Онлайн библиотека PLAM.RU


  • Антонио и его «Критика вымышленной истории»
  • В лучшем обществе
  • «Первая церковь» в Испании
  • Фальшивые надгробия?
  • Готские монеты
  • Глава 5. ОТВОЕВАНИЕ ИСПАНИИ

    Создается впечатление, что фальсификации собственной истории и истории противника была распространенной интеллектуальной игрой эпохи Возрождения. В игру эту охотно играли и в Испании. Я могу назвать имена трех людей, ответственных за определенную неклерикальную испанскую часть «Широкомасштабной Операции»: Педро де Медина, Хуан Витербо и Херонимо дела Консепсьон. Их исторические и географические труды были настолько хорошо продуманы и убедительны, что и я сам в свое время поддался их обману (1977, гл. 22). Использованные источники были безупречны, так что многие их сведения подтверждаются сегодня при археологической проверке на местности. Но даже это обстоятельство еще не делает «Хроники» подлинными. Несмотря на наличие соответствующих списков, доисторических иберийских царей никогда не существовало, как и царей древней Греции, Рима или Халдеи. Обладая прекрасными знаниями античности, поддельщики всех этих списков успешно имитировали историчность и порой «попадали прямо в очко», но очередность, датировка и имена собственные этих «правителей» суть чистый вымысел.

    Существует королевский список, начинающийся с Тубала, первого царя Испании после Всемирного потопа в 2102 году до н. э. Тубал и начал заселять и осваивать страну, распространять в ней культуру. [40] Далее следуют в пестрой последовательности звучные имена основателей городов и религиозных деятелей, предводителей кавалерии и меценатов наук, герои и мыслители, династические войны и завоевательные походы, даже изгнания. Всплывают такие известные имена, как Геркулес, Геспер и даже мятежник Како, которому посвящен период с 1303 до 1267 года до н. э. О Како рассказаны забавные эпизоды, так что он, за исключением датировки, выглядит почти как лицо историческое. «Если это и неправда, то хорошо придумано», – говорят в этом случае итальянцы.

    И по сей день многие ученые, раскапывая никому сегодня более не известные древние города, сведения о которых содержатся в подобных хрониках, поражаются достоверности описаний и принимают все за чистую монету. Однако руины древних городов и крепостей в эпоху Чинквеченто (XVI век) были известны гораздо лучше, чем сегодня, их было в то время трудно скрыть от любопытного взгляда современника. Руины эти описывали многочисленные любители старины, исследовавшие развалины в поисках сокровищ и произведений искусства.

    В свое время меня должно было насторожить само имя основоположника, внука Ноя Тубалачо. В католической Испании только библейское имя давало шанс для привязки к мировой истории, куда нужно было поместить и древних иберийских царей. Или упоминание Геркулеса, который, в соответствии с легендой, путешествовал по западным странам. Такие «перекрестные подтверждения» слишком уж явно бросаются в глаза.

    В 1977 году я писал (с. 412): «Источники по древней истории Иберийского полуострова столь же надежны, как и истории других очагов цивилизации: Манефона из Египта, Бероза из Халдеи, Евсевия и т. д.». Сегодня я вынужден повторить эту фразу, вкладывая в нее прямо противоположный смысл: столь же «надежны», то есть никчемны (не обладают ни малейшей исторической ценностью).

    И в этом случае тоже стал различим и ясен повод для фальсификации. Помимо повального увлечения поисками древних предков и величественного прошлого, из работы Педро де Медины, профессора в Алкале, вычитывается актуальный для того времени (1540) политический заказ испанских правителей: историческое обоснование и оправдание испанских притязаний на Южную Италию.

    Что же останется от этого пестрого ковра (кстати, Stromata, «Ковры», назвал свой исторический трактат Клементий Александрийский), если его историческую подкладку мы выбросим за ненадобностью? Фантастическую картину эпохи Возрождения, невероятный творческий потенциал, создавший многоплановое самосознание, во всех смыслах способствовавший развитию нашего сегодняшнего культурного уровня. Другими словами: даже после первого разочарования я не могу проклинать «Широкомасштабную Операцию» и презирать ее творцов. Однако необходимо исследовать процесс ее осуществления и след, оставленный ею в наших исторических представлениях [41].

    Антонио и его «Критика вымышленной истории»

    Расцвет эпохи Гуманизма в Испании, наступивший после окончательного завоевания Андалусии в 1492 году, связан с фигурой многоуважаемого и высокообразованного иезуита Иеронима Романа де ла Игуэра Толедского (1538-1611), позднего и с легкостью разоблачаемого фальсификатора. На данном примере мне хочется продемонстрировать некоторую специфику, которая позволит взглянуть на «Широкомасштабную Операцию» в ином свете.

    Этого блестящего знатока древней истории иезуиты вербовали в свои ряды еще в 1563 году, но безуспешно. Игуэра долго противился и вступил в Орден только в 1590 году. В 1611-м, в последний год его жизни (по другим данным – в 1619 году), в Сарагосе вышел из печати объемный исторический трактат Игуэры, некоторое время до того ходивший в рукописи. Это были «Хроники», восторженно встреченные в Испании и в других католических странах. Переиздания выходили в Кадисе и Лионе (1627), в Мадриде (1640) и позже. Всеобщее внимание работа привлекла благодаря обилию содержащихся в ней новых сведений, которые подверглись в тексте столь сложной обработке, что выявить их происхождение было практически невозможно. Тем не менее подлог открылся уже в 1652 году, однако печатное опровержение появилось в Валенсии лишь в 1742-м.

    О чем же шла речь в пресловутых «Хрониках»?

    Игуэра утверждал, что в монастыре Фульда (да, мастерские поддельщиков были не столь уж и многочисленны) он обнаружил рукопись, содержащую тексты многих испанских церковных писателей эпохи вестготов: Флавия Луция Декстра, сына святого Пациана, причислявшегося святым Иеронимом к отцам церкви; Марка Максима, епископа Сарагосы, которого Сан Исидор Севильский называл «одним из знаменитейших»; известного в свое время Луитпранда из Павии; святого Браулио, епископа Сарагосы и ближайшего друга Исидора Севильского; современника последнего Тахона; а также Вальдередо, Хелеки и других сарагосских епископов. Представленная в писаниях святых отцов история испанской церкви до «Реконкисты» [42] как нельзя более соответствовала насущной потребности в подтверждении длительной и непрерывной христианской традиции Иберийского полуострова. В этих текстах появлялись вымышленные святые, всем возможным местностям присовокуплены были ореол мученичества и конкретные мученики с соответствующими реликвиями; были сведения о якобы имевшихся там в прошлом епископах и о якобы состоявшихся синодах.

    «Фрагменты» из рукописи Игуэра послал образованнейшему человеку своего времени, епископу Сегорбы Хуану Баутисте Пересу, который тотчас же распознал фальшивку. Но прошло три года, епископ умер, Игуэра подчистил наиболее вопиющие ошибки и превратил «Фрагменты» в «Хроники», в которых вместо связного текста был списком дан перечень событий с указанием дат. В такой лаконической форме было много проще вводить в заблуждение [43]. Факты так искусно перемежались с ложью и распространенными в ту эпоху заблуждениями, что «Хроникам» безоговорочно поверили.

    Печатное издание появилось, разумеется, на латыни, хотя оригинал из Фулды был якобы написан на готском. Немногие проницательные современники посмеялись столь вопиющему подлогу, большинством же книга была воспринята как документ неоценимой важности, как «реликвия» (одни из оппортунизма, другие по недомыслию, как выразился Майянс).

    Этот Грегорио Майянс и Сискар подготовил к печати и издал в Валенсии в 1742 году неоконченный труд известного и отмеченного высшими наградами гуманиста Николаса Антонио (р. 1617, Севилья – ум. 1684, Мадрид). Антонио, человек энциклопедических познаний, был основателем и по сей день существующей «Испанской библиотеки». Его личное собрание насчитывало 30 000 томов. В 1652 году он приступил к анализу «Хроник», поначалу считая, правда, что Игуэра действительно располагал некоей рукописью из Фульды и внес в нее изменения. Он известил об этом своих коллег. Постепенно он пришел к выводу о том, что изложенная Игуэрой история абсолютно баснословна. Некоторые, не менее знаменитые люди, пытались оппонировать этому выводу. Из аргументов: сведения Игуэры догматически корректны и прекрасно вписываются в историческую картину. На защиту Игуэры поднялся такой известный ученый, как, например, Томас де Варгас. Его аргументы были просты: Игуэра, историк и богослов безупречной репутации, пользовавшийся услугами помощников со столь же безупречной репутацией, имел полное право слегка откорректировать данные в соответствии с изменившимися догматами.

    В «Критике вымышленной истории» Антонио с полной убедительностью доказывает, что исторический трактат Игуэры – всего лишь собрание сказок. Некоторые ученые (например, граф де Мондехар в «Церковных трактатах») поддержали эту точку зрения, тем более что оригинала рукописи из Фулды никто никогда не видел.

    Однако «Критика» (censura) Антонио, увидев свет лишь через 90 лет после этого, в 1742 году, не принесла сокрушительной победы истине, ибо названные выше сказки за этот почти вековой срок прочно укоренились в историческом сознании. В обосновании инквизицией печатного издания «Критика» Антонио говорилось, что в том «изобильном на открытия и вымыслы веке люди готовы были поверить и утвердить в истории всякого рода небылицы, так что неотложнейшей задачей стало определение достоверности источников, отделение в них правды от вымысла».

    «Неотложную задачу», однако, отложили за неосуществимостью. Более того, по-прежнему отъявленную ложь и старые лживые сказки (например, труды Исидора и Браулио) с помощью перекрестных ссылок и контраргументов превращали в «неопровержимые» факты.

    Майянс приводит обстоятельное жизнеописание Антонио и некоторые сведения об Игуэре, который вовсе не был дилетантом в исторической науке: его «Исследование о мосарабах» до сих пор высоко ценится специалистами.

    Не обошлось и без усилий по приданию фальшивке (якобы) из Фульды большей весомости. В 1595 году в Гранаде обнаружились свинцовые таблицы и книги, якобы подтверждающие подлинность текстов из Фульды. Публично они нигде не выставлялись, и в счастливую находку просто поверили, ибо в ней якобы встречались многие имена и утверждения из «Хроник» Игуэры. Однако слухи о фальсификации, ходившие в определенных кругах, заставили короля Филиппа II назначить специальную комиссию, которая и подтвердила подлинность находки в 1596 году и еще раз – в 1597 году. Сомневающиеся голоса, вероятно, не стихали, и развеять подозрения были призваны две новые комиссии, созданные королем Филиппом III в 1604 и 1609 году. При Филиппе IV игра продолжилась. Впоследствии, однако, история приняла неожиданный оборот: изменилось учение, и с 1652 года содержание таблиц стало считаться еретическим. В 1682 году тексты таблиц из Гранады – тем временем выяснилось, что некоторые из них были изготовлены из меди – были строго осуждены Папой Иннокентием XI. Майянс мог не бояться преследования со стороны церкви, причисляя их к несомненным фальшивкам.

    Халтурной подделкой называет он также «Хронику» Ауберто (или Хаусбертуса) Гиспаленсе (из Севильи). Она была сфабрикована пользовавшегося доброй репутацией священника и писателя Лупианом Сапатой и издана в 1667 году Грегором Аргаисом из Логроньо. После смерти фальсификатора, встретившего закат жизни на Ибице, в том же 1667 году, обнаружилось, что он является автором множества подделок, и все же некоторые изданные им якобы античные тексты до сих пор считаются подлинными.

    Майянс приводит в качестве доказательств 35 писем Антонио и его коллег, при чтении которых волосы встают дыбом. В лучшем случае содержащиеся в них разоблачения фальсифицированных отцов церкви читаются местами как детективный роман. В «древних» рукописях цитируются авторы, жившие на 300 лет позже времени их написания. Это доказательство того, что общая хронология в то время еще не была скоординирована.

    Как уже было отмечено выше, непременным условием христианской историографии было преследование христиан и мученичество, к которому оно якобы приводило. В 1637 году некий чеканщик монет, желая подкрепить традиционные обвинения Диоклетиана в жестокостях против христиан, выпустил прекрасно сделанные римские монеты с надписью CHRISTIANORUM SUPER-STITIONE DELETA (Христианское суеверие было разрушено). Даже известные ученые не сразу распознали подделку: ведь она подтверждала привычные, навязанные католической церковью представления о преследованиях христиан в эпоху Диоклетиана (абсолютная точка отсчета христианского историописания).

    Одна из самых популярных фигур в Валенсии и в католическом мире – святой Лоренцо. Даже Неаполь и Рим оспаривают друг у друга честь считаться городом, в чьих стенах он появился на свет в 226 году от Рождества Христова. Его родители были, вероятно, выходцами из Уэски (Испания); при императоре Диоклетиане они бежали от преследования христиан (которое должно было начаться лишь через 58 лет в малоазийском провинциальном городе Тарсусе) в Валенсию, – как писал святой Донатус, изобретенный известным Лоренцо Маттеу на основе информации своего друга Хуана Баутисты Баллестера в 1672 году. Легенда встретила восторженный прием, и болландистам [44], ответственным за приведение в порядок Жития святых, оставалось подобрать святому город (по принципу: кто заплатит за эту честь наибольшую цену). Иоганн Пиний, которому было поручено решить этот вопрос, остановился на Сарагосе. Правда, перед этим, после исключения Уэски и Валенсии из числа кандидатов из-за их финансовых трудностей, как относящиеся к узкому кругу городов-кандидатов рассматривались также Кордоба и Капуа. Началось печатание монет и медалей, подделка надписей и рукописей, многие из которых, возможно, и по сей день украшают европейские музеи. Многие из этих подделок неоднократно разоблачались, но вскрыть весь размах операции по фальсификации никому не удалось. На возраст монет, кстати, косвенно указывают писания якобы позднеантичного автора Донатуса, в которых можно уловить отголоски споров на эту тему: следовательно, они были окончены не ранее 1673 года.

    Существовавший только в воображении вожделенный кубок победителя, о котором шла речь в случае дорогостоящего конкурса на право называться местом рождения святого Лоренцо, был связан с другой, на сей раз физически представленной реликвией: с золотым бокалом, которым Иисус якобы черпал вино на Тайной Вечере.

    В лучшем обществе

    Еще один подделыцик, на которого указывает Агустин Салес в письме к Майянсу от 19 июля 1741 года, – Губерт Гольциус. Согласно этому письму он – «Как и Гардуэн» – изготовил многочисленные монеты и медали для испанских городов. Этот первый профессиональный археолог Нового времени и почетный гражданин Рима (1566) происходил из известной голландской семьи художников (р. 1526, Вюртцбург – ум. 1583, Брюссель). Славу ему принесли исторические труды (прежде всего, трактаты «От Цезаря до Карла V» и «Памятники греко-римской старины», Антверпен, 1645), а также каталоги монет.

    Салес подчеркивает, что солидные должности, безупречный образ жизни, известность и авторитет (каковыми обладал, например, и Дон Лоренцо, выдумавший в 1672-1673 годах святого Донатуса) таких личностей, как Игуэра и Гольциус, не помешали им фальсифицировать историю (Майянс, с. 703) [45]. Я готов высказаться решительнее: подлог стал возможен именно благодаря их престижу и высокому положению. Вряд ли подобное удалось осуществить кому-нибудь другому. Разумеется, сами по себе должности и авторитет не являются основанием для обвинений; эти обстоятельства можно рассматривать как косвенное основание для подозрения.

    Николас Антонио упоминает также известного Луку Гольстениуса, родившегося в 1596 году в Гамбурге. 22 лет от роду он едет учиться в Италию и на Сицилию. Вернувшись и впав в нужду, Гольстениус решает посетить Лондон и Оксфорд (1622), а в 1624 году переезжает в Париж, где и переходит в католическую веру. В 1627 году кардинал Барберини берет его с собой в Рим, и некоторое время спустя его избирают кардиналом и назначают на должность заведующего библиотекой Ватикана. Эта работа стала его основной жизненной задачей. На этом посту он остается до самой смерти (1661). В церковных кругах он пользуется непререкаемым авторитетом как ученый (обладавший коллекцией книг и рукописей огромной ценности) и ревностный католик, обративший в католицизм нескольких князей. По заданию Монте Кассино он написал историю мучениц Перпетуа и Фелиситы, «Страдания Бонифатия» и многое другое. Большой известностью пользовалось его жизнеописание Пифагора (1630, Рим), а также изданные им тексты классических и церковных авторов. В печатное собрание его сочинений вошли также 114 писем.

    В письме к Хуану Лукасу Кортесу от 5 сентября 1663 года Николас Антонио упоминает Гольстениуса: «Однако собрание документов Всеафриканских соборов, которыми он (Гольстениус) нас пугал (sic!), имеет совершенно непригодный для печати вид, хотя кардинал Барберини прилагает все мыслимые усилия, чтобы извлечь из его писаний любую возможную пользу» (Майянс, с. 646). Иронический тон Антонио, занимавшегося разоблачением подделок, позволяет предположить, каково его собственное отношение к этим «Всеафриканским соборам». Бросается в гласа то шитое толстыми нитками обстоятельство, что многие отцы церкви и Вселенские соборы были их изобретателями «переселены» в Северную Африку. Риск разоблачения в этом случае сводился к минимуму: после «нашествия „сарацинов"» можно было спокойно утверждать, что все письменные свидетельства существования ранней церкви были, разумеется, уничтожены. Проверить на практике, как обстоят дела в находящейся под османским суверенитетом Северной Африке не представлялось возможным.

    Получатель этого письма Хуан Лукас Кортес передал Антонио очень показательное письмо знатока арабского Хуана Дурана де Торрес (датировано 26 мая 1660 года; Майянс, с. 671). Арабист этот сразу после вежливого приветствия пишет Антонио: «Удивляет меня то обстоятельство, что вы ни словом не упомянули в нашей переписке монсиньора Гольстениуса, каковой, по моему разумению, есть первый в этой научной школе». Антонио знал, чем занимался «первый в научной школе», и не хотел лгать. (Гельцер, как я покажу впоследствии, тоже был убежден, что никакой рукописи у Гольстениуса не было.)

    Как фальшивки Майянс отметает также следующие тексты: «Хронику» Педро Сезараугустано (также из Сарагосы), знаменитую раннюю церковную историю Испании «Самая ранняя Испания», многочисленные письма епископов и пап и даже арабский текст «историографа Разиса», которого, в отличие от известного врача Разиса, никогда не существовало в действительности. В «Разиса» поверил даже Антонио, который дважды цитирует его на страницах своей разоблачительной книги. Мы, однако, никак не можем принять за историческое лицо этого вымышленного араба, чье сочинение изобилует анахронизмами (иногда он «промахивается» на целое столетие). В наши дни церковь, которая за два столетия до Антонио выдумала этого арабского историка, сама перестала считать его достоверным и «вырезала из большого исторического пирога».

    Чтобы доказать христианское присутствие в Испании, деятели клира высасывали из пальца множество исламских и даже иудейских авторов, благо на церковь работали первоклассные арабисты и гебраисты. Они и писали нужные заказчикам подделки, как об этом повествует Майянс. Правда, когда меняется догма, некоторые сочинения становятся опасными; в этом случае они разоблачаются как поддельные. Это и делает Майянс, освобождая церковь от авторов, которые стали опаснее, чем признание поддельности их произведений. Свою главную задачу – доказать присутствие католической церкви в доисламской Испании, они в любом случае выполнили: тезис этот прочно укрепился в нашем сознании, пусть даже отдельные авторы, его поддерживающие, впали в немилость.

    Майянс, однако, защищает «позднеантичный» текст о побережье Испании, приписываемый Руфусу Фестусу Авиено (создание ученых гуманистов); он только корректирует его в тех местах, где приводятся сведения о Толедо. Хотя они издавна считаются достоверными, но из-за того, что Толедо трудно отнести к разряду прибрежных городов, Майянс выкидывает их из своей редакции.

    В ходе этого критического рассмотрения старого наследия Майянс двигает туда и сюда святых и епископов и все другое, что поддается такой корректировке. Вообще же, Майянс не решается покушаться на основы: занимаясь частными случаями подделок, он признает тем не менее истинной догматическую установку церкви. Сантьяго для него – первый епископ Испании, а Исидор Севильский – отпрыск знатного готского семейства. Оба эти положения в наши дни уже не считаются верными.

    Уже Антонио сомневался в том, что такой важный источник, как сочинения Бероза, был собран и дополнен в 698 году в Толедо неким Юлианом Лукасом; шеститомную Книгу мучеников своего противника Хуана Тамайо он считает полностью вымышленной. «Нужно вычеркнуть все упоминания о святой мученице Марте, чествуемой 20 сентября, ибо она не была ни святой, ни мученицей, но грешницей и иудейкой», – пишет Антонио в своем развернутом именном индексе [46]. Даже великий Болланд изобретал фальшивых святых! Антонио не мог этого не знать: они состояли в переписке.

    Работы святого Дионисия Ареопагита, приписанные ему якобы на «Константинопольской конференции 532 года», были подделаны Аполлинарием. Так считает Антонио, не подчеркивая, что этой фальшивкой лишний раз пытались обосновать историчность самой конференции. После этого разоблачения, по мнению Антонио, становится необходимым изъять некоторые места в текстах отцов церкви, например, Оригена и Дамаскина. Больше всего изумляет уже даже не сам факт подлога, но беззастенчивость, с которой этими подлогами занимались.

    И все-таки странно, что прошло так много времени, прежде чем вскрылась вопиющая ложь Игуэры и его фальшивка стала кандидатом на исключение из списка источников. А что было бы, если бы эрудит Антонио – считавший поначалу, что речь идет только лишь об изменениях в оригинале, – не засел за свой фундаментальный труд (трактат на 750 страницах в два столбца форматом ин-октаво), вышедший из печати почти через сто лет после времени написания. Кстати, не обошлось здесь и без «вражеского финансирования». Посвящение королю Португалии Жоао V позволяет предположить, кем была заказана и оплачена работа, без которой мы бы и понятия не имели о многих подделках.

    В те времена (как, впрочем, и сейчас) Португалия опережала Испанию в стремлении к поиску истины. Через 17 лет после выхода разоблачительной книги Майянса в Коимбре была издана «История церкви» Томаса де Энкарнасао (1759), содержащая полный список всех известных к тому времени фальшивок (т. I, с. 73). Но ученые следующих поколений редко вспоминали об этом списке.

    Чтобы показать, что и мы в наш просвещенный век не намного опередили забывчивых ученых, я скажу несколько слов об уже не раз упоминавшемся Берозе. Бероз (или Беросс) был жрецом храма божества Бэла в Вавилоне. Сирийскому царю Антиоху, «Освободителю» (280-261 гг. до н. э.), он посвятил исторический трактат, написанный на древнегреческом языке, в котором, опираясь на жреческие хроники из собственного храма, описал историю страны с незапамятных времен до эпохи Дария Великого. Как всегда, настораживает проблема сохранности и передачи оригинала: три книги считаются утраченными, и представление о тексте нам дают лишь скудные цитаты у Иосифа Флавия, Евсевия, Витрувия и, возможно, у Сенеки и Плиния. С такой формой сохранения оригинала мы с вами достаточно сталкивались на предыдущих страницах.

    Современники Конрада Цельтиса уже протестовали против этой лжи, нагроможденной вокруг Бероза; испанец Антонио, хотя и очень осторожно, высказывался в том же смысле. Зато сегодня мы считаем Бероза историческим лицом и доверчиво цитируем его как «исторический источник». Для меня Бероз – типичное синкретическое творение, призванное связать Вавилон с Элладой. Десять языческих царей соответствуют десяти иудейским патриархам, Ксисутрос соответствует Ною. Таким образом, создается унифицированная сага, претендующая на историческое признание. К десяти «допотопным» царям Бероз приписывает еще целых 432 000 лет. Гельцер без стеснения называет все это «баснями и вздором» (II, с. 26). Юлиан Африканский считает сочинения Бероза (как, впрочем, и Манефона, оперировавшего чуть меньшими числами) не имеющими никакой исторической ценности. Он тоже не видел оригинала. Синкеллос произвольно изменял фрагменты из Бероза (II, с. 203).

    Метод всегда один и тот же: из невнятных отрывков неясного происхождения создается текст; впоследствии для доказательности выстраивается соответствующая параллельная конструкция.

    «Первая церковь» в Испании

    Хороший пример португальской учености – патер Мигел де Оливейра. Он написал книгу о случаях фальсификации и формировании культа святых в Португалии (1964). 2-й Ватиканский собор (1963) призвал всех католиков еще раз исследовать историческую подоплеку древних легенд и выявить имена святых, существование которых исторически недоказуемо. Например, святые, о которых не известно ничего, кроме их имени, являются с большой степенью вероятности выдуманными. Призыв к поиску истины всколыхнул целую волну критических исследований, из которых мы узнали много нового о церковных манипуляциях с историографией.

    Вот сравнительно длинный отрывок из работы патера Оливейры, содержащей осторожную, но недвусмысленную критику участия церкви в формировании распространенных устоявшихся заблуждений (книга, между прочим, вышла с высочайшего церковного разрешения): «Зарождение христианства на Пиренейском полуострове, начавшееся по официальной точке зрения уже в I—II веках, не находит подтверждения в трудах древних церковных писателей. Хотя, казалось бы, именно они должны были обладать наибольшим количеством документов этой эпохи. О христианизации полуострова и появлении первых христианских общин не упоминают ни римские историографы (Павел Орозий, Гидаций), ни историки вестготского периода (Иоанн Бикларский, святой Исидор Севильский).

    Их молчание разительным образом контрастирует с изобилием подробных сведений, распространившихся позднее и опирающихся не на какие-то найденные, дотоле неизвестные древние документы, но по традиции восходящих якобы еще к апостольским временам. Церкви, выигрывавшие в наибольшей мере от этого позднего расцвета, ответственны и за распространение всех этих сказок.

    Таким образом, нам было навязано не имеющее реальной основы представление об общеиспанской ранней церкви, связанной со славными деяниями других ранних церквей, и укорененное в универсальной церковной истории. Долгое время никто не отваживался подвергнуть сомнению истинность традиции, существующей столетия и освященной текстами богослужений. Не решаясь классифицировать историю ранней испанской церкви как легендарную, многие ученые, пытаясь придать ей правдоподобие, прибегали к несостоятельным аргументам вроде того, что тяжелые времена и людская небрежность повинны в утрате бесценных доказательных документов.

    Исторической критике до сих пор не удалюсь изгнать этот дух. Несмотря на то что эта тенденция не изжита, наука все же намного продвинулась вперед, и теперь уже можно с определенностью судить о том, какая эпоха „ответственна" за формирование подобных ложных представлений», когда все это началось.

    В качестве вопиющего примера Оливейра приводит путешествие апостола Павла в Испанию. В «Послании к римлянам» в феврале 58 года он говорит о намерении посетить Испанию (XV, 24 и 28). Святой Клементий (официально считающийся одним из первых пап) в письме от 96 года говорит об этом путешествии, как о состоявшемся факте; так же написано в «Kanon Muratorius» («около 200 года»; оба документа – поздняя фальсификация, как я показываю в другом месте). К Павлу не восходит ни одна испанская церковь. В противоречивом самом по себе упоминании о двух якобы обращенных им сестрах отсутствует указание места действия. Возможно, оно происходит из X века (см. Флорес, «Священная Испания», III, 1). В эпоху вестготов с ее якобы разветвленной церковной структурой, когда должны были писаться бесчисленные хроники и созываться Соборы, о путешествии Павла в Испанию никто ничего не знал.

    Только в исламские времена всплывают первые имена миссионеров, несших благую весть из Рима в языческую Испанию, так называемых «апостольских мужей». В их числе столь важный «гот» VII столетия, как Индалеций. Согласно лионской Книге мучеников, апостолы Петр и Павел благословили семерых епископов («апостольских мужей») и отправили их обращать Испанию в христианство. Наивные описания свершенных ими чудес способны растрогать и камень, и все же в церковных кругах они считаются «старейшими и вернейшими источниками» об «апостольских мужах». Даже в уважаемой всеми современными учеными «Истории Испании» Менендеса Пидаля (II, 450) эта информация названа «надежно проверенной» и «исходящей из эпохи описываемых событий, хотя и подтвержденной только в позднейших документах», датированных V веком. Следующее упоминание относится уже к X веку, который Оливейра и считает самым древним возможным временем создания легенды. «Семь мучеников» чествуются 1 мая, что противоречит церковным обычаям, потому что семь епископов возглавляли в Испании семь далеко отстоявших друг от друга общин, и каждому из них был положен собственный праздничный день. (Могу добавить, что культ «семи мужей» до XVI века присутствовал в синкретической религии берберов и, возможно, после 1000 года вместе с исламизацией проник на территорию Испании [47].)

    Следовательно, и легенда об апостоле Сантьяго не могла появиться раньше указанного времени. Ведь в противном случае отпала бы необходимость конструировать легенду о христианизации Испании апостольскими посланниками и учениками.

    Правда, святой Беатус, аббат монастыря Лиебана в Астурии, в предисловии к комментариям к «Откровению Иоанна Богослова» (785) и «отправляет» апостола Иакова в путешествие по Испании. Этот Беатус («счастливый») писал, однако, на 200 лет позже, о чем я расскажу в главке «Искусство» (гл. 8, последний раздел). И все более ранние упоминания об Иакове в Испании (у Исидора или Юлиана Толедского) суть позднейшие фальсификации, – заключает Оливейра.

    Итак, патер Мигел де Оливейра добавляет к длинному перечню фальсифицированных хроник (с. 118), известному уже к середине XVIII века, целую кипу новых подделок, вызывая у читателя чувство, что никаких – в буквальном смысле слова – событий первого тысячелетия христианской эры на самом деле не происходило.

    Фальшивые надгробия?

    Во время моих многочисленных поездок на Пиренейский полуостров я обстоятельно исследовал средневековые камни, являющиеся, наряду с многочисленными копиями утраченных рукописей, единственными свидетелями христианской Испании до Реконкисты. Текст, вырубленный на камне, устойчив к разрушительному действию времени и вполне доказателен, тем более если камень стоит на могиле: кому придет в голову подделывать надгробную надпись скромной христианки, служительницы Божьей, усопшей в VII или VIII веке?

    Но вот надгробие знаменитого полководца Белизара, например, иначе, чем подделкой, мы считать не можем: четкая надпись, красивые буквы, а даты не проставлены. Разве не подозрительно? К сожалению, лакуны на месте дат (для последующего заполнения) встречаются на пиренейских надгробиях очень часто, как, впрочем, и другие несуразицы: кресты и буквы чужеродного стиля; имена святых и мучеников, прославление которых началось в более позднем времени; даты панихид, приходящихся на субботы. Иногда вызывает подозрение место находки надгробия. В общем, огромное количество надгробий и надписей с посвящениями, встречающихся в церквях, специалисты бывают вынуждены отнести к фальсификатам. И если бы Эмиль Хюбнер (1871) и его последователи отнеслись к вопросу со всей объективностью, вряд ли они посчитали бы подлинными хоть какие-нибудь из найденных ими «ранних» камней (рис. 5-9; 12-14).

    У меня, во всяком случае – после тщательного взвешивания всей информации, сложилось впечатление, что в Испании с ее несметным количеством поддельных рукописей, особенно с горами выдуманных постановлений Соборов, особое значение придавалось фальсификации «каменной» истории, ее созданию. И это было абсолютно необходимой операцией: ведь нужно было как-то оправдать отвоевание у сарацин большей части полуострова.

    На самом деле от постепенной христианизации Северной Испании XI и XII веков остались в лучшем случае лишь редкие следы «арианской ереси» [48]. И по сей день в алтарях и на колоннах ранних астурийских церквей можно разглядеть языческие символы. Тронные залы готских королей, призванные доказать древний возраст католического христианства и законные основания для возвращения бывших византийских и римских провинций, пристраивались к церквям позже. И сама Реконкиста началась одновременно с Крестовыми походами на Восток (конец XI века), а не в 720 году, как в том пытается уверить нас церковь со своим героическим Пелайо [49].

    О чем свидетельствуют многие сотни поддельных каменных надписей? О том, что фальсификация была вызвана крайней необходимостью.

    Единственная христианская церковь в Андалусии незадолго до смерти (927) была якобы выстроена в Бобастро арабом Омаром Бен Хафсуном. Ее ровесницей считается вестготская церковь «Санта Мария де Мелке» у Толедо, при этом допускается, что она была построена еще раньше в рамках т. н. мистической астурийской миссии [50]. Все прочие якобы христианские церкви Бетики и Лузитании, т. е. всего Запада Иберийского полуострова, либо вымышлены, либо, с точки зрения католичества, христианскими не являлись.

    Священные надписи – как, например, ретушированная надпись в Медине Сидонии – тоже оказываются фальшивками.

    Готские монеты

    Христианское господство подтверждали не только камнями и пергаментом, но и золотом. Множество монет с именами готских и свебских королей, внедренных в историю «Хроникой» Исидора, без труда распознаются как элегантно выполненные подделки. Первые монеты появляются в позднем Возрождении (1593) и объявляются фальсификатом лишь в 1835. Находок становится все больше; их исследуют лучшие историки и, часто принимая фальшивку за подлинник, выдвигают гипотезы, которые со временем настолько приживаются, что опровергнуть их, не разрушив выстроенной на них системы представлений, оказывается не так уж и просто. Не утомляя читателя подробностями, достаточно привести всего один вопиющий пример качества подделок: на монетах короля Хиндасвинта это имя отчеканено в 21 варианте (Хайсс, 1872) (рис. 10).

    Ученые считают, что подделки создавались с намерением заверить подлинность текстов Исидора и прочих хронистов (Бельтран, 1972). Фальшивые готские монеты украшают лучшие мировые собрания; более того, за явные фальсификаты на аукционах дают цену, соизмеримую с ценой подлинных экземпляров. А существуют ли подлинные вестготские монеты? Это представляется в плане приводимых ниже сведений маловероятным.

    Археология крайне редко поставляет информацию о находках готских монет. Обстоятельства находок часто весьма загадочны. Так, например, в случае с кладом в Ла Капилье (Севилья, 1891), где вроде бы были найдены 904 золотых монеты. Подтверждены были лишь 250; к 1952 году стали известны лишь 68. (Барраль приводит изображения всего 43 монет, причем к выводу о принадлежности некоторых из них к этому кладу он пришел совсем недавно при помощи определенных косвенных улик. «Тогда же 95 золотых монет рабочие якобы бросили в реку или уничтожили», – пишет он.) Лафорье считает, что проблема готских монет ни в коем случае не может считаться решенной, хотя по найденным в Севилье (1972) подделкам византийских золотых монет можно судить о том, что, по меньшей мере, отдельные монеты готской эпохи могут рассматриваться как подлинные (так же считает Кабре, исследовавший находку в Зорите, 1946).

    Ученые задают вопрос, какую функцию могли выполнять столь ценные монеты в повседневной жизни готов (Барраль, с. 74 и 164). Одной золотой монеты было бы достаточно, чтобы купить надел земли или виллу, но именно эти вещи в ленном государстве готов не подлежали купле-продаже. Серебряные монеты не чеканились; медные были практически неизвестны. Очень странно.

    Широкое распространение (в Центральной Европе вплоть до Польши) готский тип монеты получает только с монетным суверенитетом астурийских королей (Альфонсо V, XI век). С этого момента и можно говорить о действительной истории [51].

    В целом же создается впечатление, что нигде Широкомасштабная Операция не была так тонко спланирована, не проводилась с такой тщательностью и не принесла столь удивительных плодов, как в Испании. Однако, кроме Олагуэ, никто из современных историков не заметил этого обстоятельства [52].









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.