Онлайн библиотека PLAM.RU


Глава 21. Добрый смех

Мы рассмотрели пока только один вид смеха. Характерно для этого вида смеха наличие в нем прямой или скрытой насмешки, вызванной некоторыми недостатками того, над кем смеются, Это наиболее распространенный и часто встречающийся вид смеха как в жизни, так и в искусстве. Очевидно, однако, что это не единственный вид смеха и что раньше, чем делать какие-либо выводы о природе смеха и комизма вообще, надо рассмотреть по возможности все виды смеха,

Совершенно очевидно также, что смеются не только потому, что открываются какие-то недостатки в окружающих нас людях, но и по другим причинам, а по каким именно — это и надо установить. Выше был приведен перечень видов смеха, данный Р. Юреневым. Перечень этот интересен и богат, но он несколько беспорядочен и не преследует научно-познавательных целей. Нет попытки классификации,

Исходя из наблюдений чисто количественного порядка, можно установить, что насмешливый смех встречается чрезвычайно часто, что это основной вид человеческого смеха и что все другие виды встречаются значительно реже. С точки зрения формальной логики можно чисто умозрительно прийти к заключению, что есть две большие области смеха или два рода их. Один включает в себя насмешку, другой этой насмешки не содержит. Такое распределение представляет собой классификацию по наличию и отсутствию одного признака. В данном случае она окажется правильной не только формально, но и по существу. Такое различие делается и в некоторых эстетиках. Лессинг в «Гамбургской драматургии» пишет: «Смеяться и осмеивать — далеко не одно и то же», Можно, однако, установить, что резкой, четкой границы нет, что есть как бы промежуточные, переходные случаи, и к ним теперь надо обратиться.

Выше мы видели, что смех возможен только тогда, когда недостатки, которые осмеиваются, не принимают характера пороков и не вызывают отвращения. Все дело здесь, следовательно, в степени. Может оказаться, например, что недостатки настолько ничтожны, что они вызывают у нас не смех, а улыбку. Такой недостаток может оказаться свойственным человеку, которого мы очень любим и ценим, к которому мы испытываем симпатию. На общем фоне положительной, оценки и одобрения маленький недостаток не только не вызывает осуждения, но может еще усилить наше чувство любви и симпатии. Таким людям мы охотно прощаем их недостатки. Такова психологическая основа доброго смеха. К этому теперь и надо обратиться,

В отличие от элементов сарказма и злорадства, присущих насмешливому смеху, мы здесь имеем мягкий и безобидный юмор. «Термин юмор, — говорит Вулис, — незаменим, когда автор на стороне объекта смеха» (Вулис, 19), Понятие «юмора в эстетиках определялось неоднократно, В широком смысле под юмором можно понимать способность воспринимать и создавать комическое. Но в данном случае речь идет о другом. «Комическое и юмор, — пишет Ник. Гартман, — конечно, тесно связаны друг с другом, но ни в коем случае не совпадают; а также формально не параллельны» (Гартман, 604). Юмор есть некоторое душевное состояние, при котором в наших отношениях к людям мы сквозь внешние проявления небольших недостатков угадываем положительную внутреннюю сущность. Этот вид юмора порождается некоторым благосклонным добродушием.

Добрый смех допускает самые разнообразные оттенки и формы своего проявления. Один из них то, что мы называем «дружеский шарж». Правда, те, на кого рисуют такие шаржи, далеко не всегда бывают осчастливлены. Очень интересный случай рассказывает Иосиф Игин.

«У большинства актеров шаржи вызывали улыбки и шутки, и лишь тетя Катя (так ленинградцы называли Е. П. КорчагинуАлександровскую) утирала платком слезы.

"Не может быть, — подумал я, — неужели она обиделась?" Но она тронула меня за рукав и, всхлипывая, сказала: 'Ты, милок, не подумай; нас, актеров, зритель знает, пока мы на сцене, пока мы живем, Ему надо напоминать о нас рисунками, фотографиями… Рисуй нас, голубчик. Конечно, лучше, чтоб это были не шаржи. Но что поделать, если ты по-настоящему не можешь!"» (Игин, 22).

Здесь дружеский шарж граничит с карикатурой. Настоящего тепла в нем, конечно, нет, хотя автор и имел самые. лучшие намерения. В этом смысле этот случай не типичен.

В большинстве же случаев добрый смех сопровождается именно чувством душевного тепла. Величайшими мастерами доброго юмора и его литературно-художественного воплощения были Пушкин, Диккенс, Чехов, отчасти Толстой. Мы не будем располагать материал в историко-литературном порядке, а возьмем несколько показательных случаев.

Все знают, что смешны бывают дети, начиная от рождения и кончая годами отрочества. Это чувствовали и художественно передавали такие великие писатели, как Лев Толстой и — в иных формах — Чехов. Толстой отнюдь не юморист и не задается целью вызвать в читателе смех. Но он вызывает в нем невольную улыбку, улыбку сочувствия и одобрений. Чеховские детские типы очень разнообразны.

Некоторые из них обрисованы трагически, как, например, Ванька Жуков, который отдан в ученики к сапожнику и пишет письмо на деревню о всех своих горестях. Горести эти изложены детским, наивным и потому слегка смешным языком, но содержание письма потрясает читателя своей ужасающей правдой. Совершенно иной характер имеет, например, рассказ «Детвора», где показаны дети, играющие в лото. Вот как описывается один из играющих мальчиков, Гриша: «Это маленький девятилетний мальчик с догола остриженной головой, пухлыми щеками и с жирными, как у негра, губами». Другой, самый маленький, описан так: «Алеша, пухлый шаровидный карапузик, пыхтит, сопит и пучит глаза на карты». Но Чехов не только описывает наружность детей, но подробно вникает в их психологию и характеры. Наружность в этих случаях не заслоняет, а раскрывает сущность, притом такую, которая вызывает в нас не осуждение, а, наоборот, улыбку. Это касается даже недостатков. Описываемые Чеховым дети отнюдь не идеальны. Гриша играет исключительно из-за денег. «Выиграв, он с жадностью хватает деньги и тотчас прячет их в карман». Сестра его Аня играет не ради денег, а ради того, чтобы обыграть других, и страдает, когда выигрывает не она. Самый маленький, Алеша, любит происшествия. «По виду он флегма, но в душе порядочная бестия»: он счастлив, когда происходит драка. Все это с точки зрения заскорузлой педагогики вовсе не идеально. Представителем такой педагогики выведен Вася, ученик V класса. Вася, входя в столовую, где играют дети, думает про себя; «Это возмутительно! Разве можно давать детям деньги? И разве можно позволять им играть в азартные игры? Хороша педагогика, нечего сказать. Возмутительно» Но вскоре и он присоединяется к игре, Над Васей Чехов смеется другим смехом, чем над детьми, Так выясняется перед нами сущность доброго смеха, того мягкого юмора, особым мастером которого был Чехов.

Можно ли в свете всего изложенного выше решить, почему дети просто как таковые так часто бывают смешны? Мы видели, что смех возникает при взгляде на внешнее проявление духовной и душевной жизни, причем внешнее проявление заслоняет собой внутреннюю сущность, которая при этом оказывается неполноценной. При взгляде на детей бросается в глаза яркость именно внешней формы, Чем колоритнее форма, тем сильнее вызванный ею непроизвольный комизм. Но внешние формы при этом не заслоняют внутренней сущности, а, наоборот, раскрывают ее. Они составляют самую суть детского существа. Здесь не дисгармония, а наоборот — гармония, и эта целостность нас радует.

Другой классический пример доброго юмора — чеховская «Душечка». Душечка — это молодая женщина, которая одного за другим теряет людей, которых она любила. Она как будто не имеет никакого собственного нутра, а всецело входит в интересы тех, кого она любит. Будучи женой театрального антрепренера, она помогает мужу и повторяет все его мнения. После его смерти она выходит за управляющего лесным складом и опять помогает мужу. Самое важное в жизни для нее теперь — тарифы. «Какие мысли были у мужа, такие и у нее». Третья ее привязанность — ветеринар, и теперь она уже больше всего на свете интересуется болезнями скота. Когда ветеринар уезжает навсегда и с ним приходится расстаться, она остается совершенно одна. Теперь «у нее уже не было никаких мнений», Когда же через много лет ветеринар возвращается в город, она всю свою любовь переносит на его девятилетнего сына, помогает ему готовить уроки, заботится о нем и балует его, и теперь она разделяет мнения мальчика о задаваемых баснях и о трудности латинской грамматики.

Кто же Душечка? Положительный тип или отрицательный? И каков здесь смех Чехова? По уровню своей умственной жизни, по полному отсутствию какой бы то ни было самостоятельности во взглядах на жизнь она как будто бы заслуживает насмешки. Но, проявляя свою неспособность к самостоятельному мышлению, она вместе с тем проявляет такую силу нежной женской любви, такую способность всецело отрекаться от себя, такое бескорыстие, что ее отрицательные качества меркнут перед этой неизменной, постоянной способностью глубоко и искренне любить. Замечательно, что чеховская «Душечка» при его жизни не была понята. И.И. Горбунов-Посадов писал Чехову 24 января 1899 г., что «"Душенька" (так! — В.П.) гоголевская совершенно вещь», В свете того, что выше говорилось о Гоголе, такое мнение надо полностью отвергнуть. Очень высоко ценил этот рассказ Лев Толстой, Дочь Толстого, Татьяна Львовна, писала Чехову 30 марта 1892 r. «Ваша «Душечка» прелесть… Отец ее читал четыре раза подряд вслух и говорит, что поумнел от этой вещи», Но и Толстой, восхищаясь этим рассказом, не понял замысла Чехова. В 1905 г. он написалпослесловие к этому рассказу, в котором утверждал, что идеал Чехова — женщина развитая и ученая, работающая на пользу обществу. Чехов будто бы хотел посмеяться над жалкой Душечкой, не соответствующей этому идеалу, Однако совершенно очевидно, что идеал равноправия и образ самоотверженной «Душечки» нисколько не исключают друг друга, и Чехов в тонах мягкого юмора опоэтизировал этот прелестный и женский образ. Чехов, наоборот, недолюбливал ученых женщин, В рассказе «Розовый чулок» он описывает молодую жену, которая без соблюдения орфографии и пунктуации косыми строчками пишет длинное письмо,

Муж видит это письмо, упрекает ее в безграмотности. Она тихо плачет; а потом муж жалеет о своих упреках, вспоминает о всех достоинствах своей преданной, любящей и доброй жены, с которой так легко и хорошо жить. «Вспоминается ему при этом, как умные женщины вообще тяжелы, как они требовательны, строги и неуступчивы… Бог с ними, с этими умными и учеными женщинами! С простенькими лучше и спокойнее живется».

Есть теоретики, которые отрицают возможность доброго смеха. Так, Бергсон писал: «Смешное требует для проявления полного своего действия как бы кратковременной анестезии сердца». Это значит, что смеяться можно, только став на время жестоким, нечувствительным к чужой беде.

Такое утверждение верно только для насмешливого смеха, связанного с комизмом человеческих недостатков, но ошибочно для других видов его, Другие утверждали как раз обратное. Так, канадский писатель Ликок пишет: «Мне всегда казалось, что настоящий юмор, по самой сути своей, не должен быть злым и жестоким. Я вполне допускаю, что в каждом из нас сидит этакое первобытное дьявольское злорадство, которое нет-нет да и вылезет наружу, когда с кемнибудь из наших ближних стрясется беда, — чувство, столь же неотделимое от человеческой натуры, как первородный грех. Что ж тут смешного, скажите на милость, если прохожий — в особенности какой-нибудь важный толстяк — вдруг поскользнется на банановой кожуре и грохнется оземь? А нам смешно». «Так же, как и большинство людей, — пишет он дальше, — я считаю, что юмор прежде всего должен быть беззлобным и не жестоким» (Ликок, 199, 201), Обе точки зрения ошибочны и односторонни. Возражая Бергсону, можно сказать, что добрый смех, не требующий никакой «анестезии сердца», все же возможен, но не прав и Ликок, который считает, что добрый смех — единственно возможный и морально оправданный. Утверждение, что смех аморален, может привести к отрицательному отношению ко всякому смеху вообще. Мы уже видели, что так относился к сает и сатире Гегель. Но он — далеко не единственный. Такую точку зрения высказывал не кто иной, как Гете. В беседе с канцлером Мюллером он говорил: «Только тот, кто не имеет совести или ответственности, может быть юмористом»; «Виланд, например, обладал юмором, потому что он был скептичен, а скептики ничего понастоящему не принимают всерьез»; «Тот, кто понастоящему серьезно относится к жизни, не может быть юмористом».

Мы можем уважать глубоко серьезное отношение к жизни и к своим обязанностям великого Гете. Тем не менее умение смеяться вовсе не исключает серьезного отношения к жизни и к своим обязанностям. Пушкин был глубоко серьезным по существу и очень добрым человеком и вместе с тем умел хорошо смеяться.

Ленский и Ольга играют в шахматы,

И Ленский пешкою ладью
Берет в рассеяньи свою,

Комизм рассеянности разъяснен выше. Но данный случай не подходит под развитую там теорию. Чем же он отличается? Ошибка Ленского вызвана не мелкими или низменными заботами или побуждениями, а как раз наоборот:

Ах, он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Еще любить осуждена.

Глубина и сила любви — вот что приводит здесь к рассеянности, и это Пушкиным подчеркнуто. Добрый юмор Пушкина особенно ясно вскрывается, если сравнить описание бала у Лариных с балом у губернатора в «Мертвых душах». Оба бала описаны юмористически, оба вызывают смех, но смех разный. «Припрыжки, каблуки, усы» не мешают Пушкину любить ту провинциальную дворянскую среду, которая составляет фон событий романа; бал же у губернатора, описанный Гоголем, раскрывает все убожество и всю низость чиновничье-бюрократического быта губернского города при николаевском режиме. Значение доброго смеха понимал даже Гоголь, смех которого носит совершенно другой характер, чем смех Пушкина, «Засмеяться добрым, светлым смехом может только одна глубоко добрая душа», — пишет он в статье по поводу постановки «Ревизора». В «Старосветских помещиках» Гоголь очень близко подошел к тому, что мы назвали здесь добрым смехом. Белинский пишет об этом так: «Вы смеетесь над этою добродушною любовью, скрепленною могуществом привычки и потом превратившеюся в привычку, но ваш смех весело-добродушен, и в нем нет ничего досадного, оскорбительного».

Жан Поль, теоретик комического, несколько лет спустя после того, как он выпустил свою «Пропедевтику эстетики», написал небольшую статью под заглавием «Ценность юмора», в которой он говорит, что юмор помогает жить: «Прочитав и отложив юмористическую книгу, не будешь ненавидеть ни мир, ни даже себя».[8] Это пишет автор многочисленных юмористических произведений, в которых он хотел выразить радость жизни.

Все это характеризует переходный, промежуточный характер доброго смеха между теми видами смеха, которые вызваны недостатками и приводят к насмешке, и теми, в которых смех вызван не человеческими недостатками, а другими причинами и насмешки не содержит.


Примечания:



8

Cм. аналогичную мысль: Жан Поль, 152. — Ред.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.