• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

1. — Государство и управление церковными землями. 2. — Значение вопроса о церковном землевладении. 3. — Дониконовские опыты в исправлении книг. 4. — Исправление книг при патриархе Никоне. 5. — Характер и личность патриарха Никона. 6. — Влияние раскола на петровские преобразования.

Нашу последнюю лекцию я хотел бы посвятить так называемой проблеме патриарха Никона, но при этом отнюдь не отбивая хлеб у тех, кто ведет курс истории Русской Церкви.

Можно говорить о патриархе Никоне как о человеке, который применял или не применял те или иные каноны; можно рассматривать чисто церковную специфику его правления, его действий. Но на занятиях по русской истории нам важна проблема, связанная с позицией Никона в отношении церковных имуществ — все, что связано с главой из Уложения, которая называется «О монастырском приказе». Второй момент — политика Никона в отношении исправления и издания церковных книг. Это была проблема общегосударственная, поэтому ее тоже необходимо коснуться. И третье: влияние никоновской деятельности, влияние раскола на последующие события.

Итак, о Соборном уложении и о монастырском приказе. Мы уже говорили о том, когда было написано Уложение, сколько статей в главе о монастырском приказе, и здесь следует сразу заметить, что эта глава Соборного уложения не меняла принципиально политики государства в отношении Церкви. Оно давно уже проводило политику объединения страны, политику единого подхода к землям. В XVII веке активно идет процесс слияния дворянского поместья и боярской вотчины; мы знаем, что поместье начинает передаваться по наследству, как вотчина. Следовательно, церковное землевладение фактически в этом процессе является рудиментом феодальных отношений и представляет своеобразный церковный удел в общей массе земель, которые контролирует государственная власть. Значит, власть государственная была заинтересована не в ограблении Церкви, а в упразднении удельной традиции распоряжения огромными земельными имуществами, которые, находясь под юрисдикцией патриарха, представляли, таким образом, своеобразные самостоятельные владения или даже какие-то государственные начала.

В данном случае власть не шла против Церкви, никаких параллелей с изъятием церковных ценностей быть не может. Нужно понять простую вещь: монастырский приказ создавался для управления этими землями. На этих землях должно было быть такое же управление, как и везде. Но учитывая то, что эти земли долгое время находились под управлением патриарших чиновников, создавалась специальная контора, учреждение, которое должно было привести все эти дела в соответствие с тем, что было вообще принято в стране. Вряд ли можно допустить мысль о том, что православное государство собиралось грабить Церковь.

Нужно также сказать, что патриарх Никон здесь усмотрел то, о чем иногда говорят: именно факт ограбления Церкви. Не просто политику какой-то государственной централизации, не просто объединение, чисто экономически необходимое для страны (вспомните, в каком тяжелом состоянии была Россия после смуты). Он противопоставил Церковь и государство и увидел в этом факте попытку не просто унизить, а именно ограбить Церковь. Поэтому вся его борьба, чисто политическая, ведется против монастырского приказа, и он добивается того, что приказ, объявленный законом, не действует.

Надо сказать, что власть тоже была непоследовательна. Алексей Михайлович в период своего расположения к Никону дарил ему большие земельные угодья (не в личное, конечно, владение, а как патриарху) и закрывал глаза на те случаи, и нередкие, когда Никон покупал новые земли. Существует перечень земель, которыми владел патриарх Московский. Надо сказать, что это нечто грандиозное, и в его правление чисто церковное земельное имущество резко увеличилось в объеме. То есть фактически он вел политику, направленную не просто на сохранение того порядка, который уже имел место, но на увеличение чисто церковных территорий, ликвидацию какой бы то ни было государственной, светской власти на эти земли и таким образом противопоставлял Церковь и государство в экономическом, если хотите, аспекте. Никон постоянно ссылался на каноны, но понимал их весьма упрощенно. Я не буду говорить здесь ничего нового, а сошлюсь на тех, кто специально исследовал этот вопрос. Каноны несколько иначе квалифицируют эту историю, и можно прочитать у А. В. Карташева, и у Н. Ф. Каптерева интересные мнения по этому вопросу, который, я думаю, будет освещаться у вас в курсе истории Церкви. Это одна сторона вопроса. Вторая сторона — о том, что, собственно, собирались оставить за патриархом.

Монастырский приказ не должен был подобрать под себя все территории — оставалась собственно патриаршая область, которая сохраняла старое управление. Например, в настоящий момент Москвой управляет Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Он регулирует процесс назначений, снятий, передвижек. В то время была тоже собственно патриаршая территория, и там монастырский приказ не должен был действовать. Он распространялся вообще на церковные территории вне патриаршей области. Но Никон и этого не желал допускать.

Еще в бытность свою архиепископом Новгорода Великого он добился благодаря своим хорошим отношениям с царем Алексеем Михайловичем особых поблажек для своей епархии, для себя лично и когда {стр. 107} стал патриархом, эта тенденция, естественно, усилилась. И здесь мы видим, что при Никоне церковная власть действовала откровенно против государственных законов, а государственные законы не действовали, и уж во всяком случае государственная власть была непоследовательна.

Мы уже говорили о том, что важнейшим фактором стабильности в России, ее успешного развития был всегда союз Церкви с государством. В данном случае в вопросе о территориях, об управлении этими территориями, а если хотите, о юрисдикции Никон как бы вбивает клин между церковной и светской властью. Конечно, можно сказать, что именно светская власть покушалась на церковные земли. Но дело все в том, что потом, после Никона, все равно этот процесс прошел именно так, а не иначе. Никон явно не чувствовал ход истории, а кроме того, его не лишали прав чисто канонических, а что касается светского контроля за экономической стороной жизни, то его, бесспорно, хотели ввести. При чем здесь Московский патриарх, когда вопрос, связанный с теми или иными землями, должен разбираться в самом обычном суде на основании всеобщего государственного закона? И что это за страна, где два законодательства, два верховных правителя, две хозяйственные системы (государственные земли и церковные)? Ведь это же факторы нестабильности — и хозяйственной, и политической, и религиозной.

Никон этого не почувствовал, он расценил это как покушение на права — не свои личные, а права Церкви. Не знаю, как вы отнесетесь к вопросу о том, что Никон хотел доказать превосходство церковной власти над светской или не хотел уступать домогательствам светской власти в отношении к власти церковной Вопрос это не новый, и своих адептов имеют сторонники той и иной точки зрения, но бесспорно, что Никон своей политикой в отношении монастырского указа фактически как бы создавал еще одно государство внутри России. Конечно, это вызвало резкий протест.

Всякое дело можно улучшить или испортить своими личными качествами, и в этом отношении Никон — фигура совсем не простая. С одной стороны, истовый, способный на личные жертвы, бесспорно честный человек. С другой стороны, человек заносчивый, высокомерный, гневливый и в силу этих качеств способный на несправедливость по отношению к отдельным людям. Он внес во все вопросы, будь то вопрос о Монастырском приказе или об исправлении книг, свой личный темперамент, что дела не улучшило, а наоборот; во все времена люди легко обижались и обижали, а в вопросе, который стоял так остро, подобные вещи были недопустимы.

Церковная жизнь после смуты, конечно, была в определенном упадке. Это было неизбежно, потому что само государство было в упадке. В самом народе был разброд: поколения, которые выжили при смуте, сформировались при смуте, не представляли из себя ничего особенно выдающегося. Они были сформированы в период острейшей политической борьбы, острейшей опасности для государства, поэтому среди них мы можем увидеть самые разные взгляды, в целом не всегда конструктивные. В таких случаях очень часто, не видя собственных корней, собственных истоков, собственных традиций (которые в период смуты, естественно, были утрачены), обращаются к авторитетам, а на Руси уж так повелось, что во все времена мы искали авторитетов где-то «там». Сейчас ищем в Германии или в Америке, а тогда решили поискать авторитета в Греции.

Когда-то, в XV столетии, когда устраивалась Флорентийская уния, несмотря на феодальную войну, у России нашлось достаточно здравого смысла, чтобы очень спокойно и твердо разрешить все эти проблемы и, не занимая опыта у греков, поставить все на свои собственные рельсы и совершенно точно с канонической точки зрения определить права Русской Церкви. Такое было время, когда была учреждена автокефалия. Зачем Никону понадобилось искать ума у греков, судить не берусь. Думаю, это происходило от того, что он сам был человеком неглубокого образования, очень поверхностного, начетнического.

Вы знаете, что печатный станок работал у нас с середины XVI века. Первая книга точно датирована выходными данными 1564 годом — это «Апостол» Ивана Федорова 1564 года. Незадолго перед этим вышло еще несколько анонимных изданий без выходных данных, хотя и высокого качества — выпускал их для пробы Иван Федоров или кто-то еще, судить не берусь. А дальше Иван Федоров, по-видимому, был вынужден бежать из любезного отечества, из столицы нашей родины — с одной стороны, начиналась опричнина, а с другой стороны, если принять остроумную гипотезу А. В. Карташева, переписчики книг могли увидеть в печатном станке страшное орудие, которое разрушит их монополию, и, учитывая, что в условиях опричнины доносительство более чем поощрялось, постарались оклеветать Ивана Федорова, и поэтому он вынужден был спасаться из Москвы бегством. Поражает тот факт, что когда заработал печатный станок, тенденция к переписыванию книг сохранилась еще надолго. У нас писали рукописные сборники и в XVII, и в XVIII, и даже в XIX веке. Но тем не менее встал вопрос: что печатать и как печатать? И здесь классический пример являет Иван Федоров, который, находясь в Остроге у своего покровителя князя Константина Острожского, задумал напечатать Библию архиепископа Геннадия Новгородского, которая хранилась в Москве. Несмотря на ужасные времена, он обратился за помощью, и в Острог прислали этот единственный уникальный экземпляр — на несколько лет! Она была не просто механически «перешлепана» с рукописи на печатный лист. Была произведена корректура, редакционная правка, сличение отдельных частей с новыми переводами — короче говоря, к делу отнеслись серьезно, после чего и появилась знаменитая Острожская Библия, которую печатали фактически два года. А рукописный экземпляр благополучно вернулся в Москву, где он и хранится — в настоящее время в отделе рукописей Исторического музея.

Иван Федоров понимал, что слепо копировать любой рукописный текст, пусть даже и Библию, нельзя: туда могут вкрасться и описки, и просто ошибки. В конце XVI — начале XVII веков печатное дело {стр. 108} набирало темпы, а после смуты начинается систематическое печатание книг в довольно большом объеме. Патриарх Филарет не любил ни латинистов, ни латинской культуры, и это легко понять, если вспомнить, что он провел в польском плену не один год. Поэтому он больше ориентировался на греков, но делал это достаточно сдержанно. Его преемники, Иоасаф и Иосиф, ничего принципиально нового в дело печатания книг не вносили, если не считать, что при Иосифе было выпущено несколько книг, которые очень чтут старообрядцы. Их издали без особой лишней справы по тем рукописям, которые, видимо, были под рукой, и оказалось, что это как раз то, что было нужно старообрядцам.

Так, вероятно, пошло бы и дальше, если бы Алексей Михайлович не задумал реформу церковных обрядов — не кардинальную, но направленную на некоторые улучшения. Дело в том, что у нас накопилась масса безобразий: многоголосное пение, не читались часы между службами, существовала масса мелких обрядовых нарушений, батюшки позволяли себе во время службы беседовать с прихожанами и т. д. Был составлен целый реестр всяких исправлений, в том числе надо было упорядочить и книги. Для Никона, который наследовал все эти проблемы, книги на первый план не вышли. Он должен был заниматься вообще улучшением всего. И вот здесь вместо того, чтобы посмотреть всерьез, что же было у нас, собственно говоря, хорошего — ведь не все же было плохо, — он обратился к грекам. Те обрадовались случаю показать свое превосходство, и вот каждый, кто приезжает из Греции, начинает тыкать пальцем во все то, что «не по уставу» — т. е. не соответствует греческому образцу. И с ними тут же начинают во всем соглашаться, не думая, не проверяя, откуда у греков так, а не иначе, а почему у нас именно так получилось, просто считают: раз греки советуют, значит, так и надо. При том, что формально Никон сделал очень много: была собрана колоссальная библиотека замечательных рукописей, которые свезли в Москву из разных монастырей. Арсений Суханов несколько раз ездил на Восток, на Афон, откуда привез горы ценнейших книг и рукописей. Все это надо было как следует переработать, а это было сделано довольно поверхностно.

Сам процесс исправления печатных книг имел несколько периодов. Такие известные в дальнейшем расколоучители, как протопоп Аввакум, Иван Миронов и другие, сначала всего лишь занимались правкой книг. Следовательно, сам критерий, по которому отбирали людей, чтобы вести книжную справу, был неустойчивым: занимались этим разные люди, в том числе и абсолютно случайные. Так, патриарх Никон приблизил к себе Арсения Грека, который в свое время перешел в католицизм, учился в католических университетах, затем вернулся в Православие, потом попал в плен к туркам, принял ислам, попал к нам в свите одного из греческих святителей. Тот не знал, что Арсений собой представляет, но на обратном пути сообразил и донес в Москву. Его тут же отправили на Соловки замаливать грехи, и по делом. Там он вкусил монастырского устава и жаловался на строгость содержания. Но вот туда за мощами митрополита Филиппа Колычева приехал Никон, тогда еще архиепископ Новгородский, взял его с собой в Москву и приставил к делу — видимо, в качестве высокого научного авторитета. Арсений Грек имел, конечно, массу различных сведений, почерпнутых из собственной фантастической биографии, но вряд ли он годился для серьезного дела. Очевидно, в самом процессе исправления книг не было никакого ясного, четкого подхода — что делать и как делать. Дилетантизм, импровизация и полное нежелание оценить последствия всей этой весьма, с позволения сказать, спазматической деятельности.

Все это продолжалось до тех пор, пока Никон «рукою властной» не ввел троеперстие, трегубую «аллилуйю» и все остальное, что все мы хорошо знаем. Вместо того, чтобы что-то объяснить, сказать, почему так, а не иначе, и сделать это поэтапно, мягко — просто разослали циркуляр по московским церквам и приказали делать так, как там указано, без каких бы то ни было объяснений. Но когда с русским человеком так поступают, он, как известно, не склонен слушаться.

Начался раскол. Правление Никона — это 1652–1658 годы. Но ведь это время войны с Польшей. И вся эта история говорит о том, что интересы страны в целом, интересы православного населения Украины были у Никона явно не на первом месте. Патриарха Русской Церкви интересовала совершенно иная сфера, он действовал вообще без учета того, что происходит со страной, как будто этого не существует.

Патриарх Никон очень любил парадные богослужения. Он заботился, конечно, не о своей личной персоне, а о величии Церкви. В Оружейной палате можно увидеть парадное облачение патриарха Никона, которое полностью сохранилось. Полный патриарший убор весил более 40 кг. Он был атлет, настоящий атлет. И вот в этом облачении он совершал полным чином всю службу да еще ходил в крестных ходах. Тут во многом раскрывается характер Никона. Вот такое понятие о благочестии ему было свойственно. Приблизительно так же он воспринимал и все остальное: чем больше будет жемчуга, золота, драгоценных камней, тем лучше. При этом он был настоящим монахом, носил вериги. Эти контрасты, эти противоречия говорят о том, что сам по себе внутри он не был цельным человеком. Безумно гневаясь, он потом приходил в противоположное состояние духа. Видимо, он очень переживал конфликт с царем. После нежной дружбы («мой собинный друг» — так называл его царь), от печалования царю каждую пятницу за всех, кто подает царю челобитные, от покаяния, которое он принимал у царя — и вдруг такой афронт, что ты-де больше великим государем не пишись, а пишись просто патриархом, а царь на тебя гневается…

Что в таких случаях делать? Не в первый раз царь на него гневался. Зафиксированы случаи, когда царь оскорблял его за какие-то, по мнению царя, упущения в порядке службы. Ничего, находили потом общий язык и все как-то сходило спокойно на нет. А здесь Никон обиделся. А обидевшись, решил все вот так, с размаху: после службы в Успенском соборе облачился в простую монашескую рясу, взял клюку, {стр. 109} заявил, что он-де недостоин, и двинулся в путь. Может Патриарх так уйти со своего стола? Здесь, в этом дерзком поведении, открывается и подход, который применялся и ко всем остальным делам. Конечно, Никон не хотел раскола, он просто о нем не думал. Подумаешь, какая проблема — ввести троеперстие вместо двуперстия. Правильно, никакой канонической разницы между двумя и тремя перстами нет — и те и другие православные. И он это понимал. Но не понимал, с кем имеет дело. Его это не волновало. Ах, его не слушаются?! И пошло… Патриарший приставы охотились по Москве, забирали в кутузки попов, которые вели себя несообразно, те начинали жаловаться на патриарших приказных. Естественно, все те, кто не любил Никона, воспользовались этими нестроениями. При дворе всегда были интриги.

И вот получилось, что, желая каких-то вполне разумных вещей, необходимых, по его мнению, для того, чтобы что-то упорядочить в Церкви, решая проблемы, унаследованные от своих предшественников, Никон начал рубить сплеча, да так, что раскололось русское общество — в то время, когда оно только-только начинало срастаться. Да еще сделал это во время войны. А ведь присоединение Украины к России породило немало проблем, куда более острых, чем вопрос о том, как крестятся греки и как — русские. С Украины к нам шло очень сильное латинское влияние, и тут надо было вырабатывать совершенно определенный подход, а этого сделано не было.

Мы уже говорили об отношении Никона к земельным владениям церковным, которое он всячески отстаивал. Он хотел не просто церковного владения какими-то землями — они и так принадлежали Церкви, но добивался права решать самостоятельно абсолютно все проблемы, с ними связанные, что приводило уже к созданию в стране параллельного законодательства и соответствующего параллельного аппарата.

Наконец, это был человек, у которого личные сиюминутные настроения как бы определяли подход к решению многих важных вопросов. Оказавшись на вершине пирамиды церковной иерархии, патриарх Никон не сумел представить себе все глобальные проблемы, как это сделал бы человек поистине государственный.

Прежде чем прийти к какому-то согласию, у нас принято сначала хорошенько подраться и разойтись в разные стороны, чтобы потом объединиться. Поэтому и к Никону у нас существуют два абсолютно различных, полярных подхода. Таким же образом мы часто оцениваем личность и деятельность Петра, да и все на свете. Только полюса: юг или север, черное или белое. И вот одни читают Зызыкина, где нет никакого исторического анализа, а разбирается лишь канонический аспект, а другие считают, что нечего Церкви вообще соваться в государственное управление. И тем и другим рекомендую наиболее серьезное и теперь уже доступное исследование — книгу проф. Н. Ф. Каптерева «Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон» [25]. Книга эта очень солидная, с обширным приложением, где опубликованы очень интересные документы, и написана очень хорошим языком. Чрезвычайно уважительное отношение к личности патриарха сочетается с очень объективным, на мой взгляд, анализом его деятельности как главы Православной Церкви Русского государства XVII столетия.

Перекидывая своеобразный мостик к последующей эпохе, обращаю ваше внимание на то, что патриарх Никон — это не только раскол в XVII веке и не только Монастырский приказ, не только пышное богослужение и богатое облачение. Никон — это еще отчасти и история петровских преобразований. Когда Петр после смерти патриарха Адриана на многие годы оставил Русскую Православную Церковь без предстоятеля, это было сделано не потому, что Петр был безбожником, и не потому, что он не понимал значения патриарха для Русской Церкви. Человек практического склада, Петр, несомненно, первое время искал подходящую кандидатуру. По его мнению, это должен был быть человек морально безупречный, понимающий масштаб его, петровских, деяний, помощник царя. Такого человека он, видимо, не нашел. И тогда он пришел к мысли о необходимости создания духовной коллегии, то есть Синода. Причем в данном случае — это зафиксировано в самом тексте Духовного регламента — имелось в виду не просто какое-то «министерство вероисповедания», а принцип соборности, хотя бы и в ограниченном объеме. Когда будут высказываться разные мнения по каким-то вопросам, можно будет понять, что надо и чего не надо. Для Петра история Никона была историей семейной. Дома он наслышался о Никоне столько и такого, что это во многом определило его отношение к патриаршеству вообще. Он не хотел, чтобы Русской Церковью теперь управляли в зависимости от личного темперамента. Петр вынужден был иметь очень много дел с раскольниками. Не всегда эти дела решались хорошо, удачно, спокойно. Именно в юности Петра начинаются знаменитые гари, причем горят не старообрядцы, а те раскольники, которые отпочковались от старообрядцев. Он должен был оценивать и это. Кто это все спровоцировал? Царь? Да нет, скорее наоборот. При этом Петр, повторяю, в своем «всешутейшем соборе» отнюдь не пародировал именно Никона и непосредственно русскую Православную Церковь. Еще В. О. Ключевский говорил, что ни при какой цензуре это творение мысли Петра не будет опубликовано (потом его все-таки опубликовали, правда, с многоточиями). Там пародировалась скорее католическая Церковь — и понятно почему: нелюбовь ко всему латинскому была в крови у царей дома Романовых со времен основания династии. Впоследствии Петр I крайне цинично высказывался о Западе, и в первую очередь о католическом Западе. Но, вероятно, имело место какое-то пародирование конкретных лиц. Когда говорят о том, что Петр якобы сочинил какое-то безбожное антихристианское творение в виде своего «Собора», скажу, что нового он ничего не изобретал, потому что была «Служба {стр. 110} Кабаку», которая распространялась в бесконечном количестве списков, представляющая собой точнехонькое воспроизведение чинопоследования малой вечерни, но речь там шла о водке, чарке, трактире и т. д. Это было чисто народное творчество. Когда иерархия не представляет собой большого авторитета, тогда появляются подобные вещи. А представлял ли собой Никон авторитет для православных — это уж решать православным. Не убежден, что мнение будет одинаковым. Поэтому мне кажется, что вопрос о патриархе Никоне надо решать исходя из вообще государственных проблем, оценивая русскую историю как единый процесс, т. е. мы не должны тут ничего разделять: вот здесь у нас патриарх Никон, а здесь отдельно — Соборное уложение. Все это было в одно время.

Мне кажется, что эта проблема, которая вспыхивает у нас в обществе постоянно, должна быть решена, исходя из каких-то общих принципов, общего анализа развития России, общего подхода к проблемам ее истории. Искусственное деление на светскую и церковную историю невозможно, потому что все священнослужители и монахи когда-то были мирянами. И дети белого духовенства чаще всего оставались мирянами. Не надо забывать, что почти все дьяки и подьячие русских приказов XVI–XVII веков были поповичи. Они были грамотными, дети священников, и если не хотели идти по стезе своих отцов, то шли именно в бюрократию, так все было связано одно с другим. Никон эти естественные связи рубанул сплеча. А дальше последовало то, что всем хорошо известно. Суриков ничего не выдумал в своей картине «Боярыня Морозова», он изобразил настоящий увоз боярыни Морозовой со двора. Даже композиция картины соответствует описанию. Он увлекся несколько, может быть, лишь в отношении узорчатой шали и платка до бровей. А все остальное так и было: двуперстие, калеки, ухмыляющиеся бояре. Белые и красные, почти гражданская война. Зачем, спрашивается? Из-за двуперстия? Из-за того, что греки что-то посоветовали? Все родилось из ничего. Потому что, как вы понимаете, никакие канонические проблемы тут не затрагивались. Греки и сейчас носят рясы, скроенные иначе, чем у нас.

Наконец, несколько слов о Стоглаве, охаянном, оплеванном греческими «экспертами» в XVII веке. Это очень интересный и чрезвычайно важный памятник русского законодательства, хотя там и разбираются вопросы чисто церковные. Самая замечательная глава, которая для всех важна и которая полностью сохранила свое значение по сей день — 43-я. В ней рассказывается о том, какими должны быть учителя иконописцев и как надо учить иконописи — не с точки зрения технической, а с точки зрения нравственной.

Что же касается двуперстия, которое утвердил Стоглав, оно было у нас изначально, с момента нашего крещения в X веке, и ничего нового здесь не изобретали. И если греки ввели у себя троеперстие — пожалуйста, это их личное дело. Казалось бы, для русских Стоглав должен был быть авторитетом в этом отношении. Но нет, греки на него набросились, и в результате этот памятник получил репутацию недостоверного. Конечно, там есть всякие неточности, курьезы, без этого не бывает, но все это настолько невинно, что вызывает улыбку: например, там запрещается брить и стричь бороду, потому что так заповедал пророк Моисей. Хотя старообрядцы и это пытались соблюсти. Что касается написания имени «Иисус», двуперстия, тригубой и двугубой «аллилуйи», хождения по солнцу или против солнца и тому подобных вопросов, то все они носят чисто обрядовый характер. А ведь из-за таких вопросов Никон расколол русское общество, и последствия этого ощущаются как-то и по сей день.

К сожалению, популярной литературы на эту тему у нас нет. Я вам очень рекомендую прочитать А. В. Карташева. Там во втором томе прекрасно разобрана вся история с Никоном, с исправлением книг и с расколом. Это не исчерпывающее исследование, но достаточно подробное. О Карташеве говорят разное, но это человек замечательно образованный, умный исследователь. Можно по-разному трактовать разные части его «Истории», но на сегодняшний день лучшего систематического изложения истории Русской Церкви нет. Там, правда, отсутствует справочный аппарат, и это понятно: он писал эту книгу за границей. Но в свое время он был заведующим отделом Императорской Публичной библиотеки в Петербурге, благодаря ему был собран богатейший богословский фонд этой библиотеки, и в данном случае, когда он писал свою «Историю» по лекциям, которые читал в Сергиевском институте в Париже, он не отклонялся от фактов, хотя не всегда мог дать точные ссылки. Это надо учитывать. Поэтому, повторяю, это ваш путеводитель, хотя бы в данном вопросе.