• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Мандштейн открыл глаза и увидел древние монументы: Форум, Колизей, Капитолий… Мелькнул броский памятник Виктору-Эммануилу. Их маршрут проходил по самому центру старого города. Когда они проезжали виа Национале, он увидел Голубой Огонь на храме форстеров, и это зрелище показалось ему неуместным здесь, в колыбели старых религий. Интересно, какую роль играют лазаристы в Европе?

Машина мчалась по пригороду Рима в северном направлении.

– А вот виа Фламиниа, – сказала его провожатая. – Улица выглядит так же, как и две тысячи лет тому назад.

Мандштейн устало кивнул. Он был голоден, потому что вот уже несколько часов ничего не ел, если не считать того, что перехватил на борту самолета. Хотелось спать.

Наконец машина остановилась перед убогим кирпичным строением километрах в двадцати от города. Было прохладно и туманно. Мандштейн, вылезая из машины, зябко передернул плечами. Женщина с искусственными веками провела его по скрипучей деревянной лестнице в жарко натопленное и ярко освещенное помещение, где его ожидали три человека в зеленых рясах лазаристов.

«Вот и подтверждение, – подумал Мандштейн. – Я попал к еретикам».

Мужчины не назвали своих имен. Один из них был высокий и толстый с расплывчатыми чертами лица и толстым носом. Другой – такой же высокий, но худой, с проницательными глазами на мрачном лице. У последнего была неприметная внешность, обращали на себя внимание только бледность лица и пустой взгляд. Толстяк, самый старший и, видимо, главный из трех, не тратя времени на приветствие, сказал:

– Итак, вас взяли.

– Откуда?

– Мы за вами наблюдали, Мандштейн, и надеемся, что вы нам поможете.

Мы знаем, что вам у форстеров нелегко, а нам необходим свой человек в Санта-Фе.

– Вы – лазаристы?

– Да. Как насчет стаканчика вина, Мандштейн?

Тот пожал плечами. Женщина вышла из помещения и вскоре вернулась с бутылкой фраскатти и несколькими стаканами. Она разлила вино, и мужчины вместе с Мандштейном выпили.

– Что вы от меня хотите? – спросил он.

– Чтобы вы с нами сотрудничали, – ответил толстяк. – Сейчас идет война, и мы хотели бы привлечь вас на нашу сторону.

– Я не слышал ни о какой войне.

– Это война между Тьмой и Светом, – сказал тонкий. – А мы – воины Света. И не смотрите на нас как на фанатиков, Мандштейн. Мы вполне нормальные люди.

– Может быть, вы знаете, – включился третий лазарист, – что наша религия выросла из вашей. Мы уважаем учение Форста и придерживаемся большинства его заповедей. Да, мы считаем себя интерпретаторами его учения и полагаем, что стоим к нему ближе, чем современная иерархия братства. Мы, так сказать, очистители этой религии. Ведь каждая религия нуждается в чистке и реформации.

Мандштейн пригубил вино. «Что-то здесь не так, – подумал он. – Обычно проходит не одна сотня лет, прежде чем религия костенеет и возникает нужда в реформаторах. А братству всего тридцать лет».

Толстяк как будто угадал его мысли:

– Не забывайте, что темп жизни все ускорятся. Христианам понадобилось триста лет – от Августина до Константина, – чтобы добиться политического контроля над Римской империей. Форстеры не нуждаются в таком количестве времени. Вы ведь знаете, что в Северной Америке и во многих других частях Земли члены братства занимают ключевые позиции в управлении и законодательстве. А в некоторых странах они организовали свои партии. Ну а об экономической мощи, как и финансовой, и говорить нечего.

– А вы хотите возвратиться к добрым старым традициям семидесятых годов? – спросил Мандштейн. – К этим жалким хижинам, преследованиям и ко всему прочему?

– Нет. У нас просто создалось впечатление, что Братство сбилось с курса и погрязло в мелочах. Вы знаете, что такое власть? Власть ради власти вышла на первый план. И это вместо того, чтобы употребить власть ради высоких целей.

– Руководящие лица из числа форстеров пытаются занять более высокие посты и агитируют за изменение системы налогов, – подхватил тонкий. – Эта постоянная борьба за влияние в государстве и обществе становится для них самоцелью, искажает перспективы, поглощает время и силы. Между тем, Братство терпит поражение на Марсе и Венере. И где, вообще, те гигантские результаты, которые сулила программа форстеров? Где те огромные достижения, о которых нам твердят уже тридцать лет?

– Сменилось только одно поколение, – ответил Мандштейн. – Нужно потерпеть немного. – Он усмехнулся в душе: забавно, что именно он, Мандштейн, призывает других к терпению. – Мне кажется, что Братство на верном пути.

– А нам этого не кажется, – процедил бледный. – Когда нам не удалось провести необходимые реформы изнутри, мы вынуждены были выйти из Братства и начать свою собственную кампанию. Конечные цели у нас те же самые: личное бессмертие за счет физической регенерации, культивирование внечувственных способностей для развития новых видов коммуникаций и транспорта. Вот чего мы хотим! А участвовать в обсуждении новых налогов… это, по меньшей мере, пустая трата времени и, конечно же, не наше дело.

Мандштейн возразил:

– Сначала надо получить контроль над правительствами, а потом уже думать о конечных целях.

– Совсем не обязательно! – выкрикнул толстяк. – На это уйдет еще лет пять-десять, за которые Братство совсем деградирует. Вы не должны забывать, что форстеров всего несколько миллионов, не так уж это много по сравнению со всем населением Земли. Нет, молодой друг, это неправильный путь. Нужно приступить к решению главных задач. И мы уверены, что нас ждет успех. Тем или иным способом мы достигнем своих целей.

Женщина наполнила стакан Мандштейна. Он попытался отказаться, но она была так настойчива, что ему пришлось подчиниться.

– Я полагаю, что вы привезли меня в Рим не только для того, чтобы высказать свое мнение о Братстве. Зачем я вам нужен?

– Предположим, что мы смогли бы добиться вашего перевода в Санта-Фе, – сказал толстяк.

Мандштейн чуть не поперхнулся:

– Вы могли бы это сделать?

– Предположим, что могли бы. Готовы ли в этом случае собрать для нас кое-какие данные о работе лабораторий?

– То есть шпионить?

– Называйте как хотите.

– Это очень плохо звучит, – сказал Мандштейн.

– Вам за это заплатят.

– Такие вещи должно быть очень хорошо оплачиваются?

Еретик доверительно наклонился к Мандштейну:

– Мы дали бы вам в нашей организации пост десятого ранга. В Братстве вы получите его только лет через пятнадцать-двадцать. Хотя наше движение много меньше, в его иерархии вы можете подняться гораздо быстрее. Такой честолюбивый человек как вы, к пятидесяти годам вообще может занять на одну из самых высоких должностей.

– И вы считаете, что имеет смысл занимать крупный пост в мелком движении? – съязвил Мандштейн.

– Ну что вы, наша организация не останется такой мелкой. И не только благодаря той информации, которую вы приобретете для нас. Она, правда, ускорит рост и влияние. Мы уверены, что многие люди покинут Братство и перейдут к нам, как только поймут, что у нас им будет лучше. И вы будете занимать важный пост, как один из тех, кто присоединился к движению одним из первых.

Что ж, им нельзя было отказать в логике. Братство представляло собой уже довольно крупный аппарат – богатый и могущественный, но обремененный бюрократией. На быстрое продвижение по служебной лестнице рассчитывать не приходилось. Вот если он примкнет к маленькой, но растущей группе, амбиции, которой соответствуют его собственным…

– Не пойдет, – сказал он печально.

– Почему?

– Предположим, вы действительно устроите меня в Санта-Фе. Но эсперы просветят меня еще до того, как я распакую свои чемоданы. Сразу же увидят, что я шпион, и вышлют. Меня выдаст воспоминание об этом нашем разговоре.

Толстяк усмехнулся:

– Почему вы решили, что будете помнить об этом разговоре? У нас тоже есть свои эсперы, аколит Мандштейн!