Онлайн библиотека PLAM.RU


  • ГЛАВА ПЕРВАЯ Религиозные партии и силы их после заключения религиозного мира. Италия: орден иезуитов и Тридентский собор. Папы. Испания при Филиппе II
  • ГЛАВА ВТОРАЯ Нидерланды при Карле V. Правление Маргариты: Гранвелла. Владычество Альбы. Восстание и война: Утрехтский союз и объявление независимости
  • ГЛАВА ТРЕТЬЯ Франция при четырех последних Валуа. Кальвин и реформация в Женеве. Гугенотские войны. Первые шаги Генриха IV
  • ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Англия и реформация. Генрих VIII, Эдуард VI, Мария, Елизавета. Шотландия и Мария Стюарт. Век Елизаветы. Гибель армады
  • ГЛАВА ПЯТАЯ Англия: царствование Елизаветы с 1588 года. Стюарты. Иаков I. Нидерланды с 1581 года. Франция с 1589 года. Генрих IV. Испания с 1588 года. Конец Филиппа II. Филипп III. Восточная Европа. Московское государство. Иоанн IV и Курбский. Самозванец и иезуиты. Борьба с поляками в Москве. Минин и Пожарский
  • ГЛАВА ШЕСТАЯ Германия с начала религиозного мира. Царствования: Фердинанда I, Максимилиана II, Рудольфа II, Матвея. Юлих-Клэвские споры о наследстве и смуты в габсбургских потомственных владениях
  • Книга вторая. Реформация и антиреформация (1555—1618)

    ГЛАВА ПЕРВАЯ

    Религиозные партии и силы их после заключения религиозного мира. Италия: орден иезуитов и Тридентский собор. Папы. Испания при Филиппе II

    Положение дел после 1555 г.

    Великий переворот, который положил в породившей его стране начало новому времени, как принято называть период с 1517 года, завершился аугсбургским религиозным миром. Но было слишком невероятно, чтобы этот мир был «прочен, постоянен, установлен навеки», как то гласил документ. Христианская религия появилась в мир с задачей быть единственно истинной среди разнообразия языческих верований, и царство Божие, возвещаемое ею, могло быть только единым, как един один Бог. Это понятие о необходимом единстве и однородности передалось и тому нагромождению догматов и учреждений, которое возросло под именем католической Церкви из несложных основ первоначального христианства, и много времени должно было протечь до того дня, когда люди уразумели, наконец, возможность совместного существования нескольких Церквей, нескольких выражений одной христианской идеи, способных уживаться рядом, с признанием своих взаимных прав.

    Небольшой, но решительный шаг к этой цели был сделан аугсбургским религиозным миром. Но если «аугсбургское исповедание» выражало собой новую форму христианского учения и завоевывало себе путь с юношеским пылом, то те идеи, на которых утвердилась средневековая Церковь, далеко еще не вымерли. Напротив, вследствие своего столкновения с новшеством, они приобрели новую силу. Католицизм приучил всех видеть в нем одном суть любой власти, всеобъемлемости и непогрешимости для того, чтобы ему нельзя было надеяться на удержание за собой главенства и на возвращение себе, по возможности, того, что могло уже быть утраченным.

    Силы партий

    Положение дел в Европе во второй половине века реформации не было благоприятным для подобных надежд. Раны, нанесенные Церкви, были очень глубоки. В Германии из крупных светских владетельных домов оставались верными католицизму только дома Австрийский и Баварский, а из духовных областей государства разве лишь Брауншвейг и Клеве, но и они были ненадежны и требовалось делать им, как и многим другим, разные уступки. Так, в Силезии, области не имперской, король Фердинанд допускал введение постановлений Аугсбургского мирного договора. Одним словом, Германия, с принадлежащими ей или соседними землями, Швейцарией и Пруссией, равно как и весь Скандинавский Север, были наполовину утрачены для католицизма.

    В Англии, как будет подробно указано ниже, разрыв с католической Церковью был уже в полном разгаре. В Польше, Венгрии, Семиградии новое учение также делало большие успехи. Во Франции и Нидерландах оно завоевывало себе большие симпатии и сдерживалось лишь путем кровавых насилий. Но все же нигде оно не одержало несокрушимой победы и общество усматривало во всем этом движении лишь чисто мирские или же религиозно-догматические цели, а не лежавшее в основе всего могучее, новое духовное начало.

    Протестантство не признавалось еще за силу всеобъемлющую, постепенно проникавшую во внутреннюю жизнь самих его противников, хотя и бессознательно для них. Но к старому учению, как уже и к новому, примешивались различные посторонние интересы. Агрессивные действия всегда начинались со стороны приверженцев старых порядков. Это было в природе римской политики, и старая Церковь при таком образе действий имела несравненное преимущество; у нее был свой единый, направляющий непоколебимый центр в лице римского престола, Cathedra Petri, тогда как разрозненные элементы нового учения были лишены централизованного руководства. Но именно в этом, как мы увидим далее, была своя польза – они были непобедимы при обороне.

    Во всяком случае, противоборство католицизма протестантству не прекращалось во все последующее время, как продолжается, в известном смысле, и поныне. Первым вопросом в истории каждого народа и государства стало их отношение к религиозному вопросу. Для каждой отдельной человеческой души, как и для каждой страны, религия, как и в первые времена христианства, стала важнейшим, насущным жизненным вопросом.

    Италия

    Две страны остались как бы совершенно в стороне от религиозных новшеств: это были Италия и Испания.

    Италия как политическая единица значения не имела, хотя иногда в ней пробуждалось нечто подобное национальному чувству, а порой даже сильное. Так, испанское владычество считалось здесь как чужеземное иго. Габсбургский дом владел в Италии большими областями: на севере – Миланом, на юге – Неаполем, благодаря чему имел преобладающее влияние над многими мелкими владениями. Не считая Церковной области[6], в Италии могла считаться с Габсбургами разве только Венецианская республика. О единстве полуострова, в современном смысле, основанного на национализме, развитии, не могло быть и речи, потому что в стране боролись за господство две могущественные короны – испанско-австрийская и французская, причем их соперничество привело к разделению политических симпатий среди областей, городов и родовитых фамилий. Другой причиной служило то, что Италия была местопребыванием римских владык, их ближайшей паствой, а они были всегда врагами всяких национальных стремлений.

    Отношение к реформации

    Собственно протестантские идеи не пустили корней в Италии, хотя, несомненно, учение об искуплении лишь путем веры нашло отзвук и здесь, среди известного числа выдающихся лиц, а пробуждение религиозности в Германии встретило сторонников в тех, которые боролись против преувеличенного культа древности, переходившего у многих в наглое безверие. Несколько благомыслящих людей основали в Риме еще при Льве X «Ораторию божественной любви», и один из достойнейших членов этого общества, Гаспар Контарини, был послан, как уже было упомянуто, в Германию на совещания в Регенсбурге, подававшее одно время надежду на церковное единение.

    Но и в этих кругах никто не помышлял об отпадении от католицизма, которое воспринималось бы как великое бедствие. Народные массы оставалась вне всякого на них воздействия трансальпийских идей. Великий германский раскол снова возлагал на пап заботу о духовности, тогда как Сикст IV, Александр VI, Юлий II, Лев X и, после кратковременного правления Адриана (1522-1523 гг.), Климент VII, были озабочены исключительно мирскими проблемами. Климент VII ради противодействия императору дошел до того, что вступил в тайный союз с протестантами.

    В правящих клерикальных сферах не противились более необходимым внутренним преобразованиям и новому направлению и первым папой, вступившим на путь этих реформ, был Павел III (1534-1549 гг.), преемник Климента VII. При нем состоялся давно желанный собор, созванный в 1542 году и открытый 13 декабря 1545 года в Триенте. Тот же папа утвердил новый орден иезуитов (1540-1543 гг.), учреждение которого было вызвано сложившейся ситуацией и в дальнейшем стало представлять собой наиболее характерное явление в католицизме времен реформации. Примечательно, что всякий значительный поворот в жизни католической Церкви знаменуется учреждением какого-либо монашеского ордена, в частности, ордена бенедиктинцев, клюнийцев, рыцарские монашеские ордена, орден нищенствующих и др.

    Новые ордена

    Но старые ордена в тяжелое время изменили папству. Великая распря была начата августинцем, и масса его собратьев покинув «двор овчий», последовала за ним, а иногда даже и опережая его в своих стремлениях. При отпадении городов или областей в движении участвовали и францисканцы, и доминиканцы, и премонстраты. Необходимо было позаботиться о новых братствах и в 1524 году кардиналом Караффой было создано братство театинцев, а вскоре и братство варнавитов, но ключ к решению насущных вопросов того времени был найден не ими, а иезуитами.

    Игнатий Лойола

    Этот орден зародился в Испании, где в течение вековой борьбы с маврами сформировался воинствующий характер католицизма. Один испанский рыцарь, дон Иниго Лопец де Рекальде, младший сын в семействе Лойола из Гвипуцкоа, находясь на службе у Карла V, был ранен во время войны с французами, при осаде Пампелуны (1521 г.), и долго не мог окончательно оправиться от своей плохо залеченной раны. Среди лихорадочных грез в одиночестве бессонных ночей этот рыцарь, вынужденный отказаться от мирского военного поприща, мечтал о героях духовного рыцарства, хотел подражать Св. Франциску или Св. Доминику, о подвигах которых ему приходилось читать. В душе его происходила еще борьба между служением мирским и служением духовным, но последнее одержало решительно верх.

    Оправившись от болезни, он сменил рыцарские доспехи на рясу отшельника. Однако всевозможные подвиги преувеличенного благочестия и самые тяжкие покаянные испытания, которые он наложил на себя в одном доминиканском монастыре, не успокаивали его, и он, как Лютер в Эрфурте, был близок к помешательству. Но однажды с ним произошло то же, что было и с Лютером – он как бы очнулся от тяжелого сна. Тогда он не стал более мучить себя замаливанием своих прегрешений и скоро ему стало казаться, что он видит внутренним оком своим Пресвятую Деву, самого Христа и постигает даже тайну Триединого Божества. Он отправился паломником в Иерусалим, но не нашел там удовлетворения для своей жажды деятельности и вернулся в Испанию. Странность его поступков навлекла даже на него подозрение. Но он чтил долг послушания со строго солдатским понятием о дисциплине и потому предоставил в распоряжение духовных властей всю свою восторженную жажду деятельности и когда на него было возложено пройти четырехлетний курс богословия, прежде чем взяться за какое-либо дело, то он несмотря на то, что ему было уже за тридцать лет, отправился учиться в Париж, где ему удалось зажечь своими идеями сердца нескольких людей.

    Игнатий Лойола. Из берлинского мюнц-кабинета

    Он сумел внушить свой восторженный аскетизм молодым людям, испанцам, и они вступили в союз, принеся клятву в верности ему над Святыми Дарами. Они поклялись при строгом соблюдении условий монашеского устава соблюдать нищету, целомудрие, послушание, посвятить свою жизнь попечению иерусалимских паломников и обращению сарацин в христианство. В случае невозможности этого, они порешили обратиться к папе с просьбой указать им дело по его усмотрению, притом без каких-либо условий с их стороны, без всякого вознаграждения и какое ему будет угодно.

    Этот первый план оказался трудновыполнимым. В Венеции Игнатий познакомился с орденом театинов и его учредителями. Там же, в 1537 году, он и его товарищи были посвящены и начали проповедовать. Подчиняясь фантазии Игнатия, они назвали себя «Воинством Иисуса». Разными дорогами, но повинуясь уже одному общему уставу, они добрались до Рима. Они не встретили понимания и поддержки, но их вдохновенная активность привлекала многих. Они снова обязались исполнять безусловно и без промедления все, что мог бы повелеть им папа. Нельзя было не оценить, наконец, такой восторженной преданности в эпоху столь многочисленных отпаданий, и орден Иисуса был, безусловно, утвержден папой в 1543 году.

    Иезуиты. 1543 г.

    Орден быстро разрастался и приобрел более прочную организацию, причем главным руководителем был, по-видимому, испанец Лайнец, наиболее примечательная личность среди первых сторонников Игнатия. Отличительной чертой ордена с самого его основания было то, что его члены неуклонно шли к намеченной цели, пренебрегая всем второстепенным. Они отказались от обычных общих религиозных упражнений, посвящая всю свою деятельность на главное: проповедь, исповедь и воспитание юношества.

    Во главе иезуитского ордена находится генерал, которому безусловно подчинялись все члены. Первым генералом был избран Игнатий, которого в 1556 году сменил на этом посту превосходивший его умственным развитием Лайнец. Высшее руководство ордена, профессы, избирались из числа старейших и наиболее заслуженных членов (вначале число их было очень ограничено). Младшая степень состояла из схоластиков; между ними и профессами стояли коадъюторы, то есть священники, которые имели серьезную научную подготовку и посвящали себя преимущественно воспитанию юношества, так как профессы, в силу своего четвертого обета, обязывавшего их по приказанию папы или генерала немедленно отправляться в указанное место, были признаны непригодными для занятий, требующих усидчивости. Орден допускал в свою среду в качестве коадъюторов и мирян, также приносивших требуемые три обета, основная задача которых – нести в народные массы идеи знаменитого братства.

    Но иезуитский орден требует всецелой, безусловной ему принадлежности. Вступая в него, человек начинает с общей исповеди, в которой заявляет не только о своих недостатках и прегрешениях, но и о добрых качествах. Он отрешается от всяких своих связей. Родственные узы только телесны и не значат ничего перед тем высшим союзом, в который он вступает. Вступив в орден, он не может ни получать, ни писать письма, которые не прочитывались бы старшим. Генерал указывает каждому то место, на котором он может, исходя из своих личных качеств, приносить наибольшую пользу ордену. Одна из основных причин громадного влияния ордена заключается именно в этом.

    Однако общество Иисуса сумело отрешиться от обычных приемов власти. Ни один из его членов не облечен духовным саном, потому что это затруднило бы надзор, а также создало бы препятствия каждому конкретному человеку осознавать себя только членом ордена и никем иным. При всей крайней строгости иезуитского устава, он составлен разумно и с пониманием человеческих особенностей. Так, например, в нем настоятельно требуется не преувеличивать религиозных упражнений, не ослаблять себя постом, ночным бдением, не измождать то тело, которое нужно на служение ближнему, и не затемнять непомерными трудами свободы своего мышления.

    Устав ордена

    Из всего вышеизложенного видно, что первая мысль о создании такой организации принадлежит военному служаке. Это устройство боевой армии, дрессировка солдат, выучка офицеров. Свободы нет ни в каком смысле, но нет и насилия в грубом смысле – все направлено на достижение цели, потому что все служит одной великой задаче и там, где не свободен никто, каждый обязан повиноваться. Даже высший глава ордена, генерал, несмотря на все свое могущество, также не свободен, у него свой надзиратель и увещатель, свой цензор. Всюду дисциплина, послушание, единство. Такой организм объективно ощущает потребность борьбы, натиска, завоеваний. И действительно, лишь то напряжение, которое сообщается человеку стремлением к борьбе и к состязанию за победу,– одно оно могло заглушать в каждом из членов союза чувство неудовлетворенности такой жизнью, в которой не было ничего человечески истинного и даже христиански истинного. Благодаря этому военному повиновению Церкви и ордену, члены его совершили много дел в своем роде великих, поистине сверхъестественных. Однако человечество никак не обязано им благодарностью, даже примерно такой, какую заслуживают бенедиктинцы или францисканцы.

    Распространение

    Иезуитский орден получил множество привилегий еще при Павле III. В частности, он был освобожден от надзора и юрисдикции епископов, не платил десятины со своего имущества, епископы обязывались без разбора посвящать в духовное звание всех лиц, представляемых к тому орденом. Орден мог присуждать студентам академические степени после произведенного им же экзамена. Генерал имел право самовластно назначать лиц на профессорские кафедры. Это возбудило зависть старейших орденов, сначала очень косо смотревших на «игнатистов».

    Испанские доминиканцы раздражались, видя себя отодвинутыми на второй план. Парижский университет неблагоприятно отозвался о новом ордене в своем отчете за 1554 год. Но орден быстро преуспевал, благодаря своей изумительной организации. В Италии иезуиты почти совсем вытеснили светских наставников юношества, благодаря лучшей методике преподавания, обоснованной более педагогично в известном смысле. Причем преподавание в учебных заведениях было бесплатным, но приносило им огромную прибыль в виде того, что привлекало в орден людей с выдающимися способностями. Ко времени Игнатия (1556 г.) орден насчитывал уже тринадцать отделений: три в Италии, один во Франции, два в Германии, семь на Пиренейском полуострове и в его колониях. Иезуитов было не мало и за морями: в Бразилии находилось двадцать восемь членов ордена, на Востоке, в Азии, от Гоа до Японии, работало их около сотни.

    Тридентский собор

    Семью годами позднее закончил свое дело и собор, в котором принимали значительное участие и иезуиты при посредстве своего второго генерала, Лайнеца. Этот собор положил прочную основу новому направлению, то есть папскому абсолютизму, опираясь на изречение Христа, обращенное к Петру: «Паси овцы Моя», и на естественную бесправность овец перед пастырем.

    Как мы уже видели, собор конца 1545 года, следуя за колебаниями политики, доказал на своих восьми заседаниях, что о действительной церковной реформе не было и речи, что от терновника нельзя ожидать смокв, и был перенесен в Болонью в 1547 году, при усилившейся вражде между императором и папой. Одному из пап, Павлу III, удалось заключить перемирие, весьма желанное при продолжавшихся совещаниях собора.

    В мае 1551 года, при Юлии III, они возобновились, но уже в Триенте, с участием опасных пришельцев, немецких богословов-протестантов. Однако нашествие курфюрста Морица, наводившего страх одним своим приближением, разогнало собор, к удовольствию папы, и лишь через десять лет, в 1562 году, при Пие IV, он состоялся снова и определил, наконец, на восьми заседаниях (17-25) полный свод догматов и кодификацию новейшего католицизма (4 сентября 1563 г.).

    Это было главным итогом, перед которым стушевываются остальные реформы. Учение, начала и уставы католической Церкви выражаются теперь кратко, ясно, определенно, в опровержение учения протестантов, которые предаются отлучению или проклятию под припев: «Anathema sit!» В соборе заседали, под конец, 187 итальянцев, 31 испанец, 2 немца, 29 французов, 1 англичанин. Им и поныне обязана римская Церковь своим кодексом. Голоса подавались поголовно, а не понародно, как в Констанце или Базеле.

    Папы. Павел IV

    Каждый знал теперь, чему должен веровать, и если это новое изложение церковного учения было связано со всеобъемлющей церковной дисциплиной, которой подчинялись все верующие, в особенности же клир, то, с другой стороны, это самое законоучение подавляло всякую свободу, следовательно перекрывало, если не уничтожало совсем, источник всего доброго и возвышенного, всякое стремление к истине и познанию.

    Прежде всего была восстановлена инквизиция, это страшное судилище всяких отклонений от того, что было признано как истинное верование. При Павле III была издана соответствующая булла (1542 г.) и исполнение ее было поручено самому ревностному и строгому из кардиналов, Иоанну-Петру Караффе. В ней значилось: быстрое формирование дела при малейшем подозрении, не взирая на личности, снисхождение допустимо лишь при сознании и раскаянии в вине, никакого помилования еретикам, запрещение печатать или продавать книги без разрешения инквизиции. Эти постановления особенно строго применялись в Италии, находя активную опору во взаимной враждебности партий и сообществ, которые были рады вредить друг другу, и самым распространенным средством были доносы инквизиции.

    Новый создатель ее, основатель театинского ордена, кардинал Караффа, был избран в папы несколько месяцев спустя после заключения религиозного мира. Он принял имя Павла IV (1555-1559 гг.). Это был уже 80-летний старец, но в глазах которого блистал еще юношеский огонь.

    Папа Павел IV, Караффа. Гравюра на меди работы Николая Беатризе

    Его отношение к тому, что он называл церковной реформой, было похоже на болезненную страсть. Павел IV гордился тем, что не пропустил ни одного дня, не сделав какого-либо распоряжения на пользу восстановления Церкви. Особенно заботился он об инквизиции, предоставив ей право применять пытку для допроса лиц, причастных к делам тех, которые обвинялись в ереси.

    Такое направление церковной политики оставалось господствующим в течение долгого периода времени. Даже кроткие и благородные люди, занимавшие после него папский престол, разделяли этот взгляд. Если они и не были согласны с таким положением вещей, изменить его были бессильны. Ближайшими преемниками Караффы был Пий IV (1559-1565 гг.), человек мягкого и веселого характера. При нем собор завершил свое мудреное дело. Затем Пий V (1572 г.), возведенный на папский престол строгой партией. Даже став папой, он продолжал вести монашеский образ жизни, проникнутый сознанием своего высокого призвания и считал своей обязанностью не щадить ни себя, ни других. Вместе с тем он неумолимо преследовал еретиков, так как вырос в атмосфере жесточайших воззрений инквизиции и оставаясь верен им до конца своих дней. Его преемником стал Григорий XIII (1585 г.), получивший в молодости юридическое образование, имевший сына и по-своему покровительствовавший науке. Он был последним папой, которому наука должна быть благодарна и которому она обязана исправленным календарем, носящим его имя (1582г.).

    Но самым замечательных в этом ряду пап был Сикст V (1585-1590 гг.), человек, сам проложивший себе дорогу в жизни, в полном смысле этого слова. Он происходил из беднейшей семьи и с величайшим трудом добился первоначального образования, рано вступил в францисканский орден и выдвинулся как член самой строгой партии. Даровитый, образованный, наделенный громадной трудоспособностью и энергией, он безраздельно верил своей звезде и своему Богу, возведшим его, простого пастуха, в высший духовный сан в христианстве на шестьдесят четвертом году жизни, следовательно, сравнительно рано. Он оказался превосходным правителем. Благодаря своей беспощадной решимости, он сумел пресечь страшные бесчинства бандитов, хотя пали головы не одних только виновных. Помимо этого, Сикст V сумел навести порядок в области, составлявшей наследственное достояние Церкви, упорядочил ее управление, помог развитию промышленности и земледелия, насаждению тутовых деревьев, построил водопровод, Aqua Felice, носивший его имя и обеспечивавший Рим водой для питья. Помимо этого, он пополнил истощенную папскую казну, отчасти благодаря своей врожденной бережливости, а отчасти с помощью менее популярных финансовых мер, которые издавна были здесь в ходу. Ему удалось скопить большие суммы, разумеется не при помощи сбережении, а займов, проценты по которым выплачивались из средств от продажи вновь учреждаемых должностей и из вновь вводимых налогов.

    Папа Сикст V предписывает построить Ватиканскую библиотеку. Безымянная гравюра

    В числе случаев, при которых эти суммы могли быть затронуты, значился следующий: если католическому христианству будет угрожать настоятельная опасность утратить какую-либо область. Подобная опасность существовала постоянно, вплоть до 1618 и даже 1648 года потому, что церковные и политические интересы тесно повсюду сплетались и папский престол постоянно вмешивался в решение важнейших европейских вопросов, о которых речь пойдет ниже. Таковы были вопросы: восточный, англо-шотландский, французский, испанско-нидерландский, а также сложности, возникавшие в государстве германском вследствие его неопределенного политического строя, на почве которого вспыхнула великая «мировая» война по поводу важнейшего из всех вопросов – быть ли одному католицизму или же еще и другим, равноправным с ним Церквам?

    Испания

    Таким образом, Италия оставалась католической страной, но ее нельзя было назвать католической державой. Такой выдающейся католической державой была Испания.

    Филипп II

    Филиппу II (1555-1598 гг.) было 28 лет, когда отец передал ему власть. В 1559 году он вернулся из Нидерландов в Испанию, которую впредь не покидал до конца своей жизни. Он был вынужден уступить германскую корону, а вместе с ней и императорский титул австрийской линии Габсбургского дома. У Филиппа не было такого положения, как у его отца, но именно это позволило ему укрепить свою самостоятельность и использовать огромные возможности, которыми он располагал, владея Испанией, Нидерландами, Франш-Контэ, герцогством Миланским, Сардинией, королевством Неаполитанским и заморскими землями, известными под общим названием Индии и пополнившимися при правлении Карла I[7] еще двумя большими владениями: Мексикой и Перу.

    В 1518 году уроженец Кубы, Эрнандо Кортес, один из великих искателей приключений, которые пускались за счастьем в Новый Свет, поссорившись с кубинским губернатором, отправился без правительственного разрешения в экспедицию против Мексиканского царства, о сокровищах и своеобразном государственном устройстве которого ходили слухи, возбуждавшие корысть и честолюбивые помыслы во многих умах.

    Эрнандо Кортес Гравюра Г. Вертю по картине Тициана

    Войско Кортеса состояло всего из 110 матросов и 553 солдат, из которых было только 16 всадников и 13 человек имели огнестрельное оружие, отряд пополнили 200 кубинских индейцев. Такова была боевая сила, которой удалось, поистине сказочным образом, покорить Ацтекское царство. Лошади, оружие, отвага с примесью коварства и искусство, с которым Кортес воспользовался враждою между тласкаланами и ацтеками, помогли Кортесу совершить поистине невероятное дело. Он захватил самого царя Моктейзому (Монтезуму) в его же его столице. Гватемозин, племянник царя, после нескольких неудачных для него битв также попал в руки непобедимых чужеземцев. Этим завоевание и завершилось, и в 1522 году Кортес, признанный правым в своем споре с губернатором Кубы, а также благодаря своей громкой победе, был возведен Карлом в звание наместника и полномочного правителя Новой Испании.

    Вслед за тем, с 1524 года началось завоевание царства инков на Тихом океане, закончившееся в 1531 году и сопровождавшееся еще более позорными проявлениями жадности, низкой хитрости и жестокости. Героем этого предприятия был изгнанный со своей родины человек, Франческо Пизарро. Он был героем предприятия, напрочь разрушившего цветущее государство, достигшее высокой ступени весьма своеобразной культуры. И здесь испанцы с помощью коварства и насилия овладели правителем страны, Сыном Солнца, великим народным божеством, инком Атагуальпа. Его подданные покорно собрали чудовищно громадный выкуп за своего государя. Но когда комната в двадцать один фут длиной и семнадцать футов шириной была наполнена золотом до высоты девяти футов, Атагуальпа под ничтожным предлогом был все же умерщвлен.

    В виде особой милости его, как изъявившего согласие на крещение, не сожгли, а только удавили.

    Испания при Карле I

    История этих завоеваний и приключений занимает или волнует, как эпическая поэма, но на фоне этого не видно, чтобы на развалинах того, что разрушали победители, они воздвигли что-либо более достойное. Единственная их заслуга была в уничтожении некоторых варварских обычаев, как, например, людоедства у ацтеков, во всем остальном весьма культурного племени.

    Таким образом, эти победы не имели особого значения во всемирно-историческом смысле. Гораздо важнее было то, что происходило в самой Испании при Карле I. При его вступлении на престол (1516 г.) страна не представляла собой единого целого, а состояла из множества малых королевств, которые соединялись в две большие группы под именем королевства Кастильского и королевства Арагонского. Эта смесь мелких владений пестрила своими особыми областными, городскими и сословными правами. Установление королевского единовластия сильного своим главенством и создание правильной администрации – было задачей, которую разрешил государственный ум кардинала Хименэса, начавшего это дело еще в предшествовавшее царствование и продолживший его в первые годы правления Карла I, который, согласно завещанию короля, всемерно укреплял и развивал монархическую власть.

    Кастилия

    В Кастилии, еще при Карле, укрепление монархии происходило наиболее активно (с 1516 г.). Восстание городов против привилегий дворянства и ужесточения королевской власти было подавлено. На равнине у Виллалара (1521 г.), комунеросы были разбиты соединенными королевскими и дворянскими войсками, но победители, гранды, потеряли даже больше, нежели побежденные. Благодаря своим привилегиям, они не принимали участия во внеиспанских войнах и потому при водворении мира в Кастилии распустили свои войска и жили в своих поместьях среди роскоши и почета. Но такое положение отчуждало их вовсе от всякого влияния на государственные дела. Король, которому они отказывали в своей помощи, не созывал более общесословных собраний, города же сохранили, по крайней мере, право предъявлять королю свои жалобы. Они должны были довольствоваться возможностью указывать на злоупотребления, подавать советы, утверждать денежные траты; но в этих скромных пределах голос их имел свою силу.

    Низшее дворянство, напротив, было в полной зависимости от короны. Духовенство было в подчинении у короля, хотя Испания была страной, по преимуществу преданной папе и церковному единству. Благодаря прежним уступкам римского престола, король имел право назначать архиепископов, епископов, аббатов и пр. во всех испанских владениях. Клир ждал от него повышений и был во всем обязан ему. Сама инквизиция была государственным судилищем: инквизиторы выбирались из духовных лиц, но при этом они были правительственными чиновниками. Таким образом, в Кастилии был установлен новый государственный строй и для поддержания порядка требовалось содержать здесь небольшую военную силу.

    Арагония при Филиппе II

    Почти того же, в известной степени, достиг сын Карла в Арагонии. Здесь королевская власть имела ограниченное влияние: ни один «чужеземный солдат» не имел права вступать на Арагонскую землю; все дела должны были решаться в кортесах до закрытия каждой сессии; верховный судья, Justitia, был вполне независим и любой гражданин имел право обращаться к нему, причем его вмешательство имело вес даже в делах, возбуждаемых всесильной в Испании инквизицией.

    Но дело арагонца Антонио Переца, королевского любимца, дало королю Филиппу предлог покончить с этой почти республиканской независимостью. Перец совершил политическое убийство, о котором будет рассказано ниже, по поручению короля. Народ требовал расследования, и Филипп не задумался пожертвовать тем, кто был его орудием. Перец бежал от преследования на свою родину и укрылся только своим правом подсудности лишь арагонскому судье. Это дало повод Филиппу вступить в Арагонию со своими кастильскими войсками. «Justitia» призвал тогда арагонцев тоже взяться за оружие (1591 г.), но сила была на стороне кастильцев, и хотя сам Перец успел спастись бегством, «Justitia» и четыреста других лиц были казнены. Местный порядок управления остался как бы тот же, но прежние арагонские льготы теряли силу перед грозным наступлением деспотизма.

    Филипп II

    Этот деспотизм находил себе опору в религиозном фанатизме, вновь разжигаемом немецкой реформацией. Борьба с маврами, длившаяся уже восьмое столетие, питала это враждебное настроение. К гордому сознанию о принадлежности к лучшей нации, «к чистой крови», примешивалась у испанца и уверенность в том, что он владеет и лучшей верой. Испанцы смотрели на еретичество не только как на грех перед Богом, они считали его, в известной мере, даже оскорбляющим их личное достоинство.

    Филипп в этом отношении был самым ревностным из испанцев. Это был человек неспособный, ограниченного ума, связанный всякими предрассудками, чуждый даже малейшего проблеска душевной свободы. Еще в детстве он отличался пасмурным, почти меланхолическим характером, в юношеском возрасте, как и другие молодые придворные, он поддавался чувственным увлечениям, а рыцарские упражнения не вызывали у него интереса. Однако он охотно занимался науками, имевшими значение в управлении государством, и приобрел также хорошие познания в истории. В личности его не было ничего располагающего в его пользу, и сам он не испытывал потребности в дружеских отношениях.

    Как мы уже видели, ему не удалось приобрести популярности в Германии. Когда же он в первый раз показался в Нидерландах и народ окружил его экипаж, приветствуя радостными возгласами своего будущего государя, он только глубже запрятался в угол своей кареты. Всем этим народным демонстрациям, всем шумным удовольствиям, возбуждению боевого лагеря и даже охоте, предпочитал он тишь своего кабинета, в котором без шума, с неутомимой деятельностью, не упуская из вида ни малейшей подробности, все предусматривая, все рассчитывая, он плел те нити, которыми опутывал полсвета. Он редко покидал Мадрид, разве что для посещения Эскуриаля, унылого дворца, напоминавшего скит, с 1563 года возвышавшегося, среди каменистой, лишенной тени долины, расположенной в нескольких часах езды от Мадрида. И только одна мысль вмещалась в его узком сердце: мысль о подавлении всякой ереси, а так как всякая свобода могла быть поводом к ереси, то и о подавлении всякой свободы.

    Филипп II, король испанский. Портрет кисти Питера Пауля Рубенса

    Инквизиция и ауто-да-фе[8]

    Казалось бы, что в самой Испании нечего было и заботиться об этом. Евреев было много в этой стране во все времена. В Гренаде и в южной части Испании жили еще мавры, сохраняя свою старинную веру и свои обычаи. За исключением мелких сект вроде алумбрадов, во всей стране не проявлялось ничего подозрительного. Однако благодаря связи Карла V с еретической землей, исповедовавшей лютеранскую веру, через Пиренеи успели пробраться переводы протестантских книг, даже Библия в переводе на испанский язык.

    Обвинить кого-либо в ереси было вовсе не трудно, даже высший духовный сановник Испании архиепископ Толедский пробыл семь лет узником инквизиции, умевшей добывать пыткой показания, если они не давались добровольно. Уже первый год, проведенный новым королем в Испании (1559 г.), ознаменовался несколькими из тех отвратительных зрелищ, которые носили название ауто-да-фе, на которых оглашались и приводились в исполнение приговоры инквизиции. Первое из них совершилось в Валладолиде, в мае месяце, второе – там же, в октябре, и было почтено присутствием самого короля. В шесть, часов утра общий колокольный звон возвестил о начале ауто-да-фе. От дворца инквизиции с войсками впереди двинулась процессия к площади перед церковью францисканского ордена, где были уже припасены дрова и воздвигнут помост. За солдатами шли члены священного трибунала, потом несчастные жертвы в одежде, испещренной изображениями дьяволов, для назидания самих грешников и глазеющей на них толпы. Далее следовали чины городского управления, судьи, городское духовенство. Помимо них площадь заполнили знатные лица и чернь, хлынувшая вслед за процессией.

    Члены священного трибунала, придворные особы и король заняли приготовленные для них места. Мрачное торжество открылось проповедью, потом великий инквизитор прочел присягу, которой обвязывался защищать священную инквизицию, и набожная толпа, преклонив колени, повторяла за ним слова этой клятвы. Повторял присягу и король, обнажив меч, который он ни разу не брал в руки для личного участия в честном бою. После этого секретарь инквизиции прочел приговор. Некоторые из осужденных покаялись в своих заблуждениях и были прощены, другие отведены обратно в темницы, а несколько человек остались. Тех из них, которые решили сознаться в грехе, удавливали, прежде чем бросить в огонь, но упорствовавших привязывали к столбам и подвергали сожжению.

    Война Филиппа с папой и Францией

    Было ли что-либо достигнуто этими жестокостями? Соответствовали ли они вообще намеченной цели? Нет сомнения в том, что страх, наводимый ими, затушил кое-какие искры еретических учений, но эти учения и без того не привились бы к чуждому им по духу испанскому народу. Однако бесцельное в этом смысле варварство произвело свое общее губительное влияние на душевный склад испанской нации. В других землях: Сицилии, Неаполе, Милане избегали этих жестокостей и население оставалось столь же верным католицизму.

    Однако инквизиция принадлежала к числу тех учреждений, которые придавали испанской короне род духовной власти, известную самостоятельность по отношению к папству, даже как бы право надзора за папским престолом. Действия папы и короля не всегда совпадали между собой и даже в самом начале своего царствования Филиппу пришлось вступить в горячую борьбу с папой. Это была уже четвертая или пятая из франко-испанских войн XVI столетия (1552-1559 гг.), начатая Франциском I, преемником Генриха II, в союзе с немецкими протестантами, в которой Германия понесла огромные потери.

    После перемирия, заключенного в Воселле (1556 г.), Германия могла несколько оправиться, но папа побудил французов к возобновлению военных действий. Это был Павел IV, неаполитанец, который, будучи еще кардиналом Караффой, открыто проявлял свою вражду к императору, а теперь вступил в страшную борьбу против чужеземного испанского владычества. Он до того увлекся, что дошел до отлучения от Церкви «католического короля» и освобождения его подданных от верности присяге, причем для этих целей пытался войти в политический союз с турецким султаном.

    В Италии и в Нидерландах, бывших главными театрами войны, победа осталась за испанцами. Испанский главнокомандующий, герцог Альба, двинулся из Неаполя к Риму и мог бы овладеть им, если бы его не удерживала общность католических интересов. В папских войсках лучшие отряды состояли из немецких наемников, почти сплошь протестантов, которые открыто глумились над священными изображениями на больших дорогах.

    При появлении 10 000 французов под начальством герцога Гиза, Альба повернул назад. Пока война велась без решительного результата то в неаполитанских, то в римских владениях, в другом месте, именно в Нидерландах, она завершилась окончательно в пользу испанского оружия в сражениях при Гравелингене (август 1557 г.) и Сен-Кантене (июнь 1558 г.). Уже после первой из этих удачных битв испанцы двинулись к Риму, в то время как французы выступали из Италии. Папа должен был согласиться на мир, заключенный на весьма снисходительных для него условиях, благодаря набожности противника.

    После победы при Сен-Кантене был заключен новый мир в Шато-Камбрэ, 3 апреля 1559 года. Завоеванные области были обоюдно возвращены обеими сторонами. Герцог Савойский Эммануил Филиберт, изгнанный французами, возвратился в свои владения. Взамен того французы оставили за собой Кале, который они еще раньше отняли у англичан, и немецкие епископства, относительно которых Филипп заявил, что это дело его не касается. Кроме того, состоялся и на этот раз тайный уговор насчет искоренения ереси, и новая дружба должна была скрепиться политическим брачным союзом. Печальное супружество Филиппа с английской королевой Марией – о чем будет сказано ниже – закончилось ее смертью еще за год до описываемых событий. Затем Филипп вступил в брак с французской принцессой Елизаветой, дочерью Генриха II; на официальном придворном языке молодая супруга называлась «оливковой ветвью» или «королевой мира».

    Шато-Камбрезийский мир, 1559 г.

    Таким образом, Филипп отстоял от своего вечного врага свои итальянские владения, и управление ими – за исключением Сицилии – не представляло особых затруднений. В Милане и Неаполе, как вообще во всей Италии, существовала партия недовольных, все еще ожидавшая от французов освобождения страны от испанского ига. Но искусная правительственная власть, опиравшаяся на частные интересы населения и умевшая противопоставлять интересы одного сословия интересам другого, поддерживала спокойствие в этих областях, благодаря весьма надежному числу войск и тому, что в современном обществе называется общенациональной идеей, а именно: церковно-католический вопрос, связывающий народ с его властителями. Иначе обстояло дело в бургундских землях: здесь глубоко въевшаяся рознь вызвала долговечную, большую всемирно-историческую борьбу, которая разрешилась созданием свободного цветущего государственного строя на германско-протестантской основе.

    ГЛАВА ВТОРАЯ

    Нидерланды при Карле V. Правление Маргариты: Гранвелла. Владычество Альбы. Восстание и война: Утрехтский союз и объявление независимости

    Нидерланды

    При вступлении на престол Филиппа Нидерланды состояли из семнадцати провинций, включавших в себя современные Бельгию и Голландию. Здесь жило многочисленное цветущее, зажиточное население и насчитывалось 350 больших и 6300 маленьких городов и посадов. Среди городов были такие как Гент с 70 000 жителей, Брюссель с 75 000 жителей, Антверпен со 100 000 жителей, в то время как в Лондоне тогда проживало не более 150 000 человек. Нидерландские жители занимались преимущественно торговлей, которая особенно оживилась и расширилась благодаря все возрастающему значению Атлантического океана в сношениях с многочисленными владениями, входившими в состав империи Карла V.

    По улицам Антверпена ежедневно проезжали не менее двух тысяч торговых фургонов. В нидерландские гавани входили или выходили из них, тоже ежедневно, сотни судов, прибывавших или уходивших со всех стран света. Уже с 1531 года в Антверпене высилось громадное здание банка и существовали одно португальское, одно итальянское и одно турецкое торговые товарищества. Промышленность стояла на высокой степени развития, все руки находили себе заработок. Даже пятилетние дети обеспечивали себе оплачиваемые занятия.

    Страна производила весьма своеобразное впечатление: почва была обращена всюду в сады, хотя большую часть ее пришлось отвоевать у моря. Местные произведения обменивались на иностранные на двух антверпенских ярмарках, проходивших дважды в год и длившихся каждая по двадцать дней. Однако излишней роскоши не было; добропорядочность и известное образование были очень распространены в народе. Трудно было встретить безграмотного человека даже среди крестьян.

    При этом развитии и благосостоянии жители пользовались свободой. По крайней мере города, сословия, области и корпорации имели свои многочисленные привилегии. Каждый налог вводился не иначе, как с утверждения генеральных штатов – собрания, состоявшего, как и везде, из представителей дворянства, духовенства и городов. Впрочем, и здесь, как и везде, преобладал дух областного партикуляризма: помимо общего высшего трибунала в Мехельне, каждая область имела свое сословное собрание и свою областную судебную палату. Области резко отличались одна от другой своим внутренним устройством и жизненными обычаями. Так Фландрия, Брабант, Геннегау со своими крупными земельными владельцами, имели аристократический характер, а Фрисландия отличалась демократическим духом.

    Необходимость придать этой пестрой смеси требуемое единство, без которого немыслим государственный строй, давала правителю немалую силу, если только он умел не задевать вышеуказанного партикуляризма. Карл был мастер на такие дела: он чувствовал самого себя нидерландцем и эти части его обширных владений были единственными, в которых он пользовался действительной популярностью. Вместе с тем эти земли приносили ему большие доходы, и он умел это ценить. Они давали ему вчетверо больше, нежели Перу и Мексика.

    Но теперь царствовал уже его преемник. Филиппу с самого начала был не по сердцу этот предприимчивый народ, и он поспешил покинуть Нидерланды при первой возможности, оставив здесь правительницей свою сводную сестру Маргариту, вдовствующую герцогиню Пармскую, находившуюся в полной от него зависимости. Маргарита была женщиной весьма недюжинного ума, ревностной католичкой, однако склонной, как все слабодушные люди, к уверткам или даже прямому обману. Филипп оставил при ней в качестве первого советника сына великого министра, Николая Перренот де Гранвелла, о котором уже упоминалось выше как о канцлере Карла V.

    Маргарита, герцогиня Пармская. наместница нидерландская. Гравюра работы К. фон Зихема

    Антон Гранвелла быстро возвысился на духовном поприще; едва достигнув сорокалетнего возраста (1561 г.), был уже кардиналом. Это был человек чрезвычайно даровитый, изъяснявшийся на семи языках, достаточно проницательный для того, чтобы оценить ошибочность известной политики, но в то же время готовый в полной мере быть ее орудием. Члены его совета были люди тоже далеко не знатного происхождения и столь же готовые на все, как и он.

    Высшее дворянство было крайне недовольно учреждением такого управления. Преданно послужив Карлу V, когда можно было приобретать на этой службе лишь много чести, но мало золота, принося даже тяжелые жертвы, это дворянство видело теперь, что новый король, поручая власть своим выскочкам, хочет оттеснить местную знать.

    Среди этой аристократии выделялись особенно два лица: Ламораль, граф Эгмонт, принц Гаврский и принц Оранский Вильгельм, из дома Нассау. Эгмонт был красивый, отважный рыцарь, оказавший большие услуги королю в битвах при Гравелинге и Сен-Кантене. Он имел многочисленную семью от своего брака с одной баварской принцессой. Никудышный придворный, беззаветно доверяя чистоте своих намерений, народной любви и своей солдатской верности королю, он не знал, что мадридский деспот сделал уже на списке служащих у него родовитых людей против его имени такую пометку: «неблагонадежен в религии» nutat in religione.

    Ламораль, граф Эгмонт. Гравюра работы А. Вальяна

    Принц Оранский был более примечательной личностью. Выросший при дворе императора Карла, рано определенный им на дипломатическую службу, он почерпнул в этой превосходной школе все, чему можно было в ней научиться, хорошее и плохое, даже сам царственный наставник возлагал на него большие надежды. Во время своего отречения в Брюсселе, больной император опирался на плечо этого 22-летнего юноши (Вильгельм род. в 1533 г.). О его религиозных убеждениях трудно сказать что-нибудь определенное: его родители приняли новое учение, сам он был воспитан в католической вере, но его религиозные убеждения, как и у его тестя, Морица Саксонского, были вполне подчинены политическим взглядам. Натянутость его отношений к королю была уже не новостью. Филипп ненавидел его со всей той недоверчивой злобой, которую ограниченный ум питает ко всякому занимавшему относительно независимое положение, благодаря своим огромным владениям в Германии, Голландии, Брабанте и Франции. Принц получил прозвище «Молчаливого». Действительно, он обладал умением молчать, хотя и бывал разговорчив в обществе. Но и тут итальянцы и испанцы, старавшиеся выведать его мысли, нередко обманывались в своих надеждах – он всегда умел хранить свои тайны от постороннего нескромного взгляда.

    Вильгельм Оранский Гравюра работы В. Дельфа с картины А. Ван де Вечна

    Религиозные эдикты

    Повод к разногласиям был подан самим Филиппом, а не нидерландским дворянством. Никаких новых мер в отношении религии не требовалось. Карл V подавил новое учение с кровавой суровостью – число казненных за это исповедание равно страшной цифре – 50 000, а по другим источникам – даже 100 000 человек. Допустив, что последнее число, и даже первое, преувеличено, но принимая во внимание одиннадцать эдиктов, направленных против новшества, следует полагать, что лютеранство все же имело в стране значительное распространение. Однако последний из этих указов (1550 г.), был таков, что должен был удовлетворить даже Филиппа. Он ужасен до того, что и теперь, по прошествии четырех столетий, нельзя думать без стыда и негодования о том, что христианские государи могли опускаться до степени древнеперсидского или ассирийского варварства. Согласно этому эдикту, каждый продававший или покупавший сочинения Лютера и ему подобных, или даривший, или укрывавший у себя такие книги, или совершавший нечто подобное всему этому, подвергался казни. Мужчины, если они каялись в своем прегрешении, подлежали отсечению головы, женщины зарывались живыми в землю, нераскаянные же обрекались на сожжение.

    Для существования такой системы требовалась военная сила и потому Филипп и не думал отзывать те 4000 испанцев, которые стояли еще в Нидерландах со времен окончания последней войны, хотя это и противоречило местному праву. Однако на этот раз ему пришлось уступить, потому что народное неудовольствие против чужеземцев стало обнаруживаться настолько грозно, что навеяло страх на самого Гранвеллу (1561 г.). Зато Филипп постарался умножить число епископов, в расчете на их содействие инквизиции. Ему и папе казалось недостаточно иметь четыре епископства на население приблизительно в три миллиона душ. В Испании было пятьдесят архиепископов и шестьсот восемьдесят четыре епископа, поэтому и для семнадцати нидерландских провинций были учреждены три архиепископства (Мехельн, Камбрэ, Утрехт) и четырнадцать епископств. Некоторые местности, назначенные для епископских кафедр, настойчиво ссылаясь на свои привилегии, отстояли свои права, но другие допустили молча водворение епископов.

    Однако общее возбуждение усилилось и усердно поддерживалось кальвинистскими проповедниками, которые не испугались никаких эдиктов. Каждая казнь только увеличивала количество желающих принять на себя мученический венец. Народная ненависть, разделяемая и подогреваемая дворянством, осужденным на ничтожную роль, обратилась, преимущественно, на кардинала, так что, наконец, сама правительница стала советовать императору (1564 г.) его удалить, потому что его непопулярность отражалась на ней самой и на короле.

    Гранвелла. Правительница

    Король уступил, и Гранвелла был отозван. Он уехал из страны (1564 г.) под бременем справедливых и несправедливых обвинений, а дворяне стали принимать участие в делах управления, чего не могли делать при нем. Однако прежняя система была еще в силе. Не стихало и возбуждение, усиливавшееся при каждой новой казни какого-нибудь кальвинистского проповедника, а также вследствие колебаний правительницы, не внушавшей никому полного доверия.

    Между тем тридентский собор закончил свою работу и предстояло обнародование его решений в Нидерландах. Государственный совет решил отправить депутацию к королю с изложением последствий господствовавшей дотоле системы и просить об ее изменении. Принц Оранский выразил в весьма эмоциональной речи необходимость желаемых перемен. Уполномоченным был Эгмонт, верноподданнейший из нидерландских вельмож и усердный католик. Его встретили в Мадриде с таким почетом и великолепием, что он потерял всякую бдительность. Королю ровным счетом ничего не стоили все его притворные ласки, полуобещания и милостивое обхождение там, где он хотел добиться своей цели. Эгмонт, уверенный в полном успехе своей миссии, вернулся в Брюссель, как он выразился «довольнейшим человеком в мире». Но в октябре того же года правительница получила из Испании предписание оставить все по-старому и со всей строгостью претворять в жизнь все, что указано в эдиктах. Весьма характерен следующий факт: в докладе комиссии, назначенной в Мадриде для составления проекта реформ в постановлениях против еретиков, значилась собственно одна существенная мера – замена смертной казни изгнанием для лиц, хотя уличенных в ереси, но раскаявшихся. И эта статья была единственной, на которую не согласился Филипп. Такие старые сподвижники Гранвеллы, как Виглий, опасались последствий такого решения, предлагали повременить с обнародованием приказа его величества. Это был тот момент для дворянства, когда оно могло занять решительную позицию и принц Оранский настоял в совете на немедленном опубликовании приказа. «Мы увидим теперь начало великой трагедии!» – воскликнул он.

    Дворяне заключили между собой союз, известный под названием Бредского компромисса и направленный против испанской тирании. Первым практическим шагом союзников было вручение петиции правительнице (апрель 1566 г.). Они в количестве 200 человек верхом прибыли в Брюссель под восторженные приветствия населения, и правительница была вынуждена принять их у себя во дворце. Они вышли из дворца, добыв нечто, имеющее большую цену в подобные времена, – кличку для своей партии. Один из советников правительницы сказал ей, докладывая о прибытии дворян, экономические дела которых в действительности были не в блестящем положении: «Не пугайтесь, ваша светлость, это просто толпа всякого сброда (gueux)». Это стало известно дворянам и на пиру у одного из членов союза был провозглашен первый тост за «сброд». Затем данное прозвище сделалось боевым кличем. Союз был учрежден для борьбы с инквизицией при соблюдении верности королю, «даже до нищенской сумы», и потому избрал своим наружным знаком и символом партии так называемый «нищенский пфенниг» (пфенниг гёзов). Постепенно движение принимало более и более широкие размеры.

    Пфенниг Гёзов. Из берлинского мюнц-кабинета

    Гёзы. Иконоборство

    Когда стало известно, что лучшие люди в стране восстают против правительства, то дела стали приостанавливаться и множество людей эмигрировало. Участившиеся протестантские сходки представляли собой уже нечто зловещее. Если раньше они происходили в лесных чащах и среди ночной тьмы, то теперь – средь бела дня на открытых полянах, в селах и в городских предместьях. На последней сходке в Генте насчитывалось уже около 7000 человек. Это было похоже на молитвословие в боевом лагере, богослужение воинствующей Христовой рати. Вокруг кафедры теснились женщины и дети, их охватывал кольцом строй вооруженных мужчин. Подступы к полю были заграждены, конные патрули разъезжали дозором. Раздавались назидательные брошюры, пелись французские псалмы, а по окончании проповеди, которая не могла не быть зажигательной при такой обстановке, следовало благословение нескольких брачных союзов, совершались крещения и сборы пожертвований для бедных, принадлежащих к общине.

    Постепенно эдикты теряли всякую силу, возбуждение при этом возрастало и на сторону правого дела становились не только честные и степенные люди, но и всякие негодяи, которые спешили воспользоваться бессилием власти. Вместе с толпами изуверов, падкая на грабеж чернь врывалась в церкви (в Сент-Омере, в Ипернэ), разбивала украшения, картины, органы. Через несколько дней та же буря, «разгром изображений», повторилась в Антверпене. Изображения Спасителя, образа, драгоценные произведения искусства разносились в куски, причастные сосуды служили для тостов за «сброд», освященным елеем мазали себе обувь те, у кого она была. Священники бежали, пряча у себя под одеждой какую-либо святыню, которую они хотели спасти вместе со своей жизнью. Чернь рядилась в роскошные облачения, приветствуя «сброд». В течение нескольких дней было совершено много зла.

    Но власти, придя в себя, вскоре усмирили толпу, знать поддержала правительницу и порядок был восстановлен (1566 г.). Крайности, как это бывает всегда, послужили лишь укреплению власти правительства и руководители партии подали правительнице благоразумный совет: теперь, когда она, с их помощью, подавила восстание и наказала виновных, ей следовало отнять всякую почву у нового мятежа, удовлетворив справедливые требования страны. В Мадриде не было недостатка в разумных людях, подававших голоса в пользу подобной благоразумной политики, но Филипп, приведенный в крайнюю ярость полученными из Нидерландов известиями, отвечал на все советы: «Лучше мне потерять десять жизней, чем править еретиками!» – и приготовился к мщению, хотя делал вид, что дарует виновным снисхождение и пощаду.

    Правительница победоносно вступила в Антверпен и потребовала от нотаблей новой присяги в безусловном повиновении. Эгмонт подчинился этому приказанию, принц Оранский отклонил его. Он предвидел, что должно было случиться, потому что хорошо знал Филиппа и имел связи даже в мадридском кабинете. Поэтому он со своими сторонниками покинул страну. Но Эгмонт, полагаясь на свою верность королю и на свои заслуги, считал себя в безопасности и не захотел слушать предостережений. Между тем, Филипп, собираясь наказать Нидерланды и обуздать их навсегда, стягивал к ним испанские гарнизоны из Сицилии, Неаполя, Милана и, вопреки мнению своих советников и самой правительницы, назначил главнокомандующим над этим войском и исполнителем его намерений в отношении страны грозного вождя – герцога Альбу.

    Дон Карлос

    К этому времени относится самый грустный эпизод в жизни ненавистного деспота: катастрофа с его сыном от первого брака с Марией Португальской, дон Карлосом, исторически верный образ которого совершенно заслонен от нас популярным созданием поэта. Принц был калекой с детства, дурен не только телом, но и душой, при этом еще и болезненно раздражителен. И этот жалкий от рождения организм вконец губили самые унизительные пороки, а то, что оставалось еще не затронутым ими, поблекло от крайне суровой отцовской дисциплины, резко противоречившей пылкому темпераменту юноши. Повзрослев, инфант надеялся на приобретение большей свободы после своего брака с французской принцессой Изабеллой; но эту, уже назначенную ему невесту, предпочел взять сам Филипп, овдовевший во второй раз в 1558 году. Это событие совершенно помутило ум дон Карлоса. При вспыхнувшем в Нидерландах мятеже он вообразил себе, что главное командование армией будет поручено ему, а узнав, что оно возложено на Альбу, однажды даже бросился на него, но без труда был обезоружен им и мог только беспомощно барахтаться у него в руках.

    Дон Карлос. Гравюра работы Дом. Зенои, 1568 г.

    Очевидно, он был не в своем уме, так как решился убить короля, но не смог удержать своего намерения втайне и очень явно намекнул об этом своему дяде, дон Хуану. Созвав нескольких богословов в Атоху, дон Карлос требует у них отпущения грехов за убийство, которое желает совершить, причем делает это так, что не составило труда догадаться, что речь идет об его отце. Потом у него появляется мысль бежать, и он спокойно обращается к королевскому директору почт, князю Таксис, за пригодными для этого лошадьми.

    Королю были известны все эти замыслы. 18 января 1568 года, на виду у всех, в шлеме и доспехах, Филипп спустился по лестнице своего дворца в сопровождении нескольких грандов и двенадцати человек почетной стражи. Принц спал, когда отец вошел в его комнату со своей свитой. Произошла бурная сцена, после которой Карлосу было объявлено, что он арестован. Все это событие возбудило понятные толки. Филипп известил об этом письменно разные дворы и папу. Из его слов следует, что он был вынужден прибегнуть к такой мере по долгу своему к Богу и людям. А также можно заключить, что несчастный юноша позволял себе выражения, которые могли отзываться ересью. Известно, что он не захотел читать предложенных ему молитвослова и книг с благочестивыми размышлениями.

    О разумном обращении с больным, о врачебной помощи ему не было и речи. Инфанту предоставили возможность жить как помешанному: иногда он не ел по целым дням, иногда доходил до обжорства и проглатывал непомерное количество студеной воды, чтобы потушить в себе внутренний жар. Он требовал, чтобы и его постель также охлаждали льдом. Последствием всего этого была смертельная болезнь, которой, если не способствовало, то обрадовалось его бессердечное окружение. «Постепенно,– так рассказывает папский нунций в своем донесении,– желая себе смерти, принц пришел к иному образу мыслей. Он призвал своего духовника, молился, принял св. причастие и когда скончался, в день Св. Иакова, 24 июля 1568 года, то оставил своим попечителям, или палачам, то утешение, что умер добрым католиком. Перед своей кончиной он простил короля и его приспешников. Во время болезни сына Филипп видел его только один раз и то явился преднамеренно тогда, когда принц спал. Он осенил его крестным знамением и снова ушел. Единственным лицом, выражавшим сострадание к жалкому юноше среди этого ужасного двора, была королева Елизавета, которая сама ненадолго пережила Карлоса.

    Герцог Альба в Нидерландах

    Альба, во главе 12 000 человек лучшего войска, 8 августа 1567 года перешел границу, а 22 числа вступил в опустевший Брюссель. Смиренное обращение его с правительницей не обманывало ее насчет потери всякого ее значения в стране. Альба скрытно занял все тактически важные местности, а 9 сентября нанес внезапно тот решительный удар, который поразил страхом все население. Оба вождя той партии, которую можно было называть национальной, графы Эгмонт и Горн, приглашенные в гости сыном Альбы, Фердинандом, были арестованы тут же, в герцогском дворце. Им внушили сначала полное доверие со всем лукавством испанской политики, а затем заманили в западню. Это было повторением той ловкой проделки, жертвой которой за двадцать лет перед этим (1547 г.) был ландграф Гессенский. Оба узника были препровождены в Гент под испанским конвоем. Маргарита удалилась, и герцог Альба согласно своим полномочиям стал неограниченным правителем.

    Это владычество, при котором тирания продемонстрировала все свои ужасы, но еще более свою безмерную несообразительность, длилось шесть лет (1567-1573 гг.). Человек, стоявший во главе такого правления, был надменный и ограниченный кастилец, подобный своему владыке. Хороший воин, но недалекий, даже и в смысле боевого искусства, он был совершенно неспособен управлять страной и поглощен лишь одним чувством – ненавистью к еретикам. Он, как и его король, не отдавал даже себе отчета в том, что эта слепая ненависть тупо принята им за веру и заменила ему всякие религиозные убеждения. Известное изречение древнего историка, описывающего яростное неистовство партий на тесном пространстве маленького острова: «Здесь происходило все возможное, и даже более, чем возможно», – было вполне применимо к наступившему правлению в Нидерландах. Исчезли всякие понятия об общественном или личном праве, всякая справедливость, милость, разумное действие.

    Фердинанд Альварец Толедский, герцог Альба. Гравюра работы Губракена

    Первым делом Альбы было установление особого трибунала, судилища мятежей. Народ придал этому учреждению меткое прозвище «Кровавой палаты». В этом ужасном суде заседали лишь подневольные креатуры Альбы: дель Рио, Гессельс, Варгас. Последний пользовался самой дурной славой, не имел понятия о чести и был вполне пригоден для позорного звания палача. Руководством к действию для этого трибунала служили шестнадцать статей, согласно которым в его ведение входили все дела об еретических учениях, об участии в разгроме священных изображений, вооруженном восстании против короля и прочее.

    Неопределенность таких пунктов обвинения позволяла неправедным судьям истолковывать их по своему усмотрению. Для того, чтобы охарактеризовать это учреждение, достаточно прочитать протокол его действий за три месяца: в январе 1568 года приговорено к смерти в Валансьене 48 человек, 20 февраля задержано 95 человек, осуждено 37 человек, 20 мая – снова 53 человека, а слуги наместника заняты были поисками все новых жертв. Страна была в ужаснейшем положении. Торговля, главный жизненный нерв края, могла процветать лишь тогда, когда есть полная уверенность в спокойствии и безопасности, а здесь нельзя было ручаться ничем и за то, что может произойти в ближайшую минуту. Тысячи жителей бежали за море, в Англию, тысячи спасались в лесах и были готовы укрыться еще дальше. При этом мире жилось хуже, чем во время войны. Но и война не заставила себя долго ждать.

    Морской «сброд». Казнь Эгмонта и Горна.

    Изгнанники и беглецы не оставались в бездействии. Они собрали небольшое войско из своих единомышленников, французских «гугенотов», о которых будет вскоре речь, и немецких наемников. Эта незначительная армия, под начальством графа Людвига Нассаусского, храброго брата принца Оранского, перешла границу и разбила более многочисленный отряд грозных испанских ветеранов при монастыре Гейлигерле (май 1568 г.). Альба ответил на это предостережение судьбы новыми «юридически обоснованными» убийствами и казнью двух своих знаменитых узников, графов Эгмонта и Горна.

    Особая комиссия для производства над ними суда прибыла в Гент в ноябре 1567 года. Многие высокопоставленные лица, в том числе даже император Максимилиан и сам Гранвелла, старались повлиять на короля Филиппа. Более всех прилагала к этому усилий несчастная жена Эгмонта, мать одиннадцати детей. Но все было тщетно, равно как и привилегия рыцарей Золотого Руна, на которую Эгмонт ссылался перед судьями в своем простодушии. Вслед за победой, одержанной «Сбродом», суд произнес свой приговор (2 июня): смерть и конфискация имущества в пользу короны. Оба осужденных были доставлены в Брюссель под надежной охраной. Там, на площади, все подступы к которой были заграждены солдатами, совершилось кровавое дело (5 июня). Палач исполнил свою обязанность, и голова победителя при Гравелингене была воткнута на один из воздвигнутых шестов. Через два часа был казнен и Горн. Оба павших оставались до конца верными своему заявлению, что умирают верными слугами короля. Герцог написал Филиппу о том тяжелом положении, в которой находится вдова Эгмонта. А в это время конфискованное имущество казненного препровождалось для умножения богатств, отнятых таким же образом у других лиц. Он заявлял в том же письме, что весьма утешается тем, что оба графа покончили жизнь добрыми католиками.

    Казнь графов Эгмонта и Горна на торговой площади в Брюсселе. Гравюра на меди работы Франца Гогенберга

    Вильгельм Оранский

    Кара за все эти злодеяния наступила не скоро. Политика крови могла вполне прожить отведенное ей время. Надежды страны обратились к Диллендорфу-на-Лане, где Вильгельм Оранский окружил себя небольшим двором. В октябре принц вступил со значительными силами в Брабант, но Альба не принимал сражения. К тому времени средства на содержание армии у Вильгельма быстро истощились и он был вынужден снова покинуть страну. После этого тирания укрепилась еще больше. Однако в следующем году Альба потерпел поражение.

    Система его правления требовала громадных расходов, и герцог, не довольствуясь постоянными конфискациями и вопреки основам всякого, хотя бы самого властного управления, придумал ввести в стране, жившей исключительно куплей и продажей, испанскую «альковалу», то есть взимание одного сотого пфеннига со всякого движимого и недвижимого имущества, одного двадцатого пфеннига со всякой продаваемой недвижимости, и одного десятого с продаваемой движимости. Но он наткнулся при этом на пассивное сопротивление, с которым не могла справиться даже его тирания. В самой Испании смеялись над безрассудной мерой. Торговцы закрыли свои лавки, объявив, что им нечего продавать. Вскоре вся страна последовала такому примеру, и применение декрета о новом налоге пришлось отложить. Несостоятельность такого управления страной проявилась полностью и летом 1570 года была объявлена так называемая амнистия, но милостивый манифест был составлен так, что в другой стране был бы сочтен за суровую карательную меру, вследствие чего он не успокоил, а внес еще большее раздражение в умы.

    Население, подававшее пример исключительного долготерпения, стало помышлять уже не о помилованиях, а об освобождении и мести. Правительство, презрев все и вся, лишь усилило бремя своего угнетения. Преследовалось все – дети, распевавшие на улицах кальвинистские псалмы, женщины, навещавшие своих мужей в изгнании, – но власть этим ничего не достигала. Между тем географическое положение страны и отчаяние изгнанных с родины граждан способствовали созданию своеобразного воинства, с которым правительству приходилось считаться. Эти воины приняли название «Морского сброда» и, не надеясь на помилование при существующей власти, занялись морскими разбоями и наносили большой вред испанцам, грабя и разоряя прибрежные местности.

    Взятие Бриеля, 1572 г.

    Эти буйные шайки, постепенно приобретавшие правильную организацию, овладели зеландским городком Бриелем. Бриель стал опорным пунктом для движения, распространявшегося по всем северным провинциям, и в то же лето (август 1572 г.) представители самой обширной нидерландской области, Голландии, признали на своем собрании в Додрехте законным королевским наместником в провинциях Голландии, Зеландии, Фрисландии и Утрехте принца Вильгельма Оранского. Принц выступил в поход и одержал победы, но побоище, которому подверглись протестанты во Франции в ночь с 23 на 24 августа, вследствие нового оборота французской политики, ободрило испанцев и свело на нет весь успех армии «Сброда».

    Однако Альба не мог торжествовать. При всей своей ограниченности он понимал, что не достиг ничего в течение своего шестилетнего правления. Естественные последствия воплощения его системы были слишком очевидны. Суммы, добытые конфискациями, таяли у него в руках и грозили не пополняться более, его солдаты дичали, выполняя обязанности, которые считали позорящими их звание, хотя они и были грубы сами по себе. Альба сознавал, что в Мадриде им также не совсем довольны и немая, холодная, но всюду питаемая к нему ненависть начинала задевать за живое даже его жесткую и мрачную душу. Он подал просьбу об увольнении, предупреждая тем свою отставку, и покинул в декабре 1573 года страну, в которой своими деяниями исключил возможность дальнейшего испанского господства.

    Военные действия, 1573-1576 гг.

    Но об изменении испанской системы правления все же не было еще речи. После взятия Бриеля дела приняли, вообще, боевой характер и в германской части Нидерландов примирение с Испанией становилось уже немыслимым. Преемник Альбы, дон Луис Зунъига-и-Рекуезенс, был гораздо выше своего предшественника как по государственному уму, так и по военным способностям. Он понимал, в чем состояла сила противников и нанес им сокрушительное поражение на Моокерской равнине в апреле 1574 года. Два брата принца Оранского, Лудвиг и Генрих, пали в этом сражении, так что и третье предприятие принца Вильгельма кончилось неудачей.

    Но эта неудача не поколебала веры в правое дело. Огонь, однажды возгоревшийся в душе степенного народа, продолжал пылать непрерывно и знаменитая оборона Лейдена, жители которого пробили свои плотины для того, чтобы море пришло к ним на помощь против испанцев и в течение долгих месяцев выносили все ужасы осады, – эта оборона могла свидетельствовать об общей решимости. Город был награжден за это университетом, основанным все еще во имя короля, – для поддержания той верноподданической фикции, по которой Нидерланды боролись лишь против тех, кто был одновременно врагом и народа, и короля.

    Рекуезенс умер в том же году. Он начал дело искусно, стараясь опираться на южные провинции, население которых было предано католицизму и потому более склонно к примирению. Но в течение двух месяцев, которые протекли до приезда нового главнокомандующего, испанские войска деморализовались полностью. Они превратились в разбойничьи шайки, опустошавшие страну, и ужасное разграбление Антверпена этой освирепевшей солдатчиной заставило южные провинции теснее примкнуть к северным. 8 ноября 1576 года представители тринадцати провинций заключили договор «Гентское умиротворение», содержавший программу общих действий, главными статьями которого были: удаление испанцев, созыв генеральных штатов и религиозная терпимость.

    Дон Хуан Австрийский

    Вскоре прибыл новый наместник – сводный брат короля Филиппа, дон Хуан австрийский, стяжавший себе европейскую славу еще в юные годы. Он заслужил свои боевые лавры в войнах против ислама, сначала сражаясь с маврами, от которых еще не вполне был очищен юг Испании. Полное уничтожение мавров входило в правительственную программу Филиппа. После того, как Филипп обезоружил мавров, он издал указ (1567 г.), согласно которому всякому мавру, по прошествии трехлетнего срока, запрещалось, публично или втайне, читать, писать или говорить по-арабски. Каждый их них в течение двух лет должен был одеться по-кастильски и выбрать себе кастильское имя. Преследование распространялось также на мусульманские музыкальные инструменты, на бани и песни. Мавры решились на отчаянную оборону, но тщетно. Многие из них бежали за море, остальные были покорены дон Хуаном, который решил таким славным подвигом первую задачу, возложенную на него Филиппом (1570 г.). Когда же в следующем году папа Пий V, Венецианская республика и король Филипп соединились для совместного противодействия вновь надвигавшимся османам, главное командование над союзным флотом было поручено дон Хуану, который одержал в Коринфском заливе, при Лепанто, 7 октября 1571 года одну из самых блистательных побед, когда-либо одержанных христианами над турками, которые потеряли около 35 000 человек и до 200 судов.

    Дон Хуан Австрийский. Гравюра на дереве работы фон Лееста

    Война. Александр Фарнезе

    Желая дать другое направление честолюбию Александра Фарнезе, Филипп возложил на него Нидерландское наместничество – трудную задачу, которую Хуан выполнил отчасти успешно. Он принял «Гентское умиротворение» и провозгласил в своем «Вечном эдикте» (Edictum perpetuum), от февраля 1577 года, следующую программу: удаление испанских войск, терпимость ереси, созыв генеральных штатов. Южные провинции признали его наместником, но принц Оранский, стоявший во главе северных провинций, не изъявил согласия потому, что не доверял испанскому миролюбию – и вполне справедливо. Таким образом, дон Хуан не достиг своей цели. Он питал обширные замыслы, а Филипп не доверял ему. Снедаемый честолюбием, впав в немилость к королю, он умер в октябре 1578 года, дожив всего до тридцати трех лет.

    Вместо него был назначен Александр Фарнезе, принц Пармский, сын бывшей правительницы, наиболее способный из всех тех, кто правил в это время Нидерландами. Он твердо сознавал, чего хочет, и сумел привлечь на свою сторону южные провинции. Получив от него подтверждение своих прежних привилегий и своего старинного внутреннего административного устройства, они обязались твердо поддерживать католическое вероисповедание, тогда как на севере вовсю распространилось протестантство, в которое формально с 1576 года перешел и сам принц Оранский.

    Александр Фарнезе, принц Пармский. Гравюра работы Криспэна де Пасса

    Размежевание южных провинций, в которых господствовали французский язык и католическая религия, от северных, немецких и исповедывавших протестантство, свершилось, а последние – Голландия, Зеландия, Гельдерн, Цютфен, Фрисланд, Утрехт, Оверисель – заключили между собой в январе 1579 года Утрехтский союз.

    Утрехтский союз, 1579 г.

    Это был военный союз, в котором предполагались общие военные издержки, общая армия, устранение посторонних договоров. Следовательно, в отношении противников образовывалось как бы одно государство, но внутренние дела каждой области, каждого города или сословия продолжали ведаться по своим старинным уставам. Внешне соблюдалась и конституционная форма: союз был заключен от имени короля, но эта фикция никого не обманывала. В июне 1580 года принц Оранский был торжественно объявлен Филиппом вне закона: «Всякий испанский подданный или чужеземец, достаточно благородный душой на то, чтобы избавить короля от этой язвы, Вильгельма Нассаусского, этого врага рода человеческого, мог получить, доставив его живым или мертвым, 250 000 крон награждения. Кроме того, будучи не дворянского рода, он получал дворянство; будучи преступником, – какое бы злодеяние ни совершил, – получал полное королевское прощение». Так взывал король Филипп к сотрудничеству убийц против врага, которого не мог одолеть в честном бою.

    В ответ на это депутаты союзных провинций, собравшись в Гааге (июль 1581 г.), подписали формальный акт отделения от испанской короны. «Всякому известно, – гласил документ, – что государи поставляются Богом для того, чтобы творить добро своим подданным, хранить их, как пастырь хранит свое стадо. Если же государь не исполняет этого долга, угнетает своих подданных, отнимает у них старинные их права, обращается с ними, как с рабами, то его надо считать не государем, а только тираном, на основании чего сословные чины нашей страны могут, по праву и разуму, отречься от него и избрать другого на его место». Так и поступила страна, избрав своим главой принца Оранского.

    Но полное завоевание свободы Нидерландами зависело от исхода общей великой борьбы, в которой непосредственно принимали участие Испания, Англия, Шотландия и Франция, – борьбы, достигшей в это десятилетие данного века решительного момента. Поэтому необходимо бросить сначала взгляд на Францию, судьба которой теснейшим образом сплеталась с событиями, происходившим в Нидерландах, стране, двадцать лет боровшейся за свою свободу.

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    Франция при четырех последних Валуа. Кальвин и реформация в Женеве. Гугенотские войны. Первые шаги Генриха IV

    Франция

    Политический союз с протестантами, в который Франциск I вступал не один раз за время своей борьбе с Карлом V не означал, однако, что он разделяет их воззрения. Он отличался самостоятельностью суждений и решений, поощрял разумно и участливо всякие научные труды, однако находился при этом под влиянием сестры своей, королевы Маргариты Наваррской, которая, обладая более смелым и независимым умом, нежели он сам, сделала решительный шаг и примкнула к новому учению. Но проявлять интерес к науке и искусству и понимать, что учение монахов и их уставы уже устарели, не является еще действительным поиском истины.

    Франциск был человек поглощенный мирскими и политическими интересами, настоящий французский дворянин, храбрый солдат, бесстрашный рыцарь, но он не обладал достаточным мужеством для борьбы с силами, которыми располагала старая Церковь. К чести его служило уже и то, что он не давал полной воли тому яростному преследованию, на которое были готовы даже близкие ему лица, хотя, впрочем, такое преследование лишь помогло бы распространению протестантства. Во время переговоров с Карлом V Франциск I хвалился тем, что в его владениях нет еретиков. К этому времени приверженцы нового учения еще не объединились в общину.

    Генрих II

    Преемник Франциска I, Генрих II, мог видеть, что в его коронных владениях это дело поставлено было иначе.

    Кальвин

    Стремления к разрыву с папской Церковью и восстановлению истинного христианства связывались для Франции и, вообще, для романского мира с тем, что происходило в небольшом, поставленном в особые бытовые условия, городке– Женеве. Жители этого города с трудом отстояли свои права перед герцогом Савойским, который старался превратить свой протекторат над ними в реальное владычество. Они также успели отклонить притязания епископов, которых поддерживали правительственные власти.

    Выдающимся историческим деятелем был при этом Гильом Фарель, французский проповедник, ученик мастера Жака Фабри из Этапля. Его можно считать патриархом французских реформатов. Он был одним из главнейших и наиболее рьяных апостолов этой эпохи, пренебрегавший опасностью. В окружении бед, грозивших осужденному городу со стороны епископов и герцога, он успел основать протестантскую общину. В это время (1536 г.) в Женеве появился человек, с именем которого наряду с Цвингли, связана вторая главная форма протестантского учения. Это был Иоанн Кальвин (Jean Chauvin).

    Иоанн Кальвин. Анонимная гравюра

    Жан Шовен был французский подданный, уроженец Северной Франции. Он родился 10 июля 1509 года, в Нойоне (Пикардия), отец его был чиновник. Пройдя курс богословия в Париже, он получил приход. Но его уже мучили сомнения: он сдал свою должность и принялся за изучение права. Новая наука представляла ему уже нечто завершенное, но он не довольствовался этим, углублялся в нее, перерабатывая все собственным умом. Строгие черты его лица, худоба его изможденного тела свидетельствовали о рвении, с которым он предавался занятиям, стремясь уяснить себе основы науки. При своих необыкновенных способностях он мог бы составить себе блестящую карьеру, оставаясь верным старой Церкви, но Шовен, как и многие люди в это время, приносил выгоды в жертву своим убеждениям. Он посещал университетские лекции в Бурже и Орлеане, затем, с 1532 года, занялся снова богословием и с тех пор стал столпом небольшой реформатской общины в Париже, однако вскоре был вынужден покинуть этот город. Он отправился в Базель и написал там свой знаменитый догматический трактат: «Руководство к христианской религии» (Institutio christianae religionis, 1535 г.).

    Наряду с основными сочинениями Лютера это было важнейшей догматической книгой всего века и самым сильным опровержением римско-церковного учения, за что Рим и считал его наравне с Лютером самым опасным и ненавистным из своих врагов. Кальвин еще резче Лютера восстановил августинское учение о предопределении, подкрепляя его глубокомысленными доказательствами. Эта вера в безусловное божеское назначение всех судеб, которое сам Кальвин именует «страшной тайной», давала ему и многим другим после него то могущество, которое укрепляло их против врага, недоступного никакому земному оружию. В силу этого, когда Кальвин прибыл в Женеву, возвращаясь из своей поездки в Италию, Фарель потребовал, чтобы он остался в городе, грозя ему гневом Божиим в случае, если бы он пренебрег распространением здесь своего учения.

    Реформация в Женеве

    Оба учителя рьяно принялись за дело. Их община возросла потому, что все надеялись на их помощь в борьбе города против епископа. Многие также ожидали, что при новом учении их жизнь станет более свободной, но они ошиблись. Кальвин был из тех, которые не отступали перед крайними выводами там, где требовалось установить во всей строгости христианский уклад жизни. При наступлении Пасхи 1538 года он решил отказать всей общине в причащении, если его требования не будут исполнены. Это вызвало такое смятение, что Кальвин и Фарель были вынуждены оставить город.

    Но Кальвин был неустрашим. После нескольких лет, проведенных в учении и странствиях, он вернулся и правил почти безграничной властью маленькой республикой со всей силой своего целостного, сурово-величавого характера. Согласно его учению, все люди уже обречены либо на избрание, либо на осуждение. Избранные составляют истинную Церковь, и только они. Однако хотя человеку не подобает решать и судить и каждый должен считаться за принадлежащего к Церкви, если придерживается ее учения, но, тем не менее, из нее должны исключаться все, отрицающие ее словом или делом, то есть не только неверующие, отклоняющиеся от божественного откровения, но и распутники.

    Он проводил эти правила со всей строгостью в жизнерадостной дотоле Женеве. Роскошь в одежде и пище была ограничена, танцы воспрещены; игроки выставлялись к позорному столбу с картами в руках. Строгий реформатор не взирал ни на какую личность и население с благоговением склонялось перед его могучим красноречием, глубокой вдохновенностью и суровостью требований.

    Страшный пример того преследования, которому подвергала своих еретиков и эта, освободившаяся от папского ига, община, виден из участи. постигшей несчастного испанского врача, Микаела Серведе, занесенного злой судьбой в Женеву в 1553 году. В книге своей, которую он называл истинным восстановлением христианства, автор вздумал горячо доказывать несостоятельность учения о Св. Троице как противоречившего указаниям Библии, за что был подвергнут суду за богохульство. Кальвин тщетно старался убедить его в заблуждении. Этот «неверующий» по понятиям того жестокого времени отстаивал свои убеждения, за которые был даже готов пожертвовать жизнью. Он просил одной милости: казни мечом. Но и в этом ему было отказано – он был приговорен к более мучительной смерти через сожжение.

    К сожалению, и реформация не отрешилась от того страшного заблуждения, по которому люди могут истязать и умерщвлять себе подобных за разногласия в вопросах веры. Один Лютер, пылкая душа которого была более, нежели у кого-либо из его сподвижников, проникнута истинным кротким светом Евангелия, был непричастен к этому изуверству, для подавления которого, если оно только в самом деле подавлено, христианству потребовались целые века.

    Реформатский церковный устав

    Церковный устав городка-республики, в которой одновременно с реформаторскими идеями развились и демократические, был чисто республиканский. Пасторы, доктора, старшины, диаконы избирались. Старшины заведовали общинами, которые стремились уподобиться, наружно и внутренне, образу жизни первых христиан, лишь изредка забывая о любви, которой апостол отводит первое место между тремя главными основами всякого христианского общежития. Кальвинизм стал источником могучих характеров. Не допуская никаких сделок, никаких уступок, не считая ничего недостойным внимания, он подчиняет решительно все строгой дисциплине христианского понимания, отстаивающего свою безусловность в духовных вопросах вопреки всякой мирской власти.

    Кальвин умер 29 мая 1564 года – умер нищим, но оставил Женеву богатой и цветущей. Нельзя не заметить, что строгое, суровое применение христианских начал уживалось здесь с весьма сильным развитием торговой предприимчивости. Своеобразная энергия, присущая кальвинистам, выказалась и на деловом поприще. Наличие такой черты характера объясняет, почему столь решительное учение о вере и образе жизни – провозглашенное такой, можно сказать грозно-величавой личностью, как Кальвин, отразившей в себе все серьезнейшие стороны франко-романского характера – с неудержимой силой привлекало одних, и не менее решительно отталкивало других.

    Реформация во Франции

    Те же злоупотребления римской Церкви господствовали и во Франции, поэтому оппозиция нашла и здесь благодарную почву. Повсюду, даже в Париже, образовались маленькие общины так называемых кристодэнов (christaudins). Применение по отношению к ним законов против еретиков произвело и здесь обратный желаемому эффект, как и везде, где преследуется действительно жизнеспособный религиозный принцип.

    Генрих II, рыцарь, любитель охоты, солдат, подобно своему отцу, но не одаренный его умом, был еще менее Франциска склонен или способен на уклонение от рутины, которая вполне удовлетворяла его, человека средних способностей и предоставлявшего самостоятельное мышление другим. Начиная с 1516 года, когда прагматическая санкция 1438 года была заменена конкордатом с папским престолом, королю было предоставлено право замещения всех церковных кафедр – 10 архиепископств, 83 епископства, 527 аббатств – что создавало весьма тесный союз между Церковью и короной, значительно усиливавший власть короля, но и связывавший ее.

    Генрих II, король французский. Гравюра работы Николая Беатризэ, 1556 г.

    Генриха восстанавливали против протестантов также и близкие ему лица: фаворитка его, Диана Пуатье, коннетабль[9] Монморанси и двое сыновей герцога Клода Гиза: кардинал Шарль и герцог Франсуа Гиз. Но война с императором, а потом с Испанией, продолжавшаяся почти во все царствование Генриха (1552-1559 гг.), требовала от него некоторого снисхождения к протестантству в самой Франции или, по крайней мере, не слишком строгого его преследования. Вследствие этого число протестантов возрастало. В 1558 году их насчитывалось уже до 400 000 человек, а это составляло около 1/20 приблизительного населения Франции в ту эпоху. Среди дымившихся костров, в которых и здесь не было недостатка, французские протестанты организовали свою общину по образцу женевской. Сорбонна, в противоположность своему образу действий в XV столетии, выказывала себя теперь ревностной защитницей самой строгой ортодоксальности, но и против нее возвышались в парламенте голоса, требовавшие смягчения варварских законов против еретичества, притом решительно не способствовавших достижению тех целей, во имя которых и были созданы. Однако Генрих II не разделял этих мнений. После заключения мира с Испанией он поставил себе главной задачей истребление еретичества. Но ему не удалось это выполнить вследствие несчастного случая. На рыцарском турнире копье противника сломалось о забрало короля и осколки вонзились ему в лоб. Он умер от этого ранения через несколько месяцев после заключения камбрезийского мира, в июле 1559 года.

    Смерть короля Генриха II на рыцарском турнире, происшедшем 1 июля 1559 года в предместье Св. Антуана около Бастилии в день свадьбы дочери короля Елизаветы и его сестры Маргариты. На гравюре запечатлен трагический момент гибели короля от сильнейшего удара по голове, нанесенного ему графом Монтгомери. Гравюра создана в 1570 году. Событие это произвело сильнейшее впечатление, так как за год было предсказано Нострадамусом.

    Генрих II. Франциск II

    Со смертью Генриха протестантам лучше не стало. Старший из четырех сыновей Генриха, Франциск II (1559-1560 гг.), наследовавший корону, был шестнадцатилетний юноша, слабый телом и духом и нуждавшийся в энергичном руководителе. Он нашел такого наставника в лице кардинале Шарля Гиза, который женил его на своей родной племяннице, молодой шотландской королеве Марии Стюарт.

    Кардинал был человек весьма способный. Вступив в управление своей епархией еще в молодые годы, он занимался не псовой или соколиной охотой, подобно другим, а своими духовными обязанностями, заботясь также и о материальном улучшении жизни в области: осушал болота, возводил разные постройки. Его красноречие и замечательная память славились везде, но весь этот внешний блеск личности не подкреплялся действительной душевной доблестью. Кардинал стремился только к власти, достиг ее, но воспользовался ею не для возвышенных целей. Он был, прежде всего, сановником римской Церкви и потому казни возобновились, не щадя уже и лиц именитых, которые до тех пор оставались вне опасности.

    В декабре того же года погиб на костре, перед парижской ратушей, советник парламента Анна дю Бург, и появился эдикт, грозивший смертью всем участникам тайных сходок. Укрыватели подвергались каре, доносчикам была обещана большая награда. Но такой образ действий правительства, принуждавший его прибегать к тяжелым финансовым мерам, встретился с оппозицией, вызванной не только религиозными побуждениями.

    Фамилия Гизов, из лотарингских дворян, возвысилась так быстро, что внушала зависть прочей знати. Король, будучи несовершеннолетним, нуждался в опекунстве, но оно принадлежало по праву принцам королевской крови. Таковыми были Бурбоны: король наваррский Антуан и принц Лудовик Конде, но оба они исповедовали новое учение, введенное в маленьком Наваррском королевстве. Недовольство в отношении против Гизов, обусловленное многими как чистыми, так и нечистыми побуждениями, послужило причиной к отчаянной попытке его устранения, которую предпринял один дворянин довольно сомнительной репутации, некто Ла Реноди.

    Целью заговора являлось прекращение власти Гизов, для чего требовалось напасть на двор, находившийся в Амбуазе, и арестовать всех присутствующих. Этот замысел, который Кальвин назвал похождением блуждающих рыцарей, не удался и стоил жизни нескольким смельчакам, в том числе и самому Ла Реноди. Однако это дело вынудило кардинала к некоторым уступкам: была объявлена амнистия, в Фонтенебло созвано собрание нотаблей (1560 г.).

    Высокопоставленный вельможа, адмирал Колинъи, примкнувший с полным убеждением к новому верованию, горячо высказался в его пользу на этом съезде. Архиепископ Виенский, Марильяк, предложил, ради удовлетворения как церковных, так и политических интересов, созвать одновременно французский национальных собор и совет государственных сословных чинов. Кардинал дал свое согласие на все это, но только для вида. Он заманил бурбонских принцев в Орлеан, арестовал там принца Конде, собрал войска и приступил к новым казням. По-видимому, братья Гизы надеялись воспользоваться самим собранием сословных чинов для нанесения решительного удара по протестантству, но сцена снова переменилась – 5 декабря 1560 года внезапно умер молодой король.

    Карл IX, 1560 г.

    На престол вступил второй сын Генриха II и Екатерины Медичи, Карл IX (1560-1574 гг.). Ему было тогда лишь десять лет и потому для управления государством было необходимо настоящее регентство. На исполнение этой обязанности имела право вдовствующая королева-мать, Екатерина Медичи, но еще более – принцы королевской крови: король наваррский и принц Конде. Властолюбивая итальянка, связанная с ними общим интересом, не нарушала примирительного настроения, и в течение некоторого времени все шло спокойно.

    Карл IX, король французский. Гравюра работы И. Пунта

    На собрании сословных представителей в Орлеане, состоявшемся сразу после смерти Франциска II, 13 декабря 1560 года, дворянство и среднее сословие высказались против всякого преследования по религиозным мотивам, а среднее сословие предъявило даже весьма радикальные предложения: избрание епископов при участии мирян, реализацию церковного имущества на общеполезные дела, избрание священников прихожанами – то есть своего рода гражданскую конституцию для клира, подобную той, на чем настояла впоследствии революция. Много говорилось также в пользу свободы соборов и проповеди. Это вызвало энергичный отпор со стороны противоположной стороны, обладавшей превосходной базой для работы с мирянами в самом Париже, население которого было ревностно предано католицизму и издавна настроено в этом духе. Двор придерживался позиции между этими двумя партиями, сторонники которых заседали в самом королевском совете.

    Однако подобные времена предоставляют возможность умеренным людям проводить в жизнь известные здравые идеи. В данном случае канцлер Лопиталь и некоторые другие лица выразили правильную мысль, что религиозные противоречия партий были столь же непреодолимы, как и непримиримы между собой, и что дело правительств состоит не в том, чтобы изыскивать лучшее вероучение, а в том, чтобы стараться наилучше управлять государством. За такие понятия Лопиталь был признан атеистом обеими партиями.

    Гугеноты

    Реформаторское направление орлеанского съезда выразилось и на новом собрании сословных чинов в Понтуазе. Среднее сословие внесло предложение о постройке в каждом городе протестантских церквей или хотя бы о разрешении протестантам строить эти храмы своими средствами. Дворянство предлагало не менее решительные меры в отношении мирских дел. Оно требовало пересмотра судебного устава, новой системы замещения должностей, улучшения финансового управления, продажи церковного имущества. В свою очередь духовенство должно было получать жалованье от правительства.

    Осенью 1561 года в Пуасси в присутствии двора имело место религиозное собеседование по вопросам, обсуждавшимся на съезде. Представитель реформатов, Теодор Беза, заслужил одобрение своим светским лоском, красноречием и остроумием, в которых не уступал своему могущественному противнику, кардиналу Шарлю. Этот словесный турнир не имел ощутимых последствий, но он ободрил протестантов, становившихся увереннее по мере возрастания их общин, которых к тому времени насчитывалось во Франции уже до двух тысяч. Название гугенотов становилось уже неподходящим: оно означало «люди короля Гуго», а этот король играл в понятии населения близ Тура ту же роль, какую народная немецкая фантазия приписывает своему ночному «дикому охотнику». Теперь протестанты могли собираться уже не только по ночам и под охраной призрачного Гуго.

    Сен-Жерменский эдикт, 1562 г.

    После нового совещания с членами всех французских парламентов, регентша склонилась на предложения умеренных. В январе 1562 года был обнародован Сен-Жерменский эдикт, которым отменялись прежние кары против протестантов и они получали свободу проповеди, молитвословий и всяких религиозных упражнений. Нормой считалась лишь Библия и так называемый Никейский Символ Веры. «Если свобода, даруемая этим эдиктом, удержится, то папство рухнет само собой», – заметил Кальвин.

    Кровавая бойня в Васси

    Весьма возможно, что гугеноты несколько зазнались под покровительством такого эдикта, но наглое и бесполезное насилие, совершенное герцогом Франсуа Гизом, главой католической партии, нарушило мир через несколько месяцев по его провозглашении. В марте 1562 года герцог на своем пути из Жуанвиля в Васси увидел кальвинистскую общину, отправлявшую свое воскресное богослужение в овине. Он набросился на собравшихся, очевидно, провоцируя столкновения, и безоружные люди были перебиты сопровождавшей его свитой. Страсти разгорелись снова. Конде и его сторонники не могли оставаться в Париже, где взволнованное население грозило ежеминутно расправиться с ними при помощи оружия. Смелость католической партии и ее вождей, вошедших в соглашение с Испанией, стала проявляться тогда в такой степени, что регентше приходилось или управлять в духе этой партии, или примкнуть к гугенотам, что было против ее взглядов. Январский эдикт был признан недействительным для Парижа.

    Война

    Гугеноты могли догадаться о том, что их ожидает. Они подняли оружие. Их вожди и проповедники не сомневались в дозволенности такого восстания. Дело шло об освобождении короля из рук вражеской партии, удерживавшей его в плену. Вокруг главы протестантской партии, принца крови Конде, собрались все дворяне-гугеноты и их клиенты[10]. К ним присоединились и некоторые города. Английская королева Елизавета, у которой были свои причины опасаться Гизов, помогла партии деньгами, а старый ландграф Гессенский Филипп прислал им около двух тысяч своих рейтаров и стрелков. С другой стороны, партия Гизов привлекала к себе испанцев, швейцарцев и немецких наемников.

    Настало время первой французской междоусобной войне, – первой из восьми[11], которые можно насчитать вообще, – и в пламени ее, разжигаемом борющимися партиями и их иностранными пособниками, королевская власть становилась бессильной. В первой битве при Дре, на Эре, гугеноты потерпели поражение, а сам Конде попал в плен. Но та же участь постигла и его противника, коннетабля Монморанси. Адмирал Колиньи, главный вождь гугенотов, проявил свои боевые способности, успев сохранить порядок среди своих войск после проигранного сражения и поддержать их мужество.

    Борьба продолжалась и осада такого важного пункта, как Орлеан, предпринятая Гизом, могла быть для гугенотов гораздо гибельнее полупоражения, понесенного ими при Дре. Но тут произошло одно из тех злодейств, которыми было так богато это время: герцог Гиз был предательски убит одним фанатиком-гугенотом, неким Польтро де Мерей. Этот молодой человек говорил с проповедниками своей партии и с самим адмиралом Колиньи об особой миссии Божией, возложенной на него – не трудно было догадаться, на что он намекает. Они серьезно предостерегали его, говоря, что он рискует спасением своей души. Но далее этого они не пошли, не приняли мер к предотвращению убийства, не предупредили своего врага, и немецкий историк справедливо замечает, что возбужденное религиозное чувство той эпохи низводило людей до нравственной бездны[12]. Они дерзновенно решались даже предрешать суд Божий.

    Убийство Генриха Гиза. Амбуазский эдикт

    Почти прямым последствием этого религиозно-политического убийства было желание регентши вступить в новые переговоры и в марте 1563 года был издан Амбуазский эдикт, повторявший в главных чертах провозглашенное Сен-Жерменским эдиктом: протестантам дозволялось открыто совершать свое богослужение повсюду, за исключением Парижа и тех мест, в которых пребывал бы двор. Но мир продолжался лишь четыре года. Королева Екатерина могла теперь думать о самостоятельном правлении и с этой целью заставила парламент объявить совершеннолетним ее четырнадцатилетнего сына.

    Принц Конде и адмирал Колиньи прибыли ко двору. Однако декреты тридентского собора, только что закончившего свои заседания, не были составлены таким образом, чтобы правительство могло принять их без дальнейших обсуждений. Объезжая Францию со своим сыном в 1564– 1565 годах, Екатерина встретилась в Байонне (июнь 1565 г.) со своей дочерью, испанской королевой, и герцогом Альбой, который изложил ей свои взгляды и приглашал ее принять энергичные меры против ереси. Екатерина, как дочь Итальянского дома, отличавшегося государственным умом, и лично вовсе не одержимая фанатизмом, хорошо понимала, что за религиозными интересами тут скрываются и другие, мирские. Поэтому она не дала никаких обязательств, но при общем напряжении умов, в особенности поддерживаемом известиями из Нидерландов, это свидание заставило поволноваться обе партии. Обе стороны стали готовиться к бою и вскоре опасения и вражда прорвали тонкую плотину, сдерживавшую страсти благодаря перемирию.

    Военные действия, 1567 г.

    В один день, а именно 27 сентября 1567 года, гугеноты поднялись во всей Франции. Благодаря хорошей организации своих сил они смогли предупредить удар, который готовила им враждебная партия. Перед их надвигавшимся войском двор бежал в Париж, но столкновение последовало близ столицы, у Сен-Дени. Сражение кончилось поражением для гугенотов, но и их противники понесли чувствительные потери. А в это время на помощь гугенотам спешили из Германии от восьми до десяти тысяч человек кавалерии и пехоты, посланные ревнителем протестантства, пфальцграфом Иоганном Казимиром. Может быть, ради того, чтобы не принимать помощи, охотно предлагаемой Альбой из Нидерландов, французское правительство снова решилось на мир и подтвердило договором в Лонжюмо постановления Амбуазского эдикта от 28 марта 1563 года.

    Лонжюмоский договор, 1568 г. Война

    Однако эти меры не могли разрешить противоречия. В это самое время герцог Альба лил потоки крови в Нидерландах и все, по выражению одного итальянского посла, были в какой-то ярости. При таких обстоятельствах вопрос о том, не замышляли ли обе стороны нарушить договор в то самое время, когда его заключали, становится почти праздным. Пламя должно было само вспыхнуть на раскаленной почве.

    Двор был увлечен фанатизмом парижского населения и мнимыми успехами Альбы в Нидерландах. У канцлера Лопиталя, человека умеренного, были отняты государственные печати, мирный договор был торжественно взят обратно и заменен по требованию папы другим, который, допуская домашнюю свободу совести, не дозволял, под страхом смерти, публичного отправления других богослужений, кроме католического.

    С жестокостью, проявляемой обеими сторонами, снова началась страшная война,– третья из французских междоусобных войн, вскоре превратившаяся во всеобщую, потому что в нее были вовлечены также Нидерланды, Англия и Шотландия. События 1568 года, в течение которого борьба происходила преимущественно в Нидерландах, уже были упомянуты выше. В 1569 году она была перенесена, главным образом, во французские земли. Гугеноты потерпели поражение при Жарнаке, где пал геройской смертью Конде, и при Монконтуре. Тем не менее, они уже слишком укоренились в стране, и особенно важно было то, что богатый и сильный приморский город Ла-Рошель держал сторону протестантства и стал уже центром небольшой протестантской территории. Таких опорных пунктов было уже немало у гугенотов, что усиливало их сопротивление. Они стойко защищали свои крепости, а вскоре Колиньи выступил и в открытое поле. Снова заговорили о примирении. Силы партий были примерно равны, а вечное кровопролитие не нужно было никому. Национальное сознание, полузаглушенное религиозной враждой, пробуждалось вновь. О последних сражениях можно было сказать, что они проиграны гугенотами, но не выиграны и католиками. В выигрыше оставался один только испанский король. Последствием таких соображений стал новый мир, заключенный в Сен-Жермене на Лэй (8 августа 1570 г.).

    Сен-Жерменский мир, 1570 г.

    На этот раз гугенотам была сделана важная уступка, указывавшая на расшатанность государственного строя во Франции. Помимо подтверждения Амбуазского эдикта, гугенотам предоставлялись четыре укрепленных пункта – Ла-Рошель, Коньяк-на-Шаронте, Монтобан-на-Гаронне и Ла-Шарите-на-Луаре, – следовательно, им предоставлялось вооруженное положение среди страны. Но все дышало миром: Колиньи явился в Париж и был радушно принят королем, а еще лучшим залогом прочного умиротворения служил предполагаемый брак между младшей дочерью Екатерины, сестрой короля, Маргаритой Валуа, и молодым королем наваррским, Генрихом Бурбонским, который являлся естественным главой протестантов после смерти своего отца, короля Антуана.

    Колиньи

    Но именно этот брак послужил поводом к той страшной ночи, которая стала вековой притчей. Король, воспитанием которого мать пренебрегала, занятая своей погоней за влиянием и властью, был юноша пустой, однако и ему, повзрослевшему, приходили иногда на ум мысли о королевских обязанностях. Такой человек, как Колиньи, не мог не произвести на него хоть и мимолетного, но глубокого и сильного впечатления.

    Гаспар де Колиньи, адмирал Франции. Гравюра работы Иоста Аммана, 1573 г.

    Адмирал происходил из старинной бургундской родовитой семьи. Это был степенный, честный солдат. Находясь однажды в плену, он имел время изучить новое вероисповедание и убедился в его истинности. Оно отвечало его строго прямодушному складу характера и превратилось для него в убеждение, вполне покорившее его сознание и руководившее им. И если он поднял оружие на защиту этого вероучения, то это нисколько не подрывало его верности королю, верности вполне искренней. Он восставал не против короны, а против партии, пагубной для этой короны и для всей страны, партии, враждебной истинной религии. Теперь же, имея возможность открыто служить королю он чувствовал себя счастливым. Это была целостная натура, жившая в мире с собой и с Богом. Прежде чем обнажить меч, он ясно сознавал, что прощается со спокойствием патриархальной дворянской жизни, с счастьем супруга и семьянина, что он и высказал жене своей, Шарлоте Лаваль. Но она как дочь гугенота была сама проникнута религиозным рвением и сознанием трудности переживаемого времени.

    Подобно тому, как Фарель грозил Кальвину, она устрашала мужа гневом Божиим, если он поколеблется исполнить то, к чему Бог его призывает. И он повел своих единоверцев не к окончательной победе потому, что на долю таких людей выпадает редко то, что люди зовут счастьем, он их повел вперед, сумев вдохновить их своей непоколебимой твердостью даже в минуты поражений. Он пользовался безграничным уважением всей своей партии.

    В Карле IX была военная жилка, он любил рассказы о боевых подвигах, а теперь перед ним был человек, проведший всю свою жизнь на войне и говоривший о ней как о деле, совершенно обыкновенном. Что могло быть еще важнее? Этот юноша, чувствовавший естественную потребность в более сильной опоре, встречал теперь впервые, среди окружавшего его низкого себялюбия и лукавого низкопоклонства, глубокую религиозность, прямодушие поступков и истинный патриотизм.

    Патриотические помыслы Колиньи были направлены против Испании. Он советовал королю объявить ей открытую войну сначала в Нидерландах, но не ограничиваться этим, а основать французские колонии в Америке для того, чтобы поколебать и там силу врага Франции и врага нового учения.

    Екатерина Медичи. Варфоломеевская ночь, 1572 г.

    Если Колиньи так и не успел склонить короля на такое предприятие, то, по крайней мере, возбудил в нем интерес к своему плану потому, что Карл находился в том возрасте, когда все великое, многообещающее производит неизгладимое впечатление. Партия Гизов ужасалась, видя возрастающее влияние на короля того, кто был и остался ее смертельным врагом. Война с Испанией и Филиппом II, главным защитником и поборником всех католических интересов, казалась этой партии нападением на саму веру. Королева-мать была уже на стороне Гизов. Она пошла на временный союз с протестантами, пользовалась ими для противодействия преобладанию другой партии, но питала инстинктивную вражду католички против сторонников нового учения, претившего ее душе.

    Екатерина Медичи не была особенно предана религии, которая заменялась для нее во многом чисто итальянским суеверием, иногда составлявшим странную противоположность с ее здравомыслием. Екатерина происходившая из дома Медичи и будучи племянницей папы Климента VII имела весьма мирские наклонности и ненавидела строгость женевской школы, потому и переносила эту ненависть на представителей нового учения и лично на адмирала Колиньи.

    Екатерина Медичи. Гравюра работы Томаса де Лё

    Целью ее жизни была власть, и она достигла ее длинным, трудным, усеянным всевозможными препятствиями путем. Для удержания этой власти, по тем понятиям, в которых она выросла, было дозволительно все, и людские жизни она не принимала в расчет. Видя своего вождя в почести при дворе, гугеноты беспечно прибывали в Париж, в том числе и наиболее видные представители. Как было не воспользоваться таким случаем, чтобы отделаться от них одним кровавым ударом? Исполнить это было легко. Парижское население переносило присутствие стольких еретиков в стенах города с едва скрываемой злобой. Стоило только снять с народа узду – и эти еретики обрекались на гибель.

    Сначала предполагалось только устранить Колиньи. Королева встретилась с вдовой убитого герцога Гиза, сын которой, молодой герцог Генрих Гиз и третий сын Екатерины, герцог Анжуйский, были посвящены в тайну. 22 августа (1572 г.) в проходившего по улице Колиньи был произведен выстрел из окна одного дома, но адмирал был только ранен. Неудача этого покушения усилила страх, а с вместе ним и ярость заговорщиков. И тогда мысль о поголовном истреблении гугенотов заслонила собой другие планы, которые были заранее приготовлены или обдуманы, или были порождением минуты. Эти люди давно уже жили в атмосфере кровавых замыслов и приготовлений к убийствам, а удобный случай стал только искрой, упавшей на порох.

    Заранее было условлено о некоторых частностях: принцев крови, новобрачного наваррского короля, молодого принца Конде предполагалось пощадить, а все остальные вожди партии были обречены на смерть. Однако нужно было еще заручиться согласием короля. Несчастный юноша, носивший в то время французскую корону, конечно, понимал, что этим поступком он предаст свое имя проклятию в последующих веках, и он воспротивился. Но его матери и всем прочим приближенным было не трудно возбудить в этой слабой и колеблющейся душе опасения против гугенотов и ненависть к ним – и его воля не устояла.

    Тотчас же приступили к делу. Поздно вечером, 23 августа 1572 года, старшина (prevot) купцов Шаррон, вместе с предшественником его Марселем, были позваны в Лувр. Там им обоим предложили вопрос: «На какое количество парижских граждан мог бы рассчитывать король, если бы он нуждался в их помощи для важного дела? – Вопрос был понят. Смотря по времени, – ответил Марсель, в иной месяц и на 100 000. – А нынче на сколько? – Тысяч на двадцать.» Тогда сделаны были необходимые распоряжения: заперты все городские ворота; граждане, с белыми крестами на шапках и белыми перевязями на руках, собрались под покровом ночной тьмы. Прежде всего, под непосредственным руководством герцога Гиза, было произведено нападение на Колиньи в его спальне, и он, смертельно раненный, был выброшен из окошка. Около трех часов утра все было готово: ударили в набат, граждане устремились в дома гугенотов, которые им были указаны, и весьма усердно принялись проливать кровь еретиков. Убийства продолжались с неудержимой силой до тех пор, пока уже некого было больше убивать.

    Варфоломеевская ночь. Гравюра работы Франца Гогенберга

    Кое-где в провинции тоже последовали примеру Парижа. Предполагают, что в одном Париже убито было не менее 2000 гугенотов, а в остальных частях Франции – 20 000 человек. По справедливому замечанию одного из историков, гораздо хуже «этих кровавых оргий» было то, что «наместник Христов», папа Григорий XIII, приказал петь торжественный Те Deum (Тебе Бога хвалим) по случаю этой великой победы, одержанной Церковью над еретиками. Филипп II также злобно посмеялся, когда до него дошла весть о таком удачном нападении на гугенотов. Во всех же остальных странах, в том числе и при дворах католических правителей, к этому злодеянию отнеслись с большими или меньшими порицаниями и едва ли надо добавлять, что все эти жестокости оказались совершенно напрасными и не достигли своей цели.

    Медаль Григория XIII, выбитая в память о Варфоломеевской ночи.

    Война. Эдикт 1573 г.

    В некоторых городах губернаторы отказались привести в исполнение данные им кровавые приказания, в других число гугенотов было настолько велико, что они могли успешно обороняться. Когда парижский парламент не постыдился заявить, будто Колиньи был умерщвлен на законном основании как государственный изменник, то большинство гугенотов поспешили укрыться в безопасные места. Важнейшим из таких убежищ был город и крепость Ла-Рошель.

    Тогда в окружении короля Филиппа II в Мадриде и его единомышленников в Париже предположили, что настало время приступить к окончательному искоренению еретиков. Четыре войска разом выступили в поход, чтобы завершить начатое в Варфоломеевскую ночь. Однако на этот раз успех не увенчал оружия ревнителей веры. Сами вожди почти с отвращением следовали за опозоренными знаменами. Оказалось, что, как бы ни была извращена человеческая природа, люди не могут долго жить в атмосфере, насыщенной убийством и кровью и что на тех, кто не окончательно был омрачен фанатизмом, эти кровавые деяния произвели скорее такое впечатление, что Францию не следует отдавать на произвол тех неистовых безумцев, которые были главными виновниками этих ужасов.

    Ла-Рошель и Сансэр защищались мужественно и еще не минул год, со времени совершенных в Варфоломеевскую ночь злодейств, как гугенотам вновь был дан довольно милостивый эдикт (6 июля 1573 г.), по которому домашнее богослужение было безусловно освобождено от всяких притеснений, а общественное богослужение допущено для гугенотов в городах: Ла-Рошель, Ним и Монтобан, а равно как и во владениях некоторых знатнейших баронов, которым принадлежало судебное право на их территории.

    Еще более важным было то, что злодеяния 24 августа 1572 года дали возможность партии центра, партии политиков, действовать смелее и настойчивее говорить. Она с особой тщательностью ратовала за те государственные интересы, которые напрочь не совпадали с интересами Церкви. Сын старого коннетабля Монморанси, Генрих Монморанси-Дамвиль, губернатор Лангедока, один из видных деятелей этой партии, собственной властью ввел в обиход решения прежних примирительных эдиктов в своей провинции. Ни одна из обеих партий не выразила своего одобрения этим поступком, но это произвело впечатление тем более, что и один из принцев королевского дома (младший сын Екатерины Медичи), герцог Алансонский, также перешел на сторону партии центра. Он жил не в ладах со своей матерью, которая именно потому и отдала предпочтение Генриху, герцогу Анжуйскому, который в 1573 году после смерти Сигизмунда Августа и был избран королем польским.

    Смерть Карла IX, 1574 г.

    Вскоре Генрих, герцог Анжуйский, был призван к выполнению более важной задачи. Карл IX, слишком слабый волей, чтобы воспрепятствовать убийствам Варфоломеевской ночи, был, однако, не настолько злым и дурным человеком, чтобы легко избавиться от страшного впечатления этих убийств. С этой самой ночи сон его пропал. Время от времени ему чудилось, что он слышит нестройный гул голосов, крики и вопли, проклятия и вздохи, как в ту страшную ночь 24 августа. Его хилое тело не вынесло такого потрясения, которое, под влиянием общего положения дел не проходило, а наоборот, усугублялось. Этот несчастный 24-летний юноша-король скончался 30 мая 1574 года и корона перешла к любимцу Екатерины Медичи, Генриху, герцогу Анжуйскому, который к тому времени уже в течение целого года был королем польским.

    Генрих III – король с 1574 г.

    Генрих III (1574-1589 гг.) получил извещение о своем воцарении на французском престоле в своей резиденции – в Кракове. Он тотчас же избавился от своих обязанностей польского короля, которые теперь уже утратили для него всякое значение, и так быстро уехал из Польши, что его отъезд был даже похож на бегство.

    Генрих III, король французский. Гравюра работы Иоанна Вьеркса

    Положение, в котором пребывала Франция, было чрезвычайно сложное. На мгновение он поколебался, обдумывая вопрос: не следует ли и ему перейти на сторону политиков? Но он также принимал некоторое участие в избиении гугенотов и был, что называется, настроен строго католически. Тем более, что он был глубоко испорченный, женственно суетный молодой человек, возросший среди разврата и ветреных удовольствий этого развращенного двора. Вот почему он, следуя советам своей матери и кардинала Лотаринского, решил сначала попробовать свое оружие на гугенотах (1575 г.).

    Однако на этот раз «политики» и гугеноты действовали заодно. Герцог Алансонский порвал свои связи с двором, а Генрих Наваррский вновь перешел из католичества в реформатство. Королева английская предоставила денежные средства, а Иоган Казимир Пфальцский прислал в помощь войска. В случае удачи, он получал себе в управление Мец, Туль и Верден, которые, таким образом, вновь бы вернулись к Германии. Однако до открытой вооруженной борьбы в эту пятую войну против гугенотов дело дошло не сразу.

    Начались переговоры: одним из эпизодов явилось собрание государственных чинов в Блуа (декабрь 1576 г.). Выборы на этот раз были проведены в исключительно католическом духе и одним из первых шагов нового состава выборных было то, что они обратились к королю с прошением об установлении единой религии в королевстве. Однако при этом государственные чины не доставили королю средств, необходимых для деятельной борьбы с гугенотами. О необходимых финансовых мерах никак не могли договориться и война пошла очень вяло. Голоса в королевском совете тоже разделились. Строго католическому воззрению представителей духовенства противопоставила свои доводы более умеренная партия и к ней присоединился сам король и Екатерина Медичи, которая после смерти Генриха II ничуть не ослабила своего влияния на колебание церковной политики во Франции. Война закончилась в 1577 году новым мирным договором в Пуатье.

    Мирный договор в Пуатье, 1577 г.

    Этот договор во многих отношениях был благоприятнее предшествующих. Гугенотам допускалось свободное исповедание новой веры всюду, где она существовала в день заключения договора, и, более того, в одном каком-нибудь городе каждого правительственного округа – гугенотам было предоставлено 8 городов, но Париж был из этого общего положения исключен – они могли проживать в полной безопасности. Кроме того, им был дан доступ к бенефициям государства, т. е. к занятию общественных должностей. На мгновение это важное и похвальное решение как бы облагородило Генриха III в его собственных глазах. С гордостью он сам называл этот мир своим, королевским миром, так как он давал возможность государству выпутаться из весьма неприятных финансовых и экономических затруднений. Действительно, в течение последующих семи лет во Франции наблюдалось относительное спокойствие.

    Смерть герцога Анжуйского. Гизы, 1584 г.

    Но эта попытка улучшения в правлении была у Генриха явлением мимолетным, из финансовых затруднений она его не вывела. Генрих окружил себя молодыми сверстниками, которые вполне разделяли его порочные наклонности и которым он дал возможность усиленно влиять на государственные дела. Наиболее выдающихся из числа этой молодежи он возвел в высшие государственные должности, а это шло как раз вразрез с интересами знатнейших родов, которые по средневековому обычаю привыкли смотреть на место губернатора в провинции и на другие государственные должности как на свою родовую собственность. Еще более опасную оппозицию королю составила строго католическая партия, которая не могла ему простить договора, заключенного в Пуатье, и опиралась, главным образом, в своей борьбе с протестантизмом на Филиппа II, испанского. Дело клонилось к тому, что борьба должна была неминуемо возобновиться, как вдруг (в июне 1584 г.) неожиданно произошло событие чрезвычайной важности: четвертый, младший из сыновей Генриха II и Екатерины Медичи, герцог Алансонский и Анжуйский, умер, а сам король оставался еще бездетным... Пришел конец дому Валуа, и ближайшим наследником французского королевства был теперь не кто иной, как Генрих Бурбонский, король наваррский, гугенот, глава гугенотов, еретик и, мало того, сугубый еретик!

    Вожди старокатолической партии уже давно решили между собой, что такое событие ни при каких существующих условиях совершиться не может и потому наметили в наследники короля знатнейшего главу своей партии, герцога Генриха Гиза. В целом ряде отдельных брошюр толковалось о том, что, по своему происхождению, эта побочная линия Лотарингского дома не только более, чем Бурбоны, но даже и более, чем сами Валуа, имеет прав на французский престол. Честолюбие самого герцога Гиза вовсе не простиралось так высоко, но уже сами условия его положения (как главы клерикальной партии) вынудили его принять на себя при французском дворе, около увядающего потомка династии Валуа, положение, отчасти напоминавшее положение древнефранкских майордомов. В этом было одно большое неудобство: вопреки всяким интересам и традициям Франции, клерикальная партия вынуждена была опираться на могущественный столп католицизма во всем мире – на испанского короля, Филиппа

    Испания и Священная Лига, 1585 г.

    Филиппу удалось в 1580 году значительно расширить пределы своей власти. Португальский король Генрих, последний из сыновей Эммануила III, умер в этом году, не оставив прямых наследников. Филипп заявил свои права на наследование португальской короны, основываясь на своем происхождении от Изабеллы, супруги Карла V, старшей сестры умершего короля португальского. Весьма многочисленная партия в Португалии воспротивилась этим притязаниям и выставила своего кандидата на престол в лице внука Эммануила III. Однако Филипп подтвердил свои права, выставив к пределам Португалии 24-тысячную армию под предводительством герцога Альбы, и в июне 1581 года Филипп – теперь единственный и полновластный обладатель всего Пиренейского полуострова – торжественно вступил в Лиссабон.

    В это время в Нидерландах борьба велась с переменным успехом, склоняясь то на ту, то на другую сторону и прямой интерес Франции заключался именно в том, чтобы она могла воспрепятствовать прочному установлению испанского могущества в этой стране. Этим соображением и руководствовался покойный герцог Анжуйский (ранее Алансонский) в то время (1578 г.), когда он, собрав войско, на свой собственный страх и риск, решился вступить в Нидерланды, куда его призывала одна из местных партий. Когда же северные провинции Нидерландов отпали от испанской власти, они избрали герцога Анжуйского себе в правители, и тогда вновь зашла речь о его брачном союзе с Елизаветой английской.

    Но принц не обладал теми качествами, которые бы дали ему возможность утвердиться в этом высоком положении и пронести его с честью. После его смерти задача противодействия успехам Испании в Нидерландах выпала на долю Франции и торжественное посольство отпавших провинций явилось (в начале 1585 г.) к королю Генриху III с тем, чтобы предложить ему быть верховным владыкой над этими провинциями. Генрих отклонил предложение потому, что он был слишком ярым католиком и притом слишком боязливым в политике, чтобы решиться на такой смелый шаг.

    Между тем, в январе 1585 года, оба брата Гизы – Генрих и Карл, герцог Майеннский – и некоторые другие лица встретились в Жуанвиле с послом Филиппа и вступили с этим королем в Священную Лигу, обязавшись поддерживать католицизм во что бы то ни стало. Папа Григорий XIII не постыдился благословить этот союз, который, и по понятиям того времени, как и по нынешним, был не больше не меньше, как государственной изменой. В апреле 1585 года, лигистами был издан манифест, в котором они настойчиво требовали восстановления апостольской римско-католической религии как единственной во Франции, и к этому требованию, пользуясь общим недовольством знати, возмущенной своеволием королевских любимцев, добавлено и нечто новое, а именно: каждые три года собирать государственных чинов и заставить короля наваррского отречься от прав на французский престол.

    Вслед за обнародованием своего манифеста они взялись за оружие, взывая к «лучшей и наиболее здравой части нации». Им даже почти удалось переманить на свою сторону и старую королеву Екатерину Медичи. Король, запуганный, бессильный, ничего не знавший об отношениях Гизов с королем испанским, ни о принятых ими на себя обязательствах, был вынужден подчиниться требованиям лигистов. Последствием этого был новый эдикт, Немурский, составленный в их духе. Согласно этому документу, в течение 6 месяцев все реформаты должны были вновь возвратиться к старой вере.

    Война

    Но в одном пункте король лигистам не уступил и, несмотря на всю свою испорченность, несмотря на всю слабость воли, не решился изменить традициям французской короны и отменить права Генриха Наваррского на престол. Но он все же должен был подчиниться фанатическим затеям партии лигистов и вновь начать войну с гугенотами. Король и герцог Гиз объединенными силами стали воевать против них, между тем как папа Сикст V особой буллой объявил и короля наваррского, и его младшего брата Конде лишенными всяких прав на французскую корону.

    И в эту, шестую, войну с гугенотами повторилось то же, что и в предшествующие войны: немецкие и швейцарские вспомогательные войска присоединились к гугенотам, на сторону которых склонились и «политики», как, например, Дамвилль. К тому же им помогали в значительной степени и те разногласия, которые были в королевском лагере. Крупных военных успехов не одерживали ни та, ни другая сторона, война затягивалась и эта ее продолжительность была как нельзя более по вкусу королю Филиппу II, который одинаково не желал ни большего усиления королевской власти во Франции, ни даже ее полного перехода в католицизм, а только поддерживал в ней междоусобицы. Так длилась война почти два года (1586-1587 гг.). В течение этого времени король успел отвратиться от главы Священной Лиги.

    Король Генрих и герцог Гиз

    Герцог Генрих был человек заметный: высокий, красивый мужчина с русыми кудрями, с внушительной, воинственной внешностью. Как полководец ничем выдающимся не отличался, но проявил себя как смелый военачальник, решительный и храбрый, обожаемый солдатами, с которыми делил и труды, и радости их жизни, при этом весьма привлекательный в обращении. Проповедники его партии, восхваляя его, выражались о нем словами Библии: «Саул побил тысячи, а Давид – тьмы». И действительно, рядом с ним Генрих III выглядел невзрачно. Даже город Париж, для которого король сделал более, чем кто-либо из его предшественников, стоял за герцога горой. Все население города, избрав себе по числу 16 кварталов 16 начальников, превратилось в одну сплошную военную ассоциацию.

    Генрих, герцог Гиз. Портрет работы Чипьяни

    Парижские горожане стали укорять короля в том, что он был себя слишком мягким по отношению к гугенотам, а герцог Гиз лично явился в Париж, чтобы придать более настойчивости требованиям лигистов. Король Генрих попытался поддержать свою власть. Он стянул в Париже войска и из предместий ввел их даже в сам город, где они заняли некоторые важнейшие пункты. Так продолжалось до 15 мая – до того дня, когда на улицах появились баррикады, которыми горожане хотели оцепить королевские войска (всего тысяч шесть). Вскоре горожане, благодаря численному перевесу, одолели их и отряд швейцарцев, находившийся в королевском войске. Солдаты-швейцарцы весьма усердно поднимали вверх и показывали парижанам свои четки, чтобы засвидетельствовать о своей принадлежности к католической Церкви и избегнуть верной смерти.

    Тогда король вынужден был послать за своим ненавистным подданным, дабы он успокоил общее возбуждение умов. Герцог проехал верхом по улицам Парижа и восстановил всюду спокойствие, а тем временем король ускользнул через единственные ворота города, оставшиеся незапертыми. Он не желал окончательно сдаться в руки лигистов. Но это бегство не помогло – он не избавился от преобладающего могущества Гизов. Король вынужден был призвать герцога (который теперь действительно выполнял роль майордома), возвести его в звание генерал-капитана и государственные чиновники, собранные им на съезд в город Блуа, объявили себя также сторонниками лиги. Они потребовали, совершенно в духе манифеста Гизов, чтобы решения их собраний могли быть прямо приводимы в исполнение, даже и без рассмотрения их в королевском совете. Все помыслы их были направлены только на одно – искоренение протестантов. Издержки этой борьбы против них должны были, по мнению чинов, с лихвой покрыться конфискацией гугенотских имуществ и земельных владений.

    Убийство Гизов, 1588 г.

    Находясь в этом стесненном положении, король решился прибегнуть к крайней мере итальянской политики, под влиянием которой он вырос и воспитался: к вероломному убийству. Восьмерым из своих телохранителей, беззаветно ему преданным, он дал известного рода поручение, и затем приказал позвать к себе герцога в кабинет. Тот самоуверенно пренебрег всеми предостережениями и пошел на прием. Едва только он приотворил дверь кабинета, как убийцы на него устремились. Последовала отчаянная борьба, в которой герцог изнемог и, истекая кровью, пал мертвый у кровати короля. В то же самое время, в довершение злодейства, брат герцога, кардинал Людовик Гиз, также был схвачен и без долгих разбирательств казнен по королевскому приказу. Однако третьему брату, герцогу Майеннскому, удалось бежать. Примерно в это же время (в январе 1589 г.) умерла и Екатерина Медичи – то, что она посеяла кровью, еще на глазах у нее уже приносило обильную кровавую жатву.

    Генрих III умерщвлен, 1589 г.

    Из всех героев Варфоломеевской ночи оставался в живых только один король. Последнее деяние его разверзло широкую пропасть между им и партией лигистов. Возбуждение умов, в особенности в Париже, было невероятное. Проповедники со всех кафедр, во всех церквах, прославляли убитых Гизов, как мучеников, и осыпали их убийцу проклятиями. Доктора Сорбонны, 71 человек, объявили, что народ французский не связан более присягой, данной королю, и все еще раз поклялись, что не станут терпеть долее еретика на французском престоле.

    И вот, при содействии испанского посла в Париже, было образовано новое временное правительство, во главе которого королевским наместником стал герцог Майеннский. Все предложения короля были с презрением и отвращением отвергнуты и ему ничего более не оставалось делать, как броситься к гугенотам, к которым присоединились и те католики-роялисты, у которых еще хватало мужества держаться на стороне короля. Он вошел окончательно в соглашение со своим наследником, права которого были им теперь торжественно признаны.

    И вот вокруг него вновь собралось сильное и значительное войско; и он – увы, слишком поздно – продемонстрировал надлежащее мужество и двинулся к Парижу, где все население готовилось к отчаянной обороне и силой обезоружило всю ту часть горожан, которая не проявляла интереса к борьбе. По улицам двигались процессии с мощами святых, и в то же самое время всюду раздавались возмутительнейшие речи, в которых проповедовалось, что убийство тирана есть дело не только дозволяемое законом, но и богоугодное. Речи эти нашли себе благодатную почву тем более, что городу суждено было долго продержаться в осаде.

    Молодой человек, доминиканец, некий Жак Клеман, решился отомстить убийце Гизов. Но он носил сан священника и это одно удерживало его от исполнения своего страшного умысла. А потому он обратился к своим духовным властям с вопросом: поставится ли в смертный грех священнику, если он убьет тирана? Двусмысленный ответ, данный ему властями, ободрил убийцу. Он немедленно пробрался в королевский лагерь, нашел доступ к королю – и в то время, как тот читал поданное им прошение, заколол короля кинжалом. Вечером того же дня или в следующую ночь, 2 августа 1589 года, скончался последний представитель дома Валуа.

    Генрих IV, 1589 г.

    И вот, действительно, королем Франции стал гугенот – Генрих IV. Великая религиозная борьба на Западе вступила в свой последний период: на французской почве Филиппу II оставалось испытать только последнее, крайнее средство. Но все же случилось по воле судеб то событие, которое уже делало победу Филиппа здесь невозможной, тем более, что год тому назад у берегов Англии весь его флот был уничтожен.

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    Англия и реформация. Генрих VIII, Эдуард VI, Мария, Елизавета. Шотландия и Мария Стюарт. Век Елизаветы. Гибель армады

    Теперь мы вынуждены обратиться к тем событиям, которые наполняют собой историю Англии в тот важный период времени, который начинается с обнародования лютеровских тезисов.

    I. Генрих VIII. 1509-1547 гг. Англия. Генрих VIII. 1509 г.

    В самый разгар эпохи реформации в Англии правил король Генрих VIII (1509-1547 гг.), второй из дома Тюдоров. На 28 году жизни вступив на престол, он увлекся честолюбивыми мечтами о серьезном вмешательстве в европейскую политику и даже претендовал на германскую корону. Впоследствии при многочисленных столкновениях Франции с Бургундией он постоянно принимал сторону последней. В 1522 году, вступив в союз с германским императором, Генрих некоторое время даже льстил себя надеждой одновременно господствовать над двумя странами – над Францией и над Англией, подобно прежним английским королям.

    Генрих VIII. Портрет работы Ганса Гольбейна

    Он состоял в родстве с Бургундским домом, так как еще со времен вступления на престол был женат на инфантине Екатерине Аррагонской, тетке императора Карла V. Она вышла за него замуж, овдовев после первого брака с его старшим братом, который скончался еще почти юношей.

    Екатерина Аррагонская, первая жена Генриха VIII. Гравюра работы Вермейлена с портрета, выполненного Адрианом фон дер Верфтом

    Ближайшим к нему сановником было лицо духовное, кардинал Фома Вольсей – человек, вышедший из низшего слоя общества, любивший блеск, суетный, честолюбивый, ловкий льстец и опытный интриган. В отношение самого острого вопроса современности, церковного, Вольсей строго придерживался стороны папства, как, впрочем, и подобало римскому кардиналу, который имел основание надеяться, что при ближайшей вакансии папского престола он и сам может стать папой, а его король, считавший себя весьма образованным в вопросах богословия, хотя имел лишь некоторую богословскую дилетантическую ученость, даже выступил против Лютера в 1522 году с полемической брошюрой, за что получил от папы титул «Защитника веры» (Defensor Fidei). Как мы уже видели, в войне с Францией Карл V одержал решительную победу (1525 г.), однако не выполнил обещаний, данных своему союзнику, а также не вспомнил и о его верном слуге, кардинале Вольсее, на конклавах 1522 и 1523 годов, когда папский престол был вакантен.

    Кардинал Вольсей. Гравюра работы Губракена

    Это изменение политических отношений к императору совпало еще и с другим событием, которое давно уже занимало помыслы короля Генриха VIII и на фоне которого наилучшим образом проявились все темные стороны этой глубоко испорченной, тиранической натуры. Его брак с испанской инфантиной (хотя она и была несколько старше его) был довольно счастливым. От этого брака родилась дочь Мария, а затем два сына, которые вскоре умерли. Не исключено, что именно их смерть и навела суеверного короля на мысль, что Бог не благословляет его брака с вдовой брата и потому не дает ему мужского потомства, которого он страстно желал. Надо заметить, что брак был совершен по предварительному разрешению, полученному от папы. Справедливости ради следует добавить, что и народ очень желал мужского потомства от короля, так как только в этом случае могла быть сохранена независимость Англии.

    Вопрос о разводе

    Все это вместе взятое сильнее и сильнее стало влиять на короля, в особенности, когда он влюбился в одну из фрейлин королевы, Анну Болейн, девушку, принадлежавшую к английской знати и притом твердо отклонившую всякие ухаживания Генриха. Он пожелал получить расторжение своего брака и ходатайствовал о том у папы Климента VII, но тот, памятуя о последствиях разрешения, данного его предшественником, медлил и затягивал дело, не давая никакого конкретного ответа, а несчастная королева переживала в это время истинно мученические годы. Тогда раздраженный Генрих принял довольно необдуманное решение: обойтись в этом деле и без папского разрешения. По совету одного догадливого богослова, он запасся положительными для его намерений отзывами нескольких университетов и, опираясь на мнения ученых, тайно обвенчался с Анной Болейн (в начале 1533 г.).

    Анна Болейн, вторая жена Генриха VIII. Гравюра работы Вермейлена с портрета, выполненного Адрианом фон дер Верфтом

    Кардинал Вольсей, который в этом деле проявил себя человеком двуличным, был свергнут. По этому поводу был созван парламент, на котором было выражено недовольство управлением Вольсея и вообще невыносимым положением духовенства, которое было несовместимо с конституцией страны хотя бы потому, что духовенство придумывало себе свои законы. Парламент заявил прямо, что король есть высший владыка и покровитель всех – и духовных лиц, и мирян (1532 г.). Затем, в 1533 году, был собран церковный суд под председательством нового примаса[13] Англии Фомы Кранмера (тайного приверженца воззрений Лютера), который и объявил первый брак короля расторгнутым.

    Разрыв с Римом. 1533 г.

    Конечно, эти действия короля должны были привести к разрыву с Римом. Более того, остановиться в своих действиях только на разрыве отношений было уже невозможно. Разрыв пришелся как нельзя более по вкусу народу. В Англии уже давно возникло желание иметь свою национальную самостоятельную Церковь, которая была бы независима от папы. Все поборы в пользу Рима были немедленно упразднены. Вся власть, какой пользовался Вольсей в качестве кардинала и легата римской курии, а также первого королевского министра в управлении английской Церковью, перешла теперь к королю. Разумеется, английское духовенство также примкнуло к королю, который один только и мог его сберечь от еще более радикального, чем даже в Германии, реформационного движения.

    Папа ответил на это отлучением от Церкви (1534 г.). Но этим он уже не мог удержать начавшееся движение. Король, следовавший теперь советам Фомы Кранмера, принял титул «высшего главы английской Церкви» и парламент изъявил свое полное согласие на это новшество со всеми вытекающими отсюда последствиями. Со всех чиновников при их вступлении на службу стали даже требовать особой присяги, которой они подтверждали, что считают первый брак короля расторгнутым, а второй признают вполне законным.

    Затем, в 1536 году, последовала ревизия монастырей, причем сначала упразднены были только 376 меньших, а в 1540 году все остальные: 645 монастырей, 90 коллегий, 2374 различного рода богоугодных заведений и 110 госпиталей были предоставлены в полное распоряжение короля. Вся английская знать была привлечена к участию в этой реформе тем, что сама себе присвоила часть конфискованного имущества, или получила его из рук короля в виде подачки. Огромные богатства английской аристократии в значительной степени обязаны своим происхождением этому конфискованному духовному имуществу. В северных графствах закрытие монастырей, пользовавшихся там большой популярностью, привело даже к восстанию (1536 г.), но оно было быстро подавлено.

    Англиканская Церковь

    Особенно странным казалось именно то, что этот деспот, решившись на полный разрыв с Римом, продолжал при этом строго придерживаться догматов и обрядов «общей» католической Церкви. Он нуждался в авторитетном подтверждении вводимых им новшеств, основанных на Св. Писании, поэтому всемерно поощрял его распространение на английском языке. Но когда упразднение монастырей было завершено, Генрих изменил свое отношение и к духовенству, и к религиозному движению вообще. Тогда настало такое время, «когда (по меткому выражению одного английского историка) и для католиков, и для протестантов поставлена была одна общая виселица. Католиков вешали на ней, если они дерзали отрицать главенство короля над Церковью, а протестантов, если они отрицали учение о пресуществлении».

    В этом же духе был составлен и отвратительный закон шести параграфов 1539 года, который, несмотря на разрыв с Римом, объявляет обязательными для всех: учение о пресуществлении, католическую форму исповеди, обязательную силу обетов, безбрачие священников и отвергает причащение под двумя видами для мирян. И как в распоряжении церковными делами, так и в распоряжении делами светскими парламент весьма либерально относился к деспотизму Генриха, который даже не затруднился объявить приказы тайного королевского совета столь же обязательными к исполнению, как и парламентские акты.

    Супружества и церковная политика Генриха VIII

    Церковная политика Генриха, которая не имела в своей основе никакого твердого принципа, носила характер чего-то произвольного, даже капризного и должна была внести в страну смуту, последствием которой был нескончаемый ряд насильственных переворотов и реакций, а самый главный вопрос, о престолонаследии, был запутан несколькими последовательными супружествами короля, которые он заключал и расторгал, ничего не стесняясь.

    Не будем останавливаться на мелочах, не заслуживающих внимания. Анна Болейн уже в 1536 году была казнена. Король-супруг обвинил ее в неверности, которую дозволял себе. От нее осталась дочь Елизавета. На следующий день после казни супруги Генрих женился на Иоанне Сеймур, которая, наконец, родила ему столь желанного сына и умерла при родах.

    Иоанна Сеймур, третья жена Генриха VIII. Портрет работы Гольбейна

    В 1540 году Генрих был уже снова женат на немецкой принцессе Анне Клэвской, которая ему не нравилась и с которой он поэтому развелся, что уже было совсем не трудно выполнить.

    Принцесса Анна Клэвская, четвертая жена Генриха VIII.

    Гравюра работы Венцеля Голларса. Портрет кисти Гольбейна

    На ее место супругой короля явилась Екатерина Говард, родом из высокопоставленного и католически настроенного дома. Два года спустя и она была казнена (1542 г.) тоже под предлогом неверности.

    Шестой супругой Генриха была Екатерина Парр, весьма склонная к протестантским воззрениям и при этом умевшая настолько ловко и умно вести свои дела, что таким образом избегла участи, которая грозила всем еретикам под властью этого короля-отщепенца.

    Под конец правления ему удалось еще раз развязать войну против Франции в союзе с императором. Он даже взял Булонь (1544 г.), а чуть ли не единственной его заслугой было то, что он позаботился о надлежащем укреплении берегов Англии. Генрих VIII умер в январе 1547 года. Своим вмешательством в церковные дела ему удалось добиться только того, что он порвал связи английской Церкви с Римом, что вовсе не способствовало улучшению самой Церкви.

    II. Эдуард VI. Мария Эдуард VI, 1547 г.

    Порядок престолонаследия, установленный Генрихом и принятый парламентом определял, что сначала на престол должен вступить его сын, Эдуард (от брака с Иоанной Сеймур), затем дочь Мария (от брака с Екатериной Аррагонской) и затем уже Елизавета (дочь Анны Болейн). Однако было еще не известно, удержится ли церковная система, установленная Генрихом – это странное, противоречивое пристрастие к догматам и обрядности старой католической Церкви при полном разрыве с римской курией.

    Герцог Соммерсетский. Завершение реформации

    Эдуарду VI (1547-1553 гг.) было ровно девять лет, когда он вступил на престол. В это время уже большая часть населения Англии была охвачена протестантским учением и воззрениями на жизнь, причем не менее глубоко, чем и население всей остальной Западной Европы. Многие англичане нетерпеливо ожидали того времени, когда в основу разрыва с Римом будет положено нечто более серьезное, чем произвол и похотливая страстность деспота.

    Опекун юного короля, его дядя граф Гертфордский, которого Тайный Совет поставил во главе правления как протектора и герцога Соммерсетского, решительно приступил к упорядочению церковных дел. Фома Кранмер, архиепископ Кэнтерборийский, один из людей, которые в глубине души страстно привязаны к истине, но не обладающие мужеством всегда и всюду проводить ее, повел церковное преобразование в чисто протестантском духе, причем нашел себе поддержку в горячей проповеди искренне убежденного духовенства. Позорный закон шести параграфов, которым предписывалось выполнение догматов под страхом смертной казни, был парламентом уничтожен. Таинство святого причастия отныне следовало производить под двумя видами и при этом введена новая общая литургия, common-prayer-book, в которой протестантское учение нашло себе наиболее полное выражение.

    Сам юный король стал ревностным протестантом. Вообще, мальчик оказался очень способным как к умственному, так и к физическому развитию и гораздо более зрелым, чем можно было ожидать от его лет. При этом ему открывалась большая будущность.

    Эдуард VI в детстве. Портрет кисти Ганса Гольбейна-младшего

    Наряду с Англией, Шотландия также находилась под управлением опекунства, так как там тоже дочь короля Иакова V, Мария, королева шотландская, была еще в младенческом возрасте. Герцогу Соммерсетскому пришла в голову мысль сочетать браком юного короля с наследницей соседнего государства и соединить Англию с Шотландией в одну великую протестантскую державу. В 1547 году он с этой целью взялся за оружие и после победы, одержанной над шотландцами, предложил им как основу мира брачный договор между Эдуардом VI и Марией. Но цели своей он не добился. Шотландцы отвезли свою малолетнюю королеву во Францию (1548 г.), где ей впоследствии предстояло вступить в супружество с дофином (наследником престола).

    Не в одном только этом случае смелый план действий Соммерсета встречал противодействие. Когда протестантизм стал распространяться повсеместно, объединились и старокатолические элементы, в состав которых входило большинство населения северных графств: Корнуоллиса, Девоншира, Норфолка. Правительство одержало верх над недовольными, но энергичный способ действий, которого постоянно придерживался герцог Соммерсетский, восстановил против него многих, даже в самом Тайном Совете его враги получили перевес. В 1550 году он был низложен и его место занял вождь боровшейся против него оппозиции Дёдлей, граф Варвикский, ставший герцогом Нортемберлендским. Впоследствии, когда Соммерсет попытался вернуть себе свое положение во время народного восстания, то он был обезглавлен (1552 г.).

    Герцог Нортемберлендскнй. 1550 г.

    В Брюсселе Карл V возлагал большие надежды на этот переворот в Англии и ожидал ее возвращения в лоно католичества, но его надежды не оправдались. В тяжелые дни аугсбургского интерима (1548 г.) и испанской реакции в Германии Англия служила убежищем для преследуемых протестантских проповедников, что в значительной степени повлияло на ее дальнейшую историю. Протестантские учения в Англии возрастали и укреплялись. Английское духовенство также пришло к убеждению, что в Св. Писании содержится все необходимое человеку для спасения души, и Кранмер составил исповедание веры, состоявшее из 42 параграфов, в меланхтоновском духе, которое с одобрения короля и было обнародовано. Все епископы, которые были не согласны с этим новым исповеданием веры, были смещены.

    Иоанна Грэй. 1553 г.

    Но все же все предпринятые меры и преобразования производились на очень непрочной, колеблющейся почве. По достижении Эдуардом VI 15-летнего возраста стало понятно, что правление его не будет долгим. После его смерти в отсутствие прямых наследников престол должен был перейти в руки Марии (дочери Екатерины Аррагонской), страстно преданной католицизму, проводившей всю свою горькую жизнь в молитве.

    В это время герцог Нортемберлендский задумал пустить в ход такую политическую интригу, которая должна была одновременно и упрочить реформацию в Англии, и передать королевскую власть его дому. Дело в том, что у Генриха VIII были две сестры, Маргарита и Мария. Внучкой Маргариты была Мария Стюарт, королева шотландская, следовательно, иноземка. Внучкой Марии была леди Иоанна Грэй, которую герцог и сосватал за одного из своих сыновей, Гильфорда Дёдлей. При этом он сумел убедить Эдуарда нарушить принципы престолонаследия, установленные Генрихом VIII, и исключить из него обеих дочерей короля, Марию и Елизавету как рожденных от незаконного брака и назначить наследниками престола мужское потомство от брака Иоанны Грэй с Дёдлеем. Этот план мог бы свершиться, если бы королю Эдуарду довелось прожить еще несколько лет, но болезнь его прогрессировала намного быстрее, нежели можно было ожидать, и только в последние минуты жизни он подписал в своем предсмертном распоряжении: «леди Иоанна и ее мужское потомство». Он скончался 6 июля 1553 года.

    Королева Мария, 1553 г.

    Несчастная жертва этой интриги, леди Иоанна, была внезапно вызвана из тишины и уединения, среди которых она проводила доселе свою жизнь, чтобы к своему ужасу и изумлению вступить на трон. Вельможи партии герцога Нортемберлендского преклонялись перед ней и герольды громогласно возвещали по улицам Лондона о ее вступлении в правление. Однако все эти мероприятия воспринимались весьма холодно. Все были недовольны отменой того порядка престолонаследия, с которым уже успели свыкнуться, тем более, что это было сделано в угоду одной партии. Когда Мария узнала об этой новой стороне дела, о завещании Эдуарда, она тотчас же бежала в Суффолк, где быстро стал собираться под ее знаменем народ и многие из знати. И столица, и весь флот оказались на стороне Марии, а когда герцог Нортемберлендский, дабы поддержать свой дерзкий замысел выступил против Марии с войском, то оказалось, что и это войско склонилось на ее же сторону. Герцог вынужден был в своем лагере провозгласить Марию королевой, против которой поднял оружие. Но ни это, ни то, что он на коленях молил Марию о помиловании не спасло его и в августе 1553 года он был обезглавлен, а его сын и несчастная, ни в чем не повинная Иоанна Грэй – заключены в Тауэре.

    Лондонский Тауэр

    Католическая реставрация

    Королева Мария правила с 1553 по 1558 год. Она вступила на трон, твердо убежденная в том, что преодолела столько опасностей и достигла власти по особому внушению Божию лишь для того, чтобы возвратить заблудшую Англию в лоно святой католической Церкви. Сначала она еще сдерживалась и выслушивала разные успокоительные уверения, когда ей говорили, что не следует прибегать к насилию, а напротив – довериться влиянию лучшего проповеднического назидания, которое должно вернуть ее народ к той религии, какую она сама исповедует.

    Ее могущественный и опытный в политике родственник, император Карл V, тоже советовал ей быть умеренной. Но вскоре эта ограниченная женщина полностью поддалась своему фанатическому рвению и не захотела более выжидать. Кстати, существовавшая на тот момент конституция предоставляла ей главенство в английской Церкви, и она решилась воспользоваться своими правами на благо католицизму.

    С этого момента все пошло вспять: те епископы, которые при прошлом короле были смещены, теперь возвратились на свои прежние места. Кранмер и Латимер были заключены в Тауэр, епископ Гардинер, наоборот, из тюрьмы попал прямо в лорды-канцлеры. Все женатые духовные деятели – согнаны со своих мест. Первый парламент, созванный после коронования, вновь открыт был латинской мессой.

    Но все это принималось уже не совсем охотно. Упразднение Common-prayer-book не обошлось без серьезных препирательств. Во всяком случае, далее той грани, которую начертал Генрих VIII – т. е. сохранения католических учений, при полном разрыве с папой – никто не желал позволить себя вытеснить. Тот же состав парламента посоветовал королеве выйти замуж за кого-нибудь из английской знати, что и было ею принято очень немилостиво. Она распустила парламент, когда он задумал повторить то же ходатайство. Ее отношение к этому вопросу было совершенно иное, тем более, что она и по этому поводу за советом обратилась к императору Карлу V и тот предложил ей в мужья своего сына, дона Филиппа, который только что лишился своей второй супруги. Мария с радостью согласилась на это предложение, но и в народе, и среди знати ее согласие вызвало недовольство, которое привело к открытому восстанию в разных графствах.

    Однако правительственная власть с этими разрозненными восстаниями справилась легко, а Мария воспользовалась волнениями как поводом для казни Иоанны Грэй и ее супруга. Даже Елизавета (ее неединоутробная сестра), с которой Мария до того времени не состояла ни в какой вражде, теперь была, по ее приказанию, заключена в Тауэре.

    Темница принцессы Елизаветы (впоследствии королевы) в лондонском Тауэре

    Новый парламент одобрил брачный договор с испанским принцем и в июле 1554 года в Англию прибыл Филипп, которому до этого отец его передал неаполитанскую корону. Филиппа сопровождала свита. Он оставался в Англии некоторое время и произвел довольно благоприятное впечатление. Некоторых из вельмож он даже привлек на свою сторону при помощи пенсий, которые тогда, подобно нынешним орденам, были почетным подарком, но не имели значения подкупа.

    Что же касается восстановления старого вероисповедания, то оно шло вовсе не так быстро, как бы того желала королева. Одно обстоятельство особенно препятствовало воссоединению английской Церкви с Римом. Значительная доля конфискованных монастырских имуществ попала в руки знати и перешла во владение средних классов общества. Предполагают, что примерно в это время они уже составляли собственность почти 40 000 семейств, которые, естественно, все были заинтересованы в этом вопросе и никоим образом не были расположены отказываться от обладания своим достоянием. Все стали требовать гарантий в том, что о возвращении этих имуществ не может быть и речи. Скрепя сердце решились на это и королева, и папа. И только тогда, когда требуемые гарантии были даны, удалось собрать более сговорчивый парламент.

    На должность папского легата в Англии решено было вновь пригласить кардинала Реджинальда Поля. Это был человек искренне благочестивый, умеренный, ничуть не озлобленный долгими годами, проведенными в ссылке. Парламент заявил ему об общем раскаянии страны и о том, что она желает вновь возвратиться к послушанию папе. Тогда легат на торжественном собрании (король Филипп тоже на нем присутствовал) произнес разрешительную молитву.

    В один общий договор свели и восстановление зависимости от папской власти, и разъяснения по вопросу о духовных именах. Затем были отменены все статуты, изданные королем Генрихом VIII, за исключением его распоряжения о престолонаследии, а старый закон против еретиков (de comburendo haeretico – некогда направленный против лоллардов[14]) восстановлен. Тогда-то сдержанная ярость фанатизма разразилась с полной силой – костры запылали по всей Англии. «И только благодаря этому преследованию, – как верно заметил один из английских историков,– английский народ по-настоящему проникся идеями протестантизма». Королева за это гонение на протестантов получила прозвище «кровожадной». Это страшное прозвище представлялось странной противоположностью ее внешности. Современники описывают ее так: худощавая, небольшого роста женщина, болезненная на вид. С первого взгляда ее можно было даже счесть доброй и мягкой, только в ее глазах да в сильном, резком и звонком голосе было нечто неженственное и страшное.

    Гонение. Казнь Кранмера

    Это религиозное гонение главным образом было обращено на высокопоставленных лиц и, конечно же, его не смог избежать главный руководитель реформационного движения при Эдуарде VI, бывший архиепископ Кэнтерборийский, Кранмер. На него в большей мере была обращена ненависть фанатиков, которую он тщетно старался уменьшить отречением от своих убеждений. Только тогда, когда он увидел, что ненависть его врагов непоколебима, что ему все равно грозит неминуемая смерть, он вновь нашел в себе мужество открыто вернуться к своим прежним убеждениям и, как бы в виде искупления своей слабости, сунул в огонь сначала ту руку, которая подписала отречение.

    Гонения продолжались до 1558 года. Марии удалось-таки провести в парламенте вопрос о возвращении Церкви тех монастырских имений, которые составляли собственность королевской казны. Это еще более уронило ее в глазах народа, который и без того всюду роптал на ее брачный союз с Филиппом, вовлекавший Англию во всякие внешние осложнения, которые откровенно противоречили английским интересам. Так, королева Мария оказывала действенную помощь своему супругу в его войне против Франции, а чувство национальной гордости было в высшей степени оскорблено тем, что во время этой войны (1558 г.) Кале был захвачен французами. Нелюбимая народом Мария не сумела добиться даже любви своего супруга, к которому она постоянно так страстно стремилась. Она была лет на 12 старше его, а к своим супружеским обязанностям он был более чем равнодушен. В своих надеждах на потомство, которое должно было бы продолжать ее богоугодную деятельность, Мария тоже обманулась и в ноябре 1558 года она умерла, к великому облегчению своего народа.

    III. Елизавета. Смерть Марии. Елизавета, 1558 г.

    Согласно распоряжению о престолонаследии Генриха VIII, теперь на престол вступила без всяких препятствий давно желанная Елизавета, его дочь от брака с Анной Болейн, и оставалась на престоле в течение 45 лет (1558-1603 гг.) с великой пользой для государства. Народ с непритворной и вполне искренней радостью приветствовал 25-летнюю статную королеву, когда она из Хатфилда, где пребывала последнее время, вступила в Лондон и направилась в Тауэр, чтобы помолиться в той самой темнице, в которой она была некогда заключена. Вся нация смотрела на ее вступление во власть как на освобождение, как на избавление от испанского хозяйничанья в Англии. И действительно, новая правительница как нельзя лучше постигла ту простейшую истину, что в ее положении, преисполненном трудностей и опасностей, можно было идти только одним верным путем – путем единения с народом.

    Елизавета, королева английская. Голландская гравюра

    Сразу после вступления на престол новой королевы у некоторых придворных появился прямой соблазн к продолжению той же системы правления, какая существовала до сих пор. Опечаленный вдовец Филипп II, король испанский, поспешил ей предложить свою руку, как только прошел известный, установленный приличиями срок для подобного искательства. Он уже более не стеснялся происхождения Елизаветы – им руководили только политические побуждения. Но он не встретил сочувствия со стороны Елизаветы, которая, хотя была и очень своеобразна в своих религиозных воззрениях, однако же никак не могла бы склониться на сторону католицизма. При этом она примирялась далеко не со всеми проявлениями протестантизма. Так, например, женатое духовенство было ей противно, да и к обрядности, к внешности богослужения вообще она чувствовала гораздо больше расположения, нежели все реформаторы времен Эдуарда VI. Когда при ее въезде в Лондон ей доложили об узниках, которые томятся в заточении и ждут от нее освобождения и в числе узников иносказательно упомянули и «о четырех евангелистах», Елизавета очень тонко и осторожно заметила, что она еще сначала должна расследовать, «точно ли эти четыре узника сами желают получить свободу»? Но и католичкой она тоже не могла оставаться, потому что уже по факту своего рождения была как бы живым противоречием папизму.

    Ее отец вступил в брак с матерью против воли папы и если бы даже она забыла об этом обстоятельстве, то ей должно было о нем напомнить то наглое послание, которым папа Павел IV отвечал на ее извещение о вступлении во власть. Однако же она не дала сбить себя с толку, не потерпела никакого стеснения в своих действиях, не поддалась соблазну отмщения и не вернулась прямо (как ей советовала одна из партий) к религиозным порядкам Эдуарда VI, а сумела верно угадать настроение народа, избрав в этом отношении некоторый средний путь. Она видела, что в Англии есть очень ревностная католическая и очень рьяная протестантская партии. И та, и другая – сравнительно не велики. Подавляющее большинство людей (по крайней мере во влиятельных кругах) стояло, главным образом, за независимость страны от папы, а в остальном, что касалось обрядов с догматической стороны, оно готово было на уступки, почти не желая демонстрировать противоположность по отношению к старой, так называемой католической основе религии.

    Не без основания указывали на то, что у Шекспира, великого писателя, отражавшего нрав своего времени, нигде не замечается ничего подобного религиозной ненависти или определенного предпочтения тому или иному из современных ему религиозных течений.

    Вильям Шекспир.

    Портрет драматурга, подаренный английской нации в 1856 году лордом Эллесмером

    Столь же спокойно и беспристрастно поступила Елизавета и в отношении трудного религиозного вопроса. Отвергнув унизительные догматы старой Церкви, жестокие законы против еретиков и уничтожив духовные суды, она почти не удалилась от того строя Церкви, который был при Генрихе VIII, и постепенно стала сближать ее с общими положениями протестантизма в том виде, в каком он уже успел утвердиться на материке.

    По соглашению с первым и ближайшим своим советником и с согласия парламента, она, хотя и отменила громкий титул «Высшей главы Церкви», однако же оставила за собой наиболее существенные права главенства, в смысле контроля и руководства преобразованиями в церковной среде. И высшее, и низшее духовенство должны были признать эти права и закрепить их присягой. Затем, Common-prayer-book и 42 параграфа кранмеровского «исповедания веры» были пересмотрены, но умеренно и в виде «39 параграфов» утверждены собранием духовенства в Лондоне в 1562 году, а в 1571 году приняты парламентом как закон, обязательный для всех. При этом был сохранен и блеск, и торжественность богослужения, и облачения священников, и наиболее существенные должности из иерархического строя.

    Таким образом, Елизавета основала англиканскую Церковь – родственную протестантству по своему учению и независимости от папы и, в то же время, родственную католицизму по обрядам и внутреннему строю. В Англии было, конечно, уже и тогда достаточное количество людей, которые были не согласны с этим строем (нон-конформисты), были и еще более ярые сторонники кальвинизма и пресвитерианства, индепенденты (независимые) – одним словом, все те элементы, которые позднее обозначались одним общим названием – пуритане. Но они не смели при правлении Елизаветы поднять голову и должны были выжидать наступления иных времен, более благоприятных для своей пропаганды.

    Протестантизм в Англии. Елизавета

    Таким образом, Елизавете удалось сплотить вокруг своего трона подавляющее большинство подданных и даже полукатоликам облегчить все пути к возможному соглашению. Эта здравая политика, которой она придерживалась в первые годы правления, находила себе значительную поддержку в той популярности, которой пользовалась сама личность королевы. Высокообразованная (по обычаям своего времени, она читала древних классиков в оригинале), проникнутая сознанием своего достоинства и власти, она, как женщина умная и талантливая, умела применять эту власть с некоторой мягкостью и весьма тонким пониманием существующих условий общественной жизни. Благодаря такому умению, она в течение нескольких лет сумела прочно утвердиться на троне и слить воедино свои личные интересы с интересами народа. Исходя именно из этого, Елизавета на предложение короля Филиппа ответила весьма учтиво, что она, конечно, предпочла бы его всем остальным искателям своей руки, если бы думала о замужестве, но она о нем вовсе не думает и не собирается выходить замуж. Других же претендентов в подобных же случаях она отваживала ответом, что «смотрит на себя, как на обрученницу своего народа», и в этом была своя доля правды. Никакой мудрец не мог бы присоветовать ей держаться более правильной политики.

    Елизавета, королева английская, в большом королевском наряде. Гравюра работы Криспина де Пасса по картине Исаака Оливье Надписи на гравюре (вверху): «Бог мне помощник»; (под гербом, кроме французского девиза, написанного по кругу): «Всегда неизменная». (Внизу): «Елизавета, Б. М., королева Англии, Франции, Шотландии и Виргинии, усерднейшая защитница христианской веры, ныне почивающая в Бозе»

    Шотландия и реформация

    Важнейшим из вопросов из области внешней и внутренней политики, которые предстояло разрешить Елизавете, был вопрос ее отношения к соседнему королевству, Шотландскому. В этой отдаленной стране злоупотребления духовной власти были ничуть не меньше, а нравственная испорченность духовенства была даже больше, чем в других странах Европы. Когда же начинающееся религиозное обновление и здесь стало поднимать голос и вызывать оппозицию, то духовенство приняло против нее беспощадные кровавые меры. С трудом удалось немногим проповедникам нового учения бежать за границу. Яков V женился на Марии Гиз, сестре могущественных Гизов, звезда которых в ту пору только начала подниматься во Франции. Он умер в 1542 году, и его супруга была объявлена регентшей от имени своей дочери, Марии, которая родилась примерно в это время. В Шотландии установилось строго католическое направление, но в то же время здесь приходилось бороться также с весьма независимой феодальной аристократией, которая неохотно подчинялась короне и французскому влиянию.

    Само собой разумеется, что, благодаря переплетению различных условий церковной и политической жизни, религиозное гонение здесь не могло быть одинаково строгим постоянно. Время от времени наступали периоды ослабления строгости, периоды некоторой религиозной терпимости (напр., в 1555 г.), что и дало возможность некоторым протестантским проповедникам вернуться в Шотландию. Среди них был и Джон Нокс (род. 1505 г.). Покинув Шотландию вместе с другими в 1548 году, во время гонений, он в правление Эдуарда VI прибыл в Англию, ревностно занимался делом реформации, но затем был вынужден бежать и из Англии. Жил в Женеве, где и проникся строжайшим духом школы кальвинизма. Резкая суровость его убеждений еще более усилила строгость его изгнаний. В римском богослужении, по его убеждениям, он видел «дело сатанинское» и полагал, что его следует уничтожить и вырвать с корнем.

    Джон Нокс. Гравюра работы неизвестного мастера

    Соединяя в своей личности все наиболее выдающиеся особенности народного характера, он нашел в народе много приверженцев и сторонников, которые дали ему слово – основывать свою проповедь исключительно на Евангелии и избегать всякой иной формы богослужения. Такое же обязательство приняли на себя (в декабре 1557 г.) и некоторые знатные люди из числа лордов или лэрдов Шотландии, среди которых был и приор Св. Андрея, сводный брат королевы, впоследствии граф Морэй. Петиция, соответствующая воззрениям и желаниям этой конгрегации, была представлена регентше в марте 1559 года. Но окружавшее правительницу духовенство ответило на эту петицию вызовом некоторых проповедников в королевский суд, заседавший в Стирлинге. Там им было объявлено заочное решение суда, и они снова были преданы изгнанию.

    В это время недалеко от Стирлинга, в Перте, вспыхнул протестантский бунт. Народная толпа, раздраженная новым карательным эдиктом, ответила на него сильнейшим иконоборческим движением, которое распространилось повсеместно. Повсюду возникали протестантские кружки, месса была отменена, церкви после удаления из них икон были приспособлены для протестантского богослужения. Регентша вынуждена была согласиться на созыв парламента, при посредстве которого надеялись одновременно отделаться и от старого церковного строя, и от засилья французов. Но победа досталась протестантам нелегко. Регентша собрала шотландские и французские войска и, опираясь на них, вступила в Эдинбург. Новые французские войска, прибывшие с материка, начали укреплять Лейт – приморскую гавань Эдинбурга.

    С другой стороны, лорды тоже собрали свои силы и с согласия своих проповедников заявили, что регентша не может более сохранять в руках своих власть, которую она решается употреблять во зло стране. Но, конечно, опытные в военном деле французские войска одержали перевес над слабо вооруженными и плохо дисциплинированными войсками феодалов. Эти войска вынуждены были отступать перед французами по прибрежной полосе, от позиции к позиции, и уже стали думать, что с ними скоро совсем разделаются, как вдруг завидели вдали флот, который с моря входил во Фрит-оф-Форт. Французы были почти уверены в том, что это корабли французские. Однако же ошиблись, то была английская эскадра, посланная на помощь королевой Елизаветой, которая очень хорошо понимала, в какой степени ей может быть невыгодно хозяйничанье французов на севере Англии. Поэтому она вступила в сношения с шотландской знатью и действовала даже с одобрения короля испанского, Филиппа, которому тоже не особенно по вкусу было распространение французского владычества на Шотландию. Таким образом, местная знать получила от Англии поддержку и в феврале 1560 года заключила даже с ней договор (в Бервике), по которому совместными военными силами было намечено изгнать французов из Шотландии.

    Мария Стюарт. 1561 г.

    Среди смут этого года регентша и скончалась. Союзники осадили Лейт и, наконец, дело дошло до Эдинбургского договора между комиссаром шотландской королевы и одновременно ее супруга, то есть между Марией и Франциском, с одной стороны, и союзниками – с другой. В этом договоре были указаны условия: обязательный вывод французских войск из Шотландии, уничтожение укреплений Лейта и отречение короля и королевы от прав на английский герб. Затем собрался шотландский парламент и привел в порядок церковное устройство в строжайшем протестантском духе. Но смуты еще этим не окончились. Эдинбургский трактат не был ратифицирован королевой и ее супругом и дело вступило в новый период развития только тогда, когда в декабре 1560 года французский король Франциск I умер, а юная королева шотландская, Мария Стюарт[15], приехала в Шотландию.

    Мария Стюарт в юности. Гравюра с портрета кисти Клуэ.

    Нелегко было этой молодой красавице, француженке и по воспитанию, и по рождению, расстаться с веселой и приветливой Францией, с французским народом и двором, с «прекрасной Францией», к которой она так привыкла и которая ничего не могла иметь общего с сумрачной и дикой по своей природе Шотландией, населенной суровым и строгим в своих нравственных воззрениях народом, сухим и резким в религиозных убеждениях. Мария, королева этой Шотландии, всеми силами души своей была связана с римско-католическим верованием и богослужением, от которого она не могла и не хотела отступать. А ей отказывали в удовлетворении даже этой насущной ее потребности, не разрешали ей даже служения мессы в ее придворной домашней церкви.

    Джон Нокс с беспощадностью человека, пострадавшего за свои религиозные убеждения, старался внушить 19-летней королеве сознание всей греховности удовольствий, которые она так страстно любила: охоты, маскарадов и балов, да еще и поклонения иконам, которому она была предана всей душой. В Голируде и теперь еще показывают ту статую Богоматери, которую он в присутствии королевы однажды в порыве наивного фанатизма разбил ударом кулака. И в то же время он с усердием горячо молился Богу, чтобы Он «извел юную королеву из рабства сатанинского»... Но несмотря на все это, дела в стране шли довольно сносно.

    Мария была очень умна, ничуть не фанатична в смысле испанского католицизма и обладала очень большим честолюбием. В течение пяти лет она правила страной хотя и не в полном согласии с народом, но все же в мире с его представителями, и все это время действовала под влиянием своего сводного брата, графа Морэя, только в частностях пытаясь смягчить варварскую строгость законов, введенных в обычай протестантской партией. При этом она могла утешать себя мыслью, что именно ее приверженность к католичеству даст ей и в Англии, и в Шотландии немалое число ревностных сторонников, которые сдерживаются только временными обстоятельствами.

    Мария и Елизавета

    Основным гибельным для нее условием было именно то, что она обладала наследственным правом на английский престол. Распоряжение Генриха VIII о престолонаследии не простиралось далее Елизаветы и ее потомства, а между тем Елизавета не была замужем и, по-видимому, хотела остаться незамужней. Мария добивалась того, чтобы это ее право наследования[16] английского престола было признано и узаконено Елизаветой. Однако, несмотря на всякие переговоры и на дружественные встречи, она так ничего не смогла добиться от Елизаветы, кроме весьма общих и туманных уверений и обещаний. Даже тогда, когда Мария, отказавшись от предложенного ей брачного союза с Испанским домом, склонилась к вступлению в брак с графом Лейстером, одним из любимцев Елизаветы, она ничего не смогла добиться от Елизаветы, кроме заявления, что «ей не придется в этом раскаиваться».

    Когда же, наконец, она убедилась, что Елизавету невозможно вызывать ни на какой обязательный договор, Мария обратилась к политике, враждебной Елизавете. Она вышла замуж за англо-шотландского лорда из высшей знати, который вел свой род также от Маргариты, сестры Генриха VIII, за Генри Дарнлея (в июле 1565 г.), и в то же время стала искать сближения с католическими державами, а именно с Филиппом II, который уже перестал опасаться всякого усиления французского влияния в Шотландии и шотландской знати, влиянию которой она до того времени не препятствовала.

    Замужество Марии. Король Дарнлей

    Ненависть этой партии не замедлила проявиться и обратилась против одного итальянца из числа приближенных королевы, а именно против Давида Риццио, который вел ее корреспонденцию и был, вообще, человеком весьма нужным и которого она особенно ценила среди своего двуличного эгоистического двора. Поэзия обратила его в «прекрасного» певца Риццио, хотя в действительности он был человек пожилой и не особенно привлекательный внешне. Король, супруг ее, высокомерный и притом ничтожный человек, добивался непременно деятельного участия в делах, к которым Мария его не допускала. И вот тогда он стал жалким орудием заговора, который вскоре и привел к катастрофе.

    Однажды вечером, в марте 1566 года, когда Мария сидела за ужином с немногими из своих приближенных, в числе которых находился и Риццио, в столовую явился король и сел рядом с королевой. Немного спустя, туда же явились и некоторые из заговорщиков с лордом Рутвэном во главе. Они очень дерзко заявили королеве, что не намерены более подчиняться управлению простого слуги-наемника. Затем они бросились к Риццио, который искал спасения у ног королевы, схватили его, вытащили за дверь и умертвили на лестнице. Все выходы из замка были охраняемы крепкими караулами заговорщиков.

    Королева была вынуждена подчиниться влиянию этих магнатов, которые прямо навязали ей свою систему управления. О восстановлении католицизма оказалось невозможно и помышлять. Мария надела на себя притворную личину смирения, так как владела собою в совершенстве и, по-видимому, примирилась с обстоятельствами. О соучастии своего супруга в этом безбожном деле она узнала позднее. Мария глубоко возненавидела его. А его надежды на то, что он будет допущен к участию в управлении страной, оказались еще менее реальными, но самое страшное ожидало его впереди.

    Убийство Дарнлея, 1567 г.

    Вскоре после этих событий Мария родила сына, впоследствии – короля Иакова VI. Среди знати своей прекрасной наружностью и решительной храбростью внимание Марии привлек к себе граф Босвель. Нуждаясь в помощи человека надежного и энергичного, она искала в нем опоры, тем более, что он, будучи протестантом, все же некогда принадлежал к партии регентши. Мария привлекла его к себе чарами страстной любви, и он, будучи по природе своей честолюбивым и властолюбивым, дал себя увлечь.

    Ближайшей целью честолюбия для такого человека было, конечно, устранение короля тем или иным способом. Был ли этот злой умысел приведен в исполнение без содействия со стороны Марии или только с ведома ее, или даже совсем без ведома ее, – это и до сих пор остается загадкой. Однако есть основание думать, что в злодеянии, совершенном впоследствии, была и ее некоторая доля вины. Король Дарнлей только что вернулся больной из Глазгова в Эдинбург и его уговорили поселиться на время в отдельном доме, стоявшем на высоте длинного хребта, у подошвы которого расположен Голируд. В этом доме под комнату короля были подложены бочки с порохом и ночью вдруг раздался взрыв. Утром, конечно, нашли весь дом в развалинах и в нескольких шагах от него труп короля и его пажа. По-видимому, они обратили внимание на шум приготовлений к взрыву и пытались спастись бегством, когда и были убиты Босвелем или его слугами.

    Таким образом, была устранена ненужная личность. Однако это дело вовсе не так возмутило людей, как того следовало бы ожидать. Все внимание было обращено исключительно на королеву, которая была еще молода и могла выйти замуж... но за кого? – вот вопрос. Каков же был общий ужас, когда ее выбор пал на Джэмса Босвеля – на убийцу ее супруга?! Она уже была в его власти, а его собственный брак (придравшись к отдаленному родству супругов) любезно был расторгнут каким-то благосклонным советом архиепископов в мае 1567 года.

    Мария Стюарт во вдовьем наряде. Портрет работы неизвестного мастера

    Босвель. Мария свергнута с престола

    Это повлекло за собой возмущение дворян, которые вовсе не хотели иметь своим повелителем кого-либо из своей среды. Настроение народных масс вполне отвечало духу этого возмущения. Босвель не мог с ним бороться; он вынужден был бежать на Оркнэйские острова и там жил как пират.

    Очутившись во власти лордов, королева как изменница была отвезена на остров Лок-Левен, где ее и принудили отказаться от престола в пользу ее сына и назначить при нем регентом Карла Морэя. Но она не могла примириться со своей судьбой. Она бежала и еще раз повела войска на битву. Ее лозунгом по-прежнему служило восстановление могущества католической Церкви и, благодаря этому, она всегда могла рассчитывать на содействие нескольких епископов, аббатов и магнатов, а также и некоторой части народных масс.

    Битвой при Лонгсайде (к югу от Глазгова) в мае 1568 года Мария надеялась проложить себе дорогу к престолу. Но эта битва была проиграна и только ухудшила ее положение. Бегство в один из остававшихся и доступных для нее замков было бы лишь кратковременной отсрочкой, а дорогу к Франции ей преграждало море. Единственным средством к спасению было для нее бегство в Англию. 17 мая она вступила на землю, где властвовала Елизавета.

    Мария в Англии в 1568 г. Заговоры

    Мария была настолько легкомысленна, что надеялась найти у Елизаветы управу на своих возмутившихся лордов. Видно, в недобрый час решилась она на этот шаг; да у нее, собственно говоря, и не было иного выбора. То было время, когда Альба свирепствовал в Нидерландах и когда надежды сторонников католической реставрации были самыми радужными.

    Елизавета не одобряла действий шотландских лордов по отношению к своей королеве, но, вместе с тем, была не настолько безрассудна, чтобы самой отдать власть в руки женщине, которая уже доказала, на что она была способна. Мария считала, что все разрешается, если идет на пользу Церкви Господней. С помощью власти, она, конечно, могла бы привести в исполнение свои испанско-папистские замыслы.

    Однако и положение самой Елизаветы, и государственный вопрос, поднятый королевой шотландской, были довольно затруднительны. Наказывать Марию за все происшедшее она, королева английская, не имела никакого права, а оттолкнуть ее и передать в руки ее врагов – было бы непристойным и не королевским поступком. Дать ей свободу, чтобы она могла бежать во Францию или Испанию, было опасно. Поэтому Елизавета избрала среднее: она приняла Марию с большим почетом и уважением, но затем велела отвезти ее в Фотерингэй (в Нортгемптоншир) под надежной охраной. Но и эта мера не принесла никакой пользы. Напротив, она даже в какой-то мере оказалась откровенно вредной. С личностью шотландской королевы были связаны важные вопросы и права. С точки зрения строгих католиков и папистов, Мария, именно она, и никто другой, была наследницей и полноправной королевой Англии. Последствия такого настроения не заставили себя долго ждать.

    В 1569 году открыто вспыхнуло возмущение в северных графствах Англии, где население еще было верно католицизму. Едва удалось его подавить, как ему на смену явилась папская грамота, в которой, отлучая королеву Елизавету от Церкви, папа Пий V в высокопарных выражениях угрожал тем же и всем баронам, всему населению Англии, если они вздумают исполнять волю этой женщины. Последствием этого явилось усиление законов против «нонконформистов». Но волнение все возрастало. В Англию все прибывали и прибывали беглецы из Нидерландов. Тайно, но усердно готовился новый план переворота, целью которого было слияние королевств Англии и Шотландии под властью католического властелина посредством его брака с Марией. В 1571 году главным заправилой этого дела был представитель английского дворянства Томас, герцог Норфолк, человек, который до тех пор придерживался, по-видимому, протестантизма. Он вел тайные переговоры с Испанией и с папой, но английское правительство тоже не дремало.

    Прежде чем испанцы успели разрешить вопрос, сейчас ли посылать в Англию свои войска или подождать, пока заговорщики схватят Елизавету, герцог Норфолк был арестован и в совете пэров признан виновным в государственной измене, а затем казнен на Тоуэрхилле. Борьба протестантов и католиков разгорелась еще сильнее. С одной стороны, восстали: во Франции гугеноты, в Нидерландах – мятежники, в Англии – королева Елизавета, а с другой – король испанский, партия Гизов (во Франции), Альба (в Нидерландах) и королева шотландская – в заточении.

    Елизавета вынуждена была сразу обратить свою политику против Рима и испанцев. Это еще более разожгло фанатическую преданность противной партии католицизму, которая ни перед чем не останавливалась. Самыми ярыми приверженцами последней были воспитанники или эмиссары Реймской семинарии, которые, начиная с 1580 года, стали появляться в Англии в переодетом виде. Они поддерживали и разжигали фанатизм католической партии, указывали на королеву, томившуюся в заточении, как на законную наследницу английского престола и предсказывали, что в ближайшем будущем испанцы вторгнутся в пределы Англии. В Англии до этого времени жилось довольно мирно, но чем сильнее разгоралась вражда католиков и протестантов, тем беспокойнее становилось население, принадлежавшее частью к той, а частью к другой стороне. Законы против католиков становились день ото дня неумолимее. На какие крайности были способны эти фанатики, ясно доказало убийство герцога Оранского в Нидерландах в 1584 году. Тогда еще ревностнее в Англии стали все уповать на близость переворота и считать его центром Марию, заточенную королеву шотландскую. Из среды народа и дворян возникло «общество» (Association) для охраны жизни и прав Елизаветы. Утвержденное в 1585 году парламентом, оно тотчас же издало постановление, направленное против Марии и ее притязаний на престол Елизаветы.

    Это постановление гласило, что тот, в чью пользу посягнули бы на жизнь или на королевские права Елизаветы, должен лишиться жизни. Очевидно, это был намек на Марию, которую таким образом пугали плахой. Один из семинарских реймских священников во время своего пребывания в Лондоне привлек на свою сторону некоего Антония Бэбингтона. Исполненный рыцарской отваги и преданности к несчастной королеве-католичке, Бэбингтон стал во главе нового тайного и дерзновенного предприятия, целью которого было схватить и убить Елизавету. Он же вошел лично в сношения с Марией и как последняя не отпиралась потом на суде от участия в заговоре с целью лишить Елизавету жизни, она все-таки была его соучастницей, потому что хотела завладеть английским престолом. Очень может быть, что она и не знала об этом намерении своих приверженцев, но все же она считала себя вправе защищаться, если на нее нападали, да и сам захват престола заключал в себе стремление устранить Елизавету.

    При врожденном уме и искусстве притворяться, каким была одарена Мария, довольно трудно себе представить, чтобы она могла не знать об окружавшем ее шпионстве. А между тем, у государственного секретаря Елизаветы, Уольсингтона, оказались в руках ее письма к Бэбингтону, к главному протектору заговора в Мадриде и к проживающим во Франции изгнанникам-епископам. Уольсингтон нарочно не сразу накрыл виновных, а дал сначала развиться переписке для того, чтобы вернее захватить их врасплох. Затем были схвачены сначала Бэбингтон и Баллард, а затем и остальные лица, причастные к заговору. Все были подвергнуты строжайшим наказаниям, на какие только способны были люди в те варварские времена.

    Лучше не останавливаться на отвратительных, чудовищно-жестоких сценах, которые происходили на площади Линкольнс-Инн-Фильдса 20 и 21 сентября 1586 года. Но самое ужасное, самое отвратительное в этом зрелище было то, что на нем присутствовало духовное лицо, убеждавшее измученных пытками страдальцев-католиков вернуться в лоно протестантской Церкви, и это происходило в ту самую минуту, когда они были уже на плахе и палач тянул из них жилы!..

    Процесс Марии

    Тем временем были арестованы секретари Марии, а затем и начат процесс против нее лично. Комитет, составленный из государственных деятелей и ученых, знатоков закона, призвал ее к допросу.

    Чтобы не показать вида, будто она скрывает свою вину, Мария отвечала прямо и открыто, опираясь на свои права законной наследницы престола.

    Комитет признал ее виновной и достойной смертной казни. Парламент утвердил приговор, но Елизавета не решилась его подписать, и это было вполне естественно. Ей было особенно жутко и даже опасно соглашаться на казнь представительницы королевского потомства и, вдобавок, ее родственницы. Тогда, после долгих обсуждений, решено было дать понять сэру Амиасу Полету, которому был поручен надзор за пленной королевой, что хорошо было бы, если бы он нашел кого-либо, кто тайно уладил этот страшный, скользкий вопрос, отправив Марию на тот свет тем или другим негласным способом. Сэр Полет, как истый христианин и пуританин, с негодованием отверг это предложение.

    Казнь Марии в 1587 г.

    Но тут подоспело покушение на жизнь Елизаветы, к счастью для нее, обнаруженное вовремя. Это сподвигло ее на решительные действия. Она подписала приговор, который и был приведен в исполнение в феврале 1587 года, в Фотеринге. Мария встретила смерть с твердостью, достойной, как она сама выражалась «внучки Генриха VII, вдовствующей королевы Франции и миропомазанной королевы Шотландии». Причиной ее твердости, помимо всего прочего, была и стойкость ее религиозных убеждений, а отнюдь не те муки девятнадцатилетнего заточения, которым приписывает великий немецкий поэт ее равнодушие к смерти. Ее, как и всех других, напутствовал перед смертью протестантский священник. Также как и после казни других жертв, палач потряс в воздухе ее головой, с громким возгласом: «Да, погибнут так же все враги королевы!»

    Мария была казнена на сорок шестом году жизни.

    Возражения против казни ее королевской особы, высказанные многими державами, были отчасти сделаны для виду. В сущности же, никто – не только посторонние, но даже ее родной сын, король Шотландии – не возмутились совершенным над ней кровавым судом.

    Иаков IV с детства не был особенно привязан к своей матери, рано был разлучен с ней и, вдобавок, знал, что и она сама не питает к нему никаких нежных чувств. В Шотландии, также как и везде, весть о казни Марии не привлекла особого внимания. В те времена не только среди грубых горцев, но и повсеместно жестокость, как и всякие другие крайности, была делом обычным.

    Поэты, воспевшие Марию в более поздние времена, совершенно случайно придали верное освещение этому делу. Они смотрят на него как на войну Марии Стюарт с «ересью», как величали протестантскую веру ослепленные и фанатически преданные католицизму Филипп II, Альба, Гизы и Сикст V. Она вела эту войну все время, сидя в заточении и по военным же законам должна была подвергнуться за это казни. В этом отношении казнь ее была делом естественным и правым. Ее смерть была радикальной мерой безопасности для Англии, население же увидело в ней залог мира и тишины, а, следовательно, и благоденствия для всей страны.

    Филипп II

    Но этой стране еще рано было рассчитывать на мир. Свои права на английский престол Мария завещала Филиппу II при условии, если ее сын не обратится к прежней вере. Уже давно враждовали между собой испанцы и англичане, давно беспокоили испанцев морские набеги англичан. Особенно же возмутил их поступок одного из героев этой морской войны, Фрэнсиса Дрейка, самого видного и неустрашимого из представителей пиратских наклонностей английского правительства.

    Фрэнсис Дрейк. Гравюра работы Николая де Лармессена

    Он ворвался в гавань Кадикса и уничтожил все стоявшие там суда. А тут еще и казнь Марии Стюарт, взывающая к мщению, и Филипп II решился, наконец, привести в исполнение свое давно задуманное вторжение в Англию, чтобы быстро и неожиданно пресечь козни Елизаветы.

    Как известно, управление Нидерландами принял на себя в 1578 году герцог Пармский, которому удалось отвоевать обратно большинство отнятых у Нидерландов провинций. В 1584 году принц Оранский пал в Дельфте от пули убийцы фанатика-паписта, Балтазара Жерара, а в следующем, 1585 году, после продолжительной осады, герцог Пармский овладел Антверпеном, а благодаря его падению и всеми южными провинциями. В том же году Елизавета отправила на помощь северной части Нидерландов союзные войска под предводительством своего любимца Лейстера. Он довольно долго занимал вверенный ему пост штатгальтера[17], но мало принес на нем пользы, и в 1587 году сложил с себя это звание. Тогда герцог Пармский, выдающийся полководец того времени, задумал овладеть также и северными провинциями Нидерландов.

    Граф Лейстер. Гравюра работы К. Сихема

    Армада. 1538 г.

    Тем временем Филипп II всей душой стремился к завоеванию Англии и в этих целях заключил с папой Сикстом V договор, в котором значилось, что он, Филипп II, будет править Англией, как папским ленным владением. Не могло быть уже ни малейшего сомнения в том, что высадка испанцев на английском берегу привлечет на свою сторону все католическое население Англии. В испанских и южнонидерландских гаванях шли спешные приготовления к этому смелому предприятию. Но в то же время не прекращались и переговоры о мире. Наконец, все было готово. Папа вручил вождям этого гигантского флота свое духовное оружие – грамоты и воззвания. И в июле 1588 года испанская армада вышла в море из гавани Корунья в Галиции. Она состояла из 130 больших судов, на которых было 19 290 солдат, 2000 орудий, 8350 матросов и 2080 человек рабов, служащих на галерах. Во главе армады стоял Перец Гуссман, герцог Медина Сидония. Испанский народ, возбуждению которого способствовали сорокадневные молитвы, крестные ходы и горячие проповеди, которым так ревностно предаются католики, восторженно и благоговейно проводил свой флот в дальний путь. Папа Сикст V не пожалел для него даже своих сокровищ, хранившихся в замке Св. Ангела.

    Только теперь англичане почувствовали ту опасность, которая уже давно им угрожала. Они также спустили на воду свои корабли, часть которых уже крейсировала у берегов Нидерландов. Главная же часть флота находилась в Плимуте, под предводительством адмирала Чарльза Говарда. Между тем, все английское королевство, в том числе и католическая часть населения, поднялось, как один человек, на защиту своей королевы. Дворяне со своими фермерами и подданными и даже именитые лорды католического вероисповедания сплотились и соединенными силами предоставили в распоряжение Елизаветы, для ее личной охраны, 34 000 войска и 2000 лошадей. Когда королева появилась в Тильбери (в графстве Эссекс) в устье Темзы для того, чтобы их принять, у нее в наличии было еще 130 000 человек вооруженных и способных носить оружие, не считая военной силы, которую предоставил один только Лондон. Даже король Шотландии, Иаков VI, и тот предоставил все свои силы и себя самого в распоряжение Елизаветы.

    31 июля англичане завидели вдали перед Плимутом плавучие башни испанской флотилии. Английский адмирал уклонялся от битвы. Испанцы повернули на восток, в направлении канала. Их паруса виднелись на протяжении семи английских миль. Английские суда последовали за ними и не раз им довелось померяться силой с испанскими судами. Но это были лишь незначительные стычки, после которых армада двинулась к окрестностям Кале с целью соединиться близ Дюнкирхена с военными силами герцога Пармского и, таким образом, приступить к осуществлению своего плана. Но этому соединению не суждено было состояться. Герцог Медина Сидония оказался недостаточно предусмотрительным и отважным для этой миссии. В Кале его встретил английский адмирал во главе 140 военных судов, и это количество ежедневно увеличивалось, благодаря царившему среди англичан энтузиазму. В ночь на 8 августа на испанскую флотилию двинулись восемь брандеров. С напряженным вниманием следили за ними с палуб оставшихся позади судов. Но вот темные воды вспыхнули ярким светом, раздались громкие, отчаянные крики на вражеских судах, и они бросились врассыпную, спасаясь каждый поодиночке, не думая о других. Таким образом рассеялся во все стороны храбрый флот, «Непобедимая Армада»!

    Нидерландская медаль в память об Армаде, 1588 г.

    Afllavit Deus

    Итак, грандиозное предприятие испанцев потерпело поражение. Им оставалось только думать о том, как бы убраться благополучно восвояси. Но и эта удача выпала далеко не всем. Часть испанских судов, огибая северный берег Великобритании, потерпела крушение у берегов Шотландии, откуда потерпевшие были отправлены шотландскими властями в Нидерланды. Часть людей, выброшенных на ирландский берег, попала, пожалуй, в дружественные руки. Но хуже всего пришлось тем, кого рок привел к английским берегам. Озлобленные, полные восторженного чувства обожания к своей повелительнице, англичане всю свою ненависть излили на несчастных, попавших к ним в руки,– их безжалостно мучили и терзали.

    Более чем простое чувство самообладания заставляло Филиппа II благодарить Бога за то, что не случилось еще более худшего. Казалось, уж что могло быть хуже гибели и посрамления «Непобедимой Армады»? Несомненно, искреннее и горячее его молитв были молитвы, возносившиеся к Богу из каждого дома ревностных протестантов и приверженцев Елизаветы. Отнятые у испанцев знамена были торжественно водворены в храме Св. Павла, а въезд Елизаветы в Лондон между шпалерами цеховых и сословных знаков этого города был настоящим триумфальным шествием. Поражение гигантского неприятельского флота, угрожавшего свободе протестантизма и английского народа, еще более усилило убеждение протестантов, что Божий Промысел на их стороне, что «Бог Всемогущ дуновением Своим (afflavit Deus) развеял врага, как прах».

    Торжество протестантизма

    Таким образом был разрешен религиозно-военный вопрос, столь важный для всей Северной и Северо-Западной Европы. С 1578 по 1618 год для населения Англии, Шотландии и Северных Нидерландов настали более спокойные времена. Но Франции еще предстояла ужасная борьба, прежде чем она могла пользоваться миром и благоденствием, а над Испанией как бы тяготела небесная кара, которая слышится в изречении Св. Писания: «Имея уши слышати» – не слышит, и «имея очи видети» – не видит.

    Прежде чем приступить к истории смежного с Францией и Нидерландами Германского государства, начиная с 1555 года, мы обратим внимание на вышеупомянутые земли и на события, волновавшие их в период до 1618 года.

    ГЛАВА ПЯТАЯ

    Англия: царствование Елизаветы с 1588 года. Стюарты. Иаков I. Нидерланды с 1581 года. Франция с 1589 года. Генрих IV. Испания с 1588 года. Конец Филиппа II. Филипп III. Восточная Европа. Московское государство. Иоанн IV и Курбский. Самозванец и иезуиты. Борьба с поляками в Москве. Минин и Пожарский

    Царствование Елизаветы с 1588 г.

    В Англии последний период царствования Елизаветы прошел сравнительно мирно. Однако это вовсе не значит, что война с Испанией прекратилась. Напротив, она велась горячо и упорно, но с той только разницей, что англичане теперь узнали себе цену и поняли, что настоящее их могущество – на море. Поэтому они обратили особое внимание на свой флот и, наряду с военными морскими победами, одерживали еще и иного рода победы, а именно: торговля. Теперь война Англии с Испанией вошла в тот период, который некогда наступил для афинян в их борьбе с Персидской монархией, после победы при Саламине и при Платее.

    Вскоре повсеместно и во всех отношениях благоденствие Английского государства стало быстро разрастаться, даже несмотря на непрерывные военные действия. Авторитет королевы стоял очень высоко, она последние пятнадцать лет своего царствования властвовала так полно и безраздельно, как еще не властвовал до нее никто из ее предшественников на английском престоле, потому что никто менее нее не злоупотреблял этой властью. Вся сила ее могущества заключалась в умении выбирать себе сподвижников, оценивать их и ладить с парламентом, как с представителем народных интересов, тогда как именно нелады с последним и послужили поводом к роковому для ее преемников перевороту.

    Успехи на море

    Елизавета относилась к парламенту вполне уважительно, а парламент, в свою очередь, соблюдал по отношению к ней полную покорность. Между тем Елизавета не пренебрегала повелениями парламента и не считала для себя унизительным считаться с его желаниями. Наиболее важные события ее царствования совершались с помощью и с участием парламента, с которым она не враждовала еще и потому, что избегала вступать с ним в споры относительно границ королевской власти и власти парламента. Продолжительная война с Испанией положительно отозвалась на обхождении с протестантами-нонконформистами, которых обобщили под названием пуритан, и вредно повлияла на католиков, которым, в целом, жилось все-таки лучше, нежели протестантам в католических владениях. Только в одном отношении война с Испанией подействовала безусловно положительно на жизнь английского народа: она удовлетворила и усилила стремления и искусство англичан в морских предприятиях, она показала им их превосходство перед другими державами на этом поприще.

    Лорд Вильям Бурлэй. По гравюре XVI в.

    Стремление англичан к морским походам все возрастало. В 1577 году Мартин Фробишер совершил северо-западное кругосветное путешествие из Атлантического в Тихий океан. С 1577 по 1581 год Фрэнсис Дрейк совершил свое кругосветное плавание. В 1583 году сэр Вальтер Ралей, герой морских плаваний и предприятий, отвез в Северную Америку и поселил там первых ее колонистов, на земле, которую он захватил и которую в честь своей королевы-девственницы назвал Виргинией. В 1591 году одно английское судно впервые посетило берега Ост-Индии, а в 1600 году была выпущена льготная грамота, установившая торговые отношения с Ост-Индией, так называемого «Общества торговых предпринимателей». Таково было начало обширной торговой кампании, лишь в конце XIX века достигшей полного своего развития.

    Граф Эссекс

    Последние годы царствования Елизаветы омрачились печальным событием, которое вторглось и в ее личную жизнь. В связи с испанско-английской распрей в Ирландии вспыхнуло восстание коренных ее жителей, во главе которых стал богатый человек кельтского происхождения, по имени Тирон, величавший себя «графом» О'Нил. Все единородное ему (по происхождению) кельтское население Ирландии признало за ним эти оба титула и ревностно повиновалось его воле. Против мятежников Елизавета послала войско под предводительством своего тогдашнего любимца Роберта Девере, графа Эссекса, пасынка графа Лейстера (который скончался в 1588 г.). Престарелой королеве нравился молодой, рыцарский в обращении, смелый и красивый граф Эссекс и вопреки советам своего статс-секретаря Роберта Сесиля (сына сэра Уилльяма Сесиля, занимавшего при ней тот же самый пост), она поручила ему трудное и щекотливое дело усмирения взбунтовавшихся ирландцев.

    Граф Эссекс. Гравюра работы И. Грантома

    Опасения сэра Сесиля оправдались: Эссекс не сумел повести переговоры с отважным и ловким героем мятежников, который требовал заключения договора, обеспечивавшего Ирландии почти полную независимость. Елизавета не согласилась на это, и Эссекс, бросив на время свое войско, прибыл к королеве в надежде уговорить ее подписать этот договор, при чем он особенно рассчитывал на ее расположение к нему. Но он упустил из виду то, что Елизавета прежде всего была царственной особой и, вдобавок, происходила из гордого дома Тюдоров. Он явился к ней неожиданно и вошел без доклада – эта неслыханная дерзость вывела ее из себя. Граф был арестован, лишился своих должностей и должен был высидеть у себя, взаперти, столько, сколько заблагорассудится ее величеству королеве. Это было еще очень легкое наказание, но и оно вызвало раздражение надменного царедворца. В нем зародилось безумное намерение с оружием в руках требовать от Елизаветы изменения ее системы государственного управления, и в феврале 1601 года, собрав в своем доме толпу вооруженных людей, он вознамерился поднять против нее весь город. Но повсюду были мир и тишина, и только он один был схвачен, уличен в государственной измене и предан позорной казни.

    Казнь и разочарование в ее бывшем любимце, а также и подоспевший невыгодный и принудительный договор с Ирландией разом болезненно отозвались на здоровье почти семидесятилетней королевы. Силы ее стали быстро угасать, она видела, что смерть близится к ней поспешными шагами. Пора было подумать и о наследнике английского престола, хотя, по закону, в назначении его и не могло быть колебаний. Однако Елизавета, как ни были законны права последнего, не особенно жаловала этого будущего преемника своей власти, короля Шотландии, Иакова VI. Созвав совет, она все же официально указала на Иакова, как на сына Генри Дарнлея и Марии Стюарт. 24 марта 1603 года Елизавета скончалась. Так закончилось ее блестящее и достославное сорокапятилетнее царствование. Но и после смерти она еще как бы заботилась о славе своего государства, так как даже сама смерть ее послужила к его укреплению. Оба престола, шотландский и английский, соединились навсегда под властью одного, общего повелителя – Иакова VI, воцарившегося в Англии под именем Иакова I.

    Смерть Елизаветы. Иаков I, с 1603 г.

    Английский король Иаков I царствовал с 1603 по 1625 год и явился, таким образом, первым представителем новой царственной линии – дома Стюартов. Его неоспоримые права на английский престол не оставляли ему ни малейшего сомнения относительно того, какой политике ему надлежало придерживаться в своих отношениях с Елизаветой, как правительницей тех владений, которыми ему предстояло рано или поздно править. При организации бервикского наступательно-оборонительного союза оба правительства пришли ко взаимному соглашению по вопросу защиты общей их веры. Иаков окончательно отказался от вмешательства в католические настроения своей матери и даже взял себе в супруги датскую принцессу, т. е. протестантку. Его политика в отношении духовенства велась в соответствии с политикой Елизаветы. Именно поэтому он усилил в Шотландии власть епископов и в 1591 году, собрав в Перте церковный собор, достиг, наконец, осуществления своих религиозных целей. Созданный им же в 1600 году парламент уже имел в своих рядах двух епископов. Еще до кончины Елизаветы, окончательно решившей его дальнейшую участь как государя, Иаков действовал согласно с ее желаниями, по ее советам и потому для него не был особенно резок перелом, произошедший при его королевском правлении, благодаря слиянию в единое государство Шотландии и Англии.

    Религиозная политика Иакова I

    У короля Иакова I не было недостатка в уме, политическом здравом смысле или самолюбии. И это сразу проявилось при первых же его начинаниях, особенно после того, как под его властью объединилась вся «Великобритания». Он всеми силами стремился к тому, чтобы это объединение было как можно более полным и действенным и потому поставил себе целью, насколько возможно сделать жизнь католиков, проживающих в его владениях, вполне сносной – в пределах законной терпимости, конечно. Иаков I мечтал о том, чтобы управлять одинаково мирно как протестантской, так и католической частью своего населения и всю свою ненависть обратил на так называемых «пуритан», число которых быстро возрастало. Они еще тем более были ему ненавистны и нежелательны, что часть их представителей и приверженцев вошла в состав парламента.

    В декабре 1604 года Иаков созвал церковный собор в Хэмптонкорте и сам на нем председательствовал. Чрезвычайно довольный собой в этом отношении, он не раз высказывал мнение: «Кто не епископ – тот не король!» Ему особенно нравилось выражать свои убеждения в таких кратких, полупророческих изречениях. Но постепенно он до того начал ими увлекаться, до того сам подчинился им, что стал терять свои замечательные способности государственного деятеля. Опять-таки, следуя этим своим воззрениям, он не задумываясь грубо поступал с пресвитерианами, не ликвидировав возможности их столкновения с шотландцами, его старыми друзьями. Такой образ действия вызвал недовольство в кругу его подданных, а особенно соправителей, привыкших видеть у его предшественников более независимое направление в политике. Королю сохранили, как и всегда, его пошлинные доходы, так называемые «фунтовые и боченочные» деньги, до самого конца его царствования. Но его стремления ни в ком не нашли поддержки – ни в католиках, ни в протестантах.

    Пороховой заговор, 1605 г.

    Иакову пришлось несколько изменить свою политику, когда в 1605 году был раскрыт так называемый «пороховой» заговор. Католическая часть английского населения Великобритании, видя, что король, все-таки, не дает им полной воли, тогда как парламент всячески проявляет свои протестантские настроения, взволновалась настолько, что решила буквально взорвать одновременно весь парламент, а вместе с ним и его главу – короля. Злоумышленникам удалось получить доступ в нижнее, сводчатое помещение, над которым должен был собраться на открытие парламента весь его состав. Громадные груды пороха уже лежали наготове, ожидая лишь наступления 5 ноября, т. е. дня открытия. Но слишком многим была известна эта тайна и весть о ней, с помощью анонимного письма, дошла до короля и до его министерств. Иаков I, как человек безусловно умный и энергичный, не растерялся. Произведен был строжайший осмотр подвала, в котором находился порох, и на месте преступления застали за «работой» одного из негодяев, некоего Гай Фокса, офицера.

    Последствием этого заговора было то, что законы и правила, касавшиеся католиков, проживавших в английских владениях, стали еще строже и неумолимее, а почти все пойманные злоумышленники жестоко поплатились за свою дерзость – за свое преступное намерение. До этих пор Иаков слабо и довольно вяло продолжал антииспанскую политику своей великой предшественницы. После этого случая он примкнул к генеральным штатам и к Генриху IV, французскому и решительно стал на сторону противников Испании. Последней он не изменил и тогда, когда французский монарх пал от руки убийцы в 1610 году. Но, вероятно, на его политику оказало влияние еще и то обстоятельство, что в 1609 году испанцы заключили на двенадцать лет перемирие с теми из своих провинций, которые прежде не давались им в руки. Иаков установил также близкие отношения и с немецкими протестантами, выдав замуж за их пфальцграфа, курфюста Фридриха V, свою дочь, Елизавету. Для того, чтобы сблизиться также и с французским двором, английский король уже присмотрел там невесту для своего сына Генриха, принца Уэльского. К несчастью, в 1612 году этот молодой, богато одаренный умом и талантами, преданный протестантизму наследник неожиданно скончался, и отец его уже больше не сумел или не успел удержать свое видное место в антииспанской общеевропейской партии.

    Последний период его царствования, с 1612 по 1625 год, по его собственной вине оказался внешне совершенно бесцветным и готовил его преемникам незавидную будущность.

    Правление Иакова I

    Иаков был полной противоположностью своей великой предшественницы, Елизаветы. Она была настолько умна, что принимала к сведению советы и мнения парламента и своих соправителей, понимая свою королевскую власть совершенно просто и беспристрастно. Он же был весьма высокомерен и слишком высоко ставил свое значение, как короля соединенных владений: Англии и Шотландии. Раз составив себе преувеличенное понятие о своем сане, значении и власти, он естественным образом пришел к заключению, что он умнее всех своих советчиков. Понятно, что при таком условии его правление не могло идти успешно.

    Иаков I, король английский. Гравюра работы Криспена де Паса

    Умная и рассудительная Елизавета не была скрягой, но умела разумно тратить деньги, которых у нее в запасе всегда было немало. Иакову же их никогда не хватало по причине необдуманного распределения денежных милостей, которыми он жаловал своих любимцев. В то время, как Елизавета не считала унизительным для своего сана и для своей власти выслушивать мнение мудрых и опытных советников, Иаков только и твердил о своей власти и мудрости, желая убедить всех и вся, что только ему – и ему одному – принадлежит законная и карательная безграничная власть.

    В результате оказалось, что этот пришелец Английского государства, вместо осторожности и рассудительности, необходимых для человека еще не освоившегося с настоящими условиями и потребностями вверенной ему страны, действовал совершенно необдуманно, постоянно расходясь во мнениях с парламентом (1614г.). Иаков I так и не смог научиться жить с ним в ладу, потому и смог создать себе такие условия, чтобы народ и представители народных интересов питали доверие ко внешней или внутренней политике своего государя. Политику его в таких важных вопросах, как, например, положение в Германии, пожалуй, можно определить выражением, что он на одном луке натянул две тетивы: одной из них был его зять – протестантский курфюрст и его собственные протестантские убеждения, а другой – его стремления породниться с Испанией посредством брака сына своего – Карла.

    Проект брачного союза с Испанией

    Желания английского народа сводились теперь к одному: чтобы германское брожение 1618 года послужило прямым и энергичным подспорьем делу протестантизма. Казалось теперь, когда богемские перевороты (целью которых было стремление избавить эту обширную страну от габсбургского обскурантизма) закончились неудачно для протестантов, Иаков I, наконец-то, сойдется во взглядах с парламентом, снова собранным в 1621 году. Парламент охотно предложил свою денежную помощь, но при этом члены его потребовали отмены злоупотреблений и недопущения их впредь, т. е. беспорядков в монополии, взяточничества представителей закона, судей и других лиц, наделенных властью.

    Этим требованиям был дан должный ход и жертвой их, к сожалению, стал знаменитый писатель и ученый, лорд-канцлер Англии, Фрэнсис Бэкон. В 1620 году он получил еще звание «Веруламского», но в литературе он известен исключительно под своим первым именем. В 1621 году, когда только появился в печати его новый труд «Organum Novum», лорд-канцлер был уличен в двадцати двух случаях взяточничества и объявлен недостойным занимать не только этот высокий пост, но и место в парламенте. Бэкон и сам не отрицал своей виновности и только смиренно просил быть снисходительнее к нему, как к «лишней спице в колеснице».

    Бэкон Веруламский.

    Гравюра работы Хубрэкена с картины неизвестного художника

    Король, в сущности, и не желал проведения слишком энергичной политики. В то время, как романтически настроенные иезуиты обагряли кровью свое торжество над захваченной ими Богемией, Иаков I в своем непомерном высокомерии прирожденного порфироносца, в душе которого царственные наклонности уживались с резкими противоречиями, только о том и думал, как бы женить на испанке сына своего, Карла. Он имел в виду сестру нового короля Испании Филиппа IV (с 1621 г.). По-видимому, Иакова I испанцы считали весьма недалеким, но он и сам отчасти дал этому повод.

    В то время, как велись переговоры о браке, английское оружие лежало себе преспокойно в ножнах, тогда как Германское государство быстро шло от одного успеха к другому с помощью испанцев, которые отнимали части владений у зятя, дочери и внуков английского короля. Принц Уэльский и герцог Бекингем (Жорж Виллье), занимавший уже с 1615 года место королевского любимца, неожиданно появились инкогнито при дворе в Мадриде и провели там целых восемь месяцев. Но и это ни к чему не привело, и англичане были счастливы, когда их принц к ним вернулся, хоть и после неудавшегося сватовства.

    Так как испанский проект окончательно провалился, то англичанам пришлось обратить теперь свои взоры в другую сторону. На этот раз дело увенчалось успехом и принц Уэльский был помолвлен с дочерью короля Франции Генриха IV, – Генриетой Марией, французской. Любимец короля, тщеславный, горячий человек, не сочувствовал испанской политике Иакова I, и вместе с парламентом придерживался стороны французов. С целью побудить своего повелителя окончательно порвать всякие отношения с Испанией, Бекингем сошелся с некоторыми из парламентских вождей, и созванный в 1624 году парламент вынудил короля совершенно отшатнуться от испанцев и примкнуть к французам. Однако дальнейшим целям государственного тщеславия и ловкости Бекингема не суждено было свершиться. В марте 1625 года скончался Иаков I, смерть которого мало огорчила его подданных – до того превратно понимал он задачи государственного управления. Противоречия в самом устройстве государства дошли уже до того, что и более умный и рассудительный человек, чем Иаков I, уже не смог бы предотвратить их гибельных последствий.

    Смерть Иакова I, 1625 г. Нидерланды с 1588 г.

    С разгромом Армады в 1588 году для Нидерландов, а именно для штатов Утрехтской Унии, исчезла или до известной степени уменьшилась всякая опасность со стороны испанцев. Полководческому искусству герцога Пармы мало поддавалась двойная задача: одолеть французов и те нидерландские провинции, которым помогали англичане. В этих обеих странах он натолкнулся на замечательное, энергичное и ловкое ведение военного дела, во главе которого стояли: во Франции – король Генрих IV, а в Нидерландах – сын Вильгельма Оранского, Мориц, уже взрослый юноша, заменивший отца на важном посту штатгальтера Голландии и Зеландии. В 1590 году вследствие смерти графа Ниувенара и Моерса, к Морицу перешло также штатгальтерство и над Гельдерном, Утрехтом и Оверисселем. С тех пор в истории Нидерландов год за годом фигурируют отдельные военные походы.

    Мориц Оранский, штатгальтер нидерландский. Гравировано (1625 г.) Дельфом по картине Мъеревелъдса

    В 1592 году в Руане, во французских владениях, умирает герцог Пармский, а в 1594 году, с завоеванием обратно Гронингена, снова восстанавливается полное объединение всех владений Унии. Между тем, война все еще шла своим чередом и дошла до того, что Филипп II уже начал серьезно подумывать: не лучше ли ему совсем выделить Нидерланды из числа своих владений и отдать их в качестве независимой земли дочери своей, Изабелле, и эрцгерцогу Альбрехту, предназначавшемуся ей в супруги. Но для северонидерландских провинций это уже было поздно: эрцгерцог был разбит наголову Морицом в 1599 году. В то время, как этот, по-видимому, уже нашедший свое решение вопрос претерпевал еще различные перемены и колебания, скончался и Филипп II.

    После этого, с 1607 года, еще продолжались пару лет военные действия, а затем начались серьезные переговоры, приведшие в 1609 году к перемирию на двенадцать лет. Обе стороны по-прежнему владели теми же территориями, которые находились в их власти на момент заключения перемирия. Были освобождены военнопленные, возвращено друг другу захваченное имущество и была признана на время перемирия пока еще не установленная окончательно независимость северонидерландских провинций.

    Распря «Гомаристов»

    При новых условиях государственная жизнь в Нидерландах приняла новый и разнообразный вид. Во главе федерации находились высшие сословия или «генеральные штаты», постоянным местопребыванием которых с 1593 года была Гаага. Отдельные же провинции жили вполне самостоятельно. Им воспрещалось только заключать союзы с иностранными державами. Внутри береговых и пограничных провинций, среди горожан и сельского населения не было недостатка в самых резких противоположностях. Так, например, в одной из провинций, Фрисландии, было господство демократии, в других же управляли исключительно аристократы, а простолюдину, «Яну Хагель», не полагалось принимать ни малейшего участия в управлении. Вражда частных лиц (перешедшая по наследству от Германии) не допускала дружного объединения государственного управления. Но среди этой разрозненности, все-таки бывали минуты единства, периодически возникал противовес федеральным элементам.

    Среди провинций особенно возвысились две самые главные: Голландия и Зеландия. В Голландии сосредоточивалось почти две трети всего населения соединенных нидерландских земель. Центром власти (государственной) служил ее главный город, Амстердам, бургомистр которого был весьма важным лицом. Банк Амстердама был также главным финансовым центром для всей республики. Внешние дела находились в руках так называемого «пенсионера совета»,– лица, соединявшего под этим скромным названием обязанности и важное значение союзного канцлера. С 1586 по 1619 год это место занимал некто Ян Ольденбарневельдт, энергичный представитель аристократического элемента в соединенном нидерландском управлении. Монархический же элемент, главным образом сосредоточивался на власти штатгальтера и дома Оранского, представители которого были богаты выдающимися и разнообразными талантами.

    Противоречие и серьезная рознь между военно-монархической и государственно-торговой властью особенно сильно разгорелись в последующие годы. Вместе с политической рознью также резко обозначилась и церковная, проявившаяся тотчас же по окончании перемирия во время диспута двух профессоров города Лейдена: Якова Германни и Франца Гомара. Как на кафедрах, так и в пивных вспыхивали шумные споры приверженцев того или другого учения. Сторонники Германии, «арманиане», проповедовали учение Кальвина, но придавали ему больший оттенок кротости и милосердия, нежели это допускают кальвинистские верования в предопределении, между тем как «гомаристы» высоко держали знамя суровых и непреклонных законов своего великого учителя Кальвина.

    Распрями этих церковников Мориц Оранский решил воспользоваться для того, чтобы разом поразить и преобладание аристократов, и их главных вождей. Нельзя сказать, чтобы с его стороны это было религиозным стремлением: богословское значение этой распри было для него безразлично. Он был одинаково безучастен к каждой из враждующих сторон. Но Мориц видел, как разгорались страсти и какую выгоду можно было извлечь из них на пользу страны – разумеется, с его точки зрения. Он видел еще, что толпа была на стороне крутых мер, а высшие слои общества – против них и, наоборот, отстаивали более мягкое обращение, христианскую кротость и милосердие, хотя в то же время и нападали на федеральные основы, определенные при заключении Утрехтской Унии, а именно – свободу вероисповедания для каждой провинции в отдельности.

    Арминиане в 1620 году предъявили резкое возражение – «ремонстранцию» (Remonstranz) – против насилий и оскорбительных речей своих противников, равно как и против некоторых пунктов, которые те хотели им навязать в вопросах веры. Сословные представители всей Голландии сочувствовали арминианам и старались ограждать их от противников. Но те не унимались. Они выпустили, в свою очередь, «контрремонстранцию» (Kontraremonstranz), и распря снова пошла своим чередом, с той только разницей, что враждующие стороны стали теперь называться ремонстран-тами и контрремонстрантами. За Морица стояло большинство Генеральных Штатов, в чем ему помогали выборные от второстепенных провинций, и, наконец, в 1618 году он рискнул нанести государственному управлению страны решительный удар, арестовав пенсионера совета.

    В том же 1618 году в Дордрехте состоялся церковный собор, которому предстояло решить эту богословскую распрю. О добровольном обсуждении вопросов и соглашении здесь, понятно, не могло быть и речи, хотя «собор» и должен был в равной мере состоять из представителей как той, так и другой стороны. Но общество богословов, которые и сами-то не могут хорошенько уяснить для себя богословские истины, не может дать никаких положительных результатов. Оно может судить только пристрастно и односторонне. Поэтому на арминиан смотрели здесь не как на равноправных и «сочленов», а скорее как на подсудимых. После геройской защиты Епископия (одного из последователей Арминия) арминиане потерпели окончательное поражение. Все их верования, сведенные лишь к пяти главным пунктам, были преданы проклятию, как еретические.

    В то время, когда богословская распря близилась к концу, было принято окончательное решение по делу заключенных: Ольденбарневельдта, Гуго Греция и Хогербестса. Комитет, составленный из двадцати четырех судей, перед которым ему (т. е. Ольденбарневельдту) приказано было предстать, приговорил его к смертной казни за то, что он хотел порвать узы Нидерландов и произвел смуту в христианской Церкви, стремясь к тому, чтобы общность государственного управления была сосредоточена в отдельных провинциях. Очень может быть, что штатгальтер Мориц, во власти которого было казнить или миловать, только того и ждал, чтобы старик-республиканец попросил у него помилования. Но Ольденбарневельдт был слишком горд и независим, чтобы унизиться перед своим врагом. Он сам, семидесятидвухлетний старец, и его жена говорили (или, вернее, кричали) своему народу по дороге к эшафоту: «Не верьте, что я изменник! Я жил, как честный патриот, и патриотом хочу умереть!» С твердостью истого христианина и сорокалетнего слуги на пользу отечества, Ольденбарневельдт принял смерть в мае 1619 года.

    Смерть Ольденбарневельдта. Мориц Оранский

    Теперь, когда Мориц уже добился своего, он бы не прочь был и защитить арминиан, но, волей-неволей, раз уже разнуздав нетерпимость богословов, не приходилось ее обуздывать... до поры до времени, конечно. Блестящему развитию общественности, как следствию сорокалетней борьбы, не могли помешать ни богословская, ни политическая распри. Как в Англии, так и в Нидерландах торговые дела особенно процветали в эту пору. Открытие новых земель и торговых пунктов следовали одни за другими. Почти одновременно с «торговыми искателями приключений» (Merchant Adventurers) англичан, возникла в Нидерландах, в Амстердаме, соединенная Ост-Индская компания, получившая от правительства право вести войну, заключать союзы и мировые сделки. Успехи Нидерландцев на этом поприще стали еще значительнее с окончанием перемирия.

    В 1610 году англичанин Гудзон, организовавший путешествие по поручению и на средства Нидерландов, открыл новую реку, названную его именем, на которой и была им же основана колония Новые Нидерланды. С 1623 года на том месте, где ныне красуется город Нью-Йорк, начали появляться кое-где домики с соломенными крышами и холмиками под высокопарным названием Новый Амстердам. С 1609 года нидерландские суда стали посещать японские гавани, ас 1610 года было образовано главное управление «наших восточных владений», т. е. назначен генерал-губернатор в нидерландской части Индии, местопребыванием которому был назначен Бантам (остров Ява).

    Естественно, что наряду с завоеваниями и морскими торговыми успехами, быстрыми шагами шли вперед и успехи в прикладных науках, особенно в математике. Еще сравнительно юный Лейденский университет уже успел дать целый ряд ученых с громкими именами: Липсия, Скалигера, Гейнсия и, наконец, Гуго Греция, который на пятнадцатом году жизни получил степень доктора. По его словам в то время даже среди народа появился живой интерес к наукам. Дух ясного разумения и милосердия разлился повсеместно. Здесь уже не случалось больше, как ранее, так называемых процессов «колдовства». Вскоре и английские пуритане, гонимые Иаковом I, с радостью узнали, что в Голландии царит полная и беспрепятственная свобода вероисповедания. С посторонними, чужеземными властями и даже с бывшими подданными Испанского королевства, своими же соотечественниками, нидерландцы обходились мирно и дружественно. Достойно внимания еще и то обстоятельство, что республика заключила в 1611 году торговый договор с Портой, и что примерно в это же время англичане также завязали сношения с государством Османлисов. Республика соединенных Нидерландов уже стояла тогда на одном уровне со многими европейскими государствами, а когда разгорелась знаменитая германская война ей пришлось снова бороться против своего бывшего врага.

    Франция с 1589 г.

    Этот враг – Испания – продолжал терпеть неудачи и потому Франция, освободившаяся, наконец, от гнета сорокалетних войн и неурядиц, вздохнула свободнее, вступив на путь мира и благоустройства.

    Генрих IV. Война с Лигой и с Испанией

    С 1589 года Генрих IV, избранный народом королем, оказался полноправным владыкой французского престола. Но владеть престолом еще далеко не означает владеть связанной с ним властью, и это испытал бы на себе Генрих IV, если бы ему не пришел на помощь сам Филипп II, явно стремившийся к своей гибели.

    Поражение «Непобедимой Армады», потрясшее его авторитет в Англии и в Нидерландах, равно как и его нескрываемое желание превратить Францию в зависимое, вернее, подвластное ему владение, окончательно подорвало его славу. Между тем, некоторые из правителей французских провинций достигли известной доли самостоятельности. Города с завистью смотрели на независимое положение немецких имперских городов.

    Весьма возможно было предположить, что некоторые города и даже провинции Франции отпадут от нее и соединятся под протекторатом Испании. Особенно сильно это мнение имело место в кругу Священной Лиги. Но придерживалась его только известная ее часть, другая же настаивала на том, чтобы герцог Майеннский провозгласил себя королем. Его хотели подобно древним франкам избрать поднятием на щиты. Все ревностные приверженцы старокатолической партии единодушно согласились бороться против «Беарнца» и «Наварца» до последней капли крови.

    Герцог выступил из Парижа во главе 24 000 войска с целью сразиться с Генрихом. Этот поход состоялся от имени прежнего кандидата Лиги, короля-кардинала Карла Бурбонского, которого католики звали Карлом X. В сущности же это был ничтожнейший из всех претендентов на французский престол, который и сам-то находился во власти законного короля, своего же племянника. Для католической партии Лиги было большим несчастьем то, что помимо Карла X она не могла противопоставить Генриху IV другого полноправного, независимого, словом, настоящего короля.

    Надо отдать справедливость Генриху IV, что он, несмотря на свое крайне щекотливое и опасное положение, вел себя мужественно и тактично. Он наотрез отказался тотчас же перейти в католичество, мотивируя свой отказ тем, что никто не стал бы уважать человека, который так легко меняет свои убеждения, а тем более такие, за которые многие не побоялись заплатить своей жизнью. Но при этом дал понять, что он отчасти допускает и понимает это учение. Этих слов было достаточно для того, чтобы надежда на его обращение в католицизм не была утрачена и чтобы в неприятельских войсках произошло некоторое колебание. Отдельные города, округа и немалое количество людей перешли на его сторону. Из чужеземных владений первой признала его Венецианская республика.

    Военные силы Генриха подкрепились еще и англичанами, присланными Елизаветой, с которой он вступил в тесный союз. Наконец, в марте 1590 года при Иври – торговом пункте на реке Ере, в Нормандии, он решился дать сражение. Дело было уже наполовину проиграно, когда сам Генрих IV, которого никто не мог бы превзойти в рыцарской отваге и доблести, бросился в самую сечу. Роялистские инстинкты окружавших короля дворян взыграли, и они с криком «Vive Dieu!» бросились туда, где мелькал быстро колыхавшийся белоснежный султан короля. Победа оказалась на их стороне. Вскоре после описываемых событий скончался король-кардинал, и Генрих, оцепив Париж, довел его до страшной голодовки и пребывал в твердой уверенности, что теперь-то уж он попадет, так сказать, прямо в цель.

    Но тем временем испанский посол Мендоза не дремал. Он усердно раздувал чаяния черни на помощь его повелителя-короля, и необразованный народ поминутно выкрикивал ему на улице: «Виват! Виват!». Как раз вовремя подоспел с севера герцог Пармский на помощь к осажденным, и неприятель был отбит. Таким образом, неудачно закончился первый поход Генриха IV, которому не удалось вовлечь в битву своего противника, знавшего военное дело еще лучше него. Неудача Генриха ободрила сторонников Лиги, рассчитывавших как-нибудь подвести Францию под защиту или под власть короля испанского.

    Простой народ и духовенство были особенно склонны принять покровительство Испании. Испанский посол Мендоза, который, казалось, готов был завладеть для Испании хотя бы всем миром, был, собственно говоря, самым могущественным лицом во Франции, насколько власть Лиги распространялась на ее владения. Даже сам Филипп II не предавался так ревностно своим планам, как члены Лиги, эти преданные сыны своего отечества. Они единодушно согласились провозгласить королевой Франции дочь его, Изабеллу (от его брака с Елизаветой французской) – внучку Генриха II, вопреки всем правилам салического закона, исключающего женщин из престолонаследия.

    Однако Генрих все еще не считал себя побежденным. Два последующих года миновали в непрестанной борьбе, и отдельные провинции стали уже серьезно готовиться к междоусобной войне. В то же время роялисты и приверженцы Лиги заключили договор, по которому каждая сторона имела право беспрепятственно возделывать свои поля. На стороне Генриха IV оказались, кроме преданных его делу вассалов и дворян, еще и англичане, а также немцы-протестанты. За противником же стояли: присланные папой Григорием XIV отряды и герцог Пармский, который наступал с севера во главе своих испанских войск.

    Война шла с переменным успехом и для того, чтобы выяснить, наконец, какого положения должно держаться Французское государство, в Париже в 1592 году герцогом Майеннским были созваны все государственные чины. Туда должен был прибыть и герцог Пармский, но, к довершению этой критической минуты, последний неожиданно скончался. Французские депутаты собрались в январе 1593 года, когда прибыли туда и испанские уполномоченные. Салический закон был решительно отвергнут и права испанской инфанты на французский престол признаны действительными.

    Тогда, по желанию Филиппа II, его послы объявили имя будущего супруга инфанты: то был один из потомков габсбургского дома – эрцгерцог Эрнест – брат царствующего императора Рудольфа. Но эта дерзость была уже слишком велика, чтобы французы могли ее безропотно снести. Они протестовали, и испанские послы предложили назначить вместо него Карла Гиза, сына «Блуасского мученика», т. е. племянника герцога Майеннского. Однако и тут явилось некоторое препятствие со стороны его дяди, который не хотел подчиняться своему же племяннику и полагал, что если сажать на престол француза, так и он сам еще может рассчитывать на него.

    Одновременно с церковными и гражданскими настроениями поднялась еще одна, весьма значительная власть, в защиту салического закона, как одной из основ государственного строя Франции. Этой властью был французский парламент, верховное государственное судилище. Высшие сословия и так не особенно были расположены к испанцам, а теперь лишь ухватились за пример такого верховного органа как парламент и смело пошли по указанному им пути. Таким образом, перевес снова оказался на стороне Генриха IV, тем более, что теперь уже не было другого Пармы, который был бы для него так же опасен, как первый.

    Генрих католик

    Таков был тот удачный и умно выбранный момент, когда Генрих IV решил принести свои религиозные убеждения в жертву своему королевскому долгу. 25 июня 1593 года в церкви Сен-Дени (Saint-Denis) он покаялся в своем заблуждении и принес торжественную клятву отныне вернуться в лоно римско-католической Церкви. Обычно говорят, что это ему было не трудно, что он только вскользь выразился, что «Париж стоит того, чтобы за него отслужить благодарственную службу», но вряд ли это далось ему так легко. Не может быть, чтобы отречение от тех духовных правил и убеждений, которые составляют святая святых души человека, могло кому бы то ни было достаться легко, а тем более такому человеку, в высшей степени достойному занимать высокий пост короля Франции. «Бог и мои права!» («Dieu et mon droit») – эти слова стали Генриху девизом, но мало было выражать это на словах – надо было доказать и на деле. И Генрих понимал, что его права, как законного властителя французского престола, имеют свои жесткие требования: ничто не должно стоять на дороге между ними и его обязанностями, как государя – главы и представителя интересов вверенного ему, волею Божией, народа, который ему, Генриху, предстояло объединить и укрепить в борьбе против его многочисленных врагов.

    Единственным препятствием оказывалась его вера и ее то он должен был принести в жертву своему сану и благу своего народа. И в самом деле, тысячи людей, целые города и провинции только и ждали этого решения, чтобы соединиться с ним, своим королем и защитником. В том числе и город Париж, губернатор которого, Бриссак, ярый сторонник Лиги, также перешел на сторону Генриха IV, как законного главы и представителя интересов французского народа.

    22 марта 1594 года началось вступление королевских войск в Париж под звуки благоговейного «Те Deum'a» и восторженные приветствия толпы. Испанцы удалились, в Париже полновластно водворился законный его повелитель, который явился спасти свой народ от сорокалетних распрей и неурядиц.

    Правление Генриха IV с 1594 г.

    Самый трудный шаг был сделан. Теперь уже Генрих спокойно мог приступить к выпавшей ему на долю миссии. Но эта задача была для него особенно легка, потому что именно он соединял в себе все те качества, которые французам было отрадно видеть в своем короле – выразителе их светских и духовных стремлений. Умный от природы, царственный в обращении и в осанке, Генрих IV умел вовремя сострить, посмеяться и ободрить окружающих благосклонной простотой обращения. Ему нравилось иногда смешаться с толпой, он любил заговаривать с простыми солдатами, но папа был прав, когда предупреждал своих делегатов не слишком доверяться его солдатскому простодушию. Кроме того, король не был равнодушен к своим успехам у прекрасного пола и вовсю пользовался ими. Однако французы не считали это помехой для его царственного достоинства, которое было ему всегда и везде присуще.

    Генрих IV, король Франции. Гравюра работы И. Голъциуса

    Примирение с папой

    Генрих IV умел пользоваться своей властью и обаянием, которому подчинялись все его окружавшие. Так же, как он вышел победителем в борьбе за свои права на королевский престол, он решил и остальные вопросы внутри своего государства. Постепенно изменились воззрения; настроение и дух народа – они стали совершенно иными, чем прежде. Бывало, с церковной кафедры звучали речи, оправдывавшие убийство тиранов, теперь же, наоборот, говорилось о святости королевской власти. Между тем, орден иезуитов – хотя и сравнительно новая организация – достиг уже значительной власти, но покушение на жизнь короля, совершенное одним из его членов, неким Жаном Шателем, побудило парламент принять решение об изгнании этого ордена из пределов Франции.

    Необходимо заметить, что оба высших учреждения – парламент и Сорбонна – примкнули к королю отчасти из зависти к могуществу иезуитов. Но этим дело еще не ограничилось. Кстати припомнилось и о том, что бывали случаи, когда королевская власть успешно противилась папским притязаниям, опираясь на народные чувства. Начали поговаривать о примере, который подал Генрих VIII, английский, отделившись от папы. Если ему удалось выгородить духовные интересы своего народа из-под папской власти и образовать свою самостоятельную Церковь,– отчего бы не последовать и французам его смелому примеру? Генрих IV ничего не имел против этого, но он был человек настолько же предусмотрительный, сколько и мужественный. Он знал, что Франции нужен был отдых, знал и то, что герцог Майеннский и вся староиспанская партия еще сторонились его, пока папа не снял с него своего отлучения. Генрих IV воспользовался моментом смущения, которое породили при папском дворе слухи, приведенные нами выше, и послал туда своего представителя с извещением, что король французский возвратился в лоно католической Церкви. Даже и в таком щекотливом вопросе Генрих сумел сохранить свое царственное достоинство. Его посол не обмолвился ни единым лишним словом кроме точной передачи свершившегося, но красноречивого факта. Никаких извинений или хотя бы намека на них, ни обещаний на будущее время не было поручено послу передать папе. В таких условиях папа Климент VIII объявил 17 сентября 1595 года, что снимает вину с короля французского, который, таким образом, стал уже в полной мере «христианским» королем (roi treschretien) прежних времен. Между папой и Генрихом IV водворилось теперь полное согласие.

    Война с Испанией. Вервенский мир

    В том же 1595 году король французский по всем правилам объявил Испании войну, хотя и до сей поры не было между ними мира, так как испанцы не признавали Генриха IV королем Франции. Близ Фонтен-Франсэзе (Fontaine-Francaise), на границе Бургони и Франш-Контэ, соединенные силы французов и их сторонников, англичан и нидерландцев, вступили в сражение с испанским войском. Результат был неслыханный: Филипп II сам предложил заключить мир, который и состоялся при посредничестве папы Климента VIII в мае 1598 года в Вервене, на Эне (Vervins-sur-Aisne). Собственно говоря, это было как бы возобновлением мира 1559 года, причем все французские земли, бывшие во владении испанцев, были возвращены французам. Вскоре после этого был заключен еще один мирный договор, хотя и с менее беспокойным неприятелем – с герцогом Савойским: Салуццо осталось у герцога, а округ Бресс (или Энский) ему пришлось отдать Франции.

    Нантский эдикт, 1598 г.

    За несколько недель до заключения мирного договора в Вервене, 13 апреля 1598 года появился, так называемый, знаменитый «Нантский эдикт», ограждавший прежних единоверцев короля. До своего перехода в католичество Генрих IV говорил своим приверженцам, что делает это для их же блага, а теперь, когда этот переход уже состоялся, Нантский эдикт подтвердил его слова. Статьи нового акта дополнили статьи предыдущих примирительных эдиктов. Теперь, когда католичество было признано главенствующим вероисповеданием во всей Франции, исповедание реформатской веры, ее служение и обряды не были допущены в Париже и в других больших городах. Но король принял на себя заботу о выделении средств реформатам для поддержания их богослужения. Еще на восемь лет были им предоставлены те места, где они были до сих пор в безопасности. Реформаты были допущены к участию в государственном управлении, даже в парламенте предполагалось образовать палаты католиков и протестантов.

    На этот эдикт, выданный королем, преисполненным мужеской доблести и королевского могущества, подданные могли вполне положиться. Прежде эдикты плохо ограждали интересы народа, так как выполнению их не могли не вредить слабохарактерность королей и фанатизм населения. Однако парламент не решался исполнить волю своего государя и ему самому пришлось рассеять все сомнения. Одетый запросто, Генрих по-домашнему принимал всех его членов и беседовал с ними, искренне убеждая как тех, так и других, т. е. католиков и протестантов, быть истыми, добрыми французами. Постепенно колебания и противоречия совершенно сгладились и даже папа стал благосклонно относиться к своему новообращенному духовному сыну особенно с тех пор, как последний в угоду ему расторг свой несчастный брак с Маргаритой Валуа и женился на итальянке, дочери великого герцога Тосканского, Марии Медичи. Затем Генрих разрешил снова иезуитам доступ во Францию, расположил их к себе и даже избрал из их среды себе духовного отца. Постепенно приверженцы различных вероисповеданий научились жить в мире и согласии, ярость религиозных распрей утихла и на развалинах старых церковных воззрений стали возникать новые, более человечные.

    Правление Генриха IV

    Понятно, что после многолетних войн и неурядиц материальное состояние страны приходит в упадок и весьма нуждается в обновлении. Поэтому, естественно, что политика Генриха IV, как главы такой страны, должна была быть направлена на восстановление благосостояния вверенного ему народа. Идеал Генриха в этом отношении хорошо известен, он определен словами самого монарха, что он «желал бы, чтобы каждый из простолюдинов мог по воскресеньям есть курицу». Желание это вытекало из действительности, прямо противоположной ему.

    Поднять материальный уровень государства было нелегко. Прежде всего надо было поправить финансы. Выбор короля в этом важном деле пал на строжайшего, ревностного гугенота, человека богатого и независимого, который принес в жертву государству свое спокойствие и независимость. Это был Максимилиан Бэтгон, владелец Рони (de Rosny), впоследствии пожалованный титулом герцога Сюлли – верный слуга короля и отечества, умный и деятельный, вполне достойный вверенного ему ответственного поста. Поэтому Генрих IV и предоставил ему, как министру финансов, полную свободу действий. Владельцам должностей или торговых прав, которые покупались за деньги, было теперь даровано право на потомственное владение ими, то есть на сохранение их в своей семье при условии ежегодной уплаты 60-й доли стоимости всего права. Это дало возможность людям относиться более внимательно и, так сказать, участливо к своему делу, они стали чувствовать себя сильнее и более независимее.

    Максимилиан де Бэтгон, герцог Сюлли. Гравюра работы Тардьё-младшего

    Внутренняя политика

    Для благосостояния страны больше всего потрудились средние классы населения; но и Генрих IV немало заботился о том, чтобы поднять в народе дух трудолюбия и, вместе с тем, работой кормить обедневшую чернь. С этой целью король затеял большие стройки, дававшие, таким образом, хлеб беднякам и служившие на пользу и славу отечества. Этим постройкам и сооружениям Сюлли придавал большое значение. Генрих IV, кроме того, мечтал воплотить в жизнь замыслы Колиньи о присоединении к Франции некоторых атлантических портов и о колонизации заокеанских земель. В этих целях и был основан в 1604 году Порт-Ройяль в Канаде.

    Для развития промышленности необходимо было сознание наступившего мира и безопасности. Это чувство еще более возросло в 1601 году, когда от брака короля с итальянской принцессой родился дофин – наследник престола. В самом деле, после заключения Вервенского договора, то есть с 1598 года и до самой смерти Генриха IV во Франции царили мир и благоденствие. Если и случались за это время незначительные заговоры, то их можно было скорее считать предвестниками грядущих неурядиц или запоздалыми проявлениями застарелого недовольства. Однако в 1602 году был казнен маршал Бирон, как изменник, поддерживавший преступную переписку с герцогом Савойским и строивший преступные планы вместе с другими недовольными дворянами.

    Внешняя политика

    В своей внешней политике Генрих придерживался древнефранцузских воззрений. Как до, так и после Вервенского мира, Франция одинаково недружелюбно относилась к дому Габсбургов и, главным образом, к немецкой и испанской его ветвям. Хотя последняя с воцарением Филиппа III и обращалась к французскому двору с предложением породниться брачными узами или вообще возобновить родственные отношения, но Генрих IV продолжал помогать Нидерландам в борьбе против испанцев и даже способствовал заключению в 1609 году благоприятного для Нидерландов двенадцатилетнего перемирия.

    В ходе естественных событий становилось очевидным, что французам с испанцами не миновать нового столкновения. Его ускорил вопрос о наследственности Клэве-Юлих-Бергских земель, возникший в марте того же 1609 года, когда осада крепости Юлих вывела из терпения короля французского. Эту осаду вел австрийский эрцгерцог Леопольд, а Генрих считал бы для себя крайне невыгодным и оскорбительным дать австрийско-испанским союзникам завладеть такими пунктами на Нижнем Рейне, откуда они могли угрожать Франции и разжигать дело нидерландской реставрации, которое до тех пор еще не имело почвы во Франции. Это угрожало бы также и германским протестантам, интересы которых были Генриху также близки, как его собственные. Он намеревался и готов был начать войну с Испанией, а также возобновить свои требования о возвращении отнятых у Франции прав на Неаполь и Сицилию. Он чувствовал, что его силы в полном расцвете, но считал, что цели его жизни еще не вполне достигнуты.

    Убийство Генриха IV, 1610 г. Испания

    Приняв решение отправиться к войску 15 мая, Генрих 13 мая торжественно короновал свою супругу. В 4 часа пополудни 14 мая король ехал в экипаже по городу и как только выехал с улицы Сент'Оноре на улицу де-ля-Ферронри, как дорогу ему преградили две телеги. Слуги оставили королевский экипаж и побежали устранять препятствие. В ту же минуту на подножку вскочил какой-то человек (по имени Франсуа Равальяк) и дважды нанес Генриху удар длинным ножом. Король умер на месте, убийцу арестовали, пытали и, наконец, казнили. Сообщников у него не оказалось, да, вероятно, и не было, так как он и сам не знал точно, ради чего решился на такое злодейство. То он говорил, что король, по его мнению, не старается обратить гугенотов в прежнюю веру, то, что он (король) идет против папы, то возмущался тем, что он ведет войну... Наконец, говорил еще, что никогда не решился бы его убить, если бы знал, до какой степени его любит народ.

    Но со смертью Генриха IV его династия на французском престоле не угасла. Королем был провозглашен его малютка-сын, под именем Людовика XIII, а регентшей оказалась его мать, вдовствующая королева, Мария Медичи.

    В течение всего периода, начиная с 1588 года и до начала Великой Германской войны, история Англии, Нидерландов и Франции одновременно является и историей Испании. Дерзновенные замыслы Филиппа II усердно поддерживались и всеми соправителями государства. Народ и дворяне видели в нем не просто короля, а именно короля-католика – как он сам себя называл. Католицизм же был национальной религией испанцев и главным рычагом их высокомерных политических затей, а, следовательно, и всех войн и событий, произошедших за минувшие сорок лет.

    Между тем, этот же самый ревностный католик не останавливается перед несправедливостью или даже убийством, что совершенно не согласуется с истинным духом христианской веры. Так, например, чтобы помешать замыслам своего брата (не родного) Дон-Жуана, Филипп II отдает приказ слуге, Антонию Перецу, умертвить доверенное лицо своего родственника, а затем, когда дело сделано, сам же сажает убийцу в тюрьму. Такими делами и страшным высокомерием король испанский сам себе подготовил ужасную кару. Без раскаяния, без смирения, но с мужеством переносил он страшные муки долгого и тяжкого недуга до самой своей смерти 13 сентября 1598 года. Своим правлением он проложил Испанскому государству путь к погибели. К тому же и преемник его, единственный сын Филипп III, был человек слабый и бесхарактерный.

    Филипп II на 71 году жизни. Портрет кисти Антониема Моро.

    Во время его царствования (1598-1621 гг.) закончилось освобождение Нидерландов от испанского ига. Единственным проявлением энергии Филиппа III было окончательное изгнание мавров из пределов Испании. Их насильно заставляли принимать католичество и при этом пользовались такими грубыми мерами, что даже вызывали этим сомнение, может ли быть хороша вера, допускающая подобное обращение с ближним. Гнев Божий не замедлил проявиться. В народе прошел слух, что где-то икона Богоматери прослезилась, в другом месте – на лике Ее выступали капли холодного пота, и т. п. ужасы. Во время этого «мирного» царствования возобновились войны и прочие бедствия. Хотя король и был мягкого нрава, но правил государством, в сущности, его любимец, граф, а впоследствии герцог Франциск Гомец де Лерма, тянувший за собой своих родных и друзей. Его политика, правда, была все-таки более миролюбива, чем политика Филиппа II, но и на него нашлась управа. По наговору король сместил и удалил своего любимца. Когда тот был, наконец, возвращен ко двору, он уже не застал в живых своего короля, Филиппа III.

    ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА. МОСКОВСКОЕ ГОСУДАРСТВО Утверждение самодержавия на Руси. Иоанн IV, первый царь московскийИоанн IV. 1538-1584 гг.

    В то время, когда в Англии правила королева Елизавета, когда Филипп II, король испанский, держал в руках своих нити всей европейской политики, а во Франции происходила ожесточенная религиозно-политическая борьба, которая подготовила вступление на престол Генриха IV, на крайнем востоке Европы, в Московском государстве, которое начинало все больше и больше обращать на себя внимание европейцев, появился талантливый и дальновидный правитель, который, значительно расширив пределы своего государства на Востоке и Юго-Востоке, вступил в ожесточенную борьбу с западными соседями, стремясь к укреплению русской границы и к обладанию прямым и ближайшим морским путем в Европу. То был сын великого князя Московского Василия III, Иоанн IV Васильевич (1538-1584 гг.).

    Юность и вступление на престол

    Одаренный от природы умом быстрым и впечатлительным, пылкий и восприимчивый по характеру, неудержимый в страстях и порывах Иоанн, оставшийся круглым сиротой после смерти отца и матери, с самого раннего детства видел вокруг себя все ужасы беспощадной борьбы партий в окружавшей его боярской среде, которые, пользуясь малолетством царя, заботились исключительно о своем обогащении, о захвате власти в свои руки и об удовлетворении самых низких страстей и инстинктов. Правя именем царя, бояре грабили народ и губили друг друга на глазах у подраставшего царственного юноши, о воспитании которого никто не проявлял ни малейшей заботы. Когда юноша (много раз подвергавшийся в детстве тяжким обидам от бояр, оскорблениям и даже лишениям) стал подрастать, он доказал боярам, что дурной пример, поданный ими, принес свои плоды, и стал жестоко расправляться с теми из них, которые ему не нравились. Однако же добрые советы митрополита Макария и в особенности влияние, оказанное на Иоанна его новым духовником, новгородским священником Сильвестром, образумили юношу и направили его на иной путь.

    Вступление Иоанна IV Васильевича на престол. Рисунок из рукописной «Царственной книги»

    Венчание на царство и брак с Анастасией

    Несомненно, под влиянием этих лиц Иоанн заявил боярам, что он желает венчаться не на великое княжение, а на царство, царским венцом. 16 января 1547 года он венчался на царство и принял титул «царя Московского и всея Руси», а 3 февраля того же года сочетался браком с девицей, происходившей из знатного и весьма древнего рода московских бояр – с Анастасией Романовной – дочерью боярина Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина. Анастасия, прекрасная собой, отличалась высокими добродетелями и кротким нравом. Она сумела оказать на своего супруга самое благотворное влияние и окончательно отвлекла его от тех порочных и шумных увеселений, которыми старались развлекать и тешить царя любимцы из бояр. С другой стороны, Сильвестр способствовал сближению Иоанна с Алексеем Адашевым, человеком незнатным, но умным, честным и благонамеренным. Сильвестр и Адашев, связанные между собой тесной дружбой, были особенно полезны юному царю тем, что ознакомили его с народными нуждами, которые бояре старались скрывать от Иоанна.

    Первый Земский Собор. Стоглав

    Под влиянием этих добрых советников, Иоанн пожелал лично услышать от своих подданных об их нуждах и желаниях и потому приказал в 1550 году съехаться в Москву выборным людям со всей Русской Земли – на первый Земский Собор. Этому земскому собору предложен был на обсуждение и утверждение новый царский Судебник, так как старый, введенный в употребление дедом царя, Иоанном III, оказывался уже во многих случаях непригодным. Более того, внимательно и благосклонно были выслушаны Иоанном многочисленные жалобы на недостатки и беспорядки в общем государственном устройстве, на тягости, непосильные для служилого сословия, на угнетение сильными слабых, на непорядки в церковном устройстве и главные недостатки духовного сословия.

    Последствием Земского Собора был созванный в следующем году собор духовных властей, которому царь предложил на обсуждение и разрешение целый ряд вопросов. Ответом на эти вопросы явилось соборное постановление из ста пунктов, потому и названное Стоглавом. Дальнейшим последствием собора было: новое распределение земель, предоставленных во владение служилым людям (дворянам и детям боярским), которые несли на себе всю тягость военной службы. При этом распределении служилые люди получили значительные льготы и выгоды. Затем, важное послабление было дано и народу: во многих отдаленных краях Московского государства, где население страдало от бездействия власти, городским и сельским общинам было даровано право самосуда, по которому общины могли сами выбирать из своей среды правителей и судей, обязанных наблюдать за справедливой раскладкой податей и повинностей, а также за тишиной и безопасностью от «всяких недобрых людей».

    Покорение Казанского царства

    После всех этих весьма важных внутренних преобразований Иоанн обратился к делам внешним, которые давно уже занимали его внимание. Прежде всего он решил покончить с Казанским царством, которое вместе с Крымской ордой наносило большой вред Московскому государству, препятствовало его распространению на Восток и причиняло неисчислимые беды волжской торговле. Для покорения Казани потребовалось два похода. Первый в 1550 году закончился основанием на Волге мощного опорного пункта во вновь построенном небольшом городке, Свияжске, на нагорной стороне Волги. Второй поход (1552 г.), в котором участвовали 150 000 войска при весьма сильной артиллерии, закончился взятием Казани, против которой велась осада по всем правилам, с подкопами и минами. Однако осада была весьма продолжительная, так как казанцы защищались упорно. Помимо этого русскому войску приходилось постоянно отражать нападения со стороны волжских племен (чувашей, черемисов и мордвы), подвластных казанским царям. Наконец, в стенах города были пробиты проломы и русское войско устремилось через них на штурм. Казанцы отчаянно бились и резались в городе, потом вышли за город, в открытое поле, и все пали в битве. Затем Иоанн въехал в город как победитель, и сам назначил в нем места для постройки первых православных храмов.

    Завоевание Астрахани

    Последствием падения Казани было весьма быстрое и легкое завоевание Астрахани (1556 г.), где правили цари Ногайского племени, а впоследствии и добровольное подчинение Московскому государству всех племен, живших в Поволжье, и всех кочевников (башкир и ногайцев), бывших в зависимости от Казани. После присоединения Астрахани, Московское государство вынуждено было вступить в сношения с соседними кавказскими народами (черкесами, кумыками, абхазцами), которые жили по рекам Терек и Кубань. Эти народцы жили в постоянных раздорах с Астраханью и Крымом, и потому весьма охотно перешли под покровительство и защиту московского царя. Они прислали в Астрахань послов и заявили о своей готовности платить дань Иоанну.

    Одновременно с этим быстрым и успешным распространением власти московского царя на Востоке и Юго-Востоке, были приняты новые меры защиты от набегов крымского хана. Вдоль всей южной степной окраины государства выстроен был ряд укреплений, сторожевых городов (так называемых сторожевых линий), а эти городки были заселены ратными людьми, обязанными нести на себе тяжкую сторожевую службу и наблюдать в степи за движением хищников.

    Враждебные отношения Ливонии к Московскому государству

    В этот блестящий и деятельный период царствования Иоанна, он был чрезвычайно огорчен тем неприязненным и даже прямо враждебным отношением, какое демонстрировала по отношению к Московскому государству Ливония. Не следует забывать, что во второй половине XVI века вся западная граница была закрыта для прямых сношений Руси с Западной Европой. Такие сношения были возможны только через литовско-польские владения, где полностью зависели от разрешения короля и воли сейма, или же через Ливонию, так как никаких гаваней на Балтийском море у Московского государства не было. А между тем, Ливония, опасаясь того, что западное просвещение придаст еще больше силы и без того уже могущественному Московскому государству, старалась всеми силами препятствовать этим сношениям Руси с Западом, не пропуская иноземцев в Россию, и действовала при этом нагло вызывающим образом.

    Особенно явно проявилась враждебность Ливонии в 1547 году, когда Иоанн отправил в Германию саксонца Шлитте с поручением – пригласить в Москву всяких мастеров, художников и ученых. Шлитте исполнил поручение добросовестно, но ливонское правительство не пропустило иностранцев в Москву. Когда же один из них, несмотря на запрещение, попытался перейти границу, ливонцы его нагнали и казнили. Иоанн не забыл этой обиды и, управившись на Востоке с Казанью и Астраханью, обратил оружие против Ливонии, решившись утвердиться на берегах Балтийского моря.

    Ливонская война. Первый период

    Предлогом к войне послужила неуплата дани, которую Дерптский епископ, по прежним договорам, обязался платить Московским князьям. Договор, умышленно или неумышленно, был забыт епископом и Иоанн потребовал уплаты всей накопившейся дани в определенный срок. Когда она в срок не была уплачена, Иоанн двинул сильное войско в Ливонию, овладел 20 городами (в том числе Нарвой и Дерптом) и страшно опустошил страну.

    Магистр Ливонского ордена, Кетлер, не мог и думать о борьбе с Иоанном, а потому обратился с мольбами о защите и помощи к трем соседним государствам: Дании, Швеции и Польше. Первые два не решились вступиться за Ливонию, а польский король Сигизмунд Август заключил с ней оборонительный и наступательный союз (1559 г.), так как сам имел виды на Ливонию. Но Кетлер ничего не выиграл от этого союза, потому что король польский не спешил защитить Ливонию и спокойно смотрел на быстрые военные успехи русских. Увидев это, Кетлер решился прибегнуть к последнему средству, чтобы сохранить за собой хоть часть владений ордена. Для этой цели он уговорил эстляндское дворянство отдаться под покровительство Швеции, Лифляндию просто уступить польскому королю в полное владение, а за собой оставил только Курляндию, признав ее зависимость от Польши. В то же время он продал остров Эзель датскому королю. Этим хитрым маневром он уклонился от непосредственной войны с Московским государством, вовлекая его в войну с тремя государствами, которым так легко и дешево достались их права на новые владения.

    Увлеченный своими успехами Иоанн решился принять навязываемую ему войну со Швецией и Польшей, и даже сам начал войну с Сигизмундом. В 1553 году он вступил в Литву с сильным войском и множеством пушек. Здесь он осадил и взял город Полоцк, очень важный пункт и в торговом, и в военном смысле. Хотя примерно в это время Сигизмунду удалось одержать победу над русскими воеводами при городе Орше, однако он не мог вознаградить себя за потерю Полоцка и предложил мир Иоанну на самых выгодных условиях для Московского государства. Сигизмунд уступал Иоанну все города и земли, занятые русскими войсками в Ливонии, и хлопотал только о возвращении Полоцка.

    Но Иоанн не захотел и слышать о мире, тем более, что в это время ему удалось сблизиться с Данией (при помощи брачного союза между датским принцем Магнусом и племянницей Иоанна). Он намеревался образовать из Ливонии отдельное королевство, зависимое от Московского государства, а Магнуса посадить в нем королем. С такими планами на будущее Иоанн заключил с Польшей не мир, а только перемирие на три года. Однако обширным планам Иоанна не суждено было сбыться, потому что в Польше в течение этого времени произошли важные события, а внутри Московского государства последовал целый ряд весьма печальных перемен в отношениях Иоанна к своим приближенным и к среде, его окружавшей.

    Внутренние осложнения. Перемена в Иоанне

    Вскоре после взятия Казани и присоединения Астрахани к Московскому государству, ближайшие советники царя, Сильвестр и Адашев, возгордились и стали вмешиваться во все распоряжения Иоанна – даже в семейные его дела. Это постоянно порождало ссоры с братьями царицы, боярами Романовыми и даже с самой царицей. Как бы в довершение этих неприятных отношений, которые царь сносил весьма терпеливо, наступило еще новое бедствие. Царь заболел, оказался при смерти, задумал писать духовное завещание и потребовал от своих родственников и бояр, чтобы они присягнули его малолетнему сыну. Но бояре стали шуметь и спорить, кричали, что не хотят после смерти царя повиноваться боярам Романовым. И больной царь видел, что Сильвестр также держит в этом деле сторону бояр... Оправившись от тяжкой болезни, Иоанн отдалил от себя Сильвестра и Адашева, а вскоре после того его самого постигло новое горе.

    В 1560 году скончалась кроткая и добродетельная царица Анастасия, которая умела сдерживать пылкий и жестокий нрав Иоанна. Иоанн долго оплакивал любимую жену, тосковал по ней, а затем стал искать развлечений в шумных пирах и забавах, недостойных его сана. Это оттолкнуло от него лучшую часть бояр и придворных, которые стали относиться неодобрительно к поведению царя. Льстецы и угодники, окружавшие царя, постарались ради собственной выгоды настроить царя против его порицателей. Он поспешил удалить их от двора; многие из них подверглись опалам и ссылкам, иные были даже казнены. Напуганные этими незаслуженными опалами и казнями, некоторые из бояр стали помышлять о бегстве из Москвы в Литву.

    Иоанн IV и Курбский

    Первым бежал туда (в 1561 г.) князь Андрей Михайлович Курбский – герой казанской осады, один из способнейших русских воевод и один из самых образованных русских людей того времени. Русского изменника приняли в Литве ласково и наградили богатыми поместьями. Он решился даже вступить с Иоанном в переписку и стал защищать боярство перед царем, объясняя его заслуги. Он старался доказать, что только их трудами и было сделано все, чем царствование Иоанна было прославлено. Иоанн – также весьма начитанный и превосходно знакомый с Св. Писанием – отвечал на письма Курбского и в своих посланиях к нему доказывал, что Самим Богом призван и поставлен для обуздания боярского своеволия и для утверждения неограниченной державной власти. Но, в сущности, бегство Курбского и его укоризненные письма оказали на Иоанна самое пагубное влияние: в нем окончательно укоренилась мысль о том, что он не может доверять никому из окружающих, что все бояре готовы изменить ему, что все они в заговоре и сношениях с изменником Курбским.

    Это настроение дало повод вновь пробудиться в сердце Иоанна врожденной жестокости. Он перестал сдерживать порывы своей горячей, страстной натуры, поддался ее ужасным влечениям и всю дальнейшую жизнь свою построил на необходимости разоблачать мнимую измену на Руси с такой настойчивостью и свирепостью, которая невольно заставляет предполагать, что у Иоанна бывали временные приступы исступления и умственного помрачения. Под влиянием этого мрачного настроения Иоанн окружил себя многочисленной вооруженной стражей и уехал из Москвы в Александровскую слободу, где построил себе большой дворец, а саму слободу укрепил и окружил валами и рвами. Начались нескончаемые розыски, опалы и казни, которым часто подвергались люди совершенно невинные, по доносу или только по подозрению. Иногда страдали целые семьи без различия возраста и пола, а в 1570 году даже и все население Новгорода было подвергнуто неслыханным мучениям и страшному избиению ни в чем неповинных граждан. Все эти ужасы поколебали те добрые и прекрасные начинания, которыми так богато было первое десятилетие царствования Иоанна.

    Разумеется, что при таких условиях внутренней жизни государства, и внешняя политика его не могла следовать прежним путем успехов и удач. К тому же, во главе Польского государства встал знаменитый полководец того времени, воевода трансильванский, Стефан Баторий, избранный сеймом польским королем после смерти бездетного Сигизмунда Августа. Иоанн вскоре понял, что вынужден вести борьбу одновременно со Швецией, принявшей Эстляндию под свое покровительство, и с Польшей, защищавшей Лифляндию. Эта борьба оказалась ему тем более непосильной, что и польское, и шведское войска были устроены значительно лучше русского войска, а во главе обоих войск стояли талантливые полководцы – Стефан Баторий и Делагарди.

    Ливонская война. Второй период

    В 1578 году шведы и поляки одновременно стали теснить русских с двух сторон и нанесли им жестокое поражение под Венденом, где русские войска понесли огромные потери. Среди убитых было четверо воевод. Это поражение оказалось тем более пагубным, что после него принц Магнус перешел на сторону поляков. Но Иоанн еще упорствовал, еще хотел продолжать борьбу с Польшей в Ливонии. Однако Баторий не дал ему подготовиться к войне, устремился на Полоцк, овладел им после отчаянной обороны со стороны русского гарнизона, а затем сразу же перевел войну в пределы Московского государства, в Псковскую область. В то же время шведский полководец Делагарди после многочисленных успехов подступил к Нарве, занятой русскими войсками, и взял город. Во время штурма погибло более 8000 русских воинов.

    Быстрые военные успехи Батория открыли ему, наконец, доступ к самому Пскову – сильнейшей из всех русских пограничных крепостей того времени. В 1581 году Стефан Баторий осадил Псков, защищаемый мужественным воеводой, князем Иваном Петровичем Шуйским, и встретил такое упорное сопротивление, о которое сломался боевой дух польских войск, и все усилия Батория и все его военное искусство оказались тщетными. В конце августа началась осада по всем правилам военной науки того времени. К началу сентября были подготовлены проломы в городской стене, сквозь которые поляки, литовцы, венгры и шведы устремились на приступ города, но псковичи бились отчаянно между стеной и второй линией внутренних укреплений. Псковское духовенство, под градом пуль и стрел, вышло на место битвы со святынями и хоругвями, с чудотворной иконой Псково-Печерской Божьей Матери и мощами Св. князя Всеволода-Гавриила...

    Старинный план города Пскова, XVI век.

    На этом плане ясно выделяются две главные части города, обнесенные стенами со множеством башен. 1) собственно город, между р. Великой и р. Исковой, расположенный в виде треугольника. В остром углу этого треугольника обращает на себя внимание наиболее крепкая часть города, окруженная особой стеной – это Псковский Кром (или Кремль), в котором находилась главная святыня Пскова, Троицкий собор. Здесь же хранилась городская казна и собиралось вече; 2) часть города, за р. Исковой, носила название «Запсковья». В нижней части плана помещена неукрепленная часть города, которая была расположена за р. Великой и называлась «Завеличьем»

    Древняя чудотворная икона Псково-Печерской Божьей Матери, которую во время осады Пскова Баторием носили по стенам. Доска иконы во многих местах пробита польскими пулями

    Ценой огромных потерь враги были отбиты, а псковичи воспряли духом и до глубокой осени отбивались от внезапных нападений Батория. Он снял осаду только в ноябре, и примерно тогда Иоанн IV приступил к переговорам.

    Заключение мира с Польшей и Швецией

    Иоанн сознавал, что ему не под силу одновременно воевать с Польшей и Швецией, и потому он стал искать возможности примирения с Баторием. Этим случаем воспользовался папа Григорий XIII, который давно уже пытался привлечь Иоанна к союзу с германским императором в войне против Турции. Папа предложил Иоанну свое посредничество в сношениях с Польшей и прислал в Москву иезуита Антония Поссевина для посредничества при переговорах Иоанна с Баторием. Хитрый прелат попутно старался склонить Иоанна и к принятию католичества. Но Иоанн поразил его твердостью своих религиозных убеждений и своими обширными богословскими познаниями. Поссевин вынужден был отказаться от своего тайного намерения, но зато устранился и от посредничества в переговорах с Баторием.

    В январе 1582 года было заключено перемирие с Польшей на десять лет, на самых невыгодных для Московского государства условиях: Иоанн должен был уступить полякам все свои завоевания в Ливонии и отказаться от Полоцка. В следующем году на таких же тяжелых условиях было заключено перемирие и со Швецией, которой Иоанн вынужден был уступить даже русские пограничные города: Ям, Иван-Город и Копорье. Таким образом, почти 20-летняя борьба за Ливонию окончилась для Московского государства не только полной неудачей, но даже потерей небольшой части исконных русских владений в северо-западной части Руси.

    Раскрашенная гравюра на дереве

    Подпись к гравюре напечатана на длинном листе и гласит следующее: «Подлинное изображение легации или посольства великого князя из Москвы к римско-цесарскому величеству: также в каком платье и виде каждый из них прибыл ко двору, когда они римско-цесарскому величеству подносили верительные грамоты и подарки в Регенсбурге на сейме 18 июля 1576 г.». Эта гравюра изображает посольство князя Захара Ивановича Сугорского к императору Максимилиану II. В верхней части приводимого снимка с этой гравюры, шестая фигура справа изображает дьяка, несущего царскую грамоту, завернутую в шелковую ткань, поверх которой, в ковчежце, лежит прикрепленная к грамоте печать. За дьяком, посольская свита несет сорок соболей, прикрытых чехлами

    Завоевание Сибири. Ермак.

    Последние годы долгого и тревожного царствования Иоанна IV ознаменовались приобретением обширного пространства земель на Востоке, за Уральскими горами. Во второй половине XVI века один из богатейших русских торговых людей, Григорий Строганов, испросил у царя Иоанна дозволение занять незаселенные земли по реке Каме и взялся их населить и обработать. Строганову с братьями даны были обширные права и льготы, а также разрешено было даже содержать за свой счет ратных людей, иметь в запасе пушки и порох – для отражения набегов и грабежей со стороны зауральских племен.

    Строгановы для обеспечения своих владений решились покорить ближайшие зауральские земли и привести их в подданство Московского государя. С этой целью они пригласили к себе на службу одного из вольных казацких атаманов Ермака Тимофеевича, который воевал на Волге с ногаями и другими кочевниками. Ермак охотно принял предложение Строгановых и поступил к ним на службу. Два года он готовился к дальнему походу за Урал, подбирал себе надежную дружину. Наконец, 1 сентября 1581 года он двинулся за Уральские горы с небольшой, но хорошо вооруженной огнестрельным оружием ратью в 850 человек. Недостатка в припасах не было, было даже несколько небольших пушек.

    Перевалив через Уральские горы, войско Ермака построило себе суда и по огромным сибирским рекам проплыло внутрь страны. Здесь Ермаку пришлось выдержать долгую и упорную борьбу с войсками Сибирского хана Кучума. Несмотря на то, что против маленького казачьего войска выступили целые полчища Кучума, казаки везде одержали верх, потому что были вооружены огнестрельным оружием, действие которого местные жители, подобно американским индейцам, принимали за молнию. После нескольких удачных битв Ермак занял столицу Кучума, город Сибирь, от которого впоследствии и вся страна получила название Сибирского царства. Здесь он зазимовал, а на следующий год продолжил покорение окрестных городков и нанес жестокое поражение соединенным силам Кучума, при этом взял в плен и главного их вождя, богатыря Маметкула.

    Только после этой победы Ермак решился отправить посольство в Москву – просить царя Иоанна принять «новую землицу, Сибирское царство, под свою высокую руку». Царь, обрадованный таким нежданным расширением своих владений на Востоке, после своих ливонских неудач принял посольство милостиво, приказал благодарить Строгановых и Ермака, наградить казаков и в помощь им отправил воевод с войском.

    Вскоре после того Иоанн IV скончался (18 марта 1584 г.), оставив после себя двоих сыновей: Федора, которому предстояло наследовать престол, и младенца Дмитрия (от седьмого брака своего), которому в удел отведен был город Углич на Волге. Долгое и бурное царствование Иоанна ознаменовалось многими темными и кровавыми делами, многими жестокостями, которые были прямым следствием его крутого, неукротимого нрава. Потомки назвали его Грозным, однако русский народ сумел оценить по достоинству все то, что было сделано этим государем на благо Московского государства и всей Русской Земли, и до сих пор прославляет его деяния в своих исторических песнях.

    Иоанн IV, первый царь московский. По древнему оригиналу из рукописной книги XVI века

    Отношения с Англией

    В заключение того, что было рассказано нами о царствовании Иоанна IV, необходимо еще добавить, что в 1553 году английский корабль, случайно занесенный бурей в Белое море, зашел в устье Северной Двины и капитан того корабля, англичанин Ченслер, завязал первые торговые отношения между Англией и Московским государством. В конце XVI и начале XVII века из этой торговли англичане сумели извлечь для себя весьма большие выгоды.

    В царствование Иоанна IV введено было на Руси книгопечатание. С разрешения царя и по благословении митрополита, в 1563 году был построен в Москве «печатный двор» и в нем открыта первая русская типография. Печатаньем здесь занимались двое русских мастеров: дьякон Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец. Первой книгой, напечатанной русскими мастерами, были «Деяния Апостольские» (1564 г.).

    Царствование царя Федора и Бориса Годунова. История Западной Руси. Смутное время и избрание на царство Михаила Федоровича Романова Царствование царя Федора

    После кончины Грозного русским царем стал кроткий, добродушный, болезненный и слабоумный Федор Иоаннович (1584-1598 гг.), неспособный нести на себе тяготы правления. Всей душой преданный Церкви и строгому, ревностному исполнению всех ее обрядов, Федор Иоаннович старался всеми силами отдалить от себя государственные заботы и весьма охотно предоставил их приближенным лицам из боярской среды. Такими ближайшими к нему лицами были его родственники: родной дядя, боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев и боярин Борис Годунов, шурин (брат жены) царя. Оба эти боярина еще в последние годы царствования Иоанна Грозного принимали участие в управлении государством и имели большой опыт в таких делах. Получив в свои руки все бразды правления государством, главной задачей этих бояр стала забота о том, чтобы оберечь кроткого и благочестивого царя Федора от всяких тревог и волнений.

    Дипломатические успехи Годунова

    В 1586 году боярин Никита Романович умер, и Годунов, управляя страной от имени государя, оказался полновластным владыкой всего государства Московского. Будучи человеком весьма умным, дальновидным и хитрым политиком, он способствовал распространению и утверждению власти московских государей в Сибири (где уже появились русские города и укрепления на берегах Енисея) и на Кавказе, где царь Кахетии Александр принял подданство Московского государя, а также были установлены первые сношения с Персидским шахом. Даже ливонские неудачи предшествующего царствования были отчасти исправлены тем, что Борис необычайно искусно сумел воспользоваться раздорами Польши и Швеции.

    Поводом к раздорам послужило то, что шведский наследный принц Сигизмунд, избранный польским сеймом королем после смерти Стефана Батория, стал править Польшей под именем Сигизмунда III, но не отказался и от своих прав на шведский престол. Однако после смерти его отца шведским престолом завладел дядя Сигизмунда, избранный королем Швеции под именем Карла IX. И Сигизмунд III, и Карл IX, враждуя друг с другом, естественно, хотели видеть Московское государство в стане своих союзников. Но Борис, не желая вмешиваться в их распрю, придерживался выжидательной политики и уклонялся от союза и со Швецией, и с Польшей. Тогда Карл IX, чтобы развязать себе руки, решился вместо перемирия заключить «вечный мир» с Московским государством и возвратить отвоеванные шведами русские города: Ям, Копорье, Иван-Город и Корелу (Кексгольм).

    Внутренняя политика Годунова

    Немаловажной была деятельность Бориса Годунова и по отношению к внутреннему управлению государством. По его плану в царствование царя Федора были претворены в жизнь две важные государственные меры: 1) учреждение самостоятельного всероссийского патриаршества; 2) прикрепление крестьян к земле.

    Учреждение патриаршества было вызвано тем, что митрополит Московский и всея Руси, высший представитель церковной власти обширного и могущественного государства, должен был подчиняться восточным патриархам, которые даже у себя дома не обладали ни властью, ни авторитетом и постоянно нуждались в материальной помощи московских государей. Когда в 1588 году Константинопольский патриарх Иеремия (старейший из восточных патриархов) прибыл в Москву, Борис Годунов от имени царя Федора предложил ему окончательно поселиться в Москве и принять на себя сан патриарха Всероссийского. Но Иеремия отклонил предложение и посоветовал возвести в этот сан Московского митрополита Иова, который и был провозглашен первым патриархом Всероссийским.

    Другая мера – прикрепление крестьян к земле – была вызвана экономическими особенностями жизни Московского государства. До конца XVI века крестьяне представляли собой сословие вольных землепашцев, которые не имели собственной земли, жили и работали на землях, отведенных в поместья дворянам и детям боярским. За право пользования помещичьей землей, крестьяне были обязаны часть времени работать на помещика. Помимо этого они обязаны были платить определенные подати и нести известные повинности в пользу государства. Осенью, по окончании работ на землях одного помещика, крестьяне имели право переселяться на земли другого, т. е. пользовались «правом свободного перехода». Это право было весьма выгодно для богатых помещиков и для монастырей, владевших огромными землями. И те, и другие переманивали к себе крестьян отовсюду, предлагая им разные льготы, что вызывало отток рабочей силы от хозяйств мелких помещиков, что нередко приводило к разорению. Но мелкие помещики и составляли главную военную силу государства. Более того, при таком «праве свободного перехода» распределение нагрузки податей и повинностей оказывалось весьма затруднительным. Поэтому Борис Годунов особым царским указом окончательно прикрепил крестьян к земле и всякий переход от одного помещика к другому запретил под страхом суровых наказаний (1597 г.).

    Воцарение Бориса Годунова

    В начале 1598 года царь Федор скончался бездетным, и с ним пресеклась династия царей московских, восходившая к Александру Невскому и еще дальше, вплоть до первоначальных русских князей Рюриковичей. За шесть лет до смерти Федора его младший брат, царевич Дмитрий, был умерщвлен в Угличе, и народная молва утверждала, что убийцы были к нему подосланы Борисом Годуновым, который надеялся быть избранным на царство после смерти бездетного царя.

    Однако после смерти царя Федора все бояре, как бы опасаясь этого избрания, поспешили присягнуть вдовствующей царице Ирине. Но она отказалась от престола и удалилась в монастырь. Борис также временно удалился от дел, пока преданный ему патриарх и сильная партия его приверженцев побуждали всех граждан московских предложить престол Борису. Но Борис притворно отказался. Он желал быть избранным не только Москвой, а всей Русской Землей, а для этого нужно было собрать Земский Собор. Собор был действительно созван в Москве, и 17 февраля 1598 года на соборе было решено еще раз просить Бориса принять престол. На этот раз Борис принял престол, рассчитывая, что после такого торжественного избрания будет править Московским государством спокойно и беспрепятственно, а также передаст его своему сыну. Но его расчеты не оправдались.

    Воцарение Бориса никого не порадовало и ни в ком не пробудило сочувствия. Все знали, что он правитель искусный и опытный в управлении государством, но никто не верил в прочность его власти. Более того, бояре его опасались и завидовали ему, а народ роптал против него за стеснения, которые он внес в их жизнь закреплением крестьянства к земле. Борис, со своей стороны, также не доверял боярам, опасался их козней и всех подозревал в заговорах против себя. Подозрительностью Бориса воспользовались недобрые люди и стали перед ним выслуживаться доносами. За этими доносами последовали репрессии, розыски и ссылки.

    В числе многих других, пострадавших от подозрительности Бориса, оказалась и вся семья бояр Романовых, сыновей Никиты Романова, брата царицы Анастасии. Старший из них, Федор Никитич, умный, начитанный, красивый, в цвете лет, был против воли пострижен в монахи (под именем инока Филарета), разлучен с женой и семьей и сослан в дальний монастырь на севере Руси[18]. Братья его также были разосланы по ссылкам и подвержены такому жестокому обращению, что спустя год только один из четверых остался в живых. Эти опалы и ссылки ни в чем не повинных людей еще более озлобили против Бориса бояр и вельмож, а то отношение, которое Борис проявлял к иноземцам (посылая молодых людей за границу для обучения), отдалило от него и духовенство.

    К довершению всего этого прибавилось недовольство и ропот со стороны народа, так как на него последовательно обрушились страшные бедствия. Три года подряд, с 1601 по 1604, в Московском государстве продолжались неурожаи, которые, в итоге, привели к неслыханному голоду. Страшный мор – неизбежное следствие голода – разразился над изнуренным населением Московского государства. Голодные, доведенные до отчаяния люди выходили на дороги разбойничать и грабили хлебные склады богатых людей и запасливых монастырей. Но как ни старался Борис Годунов помочь голодающим, все его усилия перед лицом этого страшного бедствия оказывались тщетными. Он щедро раздавал и хлеб из царских житниц, и деньги из своей казны, предоставлял народу возможность заработка на казенных постройках, но народ продолжал роптать на него и говорил, что бедствия посылаются на Русскую Землю Богом в наказание за прегрешения Бориса и за те темные дела, которыми он незаконно добился престола. Припоминалось ему и то, что он закрепостил народ, отдав его, вместе с землей, во власть помещиков...

    Появление Самозванца

    И вдруг, в это страшное, бедственное время, из-за границы с Литвой начали доходить вести о том, что «настоящий, законный русский царь» появился во владениях польского короля, что этот царь есть никто иной, как Дмитрий, младший сын Иоанна Грозного, который будто бы каким-то чудом спасся от убийц, некогда подосланных Борисом в Углич... Под влиянием этих слухов, народ заволновался в ожидании каких-то новых, необычайных событий. Действительно, вскоре оказалось, что во владениях польского короля появился смелый и ловкий самозванец, и явился в такое именно время, когда его успех можно было считать вполне обеспеченным и по ту, и по эту сторону границы.

    Взгляд на историю Западной Руси. Церковная уния

    Следует заметить, что во второй половине XVI и в начале XVII века, и Польша, и в особенности русско-литовские области, расположенные в приграничных районах Московского государства, были переполнены весьма беспокойными элементами. Польское государство сложилось на аристократической основе, при огромном преобладании крупного землевладельческого дворянства, которое совершенно парализовало слабую власть избираемых королей, в большинстве случаев чуждых Польше. Около крупных магнатов-землевладельцев группировалось весьма многочисленное мелкое землевладельческое сословие, которое пользовалось правом голоса на сеймах, где являлось составной частью партий, поддерживавших того или другого магната. Народ находился в полном принижении и забвении, представляя собой только рабочую силу, которая давала возможность шляхте жить безбедно и праздно. Его интересы и вообще интересы государства менее всего принимались в расчет правящим сословием, съезжавшимся на сеймы, где преобладали личные интересы. Партийные вопросы решались криком подкупленной шляхты, а иногда пускались в дело и сабли.

    Этой внутренней неурядицей прекрасно умело пользоваться католическое духовенство, которое в лице разных прелатов и папских легатов оказывало сильнейшее давление на весь ход польской политики как внутренней, так и внешней. Духовенство еще более усилилось с тех пор, как в Польше появились иезуиты, а Виленский епископ Валериан Протасевич вызвал их из Польши в Литву и направил их рвение на борьбу с православием в русско-литовских областях, где православие было господствующей религией. Иезуиты, основав в Вильне высшее учебное заведение – духовную академию – стали привлекать сюда избранных юношей из лучших литовско-русских дворянских фамилий и не пренебрегали никакими средствами для убеждения православных к переходу в католичество. Затем, при Сигизмунде III (преемник Стефана Батория), они стали уже открыто теснить православие и затруднять православному духовенству доступ к высшему образованию. Но когда иезуиты решились, наконец, вступить с православием в открытую борьбу, то встретили такой сильный отпор, какого не ожидали. После долгой и напрасной борьбы иезуиты пустились на хитрость: они стали демонстрировать усердное желание примириться с православием, стали усиленно хлопотать о Церковной Унии, т. е. о воссоздании Восточной и Западной Церкви под верховным главенством папы на самых, по-видимому, льготных условиях для православного населения западнорусских и южнорусских областей Польско-Литовского государства. Стараясь склонить на свою сторону наиболее влиятельных православных епископов, они предлагали им сохранить для православных все обряды православной Церкви и богослужение на русском языке, а самим епископам сулили щедрые награды и большие выгоды в будущем. Этими посулами им удалось склонить на сторону Унии двух весьма влиятельных православных епископов и киевского митрополита Рагозу, которые прибыли в Рим в конце 1595 года и дерзнули просить папу «от лица всего русского духовенства» о принятии русской Церкви под его верховное главенство и о присоединении ее к Унии.

    Такой самовольный поступок этих троих отступников тотчас же вызвал открытый протест со стороны всего православного населения русско-литовских областей. Все православное духовенство и русское дворянство собралось на собор в Бресте (1596 г.) и потребовало отступников к себе на суд, но те не явились, и Собор объявил их лишенными сана. Однако никакие протесты православных на сейме и никакие их петиции к королю не помогли – епископы-отступники при поддержке иезуитов и польских властей открыто предложили всем православным принять Унию. Когда же это предложение было с негодованием отвергнуто, то начались систематические преследования и гонения православных, которые привели к целому ряду волнений и к массовым выселениям русского народа из южных областей Литвы за рубеж – в степные места, занятые привольными поселениями казаков и всякого сброда, бежавшего сюда из Литвы, Руси и Польши.

    Самозванец и иезуиты

    Именно в это время, столь благоприятное для всяких смут, в Литве появился тот самозванец, о котором мы упомянули выше. Он выдавал себя за царевича Дмитрия, хотя на самом деле, как полагают, был сыном галицкого служилого человека и именовался Григорием Отрепьевым. Это был не простой обманщик, а человек, по-видимому, уверенный в том, что он действительно был царского рода и что ему каким-то чудом удалось ускользнуть из-под ножа убийц, подосланных в Углич Борисом. Есть основание думать, что эта уверенность, вселенная в душу юноши некоторыми случайными признаками сходства с убитым царевичем, была, вероятно, отчасти внушена ему с детства лицами из боярской среды, у которых он жил и воспитывался и которые, может быть, даже преднамеренно готовили из него орудие для отмщения Борису.

    Портрет Лжедмитрия

    Рано выучившись грамоте, он рано постригся в монахи и странствовал по разным монастырям. Как человек не только грамотный, но и начитанный, он некоторое время даже состоял писцом при патриархе Иове, но за дерзкие речи против царя Бориса чуть было не попал в ссылку и спасся от нее бегством в Литву. Здесь он вел скитальческую жизнь: бродил по монастырям в Киеве и на Волыни, потом скинул рясу и довольно долго жил среди запорожских казаков, где научился владеть оружием и ездить верхом. По возвращении из Запорожья на Волынь, Григорий Отрепьев попал в руки иезуитов и, вероятно, под их руководством пополнил свое образование и совершил свой дальнейших путь.

    Хорошо знакомые и с общим положением Польши, переполненной всякими беспокойными элементами, и с положением соседних русских областей, в которых было в ту пору такое множество недовольных, иезуиты сообразили, что дерзкие притязания способного и смелого юноши могут произвести в Московском государстве смуту, которой можно будет воспользоваться в самых разных целях, а в случае удачи – даже прямо перенести католическую пропаганду в самое сердце недоступного для нее Московского государства. При помощи иезуитов, наиболее знатные польские вельможи приняли Григория Отрепьева под свое покровительство и, представив мнимого царевича королю Сигизмунду III в Кракове, убедили польское правительство оказать поддержку этому «Лжедмитрию».

    Успехи самозванца, его воцарение и гибель

    Мы не будем излагать в подробностях дальнейшую историю самозванца, а заметим только, что расчеты иезуитов вполне оправдались. Все беспокойные элементы Польши, все бродячее приграничное население и недовольное Борисом население ближайших русских областей, в том числе и казачество – встали на сторону Лжедмитрия, а та мрачная и кровавая легенда, которая придавала известный ореол его имени, довершила остальное. Борис оказался бессилен в борьбе с этим страшным именем. Войска его бились вяло против «законного, прирожденного государя», а когда Борис в самый разгар борьбы умер, то царские войска открыто перешли на сторону самозванца, очистив тем самым ему путь к Москве, и передали в его руки несчастную семью Бориса. 20 июня 1605 года Лжедмитрий торжественно въехал в Москву и был провозглашен царем.

    Могила семьи Годуновых на кладбище в Троице-Сергиевой лавре

    За управление государством он принялся смело и толково, делами занимался усердно, проявляя при этом ум и недюжинные способности. Но боярам он не нравился тем, что слишком мало давал им воли, намеревался провести быстрые и кардинальные реформы, к тому же был явно неравнодушен к иноземцам и иноземным обычаям. Много вредили ему и поляки, которые, прибыв в Москву в большом количестве и в войске Лжедмитрия, и в свите его тестя, польского магната Мнишека, держали себя дерзко и нагло и распоряжались в древней русской столице, как в завоеванном городе.

    Этим положением воспользовался один из бояр, хитрый и умный царедворец, князь Василий Шуйский. Он организовал в среде бояр заговор против царя и его польских приверженцев, поднял московскую чернь и изгнал Лжедмитрия вместе с поляками, приехавшими с ним в Москву. Самозванец погиб во время мятежа. Вслед за этим приверженцы Шуйского развернули настолько бурную деятельность, что через два дня после гибели самозванца, князь Василий Шуйский был избран московским царем. В то же время собором высшего духовенства низложен был патриарх Игнатий, приверженец самозванца, и на его место был возведен в сане патриарха митрополит Гермоген – человек твердый, разумный и высоконравственный.

    Царь Василий IV (Шуйский). Новый самозванец

    Но Шуйский, воцарившись, не смог умиротворить мятеж и смуту, поднятые по всей Русской Земле привлекательным и страшным именем «царя Дмитрия». Убийство Лжедмитрия и воцарение Шуйского последовали одно за другим настолько быстро, что на окраинах Московского государства узнали об этой перемене не скоро, а узнавши – не поверили. Получилось так, что многие близлежащие города и области признавали двух разных царей и вступали между собой в борьбу: одни стояли за царя Дмитрия, другие – за царя Василия, и всюду из-за этого шли распри и междоусобия.

    А между тем иезуиты успели подготовить нового самозванца. В пограничных с Литвой областях пронесся слух, будто «царь Дмитрий» еще раз успел спастись от убийц, что вместо него был убит царский конюх, и многие области тотчас же перешли на сторону нового самозванца, а под знамена хитрого и сметливого обманщика стали быстро стекаться все, кому была выгодна смута, кому хотелось безнаказанно пограбить и нравилось жить за чужой счет. К нему перешла и казацкая вольница с Дона, и запорожцы из Приднепровья, толпами приходили самые отчаянные головорезы из польской шляхты, которым было тесно в Польше.

    Весной 1608 года новый самозванец двинулся с войском к Москве, разбил по дороге царское войско и, подойдя к стенам столицы, расположился станом в селе Тушине, в 12 верстах от Москвы, перерезав тем самым подвоз съестных припасов к городу, так что царь Василий оказался как бы осажденным в своей столице. Это значительно затруднило его связь с остальными областями Московского государства, а новому самозванцу дало возможность даже в окрестностях Москвы насаждать свою власть то силой, то обманом. Особенно много усилий ему пришлось положить на то, чтобы овладеть Троице-Сергиевым монастырем, в котором хранились большие запасы продовольствия и накоплены были большие богатства. Но монастырь, в котором, кроме иноков и монастырских крестьян, было всего несколько сот стрельцов, защищался так мужественно, что разбойничьи дружины самозванца осаждали его целых 16 месяцев, и все же вынуждены были снять осаду.

    Общий вид Троице-Сергиевской лавры

    Враждебные отношения Польши по отношению к Руси. Война. Осада Смоленска

    В связи с тем, что польский король вопреки условиям заключенного договора действует крайне двусмысленно и лицемерно и не принимает никаких мер к отзыву поляков, постоянно прибывавших в лагерь самозванца, царь Василий заключил союз со Швецией, по которому Карл IX, король шведский, обязывался прислать ему небольшое вспомогательное войско и помочь в изгнании поляков за пределы Московского государства. Но этот союз только ухудшил его положение. Сигизмунд III, узнав о союзе с его личным врагом, королем шведским, объявил войну Московскому государству и с сильным войском подошел к стенам Смоленска.

    В это тяжкое время у царских войск появился юный полководец, который всех сумел воодушевить – то был племянник царя Василия, князь Михаил Скопин-Шуйский. Во главе русских и шведских войск он нанес самозванцу и его скопищам несколько поражений, очистил путь к Москве и вывел царя Василия из его затруднительного положения. Все взоры обратились к нему, все видели, что он один был способен подавить смуту смелостью и решимостью и собрать все силы Русской Земли против главного врага – короля польского.

    Но вскоре после торжественного вступления в Москву юный князь Скопин-Шуйский внезапно заболел и скончался, и «глас народа» не без основания приписывал его смерть отраве, так как его быстрые успехи породили в окружении царя немало зависти и опасений... Эта смерть всех опечалила и всех лишила надежды на избавление от бедствий смуты. В довершение всего, царь Василий, отправивший под Смоленск сильное войско, поручил командование над ним человеку неспособному и всеми нелюбимому – брату своему Дмитрию, против которого Сигизмунд выслал лучшего из своих полководцев, гетмана Жолкевского. Войска сошлись недалеко от деревни Клушин (в Вяземском уезде, Смоленской губ.) 24 июня 1610 года. Русские бились храбро, но в самом разгаре битвы шведский вспомогательный отряд изменил им и перешел на сторону поляков. Царское войско было разбито наголову и рассеяно, а весь его обоз и артиллерия достались победителю.

    Отречение Василия от престола. Междуцарствие

    Так как царь Василий не мог немедленно собрать и выставить в поход новое войско, то его враги решились воспользоваться сложившимся положением. К Москве одновременно с двух сторон двинулись и поляки, под предводительством Жолкевского, и скопища самозванца. Тогда и московское население, преданное царю Василию, стало волноваться. 17 июня 1610 года бояре и люди других сословий собрались на Красной площади и порешили просить царя Василия, чтобы он отрекся от престола. Царь Василий не противился народному решению и удалился из дворца в свой прежний боярский дом, а Русская Земля осталась без царя и в ужасном положении полного безвластия.

    Действительно, на западной окраине стоял король Сигизмунд, осаждая Смоленск и собирая около себя русских изменников. В Новгородской области воевали шведы, которые из союзников превратились в лютых врагов и, пользуясь бедствиями Московского государства, задумали за его счет расширить свои владения. Южнее Москвы все области были на стороне самозванца. Всюду бродили отдельные отряды поляков, казаков и всякой иной вольницы, которые не были ни на чьей стороне, а занимались только грабежом и разорением страны.

    Избрание королевича Владислава царем

    В таком безвыходном положении московский патриарх и бояре, к которым перешло временно управление государством, решили вступить в переговоры с Жолкевским, настолько же хитрым дипломатом, насколько и отличным полководцем. Жолкевский предложил им избрать в цари королевича Владислава, сына Сигизмунда III. Бояре и патриарх с этим согласились, но при непременном условии, что королевич перейдет в православие. На основании этого условия, принятого Жолкевским, Москва (27 августа 1610 г.) присягнула Владиславу, и Жолкевский, отогнав от Москвы скопища самозванца, уговорил бояр впустить в Москву польский гарнизон под видом охраны столицы. Патриарх был против этого замысла но бояре его не послушали и впустили поляков в Москву. Затем хитрый Жолкевский посоветовал боярам отправить к Сигизмунду почетное посольство и усиленно хлопотал о том, чтобы в состав посольства были назначены наиболее знатные представители бояр и митрополит Филарет (Романов) которые, находясь в Москве, могли представлять опасность для выполнения дальнейших польских замыслов. Вскоре после отъезда посольства Жолкевский и сам уехал из Москвы, захватив с собой в качестве пленников бывшего московского царя Василия (Шуйского) и его двух братьев

    Борьба с поляками в Москве

    Однако вскоре обнаружилось все коварство польской затеи. Оказалось, что Сигизмунд и не думал отпускать королевича в Москву на царство, а, наоборот, сам предполагал сесть на московский престол. Посольству, которое к нему прибыло из Москвы, он поставил прежде всего непременным условием сдачу Смоленска. Все это еще более усложнило и затруднило общее положение дел...

    А между тем, именно в это время самозванец был убит одним из своих приближенных и в Москве почти одновременно узнали о происках Сигизмунда и о гибели самозванца. Тогда под влиянием патриарха Гермогена все население Москвы поняло, что поляки собираются погубить Московское государство. Из Москвы пошли во все стороны Руси грамоты, в которых русский народ призывался к избавлению древней столицы из-под власти поляков и подавалась всем мысль о необходимости избрания царя из русских и православных людей. Хотя поляки и русские изменники и заключили патриарха Гермогена под стражу, но семя, посеянное его грамотами и поучениями, взросло и принесло плоды.

    В то время, когда Смоленск после отчаянной обороны, был, наконец взят поляками, и Сигизмунд торжествовал свою победу на его развалинах, население Москвы уже вступило в борьбу с польским гарнизоном и выжгло весь город вокруг Кремля, в котором заперлись поляки оказавшиеся таким образом в осаде. В то же время на помощь москвичам шло уже многочисленное ополчение, собранное из весьма разнородных элементов под командованием трех воевод, которые постоянно между собой ссорились и не ладили. Ополчение подошло к Москве, вступило в бой с поляками, но их действия не могли освободить Москву, тем более, что в любой момент можно было ожидать, что на помощь полякам, осажденным в Москве, придет польский король со своим войском.

    Троицкие грамоты. Минин и Пожарский

    В эту критическую минуту двое энергичных деятелей этой страшной эпохи – архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий и Авраамий Палицын, его келарь и помощник, стали по всей Русской Земле рассылать грамоты, увещевая всех «сразиться с врагами Московского государства и до конца постоять за веру и отечество». В октябре 1611 года одна из таких грамот была доставлена в Нижний Новгород и оглашена в соборе перед народом. Грамота вызвала сильное воодушевление в толпе. По прочтении ее один из почтеннейших горожан Козьма Минин (по роду деятельности – мясной торговец) стал говорить согражданам: «Чтобы помочь Москве – ничего не пожалеем: дома продадим, жен и детей заложим и будем искать себе начальника!» Побуждаемые Мининым нижегородцы решили, что следует немедленно созвать ратных людей и собрать казну на жалованье им. Они избрали воеводой своего ополчения храброго князя Пожарского, который уже бился под Москвой с поляками, а управление казной и все заботы о содержании войска возложили на Минина. Как только поднялись нижегородцы, к ним отовсюду стали стекаться и ратники, и пожертвования. Увидев такое одушевление, нижегородцы стали уже от себя рассылать всюду грамоты с призывами «быть с ними в одном совете и идти на врага поспешно».

    Освобождение Москвы и избрание царем Михаила Федоровича Романова

    Пожарский и Минин шли к Москве медленно и осторожно, постепенно стягивая к своему ополчению подкрепления, подходившие из разных городов. Под Москвой они стали отдельным станом, не смешивая свои полки с нестройным войском первого ополчения. Однако с воеводами было согласие действовать заодно. Оказалось, что нижегородское ополчение подошло к Москве как раз вовремя. На помощь осажденным в Москве полякам подходило уже сильное польское войско, под командованием гетмана Хоткевича и с большим обозом припасов. 22 и 24 августа под стенами Москвы произошли жестокие сражения, победа в которых осталась на стороне русского народного ополчения. Хоткевич вынужден был отступить с большими потерями, так и не успев ни провести в Москву свежие войска, ни доставить запасы осажденным в Кремле полякам, которые уже испытывали голод. Однако поляки продержались в Кремле еще три месяца и только в конце ноября сдались Пожарскому и Минину. 27 ноября 1612 года ополчение и народ с духовенством и воеводами во главе вступили в Кремль, очищенный от страшных следов разорения и долгой осады.

    Могила князя Пожарского в часовне Спасо-Евфимиевского монастыря

    Гробница Козьмы Минина в усыпальнице Нижегородского собора

    Вскоре после очищения Москвы от поляков все вожди народного ополчения, бояре и высшее духовенство решили приступить к избранию царя «всей Землей». На Земский Собор были созваны в Москву представители от всех городов и всех сословий. Когда же в Москву съехались все выборные, они в течение трех дней готовились к выборам постом и молитвой, а затем уже приступили к совещаниям. 21 февраля 1613 года выборные на Соборе единодушно постановили: избрать царем юного Михаила Федоровича Романова, сына Федора Никитича (в иночестве Филарета), в то время томившегося в плену у поляков.

    ГЛАВА ШЕСТАЯ

    Германия с начала религиозного мира. Царствования: Фердинанда I, Максимилиана II, Рудольфа II, Матвея. Юлих-Клэвские споры о наследстве и смуты в габсбургских потомственных владениях

    Германия с 1555 г.

    В самом сердце Европы возникли религиозные распри, что, впрочем, явилось закономерным развитием событий. Аугсбургский договор возвратил протестантизму его положение, дал положительные результаты в заселенных протестантами районах. Но все же не водворил окончательно религиозного мира. Новые воззрения в кругу протестантов не подкрепили старых начал, но беспрестанно подавали повод к новым спорам и неурядицам. В то время, как католическая Церковь могла похвастаться духом единства, протестанты не могли ужиться между собой, спорили и нападали друг на друга. Кроткий и снисходительный Меланхтон очутился во главе целой «школы» своих приверженцев, прямой противоположностью которых были последователи Кальвина. Несмотря на все его старания к примирению, даже его «школа» называла эти попытки слабостью и изменой. Ко всему этому примешалась злоба и зависть бывших «герцогских» саксонцев в отношении новых, «курфюрстских». Причем главными ревнителями были Матвей Флаций Иллирик и друг Лютера Амсдорф. К основному протестантскому учению об «искуплении» теперь примешались еще споры «синергистов» и «адиафористов». Предметом этих споров были вопросы: действительно ли человек сотворен был безгрешным или его только называют таковым; о грехопадении и о том, волен ли человек настолько, чтобы ощущать в себе стремление к достижению божественной благодати; наконец, необходимы ли добрые дела для достижения блаженства? Они не допускали мысли, чтобы Меланхтон соглашался с адиафористами лишь внешне. В 1559 году Амсдорф дошел до того, что высказал чудовищное положение, будто «добрые дела вредят достижению блаженства», и это воззрение «правильно и верно духу христианства». Увлечение духовных лиц этими вопросами, которые волновали и глубоко интересовали народ, все усиливалось...

    Эти духовные лица, особенно те, которые имели влияние на главу государства, раздували пламя духовной, религиозной вражды. Они, так сказать, направляли ее в ту или другую сторону, придавали ей тот или другой оттенок. Это влекло за собой иногда такое духовное тиранство, перед которым прежнее насильственное обращение в реформатскую веру было ничто. Хорошо ли, дурно ли были направлены стремления объединить людей духовно, все равно они вели лишь к еще большим недоразумениям, порождали новые распри. До какой степени сильна была злоба и ненависть в богословах того времени, видно из последних слов умирающего Меланхтона, что он благодарит Бога за избавление от ярости богословов (rabies theologorum). Меланхтон скончался в Виттенберге 19 апреля 1560 года.

    Rabies theologorum

    После его смерти еще долго продолжались горячие споры и пререкания, коснувшиеся теперь 10-й статьи Аугсбургского исповедания, а именно учения о Тайной Вечери. Толкование кальвинистов, отличавшееся тонкостью и глубоким благочестием, получило перевес над воззрениями Лютера и Цвингли; особенно же укрепилось оно тогда, когда Фридрих III Пфальцский повелел в 1563 году составить в этом духе Гейдельсбергский катехизис. Кроме того, был отдан приказ на основании принципа «отечественной» веры изгонять из пределов государства всех тех проповедников, которые не приняли бы этого толкования. В течение одного века четыре раза меняло государство свою «отечественную» веру, и в то время, как проявился кальвинизм, в курфюршестве Саксонском после долгой борьбы восторжествовала лютеранская вера. Под покровительством курфюрста Августа в 1577 году состоялась «Formula Concordiae», (формула соглашения) и в 1580 году была окончательно обнародована. В царствование его преемника Христиана I победа осталась за кальвинизмом или, как называли его враги, «филиппизмом», благодаря рьяному его поборнику, канцлеру Николаю Креллю. Но после смерти Христиана I, лютеране снова высоко подняли голову и даже отомстили канцлеру, который прежде был одним из лидеров кальвинистского движения и успеха. Он был арестован и после десятилетнего заключения казнен в Дрездене в 1609г.

    Фердинанд I

    Вплоть до 1580-х годов протестантизм еще лишь пробивал себе дорогу. Император Фердинанд I, царствовавший с 1558 года по 1564 год, научился веротерпимости и соблюдению духовного мира, которому он особенно старался способствовать. Так, например, своему представителю на Тридентском соборе он поручил требовать причащения для язычников, брака для священников, пересмотра молитвословов, немецких церковных песнопений и т. д.

    Таким образом, протестантизм водворился при нем во всех габсбургских владениях, за исключением Тироля, а также в смежных с ним землях: в Венгрии и в Польше. В Австрии протестантская вера была распространена хоть и не так широко, но все же в высших слоях общества и государственного управления было много ее приверженцев. То же было и в Баварии: дворянство и почти все города были на стороне протестантства. Мнение одного венецианского посла, который говорит, что вряд ли десятая часть всего государства еще исповедует свою прежнюю веру, может быть преувеличено, однако достоверно известно, что в то время даже среди католического населения Германии (и даже в духовных владениях на Рейне), образовалась сильная протестантская партия.

    После смерти Фердинанда I, в 1564 году, ему наследовал его старший сын Максимилиан II, правивший Австрией, Богемией и Венгрией в качестве государя и их общего повелителя и явивший в своем лице образец личных и царственных добродетелей. Прекрасно образованный, он отличался своей веротерпимостью, потому что первостепенное значение придавал политике и считал, что в ее интересах можно и даже должно поступаться чем бы то ни было. Зато в Риме на него смотрели, как на отщепенца. Но он не обращал внимания на папские грамоты и на легатов, смело разрешал в своих потомственных владениях принятие протестантской веры по правилам Аугсбургского исповедания. Немудрено, что при таких условиях в Германии возникла надежда, что протестантизм окончательно восторжествует.

    Максимилиан II в императорском одеянии.

    Деревянная мозаика XVI века

    Максимилиан II, 1564 г. Протестантизм. Иезуиты

    Тем временем старая Церковь оценила свои средства защиты, и иезуиты принялись за дело. Терпением и настойчивостью добились они того, что их влияние стало быстро возрастать: их училища, школы и коллегии были переполнены. Число их возрастало чуть ли не с каждым днем. Государей-католиков и высших правителей иезуиты убеждали в необходимости способствовать новому антиреформационному движению.

    Вслед за своим отцом, Максимилианом II, скончавшимся в 1576 году, на престол вступил старший из его шести сыновей, Рудольф II (1576– 1612 г.). Он воспитывался в Испании, но там не сумели придать его неопределившемуся и незначительному уму надлежащее направление, и потому он не мог достойно поддержать славу своего мудрого и энергичного отца. Не добившиеся желаемого в царствование Максимилиана II, иезуиты имели полный успех при Рудольфе II – государе, хоть и горячем, но нерадивом, несамостоятельном, погруженном в любовные забавы и приключения. Такова была благодатная почва, на которую пало семя иезуитского влияния. Прежде всего, Рудольф отменил постановления своего отца о свободе вероисповеданий, а затем, в 1578 году, католичество было объявлено повсеместно господствующей и обязательной верой.

    Бронзовый бюст императора Рудольфа II

    Еще более утвердили его в этом направлении беспорядки в Вене во время торжественного религиозного праздника. Переломом в деле вероисповеданий для Германии следует считать события, разыгравшиеся в Кёльне, начиная с 1582 года, когда перешел в протестантство курфюрст – архиепископ Гебхардт (из южногерманского дома Трухзессов Вальдбургских). Он сделал это, исходя не из каких-либо религиозных воззрений, а просто ради того, чтобы жениться на некоей графине Агнессе Мансфельдт и в то же время укрепить свою власть. Большинство дворян было за него; но и противная сторона имела своих приверженцев.

    Значительная часть городов уже была недоступна для католицизма, например: Магдебург, Бремен, Любек, Верден, Минден, аббатство Кведлинбург. Если так пошло бы и дальше, то скоро их примеру последовали бы и все остальные. Протестанты и католики двинули вперед свои войска. На поле битвы появились также и испанские отряды. Папа отрешил от сана архиепископа Гебхардта, а на его место посадил баварского принца герцога Эрнста, епископа Фрейзингенского. Эрнст тотчас же развернул контрреформационное движение и привел его к удачному завершению За это ему даровано было еще и епископство Мюнстерское, но с каждым годом становилось все труднее и труднее поддерживать церковный мир. Вновь возникли гонения на протестантов. В 1586 году изгнал их из своих владений епископ Вюрцбургский, а в 1588 – архиепископ Зальцбургский. В 1591 году началось преследование «крипто-кальвинистов» в курфюршестве Саксонском, а вслед за тем в Кёльне, как и в Страсбурге, в 1592 году, на спорных выборах в епископы, одержал верх кандидат от католической партии, кардинал Карл Лотарингский.

    Беспорядки в Донауверте

    Весьма важное значение имело для Германии то обстоятельство, что в 1596 и 1597 годах, почти одновременно, один за другим наследовали власть два очень умных и энергичных человека: герцог Фердинанд (внук императора Фердинанда I), от отца своего, эрцгерцога Карла, в Габсбургских землях: Штирии, Каринтии и Крайне, а герцог Максимилиан I – от Вильгельма V, в Баварии. Эрцгерцог, который вместе с герцогом слушал когда-то лекции иезуитов в Ингольштадте, поспешил исполнить то, в чем он клялся, целуя туфлю папы Климента VIII – уничтожил евангелические и лютеранские храмы, выселил их проповедников и отдал приказ всем своим подданным – либо обратиться в католичество, либо оставить его владения.

    Такие решительные меры побудили императора Рудольфа II к еще более активным действиям. Но всякие границы терпения перешло то, что случилось в имперском городе Донауверте. В этом городе, населенном исключительно протестантами, аббат по предварительному уговору остановил процессию, впереди которой несли церковные знамена и хоругви. Народ и остальная чернь воспротивились этому (1605 г.). Епископ Аугсбургский при поддержке герцога Максимилиана пожаловался на горожан государственному совету в Вене. В следующем 1606 году, при повторении празднества, произошли те же беспорядки. Все эти провокации были ловко подстроены иезуитами. Город был объявлен в опале и на герцога Максимилиана было возложено ее выполнение. Ему пришлось сначала взять город военной силой и лишь потом уже предъявить свои требования. Сначала они ограничились лишь несколькими церквами для католического богослужения, а потом приказано было и все без исключения храмы уступить католикам. Для большей острастки солдат разрешено было расквартировать по домам мирных обывателей, а потому и не мудрено, что вскоре был достигнут полный успех.

    Уния, 1608 г. Лига, 1609 г.

    Под впечатлением этих событий была заключена Уния между протестантскими владениями: курфюршествами Пфальцским, Пфальц-Нейбургом, Вюртембергом, Баденом, Гессеном и двумя бранденбургскими маркграфами в Ахаузене (Франконии). Эта Уния, или оборонительный союз, была заключена в мае 1608 года с целью поддержать государственное устройство. Поводом к тому послужил рейхстаг в Регенсбурге, на котором эрцгерцог Фердинанд замещал императора и показал, чего можно было ожидать в эти междоусобные времена. Но и со стороны католиков не было недостатка в решимости, да к тому же и руководящего начала здесь было больше, чем в стане последователей евангелического учения. В июле 1609 года Максимилиан Баварский заключил союз с семью духовными владыками: епископами Вюрцбургским, Констанцским, Аугсбургским, Пассауским, Регенсбургским, аббатом Кемптенским и пробстом Еллвангенским, к которым присоединились еще и три духовных курфюрста. Цель этой Лиги была та же, что и предыдущей – охранять государственный строй, но последняя была настолько сильнее первой, что могла вести не только оборонительные, но и наступательные действия. На средства этого союза герцог Максимилиан снарядил целое войско, стал во главе его и симпатии всех католиков – испанцев, папы и эрцгерцога Фердинанда – оказались на его стороне. В стане протестантов, наоборот, не было выдающихся личностей и мощных владений, каковыми были лютеранские государства Саксония и Бранденбург.

    Юлих-клэвская распря 1609 г. соглашение

    В том же 1609 году, в марте месяце, скончался, не оставив после себя потомства, последний из герцогов Клэве, Юлих и Берг– граф Маркский и Равенсбергский. Из многочисленных наследников этих прекрасных земель – весьма важных по своему положению на Рейне и по близости своей к Нидерландам – наибольшие права оказались на стороне пфальцграфа Нейбургского и курфюрста Бранденбургского. В то время это было вопросом первейшей важности для всей Германии, так как он был связан с будущностью главной ее части, Бранденбургских владений.

    Права Бранденбурга

    Эти владения перешли во власть протестантов при Иоахиме II, которому наследовал его сын, Иоанн Георг, с 1571 по 1598 год. Это был человек ограниченного ума и такого же ограниченного политического значения. Ревностный протестант, довольный уже тем, что лютеранское учение прямо противопоставлялось кальвинистскому. Он был верен политике Гогенцоллернов и держался поближе к «достославному австрийскому дому». Никакие предупреждения или уговоры не могли подорвать его веру в него. Безо всякого вмешательства с его стороны рассеялись грозные тучи, нависшие в 80-х годах над его владениями и надо всем протестантским миром. Бранденбургские земли благоденствовали и даже в будущем им предстояли самые заманчивые приобретения: присоединение франконских земель, Силезского Иегерндорфа, Прусского герцогства и вышеупомянутое наследство на Нижнем Рейне. Слабохарактерный Иоанн Георг, который дал слишком большую волю дворянству, оставил завещание, по которому все его владения должны были раздробиться по рукам его многочисленного потомства от трех браков. На это решение последовало полное согласие императора.

    Но сын и преемник завещателя, курфюрст Иоахим Фридрих (1598– 1608 г.), отказался следовать воле своего родителя и восстановил в прежней силе закон о престолонаследии курфюрста Альбрехта (1486 г.): «Dispositio Achillea». За свое кратковременное правление, Иоахим значительно поправил дела государственного управления, запущенные его отцом. Своим решительным отношением к важнейшим вопросам того времени –– прусскому и клэвскому – он подготовил почву к мирному и прямому разрешению их в смысле прав Бранденбургского курфюршества. Но он не дожил до этой минуты. Сын же его, Иоанн Сигизмунд (1608– 1619 гг.), узнав о кончине отца, не счел нужным прерывать своего путешествия в Пруссию, которое было необходимо для назначения опеки над слабоумным герцогом. Не успел он вернуться в свое государство, как разыгрались клэвские события.

    Пфальцско-Дортмундское соглашение

    Отец Сигизмунда достаточно подготовил почву для завоеваний и потому брат его, маркграф Эрнст, поспешил на Рейн, куда с другой стороны явился также и наследник Пфальц-Нейбурга Вольфганг Вильгельм. Против последнего было издано императорское постановление, по которому всех, предъявляющих права на юлих-клэвское наследство, вызывали на судьбище к императорскому двору. Цель этого судьбища заключалась в том, чтобы запутать дело, а тем временем землю прибрать к рукам. Ближайшая опасность такого поворота событий была устранена с помощью Дортмундского соглашения, состоявшегося между курфюршеством Бранденбургским и пфальцграфством Нейбургским, по которому управление этими землями должно было осуществляться совместно, при условии соблюдения свободы вероисповеданий и прежних привилегий.

    Но австрийский эрцгерцог Леопольд был уже на пути в Юлих, куда он вскоре и прибыл под чужим именем. Крепость сдалась, но в то же время с двух сторон на нее готовились произвести нападение французы с нидерландцами и испанцы. Уния еще колебалась, саксонцы и Лига вооружились, и в скором времени ожидалось прибытие имперских войск. В эту тяжелую минуту плохо пришлось Иоанну Сигизмунду. Его государственные дела велись невнимательно, а от своего соправителя, пфальцграфа Нейбургского, ожидать поддержки не приходилось. Однако с помощью французов и нидерландцев Юлих удалось отвоевать обратно, а эрцгерцога вытеснить. Казалось, готова была разгореться в этой стране давно угрожавшая ей война, но к этому вопросу примешались еще и другие. Даже для габсбургских земель наступил серьезный кризис. Оказалось, что сам император Рудольф был не в состоянии повлиять на нижнерейнские события.

    Осада Юлиха в 1610 г. С гравюры на меди из «Исторической летописи» Готфрида

    Богемия

    В то время, как католики намеревались завладеть нижнерейнскими землями, в габсбургских владениях им никак не удавалось установить свое влияние. Помимо своей неспособности управлять государством, Рудольф II еще и тем вредил своему народу, что не обращал на него внимания, а проводил время в любовных похождениях, занимался конным спортом, астрономией, собиранием коллекций и т. п. Поэтому повсеместно – в Силезии, Венгрии и Богемии – все, кто мог пользовались его небрежностью для достижения своих религиозных и корыстных целей; беспорядок и своеволие не имели пределов.

    Эрцгерцоги объявили законным представителем габсбургского дома брата императора Матвея, на основании «периодически проявлявшегося слабоумия его римско-католического величества». Дело дошло до своего рода домашней войны между Габсбургами, в результате которой Рудольф II в 1608 году вынужден был передать своему брату управление Австрией и Венгрией в нижнем и верхнем течении реки Инн. Между тем в Венгрии образовались евангелические общества, и протестанты нашли себе заступника в лице Стефана Бочкаи (Boczkay), князя Седмиградского, с которым правительству пришлось заключить мир, обеспечивавший венграм свободный выбор вероисповеданий и принимавший Матвея под покровительство венгерских законов. Это произошло в Вене в 1606 году.

    Подношение венгерской короны Матвею в 1608 г. Из «Исторической летописи» Готфрида

    Такого удобного случая не захотели упустить и чехи, на родине которых за последнее время особенно разрослось реформационное движение. В 1609 году они предъявили своему слабому и нерадивому монарху так называемую «грамоту Величества» (Majestaetsbrief), в которой протестантам предоставлялась полная свобода вероисповедания, богослужений и проповедей, сооружения новых храмов, выбор проповедников и защитников (Defensores). Из распри, возникшей между царственными братьями, чехи сумели извлечь пользу. В 1611 году от лица всесословного собрания и тридцати правителей Богемии, Матвей был призван в Прагу, и Рудольфу II пришлось уступить брату и богемскую корону. Таким образом он сам, Рудольф, остался лишь при своей общеимператорской короне, да и то номинально. К счастью для него, смерть вскоре прекратила его бесполезную жизнь в 1612 году.

    Император Матвей. Гравюра на меди работы Эгидия Саделэра с портрета 1616 г.

    Император Матвей, 1612 г.

    Со дня кончины Рудольфа II и до избрания его брата, Матвея, императором, в июне 1612 года во Франкфурте-на-Майне, прошло довольно много времени. До тех пор германская корона еще находилась во власти Габсбургского дома благодаря злополучной саксонской политике, в которой принимала участие партия, желавшая передать ее Баварскому дому. Но в этом обмане не было выгоды ни для кого, а для Матвея и того меньше. Не только его брату, но и ему самому тяжело было переживать эти события. Советчик его, кардинал Клезель, не особенно твердо убежденный в возможности достигнуть желаемого, всеми силами старался лавировать так, чтобы благополучно провести своего государя и государство среди окружавших его опасностей. Между тем, продолжались внутренние неурядицы и своеволия, а император не в силах был их подавить.

    В 1613 году всеобщее внимание было привлечено переменой вероисповедания обоих совладельцев в юлих-клэвских владениях. Сначала тайно в Мюнхене, а затем уже и явно, в 1614 году в Дюссельдорфе, наследный принц Нейбургский, Вольфганг Вильгельм, перешел в католичество; а в декабре 1613 года курфюрст Иоанн Сигизмунд принял кальвинистское учение, и эти события имели немаловажное значение для внешней политики. Тот царственный дом, на который более всего могла возлагать надежды Соединенная Германия, примкнул к тому направлению протестантизма, которое признавалось наиболее свободным и наиболее чистым в области религиозного учения Лютера. Только самое глубокое и искреннее убеждение могло побудить курфюрста к такому решительному и рискованному шагу. Это убеждение и поддерживало его в то время, когда со всех сторон на него стали смотреть враждебно. Особенно кстати пришелся тогда эдикт от 24 февраля 1614 года, в котором говорится, что его курфюрстское высочество не намерен ни открыто, ни тайно влиять на религиозные убеждения своих подданных, но предоставляет разъяснение истины одному только Богу. Таков был первый открытый шаг к истинно евангельской веротерпимости, еще единичный, непонятный, но не напрасный.

    Вышеупомянутый переход представителей власти к новым вероисповеданиям отразился и на юлих-клэвской распре. Юный пфальцграф сочетался браком с сестрой герцога Максимилиана Баварского и объединил интересы католиков со своими. Вслед за тем были призваны испанские войска под предводительством генерала Амброзио Спинолы; в Аахене и в Мюльгейме-на-Рейне протестантское движение было подавлено. В сентябре 1614 года Везель был уже во власти испанцев, после чего появились также отряды голландцев под предводительством Морица Оранского, и также завладели некоторыми землями в интересах Бранденбурга. Начались переговоры, в результате которых в ноябре того же года в Ксантене было подписано соглашение, по которому Бранденбургу досталось управление Клэве, Марком, Равенсбергом и Равенштейном, а пфальцграфу – Юлихом и Бергом. Но иноземные отряды все-таки оставались в германских владениях.

    Юлих-Клэвский договор, 1614 г.

    Таким образом, хоть на время водворился непрочный мир, но тем опаснее, тем подозрительнее должны были казаться события, развернувшиеся тогда на горячей почве Богемии.

    Богемские смуты, 1618 г.

    Император Матвей был хилого здоровья и бездетен. У его братьев – Максимилиана Тирольского и Альбрехта, штатгальтера Испанских Нидерландов – тоже не было потомства.

    Партия иезуитов лелеяла мечту приблизить к императору эрцгерцога Фердинанда Штирийского, самого ревностного католика, довольно уважаемого и весьма достойного человека, как некогда приблизили к Рудольфу II его же брата Матвея. Эрцгерцоги единодушно просили за него императора, и тот согласился его усыновить. Вслед за тем его должны были признать преемником императора в Богемии, а так как он дал чехам все обещания, каких только они от него потребовали, то он, Фердинанд Штирийский, и был коронован в Богемии в 1617 году.

    Распри, к которым стремились иезуиты, не замедлили возникнуть. Вопреки «Грамоте Величества», аббат в Браунау приказал закрыть одну протестантскую церковь, построенную на его территории. Архиепископ пражский, также счел себя вправе последовать его примеру и распорядился разрушить церковь в Клостерграбе. Утраквистские власти возмутились. Во главе их стал энергичный, горячий человек, некий граф Матвей Турн. Произошел обмен письмами резкого содержания, и, наконец, 21 мая 1618 года все сословия были созваны в Прагу для того, чтобы выслушать гневные слова императора, которые им должны были передать представители правительства: штатгальтеры, семь католических и трое протестантских владык, на которых пал выбор самого императора Матвея. Это еще более усилило брожение в народе, и 23 мая утраквисты явились со множеством вооруженных людей в замок, где находились четверо из вышеупомянутых штатгальтеров, от которых стали требовать ответа на вопрос – с их ли ведома и одобрения было обнародовано гневное послание императора? Разговор завязался громкий и горячий и кончился тем, что самых ненавистных для народа людей – ренегата Славату и Мартинитца «с их льстецом и писцом Фабрицием» вышвырнули в окно. Как это ни странно, но никто из них не оказался ранен и не получил никаких повреждений. Но даже такой благополучный исход событий не мог остановить разгоревшегося возмущения, которое послужило как бы предвестником ужасного исторического бедствия, известного под названием Тридцатилетней войны.

    «Швырянье из окон» в Праге, 1618 г.

    Из «Исторической летописи» Готфрида

    Положение дел в 1618 г.

    Незадолго до этого, в 1617 году, было отпраздновано столетие реформации в большинстве протестантских и во всех землях, признававших аугсбургское исповедание. Повсеместно возносились к небесам благодарственные молитвы за то, что уже минуло сто лет, как сияет свет протестантского учения. Особенно поразительным и трогательным представляется нам такое торжество накануне длительной, жестокой, кровавой борьбы – воплощения неутолимой ненависти лютеран и кальвинистов. Но это духовное торжество было тем более отрадно, что оно явилось как бы выразителем значительного нравственного развития Германии, достигшей за последнее время немалого материального благосостояния.

    Германский народ стал сознательнее относиться к своей нравственной и материальной жизни, и результатами развития, например, горожан явилось стремление улучшить свой общественный и домашний быт, внешний облик. В городах появились прочные и прекрасные постройки, деревянные водопроводы (желоба для стока воды) и фонтаны. На улицах рассаживались бульвары, соблюдалась чистота и порядок. Постепенно появилось нечто вроде пожарной команды и уличное освещение. Зажиточность немцев проявлялась в их домашней обстановке, нарядах и увеселениях, которые становились все роскошнее и разнообразнее. Например, дворяне устраивали костюмированные катания на санях и на коньках, переодевания на святках, а простой народ – гуляния и стрельбу по мишеням. Стремление к общению привлекало народ в пивные, оно же ускорило появление некоторых полезных заведений. Появились бани и аптеки, состоящие под строгим надзором.

    Сельская жизнь также указывала на возросшее благосостояние в деревнях. Земледелие стояло почти на таком же уровне, на каком мы застаем его в начале XIX века. Количество рабочих лошадей, приходившихся на каждое отдельное хозяйство, было даже больше, чем в начале XIX века. У крестьян были даже денежные запасы. Многие деревни были частично укреплены. В протестантских селах повсеместно развивалась грамотность, всюду около церквей были и школы. Такое развитие грамотности обусловливало ранее появление газет и ведомостей. Еще в конце XVI столетия в Кёльне и в Нюрeнберге начали появляться печатные издания о торговых делах и т. п., а с 1615 года появилась и первая еженедельная газета, выходившая во Франкфурте-на-Майне.

    Но что собственно придавало всему этому доброе и плодотворное значение, так это новые жизненные принципы, более мягкие, душевные, так сказать, более человечные, нежели те, которыми до той поры руководилось бедное, более невежественное человечество. Теперь же, когда росла и крепла вера, основанная на учении Христа, руководимая воззрениями, берущими свое начало из евангельских великих истин, слово Божие звучало повсеместно. Его проповедовали во всех концах обширной Германской империи и широкое распространение его являлось нравственной, а следовательно и самой существенной ее поддержкой. Протестантское учение, как основанное на евангельских истинах, не могло не повлиять благотворно на представителей царской и иной власти, которые и действовали гуманно, но не инстинктивно, как прежде, а вполне сознательно, в силу убеждения, не чуждого и низшим слоям германского населения. В самом деле, не только горожане или ремесленники, но и крестьяне, их жены и дети начали интересоваться богословскими вопросами, принимая активное участие в духовных беседах, а подчас и в спорах.

    Как ни благоприятны были условия для воцарения полного мира и благосостояния в Германской империи, однако, чтобы окончательно обеспечить свое существование, новой евангельской Церкви предстояло еще немало борьбы и лишений.


    Примечания:



    1

    Это признавалось и в кругу лиц, стоявших на вершине власти.



    6

    В современной историографии она называется «Папская область».



    7

    Карл I, испанский, он же Карл V, император германский (или Священной Римской империи германской нации).



    8

    В современном написании АУТОДАФЕ (исп. и португ. auto de fe, букв. – акт веры), торжественное оглашение приговора инквизиции в Испании, Португалии, а также само исполнение приговора (главным образом публичное сожжение). Первое аутодафе относится к XIII веку, последнее состоялось в 1826 году в Валенсии. 



    9

    Коннетабль (connetable) во Франции с XII века – военный советник короля, начальник королевских рыцарей, с XIV века – главнокомандующий армией. В 1627 году должность коннетабля была упразднена При Наполеоне I были звания великого коннетабля и вице-коннетабля.



    10

    Клиенты – (лат., единственное число cliens, множественное число clientes). Понятие, восходящее к истории Древнего Рима, где так назывались отдельные лица или целые общины, отдававшиеся под покровительство патрона. Они получали родовое имя патрона, земельные наделы и несли сельскохозяйственную и военную повинности в пользу патрона.



    11

    В современной историографии эти войны называются Французскими Религиозными войнами.



    12

    Ранке. – Статья Маркса в I тетради Зибелева Исторического журнала (Sybel. Zeitschrift, 1889). Автор полагает, что Колиньи принял замысел Мерея за пустую похвальбу.



    13

    Примас (от лат. primas – первенствующий), в католической и англиканской церквах почетный титул главнейших епископов.



    14

    Лолларды (англ., ед. ч. lollard) – народные проповедники, участники антикатолического крестьянско-плебейского движения в Англии и других странах Западной Европы (впервые появились в Антверпене в начале XIV в.). Они сыграли важную роль в подготовке восстания Уота Тайлера в 1381 г. в Англии (их идеолог Дж. Болл стал одним из руководителей восстания), а также Реформации.



    15

    Стюарт – имя древнейшей шотландской фамилии, которая с 1390 года правила Шотландией.



    16

    Дедом Марии был король шотландский Иоанн VI, женатый на Маргарите, старшей сестре Генриха VIII.



    17

    Штатгальтер – (нем. Statthalter), наместник главы государства в исторических Нидерландах (статхаудер), в землях Австрийской империи (затем Австро-Венгрии), в фашистской Германии (т. н. имперские штатгальтеры).



    18

    Его сыну Михаилу Федоровичу Романову, тогда еще младенцу, суждено было впоследствии стать царем – родоначальником династии Романовых.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.