|
||||
|
|
Дом в Медвежьем Углу Посвящение Ты дала мне Кристофера Робина, а потом Ты вдохнула новую жизнь в Пуха. Кто бы ни вышел из-под моего пера, Он все равно возвратится домой к тебе. Моя книга готова, она идет навстречу Своей матери, которую давно не видала – Это было бы моим подарком тебе, моя радость, Если бы ты сама не была подарком для меня. Контрадикция Интродукция знакомит людей друг с другом, но Кристофер Робин и его друзья уже знакомы с вами и уже скоро собираются сказать до-свиданья. Так что тут все получается наоборот. Когда мы спросили Пуха, что противоположно интродукции, он говорит: «Чего? Чему?», и это нам не особенно помогло, на что мы надеялись, но тут, к счастью, Сыч пораскинул мозгами и сказал нам, что противоположностью Интродукции, дорогой мой Пух, является Контрадикция[51]. А поскольку Сыч незаменим в том, что касается длинных слов, то я уверен, что как он сказал, так оно и есть. Почему мы затеяли эту Контрадикцию? Да потому, что неделю назад, когда Кристофер Робин мне говорит: «Как насчет истории, которую ты мне собирался рассказать о том, что произошло с Пухом, когда…», я ему в ответ возьми и скажи: «А как насчет девятью сто семь?» А когда мы это решили, у нас еще осталось насчет коров, проходящих в ворота за две минуты, а их всего триста коров, так вот, сколько останется коров в поле через полтора часа? Мы все страшно разволновались по этому поводу, и когда мы уже совсем наволновались, то нас хорошенько сморило, и мы пошли спать… в то время как Пух, бодрствующий на своем стуле возле нашей подушки[52], думал Великие Мысли о себе и о Ниочем, пока его тоже не сморило, и он закрыл глаза, склонил голову набок и на цыпочках последовал за нами в Лес. Там у нас были таинственные приключения, еще более замечательные, чем те, о которых я уже рассказывал; но сейчас, когда мы просыпаемся поутру, они все разбегаются, покуда мы их не поймаем. Как там начиналось последнее? «Однажды, когда Пух гулял по Лесу, сто семь коров застряло в воротах…» Нет, видите, мы забыли, все растеряли. А это было самое лучшее, по-моему. Ладно, вот вам несколько других, все, что нам удалось запомнить. Но, конечно, это не настоящее до-свиданье, потому что Лес всегда на месте… и все, кто Дружен с Медведями, всегда имеют шанс его найти. А.А.М. Глава I. Дом Однажды, когда Медведю Пуху больше нечего было делать, он подумал, что бы такое сделать; тогда он пошел заглянуть к Поросенку, посмотреть, что делает Поросенок. Еще вовсю шел снег, когда он ковылял по белой лесной тропинке, ожидая найти Поросенка греющим копытца перед камином, но, к своему удивлению, он увидел, что дверь открыта, и чем больше он смотрел внутрь, тем больше Поросенка там не было. «Ушел», печально сказал он. «Так-то вот. Нету его. Мне придется предпринимать беглую Мыслительную прогулку в одиночестве. Зараза!» Но сначала он решил все-таки еще раз громко постучать, чтобы быть совершенно уверенным… и когда он подождал и Поросенок не ответил, он стал подпрыгивать вверх-вниз, чтобы согреться, и тут ему в голову неожиданно пришел хмык, который показался Неплохим Хмыком, таким Хмыком, который не стыдно Схмыкать Остальным. Чем больше снегу «Поэтому что я сделаю», сказал Пух, «так это вот что я сделаю. Я просто пойду домой и посмотрю, сколько времени, и, возможно, обмотаю шею шарфом, а потом пойду повидаться с И-Ё и спою ему это». Он поспешил назад к собственному дому, и его голова по пути была так занята этим самым хмыком, что он уже достаточно подготовил себя к выступлению перед И-Ё, как вдруг он увидел Поросенка, сидевшего в его лучшем кресле, и Пуху поэтому оставалось только стоять, хлопая глазами и размышляя, чей это вообще дом. «Хэлло», сказал он, «я думал, ты ушел». «Нет, Пух», говорит Поросенок, «это ты ушел»[54]. «Так и есть», говорит Пух, «наверняка один из нас ушел». Он посмотрел на свои часы, которые несколько недель назад остановились на без пяти одиннадцать. «Около одиннадцати», радостно сказал Пух. «Как раз время для небольшого закусончика». И он запустил голову в буфет. «А потом мы пойдем гулять, Поросенок, и я спою И-Ё свою песню». «Какую песню, Пух?» «Ту, которую мы собираемся спеть И-Ё», объяснил Пух. Часы все еще показывали без пяти одиннадцать, когда Пух и Поросенок спустя полтора часа двинулись в путь. Дул ветер, и валил снег; устав мчаться по кругу и пытаясь поймать самого себя, он порхал мягко, нежно и спокойно, пока не нашел местечка, где отдохнуть, а иногда этим местечком был нос Пуха, а иногда нет, а Поросенок, хотя и носил белый шарф вокруг шеи, все-таки слегка чувствовал, что за ушами у него более снежно, чем где бы то ни было. «Пух», говорит он наконец несколько робко, потому что ему не хотелось, чтобы Пух подумал, что он Сдается. «Просто удивительно. Что бы ты сказал, если бы мы теперь пошли домой и отрепетировали твою песню, а потом спели бы ее И-Ё завтра – или – или на следующей неделе, когда нам случится его увидеть?» «Это очень хорошая мысль, Поросенок», говорит Пух. «Мы отрепетируем ее прямо сейчас, пока мы идем одни. Но идти репетировать домой я бы не назвал хорошей мыслью, потому что это специальная Уличная (Outdoor) Песня, которую Надо Петь, Когда Идет Снег»[55]. «Ты уверен?», с тревогой спросил Поросенок. «Ладно, ты сам поймешь, Поросенок, когда послушаешь. Потому что она ведь вот как начинается. Чем больше снегу, трам-пам-пам…» «Трам-пам-что?» «Пам», говорит Пух. «Я это вставил, чтобы сделать ее более хмычной. Тем больше бегу, трам-пам-пам…» «Разве ты не сказал „снегу“, а не „бегу“?» «Да, но это было до». «До трам-пам-пам?» «Это было другое трам-пам-пам», сказал Пух, чувствуя, что слегка запутался. «Я тебе ее спою целиком, тогда ты поймешь». Итак, он спел ее снова. Чем больше Вот он ее так и спел, что, несомненно, является наилучшим способом ее исполнения. И когда он закончил, то стал ждать, что скажет Поросенок, что-нибудь в том роде, что, мол, из Всех Уличных Хмыков для Снежной Погоды, какие он когда-либо слышал, это самый лучший. И Поросенок, тщательно обдумав услышанное, говорит торжественно: «Пух, лапы-то ладно, а вот уши!» Тем временем они уже добрались до мрачного места, в котором жил И-Ё, а так как в ушах Поросенка было еще очень снежно и он начинал от этого уставать, они свернули к Маленькой Сосновой Роще и сели на загородку, огораживающую ее. Теперь они были защищены от снега. Но все равно было очень холодно, и, чтобы согреться, они спели Пухову песню практически шесть раз: Поросенок исполнял трам-пам-пам, а Пух – остальное. И оба они постукивали по загородке палками, которые они тут же и подобрали. Немного погодя они почувствовали, что согрелись и вновь в состоянии продолжать беседу. «Я думал», говорит Пух, «вот то, о чем я думал. Я думал об И-Ё». «Что об И-Ё?» «Ну, что бедный И-Ё, ему негде жить». «Да уж», сказал Поросенок. «У тебя есть дом, Поросенок, и у меня есть дом, и это все хорошие дома. И у Кристофера Робина есть дом, и у Сыча, и у Канги, и у Кролика – у всех у них есть дома, – и даже у друзей-и-родственников Кролика есть дома или что-то в таком роде, а у бедного И-Ё нет ничего. И вот о чем я подумал: давай построим ему дом». «Это Великая Мысль», говорит Поросенок. «Где будем строить?» «Мы построим его здесь», говорит Пух, «вот как раз из этих деревяшек, с подветренной стороны, потому что здесь я подумал об этом. И мы назовем это место Медвежьим Углом, и мы построим для И-Ё И-Ё-Хауз в Медвежьем Углу». «Там вон этих деревяшек целая куча, на другой стороне рощи», говорит Поросенок. «Я их видел. Просто уйма. Все нагромождены друг на друга». «Благодарю тебя, Поросенок», говорит Пух. «То, что ты только что сказал, будет Великой Лептой в деле построения И-Ё-Хауза, и вследствие этого я мог бы даже назвать это место Медвежье-Поросячьим Углом, если бы Медвежий Угол не звучало бы лучше и больше соответствовало истине, так как оно и короче, и больше похоже на угол[56]. Пойдем». Итак, они слезли с загородки и побрели на другой конец рощи, чтобы принести оттуда деревяшки. Кристофер Робин проводил утро дома, пропутешествовав в Африку и обратно, и он как раз пришвартовал свой корабль к берегу и раздумывал о том, как он выглядит снаружи, когда в дверь постучал – кто бы вы думали? – И-Ё собственной персоной. «Хэлло, И-Ё», сказал Кристофер Робин, открывая дверь и выходя. «Ну как ты?» «Все еще идет снег», сказал И-Ё мрачно. «Да уж». «И довольно морозно». «В самом деле». «Да», говорит И-Ё. «Тем не менее», сказал он, слегка вздохнув, «землетрясений, слава Богу, уже давно не было». «В чем дело, И-Ё?» «Ничего, Кристофер Робин. Ничего особенного. Я полагаю, ты где-нибудь здесь не видел дома или чего-нибудь в таком духе?» «В каком смысле дома?» «Просто дома». «Кто в нем живет?» «Я живу. По крайней мере, я так думал, что я там живу. В конце концов, не всем же иметь дома». «Но, И-Ё, я не знал – я всегда думал…» «Я не знаю, как это выходит, Кристофер Робин, но со всем этим снегом, то-да-се, не говоря уже о сосульках и тому подобном, в общем, у меня в поле в три часа поутру не так жарко, как думают некоторые. Оно ведь ничем не Закрыто, если ты понимаешь, что я имею в виду, – не то чтобы совсем там было неудобно. Нет. Вовсе не Тесно, есть где развернуться. И от Духоты страдать не приходится. И фактически, Кристофер Робин», он перешел на громкий шепот, «строго-между-нами-только-не-говори-никому, там Холодно». «О, И-Ё!» «И я говорю себе: Другим будет жаль, если в одну прекрасную ночь я окочурюсь от холода. У них ведь Мозгов нет, только серый хлам, который напихали им в головы по ошибке, и они не привыкли Думать, но, если снег будет продолжать идти последующие шесть недель или около того, один из них начнет говорить себе: „Не может быть, чтоб И-Ё было бы уж так жарко часа в три поутру“. И тогда они придут посмотреть. И им будет Жаль». «О, И-Ё!», говорит Кристофер Робин, чувствуя, что ему уже очень жаль. «Тебя я не имею в виду. Ты другой. Но поскольку так все складывалось, я построил себе дом возле моей маленькой рощицы». «Ты что, правда, что ли? Ну и дела!» «Наиболее волнующая часть истории», в высшей степени меланхолически говорит И-Ё, «заключается в том, что, когда я вышел сегодня утром, он там был, а когда я вернулся обратно, его там не было. Ничего особенного, конечно. Даже вполне естественно. Это был всего лишь дом И-Ё. Но я все же несколько удивлен». Кристофер Робин, не тратя времени на удивления, уже вошел в дом, надел свой водозащитный шлем, свои водонепроницаемые бутсы и свой водо-неприкосновенный макинтош так быстро, как только мог. «Мы пойдем и отыщем его», сказал он И-Ё. «Иногда», говорит И-Ё, «когда люди уже покончили с чьим-то домом, там остается один-два кусочка, которые они не захотели взять с собой и, может, даже рады отдать владельцу, если ты понимаешь, что я имею в виду. Итак, я думаю, что если бы мы просто пошли…» «Пошли», говорит Кристофер Робин, и они поспешили вперед. Очень скоро они достигли угла поля со стороны сосновой рощи, где больше не было дома И-Ё. «Вот тут!», говорит И-Ё. «Ни бревна, ни доски не оставлено. Конечно, у меня еще остается весь этот снег, и я могу с ним делать все, что угодно. Жаловаться не приходится». Но Кристофер Робин не слушал И-Ё, он слушал что-то другое. «Ты слышишь?», спросил он. «Что это? Кто-нибудь смеется?» «Слушай». Они оба прислушались и услышали низкий сиплый голос, говорящий, напевая, что чем больше снегу, тем больше бегу, и тоненький визгливый голосок, который то и дело вставлял трам-пам-пам. «Это Пух», взволнованно говорит Кристофер Робин. «Возможно», говорит И-Ё. «И Поросенок!», взволнованно говорит Кристофер Робин. «Вероятно», говорит И-Ё. «В чем мы нуждаемся, так это в тренированной Ищейке». Неожиданно слова песни переменились. «Мы построили наш ДОМ!», пел сиплый. «Трам-пам-пам!», пел писклявый. «Это отличнейший ДОМ…» «Трам-пам-пам…» «Хотел бы я иметь ТАКОЙ…» «Трам-пам-пам…» «Пух!», закричал Кристофер Робин. Певцы за загородкой неожиданно смолкли. «Это Кристофер Робин!», нетерпеливо сказал Пух. «Он как раз в том месте, где мы брали деревяшки!», сказал Поросенок. Они слезли с загородки и поспешили вокруг рощи. Пух всю дорогу издавал приветственные звуки. «Вот это да! Здесь И-Ё!», сказал Пух, когда они закончили обниматься с Кристофером Робином, и он подтолкнул Поросенка, а Поросенок подтолкнул его, и он подумал про себя, какой славный сюрприз они приготовили. «Хэлло, И-Ё». «Того же и тебе, Маленький Поросенок, а по Четвергам дважды», мрачно сказал И-Ё. Прежде чем Пуху удалось сказать: «Почему по Четвергам?», Кристофер Робин начал объяснять печальную историю Пропажи Дома И-Ё. А Пух и Поросенок слушали, и их глаза становились все больше и больше. «Где, ты говоришь, он был?», говорит Пух. «Прямо здесь». «Сделан из деревяшек?» «Да». «О!», сказал Поросенок. «Что?», говорит И-Ё. «Я просто сказал „О“», нервно говорит Поросенок. Чтобы казаться беззаботным, он пару раз хмыкнул трам-пам-пам в том смысле, что что-мы-теперь-будем-делать. «Ты уверен, что это был дом?», говорит Пух. «Я имею в виду, ты уверен, что этот дом был здесь?» «Конечно», сказал И-Ё и про себя добавил: «Ну и бестолочь». «Пух, в чем дело?», спросил Кристофер Робин. «Ну», говорит Пух… «Собственно говоря», сказал Пух… «Видишь ли», говорит… «Это как если бы», говорит, но что-то сказало ему, что он не сможет объяснить это достаточно ясно, и он опять подтолкнул Поросенка. «Это как если бы», быстро сказал Поросенок. «Только еще теплее», добавил он после долгого обдумывания. «Что теплее?» «На другой стороне Леса, где стоит дом И-Ё». «Мой дом?», говорит И-Ё. «Мой дом был здесь». «Потому что там теплее», говорит Пух. «Но я-то знаю…» «Пойдем и посмотрим», просто говорит Пух. И он повел их, показывая дорогу. «Не может быть двух домов», сказал Пух, «чтобы они были расположены так близко». Они обошли Угол и обнаружили там И-Ё-Хауз, такой же уютный, как и все вокруг. «Вот он», говорит Пух. «Снаружи и внутри», говорит Поросенок. И-Ё вошел внутрь и вышел. «Замечательно», говорит. «Это действительно мой дом, и я построил его там, где сказал. Итак, должно быть, ветром его перенесло сюда через рощу, и вот он здесь в целости и сохранности. Действительно, место даже лучше». «Гораздо лучше», говорят Пух и Поросенок в один голос. «Это только показывает, сколько можно сделать, если немного повозиться», сказал И-Ё. «Ты понимаешь, Поросенок? Сначала Мозги, а затем Усердный Труд. Посмотрите на него. Вот как надо строить дома», сказал гордо И-Ё. Итак, они его оставили там, и Кристофер Робин вернулся как раз к ланчу вместе со своими друзьями Пухом и Поросенком, и по дороге они рассказали ему о той Ужасной Ошибке, которую они совершили. И когда он кончил смеяться, они все спели Уличную Песню о Снежной Погоде и пели ее всю оставшуюся часть дороги домой. Поросенок, который был все еще не в голосе, вновь аккомпанировал при помощи трам-пам-пам-канья. «И я понимаю, что это кажется легко», говорил себе Поросенок, «но не каждый способен и на это». Глава II. Тиггер Пух неожиданно проснулся среди ночи и прислушался. Затем он встал с кровати, зажег свечу и затопал через всю комнату посмотреть, не пытается ли Кто-бы-то-ни-было залезть в его медовый буфет; но никто не пытался, поэтому он зашлепал назад, погасил свечу и лег в постель. Тогда он опять услышал шум. «Это ты, что ли, Поросенок?», спросил Пух. Но это был не он. «Входи, Кристофер Робин». Но это был не Кристофер Робин. «Ты мне завтра расскажешь, И-Ё»[37] сонно сказал Пух. Но шум не прекращался. «Worraworraworraworraworraaworra», говорил Кто-бы-то-ни-был, и тогда Пух окончательно понял, что заснуть ему не удастся. «Что это может быть?», думал он. «Много шумов в Лесу, но это другой шум. Это не рычанье, не мурлыканье. Это не лай и не тот звук, который вы издаете, прежде-чем-сочинить-кусочек-поэзии, это особого рода звук, издаваемый странным животным! И он издает его у меня под дверью. Итак, я должен встать и попросить его, чтобы он этого не делал». Он встал с кровати и открыл парадную дверь. «Хэлло!», сказал Пух на тот случай, если там кто-то был за дверью. «Хэлло», говорит Кто-бы-то-ни-был. «О!», говорит Пух. «Хэлло!» «Хэлло!» «О! Так вы тут!», говорит Пух. «Хэлло!» «Хэлло!», сказало Странное Животное, недоумевая, сколько же это может продолжаться. Пух как раз хотел сказать в четвертый раз «Хэлло!», но подумал, что лучше он этого делать не будет. «Вы кто?», спросил он вместо этого. «Я», сказал голос. «О», говорит Пух. «Ладно, входи»[58]. Итак, Кто-бы-он-ни-был вошел, и при свете свечи они с Пухом разглядывали друг друга. «Я Пух», сказал Пух. «Я Тиггер», сказал Тиггер. «О!», сказал Пух, ибо он никогда не видел животных, подобных этому. «Кристофер Робин знает насчет тебя?»[59] «Конечно, знает», сказал Тиггер. «Ладно», говорит Пух, «сейчас середина ночи, а это подходящее время для того, чтобы лечь спать. Завтра поутру мы будем завтракать, мед есть. Тиггерам нравится мед?» «Им все нравится», весело говорит Тиггер. «Тогда, если им нравится ложиться спать на полу[60], то я лягу обратно в кровать», говорит Пух, «а утром мы займемся делами». И он лег в кровать и крепко заснул. Когда он утром проснулся, первое, что он увидел, был Тиггер, сидящий напротив зеркала. «Хэлло!», сказал Пух. «Хэлло!», сказал Тиггер. «Я обнаружил еще одного, в точности как я. Я думал, я у них один такой». Пух встал с кровати и начал объяснять, что такое зеркало. Как только он дошел до самого интересного места, Тиггер говорит: «Извини меня, я тебя прерву на минутку, там что-то взобралось на твой стол». И с криком «Worraworraworraworraworra» он бросился на скатерть, стащил ее на пол, завернулся в нее три раза, перекатился с одного конца комнаты на другой и после ужасной борьбы вынул голову на свет божий и весело говорит: «Правда, я победил?» «Это моя скатерть», сказал Пух, разворачивая Тиггера. «Да? Мне бы такое и в голову не пришло». «Ее стелют на стол и кладут на нее вещи». «Тогда почему она пыталась меня поддеть, когда я не смотрел?» «Не думаю, чтобы она пыталась», говорит Пух. «Нет, она пыталась», сказал Тиггер, «просто я ее опередил». Пух постелил скатерть обратно на стол, поставил на нее большую банку с медом, и они сели завтракать. Как только они сели, Тиггер набрал полный рот меду… и посмотрел на потолок одним глазом, и издал языком исследующий звук, – что-это-там-такое-дали-звук. И затем он сказал весьма решительным тоном: «Тиггерам не нравится мед». «О!», сказал Пух, пытаясь придать этому звукоизвлечению оттенок Печали и Сожаления. «Я думал, им все нравится». «Все, кроме меду», отрезал Тиггер. Пуху это было скорее приятно, и тогда он говорит, что поскольку он свой завтрак закончил, то он возьмет Тиггера в гости к Поросенку и Тиггер сможет попробовать немного желудей. «Спасибо, Пух», говорит Тиггер, «потому что желуди – это действительно то, что Тиггерам нравится больше всего». Итак, после завтрака они пошли повидать Поросенка, и Пух, пока они шли, по дороге объяснил, что Поросенок – это Очень Маленькое Животное, которого испугают внезапные наскоки, и попросил Тиггера не быть таким Прытким хотя бы поначалу. А Тиггер, который всю дорогу прятался в деревьях и напрыгивал оттуда на Пухову тень, когда она не смотрела, сказал, что Тиггеры бывают Прыткими только до завтрака, а как только они поедят чуть-чуть желудей, то они сразу становятся Уравновешенными и Утонченными. Итак, мало-помалу они пришли и вскоре уже звонили в дверь дома Поросенка. «Хэлло, Пух», сказал Поросенок. «Хэлло, Поросенок. Это Тиггер». «О! Серьезно?», говорит Поросенок и отодвигается к другому концу стола. «Я думал, что Тиггеры бывают меньше, чем этот». «Еще не такие большие бывают», сказал Тиггер. «Им нравятся желуди», сказал Пух. «Вот потому-то мы и пришли. Потому что бедный Тиггер еще не завтракал». Поросенок подвинул Тиггеру вазу с желудями и сказал «Угощайтесь», а потом придвинулся потеснее к Пуху и, почувствовав себя немного храбрее, говорит: «Значит, вы Тиггер? Понятно-понятно» – вполне беззаботным голосом. Но Тиггер на это ничего не сказал, потому что его рот был полон желудями… После продолжительного чавканья он говорит: «И ые у а т о у ей». А когда Пух и Поросенок сказали «Что?», он сказал «А о ть а ая!» и вышел на минутку. Вернувшись, он твердо сказал: «Тиггерам не нравятся желуди». «Но ты говорил, что им все нравится, кроме меду», говорит Пух. «Кроме меду и желудей», объяснил Тиггер. Услышав это, Пух сказал: «О, понимаю», а Поросенок, который был скорее доволен, что Тиггерам не нравятся желуди, говорит: «А как насчет чертополоха?» «Чертополох», говорит Тиггер, «это то, что нравится Тиггерам больше всего». «Тогда пошли к И-Ё», говорит Пух. Итак, они все втроем пошли к И-Ё, и, после того как они шли, и шли, и шли, они наконец пришли в ту часть леса, где жил И-Ё. «Хэлло, И-Ё!», сказал Пух. «Это Тиггер». «Что это?», говорит И-Ё. «Вот это», объяснили одновременно Пух и Поросенок, а Тиггер улыбнулся самым наиприятнейшим образом и ничего не сказал. «Что вы, сказали, это было?», спросил И-Ё. «Тиггер». «А!», сказал И-Ё. «Он только что пришел», объяснил Пух. «А!», снова говорит И-Ё. Он долго думал, а потом сказал: «И когда же он уйдет?» Пух объяснил И-Ё, что Тиггер – большой друг Кристофера Робина и что он останется жить в Лесу, а Поросенок объяснил Тиггеру, что он не должен обращать внимания на то, что сказал И-Ё, потому что он всегда мрачный, и И-Ё объяснил Поросенку, что, напротив, он чувствует себя этим утром особенно бодро, а Тиггер объяснял всем, кто хотел его слушать, что он еще не завтракал. «Я понял, в чем тут дело», сказал Пух. «Тиггеры всегда едят чертополох. Вот поэтому мы и пришли к тебе, И-Ё». «Не бери в голову, Пух». «Да нет, И-Ё, я не имел в виду, что мы не хотели тебя видеть». «Понятно-понятно. Но ваш новый цветной приятель действительно хочет завтракать. Как, ты сказал, его зовут?» «Тиггер». «Ну вот, Тиггер, пойдем сюда». И-Ё повел его по дороге, ведущей к зарослям чертополоха, и махнул на них копытом. «Этот маленький участок я оставил себе на день рожденья», сказал он, «но в конце концов, что дни рожденья? Приходят сегодня и уходят завтра. Угощайся, Тиггер». Тиггер поблагодарил и несколько тревожно посмотрел на Пуха. «Это в самом деле чертополох?», шепнул он. «Да», говорит Пух. «Тот самый, что нравится Тиггерам больше всего?» «Совершенно верно», сказал Пух. «Понимаю», говорит Тиггер. Итак, он набил себе полную пасть и громко захрустел. «Оу!», сказал Тиггер. Он сел и сунул лапу в рот. «В чем дело?», спросил Пух. «Горит!», пробормотал Тиггер. «Твой друг», говорит И-Ё, «похоже, проглотил пчелу». Друг Пуха перестал мотать головой, пытаясь избавиться от колючек, и объяснил, что Тиггерам не нравится чертополох. «Зачем тогда было уродовать такой прекрасный куст?», спросил И-Ё. «Но ты сказал», начал Пух, «что Тиггерам нравится все, за исключением меда и зжолудей». «И чертополоха», говорит Тиггер, бегая кругами с высунутым языком. Пух посмотрел на него с грустью. «Что будем делать?», спросил он Поросенка. Поросенок знал ответ на этот вопрос и сразу сказал, – пойти сказать Кристоферу Робину. «Вы найдете его у Канги», говорит И-Ё. Он подошел поближе к Пуху и сказал громким шепотом: «Не мог бы ты попросить своего друга перенести эти упражнения в другое место? У меня вскоре ланч, и я не хотел бы, чтобы его затоптали, прежде чем я начну есть. Пустяковое дело, прихоть, но все мы имеем свои маленькие слабости». Пух торжественно кивнул и позвал Тиггера. «Пошли, зайдем к Канге. Она наверняка много чего найдет тебе позавтракать». Тиггер завершил последний круг и подошел к Пуху и Поросенку. «Горит!», объяснил он, широко и дружелюбно улыбаясь. «Пошли». И он умчался вперед. Пух и Поросенок медленно поплелись за ним. Пока они шли, Поросенок ничего не говорил, потому что ни о чем не мог думать, а Пух ничего не говорил, потому что придумывал стихотворение. И когда он придумал его, он начал так: С бедным малюткой Тиггером что нам прикажете делать? Если так дальше пойдет, никогда он не вырастет больше. Мед не по вкусу ему, зжолудей – и тех не желает. Дали чертополох и от него отказался. Много колючек, шипов, а это ему не по нраву. Все, что Другие Животные смачно жуют и глотают, Глотке его не под стать подыхает, бедняк, с голодухи! «Да он и так большой», сказал Поросенок. «На самом деле он не очень большой». «Ладно, но кажется большим». Услышав это, Пух погрузился в размышления и затем промурлыкал следующее: Сколько ж в нем весу всего, сколько фунтов, шиллингов, унций? Больно уж Прыток всегда, потому-то и кажется больше[61]. «Вот и все стихотворение», сказал он. «Тебе нравится, Поросенок?» «Все, за исключением шиллингов», сказал Поросенок. «Я не думаю, что им здесь место». «Им захотелось встать после фунтов», объяснил Пух. «Ладно, я им и разрешил. Лучший способ сочинять стихи – это давать вещам волю». «Ну, не знаю», сказал Поросенок. Тиггер топотал впереди, все время крутясь в разные стороны и крича: «Туда идем?» – и вот наконец они дошли до Канги и обнаружили там Кристофера Робина. Тиггер бросился к нему. «О, вот ты где, Тиггер?», сказал Кристофер Робин. «Я знал, что ты где-то здесь». «Я искал в Лесу вещи», говорит Тиггер. «Я нашел пух и поросенка, и и-ё, но не нашел завтрака». Пух и Поросенок подошли и обняли Кристофера Робина и объяснили все происшедшее. «А ты не знаешь, что нравится Тиггерам?», спросил Пух. «Я думаю, что, если бы я хорошенько подумал, я бы вспомнил», говорит Кристофер Робин, «но я думал, Тиггер знает». «А я и знаю», говорит Тиггер. «Все на свете за исключением меда, желудей и – как эти горячие штуковины называются?» «Чертополох». «Да, и за исключением чертополоха». «О, ну ладно. Канга тебе может что-нибудь дать на завтрак». Итак, они подошли к Канге, и, когда Ру сказал «Хэлло, Пух» и «Хэлло, Поросенок» по одному разу и «Хэлло, Тиггер!» два раза, потому что он его никогда раньше не видел и это звучало забавно, они сказали Канге, чего они хотят, и Канга сказала очень ласково: «Ладно, загляни в мой буфет, Тиггер, дорогуша, и найди то, что тебе нравится». Потому что она сразу поняла, что, каким бы большим Тиггером не казался, он так же нуждается в ласке, как и Ру. «Можно мне тоже заглянуть?», говорит Пух, который начал себя чувствовать по-одиннадцатичасовому. Он обнаружил маленькую консервную банку со сгущенным молоком, и что-то, казалось, говорило ему, что это Тиггерам не нравится; итак, он унес ее в уголок сам по себе и уединился там с ней так, чтобы его никто не отрывал от дела. Но чем больше Тиггер совал нос в одно и запускал лапу в другое, тем больше обнаруживалось вещей, которые Тиггерам не нравятся. И когда он перепробовал в буфете все и обнаружил, что ничего из этого есть не может, он и говорит Канге: «Ладно, что теперь?» Но Канга и Кристофер Робин, и Поросенок все вместе окружили Ру, наблюдая, как он принимает Солодовый Экстракт, а Ру говорил: «А может не надо?», а Канга говорила: «Ру, дорогуша, помнишь, ты обещал?» «Что это такое?», прошептал Тиггер Поросенку. «Укрепляющее!», сказал Поросенок. «Он его ненавидит». Итак, Тиггер подошел поближе, наклонился из-за спинки стула над Ру и вдруг высунул язык и жадно заглотал Укрепляющее. Канга, неожиданно подпрыгнув от удивления, схватила ложку, которая уже почти исчезла в пасти Тиггера, и благополучно выдернула ее обратно. Но Солодовый Экстракт пропал. «Тиггер, дорогуша!», сказала Канга. «Он съел мое лекарство, он съел мое лекарство, он съел мое лекарство!», пел счастливый Ру, полагая, что это первоклассная шутка. Тогда Тиггер взглянул на потолок, закрыл глаза и облизал языком челюсти на тот случай, если он что-нибудь пропустил. И умиротворенная улыбка растеклась по всей его роже, когда он сказал: «Итак, вот что нравится Тиггерам!» Что вполне объясняет тот факт, что после этого он всегда жил у Канги и принимал Солодовый Экстракт на завтрак, обед и чай. А иногда, когда Канга полагала, что ему нужно что-то еще более укрепляющее, она давала ему ложку другую бэби-румикса. «Но я думаю», говорил Поросенок Пуху в таких случаях, «что он и так достаточно укреплен». Глава III[62]. Снова Heffalump Однажды, когда Пух сидел у себя дома и пересчитывал банки с медом, в дверь позвонили. «Четырнадцать», сказал Пух. «Входи. Четырнадцать. Или пятнадцать. Сбили меня. Зараза». «Хэлло, Пух», говорит Кролик. «Хэлло, Кролик. Четырнадцать, верно?» «Чего четырнадцать?» «Банок с медом, я их тут пересчитываю». «Ну правильно, четырнадцать». «Ты уверен?» «Нет», говорит Кролик, «но какое это имеет значение?» «Просто желательно знать», скромно говорит Пух, «потому что тогда я мог бы сказать себе „У меня осталось четырнадцать банок меду“. А может и пятнадцать. Это все делается для удобства». «Ладно, пусть их будет хоть шестнадцать», говорит Кролик. «Я пришел, чтобы сказать следующее: ты не видел где-нибудь здесь Малютку?» «Думаю, не видел», говорит Пух. Потом он еще подумал немного и говорит: «Кто это Малютка?» «Ладно, это один из моих друзей-и-родственников», небрежно сказал Кролик. Но Пуху не очень-то помогло такое объяснение, ибо у Кролика было друзей-и-родственников целая туча всех сортов и калибров! А ведь Пух не знал, надо ли искать этого Малютку на верхушке дуба или на лепестке лютика. «Я вообще сегодня никого не видел», говорит Пух, «никого, кому можно было бы сказать „Хэлло, Малютка!“ Он что, тебе понадобился зачем-нибудь?» «Да зачем он мне нужен?», говорит Кролик. «Просто всегда полезно знать, где находится тот или иной друг-или-родственник, а нужен он или не нужен, это уже совсем другое дело». «О, понимаю», сказал Пух. «Он потерялся!» «Ладно», говорит Кролик, «поскольку его долгое время никто не видел, будем считать, что потерялся. Как бы то ни было, я обещал Кристоферу Робину Организовать Поиск. Так что пошли». Пух прочувствованно попрощался со своими четырнадцатью банками меду, втайне надеясь, что их все-таки пятнадцать, и они с Кроликом направились в Лес. «Так вот», сказал Кролик. «Это – Поиск, и поскольку я его организовал…» «Что ты с ним сделал?», говорит Пух. «Я его организовал. Это – ну, если все одновременно ищут в разных местах. Поэтому я бы хотел, чтобы ты, Пух, занялся бы поиском в районе Шести Деревьев, а затем направился бы к дому Сыча и поискал бы там меня. Понятно?» «Нет», говорит Пух, «что…» «Тогда я жду тебя возле Дома Сыча примерно через час». «А Поросенка ты тоже Организовал?» «Всех!», сказал Кролик, и только Пух его и видел. Как только Кролик скрылся из виду, Пух вспомнил, что он забыл спросить, кто такой этот Малютка и принадлежит ли он к тому разряду друзей-и-родственников, которые залетают вам в нос, или к тому, на которых можно наступить по невнимательности. И поскольку теперь уже было поздно, Пух решил начать Поиск с поиска Поросенка и заодно узнать, КОГО, собственно, они собираются искать, а потом уже начать ЕГО искать. «А искать Поросенка у Шести Деревьев нет смысла», сказал Пух, «потому что ведь Поросенка организовали на Особое Место, так что я лучше сначала поищу это Особое Место. Хотел бы я знать, где оно находится. И он мысленно записал у себя в голове нечто в таком роде: Порядок поиска вещей 1. Особое Место (выяснить, где Поросенок). 2. Поросенок (выяснить, кто это Малютка). 3. Малютка (выяснить, где Малютка). 4. Кролик (сказать ему, что я выяснил, где Малютка). 5. Снова Малютка (сказать ему, что я выяснил, где Кролик)». «Из всего этого явствует, что предстоит беспокойный день», подумал Пух озадаченно. Следующий момент действительно оказался в высшей степени беспокойным, ибо Пух был так озабочен, что совершенно не смотрел себе под ноги и наступил на кусочек Леса, который там по ошибке оказался, и он только успел подумать: «Я лечу. Как Сыч. Хотел бы я знать, как бы мне остановиться…». И тут же он остановился. «Оу!», взвизгнуло что-то. «Забавно», подумал Пух. «Сам говорю „Оу!“, а при этом и не думал ойкать».[65] «На помощь!», тихо говорит высокий голос. «Опять я», подумал Пух. «Со мной явно произошел Несчастный Случай. Я свалился в яму, и у меня голос стал писклявый, и к тому же говорит сам по себе, а я совершенно не готов к этому, несмотря на то, что внутри меня что-то произошло. Зараза!» «На помощь! На помощь!» «Ну вот! Говорю, хотя даже не пытался говорить. Вероятно, это Тяжелый Несчастный Случай», и после этого он подумал, что теперь, если он сам, по своей воле захочет сказать что-нибудь, у него ничего не получится, и чтобы удостовериться в обратном, он громко сказал: «Тяжелейший Случай с Пухом-Медведем!»[65] «Пух», пропищал голос. «Это Поросенок», нетерпеливо закричал Пух. «Ты где?» «Внизу», говорит Поросенок действительно довольно-таки низким голосом. «Внизу чего?» «Внизу тебя. Вставай!» «О!», сказал Пух и вскарабкался на ноги так быстро, как только мог. «Я что, упал на тебя?» «Ну да, ты упал на меня», говорит Поросенок, ощупывая себя с головы до копыт. «Я не хотел этого», говорит Пух покаянно. «А я не говорю, что хотел оказаться внизу», грустно сказал Поросенок. «Но теперь со мной все в порядке. Пух, я так рад, что это оказался ты».[66] «Что же случилось с нами?», говорит Пух. «Где мы?» «Мне кажется, где-то вроде ямы. Я шел и кого-то искал, и вдруг я почувствовал, что меня больше нет, а как только я встал, чтобы посмотреть, куда же я запропастился, на меня что-то свалилось. Это был ты». «Вон оно что!», сказал Пух. «Да», сказал Поросенок. «Пух», продолжал он тревожно, «ты думаешь, мы попали в Западню?» Пух об этом вообще не думал, но кивнул. Потому что он вспомнил, как они однажды с Поросенком сделали Пухову Западню для Heffalump'ов, и тогда он догадался, что именно произошло сейчас. Они с Поросенком угодили в Heffalump'ову Западню для Пухов! Вот оно как обстояло дело. «А что бывает, когда приходят Heffalump'ы?», спросил Поросенок дрожащим голосом, когда услышал новости. «Может, он тебя и не заметит, Поросенок», ободряюще говорит Пух. «Потому что ведь ты Очень Маленькое Животное». «Но тебя-то он заметит, Пух». «Да, он меня заметит, а я его замечу», говорит Пух, продумывая ситуацию. «Мы оба будем довольно долго друг друга замечать, а потом он скажет „Хо-хо!“». Поросенок даже содрогнулся при мысли об этом «Хо-хо!», и уши у него стали дергаться. «А что ты скажешь?», спросил он. Пух попытался продумать свой ответ, но чем больше он думал, тем больше убеждался, что невозможно придумать подходящего ответа на «Хо-хо!», сказанное Heffalump'ом таким тоном, каким он его собирался сказать. «А я ничего не скажу», сказал Пух. «Я просто хмыкну, как будто я чего-то жду». «А вдруг он тогда опять скажет „Хо-хо“», предположил Поросенок с тревогой. «Скорее всего, он так и сделает!», говорит Пух. А у Поросенка уши уже дергаются вовсю, так что он их прислонил к краю Западни, чтобы они успокоились. «Он скажет это опять», говорит Пух, «а я буду продолжать хмыкать. И это выведет его из себя. Потому что когда ты говоришь „Хо-хо!“ дважды, да еще таким злобным тоном, а тебе в ответ только хмыкают, то ты вдруг обнаруживаешь, что стоит тебе это сказать в третий раз, как, ну – ты обнаруживаешь – что…» «Что?» «Что ничего». «Что ничего что?» Пух понимал, что он имеет в виду, но, будучи Медведем с Очень Низким I.Q., он не мог выразить эту мысль при помощи слов. «Ладно, просто ничего», снова сказал он. «Ты хочешь сказать, что это больше не будет настоящим, подлинным хохоканьем?», с надеждой говорит Поросенок. Пух посмотрел на него с восхищением и сказал, что это как раз то, что он имел в виду, что если кто-то все время хмыкает, то тебе уже просто никогда в голову не придет сказать «Хо-хо!» «А он возьмет и скажет что-нибудь еще», говорит Поросенок. «Правильно. Он скажет: „Что все это значит?“ И тогда я скажу – и это очень хорошая мысль, Поросенок, которая мне только что пришла в голову, – я скажу: „Это Западня для Heffalump'ов, которую я соорудил, и теперь жду, когда Heffalump в нее попадется“. И буду продолжать хмыкать. Это окончательно Выбьет его из Колеи». «Пух!», закричал Поросенок (теперь была его очередь восхищаться). «Мы спасены!» «Думаешь?», говорит Пух, не будучи сам в этом совершенно уверен. Но Поросенок был совершенно уверен; и он мысленно увидел Пуха и Heffalump'a, разговаривающих друг с другом; и тогда он вдруг с некоторой грустью подумал, насколько было бы лучше, если бы это были Поросенок и Heffalump, разговаривающие друг с другом, а не Пух, потому что хотя он, Поросенок, конечно, очень любит Пуха, но на самом-то деле у него, Поросенка, гораздо больше мозгов, чем у Пуха, и было бы гораздо лучше, если бы именно он, а не Пух, стоял рядом с Heffalump'ом, и было бы здорово потом вечером вспоминать, как он днем разговаривал с Heffalump'ом, как будто это был вовсе и не Heffalump. Ведь теперь это казалось так легко: он тоже знал, что он сказал бы Heffalump'y. HEFFALUMP (злобно). «Хо-хо!» ПОРОСЕНОК (небрежно). «Тра-ля-ля, тра-ля-ля». HEFFALUMP (удивленный и не вполне уверенный в себе). «Хо-хо!» ПОРОСЕНОК (еще более небрежно). «Трам-пам-пам. Трам-пам-пам». HEFFALUMP (начинает хохокатъ, неуклюже делая вид, что это он кашляет). «Кхм! Что все это значит?» ПОРОСЕНОК (удивленно). «Хэлло, это Западня, которую я соорудил, и теперь жду, когда Heffalump в нее упадет!» HEFFALUMP (совершенно сбитый с толку). «О!» (После длительного молчания.) «Ты в этом уверен?» ПОРОСЕНОК. «Спрашиваешь!» HEFFALUMP. «О!» (Нервно.) «Я – я думал, что это я сделал Западню для Поросенков». ПОРОСЕНОК (удивленно). «О нет!» HEFFALUMP (оправдываясь). «Я – я – тогда я, наверно, ошибся». ПОРОСЕНОК. «Боюсь, что так». (Вежливо.) «Мне очень жаль» (Начинает хмыкать). HEFFALUMP. «Ладно – я – ладно – я – тогда. Я полагаю, мне лучше уйти?» ПОРОСЕНОК (глядя на него; небрежно). «Ладно, если у вас дела. Увидите Кристофера Робина, передайте ему, что он мне нужен». HEFFALUMP (угодливо). «Конечно! О чем вы говорите!» (Поспешно уходит.) ПУХ (который не собирался тут быть, но без которого ведь тут никак не обойтись). «О, Поросенок, до чего ж ты храбрый и умный!» ПОРОСЕНОК (скромно). «Да ладно тебе, Пух». (И потом, когда придет Кристофер Робин, Пух ему может обо всем рассказать.) В то время как Поросенок предавался сладким мечтаньям, а Пуха раздирали сомнения, было ли их четырнадцать или все-таки пятнадцать, Поиск Малютки еще продолжался в масштабах всего Леса. Настоящее имя Малютки было Очень Маленький Жучок, но его для краткости называли Малюткой, если с ним вообще разговаривали, что случалось крайне редко, разве кто-нибудь скажет: «Ладно, Малютка, прекрати!» Малютка погостил у Кристофера Робина несколько секунд, а затем отправился прогуляться вокруг жасминового куста, и вместо того, чтобы вернуться назад другой дорогой, он не вернулся, и теперь никто не знал, где он находится. «Я думаю, он просто пошел домой», сказал Кристофер Робин. «А он сказал до-свиданья-и-спасибо-за-прекрасный-вечер?», говорит Кролик. «Нет, он только успел поздороваться», сказал Кристофер Робин. «Ха!», говорит Кролик. Подумав немного, он продолжал: «Тогда, может, он написал письмо что благодарит за визит и сожалеет, что вынужден внезапно уйти?» Кристофер Робин был в этом не уверен. «Ха!», снова говорит Кролик важным тоном. «Это серьезно! Он Пропал. Мы должны немедленно организовать Поиск». Кристофер Робин, который думал о чем-то другом, говорит: «А где Пух?» Но Кролика уже и след простыл. Тогда Кристофер Робин вернулся домой, и в голове у него возникла картина, как Пух собирается на Длительную Прогулку (где-то около семи часов утра); тогда он взобрался на вершину своего дерева и спустился вниз и затем, ломая голову, куда же мог деваться Пух, пошел по Лесу. Через некоторое время он подошел к Большому Карьеру, посмотрел вниз и увидел там Пуха и Поросенка, безмятежно спавших там, свернувшись калачиком. «Хо-хо!», сказал Кристофер Робин громко и неожиданно. От Удивления и Тревоги Поросенок подпрыгнул в воздухе на шесть дюймов, а Пух продолжал спать. «Это Heffalump», нервно подумал Поросенок. «Так-так!» Он немного похмыкал, но так, чтобы нельзя было разобрать ни одного слова, и совершенно непринужденным голосом сказал: «Тра-ля-ля, тра-ля-ля» – как будто только это его и занимало. Но при всем том он не посмотрел наверх, потому что если ты оглянешься и увидишь Очень Свирепого Heffalump'a, который смотрит на тебя сверху, то тогда ты вообще забудешь, пожалуй, что собирался сказать. «Трам-пам-пам», говорит Кристофер Робин голосом Пуха. Потому что Пух когда-то сочинил песню с такими словами, и поэтому Кристофер Робин, когда ее пел, то пел всегда голосом Пуха, потому что голос Пуха к ней больше всего подходил. «Он говорит неправильную вещь», с тревогой подумал Поросенок. «Он должен был снова сказать „Хо-хо!“. Может, мне самому ему это сказать?». И Поросенок (так свирепо, как только мог) сказал: «Хо-хо!» «Как вы здесь оказались?», говорит Кристофер Робин своим обычным голосом. «Вот ужас-то!», подумал Поросенок. «Сначала он говорит голосом Пуха, а теперь – голосом Кристофера Робина. Он это делает, чтобы Выбить меня из Колеи». И будучи Совершенно Выбитым из Колеи, Поросенок сказал очень быстро и визгливо: «Это Западня для Пухов, и я жду, когда я в нее упаду, хо-хо, что все это значит, а потом я говорю „хо-хо“ еще раз». «Ч Т О?», говорит Кристофер Робин. «Западня для Хохоков», говорит Поросенок хриплым голосом, «я ее только что соорудил, и Хо-хо в нее вот-вот того…» Неизвестно, сколько бы еще Поросенок продолжал в этом духе, просто не знаю, но в этот момент проснулся Пух и решил, что их было шестнадцать. Поэтому он сразу вскочил, и, как только он повернулся, чтобы почесаться как раз посередине спины в неудобном месте, где его что-то щекотало, он увидел Кристофера Робина. «Хэлло!», радостно закричал он. «Хэлло, Пух!» Поросенок посмотрел наверх и потом посмотрел опять вниз. И он почувствовал себя в Таком Глупом и Идиотском положении, что окончательно решил убежать из дому и стать Матросом, как вдруг он что-то увидел. «Пух!», завопил он. «Там что-то по твоей спине карабкается». «Вот и я думаю», говорит Пух. «Это же Малютка!», закричал Поросенок. «А, так вот это кто!», говорит Пух. «Кристофер Робин, я нашел Малютку!», заорал Поросенок. «Молодец, Поросенок», говорит Кристофер Робин. И после этих ободряющих слов Поросенок почувствовал себя совершенно счастливым и решил пока в Матросы не поступать. Поэтому, когда Кристофер Робин помог им выбраться из Большого Карьера, они пошли оттуда все вместе, взявшись за руки. Через два дня Кролик случайно встретил в Лесу И-Ё. «Хэлло, И-Ё», сказал он. «Что это ты ищешь?» «Малютку, разумеется», говорит И-Ё. «Совсем, что ли, ничего не соображаешь?» «О, разве я тебе не говорил?», говорит Кролик. «Малютку нашли два дня назад». Последовало минутное молчание. «Ха-ха», сказал И-Ё с горечью. «Всеобщий восторг и прочее. Не надо оправданий. Именно что-нибудь в таком роде и должно было произойти». Глава IV. Jagular Как-то раз Пух думал, и вот он подумал, что неплохо было бы навестить И-Ё, потому что он его не видел аж со вчерашнего дня. Но, проходя сквозь вереск и напевая, он вспомнил, что Сыча он не видел с позавчерашнего дня, поэтому он подумал, что сначала заглянет в Сто-Акровый Лес и посмотрит, может, Сыча нет дома. Ладно, он шел, напевая, пока не дошел до того места у ручья, где был брод, и, когда он уже был посередине третьего камня, он стал раздумывать, как там поживают Канга с Ру и Тиггером, потому что они жили все вместе совсем в другой части Леса. И он подумал: «Я не видел Ру очень давно, и если я не увижу его сегодня, пройдет еще больше времени». Итак, он сел на камень посреди ручья и спел один из куплетов своей песни попутно размышляя, что же предпринять. Этот куплет был примерно такого сорта: Встаю я рано поутру, Солнце было восхитительно теплым, и камень, на котором он уже довольно долго сидел, тоже нагрелся, так что Пух почти решил уже оставаться Пухом посреди ручья весь остаток утра, когда он вспомнил Кролика. «Кролик», сказал Пух. «Мне нравится потолковать с Кроликом. Он всегда толкует о разумных вещах. Он не употребляет длинных, трудных слов, как Сыч. Он употребляет короткие, легкие слова, такие, как „Не позавтракать ли нам?“ или „Угощайся, Пух“. Я полагаю, что на самом деле я должен пойти и навестить Кролика». Что побудило его подумать о следующем куплете: Да, я люблю потолковать о том о сем. Итак, исполнив этот куплет, он встал с камня, вернулся обратно через ручей и отправился к дому Кролика. Но не прошел он и нескольких шагов, как стал говорить себе: «Да, но, положим, Кролика нет дома?» «Или, положим, я застряну в его парадной двери, как уже однажды случилось, когда его передняя вдруг стала гораздо меньше?» «Потому что я-то знаю, что я не стал толще, а его парадная дверь вполне могла похудеть». «Поэтому не будет ли лучше, если…» И все это время, пока он высказывал эти и им подобные мысли, он забирал все больше и больше на запад, сам не понимая, что делает… пока вдруг не обнаружил, что находится возле двери собственного дома. Было одиннадцать часов. Время, когда необходимо-немножко-чего-нибудь… Полчаса спустя он делал то, что он на самом деле имел в виду с самого начала, – он ковылял к дому Поросенка[68]. По ходу дела он вытер рот тыльной стороной лапы и спел заключительный куплет своей песни: Встаю я рано поутру, Когда это вот так записано, то, может, оно и не кажется очень уж удачной песней, но, идя через светлый желтовато-коричневый пушок очень солнечного утра приблизительно в половине двенадцатого, Пух был склонен думать, что это лучшая из всех песен, какие ему когда-либо доводилось петь. Поросенок был занят рытьем небольшой ямы в земле прямо рядом со своим домом. «Хэлло, Поросенок», сказал Пух. «Хэлло, Пух», сказал Поросенок, подпрыгнув от удивления. «Я так и знал, что это ты». «И я знал, что это я», сказал Пух. «Что это ты делаешь?» «Сажаю желудь, Пух, так чтобы из него выросло дубовое дерево и у меня было бы много желудей прямо возле дома, вместо того чтобы ходить за ними за тридевять земель, понимаешь?» «А положим, не вырастет?», говорит Пух. «Вырастет, потому что Кристофер Робин сказал, что вырастет, поэтому я его и сажаю». «Ладно», говорит Пух, «значит, если я посажу медовые соты возле своего дома, то, стало быть, вырастет целый улей?» Поросенок не вполне был в этом уверен. «Или кусочек соты», сказал Пух, «а то так сот не напасешься. Но только тогда вырастет только кусочек улья, при том что это может оказаться неправильный кусочек, где пчелы только погудели, но ничего не намедовали. Зараза». Поросенок согласился, что это было бы скорее обидно. «Кроме того, Пух, сажать-то совсем не просто, особенно если ты не знаешь, как это делается», сказал Поросенок. Он положил желудь в яму, засыпал ее землей и попрыгал на ней. «А я знаю», сказал Пух, «потому что Кристофер Робин давал мне семена мастурбций, и я их посадил, и у меня теперь вырастут мастурбций прямо перед дверью». «Может, настурций?», робко говорит Поросенок, продолжая прыгать. «Нет!», сказал Пух. «Это другие. Мои называются мастурбций». Когда Поросенок закончил прыгать, он вытер лапы об живот и говорит: «Что будем делать?», а Пух говорит: «Давай навестим Кангу с Ру и Тиггера», а Поросенок говорит: «Д-да, д-давай», потому что он слегка тревожился насчет Тиггера, который был весьма Прытким Животным с такой манерой здороваться, что у вас потом полны уши песка, даже после того, как Канга скажет: «Спокойнее, Тиггер, дорогуша» – и поможет вам встать. Итак, они отправились к Канге. Теперь, случилось так, что Канга почувствовала в то утро прилив комплекса хозяйки, в частности, она захотела Сосчитать Вещи – жилетки Ру, сколько кусков мыла осталось и два пятна на Тиггеровом нагруднике; итак, она услала их из дому с пакетом сандвичей с кресс-салатом для Ру и пакетом сандвичей с Солодовым Экстрактом для Тиггера, чтобы они как следует прогулялись по Лесу и не шалили. Ладно, они и ушли. И когда они шли, Тиггер рассказывал Ру (которого это интересовало) обо всем, что Тиггеры умеют делать. «Летать умеют?», спросил Ру. «Да», говорит Тиггер, «они прекрасные летуны». «Оо!», говорит Ру. «Летают, как Сыч?» «Да», сказал Тиггер. «Но они не хотят». «Почему же они не хотят?» «Ладно, им почему-то не нравится». Ру не мог этого понять, потому что он думал, что уметь летать было бы классно, но Тиггер сказал, что это трудно объяснить, если ты сам не Тиггер. «Ладно», говорит Ру, «прыгать, как Канга?» «Да», сказал Тиггер. «Но только в охотку». «Я люблю прыгать», сказал Ру. «Давай, кто дальше!» «Я могу», говорит Тиггер, «но только мы не должны останавливаться, а не то опоздаем». «Куда мы опоздаем?» «Туда, куда надо приходить вовремя», говорит Тиггер. Через некоторое время они подошли к Шести Сосновым Деревьям. «Я умею плавать», говорит Ру. «Я упал в речку и плавал. Тиггеры умеют?» «Конечно, умеют. Тиггеры все умеют». «Лазить по деревьям лучше Пуха?», спросил Ру, остановившись перед самой высокой сосной и задрав голову. «По деревьям они лазят лучше всего», сказал Тиггер. «Гораздо лучше, чем Пухи». «А на это дерево они могут влезть?» «Они как раз всегда на такие и лазают», сказал Тиггер. «Вверх – вниз, и так целыми днями». «Оо, Тиггер, на самом деле?» «Вот ты сейчас сам убедишься», храбро сказал Тиггер. «А ты можешь сесть мне на спину и наблюдать». Ибо из всех вещей, о которых он сказал, что Тиггеры умеют их делать, он неожиданно почувствовал уверенность именно относительно лазанья по деревьям. «Оо, Тиггер – оо, Тиггер, – оо, Тиггер», возбужденно пищал Ру. Итак, он сел Тиггеру на спину, и они пошли. Через первые десять футов Тиггер радостно говорит себе: «Лезем!» Еще через десять футов он сказал: «Я всегда говорил, что Тиггеры умеют лазить по деревьям». А еще через десять футов он говорит: «Однако надо принять во внимание, что это непростое дело». А еще через десять футов он сказал: «С другой стороны, придется ведь слезать обратно». А потом говорит: «Что будет непросто…» «Хотя кто-то думает…» «Что это…» «Легко». И на слове «легко» ветка, на которую он залез, неожиданно сломалась, и он только чудом ухитрился схватиться за другую, медленно зацепился за нее подбородком, затем задней лапой… затем другой… пока наконец не уселся на ней, тяжело дыша и жалея, что не попробовал вместо этого плаванье. Ру слез с его спины и уселся рядом с ним. «Оо, Тиггер», сказал он возбужденно, «мы на самой верхушке?» «Нет», говорит Тиггер. «Полезем на верхушку?» «Нет», говорит Тиггер. «О!», сказал Ру скорее грустно. Затем он с надеждой продолжал: «Здорово у тебя получилось, когда ты сделал вид, что мы собираемся упасть прямо вниз и не упали. Давай еще попробуем?» «НЕТ», говорит Тиггер. Ру ненадолго замолчал, а потом говорит: «Съедим сандвичи, Тиггер?» На что Тиггер сказал: «Да, где они?» А Ру говорит: «Внизу под деревом». А Тиггер сказал: «Не думаю, что их надо сейчас есть». Ладно, они и не стали. Мало-помалу Пух и Поросенок приближались к цели. Пух рассказывал Поросенку поющим голосом, что, мол, самое главное не брать в голову и спать побольше, а там хоть трава не расти, а Поросенок размышлял, сколько времени пройдет, пока вырастет его желудь. «Смотри, Пух!», вдруг сказал Поросенок. «Там кто-то на сосне сидит». «Точно!», говорит Пух, удивленно вглядываясь. «Это какое-то Животное». Поросенок схватил Пуха за руку на тот случай, если Пух испугался. «Это Одно из Свирепых Животных?», спросил он, глядя в другую сторону. Пух кивнул. «Это Jagular». «Что делают Jagular'ы?», говорит Поросенок в надежде, что они этого делать не будут.[69] «Они прячутся в ветвях деревьев и сваливаются вам на голову, когда вы проходите внизу», сказал Пух. «Мне Кристофер Робин говорил». «Может, мы лучше не будем проходить внизу на тот случай, если он свалится и поранит себя?» «Они никогда себя не ранят», сказал Пух. «Они первоклассные свальщики». Поросенок все еще чувствовал, что находиться прямо внизу под Очень Хорошим Свальщиком было бы Ошибкой, и он уже совсем решил возвращаться обратно, как будто он забыл сделать что-то важное, когда Jagular позвал их. «На помощь! На помощь!», звал он. «Вот так Jagular'ы всегда делают», сказал Пух, очень заинтересованный. «Они зовут: „На помощь! На помощь!“, а потом, когда ты посмотришь наверх, сваливаются тебе на голову». «Я смотрю вниз», громко закричал Поросенок, так чтобы Jagular случайно не сделал по ошибке неверный шаг. Что-то очень возбужденное рядом с Jagular'ом узнало Поросенка и запищало: «Пух и Поросенок! Пух и Поросенок!» Тут Поросенок вдруг почувствовал, что этот день гораздо лучше, чем он ему казался раньше, – такой теплый, солнечный. «Пух!», заорал он. «По-моему, это Тиггер и Ру!» «Точно», говорит Пух. «А я думал, это Jagular и другой Jagular». «Хэлло, Ру», позвал Поросенок. «Что вы там делаете?» «Мы не можем слезть, мы не можем спуститься вниз!», закричал Ру. «Не забавно ли? Пух, не забавно ли? Тиггер и я живем на дереве, как Сыч, и собираемся тут оставаться навсегда. Я могу видеть дом Поросенка. Поросенок, я могу видеть твой дом отсюда. Правда, мы высоко забрались? А дом Сыча такой же высокий, как этот?» «Как ты туда попал, Ру?», спросил Пух. «На спине у Тиггера. А Тиггеры не могут лазать вниз, потому что у них хвост мешает, только вверх, а Тиггер забыл об этом, когда мы начали залезать, и только сейчас вспомнил. Так что мы здесь останемся навсегда-навсегда, если только еще выше не полезем. Что ты говоришь, Тиггер? О, Тиггер говорит, если мы полезем выше, то мы будем не в состоянии так хорошо видеть дом Поросенка, так что мы собираемся остаться здесь». «Поросенок», говорит Пух торжественно, услышав все это, «что будем делать»? И он начал есть Тиггеровы сандвичи. «Они попались?», тревожно спросил Поросенок. Пух кивнул. «Ты не можешь слазить за ними?» «Я бы мог, Поросенок, я бы мог даже принести Ру на спине, но принести Тиггера я не смогу. Итак, мы должны сделать что-то еще». И он глубокомысленно начал есть сандвичи Ру. Думал ли он о чем-нибудь, когда доедал последний сандвич, я не знаю, но, когда он докончил предпоследний, раздался треск папоротника и на сцене явились Кристофер Робин и И-Ё. «Не удивлюсь, если завтра, того и гляди, начнется град», говорил И-Ё. «Бураны, снежные заносы или что там еще. Сегодня хорошо – так и не Бери в Голову. Не имеет значения – так что ли? Пустяк, ерунда. Просто кусочек погоды». «Вон Пух!», сказал Кристофер Робин, который не беспокоился о завтрашнем дне, пока он не наступил. «Хэлло, Пух!» «Это Кристофер Робин», сказал Поросенок. «Он поймет, что делать». Они подошли к нему. «О, Кристофер Робин», начал Поросенок. «И И-Ё», сказал И-Ё. «Тиггер и Ру прямо на Шести Сосновых Деревьях и не могут слезть и…» «Я только что сказал», вставил Поросенок, «что если бы только Кристофер Робин…» «И И-Ё…» «Если бы вы только были здесь, тогда бы мы могли что-нибудь придумать». «Я думаю», сказал Поросенок серьезно, «что если И-Ё стал бы у подножия дерева, а Пух встал бы И-Ё на спину, а я встал бы на плечи Пуху…» «И если спина И-Ё вдруг хрустнула бы, то для нас это было бы какое-никакое развлечение. Ха-ха!», сказал И-Ё. «В некотором роде забавно, но в действительности бесполезно». «Ладно», сказал Поросенок мягко, «я думал…» «Неужели твоя спина сломалась бы, И-Ё?», спросил Пух, в высшей степени удивленный. «Это-то как раз самое увлекательное, Пух. Не быть вполне уверенным, пока сам не убедишься». Пух сказал: «О!», и все снова начали думать. «У меня идея!», закричал Кристофер Робин. «Послушай его, Поросенок», сказал И-Ё, «и тогда ты поймешь, что мы будем пытаться делать». «Я сниму твою Тунику[71], и мы возьмемся каждый за свой угол, и тогда Ру и Тиггер смогут туда прыгнуть, и это будет безопасно и упруго, так что они не ушибутся». «Спустить Тиггера вниз», говорит И-Ё, «не поранив кого бы то ни было. Держи эти две мысли в голове, Поросенок, и все будет в порядке». Но Поросенок не слушал, он пришел в возбуждение от мысли увидеть снова голубые подтяжки Кристофера Робина. Он их раньше видел только один раз, когда был гораздо моложе, и был так перевозбужден от их созерцания, что должен был лечь спать на полчаса раньше, чем обычно; и он всегда размышлял, на самом ли деле они были такими голубыми и тянучими, какими он их себе представлял. Итак, Кристофер Робин снял Тунику, и оказалось, что они действительно точно такие и были. Поросенок почувствовал полное дружелюбие к И-Ё и даже держал конец Туники рядом с ним и радостно улыбался ему. И-Ё же шепнул в сторону: «Я не говорил, что Несчастье не случится. Несчастья – это забавная вещь. Вы о них никогда не думаете, пока их нет». Когда Ру понял, что он должен делать, он пришел в дикое возбуждение и закричал: «Тиггер, Тиггер, мы сейчас будем прыгать! Погляди, как я буду прыгать, Тиггер! Подобен полету будет мой прыжок. Тиггеры так умеют?» И он запищал: «Я пошел, Кристофер Робин» – и прыгнул прямо в середину Туники. И прыгнул он так быстро, что оттолкнулся и прыгнул снова почти так же высоко, и еще несколько раз подпрыгивал и говорил «Оо!», а потом он наконец остановился и говорит: «О, здорово!», и они спустили его на землю. «Давай, Тиггер!», завопил он. «Это легко». Но Тиггер впился в ветку и говорил себе: «Это все очень хорошо для Прыгучих Животных, как Канга, но это совершенно другое дело для Плавучих Животных, как Тиггеры». И он представил, как он плывет себе вниз по речке и почувствовал, что это и есть настоящая жизнь для Тиггеров. «Давай!», орал Кристофер Робин. «Все будет в порядке». «Подождите минутку», нервно сказал Тиггер. «Мне в глаз попал кусочек коры». И он медленно двинулся по ветке. «Давай, это легко!», пищал Ру. И вдруг Тиггер убедился в том, как это было легко. «Атас!», закричал Кристофер Робин остальным. Раздался треск, ужасающий шум и страшная неразбериха на земле. Кристофер Робин, Пух и Поросенок встали первыми, затем они подняли Тиггера, а в самом низу валялся И-Ё. «О, И-Ё», воскликнул Кристофер Робин, «ты не ушибся?» Он в тревоге поднял его, и встряхнул, и помог ему встать на ноги. Долгое время И-Ё молчал. Потом говорит: «Тиггер здесь?» Тиггер был здесь, такой же Прыткий, как всегда. «Да», сказал Кристофер Робин. «Тиггер здесь». «Ладно, поблагодарите его от моего имени», сказал И-Ё. Глава V. Busy Backson Все говорило о том, что Кролику предстоял хлопотный день. Как только он проснулся, он сразу почувствовал всю важность происходящего, почувствовал, как много сегодня от него зависит. Это был как раз такой день, Подходящий для Организации Чего-Либо, для Написания Писки За Подписью «Кролик» и для того, чтобы выяснить, что Думают По Этому Поводу Остальные. Это было замечательное утро, самое подходящее для того, чтобы поспешить к Пуху и сказать: «Прекрасно, я так и передам Поросенку», а затем пойти к Поросенку и сказать: «Пух полагает, но, возможно, лучше будет, если я посоветуюсь с Сычом». Это был такой Капитанский день, когда все говорят: «Да, Кролик» или «Нет, Кролик» и ждут дальнейших распоряжений. Он вышел из дома и окунулся в теплое весеннее утро, размышляя о том, что бы предпринять. Ближе всего был дом Канги, а там Бэби Ру умел говорить «Да, Кролик» или «Нет, Кролик», пожалуй, лучше, чем кто бы то ни было в Лесу; но теперь там находилось другое животное, этот непредсказуемый и Прыткий Тиггер, а это был еще тот Тиггер, который всегда опережал тебя, как только ты соберешься показать ему дорогу, и был вне поля зрения во все время пути, но приходил раньше всех и говорил: «А вот и мы!» «Нет, только не Канга», сказал задумчиво Кролик, грея усы на солнце; и чтобы совершенно убедить себя в том, что он туда не собирается, он повернул налево и потрусил в другом направлении, которое оказалось дорогой к дому Кристофера Робина. «В конце концов», говорил себе Кролик, «Кристофер Робин зависит только от меня. Он обожает Пуха и Поросенка, так же как и я, но ведь у них совершенно нет Мозгов, просто ни чуточки. И он уважает Сыча, потому что, конечно же, нельзя не уважать кого бы то ни было, если он может написать В Т О Р Н Е К, даже если он пишет это слово неправильно; но правописание – это еще не все. Бывают дни, когда написать вторнек совершенно не считается. А Канга слишком занята воспитанием Ру, а Ру слишком юн, а Тиггер слишком Прыток, чтобы от них был какой-нибудь толк. Итак, на самом деле, кроме меня, никого нет, если приглядеться хорошенько. Я пойду и погляжу, не собирается ли он что-нибудь сделать, и я сделаю это для него. Это как раз такой день сегодня, чтобы проворачивать дела». Он радостно затрусил дальше и мало-помалу пересек Ручей и попал в то место, где жили его друзья-и-родственники. Казалось, в это утро их было даже больше, чем обычно, и он кивнул парочке-другой ежей, так как для долгих приветствий и рукопожатий он был слишком занят, сказал важно «Привет», некоторым другим и – милостиво – «А, это вы», – самой Мелкоте. Он похлопал их лапой по плечу и ушел, оставив такую атмосферу возбуждения и я-не-знаю-что-там-еще-такое, что некоторые члены семейства Жук, включая Анри Пти, тут же отправились в Сто-Акровый Лес и начали взбираться на деревья в надежде, что им удастся забраться на самую верхотуру, прежде чем это, что бы оно ни было, произойдет, так, чтобы увидеть его воочию. Кролик спешил, каждую минуту все больше раздуваясь от важности; вскоре он добрался до того дерева, где жил Кристофер Робин. Он постучал в дверь и пару раз крикнул, затем он отошел немного назад и поднял лапу, загораживая глаза от солнца, и крикнул по направлению к верхушке дерева. Потом он повернулся и заорал: «Хэлло! Слышишь, что ли? Это Кролик», но ничего не произошло. Тогда он перестал орать и прислушался. И все остановились и прислушались вместе с ним, и Лес был такой одинокий, тихий и мирный в солнечном блеске, и тогда вдруг в ста милях, где-то высоко над ним, запел жаворонок. «Черт!», сказал Кролик. «Он ушел». Он вернулся к парадной двери, просто чтобы убедиться, и уже было двинулся прочь, чувствуя, что все утро испорчено, как вдруг увидел на земле листок бумаги. А на нем была кнопка, так что было ясно, что она откнопилась от двери. «Ха!», сказал Кролик, вновь чувствуя прилив энергии. «Еще записка!» Вот что там говорилось: УШОЛ БЭКСОН[72] ЗАНЯТ БЭКСОН К. Р. «Ха!», говорит Кролик. «Надо сказать другим». И он с важностью пустился прочь. Ближайшим был дома Сыча, поэтому именно туда направил Кролик свои стопы. Он подошел к двери Сычова дома и стучал и звонил, и звонил и стучал, пока наконец Сыч не высунулся наружу и сказал: «Пошел отсюда, то есть я хотел сказать – о, это ты» – в своей обычной манере. «Сыч», коротко сказал Кролик. «И у тебя и у меня – мозги. У остальных – мякина. И если кто может в этом Лесу думать, а когда я говорю „думать“, то я имею в виду думать, то это мы с тобой». «Да», говорит Сыч. «Что верно, то верно». «Прочти вот это». Сыч взял у Кролика записку Кристофера Робина и мельком взглянул на нее. Он умел написать свое собственное имя ЫСЧ, и он умел написать Вторнек так, чтобы было понятно, что это не Среда, и он мог читать вполне приемлемо, если только ему не заглядывали через плечо и не говорили все время «Ну», и он также умел… «Ну», сказал Кролик. «Да», сказал Сыч, стараясь произнести это как можно более Мудро и Многозначительно. «Я понимаю, что ты имеешь в виду. Несомненно». «Ну?» «Вот именно», говорит Сыч. «Безусловно». И после недолгого размышления он добавил: «Если бы ты ко мне не пришел, то я сам пришел бы к тебе!»[73] «Почему это?», спросил Кролик. «Вот по этой самой причине», сказал Сыч, надеясь, что вскоре что-нибудь придет ему на помощь. «Вчера утром», торжественно говорит Кролик, «я пошел навестить Кристофера Робина. Его не было дома. К двери была прикноплена записка!» «Вот эта записка?» «Нет, другая. Но по содержанию та же самая. Это очень странно». «Удивительное дело», сказал Сыч, вновь взглянув на записку. «Что же ты предпринял?» «Ничего». «Это самое лучшее», мудро сказал Сыч. «Ну так что?», говорит опять Кролик, когда Сыч подумал, что он уже собирается уходить. «Безусловно», сказал Сыч. Некоторое время в голову ему не лезли никакие мысли, а затем вдруг одна пришла. «Скажи мне, Кролик», говорит Сыч, «точные слова первой записки. Это очень важно. От этого зависит все. Точные слова первой записки». «Она была точно такая же, как эта». Сыч посмотрел на него, размышляя, как бы получше столкнуть его с дерева, но потом почувствовал, что это он всегда успеет сделать. И он предпринял еще одну попытку понять, о чем идет речь. «Точные слова, пожалуйста», сказал он так, как будто Кролик вообще не умел говорить. «Там сказано: „Ушол. Бэксон“. Как здесь. Только здесь сказано еще „Занятый Бэксон“». Сыч издал вздох облегчения. «А!», сказал Сыч. «Теперь-то мы знаем, на каком мы свете». «Да, но на каком свете Кристофер Робин?», сказал Кролик. «Вот в чем вопрос». Сыч снова посмотрел на записку. Человеку с его образованием прочитать ее было раз плюнуть. «Ушол Бэксон. Занятый Бэксон» – именно нечто в таком роде он и ожидал там увидеть. «Совершенно ясно, что произошло, мой дорогой Кролик», сказал Сыч. «Кристофер Робин куда-то пошел с этим Бэксоном. Они с Бэксоном чем-то вместе заняты. Ты когда последний раз видел где-нибудь тут в Лесу Бэксона?» «Не знаю», говорит Кролик. «Об этом я как раз тебя хотел спросить. Как он выглядит?» «Ладно», сказал Сыч, «Крапчатый Травянистый Бэксон это просто – по меньшей мере, – он на самом деле больше всего напоминает – конечно, это зависит от, – ладно», говорит, «честно говоря», говорит, «я не знаю, как они выглядят», сказал Сыч откровенно. «Спасибо», сказал Кролик и поспешил к Пуху. Подойдя, он услышал шум. Итак, он остановился и прислушался. Вот какой это был шум:
«Хэлло, Пух», говорит Кролик. «Хэлло, Кролик», говорит мечтательно Пух. «Это ты сам песню сочинил?» «Ладно, в некотором роде сочинил», говорит Пух. «Но мозги тут ни при чем», скромно добавил он, «потому что Неизвестно Почему, Кролик, но иногда это само приходит». «А!», сказал Кролик, который никогда не позволял вещам приходить самим, но всегда сам шел и брал их. «Ладно, суть в том, что видел ли ты когда-нибудь в Лесу Крапчатого или Травянистого Бэксона?» «Нет», говорит Пух. «Я Тиггера только что видел». «Он тут ни при чем. Он не поможет». «Нет», сказал Пух, «не поможет». «А Поросенка видел?» «Да», сказал Пух. «Но ведь и от него тоже никакого толку?» «Ладно, это зависит от того, видел ли он кого-нибудь». «Он меня видел», сказал Пух.[74] Кролик сел на землю рядом с Пухом, но, чувствуя себя в этом положении гораздо менее важным, тут же встал. «Все сводится к следующему вопросу», сказал он. «Чем теперь занимается по утрам Кристофер Робин?» «То есть как это?» «Ладно, ты мне можешь сказать, что кто-нибудь его видел утром? Последние дни?» «Да», говорит Пух. «Мы вчера с ним завтракали вместе. У Шести Деревьев. Я сделал маленькую корзиночку, довольно вместительную корзиночку, обычную довольно-таки здоровенную корзиночку, полную…» «Да-да», говорит Кролик, «но я имею в виду позже. Видел ли ты его между одиннадцатью и двенадцатью?» «Ладно», сказал Пух, «в одиннадцать часов – в одиннадцать часов, – ладно, в одиннадцать часов, видишь ли, я обыкновенно бываю дома. Потому что я должен сделать одну или две вещи…» «Ну тогда в четверть двенадцатого?» «Ладно», говорит Пух. «В полдвенадцатого», «Да», говорит Пух, «в половине или, возможно, позже я мог его видеть». И теперь, когда он об этом подумал, он начал припоминать, что на самом деле не видел Кристофера Робина довольно-таки давно. Именно не утром. Днем – да; по вечерам – да; до завтрака – да; сразу после завтрака – да, а потом «Увидимся, Пух», – и его и след простыл. «Вот именно», говорит Кролик. «Куда?» «Может, он что-нибудь ищет?» «Что?», спросил Кролик. «Это как раз о чем я хотел сказать», говорит Пух. «Может, он ищет – этого – как его…» «Крапчатого или Травянистого…» «Да», сказал Пух. «Одного из них. Если он пропал». Кролик посмотрел на него снисходительно. «Проку от тебя – никакого», сказал он. «Нет», говорит Пух, «но я стараюсь», сказал он скромно. Кролик поблагодарил его за старание и сказал, что лучше он пойдет повидает И-Ё, а если Пух хочет, пожалуйста, пусть идет с ним. Но Пух, который чувствовал приближение другого куплета, сказал, что лучше он здесь подождет Поросенка, до свиданья, Кролик. И Кролик ушел. Но случилось так, что первым Поросенка встретил именно Кролик. Поросенок в это утро встал пораньше, чтобы сорвать букет фиалок; и когда он их собрал и поставил в горшок посреди дома, ему вдруг пришло в голову, что никто еще никогда не собирал букета фиалок для И-Ё, и чем больше он думал об этом, тем больше он думал, как печально это было – быть Животным, для которого никто никогда не собрал букета фиалок. Итак, он вновь поспешил из дома, повторяя про себя «И-Ё, фиалки», а потом «фиалки, И-Ё» на тот случай, если он забудет о цели своего визита, потому что это был тот еще день, и он собрал большой букет и потрусил к И-Ё, поминутно нюхая их и чувствуя себя совершенно счастливым до тех пор, пока он не пришел к тому месту, где находился И-Ё. «О, И-Ё», начал Поросенок слегка нервно, потому что И-Ё был занят. И-Ё поднял копыто и замахал в сторону Поросенка. «Завтра», сказал он, «или еще когда-нибудь». Поросенок подошел немного поближе, чтобы посмотреть. что это было. На земле перед И-Ё лежало три палки, и он смотрел на них. Две из них были соединены одним концом, а третья пересекала первые две. Поросенок подумал, что, возможно, это своего рода Капкан. «О, И-Ё», начал он опять. «Я толь…» «Это Маленький Поросенок?», говорит И-Ё, все еще не поднимая тяжелого взгляда от своих палок. «Да, И-Ё, и я…» «Ты знаешь, что это такое?» «Нет», сказал Поросенок. «Это А». «О!», сказал Поросенок. «Да не О, а А», строго сказал И-Ё. «Ты что, не слышишь, или, может, ты думаешь, у тебя образования больше, чем у Кристофера Робина?» «Да», сказал Поросенок. «Нет», очень быстро сказал Поросенок и пододвинулся еще ближе. «Кристофер Робин сказал, что это А, и действительно, это А, пока кто-нибудь на него не наступил», добавил И-Ё сурово. Поросенок слегка отпрыгнул назад и понюхал свои фиалки. «Знаешь ли ты, что значит А, маленький поросенок?» «Нет, И-Ё, не знаю». «Это значит Обучение, это значит Образование, это значит все, чего лишены ты и Пух. Вот что такое А». «О», сказал опять Поросенок. «То есть я хотел сказать, неужели?», объяснил он. «Я тебе так скажу. Люди в этом Лесу приходят и уходят,[75] и они говорят: „Это только И-Ё, он не в счет“. Они ходят туда-сюда и говорят „Ха-ха“. Но знают ли они что-нибудь про А? Нет, не знают. Для них это просто три палки. Но для Образованных – заметь это, маленький поросенок, – для Образованных – я не имею в виду пухов и поросят – это великое и славное А, а не просто что-нибудь, на что каждый, кому не лень, может подойти и плюнуть». Поросенок нервно скакнул назад и посмотрел вокруг в ожидании помощи. «А вот и Кролик», радостно сказал он. «Хэлло, Кролик». Кролик подошел, важно кивнул Поросенку и сказал: «А, И-Ё!» таким голосом, что было ясно, что через пару минут он скажет «до-свиданья». «Только об одном хотел я спросить тебя, И-Ё. Что происходит с Кристофером Робином по утрам?» «Что это такое, на что я смотрю?», сказал И-Ё, все еще продолжая смотреть. «Три палки», проворно сказал Кролик. «Ты видишь?», говорит И-Ё Поросенку. Он повернулся к Кролику. «Теперь я отвечу на твой вопрос», говорит он торжественно. «Спасибо», сказал Кролик. «Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает Образование. Он инстижируется – я думаю, это именно то слово, которое он имел в виду, но, возможно, я ошибаюсь, – он инстижируется в Знании. Я тоже по мере сил, это, как его, ладно, я тоже делаю то, что он делает. Вот это, например, это…» «А», сказал Кролик, «только не очень хорошее. Ладно, я должен идти и сказать остальным». И-Ё посмотрел на свои дощечки, а затем на Поросенка. «Что сказал Кролик это такое?», спросил он. «А», говорит Поросенок. «Это ты ему сказал?» «Нет, И-Ё, я не говорил. Я полагаю, он просто знал». «Он знал? Ты хочешь сказать, что это А – вещь, которую знают Кролики?» «Да, И-Ё. Он умный, Кролик-то». «Умный», сказал И-Ё презрительно, тяжело ставя ногу на три дощечки. «Образование!», сказал И-Ё горько, подпрыгивая на своих шести палках. «Что такое Наука?», спросил И-Ё, разбрасывая копытом по воздуху свои двенадцать деревяшек. «Вещь, которую знает Кролик! Ха!» «Мне кажется», нервно начал Поросенок. «А мне не кажется», отрезал И-Ё. «Мне кажется, что фиалки, скорее, симпатичные». Он положил свой букет перед И-Ё и пустился галопом наутек. На следующее утро записка на двери Кристофера Робина гласила: УШЕЛ. СКОРО БУДУ. К. Р. Вот почему все животные в Лесу – за исключением, конечно, Крапчатого или Травянистого Бэксона – теперь знают, что делает Кристофер Робин по утрам. Глава VI. Игра в Пухалки Время от времени ручей на краю Леса становился таким большим, как будто это была река, и, сделавшись таким большим, он не бежал и не прыгал, не искрился, как раньше, когда он был помоложе, но тек медленно, ибо теперь он знал, куда шел, и как будто говорил себе: «Спешить некуда. Когда-нибудь все там будем». Но все остальные маленькие ручейки в Лесу шли именно этой быстрой нетерпеливой дорогой, потому что они надеялись еще так много найти, прежде чем будет слишком поздно. Из Леса во внешний мир вела широкая тропинка[76], почти такая же широкая, как дорога, но, прежде чем попасть в Лес, она должна была пересечь эту реку[77]. И вот там, где она ее пересекала, был деревянный мост, почти такой же широкий, как дорога, с деревянными перилами с каждой стороны. Кристофер Робин всегда мог дотянуться подбородком до края перил, если хотел, но гораздо более забавно было стоять на нижней перекладине, так чтобы можно было перегнуться через мост и наблюдать, как река медленно проплывает мимо. Пух же мог достать подбородком до нижней перекладины, если хотел, но гораздо более забавно было лежать и наблюдать, как река медленно проплывает мимо. А для Ру и Поросенка это был вообще единственный способ наблюдать за рекой, так как им было слабо дотянуться хотя бы даже и до нижней перекладины. Итак, они могли лежать и наблюдать… а она очень медленно проплывала мимо, зная, что торопиться уже некуда. Однажды, когда Пух гулял по этому мосту, он попытался сочинить небольшой стишок про шишки, потому что они там валялись вокруг него со всех сторон, а у него было поэтическое настроение. Итак, он взял шишку, посмотрел на нее и сказал себе: «Это очень хорошая шишка, и с ней что-то должно рифмоваться». Но он ничего не мог придумать. И тогда ему в голову неожиданно пришло следующее: Поссорились весною Под этой вот сосною. Сыч со сна: «Моя сосна!» Канга: «SOS! Моя сосна!» «Что не имеет никакого смысла», говорит Пух, «потому что Канга не живет в дереве». Он как раз ступил лапой на мост и, не глядя под ноги, споткнулся; шишка выпала у него из лапы и упала в реку. «Зараза», сказал Пух, когда она медленно проплывала под мостом, а он вернулся, чтобы взять другую шишку, к которой надо было придумывать рифму. Но тогда он решил, что лучше вместо этого он просто понаблюдает за рекой, потому что это был день такого умиротворенного типа, поэтому он лег и смотрел на нее, а она медленно скользила мимо него, и вдруг он увидел, что вместе с рекой скользит его шишка. «Забавно», сказал Пух. «Я бросил ее на другой стороне, а она выплыла с этой! Интересно, получится ли, если попробовать еще?» И он вернулся, чтобы набрать побольше шишек. Получилось. Он попробовал еще. На этот раз он бросил сразу две и перегнулся через мост, чтобы посмотреть, которая из них выплывет первой; и одна из них выплыла первой. Но так как обе были одинаковые по размеру, он не знал, была ли это та шишка, на которую он поставил, или другая. Итак, в следующий раз он бросил одну большую и одну маленькую, и большая выплыла первой, как он и предвидел, а маленькая – последней, как он тоже предвидел. Итак, он выиграл дважды… К тому времени, когда он пошел домой выпить чаю, он уже выиграл 36 раз и проиграл 29, что означало, что он – он должен был, – ладно, возьмите и вычтите 29 из 36, и это будет, сколько раз он выиграл. Так было положено начало игре, названной Пуховы Палки (Пухалки), и изобрел ее Пух. Обычно он и его друзья частенько играли в нее на краю Леса. Но вместо шишек они играли с палками, потому что их легче было помечать. И вот как-то днем Пух, Поросенок, Кролик и Ру вместе играли в Пухалки. Они бросали свои палки в тот момент, когда Кролик командовал «Пошел!», и тотчас они все спешили на другую сторону моста и переваливались через край, чтобы увидеть, чья палка придет первой. Но времени проходило довольно много, потому что река в этот день текла очень лениво, и трудно было вообще представить, что она когда-нибудь доберется до этого места. «Я могу видеть мою!», говорил Ру. «Нет, не могу, это чья-то еще. Ты можешь видеть свою, Поросенок? Я думал, я могу видеть мою, а я не могу. Вот она! Нет, это не она. Ты свою можешь видеть, Пух?» «Нет», сказал Пух. «Я полагаю, что это моя палка торчит. Кролик, твоя палка торчит?» «Они всегда плывут дольше, чем думаешь», сказал Кролик. «Как долго, ты думаешь, они будут плыть?», спросил Ру. «Я могу видеть твою, Поросенок», вдруг говорит Пух. «Моя такая сероватая», сказал Поросенок, не рискуя перегибаться слишком далеко на тот случай, чтобы не упасть. «Да, это как раз такая, какую я вижу, она выплывает с моей стороны». Кролик перегнулся еще дальше, наблюдая за ней, а Ру извивался на месте и орал: «Давай, Палка! Палка, Палка, Палка!», а Поросенок был страшно возбужден, потому что его палка была единственной, которую можно было видеть, а это означало, что он выигрывал. «Она приближается!», сказал Пух. «Ты уверен, что это моя?», возбужденно запищал Поросенок. «Да, потому что она серая. Большая серая. Вот она подходит. Очень – большая – серая – о, нет, это не она, это И-Ё». «И-Ё!», закричали все. Молчаливо, спокойно и весьма величаво, с ногами, задранными кверху, плыл И-Ё внизу под мостом. «Это И-Ё!», ужасно возбужденно закричал Ру. «Неужели?», сказал И-Ё, попав в маленький водоворот и медленно прокрутившись три раза вокруг своей оси. «А я-то думал, кто это?» «Я не знал, что ты тоже играешь», говорит Ру. «А я и не играю», сказал И-Ё. «И-Ё, что ты там делаешь?», говорит Кролик. «Угадай с трех раз, Кролик. Рою ямы в земле? Неправильно. Перепрыгиваю с ветки на ветку молодого дуба? Неправильно. Жду, чтобы мне помогли выбраться из реки? Верно. Дайте Кролику время, и он всегда найдет ответ».[78] «Но И-Ё», говорит Пух в панике, «что же мы можем – я хочу сказать, как мы будем – ты думаешь, что мы…» «Да», сказал И-Ё. «Одно из трех раз будет то самое. Спасибо тебе, Пух».[79] «Он все кругом да кругом», говорит Ру. «Почему бы и нет?», холодно сказал И-Ё. «Я тоже могу плыть», гордо говорит Ру. «Но не кругом да кругом», сказал И-Ё. «Это гораздо труднее. Я сегодня вообще не собирался плавать», продолжал он, медленно кружась на месте. «Но уж поскольку это произошло, я решил отработать легкое круговое движение справа налево, и возможно, я бы даже сказал», сказал он, вписываясь в следующий водоворот, «слева направо. Раз уж это произошло со мной, то это мое дело и никого больше не касается». Последовало минутное молчание, на протяжении которого каждый напряженно размышлял. «Мне в голову пришла та еще идея», сказал наконец Пух, «но не думаю, что вам понравится». «Я того же мнения», сказал И-Ё. «Продолжай, Пух», говорит Кролик. «Надо хоть что-то попробовать». «Ладно, если мы все будем бросать камни в реку по одну сторону И-Ё, камни поднимут волны, а волны прибьют его к другой стороне». «Это очень хорошая мысль», говорит Кролик, и Пух опять почувствовал себя счастливым. «Да уж», говорит И-Ё. «Когда я захочу, чтобы меня прикончили, Пух, я тебе дам знать». «Вдруг мы по ошибке попадем в него?», тревожно говорит Поросенок. «Или вдруг вы по ошибке промахнетесь в него», сказал И-Ё. «Обдумай все возможности, Поросенок, прежде чем браться за дело и начать развлекаться». Но Пух взял самый большой камень, который только мог взять, и перегнул его через мост, придерживая лапой. «Я его не брошу, И-Ё, я его уроню», объяснил он. «И в этом случае я уж не промахнусь. То есть, я хочу сказать, не попаду в тебя. Ты не мог бы перестать на минутку крутиться, потому что меня это несколько сбивает?» «Нет», говорит И-Ё, «мне нравится крутиться». Кролик почувствовал, что настала пора ему продемонстрировать свои административные возможности. «Теперь, Пух», сказал он, «когда я скажу „Теперь“, ты можешь бросать его. И-Ё, когда я скажу „Теперь“, Пух уронит свой камень». «Спасибо тебе большое, Кролик, но я думаю, что я об этом и так узнаю». «Ты готов, Пух? Поросенок, освободи Пуху побольше места. Ру, немного подальше. Все готовы?» «Нет», сказал И-Ё. «Теперь!», говорит Кролик. Пух уронил свой камень. Раздался громкий всплеск, и И-Ё исчез… Это был тревожный момент для наблюдавших на мосту. Они смотрели, и смотрели, и даже вид палки Поросенка, выплывшей из-под моста немного впереди Кроликовой, не взволновал их так, как можно было бы ожидать ранее. И затем, как раз когда Пух начал думать, что он, должно быть, выбрал не тот камень, или не ту реку, или не тот день для своей Идеи, возле берега на секунду показалось что-то серое… и стало медленно приближаться, все ближе и ближе, и наконец это оказался И-Ё, выходящий из воды. С криками они бросились с моста и тащили, и тянули его, и вскоре он стоял среди них на твердой почве. «О, И-Ё, да ты весь мокрый!», говорит Поросенок, ощупывая осла. И-Ё отряхнулся и попросил кого-нибудь объяснить Поросенку, что происходит с тобой, когда ты попадаешь в воду на достаточно продолжительное время. «Хорошо сработано, Пух», ласково говорит Кролик. «Здорово мы придумали». «Что придумали?», спрашивает И-Ё. «Выплеснуть тебя на берег». «Выплеснуть меня?», удивленно сказал И-Ё. «Вы полагаете, что выплеснули меня, так, что ли? Я просто нырнул. Пух запустил в меня огромным камнем, и, чтобы не получить тяжелого удара в спину, я нырнул и приплыл к берегу». «На самом деле ты не бросал», шепнул Поросенок Пуху, чтобы его успокоить. «Я не думаю, чтобы я бросал», тревожно сказал Пух. «Это просто И-Ё», сказал Поросенок. «Я думаю, что твоя Идея была хорошая Идея». Пух почувствовал себя более сносно, потому что, когда ты Медведь с Довольно Низким I.Q. и при этом Думаешь о Вещах, то поневоле иногда чувствуешь, что Идея, которая казалась тебе Вдумчивой, при ближайшем рассмотрении, когда выходит наружу и дает на себя посмотреть со стороны, оказывается совсем Другим Делом. Как бы то ни было, И-Ё был в реке, а теперь его там не было, так что ничего ужасного не совершено. «Как тебя угораздило туда упасть, И-Ё?», спросил Кролик, вытирая его носовым платком Поросенка. «Меня не гараздило», говорит И-Ё. «Но как…?» «Я был БОНСИРОВАН»[80], сказал И-Ё. «Оо!», говорит возбужденно Ру. «Тебя что, столкнули?» «Кто-то БОНСИРОВАЛ меня. Я просто размышлял на берегу реки – размышлял, если кто-нибудь из вас понимает, что я имею в виду, – когда я почувствовал громкий БАНС». «О, И-Ё», сказали все. «Ты уверен, что не поскользнулся?», спрашивает Кролик. «Конечно, поскользнулся. Если ты стоишь на скользком берегу реки и кто-то громко бонсирует тебя сзади, то ты поневоле поскользнешься. Что я, по-вашему, еще должен был сделать?» «Но кто это сделал?», говорит Ру. И-Ё не отвечал. «Я полагаю, это был Тиггер», нервно сказал Поросенок. «Но И-Ё», говорит Пух, «это была Шутка или Трагедия? Я имею в виду…» «Я сам не перестаю себя об этом спрашивать, Пух. Даже на дне реки я спрашивал себя: „Что это было, Сердечная Шутка или Чистейшей Воды Уголовщина?“ Только выплыв на поверхность, я сказал себе: „Мокруха!“, если вы понимаете, что я имею в виду». «А где был Тиггер?», спросил Кролик. Прежде чем И-Ё в состоянии был ответить, раздался громкий хруст, и сквозь живую ограду тростника появился сам Тиггер. «Всем хэлло», бодро сказал Тиггер. «Хэлло, Тиггер», сказал Пух. Кролик вдруг надулся от важности. «Тиггер», говорит он торжественно, «что произошло только что?» «Когда это?», сказал Тиггер, слегка смущенный. «Когда ты бонсировал И-Ё в реку?» «Никто его не бонсировал». «Ты бонсировал», резко сказал И-Ё. «На самом деле, нет. Я просто чихнул, а рядом случился И-Ё. И я сказал: „Grrrr-opp-ptschschsz“». «Ну вот», сказал Кролик, помогая Поросенку встать и отряхивая его. «Все в порядке, Поросенок». «Это я от удивления», нервно сказал Поросенок. «Вот это я и называю бонсировать», сказал И-Ё. «Брать людей на испуг. Не особенно приятная привычка. Я ничего не имею против того, чтобы Тиггер жил в Лесу», продолжал он, «потому что это большой Лес и здесь можно найти много свободного пространства, чтобы бонсировать там вволю. Но я не понимаю, почему надо приходить именно в мой маленький уголок и бонсировать там. Нельзя сказать, что там у меня что-то особенно привлекательное. Конечно, для любителей холода, сырости и безобразных колючек это как раз подходящая среда обитания, но в конце концов это просто маленький уголок, и если кто-то чувствует прилив бонсировщины…» «Я не бонсировал, я чихал», сердито сказал Тиггер. «Бонсировать или чихать – на дне реки трудно определить разницу». «Ладно», говорит Кролик, «все, что я могу сказать, это – ладно, вот Кристофер Робин, пусть он скажет». Кристофер Робин спускался из Леса к мосту в солнечном и беззаботном настроении, когда совершенно неважно, сколько будет дважды девятнадцать, и думал, как было бы хорошо стоять на нижней перекладине моста, а потом перегнуться еще дальше и смотреть, как река медленно скользит мимо, и тогда бы вдруг узнать все, что нужно узнать[81], и рассказать об этом Пуху, который кое в чем из этого не уверен. Но когда он подошел к мосту и увидел там всех животных, он понял, что это утро совсем другого сорта, что это то еще утро, когда ты должен что-то предпринять. «Дело обстоит примерно так, Кристофер Робин», начал Кролик. «Тиггер…» «Неправда», сказал Тиггер. «Ладно, так или иначе, но я оказался там», сказал И-Ё. «Но я не думаю, чтобы он это нарочно», сказал Пух. «Он просто бонсанутый», сказал Поросенок. «Тут ничего не поделаешь». «А ну-ка попробуй меня бонсануть, Тиггер», нетерпеливо сказал Бэби. «И-Ё, Тиггер сейчас меня попробует. Поросенок, как ты думаешь…» «Да-да», говорит Кролик. «Мы вовсе не хотим говорить все сразу. Суть в том, что Кристофер Робин по этому поводу думает?» «Все, что я сделал, это чихнул», сказал Тиггер. «Он бонсировал», сказал И-Ё. «Ладно, бонсанул разочек», сказал Тиггер. «Тихо!», говорит Кролик, поднимая лапу. «Что обо всем этом думает Кристофер Робин? Вот в чем суть». «Ладно», сказал Кристофер Робин, не вполне понимая, о чем вообще идет речь. «Я думаю…» «Да?», говорят все. «Я думаю, что нам всем надо сыграть в Пухалки». Так они и сделали. И И-Ё, который раньше никогда не играл, выигрывал чаще, чем кто бы то ни было; а Ру два раза свалился в реку, первый раз случайно, а второй раз нарочно, потому что он вдруг услышал Кангу, идущую из Леса, и понял, что, так или иначе, все равно придется ложиться спать. Ну и тогда Кролик пошел вместе с ними; а Тиггер и И-Ё пошли вместе, потому что И-Ё хотел рассказать Тиггеру, Как Выигрывать в Пухалки, надо просто кидать палку, закручивая, если ты понимаешь, что я имею в виду, Тиггер; а Кристофер Робин, Пух и Поросенок остались на берегу одни. Долгое время они смотрели на воду и ничего не говорили, так как чувствовали себя так мирно и спокойно в этот летний день. «Вообще Тиггер на самом деле нормальный парень», лениво сказал Пух. «Конечно», говорит Кристофер Робин. «Вообще на самом деле мы все нормальные ребята», говорит Пух. «Во всяком случае, я так думаю», говорит. «Но, возможно, я не прав», говорит. «Конечно, ты прав», говорит Кристофер Робин. Глава VII. Дебонсировка Тиггера Однажды Кролик и Поросенок сидели возле парадной Пухова дома, и Пух тоже с ними сидел. Был такой дремотный летний день, и Лес был полон приятных звуков, которые все, как один, казалось, говорили Пуху: «Не слушай Кролика, слушай меня». Итак, он занял удобное положение, чтобы не слушать Кролика, и только время от времени открывал глаза, чтобы сказать «А!», а затем закрыть их снова, чтобы сказать «Верно», а Кролик время от времени говорил: «Ты понимаешь, что я хочу сказать, Пух», и Пух серьезно кивал, чтобы показать, что он понимает. «Фактически», сказал Кролик, «Тиггер стал таким Прытким, что настало время его проучить. Ты не согласен, Поросенок?» Поросенок сказал, что Тиггер действительно чересчур Прыток и что, если бы они нашли какой-то способ его депрыгировать, то это была бы Очень Хорошая Мысль. «Вот и мне так кажется», говорит Кролик. «А что ты скажешь, Пух?» Пух рывком открыл глаза и говорит: «В высшей степени». «Что в высшей степени?», спросил Кролик. «То, что ты сказал», сказал Пух. «Безусловно». Поросенок тихонько толкнул Пуха, и Пух, который понял, что сморозил что-то не то, медленно поднялся и начал присматривать за собой. «Но как мы это сделаем?», говорит Поросенок. «Как мы его проучим? А, Кролик?» «В том-то все и дело», говорит Кролик. Слово «проучить», вызвало у Пуха какие-то другие ассоциации. «Там такая вещь», сказал он. «Кристофер Робин пытался дать мне понять. Дважды-два. Но у меня не пошло». «Что не пошло?», спросил Кролик. «Не пошло что?», спросил Поросенок. Пух покачал головой. «Я не знаю», сказал он, «просто не пошло, и все. О чем мы вообще говорим-то?» «Пух», укоризненно сказал Поросенок, «ты что, не слушал, что говорил Кролик?» «Я слушал, но мне в ухо попала пушинка. Кролик, ты бы не мог повторить еще разочек?» Кролика никогда не надо было дважды упрашивать что-либо повторить; итак, он спросил, с какого места начать, а когда Пух сказал, что именно с того места, когда пушинка попала ему в ухо; Кролик стал выяснять, когда это произошло, Пух сказал, что не знает, потому что он плохо слышал. Наконец Поросенок сказал, что просто они собираются найти способ, как выбить из Тиггера Прыть, потому что, как ни крути, как мы его ни любим, терпеть его каждодневное и безудержное бонсирование больше невозможно. «О, понимаю», сказал Пух. «Этого в нем слишком Много», сказал Кролик. «От этого все и происходит». Пух попытался осмыслить все это, но все, что ему приходило в голову, было бесполезным. Тогда он это все про себя прохмыкал: Будь Кролик Побольше, «Что это Пух там говорит?», спросил Кролик. «Что-то хорошее?» «Нет», сказал Пух печально. «Ничего хорошего». «Ладно, мне пришла мысль», говорит Кролик, «и вот эта мысль. Мы берем Тиггера на длительную прогулку туда, где он никогда не был, и теряем его там, а на следующее утро находим – и он будет совершенно другим Тиггером». «Почему?», сказал Пух. «Потому что он будет Скромным Тиггером, Печальным Тиггером, Меланхоличным Тиггером, Маленьким и Виноватым Тиггером, О-Кролик-Как-Я-Рад-Тебя-Видеть-Тиггером. Вот почему». «А он будет по-прежнему рад видеть меня и Поросенка?» «Конечно». «Это хорошо», сказал Пух. «Мне было бы неловко, если бы он всегда был Печальным», с сомнением сказал Поросенок. «Тиггеры никогда не бывают Печальными продолжительное время», объяснил Кролик. «Они с этим завязывают с Поразительной Быстротой. Я спрашивал у Сыча, просто чтобы убедиться, и он сказал, что они всегда из этого очень быстро выходят. Но если нам удастся сделать Тиггера Маленьким и Печальным хотя бы на пять минут, то это уже будет доброе дело». «Кристофер Робин тоже так думает?», спросил Поросенок. «Да», говорит Кролик. «Он бы сказал: „Ты сделал доброе дело, Поросенок. Я бы сделал его сам, только мне нужно было делать другое доброе дело. Спасибо тебе, Поросенок“. И Пух, конечно». Поросенок после слов Кролика почувствовал большую радость и сразу понял, что то, что они собираются сделать с Тиггером, было безусловно добрым делом, и поскольку Пух и Кролик делали это дело вместе с ним, значит, это было такое дело, которое позволит даже очень Маленькому Животному, проснувшись поутру, почувствовать себя в Своей Тарелке. Итак, оставался один вопрос: где они потеряют Тиггера? «Мы возьмем его на Северный Полюс», говорит Кролик. «Нам пришлось очень долго его открывать, так что Тиггеру придется переоткрывать его еще дольше». Теперь была очередь Пуха радоваться, ведь это он первый открыл Северный Полюс, и, когда они пойдут туда, Тиггер сможет увидеть табличку, где сказано «Открыт Пухом», и тогда Тиггер будет знать (чего он, возможно, не знал до этого), с каким Медведем он имеет дело. С тем еще Медведем. Итак, договорились начать на следующее утро и что Кролик, который жил недалеко от Канги, Ру и Тиггера, прямо теперь пойдет к ним и спросит Тиггера, что он собирается делать завтра, потому что если он ничего не собирается, то как насчет пойти завтра погулять и взять с собой Пуха и Поросенка? И если Тиггер скажет «Да», все в порядке, а если он скажет «Нет…» «Он не скажет», говорит Кролик. «Предоставьте это мне». И он с озабоченным видом удалился. Следующий день был совершенно другим днем. Вместо жары и солнца был холод и туман. Когда Пух думал о себе самом, то это его не беспокоило, но когда он думал о том количестве меда, который не сделают пчелы, холод и туман вызывали его неодобрение. Он так и сказал Поросенку, когда Поросенок зашел за ним, а Поросенок сказал, что об этом он не подумал, «но представь, как холодно и одиноко будет потерянному на вершине Леса пропадать весь день и всю ночь». Но когда он и Пух пришли к Кролику, Кролик сказал, что это как раз их день, потому что Тиггер всегда бонсирует впереди всех, и, как только он скроется из виду, они поспешат прочь, и он их больше никогда не увидит. «Совсем никогда?», сказал Поросенок. «Ладно, пока мы не найдем его на следующее утро, завтра или еще когда-нибудь. Пошли. Он нас ждет». Придя к Канге, они обнаружили, что Ру, будучи большим другом Тиггера, тоже собирается идти с ними, что создавало Затруднения. Но Кролик шепнул: «Предоставьте это мне», прижав лапу к Пухову уху, и подошел к Канге. «Думаю, Ру лучше с нами сегодня не ходить», говорит. «Во всяком случае, не сегодня». «Почему это?», спросил Ру, который, как предполагалось, вообще не слышал этот разговор. «Холодный ненастный день», говорит Кролик, потирая лапы. «А у тебя был кашель утром». «Откуда ты знаешь?», сказал Ру с негодованием. «О, Ру, ты мне не говорил», укоризненно сказала Канга. «Я просто поперхнулся печеньем», сказал Ру, «а не то, что ты имеешь в виду». «Я думаю, не сегодня, дорогуша. В другой день». «Завтра?», говорит Ру с надеждой. «Увидим», сказала Канга. «Ты всегда видишь, и ничего не происходит», печально сказал Ру. «В такой день вообще никто ничего не видит», сказал Кролик. «Я не думаю, что мы пойдем очень далеко, а потом, днем, мы – все мы – а, Тиггер, вот и ты. Пошли. До свиданья, Ру». И они пошли. Сначала Пух, Кролик и Поросенок шли вместе, а Тиггер бегал кругами, а потом, когда тропинка сделалась уже, Кролик, Поросенок и Пух пошли друг за другом, а Тиггер бегал вокруг них овалами, и мало-помалу, когда вереск стал очень колючим с каждой стороны тропинки, Тиггер бежал поверху или понизу впереди них и по временам уже начинал бонсировать Кролика, а по временам не начинал. И по мере того, как они поднимались все выше, туман становился все гуще, так что Тиггер начинал исчезать, и в тот момент, когда вы уже думали, что его здесь нет, он опять появлялся, говоря «Ну давайте же», и вы не успевали еще ничего ответить, а его уже и след простывал. Тут Кролик обернулся и толкнул Поросенка. «Скоро», говорит. «Скажи Пуху». «Скоро», сказал Поросенок Пуху. «Чего скоро?», сказал Пух Поросенку. Вдруг появился Тиггер, пробонсировал Кролика и снова исчез. «Теперь!», сказал Кролик. Он прыгнул в лощину, и Пух с Поросенком прыгнули вслед за ним. Они припали к земле и затаились в папоротнике, прислушиваясь. Лес, когда вы останавливаетесь и прислушиваетесь к нему, становится очень тихим. Они ничего не видели и не слышали. «Ш-ш-ш!», сказал Кролик. «Я и так ш-ш-ш», сказал Пух. Раздался звук топочущих лап… затем все снова смолкло… «Хэлло», сказал Тиггер и зашумел вдруг так близко, что Поросенок от страха давно бы уже выскочил, если бы на нем не сидел Пух. «Вы где?», позвал Тиггер. Кролик толкнул Пуха, а Пух поискал Поросенка, чтобы его толкнуть, но не нашел, а Поросенок дышал так часто, как только мог, и чувствовал необыкновенную храбрость и возбуждение. «Забавно», сказал Тиггер. Последовало минутное молчание, а затем они услышали, как он с топотом умчался вдаль. Они еще немного подождали, пока Лес не сделался таким тихим, что уже начал пугать их, и тогда Кролик встал и потянулся. «Ну?», с гордостью шепнул он. «Вот так мы? Точно как я говорил!» «Я вот тут думал», говорит Пух. «Я думал…» «Нет», говорит Кролик. «Не надо. Бежим. Пошли». И они все поспешили прочь во главе с Кроликом. «Теперь», говорит Кролик, когда они пробежали немного, «мы можем поговорить. Что ты собирался сказать, Пух?» «Ничего особенного. Почему мы пошли именно сюда?» «Потому что это дорога домой». «О!», говорит Пух. «Я думаю, это, скорее, направо», нервно говорит Поросенок. «Что ты думаешь, Пух?» Пух посмотрел на свои лапы. Он знал, что одна из них была правой, и знал, что когда ты решил, что одна из них правая, то другая становится левой, но он никогда не мог вспомнить, как к этому подступиться.[82] «Ладно», медленно сказал он. «Пошли», говорит Кролик. «Я знаю дорогу». Они пошли. Через десять минут они остановились. «Это очень глупо», говорит Кролик, «но я на минуту – а, конечно. Пошли…» «Ну вот мы и тут», сказал Кролик через десять минут. «Нет, мы не тут». «Теперь», говорит Кролик десять минут спустя, «я полагаю, мы как раз – или мы забрали немного вправо, чем я думал?..» «Забавно», сказал Кролик через десять минут, «как в тумане все одинаково. Ты заметил, Пух?» Пух сказал, что он заметил. «К счастью, мы знаем Лес довольно хорошо, а то могли бы и заблудиться», говорит Кролик спустя полчаса, и он беззаботно рассмеялся таким смехом, которым смеются, когда знают Лес так хорошо, что уж заблудиться никак не могут. Поросенок потянул Пуха за лапу. «Пух!», шепнул он. «Да, Поросенок!» «Ничего», сказал Поросенок и взял Пуха за лапу. «Я просто хотел убедиться, что это ты». Когда Тиггер перестал ждать остальных, чтобы они присоединились к нему, а они этого не сделали, и когда он устал оттого, что ему никто не отвечает на его «Это я, пошли!», он подумал, что в таком случае он пойдет домой. И он затопотал назад. И первое, что спросила у него Канга, когда она его увидела: «А вот наш хороший Тиггер. Как раз время для Укрепляющего Лекарства», и сразу откупорила его для него. Ру гордо сказал: «Я уже свое принял», а Тиггер облизал ложку и сказал: «Я тоже». Тогда они с Ру стали слегка дружески толкаться, и Тиггер случайно перевернул один-два стула, а Ру случайно перевернул один нарочно, и Канга сказала: «Тогда бегите гулять». «А куда нам бежать гулять?», говорит Ру. «Может, пойти и набрать шишек», говорит Канга, давая им корзину. Итак, они пошли к Шести Деревьям и там долго бросались шишками, пока не забыли, зачем они вообще сюда пришли, бросили корзину под деревьями и вернулись домой обедать. И они как раз заканчивали обед, когда голову в дверь просунул Кристофер Робин. «Где Пух», говорит. «Тиггер, дорогуша, где Пух?», говорит Канга. Тиггер объяснил, что произошло, в то время как Ру объяснял насчет своего кашля, а Канга говорила им, чтобы они не говорили одновременно, так что прошло некоторое время, прежде чем Кристофер Робин понял, что Пух, Поросенок и Кролик потерялись в тумане на вершине Леса. «Забавно», прошептал Тиггер Ру, «Тиггеры никогда не теряются». «Почему это, Тиггер?» «Просто не теряются, и все тут», объяснил Тиггер. «Так уж у них устроено». «Ладно», говорит Кристофер Робин, «мы должны пойти и разыскать их, вот и все. Пошли, Тиггер». «Я должен пойти и разыскать их», объяснил Тиггер Ру. «Можно, я тоже пойду?», спросил Ру нетерпеливо. «Я думаю, не сегодня, дорогуша», сказала Канга. «В другой день». «Ладно, если они завтра потеряются, можно, я их найду?» «Увидим», сказала Канга, и Ру, который знал, какова цена этим «увидим», ушел в угол и стал практиковаться в прыжках сам с собой, отчасти потому, что он и так был не прочь попрыгать, а отчасти потому, что он не хотел, чтобы Кристофер Робин и Тиггер думали, что он берет в голову из-за того, что они уходят без него. «Как бы то ни было, факт остается фактом», говорит Кролик. «Мы сбились с пути». Они отдыхали в небольшом песчаном карьере на вершине Леса. Пух уже стал уставать от этого песчаного карьера, и у него уже возникло подозрение, что он преследует их, потому что, в каком бы направлении они ни начинали идти, заканчивалось все в одном и том же месте, и каждый раз он проплывал мимо них в тумане, когда Кролик голосом триумфатора провозглашал: «Теперь я знаю, где мы», а Пух грустно говорил: «И я», а Поросенок вообще ничего не говорил. Он пытался подумать, что бы сказать, но единственное, что ему приходило в голову, было «На помощь, на помощь!», а говорить такое казалось глупо, когда рядом с ним были Пух и Кролик. «Ладно», говорит Кролик после долгого молчания, на протяжении которого никто и не думал благодарить его за прекрасную прогулку. «Лучше будет, если мы пойдем, я полагаю. Какой путь мы изберем?» «А что, если», медленно говорит Пух, «как только мы отойдем от этой Ямы, мы снова попытаемся ее найти».[83] «Какой в этом толк?», говорит Кролик. «Ладно», сказал Пух, «мы ищем дорогу домой и не находим ее, поэтому я думаю, что если мы будем искать эту Яму, то можно быть уверенным, что мы ее не найдем, что было бы Хорошей Вещью, потому что тогда бы мы, может статься, нашли то, что мы ищем на самом деле». «Не вижу в этом никакого смысла», сказал Кролик. «Нет», скромно сказал Пух, «его тут и нету, но он собирался тут быть, когда я начинал говорить. Просто с ним что-то стряслось по дороге». «Если я отойду от этой Ямы, а потом пойду обратно, я, конечно, найду ее». «Ладно, я думал, может, и не найдешь», говорит Пух. «Я просто так думал». «А ты попробуй», говорит вдруг Поросенок. «Мы тебя здесь подождем». Кролик фыркнул, чтобы показать, как глуп был Поросенок, и исчез в тумане. После того как он прошел сто ярдов, он повернулся и пошел назад, а после того, как Пух и Поросенок прождали его двадцать минут, Пух встал. «Я просто так подумал», говорит. «Ладно, Поросенок, пойдем домой». «Но Пух», закричал Поросенок, весь возбужденный. «Ты что, знал дорогу?» «Нет», говорит Пух, «но у меня в буфете стоят двенадцать банок с медом, и они давно зовут меня к себе. Я не мог их ясно слышать, потому что Кролик все время говорил, но, если никто ничего не говорит, кроме тех двенадцати банок, я думаю. Поросенок, я пойму, откуда они меня зовут. Пойдем». Они тронулись в путь, и долгое время Поросенок ничего не говорил, чтобы не заглушать банки, потом он вдруг издал писк… потому что теперь он начал понимать, где они находятся; но он не осмеливался сказать это громко на тот случай, если он ошибается. И только когда он начал уверять себя, что уже не важно, продолжают или нет банки звать Пуха, прямо рядом с ними раздался крик, и из тумана вышел Кристофер Робин. «О, вот вы где», сказал Кристофер Робин беспечным голосом, как будто он совсем не Волновался. «Мы тут», говорит Пух. «Где же Кролик?» «Не знаю», говорит Пух. «О – ладно, я надеюсь, Тиггер его найдет. Он вроде как вас всех ищет». «Ладно», говорит Пух, «я пойду домой, перехвачу чего-нибудь. И Поросенку тоже не мешает, потому что мы ведь еще не…». «Я пойду с вами», говорит Кристофер Робин. Итак, они пошли к Пуху домой, а Тиггер тем временем шнырял по Лесу, издавая громкие пронзительные Вопли, в поисках Кролика. И наконец Маленький и Жалкий Кролик услышал его. И Маленький и Жалкий Кролик бросился сквозь туман на шум и вдруг наткнулся на Тиггера, на Дружественного Тиггера, Великого, Могучего и Спасительного Тиггера, Тиггера, который бонсировал, если он вообще бонсировал, так восхитительно, как только могут бонсировать Тиггеры. «О, Тиггер, как я рад тебя видеть!», закричал Кролик. Глава VIII. Буря На полпути между домом Пуха и домом Поросенка было Мыслительное Место, где они иногда встречались, решив пойти и повидаться, и, если было тепло и не было ветра, они там немного сидели и размышляли, что они будут делать теперь, когда они уже встретились. Однажды, когда они решили ничего не делать, Пух сочинил об этом стих, так чтобы каждый мог знать, для чего служит это место. Задумчивое Место Пух облюбовал. Здесь свои дела Медведь и Поросенок Хорошенько обсудят.[85] Вот однажды осенним утром, после того как ветер ночью сорвал все листья с деревьев и теперь пытался сорвать ветки, Пух и Поросенок сидели в Мыслительном Месте и размышляли. «Что я думаю», сказал Пух, «так это вот что я думаю: что мы пойдем в Медвежий Угол и поглядим на И-Ё, потому что, возможно, И-Ё-Хауз снесло ветром и, вероятно, ему бы пришлось по душе, если бы мы его снова построили». «Что я думаю», говорит Поросенок, «так это вот что: что мы пойдем повидаем Кристофера Робина, только его не будет дома и у нас из этого ничего не получится». «Пойдем и навестим всех», говорит Пух. «Потому что, когда ты идешь по ветру много миль, и вдруг приходишь в чей-то дом, и тебе говорят: „Хэлло, Пух, ты как раз вовремя, чтобы отведать добрый кусочек чего бы то ни было“, и ты идешь и отведываешь, то это то, что я называю Дружеским Днем». Поросенок подумал, что для того, чтобы пойти и навестить всех, надо иметь Причину вроде Поиска малютки или Организации Эскпотиции, и хорошо бы, если бы Пух мог ее придумать. Оказалось, что Пух может. «Мы пойдем, потому что сегодня Четверг», сказал он, «и мы пойдем пожелать всем Очень Счастливого Четверга. Пошли, Поросенок». Они поднялись, и когда Поросенок снова сел, потому что он не знал, что ветер такой сильный, Пуху пришлось ему помочь; и они двинулись в Путь. Сначала они зашли к Пуху домой, так как он их пригласил в гости; там они слегка перехватили того-сего, а потом они пошли к Канге, поддерживая друг друга и крича «Правда ведь?», «Чего-чего?», «Я не слышу». К моменту прихода к Канге они так вымотались, что остались там на ланч. Когда же они вышли, им поначалу показалось, что было скорее холодно, поэтому они так быстро, как только могли, потопали к Кролику. «Мы пришли пожелать тебе Очень Счастливого Четверга», сказал Пух, войдя внутрь и выйдя наружу, просто чтобы убедиться, что он сможет выйти опять. «А что, собственно, такого происходит в Четверг?», спросил Кролик, и, когда Пух объяснил, то Кролик, чья жизнь была полна Важных Дел, говорит: «О, я думал, вы действительно пришли с чем-нибудь дельным». Тогда они присели на минутку и вскоре поплелись опять. Ветер теперь был позади них, так что они могли не кричать. «Кролик умный», сказал Пух задумчиво. «Да», говорит Поросенок. «Кролик умный». «И Мозги у него есть». «Да», сказал Поросенок. «У Кролика есть Мозги». Последовало продолжительное молчание. «Я думаю», говорит Пух, «что именно поэтому он никогда и ничего не понимает». Кристофер Робин был дома, и он был так рад их видеть, что они остались приблизительно до чая, и, когда они выпили Очень Приблизительный Чай, такой чай, о котором потом тут же забываешь, они поспешили в Медвежий Угол, чтобы повидать И-Ё и после этого поспеть к Настоящему Чаю у Сыча. «Хэлло, И-Ё», бодро закричали они. «А!», говорит И-Ё. «Заблудились?» «Мы просто пришли тебя повидать», сказал Поросенок, «и посмотреть, как твой дом. Смотри, Пух, он еще стоит!» «Понимаю», говорит И-Ё. «Действительно, очень странно. Должен был кто-то прийти и развалить его». «Мы думали, может, его снесло ветром», говорит Пух. «А, так вот почему никто не беспокоится. Я думал, возможно, просто забыли». «Ладно, мы были очень рады тебя видеть, И-Ё, а теперь мы пойдем повидать Сыча». «Это правильно. Вам понравится Сыч. Он тут пролетал день или два назад и заметил меня. На самом деле он ничего не сказал, как вы догадываетесь, но он понял, что это был я. Очень дружелюбно с его стороны, подумал я тогда. Воодушевляет». Пух и Поросенок немного помялись и говорят: «Ладно, И-Ё, всего хорошего» со всей возможной медлительностью, но им предстоял долгий путь, и они не хотели опаздывать. «До свиданья», говорит И-Ё. «Надеюсь, тебя не унесет ветром, Маленький Поросенок. Это было бы досадно. Тебя будет не хватать. Люди будут говорить: „Куда это понесло Маленького Поросенка!“, и им вправду это будет интересно. Ладно, до свиданья. И спасибо вам за то, что случайно проходили мимо». «До свиданья», окончательно сказали Пух и Поросенок и потопали к Сычу. Ветер снова дул навстречу, и уши Поросенка трепались на ветру, как знамена, и он еле-еле пробивал себе дорогу вперед, и, казалось, прошли часы, прежде чем они оказались в укрытии Сто-Акрового Леса и остановились отдохнуть и несколько нервозно послушать рычание бури на верхушках деревьев. «А вдруг дерево упадет, Пух, когда мы будем внутри». «А вдруг не упадет», сказал Пух, основательно поразмыслив. Поросенок не знал, что на это ответить, и через некоторое время они очень бодро стучали и звонили в дверь Сыча. «Хэлло, Сыч», говорит Пух. «Я надеюсь, мы не слишком опоздали к… я имею в виду, как твои дела, Сыч? Поросенок и я, мы просто пришли потому что ведь сегодня Четверг». «Садись, Пух, садись, Поросенок», сказал Сыч ласково. «Устраивайтесь поудобнее». Они поблагодарили его и устроились так удобно, как только могли. «Потому что, видишь ли, Сыч, мы торопились к тебе, чтобы поспеть вовремя к… к тому, чтобы тебя увидеть, прежде чем мы снова уйдем». Сыч торжественно кивнул. «Поправьте меня, если я заблуждаюсь», сказал Сыч, «но не прав ли я, высказав предположение, что на дворе сегодня весьма Бурный день?» «Весьма», сказал Поросенок, который мирно оттаивал уши и мечтал только об одном: в целости и сохранности добраться до своего дома. «Так я и думал», говорит Сыч. «Именно в такой бурный день мой дядя Роберт, чей портрет ты видишь на стене справа, как раз вернулся утром с… Что это?» Раздался громкий треск. «Берегись!», заорал Пух. «Берегись часов! Поросенок, с дороги, я на тебя падаю». «На помощь!», кричал Поросенок. Пухова сторона пространства медленно запрокидывалась вверх, а его стул скользил вниз на стул Поросенка. Часы мягко сползли по камину, волоча за собой вазу, пока все это не грохнулось на то, что некогда было полом. Анкл Роберт, собираясь заменить собою каминный коврик, притащил вместе с собой часть стены, в то время как ковер встретился с Пуховым стулом как раз в тот момент, когда Пух собирался его покинуть, и вскоре вообще стало очень трудно вспомнить, где находился север. Раздался еще один страшный треск. Затем наступило молчание. В углу комнаты начала извиваться скатерть. Затем она свернулась в клубок и покатилась по комнате. Потом она два раза подпрыгнула, и из нее высунулись два уха. Они покатились опять по комнате и развернулись. «Пух», нервно сказал Поросенок. «Да?», говорит один из стульев. «Где мы?» «Я не вполне уверен», сказал стул. «Мы – мы в доме Сыча?» «Я думаю, так, потому что мы только что собирались пить чай, а мы его так и не пили».[86] «О», говорит Поросенок. «Ладно, а Сыч что, всегда почтовый ящик держит на потолке?» «А что он – его держит?» «Да посмотри». «Не могу», говорит Пух, «у меня на лице что-то сидит. А это, Поросенок, не самое лучшее положение вещей, чтобы смотреть на потолок». «Ладно, в общем, он там». «Ладно, может, он его поменял», говорит Пух. «Просто для разнообразия». Под столом, в углу комнаты, послышалось трепыхание, и перед ними снова предстал Сыч. «Поросенок!», сказал Сыч в высшей степени раздраженным тоном. «Где Пух?» «Я не вполне уверен», говорит Пух. Сыч изменился в голосе и страшно нахмурился. «Пух», сказал Сыч сурово, «это ты сделал?» «Нет», скромно говорит Пух, «не думаю». «Тогда кто же?» «Я думаю, это ветер», сказал Поросенок. «Я думаю, твой дом опрокинуло ветром». «О, неужели? Я думал, это Пух». «Нет», говорит Пух. «Если это ветер», сказал Сыч, рассматривая предмет всесторонне, «тогда Пух здесь не при чем. Ответственность не может быть на него возложена». С этими милостивыми словами Сыч взлетел вверх, чтобы осмотреть свой новый потолок. «Поросенок!», позвал Пух громким шепотом. Поросенок наклонился к нему. «Да, Пух?» «Что на меня не может быть возложено?» «Он сказал, что не может тебя винить в том, что произошло». «О! А я думал, он имеет в виду – о – я понимаю». «Сыч», говорит Поросенок. «Спускайся и помоги Пуху». Сыч, который тем временем восхищался своим почтовым ящиком, снова слетел вниз. Вдвоем они толкали и пихали кресло, и спустя некоторое время Пух освободился из-под его гнета и снова был в состоянии оглядеться. «Ладно!», говорит Сыч. «Хорошенькое дело!» «Что будем делать, Пух? Может, ты что-нибудь придумаешь?», спросил Поросенок. «Ладно, мне кое-что уже пришло в голову. Это такая маленькая песенка, я ее сочинил». И он начал петь: Я лежу вниз мордою, «Вот и все», сказал Пух. Сыч неодобрительно кашлянул и говорит, что если Пух считает, что это все, то теперь самое время пораскинуть мозгами насчет проблемы Спасения. «Потому что», говорит Сыч, «мы не можем выйти посредством того, что использовалось ранее в качестве парадной двери, ибо на нее свалилось нечто». «А как же еще выйти?», тревожно спрашивает Поросенок. «Именно в этом заключается та проблема, Поросенок, по поводу которой я просил Пуха пораскинуть мозгами». Пух сел на пол, который был некогда стеной, и уставился в потолок, который некогда исполнял обязанности другой стены с парадной дверью, которая некогда отлично справлялась с обязанностями парадной двери, и принялся раскидывать мозгами. «Ты можешь взлететь к почтовому ящику с Поросенком на спине?», спросил он Сыча. «Нет», быстро говорит Поросенок, «он не может». Сыч объяснил насчет Необходимых Дорсальных Мышц. Он уже как-то объяснял это Пуху и Кристоферу Робину и все ждал удобного случая повторить объяснения, потому что это такая вещь, которую с легкостью можно объяснять дважды, пока кто-то поймет, о чем вообще идет речь. «Потому что, видишь ли, Сыч, если бы мы смогли переправить Поросенка к почтовому ящику, он мог бы протиснуться сквозь то место, куда бросают письма, спуститься с дерева и сбегать за подмогой». Поросенок не преминул заметить, что он стал последнее время гораздо больше и что он не видит возможности, как бы он этого ни хотел, на что Сыч возразил, что последнее время его почтовый ящик стал гораздо больше, специально на тот случай, чтобы можно было бы получать большие Письма, поэтому, вероятно, Поросенок смог бы, на что Поросенок говорит: «Но ты же сказал, что [FIXME]необходимая ты знаешь что не выдержите», на что Сыч сказал: «Нет, не выдержит, об этом и думать нечего», на что Поросенок сказал: «Тогда лучше подумать о чем-нибудь другом» и тут же сам приступил к этому. Но Пух все продолжал раскидывать мозгами и раскинул их по поводу того дня, когда он спас Поросенка от наводнения и все так им восхищались, и так как это случалось не часто, то он подумал, что было бы не слабо, если бы это случилось опять. И вдруг ему в голову пришла мысль. «Сыч», говорит Пух, «я кое-что придумал. Ты привязываешь веревку к Поросенку и взлетаешь с ней вверх, к почтовому ящику, с другим концом в зубах, и ты продеваешь ее сквозь проволоку и приносишь вниз, мы тянем за один конец, а Поросенок медленно поднимается вверх до самого верха. Ну вот мы и там». «И вот Поросенок там», говорит Сыч. «Если веревка не оборвется». «А если оборвется?», спросил Поросенок с неподдельным интересом. «Тогда мы попробуем другую веревку». Все это Поросенку не очень-то понравилось, потому что ведь сколько бы кусков веревки ни рвалось, падать придется ему одному; но все же это казалось единственной вещью, которую можно было предпринять. Итак, окинув последним мысленным взором все счастливые часы, проведенные им в Лесу, когда не нужно было, чтобы тебя тянули на веревке к потолку, Поросенок храбро кивнул Пуху и сказал, что это Очень умный П-п-план. «Да она не оборвется», успокаивающе прошептал Пух, «потому что ты Маленькое Животное, а я буду стоять внизу, а если ты нас спасешь, это будет Великое Дело, о котором будут много говорить впоследствии, и, возможно, я сочиню Песню, и люди скажут: „Это было такое Великое Дело, то, что совершил Поросенок, что Пух сочинил об этом Хвалебную Песню“».[87] Поросенок почувствовал себя намного лучше после этих слов, и еще он почувствовал, что он медленно подъезжает к потолку, и он так загордился, что хотел уже было закричать: «Посмотрите на меня!», если бы не боялся, что Пух и Сыч, засмотревшись на него, отпустят веревку. «Мы подходим», бодро говорит Пух. «Восхождение протекает по намеченному плану», ободряюще заметил Сыч. Вскоре самое страшное было позади. Поросенок открыл почтовый ящик и, отвязав себя от веревки, начал протискиваться в щель, куда в старые добрые времена, когда парадные двери были парадными дверями, проскальзывало много нежданных писем, которые ЫСЧ писал самому себе. Он протискивался и протискивался, и наконец с последним протиском он вылез наружу. Счастливый и Возбужденный, он повернулся, чтобы пропищать последнюю весточку узникам. «Все в порядке», прокричал он в почтовый ящик. «Твое дерево совсем повалилось, Сыч, а дверь загородило суком, но Кристофер Робин и я его отодвинем, и мы принесем веревку для Пуха, и я пойду, и скажу ему сам, и я могу совсем легко спуститься вниз, то есть я хочу сказать, что это опасно, но я справлюсь, и Кристофер Робин, и я будем обратно через полчаса. До свидания, Пух!» И, не дождавшись ответа Пуха: «До свиданья и спасибо тебе, Поросенок», он убежал. «Полчаса», говорит Сыч, усаживаясь поудобнее, «это как раз то время, за которое я смогу закончить рассказ о своем дяде Роберте – портрет которого ты видишь под собой. Теперь напомни мне, на чем же я остановился. О, да. Это был как раз такой бурный день, когда мой дядя Роберт…» Пух закрыл глаза. Глава IX. Ысчовник Пух вошел в Сто-Акровый Лес и остановился перед тем, что некогда было Домом Сыча. Теперь это вообще было не похоже на дом; это выглядело просто, как сваленное дерево; а когда дом выглядит таким образом, пора искать другой. Сегодня поутру Пух Получил Таинственную Писку, которая лежала внизу под дверью, гласившую: «Я исчу новый дом для Сыча тебе тоже ниобходимо Кролик», пока он размышлял, что бы это все могло значить, Кролик сам пришел и собственноручно прочел ему свое письмо.[88] «Я разослал всем», говорит Кролик, «а потом рассказал, что оно значит. Они тоже включаются. Извини, бегу. Всего». И он убежал. Пух медленно поплелся следом. У него в планах было кое-что поинтереснее поисков нового дома для Сыча; он должен был сочинить Пухову Песнь об одном старинном деле. Потому что он обещал Поросенку давным-давно, что напишет ее, и, когда они встречались с Поросенком, Поросенок на самом деле ничего не говорил, но вы сразу понимали, чего именно он не говорил[89], и если кто-нибудь заговаривал в его присутствии о Песнях, или Деревьях, или Веревках, или Ночных Бурях, то он весь краснел от пятачка до кончиков копыт и старался быстро перевести разговор на другую тему. «Но это нелегко», сказал себе Пух, глядя на то, что ранее было домом Сыча. «Потому что Поэзия, Хмыканье, это не такие вещи, до которых ты сам добираешься, а такие, которые сами добираются до тебя. И все, что ты можешь сделать, это пойти туда, где они тебя могут обнаружить».[90] Он подождал с надеждой. «Ладно», сказал Пух после долгого ожидания. «Я напишу „Обломки дерева лежат“, потому что они действительно лежат, и посмотрим, что произойдет дальше». Вот что произошло: Немного дней тому назад, Там, где теперь унылый вид – Обломки дерева лежат, – Был Дом, там Сыч жил. Он богат Был Сыч и сановит. Но чу! Вдруг ветер налетел, И дерево он вмиг свалил, И я (Медведь) – я озверел И скорбно головой поник, Оставшись не у дел. Но Поросенок молодой, Бегущий быстрой чередой, Он рек: «Надежда есть всегда! А ну веревку мне сюда!» А мы ему: «Герой!» Он поднялся под небеса, В почтовый ящик он проник, И, совершая чудеса, Сквозь щель для писем лишь одних Умчался он в Леса. О, Поросенок! О, Герой! Его не дрогнул пятачок. За нас одних он стал горой, Крылатой вестью – скок-поскок! – Бежал ночной порой. Да, он бежал и заорал: «Спасите Пуха и Сыча! Атас! На помощь! и Аврал!» И все другие сгоряча Задали стрекача. «Скорей, скорей!», он бормотал, И все на помощь шли и шли. (О, Поросенок! О, Тантал!) Отверзлись двери, час настал, Мы вышли, как могли. О, Поросенок, славен будь! Во веки веков, Ура![92] «Ладно», говорит Пух, пропев это про себя три раза. «Это не то, что я задумал, но получилось так, как получилось. Теперь я должен пойти и спеть это Поросенку». «Я исчу новый дом для Сыча тебе тоже ниобходимо Кролик». «Что это такое?», говорит И-Ё. Кролик объяснил. «Что случилось со старым домом?» Кролик объяснил. «Никто мне ничего не рассказывает»[93], говорит И-Ё. «Никто не снабжает меня информацией. В будущую пятницу исполнится семнадцать дней, когда со мной последний раз говорили». «Ну уж, семнадцать дней, это ты загнул». «В будущую Пятницу», объяснил И-Ё. «А сегодня Суббота», говорит Кролик. «Так что всего одиннадцать дней. И я лично был здесь неделю назад». «Но беседы не было», сказал И-Ё. «Не так, что сначала один, а потом другой. Ты сказал „Хэлло“, и только пятки у тебя засверкали. Я увидел твой хвост в ста ярдах от себя на холме, когда продумывал свою реплику. Я уже было подумывал сказать „Что?“, но, конечно, было уже поздно». «Ладно, я торопился». «Нет Взаимного Обмена», продолжал И-Ё. «Взаимного Обмена Мнениями. „Хэлло“ – „Что?“ – это топтание на месте, особенно если во второй половине беседы ты видишь только хвост собеседника». «Ты сам виноват, И-Ё. Ты никогда не приходил в гости ни к кому из нас. Ты просто стоишь здесь в одном углу Леса и ждешь, когда другие придут к тебе. Почему ты сам никогда не приходишь к ним?» И-Ё помолчал, раздумывая. «Что-то в твоих словах есть, Кролик», сказал он наконец. «Я запустил вас. Я должен больше вращаться. Приходить и уходить». «Верно, И-Ё. Заглядывай к каждому из нас в любое время, когда тебе нравится». «Спасибо тебе, Кролик. А если кто-нибудь скажет Громким Голосом: „Черт, опять этот И-Ё“, я могу опять исчезнуть». Кролик застыл на секунду на одной ноге. «Ладно», говорит, «я должен идти. Я сегодня довольно занят». «До свиданья», говорит И-Ё. «Что? О, до свиданья. А если тебе случится проходить мимо подходящего дома для Сыча, дай нам знать». «Я посвящу этому все свои интеллектуальные способности», сказал И-Ё. Кролик ушел. Пух разыскал Поросенка, и они двинулись вместе по направлению к Сто-Акровому Лесу. «Поросенок!», говорит Пух несколько робко. «Да, Пух?» «Помнишь, когда я сказал, что мог бы написать Хвалебную Пухову Песнь ты знаешь о чем?» «Что? Неужели?», говорит Поросенок, слегка краснея. «Она написана, Поросенок». Поросенок стал медленно и густо краснеть от пятачка до кончиков копыт. «Неужели, Пух», сказал он хрипло. «О – о – о том Времени, Когда? – Ты понимаешь, что я хочу сказать, – ты имеешь в виду, ты на самом деле ее написал?» «Да, Поросенок». Кончики ушей у Поросенка запылали, и он попытался что-то сказать; но даже после того, как он прохрипел что-то раз или два, у него ничего не получилось. Итак, Пух продолжал. «Там в ней семь куплетов». «Семь?», говорит Поросенок небрежно, «Ты ведь не часто сочиняешь хмыки по семь куплетов, а, Пух?» «Никогда», сказал Пух. «И я не уверен, что кто-нибудь еще слышал ее». «Но другие уже знают?», спросил Поросенок, остановившись на секунду, чтобы поднять палку и опять ее бросить. «Нет», говорит Пух. «Я не знал, как тебе понравится больше: чтобы я ее тебе схмыкал сейчас или подождать, пока все соберутся, и тогда схмыкать ее всем?» Поросенок немного подумал. «Я думаю, что больше всего мне бы понравилось, если бы я попросил тебя схмыкать её сейчас – и – потом схмыкать ее всем нам. Потому что тогда Все ее услышат, и я мог бы сказать: „О, да, Пух мне говорил“ и сделать вид, будто я не слушаю».[94] Итак, Пух схмыкал ее ему, все семь куплетов, и Поросенок ничего не говорил, он только стоял и горел. Ибо никто никогда ранее не пел Хвалу Поросенку (ПОРОСЕНКУ), и при этом вся хвала была бы адресована только ему. Когда все закончилось, он хотел попросить спеть один куплет еще раз, но постеснялся. Это был куплет, начинающийся словами «О, Поросенок! О, Герой!». Это начало ему особенно понравилось. «Я на самом деле сделал все это?», сказал он наконец. «Ладно», говорит Пух, «в поэзии – в стихах – ладно, да, ты это сделал, Поросенок, потому что поэзия говорит, что ты это сделал. И люди это так и понимают».[95] «О!», говорит Поросенок. «Потому что я-я думал, я все-таки немного дрогнул, особенно вначале. А там говорится „Его не дрогнул пятачок“. Вот я почему спросил». «Это была лишь внутренняя дрожь», говорит Пух, «а это наиболее храбрый способ поведения для очень маленького Животного; в каком-то смысле это даже лучше, чем если бы ты вообще не дрожал». Поросенок сиял от счастья и думал о себе. Он был ХРАБРЫМ… Когда они подошли к старому дому Сыча, они нашли там всех, за исключением И-Ё. Кристофер Робин говорил им, что делать, а Кролик давал повторные директивы на тот случай, если они не расслышали, и они все делали, как им говорили. Они достали веревку и вытаскивали Сычовы стулья, и картины, и остальные вещи из его старого дома так, как будто уже были готовы перенести их в новый. Канга находилась внутри, привязывала вещи к веревке и кричала Сычу: «Тебе ведь не нужно это старое грязное посудное полотенце, правда же? А как насчет этого коврика, он весь в дырах?» А Сыч кричал ей с негодованием: «Конечно, нужно! Это лишь вопрос правильной расстановки мебели. И это не посудное полотенце, а мой плед». Каждую секунду Ру падал вниз и вылезал на веревке со следующим номером, что несколько раздражало Кангу, потому что она никогда не знала, где он находится в данный момент, чтобы за ним присматривать. Итак, она пошла на конфликт с Сычом, заявив, что его дом это Позорище, везде пыль и грязь, и что вовремя он перевернулся. «Посмотри на эту ужасную Кучу Поганок, выросшую в углу!» Тогда Сыч заглянул внутрь, слегка удивленный, так как он ничего об этом не знал, а узнав, издал короткий саркастический смешок и объяснил, что это его губка и что если люди не понимают, что такое обыкновенная губка для мытья, то, конечно, все остальные вещи тоже предстают в черном свете. «Ладно!», сказала Канга, и Ру быстро упал внутрь с криком: «Я должен увидеть Сычову Губку! О, вот она. О, Сыч! Сыч, разве это губка, это же шмубка. Ты знаешь, что такое шмубка? Сыч? Это когда губка превращается в…», а Канга говорит: «Ру, дорогуша!», потому что это не тот тон, в каком можно говорить с человеком, который может написать ВТОРНЕК. Но все очень обрадовались, когда пришли Пух с Поросенком, и тут же перестали работать, чтобы немного отдохнуть и послушать новую песню Пуха. Итак, они все сказали Пуху, какая она хорошая, а Поросенок небрежно сказал: «Ничего, правда? Я имею в виду поэтическую сторону дела». «А как насчет Нового Дома?», говорит Пух. «Ты его нашел, Сыч?» «Он нашел имя для него», говорит Кристофер Робин, лениво покусывая травинку, «так что теперь все, что он хочет, это сам дом».[96] Это был квадратный кусок доски с написанным на нем названием дома: ЫСЧОВНИК Тут произошел волнующий эпизод, потому что вдруг нечто, продравшись сквозь заросли, налетело на Сыча. Доска упала на землю, и Поросенок и Ру в замешательстве упали на нее. «О, это ты», сказал Сыч сердито. «Хэлло, И-Ё!», говорит Кролик. «Наконец-то. Где ты пропадал?» И-Ё не обратил на них никакого внимания. «Доброе утро, Кристофер Робин», сказал он, смахнув Ру и Поросенка и садясь на Ысчовник. «Надеюсь, мы одни?» «Да», говорит Кристофер Робин, с улыбкой. «Мне сказали – новость прилетела в мой уголок Леса – сырость, и больше ничего, никому не нужно, – что некая особа ищет дом. Я тут присмотрел один». «Молодец», ласково говорит Кролик. И-Ё медленно оглянулся на него и затем опять повернулся к Кристоферу Робину. «Кажется, к нам кто-то присоединился», говорит, «но неважно, мы сейчас их покинем. Если ты пойдешь со мной, Кристофер Робин, то я покажу тебе дом». Кристофер Робин вскочил на ноги. «Пошли, Пух», говорит. «Пошли, Тиггер!», заорал Ру. «Пошли, Сыч», говорит Кролик. «Минутку», говорит Сыч, подбирая доску, которая тут как раз появилась на свет божий. И-Ё замахал копытом. «Кристофер Робин и я собираемся на Прогулку», говорит, «но не на толкучку. Если ему хочется взять с собой Пуха и Поросенка, я буду рад их компании, но ведь нужно же и Дышать!» «Все в порядке», говорит Кролик, скорее даже довольный, что его оставляют за старшего. «Мы продолжим вынос вещей. А ну-ка, Тиггер, где та веревка? В чем дело, Сыч?» Сыч, который только что обнаружил, что его новый адрес ОБЕСЧЕЩЕН, сурово закашлялся на И-Ё, но ничего не сказал, а И-Ё с остатками ЫСЧОВНИКА на хвосте двинулся прочь. Итак, через некоторое время они подошли к дому, и когда они к нему подходили, Поросенок толкнул Пуха, а Пух – Поросенка, и они одновременно друг другу говорят: «Не может быть! Это он. На самом деле он». А когда они подошли поближе, оказалось, что это на самом деле он. «Вот!», говорит И-Ё гордо, остановившись перед домом Поросенка. «И название на нем, и все».[97] «О!», сказал Кристофер Робин, не зная, что делать, смеяться или что. «Как раз подходящий дом для Сыча. Ты так не думаешь, Маленький Поросенок?» И тогда Поросенок совершил Благородный Поступок, причем совершил его как будто во сне, думая о тех замечательных словах, которые Пух нахмыкал о нем. «Да, это как раз подходящий дом для Сыча», сказал Поросенок величаво, «и я надеюсь, что он будет в нем очень счастлив»[98]. «Что ты думаешь, Кристофер Робин?», спросил И-Ё несколько тревожно, чувствуя, что что-то здесь не так. Кристофер Робин сам хотел задать себе этот вопрос, только никак не решался. «Ладно», говорит. «Это очень хороший дом. А если твой собственный дом разрушен, ты должен пойти куда-то еще, правда, Поросенок? Что бы ты сделал, если бы твой дом был разрушен?» Прежде чем Поросенок успел подумать, за него ответил Пух. «Он бы стал жить у меня», говорит Пух. «Правда, Поросенок?» Поросенок пожал ему лапу. «Спасибо тебе, Пух», говорит. «С удовольствием». Глава Х. Зачарованное Место Кристофер Робин собирался уходить. Никто не знал, почему он уходил, и никто не знал, куда; на самом деле никто даже не знал, откуда он знает, что Кристофер Робин собирается уходить. Но несмотря на это, кое-кто, а скорее всего, даже все в Лесу чувствовали, что рано или поздно это произойдет. Даже Самый Крохотный из Всех друг-и-родственник Кролика, который мог только претендовать на то, что когда-то видел ногу Кристофера Робина, да и то никакой уверенности в том, что это была нога именно Кристофера Робина, не было, потому что вполне возможно, это было что-нибудь другое, даже этот Самый Крошечный из Всех говорил себе, что теперь Порядок Вещей изменится и Все Будет По-Другому. И Рано или Поздно, два других родственника-и-друга сказали друг другу: «Ну что, еще Рано?» или «Ладно, уже Поздно?» такими безнадежными голосами, что на самом деле бесполезно было ждать ответа. И однажды, когда Кролик почувствовал, что больше не может ждать, он распространил Писку, в которой говорилось: «Писка на митинг всех около двух в Медвежьем Углу проведения Ризолюции По Приказу Держаться Налево Подписано Кролик». Он должен был переписать это три раза, прежде чем ризолюция приобрела должный вид, который он ей намеревался придать, когда начинал писать ее; но когда наконец она была закончена, он взял ее и понес, чтобы показать всем и всем прочитать, и они все сказали, что придут и выслушают его. «Ладно», сказал И-Ё тогда же днем, когда он увидел всех приближающихся к его дому. «Вот так сюрприз. Что, и я тоже приглашен?» «Не бери его в голову», шепнул Кролик Пуху. «Я ему все сказал еще утром». «Как ты поживаешь, И-Ё», сказали все, и он сказал, что никак, не обращая, впрочем, на них никакого внимания, и тогда они сели. И как только они все сели, Кролик опять встал. «Мы все знаем, почему мы здесь», говорит, «но я попросил своего друга И-Ё…» «Это меня», говорит И-Ё. «Грандиозно». «Я попросил его Огласить Ризолюцию». И опять сел. «Ладно, И-Ё, давай», говорит. «Не надо меня понукать», сказал И-Ё, очень медленно поднимаясь. «Не надо этих ладно-давай-и-ё». Он взял лист бумаги из-за уха и развернул его. «Об этом никто ничего не знает», сказал он. «Это Сюрприз». Он солидно прокашлялся и начал так: «То-се, почему-бы-и-нет и-так-далее – прежде чем я начну или скажу, прежде чем я намерен кончить. Я намерен прочитать вам Стихи. До непосредственного – до непосредственного – длинное слово – ладно, должно быть, вы когда-нибудь поймете, что оно, собственно, значит, – до непосредственного, как я уже сказал, момента вся Поэзия в Лесу производилась Пухом, Медведем с приятными манерами, но Положительным и Поразительным Недостатком Мозгов. Поэзия, которая предлагается вашему вниманию, была написана Мной, И-Ё, в ясном уме и твердой памяти на Чистом Глазу. Если кто-нибудь возьмет у Ру драже и разбудит Сыча, мы все сможем насладиться ею. Я назвал ее Поэма. Вот она: Кристофер Робин уходит, «Если есть желание похлопать в ладоши», сказал И-Ё, прочитав все это, «то сейчас самое время». Все похлопали. «Спасибо вам», говорит И-Ё. «Непредвиденное удовольствие, хотя и не слишком смачно». «Они гораздо лучше моих», восхищенно сказал Пух, и он на самом деле так думал. «Ладно», скромно объяснил И-Ё. «Это было заранее запланировано». «Ризолюция», говорит Кролик, «такая, что мы все ее пойдем и отдадим Кристоферу Робину». Итак, там были подписи ПУХ, ЫСЧ, поросенок, ЕЙ, КРОЛИК, КАНГА, ОГРОМНОЕ ПЯТНО, маленькая клякса. И они все направились к дому Кристофера Робина. «Всем хэлло», говорит Кристофер Робин. «Хэлло, Пуху». Они все сказали «Хэлло» и вдруг почувствовали себя неловкими и несчастными, потому что это было своего рода прощание – то, что они собирались сказать; а они не хотели думать об этом, и так они и стояли вокруг и ждали, чтобы кто-нибудь первый начал говорить, и подталкивали друг друга и говорили «Ну, давай» и слегка выталкивали вперед И-Ё и толпились за ним. «Что такое, И-Ё», говорит Кристофер Робин. И-Ё помахал хвостом из стороны в сторону, подбадривая себя, и начал так. «Кристофер Робин», сказал он. «Мы пришли сказать – дать тебе – как ее – писульку – но мы все – потому что мы слышали, я имею в виду, мы все знали – ладно, ты понимаешь, о чем идет – мы тебя – ладно, это, чтобы быть кратким, – это вот это». Он злобно повернулся к остальным и говорит: «Все столпились здесь, весь Лес. Совсем нет Пространства. Никогда в своей жизни не видел такую Прорву Животных, и все в одном месте. Вы что, не видите, что Кристоферу Робину хочется побыть одному? Я ухожу». И он ускакал прочь. Не понимая сами почему, другие тоже начали расходиться, и, когда Кристофер Робин закончил читать ПОЭМУ и посмотрел на них, чтобы сказать «Спасибо», только Пух оставался с ним. «Удобный способ дарить вещи», сказал Кристофер Робин, складывая бумагу и пряча в карман. «Пойдем, Пух!» И он быстро зашагал прочь. «Куда мы идем?», сказал Пух, спеша за ним и размышляя. «Что это? Прогулка или это-я-тебе-сейчас-чего-то-скажу?» «Никуда», говорит Кристофер Робин. Вот они куда направились, и, когда они прошли часть дороги, Кристофер Робин говорит: «Что тебе нравится больше всего в мире, Пух?» «Ладно», говорит Пух, «что мне больше всего нравится». И он должен был остановиться и подумать. Потому что, хотя Есть Мед было очень хорошим занятием, был еще момент прежде, чем ты начнешь есть, и этот момент был лучше, чем когда ты уже ешь, но он не знал, как это называется.[100] А потом он подумал, что быть с Кристофером Робином тоже очень хорошо и когда рядом Поросенок, тоже очень весело, когда он продумал все это, он говорит: «Что мне нравится больше всего в целом мире, это когда я и Поросенок идем навестить Тебя и Ты говоришь: „Как насчет чтобы чего-нибудь слегка?“, а мы говорим: „Ладно, я не возражаю, если только слегка, а ты, Поросенок?“, и день такой хмыкательный, и птицы поют». «Мне это тоже нравится», говорит Кристофер Робин, «но что мне нравится делать больше всего, это – НИЧЕГО». «А как ты делаешь ничего?», спросил Пух, прерываясь после долгого размышления. «Ладно, это когда люди тебя спрашивают: „Что ты собираешься делать, Кристофер Робин?“, а ты говоришь: „Да ничего“, а потом идешь и делаешь».[101] «О, понимаю», говорит Пух. «Вот сейчас мы как раз занимаемся чем-то вроде этого». «О, понимаю», опять говорит Пух. «Это значит просто идти одному, прислушиваться ко всем вещам, которых ты раньше не мог слышать, и не досадовать ни на что». «О!», говорит Пух. Они гуляли, думали о Том и о Другом и мало-помалу пришли в Зачарованное Место на самой вершине Леса, называемое Гелеоново Лоно – около шестидесяти сосен, образующих круг; и Кристофер Робин знал, что оно было Зачарованное, потому что никто был не в состоянии сосчитать, сколько там деревьев, шестьдесят три или шестьдесят четыре, даже если он привязывал к каждому дереву веревочку после того, как он его сосчитал. Будучи зачарованной, земля была здесь не такая, как в Лесу, – утесник, папоротник, вереск, – а простая трава, тихая, пахучая и зеленая. Это было единственное место в Лесу, где вы могли бездумно сидеть, а не вскакивать сразу и бежать в поисках чего-то другого. Сидя здесь, Кристофер Робин и Пух могли видеть весь мир, раскинувшийся перед ними, пока он не достигал неба, и, таким образом, весь мир был с ними в Гелеоновом Лоне. И тогда вдруг Кристофер Робин начал рассказывать Пуху о разных вещах: о людях, которых называли Королями и Королевами, и о других людях, которых называли Ремесленниками, о месте, которое называлось Европой, и острове посреди моря, куда не ходят корабли, и как сделать Водяной Насос (если ты хочешь его сделать), и как Рыцарей Возводили в Рыцарское Достоинство, и что привозят из Бразилии, а Пух, прислонившись спиной к одной из шестьдесят-скольких-то сосен[102], сложив лапы перед собой, говорил «О!», «А я и не знал» и думал, как замечательно иметь Настоящие Мозги, которые могли бы рассказать тебе о вещах, и мало-помалу Кристофер Робин пришел к концу вещей и замолчал и сидел, глядя на мир, и хотел бы только одного – чтобы это никогда не кончалось. Но Пух тоже думал о вещах и вдруг говорит Кристоферу Робину: «Наверно, Великая Вещь быть Мытарем, или как ты их назвал?» «Что?», лениво говорит Кристофер Робин, так, как будто он услышал что-то другое. «На лошадях!», объяснил Пух. «Рыцарь». «О, вот это кто. Я думал, это был Мытарь. А он так же Велик, как Король и Ремесленник и все другие, про которых ты говорил?» «Ладно, он не так велик, как Король», говорит Кристофер Робин и затем, увидев, что Пух как будто расстроился, быстро добавил: «Но гораздо более Велик, чем Ремесленник». «А Медведь может быть им?» «Конечно, может», говорит Кристофер Робин. «Я тебя произведу». Он взял палку и ударил Пуха по плечу и сказал: «Встань, сэр Пух де Бэр, самый доблестный из моих рыцарей». Итак, Пух встал и сказал «Спасибо», что обыкновенно и делают, когда становятся Рыцарями, и опять погрузился в мечтания, в которых он и сэр Памп и сэр Брэйзил и Ремесленники жили вместе с лошадью и были доблестные рыцари (все, кроме ремесленников, которые смотрели за лошадью) Славного Короля Кристофера Робина… Он без конца клевал носом и говорил сам с собой: «Я еще не понял всего до конца». Потом он вдруг стал думать обо всем, что хотел бы рассказать ему Кристофер Робин, когда он вернется откуда-то, куда он собирается, и какая неразбериха начнется у Медведя с Очень Низким I.Q., когда он попытается это понять. «Итак, возможно, что Кристофер Робин не расскажет мне больше ничего», подумал он печально. Затем вдруг Кристофер Робин, который все еще смотрел на мир сквозь сплетенные кисти рук, снова позвал Пуха. «Да?», говорит Пух. «Когда – я – когда – Пух!» «Да, Кристофер Робин?» «Я не собираюсь больше заниматься Ничем!» «Больше никогда?» «Ладно, может быть, гораздо меньше. Они мне не разрешают».[103] Пух подождал, не скажет ли он чего-нибудь еще. Но он снова замолчал. «Да, Кристофер Робин», сказал Пух с надеждой. «Пух, когда я – ты понимаешь – когда я не буду заниматься Ничем, ты будешь иногда приходить?» «Только я?» «Да, Пух!» «Ты тоже будешь здесь?» «Да, Пух, на самом деле я буду. Я обещаю, что буду, Пух». «Это хорошо», сказал Пух. «Пух, обещай, что не забудешь меня никогда. Даже если мне будет сто лет». Пух немного подумал. «А сколько будет тогда мне?» «Девяносто девять». Пух кивнул. «Обещаю», говорит. Все еще с глазами, обращенными в мир, Кристофер Робин опустил руку и почувствовал лапу Пуха. «Пух», сказал Кристофер Робин серьезно, «если я – если я не вполне…», он остановился и попробовал снова, «Пух, что бы ни случилось, ты поймешь, правда?» «Что пойму?» «О, ничего». Он засмеялся и вскочил на ноги. «Пошли». «Куда?», сказал Пух. «Куда угодно», говорит Кристофер Робин. Итак, они пошли. Но куда бы они ни шли и что бы ни случилось с ними по дороге, маленький мальчик со своим Медведем всегда будут играть в этом Зачарованном Месте на вершине Леса.[104] Примечания:1. Повесть посвящена жене Алана Милна и матери Кристофера Робина Милна Дороти де Селинкур. По словам Милна, главным достоинством Дороти, которое стало решающим в вопросе женитьбы на ней, было следующее: «Она смеялась моим шуткам» (см. [Milne 1939:86]). 3. Имеется в виду сборник стихов для детей «Когда мы были очень маленькими», выпущенный А. Милном в 1924 г. (см. [Milne 1983]). 5. Обычное название игрушечного медведя в английском языке – Teddy Bear. Эдуард – полное имя от гипогористики «Тедди». Таким образом, Эдуард Бэр – это как бы выросший и ставший взрослым Медведь. 6. В книге не дана прямая мотивировка происхождения Леса и его обитателей. В первой главе Пух – просто обыкновенный игрушечный медведь, любимая игрушка, о которой отец рассказывает мальчику истории. Эпизод в зоопарке, в котором Кристофер Робин по каким-то таинственным проходам попадает к живому настоящему медведю, в дальнейшем тексте никак не развит и поэтому несколько повисает в воздухе. Легко объяснить эту амбивалентность этиологии ВП, если принять гипотезу, в соответствии с которой эпизод в зоопарке происходит во сне. Наблюдения, сделанные автором этих строк над записями снов (см. [Руднев 1999]), ср. также классические исследования 3. Фрейда [Фрейд 1991] и В. Н. Топорова [Топоров 1995]), показывают, что, как правило, всякое узкое, замкнутое, ступенчатое пространство является пространством сновидения, так же как, впрочем, и для мифопоэтического сознания [Топоров 1976]. Таким образом, можно предположить, что Кристофер Робин приходит в зоопарк во сне и встречается там с живым медведем. Мотивация сном, весьма обычная в литературе, открыто декларирована в «Алисе» Кэрролла, на которую Милн ориентировался и реминисценции к которой есть в ВП. 7. См. «Обоснование перевода». 8. См. «Обоснование перевода». 9. См. «Обоснование перевода». Ther, конечно, ничего не значит. Кристофер Робин эмфатически подчеркивает биполовую, андрогинную природу Пуха, где женская (Winnie) и мужская (Пух) половины имеют, так сказать, равные права. 10. Стихотворение переведено в форме хокку, трехстишия 5+7+5 слогов. Такая форма отвечает медитативному настроению стихотворения. О принципах перевода стихов см. «Обоснование перевода». 37. Счет овец, кроме того, что он считается средством от бессонницы, соответствует стремлению героев ВП все пересчитывать. См. также раздел 9 вступительной статьи. 51. От contradiction – противоречие. Обыгрывается паронимия introduction и contradiction, на основании которой Сыч и делает свой вывод, что первое является производным от второго. 52. Здесь используется так называемая инклюзивная конструкция – второе лицо множественного числа в сочетании с личным местоимением и (обычно) вопросительной конструкцией [Гаспаров 1971]. Употребляется, как правило, при общении с маленькими детьми («А кто у нас такой большой!») или врача с пациентом («Как мы сегодня себя чувствуем?»). 54. Игра на прагмасемантике слова «ушел». Прагматические пространства путаются. Объективно прав Пух: Поросенок действительно ушел из своего дома, а Пух только что вошел в свой. 55. Прагматизм Пуха носит мифологический характер. Песня имеет смысл, когда она соответствует ситуации. Поэзия тесно связана с ритуалом. Л. Н. Толстой считал, что идеальная литература, которую поют бабы, когда идут домой с поля. Вероятно, Пух бы с этим согласился. 56. Тот факт, что слова могут походить или не походить на обозначаемые ими объекты, то есть быть чисто иконическими или чисто конвенциональными знаками, для естественного языка чрезвычайно важен. Р. О. Якобсон считал, что иконизация знака является существенным процессом семиогенеза [Якобсон 1975]. 58. Комизм фразы в том, что Пух впускает неизвестно кого только потому, что он сказал «Я» (ср. Кролик: «Я бывают разные»). Возможно, простодушие Пуха объясняется тем, что в детской речи личные местоимения усваиваются поздно (маленькие дети говорят о себе в третьем лице). Поэтому говорящий «я» тем самым заслуживает доверия. 59. Санкционированность появления Канги, Ру и Тиггера обеспечивает им автоматически возможность натурализации в Лесу. Ср. как мучительно эта проблема ставится в «Замке» Кафки, но какими сходными методами. Землемер К. утверждает, что в замке знают о нем. К его неописуемому удивлению, в замке о нем действительно знают и т. д. (подробнее см. [Руднев 1999]). Знание Кристофером Робином чего-либо равнозначно признанию остальными того, что это нечто существует. Напомним, что реально Канга с Ру и Тиггером были подарены Кристоферу родителями, когда ВП уже писался вовсю [Milne 1976]. 60. Как всегда, Пух понимает значение высказывания Тиггера слишком буквально: если все нравится, стало быть, и спать на полу. Однако слово «всё» в разговорной речи не совпадает с универсальным квантором: оно может означать, например, большую степень жизнерадостности говорящего, как в данном случае, а может быть, и наоборот – «Мне все наскучило» (ср. [Пятигорский 1965]). 61. Можно возразить: откуда Пуху знать традицию написания стихов гексаметром? А откуда ему знать, что такое шиллинги и фунты? 62. Эта глава по непонятным причинам не вошла в заходеровский перевод ВП. Впервые она опубликована на русском языке в 1990 г. [Milne 1990] в переводе Л. Бавриной и В. Руднева. 65. Несмотря на прагматический дисбаланс и деперсонализацию, Пух адекватно оценивает ситуацию как тяжелый случай. 66. Сцена имеет безусловно эротическую подоплеку. Подробнее см. вступительную статью. 67. Размер, которым написан подлинник, – 3-стопный пеон III – имеет в русской стихотворной традиции фольклорные ассоциации. Это размер имитации русской протяжной песни («Ах ты сукин сын, камаринский мужик…»), как он и переведен у Б. Заходера («Хорошо живет на свете Винни-Пух…»). Мы перевели это стихотворение разностопным ямбом 4242442 строфой, близкой к оригиналу – абабвввв. Любители современной русской литературной песни услышат здесь отзвуки поэзии В. Высоцкого. 68. Передвижение по пространству, один из самых элементарных сюжетных мотивов в литературе [Пропп 1986, Лотман 1992, Руднев 1999], здесь доведено до абсурда. Перепробовав все возможные маршруты, Пух вновь возвращается домой, а потом идет к Поросенку, который живет ближе всех. 69-70. Яркие примеры характерного речевого поведения Поросенка, предваряющего всегда самый худший из возможных вариантов. 71. По воспоминаниям Кристофера Милна, его часто одевали в одежду для девочек [Milne 1976: 53]. 72. Кристофер Робин вместо back soon (скоро вернусь) пишет слитно backson, что воспринимается как фамилия Бэксон. 73. Этот диалог характерен тем, что предмет разговора не называется. Сыч, не желая признаться в своем неумении читать, отделывается обтекаемыми формулировками, с помощью которых он пытается выведать у Кролика, что тот имеет в виду. Фраза «Если бы ты ко мне не пришел, то я сам бы пришел к тебе» является вдвойне демагогической (ср. [Николаева 1988]) – тем, что она, по сути, ничего не значит, и тем, что она выражена в форме контрфактического суждения, которое в принципе не является ни истинным, ни ложным (ср. [Даммит 1987]). 74. Тот факт, что Поросенок видел Пуха, содержится уже в том факте, что Пух видел Поросенка, поэтому реплика Пуха кажется прагматически бессмысленной. Однако можно предположить, что здесь Пух в определенной степени «валяет Ваньку», притворяясь тем безмозглым Пухом первой книги, которым он уже давно не является. По-видимому, полное равнодушие, которое Пух проявляет к тревожным поискам Кристофера Робина, показывает, что Пух в отличие от остальных совершенно ясно понимает, что его-то Кристофер Робин не покинет никогда; так оно и случилось. 75. И-Ё совершенно не разбирается в прагматических законах Леса: если кто и приходит (Канга с Ру и Тиггер), то, во всяком случае, никто никогда не уходит из Леса. В конце книги уходит только Кристофер Робин. 76. Понятие Внешнего Мира недаром возникает только к концу книги, незадолго перед уходом Кристофера Робина в этот Мир. Экстериоризация и демаркация пространства Леса подготавливают читателя к концу книги, как бы написал В. Б. Шкловский [Шкловский 1925]. 77. Река в мифологическом пространстве имеет функцию границы между миром живых и мертвых. Здесь она очерчивает границу между Лесом и большим миром обыденного поведения (ср. функцию огненной реки в фольклоре [Пропп 1986]). Река также является символом энтропийного времени (ср. «Река времен» у Державина), которая недаром появляется в конце книги вместе с мотивом ухода Кристофера Робина и актуализацией идеи линейного времени (см. последний раздел Вступительной статьи). 78. Как ни странно, И-Ё очень хорошо владеет прагматической речевой демагогией, если она имеет деструктивные цели: обидеть, унизить, показать отсутствие ума и сообразительности у собеседников. Сложность и трагикомичность ситуации состоит в том, что И-Ё издевается над Кроликом, сам находясь в весьма плачевном положении, поэтому впервые симпатия читателя на стороне И-Ё, а не третируемых им собеседников. 79. Хладнокровие и остроумие И-Ё по контрасту с речевой беспомощностью остальных участников сцены вызывает симпатию. Тот факт, что «одно из трех как раз будет то самое», означает, что конъюнкция всех возможностей выражает их бесполезность: нельзя одновременно вытащить И-Ё из воды тремя разными способами. 80. Глагол bounce и производные от него означают одновременно «прыгать» и «хвастать». Вводя в речевую ткань этой главы неологизм «бонсировать» по аналогии с модными в XIX веке словами вроде «манкировать», «фраппировать», мы помимо эффекта отстраненности, о котором мы писали в «Обосновании перевода», добиваемся эффекта комической абсурдности самой ситуации. Бонсировать (аналогичное экспериментальному предложению Л. В. Щербы о глокой куздре) показывает, что значение слова может гнездиться не в корне, а в аффиксах и контексте употребления. 81. Фраза является подтверждением нашей гипотезы об особой инициационной функции реки в данной главе («узнал все, что нужно было узнать»). 82. Неразличение правой и левой руки характерно для маленьких детей. К этому надо добавить, что Пух здесь доказывает превосходство интуитивного, континуального знания-постижения (он находит дорогу домой по зову горшков с медом), то есть превосходство правого полушария, ведающего континуальным образным видением мира, над левым (дискретным, понятийным). Преобладание правого полушария у Пуха (амбидекстризм; ср. разговоры о его безмозглости) могло привести к доминации левой руки и, соответственно, к плохому разграничению левого и правого (ср. [Михайлова 1993]). 83. и 84. Пух не может заблудиться в своем Лесу, потому что это его Лес, он является в нем главным (ср. в русскоязычной деревенской среде обычное называние медведя хозяином леса). 85. Стихотворение переведено в форме танка – 5+7+5+7+7 слогов, что соответствует его медитативной окраске. 86. В который раз мы убеждаемся, что логика Пуха безупречна и сознание его ясно, когда речь идет о конкретных вещах: поскольку только что собирались пить чай, но еще не пили его, значит, мы находимся в том же месте, где собирались пить чай. 87. Первый и единственный раз Пух прибегает к сознательному риторическому приему. Однако отличие риторики Пуха от риторики И-Ё, Сыча и Кролика состоит в ее конструктивности, искренности и оправданности Исключительными Обстоятельствами. 88. Пример речевого акта, который сам себя зачеркивает. 3. Вендлер называет сходные явления («Я клевещу на вас») иллокутивным самоубийством [Вендлер 1985]. Не нужно вообще писать письмо, чтобы потом читать его адресату. Осмысленность такой речевой акт приобретает только в системе детского игрового поведения, которое носит обучающий характер. 89. Парадокс красноречивого умолчания, всем известный в быту и в массовом искусстве давно ставший риторическим клише («О чем молчала тайга»). В данном контексте молчание носит не демонстративный характер (когда люди «не разговаривают»), а психастенический. Поросенок молчит из вежливости, ему неловко напоминать об обещанном, но именно это ощущение неловкости в данном случае наиболее красноречиво. 90. Рассуждения Пуха о поэзии, как правило, нетривиальны. В данном случае речь идет о двух вещах. Первое – что не поэт выбирает стихи, а стихи выбирают поэта. Здесь Пух вновь перекликается с поздней Ахматовой («Тайны ремесла»). Второе – пространственная локализация поэтической инспирации. Пух приходит на место события, которое должно вдохновить его, ибо в этот раз он пишет оду на случай. 92. Стихотворение переведено эквиметрически – разностопным ямбом 44443 и соответственно пятистишной строфой. В русской традиции 4-стопный ямб с мужскими рифмами после перевода В. А. Жуковским поэмы Байрона «Шильонский узник» прочно ассоциируется с английской романтической поэмой («Мцыри» Лермонтова, процитированное в первой строке перевода, как наиболее яркий пример). Более того, семантический ореол этого размера очень четко очерчен – это заточение и бегство из него. Впервые семантические возможности этого размера в детской поэзии обыграл К. Чуковский в «Крокодиле» [Гаспаров-Паперно 1975, Руднев 1978]. Мотив тюрьмы, бегства и освобождения присутствует и в стихотворении о подвиге Поросенка. 93. Вероятно, реминисценция к «Саге о Форсайтах», где старый Джеймс Форсайт все время повторяет, что ему никто ничего не рассказывает. Интересно, что в романе «Собственник» так же, как и в главе «Ысчовник», идет речь о постройке нового дома. Важно при этом, что ВП в критике называли сагой. 94. Здесь описывается сложный речевой акт, характерный для рефлексирующего психастенического сознания Поросенка. Поросенок страдает комплексом неполноценности, и поэтому он хочет, чтобы другие видели его храбрым и сильным. Если он будет знать содержание песни, то он не станет удивляться при всех, когда Пух ее исполнит, после чего все еще больше его зауважают. По схеме: А произносит р в присутствии В и С, причем В полагает, что С неизвестно содержание р, а С известно и содержание р, и мнение В о неосведомленности С (где А – Пух, В – слушатели и С – Поросенок) (ср. [Кларк-Карлсон 1986]). 95. Пух не хочет этим сказать, что истина поэтическая и истина бытовая противоречат друг другу Скорее, они имеют разные источники. Это разные жанры речевого поведения. Пух понимает, что «на самом деле» неизвестно, что именно сделал Поросенок и что лишь в контексте определенного речевого жанра его действия приобретают осмысленность, а стало быть, истинность. При этом ясно, что Поросенок сомневается не в том, действительно ли он пролез в щель почтового ящика, а в том, действительно ли это такой геройский поступок, как о том написал в стихах Пух. Но статус героических или значительных любым речевым действиям могут придать только определенные речевые жанры (языковые игры) – стихи, легенды, награды, похвалы и т. п. «И люди это так и понимают». 96. В мифологической традиции имя тождественно его носителю [Лотман-Успенский 1973], и в этом смысле найти имя для дома – это то же самое, что найти сам дом. Но Кристофер Робин, находящийся на границе мифологического и обыденного миров, смотрит на эту идею слегка иронически. В ВП не раз обыгрывалась важность идеи наречения и тем самым придания статуса существования (Генри Путль и т. д.). Действительно, собственные имена обладают особенностью, появившись один раз, начинать сразу жить своей жизнью в одном из возможных миров, соотносимых с действительным миром. 97. В этом эпизоде И-Ё, с одной стороны, спровоцирован Кроликом, который дал ему задание искать дом. Никогда ни к кому не приходивший И-Ё поэтому берет на заметку первый попавшийся дом, не подозревая, что это дом Поросенка. С другой стороны, И-Ё бессознательно осуществляет символическую месть Поросенку и Пуху за то, что они ранее перенесли его дом с одной стороны Медвежьего Угла на другую (в главе «Дом»). 98. Поросенок говорит так под воздействием стихов Пуха. После того как его публично назвали храбрым, он не может позволить себе быть невеликодушным. Такова прогностическая и провокативная особенности художественного слова. С другой стороны, фактически ни в каком доме Поросенку больше жить не придется, так как в следующей главе Кристофер Робин уходит, забирая с собой только Пуха. Таким образом, путаница с домами приобретает отчетливую эсхатологическую окраску: скоро наступит конец мира, и поэтому нечего беспокоиться о жилье. 99. Стихотворение И-Ё представляет собой не только нелепую попытку самовыражения, но и драматический прорыв замкнутого в себе и на себя подавленного сознания И-Ё к другим, неловкий, неудачный, но тем не менее благородный. С другой стороны, И-Ё понимает, что, лишившись Кристофера Робина, он лишается своей единственной опоры, так как другие животные не относятся к нему всерьез и не жалеют его (кроме Пуха, но к нему сам И-Ё не относится всерьез). Само стихотворение написано свободным рифменным стихом (раешником). В нем можно угадать черты пародии на верлибр и авангардную поэзию 1920-х годов. 100. Пух достаточно тонко описывает момент интенции, внутреннего состояния желания, намерения и т. д. Не мудрено, что Пух не знает, как это называется, ведь этот феномен с логико-философских позиций описан лишь в 1980-е годы [Searle 1983]. 101. Имеется в виду, конечно, не то dolce farniente, которое описывает Пушкин в романе «Евгений Онегин». Ничегонеделание Кристофера Робина, несмотря на свое детское происхождение, гораздо ближе грозному хайдеггеровскому «ничто», которое «ничтожит» все вокруг себя [Хайдеггер 1986], это предвестие конца, когда можно уже не делать ничего (ср. в «Волшебной горе» Т. Манна подробное описание состояния школьника, оставшегося на второй год и выпавшего из обычного ритма жизни), и по своей универсальности это ничто близко ко всему. Ничего Кристофера Робина позитивно своей универсальностью – это ни работать, ни жениться, ни выбирать профессию (что было реальной проблемой в жизни К. Милна), это чистая созерцательность и приятие мира вне его любых специфицирующих (профессиональных, возрастных, этнических и т. д.) проявлений, когда необходимо отрезать от себя по кусочку что бы то ни было. 102. Смысл зачарованности этого места в его бесконечности, неквантифицируемости (невозможно сосчитать количество сосен) и в то же время открытости по отношению к другому миру. С. Ю. Кузнецов обратил внимание комментатора, что количество сосен – 64 – совпадает с количеством гексаграмм в «Книге перемен», при этом сосчитать их невозможно потому, что одна гексаграмма находится в действии в момент подсчета. 103. «Они» – взрослые, – которые не только не разрешают заниматься ничем, но сами не понимают ценности этого занятия (ср. отношение самого А. Милна к ВП как к чему-то несерьезному). 104. Последняя фраза ВП стала эпиграфом к книге Кристофера Милна «Зачарованные места» [Milne 1976]. В чем смысл этой фразы? Вероятно, ее можно истолковать так. В линейном времени становления Кристофер Робин должен идти своей дорогой, дорогой подрастающего отрока. Но в циклическом времени мифа, в котором возвращается и обновляется все в жизни человека, в этом циклическом времени, символом которого является круг из шестидесяти-скольких-то сосен Зачарованного Места, сохраняется своеобразный информационный заповедник памяти. И в этом Зачарованном Месте, в этом Заповедном Лесу, Пух и Кристофер Робин остаются неразлучными навсегда что бы там ни было. |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
