Онлайн библиотека PLAM.RU


3.6. Кватерниорные партийно-политические системы


Теперь речь пойдет об одной из специфических модификаций партийно-политических систем и, соответственно, схемы золотого деления. Возьмем для образца результаты выборов в Государственную Думу России в 1995 г.

В работах [312], [313] в виде прогноза, а в разделе 1.4.2 постфактум высказывалась гипотеза о существующих тенденциях постепенного формирования в России не канонической для политической теории и ряда западных стран биполярной (двухпартийной или двухблоковой) системы, а кватерниорной, т.е. четырехпартийной, четырехблоковой. В главе 2 этот тезис подкреплен констатацией, что к настоящему моменту переживающая глубокие перемены Россия пережила три ярких "подбифуркации": 1) "перестройку", 2) кризис августа – декабря 1991 г. и 3) кризис сентября – декабря 1993. Каждая из "подбифуркаций" стала точкой ключевого выбора, поворота во внутренне-политической жизни страны, оказав кардинальное влияние на общественно-политическое строение. Именно такое количество бифуркаций и "подбифуркаций", как мы помним, создает особо благоприятную почву для утверждения четырехсоставности. В настоящем контексте уместно также напомнить, что тривиальной предпосылкой корректности натурального счета – раз, два, три – является соизмеримость главных элементов, в данном случае ведущих политических партий и избирательных объединений. Теперь предстоит уточнить, каким конкретно должно быть соотношение между удельными весами составных частей в относительно равновесной четырехпартийной системе.

Итак, рассмотрим партийно-политическую систему, включающую в себя не два, как ранее, а четыре главных компонента. Если в первых разделах речь шла о балансе пар элементов и взаимодействии внутри пары по одному обобщенному параметру (рис. 3-1), то теперь таких параметров (и пар) два. В отличие от раздела 3.5 (послевоенная Италия), изучению подвергаются не "расщепленные" ("двухэтажные") партийно-политические структуры, для которых характерно наличие мощной "антисистемной партии", а, напротив, достаточно интегрированные, когда даже коммунисты придерживаются принятых правил игры, от них зависит принятие или непринятие важных парламентских решений, т.е. они служат неотъемлемым звеном реальной политической конструкции. Из того, что пар отныне две и они координированы, вытекает, что у системы в наличии не одна, а две степени свободы, система регулируется и саморегулируется не по одному, а по двум обобщенным критериям. Если за установление политического гомеостаза ответственен прежний логический механизм и если два упомянутых критерия относительно независимы друг от друга, то золотое деление должно быть повторено дважды по взаимно ортогональным направлениям:



Рис. 3-10

К совершенно тому же результату мы могли бы прийти, составив два условия вида (1) – (3) или, что то же, (11), (12), однако этот путь идентичен прежнему и его вряд ли имеет смысл повторять. Поэтому позволим себе небольшой логический скачок, обратившись к услугам геометрической схемы – в духе так называемой геометрической алгебры.

На рис.3-10 большой квадрат со сторонами 1, т.е. по 100%, и площадью в 100% изображает характеристический объем: сумарный электорат четырех ведущих партий или блоков. Пунктирными линиями обозначены границы между парциальными электоратами (между электоратами разных партий). Каков удельный вес каждого из четырех секторов?

Задача для третьего класса школы: процентное содержание каждой из частей равно произведению сторон соответствующих прямоугольников. В результате получим:



Рис. 3-11

От двух из четырех партий (двух из четырех политических блоков) следует, согласно модели, ожидать опоры на одинаковые доли суммарного электората – по 23,6%; одна из партий должна пользоваться наибольшей поддержкой избирателей – 38,2% и еще одна – наименьшей: 14,6%. Сравним теоретические значения с реальными.

На выборах в декабре 1995 г. в Государственную Думу по партийным спискам прошли четыре избирательных объединения, сумевшие преодолеть пятипроцентный барьер: Коммунистическая партия (КПРФ), "Наш дом – Россия" (НДР), Либерально-демократическая партия Жириновского (ЛДПР) и "Яблоко". По количеству составных частей реальность полностью соответствует изучаемой схеме. Каково соотношение компонентов между собой?

Согласно данным Центральной избирательной комиссии (1), по спискам коммунисты получили 22,3% голосов от общего числа избирателей, "Наш дом – Россия" – 10,13%, либеральные демократы – 11,18% и объединение "Яблоко" – 6,89%. Поскольку в теории фигурировали не абсолютные доли каждой из четырех политических единиц, а их отношение между собой, перед сравнением следует произвести перерасчет (2). Суммарный процент голосов, поданных за четыре названных партии, составляет 50,5%. Для того, чтобы получить долю каждой из них в отношении только между собой, необходимо абсолютные доли разделить на 50,5%. В результате получаем: на долю КПРФ приходится 44,2%, НДР – 20,1%, ЛДПР – 22,1%, "Яблока" – 13,6%. Для наглядности изобразим это на схеме, поставив рядом с теоретической (рис. 3-11):



Рис. 3-12

Согласно модели, электоральные веса двух из четырех политических единиц должны быть равны: по 23,6%. Фактический разрыв между ними оказался не очень значителен; превышение теоретического значения над реальным составляет для НДР – 3,5%, для ЛДПР – 1,5%. Одна из партий, в данном случае КПРФ, как и предполагает модель, получила заметное преимущество над остальными: 44,2% (при теоретических 38,2%). И, наконец, четвертая, "Яблоко" – 13,6%, при теоретических 14,6%.

Как, надеюсь, удалось убедиться, теоретическая модель качественно оказалась достаточно адекватной фактическому положению, да и количественные расхождения, по-видимому, не выходят за рамки приемлемых для натурного эксперимента. Это тем более любопытно, что теория исходит из предпосылки политически устойчивого социума, т.е. достигшего состояния известного гомеостаза, в то время как ведущие масс-медиа и официальные аналитики наперебой твердили о наличии угрожающей политической нестабильности. Цифровые критерии, согласованность действительных данных с теоретическими для кватерниорных общественных систем, представляется, – более надежная основа для оценок, чем идеологизированные мнения не всегда заинтересованных в объективной истине и/или подчиненных стадным стереотипам журналистов и политологов. Сполох одного из вариантов относительно устойчивой четырехсоставной партийно-политической системы уже промелькнул в России, и теперь не выглядит неправдоподобным, что реализация аналогичной структуры не исключена и в будущем, по окончании пока еще турбулентного или перемежающегося переходного политического процесса.

При этом вовсе не обязательно, чтобы установленные проценты соответствовали всегда одним и тем же политическим акторам. Одна партия на политической сцене может вытеснять или заменять другую (например, некоторые предпочли бы, чтобы место ЛДПР Жириновского заняла не столь циничная, менее экстремистская консервативно-националистическая сила), а сохранившие свое ведущее положение партии могут попасть в другие числовые ячейки (скажем, КПРФ по мере естественного уменьшения своего преклонного по возрасту электората могла бы переместиться сначала в ячейку 23,6%, а затем и 14,6%). Но мы не склонны заниматься зависящими от вкусов упражнениями, нас интересуют исключительно числа и их связь с политической семантикой, в данном случае семантикой одной из разновидностей кватерниорных партийных систем.

И еще одно. До настоящего времени логика кватерниорных партийных систем (или моделей), в отличие от биполярных, остается малоизученной. Над политической теорией довлеют дихотомные стереотипы. Это обусловлено не только тем, что последние представляются более простыми как для исследователей, так и общественного сознания. Пионерами и лидерами модернизации оказались англосаксонские государства, и потому именно их политический опыт был выбран в качестве образцового, а применительно к Британии и особенно США двухпартийная модель действительно работоспособна. Вообще для стран, переживших в своей истории лишь по две ключевых политических бифуркации, наличие пары ведущих политических сил – достаточно характерная черта, см. главу 2. Идеологическому доминированию биполярной модели на протяжении послевоенных десятилетий способствовал и мировой политический климат, который зиждился на аналогичных началах. Иная ситуация может возникнуть в странах с более выраженными континентальными признаками, особенно когда и мировое сообщество вступило в полосу третьей бифуркации. Поэтому мысленная апелляция к англосаксонскому эталону зачастую скорее дезориентирует, чем помогает реальному осмыслению.

Отлично помню комментарии, сопровождавшие подведение итогов голосования в Думу 1995 г. "Неожиданность", "избирателям чужд здравый смысл, элементарная логика" – не самые сильные из бытовавших оценок. Мне же казалось, что со здравым смыслом больше проблем у аналитиков, которые не в силах отступить от ходульных схем биполярности и сопряженных с ними критериев, "неожиданность" – из того же источника. Если коллективное поведение электората с достаточно высокой степенью точности подпадает под один из теоретически строгих паттернов, это, по-видимому, должно быть расценено как его рациональность, пусть до конца и неосознанная (вновь, как в Предисловии, апеллируем к рациональному бессознательному). Просто это другая модификация рациональности, непривычная для тех, кто привык плестись в хвосте морально устаревших теорий. Чтобы не попадать всякий раз в подобное положение, стоит продолжить анализ кватерниорных систем.

Прежде всего, несколько слов о формальном аспекте. Выше результаты расчетов были представлены в наглядном виде, соответствующем древней геометрической алгебре, разрабатывавшейся еще пифагорейцами. Тем, кто отдает предпочтение принятым ныне формально-символическим методам, нетрудно предложить краткий перевод с одного языка на другой.

Так, квадрат двучлена (a + b) пифагорейцы изображали с помощью следующего чертежа:



В "Началах" Эвклида (кн.II, 4) приведена эта схема (см., [142, c. 79]), из которой непосредственно следует, что площадь квадрата, построенного на стороне a + b, равна сумме площадей четырех прямоугольников: двух квадратов с площадями a2 и b2 и двух равных между собой прямоугольников с площадями ab :



Рис. 3-13

Символическая запись более лаконична и незабываема со средней школы: (a + b)2 = a2 + 2ab + b2. Обычному, т.е. ординарному, золотому сечению соответствует рис. 3-1, условие a + b = c , в относительных долях – уравнение (7), т.е. x + x2 = 1. Если возвести правую и левую части последнего выражения в квадрат, это не нарушит справедливости равенства:

( x + x2 )2 = 1 2.

Или, раскрыв скобки:

x2 + x3 + x3 + x4 = 1.

Последнее, как нетрудно убедиться, и отвечает четырем процентным компонентам используемой теоретической схемы, при этом х = 0,618. Таким образом, все прежние рассуждения сводятся к возведению в квадрат уравнения, описывающего золотое сечение.

Чтобы получить более отчетливое представление о принципах работы настоящей разновидности кватерниорной системы, приведем несколько пояснений. В качестве иллюстрации по-прежнему воспользуемся ситуацией в России в 1995 г. Пусть в общественной системе происходит разделение политических пристрастий в зависимости от подхода к паре самых злободневных и ключевых вопросов: например, в зависимости от отношения к проводящимся энергичным реформам (приятие их или неприятие), а также к новому месту страны на международной арене. Стремительная утрата положения сверхдержавы, распад СССР не могли не нанести психической травмы, и люди разбились на тех, кто принял новое состояние ("демократия важнее национального величия"), и тех, кто с ним категорически не согласен, полагая новый политический курс ошибкой или предательством. Сначала для простоты рассмотрим каждый вопрос, или каждый аспект, политического разделения в отдельности – как будто они полностью независимы друг от друга.

Сторонники и противники проводящихся экономических реформ образуют неразрывную пару, ибо наступление реформаторов продолжается до тех пор, пока не сформируется адекватное организованное сопротивление (без чего невозможно говорить о гомеостазе, о равновесии сил). Первое условие модели, таким образом, выполнено. Каждая из двух групп стремится максимально распространить свои убеждения и влияние, т.е. условие экспансии тоже удовлетворено. Наконец, третий вопрос: какая из двух групп стяжает обыкновение не ценить то, что имеется, то есть занимает позицию "жертвенности".

Если в период горбачевской "перестройки" такая роль была принята коммунистической партией, то впоследствии ситуация вывернулась наизнанку. Дело реформ, начиная с Е.Т.Гайдара, попало в руки явных "западников", которым всегда, еще с ХIХ века, было свойственно презирать то, что у России реально есть здесь и сейчас. Каковы конституирующие признаки идеологии команды Гайдара тех лет? – Во-первых, все, что было прежде в стране, громогласно объявлялось безусловно неприемлемым, недостойным, и оттого оно должно быть без сожалений отброшено. Во-вторых, романтическая поза жертвы была принята и самим Гайдаром: да, он пошел на неблагодарное дело реформ, хотя отдает себе отчет, что вскоре будет грубо отвергнут. Реформаторы – это герои, приносящие свои если не жизни, то кресла и уважение населения на алтарь эпохально великих свершений. Сторонники Гайдара переняли данную позу: быть непризнанной солью русской земли. Таким образом, и реальное поведение лагеря реформаторов (разрушение хотя и отставшей, но все же работавшей промышленности, не последних в мире образования и науки, мгновенное обсценивание денежных вкладов населения ,(3) "даровая" приватизация, создание предпосылок для массового бегства капиталов), и идеологическая самооценка реформаторов вполне соответствовали их "рецессивности". Все три условия закономерности золотого сечения налицо, и когда система по означенному признаку (отношение к экономической реформе) приходит к состоянию равновесия, на долю сторонников реформ должны приходиться теоретические 38,2%, а их противников – 61,8%.

Не иначе дело обстоит и при делении социума по другому критерию: определения надлежащей международной роли России, т.е. быть ей "великой" или "невеликой". Вместе с осознанием состоявшейся исторической потери, ничем не скомпенсированными щелчками по национальному самолюбию, вслед за добровольной сдачей былых международных позиций либеральным русским правительством именно демократический лагерь стал связываться с принесением жертвы, обыкновением не ценить того, что реально имеется и имелось. Соответственно, по достижении гомеостаза в рамках последнего параметра удельный вес "патриотов" (они же – "державники") должен составить теоретические 61,8%, а "демократов" – 38,2%.

Если бы в России формировалась двухпартийная (двухблоковая) система, то по всем канонам лагерь, которому принадлежит большинство по каждому из двух наиболее волнующих общество вопросов, одержал бы убедительную победу. Иначе в кватерниорной системе. Здесь два золотых сечения не накладываются друг на друга по одной оси, не подтверждают одно другое, а выступают независимо. Это свидетельствует о том, что в коллективном сознании оба вопроса разделены, образуя четыре комбинации по принципу: да-да, да-нет, нет-да, нет-нет. Ни одной из групп не принадлежит абсолютное большинство, каждая обречена на ведение переговоров, на компромисс. На рис. 3-14 представлена схема, иллюстрирующая конкретный паттерн на выборах 1995 г.



Рис. 3-14

Следует заметить, что общественная оценка каждого из четырех идеологических элементов несла на себе значительный груз прошлого: коллективное сознание довольно инерционно и не чутко ко многим нюансам. Так, позиция Г.А.Явлинского, или "Яблока", в целом идентифицировалась как реформаторская и антипатриотическая, хотя сами руководители блока не давали к последнему повода. (Явлинский, похоже, занял тогда былую нишу Гайдара, но при этом не "плохого", а "хорошего" Гайдара.) Антиреформаторская и ярко выраженная патриотическая кодификация КПРФ не нуждается в дополнительных пояснениях. Либеральные демократы В.В.Жириновского выступали в общественных представлениях в образе сторонников принципиальных реформ и решительных патриотов. Наконец, что априори не вполне ожидаемо, "Наш дом – Россия" В.С.Черномырдина попадал в ячейку демократов, но антиреформаторов – очевидно, по контрасту солидного по возрасту и виду выходца из номенклатуры премьера Черномырдина с его предшественником на посту, "чикагским мальчиком", "завлабом" Е.Т.Гайдаром. О степени работоспособности предложенного деления читатель может судить, обратившись к количественному сравнению теоретических данных с действительными, которое представлено на рис. 3-12.

Оставаясь в пределах той же разновидности кватерниорных партийных систем, со временем может меняться конкретный состав конституирующих идеологических штампов. В частности, в состоянии переходить от одного актора к другому подразумеваемая позиция "жертвы" (например, коммунисты играли эту роль в горбачевский период, а к 1995 г. обрели уверенность и вальяжность). Таким образом, значение паттерна шире, чем одного предложенного образца. Впоследствии будут представлены прецеденты иных кватерниорных систем, но пока еще рано покидать настоящую модификацию: единственный пример – не доказательство.

Не лишено занятности, что след сходных пропорций можно обнаружить уже в итогах первых в новой России парламентских выборов. Принятие новой конституции, избрание только что созданной Государственной Думы состоялись в декабре 1993 г., т.е. на волне острейшей политической конфронтации, сопровождавшейся выстрелами танков в Москве (см. в главе 2 о третьей "подбифуркации" в России). До настоящей стабильности было еще далеко, и более поздняя кватерниорная система еще не сложилась. Тем не менее акт выборов обладает определенной устойчивостью, поэтому попробуем проверить количественные соотношения.

В число лидеров парламентской гонки попали три партии или избирательных объединения: "Выбор России" Гайдара, получивший по спискам 17,8% голосов, ЛДПР Жириновского с 26,2% и КПРФ – 14,2% [99, c. 111]. Скелет четырехпартийности еще не успел полностью сложиться, но реальное на тот момент положение все же похоже на ее первое, еще грубое, приближение. В системе выделился превалирующий элемент – ЛДПР. Оставшиеся два добились примерно одинаковых результатов. Чтобы снизить влияние политической нестабильности на оценку, целесообразно вычислить их среднее значение. Среднее арифметическое 17,8 и 14,2 равно 16,0%.

В модели двойного золотого сечения отношение любого из двух одинаковых средних элементов к главному должно составлять – см. выше – 0,618, или 61,8%. Проверим, какой оказалась эта величина в действительности. Частное от деления 16,0% на 26,2% равно 0,611, или 61,1%, т.е. с неплохой степенью точности совпадает с 61,8%. Такой факт позволяет предложить некоторые выводы.

На первых этапах реформ, до осени 1993 г. включительно, основная интрига внутренней политической жизни России заключалась в конфронтации рефоматорских сил, "демократов", с одной стороны, и коммунистов (в тогдашней этикеточной терминологии "патриотов"), с другой. Результаты борьбы этой пары негативно отразились на положении большинства населения, а в апогее привели к вооруженным беспорядкам в Москве, к безудержной истерической кампании в масс-медиа. Полностью солидаризируюсь с оценками, некогда данными выборам 1993 г., – голосование было протестным, и массовый протест нашел выражение в снижении влияния как реформаторов, так и КПРФ. На политическую арену устремилась совершенно новая сила, продекларировавшая активное неприятие обоих недавних властителей общественных умов и сердец, ей и досталось больше всех голосов. В настоящем случае нас не интересует тот факт, что "третяя сила" оказалась абсолютно неконструктивной, представив скорее пародию на новую идеологию и программу. Для нас важнее, что она воспринималась в качестве другой, не связанной со скомпрометировавшими себя лагерями. Именно так в политическое тело России впервые вошло второе, независимое измерение, второй конституирующий признак деления. По мере стабилизации, к 1995 г., это и привело к формированию четырехпартийного варианта. Его корни, однако, – в 1993 году, у самых истоков современной российской республики. Характерно и то, что уже в 1993 г. приобрело актуальность отношение 61,8% (на практике 61,1%).

Впрочем, вниманию читателей можно предложить и более непосредственные, а значит, и более убедительные иллюстрации четырехчастного разделения электорального поля.

У Красноярского края в глазах политологов сложилась репутация своеобразной "России в миниатюре", полномочного репрезентанта существующих политических настроений по стране в целом. Там и там примерно одинаковы демографическая и социальная карты, до самого последнего времени красноярские электоральные показатели почти всегда совпадали с общероссийской статистической нормой (4). Вдобавок выборы в краевое законодательное собрание проводятся по той же смешанной мажоритарно-пропорциональной системе, как и в Государственную Думу, принят аналогичный 5%-й барьер. На состоявшихся в 1997 г. региональных выборах из множества избирательных объединений этот барьер преодолели также четыре: блок "коммунисты и аграрии" собрал 24% голосов, движение "Честь и Родина. Александр Лебедь" – 14%, возглавляемый заместителем губернатора "Союз дела и порядка" – 13%, "Яблоко" – 7% [30].

Заслуживает внимания не только типологическая идентичность состава ведущих объединений общероссийским: 1) коммунисты, 2) националисты (в нише ЛДПР здесь расположилось патриотическое движение генерала Лебедя), 3) партия власти (вместо общероссийского НДР, возглавлявшегося "заместителем Ельцина", премьером Черномырдиным, перед нами партия местных начальников во главе с заместителем губернатора), 4) то же самое "Яблоко". Больше всего нас волнуют цифры.

Как и на выборах в Думу 1995 г., националистам и "партии власти" отдало предпочтение почти одинаковое число избирателей, коммунисты – безусловные лидеры, у "Яблока" – роль "младшего брата". По-прежнему предмет исследования составляют не абсолютные доли, а отношение ведущих акторов между собой. Поэтому сравнению с теорией должно предшествовать приведение экспериментальных данных к нормативному виду. Суммарный процент голосов, поданных за четыре объединения, составляет 58%. Чтобы привести их к 100%, необходимо использовать переводной коэффициент 100 / 58. Для удобства представим результаты в таблично-графической форме:



Рис. 3-15

Соответствие теоретических значений реальным вновь, по всей видимости, следует признать удовлетворительным.(5)

Чтобы не сложилось превратное впечатление, что ареалом указанной разновидности кватерниорных систем служит только Россия, рассмотрим еще хотя бы парочку прецедентов: из современной Молдовы и из бывшей Восточной Германии.

По результатам выборов 21 марта 1998 г. в Молдове в парламент сумели пройти четыре партии и движения (остальные пятнадцать не преодолели 4%-ный барьер). Согласно сообщению "Известий" [287], на первое место, как и в России, вышла Коммунистическая партия, руководимая Владимиром Ворониным, с 30 процентами голосов. Второе место – у правой Демократической конвенции, глава – бывший президент Мирча Снегур, 18,5%. Центристское "Движение за независимую и процветающую Молдову" собрало 18,1%. Правой прорумынской Партии демократических сил (лидер – Валериу Матей) отдало предпочтение 8,4%. В данном случае c = 30 + 18,5 + 18,1 + 8,4 = 75,0%. Нормировка на 100% приводит к следующему распределению долей (вновь прибегаем к таблично-графической форме, для удобства поставив рядом цифры из двойного золотого сечения):



Рис. 3-16

В специальных комментариях сопоставление, по-видимому, не нуждается. В очередной раз у двух политических акторов (в данном случае у Демократической конвеции и Движения за независимую и процветающую Молдову) – примерно одинаковые электоральные базы. В четверке выделяется лидер (Коммунистическая партия Молдовы) и аутсайдер (Партия демократических сил). Количественное соответствие цифр свидетельствует о дескриптивной состоятельности модели двойного золотого сечения.

Последний пример – удобный повод, чтобы подчеркнуть одну из особенностей кватерниорных систем: безусловного победителя в таких системах, как правило, нет. Для того, чтобы добиться количественного перевеса в парламенте и проводить свои законодательные инициативы, всем приходится вступать в коалиции, и это еще открытый вопрос, какая из них будет сильней. Так, в молдовском парламенте коммунистам не удалось блокироваться ни с одним из объединений (надежды возлагались на центристов из блока "За демократическую и процветающую Молдову"), – блок Мирчи Снегура предпочел вступить в правый альянс [288]. Как итог, в парламенте сложилось правое большинство из трех некоммунистических партий, а золотым призерам, коммунистам, пришлось удовольствоваться ролью оппозиции. Однако главный наш интерес – не политическая комбинаторика или механика, а цифры.

Результаты региональных выборов 1998 г. в земле Саксония- Анхальт повергли в шок сообщество журналистов и аналитиков. "Неблагодарные" восточные немцы, которым в последние годы были сделаны колоссальные финансовые инъекции, показали свои истинные настроения, разочарование контрастом реальности и обещаний (безработица здесь в два раза выше, чем в западных землях и достигает двадцати пяти процентов, экономический подъем, о котором столько говорили в 1990 и в 1994 гг., по-прежнему заставляет себя ждать). Соответственно, помимо традиционных фаворитов всех избирательных кампаний – христианских демократов (ХДС) и социал-демократов (СДПГ), – пятипроцентный барьер удалось преодолеть расценивавшейся как однозначный маргинал наследнице восточногерманских коммунистов, Партии демократического социализма (ПДС), а также националистическому Немецкому народному союзу. Кватерниорная схема налицо. За СДПГ проголосовало 35,9% избирателей, за ХДС – 22,0%, за ПДС – 19,6% и за ННС – 12,9% [453].

Знакомая качественная картина: одной из партий принадлежит абсолютное лидерство, электораты двух других примерно равны между собой, и замыкает список четвертая. Проведем количественное сравнение. Обработка экспериментальных данных проводится по прежней процедуре. Суммарный процент голосов, поданных за четыре партии, составляет 90,4%. Следовательно, для выяснения соотношений этих электоральных групп между собой необходимо воспользоваться переводным коэффициентом 100 / 90,4. Результаты представляем в графической форме:



Рис. 3-17

Сравнение двух групп цифр позволяет сформулировать несколько выводов. Во-первых, реальные показатели в настоящем случае еще ближе к модельным, чем в предыдущих примерах, что свидетельствует о превалирующей организованности, систематичности коллективных сознания и бессознательного в Германии. Заключение о действенности закономерности двойного золотого сечения и стоящем за ней политическом механизме, по-видимому, не покажется преувеличением. Лишь некритическая приверженность либеральным стереотипам заставила немецких журналистов и политологов повергнуться в состояние, близкое к обмороку, восприняв представшую реальность как признак слабого здравомыслия избирателей на Востоке ("Коричневый рай" озаглавил свою патетическую статью журналист "Зюддойче цайтунг", начав с риторической фразы: "Какая коллективная мудрость может заключаться в таком результате выборов?" [431]). Напротив, с точки зрения нашей модели электоральное поведение земли Саксония-Анхальт вполне логично и последовательно (категория мудрости не поддается верификации и подсчету, поэтому оставим ее в распоряжении тех, кто знаком с ней накоротке ).(6) Критерию логичности и последовательности коллективного бессознательного отвечает и количество пришедших на избирательные участки – 36%, "что считается нормальным для Германии" [79], ср. с 38,2% модели "неохотной явки", раздел 3.5. Во-вторых, вероятно, настала пора детальнее разобраться в предпосылках партийно-политической кватерниорности как таковой.

Каковы вообще причины возникновения четырехпартийных систем? В разделе 1.4 была предпринята попытка выяснить логическую подоплеку модернистской парадигмы М = 4: основная ответственность за ее утверждение в обществе пала на виртуализацию. Ни один из современных значимых социально-политических процессов не обходится без участия масс-медиа, без их сопровождения события не только неполноценны, но и не оцениваются как реальные, как политически реальные. Обычная бинарная логика (бинарные отношения) n = 2 дополняется третьим элементом (своеобразным "наблюдателем"), n = 3. Но тогда, если совокупность партий воспринимается в качестве автономной и целостной, то М = 4, см. раздел 1.4. Всякая избирательная кампания – время и место картинных ристалищ, месяцами не покидающих экранов и печатных страниц, отчего в появлении четырехпартийной модели трудно усмотреть что-либо нелогичное и неестественное. Таковы рамочные предпосылки, однако хотелось бы уяснить и более предметные, специфические, поскольку по ряду привходящих обстоятельств кватерниорная схема реализуется в партийно-политической сфере далеко не везде и не всегда.

Напротив, биполярная конструкция: республиканцы и демократы в США, консерваторы и лейбористы Британии, христианские демократы и социал-демократы послевоенной ФРГ, "правые" и "левые" во Франции и т.д., – не только признана типичной, но и канонизирована в политических теориях. Коли социуму надлежит делиться согласно политическим предпочтениям,(7) дихотомия действительно наиболее проста и становится первым шагом (ведь речь идет об овладении большинством, т.е. как минимум половиной плюс один голос, следовательно, сил, которые вправе рассчитывать на победу, и должно быть две). Тот же вариант стихийно сложился в СССР периода "перестройки". Как только были сняты ограничения на деятельность общественно-политических объединений, в противовес недавнему монополисту КПСС был образован нацеленный на перемены "Народный фронт", который на первых альтернативных выборах 1989 г. провел изрядное число своих кандидатов в Верховный Совет (а пресса тех лет взапой эксплуатировала интригу титанической битвы "реформаторов" и "антиреформаторов"). С 1991 г. эта пара трансформировалась в лагеря "демократов" и "патриотов" (соответственно, сторонников президента и Верховного Совета РФ), т.е. бинарность сохранилась. Однако после третьей "подбифуркации" – событий сентября-декабря 1993 г. в Москве – такое деление утратило адекватность карте общественных предпочтений. После главы 2 нам известно, что третьи бифуркации и "подбифуркации" создают благоприятную почву для рождения четырехсоставных структур, но небезынтересно взглянуть, как этот процесс развивается на деле.

Как отмечалось, конфронтация "демократов" и "патриотов" в новой России привела к вооруженному конфликту, в основном негативно воспринятому населением, дискредитировавшему и тех, и других. На состоявшихся вслед выборах в Государственную Думу (декабрь 1993 г.) лидерство по партийным спискам захватила дотоле никому не известная ЛДПР, подчеркнуто дистанцировавшаяся от обоих недавних властителей душ и умов ("коммунисты и демократы – враги России") и предложившая качественно отличную от них идеологию. Так впервые в стране образовалось второе, независимое политическое измерение, не подстраивающееся к предшествующей линии "демократы – патриоты" (последний лагерь – главным образом коммунисты), см. выше. Двумерность при сохранении борьбы за большинство, т.е. бинарного принципа, означает М = 2 х 2 = 4. И действительно, на состоявшихся через два года (в декабре 1995 г.) очередных выборах в Думу 5%-й барьер удалось преодолеть четырем партиям и объединениям, отлично укладывавшимся в схему М = 2 х 2.

Вовсе не обязательно, чтобы настоящий паттерн был обязан той паре признаков, которая реализовалась в конкретных условиях тогдашней России ("реформаторы – антиреформаторы", "демократы – патриоты"), в другой обстановке они могут оказаться совершенно иными. Позже мы убедимся, что не обязательно и формообразующее действие закономерности золотого сечения (двойного золотого сечения). Сам факт двумерности, удвоенной биполярности представляется более общим. Тогда неплохо бы понять его предпосылки. Не претендуя на полный список причин, выскажем несколько вероятных гипотез.

Прежде всего, кватерниорные партийно-политические системы служат немаловажной характеристикой состояния общественного сознания. Оно не поддается редукции до банальной одномерности, дихотомности, а оказывается носителем сразу двух ведущих пар оппозиций.

Во-вторых, в уже рассмотренных случаях – современная Россия, Молдова, бывшая ГДР – мы имели дело с посттоталитарными странами, т.е. находящимися на пути трансформации. В дальнейшем к ним добавится пример постфранкистской Испании. Прошлое нелегко отпускает людей, и в посттоталитарных социумах сосуществуют старое и новое, еще отстутствует консенсус по коренным, наиболее фундаментальным идеологическим вопросам. Специалисты по теории конфликтов утверждают, что тогда начинаются столкновения на почве расхождений не только позитивных интересов (по поводу них в принципе можно прийти к компромиссу), но и базовых ценностей (в последнем случае компромисс невозможен, ибо квалифицируется каждой из сторон как предательство). Согласия не удается добиться как раз по самым актуальным проблемам. Степень различия взглядов столь высока, что ведущие противоборствующие силы приписывают друг другу все смертные грехи и отказывают в самом праве на существование – под знак вопроса поставлены сами основы государства и власти. В чем причины идейной несовместимости старого и нового?

Тоталитарным идеологиям и режимам, несмотря на вхождение в урбанистическую, индустриальную фазу, удалось сохранить целый ряд особенностей из домассовой эпохи, в частности, патернализм (патриархальность), коллективизм, представление о государственной власти как носителе высших ценностей и морали. Конечные основания государства трансцендентны по отношению к частным интересам и индивидам, а коллектив – выше личности (за единственным исключением – харизматического вождя, сменившего в этой функции прежних монархов). Тоталитарная форма легитимации – по существу парафраз древнейшего принципа "власть – от Бога", где место Бога занимают доктринальные исторические идеалы, высшая финалистская целесообразность – будь то коммунизм, "Третий рейх" и т.д. "Нет власти, как не от Бога", – полагали наши предки, и значит, право любой власти опирается уже только на то, что она – реальная власть. Если власть сменится, она вновь законна, не нам обсуждать, такова Божья воля. Согласно социо-культурной принадлежности, эту форму легитимации обычно именуют средневековой, азиатской, или восточной, она не предполагает непосредственного активного участия масс в процессах государственного управления и формирования институтов власти (созерцательное "недеяние" выдвигается в качестве духовной добродетели на Востоке, "терпение" считают собирательным достоинством русских ).(8) Таким образом, и домассовые социумы, и тоталитарные – живое олицетворение существовавшей на протяжении тысячелетий веры в трансцендентную по отношению к большинству граждан природу политического управления.

Альтернатива подобного убеждения, хотя и обладает почтенными историческими корнями, наиболее яркое воплощение обрела в либерализме: "власть – от народа". В данном случае и с последнего снимаются мифологические, метафизические облачения, и на смену им приходят позитивные технологии, процедуры формирования государственных и политических органов. Во главу угла поставлены индивид и закон. Настоящая установка не предполагает априорного доверия к государству (антиэтатистский акцент), скорее, наоборот, оно воспринимается как нечто заведомо подозрительное (удобная почва для злоупотреблений, необходимое зло), на него накладывается требование открытости, прозрачности ("транспарентности"), признается необходимость непрестанного бдительного контроля за ним со стороны негосударственных организаций и частных лиц. Согласно времени и месту рождения, описанную форму легитимации называют модернистской, демократической, или западной. Поддержание ее работы требует от репрезентативной части населения активной и практически непрестанной работы (государство здесь – не самопричинная субстанция и не посол "надмирных" сил наподобие Бога или высшего исторического идеала, а всего лишь служебная функция общества).

Вслед за падением тоталитаризма не происходит дружного поворота на 1800 (дружный поворот характерен не для демократий), и в коллективном сознании сосуществуют оба начала: старое и новое, патриархальное и модернистское, коллективистское и индивидуалистическое, значит, и обе формы легитимации. Они настолько переплетены, что, в сущности, не могут быть отделены одно от другого. Это неприемлемое упрощение – утверждать, будто социум строго делится на "закостеневших" защитников старого и высокопросвещенных носителей новых, демократических ценностей. Одним и тем же людям и группам присуще смешивать разнородные взгляды, априорные установки. Идеологически коллективистские, в частности бывшие тоталитарные, партии полагают своим естественным правом пользоваться плодами демократии (свобода печати, организаций, участие в выборах), а апологеты демократических преобразований настолько далеки от трезвой, самокритической позиции, что для ускорения движения считают целесообразным установить патронаж над "полувменяемым, отсталым, неразвитым" большинством, внедрить авторитарные методы руководства. (Так, в России представители демократических сил, неоднократно входившие в правительство, на практике подставили плечо и полудемократической конституции с почти диктаторскими полномочиями президента, и созданию экономической олигархии, в основе же – не однажды продекларированное недоверие и даже презрение к "совкам", т.е. к подавляющему большинству соотечественников.) Сосуществованием двух альтернативных начал пронизан чуть не каждый общественный атом, и продолжает процветать тоска по харизматическому лидеру, который должен привести страну к светлому демократическому будущему, к государству всеобщего благоденствия (опять высший исторический идеал, и опять не здесь и сейчас, а где-то там, где нас нет, зато жертв этот идеал требует уже сегодня, и вполне реальных).

Итак, на посттоталитарной ступени наблюдается симбиоз двух качественно разнородных систем коллективных базовых ценностей, что сопровождается присущим демократиям принципом политической состязательности, следовательно, делением ведущих политических групп на пары, стремящиеся завоевать большинство. Но в итоге тогда М = 2 х 2 = 4, обстановка предрасполагает к формированию четырехчастного партийно-идеологического паттерна. Чтобы избежать голословности, воспользуемся иллюстрациями.

В четверке партий и объединений, прошедших в Государственную Думу России в 1995 г., выделяются следующие подгруппы. "Яблоко" Г.Явлинского и НДР В.Черномырдина представляли собой две разновидности сил, с той или иной степенью отчетливости отстаивавших либеральные, демократические (они же – индивидуалистические, свободнорыночные) ценности. НДР – "партия власти", "Яблоко" – в оппозиции, подвергающей власть позитивной и конструктивной критике, разрабатывающей альтернативные экономические программы, проекты бюджетов, как это и происходит во многих странах на Западе. ЛДПР В.Жириновского – националистическая сила, придерживающаяся коллективистских лозунгов и идей ("русский народ"). КПРФ – коммунисты с их полуклассовой-полудержавной, т.е. опять же коллективистской, идеологией. Коммунисты и "соколы Жириновского" – в открытой вражде между собой, как и полагается марксистам и националистам. Однако канонада ожесточенной критики – не только внутри каждой из упомянутых пар, но и между ними. "Демократы (читай: НДР и "Яблоко") продали Россию" – по утверждению ЛДПР и КПРФ; "коммунисты и националисты – это пещерный век, кровь и насилие" – не лезут за словом в карман "Яблоко" и НДР. Естественный конфликт интересов совмещается с непреодолимым конфликтом по поводу ценностей, бинарная ситуация удваивается, М = 4.

Где источник законной власти? – "Демократы – явные узурпаторы", посредством манипуляции общественным мнением создавшие и поддерживающие "антинародный режим", – на всех углах выкликают коммунисты. "Демократы – враги России" – провозглашает ЛДПР. Вождь жириновцев без стеснения заявляет, что по его приходе к власти демократия будет отменена. "Такая" демократия нам не нужна, советская власть – вот действительно народная форма правления, – вторят им коммунисты. Из демократического лагеря, в свою очередь, разносятся призывы к законодательному запрету компартии и националистических организаций как очевидной и "наглой" угрозы молодой русской демократии. Таким образом, одна пара (НДР и "Яблоко") почитает пусть, возможно, несовершенными, но все же законными новые демократические институты, другая пара (КПРФ и ЛДПР) борется за "высшее благо" страны, фундаментальные интересы которой не совпадают с принципами "западной" демократии ("демократы" разрушили и поставили на колени великое государство, они – предатели). На первый взгляд парадоксальная, неразделимая двойственность (ср. теория двойственности истины в другую переходную эпоху – в период смены религиозного мировоззрения на секулярное) сквозит буквально во всем, и население, убежденное, что от него ничего не зависит и даже результаты выборов будут заведомо такими, какие нужны Кремлю и олигархам, достаточно дружно ходит на эти самые выборы, особенно на самые идеологизированные федеральные.

Подобные качества присущи, разумеется, не только России, шире – постсоветскому ареалу (см., в частности, пример Молдовы). Насколько позволяют судить прецеденты земли Саксония-Анхальт (см. выше), а также постфранкистской Испании (см. раздел 3.9), им не чужд и географический Запад. На территории бывшей ГДР – по сравнению с западными землями традиционно менее индустриально развитой, вестернизированной – сохранились пережитки "средневековой", "азиатской", "восточной" легитимации, мировоззренческих патернализма и коллективизма? – Вероятно. Но разве и на нынешней стадии массы восточных немцев, вкусившие плодов демократии, не получили возможность дополнительно убедиться, что основной источник власти – не в них самих, а вовне? Раньше ими управляли монархи, национал-социалистические и коммунистические вожди, рука Кремля, но и теперь им диктуют свою волю немцы западные, а через их посредство и Вашингтон. В данном случае неважно, как конкретно люди оценивают подобный факт – принимают его за благо (в восточные земли вложены огромные инвестиции, жизнь стала несопоставимо свободней) или относятся с раздражением (уровень жизни существенно ниже, чем в западных землях, высока безработица, ряд обещаний, розданных перед объединением, до сих пор не выполнен), – более существенным представляется сама ментальная расщепленность, двойственность и, как следствие, М = 2 х 2 = 4. Восточным немцам авторитетно внушают: чтобы быть подлинными демократами, нужно отбросить коммунистические предрассудки, думать так-то и так-то, – но разве это свобода мысли? В занесенных извне идеалах демократии заключается нечто противоположное им самим. Contradictio in adjecto.

На выборах 1998 г. в земле Саксония-Анхальт население проголосовало за совершенно тот же список идеологий, что в России и Молдове: за правую и левую разновидности демократов (христианских демократов и социал-демократов), с одной стороны, и за двух репрезентантов коллективистов, патерналистов (ПДС, наследницу восточногерманских коммунистов, и националистический ННС), с другой. Забегая вперед, практически идентичная схема характеризовала и Испанию 1977 г. – На состоявшихся вслед за падением франкистского режима выборах в парламент попали четыре общефедеральные партии: две демократические (Союз демократического центра и его левые оппоненты, социалисты из ИСРП) и две тоталитарные, или посттоталитарные (коммунисты КПИ и преемник "Национального движения" Франко Народный альянс). В разных странах, в разных условиях различаются логически-цифровые ячейки, в которые попадают упомянутые силы из списка (перекомбинация), вариациям подвержен и конкретный логико-числовой паттерн (не обязательно двойное золотое сечение, см. раздел 3.9), однако поле действия самой четырехчастности представляется более широким.

Мало того, впоследствии предстоит убедиться, что модель партийно-политической кватерниорности присуща не только посттоталитарным государствам, т.е. ее предпосылки – не исключительно в переходе от политических диктатур к плюрализму. Но обсуждение этого лучше отложить до тех пор, пока не будет расширено пространство концептуального и фактического материала, и провести его в более конкретном контексте (см. раздел 3.10). Пока же направим усилия на обогащение арсенала формообразующих пропорций.


Примечания

1 "Аргументы и факты", 1997, № 29; см. также [435, S. 4].

2 Мотивом подобного перерасчета служит и то, что процесс реального политического конструирования, определение количества мест в парламенте у каждой фракции опирается на относительные процентные соотношения между избирательными объединениями, сумевшими преодолеть квалификационный барьер, тогда как голоса, поданные за мелкие партии, "пропадают": соответствующие парламентские места пропорционально делятся между победившими партиями.

3 Что их ценить? – они же в среднем малы, наш народ беден по сравнению с Западом. Вскоре обнищавшее большинство населения стало тем более неинтересным для "прогрессивных" предпринимателей и политиков (всякое, в том числе пренебрежительное, отношение имеет обыкновение тавтологически себя подтверждать).

4 Исходя из того, что аналогичные отношения существуют между США в целом и одним из их штатов, Красноярскому краю была присвоена кличка "русский Нью-Хемпшир".

5 Подчеркивая значение фактора "Красноярск – Россия в миниатюре", ради контраста приведем данные по Санкт-Петербургу и Ленинградской области – кому было отдано предпочтение на думских выборах 1995 г. В Санкт-Петербурге пятипроцентный барьер удалось преодолеть трем партиям и объединениям: больше всех голосов набрало "Яблоко" (16,0%), затем КПРФ (13,2%) и "Наш дом – Россия" (12,8%). В менее четко политически ориентированной Ленинградской области успешных партий оказалось шесть: КПРФ (18,2%), НДР (11,0%), "Яблоко" (8,3%), ЛДПР (8,0%), "Женщины России" (6,3%) и блок "Коммунисты – за СССР" (6,1%), см. [443, S. 5]. Помимо отличий в количестве партий – не четыре общероссийские, а три или шесть, – здесь нет и двойного золотого сечения. Выявленная закономерност требует соблюдения определенных условий, в частности, известная "самодовлеемости" региона, его восприятия самого себя как самостоятельной целостности.

6 Отставив иронию: Мехтхильд Кюпер, автор только что процитированной статьи, также пишет: "Лишь немногие политики находят мужество признаться, что ныне происходящее на Востоке – то, что Западу еще предстоит. Они составляют меньшинство в ХДС и едва слышны в СДПГ" [idem]. Согласно опубликованным ПДС исследованиям, 60% опрошенных на Востоке и 33% на Западе согласны с лозунгом "Немецкие рабочие места – для немцев".

7 Без этого массовому обществу с наличным разделением на классы (например, на богатый, средний и бедный) не удастся достигнуть стабильности, см. [311] или [313].

8 Так, применительно к буддийскому ареалу А.С.Агаджанян прибегает к следующему описанию: "Имманентная сакральность власти и государства свойственна духу буддийской реформы классической индийской традиции. Но корни этой особенности, по-видимому, древнее прихода буддизма в этот регион. Власть концентрирует в себе почти всю энергию социальных связей. Еще одна тема буддийской политической традиции связана с ожиданием "миллениума", идеального земного порядка, когда изначальное тождество святости и царства будет в полной мере восстановлено. Буддийское государство оказывается в идеале ничем иным, как коллективным предприятием по всеобщему спасению, а царь – высшим гарантом успеха на этом пути" [9, c. 42-44]. В свою очередь, для формирования национального сознания русских различные писатели полагают важным проживание в зоне рискованного земледелия (будет урожай или нет – на то Божья воля), регулярные опустошительные набеги кочевников, а затем и нравы собственной власти, казнящей и милующей по собственному (невнятному большинству) произволу. "Все под Богом ходим", коллективный фатализм – их истоки в веках.










Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.