• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Цель данного параграфа — исследование «предтекстовых пресуппозиций, важных для формирования концептуального пространства текста» (Л. Г. Бабенко): имени автора, тем, актуальных для его творчества, времени создания текста, предстоящих тексту эпиграфов, рассмотрение позиций литературной критики, влияния жанра на процессы концептуализации. В написании параграфа использовались высказывания самих авторов о своем творчестве в многочисленных интервью, которые Аркадий и Борис Стругацкие давали в течение четырех десятков лет [Стругацкие 2001б] и работы литературных критиков.

Закономерно задаться таким вопросом: связана ли концептуализация художественного текста с его жанром. И на наш взгляд, ответ на этот вопрос положительный. Определение жанра часто связано с направлением, в рамках которого работает писатель, ср. аналитические определения жанров — рыцарский, авантюрный, романтический, готический, сентиментальный и т. п. роман. А художественное направление — это определенный взгляд на мир, определенный ракурс, способ мышления и отображения действительности. С одной стороны, жанр задает определенные рамки, какой-то набор признаков, а с другой — признаки жанра выражают и художественные устремления автора. Для научно-фантастического романа характерно присутствие элемента необычайного, укладывающегося в какой-то мере в рамки современной научной картины мира, то есть имеющего рациональное объяснение (оно может исходить как от писателя, так и от самого читателя). Кроме того, для этого жанра характерны черты, присущие собственно роману. В многовековой истории романа явственно просматриваются два его типа. Это, во-первых, произведения остро событийные, основанные на внешнем действии, герои которых стремятся к достижению каких-то локальных целей. Во-вторых, это романы, возобладавшие в литературе последних двух-трех столетий, когда одной из центральных проблем общественной мысли, художественного творчества и культуры в целом стало духовное самостоянье человека. С действием внешним здесь успешно соперничает внутреннее действие и на первый план выдвигается сознание героя в его многоплановости и сложности, с его нескончаемой динамикой и психологическими нюансами [Хализев 2000: 331–332]. Творчество А. и Б. Стругацких удачно совмещает в себе беллетристические черты обоих типов (яркая событийность, привлекающая читателя), а также изображение внутреннего мира и духовных поисков героев произведений и глубокую проблематику.

Вот как определяют направление и основные проблемы, рассматриваемые в своем творчестве, сами Стругацкие. Их интересы лежат не в плоскости изображения научных идей и достижений прогресса, а в плоскости изображения человека, причем человека в окружающей его среде, в обществе. Вот что по этому поводу говорит: «Современная фантастика, как бы мы ее не определяли, развивается в двух магистральных направлениях. Одно из них трактует проблемы, связанные с обширной темой „Человек и Природа“, „Человек и Вселенная“. Это и есть то, что обычно называют научной фантастикой. Другое направление связано с еще более обширной темой — „Человек и общество“ (курсив наш — В. Р.). Это то, что обычно называют фантастикой социальной и что нам с А. Н. Стругацким нравится называть фантастикой реалистической, как ни парадоксально это звучит» [Стругацкие 2001б: 442]. «Собственно, научная фантастика нас давно уже не волнует, только человек со своими „измами“ — цель, а идти к ней, к разным его глубинам и допускам, для нас естественно путем фантастики», — говорит в другом интервью А. Стругацкий [Стругацкие 2001б: 394].

В творчестве братьев Стругацких и выделить две подтемы, актуальные для романа «Трудно быть богом», а значит, и для нашего исследования. В одном из интервью Аркадий Стругацкий говорит, что «главная тема Стругацких — это выбор» [Стругацкие 2001б: 365]. Эту подтему Борис Стругацкий конкретизирует так (он говорит о повести «Жук в муравейнике», но эти слова вполне можно отнести к «Трудно быть богом»): «Это повесть о выборе. И выбор этот читатель должен делать вполне серьезно и вместе с героем. Мы построили текст таким образом, чтобы в каждый момент времени читатель знал ровно столько же, сколько знает герой. И вот на таком основании изволь делать выбор» [Стругацкие 2001б: 429]. Нужно заметить, что поскольку темой братьев Стругацких является человек и взаимоотношения человека и общества, то речь идет прежде всего о нравственном выборе, вообще в творчестве А. и Б. Стругацких сильна нравственная проблематика.

В другом интервью Аркадий Стругацкий пишет говорит: «…уже в „Стажерах“ мы поставили вопросы, которые и впоследствии нас интересовали, и до сих пор интересуют. Мещанство. Мещанство и социализм. Мещанство и коммунизм. Мещанство и человечество. Роль мещанства. Можно ли ужиться с ним…» [Стругацкие 2001б: 458]. Среди тех, кто сразу откликнулся на написание романа, можно выделить позицию Кирилла Андреева, который писал, что в «Трудно быть богом» Стругацкие создали «свое собственное средневековье, сотканное из всего жестокого и отвратительного, что породило прошлое. Ведь это <…> яростный памфлет. И авторы в нем пристрастны, как должен быть пристрастен суд, который судит отвратительное родимое пятно, оставшееся нам в наследство от капитализма, — живучее мещанство» (Литературная газета, 27 мая 1965 г.). Здесь мещанство — это мировоззрение, которое может быть свойственно современным людям, независимо от места их рождения и проживания и места в общественной структуре; мировоззрение, характеризующееся необязательно и не только конформизмом и тупостью, но также и жестокостью, фанатизмом, склонностью к деспотизму, отсутствием уважения к знанию и его носителям и т. д.

Обратимся теперь к роману «Трудно быть богом». Здесь мы также рассмотрим высказывания авторов. Обращение к слову А. и Б. Стругацких (интервью и публицистика) дает возможность соотнести замысел автора, языковое воплощение и читательскую реакцию.

В одном из интервью Борис Стругацкий так отзывается о романе (позволим себе привести такую большую цитату из-за ее важности): «Переломом для нас стала повесть „Трудно быть богом“. Она задумана давно, в спокойные для нас времена, как повесть о том, как высокоразвитое общество пытается вмешаться в историю низкоразвитого. Мы хотели решить для себя этический <разрядка автора> вопрос: можно это, нельзя? Вредно или полезно для изменяемого общества и так далее. Но в 1963 году, как вы помните, произошла историческая встреча Никиты Сергеевича с художниками в Манеже. И это событие потрясло нас. Шок. Достаточно было прочитать газеты, чтобы понять — а мы были лояльными ребятами, — что во главе нашего государства стоят люди, называющие себя коммунистами, и на виду у всего мира топчут искусство, культуру, интеллигенцию и лгут беззастенчивым образом. Этот шок перевернул наши представления о коммунизме, как к нему идти и почему он так далек. Мы не там искали врагов! Начиная с „Трудно быть богом“ мы всеми силами, где только можем, боремся против лжи пропаганды. И защищаем интеллигенцию. Мы объявили ее для себя привилегированным классом, единственным спасителем нации, единственным гарантом будущего — идеализировали, конечно. И „Трудно быть богом“ возникла как повесть, воспевающая интеллигенцию» [Стругацкие 2001б: 449].

О трагедии главного героя — Антона-Руматы Эсторского Аркадий Стругацкий говорит так: «Антон мучительно решает сложнейшую проблему выбора. По сравнению с арканарцами он — бог. Он может практически все. Но совершить это „все“ — значит, предать дело, ради которого ты сюда послан. А оставаться в бездействии не менее мучительно. Ведь ты — человек (курсив наш — В. Р.), живой человек из плоти и крови, который страдает, любит и ненавидит. И Румата делает выбор — страшный, кровавый, но… неизбежный выбор. И хотя мы не говорим, что это было правильно, мы и не осуждаем его, а показываем путь, мучительный и трудный путь мысли…» [Стругацкие 2001б: 336].

Еще одна важная пресуппозиция — эпиграфы. Тексту А. и Б. Стругацких предстоят два эпиграфа, которые в известном смысле задают прочтение текста и выстраивание его смысла. Первый эпиграф взят из сочинений Пьера Абеляра: «То были дни, когда я познал, что значит: страдать; что значит: стыдиться; что значит: отчаяться». Этот эпиграф, во-первых, задает, так сказать, средневековый антураж текста, ведь Абеляр — средневековый философ и теолог (ср. важную роль концепта «Бог» в тексте), во-вторых, задает содержательный и эмоциональный тон произведения. Второй эпиграф взят из Эрнеста Хемингуэя: «Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?». Этот эпиграф задает две позиции главного героя: наблюдение, т. е. бездействие, и связанное с этим бессилие при наличии явного преимущества — «оружия».

Нужно сказать, что литературоведческих работ, посвященных Стругацким, немного. Связано это с тем, что советская власть считала Стругацких по меньшей мере неблагонадежными. Хотя к диссидентскому движению писатели никогда не принадлежали, сама постановка проблем в их произведениях и способ их решения не позволяли в то время рассматривать их в общепринятых рамках соцреализма. Современное литературоведение только начинает открывать для себя Стругацких как явление серьезной, а не только развлекательной литературы. Среди серьезных литературоведческих работ, рассматривающих роман «Трудно быть богом», можно выделить работы польского исследователя Войцеха Кайтоха и советских литературоведов А. Ф. Бритикова и Е. М. Неёлова [Кайтох 2003, Бритиков 1970, Неёлов 1986].

Современные литературоведческие тенденции не затронули произведения А. и Б. Стругацких. В литературоведении сложилась определенная традиция рассмотрения прозы писателей. Произведения Стругацких рассматриваются с точки зрения идейного, нравственного содержания. В фокусе внимания литературоведов оказывается поступок Руматы в финале, Румата мстит за смерть любимой, прокладывая мечом путь во дворец и убивает Рэбу. Не рассматривается в критических работах роль бога и противоречие этой роли положению и природе человека. Многочисленные текстовые оппозиции также не рассматриваются. Критики верно прочитывают одну из главных тем произведения — противостояние мещанства и интеллигенции, а также попытку предостережения отката к сталинским временам, изображение тоталитарного государства.

Как показывает анализ интервью и статей Аркадия и Бориса Стругацких, на протяжении четырех десятков лет (60-90-е гг. прошлого века) способы метафорического миромоделирования оказываются теми же. Сопоставление разных произведений и публицистики позволяет выявить сквозные метафоры. Проиллюстрируем это. Так, можно видеть употребление А. и Б. Стругацкими лексемы серый вне текста анализируемого романа. Например: И вот тогда писатель, потный от злости, хватает неуклюжую критическую рапиру и начинает неумело тыкать ею в СЕРУЮ критическую МАССУ[2] (1962) (актуализируется смысл «большое скопление кого- или чего-либо способствует потере индивидуальных черт», неодобр, отношение), И они абсолютно не публикуются, а если вдруг что-нибудь пробивается, то самое НЕУДАЧНОЕ, СЕРОЕ! (1987) (неодобр, отношение, АС «посредственное»), Мы потеряли будущее. Оно у нас было: СЕРОЕ, ОБЫДЕННОЕ, СУКОННОЕ, очень СКУЧНОЕ, ШЕРШАВОЕ и НЕПРИЯТНОЕ, но совершенно определенное будущее (1991) («скука, обыденность, неодобр. отношение»). Важно здесь не столько количество, сколько то, что лексема употребляется на протяжении означенных четырех десятилетий, входя в лексикон авторов.

Творчество в публицистике и анализируемом романе одинаково категоризуется через модель «роды — творческий процесс, ребенок — результат творческого процесса». Сравним следующие контексты: «Но когда мучения кончились, когда РОДЫ произошли, когда эта боль, нечистота, отчаяние — все это позади, а на руках у тебя МЛАДЕНЕЦ — крепкий, здоровенький, красавец… Это счастье…», — говорит Борис Стругацкий о творческом процессе и его результате [Стругацкие 2001б: 518]. «Вам приходилось когда-нибудь жечь собственных ДЕТЕЙ?», — говорит Гур-сочинитель о сожжении своих книг в романе.

В своих произведениях («Трудно быть богом», «Обитаемый остров») людей с негативными качествами, низких, безнравственных А. и Б. Стругацкие представляют через сферу «животного мира», используя такие слова, как лапа, морда, пасть, наименования животных — спрут, паук и т. д.

Еще несколько примеров, которые коррелируют с концептуальным признаком «развитие болезни» в текстовом концепте «Серость», даже метафора та же — гнойник, эти контексты важны для нас тем, что показывают: через «болезнь» А. и Б. Стругацкие создают образ социальной действительности, точнее ненормальное ее состояние. Нужно отметить, что «болезнь» — одна из основных метафорических тем современной публицистики и современного политического дискурса [Чудинов 2001]. «А вот то, что происходит между Арменией и Азербайджаном, видимо все-таки процесс межнациональный. Прорвались застарелые ГНОЙНИКИ, которые НАРЫВАЛИ на протяжении многих и многих десятилетий» [Стругацкие 2001б: 513]. В «Комментариях к пройденному», где описывается история создания «Трудно быть богом» эта метафора становится текстообразующей: «Словно застарелый НАРЫВ ЛОПНУЛ. ГНОЙ И ДУРНАЯ КРОВЬ заливали газетные страницы… Во благовременье ГНОЙНАЯ ВОЛНА докатилась и до нашей околицы, до тихого нашего цеха фантастов… Никого даже не исключили из союза писателей. Более того, посреди ГНОЙНОГО ПОТОКА разрешили даже построить две или три статьи с осторожными возражениями и изложением своей (а не партийной) точки зрения… Никто не понимал толком, чем вызван был этот стремительный возврат на ГНОИЩЕ» [Стругацкие 2001а: 690–693].

Если в предыдущих примерах используется метафора из сферы «Болезнь», то в следующем контексте — комплекс метафор, которые можно объединить понятием «грязь» (речь идет о неосуществленном замысле романа о Максиме Каммерере): «Внешний круг был клоакой, стоком, адом этого мира — все подонки общества стекались туда <…> — гной, шлаки, фекалии социума» [Стругацкие, Т. 8: 724]. С помощью механизма метафоризации происходит уподобление «грязь» явлений общества, одним из которых является безнравственность. Обратим внимание на то, что и в исследуемом произведении, и в приведенном контексте связанными оказываются сферы «грязь» и «болезнь». И в текстах, и в ментальном лексиконе А. и Б. Стругацких метафоры из этих групп играют очень важную роль.

Таким образом, анализ предтекстовых пресуппозиций — имени автора, тем, актуальных для его творчества, истории создания текста, публицистики и интервью показывает, что роман «Трудно быть богом» — один из наиболее значимых в творчестве братьев Стругацких, концептуальные модели, которые использовали авторы в анализируемом тексте, используются ими в публицистике и, возможно, в других произведениях, что дает возможность в перспективе говорить и о чертах идиостиля авторов. Прежде всего, можно предположить, что метафора — одно из ведущих средств в палитре Стругацких как художников слова. Для Стругацких актуальной оказывается метафора болезнь общества, которая реализуется и в публицистике, и в исследуемом художественном тексте. Метафора болезнь тесно связана с метафорой грязь, которая также служит категоризации состояние общества. Творчество категоризуется через модель «творческий процесс — роды, результат творческого процесса — ребенок». Лексема серый однозначно связана с негативными явлениями, такими как скука, однообразие, обыденность, бездарность и под. Люди с негативными качествами категоризуются через отнесение их к животным как низшим в нравственном и умственном отношении по сравнению с человеком существам.

В лексическом значении слова серый значение цвета первично, на его основе развиваются все остальные значения, что объясняется большим ассоциативным потенциалом семантики цвета, поэтому базовый концептуальный слой «цвет» является семантическим стержнем концепта «Серость» в языковом сознании.

Рассмотрим выстраивание лексической парадигмы цвета в тексте А. и Б. Стругацких. Текст состоит из трех частей: пролога, основной части и эпилога. Основная часть описывает землянина-коммунара в чуждом ему мире, в мире средневекового Арканара. Пролог и эпилог описывают пребывание землянина у себя дома до и после того, как он побывал на чужой планете. Итак, построим систему цветовых обозначений в художественном тексте.

На десяти страницах текста пролога содержатся следующие цветовые обозначения: «Ложа Анкиного арбалета была выточена из черной пластмассы…», «…боевое устройство, окованное черной медью…», «…из желтого песчаного обрыва…», «Солнце уже поднялось над лесом, и все было голубое, зеленое и желтое — голубой туман над озером, темно-зеленые сосны и желтый берег на той стороне. И небо над всем этим было ясное, белесовато-синее», «…красную повязку на голове…», «…глаза у нее стали, как черные щелки…», «…синее озеро с желтоватыми проплешинами отмелей…», «…с серыми ящерицами…», «…земля была вся в золотых пятнах…», «…кровавыми (!), будто лакированными ягодами земляники…», «вспыхивала на солнце его красная повязка…», «…большие серые глаза с черными ресницами…», «…глаза были как черные щелочки…», «…покрыты мхом и белой пеной лишайников…», «…в сумеречной зеленой каше…», «…вымазаны в земле и зелени…», «…красный кулек…», «…сырой коридор между высоких зеленых стен…», «между веселыми зелеными глазами», «…серо-рыжих растрескавшихся плит…», «…желтый прямоугольник на красном фоне…», «…черную полосу от протекторов…», «…мелькало синее небо…», «…над черным лесом поднималась красная луна…».

Насколько в прологе разнообразна цветовая палитра (мир Земли многоцветен и ярок), настолько в основной части можно констатировать преобладание серого и черного цветов. Действие основной части, которое происходит в Арканаре, начинается в сумерках, с первых и практически до последних страниц ведущее место занимает серый цвет.

Значительную часть составляют контексты с лексемой серый в номинативном значении. Это прежде всего цвет формы у офицеров и солдат-штурмовиков — 47 зафиксированных контекстов, включая контексты типа серое руководство, серые офицеры, серый патруль. Кроме того, это преимущественное употребление лексем, обозначающих серый цвет, и лексем, в составе которых есть сема «серый, серость», по отношению к лексемам, которые могут характеризоваться и другими цветами — серые глаза (у Киры), серая бородка (в частности у дона Рэбы и книгочея Будаха), в связи с этим можно предположить, что серый цвет — это знак принадлежности к миру Арканара, поскольку в отношении землян этот цвет не употребляется. Кроме употребления лексемы сер(ый), употребляются лексемы (и номинативные, и метафорические), в значении которых содержится компонент «серый цвет»: туча, тень, туман, пыль, сумрак, темнота. Их употребление создает фон, на котором развиваются смыслы, связанные с семантикой серости. Создание этого фона начинается с первых же страниц. Ср.: Страна, накрытая ОДЕЯЛОМ комариных ТУЧ, РАЗДИРАЕМАЯ оврагами, затопляемая болотами, пораженная лихорадками, морами и зловонным насморком. Употребление слов в переносном значении — одеяло «ПЛОТНЫЙ, НЕПРОНИЦАЕМЫЙ ПОКРОВ», туча «множество, скопление, густая, СЕРАЯ движущаяся масса», раздираемый «причиняющий боль, страдание» в одном контексте ассоциативно создает смыслы «духота, ОТСУТСТВИЕ СВЕТА, страх, боль, разрушение». Другой контекст Один я вижу НАПОЛЗАЮЩУЮ на страну ТЕНЬ передает смыслы «угроза», «опасность», «страх», «ТЕМНОТА».

Реализуются когнитивные признаки, коррелирующие с фрагментом общенациональной КМ. Больше всего я боюсь ТЬМЫ, потому что во ТЬМЕ все кажутся одинаково СЕРЫМИ (слова Гура-сочинителя). Здесь серый реализует смысл «ничем не выделяющийся из ряда таких же предметов/явлений». Однако и слово тьма в контексте всего романа обретает метафорический смысл «невежество, культурная отсталость» (MAC). Характерна здесь связь тьмы и серости, которая в финале реализуется в образе черных монахов. Есть контексты, передающие смысл «образ жизни». Яростную насмешку над СЕРОЙ жизнью, Таверна «СЕРАЯ радость», собственное наименование также выражает смысл «образ жизни», ср. за столиком мрачно веселилась компания серых офицеров, оксюморон, как и название таверны, выражает алогичность такого мира и такого образа жизни с точки зрения читателя.

В финале главенство переходит к другому цвету — черному. Происходит сгущение красок, главный герой говорит: Там, где торжествует СЕРОСТЬ, к власти всегда приходят ЧЕРНЫЕ. Сюжетно это мотивируется тем, что власть переходит к черным монахам («Святому ордену»), но нельзя не учитывать, что черный цвет тоже обладает ассоциативным потенциалом и обладает способностью к оценке и этической маркировке (проиллюстрируем это на материале ТСО: «5. перен. Мрачный, безотрадный; 6. перен. Преступный, злостный; 8. О труде: физически тяжелый и неквалифицированный; 9. Принадлежащий к непривилегированным, эксплуатируемым классам общества»). В тексте актуализируется пятое значение лексемы черный «мрачный, безотрадный». Можно привести следующие контексты с лексемой черный: Черный всадник… глядел на него черными щелями в капюшоне, Черные монахи… зарубили двух серых, Ускользнуть от бдительного ока черного воинства, Мрачных черных людей, а также схожий контекст Темненький старичок. Страшненький. Черные монахи наделяются здесь инфернальными чертами: у них не видно лиц, по-новому в этом контексте звучит фраза бдительное око черного воинства. В этом смысле чернота (и грязь, которая метафорически также присутствует в тексте) противостоит белизне и чистоте бога (одноименная метафорическая тема представлена в тексте).

Таким образом, выстраивается парадигма, где, с одной стороны — белизна и чистота бога, с другой — чернота (дьявола или его слуг?), а посередине — серость, которая и занимает основное место в повествовании. В эпилоге есть только одно косвенное обозначение цвета: Он (Антон) протянул к ней огромные руки. Она робко потянулась к нему и тут же отпрянула. На пальцах у него… Но это была не кровь — просто сок земляники (вспомним «кровавые ягоды земляники» в прологе). Эти слова занимают сильную позицию абсолютного конца текста и связаны с развитием сюжета (и развитием метафорической темы «бог»): роль бога оказывается слишком высокой и сложной для человека, и человек в этой роли оказывается несостоятелен.

Прежде чем приступить к подробному анализу и моделированию концептуальной структуры текста, представим общую конфигурацию текстовых концептов и трансформацию общенациональных концептов в авторском сознании А. и Б. Стругацких. Концептуальные смыслы в романе «Трудно быть богом» формируются прежде всего при помощи метафоры. Метафоры, организуясь по принципу общности семантики, образуют группы, которые выражают концептуальные слои текстовых концептов. Такую организацию мы называем метафорической темой (по аналогии с термином тематическая сетка текста И. В. Арнольд). Метафорические темы являются частью общего текстового метафорического поля. Таким образом, на уровне мыслительных единиц существуют концепты и концептуальные слои как их составляющие, а на уровне языка — метафорические темы, т. е. совокупность метафор, объединенных по принципу общности их семантики, выражения единого текстового смысла.

В произведении Стругацких ключевое место занимают текстовые концепты «Серость» и «Бог» (этот концепт обозначен в заглавии). Текстовый концепт «Серость» претерпевает существенные изменения по сравнению с соответствующим фрагментом общенациональной картины мира. Во-первых, смыслы «Заурядность» и «Малокультурность, необразованность» трансформируются в общий смысл «Неразвитость». То есть заурядность, малокультурность, необразованность — это, так сказать, частные случаи неразвитости человека, отклонения от нормы в худшую сторону. В рамках концептуального слоя «Неразвитость» реализуется комплекс признаков, актуальных для текста Стругацких — ограниченность взглядов, мироощущения, тупость, деградация, крайняя простота организации и бездушность, отсутствие индивидуальности. Во-вторых, изменяется статус составляющих концепта элементов, перегруппировка признаков, то есть в соответствии с авторским замыслом в ХКМ более актуальными становятся другие смыслы по сравнению с общенациональной КМ. КП «грубость, агрессивность» смысла «Малокультурность, необразованность» вырастает до концептуального слоя «Агрессивность» текстового концепта «Серость». В усредненной картине мира этот признак вербализуется через реакции в РАС ненависть, заносчивый, зла, грубость. В словаре синонимов А. П. Евгеньевой представлен синонимический ряд необразованный, невежественный, серый. Невежество — «1. Отсутствие знаний, неосведомленность 2. Неучтивый, невежливый <т. е. грубый — В. Р.> поступок». Далее, грубый — «4. Отличающийся отсутствием необходимого такта; резкий || выражающий неуважение, пренебрежение к кому-л., задевающий кого-л. своей резкостью, неучтивостью». Таким образом, серость содержит грубость, а грубость связана с малокультурностью и необразованностью. КС «Агрессивность» также детализируется. КС «Неразвитость» и «Агрессивность» поддерживаются одинаковостью людей Арканара, т. е. эти качества присущи большинству членов этого общества. Имплицитный смысл «Болезнь» в ХКМ А. и Б. Стругацких становится гораздо более актуальным, чем в национальной КМ. В тексте он реализуется через ключевую метафору топь, трясина. Отметим, что в национальной КМ концептуальное содержание лексем серый и топь соотносится слабо, хотя можно вспомнить выражения типа погрязнуть в невежестве, косности и т. д.

При этом КС «Агрессивность» и «Неразвитость» тесно связаны, поскольку неразвитость, по Стругацким, обусловливает собой агрессивность, тупости, ограниченности, невежеству органически присущи грубость, переходящая в агрессивность и жестокость.

Кроме того, лексема серый, как было показано выше, выражает смысл, актуальный именно для этого текста и не зафиксированный в общенациональной КМ — это смысл «идеология». Концептуальные слои и признаки текстового концепта «Серость» конкретизируют содержание этого смысла, показывают его становление и развитие.

Рассмотрим концептуальные признаки в структуре концептуального слоя «Неразвитость». В его структуре смысловые составляющие находятся в градационных отношениях. Концептуальные признаки показывают разные стороны неразвитости и в нашей интерпретации располагаются следующим образом: «ограниченность», «тупость», «деградация», «крайняя простота организации», «механизм или часть его, механическое выполнение действий, бездушность». Ограниченность является наиболее слабым проявлением неразвитости, это узкий кругозор, узость мироощущения, которая в принципе может быть преодолена, ведь можно расширить кругозор; тупость — это органическая неспособность быть развитым, адекватно воспринимать и обрабатывать информацию, поступающую из внешнего мира; деградация показывает процессуальность, прогрессирование неразвитости и связывает два первых и два последних признака этого КС — человек категоризуется через метафору как простейшее и наконец метафорически превращается в бездушный автомат, то есть лишается собственно человеческих свойств. Отметим, что эти изменения происходят под воздействием «серой» идеологии, принятой в обществе. Тем самым раскрывается одна из сторон идеологии — качества ее приверженцев (ограниченность, тупость) и неблаготворное воздействие на общество.

Ограниченный — «3. Перен. С узким кругозором, недалекий, не очень умный» (MAC), то есть неразвитый.

В контекстах, вербализующих этот КП в комплексе с другими метафорами (темный, одурманенный и др.) активную роль играет метафора слепой. MAC: «слепой — 2. перен. Действующий не рассуждая, не отдающий себе отчета в своих действиях (слепой от ужаса) || совершаемый без рассуждений, безотчетно, под действием выработанной привычки…», неспособность к рассуждению напрямую связана с ограниченностью. СЛЕПАЯ вера; Громадные толпы СЛЕПЫХ ОТ УЖАСА крестьян и горожан; ОДУРМАНЕННЫХ, СЛЕПЫХ, НЕ ЗНАЮЩИХ СОМНЕНИЯ людей. Дурманить — «|| перен. Действовать отупляюще на разум, сознание», эта лексема показывает, что ограниченность навязывается, объект этого действия — люди, народ, а субъект прямо не сообщается, но, думается, «дурман» — это последствия идеологии, серого слова. Ненавижу его слюнявую МОРДУ, вонь его немытого тела, его СЛЕПУЮ ВЕРУ, его ЗЛОБУ ко всему, что ВЫХОДИТ ЗА ПРЕДЕЛЫ ПОЛОВЫХ ОТПРАВЛЕНИЙ И ВЫПИВКИ. Зооморфизмы в тексте (здесь — морда) связывают человека с животным и воплощают смыслы «ограниченность», «неразвитость», «животные, низкие интересы» и «агрессивность». Часто эти смыслы реализуются в комплексе.

ТЕМНЫХ, УНИЖЕННЫХ, ОЗЛОБЛЕННЫХ ВЕЧНЫМ НЕБЛАГОДАРНЫМ ТРУДОМ, СПОСОБНЫХ еще ПОДНЯТЬСЯ НАД МЫСЛИШКОЙ о лишнем медяке. Лексема темный реализует в контексте узуальное значение «7. Перен. Невежественный, отсталый, некультурный», этот смысл дополняется смыслами «униженный» и «озлобленный», а неспособность подняться над мыслишкой (суффикс — ишк- придает оттенок уничижительности), мелкими, сиюминутными интересами прямо свидетельствует об ограниченности. Здесь наблюдается связь КС «Неразвитость» и «Агрессивность» — злоба к тому, что выходит за пределы; озлобленных, не способных подняться над мыслишкой.

Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга забот и представлений. Контекст показывает трудность исправления существующего положения, а ограниченность интересов выражает лексема круг, сама по себе воплощающая идею замкнутости и ограниченности. ПОГРЯЗШИЙ В НЕВЕЖЕСТВЕ народ. Актуальный смысл высказывания — «ограниченность, трудность исправления», погрязнуть — «2. Перен. Окончательно предаться чему-н. предосудительному», здесь обнаруживается связь с КС «Болезнь» и (ключевые метафоры топь, трясина) погрязнуть — «1. Глубоко погрузиться во что-н. вязкое», внутренняя форма, корень гряз- тоже относит нас к этому КС.

Таким образом, лексемы темный, слепой, одурманенный, погрязший и др. в контекстах вербализуют, выражают КП «ограниченность интересов, мировосприятия», обнаруживая связи и с другими КС.

Тупой — «умственно ОГРАНИЧЕННЫЙ, соображающий плохо, с трудом» — здесь прослеживается связь с предыдущим КП, однако если КП «ограниченность» — это прежде всего узость, ограниченность интересов, то КП «тупость» — это физиологическая ограниченность, примитивность умственной организации, органическая неспособность быть развитым. Ср. с реакциями на слово серый в РАС — глупость, тупость, таким образом, ХКМ и общенациональная КМ коррелируют в этом фрагменте.

В группе зооморфных метафор, которых в тексте большое количество, есть метафоры, вербализующие указанный выше концептуальный признак, ср.: сами по себе эти ТУПЫЕ ЖИВОТНЫЕ СТОИЛИ НЕМНОГО. Метафоры с такой остаточной тематической связью вербализуют устойчивое представление «человек — животное», создается метафора на уровне всего текста, животное — «2. разг. О человеке грубом, с низкими инстинктами», таким образом, эта метафора выражает разные концептуальные признаки в рамках КС «Неразвитость» и «Агрессивность». Это КП «тупость», «деградация», «хищный, звериный, нечеловеческий».

Приведем примеры. (1) Вы же все ПРОПАДЕТЕ без меня, БАРАНЫ, актуальный смысл «тупость, неспособность к самоорганизации». (2) ГЛУПАЯ, ПОХОТЛИВАЯ КУРИЦА, индивидуально-авторская метафора, в языке зафиксирована идиома куриные мозги как крайняя степень глупости, АС этого высказывания — «глупость, низкие нравственные качества». (3) Казалось бы, БЫК, БЕЗМОЗГЛЫЙ БЫК, но ведь искал же меня, хотел спасти, ведь пришел, наверное, сюда, в тюрьму, за мной, сам… АС «тупость», «предполагаемые низкие моральные качества». (4) Неподвижные люди у стен были главарями банд. Сами по себе эти ТУПЫЕ ЖИВОТНЫЕ СТОИЛИ НЕМНОГО. А вот человек у конторки… И далее продолжение этого контекста: Трещат их ТУПЫЕ, ПРИМИТИВНЫЕ мозги в тщетном стремлении угнаться за смыслом слов этого согбенного старичка АС «тупость», «ничтожность», «примитивность умственной организации».

В контекстах (5)-(7) тупость передается через выражение глаз, ср. известное выражение глаза — зеркало души. (5) Огромные синие глаза БЕЗ ТЕНИ МЫСЛИ И ТЕПЛОТЫ: Тень — «5. перен. Отражение внутреннего состояния на лице, в глазах человека», актуальный смысл «пустой, бессодержательный», «бесчувственный». (6) МУТНО ПОГЛЯДЕЛ на него… король МУТНО СМОТРЕЛ на него… король ПЕРЕКАТИЛ МУТНЫЕ ГЛАЗА на министра, мутный — «5. Перен. смутный, помраченный (о сознании)», актуальный смысл — «смотреть тупо, плохо соображая». (7) Пялившего ПУСТЫЕ ГЛАЗА, «ничего не выражающие, бессмысленные».

КП «тупость» реализуется и через отнесение к неодушевленным предметам: (8) Дубина (9) Он меня выпер: «ДУБИНА, говорит», «глупый, тупой человек».

Уместно привести и лексему в прямом значении, поддерживающую метафорический ряд: Излияния безнадежнейших КРЕТИНОВ.

Итак, кроме тупости, в контекстах реализуются сопутствующие смыслы «неспособность к самоорганизации», «бессодержательность», «примитивность организации», «ничтожность». КП «тупость» объективируется через отнесение человека к категории животного (контексты (1)-(4)), при этом выбор конкретного животного обусловливается индивидуальными особенностями персонажа, так, барон Пампа, человек физически сильный, плотной комплекции называется быком; через выражение глаз (контексты (5)-(7)) и через отнесение человека к неодушевленным предметам, которым способность соображать вообще не присуща (контексты (8)-(9)). Важными оказываются слова-актуализаторы в контекстах, указывающие на актуальный смысл: глупая, безмозглый, тупые, примитивные, пустой.

Деградация — «постепенное ухудшение, утрата ценных свойств и качеств, упадок», усугубление ограниченности и тупости, процессуальность этих признаков.

Рассмотрим текстовые фрагменты. (1) ПРИВЫЧКА ТЕРПЕТЬ И ПРИСПОСАБЛИВАТЬСЯ превращает людей в бессловесных СКОТОВ; скотина — «2. Перен. Грубый, подлый человек». Ср. высказывание А. и Б. Стругацких: «Опыт гнусных тоталитарных режимов XX века обнаружил, что с человеком может происходить кое-что похуже, чем превращение в робота. Он остается человеком, но он делается ПЛОХИМ (выделение авт.) человеком. И чем жестче и беспощаднее режим, тем хуже и опаснее делается массовый человек. Он становится злобным, невежественным, трусливым, подлым, циничным и жестоким. Он становится рабом <полужирным выделено нами — В. Р.>» [Стругацкие 2001б: 482]. Стоит подробнее остановиться на этом высказывании, поскольку оно очень точно передает некоторые акценты, актуальные для романа «Трудно быть богом». Во-первых, упоминание тоталитарных режимов напрямую связано с текстовым смыслом «идеология», во-вторых, точно передается часть содержания текстового концепта «Серость». Серый человек — это именно массовый человек, идеология влияет на массовое сознание и на массового человека. Точно указываются черты серого человека, серого общества: злоба, невежество, трусость — см., например, разговор Руматы с Тамэо и Сэрой о Рэбе во второй главе, подлость, цинизм, жестокость (за скрытого книгочея подержались — о жестоком убийстве старика), ряд можно продолжить. Продолжение мысли о рабстве массового человека находим в «Трудно быть богом»: «Психологически все они были рабами — рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия. И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом — рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распутных друзей, рабом своих рабов… рабство их зиждилось на пассивности и невежестве, а пассивность и невежество вновь и вновь порождали рабство».

КП «деградация» выражают практически все зооморфизмы, присутствующие в тексте и образующие текстовый уровень «животное». Эти зооморфизмы иллюстрируют упадок человеческих качеств, низведение человека до уровня животного. Приведем некоторые контексты, выражающие смысл «животность человеческой натуры». (2) Заполняла кресло ТРЯСУЩАЯСЯ ТУША УГРЮМОГО ОБЖОРЫ, лексема туша обычно употребляется по отношению к животным, (3) Уно, поблескивая неодобрительно глазами, говорил: «будет языки чесать, КОБЕЛИ вы…», (4) ЛИСИЦА, МАРТЫШКА, о доне Окане, фаворитке дона Рэбы, лексемы кобели, лисица, мартышка — это выражение эмоций с труднорасчленимым комплексом смыслов, главный из которых именно «животность» натуры, (5) МЕРИН, баба, мерин — «кастрированный жеребец», контекст включен в этот ряд из-за остаточной тематической связи.

Этот признак связан с влиянием «Серости» на текстовый концепт «Бог». Дело в том, что некоторые контексты относятся к Антону-Румате, герою, который исполняет роль бога. Думается, что здесь мы наблюдаем не общий признак концептов «Серость» и «Бог», а именно взаимодействие, порождающее динамику текстовых смыслов.

К Антону-Румате относятся следующие контексты. (6) Будем считать, что я плохой историк. Постараемся быть лучше. Научимся ПРЕВРАЩАТЬСЯ В СВИНЕЙ. Ср. также (7) перед тем, как окончательно впасть в свинское состояние, о Румате. Свинья — «2. О грязном, неопрятном человеке, неряхе || о человеке с низменными наклонностями, невежественном, некультурном. 3. О человеке, поступающем грубо, неблагодарно и низко». Контекст связан также с концептуальным признаком «грязь, потеря человеческого облика» КС «Болезнь», представлением о том, что свинья — грязное животное, и метафорическим переосмыслением этого представления. (8) Вот так бог!.. Озверел… Контекст отражает рефлексию героя относительно выбранной (а точнее навязанной) роли бога.

Итак, этот КП выражают зооморфные метафоры, которые актуализируют смысл «животность человеческой натуры, низведение человека до животного». Кроме того, через этот КП реализуется связь между текстовыми концептами «Серость» и «Бог», поскольку зооморфные метафоры относятся и к Антону-Румате. Поскольку КП «деградация» выражает процессуальность, то важное значение в образовании этого смысла имеют глаголы, выражающие эту процессуальность: превращаться, впасть, озверел.

Этот текстовый смысл является следствием предыдущего признака, то есть деградации. Ограниченность и тупость усугубляются, показывается их следствие, следствие такого состояния общества. Человек через метафору категоризуется не просто как животное, а как простейшее, одноклеточный организм, тем самым показывается примитивность ума и духовного мира членов этого общества.

(1) КОЛОНИЯ ПРОСТЕЙШИХ, человеческое общество категоризуется через отнесенность к колонии простейших одноклеточных микроорганизмов, чем и реализуется вышеозначенный смысл. (2) ПРОТОПЛАЗМА, ПРОСТО ЖРУЩАЯ И РАЗМНОЖАЮЩАЯСЯ ПРОТОПЛАЗМА. Аналогично предыдущему контексту, однако если простейшее — это одноклеточный организм, то протоплазма — это даже не клетка, а ее содержимое, протожизнь. Также в контексте (2) реализуется смысл «ограниченность физиологическими потребностями». (3) Все они были еще не людьми в современном смысле слова, а ЗАГОТОВКАМИ, БОЛВАНКАМИ, из которых только КРОВАВЫЕ ВЕКА ИСТОРИИ ВЫТОЧАТ когда-нибудь <…> человека. Совпадение с реакцией, зафиксированной в РАС «заготовка»; актуальный смысл: «простота организации» + «ущербность», «возможность исправления в лучшую сторону». Контекстуальные маркеры прямо указывают на принадлежность к КС «Неразвитость» (были еще не людьми), а отнесение к неодушевленным предметам указывает на примитивность душевной организации членов арканарского общества.

Таким образом, КП «крайняя простота организации человека и человеческого общества в духовном плане» объективируется через метафорическое отнесение человека к простейшим микроорганизмам (контексты (1)-(2)) и к неодушевленным предметам (контекст (3)), то есть человек выступает в роли объекта, причем объекта несовершенного, незавершенного, примитивного. Этот КП дополняется смыслами «ограниченность физиологическими потребностями», т. е. «неразвитость духовной сферы», и «возможность исправления в лучшую сторону». Из контекстов (1)-(3) видно, что примитивность усугубляется, т. е. здесь также проявляется процессуальность.

Несмотря на приведенное выше высказывание А. и Б. Стругацких о том, что превращение человека в робота — не самое страшное, крайняя степень бездушности изображаемого общества выражается именно в метафорах, которые представляют человека механизмом, наделяют его действия механистичностью.

(1) Аристократическая терпимость доходила порой до того, что некоторые ученые и поэты становились заметными ВИНТИКАМИ ГОСУДАРСТВЕННОГО АППАРАТА, здесь механизация связана именно с обществом, точнее с «государственной машиной». (2) С МЕРТВЫМ лицом и ПО ЧУТЬ ЗАМЕТНОМУ ЖЕСТУ дона Рэбы выступал вперед СО СТИХАМИ УЛЬТРААРКАНАРСКОГО СОДЕРЖАНИЯ, иллюстрация предыдущего контекста, человек лишается своей воли и, словно робот, исполняет чужую волю, волю государственного деятеля, то есть той же государственной машины. (3) Что ты делаешь, СТАРАЯ ЧЕРНИЛЬНИЦА? Контекст (3), как и контекст (4), относится к тому временному отрезку в тексте, когда власть переходит к черным монахам, смысл «бездушность» реализуется через прямое отнесение человека к неодушевленным предметам. (4) Остановить этот АВТОМАТ было невозможно, о человеке, том же, что и в контексте (3), представителе власти и бюрократической машины. Через внешние признаки, в частности, через звук голоса человек также наделяется чертами автомата, механизма (задействована остаточная тематическая связь): (5) Сказал ЛЯЗГАЮЩИМ голосом… тем же ЛЯЗГАЮЩИМ голосом продолжал… Скомандовал СКРИПУЧЕ… Сказал СКРИПУЧЕ.

Человек уподобляется механизму, автомату. Нужно отметить, что метафора винтик государственного аппарата, государственной машины (контекст (1)) была регулярной в советское время. У этой метафоры два значения: 1) официальное — «необходимая часть машины (т. е. общества), без которой невозможно ее полноценное функционирование», и вместе с тем 2) ничтожность этой детали, от винтика в общем ничего не зависит, один винтик как типовая деталь легко заменяется другим. Два смысла в тексте накладываются друг на друга, узуальная метафора обрастает текстовыми коннотациями, один смысл актуален для героя (заметные винтики), другой смысл актуален для автора и читателя. Здесь можно видеть расхождение позиции героя (слова принадлежат Румате) и автора, авторское отношение к советскому режиму и любому тоталитарному режиму вообще.

Таким образом, посредством этого КП актуализируются следующие текстовые смыслы: «бездушность», «механистичность», «ничтожность человека при таком режиме». КП «бездушность, механистичность» выражает крайнюю степень воздействия идеологии, представленной в тексте, на человека.

Итак, мы видим, что концептуальный слой «Неразвитость» показывает качества приверженцев принятой в обществе идеологии (ограниченность, узость интересов, тупость) и изменения, происходящие с человеком под влиянием идеологии «серости»: происходит деградация, упрощение. Задача «серости» как идеологии — превращение человека в бездушный придаток государственной машины.

Развитие этого концептуального слоя в тексте происходит на фоне нагнетания серого цвета, тяжелой атмосферы (см. 2.1 этой главы).

В создании этого смысла важную роль играет и то, что агрессивные действия, как правило, совершаются толпой, массой. Вчера на моей улице забили сапогами старит, узнали, что он грамотный. ТОПТАЛИ, говорят, два часа, ТУПЫЕ, С ПОТНЫМИ ЗВЕРИНЫМИ МОРДАМИ. А серость, как это видно из материалов РАС — явление массовое, — об этом говорят реакции толпа, масса на стимул серый.

Все концептуальные признаки в рамках этого КС — это в той или иной мере проявления агрессии, что и дает нам право рассматривать их как составляющие КС «Агрессивность». В этом концептуальном слое выделяются следующие концептуальные признаки и группы контекстов, расположенные по признаку процессуальности: «угроза», «хищный, звериный, нечеловеческий», «физическое и психическое воздействие», «результат агрессии, физическое уничтожение», «жертва агрессии».

Угроза предшествует проявлению агрессии, это — «2. Возможная ОПАСНОСТЬ».

(1) Один я вижу СТРАШНУЮ ТЕНЬ, НАПОЛЗАЮЩУЮ НА СТРАНУ, но как раз я и не могу понять, чья это ТЕНЬ и зачем, другой контекст (2) А главное — это ощущение наползающей ТЕНИ. Непонятно чья, непонятно откуда, но она НАПОЛЗАЕТ И НАПОЛЗАЕТ НЕОТВРАТИМО… реализуются смыслы «сгущение темноты», «страх», «неизвестность (источник угрозы неизвестен)», «угроза», «неотвратимость угрозы». (3) Арканарский люд полезет ИЗ ЩЕЛЕЙ с топорами, здесь говорится о возможной опасности, о возможности бунта.

КП «угроза» вербализуется лексемой тень. Смысл формируется с помощью контекстуальных маркеров: страшную, наползающую, наползает неотвратимо.

В тексте выделяется большая группа зооморфизмов, вербализующих концептуальный признак «хищный, звериный, нечеловеческий». Этот признак связан с КС «Агрессивность», поскольку хищное животное по отношению к человеку ведет себя, как правило, агрессивно. Какой-либо признак животного приписывается человеку, это признак, проявляющийся в чрезмерной для человека степени, например, нечеловеческая (животная) жестокость, жадность, прожорливость и т. д. Ср.: (1) Вся СВОРА разом НАСЕЛА на него, о солдатах, актуализируются отношения «охотник — жертва», (2) Старый СТЕРВЯТНИК, Вага Колесо, о разбойнике — «жестокий», «безжалостный», интенсивная отрицательная оценка. Внутри этой группы выделяются отдельные тематические группы — «общие наименования животных», «виды животных», «часть тела животного» и т. д.

Указанный признак вербализуют следующие контексты: (3) Серую БОЕВУЮ СКОТИНУ, о солдатах — серых штурмовиках, актуальный смысл «презрение, незначительность (пушечное мясо)»; в другом контексте солдаты называются мясниками: (4) Человек пять. Пьяные МЯСНИКИ. Вздор. Мясник — «тот, кто разделывает и продает мясо», употребление этой лексемы по отношению к солдатам ведет к созданию смыслов «низкая квалификация», «незначительность», «жестокость», ведь мясом в этом случае оказываются люди; (5) Это СТРАШНЫЙ ЧЕЛОВЕК, это ОБОРОТЕНЬ, который появился на свет только упущением божьим, о доне Рэбе. В контексте (5) употребляется метафора оборотень, она близка тематической группе животное, но тем не менее выходит за ее рамки. Это крайняя степень проявления признака «хищный, звериный, нечеловеческий», наиболее страшная его форма, поскольку животное принадлежит миру человека, а оборотень — это область инфернального. Интересно в этом контексте и выражение появился упущеньем божьим, таким образом, еще раз подчеркивается оппозиция бог и серость, представителем и предводителем которой является дон Рэба. Уместно упомянуть о том, что именно Румата, исполняющий роль бога в тексте, исправляет «упущенье божье», лишает жизни дона Рэбу.

Из зооморфных можно отметить две текстообразующие метафоры. Первая относится к молодому штурмовику, палачу отца Гаука, это метафора щенок: (6) Этакий бледный парнишка, НЕУВЕРЕННЫЙ, С ПРЫЩАВОЙ МОРДОЙ, сразу видно НОВИЧОК, ГАДЕНЫШ, ЩЕНОК (связь с метафорой «свора»); На прыщавой МОРДОЧКЕ расплылась НЕУВЕРЕННАЯ УЛЫБКА; ЩЕНОК торопливо вскочил; За скрытого книгочея ПОДЕРЖАЛИСЬ, — нервно сказал ЩЕНОК; ЩЕНОК снова захихикал; Сказал ЩЕНОК; спросил ЩЕНОК растерянно. Текстообразующей метафору щенок можно назвать потому, что она повторяется, употребляется по отношению к молодому штурмовику несколько раз на протяжении полутора-двух страниц. Наряду с узуальным смыслом «неопытность, презрительное отношение», здесь реализуются смыслы «неуверенность, нервозность, низкие моральные качества, ничтожность», прослеживается связь с метафорой свора («стая собак или волков; шайка людей, занимающихся предосудительной деятельностью»). Кстати, это слово употребляет по отношению к себе и другим землянам и Антон: (7) ЩЕНКИ мы. В институте НАДО СПЕЦИАЛЬНО ВВЕСТИ КУРС ФЕОДАЛЬНОЙ ИНТРИГИ, здесь реализуется только узуальный смысл «неопытность». Вторая зооморфная текстообразующая метафора относится к дону Рэбе и его сторонникам. Если метафора из контекста (6) употребляется в тексте ограниченно, то контексты под номером (8) рассредоточены по тексту, метафора проявляется в развитии. Сначала Антон рассуждает, что было бы, если бы дона Рэбу, который «занимает особое место в его коллекции средневековых монстров», привезли на Землю: (8) В большую чистую комнату бросили ОГРОМНОГО МОХНАТОГО ПАУКА… ПАУК судорожно повел ЗЛОБНЫМИ ГЛАЗКАМИ… кинулся в самый ТЕМНЫЙ УГОЛ, вжался, угрожающе выставив ЯДОВИТЫЕ ЧЕЛЮСТИ, смыслы «злоба», «желание быть незаметным», «угроза уничтожения». Далее, пауками Антон называет дона Рэбу и Вагу Колесо: Бессовестный ПАУК, ПАУКИ встретились, Разговор между двумя ПАУКАМИ. ПАУКИ договорились. И наконец Поблескивая осторожными ПАУЧЬИМИ глазками, о молодых пыточниках из Веселой Башни, своего рода «молодая поросль», паучье потомство, продолжатели «серого дела». Таким образом, сначала пауком называется дон Рэба, затем дон Рэба и Вага Колесо, наконец молодые пыточники, то есть сфера применения этой метафоры расширяется, а смыслы, реализуемые этой метафорой, приобретают характер текстовой доминанты. В этой метафоре, кроме смыслов «опасный», «хитрый», «жестокий», важно то, что паук плетет паутину (ср. выражение плести интриги, заговор и под.), то есть расставляет сети, что можно интерпретировать как признаки «коварство», «хитрость».

Похожий смысл, «скрытность», «опасность», передает еще одна метафора-зооморфизм. Эта метафора употребляется однократно, но ее текстообразующий потенциал очень высок. Она ядерная в группе зооморфизмов, это образ, связывающий все зооморфные метафоры в одно целое. Ср. (9):

Сейчас не уходят из жизни,
Сейчас ИЗ ЖИЗНИ УВОДЯТ,
И если кто-нибудь даже
Захочет, чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый,
Опустит слабые руки,
НЕ ЗНАЯ, ГДЕ СЕРДЦЕ спрута
И ЕСТЬ ЛИ У спрута СЕРДЦЕ.

Кроме того, в контексте (9) реализуются признаки «неуязвимость зла», «распространенность», «всеохватность».

КП «хищный, звериный, нечеловеческий» реализуется также через остаточную тематическую связь метафор: часть тела животного — Дальнейшие его воспоминания тонули в тумане. Из этого тумана всплывали то ХИЩНЫЕ МОРДЫ С НОЖАМИ В ЗУБАХ, то лицо последнего дона; МОРДЫ, привычные ко всякому ЗВЕРСТВУ; Приник к ней ВОЛОСАТОЙ ПАСТЬЮ; У кого-то из вас такие КОГТИ; В МОХНАТОЙ ЛАПЕ; Брат Аба ПОТЕР мягкие ЛАПКИ; На ГРЯЗНЫХ ЛАПАХ; Высунулись огромные ЛАПЫ; На прыщавой МОРДОЧКЕ расплылась неуверенная улыбка; Валялся разбитой мордой вниз; Навстречу ему пошли новые потные МОРДЫ; ТУПЫЕ, с потными ЗВЕРИНЫМИ МОРДАМИ; звуки, издаваемые животными — Благодушный басистый РЕВ; РОКОТАЛ, благодушно ПРОРОКОТАЛ; ПРОШИПЕЛ; ШИПЕЛ сквозь стиснутые зубы; РЕВЕЛ барон; Знакомый густой РЕВ огласил тюремные своды; ПРОРЕВЕЛ лесным голосом; Кто-то по-заячьи ЗАВЕРЕЩАЛ у него под мышкой; ВЗВЫЛ; Кто-то ЗАВЕРЕЩАЛ; Подобрал слюни и сипло ВЗРЕВЕЛ; РЖАТЬ над соседом; ПРОРЫЧАЛ; РЫЧАЛ, как вепрь Ы; Мелодично ВЗРЕВЕЛ министр; В углу пискнуло (о человеке); РЯВКНУЛ барон; РЯВКНУЛ Румата; Кто-то РЯВКНУЛ; РЕВУЩЕЙ толпы; РЕВЕЛИ внизу; ПРОБЛЕЯЛ; ЗАРЕВЕЛ он; РЯВКНУЛ офицер; РЯВКНУЛ он; Тонкий ПОРОСЯЧИЙ ВИЗГ (о человеке — лже-Будах), ЖУЖЖАНИЕ голосов; действия, присущие животным — ВПИЛАСЬ ему в губы; СКАЛЯТ ЗУБЫ; Полкубка вылакал; место обитания животных — ГНЕЗДИЛИСЬ бароны; ГНЕЗДО мудрости; В БЕРЛОГЕ у него; В этой душной тесной КЛЕТУШКЕ; и другие — Впалые щеки его горели от ЛОШАДИНОЙ ДОЗЫ тетралюминала; Хозяин управлял РОЕМ проворных жуликоватых слуг; Это КОРОВЫ, мой друг, в лучшем случае это КОРОВЫ; Пошел, ВОЛЧОНОК (об Уно, маленьком слуге Руматы-Антона).

Эти лексемы в своих производящих значениях относятся к разным тематическим группам (морды, лапа, рявкнул, проблеял, берлога и др.), употребляются с первых до последних страниц. Таким образом, формируется метафора на уровне всего текста, создается устойчивое представление «человек — животное». Смысл текстовой метафоры характеризуют актуализаторы семантики: хищные, зверству, тупые, рычал, как вепрь Ы. Зооморфная метафора и актуализируемые ею смыслы актуализируют семантику концепта «Серость». На этом уровне реализуется оппозиция «Серость»/«Бог», ср.: Вот так бог! ОЗВЕРЕЛ… (Румата о себе).

Таким образом, в КП «хищный, звериный, нечеловеческий» посредством текстовой метафоры человек — животное реализуется целый комплекс смыслов: это прежде всего качества, присущие животному — «злой», «жестокий», «безжалостный», «коварный», «хитрый», отношения «охотник — жертва», отсюда логично следует смысл «угроза уничтожения», характерны также признаки «распространенность, всеохватность» и вместе с тем «скрытность», а потому «неуязвимость зла», вместе с тем для людей-животных характерны «низкие моральные качества», «незначительность (пушечное мясо — скотина)», а значит «презрительное отношение» и интенсивная отрицательная оценка.

Этот смысл реализуется в рамках КС «Агрессия» как применение агрессии в отношении человека. Агрессия здесь реализуется как часть идеологии и образа жизни, который она программирует. Воздействие оказывает сильный в отношении более слабого, причем речь идет не только о серых штурмовиках, но и об обществе в целом, о его рядовых представителях, исповедующих принципы «серого слова и серого дела».

(1) Сукно есть хорошее. ОТДАДУТ, не подорожатся, ЕСЛИ НАЖАТЬ, MAC: нажать — «2. перен. Оказать воздействие, понудить кого-н. к чему-н.», это психическое проявление агрессии. (2) НАТРАВИЛ друг на друга два влиятельных рода, номинативное значение натравить — «побудить к преследованию, нападению (о псовой охоте)», остаточная тематическая связь — животный мир, «2. Перен. Возбудить против кого-н., побудить к враждебным действиям против кого-н.». (3) ЛАВОЧНИК ВПРАВЕ ЗАТРАВИТЬ тебя, контекст говорит о том, что даже рядовой член общества может представлять реальную угрозу и опасность, реализуются отношения «охотник — жертва», в которых охотниками оказываются сторонники «серой» идеологии, а жертвами — книгочеи, интеллигенция. (4) Смотри, чтобы твоя УЧЕНАЯ СВОРА их здесь не обижала, MAC: «4. перен. Сборище, шайка» остаточная тематическая связь с псовой охотой. Показательно слово ученая, в нашем обществе для ученых проявления агрессии нетипичны, этот контекст говорит о ненормальности арканарского общества. (5) РАЗРЯДИТЬ НЕНАВИСТЬ, актуальный смысл «проявить агрессию, физически уничтожить», (6) почтенный вельможа окончательно спятил… стодвухлетний старец заявил, что остаток жизни намеревается посвятить добрым делам, и теперь, наверное, долго не ПРОТЯНЕТ, добрые дела в этом обществе рассматриваются как признак ненормальности, более того, тот, кто их совершает, не может долго физически существовать. (7) Ну и губы, ОЛАДЬИ, а не губы, «результат агрессии, избиения». (8) ОСТРУЮ боль в разбитых губах; тот же смысл, что и контекст (7). (9) Съездил ему по губам, «физическое воздействие». (10) Этот взгляд ШВЫРНУЛ его назад, психическое воздействие.

Итак, в рамках этого КП актуализируются смыслы: «физическое проявление агрессии» (контексты (5), (7)-(9) — разрядить ненависть, острая боль и под.), «психическое проявление агрессии» (контексты (1)-(4), (10) — натравить, затравить, нажать и под.), при этом показывается ненормальность арканарского общества посредством наделения ученых агрессивностью (ученая свора), а также посредством того, что добрые дела в Арканаре рассматриваются как признак ненормальности.

Крайнее проявление воздействия, логические последствия его как физическое уничтожение человека.

Контексты, реализующие этот КП: Сейчас не УХОДЯТ ИЗ ЖИЗНИ, сейчас ИЗ ЖИЗНИ УВОДЯТ, обыгрывание фразы уйти из жизни, если в этой фразе из жизни уходят как бы по своей воле, то в измененной фразе определяющей становится воля чужая.

Следующие контексты реализуют общий смысл «физическое уничтожение»: Его СМЕТУТ, но он успеет вдосталь наплеваться, нашкодить, натешиться; Я РАЗДАВЛЮ вас; Страну, ЗАЛИТУЮ КРОВЬЮ; Армия сшиблась в открытом поле, была молниеносно РАЗРЕЗАНА, ВЫТОПТАНА ШИПАСТЫМИ ПОДКОВАМИ; Кого хочешь РАЗДАВЯТ В ЛЕПЕШКУ; Гуляет, обильно ПРОЛИВАЯ благородную КРОВЬ; СТЕРЕТЬ это человечество С ЛИЦА ЗЕМЛИ и создать на его месте новое; УБРАТЬ дона Рэбу; ВЫЖГУ золоченую сволочь; Штурмовики СОЖРУТ его, как муху; СОТРУ С ЛИЦА ЗЕМЛИ их крепости; ПОТЕРЯЛ четырех агентов. Рука ОБОРВАЛА зловонную НИТЬ ЖИЗНИ.

Зооморфные метафоры проявляются здесь в крайней степени, зверь — «перен. Жестокий, свирепый человек»: ЗВЕРИ ЕЖЕМИНУТНО УБИВАЮТ ЛЮДЕЙ; Пока мы будем выжидать, ЗВЕРИ ЕЖЕДНЕВНО, ЕЖЕМИНУТНО БУДУТ УНИЧТОЖАТЬ ЛЮДЕЙ.

Одно из неметафорических выражений, поддерживающих данный КП: Кровавый хаос.

Концептуальный признак «результат агрессии, физическое уничтожение» реализуется посредством разнообразных лексем и сочетаний — уводят, сметут, раздавлю, залитую кровью, проливая кровь, разрезана, вытоптана, раздавят в лепешку, стереть с лица земли, убрать, выжгу, сожрут, потерял, оборвал нить жизни — в которых актуализируется главным образом один смысл «физическое уничтожение». Проявляется здесь и текстовая метафора животное как крайняя степень жестокости, приводящей к физическому уничтожению.

Любое насилие предполагает наличие двух сторон: агрессора и жертвы. Жертвами в контексте романа А. и Б. Стругацких становятся книгочеи, интеллигенция, то есть люди с «божественным» началом и в конечном итоге сам главный герой, «бог». Здесь приводятся контексты, непосредственно описывающие состояние, позицию жертвы.

Авторы описывают душевное состояние жертв, поскольку наряду с физическим, на жертв общественной среды оказывается мощное психологическое давление, ср. контекст: (1) Из ГЛУБИН его РАСТЕРЗАННОЙ, РАСТОПТАННОЙ ДУШИ возникают под напором чего-то неведомого и прорываются в сознание ЯРКИЕ МИРЫ, ПОЛНЫЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ И ПОТРЯСАЮЩИХ ЧУВСТВ; (2) Вам приходилось когда-нибудь ЖЕЧЬ собственных ДЕТЕЙ, — говорит Гур-сочинитель о своих книгах, Гура-сочинителя заставили публично отречься от своих взглядов, и он сам бросал свои книги в огонь на Дворцовой площади Арканара; (3) НАДЛОМЛЕННЫЙ, ЗАТРАВЛЕННЫЙ, но живой, надломить — «перен. Ослабить», затравить — «извести преследованиями, клеветой». (4) Пусть Киун пишет, я отравлен, «неспособность творить в результате психического воздействия, травли». (5) Психологическая подготовка СЛЕЗАЕТ, КАК ЗАГАР, здесь жертвой агрессивной среды становится сам Антон-Румата, «бог».

Еще один контекст, также связанный с означенным КП: (6) В доме можно было ПРОДЕРЖАТЬСЯ, то есть организовать оборону в случае нападения.

КП «Жертва агрессии» вербализуется посредством образов растерзанной и растоптанной души, сожженных собственноручно детей, жертва агрессии в психологическом плане может быть надломлена, затравлена, отравлена, все это описывает результаты действия над душой человека, это воздействие наиболее страшное, агрессивное действие окружающей общественной среды сравнивается с действием какой-то кислоты (контекст (5)), поскольку загар обычно исчезает постепенно, а в этом контексте употреблена лексема слезает (как кожа от ожога).

Таким образом, концептуальный слой «Агрессивность» проявляется постепенно, «вырастая» из следующих смыслов: от угрозы к хищным, звериным чертам человека, психическому и физическому проявлению агрессии, наконец, к результату агрессии — физическому уничтожению. Показывается также позиция жертвы, которой оказывается местная интеллигенция и просто грамотные или душевно одаренные люди. При этом самое страшное воздействие оказывается на душу, потому что духовно богатый человек отличается от «серого» именно этим своим качеством — богатством ума и души. Концептуальный слой «Агрессивность» семантически связан с концептуальным слоем «Неразвитость», поскольку, по А. и Б. Стругацким, ограниченность, тупость, косность, невежество порождают агрессию и нетерпимость по отношению ко всему, что не актуализируется в обыденном представлениях.

В рамках текстового концепта «Серость» в тексте функционирует еще одна ключевая метафора, которая связанными с ней смыслами образует концептуальный слой «Болезнь». Это метафора топь, трясина, гнойник, социальная цинга.

В национальной картине мира «Серость» и «Топь» представляют собой разные концепты, поэтому тезис о связи метафор серость и топь, трясина в рамках одного текстового концепта требует обоснования. Связь между этими концептами обнаруживается в материалах РАС: S серая — R болото, S болото — R серой обыденной жизни. Как видим, связь двусторонняя, устойчивая. Рассмотрим ЛЗ семантически близких слов болото, топь, трясина. Болото — «|| перен. Все, что характеризуется косностью, застоем, отсутствием живой деятельности и инициативы», топь — «топкое, болотистое место» (метафорических значений не зафиксировано), трясина — «|| перен. То, что засасывает, губит энергию, творческие стремления». В пределах текста два концепта сближаются на основании общих функций, они служат для категоризации состояния общества. Кроме того, они категоризуют его схожим образом, застой — «2. перен. Остановка, задержка, неблагоприятная для развития, движения чего-н.». Думается, что эти два концепта связываются в тексте в один именно по признаку «неблагоприятный для развития», который трансформируется в признак «губительный для развития и для всего живого, яркого вообще», «болезнь общества». Губительное воздействие воплощает в себе болезнь. То, что серость противостоит развитию, выражено в контексте 1: (1) И КАК БЫ НИ ПРЕЗИРАЛИ ЗНАНИЕ эти СЕРЫЕ ЛЮДИ, стоящие у власти, они ничего не могут сделать против исторической объективности, они могут только притормозить, но не остановить. Кроме того, в структуре концепта «Серость» в усредненной картине мира социума выделяется имплицитный концептуальный слой «Болезнь», который воплощает в себе негативную оценку серости. В тексте братьев Стругацких у этого слоя меняется статус, с периферии он перемещается на одну из основных позиций. Хотя в языковом сознании социума концепты «Серость» и «Трясина» не объединяются (несмотря на тесную их связь), в тексте происходит формирование единого концепта и метафоры топь, трясина объективируют здесь концептуальный слой «Болезнь» в рамках единого текстового концепта «Серость».

Ключевая метафора топь, трясина употребляется в следующих контекстах: (2) Перед ним лежала страна, накрытая ОДЕЯЛОМ комариных туч, РАЗДИРАЕМАЯ оврагами, затопляемая болотами, пораженная лихорадками и зловонными насморками, несмотря на то, что здесь лексема болото употребляется в прямом значении, ее окружение ассоциативно наделяет ее смыслами, которые подготавливают формирование и восприятие метафор топь, трясина. (3) Слишком рано в Арканаре поднялась СЕРАЯ ТОПЬ. В контексте (3) серость и топь контекстуально сближаются и связываются воедино, это также дает основание для того, чтобы рассматривать метафоры топь, трясина в рамках текстового концепта «Серость». (4) В СУМЕРЕЧНОЙ, НЕВЕЖЕСТВЕННОЙ СТРАНЕ, погрязшей в КРОВАВОЙ ТРЯСИНЕ ЗАГОВОРОВ И КОРЫСТОЛЮБИЯ, актуализируются смыслы «губительное действие», «трудность исправления», которые усиливаются определением кровавая. (5) вот это ТРЯСИНА — о бюрократической машине, реализуется узуальное значение «косность, застой»; (6) А ведь ходим по краешку ТРЯСИНЫ, оступился — и в ГРЯЗЬ, всю жизнь не ОТМОЕШЬСЯ, лексическое значение лексемы грязь — «перен. Безнравственность, бесчестность», в контексте (6) посредством метафор трясина и грязь актуализируется смысл «опасность утраты положительных моральных качеств, которые очень сложно восстановить», (7) И когда это я успел провалиться в ТРЯСИНУ, о которой говорил дон Кондор (см. контекст (6)), «реализация опасности», о которой говорится в контексте (6), «утрата положительных моральных качеств», а также «незаметность воздействия», «засасывания трясины», герой сам не замечает, как теряет человеческий облик.

Рассмотрим теперь концептуальные признаки в рамках этого концептуального слоя, метафоры здесь, как правило, описывают внутреннее состояние человека или его восприятие состояния общества: «духота, беспросветность», «делать неподвижным, сдавливать, стеснять», «болезненное состояние», «развитие болезни», «грязь, потеря человеческого облика».

Духота, недостаток воздуха и отсутствие света способствуют появлению болезненного состояния и в дальнейшем появлению и развитию болезни.

Здесь можно привести контекст, приводившийся уже выше: (1) Страна, НАКРЫТАЯ ОДЕЯЛОМ КОМАРИНЫХ ТУЧ, РАЗДИРАЕМАЯ ОВРАГАМИ, затопляемая болотами, ПОРАЖЕННАЯ лихорадками, морами и ЗЛОВОННЫМ НАСМОРКОМ, слова одеяло комариных туч и зловонный ассоциативно создают смысл «духота, темнота». (2) Ощущение СВИНЦОВОЙ БЕСПРОСВЕТНОСТИ, MAC: свинцовый — «3. перен. причиняющий физические страдания, тяжелый || мрачный, гнетущий», беспросветный — «перен. Очень мрачный, без всякого просвета, радости, без надежды на лучшее». (3) В КАМЕННОМ МЕШКЕ, «духота, отсутствие света». (4) Землянина, ПРОЖИВШЕГО пять лет В КРОВИ И ВОНИ, «духота, отсутствие свежего воздуха». (5) ГНУСНЫЙ ЗАПАХ УДАРИЛ в нос.

Итак, с помощью метафорических лексем и сочетаний одеяло туч, зловонный, свинцовой, каменный мешок, вонь передается ощущение духоты, затхлости, беспросветности, темноты, создаются предпосылки для болезненного состояния и развития болезни. Это некая среда без движения, без ветра, воздуха. Смыслы согласуются с метафорой топь «стоячая вода, которая зацветает, загнивает». Смысл «гниение» развивается далее в тексте.

Это также проявление губительного воздействия. Состояние неподвижности, внутреннего стеснения, давления и сдавливания — это предвестник или одно из проявлений болезненного состояния.

В тексте выделяется группа метафор с остаточной тематической связью «холод», выражающая внутреннее состояние человека: (1) Все внутри ОЛЕДЕНЕЛО и СМЕРЗЛОСЬ; (2) Мысль вызывала в груди ЛЕДЯНОЙ ХОЛОД; (3) Взглянул и ПОХОЛОДЕЛ; (4) Красивое ХОЛОДНОЕ личико, (5) ХОЛОДНО сказал. Холод связан с неподвижностью и неприятным внутренним состоянием, которое может быть вызвано страхом, чувством одиночества, отсутствием теплых человеческих отношений, холод, как это видно из контекстов (4) и (5), может связываться с бесчувственностью, которая близка к омертвению (контекст (1), (2)).

Метафоры с общим смыслом «неподвижный»: (6) Люди в коридорах ЗАСТЫЛИ; (7) Румата ЗАСТЫЛ, лексема застыть также внутренней формой связана с холодом и иллюстрирует связь холод — неподвижность; (8) Глаза его ОСТЕКЛЕНЕЛИ; (9) ЗАМЕРШИЙ во мраке город; (10) Сделался весь каменный; (11) ОКАМЕНЕВШЕЕ лицо; (12) Длинноногий старичок с лицом мумии, актуальный смысл «высохший, неподвижный»; (13) ПОМЕРТВЕВШЕЕ ОТ УЖАСА лицо; (14) Шарахнулись с ЗАСТЫВШИМИ, КАК У ПАРАЛИТИКОВ, улыбками. Кроме внешней неподвижности, метафоры выражают смысл «негативное влияние на духовную, чувственную сферу человека», ведь слова окаменел, окаменевшее выражают еще и смысл «отсутствие чувств», каменный — «перен. безжизненный, застывший», это также доказывает, что этот признак следует рассматривать в рамках концептуального слоя «Болезнь». Смысл болезнь ассоциативно создают и лексемы помертвевшее, паралитиков.

Следующие контексты передают смысл сдавливать, сдавленный — «О голосе: приглушенный, ослабленный», ослабить может болезнь. (14) Не знаю — ВЫДАВИЛ он из себя; (15) СДАВЛЕННЫМ голосом произнес; (16) Короткий ЗАДАВЛЕННЫЙ вопль. Давить — «прижимать, жать, сжимать. Давящая тоска, горе давит грудь», примеры из словаря показывают, что лексема давить и ее дериваты могут передавать душевное состояние, причиняющее боль.

Концептуальный признак «делать неподвижным, сдавливать, стеснять» реализуется комплексом метафор с соответствующими значениями «делать неподвижным» — контексты (1)-(13), «сдавливать» — контексты (14)-(16). При этом во многих метафорах актуализируется остаточная тематическая связь «холод», который связан и с неподвижностью, и с неприятным внутренним состоянием. Вербализация признака и принадлежность его к концептуальному слою «Болезнь» поддерживается сочетаемостью метафор — помертвевшее, паралитиков.

Если КП, реализующий смыслы «делать неподвижным», «сдавливать», иллюстрирует «первые симптомы» болезненного состояния, то КП «болезненное состояние» показывает усугубление симптомов и их развитие, проявляет большую интенсивность.

(1) Накопилось в душе КИСЛЯТИНЫ и некуда ее ВЫПЛЕСНУТЬ в таком одиночестве, авторская метафора в таком употреблении, «крайне болезненное душевное состояние, от которого тяжело избавиться»; (2) Просто РАСКИС, жаль, конечно, мы думали, ты крепче, значение лексемы раскиснуть: «утомившись, ослабев, стать вялым, апатичным»; (3) Пусть Киун пишет. Я ОТРАВЛЕН, отравить — «3. перен. Вредно повлиять на кого-, что-н.», здесь: «лишить воли к жизни, творчеству, сопротивлению косности». (4) ТРАТИШЬ ДУШУ на пошлую болтовню, тратить душу — значит терять ее, утрачивать свою человеческую сущность; (5) ЖИВЫХ СКЕЛЕТОВ — актуальный смысл «крайне истощенный, изможденный физически»; (6) ЧУВСТВОВАЛ себя РАЗБИТЫМ — разбитый — «утративший бодрость, утомленный, обессиленный»; (7) Беглецы с ПРОЗРАЧНЫМИ ЛИЦАМИ, прозрачность или сильная бледность — проявление болезненного состояния; (8) КОЛОДЦЫ ГУМАНИЗМА в наших душах, казавшиеся на Земле БЕЗДОННЫМИ, ИССЯКАЮТ С ПУГАЮЩЕЙ БЫСТРОТОЙ, в контексте 8 окружающая среда оказывает агрессивное действие на землян, актуальный смысл схож с актуализируемым в контексте (4) «утрачивать свою человеческую сущность»; (9) СДАЛИ НЕРВЫ, актуальный смысл «не выдержать нервного напряжения».

Таким образом, в рамках концептуального признака «болезненное состояние» актуализируются смыслы «крайне болезненное душевное состояние, от которого тяжело избавиться», «утомившись, ослабев, стать вялым, апатичным», «лишить воли к жизни, творчеству, сопротивлению косности», «терять душу, утрачивать свою человеческую сущность», «крайне истощенный, изможденный физически», «не выдержать нервного напряжения». Можно отметить, что большинство контекстов ((1), (2), (4), (6), (8), (9)) относится к душевному состоянию главного героя, остальные контексты относятся к интеллигенции, то есть к людям с «божественной искрой» (контекст (3)) и другим жителям Арканара (контексты (5), (7)). Этот концептуальный признак подготавливает почву и делает логичным следующий признак «развитие болезни».

В § 1 данной главы мы показали, что концепт «Болезнь» регулярно используется А. и Б. Стругацкими для категоризации неблагоприятной социальной обстановки, неблагоприятного развития общества. Концептуальная метафора болезнь показывает губительность образа жизни людей арканарского общества, принятой в этом обществе идеологии.

В тексте этот признак получает развитие через текстообразующую метафору гнойник, которая развивается в нескольких связанных между собой контекстах: (1) Где-то в недрах дворца, в роскошных апартаментах, где подагрический король, двадцать лет не видевший солнца из страха перед всем на свете, сын собственного прадеда, слабоумно хихикая, подписывает один за другим ЖУТКИЕ приказы, ОБРЕКАЮЩИЕ НА МУЧИТЕЛЬНУЮ СМЕРТЬ самых честных и бескорыстных людей, где-то там ВЫЗРЕВАЛ ЧУДОВИЩНЫЙ ГНОЙНИК, и ПРОРЫВА этого ГНОЙНИКА надо было ждать не сегодня-завтра… Далее: Сейчас навстречу Румате ВАЛИЛА ГУСТАЯ ТОЛПА возбужденных простолюдинов… Затем: Ему захотелось свернуть и обойти то место, откуда ТЕКЛА ТОЛПА и где кричали проходить и разойтись… формирование метафоры завершается следующим контекстом: Толпа уже рассосалась… Последовательное употребление метафор гнойник, густая толпа, текла толпа, толпа РАССОСАЛАСЬ ассоциативно связывает их в одно целое, поскольку лексема гнойник задает восприятие следующих за ней сочетаний густая толпа, толпа текла, толпа рассосалась, толпа в данном случае — это часть арканарского общества, таким образом, создается смысл «болезнь общества». Причем болезнь поражает это общество в его сердцевине, в недрах дворца — дворец — это центр государства, отсюда болезнь распространяется на все общество — жуткие приказы, обрекающие на мучительную смерть. Кроме того, интересен здесь следующий контекст: (2) Они <интеллигенция — В.Р.> ФЕРМЕНТ, ВИТАМИН в ОРГАНИЗМЕ ОБЩЕСТВА. Уничтожьте этот ВИТАМИН и общество ЗАГНИЕТ, начнется СОЦИАЛЬНАЯ ЦИНГА, ОСЛАБЕЮТ МЫШЦЫ, ГЛАЗА ПОТЕРЯЮТ ЗОРКОСТЬ, ВЫВАЛЯТСЯ ЗУБЫ. Задается еще одна оппозиция серость как болезнь / интеллигенция как фермент, не дающий обществу заболеть. Метафора социальная цинга обладает большим интерпретационным потенциалом, показывая разрушение общества и государства: неспособность действовать (ослабеют мышцы), предвидеть прогнозировать развитие общества (глаза потеряют зоркость), бессилие (вывалятся зубы).

Бледный гриб в контексте (3) — это и воплощение болезни и ее источник, речь идет о главном министре, интригане и распространителе идеологии — доне Рэбе, это как бы воплощение самого вируса, грибок, поражающий общество и распространяющийся дальше и дальше, на ассоциативном уровне сочетание бледный гриб связано с бледной поганкой — ядовитым грибом, употребление которого вызывает отравление (ср. контекст Пусть Киун пишет. Я отравлен), «ядовитость» бледного гриба показывает и сочетание на их трупах вырос в контексте (3) и удивительно, как я еще жив в контексте (4). (3) НА ИХ ТРУПАХ ВЫРОС исполинским БЛЕДНЫМ ГРИБОМ этот цепкий БЕСПОЩАДНЫЙ ГЕНИЙ ПОСРЕДСТВЕННОСТИ. УДИВИТЕЛЬНО, КАК Я ЕЩЕ ЖИВ, значит, еще что-то задумал этот БЛЕДНЫЙ ГРИБ. В первом контексте реализуется смысл, который коррелирует с содержанием усредненного концепта «серость» — «посредственность», это доказывает кумулятивный характер текстового концепта «Серость»: посредственность наряду с малокультурностью и необразованностью включается в КС «Неразвитость» текстового концепта, то есть концептуальные слои «Заурядность» и «Малокультурность, необразованность» концепта в наивной картине мира объединяются в один в тексте.

Контексты (4)-(6) показывают развитие болезни, ее следствия: (4) Вот сейчас в этих затаившихся домах НЕВИДИМО РОЖДАЮТСЯ ПОДЛЕЦЫ, ДОНОСЧИКИ, УБИЙЦЫ, тысячи людей, ПОРАЖЕННЫХ СТРАХОМ на всю жизнь, будут БЕСПОЩАДНО УЧИТЬ СТРАХУ СВОИХ ДЕТЕЙ, контекст показывает, что болезнь поражает общество через рядовых ее членов, воздействует на их духовный мир, убивая положительные моральные качества людей и порождая взамен низость, подлость и страх, кроме того формируется смысл «заражение» — будут беспощадно учить страху своих детей. (5) Радовался тому, что империя не ПОРАЖЕНА хоть РЕЛИГИОЗНЫМ ФАНАТИЗМОМ, поразить «перен. Повредить, причинив вред здоровью», болезнь поражает организм, религиозный фанатизм рассматривается как один из симптомов болезни общества. (6) Каждый новый день ПОРОЖДАЕТ УЖАС ЗЛА И НАСИЛИЯ. В контексте (6) показывается распространение болезни {каждый день порождает) и ее симптомы (ужас зла и насилия).

Итак, концептуальный признак «развитие болезни» — ядерный в этом концептуальном слое, остальные признаки подготавливают его формирование или показывают его следствия. Ядерный смысл реализуется через метафоры гнойник и бледный гриб. В рамках этого признака актуализируются смыслы «болезнь общества», которая поражает его в самой сердцевине и распространяется через рядовых членов общества. Результаты развития болезни, ее порождение — а болезнь в тексте представляет собой серость и серая идеология — это посредственность и ее распространение, подлость и вообще низкие моральные качества в людях, страх, фанатизм, насилие и зло, которое несет в себе все перечисленное. Кроме того, в рамках признака «развитие болезни» формируется оппозиция серость и серая идеология как болезнь / интеллигенция как витамин и фермент, необходимый для сохранения здоровья общества.

Концептуальный признак «развитие болезни» показывает отношение главного героя и автора (ср. регулярное употребление концептуальной метафоры болезнь общества А. и Б. Стругацкими в публицистике) к обществу, устроенному по типу арканарского, то есть любому тоталитарному обществу (фашистскому, советскому и под.).

Этот концептуальный признак является кульминацией развития метафорической темы «Серость» и метафоры болезнь, как ее составляющей, это результат болезни. Кроме того, именно на этом уровне взаимодействуют текстовые концепты «Серость» и «Бог», связывая эти концепты. Признак «грязь, потеря человеческого облика» реализует, таким образом, смысловую динамику текста. Грязь — это «перен. Безнравственность, бесчестность», в тексте метафора грязь выражает потерю человеческого облика, а человеческий облик — это прежде всего гуманность, человечность и весь спектр соответствующих душевных качеств.

В рамках этого КП группируются следующие контексты: (1) ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОБЛИК ПОТЕРЯТЬ страшно. ЗАПАЧКАТЬ ДУШУ, ожесточиться…А ведь ходим по краешку ТРЯСИНЫ, оступился — и В ГРЯЗЬ, ВСЮ ЖИЗНЬ НЕ ОТМОЕШЬСЯ, — это слова дона Кондора, одного из землян, для которых потеря человеческого облика особенно опасна, поскольку есть что терять, ведь земляне в произведении А. и Б. Стругацких — самые развитые в нравственном отношении. В рамках признака «болезненное состояние» большинство контекстов описывают душевное состояние землян и главного героя — Антона-Руматы, поэтому закономерным оказывается проявление признака «грязь, потеря человеческого облика» по отношению к землянам. В контексте 1 реализуются смыслы «высокая вероятность потери высоких моральных качеств, опасность этого», «чрезвычайная трудность обретения высоких нравственных качеств». Важно, что здесь связываются в пределах одного контекста потеря человеческого облика, нравственных качеств человека, грязь и трясина, что дает основание рассматривать эти признаки в рамках концептуального слоя «Болезнь». (2) Я мог бы скупить весь Арканар, но меня не интересуют ПОМОЙКИ, помойка — «место для выбрасывания мусора, выливания помоев», таким образом, весь Арканар — это собрание нечистот, грязи (в переносном смысле). (3) Души этих людей полны НЕЧИСТОТ, и каждый час покорного ожидания ЗАГРЯЗНЯЕТ их все больше и больше, показывается прогрессирование процесса — загрязняет, на развитие болезни, распространение грязи влияет пассивность. (4) В сопровождении кучки безденежных донов, быстро ТЕРЯЮЩИХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОБЛИК. Потеря человеческого облика буквально иллюстрируется и через зооморфные метафоры, человек > животное, многие из которых были приведены выше в связи с другими концептуальными признаками, ср. (5) Все СВИНЬИ, только одни ГРЯЗНЫЕ, а другие нет. (6) ГРЯЗНЫЙ наемник, реализация в чистом виде узуального значения «безнравственный, бесчестный». (7) Лучше ГРЯЗЬ, чем КРОВЬ, попытка землянина-гуманиста поступиться моральными принципами, заключить с собой сделку и неудача этой попытки: Это противоестественно, ГРЯЗНО. ГРЯЗЬ лучше крови, но это гораздо хуже ГРЯЗИ. (8) Святые давно упокоили его НЕ ОЧЕНЬ ЧИСТУЮ душу, необходимо отметить, что грязи в тексте противостоит чистота, это чистые душой люди, чистота и грязь — это эталон и антиэталон членов общества с точки зрения гуманистов-землян, противопоставление того же порядка, что и серая идеология — болезнь / интеллигенция — витамин и фермент, который нужен для поддержания здоровья общества.

Можно констатировать, что грязь относится к внутреннему миру человека, его душе и воплощает в себе все отрицательное, что несет серость. Актуализируются смыслы «высокая вероятность потери высоких моральных качеств, опасность этого», «безнравственный, бесчестный», «чрезвычайная трудность обретения высоких нравственных качеств», «арканарское общество — собрание нечистот, воплощение безнравственности», «распространение грязи, влияние на это пассивности, бездействия людей».

Лексема серый в тексте реализует как общеязыковые, так и индивидуальные, авторские смыслы. Важнейшим текстовым смыслом является смысл «идеология», вершинный смысл, в формировании которого участвуют все концептуальные слои текстового концепта «Серый, серость». Рассмотрим формирование этого смысла.

Он не знает, что такое СЕРЫЙ ТЕРРОР, и когда я говорю ему о ФАШИЗМЕ, о СЕРЫХ ШТУРМОВИКАХ, об АКТИВИЗАЦИИ МЕЩАНСТВА, он воспринимает это как эмоциональные выражения.

Происходит наведение смысла «идеология» через отсылку к фашизму и к любому другому тоталитарному режиму, причем идеология оказывается тесно связанной с агрессией — террор, штурмовики, фашизм. Выражал уверенность в победе СЕРОГО ДЕЛА. Всем сердцем предан СЕРОМУ СЛОВУ и СЕРОМУ ДЕЛУ. Лексема слово во втором контексте выступает в значении «идея», MAC: «3. мысленный образ чего-нибудь, понятие о чем-нибудь», это значение соотносится только с одним из значений лексемы слово: «7. Мнение, вывод (часто о достижениях в какой-н. области)», значение лексемы дело в этом контексте можно трактовать как «поступок, реализация идеи», MAC: «8. То же, что поступок». Таким образом, формируется текстовое значение «идеология»: «система взглядов, идей, характеризующих какую-нибудь социальную группу, класс, политическую партию, общество» (MAC). Эти СЕРЫЕ ЛЮДИ, СТОЯЩИЕ У ВЛАСТИ, вынуждены открывать дорогу всему, что так ненавистно ВЛАСТОЛЮБИВЫМ ТУПИЦАМ И НЕВЕЖДАМ, реализуется комплекс признаков «идеология», «противодействие прогрессу», «глупость», «бескультурье». За полуотворенной ставней на втором этаже мелькнуло ПОМЕРТВЕВШЕЕ ОТ УЖАСА толстое лицо — должно быть, одного из тех лавочников, что еще три дня назад за кружкой пива ВОСТОРЖЕННО ОРАЛИ: «Ура дону Рэбе!» и С НАСЛАЖДЕНИЕМ СЛУШАЛИ ГРРУМ, ГРРУМ, ГРРУМ ПОДКОВАННЫХ САПОГ ПО МОСТОВЫМ. Эх, СЕРОСТЬ, СЕРОСТЬ. В этом контексте реализуется труднорасчленимый комплекс признаков, среди которых, возможно, «недальновидность», «приверженность принятой идеологии», «трусость».

Как можно видеть, реализуемые смыслы нередко передаются в комплексе, причем авторские смыслы накладываются на узуальные «посредственность», «малокультурность, необразованность», при этом зачастую этот комплекс признаков труднорасчленим, поскольку ключевые лексемы «обрастают» смыслом в контексте всей романа.

В формировании этого смысла участвует, как нам кажется, концептуальный признак «образ жизни» концепта «Серость» (см. гл. 2), этот признак служит основой для формирования этого смысла. Некоторые контексты напрямую отсылают нас к фашизму.

Кроме контекстов, представленных выше, в тексте есть отсылка к идеологии, которая, кстати, относится к цветовым обозначениям: История коричневого капитана Эрнста Рема готова была повториться. Кроме того, в прологе и эпилоге есть взаимосвязанные фрагменты, в которых тоже упоминается фашизм: пролог (герой идет по шоссе под запрещающим движение знаком, «кирпичом») — Тошка, что там было, под знаком? Взорванный мост, — ответил Антон. — И скелет фашиста, прикованный цепями к пулемету; эпилог — Я теперь часто вспоминаю это шоссе, — сказал Пашка. — Будто есть какая-то связь… Шоссе было анизотропное, как история. Назад идти нельзя. А он <Антон-Румата — В.Р.> пошел. И наткнулся на прикованный скелет. Идеологический компонент лексического значения актуализируется и в следующем контексте: Они не знали, что в этом мире СТРАШНЫХ ПРИЗРАКОВ ПРОШЛОГО они <гонимые, «книгочеи»> являются единственной реальностью будущего. Страшные призраки прошлого — это тоталитарные режимы 20 века.

Лексемы, формирующие этот смысл, можно условно разделить на несколько групп. В первой группе лексема серый употребляется в прямом, номинативном значении. Это лексемы, создающие фон, на котором развиваются смыслы, связанные с семантикой серости (серый рассвет, серые глаза, серая бородка у арканарцев и т. д.). Вторая группа — это лексемы с метонимическим значением «цвет формы у офицеров и солдат-штурмовиков» и лексемы и сочетания типа серое руководство, совмещающие метонимическое и метафорическое значение. Третья группа — лексемы, в которых не актуализируется сема «идеология», однако нужно учитывать, что наведение этой семы происходит с первых же страниц романа, и это накладывает отпечаток на все последующие употребления лексем серый, серость; в этих контекстах актуализируются семы из узуального значения, а также наводятся метафорические окказиональные смыслы, в первую очередь сема «агрессия» и «образ жизни», например, Дон Рэба сознательно натравливает на ученых всю серость в королевстве; натравить — «травя, побудить к преследованию, к нападению; побудить к враждебным действиям кого-н.», возникает устойчивая ассоциация с псовой охотой, поскольку в тексте большое количество зооморфизмов. В четвертой группе — лексемы, непосредственно реализующие смысл «идеология», это например, серое слово и серое дело.

Лексемы из всех групп употребляются одновременно, и именно так создается и актуализируется значение «идеология» у лексем серый, серость. Идеология — это система взглядов, принятых в обществе, а предметом изображения в тексте служит именно общество, в котором можно слышать отзвуки не такого далекого прошлого и некоторые признаки современного авторам общества. В силу этого все остальные смыслы текста группируются вокруг этого ядерного смысла.

Закономерно здесь задаться вопросом: почему А. и Б. Стругацкие для обозначения идеологии выбрали именно серость, ведь для обозначения фашизма есть свой цвет, обусловленный исторически — коричневый. Впрочем, для обозначения представителей идеологии в каждой фашистской стране существовал свой цвет, по цвету формы: в Германии — коричневый, по цвету рубашек СД, в руководстве которого как раз и был Эрнст Рем, в Италии — черный, на юге Франции — синие рубашки маршала Питена. Заметим, что А. и Б. Стругацкие используют, по-видимому, тот же прием: называют цвет идеологии по цвету формы ее представителей, однако они идут дальше, вспомним серое слово и серое дело. Во-первых, А. и Б. Стругацким не важна какая-то отдельная идеология и фашизм здесь важен, поскольку это одна из возможных тоталитарных идеологий. В «Комментариях к пройденному» Бориса Стругацкого есть одно интересное замечание: «По совету И. А. Ефремова мы переименовали министра охраны короны в дона Рэбу (раньше он был у нас дон Рэбия — анаграмма слишком уж незамысловатая, по мнению Ивана Антоновича)» [Стругацкие 2001б: 694]); во-вторых, А. и Б. Стругацкие — художники слова, поэтому они используют богатый ассоциативный потенциал цвета, такого потенциала практически нет у слова коричневый; в-третьих, ассоциативный потенциал цвета позволяет реализовать одну из важнейших авторских задач — показать становление идеологии, конечным результатом которой является нечто, выросшее из тупости, заурядности, необразованности и весьма близкое фашизму. Хотя отсылку к фашизму не стоит понимать буквально, в современной авторам действительности проявлялись многие черты тоталитарного общества, что выразилось и в имени главного антигероя — дона Рэбы.

Критики отмечают, что Стругацкие сконструировали образ «фантастического средневековья» из трех групп элементов: а) почерпнутых из наших знаний о действительном средневековье (бытовые подробности, рыцарские законы, стилизация речи под архаику, некоторые черты склада ума персонажей, политическое устройство арканарского королевства); б) явных анахронизмов, почерпнутых из истории гитлеровской Германии (напр., «серые штурмовики»), которые затрудняли бы легкое понимание анахронизмов следующей группы, — по вполне понятным причинам; в) явных анахронизмов, отражающих современность.

В. Кайтох считает, что культурный советский читатель не имел ни малейших трудностей с обнаружением в арканарских событиях аллегорий судьбы российской и советской интеллигенции, массово уничтожаемой во времена правления Сталина или же подвергающейся различным преследованиям в современную авторам эпоху. Читатель именно культурный, ибо иной мог и не знать ничего об этих делах. Если же знал и аллюзии прочел — в монологе Руматы о роли интеллигенции имел возможность обнаружить попытку анализа исторической роли сталинизма в его отношении к интеллигенции и прямое предостережение о том, чем мог бы кончиться для СССР рецидив, что конечно же имело значение в то время. Такой читатель получал также духовное наслаждение при прочтении многочисленных колкостей.

В формировании текстового смысла «идеология» принимают участие охарактеризованные выше концептуальные слои текстового концепта «Серость», они составляют содержание идеологии, кроме того, показывается становление идеологии через связь концептуальных слоев и признаков. Кроме того, в тексте содержание идеологии раскрывается так (слова отца Кина из патриотической школы): слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми.

Подведем итоги. Текстовый концепт «Серость» в романе А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» выражает смысл «идеология, принятая в обществе, образ жизни». Это сугубо авторский смысл, отвечающий художественным задачам Стругацких: показать истоки тоталитарного общества и его влияние на личность. Эта задача реализуется через актуализацию смыслов в рамках концептуальных слоев «Неразвитость», «Агрессивность», «Болезнь общества». Концептуальный слой «Неразвитость» показывает качества приверженцев принятой в обществе идеологии: ограниченность интересов, неспособность к самоорганизации, примитивность умственной и душевной организации. Происходит усугубление признаков, под влиянием «серого слова и серого дела» происходит упрощение, деградация. Задача «серости» как идеологии — превращение человека в бездушный придаток государственной машины, что выражается соответствующим признаком «механическое выполнение действий, бездушность».

Концептуальный слой «агрессивность» является органическим продолжением слоя «Неразвитость». Тупость, ограниченность, косность порождают агрессивное отношение ко всему новому, яркому и ко всему, что по своему развитию находится выше. Актуализируются смыслы «физическое и психическое проявление агрессии», «физическое уничтожение». Посредством концептуальной метафоры человек — животное показываются качества приверженцев тоталитарного общества «злой», «жестокий», «безжалостный», «коварный», «хитрый», отношения «охотник — жертва», «низкие моральные качества». Концептуальный слой «Агрессивность» проявляется в процессуальности: от угрозы к хищным, звериным чертам человека, психическому и физическому проявлению агрессии, наконец, к результату агрессии — физическому уничтожению. Показывается также позиция жертвы, которой оказывается местная интеллигенция и просто грамотные или душевно одаренные люди.

В рамках концептуального слоя «Болезнь» состояние арканарского общества сравнивается с болезнью, ею можно заражать, она поражает общественный организм, оказывает губительное действие, начинается «социальная цинга». Интеллигенция в этом случае — это фермент, необходимый для развития общества, который уничтожается вирусом, грибком. Симптомы и результаты этой болезни — страх, подлость, цинизм, потеря положительных моральных человеческих качеств.

Как видим, текстовый концепт «Серость» един и подчинен одной идее: показать становление, развитие тоталитарного общества, подобного арканарскому, а также последствия такого развития общества. В наивной картине мира ментальная структура, означенная полисемантом серый, не представляет такого единства. Разные смыслы, актуализируемые в рамках этой ментальной структуры, выражают фрагменты разных концептов: «Цвет», «Погода» (пасмурная), «Человек» (посредственный, малокультурный, необразованный). Ассоциативный потенциал лексемы серый и художественные задачи авторов позволяют объединить эти разрозненные смыслы и сформировать ядерный текстовый смысл «идеология».

В тексте выявляется еще одна ключевая метафора и соответствующая метафорическая тема, важная для понимания смысла романа. В тексте функционируют два ключевых, текстообразующих концепта — это концепты «Серость» и «Бог». Первый мы рассмотрели в предыдущих параграфах, второй мы рассмотрим в следующем. Мы считаем целесообразным рассматривать концепты именно в такой последовательности, поскольку, как мы увидим дальше, концепт «Серость» влияет на концепт «Бог» и для того, чтобы проиллюстрировать это влияние, нужно иметь в виду содержание концепта «Серость».

Заглавие — одна из сильных позиций текста [Арнольд 1978]. А. и Б. Стругацкие помещают в заглавие метафору — «Трудно быть БОГОМ». Тема бога развивается далее в тексте, а заглавие содержит в себе наименование одного из важнейших текстовых концептов, который взаимодействует с другим концептом в рамках всего текста.

Проследим развитие этой метафорической темы и выделим основные семантические группы внутри нее. Ключевая метафора возникает в первой главе текста из сравнения, Румата после стычки с серым патрулем: Останемся ГУМАННЫМИ, всех ПРОСТИМ, и будем СПОКОЙНЫ, как БОГИ. Пусть они режут и ОСКВЕРНЯЮТ; мы будем СПОКОЙНЫ, как БОГИ. БОГАМ спешить некуда, у них впереди ВЕЧНОСТЬ, актуализируются признаки бога «спокойствие», «гуманность», «прощение», «вечность, бессмертие», наведение текстовых смыслов «отстраненность», «бесстрастность». Отметим, что такой путь, от сравнения к собственно метафоре, типичен для развертывания метафоры, он показывает динамику развития метафорического образа и отражает процесс «вызревания» метафоры. В текстовой метафоре бог изначально актуализируется концептуальный признак «творец, творящее начало» в языковом сознании социума, вообще в создании текстового концепта «бог как высшее существо» участвуют представления наивной картины мира социума, и в этом смысле религиозное или философское понимание категории бога, божественного могут отличаться от текстовой модели этой категории: …по темной равнине королевства Арканарского бегут, обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они, подобно БОГАМ, создают ИЗ КАМНЯ И ГЛИНЫ ВТОРУЮ ПРИРОДУ. И в этом смысле категория «божественного» распространяется не только на землян-коммунаров, пребывающих в «сером» мире, но и на избранных жителей этого мира. Однако в применении к землянам, в частности, к главному герою — Антону-Румате эта метафора получает дальнейшее развитие. Человек наделяется и другими качествами бога. Это объясняется более высоким нравственным развитием землян и их более высокими техническими возможностями в сравнении с рядовыми жителями Арканара. «Мы здесь БОГИ, Антон, и должны быть умнее богов из легенд, которых здешний люд творит по своему образу и подобию», — говорит один из героев, дон Кондор.

Можно выделить дискурс землян и арканарцев, в котором актуализируются представления о боге. Таким образом, создаются два образа Бога, которые частично совмещены и частично противопоставлены друг другу.

Концепт «Бог» является многослойной, многогранной когнитивной структурой: он включает образы (ментальные картинки) разных субъектов повествования. Таким образом, в подвижной, динамической системе художественного концепта взаимодействуют представления землян (Антона-Руматы, дона Кондора) и арканарцев (Киры, Будаха, Араты, Уно, Рэбы), и создается «калейдоскопический» концепт (в нем совмещаются образы бога, которые в чем-то несовместимы, оппозитивны, столкновение указанных смыслов поддерживает внутренний конфликт и способствует движению, развитию сюжета).

Высказывания, принадлежащие жителям Арканара, можно разделить на две группы: принадлежащие положительным героям, на которых в той или иной мере распространяется категория «божественного» (маленький слуга Руматы, Арата, Кира, Будах, книгочеи, те, кто вынужден бежать и спасаться), и отрицательным героям (дон Рэба, серые штурмовики, обыватели).

Интересно, что для всех героев-арканарцев характерна одна общая черта: они проецируют себя, свои стремления и понимание этого мира на образ Бога, его представление. Например, в речи маленького слуги Руматы, Уно, встречается выражение рай ДЛЯ БЛАГОРОДНЫХ, т. е. рай для благородных и рай для простых смертных разный, таким образом, социальное разделение переносится с земной реальности на небесную, божественную.

Для Араты Красивого Бог — это прежде всего сила, Бог Всемогущий, поскольку по своей природе Арата — профессиональный бунтовщик, мятежник. Каждый разговор с Руматой он сводил к одному: бог, раз уж ты существуешь, дай мне свою силу, ибо это лучшее, что ты можешь дать. Когда-то он думал, что одной свободы достаточно, чтобы уподобить РАБА БОГУ. Теперь он в Арканаре, чтобы они (арканарский люд) били тех кого надо, а не друг друга и всех подряд. Арата просит молнии, чтобы выжечь РАЗЗОЛОЧЕННЫХ ИДОЛОВ, сидящих за крепостными стенами: здесь видно противопоставление Бога как идеала и РАЗЗОЛОЧЕННЫХ ИДОЛОВ как знака фальшивости принятых в обществе стереотипов. По представлению Араты, боги живут за небесной твердью и раз уж они пришли в его мир, они не должны быть безучастными. Уходите отсюда, дон Румата, вернитесь к себе на небо и никогда больше не приходите. Либо дайте нам ваши молнии, или хотя бы вашу железную птицу, или хотя бы просто обнажите ваши мечи и встаньте во главе нас.

Для Будаха определяющим признаком Бога является признак «творец»: Взгляните, например, как устроено наше ОБЩЕСТВО. Как радует глаз эта четкая, геометрически правильная система! Чему еще меняться в этом отточенном КРИСТАЛЛЕ, вышедшем из рук НЕБЕСНОГО ЮВЕЛИРА, актуализируется признак «бог — создатель человека и человеческого общества», «совершенство созданного богом». В разговоре с Руматой Будах, перебирая различные сценарии участия бога в земных делах — дать вволю хлеба и одежды, кров каждому, сняв тем самым различия между людьми, далее наказать жестоких, обижающих беззащитных, сделать так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга, наконец, дать людям все постепенно — и с помощью Руматы понимая ущербность каждого пути и не найдя выхода, говорит: Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше (выделено нами — В. Р.), оставь нас и дай нам идти своей дорогой. Идея невмешательства для Будаха — вынужденная, поскольку он не может предложить конкретного пути исправления человечества.

В лице Араты и Будаха можно видеть две противоположные позиции относительно вмешательства и невмешательства в «мирскую» жизнь. В тексте идет полемика между разными позициями. Главный герой также не удовлетворяется ролью наблюдателя и в приведенном ниже контексте ясно слышен сарказм, ведь у Руматы вечности нет: Останемся ГУМАННЫМИ, всех ПРОСТИМ и будем СПОКОЙНЫ, как БОГИ. Пусть они режут и ОСКВЕРНЯЮТ, мы будем СПОКОЙНЫ, как БОГИ. БОГАМ спешить некуда, у них впереди ВЕЧНОСТЬ. Осмысление образа бога (роли бога) и для арканарцев, и для землян связано с решением ключевой проблемы: какова должна быть степень вмешательства-невмешательства землян-богов в жизнь Арканара. Это главная проблема, над которой бьется герой и которая предлагается читателю.

Кира, как и другие персонажи, проецирует образ Бога на Румату. Ты словно архангел, — говорит она ему. Она думает: «Я не знаю, может быть ты дьявол, или сын бога, или человек из сказочных заморских стран, но если ты не вернешься, я умру», актуализируются смыслы «высшее существо», «непохожий на других». После прочтения романа о любви принца и варварки Кира говорит: Она была совсем дикая и думала, что он БОГ, имея в виду и себя с Руматой и тем самым как бы распределяя роли между ними. В глазах Киры Румата выделяется своей явной непохожестью на других, он не такой, как все: сильный, добрый, гуманный.

Что касается дона Рэбы, то сложно сказать, есть ли у него вообще какие-либо представления о Боге. Вокруг этого персонажа собирается все серое, грязное, животное, то, что по своим признакам противостоит Богу. В его представлении Румата — это не Бог, а совсем даже наоборот: я даже не пытаюсь заглянуть в ПРОПАСТЬ, которая вас ИЗВЕРГЛА, представление о пропасти устойчиво связано с преисподней и ее хозяином. В представлении дона Рэбы Румата наделен сверхчеловеческими способностями, даже золото у него слишком чистое, чтобы быть изготовленным руками человека. Стоит заметить, что в Арканаре все перевернуто с ног на голову, монахи Святого ордена устраивают резню, а Рэба оказывается в финале епископом. А Румата, исповедующий другие, непонятные для Рэбы, принципы, становится для него врагом рода человеческого.

Таким образом, для арканарцев земляне — это боги. Они наделены способностями, превосходящими человеческие, в том числе обладают силой, они исповедуют другие принципы, другую мораль, которую не принимает в своей массе мир Арканара. Разные взгляды у арканарцев на вмешательство богов в земную жизнь.

Рассмотрим теперь дискурс землян, в котором актуализируются, с одной стороны, представления о боге, с другой — рефлексия героев, точнее главного героя, на избранную роль, а бог осознается именно как роль, что мы покажем в дальнейшем.

Герой, «примеряя» роль бога, постоянно рефлексирует, оценивает себя с позиций этой роли. Авторы используют представления о боге в наивной картине мира для того, чтобы создать образ Бога и транспонировать какие-то его характеристики на человека, то есть категория бога в тексте игровая.

Во-первых, здесь выделяются контексты, выражающие неестественность роли и происходящего вообще, с помощью такой метафоры, как театр, которая разворачиваясь и детализируясь, организует художественный образ «игры в бога». Ему вдруг приходило в голову, что разыгрывается ПРИЧУДЛИВОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ с ним, Руматой, В ГЛАВНОЙ РОЛИ. Что вот-вот после особенно удачной его РЕПЛИКИ грянут АПЛОДИСМЕНТЫ, и ценители из Института экспериментальной истории восхищенно закричат из ЛОЖ: «Адекватно, Антон! Адекватно! Молодец, Тошка». Он даже огляделся, но не было ПЕРЕПОЛНЕННОГО ЗАЛА, были только почерневшие, замшелые стены из голых бревен, заляпанные наслоениями копоти… Хорошенькие СЦЕНЫ наблюдали сегодня на Земле. Метафора театр осложняется следующими смыслами, которые соотносятся с метафорой музей: Я уже давно не сотрудник Института (экспериментальной истории), а ЭКСПОНАТ МУЗЕЯ этого Института, и есть в музее зал, куда меня следует поместить. Вот что самое страшное — ВОЙТИ В РОЛЬ; актуальный смысл «опасность стать „серым“». Метафора музей также в следующем: Любопытнейший ЭКСПОНАТ в его КОЛЛЕКЦИИ СРЕДНЕВЕКОВЫХ МОНСТРОВ. В следующем контексте реализуется метафора игра: КАРТЫ раскрывались. Решалось, кому быть хозяином в этой ИГРЕ. В следующем контексте содержится общая оценка выбранной роли: Трудно быть БОГОМ, подумал Румата. Еще один контекст, в котором оценивается выбранная роль: Он не БОГ, сберегающий ладонями СВЕТЛЯЧКОВ РАЗУМА, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца. Здесь можно выявить еще одну метафорическую оппозицию. Дело в том, что, как можно видеть, интеллигенция, книгочеи связываются со светом и огнем, в связи с этим другой контекст: постоянно, то тут, то там ВСПЫХИВАЛИ и РАЗГОРАЛИСЬ в их толще (среди жителей Арканара) ОГОНЬКИ НЕИМОВЕРНО ДАЛЕКОГО И НЕИЗБЕЖНОГО БУДУЩЕГО. ВСПЫХИВАЛИ несмотря ни на что. Вспомним контексты типа глаза без ТЕНИ МЫСЛИ И ТЕПЛОТЫ, ХОЛОДНОЕ личико и проч. Таким образом, серые люди, серые мысли, серый террор связаны с представлениями о темноте и холоде, книгочеи же соотносятся со светом и теплом, ср. устойчивое выражение ученье — свет, а неученье — тьма.

Во-вторых, в группе «рефлексия человека» выделяются контексты, отражающие взаимодействие текстовых концептов «Серость» и «Бог». Важную роль в этом играет признак «чистота» и противопоставление его признаку «грязь». Контексты, выражающие признак «чистота», приведены выше, приведем теперь примеры текстовых фрагментов, где сводятся вместе «бог» и «грязь»: Если БОГ берется чистить НУЖНИК, пусть не думает, что у него будут ЧИСТЫЕ ПАЛЬЦЫ; С завтрашнего дня перестаю мыться, здесь нужно быть БОРОВОМ, а не БОГОМ; в то же время Румата говорит: Я не ЖИВОТНОЕ; А ведь ходим по краешку ТРЯСИНЫ, оступился — и В ГРЯЗЬ, ВСЮ ЖИЗНЬ НЕ ОТМОЕШЬСЯ.

Л. И. Ермоленкина пишет: «Крайняя степень этической несостоятельности, выраженная в цветовых и световых метафорах, устойчиво интерпретируется через образы черноты и грязи» [Ермоленкина 2003: 82]. Таким образом, в рамках текста противопоставляются два нравственных эталона.

Если приведенные выше контексты описывают возможное воздействие «серости», то следующие констатируют свершившийся факт: Нет, я ПЛОХОЙ РАЗВЕДЧИК, подумал он с раскаянием. Я НИКУДА НЕ ГОДНЫЙ ИСТОРИК. И когда это я успел провалиться в ТРЯСИНУ, О КОТОРОЙ ГОВОРИЛ ДОН КОНДОР <контекст выше — В. Р.>? Дон Румата осатанел(!) и далее Вот так бог!.. ОЗВЕРЕЛ… В последних контекстах вербализуется концептуальный признак «деградация, нравственное падение».

В дискурсе землян выделяются признаки бога, актуальные для наивной картины мира, в числе которых «владеющий раем», «пребывающий на небесах, над миром», «спаситель». Представления арканарцев и землян на этом уровне в чем-то сходны и создают своего рода единый образ, построенный авторами на основе русской наивной картины мира. Однако необходимо учитывать, что, в соответствии со взглядами арканарцев, бог создал мир и может его пересоздать, а у землян подобные представления не актуальны. Выделим признаки концепта «Бог», которые проявляются в художественной ситуации «игры в бога». Выше уже отмечалась актуализация смыслов «спокойствие», «вечность, бессмертие». Актуализация семы «вечность» через отрицание противоположного признака происходит и здесь: Энтузиасты, черт бы их побрал, СПРИНТЕРЫ С КОРОТКИМ ДЫХАНИЕМ, а также здесь: Дела наши — это даже не ПОСЕВ, это ПОЧВА для посева… никто из нас реально ощутимых ПЛОДОВ своей работы НЕ УВИДИТ. В этом текстовом фрагменте можно увидеть аллюзию на библейскую притчу о сеятеле. Признак «пребывающий над миром с его бренными заботами» реализуется в этом текстовом фрагменте: Всех, кто незваным пришел на эту планету и полный бессильной жалости, наблюдал СТРАШНОЕ КИПЕНИЕ ЖИЗНИ С РАЗРЕЖЕННЫХ ВЫСОТ БЕСПРИСТРАСТНЫХ ГИПОТЕЗ И ЧУЖОЙ ЗДЕСЬ МОРАЛИ. Вы забываете, что с ВЫСОТЫ МОЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ не видно разницы даже между королем и вами — в контексте «божественного» и по отношению к Румате эта фраза также приобретает смысл «находящийся над миром с его бренными заботами». Комплекс признаков, в числе которых «мудрость», актуализируется здесь Мы здесь БОГИ, Антон, и должны быть умнее богов из легенд, которых здешний люд творит по своему образу и подобию. В тексте актуализируется признак «владеющий раем», кроме того, иллюстрируется процесс текстового развертывания метафоры, в одном контексте встречаются реалия — город Ленинград, сказочные атрибуты — ковер-самолет, скатерть-самобранка и две особенно интересные лексемы среди прочих: храм и нечисть, переводящие этот текстовый фрагмент в план метафорической темы «Бог»: Стал рассказывать про хрустальные ХРАМЫ, веселые сады… БЕЗ ГНИЛЬЯ, комаров и НЕЧИСТИ, про скатерть-самобранку, про ковер-самолет, про ВОЛШЕБНЫЙ город Ленинград.

Признак «спаситель, помощник»: Нужно ПРИКРЫТЬ, СПАСТИ, ОТПРАВИТЬ В БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО. Признаки «терпение» и «терпимость», возможно, «прощение» (никто не виноват), «неявный, скрытый, невидимый», ср.: Стисни зубы и помни, что ты ЗАМАСКИРОВАННЫЙ БОГ, что они не ведают, что творят, и ПОЧТИ НИКТО ИЗ НИХ НЕ ВИНОВАТ, и потому ты должен быть ТЕРПЕЛИВЫМ И ТЕРПИМЫМ.

Признак «всевидящий»: Это ГЛАЗ БОГА, пусть закроется, когда я с тобой, мне не нужен БОГ, глаз бога — это передатчик, передающий, все, что видит герой, на Землю. Разве БОГ имеет право на какое-нибудь чувство, кроме жалости, интересно, что чувство бога в романе — не милосердие, а жалость, чувство, которое в наивном языковом сознании принадлежит не богу, а человеку.

Интересно здесь противопоставление рая и ада: Работа АДОВА, Я даже не пытаюсь заглянуть в ПРОПАСТЬ, которая вас ИЗВЕРГЛА (о Румате) (ассоциация с адом), Прошедшим все АДЫ вселенной (культурная ассоциация с историей Христа, спускавшимся по легенде в ад), Мы бесконечно сильнее Араты в нашем ЦАРСТВЕ ДОБРА, и бесконечно слабее Араты в его ЦАРСТВЕ ЗЛА («рай и ад»). Можно вспомнить здесь черных монахов, наделяющихся инфернальными признаками. Таким образом, развивается оппозиция многоцветный, яркий / серый, черный; рай / ад; земляне и арканарцы с божественным началом / черные монахи; чистый / грязный; бог / дьявол; бог / идол.

Важным в дальнейшем оказывается концептуальный признак «чистота», это еще одно свойство бога, по которому объединяются земляне и избранные арканарцы. Ср.: Самый ГЛУПЫЙ обиженный показался бы слишком ЧИСТЫМ, Если МОЛНИИ перейдут в другие руки, не такие ЧИСТЫЕ, как ваши, ЯСНЫЕ, ЧИСТЫЕ ДУШИ, НЕ ЗНАЮЩИЕ НЕНАВИСТИ, НЕ ПРИЕМЛЮЩИЕ ЖЕСТОКОСТЬ, ЖЕРТВЫ. Л. И. Ермоленкина пишет: «В русской духовной картине мира ключевым концептом является концепт внутренней чистоты. Как показывает анализируемый материал, лингвистическими составляющими этой культурной универсалии являются метафорические образы с семантическим компонентом „темного, мутного, черного, грязного“, с одной стороны, и „белого, светлого“ с другой. Преобладание образов с отрицательной оценкой отражает установку на выделение антиэталона» [Ермоленкина 2003: 83]. Чистый — «10. перен. Нравственно безупречный, правдивый и честный, без грязных, корыстных помыслов и действий || исполненный высокой нравственности, возвышенный». Таким образом, чистота — это тоже нравственная оценка, нравственный эталон, применяемый к тем, в ком есть «божественное» в противоположность «серости», тупости и агрессивности.

«Серость» в тексте «вытравляет» в человеке божественное (творческое и чистое, нравственное). Победа «серого мира» над человеком/богом проявляется в подавляющем большинстве «серых» метафор, в актуализации семантики «серый» в лексической организации текста. В финале романа смысловая оппозиция «серый мир»/«бог» преобразуется в оппозицию «серый мир»/«человек». Бог — это роль, с одной стороны, выбранная самими землянами, с другой — навязанная арканарцами. Румата, несмотря на предпринимаемые усилия, ближе к финалу отказывается от роли бога, ср. Он не БОГ, сберегающий ЛАДОНЯМИ СВЕТЛЯЧКОВ РАЗУМА, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца. Позицию человека иллюстрируют авторы. Антон, по словам Аркадия Стругацкого, бьется над вопросом: «Быть ли богом с ежечасной пыткой свидетельства или оставить в себе человеческое, погубив эксперимент?», в конце концов «пересиливает человек — Румата начинает отчаянно рубить в капусту» [цитируется по: Кайтох 2003: 495]. Борис Стругацкий в беседе на тему: какой путь общения с иными цивилизациями «более правильный» — прогрессорство или невмешательство — высказал такую мысль: «Дело даже не в том, как правильнее поступить. Мы [авторы] уверены: и в далеком будущем найдутся люди, которые не смогут беспристрастно взирать на беды и несчастья других, и неизбежно вмешаются и попытаются помочь».

В то же время, несмотря на попытки самого Руматы опуститься до уровня арканарцев, ср. С завтрашнего дня перестаю мыться. Здесь нужно быть боровом, а не богом, он не превращается в животное. Антон остается человеком, которому не по плечу роль (как он ее себе представляет) бога, однако в контексте романа, позиция человека оказывается выше придуманной роли бога. Герой не деградирует, а эволюционирует, как говорит Е. М. Неёлов, «враги Арканара стали его врагами, судьба Арканара — его судьбой», он не может беспристрастно взирать на то, что происходит в Арканаре, «сердце мое полно жалости, — говорит Румата, — я не могу оставить все так как есть», и в этом проявляется высший гуманизм. Что касается «анизотропного шоссе», по которому герой идет в начале романа и о котором упоминается в эпилоге, то именно Румата видит надвигающуюся тень, распознает признаки надвигающейся тьмы, которую он интерпретирует в терминах фашизма.

1. Творчество А. и Б. Стругацких рассматривает не достижения научно-технического прогресса, а человека и взаимоотношения человека и общества. При этом важной оказывается проблема выбора, прежде всего нравственного. Выбор должен делать читатель вместе с героем, поскольку читатель обладает такой же полнотой информации. Важнейшими темами внутри обозначенной темы, в том числе для романа «Трудно быть богом», являются темы мещанства и интеллигенции, их взаимоотношений, а также взаимоотношений интеллигенции и тоталитарной власти, орудием которой и является мещанство. Большое значение для понимания романа имеет история создания, можно сказать, что роман — это реакция на ситуацию в СССР 1963 года, на встречу Н. С. Хрущева с художниками в Манеже.

Анализ предтекстовых пресуппозиций — имени автора, тем, актуальных для его творчества, истории создания текста, публицистики и интервью — показывает, что роман «Трудно быть богом» одна из наиболее значимых в творчестве братьев Стругацких, модели, которые использовали авторы в анализируемом тексте, используются ими в публицистике и, возможно, в других произведениях, что дает возможность в будущем говорить и о языковой личности авторов.

2. Ключевая метафорическая тема в романе — это тема, связанная с лексемами серый, серость. В соответствии с авторскими интенциями семантика серости преобразуется в текстовое значение «идеология, образ жизни, этический идеал, принятый в обществе». В развитии этой темы участвуют сочетания типа серое слово и серое дело, серые люди, стоящие у власти и под., прямые отсылки к фашизму, серый цвет формы. Авторы не используют традиционные цветовые обозначения идеологии, поскольку серый обладает большим ассоциативным потенциалом и позволяет выявить существенные признаки идеологии и ее последствия для общества. Кроме того, с помощью лексемы серый и лексем, содержащих сему «серый», создается фон, на котором развиваются события и формируются текстовые смыслы. В конце романаи главенство переходит к черному цвету, что еще больше сгущает краски. В тексте актуализируется пятое значение лексемы черный «мрачный, безотрадный» + текстовые коннотации «страшный, угрожающий, инфернальный».

3. В рамках текстового концепта «Серость» развиваются две метафорические темы, соответствующие концептуальным слоям концепта: «агрессивность» и «неразвитость». КС реализуют ряд концептуальных признаков, расположенных по принципу градации. «Неразвитость»: «ограниченность», «тупость», «деградация», «крайняя простота организации», «механизм или часть его, механическое выполнение действий, бездушность». «Агрессивность»: «угроза», «хищный, звериный, нечеловеческий», «физическое или психическое воздействие», «результат агрессии, физическое уничтожение» и наконец «жертва агрессии».

4. В рамках текстового концепта «Серость» функционирует еще одна метафорическая тема — «Топь, трясина». Включение этой темы в состав данного концепта обусловлено общими функциями, эти метафоры служат для категоризации состояния общества, общность обнаруживается и на основании материалов РАС. Концептуальный слой, который вербализует метафорическая тема «топь», можно обозначить как «Болезнь». Этот КС раскрывается через ряд КП, расположенных по признаку процессуальности: «духота, беспросветность», «делать неподвижным, сдавливать, стеснять», «болезненное состояние», «развитие болезни», «грязь, потеря человеческого облика». В вербализации концептуальных признаков важную роль играют зооморфизмы и остаточная тематическая связь метафор.

5. Заглавие — одна из сильных позиций текста. А. и Б. Стругацкие помещают в заглавие метафору — «Трудно быть богом». Тема бога развивается далее в тексте. В текстовой метафоре бог изначально актуализируется концептуальный признак «творец, творящее начало» в языковом сознании социума. Категория «божественного» распространяется не только на землян-коммунаров, пребывающих в «сером» мире, но и на избранных жителей этого мира. Для всех героев-арканарцев характерна одна общая черта: они проецируют себя, свои стремления и понимание этого мира на образ Бога, для арканарцев земляне — это боги. Они наделены способностями, превосходящими человеческие, в том числе обладают силой, они исповедуют другие принципы, другую мораль, которую не принимает в своей массе мир Арканара. Разные взгляды у арканарцев на вмешательство богов в земную жизнь. В дискурсе землян выделяется две группы: в первой актуализируются признаки бога, во второй происходит рефлексия над ролью бога, которую земляне примеряют на себя. Текстовые концепты «Серость» и «Бог» взаимодействуют на уровне признаков «чистота» — «грязь», «высокие моральные качества бога» — «животная натура арканарцев». Выстраиваются и другие оппозиции: рай — ад, многоцветие Земли — серость и чернота Арканара, огонь и тепло — холод, бог — дьявол, бог — идолы. С помощью оппозиций и взаимодействия концептов в тексте создается внутренне напряжение, проявляется динамика текста, движение смысла в нем. «Серость» в тексте «вытравляет» в человеке божественное (творческое и чистое, нравственное). Это проявляется и на уровне актуализируемых в контекстах смыслов, и на уровне количества вербализующих концепт лексем.

6. Литературной критикой совершенно верно прочитаны аллюзии, отсылающие нас к средневековью, фашистской Германии и современной авторам действительности, дана оценка поступку героя в финале романа, верно отмечен объект изображения — мещанство — предостерегающий нас от повторения исторических ошибок. Концептуальный анализ художественного текста сближает позиции лингвистов и литературоведов, он берет самое существенное из лингвистического и литературоведческого анализа и позволяет наиболее полно выявить смысл и проблематику текста. Антон остается человеком, но это не деградация, эта позиция оказывается выше роли бога, то есть герой не деградирует, а эволюционирует, он не может беспристрастно взирать на то, что происходит в Арканаре, и в этом проявляется высший гуманизм. Эта оценка совпадает с оценкой авторов и некоторых критиков.

Примечания:

2

Здесь и далее в контекстах приняты следующие обозначения: контексты выделены курсивом, метафора вместо подчеркивания обозначается жирным прописным курсивом, актуализаторы семантики метафоры вместо пунктирного подчеркивания — прописным курсивом (прим. верстальщика).