожден, чтобы править на земле, будучи представителем бога, породившего его. Для нас также идеи почти неизбежно являются аллегорией; но только не для египтянина. У него отсутствовала всякая способность воспринимать абстрактную мысль, он мог понимать только то, что было представлено как конкретная реальность. Использование идеограмм в египетской письменности подтверждает это реалистичное умонастроение: египтянин хотел не только делать вывод о значении, исходя из символа, но и видеть его, поэтому он рисовал крокодила после написания его названия, пьющего человека – после слова «пить», фигуру, делающую ударяющее движение, – после слова «ударять» и так далее. Даже для понятий, которые не допускали никаких точных изображений, египтянин изобретал идеограммы часто посредством довольно сложного хода мысли. Например, за словом, означающим «испытывать голод», следует символ человека с пальцем, указывающим на губы. Этот способ давать указание на значение слова подсказан той же самой последовательностью мыслей, которая заставляет современного итальянского попрошайку указывать на свой рот, в то время как он говорит: «Умираю от голода!» И опять-таки за словом «плохой» следует изображение маленькой птички; а птицы были самым распространенным вредителем сельскохозяйственных культур в этой стране. Слово «чистый» сопровождал символ воды или человека, на которого льется вода; а слова, выражающие чисто абстрактные идеи, такие как «хороший», «красивый» и т. д., писали при помощи изображения папирусного свитка, потому что в начертанном виде они представляли собой видимую реальность. Один и тот же побудительный мотив формировал и язык, и письменность, и египетские предложения построены и расставлены таким образом, чтобы их можно было читать как текст, описывающий ряд картинок.

Эта неспособность к абстрактному мышлению оказала влияние и на египетскую религию. Египтянин не хотел молиться с верой в то, что его молитва может быть услышана невидимой силой, а скорее стремился доверить ее непосредственно ушам своего бога. Ведомый инстинктивным побуждением нарисовать себе бога в человеческом облике, египтянин полагал, что нашел это воплощение в царе, которого называли прекрасным богом, великим богом, Гором и которому в этом качестве адресовались молитвы (прошения), а он сам выполнял их или передавал своим родителям-богам, небожителям, отпрыском которых на земле он был и с которыми он поддерживал постоянную связь. «О ты, царь Меренптах! Ты образ своего отца солнца, которое поднимается в небе. Твои лучи проникают даже в пещеры. Нет места, куда не простиралась бы твоя доброта. Ты устанавливаешь закон в каждой стране. Когда ты отдыхаешь в своем дворце, ты слышишь слова, идущие отовсюду. У тебя миллионы ушей. Твой глаз ярче, чем небесная звезда; он умеет видеть лучше, чем солнечный диск. Если рот произносит что-то в пещере, это все равно достигнет твоих ушей. Твой глаз видит то, что было сделано тайно, милостивый господин, творец жизни!» Эта вера в божественное происхождение царя поддерживалась на протяжении всей истории Египта, в его честь был учрежден особый культ, специально назначенные жрецы совершали богослужения этого культа, и ему делались подношения. Временами почитание божественной личности фараона было таким неумеренным, что даже сами цари поклонялись самим себе. Делались некоторые попытки умерить связанную с этим абсурдность такого поступка, и высказывалось предположение, что молитвы царя были адресованы не непосредственно самому себе, а его ка – ка человека являлась одной из составных частей его личности, – и не чувствовалось никакого несоответствия в идее долгих бесед между царем и его собственной ка, в которых ка милостиво даровала ему радость, процветание, здоровье и силу – по его желанию.

Но хотя на царя и смотрели как на бога, его ни в коем случае не считали единственным: другие члены пантеона стояли с ним в одном ряду и выше его. Он также не был вездесущим. Если царь находился в Танисе, тогда Мемфис оставался без зримого бога, что было недопустимо для египтянина, который всегда хотел иметь возможность ежедневно и даже ежечасно общаться со своими богами. Естественным выходом из положения было придумать других богов, живущих на земле в человеческом обличье, помимо бога, воплощенного в царе; на самом деле исторические титулы номархов, похоже, указывали на то, что этих князей также считали богами в доисторические времена. Но в более поздние времена мы находим только отдельные примеры такой практики. Мы узнаем, например, из надписи на погребальной стеле, что одного высокопоставленного чиновника в начале Девятнадцатой династии величали богом и в таком качестве ему поклонялся один из его подчиненных. А в более поздний период, по словам некоторых первых христианских авторов, в Анабе – об этом местечке у нас нет больше никаких упоминаний – было принято выбирать человека для поклонения и принесения подношений. Но для остальных, кроме признанной божественной сущности царя, живые воплощения бога в человеке в доисторические времена везде заменялись другими, особенно животными, воплощениями.

Причину такого изменения можно, несомненно, приписать, во-первых, соображениям практической целесообразности. Если другие люди, не цари, считались воплощениями богов, то вполне могло случиться так, что различия во мнениях, которые неизбежно возникают среди них, приведут к ссорам между богами и тем самым станут причиной такого состояния дел, которое окажется весьма опасным для стабильности государства. Поклонение животным не влекло за собой такой опасности. С одной стороны, благодаря своей восприимчивости и способности действовать они могли выражать свои желания посредством движений, а также есть и пить; тем самым они делали себя объектом телесного восприятия, которым должен был обладать бог, чтобы удовлетворять потребностям мышления египтянина. А с другой стороны, ими было легко управлять таким образом, чтобы движения, которые они совершали по собственной воле, были на самом деле откликом на поданные сигналы, посредством которых жрецы или даже сам царь вызывали у животного предполагаемое выражение его воли. Ведь, обладая сильной верой в свою собственную божественную сущность, царь не видел абсурдности в намеренном обмане себя, вымогая у бога согласие на исполнение своих собственных желаний и ответ, который он сам и сформулировал. Египтянин был, разумеется, не настолько сознательно религиозен, чтобы подчинять свои желания воле своих богов – скорее нет; он стремился навязать им свои собственные взгляды. Если священные животные не могли помочь или не помогали в случае экстренной необходимости, их били. А если эта мера не оказывалась эффективной, то животных наказывали смертью. Сходную суеверную практику можно увидеть среди представителей низших классов в различных местах у других народов. Когда Небеса не выполняют чаяния народа, кара падает на идолов или статуи святых, в зависимости от национальной принадлежности. Но в долине Нила такие идеи были распространены не только в народе; в правящих классах особенно преобладали такие низкие представления о божестве, и именно сами жрецы выносили приговор и казнили священное животное. Потом они стремились обеспечить ему бессмертие путем бальзамирования его тела, надеясь тем самым смягчить гнев бога, чтобы он не отомстил за убийство животного, в котором он был воплощен.

Сосредоточенный на определенных животных, которые были воплощениями соответствующих богов, египтянин руководствовался тем, что он считал бросающимися в глаза чертами различных богов и различных видов животных, о которых идет речь. Богам природы в их ежегодном обновлении приписывались животные, которые должны были обладать исключительной порождающей силой, также как бык и баран. А такие животные, как корова, посвящались богам плодородия и пищи. Змеи обязаны своим обожествлением незаметным движениям, своей смертельной силе, а также редкому доверчивому близкому общению, которое производило впечатление на все народы. На связь ястреба с богами солнца, очевидно, намекал парящий полет этой птицы в вышине; а крокодил, лежащий неподвижно на берегу, но ужасный и пожирающий свою жертву, когда разбужен, был воплощением достоинства и затаившейся силы, которые всегда взывали к поклонению у восточных людей. Список священных животных Египта включает в себя не только представителей фауны – млекопитающих, рыб, рептилий и насекомых, – но и многих придуманных созданий, таких как сфинкс, животное бога Сета, и грифон. Для египтянина эти существа были не выдумкой, а реальными обитателями пустыни, независимо от того, насколько редко их могли видеть люди. Сцена охоты, относящаяся к временам Двенадцатой династии, изображает бок о бок с газелями и другими животными четвероногих существ с головами чудовищ, с головами, растущими из их спин, и т. п. Это те существа, которых, как полагал высокопоставленный чиновник, на гробнице которого они изображены, он видел, когда был жив, хотя, возможно, и на большом расстоянии. Они действительно едва ли могут быть классифицированы как просто выдуманные создания. Для первобытного человека все вещи, которые рисуются ему в его фантазиях или представляются во сне, являются реальными вещами, и твердая вера в существование сказочных чудовищ всегда была характерна для народов, живущих в пустыне. Они были убеждены, что этих существ видели либо они сами, либо их предки. Одинокие и беспомощные в темноте ночи, они становились жертвами своих впечатлений и принимали простейшие события за самые ужасные явления и затем без колебаний объявляли иллюзии, навеянные их страхом, реальным фактом.

Священное животное было «обновленной жизнью» бога, воплощенного в нем, т. е. это было обновление жизни, которая умерла вместе с ближайшим предшественником этого животного в храме. Оно отличалось от других особей своего рода определенными отметинами, известными жрецам. Говорят, что у Аписа было двадцать девять таких отметин, но они по-разному описываются различными авторами. Если верить Геродоту, этот бык был «черным, с квадратным белым пятном на лбу, а на его спине был силуэт орла; волоски на его хвосте сдвоенные, а на его языке – жук». Но есть некоторые сомнения относительно точности этих данных: на изображениях Аписа мы находим, например, что пятно на лбу имеет треугольную форму. Когда находили нужное животное, и оно проходило определенное обучение, его торжественно вводили в храм. Долгое время предполагали – и это предположение бытует до сих пор, – что египетский храм своим центром имел какую-либо статую. Это не так. Многочисленные статуи, установленные в храме, были идолами, сделанными по обету и предназначенными либо царем, либо отдельными частными лицами для украшения здания и будущего благополучия дарителя. Перед ними действительно проходили процессии, но, вообще говоря, не им возносили молитвы в храме и делали пожертвования, а чему-нибудь живому – короче, священному животному этой местности[38].

В отрывке из работы против христианства, который процитировал Ориген, мы читаем: «Если чужеземец попадает в Египет, его поражают великолепные храмы и священные рощи, которые он видит, большие и пышные внутренние дворы, чудесные храмы с красивыми аллеями вокруг них, внушительные и таинственные церемонии. Но когда он входит в Святая Святых, он обнаруживает, что бог, которому поклоняются в этих зданиях, это кошка, или обезьяна, или крокодил, или козел, или собака». С этим утверждением одинаково согласен и Клеменс из Александрии, и Луциан. Их свидетельства по данному вопросу часто отвергаются как злонамеренные выдумки, но такой человек, как Цельс, был бы гораздо сильнее склонен предать молчанию все, что может принизить достоинство египтян, чем придумывать что-то им в насмешку. То, что он упоминает об этом, является самым лучшим доказательством того, что это была ссылка на известный факт, на общественный институт, который египтяне рассматривали как нечто само собой разумеющееся.

На самом деле, как мог египтянин, веря в то, что он обладает богом в облике животного, стыдиться признать это при условии, что он сохранял убежденность в существовании и силе своих богов. А в этом он никогда всерьез не сомневался. Как бы ни расходились взгляды египтян на своих богов и как бы разнообразно они ни рисовали жизнь после смерти и связь с богом, которого человек предполагал в ней, истинно атеистический склад ума был совершенно чужд народу Египта. И только после того, как они узнали кое-что о более развитых формах религиозной веры, люди начали понимать ненормальность поклонения животным и объяснять его как мистический культ простых символов божества. Это изменение произошло благодаря совместному влиянию греческой философии и христианского учения, полностью избежать которых не могло даже египетское язычество. Но пока египетская религия оставалась не затронутой влияниями, божественная природа определенных животных всегда была одной из фундаментальных догм ее учения.

Смерть священного животного не влекла за собой ни смерть бога, представителем которого оно было, ни потерю его собственной индивидуальности. Хотя вытесненный из его тела бог немедленно стремился получить новое воплощение в другом животном того же вида и внешности, какая была у умершего животного, душа последнего была бессмертна. Согласно доктрине, которая учила, что умерший человек становился Осирисом, точно так же умерший Апис становился Осирисом Аписом, умерший баран в храме Осириса – Осирисом-бараном и т. д. Во всех этих случаях для животного проводились те же самые ритуалы, что и для человеческой мумии: его бальзамировали и обеспечивали амулетами для загробной жизни, в которой его душа будет с этих пор пребывать вечно. Растущее число быков Аписов, божественных баранов и крокодилов, которых египтянин переводил в мир иной, его не смущало, хотя он верил, что душа каждого священного животного представляет собой абсолютную божественную сущность; ведь таким образом и усопший фараон должен был оставаться царем Верхнего и Нижнего Египта в мире ином, невзирая на присутствие там своих предшественников на троне, которые сохраняли за собой это звание и поэтому были его соперниками на этот пост. Египтяне не предпринимали попыток систематизировать свои представления, и в таких случаях все нелогичное и абсурдное не сбивало с толку их мыслительный процесс.

Рассматривая большую роль, которая была отведена священным животным в вопросах культа, мы не можем не поражаться тому, что они сравнительно редко изображаются в сценах на стенах. Среди других изображений бога образы животных встречаются едва ли один раз на тысячу; богов изображают либо в человеческом облике, либо с человеческим телом и головой животного. Бог, представленный в человеческом облике, обычно носил черты правящего царя или его супруги. Египтяне, которые особенно подчеркивали божественную силу добровольного превращения, естественно, предполагали, что высшее существо время от времени будет принимать человеческий облик с целью побеседовать с царем в равных условиях, и они и дальше изображали бога, в точности похожего на царя, потому что последний всегда считался его сыном. Но сложные фигуры, одна часть которых была животным, а другая – человеком, не означали, что это какая-то реальная ипостась божества: они просто использовались как идеографические заменители божественного образа, и все это из художественных соображений. В египетском искусстве существовало строгое правило: в любой сцене все составляющие ее фигуры должны быть нарисованы одного роста, только бога среди простых людей, фараона среди его подданных и хозяина среди его слуг изображали намного выше ростом, что графически отображало превосходство его положения. Так как считалось, что царь и бог занимают равное положение, их обоих следовало изображать одного роста, и было бы абсурдом, если бы бога изобразили в облике его священного животного. Представьте себе сцену, в которой стоит крокодил одного роста с царем, причем все пропорции его тела полностью сохранены! Иногда прибегали к такой уловке: помещая священное животное на пьедестал, поднимали его на необходимую высоту, но обычно предпочитали стиль, когда бог изображался в человеческом облике, а животное символизировала его голова, которая была у него на плечах. Подобный способ изображения имел еще и то преимущество, что такую сложную фигуру можно было показать в действии: как она двигает руками и ногами, обнимает царя, дарит ему символ жизни. Или если речь шла о богине, ее могли нарисовать кормящей грудью монарха – ситуация, которая сразу же произвела бы на зрителя впечатление странной, если бы эта богиня была изображена в облике своего священного животного[39].

Рассматривая некоторые представления, связанные с поклонением священным животным, которые считались богами и убийство которых мирянином приравнивалось к убийству бога и каралось смертью, следует заметить, что животное, которому воздавались такие почести, всегда было единственным в своем роде и отличалось от остальных представителей своего вида определенными внешними отметинами. Но пиетет, который испытывали по отношению ко всем животным данного вида в различных номах, – это совершенно другое. В этих случаях животных почитали не как богов, а скорее как пользующихся благосклонностью богов, потому что существовало поверье, будто облик животного, о котором идет речь, принимал во время своего временного пребывания на земле бог, для которого оно было священным и покровительство которого распространялось на всех представителей этого вида, чтобы ни один из них случайно не был убит в момент, когда это животное служило воплощением бога. В некоторых номах существовала неясность в отношении отметин, отличающих животное, которое являлось воплощением бога, от остальных своих сородичей, что заставляло жителей беречь всех животных этого вида, чтобы избежать риска и не причинить вред одному священному животному. Это уважение ко всем представителям какого-нибудь вида животных было просто некоторым образом связано с господствующей религией страны, и даже в наши дни мы можем обнаружить похожие примеры у совершенно разных народов: во многих районах Германии, например, у крестьян считается серьезным преступлением причинение вреда аисту.

Животные как виды не были объектом поклонения в Египте, но в определенных случаях они пользовались покровительством и считались не подлежащими убою, а иногда их даже бальзамировали. Последнее, очевидно, в качестве награды должно было обеспечить животным полное и абсолютное бессмертие, для чего необходима была мумификация. Считалось, что бог, который благоволил к определенному виду животных, проявит свою благодарность любому, кто обеспечил полное бессмертие одному из его любимцев. Умершие животные, с которыми обошлись подобным образом, также становились животными Осириса, но они не были богами мира иного, как Осирис Апис; они занимали положение не более высокое, чем на земле, точно так же, как Осирис-раб оставался рабом, а Осирис-крестьянин – крестьянином.

В различных номах охранялись разные виды животных, а к эпохе римских императоров эти различия привели к настоящим войнам между номами, так как население одного нома отказывалось терпимо относиться к тому, что животных, священных для них, убивали и съедали в соседних регионах. И по сей день в Египте частично сохранилось почитание населением определенных животных. Сколько времени в долине Нила были крокодилы, столько они были объектами поклонения египтянина; а кошки, которых его предки считали любимцами некоторых богинь, которым они поклонялись, и по сей день пользуются особой любовью. В случае с кошками явно тщетны попытки объяснить сохранение этих языческих чувств и обычаев их мусульманским происхождением, приписывая его любви, которую испытывал к кошкам Магомет, ведь этих созданий, если уж на то пошло, больше почитают копты, нежели мусульмане.

Среди священных животных, которым воздавались индивидуальные божественные почести (но они не почитались как просто представители определенных видов), четыре были исключительной важности, и они часто упоминаются как греческими авторами, так и в надписях. Это бык Апис, крокодил Сукхос, Феникс и Сфинкс. Из этих созданий первое и второе были реальными животными, действительно обитающими в храмах, а Феникс и Сфинкс существовали только в воображении тех, кто им поклонялся.

Апис, египетский Хапи, – это имя священного быка Мемфиса. Культ Аписа такой же древний, как история Египта, и он все еще существовал в эпоху римлян: на памятниках со времен Четвертой династии упоминаются их жрецы, и мы читаем о волнениях, которые сопровождали обнаружение нового Аписа в годы правления Адриана, а также о том, что торжественное введение священного быка в Мемфис произошло даже в период правления Юлиана. Считалось, что Апис был порожден богом, спустившимся в виде луча лунного света на корову, которая должна была стать матерью священного животного, поэтому к нему относились, как к сыну бога. Быка-избранника узнавали по отметинам, и, когда старый Апис умирал, жрецы искали в стадах его преемника, иногда безрезультатно пересекая в его поисках всю страну, в течение года. Когда, наконец, им сопутствовал успех, богатая награда ожидала владельца божественного быка, большие почести оказывались корове, которая его родила, и в ее честь возводился храм. Тот, кто обнаружил нового Аписа, также получал немалую сумму – иногда до сотни талантов золота. Животное приводили в Никополь в Нижнем Египте и здесь проводили его обучение, прежде чем в должное время доставить его в Мемфис, куда оно отправлялось на восходе луны в позолоченной каюте на священном корабле, чтобы теперь жить в храме Птаха. Здесь во времена Страбона посетители, которые не довольствовались разглядыванием животного через окошко в его стойле, могли посмотреть, как оно скачет на роскошной площадке, построенной для него царем Псамметихом.

Апису воздавались большие почести: фараоны щедро жертвовали свои богатства на его культ. Александр Македонский и даже Тит считали необходимым приносить ему дары. Но он был известен главным образом своими пророчествами, которые передавались самыми разными способами. Когда бык полизал одежду прославленного Евдоксия из Книда, это означало приближающуюся смерть этого астронома. Похожая судьба была предсказана Германику, когда животное отказалось есть из его руки. Завоевание Египта Августом было заранее объявлено его ревом. На одни вопросы животное давало ответы, проходя через одну или другую из двух комнат по своему выбору; на другие были ответом сны, которые видели люди, задавшие их, проведя ночь в храме, после чего эти сны получали объяснение у священных толкователей. На другие вопросы, хотя они и задавались самому животному, ответы находили в голосах детей, играющих перед храмом; их слова приобретали для верующего человека, задавшего вопрос, форму ритмичного ответа на него. Пророчества общего характера происходили во время шествия Аписа. «Затем молодые люди, которые сопровождали его, запели гимны в его честь, в то время как Апис, казалось, понимает их и желает, чтобы ему поклонялись. Внезапно духи завладели юношами, и они стали пророчить».

Почитаемый таким образом, Апис жил в храме, пока не умирал естественной смертью. Это событие являлось поводом к национальному трауру. Тело быка торжественно бальзамировали и несли к месту его последнего упокоения. Гробницы священных быков Мемфиса, по крайней мере начиная с середины Восемнадцатой династии (т. е. приблизительно с 1500 года до н. э. и далее), были обнаружены Мариеттом в 1851 году. Громадные и обычно монолитные саркофаги весом в среднем по 58 тонн каждый стоят поодиночке в отдельных комнатах, которые в некоторых случаях находятся порознь под небольшими часовнями, а в других – связаны между собой разветвленной сетью коридоров.

Мариетт обнаружил, что в некоторых саркофагах все еще находятся мумии быков, а одна из гробниц, которую он вскрыл, оказалась абсолютно не потревожена с тех самых времен, когда была закрыта после погребения Аписа: были все еще видны отпечатки ног последнего египтянина, который покинул погребальную камеру около трех тысячелетий назад. Внутри и снаружи часовен было много статуй и стел, поставленных по обету паломниками, которые еще раз проделали путь к этому месту, чтобы поклониться Апису, усопшему недавно, в надежде тем самым завоевать его благосклонность и добиться исполнения своих различных желаний. Предполагалось, что душа Аписа попадает на небеса, где ее принимают как Осириса Аписа, и она с той поры считается почти двойником Осириса. На самом деле именно в этом виде Осириса обычно признавали греки, которые наделили его свойствами, взятыми у Плутона и Асклепия, и назвали этого наполовину греческого и наполовину египетского бога Сараписом или Сераписом. При римлянах культ Сераписа распространился по всей империи и имел приверженцев во всех провинциях. Куда бы ни проникали римские легионы, там почти неизменно находили надписи с упоминанием его имени и скорее его, нежели самого Осириса, считали супругом Исиды. А так как египетские символы и амулеты считались необходимыми для правильного проведения церемоний этого культа, то во всех странах, которые когда-то входили в Римскую империю, и в храмах, и в домах во множестве находят настоящие египетские древности разного рода и размера, от самого высокого обелиска до самого крошечного амулета.

Крокодил Сукхос был воплощением бога Себека и обитал в озере неподалеку от Крокодилополя в Фаюме. Для своих жрецов это животное было ручным, и Страбон, который находился в Египте во время правления императора Августа, дает следующее описание собственного визита к богу-крокодилу: «Наш хозяин, весьма уважаемый человек, который показал нам священные реликвии в Крокодилополе, пошел с нами к озеру, взяв с собой со стола небольшой кусок хлеба, жареное мясо и флягу медового вина. Мы нашли животное лежащим на берегу. Жрецы приблизились к нему, и, когда одни открыли ему пасть, другой положил ему туда сначала хлеб, затем мясо, а потом влил медовое вино. Затем животное плюхнулось в озеро и поплыло к противоположному берегу. Тем временем пришел другой посетитель с таким же подношением, которое приняли жрецы и пошли по берегу на другую сторону озера. Когда они нашли животное, они дали ему свежее подношение таким же точно образом, как и до этого».


Рис. 39. Себек (Сукхос), бог-крокодил Фаюма. Конец эпохи Птолемеев


С культом Сукхоса все было так же, как и с культом Аписа: он продолжился и в римский период, причем этот бог тогда носил имя Петесукхос (дар Сукхоса). Он даже упоминается в папирусах Фаюма III века н. э. Сукхос также умел пророчить: когда однажды он не стал слушать царя Птолемея и перестал обращать внимание на своих собственных жрецов, это означало приближающуюся гибель монарха. После смерти тело священной рептилии тщательно бальзамировали и клали в одну из подземных камер Лабиринта. Это место погребения было настолько священным, что Геродоту не было позволено посетить его.

Феникс, египетский бену, которого античные и христианские художники часто изображали в виде орла, был задуман египтянами скорее как цапля, и его рисовали с двумя длинными перьями, растущими на затылке, а иногда и с хохолком на груди

Слово бену означает то, что периодически вращается или возвращается. В мифах рассказывается, как эта птица родилась в пламени, которое возникло на вершине дерева в Гелиополе, что людям она была известна красотой своего пения, которое любило слушать само солнце. Феникс символизировал утреннее солнце, возникающее из ярких отблесков зари, которая меркнет, когда новорожденное светило возносится на небо, и поэтому его считали птицей Ра. Но так как считалось, что умершее солнце становится Осирисом, а новое солнце появляется из набальзамированного тела старого, которое своим чередом доставляли в Гелиополь, точно так же полагали, что и Феникс является обликом Осириса, в котором этот бог возвращается в свои края. Затем, как и в случае со смертью Солнца, именно из Осириса-Солнца появлялось Солнце-Феникс; так же, согласно учению, обстояли дела и в случае с человеком: именно из своего собственного Осириса возникал новый воскресший человек; так что символом этого воскресения и стал Феникс с очень давних пор. Поэтому даже в погребальных текстах со времен Древнего царства усопшего сравнивали с Фениксом: позднее он продолжил служить символом возрождения, и в качестве такового он упоминается в церковной литературе и фигурирует в самом раннем христианском искусстве.


Рис. 40. Бену (Феникс). Папирус эпохи Птолемеев


Египетский Сфинкс имел мало общего со сфинксом греков, кроме имени, данного ему греками же. Когда греки впервые пришли в долину Нила и там увидели фигуры четвероногих животных с человеческими головами, они вспомнили, что у них на родине также было предание о таком существе и что его называли «сфинкс». Поэтому, естественно, этим именем они наградили существо из египетского мифа, не беспокоясь о том, что между этими двумя понятиями не было реального сходства. Египетский сфинкс играет роль хранителя храма или бога, и поэтому обычно бога Акера, стража Подземного царства и защитника бога Ра в ночные часы, изображают в виде сфинкса с телом льва, идущего уничтожать врагов бога солнца. Точно так же, как изображение крылатого солнечного диска над входом в храм одним своим присутствием не давало никакому злу проникнуть в священные залы, так и лежащие сфинксы, охраняющие подступы к храму, служили для того, чтобы задерживать любого врага бога этой местности у ворот в божественную обитель.

В гробницы, особенно более позднего периода, сфинксов помещали в качестве стражей. В одном тексте Сфинкс обращается к усопшему со следующими словами: «Я защищаю часовню твоей гробницы, я охраняю твою погребальную камеру, я не впускаю незваных гостей, я повергаю наземь врагов и их оружие, я изгоняю дьявола из часовни твоей гробницы, я уничтожаю твоих недругов в их убежищах, запираю их там, чтобы они больше не смогли выйти».

Первоначально сфинкс представлял собой воображаемое четвероногое животное, обитающее в пустыне, с человеческой головой, которое, вероятно, было излюбленным воплощением бога солнца Ра, когда он желал защитить своих друзей и приверженцев. Эта концепция воплощена в гигантском сфинксе, стоящем около пирамид Гизы. Он вырублен из цельного камня и возвышается на семьдесят пять футов над пустынной равниной. Созданный в далекой древности, здесь он стоял даже во времена Хефрена, строителя второй пирамиды, и охранял некрополь от злых духов. Он повернут лицом на восток, к восходящему солнцу, и сам является проявлением бога солнца. Он больше посвящен утреннему солнцу, разгоняющему ночную мглу. Поэтому он носит имя Кхепера, а также Ра Гармакис. Между его передними лапами стоял небольшой храм, к которому вела лестница, а в нем была стела и надписи, относящиеся к культу Сфинкса. Но в этот храм всегда трудно было попасть, так как в древние времена, как и в наши, он неоднократно оказывался погребенным под вихрями песка, летящими из окружающей его пустыни. Сохранившаяся стела рассказывает нам, как однажды, когда Тутмос IV находился на охоте и проводил свой послеобеденный отдых в тени огромного сфинкса, ему во сне явился сам бог Ра Гармакис и приказал расчистить от песка божественный образ. Но работа царя оказалась бесполезной: пески вскоре занесли его снова, скрыв стелу, воздвигнутую в память о раскопках царя. Позднее сфинкса, по-видимому, раскопал Рамсес II, так как его имя часто встречается в надписях его храма; но пески снова замели его. Но упоминание о громадном изваянии можно найти у Геродота, хотя ссылку на него делали более поздние греческие авторы. Неоднократно в нынешнем веке пески расчищали лишь для того, чтобы все стало как было. В настоящее время можно увидеть лишь его лицо, глядящее в пустыню, все еще величественное, хотя сильно изуродованное арабами. У них Сфинкса называют Отец Страха, словно в память о его древнем значении. Эта фигура настолько явно производит такое впечатление, что задолго до того, как ее точное предназначение стало нам известно посредством расшифровки иероглифов, огромного сфинкса в Гизе описывали путешественники, называя его стражем некрополя возле пирамид.

Есть мало указаний на существование сфинксов в эпоху Древнего царства; пристрастие к ним преобладало главным образом в период со времен Двенадцатой династии до времен Птолемеев. Лицо этого воплощения бога обычно делали по образу и подобию правящего монарха по причинам, схожим с теми, которые привели египтян к изображению своих богов похожими на своих фараонов. А так как монарх был обычно царем, то, как правило, сфинксы были мужского пола, как в случае со сфинксами Амасиса в Саисе, о которых упомянул Геродот. Но сфинксы храма, построенного царицей, вполне могли быть женского рода, особенно если они также были предназначены для того, чтобы олицетворять богиню. Ведь Сфинкса не считали связанным исключительно с Ра: его облик принимал не только бог Акер как защитник бога солнца, но и разные другие боги-покровители, как, например, иногда Исида, когда появляется в роли защитницы своего супруга Осириса.

Этот факт к тому же объясняет, как произошло, что сфинкса иногда изображали не с человеческой головой, а с какой-нибудь другой – например, с головой ястреба или шакала; голова животного заменяла существо, которое приписывалось священному животному бога, который предположительно выбрал сфинкса для своего воплощения. Но каменных баранов, львов и т. д., которых мы находим в виде амулетов или которые во многих случаях занимают то же самое положение перед египетскими храмами, что и сфинксы, ни в коем случае нельзя путать со сфинксами: каждое из этих животных было просто изображением священного животного бога той местности, в котором он нашел свое воплощение, и каждое изображение поэтому было равнозначно статуе бога. Нельзя называть эти объекты сфинксами, и ошибка возникла только потому, что они с точки зрения архитектуры выполняли те же самые функции.

Египетский храм строился с видимым двойным концом. Во-первых, он был обителью бога или скорее его священного животного и предоставлял место для собирающихся вместе верующих для вознесения молитв или дарения подношений. Во-вторых, с доисторических времен храм был крепостью, в которой бог и верующие могли защищать себя от общего врага в те дни, когда один ном боролся с другим номом за главенство, и еще не появился фараон, который уладил бы их разногласия и не допустил бы, чтобы противопоставление интересов отдельных лиц чувствам группы людей вылилось в неистовых бунтах. Тогда, как и в наши дни, когда дело касается диких народов, завоевание страны или региона влекло за собой уничтожение местного бога и убийство его священного животного. Камбиз и Артаксеркс всего лишь последовали примеру самих древних египтян, когда один из них попытался убить Аписа, а другой приказал убить священного быка и барана Мендеса. Именно защищать от таких случайностей была призвана обитель бога, построенная в виде крепости в его владениях. Это была цитадель, в которой верующие собирались вместе, чтобы оказать сопротивление врагу. Но оборонительный характер таких построек сохранялся в долине Нила даже после объединения империи, а постепенное образование национального пантеона, в который входили все местные божества, устранило или свело к минимуму эту опасность, угрожающую храмам богов. С самых древних до недавних времен горизонтальная проекция египетского храма оставалась практически без изменений в своих основных частях.

Главным помещением храма было святилище, а в нем находился наос, прямоугольная кабинка, открытая спереди, часто с зарешеченной дверью, которая в одних случаях служила клеткой для священного животного, а в других – для любого объекта, который являлся воплощением бога. Но в тех храмах, где в равной степени почитали нескольких богов, могло быть несколько таких святилищ, расположенных одно возле другого, вместо одного. Святилище было в большей или меньшей степени окружено помещениями, обычно темными, которые служили хранилищами для храмовой мебели, священных облачений, церемониальных ковчегов, знамен и тому подобного. Перед святилищем и окружающими его помещениями располагался Гипостильный зал, слабо освещенный благодаря окнам у самой крыши и соединяющийся со святилищем посредством узкого и довольно низкого дверного проема. Напротив него, на другой стороне Гипостильного зала, другая дверь едва ли большего размера вела во двор под открытым небом. Как правило, в этом дворе колонны стояли только с одной стороны, но иногда также ряд колонн пересекал центр, как в храме в Карнаке. Внутрь его можно было зайти через гигантские ворота, которые состояли главным образом из двух огромных широких башен, причем у каждой башни четыре ее стороны слегка и симметрично были наклонены внутрь. Проход между башнями был очень узким, и его легко можно было защищать с их парапетов. Такой вход нам сейчас известен как пилон, и вход из открытого двора в Гипостильный зал также проходил, вообще-то говоря, через пилон. Проход через пилон часто был снабжен деревянными дверями, обитыми драгоценным металлом, блестевшим на солнце. В добавление к главному входу имелись лишь маленькие боковые входы, через которые можно было попасть в храм. Их легко можно было запереть от врага, и через них – если возникала необходимость – можно было осуществлять вылазки.


Рис. 41. План небольшого храма, построенного Рамсесом II для Амона, в Карнаке: А – входной пилон; В – открытый двор; С – Гипостильный зал; D – святилище; Е, F – камеры хранилища


Обычно перед каждой входной башней воздвигали обелиск; между каждой башней и обелиском помещали статую сидящего фараона, основавшего храм, а перед входом стояли четыре или восемь высоких мачт, на которых развевались ярко раскрашенные вымпелы. Они были предназначены для того, чтобы неким мистическим образом отвращать от храма зло, как это делало и изображение крылатого солнечного диска над входом. Внутренние стены храма от входа до святилища были украшены сценами, расположенными, как могло показаться, в определенном предписанном порядке. Все они складывались в подобие путеводителя, которым мог пользоваться царь во время своих посещений храма. На этих сценах изображался ход различных церемоний, проведение которых было возложено на него в таких случаях. Эти сцены начинаются на внешнем пилоне и тянутся до самой дальней камеры внутри храма, причем сюжеты на стене слева и справа совпадают по теме. Почти неизменно бога этой местности изображают повернутым лицом к входу, а царя – входящим в здание, чтобы приветствовать его. Церемониальный порядок сцен изредка прерывался историческими текстами, сценами сражений или тому подобным (обычно все это высекали на внешних стенах храма). И тем не менее они также считались храмовыми текстами и сценами, так как для египтянина каждая война, которую вела его страна, была священной войной, рекомендованной и спланированной самим великим богом даже в таких деталях, как повеление царю не выходить на поле боя и не сражаться лично. Это повеление, кстати, которое ввел Меренптах, благосклонно воспринималось тем царем, который, по-видимому, не отличался храбростью. Но если сам царь выходил сражаться со своим войском, то тогда бог парил над ним, как птица, защищая его, гарантируя победу его оружию и даже принимая человеческий облик, чтобы биться рядом с фараоном в опасный для него час. Так как бог вел войну, то именно ему победивший царь делал подношения в виде самой лучшей части добычи. Это было золото, рабы и казна городов. Тем временем в его доме делались надписи, прославляющие главные эпизоды войны, а особенно победы. Ведь разве не были они поистине деяниями бога, а царь, его сын, который действовал на войне, не был ли лишь инструментом в руках божьих? На передних стенах пилона почти неизменно была высечена сцена победы. Мы видим царя, который перед своим богом убивает группу пленников, молящих его сохранить им жизнь. Это было не только изображением реально происходивших событий (человеческие жертвоприношения своему богу, которыми фараон праздновал свое победоносное возвращение домой), но и служило для врагов этого бога ужасным примером того, какая судьба может ожидать тех, кто пытается противостоять его божественной силе.

Стена или чаще земляной вал окружал участок земли вокруг храма, на котором порой оказывались другие храмы, рощи, в которых гнездились птицы, озера с плавающими по ним храмовыми лодками, жилье для жрецов и иногда даже дворцы, как могло показаться. Попасть на участок земли вокруг храма можно было единственным путем – через ворота в ограждающей его стене прямо напротив пилонов. К ним вели священные дороги, по которым проходили погребальные шествия, несли изображения богов и шел царь, чтобы совершить жертвоприношение в храме. Эти дороги соединялись с Нилом лестницами, у подножия которых стояли на якоре корабли, обслуживающие храм и мертвых. Часто по обеим сторонам такой дороги стояли ряды сфинксов, расположенных через одинаковые интервалы и повернутых лицом друг к другу. Или же, как правило, это были изображения священных животных этого храма с надписями в честь царя-основателя, статую которого иногда можно было увидеть в их вытянутых вперед лапах. Эти каменные изваяния священных животных исчислялись тысячами. В Фивах, например, были целые проспекты со стоящими вдоль них баранами. Они охраняли Священную Дорогу и отмечали границы священных владений. Даже во время процессий богу не нужно было покидать свою собственность, так как священные дороги шли от храма к храму через города и поля, а также к месту бальзамирования и в гробницы; ведь мертвые, которых туда несли, сами уже стали как боги, и их как можно дольше защищали от путешествия по неосвященной земле.

Преграды в виде рядов сфинксов или священных животных и стена ограждения храма были единственным, что отделяло бога от человека из долины Нила. Тот, кто имел чистое сердце и был верным приверженцем богов, мог пройти по Священной Дороге во время праздников и войти в храм в числе идущих в процессии. Он мог слушать песнопения жрецов и с почтением вглядываться в загадочную и залитую светом ламп темноту Святая Святых, где двигался сам бог в облике животного. В египетских текстах нет упоминаний о делении людей на посвященных, обладающих знаниями о скрытых тайнах религии, и непосвященных, которые помогали в проведении священных обрядов только снаружи и не могли входить в храм или, по крайней мере, в святилище – какие бы теории ни выдвигались на эту тему современными учеными. Разумеется, египтяне не больше, чем мы, позволили бы всем подряд входить в храм, когда им заблагорассудится, и без ограничений попадать в Святая Святых. С этой целью требовалось пройти некую подготовку, которая главным образом состояла в чтении молитв, соблюдении поста и прохождении обрядов очищения. Но никто не мог по необходимости быть не допущенным к тайнам египетской религии: они были доступны как для простолюдинов, так и для знатных людей. Однако правдой может быть и то, что первых мало волновала эта тема, и они предоставляли жрецам за подношения думать об этом. Люди, естественно, больше верили в силу амулетов и магии, чем образованные классы, и все же, по существу, религиозные верования всех классов были одними и теми же. Обряды их религии представляли собой тайну только для несведущих или для тех, которых не интересовало их значение; но, вероятно, эта тема неизбежно всегда была и трудной, и скучной из-за своей сложности и изобилия парадоксов в учении.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.