Онлайн библиотека PLAM.RU


III

Магическая сила слова

Познакомившись съ т?мъ, что такое заговоръ, разсмотр?вши его типичныя формы, попытаемся теперь просл?дить, какими же путями развивался этотъ оригинальный видъ народнаго творчества, откуда взялась та могучая сила, какую народъ приписываетъ слову.[105] Какой путь изсл?дованія для этого выбрать? Откуда и куда двигаться? Кажется, бол?е удобнымъ будетъ путь обратный тому, какой заговоръ, в?роятно, прошелъ въ своемъ развитіи: начать съ т?хъ формъ, въ какихъ сила слова выступаетъ во всей своей полнот?, съ т?хъ случаевъ, когда для достиженія желаннаго результата ничего бол?e не надобно, кром? произнесенія магической формулы. Слово зд?сь своею силой ни съ ч?мъ не д?лится: ни съ д?йствіемъ, что приходится наблюдать въ другихъ случаяхъ, ни съ п?ніемъ, ни съ музыкой и вообще съ ритмомъ, что также бываетъ. Начавши съ этого вида и постепенно переходя отъ него къ формамъ, въ какихъ уже можно усмотр?ть наличность и другихъ элементовъ, берущихъ на себя часть магической силы, посмотримъ, не дойдемъ ли мы до такихъ ступеней, гд? слово, продолжая участвовать въ чарахъ, уже не играетъ той роли, какую на высшей ступени, а исполняетъ ту же самую функцію, что и въ нашей обыденной жизни. Ярче всего, конечно, в?ра въ силу слова выражается въ абракадабрахъ. Д?йствительно, что можетъ быть удивительн?е: произнесъ одно таинственное слово и — застрахованъ отъ всякихъ б?дъ и напастей. Но, къ сожал?нію, для р?шенія нашей задачи абракадабры ничего не даютъ. Эти блуждающія у различныхъ народовъ таинственныя слова принадлежатъ глубокой древности. Смыслъ ихъ давно утерянъ. Почему они обладали магической силой въ глазахъ ихъ творцовъ, врядъ ли удастся когда-либо открыть и придется ограничиваться только гипотезами. Лучше, оставивши непонятныя абракадабры, искать отв?та на свой вопросъ въ формулахъ ясныхъ, еще не утратившихъ своего первоначальнаго смысла. Вотъ передъ нами одинъ изъ поэтическихъ образчиковъ заговорной литературы.

"На великъ день я родился, тыномъ жел?знымъ оградился и пошелъ я къ своей родимой матушк?. Загн?вилась моя родимая матушка, ломала мои кости, щипала мое т?ло, топтала меня въ ногахъ, пила мою кровь. Солнце ясное, зв?зды св?тлыя, небо чистое, море тихое, поля желтыя — вс? вы стоите тихо и смирно; такъ была бы тиха и смирна моя родная матушка по вся дни, по вся часы, въ нощи и полунощи… Какъ студенецъ льетъ по вся дни воду, такъ бы текло сердце родимой матушки ко мн? своему родному сыну…"{413}).

Параллелизмъ, проникающій отъ начала до конца весь заговоръ, даетъ ключъ къ психологическому пониманію зарожденія подобнаго заговора. Св?же сохранившійся лиризмъ сближаетъ его скор?е съ п?сней, ч?мъ съ большинствомъ сухихъ заговорныхъ формулъ. Въ воображеніи такъ и рисуется образъ тихаго парня, забитаго суровой матерью. Онъ не протестуетъ, не ропщетъ, а удаляется къ студеному ключу, въ поля желтыя. Надъ нимъ небо чисте, солнце ясное. Окружающая тишина и спокойствіе вызываютъ съ новой силой воспоминаніе о только что пережитой бурной сцен? съ матерью, еще бол?е обостряютъ пережитую горечь. Въ набол?вшей душ? является естественная жажда синтеза, примиренія двухъ противоположностей. И вотъ вырывается чистая импровизація, искреннее горячее пожеланіе, чтобы матушка была такъ тиха, смирна, какъ это небо чистое, солнце ясное. Предъ нами не то заговоръ, не то п?сня, не то молитва. Если бы посл? этого въ жизни парня ничего не перем?нилось, то импровизація, можетъ быть, забылась бы такъ же естественно, какъ и возникла, или же отлилась бы въ лирическую п?сню. Но если случилось, что матушка вдругъ притихла на н?которое время? У челов?ка, живущаго въ атмосфер? заговоровъ, знающаго не одного колдуна, много слышавшаго о разныхъ запов?дныхъ словахъ, естественно явится тенденція приписать происшедшую перем?ну вліянію своихъ словъ. И это т?мъ бол?е возможно, что небо чистое, солнце ясное, зв?зды св?тлыя, ключъ студеный, въ общеніе съ которыми какъ бы вступилъ парень, въ его глазахъ представляются далеко не т?мъ, ч?мъ въ нашихъ. Онъ въ нихъ видитъ какую-то сознательную жизнь. Онъ часто къ нимъ приб?гаетъ въ своихъ б?дахъ. Масса коротенькихъ формулъ-просьбъ, съ которыми простой челов?къ обращается къ в?тру, къ зв?здамъ, м?сяцу, земл?, дереву, вод?, разс?янныхъ по сборникамъ заговоровъ, показываютъ, какъ близко все это простому челов?ку, показываютъ, что челов?къ чувствуетъ свою зависимость отъ нихъ. Онъ боится оскорбить воду. В?тру приноситъ жертву{414}). Съ просьбой къ св?тиламъ небеснымъ приб?гаетъ челов?къ, когда желаетъ пріобр?сти чью-нибудь любовь. Такъ въ Германіи д?вушка, къ которой милый равнодушенъ, говоритъ предъ молодымъ м?сяцемъ: "; Gruss dich Gott, lieber Abendstern; ich seh dich heut u. allzeit gern[106] scheint der Mond ubers Eck meinem Herzallerliebsten aufs Bett; lass ihm nicht Rast, lass ihm nicht Ruh, dass er zu mir kommen mu(muss);" или: "ei du, mein lieber Abendstern, ich seh u. s. w. — schein hin, schein her, schein uber neun Eck; schein uber meins Herzliebsten sein Bett, dass er nicht rastet, nicht ruht, bis er an mich denken thut"{415}). Такимъ образомъ, пожеланіе, произнесенное парнемъ передъ зв?здами, у ручья, пріобр?таетъ характеръ просьбы. Что же удивительнаго, если оно исполнилось? А разъ оно однажды оказалось д?йствительнымъ, къ нему можно приб?гнуть и въ другомъ подобномъ случа?. Его надо запомнить, сохранить. И вотъ импровизація вступаетъ въ кругъ заговоровъ. Вращаясь среди нихъ, она не можетъ не подвергнуться ихъ вліянію. Заговорный шаблонный стиль долженъ съ теченіемъ времени отразиться и на ней. Стереотипныя, блуждающія по вс?мъ заговорамъ формулы приростутъ и къ ней. Въ данномъ случа? мы присутствуемъ уже при наличности такой переработки: напр., огражденіе тыномъ жел?знымъ — безспорно, посторонній наростъ. Происхожденіе этой формулы я попытаюсь выяснить въ другомъ м?ст?. Она принадлежитъ къ семейству блуждающихъ формулъ, оторвавшихся отъ своего первоначальнаго ц?лаго и теперь встр?чающихся въ самыхъ разнообразныхъ заговорахъ. Таковымъ представляется процессъ зарожденія заговора въ данномъ случа?. Но онъ, очевидно, опять таки возможенъ только при условіи, если будетъ на лицо предварительная в?ра въ магическую силу слова. В?дь, если бы ея не было, творецъ заговора не могъ бы объяснить спокойствіе матушки вліяніемъ своихъ словъ. Для этого онъ уже раньше долженъ в?рить, что слово вообще способно оказывать подобное вліяніе. Для поясненія психологіи, переживаемой творцами магическихъ формулъ, приведу литературный прим?ръ. У Жоржъ Занда въ роман? La petite Fadette есть интересное м?сто. Д?вочка, дочь знахарки и ея насл?дница въ этомъ искусств?, обладаетъ знаніемъ молитвы, могущей избавить отъ смерти опасно больного челов?ка. Она сама сочинила ее, н?сколько разъ прим?няла и искренно в?ритъ въ ея силу. Вотъ какъ она врачуетъ больного Сильвине.

"Когда малютка заговаривала такимъ образомъ лихорадку Сильвине, она молилась Богу, произнося т? же слова, съ какими обращалась къ нему, заговаривая лихорадку брата: — Добрый Боже, сд?лай такъ, чтобы мое здоровье перешло изъ моего т?ла въ это страдающее т?ло, и, какъ милый Іисусъ Христосъ отдалъ свою жизнь, чтобы искупить души людей, такъ ты возьми, если хочешь, мою жизнь и передай ее этому больному. Я охотно отдамъ ее теб?, только исц?ли его"{416}).

Зд?сь, какъ и въ предыдущемъ случа?, посл?довавшее за произнесеніемъ формулы явленіе стало въ связь съ ней, какъ сл?дствіе съ причиной. Но зд?сь уже налицо и другіе элементы. Тутъ — представленіе о могучемъ Божеств?, и самая формула им?етъ характеръ чистой молитвы[107] Отличается отъ нея только т?мъ, что сопровождается ув?ренностью въ непрем?нномъ исполненіи желанія, выраженнаго именно этими словами. Формальныя границы между заговоромъ и молитвою зд?сь совершенно исчезаютъ, и разграниченіе приходится искать въ психологіи произносящаго формулу. Такихъ заговоровъ-молитвъ очень много. Церковная молитва часто обращается въ заговоръ. И ч?мъ чаще практикуется въ этомъ смысл?, т?мъ все бол?е и бол?е теряетъ свой первоначальный характеръ. Представленіе о вол? Божества будетъ отходить постепенно на задній планъ, пока совершенно не исчезнетъ. А вся сила сосредоточится въ одной формуле. Молитва д?вочки при своемъ зарожденіи — молитва. Но стоитъ ей только повториться н?сколько разъ — и она уже приблизится къ заговору. А если перейдетъ отъ своей изобр?тательницы къ другому лицу, то передъ нами будетъ уже чистый заговоръ, потому что это лицо восприметъ ее, какъ формулу съ установившейся магической репутаціей.

Такъ мы пришли къ молитвообразному виду заговоровъ. Въ данномъ случа? молитва-заговоръ обращается къ христіанскому Богу. Но это не обязательная черта для молитвообразныхъ заговоровъ. Мы вид?ли, что съ просьбою обращаются не только къ Богу, но также къ месяцу, ветру, воде, дереву и т. п. Существенною чертою зд?сь является не представленіе о всемогущемъ божеств?, а вообще в?ра въ то, что существо, къ которому обращается просьба, можетъ исполнить ее и обязательно исполнитъ, если формула будетъ произнесена. Божество для челов?ка является тогда, когда онъ сознаетъ свое ничтожество предъ окружающими его таинственными духами и въ безсиліи преклонится предъ ними. Съ этихъ поръ челов?къ умилостивляетъ ихъ, молится имъ. Но онъ только съ большимъ трудомъ можетъ отвыкнуть отъ того панибратскаго обращенія съ ними, къ какому привыкъ еще въ эпоху дорелигіозную, когда разсматривалъ ихъ, какъ простыхъ своихъ сожителей

118

на земл?. Въ минуту подавленнаго состоянія духа онъ ублажаетъ свое божество; но вотъ божество не угодило — и отношенія совершенно м?няются. Только что смиренно молившійся начинаетъ выказывать свою волю надъ т?мъ, кому молился. Такое соединеніе религиозной психики съ дорелигіозной въ т?хъ или иныхъ формахъ переживаетъ все челов?чество, и только сравнительно немногимъ удается черезъ него перешагнуть. Яркой иллюстраціей служитъ религіозное состояніе древнихъ римлянъ и грековъ. Они поклонялись божествамъ, молили, чтили ихъ; но они же и связывали ихъ своими священными формулами и обрядами. Молитва у древнихъ была "оружіемъ, которое челов?къ употреблялъ противъ непостоянства своихъ боговъ", говорить Фюстель де Куланжъ{417}). "За такой-то молитвой, составленной изъ такихъ-то словъ, посл?довалъ результатъ, о которомъ просили; значитъ, носомн?нно, она была услышена богомъ, оказала вліяніе на него, была могущественна и бол?е могущественна, ч?мъ онъ, потому что онъ не могъ ей противиться"{418}). "Но нельзя было въ ней изм?нить ни одного слова, ни особенно ритма, которымъ она должна была п?ться, потому что тогда молитва потеряла бы свою силу, и боги остались бы свободными"{419}). Тотъ же самый видъ религіознаго состоянія отразили и заговоры-молитвы. Разъ изв?стная молитва прочитана, то результатъ уже обезпеченъ. Такое религіозное состояніе можно назвать "ми?ологическимъ двоев?ріемъ". Названіе двоев?рія получило религіозное состояніе, при которомъ христіанскія представленія мирно уживаются рядомъ съ языческими. Аналогичное явленіе мы видимъ и зд?сь. Народы, создавшіе стройныя ми?ологическія религіозныя системы, сохранили и см?шали въ своихъ религіозныхъ представленіяхъ пережитки эпохи дорелигіозной, когда еще боговъ не было, а были мелкіе духи, обладавшіе не большею силой, ч?мъ самъ челов?къ. Существованіе молитвъ-заговоровъ у христіанскихъ народовъ нисколько не говоритъ о томъ, чтобы лица, употребляющія

119

ихъ, считали Бога за существо не всемогущее, которое можно ограничить въ чемъ-нибудь и принудить. Н?тъ, зд?сь только простое сосуществованіе двухъ противор?чащихъ другъ-другу идей. Это одинъ изъ прим?ровъ т?хъ противор?чій, какими кишитъ вся челов?ческая природа. Бол?е позднія и высокія религіозныя представленія мирно уживаются съ остатками бол?е ранняго состоянія. На этой-то почв? "ми?ологическаго двоев?рія" и возникаетъ та форма заговора, какую я назвалъ молитвообразной. Это одна изъ поздн?йшихъ ступеней заговора. Она также предполагаетъ уже существующей в?ру въ магическую силу слова. Но зд?сь можно найти соприкосновеніе и съ другимъ элементомъ, сопровождающимъ слово и также им?ющимъ магическую силу. Большое сходство заговоровъ-молитвъ съ молитвами древнихъ даетъ право искать въ посл?днихъ отв?та на интересующій насъ вопросъ. Запомнимъ пока свид?тельство Фюстель де Куланжа о томъ, что особенно надо заботиться о соблюденіи ритма, какимъ должны п?ться священныя формулы. Зд?сь мы наблюдаемъ, значитъ, уже присутствіе новыхъ элементовъ, носителей магической силы, которые въ данномъ случа? неразрывно связаны со словомъ. Съ этими элементами намъ въ посл?дствіи придется им?ть д?ло, а пока я ихъ оставлю и обращу вниманіе на другое обстоятельство. Въ молитв? древнихъ одной священной формулы было недостаточно: она сопровождалась еще обрядами, строго опред?ленными до мельчайшихъ подробностей и неизм?нными. Если, наприм?ръ, при жертвенной молитв? упускался хоть одинъ изъ безчисленныхъ обрядовъ, то и жертва теряла всякое значеніе{420}).

Итакъ, древнія священныя формулы, обладая тою же магической силой, какую им?ютъ современные заговоры-молитвы, однако нуждались для д?йствительности своей силы кое въ чемъ постороннемъ слову. Въ неразд?льномъ могуществ? слова появляется брешь. Ему приходится д?литься своею властью. Прежде всего займемся разсмотр?ніемъ того, какую роль играло при слов? д?йствіе. Начать

120

надо съ него, во-первыхъ, потому, что оно самый серіозный соперникъ слова, а во-вторыхъ, потому, что современное состояніе заговора представляетъ бол?е данныхъ для выясненія роли именно этого элемента въ чарованіи на ряду со словомъ, ч?мъ другихъ. Интересно было бы просл?дить, какъ устанавливалась, взаимная связь между молитвою и обрядомъ[108] наблюдаемая въ такой яркой форм? у древнихъ. Нав?рно бы при этомъ оказались интересныя параллели съ отношеніемъ т?хъ же элементовъ въ заговор?. Укажу только на упоминавшуюся уже работу Фрэзера. Въ ней авторъ пытается установить происхожденіе н?которыхъ древнихъ религіозныхъ культовъ изъ агрикультурныхъ обрядовъ, а эти посл?дніе въ свою очередь объясняетъ, какъ чары для обезпеченія дождя и урожая. Онъ говоритъ, что вс? эти весеннія и купальскія празднества — "магическія чары, им?ющія ц?лью произвести результатъ, который он? драматически изображаютъ"{421}). Свою теорію авторъ подтверждаетъ массою фактовъ. Подчеркиваю отм?ченную имъ черту драматическаго изображенія. Съ нею мы еще встр?тимся въ заговорахъ. Насколько велика роль д?йствія при заговорахъ, видно уже при самомъ б?гломъ обзор? заговорной литературы. Сл?дуетъ различать дв? формы соединенія слова и д?йствія. Одна, такъ сказать, неорганическая. Въ этомъ случа? ни изъ текста заговора не видно, почему онъ сопровождается опред?леннымъ д?йствіемъ, ни изъ д?йствія не видно, почему при немъ эти именно слова, а не другія. Вторая форма связи — органическая. Зд?сь д?йствіе и слово представляютъ какъ бы два параллельныхъ ряда, два способа выраженія одной и той же мысли. Посл?дняя форма и дала поводъ къ опред?ленію заговора, данному Потебней. Придерживаясь плана перехода отъ видовъ заговора, гд? слово бол?е свободно отъ прим?си другихъ элементовъ, къ видамъ, въ какихъ самостоятельность его постепенно исчезаетъ, сл?довало бы теперь разсмотр?ть заговоры съ эпическимъ элементомъ. Хотя громадное большинство ихъ утратило параллельное д?йствіе, но все-таки

121

сл?ды его часто видны еще въ эпилеской части. Однако лучше будетъ пока оставить эти заговоры въ сторон?, такъ какъ вопросъ о томъ, д?йствительно ли они сохранили указаніе на утерянное д?йствіе, является пока спорнымъ. Поэтому я обойду эпическіе заговоры, а перейду прямо къ параллелистическимъ формуламъ безъ эпической части. Эти заговоры, съ одной стороны, стоятъ въ самой т?сной связи съ эпическими заговорами, а съ другой, часто сохраняютъ при себ? д?йствіе или же, если утрачиваютъ, то сл?ды прежняго существованія его безспорны. Посл? же того, какъ будетъ установлено, что присутствіе д?йствія при заговор? было н?когда необходимымъ условіемъ, вернусь къ эпическимъ формуламъ и постараюсь показать, что и въ нихъ часто сохраняются сл?ды забытаго д?йствія. Потебня, поясняя психологію возникновенія заговора, приводитъ такой прим?ръ. Когда хочешь заговорить матокъ, чтобы сид?ли, "найди приколень що коня припинають, и вийми ёго из землі и мов так: "як тоє бидло було припъяте, немогло пійти від того міста нігде, так би мои матки немогли вийти від пасіки, від мене Р. Б."{422}). Зд?сь д?йствіе и слово выражаютъ одну мысль. Потебня думаетъ, что д?йствіе предназначено только выразить мысль бол?е ярко. По его толкованію, въ сущности д?ло опять сводится къ тому же Wunsch, о которомъ говорилъ Крушевскій. Сила заговора — въ выраженіи желанія. Д?йствіе играетъ только служебную роль, представляя изъ себя какъ бы только бол?е яркую иллюстрацію этого желанія. Врядъ ли это такъ. Сопоставляя этотъ прим?ръ съ рядомъ другихъ, ему подобныхъ, можно зам?тить, что д?йствію придавалось большее значеніе, ч?мъ простая иллюстрація мысли. Между д?йствіемъ и предметомъ, на который направляются чары, усматривается какая-то связь. Связь между двумя явленіями. И если въ одномъ произвести какую-нибудь перем?ну, то соотв?тственная перем?на посл?дуетъ и въ другомъ. Въ прим?р? Потебни это не такъ ясно видно. Д?йствіе зд?сь какъ бы заслоняется словомъ. Поищемъ другихъ прим?ровъ, гд? бы оно опред?ленн?е

122

выступало въ своей роли. У Романова заговоръ отъ "во?гнику" читается такъ: "Огнища, огнища, возьми свое во?гнища. Якъ етому огню згор?ць и потухнуць, ничого ня быць, такъ и етой боли у раба божа кабъ ня було, — и обсохнуць и обсыпатца". Казаць, обводзючи кружка вогника первымъ угарочкомъ зъ лучины"{423}). Зд?сь ясн?е видно, что между двумя явленіями усматривается какая-то связь, и при совершеніи одного ждутъ совершенія и другого. Лучина погоритъ, потухнетъ и осыплется. Такъ же и во?гникъ: погоритъ, потухнетъ и осыплется. Таковъ же смыслъ и другого обряда, наблюдающагося при л?ченіи «огника». Больного ребенка подводятъ къ топящейся печк? и хлопкомъ, сначала зажженнымъ, потомъ потушеннымъ въ саж?, мажутъ больное м?сто{424}).

Если хочешь вывести моромъ скотину, то долженъ кудель пряжи прясть наоборотъ и говорить: "jak sie to wrzeciono kreci, niechaj sie bydlo i owce wykreca z domu N."[109]{425}).

Ячмень л?чатъ такъ. Бросаютъ въ печь зерна ячменя и говорятъ: "Якъ сей ячминь сгорае, такъ нароженому, молитвеному, хрещеному N ячминець изъ глазъ исхожае"{426}).

Чтобы ленъ росъ высокъ, въ пашню весной втыкаютъ кленовыя в?тки, приговаривая: jak dziarewo klon, daj nam, Boze, lon"[110]{427})!

Чтобы поселить раздоръ между мужемъ и женой, надо взять сучекъ двойняжку, разломить его надвое, одну часть сжечь, а другую закопать въ землю съ приговоромъ: "Какъ двумъ этимъ часточкамъ не сростись и не сойтись, такъ же раб? божіей (им. р.) съ рабомъ божимь (им. р.) не сходиться и не встр?чаться нав?чно"{428}).

Въ 1676 г. разбиралось д?ло о колдовств? по жалоб? попа. Аринка "украла у попадьи кокошникъ да подубрусникъ и тотъ кокошникъ и подубрусникъ съ наговоромъ

123

свекровь ея вел?ла положить подъ столбъ и говорить: "каковъ де тяжекъ столбъ, такъ де бы и поподь? было тяжело"{429}).

Отъ зоба. Ударяютъ по зобу камнемъ и бросаютъ его въ воду, говоря: "Gott gebe, dass der Kropf verschwinde, wie dieser Stein verschwindet"[111]{430}).

Во вс?хъ вышеприведенныхъ прим?рахъ д?йствіе какъ бы изображаетъ собой тотъ результатъ, какой долженъ за нимъ посл?довать. Этимъ ярко подчеркивается его значеніе. Если д?йствіе и не играетъ зд?сь бол?е важной роли, ч?мъ слово, то во всякомъ случа? вполн? равноц?нно съ нимъ. Прим?ръ Потебни даетъ поводъ къ ошибк? въ опред?леніи значенія д?йствія потому, что онъ представляетъ н?сколько иной видъ д?йствія, сопровождающаго слово. Въ приведенныхъ случаяхъ д?йствіе изображало ожидаемый результатъ. У Потебни этого н?тъ. Въ его прим?р? д?йствіе ничего не изображаетъ. Тутъ д?ло не въ имитаціи желаннаго, а — въ существующемъ уже на лицо (для сознанія заговаривающаго) качеств? предмета, фигурирующаго при заговор?. Изв?стный предметъ обладаетъ даннымъ свойствомъ. То же свойство желательно и въ другомъ предмет?. И вотъ стараются это свойство передать, перевести съ одного предмета на другой. Въ прикольн? челов?къ усмотр?лъ способность удерживать около себя лошадей. Ему желательно, чтобы и пас?ка точно такъ же удерживала пчелъ. И вотъ является попытка передать свойство прикольня пас?к?. Какъ же оно передается? Въ прим?р? Потебни никакого д?йствія, передающаго свойство, н?тъ. Свойство передается однимъ только словомъ, a д?йствіе не играетъ почти никакой роли: челов?къ только беретъ въ руки приколень. На томъ д?йствіе и останавливается. Поэтому-то и пришлось его объяснять, какъ только бол?е яркое выраженіе желаннаго образа. Д?ло въ томъ, что прим?ръ взятъ неудачный. Неудаченъ онъ потому, что представляетъ собою д?йствіе уже въ процесс? отмиранія. Первоначально знахарь

124

не ограничивался т?мъ, что находилъ приколень[112] и бралъ его въ руки. Н?тъ, онъ, нав?рное, д?лалъ больше: несъ выдернутый изъ земли приколень на пчельникъ и тамъ вбивалъ его. А словъ при этомъ онъ, быть можетъ, никакихъ и не произносилъ. Утверждаю я это на основаніи аналогіи съ другимъ пріемомъ удерживать пчелъ, очень сходнымъ съ разбираемымъ. Знахари сов?туютъ, "когда ударятъ къ утрени на Великъ день, быть на колокольн? и, посл? перваго удара, отломить кусокъ м?ди отъ колокола. Этотъ кусокъ м?ди приносятъ на пас?ку и кладутъ въ сердовой улей"{431}). Роль куска м?ди зд?сь совершенно аналогична съ ролью прикольня. Приколень около себя скотину держитъ — на звонъ колокола идутъ богомольцы; особенно много — на Великъ день. Что именно эта ассоціація играла зд?сь роль, видно изъ "пчелиныхъ словъ". Вотъ это-то свойство привлекать къ себ?, держать около себя и хотятъ передать пас?к?. Только въ одномъ случа? д?йствіе сохранилось ц?ликомъ и не требуетъ поясненія, а въ другомъ наполовину позабылось и нуждается въ поясненіи. Получается какъ разъ обратное тому, что утверждалъ Потебня: не д?йствіе служитъ поясненіемъ слова, а слово поясненіемъ д?йствія. Наконецъ, мы им?емъ и прямое указаніе на то, что вбиваніе колышка среди пас?ки д?йствительно происходило. Въ томъ же сборник?, откуда беретъ прим?ръ Потебня, читаемъ "науку коли ховати бджолы". "Третёго дня по Покров?, и затыкати ихъ вовною, а втыкати на средопостную нед?лю у середу, а коли будетъ студно, то то?лько? порушъ ульи назадъ, а на Святого Олекс?я челов?ка Божія пооттикай добре и пробе?й коломъ посред? пас?ки, и вложи тую вовну, и мувъ такъ: "Якъ тая вовна не можетъ выйти зъ моеи пас?ки… такъ бы мои бджолы"…{432}).

Для подобнаго обряда, в?роятно, первоначально и требовался приколень. Д?йствіе въ прим?р? Потебни отмерло въ самой существенной своей части: н?тъ передачи. А передача — характерный признакъ для вс?хъ аналогичныхъ обрядовъ при заговорахъ. Сл?дующіе прим?ры это подтвердятъ. Для того, чтобы "установить золотникъ",

125

обводятъ в?никомъ вокругъ живота больного, нажимая и приговаривая: "Кр?пко бярёзка на корни стоиць, такъ стань золотникъ на своимъ м?сьци того кряпч?й"{433}). Свойство дерева передается «золотнику» черезъ прикосновеніе. Что простымъ соприкосновеніемъ можно передавать всевозможныя свойства одного предмета другому, мы это еще не разъ увидимъ. Бол?е того: не всегда даже требуется непосредственное соприкосновеніе. Чары, напр., произведенныя надъ рубахой, отзовутся на ея влад?льц?, хотя бы онъ ее даже и не вид?лъ посл? того, какъ она подверглась чарамъ. Вспомнимъ процессъ о подубрусник?.[113] Довольно и того, что вещь им?етъ отношеніе къ челов?ку, какъ его собственность. Это явленіе достаточно изв?стное, чтобы о немъ много говорить. Психологическія основы его не разъ уже выяснялись изсл?дователями. Посмотримъ другіе прим?ры заговоровъ, передающихъ качества. Чтобы корова стояла спокойно, надо построгать съ хл?внаго столба стружекъ и положить ихъ въ ведро и напоить корову, приговаривая: "Как этот столп стоит, не шатнетси и не ворохнетси, с места не подаетси, так бы моя милая скотинка стояла, не шатнуласи и не ворохонуласи"{434}).

Въ сыту для пчелъ варятъ живыхъ муравьевъ и траву "лазоревые васильки". Ставя подъ улей, приговариваютъ: "Какъ муравей въ кочк? силенъ, такъ бы моя пчела сильна была, и какъ сей цв?тъ и трава прежде всякаго цв?ту и травы выходитъ, такъ бы моя пчела прежде всякой чужой пчелы на работу шла"{435}).

Отъ головной боли камень прикладываютъ къ голов? и говорятъ: qu’elle soit dure comme la pierre[114]{436})! Чтобы курица была несч?й, хозяйка беретъ первое яйцо, снесенное молодкой, проводитъ имъ трижды вокругъ головы мужа и говоритъ: "Сколько у (им. хозяина) на голов? волосъ, столько бы у рябушки (чернушки и пр.) зародышковъ, а у меня грошиковъ"{437}).

126

При головной боли рукой покойника обводятъ голову и говорятъ: "Какъ твоя рука замерла, такъ пусть замретъ моя голова"{438}). Съ подобными же словами употребляется кость падали при ломот? въ костяхъ{439}). — Чтобы погубить кого-нибудь со вс?мъ хозяйствомъ, надо въ углы дома и и хозяйственныхъ построекъ засунуть сухіе дубовые листья и говорить: "jak te liscie uschly, tak z calym domom niech schnie (imie) gospodarz i dzieci jego"[115]{440}).

Маришка-чарод?йка
Нашептала на листочки лазуревы
И бросала на Добрыню Никитича:
"Какъ сохнутъ листочки лазуревы,
Такъ сохни по Маришк? Добрынюшка,
По мн? по Маришк? курв? стравниц?"{441}).

Торговые люди, чтобы купцовъ привлечь, должны медомъ умываться, наговореннымъ такъ: "какъ пчелы ярыя роятца, да слетаютца, такъ бы къ торговымъ людямъ для ихъ товаровъ купцы сходились"{442}).

Испортить на смерть можно сл?дующимъ образомъ. Взять земли съ погоста и дать ее пить съ приговоромъ: "Какъ мертвый не встаетъ, такъ бы онъ (имя) не вставалъ: какъ у того мертваго т?ло пропало, такъ бы онъ (имя) пропалъ вовсе"{443}).

Приведенныхъ прим?ровъ достаточно, чтобы показать, что въ параллелистическихъ заговорахъ роль д?йствія была нисколько не меньше, a скор?е больше, ч?мъ роль слова. Для бол?е полнаго выясненія взаимоотношенія слова и обряда, укажу теперь, что д?йствіе, им?ющее магическую силу въ связи со словомъ, отнюдь не отъ слова заимствуетъ посл?днюю. Магическая сила обряда вполн? самостоятельна. Въ связи со словомъ мы наблюдали два

127

вида д?йствія: изображающее и передающее. Попытаюсь показать, что оба они обладаютъ магической силой и независимо отъ слова. Переходя къ этому виду чаръ, мы ц?ликомъ вступаемъ въ область симпатической магіи. Симпатическая магія широко распространена и практикуется у вс?хъ народовъ. Происхожденіе ея, в?роятно, гораздо древн?е заговоровъ. Ч?мъ первобытн?е народъ, т?мъ въ большемъ разм?р? онъ ее прим?няетъ. Область прим?ненія ея очень широка. Къ симпатическимъ средствамъ приб?гаютъ, когда желаютъ бороться съ бол?знью, когда хотятъ под?йствовать такъ или иначе на другого челов?ка и даже на всю природу. Первобытный челов?къ видитъ какую-то связь между разнообразными предметами и явленіями. Появленіе однихъ влечетъ за собою появленіе и другихъ, исчезновеніе — исчезновеніе. Въ симпатической магіи какъ бы отразился какой-то зародышъ представленія о неизм?нныхъ законахъ природы{444}). Вотъ какъ Вутке опред?ляетъ представленіе о симпатическомъ вліяніи: "что происходитъ съ однимъ изъ двухъ лицъ или вещей, находящихся въ симпатическомъ отношеніи другъ къ другу, то же самое ц?ликомъ или отчасти — и съ другимъ, или же, смотря по обстоятельствамъ, какъ разъ обратное"{445}). Разъ существуетъ такая связь, то естественно воспользоваться ею для самыхъ рязнообразныхъ ц?лей. Симпатическая связь чаще всего усматривается между явленіями, сходными въ какомъ-либо отношеніи. Сходство часто бываетъ такъ отдаленно, что можетъ ограничиваться простымъ созвучіемъ названій двухъ вещей. Постоянно симпатическая связь усматривается между вещью и т?мъ, кому она принадлежитъ. Разъ симпатическая связь существуетъ между явленіями сходными, то мы a priori можемъ утверждать, что при симпатическомъ л?ченіи явится н?что подобное параллелизму въ заговорахъ. Такъ оно и есть. Еще Вутке отм?тилъ это явленіе, говоря о параллелистическихъ формулахъ. "Ч?мъ является въ вещественной чар? симпатическое средство, т?мъ въ идеальной сфер? -

128

формула-параллелизмъ"{446}). Приведенные выше прим?ры заговоровъ, сопровождающихся д?йствіемъ изображающимъ, представляютъ прекрасный образецъ соединенія двухъ параллелей въ одномъ чарованіи.

Разсмотримъ сначала въ роли симпатическаго средства д?йствіе изображающее. Вотъ какъ производились чары на дождь. "Въ одной деревн? близъ Дерпта въ Россіи, во время сильной засухи, три челов?ка взбирались на сосны въ старой священной рощ?. Одинъ изъ нихъ билъ молоткомъ въ котелъ или маленькій боченокъ, изображая громъ, другой билъ головешкой объ головешку и разсыпалъ искры, изображая молнію, a третій, который назывался творцомъ дождя (rain-maker), пучкомъ в?токъ кропилъ на вс? стороны водою изъ посудины"{447}).

На остров? Голмагера,[116] къ востоку отъ новой Гвинеи, колдунъ производитъ дождь, погружая в?тку особаго дерева, въ воду и кропя ею землю{448}). Чары на дождь, заключающіяся въ брызганіи и поливаніи водой людей и зелени, достаточно изв?стны по работамъ Мангардта, Фрэзера, Аничкова и др. Он?, безусловно, коренятся въ примитивномъ представленіи дождя, какъ проливанія дождя изъ какого-то сосуда. Отсюда — сербскій обычай во время грозы ставить передъ избой столъ съ пустыми ложками{449}). Порожній сосудъ — лишенная дождя туча. Выраженіе (о дожд?) "льетъ, какъ изъ ведра" едва ли не отголосокъ этого примитивнаго взгляда на дождь.

Роды[117] представляются народу, какъ отмыканіе "воротъ т?лесныхъ". Отсюда рядъ опред?ленныхъ д?йствій для облегченія родовъ. Широко распространенъ обычай при родахъ отпирать въ дом? вс? замки, отодвигать ящики и т. п. Отсюда возникаетъ предписаніе: при родахъ "царскія дзьвери треба отчиниць"{450}), и Мансикка совершенно ошибочно полагаетъ, что обычай отпиранія царскихъ вратъ

129

возникъ на почв? апокрифа о томъ, что Богородица открыла врата храма на Сіонской гор?; а она — clavis, quae coelos aperit.[118] Того же происхожденія и обычай развязывать вс? узлы[119] на рожениц?, чтобы "разр?шеніе" было легко{451}). При трудныхъ родахъ разрубаютъ топоромъ связанные колья въ изгороди{452}). Рождающая женщина должна снять съ себя все, что им?етъ узелъ или замокъ: ключи, серьги, кольца, поясь и т. д.{453}). Колдунья, желая сд?лать бракъ безплоднымъ, во время в?нчанія завязываеть узелъ или запираетъ замокъ{454}). Препятствуетъ родамъ не только завязанный узелъ, но и все, что напоминаетъ собою его. У древнихъ римлянъ, которые также знали этотъ обычай, нельзя было им?ть скрещенными руки или ноги въ дом?, гд? находилась роженица, потому что это м?шаетъ родамъ{455}). Завязанный узелъ не только м?шаетъ челов?ческимъ родамъ, но и роду хл?ба. Страшный таинственный «заломъ», наводящій ужасъ въ деревняхъ и до сихъ поръ, не что иное, какъ тотъ же узелъ, м?шающій родамъ. Въ томъ вид?, въ какомъ большею частью у насъ встр?чается чара-заломъ, трудно съ перваго разу узнать узелъ, м?шающій родамъ, потому что, съ одной стороны, онъ окруженъ таинственностью и обросъ посторонними обрядами, а съ другой стороны — н?тъ налицо роженицы; напротивъ, чары распространяются на хозяина заломаннаго поля: онъ чахнетъ и умираетъ. Но едва ли сомнительно, что зд?сь играетъ главную роль все тотъ же узелъ. Русское названіе «заломъ» не такъ выразительно отм?чаетъ суть обряда. Такое указаніе даетъ польское названіе залома. Поляки говорятъ "zawiezanie"{456}). Итакъ, главное д?йствіе указано: "заламываютъ — завязываютъ" на хл?б? узелъ. Какой же рожениц? онъ м?шаетъ? Роженица — поле. Узелъ

130

задерживаетъ роды поля. Заломы бываютъ двухъ родовъ: на челов?ка и на зерно. Отъ залома зерно урожается легков?сно{457}). Это значитъ, что роды хл?ба были плохи, трудны. Порча съ м?ста залома распространяется на всю заломанную полосу{458}). Первоначальный видъ залома, очевидно, былъ — на зерно, а потомъ уже распространился и на челов?ка, потому что, какъ мы вид?ли, между собственностью и хозяиномъ существуетъ симпатическая связь. — Обыкновенно узелъ разсматривается, какъ препятствіе росту (роду); но есть одинъ случай, когда онъ, напротивъ, помогаетъ. Чтобы помочь завязи огурцовъ, приб?гаютъ къ симпатическимъ чарамъ. Д?йствіе употребляется изображающее. Завязываютъ на ниткахъ узлы и разбрасываютъ ихъ по огуречнику{459}). Думаютъ, что, какъ на ниткахъ завязаны узлы, такъ и на плетяхъ явится завязь. Характеръ чары, очевидно, подсказанъ, съ одной стороны, сходствомъ названій, а съ другой — сходствомъ между плетью съ завязью и ниткой съ узлами.

Вс? упомянутые обряды, соблюдаемые при родахь, изображаютъ "разр?шеніе", "отчиненіе воротъ т?лесныхъ". Но существуетъ и другая группа обрядовъ, помогающихъ родамъ изображеніемъ легкихъ родовъ. Мужъ, когда родитъ жена, представляетъ, будто бы и онъ рождаетъ. Симулируетъ роды. Этимъ онъ помогаетъ жен?{460}). Въ ум? примитивнаго челов?ка связь между близкими людьми, какими являются мужъ, жена и д?ти, настолько т?сна, что съ мужа роженицы, какъ съ самой роженицы, снимаютъ поясъ и всякія повязки, чтобы облегчить роды{461}). Особенно ясно обнаруживается в?ра въ т?сную связь родственныхъ людей, когда, при бол?зни ребенка, принимаетъ л?карство не больной, а отецъ его{462}). — Чтобы плодъ легко вышелъ, устраиваютъ легкое прохожденіе какого-нибудь предмета черезъ другой. Напр., стр?ляютъ: какъ зарядъ легко вышелъ,

131

такъ плодъ легко выйдетъ{463}). Беременная женщина прол?заетъ черезъ обручъ{464}). Свободное прол?заніе изображаетъ свободный выходъ плода. Если роды медленно подвигаются впередъ, призываютъ мужа роженицы и заставляютъ его три раза пройти между ногами стоящей роженицы{465}). Своеобразная обязанность возлагается на старосту. Когда въ сел? родитъ кто-нибудь, староста долженъ прол?зать чрезъ обручъ{466}). Предъ выносомъ покойника изъ костела беременная женщина сп?шитъ выйти напередъ, чтобы роды были легче{467}). Мы уже вид?ли, что открытыя двери изображаютъ открытыя "врата т?лесныя". Мертвецъ зд?сь, какъ въ предыдущемъ прим?р? староста, изображаетъ, очевидно, плодъ. Какъ легко покойника сквозь двери выносятъ, такъ легко плодъ выйдетъ. На этомъ прим?р?, такъ же, какъ на чарахъ съ завязью, ярко отразилась одна изъ характерныхъ чертъ примитивной психологіи. Челов?къ сосредоточиваетъ все свое вниманіе на одной сторон? явленія, той, которая его интересуетъ по чему-либо въ данномъ случа?. Смежныя черты ускользаютъ изъ поля его вниманія. Беременную женщину интересуетъ при вынос? покойника та подробность, что его свободно проносятъ чрезъ двери. И вотъ она проводитъ параллель между выносомъ и родами. Все ея вниманіе сосредоточено на одной особенности наблюдаемаго и ожидаемаго явленій — на легкости выхожденія. На проведеніи такихъ аналогій и основывается большинство симпатическихъ средствъ. Но если бы женщина логичн?е и полн?е проводила аналогію, она бы должна была разсудить еще и такъ: изъ костела выносятъ покойника — изъ меня выйдетъ мертвый плодъ. Наличность въ сознаніи такой аналогіи на ряду съ первой заставила бы ее д?йствовать какъ разъ въ обратномъ направленіи. Точно такъ же и съ завязью огурцовъ. Если бы завязывающій помнилъ, что узелъ препятствуетъ

132

роду, онъ бы не сталъ раскидывать нитокъ съ узлами по огуречнику. Сходство однихъ чертъ привлекаетъ къ себ? все вниманіе и заставляетъ забывать о противор?чіи другихъ.

Оставимъ чары, сгруппировавшіяся вокругъ родовъ, и посмотримъ другіе прим?ры симпатическаго возд?йствія изображеніемъ. Бортянники въ Великій четвергъ зал?заютъ на дерево, жужжатъ и гайкаютъ, думая, что пчелы будутъ садиться на этомъ дерев?{468}). Очевидно, что они изображаютъ пчелъ, съ шумомъ вьющихся вокругъ дерева. — Д?вицы, или кто другой, квокчутъ въ солом?, чтобы куры квоками{469}). — Близъ Бордо, чтобы предохранить отъ б?шенства, паціента сажали въ море, близъ берега. Когда приближалась волна, паціента нагибали такъ, чтобы она перекатилась чрезъ него (изв?стіе отъ 1731 г.){470}). Это д?йствіе изображаетъ смываніе «шалу». Въ русскихъ заговорахъ нер?дко просятъ водицу-царицу смыть «шалъ» съ раба Божія. Такъ какъ между челов?комъ и вещью, ему принадлежащей, признается т?сная связь, то вм?сто больного можно на берегу класть его рубашку, чтобы вода смыла бол?знь{471}). — Больному глазами ребенку мать вылизываетъ глаза, какъ бы вылизывая бол?знь{472}). — Ср?заютъ ячмень серпомъ, чтобы ячмень исчезъ съ глазу{473}). — Чтобы осл?пить кого-нибудь, берутъ его волосъ, зашиваютъ имъ глаза жабы и кладутъ жабу подъ камень. Тотъ, чей волосъ, не сможетъ открыть глазъ{474}). Можно просто прод?ть волосъ въ глазъ жабы и пустить ее{475}). — Чтобы удержать у кого-нибудь мочу, берутъ в?тку березы, д?лаютъ на ней нар?зы и вбиваютъ на дн? источника. Сколько нар?зовъ — столько дней не будетъ мочи{476}). — Въ Вологодской губ. при первомъ

133

гром? перекувыркиваются, чтобы поясница въ этомъ году не бол?ла. Что означаетъ этотъ обрядъ, мы узнаемъ изъ присказки, какой сопровождается подобный обычай въ Костромской губ. Тамъ, увидя въ первый разъ весной журавлей, ложатся на траву и семь разъ перекувыркиваются черезъ голову или перевертываются съ боку на бокъ, приговаривая:

Журавель, журавель,
У тебя шея коломъ,
А у меня спина колесомъ,
А не крюкомъ.

Спина во время полевыхъ работъ будетъ "пружинная"{477}). — Если забить гвоздь въ свъжій сл?дъ лошади, лошадь охром?етъ{478}). — Колдунъ отнимаетъ у коровъ молоко, об?гая дворъ и изображая руками доеніе коровы{479}). По чешскому пов?рію, в?дьмы плахтой собираютъ росу и, пов?сивши ее, выдаиваютъ росу съ четырехъ концовъ. Этимъ он? задаиваютъ чужихъ коровъ{480}). — Отъ impotentia virilis рекомендуется такое средство: вынуть изъ земли колышекъ, помочиться въ ямку и снова вставить туда колышекъ, уже другимъ концомъ вверхъ{481}). Что колышекъ зд?сь изображаетъ фаллусъ, это несомненно. Въ народной поэзіи есть аналогичные образы съ т?мъ же значеніемъ. Напр., въ былинахъ о Ставр? — чернильница и перо, кольцо и свайка. — Чтобы погубить кого-нибудь на смерть, од?ваютъ птицу, какъ челов?ка, даютъ ей имя этого челов?ка и хоронятъ ее{482}). — Широко распространено у различныхъ народовъ в?рованіе въ то, что, поражая изображеніе челов?ка, поражаешь его самого. Если простр?лить чей-нибудь портретъ, то умретъ изображенный на немъ{483}). Съ

134

этою же ц?лью простр?ливаютъ восковое изображеніе{484}). Между прочимъ на этомъ в?рованіи покоится одна изъ легендъ о св. Никола?. Жидовинъ поручилъ икон? св. Николая оберегать имущество. Разбойники обокрали жидовина. Жидовинъ въ наказаніе бьетъ икону. Посл? этого св. Николай является разбойникамъ съ ранами на т?л?{485}). — У румынъ въ гробъ къ груднымъ д?тямъ кладутъ два шарика воску, напитанные молокомъ матери, чтобы у матери не бол?ли груди{486}). Шарики, несомн?нно, зд?сь изображаютъ материнскія груди. — Когда новобрачная сядетъ за столъ, тотчасъ даютъ ей чужого ребенка на руки, чтобы и ей им?ть д?тей{487}). Это — изображеніе желаннаго явленія. — Чтобы умертвить врага, надо сд?лать изъ глины маленькаго челов?ка и, уложивъ его въ нарочно сд?ланный деревянный гробокъ, закопать въ землю. По м?р? его истл?ванія, будетъ разрушаться и здоровье врага{488}). Чара эта была изв?стна еще ассирійцамъ{489}). Бирманцы д?лаютъ такое изображеніе изъ земли, взятой изъ-подъ сл?да челов?ка, котораго хотятъ зачаровать{490}). Сл?дъ челов?ка — часть самого челов?ка. Что прод?лаешь надъ сл?домъ, то случится и со вс?мъ челов?комъ. Поэтому чары надъ сл?домъ очень распространены и разнообразны. Но всегда он? являются изображеніемъ желаннаго явленія. Наприм?ръ, если варить золу, въ которой остались сл?ды вора, то посл?дній самъ придетъ къ обокраденному, потому что у него будетъ кип?ть кровь{491}). Мы уже вид?ли, что вещь разсматривается какъ часть своего влад?льца. Поэтому и надъ лоскутомъ отъ платья вора, какъ надъ сл?домъ, можно прод?лывать чары въ род? чаръ надъ сл?домъ. Если воръ оставитъ на м?ст? кражи лоскутъ платья, то

135

этотъ клочекъ съ терновыми в?тками, булавками и стекломъ надо пов?сить въ трубу. Это вызоветъ у вора нестерпимыя боли во вс?хъ членахъ т?ла{492}). Во вс?хъ т?хъ случаяхъ, гд? чарованію подвергается какая-нибудь вещь, им?ющая отношеніе къ челов?ку, котораго желаютъ зачаровать, обрядъ до н?которой степени перестаетъ быть просто изобразительной чарой: колдунъ въ такихъ случаяхъ какъ бы прямо д?йствуетъ физически на другого челов?ка. Если при кровотеченіи изъ носа собранную въ яичную скорлупку кровь бросить на горячіе угли, то кровь остановится. Засыханіе крови въ скорлупк? изображаетъ засыханіе крови въ носу{493}). Но въ то же самое время кровь въ носу какъ бы на самомъ д?л? подвергается д?йствію горячихъ углей: они сушатъ кровь, вытекшую изъ носа, сл?довательно, сушатъ и ту, что осталась еще въ носу. — Ограничусь этими прим?рами; ихъ вполн? достаточно, чтобы показать, какъ широко въ народ? практикуется симпатическая магія, выражающаяся въ д?йствіи изображающемъ.

Не мен?е распространенъ и другой видъ — передача свойствъ одного предмета другому. Посмотримъ. Съ одной стороны, в?ра въ то, что часть обладаетъ свойствомъ ц?лаго{494}), а съ другой — в?ра въ возможность передачи этихъ свойствъ простымъ прикосновеніемъ{495}) были причиною возникновенія амулетовъ. Не буду распространяться объ этомъ общеизв?стномъ явленіи. Возьму лучше случаи, гд? играютъ роль не постоянные амулеты, а предметы, къ которымъ приб?гаютъ только въ опред?ленные моменты. Особенною популярностью въ этомъ отношеніи пользуются останки умершаго. Дикіе по?даютъ умершихъ родственниковъ съ ц?лью пріобр?тенія ихъ добрыхъ свойствъ{496}). Сообщаемые Фрэзеромъ въ упоминавшейся выше работ? случаи по?данія "челов?ко-боговъ" покоятся на той же психологической

136

основ?. Это — своеобразное "пріобщеніе". По?дающій пріобр?таетъ свойства по?даемаго. Отголоски такого в?рованія до сихъ поръ встр?чаются въ народныхъ поэтическихъ произведеніяхъ. Наприм?ръ, въ сказк? сила богатыря передается другому съ его выпитою кровью{497}). Святогоръ передаетъ свою силу со своей п?ной{498}). Если можно передавать и получать такимъ образомь хорошія качества, то можно передавать и дурныя. Бол?знь можно перевести съ одного челов?ка на другого при помощи слюны или волосъ больного{499}). Точно такъ же можно передать бол?знь и черезъ б?лье больного. Въ б?ль?, въ какомъ челов?къ захворалъ лихорадкою, выйти на распутье и тамъ снявъ его оставить. Кто подниметъ, на того и перейдетъ лихорадка{500}). Въ сказк? королевны хотятъ умыться кровью красавицы, чтобы самимъ сд?латься красавицами{501}). Когда одинъ челов?къ "пріобщается" частью другого, то между ними устанавливается какая-то связь, какое-то единство. Поэтому, если желаютъ пріобр?сти чью-нибудь любовь, то стараются свою кровь или потъ, передать съ пищей этому челов?ку{502}). Если допустить существованіе такого "закона природы", то н?тъ ничего удивительнаго, что фельдшеръ, которому, вм?сто его отрубленной руки, приросла рука вора, самъ сд?лался воромъ{503}). Симпатическое родство между двумя существами можетъ установиться даже благодаря одной лишь общности именъ. Младенецъ, носящій имя преподобнаго, будетъ счастливъ, мученика — несчастливъ{504}). Выше мы вид?ли, что въ заговорахъ отм?чается то свойство покойника, что онъ он?м?лъ, оц?пен?лъ и боли не чувствуетъ. Поэтому-то при разныхъ боляхъ и стараются какъ-нибудь притти въ соприкосновеніе

137

съ покойникомъ, чтобы получить его завидныя качества. Останки покойника считаются талисманами{505}). Желая получить исц?леніе, кусаютъ палецъ трупа, прикасаются къ трупу{506}). Трутъ пальцемъ покойника больной зубъ{507}). Мертвая рука ц?лебна{508}). Л?чатъ могильными косточками{509}). Такъ какъ гвоздь въ гробу им?етъ н?которое отношеніе къ покойнику, то и онъ обладаетъ т?ми же свойствами{510}). Зубъ покойника помогаетъ отъ головной боли{511}). Зубъ умершаго насильственной смертью ц?лебенъ. Имъ древніе римляне сов?товали накалывать десны{512}). Они же л?чили эпилептиковъ кровью и т?ломъ гладіаторовъ{513}). Если ту палку, которой м?ряли гробъ покойника, подсунуть подъ крышу чужого дома, то и тамъ будетъ покойникъ{514}). Когда ?дутъ пахать, нельзя садиться на дальней лавк?, потому что на эту скамью ставятъ покойника{515}). Повидимому, «мертвенность» черезъ скамью и пахаря можетъ передаться земл?. Зубную боль можно выл?чить, т?мъ или инымъ способомъ придя въ соприкосновеніе съ животнымъ, обладающимъ хорошими зубами. Древніе л?чили зубы, накалывая десны зубами собаки, ящерицы или ужа{516}). Жеваніе волчьяго зуба помогаетъ легкому прор?зыванію зубовъ у ребенка{517}). Въ Россіи волчій зубъ в?шаютъ д?тямъ на шею для зуборощенія{518}). Иногда въ мышиныхъ гн?здахъ находятся камушки, изгрызенные мышатами; камушки эти у малорусовъ служатъ средствомъ отъ зубной

138

боли{519}). Древніе сов?товали отъ зубной боли есть крысу дважды въ м?сяцъ{520}). Н?мцы также в?рятъ, что мыши и крысы — в?рное средство противъ зубной боли{521}). Чтобы выл?чить зубы, надо откусить отъ того хл?ба, какой ?ла мышь, или откусить голову мыши{522}). Вутке зам?чаетъ по поводу ц?лебныхъ свойствъ мыши, что она была у язычниковъ-германцевъ священнымъ животнымъ, такъ какъ ея с?рая шкурка изображала тучу, а б?лые зубы — молнію въ тучахъ{523}). Такъ же думалъ и А?анасьевъ. Это крайность ми?ологовъ. Д?ло просто въ томъ, что у мыши очень хорошіе зубы, въ чемъ землед?льцамъ и хозяевамъ приходится очень часто уб?ждаться на горькомъ опыт?. Отсюда и желаніе воспользоваться ихъ завиднымъ качествомъ. — У румынъ отъ безплодія мужъ ?стъ заячьи яички, жена — заячью матку{524}). Понятно, почему новобрачныхъ, передъ т?мъ какъ вводятъ ихъ въ спальню, кормятъ п?тухомъ{525}). Смыслъ этого обряда становится еще ясн?е, когда молодыхъ кормятъ п?тухомъ въ постели{526}). — Въ Колумбіи неродихамъ даютъ пить отваръ гн?зда осъ и мухъ, потому что эти нас?комыя размножаются въ большомъ количеств?{527}). Свойства по?даемаго животнаго передаются и ребенку. Беременная женщина не должна ?сть свинины, чтобы у ребенка не выросла щетина вм?сто волосъ. Родителямъ даже смотр?ть нельзя на гориллу, иначе родится горилла вм?сто ребенка{528}). Не даютъ д?тямъ рыбы, чтобы не были н?мыми{529}). Силу одного живого существа можно передать другому. У поб?ждающаго п?туха отр?заютъ

139

перья съ кончика хвоста, закатываютъ ихъ въ хл?бъ и кормятъ этимъ хл?бомъ поб?жденнаго п?туха. Поб?ждавшій прежде будетъ поддаваться поб?жденному{530}). Въ сказк? герой при помощи соколинаго перушка самъ обращается въ сокола, при помощи львинаго когтя — въ льва, при помощи рыбьей чешуйки — въ рыбу{531}). По арабскому пов?рію, намазываніе т?ла саломъ льва д?лаетъ челов?ка мужественнымъ и гонитъ передь нимъ дикихъ животныхъ{532}). Въданномъ случа? наблюденіе едва ли ошибочно. В?ра въ возможность заимствовать ото льва его силу, конечно, придаетъ челов?ку мужество, а запахъ львинаго сала отгоняетъ животныхъ. Но это совпаденіе чисто случайное. Приведу другіе прим?ры. Нельзя бить ребенка сухой в?ткой — изсохнетъ{533}). Пуповину новорожденнаго мальчика перер?зываютъ на книг?, чтобы былъ грамотный, д?вочки — на прядильномъ гребн?, чтобы была искусная пряха{534}). — Въ Новой Зеландіи, съ ц?лью придать мальчику твердость, даютъ ему глотать камушки{535}). — Армяне кладутъ камень между в?твями дерева, чтобы плоды его окр?пли{536}). — У насъ камни кладутъ на капустныя грядки, чтобы капуста была тверже{537}). — Чтобы поссорить парня съ д?вушкой, надо бросить между ними песку, взятаго съ м?ста, гд? подрались два п?туха{538}). Носить при себ? голубиное сердце — в?рная дорога къ любви. Это знали и древніе римляне: Si tecum habueris cor columnis, omnes te ament[120]{539}).

Въ большинств? приведенныхъ прим?ровъ желанное свойство воспринималось челов?комъ отъ другого предмета. Но гораздо распространенн?е, кажется, обратное

140

явленіе — передача нежелательнаго свойства (бол?зни) отъ челов?ка чему-нибудь другому. Какъ помимо воли челов?ка на него могутъ переходить различныя свойства другихъ живыхъ существъ и предметовъ, такъ и обратно: свойства челов?ка сами собой передаются окружающим его предметамъ. По представленію дикарей племени Баганда, неродиха м?шаетъ плодородію сада ея мужа, а женщина, часто рожающая, наоборотъ, увеличиваетъ плодородіе сада{540}). Естественно, что примитивный челов?къ старается использовать такое взаимод?йствіе вещей в свою пользу. Почему, наприм., не попробовать передать такимъ образомъ кому-нибудь свою бол?знь? Передавать можно другому челов?ку, животному, неодушевленнымъ предметамъ. Кажется — всему, чему угодно. Особенно часто бол?знь передается животнымъ. Въ Германіи больной лихорадкой идетъ въ л?съ, отыскиваетъ гн?здо куличка съ маленькими птенцами, беретъ одного и носитъ при себ? н?которое время. Потомъ опять относитъ птичку въ гн?здо, думая, что съ ней онъ относитъ и лихорадку{541}). Или же носитъ на ше? живыхъ пауковъ, жабу и потомъ бросаетъ ихъ въ воду{542}). Больной желтухой носитъ на груди линя и потомъ бросаетъ его въ текучую воду{543}). Сука должна перескочить черезъ ребенка больного сухоткой, и онъ выздоров?етъ{544}). Поросенокъ долженъ пройти чрезъ больного{545}). Вертятъ больного ребенка вокругъ туши осла{546}). Негры переводятъ бол?знь на курицу{547}). Евреи вертятъ вокругъ головы черную курицу, разрываютъ ее надъ больнымъ и зарываютъ. Когда курица сгніетъ и боль пройдетъ{548}). Отъ "собачьей старости"[121] въ бан? парятъ в?никомъ ребенка

141

и щенка. Если щенокъ посл? этого сдохнетъ, ребенокъ поправится{549}). Отъ сухотъ — больного купаютъ вм?ст? съ котомъ или псомъ, котораго потомъ выбрасываютъ далеко за домъ{550}). Ногти, ср?занные съ рукъ больного, вм?ст? съ хл?бомъ даютъ псу{551}). Древніе передавали бол?знь щенку, прижимая его къ больному м?сту{552}). Но возможно и обратное д?йствіе: передача силы животнаго челов?ку. У румынъ больной ложится на животъ, a медв?дь наступаетъ ему на спину{553}). Можно бол?знь передать дереву, сд?лавши въ немъ дыру и забивши туда что-нибудь, принадлежащее больному{554}), чаще всего его волосы или ногти{555}). Въ Польш? просверливаютъ дыру въ дерев? и забиваютъ туда ногти{556}). Во Франціи проводятъ больного черезъ дубъ или бузину, потомъ обр?зки его ногтей засовываютъ за кору дерева{557}). Ячмень трутъ ячменнымъ зерномъ и бросаютъ его въ чужое колодце{558}). Вбиваютъ боль въ дыру въ яблон?, груш?, дубу{559}). Забиваютъ боль въ дыру осиновымъ колышкомъ{560}). Отъ зубной боли ц?луютъ рябину{561}). Грызутъ съ тою же ц?лью сосну{562}). Вбиваютъ гвоздь въ вербу{563}). Верба сохнетъ — челов?къ поправляется. Рубаху больного в?шаютъ на дерево: кто ее возьметъ, тотъ и забол?етъ, а хозяинъ поправится{564}). Обмываютъ больного и воду выливаютъ на плетень. Туда же перейдетъ и

142

бол?знь{565}). Бол?знь переводится на какой-нибудь предметъ, и зат?мъ предметъ этотъ уничтожается{566}).

Вс? вышеприведенные прим?ры показываютъ, что чарованіе д?йствіемъ, какъ изобразительнымъ, такъ и передающимъ свойства и качества предметовъ, вполн? самостоятельно и независимо отъ слова. Когда мы эти виды чаръ встр?чаемъ въ соединеніи со словомъ, то они также играютъ роль вполн? самостоятельную, вовсе не ограничивающуюся простой иллюстраціей пожеланія, выраженнаго въ словесной формул?. Значитъ, въ параллелистическихъ заговорахъ съ д?йствіемъ мы им?емъ два элемента, одинаково обладающихъ магической силой. Какой же изъ нихъ долженъ считаться бол?е сильнымъ, основнымъ? Существуетъ еще одинъ видъ заговоровъ съ обрядомъ; онъ дастъ отв?тъ на нашъ вопросъ. Это коротенькія формулки-заговоры, поясняющія д?йствіе. Он? намъ покажутъ, какъ слились слово и д?йствіе, и какую роль при этомъ играло слово. Покажутъ, что роль его при д?йствіи первоначально была чисто служебная. Слово первоначально только поясняло д?йствіе.

При зас?каніи "утина",[122] больной ложится ницъ черезъ порогъ, и, когда онъ такъ лежитъ, л?карка-старуха кладетъ на спину ему в?никъ и ударяетъ по немъ остріемъ топора. Больной спрашиваетъ: "Что с?чешь?" Л?карка отв?чаетъ: "Утинъ с?ку". "С?ки кр?пче!" говоритъ больной{567}). Что это такое? Очевидно, драматическое изображеніе зас?канія топоромъ бол?зни. Л?карка зас?каетъ бол?знь, a діалогъ только поясняетъ смыслъ совершающагося д?йствія. Бол?зни можно выгонять и безъ словъ. Больного можно просто на просто выпороть осиновыми прутьями{568}). Кликушъ порютъ кнутомъ, чтобы б?съ изъ нихъ вышелъ{569}). Стегаютъ больного прутьями вереска{570}). Эпилептиковъ

143

стегаютъ в?никомъ{571}). При падучей немочи бьютъ травой чертополохомъ{572}). Нахлестываютъ по ст?намъ вицами, выгоняя изъ дому горячку{573}). Совершенно аналогиченъ съ обрядомъ зас?канія «утина» другой обрядъ — ношеніе больного ребенка въ кузницу. Кузнецъ кладетъ его на наковальню и д?лаетъ видъ, что выколачиваетъ молотомъ бол?знь, подымая и опуская молотъ надъ ребенкомъ{574}). Слово во вс?хъ подобныхъ случаяхъ не при чемъ. Но естественно, что, если смыслъ д?йствія почему либо окажется не совс?мъ ясенъ, то его придется пояснить. Это важно не тольно для паціента, но и для самого чарующаго. Пояснительныя формулы при магическомъ обряд? появляются въ результат? раздвоенія сознанія чарующаго. Сознаніе его начало различать, что предметъ, на который направлена чара, не тождествененъ съ предметомъ, на какой онъ хочетъ возд?йствовать. Раньше въ его сознаніи было совпаденіе этихъ двухъ предметовъ; теперь оно нарушено. Восковая фигура, наприм?ръ, уже не тождественна челов?ку. Отсюда — стремленіе опред?лить точн?е смыслъ д?йствія, начинающаго возбуждать сомн?ніе въ своей ц?лесообразности. Поясненіе возникаетъ психологически необходимо. Оно сначала создается въ ум? чарующаго въ форм? сужденія, отв?чающаго на возникшее сомн?ніе. Зат?мъ сужденіе это выражается словомъ. Отчасти этому способствуетъ напряженность душевнаго состоянія чарующаго. Она заставляетъ челов?ка высказать влад?ющую имъ мысль. Отголосокъ подобныхъ явленій встр?чается и у насъ когда мы, подъ вліяніемъ напряженнаго душевнаго состоянія, невольно вслухъ высказываемъ свои желанія или наблюденія. Отчасти же заставляетъ челов?ка высказаться вслухъ ув?ренность, что слова его могутъ быть услышены существомъ, противъ котораго направлены чары. И вотъ онъ подтверждаетъ что онъ д?лаетъ именно то-то, а не что-либо другое. Такъ, напр., установился обычай л?чить отъ "собачьей старости" при помощи перепеканія. У изобр?тателя

144

даннаго способа, очевидно, была какая-то руководящая идея, заставившая его л?чить именно этимъ путемъ. Но для его преемниковъ съ теченіемъ времени идея эта стала неясна. Потребовалось поясненіе къ д?йствію. И вотъ при перепеканіи происходитъ діалогъ между знахаркой и матерью ребенка: "Бабка, бабка, что д?лаешь?" — Перепекаю младенца Алекс?я. — "На что?" — Выгоняю изъ него собачью старость. — "Перепекай же и выгоняй собачью старость, чтобы не было отрыжки"{575}).

Мы вид?ли, что с?ченіе больного производится безъ заговора. Оно д?йствительно и такъ, потому что все д?ло сводится къ простому физическому возд?йствію на злое существо-бол?знь. Но для большей опред?ленности смысла с?ченія къ нему могутъ присоединяться и слова. С?кутъ и приговариваютъ, напр.: — "отс?каю криксы-плаксы"…{576}). Отъ грыжи грызутъ пупь больного со словами: "Не т?ло и не пупъ кусаю, а кусаю злую и лихую грыжу, выживаю, выгоняю изъ т?ла и укр?пляю раба божьяго на в?ки"{577}). Слова опять только поясняютъ д?йствіе. Они зд?сь настолько не важны, что л?ченіе можетъ вполн? обходиться и безъ нихъ, даже и безъ грызенія пупа челов?комъ. Просто припускаютъ къ пупу мышь, и она загрызаетъ грыжу{578}). — На ив? сплетаютъ въ одинъ узелъ 3 в?тки и поясняютъ: "Weide, ich winde, Fieber, ich binde meine 77 Fieber ein"[123]{579}). — При водянк? ср?заютъ ногти съ рукъ и ногъ, привязываютъ къ живому раку и бросаютъ черезъ голову въ воду, приговаривая: "alle Krankheit, Leid u. Pein, werf ich in den Fluss hinein"[124]{580}). Мать лижетъ ребенка въ лобъ, приговаривая: "Je suis une vache, j’ai vele,[125] j’ai allaite mon veau et lai leche; que le mauvais oeil ne lui fasse point de mal"{581})!

145

Больного кладутъ въ могилу и, изображая похороны, посыпаютъ его землей и оставляютъ тамъ, пока не заснетъ{582}). Что это значитъ? Слова, произносящіяся при бросаніи земли, даютъ разгадку. Говорятъ: Tu est venu de terre, tu retourneras a la terre et au jour du jugement tu ressusciteras![126] Теперь д?йствіе все понятно. Понятно, почему больной долженъ и заснуть. Пробужденіе его будетъ изображать воскресеніе. Изображается обновленіе челов?ка воскресеніемъ. Симпатическое значеніе такого обряда понятно само собой. Съ этимъ надо сопоставить очищеніе челов?ка изображеніемъ второго его рожденія — обычай, широко распространенный у различныхъ народовъ{583}). — Обрядъ л?ченія отъ лигатуры,[127] сопровождающійся кропленіемъ больного мочей, связанъ съ заговоромъ: Im Harm und Bluot bin ich geboren. All Zauberei und Hexerei sind an mir verloren[128]{584}). Опять одно д?йствіе безъ словъ было бы не понятно. Слово поясняетъ обрядъ, символизирующій возрожденіе. — Отъ глаза бросаютъ соль, приговаривая: Le gros sel dans loeil de lenvieux[129]{585})! Опять фраза служитъ поясненіемъ. Соль у вс?хъ почти народовъ разсматривается, какъ предохранительное средство отъ дурного глаза{586}). У насъ новобрачныхъ обсыпаютъ солью, чтобы предохранить отъ порчи. — Средство противъ глаза: проколоть иглой кусокъ бумаги, говоря: Voici loeil dun tel, lenvieux![130] и сжечь бумагу{587}). Въ чемъ тутъ д?ло, мы поймемъ, если сравнимъ этотъ способъ чаръ съ упомянутымъ выше осл?пленіемъ жабы. Тамъ осл?пленіе жабы изображало осл?пленіе ненавистнаго челов?ка, а зд?сь — бол?е отдаленный способъ изображенія того же результата. Словесная формула опять только прив?сокъ. — Чтобы возвратить украденную вещь, добываютъ Св. Дары, кладутъ ихъ на что-нибудь, им?ющее отношеніе къ украденному, и прокалываютъ иглой. При первомъ укол? говорятъ:

146

Dieb, ich steche dein Gehirn; du sollst deinen Verstand verlier’n[131]{588})! Отъ "ляку"[132] жгутъ кужаль и приговариваютъ: "Куды дымъ, туды и лякъ"{589}). Ребенка (отъ "сц?ни"[133]) обсыпаютъ ячменемъ и сзываютъ куръ, прося ихъ, чтобы он? склевали "сц?нь"{590}).

Во вс?хъ приведенныхъ случаяхъ д?йствіе явнымъ образомъ перев?шиваетъ слово. Пояснительныя же формулы по своему виду неопред?ленны и изм?нчивы. Он? то просто поясняютъ д?йствіе, какъ при завязываніи лихорадки или осл?пленіи, то къ нимъ присоединяется элементъ пожеланія, какъ въ словахъ матери, лижущей ребенка, то, наконецъ, объясненіе и пожеланіе сливаются и выражаются одними и т?ми же словами, какъ, напр., въ сл?дующемъ случа?. Отъ зубной боли — "трёми камушочками у хаци зачаркне?шь щаку?: "кабъ яны замл?ли, закамян?ли, и ниразу кабъ не бол?ли"{591}). Прикосновеніемъ камня зд?сь передается его качество. Самостоятельность такихъ чаръ безъ словъ мы вид?ли. Формула же въ одно и то же время поясняетъ, что это прод?лывается для того, чтобы зубы закамен?ли, и высказываетъ пожеланіе въ томъ же смысл?. А уже подобному пожеланію ничего не стоитъ обратиться въ параллелистическую формулу. Тогда, наприм., прикладывая камень къ голов?, будутъ говорить: qu’elle soit dure comme la pierre[134]{592})! Такимъ образомъ устанавливается прямой переходъ отъ объясненія д?йствія къ параллелистическимъ заговорамъ, сопровождающимся соотв?тствующимъ д?йствіемъ.

Посл? сд?ланнаго обзора мы уже въ прав?, кажется, опред?ленно отв?тить на вопросъ, на чьей сторон? перев?съ въ этихъ заговорахъ: на сторон? слова или д?йствія? Отв?тъ будетъ въ пользу д?йствія. Слово же придется разсматривать, какъ объясненіе д?йствія, вылившееся въ форму сравненія-пожеланія. Передъ нами раскрывается сл?дующій процессъ развитія чаръ. Сначала — чары симпатическимъ

147

д?йствіемъ, либо изобразительнымъ, либо передающимъ изв?стное качество. Напр., осл?пленіе жабы вызываетъ сл?поту челов?ка, прикосновеніе мертвой кости — замираніе зубной боли. Вторая ступень уже сопровождается словомъ. Слово поясняетъ д?йствіе, которое почему-либо стало нуждаться въ поясненіи. Напр., грызутъ пупъ и поясняютъ, что не пупъ, а грыжу на самомъ-то д?л? загрызаютъ. Прокалываютъ бумагу и поясняютъ, что прокалываютъ глазъ. Поясненіе, какъ мы вид?ли, можетъ принять и форму пожеланія. На третьей ступени уже является параллелизмъ въ формул? и рядомъ соотв?тствующее д?йствіе. Но сравненіе не единственная форма, въ какую на этой ступени обращаются заговоры. Она только самая благодарная для дальн?йшаго развитія. Поэтому-то множество эпическихъ заговоровъ и сводится къ простому сравненію, какъ своему источнику. Но рядомъ существуютъ и такіе, которые не предполагаютъ формулы сравненія. Въ дальн?йшемъ развитіи д?йствіе уже пойдетъ на убыль, а слово начнетъ разростаться все больше. Часть формулы съ «какъ» будетъ увеличиваться за счетъ отмирающаго д?йствія. Но процессъ этотъ будетъ возможенъ только съ того момента, какъ слово пріобр?тетъ въ глазахъ челов?ка самостоятельную магическую силу, одинаковую съ силой обряда. Эту силу слово пріобр?таетъ какъ разъ въ стадіи параллелизма — "какъ — такъ". Д?ло происходитъ сл?дующимъ образомъ. Параллелистическія формулы образовались подъ вліяніемъ д?йствія. Сравнивалось либо изобразительное д?йствіе, либо качество, передававшееся отъ одного предмета другому. Магическая сила была на стороне д?йствія. Но, благодаря долгому сосуществованію этихъ двухъ элементовъ, формулы позаимствовали отъ обряда часть магической репутаціи. Перестали точно разграничивать ихъ роли. Когда слово сд?лало такое заимствованіе, то появился по аналогіи съ первымъ видомъ новый видъ параллелистическихъ заговоровъ. Въ первомъ было сравненіе — и во второмъ сравненіе. Съ этой стороны разницы никакой. Она явилась лишь въ томъ, съ ч?мъ производилось сравненіе. Сначало сравнивалось съ "нарочно произведеннымъ" д?йствіемъ (напр., крученіемъ веретена) или съ качествомъ, которое тутъ же и передавалось самымъ

148

д?ломъ (напр., камень прикладывался къ голов?). Въ новомъ же вид? сравненіе стало производиться съ "даннымъ явленіемъ". Видъ красной зари естественно наводилъ на сопоставленіе съ кровью. И вотъ по аналогіи съ существующими уже заговорами создается новый — такого характера: "Какъ вечерняя и утренняя заря станетъ потухать, такъ бы у моего друга милого вс?мъ недугамъ потухать"{593}). Чаще всего это относится къ крови, потому что "де сонце ходить, тамъ кровь знимаєтьця; де сонце заходить, тамъ кровь запикаєтьця"{594}).

Такъ слово отрывается отъ д?йствія. Съ этой поры оно — самостоятельная магическая сила. Вотъ этотъ-то моментъ, р?шительный въ исторіи заговора, Потебня и не отм?тилъ, давая свое генетическое опред?леніе. Происшедшій безсознательно разрывъ съ обрядомъ далъ широкій просторъ слову. Раньше оно ограничивалось д?йствіемъ. Сравнивать можно было лишь съ т?мъ, что д?лалось, или съ качествомъ предмета, употреблявшагося при чарахъ. Теперь этихъ путъ н?тъ. Слово свободно. Сравнивать можно съ ч?мъ угодно, лишь бы находились черты сходства. Параллелизмъ, проникающій всю народную поэзію, параллелизмъ, усматриваемый челов?комъ между нимъ и природою, широкимъ потокомъ ворвался въ область заговора. Можно сравнивать съ зарей, зв?здами, солнцемъ, водой, деревомъ, птицей, зв?ремъ и т. д. и т. д. Вся природа теперь можетъ найти себ? м?сто въ первомъ член? формулы quomodo. Разница съ прежними чарами все-таки будетъ не очень зам?тна. В?дь и тутъ и тамъ сравненіе производится съ явленіемъ природы. Утерялось во второмъ случа? только д?йствіе. Но в?дь оно утерялось потому именно, что стало забываться его значеніе. Притомъ же оно было и съ вн?шней стороны часто такъ незначительно, что его легко можно было опустить. Раньше, когда д?йствіе было на первомъ план?, читая заговоръ отъ головной боли, прикладывали, камень къ голов? и говорили: qu’elle soit dure comme la pierre! Но стоитъ только камень не

149

приложить къ голов?, и заговоръ обратится въ другой видъ, гд? сравниваютъ уже съ "даннымъ явленіемъ". Фраза qu’elle soit dure comme la pierre будетъ выражать сравненіе не съ какимъ-либо опред?леннымъ камнемъ, прикладывающимся къ голов?, а вообще съ камнемъ. Это уже будетъ сравненіе совершенно такого же характера, какъ и сравненіе съ зарей. Прим?ръ съ прикольнемъ, приводимый Потебней, стоитъ какъ разъ на полпути обращенія чары-д?йствія и параллельнаго заговора въ заговоръ-параллелизмъ, не сопровождающійся д?йствіемъ. Бол?е того, переходъ становился еще незам?тн?е потому, что въ н?которыхъ случаяхъ данное явленіе могло играть совершенно ту же роль, что и нарочно произведенное. Заря убываетъ. Св?тъ луны посл? полнолунія также убываетъ. Это знахаремъ ставится въ параллель съ убылью бол?зни. Въ заговор? отъ бородавокъ, читающемся при убывающемъ м?сяц?, говорится:

Der Mond ist gross,[135]

Der Mond ist klein.

Gewachse, du sollst auch vergehen{595}).

Но нельзя ли какъ-нибудь установить бол?e т?сную связь между этими двумя явленіями? Установить ту связь, какую мы вид?ли на первой ступени чаръ. Оказывается, можно. Напр., во время убыли луны проводятъ рукой по ст?н?, на какую падаетъ лунный св?тъ, и потомъ поглаживаютъ бородавки той же рукой. Это продолжается въ теченіе ц?лой нед?ли. Бородавки посл? того должны пропасть{596}). Благодаря возможности такой связи фазы луны играютъ важное значеніе при чарахъ. Если надо умертвить или извести живое, то чары сл?дуетъ производить при полнолуніи или на ущерб?; если же д?ло идетъ о взращеніи и укр?пленіи, то, напротивъ — при наростающемъ м?сяц?{597}). Такимъ образомъ оказывается, что въ обоихъ видахъ

150

чаръ д?йствіемъ переходъ отъ явленія, нарочно произведеннаго, къ данному почти неуловимъ. Такъ пока незначительна повидимому разница между новымъ и старымъ видами заговоровъ. Но разъ сд?лана брешь, она будетъ все бол?е и бол?е расширяться. Сравненіе перестаетъ ограничиваться сферою явленій окружающей природы. Челов?къ отъ нихъ переходитъ къ т?мъ отношеніямъ, какія онъ видитъ въ челов?ческой сред?. Такъ парень, желая «присушить» д?вку, говоритъ: "Какъ малый младенецъ отъ матери прочь не отходитъ, держитъ сохнетъ по всякой часъ и по всякое время… такъ бы держалась раба божія"…{598}). Вполн? возможно предположить, что и въ подобныхъ еще случаяхъ н?когда употреблялось д?йствіе врод? того, какъ при л?ченіи бородавокъ луннымъ св?томъ. Какая-нибудь принадлежность ребенка, можетъ быть, приводилась въ соприкосновеніе съ предметомъ присушки. Но и этимъ д?ло не ограничивается. Область сравненія все растетъ. Къ д?лу привлекается преданіе. До сихъ поръ все были сравненія съ ч?мъ-нибудь наличнымъ, часто повторяющимся, или съ т?мъ, что всегда легко могло быть воспроизведено, а теперь будутъ сравнивать съ ч?мъ-нибудь, о чемъ слышали, о чемъ говоритъ преданіе. Кровь течетъ. Надо остановить. Слышали, что, когда Іоаннъ крестилъ Христа, вода въ Іордан? стала. Параллель готова. И вотъ возникаетъ заговоръ: "Стань крэвъ у рани, якъ вода въ Ирдани, кеды ксцивъ свентый Янъ, кеды ходзивъ Христосъ Панъ"{599}). Это опять одинъ изъ важныхъ моментовъ. Мы присутствуемъ при зарожденіи эпической части. Выхваченное изъ преданія событіе — это ячейка, которая будетъ все разростаться, заполняя собою и все увеличивая первую часть формулы. Такъ, только что приведенное сравненіе можетъ дать поводъ, прим?рно, къ сл?дующему распространенію формулы: Jesus that was in Bethleem born, and baptyzed was in the flumen Jordane[136] as stente the water at hys comyng, so stente the blood of thys Man{600}). Я, конечно,

151

не утверждаю, что вторая изъ приведенныхъ редакцій мотива развилась непосредственно изъ первой. Варіантовъ и той и другой редакціи было, нав?рное, безчисленное множество. Гд? точки ихъ реальнаго соприкосновенія, сейчасъ опред?лить не возможно, да и врядъ ли когда-либо явится такая возможность. В?дь до насъ дошла и теперь записана только ничтожная часть той массы варіантовь, какая на протяженіи в?ковъ вращалась среди народа. Я только нам?чаю общій путь движенія. Насколько разнообразны были дальн?йшія формы, какія принималъ этотъ мотивъ, можно вид?ть изъ работы Эбермана. — Первая половина подобныхъ заговоровъ можетъ разростись до ц?лаго разсказа о какомъ-нибудь событіи, во второй же останется пожеланіе, чтобы такъ же было и въ данномъ случа?. Получится видъ заговора-параллелизма съ эпической частью. — Таковымъ мн? представляется процессъ органическаго развитія заговора. Но это отнюдь не значитъ, что каждый заговорный мотивъ, какой мы теперь встр?чаемъ въ форм? поздн?йшей стадіи, обязательно прошелъ вс? предыдущія, начиная съ чистаго д?йствія. Н?тъ. Процессъ этотъ совершался всей массой заговоровъ, взятой въ ея ц?ломъ. Исторически ни одна изъ посл?дующихъ формъ не могла появиться раньше предыдущей. Напр., формы заговора, не сопровождающагося д?йствіемъ, не могли появиться раньше формъ заговора, сопровождающагося д?йствіемъ. Эволюціонировали формы. Содержаніе (мотивы) также, какъ увидимъ, эволюціонировало; но для него не всегда была необходима та посл?довательность, какая требуется для формъ. Когда уже органически выработался рядъ различныхъ формъ чаръ, новыя формулы стали часто создаваться по аналогіи; и законъ посл?довательности какъ бы отм?нялся. Новый заговоръ могъ прямо создаться по образцу одной изъ поздн?йшихъ формъ. Если бы вс? мотивы должны были проходить посл?довательно всю л?стницу формъ, то въ конц? ея, въ эпическомъ разсказ?, они, нав?рное, вс? бы сохранили, хотя самое туманное, отраженіе первой ступени, чаръ-д?йствія. Но на самомъ д?л? этого н?тъ. Во многихъ заговорахъ, при самомъ тщательномъ изсл?дованіи, нельзя найти никакихъ сл?довъ забытаго д?йствія. Объясняется это т?мъ, что не вс? заговоры возникли изъ

152

обряда. Множество изъ дошедшихъ до насъ заговоровъ было создано, в?роятно, по аналогіи.

До сихъ поръ насъ занимала эволюція формъ чаръ. Мы дошли до зарожденія эпической части. Отсюда уже эволюція формы т?сно сплетается съ эволюціей самаго мотива. Изм?неніе эпической части — развитіе мотива, разрабатывающагося въ ней. Къ эволюціи мотивовъ теперь и перехожу.

Для эпическаго мотива не обязательно прохожденіе т?хъ формъ чаръ, какія исторически предшествовали зарожденію эпической части. Первичныя формы, какъ мы вид?ли, состояли изъ простого д?йствія. Понятно, что затронутый выше мотивъ Jordan-Segen, говорящій о крещеніи Христа, не могъ выражаться въ такихъ первичныхъ формахъ. Онъ прямо родился въ форм? сравненія, независимаго отъ д?йствія. Потомъ принялъ эпическую форму и дал?е уже развивался по законамъ, д?йствовавшимъ при развитіи эпической части. Но въ эпическихъ частяхъ разрабатываются и такіе мотивы, которые им?ютъ прямое отношеніе къ первичнымъ формамъ чаръ, чистому д?йствію. Съ этими-то именно мотивами и связано органическое развитіе эпической части. Къ сожал?нію, большинство ихъ либо изв?стно по случайнымъ, разрозненнымъ варіантамъ, либо исказилось до такой степени, что теперь уже очень трудно возстановить ихъ первоначальныя редакціи. Громадное количество изв?стныхъ эпическихъ мотивовъ, какъ, напр., Jordan-Segen, какъ будто не носятъ никакихъ сл?довъ утраченнаго обряда. Но вполн? возможно, что, при бол?е тщательныхъ разысканіяхъ, и подъ ними вскроется какое-нибудь давно забытое д?йствіе. Относительно же н?которыхъ a priori можно сказать, что напраснымъ трудомъ было бы искать подъ ними забытаго обряда. Таковы, напр., заговоры съ эпическою частью, содержащей какой-либо евангельскій разсказъ (напр., о кровоточивой жен?). Это все — заговоры поздн?йшаго происхожденія, созданные по аналогіи съ бол?е ранними мотивами, на которыхъ развивалась эпическая форма, мотивами, выросшими изъ обрядовъ. Заговоры съ такими первичными мотивами въ большинств? случаевъ, можно думать, уже исчезли. Они или забылись, или растворились въ масс? новыхъ, тамъ и сямъ выбиваясь изъ подъ нихъ, какъ

153

раскиданныя по сн?жному полю в?хи. Эти в?хи, какъ ни мало ихъ сохранилось, позволяютъ все-таки опред?лить пройденный когда-то путь, хотя теперь уже занесенный.

Процессъ представляется въ сл?дующемъ вид?. Какъ выше было сказано, приростъ слова происходилъ за счетъ отмиравшаго д?йствія. Прежде всего обрядъ потребовалъ поясненія, такъ какъ сталъ забываться его первоначальный смыслъ. Это — первая стадія развитія эпическаго мотива, зарожденіе его изъ обряда. Она, очевидно, происходитъ за счетъ начинающагося разложенія обряда. На этой стадіи возникаютъ такіе заговоры, какъ приведенныя выше грыжныя слова: "Не пупъ загрызаю" и т. д. Такимъ образомъ смыслъ обряда закр?пляется въ сопровождающей его формул?. Съ этой стороны, какъ будто, существованіе его упрочено и разложеніе предотвращено. Но опасность является съ другой стороны. Смыслъ обряда понятенъ. Но ц?лесообразенъ ли самый обрядъ-то? Почему при помощи его именно можно достичь желаннаго результата? Раньше, когда симпатическая магія была въ полной сил?, такого вопроса и не могло явиться. Само собою было понятно, что, если обвести потухшимъ углемъ «вогникъ», то и «вогникъ» потухнетъ. Сомн?ніе въ ц?лесообразности симпатическаго средства — крупный шагъ впередъ въ исторіи челов?ческой мысли. На явившійся вопросъ необходимо надо было подыскать и отв?тъ. И вотъ на сцену появляется ми?ъ. Но пока въ такой неясной форм?, что его трудно еще отличить отъ были. Ми?ъ входитъ въ формулу въ вид? ссылки на то, что такъ было когда-то прежде. Пріемъ раньше употреблялся и былъ вполн? пригоденъ. Стало быть пригоденъ и теперь. Получается видимость отв?та. Само собой видно, какъ низокъ еще умственный уровень челов?ка на этой ступени развитія. Однако, въ современномъ обществ? сплошь да рядомъ отпоръ критической мысли д?лается именно въ такой форм?. Отцы и д?ды наши такъ д?лали, а они были не глуп?е насъ. Вотъ обычный отв?тъ на сомн?ніе въ ц?лесообразности какого-либо общественнаго института. Эта стадія развитія мотива им?етъ решающее значеніе въ его исторіи. Именно зд?сь мотивъ принимаетъ эпическую форму: разсказывается, что такой-то случай былъ тогда-то. Когда мы разсматривали развитіе

154

формъ заговора, то вид?ли другую возможность развитія эпической части (Jordan-Segen). Тамъ просто д?лалось сравненіе съ какимъ-нибудь фактомъ, сохранившимся въ преданіи (стояніе воды въ Іордан?), а потомъ этотъ фактъ обрасталъ подробностями, благодаря чему изъ формулы сравненія развивался эпическій заговоръ-параллелизмъ. Разница въ характер? этихъ двухъ эпическихъ заговоровъ видна сама собой. Во-первыхъ, эпическая часть вида Jordan-Segen не служитъ подкр?пленіемъ разшатавшагося авторитета симпатическаго средства. За такими заговорами магическій обрядъ можетъ вовсе и не предполагаться. Во-вторыхъ, для такихъ заговоровъ представляется возможность развитія изъ одного лишь опред?леннаго вида: изъ формулъ типа quomodo (quomodonon). Въ нихъ необходимо присутствіе сравненія, изъ котораго они и развиваются. Когда же эпическая часть является для подкр?пленія авторитета симпатическаго средства, то для нея н?тъ необходимости въ формул? сравненія. Въ этомъ случа? она развивается изъ предшествующей формулы-поясненія. А поясненіе, какъ мы вид?ли, можетъ обходиться и безъ сравненія. Поэтому-то въ н?которыхъ эпическихъ заговорахъ и отсутствуетъ проведеніе параллели между описаннымъ случаемъ въ заговор? и наличнымъ обстоятельствомъ. Потому же и нельзя объяснять такіе случаи «недоговоренностью» формулы. Мн?ніе Зелинскаго, что во вс?хъ заговорахъ есть сравненіе, а, если гд? и отсутствуетъ, то легко можетъ быть объяснена причина отсутствія, приходится оставить. Сравненіе отсутствуетъ въ эпическомъ заговор? потому, что его не было въ формул?-объясненіи при симпатическомъ обряд?, изъ какого развился данный мотивъ.

Такимъ образомъ ссылкой на то, что такъ было, успокаиваются первыя сомн?нія пробуждающейся мысли. Приб?гали ли къ ми?у или ссылались на д?йствительный фактъ, р?шительно все равно. Важна въ этомъ случа? не д?йствительность факта, a ув?ренность въ его д?йствительности. Но долго оставаться на такомъ примитивномъ решеніи д?ла невозможно. Разъ пробудившійся критицизмъ поведетъ свою работу дальше и дальше. Хорошо, средство это уже давно прим?няется. Но почему же оно прим?няется?

155

И вотъ тутъ-то выступаетъ на сцену авторитетъ божества. Средство в?рно потому, что его при такихъ-то вотъ обстоятельствахъ употребило божественное существо. Въ языческой сред? въ роли д?йствующихъ лицъ выступятъ языческіе боги, въ христіанской — Христосъ и святые. Въ эпической части одни изъ нихъ явятся въ роли нуждающихся въ помощи, другіе — въ роли помогающихъ. И помогающій будетъ прод?лывать то же самое, что прод?лываетъ знахарь при л?ченіи. Было, напр., л?ченіе отъ укуса зм?и смываніемъ яда. Оно явилось въ глубокой древности. Когда появилась потребность въ объясненіи происхожденія этого средства и его авторитетности, то стали разсказывать легенду о томъ, какъ зм?я укусила ап. Петра, а Христосъ далъ ему этотъ самый рецептъ{601}). Ап. Петръ, конечно, зам?нилъ зд?сь ап. Павла. Въ старинныхъ требникахъ пом?щалась "молитва св. ап. Павла отъ змія". Источникомъ этой молитвы послужила 28-я глава "Д?яній" апостольскихъ. Въ ней разсказывается, какъ на остров? Мелит? зм?я укусила ап. Павла и не причинила ему вреда. «Молитва» отъ змія къ этому присоединила ц?лое апокрифическое сказаніе о томъ, какъ Павлу во сн? явился арх. Михаилъ и далъ ему «книгу». Апостолъ проснувшись нашелъ возл? себя эту книгу, а въ ней было написано заклинаніе отъ зм?й{602}). Ясно, что различные магическіе пріемы л?ченія отъ укуса зм?и существовали до созданія апокрифа. Они-то именно и были причиною появленія апокрифическаго сказанія. Темный умъ не могъ удовлетвориться простымъ разсказомъ о чуд? ап. Павла и объяснилъ его посвоему. Если на апостола не под?йствовалъ зм?иный ядъ, значитъ у него въ рукахъ было средство противъ этого яда. Такимъ образомъ легенда и магическій обрядъ т?сно сплелись, пополняя и поддерживая другъ-друга.

156

Съ н?которыми изъ такихъ ми?овъ, развившихся на почв? чаръ и ран?е не существовавшихъ, мы познакомимся въ сл?дующей глав?. Зам?чу, что и эта стадія развитія заговорнаго мотива отразила на себ? одинъ изъ важныхъ моментовъ умственнаго развитія, свойственный вс?мъ народамъ на изв?стныхъ ступеняхъ культуры. У вс?хъ народовъ рано или поздно появляется стремленіе объяснить происхожденіе исторически установившихся въ ихъ сред? отношеній, т?хъ или другихъ соціальныхъ явленій, обрядовъ, обычаевъ. Истинное происхожденіе ихъ давно забыто, и на помощь приходитъ ми?ъ. Явленію приписывается божественное происхожденіе и этимъ самымъ не только объясняется его возникновеніе, но еще и подкр?пляется его авторитетъ. Къ поддержанію авторитета объясняемаго явленія главнымъ образомъ и сводится роль такихъ ми?овъ. Евреи такимъ образомъ объяснили происхожденіе института царской власти. Греки создали ми?ъ о происхожденіи ареопага. Русскіе по т?мъ же психологическимъ побужденіямъ подводили фундаментъ подъ гордую идею третьяго Рима, создавая ц?лый рядъ легендъ. Для объясненія простыхъ обычаевъ приб?гаютъ также къ легенд?. Это отразилось и въ сказкахъ. Существуетъ огромное количество сказокъ-легендъ, объясняющихъ происхожденіе различныхъ явленій, обычаевъ. Точно такъ же и авторитетъ симпатическаго средства подкр?пляется ми?омъ о божественномъ или необыкновенномъ его происхожденіи. Такъ, напр., создалась легенда, объясняющая происхожденіе одного пріема л?ченія глазной боли: будто бы Марія исц?лила глазъ рыбы. И соотв?тствующій заговоръ начинается словами: "The charm that Mary put to the eye of the fish at the pool"[137]{603}). Или въ заговор? отъ свиха говорится, какъ Христосъ далъ ап. Петру рецептъ отъ свиха, и посл?днія слова им?ютъ явную ц?ль подчеркнуть авторитетность рецепта:

Wer war der Arzt?[138]

Christys der Herr war es selbst{604}).

Интересное въ этомъ отношеніи описаніе древне-египетскаго врачеванія мы находимъ у Масперо. "Преданіе разсказываетъ, что однажды Ра забол?лъ мучительными спазмами. Горусъ тотчасъ сл?пилъ статую Изиды-дитяти, въ которую геліопольскіе боги волшебствомъ и перенесли боли, испытываемыя Солнцемъ. Нибамонъ (врачъ-заклинатель) не задумываясь испытываетъ благод?тельную силу этого рецепта надъ Псару (паціентъ). Онъ вынимаетъ изъ своего сундучка куклу, похожую на ту, которую сд?лалъ когда-то Горусъ для Ра, и поетъ надъ ней заклинательную формулу, въ которой кратко разсказывается исторія исц?ленія съ ея помощью". Чарованіе при помощи куклы — явленіе широко распространенное у различныхъ народовъ. И, конечно, не оно родилось на почв? египетскаго ми?а, а наоборотъ: ми?ъ развился на почв? обряда. Заклинатель старается какъ можно точн?е воспроизвести то, что, по преданію, когда-то случилось съ богами. На себя онъ принимаетъ роль Горуса, больного называетъ Ра и приглашаетъ присутствующихъ взывать къ геліопольскимъ богамъ. "Горусъ и страдающій животомъ Ра — тутъ. Взывайте къ геліопольскимъ богамъ: скор?е, скор?е, ваши книги! ибо Ра страдаетъ…"{605}). — Какъ изв?стно, египетское бальзамированіе покойниковъ и приготовленіе мумій состояло изъ сплошного ряда магическихъ д?йствій. Бальзамировщики — маги. "Похоронные свивальники въ ихъ рукахъ превращаются въ с?ть таинственныхъ переплетовъ, изъ которыхъ каждый им?етъ особенное значеніе, им?ющее ц?лью удалить отъ т?ла всякія опасности и всякихъ враговъ, угрожающихъ ему — боговъ, людей и нас?комыхъ — и предохранить его отъ разложенія. Подкладываютъ подъ нихъ амулеты, фигурки, высушенные цв?ты, щепотки травокъ, плитки, исписанныя іероглифами, — все это составляетъ заколдованную броню покойника"{606}). Все это сопровождается чтеніемъ священныхъ формулъ. Конечно, такой важный въ египетскомъ быту обрядъ, какъ приготовленіе муміи, не могъ не породить легендъ о его происхожденіи. И д?йствительно, изъ заклинаній, сопровождающихъ бальзамированіе, мы узнаемъ о происхожденіи первой муміи. Въ в?ка, сл?дующіе непосредственно за сотвореніемъ міра, бальзамированія совс?мъ не знали, и первые люди умирали дважды: сначала умирало т?ло, потомъ умиралъ двойникъ. "Но, когда Тифонъ убилъ Озириса, Горусъ собралъ части т?ла своего отца, оросилъ ихъ благовонными веществами при помощи Изиды, Нефтисы, Тота и Анубиса, пропиталъ предохраняющими отъ тл?нія веществами и обвилъ ихъ широкими свивальниками, произнося все время молитвы, которыя сд?лали его д?ло на в?ки нерушимымъ"{607}). Вс? эти прим?ры наглядно показываютъ смыслъ эпической части заклинанія.

То, что сначала пережилъ обрядъ, переживаетъ потомъ и заговорная формула. Магическая сила ея явилась постепенно и незам?тно. Слово обогащалось за счетъ д?йствія не только со стороны содержанія, но и свой магическій авторитетъ пріобр?тало благодаря долгому сосуществованію съ обрядомъ. Репутація обладанія магической силой съ обряда незам?тно распространялась и на его спутника. Слово какъ бы обкрадывало обрядъ, пока не оторвалось отъ него, почувствовавъ въ себ?, наконецъ, самостоятельную силу. Медленный ростъ силы слова не зам?чался, и вопросовъ никакихъ не возбуждалось. Но вотъ чудод?йственная сила слова явилась во всемъ своемъ блеск?. И снова должно было повториться то же, что раньше было съ д?йствіемъ. Опять возникаетъ вопросъ — почему? Почему данная формула им?етъ магическую силу? Аналогиченъ и отв?тъ: привлекается опять божество. "Не я говорю, a самъ Іисусъ Христосъ", "не своей силой, a Божіей", "не я говорю, a Божія Матерь". Вс? подобныя фразы являются отв?томъ на сомн?ніе, явившееся относительно д?йствительности словесныхъ чаръ. Стремленіе понять причину магическаго вліянія формулы приводитъ въ конц?-концовъ къ тому, что доброе вліяніе приписывается уже не словамъ и не знахарю, а Богу. Заговоръ, по своему значенію, приближается къ молитв?. Къ нему присоединяются такіе, наприм?ръ, придатки: "Не для ради хитрости, не для ради мудрости, а для ради великой Божьей милости"{608}). Или — Das helfe dir Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist[139]{609}). Французскій король-знахарь, очевидно, именно такъ понималъ ц?лебную силу врачебныхъ чаръ, когда л?чилъ опухоль на ше?, прикасаясь къ ней и произнося сл?дующія слова: "король сія тобя дотыкаетъ, а Богъ тобя уздравливаетъ"{610}). Иногда же д?ло происходитъ совершенно аналогично съ оправданіемъ обряда. Какъ совершеніе обряда приписывается божеству, такъ и заговорная формула влагается въ уста божества (святого). Тогда эпическая часть еще расширяется.

Таковъ процессъ органическаго развитія основного вида заговоровъ. Но онъ не обязателенъ для вс?хъ видовъ заговора. Разъ чистое слово пріобр?ло магическій авторитетъ, то оно могло уже совершенно свободно принимать самыя разнообразныя формы выраженія, что мы и вид?ли въ предыдущей глав?.

Наряду съ разнообразіемъ видовъ формъ заговора обращаетъ на себя вниманіе разнообразіе варіантовъ и редакцій одного и того же мотива. На это обстоятельство до сихъ поръ не обращалось серіознаго вниманія. А между т?мъ объяснить это необходимо. В?дь оно стоитъ въ явномъ противор?чіи съ требованіемъ точнаго, буквальнаго, воспроизведенія заговорной формулы при практик?. Зам?ни хоть одно слово — и магическая сила заговора утеряна. Какъ же могли появиться не только новые варіанты, но даже и новыя редакціи? Пока на это давалось два отв?та. Главная причина — забывчивость. Формула забывалась и невольно искажалась. Согласно съ этимъ взглядомъ, всякій новый варіантъ или редакція долженъ разсматриваться, какъ все дальн?йшее большее и большее уродованіе, а не развитіе заговорнаго мотива. На этой точк? зр?нія и стоитъ Мансикка. По его мн?нію, все разнообразіе варіантовъ произошло именно благодаря постепенному забвенію и искаженію первоначальныхъ стройныхъ символическихъ созданій церковниковъ. Согласно съ этимъ бол?е пространныя редакціи считаются бол?е первоначальными, а редакціи краткія — поздн?йшими (напр., взглядъ Ефименко и Мансикка на закр?пку). Такое объясненіе происхожденія новыхъ редакцій и варіантовъ, конечно, допустимо. Иное д?ло — достаточно ли оно? Второе объясненіе съ усп?хомъ можетъ прим?няться собственно только къ объясненію происхожденія новыхъ варіантовъ, а не редакцій. Д?ло идетъ о роли ри?мы въ заговорахъ. Множество заговоровъ, особенно западныхъ, ри?мованы. Когда формула переходила изъ одного нар?чія или языка въ другое, то ри?ма могла разрушиться. Въ результат? стремленія къ ея возстановленію появляются новые варіанты. Представителемъ этого взгляда является Эберманъ{611}). "Новымъ факторомъ происхожденія варіантовъ", говоритъ тотъ же изсл?дователь, "является локализація заговоровъ; но она не им?етъ глубокаго вліянія. М?ста, р?ки или предметы, чуждые знахарю, зам?няются близкими ему. Такъ Іерусалимъ или Ви?леемъ мы находимъ зам?ненными Римомъ или Виттенбергомъ, Іорданъ — Дунаемъ и т. д."{612}).

Вс? эти объясненія приходится признать недостаточными. Объясненія Эбермана пригодны только для варіантовъ. Объясненіе же новыхъ редакцій, какъ результатъ забвенія и искаженія, разложенія первоначальныхъ формулъ, навязываетъ изсл?дователю предвзятую точку зр?нія на исторію заговора. Разъ изсл?дователь согласится такъ разсматривать различныя редакціи, то онъ долженъ будетъ отказаться отъ надежды просл?дить развитіе заговоровъ. Всюду предъ его глазами будетъ только гибель и разрушеніе. Однако на самомъ-то д?л? положеніе уже не такъ безнадежно. Н?тъ надобности представлять себ? заговоры вышедшими прямо въ законченномъ вид? изъ чьихъ бы то ни было рукъ и потомъ исказившимися. Конечно, такія искаженія сплошь да рядомъ совершались; но главное-то теченіе шло въ обратномъ направленіи. Выше я изложилъ въ общихъ чертахъ тотъ путь, какой, по моему мн?нію, проходили заговорные мотивы въ своемъ развитіи. Въ сл?дующей глав? постараюсь доказать его на отд?льныхъ мотивахъ. Согласно съ этой теоріей, въ заговорахъ можно просл?дить не только процессъ разложенія, но и процессъ развитія. Возникновеніе новыхъ редакцій будетъ возможно объяснять не только, какъ результатъ разложенія, но и какъ результатъ дальн?йшаго развитія даннаго мотива. Бол?е пространныя редакціи окажутся въ большинств? случаевъ не первоначальными, a поздн?йшими. И если стать на высказанную зд?сь точку зр?нія, то, для устраненія противор?чія между требованіемъ неизм?ннаго сохраненія традиціонныхъ формулъ и возникновеніемъ новыхъ варіантовъ, не придется пользоваться ссылкой на забывчивость въ такихъ широкихъ разм?рахъ, какъ д?лалось это до сихъ поръ. Напротивъ, какъ ясно изъ изложеннаго выше процесса развитія мотивовъ, новыя редакціи создавались иногда вполн? сознательно. Появленіе ихъ требовалось поднятіемъ умственнаго уровня творцовъ заговоровъ. Въ нихъ отразилось созидающее, а не разрушающее движеніе мысли. Такимъ образомъ, съ одной стороны, появленіе новыхъ редакцій требовалось ходомъ исторіи, а съ другой — не было препятствій къ ихъ появленію. Да, препятствій не было. Требованіе точнаго соблюденія формулы — требованіе поздн?йшее. Первоначально не было надобности въ такой точности по той простой причин?, что слово въ чарахъ играло роль второстепенную. Вся сила была въ магическомъ обряд?, а слово только его поясняло. Понятно, что пояснительныя формулы могли принимать самыя разнообразныя формы. Ми?ъ, какой далъ эпическую часть заговору, первоначально былъ на служб? у обряда. Онъ появлялся для укр?пленія авторитета обряда. Значитъ, даже еще въ ту эпоху, когда уже существовали эпическіе заговоры, слово не обладало самостоятельнымъ, независимымъ отъ обряда, магическимъ авторитетомъ. Оно еще все было на служб? у обряда. Поэтому то и не было препятствій для изм?ненія формулъ. Формулы могли м?няться, лишь бы ц?лъ оставался обрядъ, главный носитель магической силы. Все стараніе сводилось къ точному соблюденію обряда. Требованіе же точнаго соблюденія формулъ явилось поздн?е, когда слово пріобр?ло самостоятельную магическую силу. Сила эта была пріобр?тена за счетъ обряда. Поэтому ослабленный обрядъ пересталъ такъ строго соблюдаться, какъ соблюдался раньше, когда былъ единственнымъ носителемъ магической силы. Сначала онъ под?лился своей силой со словомъ. Результатомъ было то, что и обрядъ и слово стали одинаково строго соблюдаться. Потомъ перев?съ перешелъ на сторону слова. Въ результат? появилось пренебреженіе къ обряду, доходящее иногда до полнаго забвенія его. Такимъ образомъ открываются два параллельныхъ процесса. Слово постепенно пріобр?таетъ все большую и большую репутацію магическаго средства. Вм?ст? съ этимъ увеличивается и требованіе точн?йшаго сохраненія заговорныхъ формулъ. Рядомъ — обрядъ все бол?е теряетъ прежнее свое значеніе. Вм?ст? съ этимъ все бол?е и бол?е начинаютъ пренебрегать имъ.

Выяснивши процессъ возникновенія и развитія заговора, можно теперь попытаться дать и его генетическое опред?леніе. Оно будетъ формулироваться приблизительно такъ: заговоръ — это словесная формула, первоначально служившая поясненіемъ магическаго обряда. Понятно, что подъ такое опред?леніе не подойдетъ громадное количество наличныхъ заговоровъ, какъ не подходило оно и подъ генетическое опред?леніе, данное Потебней. Объясняется это т?мъ, что такіе заговоры не пережили историческаго процесса, описаннаго зд?сь, и создались уже въ эпоху расцв?та магическаго авторитета слова, создались по аналогіи съ заговорами, уже существовавшими раньше. И ни одно изъ генетическихъ опред?леній, мн? кажется, по изложеннымъ выше соображеніямъ, не можетъ обладать желанной универсальностью. Приходится ограничиваться только основнымъ видомъ, какъ это сд?лалъ Потебня. Я могу только, если не ошибаюсь, раздвинуть границы этого основного вида, давая свое опред?леніе.

Наконецъ, опять напомню, что очерченный въ этой глав? процессъ не является единственнымъ путемъ, какимъ слово пріобр?тало себ? авторитетъ магической силы. Рядомъ существовали и другіе источники; но сейчасъ я ихъ оставляю въ сторон?. Теперь же постараюсь показать, что въ эпическихъ заговорахъ д?йствительно сохранилось указаніе на забытые обряды, изъ которыхъ развивались различные мотивы. В?хи эти, какъ я уже говорилъ, очень р?дки. Но он? все-таки существуютъ.

Примечания:



1

Ой, на Купале огонь горит / А у Ивана сердце болит / Пусть болит, пусть знает / Пусть другую не берет, / Пусть одну Ганну берет.



10

Трапеза, qua nascitur ecclesia — тайная вечеря, во время которой Иисус Христос установил таинство литургии.



11

Кровь, остановись в твоих венах и в твоих ранах, как наш Господь Иисус во время пыток (нем.).



12

Ты растаешь так быстро, как высыхает заря под утренним майским солнцем (фр.).



13

Как крутится веретено, пусть так же отвернутся от дома коровы и овцы (пол.).



105

О происхождении веры в слово см.: Кагаров Е. Г. Словесные элементы обряда // Из истории русской и советской фольклористики. Л., 1981, с. 66–76. Современную точку зрения см.: Топоров В. Н. Об индоевропейской заговорной традиции. I. О природе заговора и его статусе // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М., 1993. с. 3–13.



106

Приветствую тебя, вечерняя звезда! Я любуюсь тобой и сегодня, и всегда; Светит месяц через двор моему возлюбленному, я вижу и т. д. — свети сюда, свети туда, освети девять углов; посвети над кроватью моего возлюбленного, чтобы он не отдыхал, не спал, пока обо мне не подумал (нем.).



107

О связи заговора и молитвы см.: Storm G. Anglo-Saxon magic. Hague, 1948; Grattan J. H. G. Anglo-saxon magic and medicine. L., 1952.



108

Различные типы соотношения слова и ритуала на материале фольклора австралийских туземцев см.: Stanner W. On aboriginal religion. Sydney, 1966 / Серия «Oceania monographs», II.



109

Как крутится это веретено, пусть так и скотина возвращается домой (пол.).



110

Дай нам Боже лен вышиною как клен! (пол.).



111

Дай Бог, чтобы зоб исчез, как исчезает этот камень (нем.).



112

Приколень — вбитый в землю деревянный кол для привязки скота.



113

Подубрусник — женский головной убор, носимый под повязкой (убрусом).



114

Будь твердой, как камень! (фр.).



115

Как эти листья высохли, так пусть погибнет (имярек) хозяин и дети его (пол.).



116

См. об этом Липс Ю. Происхождение вещей. М., 1954; и более современную работу: Берндт Р., Берндт К. Мир первых австралийцев. М., 1981.



117

В настоящее время существует обширная литература по родильной обрядности. Библиографию см. в работе: Гаврилюк Н. К. Картографирование духовной культуры (по материалам родильной обрядности украинцев). Киев, 1981.



118

Ключи, которые отпирают небо (лат.).



119

Обширный материал по обрядам, связанных с узлами см. в работе: Шеппинг Д. О. О древних навязях и наузах и их влиянии на язык, жизнь и отвлеченные понятия // Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. СПб., 1861, кн. 3, с. 181–202. Современный взгляд см. в ст.: Топорков А. Символика и ритуальные функции предметов материальной культуры // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. Л., 1989, с. 97.



120

Если носить при себе голубиное сердце — все тебя полюбят (лат.).



121

Собачья старость — пупочная грыжа новорожденных.



122

Утин — боль в пояснице.



123

Я связываю эту иву и с ней мои 77 лихорадок (нем.).



124

Все болезни, горе и страдания я кидаю в реку (нем.).



125

Я лижу, вылизываю моего теленочка от дурного глаза от злого умысла (фр.).



126

Ты уходишь в землю и ты вернешься, вокреснув в день страшного суда! (фр.).



127

Лигатура — насланная колдуном импотенция.



128

В скорби и крови я был рожден, все волшебство и колдовство мною утрачено (нем.).



129

Эта поваренная соль — на глаз завистника (фр.).



130

Вот тебе, завистник! (фр.)



131

Вор, я укалываю твой мозг, ты должен потерять рассудок (нем.).



132

Ляк — детские судороги.



133

Сцень (от сцать — мочиться) — недержание мочи.



134

Будь твердой, как камень! (фр).



135

Месяц большой, / Месяц маленький. / Опухоль, ты должна тоже пройти (нем.).



136

Иисус, рожденный в Вифлееме и крещеный в реке Иордане, останови кровь у этого человека. Как встала вода в реке, когда ты в нее вошел (англ.).



137

Чары, которые Мария наложила на глаз рыбы (англ.).



138

Кто является врачом? / Сам Господь Иисус (нем.).



139

С помощью Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого (нем.).

Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.