Онлайн библиотека PLAM.RU


X

Не иначе как Господь пожалел нас – перед самым прибытием немецкий обстрел стих. Высаживаемся из машин и тут же звучит команда строится. Каждый из солдат получает по несколько пустых мешков, сложенных в скатку. На месте набьем их землей и используем в качестве дополнительной защиты от пуль и осколков. Здесь во всю идет подготовка нового рубежа обороны: роют, разбивают кирками подмороженную землю, тянут ряды колючей проволоки. Встречающий нас офицер объясняет направление и советует поторопиться, ибо вражеский обстрел может начаться в любую минуту. Обещает, что через час начнут палить и наши пушки.


Ускоренный марш! – командую я, и мое воинство устремляется вперед. До позиций два километра, скоро некоторые начинают выдыхаться. Солдатский рюкзак тяжелая штука, но без него нельзя. Взводные сторожевыми псами бегут по бокам колонны, и покрикивая на отстающих, не дают ей слишком растянуться. Земля кругом вся изрыта воронками, видно, что немцы и впрямь не пожалели снарядов. Ни одного целого дерева. Только немногочисленные обгорелые черные стволы, торчащие в небо словно гигантские сгоревшие спички. Спускаемся с высоты и добирается до ходов сообщения, выдвигаясь в окопы переднего края. В запыхавшиеся глотки резко бьет тяжелый запах траншейного подземелья: смрад от грязных человеческих тел, мочи, пороховой гари. Остро ощущается сладковато–приторная вонь разлагавшейся плоти, видимо наших убитых вынесли совсем недавно.

Сменяемое моей ротой подразделение выглядит как настоящие выходцы из могилы. В засохшей грязи с головы до пят, от черноты пороховой копоти почти невозможно разглядеть очертание лиц.

— Где командир? Кто старший? – кричу я. Навстречу спешит какой–то бородатый леший, с повязкой на рукаве и дико выпученными глазами. Козырнув, хрипло докладывает, мол ротный убит еще вчера, командование принял на себя он, су–лейтенант Жанвье. Вместе с ним по лестнице забираюсь на бруствер. Объясняет обстановку. Позиция здорово раскурочена минометным обстрелом, два пулемета выбыли из строя, рядов колючей проволоки перед окопами уже почти нет, опять же спасибо минам. Линии связи тоже разбиты огнем. Торопливо показывает мне наиболее слабые места в нашей обороне, просто изнемогая от желания уйти отсюда. Спрашиваю о потерях. Ответ впечатляет: из ста шестидесяти человек в строю чуть больше сорока. Бошей сколько уложили — Бог его знает, но пространство перед нашей линией довольно густо завалено их телами. Некоторые из них повисли на остатках колючей проволоки совсем близко от траншей. Отдаю ему честь и желаю благополучно добраться до второй линии. Ряды окопов уже заполнили мои солдаты.

Оглядевшись, вызываю командиров взводов. Вместе определяем, где установить пулеметы, ложные огневые точки и посты наблюдения. Решаем, какие части траншей необходимо срочно углубить. К каждому ходу сообщения от передовых окопов надо поставить по три человека с гранатами. Приказ четкий: малейшее подозрительное движение – забрасывайте гранатами все что видите. Или слышите. Объявляю дислокацию.

— Гийом, ты твердый парень, бери правый фланг. На твоем участке больше всего ходов сообщения, ради всего святого, не спускай с них глаз! — Он спокойно кивает, все понятно нет повода для беспокойства.

— Лефуле, забирай своих и марш на левое крыло! Помни, перед твоей позицией почти нет колючки! — В ответ звучит уставное «слушаюсь» с козырянием огромной крестьянской ладонью, размером с винтовочный приклад.

— Взвод Жерома и я будем в центре! Все, вперед, по местам!

В окопах движение. Взводы занимают позиции. Вдруг позади раздался грохот – заговорила артиллерия прикрытия. Почти все солдаты интуитивно присели, умирать никому не охота.

— За работу бездельники! – кричу я, — это палят свои! Быстрее, дьявол вас забери! — И впрямь сейчас на счету каждая минута. Долбим промерзлую землю, засыпаем ее в мешки и укладываем на наиболее поврежденные места. Снова долбим, опять засыпаем, вновь укладываем. И так без конца. Другие пытаются привести в порядок разбитые блиндажи и укрытия. Снег перестал идти и скоро над позициями появился аэроплан с черными крестами на крыльях. Принесла гада нелегкая! Это разведывательный аэроплан. Сам то он безобиден, а вот последствия его полета мы скоро почувствуем на своей шкуре. Этот летающий дьявол наведет на наши позиции артиллерийский огонь. Несколько человек стреляют в него, но безрезультатно. У меня сейчас одна просьба к Всевышнему, — время, время, совсем немного времени! Увы, на этот раз небеса менее благосклонны к нам. Разрывающий душу снарядный свист возвещает: боши снова начали обстрел. Боже, скорее убрать пулеметы и все в укрытия!

Блиндаж вздрогнул каждым своим бревном от первого разрыва. От грохота заложило уши, изо всех щелей взметнулась пыль. Сколько набилось сюда народу не знаю, но кашляют все. На линию наших окопов обрушился шквал огня. Беспрестанные разрывы, спереди, сзади, справа, слева, один за одним. И так без конца. В ушах звенит, как будто кто–то бьет у тебя в голове в огромный колокол. Пол под ногами просто ходит ходуном, от близких попаданий людей швыряет то на стены, то друг на друга. Страх не страх, а что–то хлеще того. Сердце стучит как паровозные колеса на полном ходу, все убыстряя свой бешеный ход с каждой минутой. Свиста летящих снарядов давно не слышишь, потерял им счет, равно как и потерял счет времени. Неясно даже сколько времени прошло с начала обстрела – то ли пятнадцать минут, то ли полтора часа. Потом успокаиваешься. Этот огонь не зависит от тебя. Нельзя повлиять на корректировку вражеских артиллеристов. Во всяком случае, я точно не могу сбить им прицел. Вдруг один угодил точно в линию рядом с нами. Тут же всех сбило с ног, побросало друг на друга как былинки. Пыль такая, что в шаге ничего нельзя увидеть. Люди то ли кашляют, то ли кричат, то ли еще чего. Ловлю себя на мысли – все таки блиндаж отличная штука! Всего то вырыт в земле да выложен бревнами. А сколько от него пользы! Вокруг снова, взрыв за взрывом. Чертовы боши неутомимо обрабатывают наши позиции, густо удобряют шрапнелью, щедро засыпают железом. И все для того, что бы перебить нас. Сидящих в этих траншеях, как крысы. Но никто еще не сумел на войне уничтожить окопных крыс, значит, может и мы уцелеем. Господи, неужели их снаряды никогда не закончатся? И вдруг так резко и внезапно – тишина…. Противный, комариный писк в ушах и тишина… Сообразить не могу секунд тридцать, что такое? Отхаркиваюсь и отплевываюсь от пыли… Наконец – дошло!

— Наверх! – хрипом кричу я, — немедля все наверх! Живее!

Линия нашей обороны представляет собой страшное зрелище. Развороченные стенки окопов. Перед позицией повсюду воронки, будто здесь плясал сказочных размеров сумасшедший динозавр. Точно, один снаряд угодил четко в дальний блиндаж. Не повезло. Разбросанные как спички обломки толстых бревен торчат, будто иглы на взбесившемся дикобразе. Что внутри – лучше не думать, да и сейчас не до этого. Мертвых не воскресишь, а вот живым сейчас жарко придется.

— Осмотреться! — верещу дурным голосом, — пулеметы наверх! Все по местам!

Выбираются. Глаза у каждого – монеты вставить можно. Но наблюдатели уже на постах, прильнули к биноклям.

— Идут! – слышно по всему фронту. — Идут, идут! Боши, боши!

— Жером, — хватаю пробегающего мимо взводного. — Сколько пулеметов уцелело? Два? Давай на фланги их, по одному на каждый! Самых лучших метателей гранат в центр, живо!

Жером резким криком подзывает к себе трех солдат и исчезает вместе сними. Выхватываю револьвер, бегу по линии бруствера и кричу изо всех сил: — Передать по цепи! Винтовки и гранаты к бою! Примкнуть штыки! Огонь только по моей команде!

Позиция ощетинилась винтовками стальной лентой. Черная, грязная брань слышится вдалеке на правом краю. Это Гийом велит своим не высовываться. Слава Тебе Господи, значит уцелел мой ругатель. Сзади нас, в траншее несколько человек волокут пулемет на правый фланг, подгоняемые суровыми окриками Жерома. Метрах в двухстах видно серо–грязные шинели атакующих. Бегут резвым шагом, подзадоривая себя яростными воплями. В бинокль видно их перекошеные гримасами лица. Ну что ж, давайте, мы здесь. Скоро явственно и дня невооруженного глаза четко выступают силуэты стрелков и огнеметных пар. Некоторые стреляют на бегу, но это так, что бы пугануть нас да подбодрить себя. Нужно подпустить их метров на шестьдесят для верности.

— Лежим жд–е–е–е–м! – растягивая в крике рот, подаю команду, — лежим жд–е–е–е–м! Жд–е–е–м!

Лежащего рядом со мной солдата бьет дрожь. Новобранец, лет тридцати. Все лицо покрыто крупными каплями пота, винтовка мелко дрожит в руках. Я хлопаю его по плечу и улыбаюсь: не бойся, нормально все будет. Он тихим голосом благодарит меня, пытаясь изобразить на лице подобие улыбки. Я снова смотрю в оптику на ряды приближающихся к нам бошей. Вот, вот сейчас они окажутся на линии прицельного огня… Дьявол, да что же время ни черта не идет! Ну… ну…давайте же! Наконец–то! Набираю в грудь побольше воздуха и ору во всю глотку: — Pour la France! (фр. – за Францию!).

От бешеной ярости и дури сперва даже не слышу выстрелов своих. Новобранцы, дураки, стреляют не целясь, один патрон за другим. Рассадив обойму, заряжают трясущимися от волнения и страха руками. Патроны выскальзывают, падают, они достают новые, опять же в спешке. И если удается зарядить, вновь часто и быстро палят.

Опытные вояки стреляют размерено, хорошо прицелившись, не торопясь. У этих ни один патрон в пустую не пропадает. Боши часто падают, кто медленно, нелепо взмахнув руками, кто мгновенно, будто сноп под серпом жнеца. Наконец на флангах застучали пулеметы. Все расчеты толковые ребята, бьют короткими, хлесткими очередями, не трятя ленты в холостую, четко установив прицел на уровне живота. Принимайте гостинчик, нечисть проклятая! Ага, не нравится, бесовское отродье?

И тут вражеские огнеметчики делают несколько залпов. Пламя конечно же не долетает до нас, они еще слишком далеко, но зрелище несущейся на тебя струи огня приводит в ужас многих. Да какое там, многих. Думаю, всех без исключения, в том числе и меня. Кто–то из новичков не выдержал, слишком высунулся из–за укрытия. Видимо решил поточнее прицелится и тут же получил пулю: значит, боши начали стрелять прицельно. Теперь их цепи захлебываются беглым огнем, но стрелять на бегу им явно не с руки.

От вида огнеметных струй пулеметы замолкли на мнгновение, но затем расчеты пришли в себя и орудия сморти бегло застучали вновь. Теперь в атакующих градом летят гранаты. Несколько наших швыряют их без перерыва, одну за одной, веером, в разные стороны. Другие достают эти смертоносные заряды из укладки и так же безостановочно, подают метателям. Осколки страшным стальным ливнем выкашивают бошей. Их раненые валяются на подмерзшей земле, громко и страшно вереща от боли. Дикая, адская какофония. Крики, брань на двух языках вперемешку, падающие под дождем свинца боши, гранатные взрывы, частый винтовочный огонь и венчающие всю эту сцену четкое пулеметное та–та–та–та–та…

Атака отбита. Выставив наблюдательные посты, возвращаемся в траншеи. Все возбуждены до крайности. Приказываю осмотреться и провести перекличку. Потери не малые: при атаке и предшествующем ей обстреле, убито двенадцать человек, семеро ранено, из них трое тяжело. Их нужно срочно осмотреть и хотя бы перевязать. Этим уже занимается Жером с двумя подручными. Посылаю на вторую линию вестового с докладом, просьбой эвакуировать раненых и наладить проводную связь. Дальше необходимо снова укреплять блиндажи и траншеи. Причем немедленно. Закуриваю с третьей попытки и только сейчас смотрю на часы – около семи вечера. Мы пробыли на передовой чуть меньше четырех часов.

Во взводе папаши Лефуле событие. При обстреле один из новобранцев растерялся и не успел заскочить в блиндаж. От огня спрятался в вырытой в стене траншеи нише для раненых. Это правильно, это нормально. Сообразил, молодец. Но вражеский снаряд угодил в стену окопа, начисто засыпав его укрытие. Хватились только после переклички. Стали искать. Даже если в клочья разорвет, то что–то должно остаться. Хоть обгорелый кусок шинели, но останется. А тут ничего. Вдруг, глядь — нога торчит из земли. Быстро отрыли и представьте себе: живой! Разумеется контуженый, но жив! То, что он не задохнулся под землей, это настоящее чудо! Вот уж действительно: повезло, так повезло. Не иначе ангел хранитель стоял с парнем во время боя. И не просто стоял, а крепко держал его за руку. Даже самые видавшие виды бойцы признают, что не еще встречали ничего подобного.

Раненых успевают вынести. И в самое вовремя. Боши снова начали обстрел. Сейчас бьют мины, видимо снаряды все таки у них кончились. Мины конечно же не самая лучшая вещь, но наши блиндажи надежно защищают от них. Пробить приличный слой земли и уничтожить укрытие, сложная задача для мин. Очнулись и наши артиллеристы. Теперь на вражескую позицию тоже обрушился шквал огня. Это очень хорошая новость – неприятельская пальба быстро затихает. Пользуясь передышкой, капралы отдают приказ взяться за пайки. Но половину порций необходимо оставить. Здесь никогда не знаешь, когда снова начнется огненная круговерть. Может под утро, а может и через пять минут. Если сейчас съесть все, не известно когда доберешься до еды в следующий раз. Особо нужно беречь воду. Она на вес золота. Под огнем ходить за ней с ведрами невозможно. Опытные солдаты охотно принимаются за еду, новобранцы от возбуждения пока не чувствуют голода. Сейчас их переполняет гордость. Как же, они впервые побывали в настоящем бою, пережили артиллерийский обстрел, они стреляли в наступающих бошей, вражеская атака отбита и при их участии тоже! Им спокойно объясняют: вы сами не понимаете как вы вымотались, очень скоро усталость напрочь срубит вас, еще неизвестно сколько здесь сидеть, так что жрите пока боши дают возможность! Жрите, хоть через силу, но жрите, черт вас всех побери!

Под разрывы наших пушек выставляем усиленные караулы и отправляемся отдыхать. Если это можно назвать отдыхом. В первую очередь необходимо привести в порядок оружие, чем немедленно начинают заниматься все под строгим контролем взводных. Я здорово озадачен. Поведение бошей мне совершенно не нравится. Уж чего–чего, а упрямства этим тевтонским псам не занимать. Не такие они люди, что бы оставить нас в покое после двухчасового обстрела и одной атаки. Уверен, настоящий сюрприз ждет либо ночью, или на рассвете. Вызываю командиров взводов. Все до одного согласны со мной полностью. Неожиданно в голову приходит мысль: а что бы мы делали на их месте? Жером высказывается первый. Если под утро ветер будет в нашу сторону, я бы пустил газ одновременно с артиллерийским обстрелом. В случае везения, многих угробить можно. А затем бросил бы в атаку пехотные цепи. Мысль очень дельная. Гийом вносит встречное предложение. Отправить в тыл вестового с просьбой обстрелять позиции неприятеля за полчаса до рассвета. Грамотный заградительный огонь может здорово помешать газовой атаке, а примерные координаты мы сейчас сами определим. На том и решили. Объявляю общий подъем в половине шестого, прошу дополнительно осмотреть защитные масти. В случае вражеского обстрела их следует немедленно надеть не дожидаясь сигнала о начале газовой атаки. Все соглашаются.

Установка координат для просимого нами огня занимает не более получаса. При прмощи биноклей расчитываем необходимые точки, наносим их на схему и готово. Конечно, такой расчет груб и примитивен, но все лучше чем ничего. Пишу рапорт об артиллерийской поддержке на рассвете, прикладываю схему и отправляю в тыл. Вестовой вернулся через полтора часа. Ответ неутешительный: командование батальона услышало мою просьбу и передаст ее вышестоящему начальству. Все ясно. Значит, утренний огонь маловероятен. Пока мое донесение рассмотрят, в лучшем случае сутки пройдут. Так что остается надеяться только на себя.

Вызванная суматохой последних дней усталость быстро берет свое. Только страшным усилием воли заставляю себя вычистить свои револьверы. У меня их два. В ближнем бою это хорошее и удобное оружие, предохранителя нет, револьвер всегда готов к стрельбе. А стрелять за время проведенное на фронте, я научился довольно прилично. Движения автоматические, не думаю ни о чем, огрубевшие, грязные пальцы сами делают всю работу. Наконец оружие в порядке. Больше ничего не помню. Заснул даже прежде чем лег, напрочь провалившись в глубокий вязкий омут окопного сна…

Пробуждение оказалось тяжким. От страшного взрыва меня сбросило с нар на землю. Блиндаж стонал от близких разрывов всеми бревнами. Черт, готов даже поручится что земля в траншее ходила волнами. О том, что бы высунуть нос наружу не могло быть и речи. Через пару минут понял – боши сумели подтащить на огневые орудия тяжелого калибра. Значит, сейчас нам достанется по полной. Позиции просто утонули в лавине вражеского огня. Сейчас их корректировщики работают блестяще. Даже по разрывам снарядов понимаю: прицел взят довольно точно. К защитной маске удается добраться с третьей попытки. До этого меня дважды швырнуло на землю. Боль от ушибов не чувствуется, она придет позже. Из–за сплошной завесы пыли ничего не вижу, но механическими движениями натягиваю на голову маску. Лежа в расшатывающемся под ударами блиндаже молю Бога, что бы все их нацепили. С одной стороны успокаиваю себя: такое приказ был отдан мной вчера вечером. С другой – при такой пальбе новички со страху и имени своего не вспомнят, не то что додумаются маски надеть. А обстрел не утихает. Постепенно звук разрывов меняется. Понятно, огонь переносится на площади рядом с траншеей. Хотят добить остатки колючки, а воронки от разрывов это неплохие окопы для атакующих стрелков. Сквозь дверные щели заползает легкий туман. Господи помилуй, газ!

Из блиндажа выскакиваю пулей. Но линия окопов уже на половину заполнена светлой дымкой. Но это не туман. Это смесь хлора с фосгеном. Страшная штука, хуже и придумать ничего нельзя. Неожиданно сверху раздается тупой звон. Кто–то из наших уцелевших часовых вылез из укрытия, добрался до подвешенной снарядной гильзы и изо всех сил начал лупить по ней штыком. Это сигнал газовой атаки. Там и здесь раздаются выстрелы. Дополнительное предупреждение и команда на выход. Я тоже стреляю вверх из револьвера. Но вот вражеский обстрел прекращается. Сейчас они попрут. И притом сильно. Меня душит злоба. Если бы наши подкинули огоньку как мы и просили, скорее всего дело обошлось бы без газовых объятий. А сейчас сиди в этом облаке ядовитого дерьма.

Теперь нам пришлось очень тяжко. Под прикрытием газа вражеские гранатометчики и огнеметные расчеты сумели подойти очень быстро и залечь в воронках оставленных немецкими снарядами. Струи пламени сожгли с добрый десяток моих, всех, кто не успел спрятаться. Объятые огнем, они дико вереща катались по брустверу, падали вглубь траншеи, задыхались от скопившегося там газа, рвали себе глотки от страшного удушья. В наши позиции угодило немало гранат. Часть сумели сбросить в глубь окопов, остальные разорвалась на позициях, калеча тех, кто был рядом. Если бы не своевременно вытащенные пулеметы вряд ли бы от моей роты остался хоть один человек. Теперь пулеметный огонь ведется беспрерывно, ни один из этих скотов не должен и приподнятся безнаказанно! Свинцовые струи сумели охладить пыл атакующих, не давали шевельнутся затаившимся в воронках огнеметчикам. Очень скоро в себя пришли все. На бошей обрушился гранатный дождь, так близко они сумели подобраться. За спиной стали бить наши орудия. Ну наконец то! Услышав разрывы своих орудий, ощутил жестокую радость – все, теперь эти псы в западне. Отойти назад они не смогут, все здесь останутся. К тому же газовое облако над позицией рассеялось, а снятые маски сразу сказались на точности стрельбы. Боши пытаются отступить, но падают под нашими выстрелами. Пулеметная очередь угодила прямо в огнеметный баллон. Его хозяин даже не вспыхнул, он просто взорвался, взметнувшись в небо огромным огненным столпом. По линии пронесся радостный гул – огнеметчиков все ненавидят лютой ненавистью, поделом ему. Под нашим огнем оставшиеся в живых пытаются уползти назад как крысы. Но не тут то было. Любой, кто поднимал из своего укрытия голову, тут же получал пулю. Свинцовый ливень пулеметного огня собирает свою жатву. Только очень и очень немногим из бошей удалось вернутся к своим.

В окопах жуть. В страшно изогнувшихся позах лежат те, кто задохнулся газом. Разорванные гранатами. Сгоревшие живьем. Погибшие при обстреле. Сгинувшие от пуль и осколков. Глаза одних плотно закрыты, у других остекленевший взгляд. Хлебнувших отравы видно сразу – глаза вылезли из орбит на посиневших лицах. У тех, кто свел близкое знакомство с огнеметом, невидно глаз. Там вообще ничего не видно, так страшно они обгорели. Стонут раненые. Первую помощь они вновь получают под руководством Жерома. Как никак, но он почти успел окончить медицинский до войны. Отдав приказ о проведении переклички, я сажусь на пустой ящик из под ручных гранат. Сняв с головы каску, жадно закуриваю. В мозгу пульсирует только одна мысль: почему нас раньше не поддержали огнем? Что, сотни снарядов пожалели? Ведь в этом случае боши точно не смогли бы выпустить газ. А наших полегло бы меньше на добрую треть. Сигарета догорев, обжигает пальцы, помогая отвлечься.

Встаю. Иду по траншее. Встретившийся мне Гийом спрашивает взглядом: ты как? Отвечаю так же беззвучно. — Я? Я — нормально. А вот остальные… Неожиданно вспоминаю: — а как Этьен, мальчишка твой? Жив?

Гийом поплыл в улыбке. — Пацан мой крепкий парень. Хоть и трясся от страха, но стрелял, молодец, одно слово, знатный вояка будет!

Я киваю головой, да, это очень хорошо что он уцелел. Результаты переклички сжимают сердце. В строю семьдесят четыре человека. Меньше суток назад нас было сто шестьдесят… В тыл отправляется вестовой. Нужно сообщить о потерях и вынести раненых. Если противник даст время, хорошо бы отнести и убитых. И еще: пусть обязательно пришлют помощь. Если возможно, то побыстрее. Следующей атаки на таком рубеже нам уже не выдержать…

Война это цепь катастроф, ведущая к победе.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.