Онлайн библиотека PLAM.RU


Глава Вторая ВСЕГО ЛИШЬ ПОЛОВИНА

Вы никогда не спрашивали себя, почему жизнь соткана из противоположностей? Почему все, что вы цените, противоположно чему-то иному? Почему все решения предполагают выбор одного из двух? Почему все желания основаны на стремлении к чему-то противоположному?

Обратите внимание, все пространственные категории представляют собой пары противоположностей: верх-низ, внутри-снаружи, высокое-низкое, длинное-короткое, север-юг, здесь-там, левое-правое. Все, что мы считаем серьезными и важными, тоже оказывается одним из членов пары: добро-зло, жизнь-смерть, наслаждение-боль, Бог-Дьявол, свобода-рабство.

На языке противоположностей формулируются также наши социальные и эстетические ценности: успех-провал, прекрасное-безобразное, сильное-слабое, умное-глупое. Противоположности лежат в основе даже самых абстрактных, отвлеченных форм человеческой деятельности. Логика, например, занимается вопросами истинного и ложного; эпистемология – видимого и реального; онтология – бытия и небытия. Наш мир выглядит огромным собранием противоположностей.

Факт этот столь очевиден, что вряд ли заслуживает упоминания; но чем больше о нем размышляешь, тем больше ему поражаешься. Ибо природе, похоже, ничего не известно о мире противоположностей, в котором живут люди. В природе нет лягушек истинных и ложных, деревьев моральных и аморальных, океанов правильных и неправильных. В природе не бывает гор этичных и неэтичных. В ней нет даже красивых и безобразных пейзажей – во всяком случае, нет для Природы, ибо она с удовольствием создает любые пейзажи. Генри Торо говорил, что Природа никогда не извиняется, по-видимому, оттого, что ей неведомо различие между "правильным" и "неправильным", и посему она не признает усматриваемых людьми "ошибок".

Несомненно, в Природе существуют некоторые вещи, которые мы называем "противоположными". Существуют, например, большие и маленькие лягушки, высокие и низкие деревья, спелые и неспелые яблоки. Но для них это не проблема, это не вызывает у них приступов тревоги. Можно встретить даже смышленых и несмышленых медведей, но это, похоже, их не очень волнует. У медведей вам не найти комплекса неполноценности.

В мире природы существуют также жизнь и смерть, но, опять же, не похоже, чтобы они приобретали здесь ту устрашающую значимость, которая приписывается им в мире человеческих существ. Старый кот не цепенеет от ужаса по поводу близящейся кончины. Он просто тихо уходит в леса, сворачивается в клубок под деревом и умирает. Смертельно больная малиновка удобно устраивается на ветке ивы и смотрит на закат. Когда наступает тьма, она в последний раз закрывает глаза и мягко падает на землю. Человек встречает смерть совсем иначе:


Не погружайся в ночь безропотно и тихо,

Сражайся, борись дабы свет не померк.


Хотя в мире природы действительно встречаются боль и наслаждение, они не становятся проблемой, предметом для беспокойства. Когда собаке больно, она визжит от боли. Когда боли нет, собака о ней не думает. Собака не боится будущей боли и не сожалеет о прошлой. Это кажется таким простым и естественным.

Мы говорим, что все это так, потому что Природа глупа. Но это не аргумент. Мы как раз начинаем понимать, что Природа гораздо умнее, чем мы нам хотелось бы думать. Великий биохимик Альберт Сент-Дьёрдь приводит забавный пример:


[Поступая в Принстонский институт перспективных исследований,] я делал это в надежде, что, работая бок о бок со всеми этими великими физиками-атомщиками и математиками, я узнаю что-нибудь о живой материи. Но как только я открыл, что в любой живой системе есть больше двух электронов, физики перестали со мной разговаривать. Со всеми своими компьютерами они не могли сказать, что там может делать этот третий электрон.


Примечательно, что сам-то он точно знает, что ему делать. Вот так, маленький электрон знает нечто, чего не знают все мудрецы Принстона, и это наверняка что-то очень простое.

Боюсь, что Природа не просто умнее, чем мы думаем, – Природа умнее, чем мы можем думать. В конце концов, Природа создала и человеческий мозг, который, как мы тешим себя мыслью, представляет собой самый разумный инструмент во вселенной. А может ли идиот создать подлинный шедевр?

Согласно библейской Книге Бытия, одно из первых порученных Адаму заданий состояло в том, чтобы дать имена существующим в природе животным и растениям. Ибо в природе нет готовых ярлыков, и было бы очень удобно, если бы мы могли классифицировать и называть все, что нам здесь встречается. Иными словами, Адаму было поручено рассортировать многообразие природных форм и процессов и определить для них имена. "Эти животные похожи между собой и не похожи на тех животных, так что назовем эту группу "львами", а ту – "медведями". Эту группу предметов кушать можно, а ту нельзя. Назовем эту группу "виноградом", а ту – "камнями".

Но хотя изобретение имен для животных и растений было, несомненно, занятием не из легких, действительная задача Адама состояла не в этом. Ключевой частью его работы был процесс сортировки как таковой. Ибо Адаму приходилось группировать сходных животных и учиться мысленно отличать их от других, не сходных с ними. Ему нужно было учиться проводить мысленную пограничную линию между различными группами животных, потому что лишь после этого у него появлялась возможность различать между собой разные существа и, следовательно, давать им имена. Иными словами, великая задача, к осуществлению которой приступил Адам, состояла в построении мысленных или символических разделительных линий. Адам был первым, кто очертил природу, мысленно разделил ее, разметил и нанес на схему. Адам был первым великим картографом, он устанавливал границы.

Этот первый опыт картографирования был столь успешным, столь впечатляющим, что наша жизнь по сей день в основном проходит в рисовании границ. Каждое принимаемое нами решение, каждое наше действие, каждое наше слово основано на проведении границ, сознательном или бессознательном. В данном случае я имею в виду не только границу между собой/не-собой, но любые границы в самом широком смысле слова. Принять решение значит провести границу между тем, что делать, и чего не делать. Возжелать чего-либо значит провести границу между приятным и неприятным, а затем устремиться к первому. Отстаивать идею значит провести границу между представлениями, которые воспринимаются как истинные, и представлениями, которые таковыми не воспринимаются. Получить образование значит научиться тому, где и как проводить границы, и что потом делать с разграниченными частями. Поддерживать правовую систему означает проводить границу между теми, кто соблюдает законы общества, и теми, кто их не соблюдает. Вести войну значит проводить границу между теми, кто за нас, и теми, кто против нас. Изучать этику значит учиться проводить границу между добром и злом. Заниматься западной медициной значит проводить четкую границу между болезнью и здоровьем. Вполне очевидно, что вся жизнь наша, – от мелких происшествий до серьезных кризисов, от незначительных решений до больших свершений, от маленьких слабостей до пламенных страстей – представляет собой процесс проведения границ.

Интересно, что любая граница, сколь бы сложной и тонкой она ни была, отделяет на самом деле не что иное, как внутреннее от внешнего. Достаточно будет начертить круг, простейшую форму пограничной линии, и увидеть, что сама эта линия показывает нам, что находится внутри, а что снаружи:

Обратите внимание, однако, что пока мы не очертим границу круга, противоположности внутреннего и внешнего сами по себе не существуют. Иными словами, противоположности порождаются самой пограничной линией. Провести границу значит создать противоположности. Таким образом, мы начинаем видеть, что живем в мире противоположностей именно по той причине, что жизнь, какой мы ее знаем, есть процесс проведения границ.

А мир противоположностей, как вскорости убедился Адам, это мир конфликтов. Должно быть, он был очарован той властью, которую давало проведение границ и произнесение имен. Вы только представьте, простой звук, например, "небо", мог передавать всю безбрежность и простор голубых небес, которые, благодаря пограничным линиям, сознавались теперь как нечто отличное от земли, воды, огня. Вместо обращения к реальным объектам и манипуляций с ними, Адам теперь мог манипулировать в своей голове этими магическими именами, заменявшими объекты как таковые. До изобретения границ и имен, например, если Адам хотел сообщить Еве, что считает ее тупой, как ослица, ему приходилось брать Еву за руку, бродить с нею по окрестностям в поисках ослицы, потом показывать на ослицу, после этого на Еву, а потом начинать скакать, хрюкать и корчить дурацкие рожи. Но теперь, пользуясь магией слова, Адам мог просто смерить ее взглядом и сказать: "Боже правый, дорогая, ну и тупа же ты, словно ослица!" Ева же, которая, кстати, была помудрее Адама, обычно придерживала язык. То есть отказывалась от ответного применения магии слова, ибо в сердце своем знала, что слово – обоюдоострый меч, а кто живет мечом, от меча и погибает.

Между тем, результаты стараний Адама были очевидны, могущественны и волшебны, и он, ясное дело, стал проявлять определенную дерзость. Он начал расширять границы, познавая и включая в них такие места, которым на карте лучше было бы не появляться. Вершиной его дерзости стала история с Древом Познания, которое на самом деле было древом противоположностей добра и зла. И когда Адам осознал, что добро и зло противоположны, то есть когда он провел роковую границу, мир его развалился на части. Когда Адам согрешил, весь созданный им мир противоположностей обернулся против него страшной карой. Боль и наслаждение, добро и зло, жизнь и смерть, труд и игра – все множество сцепившихся в борьбе противоположностей обрушилось на человечество.

Адам понял тот неприятный факт, что каждая пограничная линия представляет собой также потенциальную линию фронта, и что всякое проведение границы есть создание почвы для конфликта. В его случае конфликтом была война противоположностей, мучительное сражение жизни со смертью, удовольствия с болью, добра со злом. Адам понял (но было уже поздно), что вопрос о месте проведения границы – это на самом деле вопрос о месте проведения битвы.

Мы живем в мире конфликтов и противоположностей просто потому, что живем в мире границ. Поскольку каждая пограничная линия представляет собой также линию фронта, человек оказывается в затруднительном положении: чем крепче границы, тем дольше сражения. Чем больше я привязан к удовольствию, тем больше боюсь боли. Чем более добродетельным я пытаюсь стать, тем больше меня донимает зло. Чем больше стремлюсь к успеху, тем больше опасаюсь провала. Чем сильнее цепляюсь за жизнь, тем ужаснее мне видится смерть. Чем больше я что-то ценю, тем мучительней для меня его утрата. Иными словами, большинство наших проблем – это проблемы границ и создаваемых ими противоположностей.

Мы привыкли решать такие проблемы путем устранения одной из противоположностей. Мы решаем проблему добра и зла, пытаясь искоренить зло. Мы решаем проблему жизни и смерти, пытаясь прикрыть смерть символическими формами бессмертия. В философии мы справляемся с противоположными понятиями, отмахиваясь от одного из полюсов или пытаясь свести его к другому. Материалист пытается свести дух к материи, а идеалист – материю к духу. Монисты пытаются свести множественность к единству, а плюралисты – объяснить единство через множественность.

Суть дела в том, что мы во всех случаях склонны рассматривать данную границу как реальную, и затем манипулировать порождаемыми этой границей противоположностями. Мы никогда не задаемся вопросом о существовании самой границы. Поскольку мы полагаем границу реальной, у нас есть стойкое представление о том, что противоположности непримиримы, разделены и разведены навсегда. "Запад – это Запад, Восток – это Восток, и им не сойтись никогда". Бог и Дьявол, жизнь и смерть, добро и зло, любовь и ненависть, я и другие – все это, говорим мы, отличается между собой как день и ночь.

И мы считаем, что если бы только могли искоренить все отрицательные и нежелательные полюса пар противоположностей, жизнь была бы прекрасна. Если бы мы могли победить боль, зло, смерть, страдание и болезни, дабы восторжествовали добродетель, жизнь, радость и здоровье, это была бы действительно хорошая жизнь, – и именно так многие люди представляют себе Рай. Рай стал означать не выход за пределы противоположностей, но место, где собраны все их положительные половины, а Ад, соответственно, – место, куда свалены все отрицательные: боль, страдание, мучения, тревога, болезни.

Создается впечатление, что подобное стремление развести противоположности и отдать предпочтение лишь тому, что относится к положительной половине, служит определяющим признаком западной цивилизации, основанной на идее прогресса, – ее религии, науки, медицины и промышленности. Прогресс – это прежде всего движение от отрицательного к положительному. И тем не менее, несмотря на те очевидные удобства, которые дает нам развитие медицины и сельского хозяйства, ничто не указывает на то, что после столетий утверждения положительного и попыток устранить отрицательное люди стали жить хоть немного более счастливо, более содержательно или в большем согласии с самими собой. По сути то, что мы видим, указывает как раз на обратное: сегодня мы живем в "тревожное время", эпоху "потрясения будущим", эпидемии безысходности и отчуждения, скучного богатства и бессмысленного изобилия.

Похоже, "прогресс" и несчастье вполне могут быть двумя сторонами одной пущенной волчком монеты. Ибо само стремление к прогрессу предполагает недовольство существующим положением дел, так что чем больше я жажду прогресса, тем острее испытываю недовольство. В своем слепом стремлении к прогрессу наша цивилизация, фактически, институционализирует фрустрацию, учреждает безысходность. Ибо, пытаясь выделить положительное и устранить отрицательное, мы совершенно забыли, что положительное обнаруживается лишь в свете отрицательного. Противоположности действительно могут отличаться, как день и ночь, но без ночи мы так бы никогда и не узнали, что такое день. Устранение отрицательного равнозначно устранению возможности радоваться положительному. Поэтому чем больших успехов мы достигаем на пути прогресса, тем больше обманываемся в своих ожиданиях, и тем острее испытываем чувство общей безысходности.

Корень этой проблемы – в нашей склонности считать противоположности непримиримыми, полностью разведенными и оторванными друг от друга. Даже простейшие из противоположностей, такие как купля и продажа, рассматриваются как два разных и отдельных друг от друга события. Действительно, купля и продажа в некотором смысле различны, но они также – и в этом все дело – совершенно нераздельны. Всякий раз, когда вы что-то покупаете, то есть совершаете определенное действие, для другого человека это же действие служит актом продажи. Иными словами, купля и продажа – просто две стороны одного события, одной сделки. И хотя эти стороны "различны", представлены они одним и тем же событием.

Такое неявное тождество свойственно всем противоположностям. Сколь впечатляющими бы ни были различия между противоположностями, сами они остаются совершенно нераздельными и взаимозависимыми по той простой причине, что одно без другого не существует. С этой точки зрения становится очевидным, что нет внутреннего без внешнего, нет верха без низа, нет победы без поражения, нет удовольствия без боли, нет жизни без смерти. Древнекитайский мудрец Лао Цзы говорит:


Есть ли различие между да и нет?

Есть ли различие между добром и злом?

Должен ли я бояться того, чего другие боятся?

Какая бессмыслица! Бытие и небытие порождают друг друга,

Трудное и легкое создают друг друга,

Длинное и короткое взаимно соотносятся,

Высокое и низкое взаимно определяются,

Предыдущее и последующее следуют друг за другом.*


* Перевод Ян Хин-шуна


А Чжуан Цзы продолжает эту тему:


Поэтому сказать: "Почему бы не признавать [только] правду и отрицать неправду, признавать [только] порядок и отрицать беспорядок?" – означает не понимать закона неба и земли и [природных] свойств всех вещей. Это то же самое, что признавать небо и отрицать землю, признавать начало инь и отрицать начало ян. Очевидно, что так поступать нельзя. А тот, кто все же не отвергает [таких высказываний] и продолжает о них говорить, тот если не дурак, то лгун.*


* Перевод С.Кучеры


Внутреннее единство противоположностей вряд ли можно отнести к числу идей, разделяемых лишь мистиками, восточными или западными. Если мы посмотрим на современную физику, область, в которой западный интеллект добился своих величайших достижений, то обнаружим сходные представления о реальности как единстве противоположностей. В теории относительности, например, прежние противоположности покоя и движения стали совершенно нераздельны. Объект, который для одного наблюдателя пребывает в состоянии покоя, для другого наблюдателя в то же самое время находится в движении. В современных теориях стирается разница также между волной и частицей, структурой и функцией. Даже извечное разделение массы и энергии свелось к E=mc2 Эйнштейна, и эти древние "противоположности" рассматриваются теперь как две стороны одной реальности, реальности, которую так жестоко подтвердила Хиросима.

Более того, согласно современным физическим представлениям такие противоположности, как субъект-объект и время-пространство также настолько взаимообусловлены, что образуют непрерывность, континуум. То, что мы называем "субъектом" и "объектом", представляют собой, подобно купле и продаже, две стороны единого процесса. И поскольку это относится также ко времени и пространству, мы больше не можем говорить об объекте, расположенном в пространстве, или процессе, протекающем во времени, – мы можем говорить только о пространственно-временном событии. Современная физика заявляет, что реальность можно рассматривать лишь как единство противоположностей. По словам биофизика Людвига фон Берталанфи,

если сказанное выше истинно, реальность есть то, что Николай Кузанский называл coincidentia oppositorum, совпадением противоположностей. Дискурсивное мышление всегда представляет лишь одну сторону высшей реальности, которую Кузанец именует Богом; ему никогда не исчерпать ее бесконечного многообразия. Следовательно, высшая реальность есть единство противоположностей.

С точки зрения coincidentia oppositorum то, что мы считали полностью обособленными и непримиримыми противоположностями, оказывается, по словам фон Берталанфи, "дополнительными аспектами одной и той же реальности".

Именно по этим причинам Альфред Норт Уайтхед, один из самых влиятельных философов двадцатого века, разработал свою философию "организма" и "вибрационного существования", согласно которой, все "конечные элементы мироздания по сути своей вибрационны". А все вещи и события, которые мы обычно считаем несовместимыми, такие как причина и следствие, прошлое и будущее, субъект и объект, на самом деле подобны гребню и подошве одной волны, одной вибрации. Ибо волна, будучи сама по себе единым событием, выражает себя в противоположностях гребня и подошвы, высшей точки и низшей точки. Именно по этой причине реальность волны нельзя обнаружить ни в ее гребне, ни в подошве, а лишь в их единстве. Попробуйте представить волну с гребнем, но без подошвы. Ясно, что не бывает гребня без подошвы, высшей точки без низшей. Гребень и подошва – эти действительные противоположности – являются неразрывными сторонами одного лежащего в их основе процесса. Подобно этому, говорит Уайтхед, любой элемент во вселенной есть "вибрирующий прилив и отлив энергии или деятельности, лежащей в его основе".

Нигде это внутреннее единство противоположностей не показано так четко, как в гештальтистской теории восприятия. Согласно этой теории, мы сознаем объекты, события или фигуры не иначе как в соотнесении их с фоном. Например, то что мы называем "светлым", на самом деле представляет собой фигуру на темном фоне. Когда я обращаю свой взор к небесам в темную ночь и вижу блеск яркой звезды, в действительности я вижу, – точнее, глаз мой воспринимает, – не звезду саму по себе, а целостное поле восприятия или гештальт "яркой звезды плюс темного фона". Сколь сильным бы не был контраст между яркой звездой и темным небом, без одного я не смог бы воспринять другого. Таким образом, "светлое" и "темное" представляют собой две стороны единого гештальта восприятия. Точно так же, я не могу воспринимать движение вне соотнесения с покоем, напряжение вне соотнесения с расслаблением, сложное вне соотнесения с простым, привлекательное вне соотнесения с отталкивающим.

Подобно этому я сознаю наслаждение не иначе как в соотнесении с болью. Я действительно могу чувствовать себя в данный момент очень хорошо и испытывать наслаждение, но я никогда не смог бы осознать его таковым, если бы на фоне не существовало дискомфорта и боли. Вот почему боль и наслаждение все время как бы приходят на смену друг другу, ибо лишь их обоюдный контраст и чередование позволяет узнать о существовании того и другого. Поэтому сколько бы я не тянулся к первому и не избегал второго, попытка разграничить их оказывается тщетной. Как сказал бы Уайтхед, боль и наслаждение суть гребень и подошва единой волны сознавания, и попытка выделить положительный гребень и устранить отрицательную подошву равнозначна попытке устранить всю волну сознавания как таковую.

Возможно, это дает ключ к пониманию того, почему жизнь, взятая как набор не связанных между собой противоположностей, выглядит так безысходно, и почему прогресс обернулся на деле не ростом, а разрастанием раковой опухоли. В попытках развести противоположности и оставить те из них, которые мы считаем положительными, – наслаждение без боли, жизнь без смерти, добро без зла, – мы пускаемся в погоню за миражами, не имеющими никакой связи с реальностью. С тем же успехом можно было бы стремиться к миру вершин без долин, покупателей без продавцов, левого без правого, внутреннего без внешнего. Так что, по словам Витгенштейна, поскольку наши цели не возвышены, а иллюзорны, проблемы наши не сложны, а бессмысленны.

Большинству из нас до сих пор трудно поверить в то, что любые противоположности, – такие как масса и энергия, субъект и объект, жизнь и смерть – взаимосвязаны вплоть до полной нераздельности. Но поверить в это трудно лишь потому, что мы считаем реальной пограничную линию между ними. Вспомните, что именно эти границы и создают видимость существования обособленных противоположностей. По сути дела, говорить, что "высшая реальность есть единство противоположностей", значит говорить, что в высшей реальности никаких границ нет. Нигде.

Действительно, мы настолько околдованы границами, настолько зачарованы первородным грехом Адама, что полностью забыли о действительной природе самих пограничных линий. Ибо в реальном мире никаких пограничных линий нет, они существуют лишь в воображении составителей карт. Разумеется, в мире природы существует много разных линий, таких, например, как береговые линии, расположенные между континентами и омывающими их океанами. В самом деле, в природе можно найти всевозможные линии и поверхности – контуры листьев и кожа организмов, линия горизонта и очертания деревьев, контуры озер, освещенные и затененные поверхности, линии, выделяющие любые объекты из окружения. Существование этих линий и поверхностей вполне очевидно, но линии эти, подобно береговым линиям, не просто отделяют землю от воды, как мы обычно считаем. Алан Уотс нередко подчеркивал, что эти "разделительные линии" возникают в местах, где земля и вода соприкасаются друг с другом. То есть линии эти соединяют в той же мере, что и разделяют. Иными словами, эти линии нельзя назвать границами. А между линией и границей, как мы вскоре увидим, существует огромная разница.

Дело в том, что линии соединяют противоположности так же, как и разделяют их. Именно в этом и состоит функция всех реальных линий и поверхностей в природе. Они явственно разделяют противоположности, в то же время неявно объединяя их. Давайте, например, проведем линию, которая бы изображала вогнутую фигуру:

Как видите, эта линия создает и выпуклую фигуру. Именно это имел в виду Лао Цзы, когда говорил, что все противоположности возникают одновременно. Они входят в жизнь вместе, подобно вогнутому и выпуклому в этом примере.

Далее, мы не можем сказать, что линия отделяет вогнутое от выпуклого, потому что есть только одна линия, и она принадлежит как выпуклому, так и вогнутому. Линия, нимало не разделяя вогнутое и выпуклое, делает совершенно невозможным существование одного без другого. Потому что изображая вогнутое, мы рисуем той же линией и выпуклое: внешний контур вогнутого составляет внутренний контур выпуклого. Таким образом, вы не найдете вогнутого без выпуклого, ибо они, как и все противоположности, обречены навечно обнимать друг друга.

Все линии, которые мы находим в природе или создаем сами, не только разделяют различные противоположности, но и связывают их в нераздельное единство. Иными словами, линия – это не граница. Ибо линия, – мысленная, природная или логическая, – не только разделяет и отделяет, но соединяет и объединяет. Напротив, границы чисто иллюзорны – они претендуют на разделение того, что на самом деле неразделимо. С этой точки зрения в действительном мире есть линии, но нет границ.

Реальная линия становится иллюзорной границей, когда мы начинаем считать лежащее по обе ее стороны отделенным и не связанным; когда мы признаем внешнее различие противоположностей, но игнорируем их внутреннее единство. Линия становится границей, когда мы забываем, что внутреннее всегда сосуществует с внешним. Линия становится границей, когда наше воображение превращает ее из разделительно-соединительной в чисто разделительную. Хорошо уметь проводить линии, если не путать их при этом с границами. Хорошо уметь отличать наслаждение от боли; но отделить наслаждение от боли невозможно.

Сегодня мы создаем иллюзии границ подобно тому, как это когда-то делал Адам, ибо грехи отцов пали на головы их сынов и дочерей. Мы начинаем с наблюдения за природными линиями – линией берега, линией леса, линией неба, поверхностью земли, поверхностью кожи и т.д., либо с построения мысленных линий (каковыми суть идеи и понятия). Тем самым мы выделяем и классифицируем различные элементы своего мира. Мы учимся распознавать разницу между тем, что оказывается внутри и вне определенного класса предметов: между деревьями и не деревьями, между наслаждением и не наслаждением, между длинным и не длинным, между добром и не добром...

Уже сами эти линии таят в себе опасность превращения в границы, ибо научаясь отличать явные различия, мы забываем о скрытом единстве. Еще легче впасть в такую ошибку, когда мы переходим к именам, к закреплению определенных слов или символов за тем, что входит в тот или иной класс, и тем, что в него не входит. Ибо слова, которые мы используем для обозначения того, что входит в этот класс (например, "светлый", "верх", "наслаждение"), определенно отличаются от слов, которые мы используем для обозначения того, что в него не входит ("темный", "низ", "боль").

Таким образом, мы можем манипулировать символами независимо от неразрывно связанных с ними противоположностей. Например, я могу составить предложение, в котором говорится: "Я жажду наслаждений". В этом предложении не упоминается о необходимой противоположности наслаждения, о боли. Я могу отделить наслаждение от боли в словах, в мыслях, хотя в реальном мире они нераздельны. Линия между наслаждением и болью превращается здесь в границу, и иллюзия их разделенности выглядит убедительно. Не видя того, что слова эти обозначают две разные стороны одного процесса, я рисую в своем воображении два разных процесса, противостоящих друг другу. Л.Л.Уайт говорил в связи с этим, что "незрелый ум, неспособный преодолеть собственные предрассудки... обречен бороться в смирительной рубашке своих дуализмов: субъект/объект, время/пространство, дух/материя, свобода/необходимость, свобода воли/закон. Так истина, которой должно быть единой, оказывается во власти противоречий. Человек не может понять, куда попал, ибо создал два мира из одного".

По-видимому, наша проблема состоит в том, что мы создаем испещренную границами условную карту действительной территории природы, не имеющей границ, и затем полностью смешиваем одно с другим. Как подчеркивал Кожибский и другие создатели общей семантики, наши слова, символы, знаки, мысли и идеи представляют собой лишь карты реальности, а не реальность как таковую, ибо "карта – это не территория". Слово "вода" не утоляет жажду. Но мы живем в мире карт и слов так, будто это реальный мир. Следуя по стопам Адама, мы потерялись в мире фантастических карт и границ. И эти иллюзорные границы, вкупе с порождаемыми ими противоположностями, стали причиной наших нескончаемых битв.

Таким образом, большинство наших "жизненных проблем" основаны на иллюзии, будто противоположности эти могут и должны быть отделены и изолированы друг от друга. Но поскольку на самом деле противоположности представляют собой разные стороны одной лежащей в их основе реальности, это напоминает попытку отделить друг от друга два конца одной резинки. Вы можете только тянуть ее сильнее и сильнее, пока она не лопнет.

Теперь можно понять, почему все мистические традиции мира называют человека, способного прозревать истину сквозь пелену противоположностей, "освобожденным". Так как он "свободен от двойственности", то есть от пар противоположностей жизнь его свободна от бессмысленных по сути своей проблем и конфликтов, порождаемых борьбой этих противоположностей. Такой человек больше не пытается одолеть одну противоположность другой в надежде обрести покой, а превосходит их. Не борьба добра со злом, а выход за их пределы. Не борьба жизни со смертью, а сознавание, запредельное жизни и смерти. Дело не в том, чтобы развести противоположности и заняться "развитием положительного", а в том, чтобы объединять и гармонизировать их на почве, которая превосходит и включает в себя их. Этой общей почвой служит, как мы вскоре увидим, сознание единения. А пока отметим, приведя цитату из Бхагавадгиты, что освобождение – это свобода не от отрицательного, но от самой двойственности.


Он случайно пришедшим доволен,

он вне двойственности, независтлив,

и в беде и в удаче ровен,

даже действуя, он не привязан.

Называй того отрешенным,

кто лишен вожделенья и злобы;

ведь кто двойственностью не скован,

узы действий легко разрушает.*


* Перевод В.Семенцова


Говоря языком западной культуры, обрести такую "свободу от двойственности" значит еще при жизни войти в Царствие Небесное, хотя наши проповедники и забыли об этом. Ибо Небеса, что бы ни утверждала на сей счет поп-религия, это не состояние, в котором осталось все положительное и не осталось ничего отрицательного, но состояние "не-противоположности" или "недвойственности", как об этом говорится в Евангелии от Фомы:


Они сказали ему: Что же, если мы – младенцы, мы войдем в царствие? Иисус сказал им: Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним..., – тогда вы войдете в [царствие].


* Перевод М.Трофимовой


Эта идея непротивополагания и недвойственности составляет суть индуизма адвайты ("адвайта" означает "недвойственный" или "не-два") и буддизма махаяны, и она ярко выражена в одном из важнейших буддийских текстов, Ланкаватара Сутре:

Ложное воображение учит, что свет и тень, короткое и длинное, белое и черное различны и их надлежит отличать; но они не имеют независимого существования; это лишь разные стороны одного предмета, это понятия, выражающие отношения последнего, а не самостоятельную реальность.

Мы могли бы без конца приумножать эти цитаты, но все они говорили бы об одном: высшая реальность есть единство противоположностей. И поскольку именно границы, которые мы налагаем на реальность, делят ее на бесчисленные пары противоположностей, утверждение мистических традиций о том, что реальность свободна от противоположностей, есть утверждение о том, что реальность свободна от границ. Не-двойственность реального означает, что реальное без-гранично.

Таким образом, прекращение войны противоположностей требует отказа от границ, а не все более совершенного жонглирования противоположностями в их междоусобной борьбе. Война противоположностей есть симптом признания реальности границ, и чтобы излечить симптомы, нам нужно заняться причинами болезни: нашими иллюзорными границами.

Но, спрашиваем мы, что произойдет с нашим стремлением к прогрессу, если мы увидим, что все противоположности есть по сути своей одно? Что ж, если повезет, оно исчезнет, – а вместе с ним исчезнет, наконец, и постоянная неудовлетворенность, порождаемая иллюзией того, что за соседским забором трава зеленее. Я не имею в виду, что мы перестанем развивать медицину, сельское хозяйство и технологию. Мы просто перестанем питать иллюзию, будто счастье наше зависит от них. Ибо прозрев сквозь иллюзии наших границ, мы увидим здесь и сейчас Вселенную, какой видел ее Адам до падения: органическое единство, гармонию противоположностей, мелодию положительного и отрицательного, игру нашего вибрирующего существования. Когда противоположности постигаются как единое, разногласия переходят в согласие, битвы становятся танцами, а враги обнимаются. Мы можем подружиться со всей нашей Вселенной, а не всего лишь с ее половиной.









Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.