Онлайн библиотека PLAM.RU


  • ВСТУПЛЕНИЕ
  • ГЛАВА I ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ ДВОЙСТВЕННОСТЬ МИРА
  • ЗЕМЛЯ И МОРЕ
  • ЗАПАД: ЭКСПАНСИОНИСТСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ ТАЛАССОКРАТИИ
  • Источники
  • ГЛАВА II ИТАЛЬЯНСКИЕ ГОРОДА–ГОСУДАРСТВА
  • ОТ ТВОРЕНИЯ К ТВАРИ
  • ЭТАЛОН ЧЕЛОВЕКА В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ
  • ПРАВЯЩАЯ ОЛИГАРХИЯ ЕВРОПЫ: ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ
  • ГЛАВА III НИДЕРЛАНДСКИЕ СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ
  • БОГ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ТЫ ДЕЙСТВОВАЛ
  • СЛУЖЕНИЕ ПОЛЬЗЕ И БОГАТСТВУ КАК РЕЛИГИОЗНЫЙ КУЛЬТ
  • «ПРОКЛЯТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАДЕЕТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА»
  • «СВОБОДА, СВОБОДА; ЭТИМ СЛОВОМ КЛЯНУТСЯ В АНТВЕРПЕНЕ ТОРГАШИ»
  • ТОРГОВО–ФИНАНСОБОЕ МОГУЩЕСТВО: ОБЪЕКТИВАЦИЯ «СВОБОДЫ» И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО ДОМИНИРОВАНИЯ
  • Источники
  • ГЛАВА IV СОЕДИНЕННОЕ КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ
  • ИДЕОЛОГИЯ СЕКУЛЯРИЗИРОВАННОГО ЭМПИРИЗМА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭМАНСИПАЦИЯ КАПИТАЛА
  • ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ОЛИГАРХИЗМ
  • ИМПЕРИЯ, В КОТОРОЙ НЕ ЗАХОДИТ СОЛНЦЕ
  • Источники
  • ГЛАВА V СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ
  • ОТ НАРОДА — К АТОМИЗОВАННОЙ МАССЕ
  • МЕЖДУ СВОБОДОЙ И КОНТРОЛЕМ
  • КОМФОРТ И ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ
  • ВЛАСТЬ И КАПИТАЛ
  • ШТАТЫ ОТ ОКЕАНА ДО ОКЕАНА
  • КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ И КОНТРОЛЬ НАД ОКЕАНАМИ
  • МИРОВАЯ ИМПЕРИЯ
  • Источники
  • ГЛАВА VI ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
  • «БОГИ» ГЛОБАЛИЗИРОВАННОГО МИРА
  • МАСОНСТВО, ПАРАМАСОНСТВО И МОНДИАЛИЗМ
  • РИМСКИЙ КЛУБ И ИДЕЯ «НУЛЕВОГО РОСТА»
  • СИМУЛЯКР ДЕМОКРАТИИ
  • ЗАКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ВРАГИ
  • «ОТКРЫТЫЕ ДВЕРИ» ЛИБЕРАЛИЗМА
  • ФИНАНСОВЫЙ АБСОЛЮТИЗМ
  • БИТВА ЗА ФЕДЕРАЛЬНЫЙ РЕЗЕРВ
  • МВФ — КАТАСТРОФЫ ЭКСПОНЕНЦИАЛЬНОГО РОСТА
  • ДЕНЬГИ: АНТОЛОГИЯ ОДНОЙ СВЕРХЦЕННОСТИ
  • МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ
  • ПОСТМОДЕРН, ИЛИ ЭПОХА ТОТАЛЬНОГО ТИТТИТЕЙМЕНТА
  • ОБЩЕСТВО ПОТРЕБЛЕНИЯ
  • Источники
  • ГЛАВА VII СТОЛКНОВЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)
  • ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕДЕЛ
  • 11 СЕНТЯБРЯ 2001 ГОДА
  • ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ ВОЙНА
  • Андрей Ваджра

    Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии

    …необходимо иметь смелость

    видеть вещи такими, какие они есть.

    (О. Шпенглер)

    ВСТУПЛЕНИЕ

    Наверное, самым удивительным достижением наших западофилов является их непоколебимая убежденность в том, что Украина представляет собой подлинно европейское государство, а украинцы — истинных европейцев. Благодаря этому эпохальному открытию конца XX века, на свет появилась в тяжелых муках творчества идея «европейского выбора», реализация которой, по глубокому убеждению наиболее прогрессивных украинских интеллектуалов, позволит вернуть Украину в лоно Европы, откуда она была безжалостно вырвана русским царизмом и советским тоталитаризмом.

    Мысль о том, что Украина является составной частью западной цивилизации, настолько глубоко впечатлила нашу политическую элиту, что она фактически в полном составе (за редким исключением) восприняла ее почти с религиозным трепетом, устроив настоящие соревнования в плане того, кто является наиболее подлинным и последовательным сторонником «продвижения Украины в Европу». Вот уже более десяти лет с высоких трибун раздаются пламенные заверения в том, что Украина достигнет «великой цели» — станет членом Европейского союза и Североатлантического альянса. И их можно сравнить лишь с теми пламенными клятвами верности «делу коммунизма», которому советские трудящиеся были преданы до 1991 года. Здесь тот же стиль, даже та же логическая структура лозунгов и официальных речей, приспособленных к новым условиям.

    Все это можно понять. Любой народ должен иметь Великую Цель (Идею), ради которой он живет. Во времена Российской империи, в соответствии с идеологическим каноном, ее православные народы были носителями истинной веры, представляя собой единый народ–богоносец, который через осуществление своего исторического пути, через некий коллективный духовный акт, самопожертвование должен был указать человечеству единственно верную дорогу к спасению. Как писал Федор Михайлович Достоевский: «Вера в то, что хочешь и можешь сказать последнее слово миру, что обновишь наконец его избытком живой силы своей, вера в святость своих идеалов, вера в силу своей любви и жажды служения человечеству, — нет, такая вера есть залог самой высшей жизни нации…»[1]

    Во времена Советского Союза Великой Целью стала не менее мессианская задача — построение коммунизма, справедливого общества, в котором человек сможет подняться на принципиально новый уровень развития и, реализовав себя, обрести свою действительную человеческую природу. Эта Идея несла в себе такую духовную мощь, что стала реальной альтернативой господствующим на Западе ценностям, наполнив смыслом души миллионов людей, строивших и защищавших свой Новый Мир.

    Когда Украина обрела независимость, ее элита также сформулировала Великую Цель для своего народа — вступление в ЕС (где, как ему пояснили, «очень высокий уровень жизни»). Надо признать, что звучит она примерно так же, как призыв к походу в соседний гастроном за водкой и колбасой. Безусловно, такой масштаб мысли и духа не может ни поражать.

    «Ни одного величественного момента, ничего воодушевляющего; ни одного крупного человека, ни одного исторически значительного слова, ни одного дерзновенного преступления. Все запечатлено здесь лишь отвратительным ничтожеством и нищетой духа»[2], — с горечью писал Освальд Шпенглер о людях, направлявших судьбу немецкого народа после ноябрьской революции 1918 года. Украина 2005 года — это, конечно, не веймарская Германия, но ее духовные, интеллектуальные и политические «вожди» явно из той же «породы», что и германские 20–х годов прошлого века.

    Итак, если верить отдельным представителям нашей интеллигенции, искренне убежденным в своем европейском происхождении, Украина должна во что бы то ни стало «продвинуться» в Европу. Однако европейцев, особенно последнее время, начинает беспокоить эта наша неуёмная страсть к перемещению. Если раньше в Европе лишь растерянно улыбались, услышав в очередной раз о том, что «Украина — европейская держава», то теперь настойчивым представителям «родни» с востока корректно дают понять, что Европейский союз намерен обойтись без Украины. Но и это не умеряет пыл украинских делегаций, которые на проявления подобного непонимания шумно обижаются, неустанно повторяя о своем «европейском выборе». Судя по последним высказываниям высокопоставленных особ ЕС, их терпение на пределе, в связи с чем возникает впечатление, что скоро, забыв о своей европейской воспитанности, они начнут использовать ненормативную лексику, для того чтобы четко указать, в каком направлении необходимо «продвигаться» Украине. Однако не все видят очевидное. Когда «помаранчова революцiя» объявила о свержении «антинародного режима», а ее вожди вполне серьезно заявили отом, что вопрос вступления Украины в ЕС будет решен чуть ли не в ближайшие месяцы, стало совершенно ясно, что «цирк уехал, а клоуны остались».

    В чем же причина такого откровенного негостеприимства? Ответ очевиден — наша страна никогда не была частью Европы, а мы, украинцы, никогда не входили в сообщество европейских народов. Чтобы оспорить это, апологеты «европейского выбора» развернут географические карты, дабы доказать обратное, но дело как раз в том, что «Европа» не является географическим понятием.

    Еше Н.Данилевский в позапрошлом веке с удивлением вопрошал: «…может ли быть признано за Европой значение части света — даже в смысле искусственного деления, основанного единственно на расчленении моря и суши, — на взаимно ограничивающих друг друга очертаниях жидкого и твердого? Америка есть остров; Австралия — остров; Африка — почти остров; Азия вместе с Европой также будет почти островом. С какой же стати это цельное тело, этот огромный кусок суши, как и все прочие куски, окруженные со всех или почти со всех сторон водой, разделять на две части на основании совершенно иного принципа?»[3]

    Действительно, почему именно ничтожные по своим масштабам Уральские горы являются тем рубежом, который формально отделяет Европу от Азии? Почему для этого не годятся, к примеру, Карпаты, Тянь–Шань или грандиозные Гималаи? В том–то и дело, что реальное обособление Европы в ее современных пространственных рамках произошло не по географическим признакам, а в соответствии с цивилизационной принадлежностью народов, ее населяющих. Профессор Гарвардского университета, директор Института стратегических исследований им. Дж. Олина при Гарвардском университете С. Хантингтон[4] в статье «Столкновение цивилизаций?», а затем в своей книге подтем же названием, но уже без вопросительного знака, исследуя природу цивилизаций, пришел к выводу, что: «Мы можем определить цивилизацию как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень культурной идентичности людей»[5]. При этом: «Цивилизации определяются наличием общих черт объективного порядка, таких как язык, история, религия, обычаи, институты, а также — субъективной самоидентификацией людей»[6]. Поэтому–то Европа — это не континент, а составная часть западной цивилизации — совокупность народов с общей историей, культурой, ценностями, ментальностью, идентичностью и т.п. Европа — это пространство, на котором европейские народы, активно взаимодействуя, творят свою общую судьбу.

    Но при чем здесь Украина? Какое отношение она имеет к европейской в частности и западной вообще, истории, культуре, религии, ценностям, ментальноети, идентичности и т.д.? Что общего у нее с коллективной судьбой европейских народов или западной цивилизацией в целом?

    Возможно, кому–то в Украине стыдно причислять себя и соответственно свой народ к православно–славянской цивилизации, но сомнительно, что это чувство может быть аргументом в их стремлении доказать интеллектуальной элите Запада его европейское происхождение. Как писал в свое время о подобных людях Н. Данилевский: «Только выскочки, не знающие ни скромности, ни благородной гордости, втираются в круг, который считается ими за высший; понимающие же свое достоинство люди остаются в своем кругу, не считая его (ни в коем случае) для себя унизительным, а стараются его облагородить так, чтобы некому и нечему было завидовать»[7].

    Выделив восемь мировых цивилизаций: западную, конфуцианскую, японскую, исламскую, индуистскую, православно–славянскую, латиноамериканскую и африканскую, — С. Хантингтон четко очертил цивилизационный периметр Запада. По его мнению, он включает в себя «Европу, Северную Америку, а также страны, населенные выходцами из Европы, т.е. Австралию и Новую Зеландию»[8]. Причем на Евразийском континенте восточная граница Запада совпадает с восточной границей западного христианства, которая сформировалась к 1500 году. Вот что он об этом пишет:

    «О ком следует думать как о европейцах и, следовательно, считать потенциальными членами Европейского союза, НАТО и подобных организаций?

    Наиболее ясный ответ, против которого трудно возразить, дает нам линия великого исторического раздела, которая существует на протяжении столетий, линия, отделяющая западные христианские народы от мусульманских и православных народов. Эта линия определилась еще во времена разделения Римской империи в IV веке и создания Священной Римской империи в Х. Она находилась примерно там же, где и сейчас, на протяжении 500 лет. Начинаясь на севере, она идет вдоль сегодняшних границ России с Финляндией и Прибалтикой (Эстонией, Латвией и Литвой); по Западной Белоруссии, по Украине, отделяя униатский запад от православного востока; через Румынию, между Трансильванией, населенной венграми–католиками, и остальной частью страны, затем по бывшей Югославии, по границе, отделяющей Словению и Хорватию от остальных республик. На Балканах эталиния совпадаете исторической границей между Австро–Венгерской и Оттоманской империями. Это — культурная граница Европы, и в мире после «холодной войны» она стала также политической и экономической границей Европы и Запада.

    Таким образом… Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие. Именно такой ответ хотят услышать западные европейцы, именно его они в подавляющем большинстве поддерживают sotto voce[9], именнотакой точки зрения открыто придерживается большая часть интеллигенции и политиков»[10].

    По свидетельству С. Хантингтона, весной 1994 года Евросоюз принял предварительное решение «не пускать в свои ряды все бывшие советские республики, кроме прибалтийских»[11]. В контексте этого можно отметить, что еще в 2002 году в интервью голландской газете «Фольксрант» президент Еврокомиссии Романо Проди заявил, что Украине и Молдове нет места в расширенном ЕС. Более того, по его мнению, вообще нет никаких оснований говорить даже о потенциальной возможности вступления этих стран в Евросоюз. А по поводу того, что «украинцы или армяне чувствуют себя европейцами», глава Еврокомиссии саркастично заметил, что «это ровным счетом ничего не значит, потому что точно так же европейцами чувствуют себя новозеландцы». В мае 2004 года, находясь в Дублине, Проди подтвердил сказанное им ранее, опять категорически заявив, что Украина (как и Беларусь) не имеет ни малейшего шанса стать членом Европейского союза.

    Украинская интеллигенция «европейского происхождения» не на шутку обиделась на президента Еврокомиссии за его, можно сказать, «украинофобские» высказывания, посчитав их всего лишь его личным мнением. Но тут неожиданно (опять–таки в мае 2004 г.) комиссар Еврокомиссии по вопросам расширения ЕС Гюнтер Ферхойген, на встрече с немецкими журналистами в Брюсселе, заявил, что в обозримом будущем бывшие советские республики в состав Европейского союза не войдут. По его словам, «Брюссель предложит России, Беларуси, Украине и Молдове углубить взаимодействие, вполне возможно, вплоть до вхождения ряда государств в европейский внутренний рынок», однако вопрос о присоединении этих стран к ЕС ставиться не будет.

    Но наибольшую бесчувственность к чаяниям украинской интеллигенции, самоотверженно поднявшей знамя «евроинтеграции», проявил комиссар Евросоюза по вопросам внутреннего рынка, налогообложения и таможенного союза Фриц Болкестайн, который в своей книге «Пределы Европы», вышедшей в конце 2003 года, обосновал нецелесообразность и невозможность вступления в ЕС России, Украины, Беларуси и Молдовы. При этом он заметил, что Украина, Беларусь и Молдова должны быть «буфером» между Европейским союзом и Российской Федерацией. Иначе говоря, максимум, что могут предложить Украине европейцы, — это стать геополитической «прокладкой», абсорбирущие с Востока наркотрафики, нелегальную миграцию, международную организованную преступность и т.п. Именно для этого была придумана концепция «государств–соседей ЕС», в соответствии с которой «соседи», став своеобразным «восточным валом», могут в будущем войти в общий рынок Евросоюза, но не могут получить политические права, т.е. иметь своих депутатов в парламенте ЕС и комиссаров в его исполнительных органах, а также принимать участие в заседаниях Совета.

    Как можно заметить, в Евросоюзе Украину европейским государством не считают (в лучшем случае — элементом внешнего периметра безопасности). И это понятно, ведь современная Европа это не только общее культурное и историческое наследие (к которому наша страна не имеет никакого отношения), но и единые стандарты. Прежде всего эти стандарты касаются экономического развития европейских стран и уровня жизни европейцев. И чтобы попасть в ЕС, необходимо соответствовать этим стандартам, т.е. быть такими же богатыми и счастливыми. Сомнительно, что кто–то, находясь в здравом уме и твердой памяти, может заявить, что Украина им соответствует или будет соответствовать в ближайшие десятилетия.

    Кроме того, принятие новых членов в ЕС — сугубо плановый процесс, и даже если в Брюсселе вдруг (о чудо!) неожиданно узрят в Украине европейскую державу, то членом Евросоюза она сможет стать не завтра и даже не через 10 лет, как обещали некоторые украинские политики. Очередной цикл финансирования ЕС своего расширения, согласно установленным планам, завершается в 2007–м. В этом году в Европейский союз хотят попасть Болгария, Румыния и Хорватия (об Украине даже теоретически речь не идет). Однако в Евросоюзе существует большое сомнение относительно того, что этой восточноевропейской тройке удастся добиться поставленной цели. По мнению евросоюзных чиновников, эти страны, вероятнее всего, смогут стать членами ЕС только во время следующего этапа финансирования — между 2007 и 2013 гг. Украина в контексте этих перспектив не упоминается даже умозрительно. Более того, ведя разговоры о теоретически возможном вступлении Украины в ЕС, европейские эксперты считают, что во время третьей фазы финансирования расширения Евросоюза (2013–2020) вступление Украины в данную организацию также нереалистично. Таким образом, в лучшем случае (если непревзойденные европейцы снизойдут до нас, убогих и отсталых, и явят свою милость) Украина может стать членом ЕС где–то после 2020 года. Но за это время, как говорит народная мудрость, либо султан помрет, либо осел сдохнет.

    Далее. Украинцы «европейского происхождения» так увлечены стремлением попасть на свою историческую Родину, воссоединиться с когда–то трагически утраченной европейской семьей, что совершенно не хотят обращать внимание на тот факт, что не все члены ЕС получают одинаковые привилегии и выгоды от пребывания в данной организации. Как свидетельствуют факты, безусловный выигрыш от создания Евросоюза имеют только правящие финансово–политические группы Германии и Франции — маленькие европейские страны со слабой экономикой не получают тех выгод, на которые рассчитывали. Абсурдность сложившейся ситуации такова, что даже в самом ЕС не все четко осознают, чем на самом деле является эта организация. Украинцы «европейского происхождения» так до сих пор и не поняли, что богатые государства, создавшие Евросоюз и входящие в так называемый «золотой миллиард», стали богатыми не из–за своего членства в ЕС, они достигли высокого уровня жизни еще до создания этой организации. И создаваласьданная организация не из идеалистических соображений, а только лишь во благо меркантильной целесообразности. Это не великое братство народов, как кажется некоторым украинским романтикам, а союз производителей, торгашей и потребителей, который должен сделать их сильнее неевропейских конкурентов. Именно поэтому можно посоветовать тем украинским политикам, которые бредят Европейским союзом, внимательно изучить проект конституции ЕС и условия членства, которые свидетельствуют как раз о том, что далеко не всем странам Европы выгодно такое членство. Наверное, не случайно Швейцария, Норвегия, Исландия и Лихтенштейн до сих пор наотрез отказываются от предложения вступить в данную организацию, а французы и голландцы 29 мая и 1 июня 2005 года на общенациональных референдумах отвергли евроконституцию. Из 25 членов ЕС на данный момент только 13 государств одобрили основной закон Союза, при этом в Германии она была принята лишь только потому, что правящие круги этой страны не рискнули выносить конституцию на общенациональный референдум, а потащили ее через парламент. В связи с этим возникает закономерный вопрос: если (как утверждает пропаганда) Евросоюз — это почти рай земной, то почему в него так сложно затащить европейские народы?

    Чтобы получить представление о всех прелестях членства в ЕС, украинцам «европейского происхождения» стоит изучить опыт Польши, которая стремится быть самой «европеистой» из всех европейских стран. Особенное внимание рекомендуется уделить сельскому хозяйству нашего «лучшего европейского союзника», на котором более всего сконцентрировалась регулятивная политика Евросоюза, постепенно доводящая сознание польских крестьян до революционного экстаза.

    И это не случайно. Ведь именно на селе, после либеральных реформ по схемам чиновников ЕС, сложилась особо бедственная социальная ситуация. Там, изданный момент, работу имеет лишь каждый пятый крестьянин. Поданным Министерства сельского хозяйства Польши, 50% сельских хозяйств страны не производят продукцию на продажу, 27% реализуют не более 40% своей продукции, 6% — реализуют более 61%, и только 2% продают на рынке 81% продукции. Хозяйства с размером пашни до 10 га являются неэффективными с точки зрения затрат труда. Поляки, работающие в 1,5 млн.крестьянских хозяйств, имеют доход, равный пособию по безработице. По свидетельству экспертов, уже сейчас фактически нежизнеспособны 26% сельских хозяйств Польши.

    Таким образом, подавляющее большинство польских крестьян производит продукцию лишьдля того, чтобы себя прокормить, и только принадлежащая им земля пока позволяет избежать полной нищеты. Многие эксперты не сомневаются, что следующая волна планируемых ЕС структурных реформ сельского хозяйства Польши вообще лишит этих людей всяких средств к существованию.

    Необходимо учитывать и то, что как Польша, так и новые восточноевропейские члены ЕС в целом, оказались в неравных условиях конкурентной борьбы на сельскохозяйственном рынке. Дело в том, что 40% финансовых поступлений западноевропейских фермеров обеспечивается за счет субсидий, которые польские крестьяне не имеют и в ближайшее время иметь не будут. Польша пытается «продавить» в Брюсселе полномасштабные субсидии для своих крестьян, но евросоюзные чиновники предлагают ей лишь относительно небольшие финансовые средства на структурную реформу сельского хозяйства, и не более того.

    Изданный момент объем прямых финансовых дотаций Евросоюза сельскому хозяйству своих новых восточноевропейских членов составляет лишь 25% от объема помощи фермерам Западной Европы. Создзние одинаковых условий для «новых» и «старых» членов ЕС предполагается только в 2013 году. Однако сомнительно, что ббльшая часть сельского хозяйства Польши, как и других стран Восточной Европы, доживет до этого счастливого момента. Полное открытие их внутренних рынков приведет в ближайшие годы к массовому разорению восточноевропейских земледельцев, которые не смогут конкурировать с дешевой сельхозпродукцией дотационных стран Евросоюза. По этому поводу еще в декабре 2002 года в Праге состоялась массовая общенациональная демонстрация протеста чешских крестьян, в которой приняло участие около 15 тыс. человек. Главные лозунги протестующих заключались в резкой критике условий вступления в Евросоюз, которые чехи считают невыгодными и ставящими под угрозу само существование чешского сельского хозяйства. Председатель Союза земледельцев Чехии Мирослав Йировски в своей речи на митинге нарисовал мрачную картину нынешнего состояния национального сельского хозяйства. Если на тот момент в чешском сельском хозяйстве было занято неполных 150 тыс. человек, то еще 10 лет назад их число достигало полумиллиона. Объем производимой чешскими крестьянами продукции упал на треть по сравнению с 1989 годом, а их реальные доходы сейчас на 20% ниже, чем во времена правления коммунистов.

    Если вернуться к польским проблемам, то переход на евро–стандарты коснулся не только крестьян, но и всего населения Польши. Безработица в этой стране сейчас превышает 20%, а среди молодежи она достигла уровня более 40%. Согласно исследованию, проведенному Варшавским университетом, 40% польских семейств не могут удовлетворить даже свои основные потребности. Пособия по безработице невелики и выплачиваются только в самых крайних случаях. При всем этом на данный момент внешний долг Польши достиг 92 миллирдов евро, что вряд ли позволит полякам в ближайшем будущем улучшить их отнюдь не блестящее социальное и экономическое положение.

    Чтобы усилить бюджет страны, польская власть разрабатывает планы сокращения социальных программ (например, т.н. «план Хауснера»). Прежде всего либеральные реформы коснутся и без того мизерных пенсий. Начиная с 2005 года они не будут ежегодно индексироваться в зависимости от роста инфляции; их повысят только в том случае, если два года подряд ежегодный рост цен превысит 5%. На минимальную ежемесячную пенсию в объеме около 500 злотых (140 евро) смогут претендовать только те лица, которые проработали последние 25 лет и достигли возраста 65 лет. До сих пор для получения пенсии был необходим 20–летний трудовой стаж. Менее доступными станут пенсии по инвалидности, а досрочный выход на пенсию окажется и вовсе невозможным. В дополнение к этому, начиная с 2014 года, предусмотрено постепенное повышение пенсионного возраста для женщин с 60 до 65 лет.

    Планируется сокращение всех остальных социальных выплат, а также отменена их корректировки в зависимости от инфляции (это не будет относиться лишь к минимальной заработной плате). Размер пособия по болезни сократится с 80 до 70% минимальной зарплаты. Кроме того, большинству сельскохозяйственных работников повысят отчисления на социальное обеспечение. Все эти меры в основном ударят по людям, уже потерявшим средства к существованию в ходе приватизации и предыдущих структурных реформ экономики.

    В октябре 2004 года специалистами Лаборатории общественных исследований, по заказу газеты «Речь Посполита» («Rzeczpospolita»), было проведено социологическое исследование, которое должно было выявить мнение простых поляков о последствиях вступления Польши в Евросоюз.

    Как оказалось, большинство граждан этой страны не испытывает восторга по поводу того, что давняя мечта польских чиновников и политиков попасть в ЕС наконец осуществилась. Проявляя поразительное непонимание всей важности исторического момента, респонденты жалуются на рост цен, снижение уровня жизни, на отсутствие позитивных перемен в экономике. По их мнению, вступление Польши в ЕС также не улучшило положения в системе национального здравоохранения и образования.

    На рост цен жалуются 93% опрошенных, 54% заявляют, что у них снизился уровень жизни. Парадоксально, но исследование показало, что после вступления в Евросоюз польские чиновники стали брать больше взяток. На это жалуются 55% респондентов. «Пессимизм в оценке собственной ситуации соседствует с отрицательной оценкой положения государства после вступления в ЕС», — резюмируют социологи. Так, 27% опрошенных полагают, что положение в польской экономике после 1 мая 2004 года (дата, когда Польша стала полноправным членом Евросоюза) ухудшилось. 21% говорят об улучшении, а 40% не видят разницы. 52% поляков убеждены, что вступление в ЕС только навредило отечественному здравоохранению. Противоположного мнения придерживаются только 3% респондентов.

    Нетрудно заметить, что массовый энтузиазм по поводу членства Польши в Евросоюзе напрочь отсутствует. Также не сложно прогнозировать дальнейший рост пессимизма поляков по данному вопросу. Очевидно, у них, наконец, созрело понимание того, что интересы транснациональных корпораций не совпадают с интересами простого народа, о чем наглядно свидетельствует затяжной и широкомасштабный социальный конфликт, потрясающий Польшу уже не первый год. Не исключено, что в скором времени мы сможем лицезреть крестьянские восстания и рабочие бунты не только в Польше и Чехии, но и во всей Восточной Европе, правящие элиты которой желают, чтобы их страны полностью соответствовали всем стандартам ЕС в области экономики и социальной политики. Похоже на то, что и нам также придется со временем понять ряд простых, но очень важных истин, которые уже осознали восточноевропейские крестьяне, рабочие, шахтеры, врачи, учителя и другие слои общества, за счет которых проводятся либеральные экономические реформы.

    К вышеизложенному можно добавить еще один очень важный фактор, который упорно не желает замечать прежде всего наша «национально–сознательная» элита, отдающая все свои скромные силы на построение национального государства и сохранение национального самосознания украинцев. Речь идет о том, что Европа давно отбросила все национальное. По этому поводу, к примеру, Джеймс Шерр (главный специалист Центра изучения конфликтов при Британской военной академии и лектор Оксфордского университета) констатировал следующее: «Европейский союз всегда был постмодернистским проектом, призванным выйти за пределы базовых элементов модернистского мира: наций и национальных государств»[12]. То есть современная Европа (как и весь Запад в целом) представляет собой глобальное постмодернистское общество, где в ближайшем будущем нет места ни национальному государству, ни национальному самосознанию, ни национальной культуре. В связи с этим те украинские политики, которые борются за национальное возрождение Украины и одновременно мечтают «продвинуться» в Европу, выглядят, мягко говоря, странно. Они либо поразительно невежественны, либо пытаются ввести в заблуждение свой собственный народ, а возможно, им присуще и то и другое одновременно. Каким образом в их сознании совмещается основополагающее стремление к сохранению и укреплению национальной самостоятельности и независимости с желанием отдать значительную часть государственного суверенитета наднациональным структурам Евросоюза (стратегические решения которых определяют политику и экономику членов ЕС) — остается загадкой.

    Если же посмотреть на носителей идеи «европейского выбора» с психологической точки зрения, то возникает закономерный вопрос: а не свидетельствует ли их политическая и культурная ориентация о своеобразном комплексе неполноценности? Ведь люди, не уверенные в своих силах, не способные к самоутверждению, всегда ищут поддержку у тех, кто, по их мнению, сильнее и умнее. Подхватив «вирус» западофильства у русских либералов и усилив его радикальной русофобией, заимствованной у польских интеллектуалов XIX века, украинские «национально–сознательные» идеологи создали «свою» концепцию принадлежности Украины к западной цивилизации. Но где желанные плоды ее десятилетнего господства? Ближе ли мы стали Европе? В определенном смысле бесперспективные мечты о «воссоединении» Украины с Европой можно характеризовать как симптом тяжелого духовного недуга определенной части нашей элиты, которая, как болезнетворный вирус, ослабляет разум украинского народа и его волю к самоутверждению. Если использовать результаты исследования С. Хантингтона, то украинская идеология «европейского выбора» представляет собой не что иное, как «культурную шизофрению» «разорванной страны». «Политических лидеров, которые надменно считают, что могут кардинально перекроить культуру своих стран, неизбежно ждет провал, — приходит он к выводу. — Им удастся заимствовать элементы западной культуры, но они не смогут вечно подавлять или навсегда удалить основные элементы своей местной культуры. И наоборот, если западный вирус проник в другое общество, его очень трудно убить. Вирус живучий, но не смертельный: пациент выживает, но полностью не излечивается. Политические лидеры могут творить историю, но не могут избежать истории. Они порождают разорванные страны, но не смогут сотворить западные страны. Они могут заразить страну шизофренией культуры, которая надолго останется ее определяющей характеристикой»[13].

    Кроме того, дальнейшее культивирование идеи «европейского выбора» несет непосредственную угрозу национальной безопасности Украины. Во–первых, не признав фактическую идентичность украинцев и продолжая фантазировать о «европейском происхождении», наша элита не сможет сформулировать общенациональную Идею. Как пишет тот же Хантингтон: «Не определившись со своей идентичностью, люди не могут использовать политику для преследования собственных интересов»[14]. Образно говоря, вот уже десять с лишним лет украинский народ бредет неведомо куда, ориентируясь по зыбким миражам. Негативные последствия такого пути можно без труда увидеть в политической, экономической, культурной и духовно–психологической сферах. При этом нельзя забывать, что подобные коллективные блуждания, как правило, в конце концов заканчиваются общенациональной катастрофой.

    Во–вторых, упомянутая выше «культурная шизофрения», проявляющаяся в Украине в виде «возвращения к европейским истокам», во много раз усиливает то, что С. Хантингтон определяет как «расколотая страна». «Украина — это расколотая страна с двумя различными культурами. Линия разлома между цивилизациями, отделяющая Запад от православия, проходит прямо по ее центру вот уже несколько столетий»[15]. В связи с чем, по его мнению, весьма вероятный сценарий будущего для нас это геополитическая декомпозиция государства, когда беспомощный «униатский обрезок» Украины окажется под западным контролем, а восточные области «воссоединятся» с Россией. Демагогия о «европейском выборе» Украины как раз психологически готовит наш народ к расчленению государства, усиливая отчужденность между его восточными и западными регионами. Таким образом, навязываемая украинцам вестернизованной интеллигенцией идея о «продвижении в Европу» деструктивна по своей сути и несет в себе реальную угрозу не только целостности нашей страны, но и самому ее существованию.

    Впрочем, главной иллюзией украинцев «европейского происхождения» является невозможность так называемого «продвижения Украины в Европу», т.е. полномасштабной интеграции в западную цивилизацию, а само представление о ней как таковое. Они, погрузившись в пасторальные грезы о Западе, никогда не знали и не знают до сих пор, что на самом деле представляет собой этот их идеал. За красивой риторикой политиков и идеальным образом «свободного мира» (который долгие годы формировался интенсивной пропагандой) находится феномен, чья действительная природа не имеет ничего общего с тем фантомом, который принято называть «Запад». При этом необходимо признать, что, как показала история, иллюзии относительно сути западной цивилизации стоили восточным славянам в частности и незападным народам вообще, очень дорого.

    В связи с этим на данный момент существует необходимость концептуального анализа феномена западной цивилизации. Его целью должно быть построение модели «Запада», объединяющей в системную целостность все его наиболее важные (определяющие) элементы.

    Данное исследование как раз и представляет собой системный анализ западной цивилизации в контексте ее исторического развития. Основная цель предложенной работы — выявление деструктивных аспектов природы Запада, оказывающих разрушительное воздействие на незападные народы. При этом необходимо отметить, что сами эти угрозы находятся за рамками ценностных суждений — «черного» и «белого», «хорошего» и «плохого». Тем более что Запад не является «плохим» или «хорошим». Он таков, каков онесть. Но то, каков он, может нести реальную опасность для незападных стран и целых цивилизаций. В связи с этим в данной книге дается анализ наиболее важных индивидуальных особенностей Запада, деструктивно влияющих на незападные народы.

    В качестве наиболее оптимального подхода в решении вышеупомянутой задачи в предложенном исследовании использован метод построения цивилизационной политико–психологической модели на основе изучения традиционной западной геополитики (в особенности практической объективации ее стратегических положений), социально–политической организации и анализа основополагающих духовно–психологических особенностей, присущих ведущим народам Запада.

    Вышеупомянутый подход обусловлен еще и тем, что геополитика — бинарный феномен. С одной стороны, она состоит из совокупности геоклиматических, а с другой — ментальных императивов. Взаимодействуя, эти две составные и создают ее. В данном случае все является предельно реальным. Здесь нет умозрительных абстракций, а только конкретное пространство (обусловленное конкретными геоклиматическими особенностями) и конкретная ментальность (естественно возникшая в рамках этого пространства). Можно констатировать, что любая геостратегия — это результат слияния совокупности объективных (пространство) и субъективных (ментальность) факторов. Поэтому понять ее суть можно лишь путем изучения данных факторов в их практическом взаимовлиянии. Чему собственно и посвящена данная работа.

    К вышеизложенному необходимо добавить, что предложенная политико–психологическая модель Запада создавалась на основе исследований западных политологов, историков, философов, психологов, геополитиков, экономистов, социологов, культурологов. Кроме того, в работе широко представлены мнения западных политиков, свидетельства представителей спецслужб и результаты журналистских расследований ведущих газет и журналов Европы и США. Все это синтезировано в контексте описания последовательно разворачивающихся исторических событий, т.е. рассматривается во временной динамике, иначе говоря, в процессе развития западной цивилизации. Данная особенность обусловлена тем, что, как и все живое, любая цивилизация имеет определенные фазы собственного существования (от момента рождения до своей смерти), а поэтому понять ее суть можно лишь изучив все этапы формирования ее индивидуальности в рамках исторической биографии.

    Как известно, Запад представляет определенное сообщество разных народов. Однако, условно говоря, судьбой Запада, квинтэссенцией его сущности, стали лишь некоторые из них, занимавшие и занимающие в процессе его развития доминирующее положение среди его этнических групп. Эти этносы–доминаторы на протяжении исторического процесса, как эстафету, передавали друг другу главнейшие, определяющие, константные особенности Запада, сохраняя тем самым непрерывную линию его развития и представляя собою определенные временные фазы одного цивилизационного организма. Эта непрерывность развития проявила себя в таких важных сферах, как ментальность, ценности, геополитика, социально–политическая организация, экономика, финансы, военная стратегия и т.д.

    Как показали результаты данного исследования, народами–доминаторами, определившими социально–политическую и духовно–психологическую природу Запада, были: итальянцы, времен расцвета итальянских городов–государств; голландцы, в часы экономического и политического доминирования Нидерландских Соединенных Провинций; британцы, в период могущества Великобритании, и американцы Соединенных Штатов Америки. Именно эти народы были носителями «души» Запада, обладая идентичными ментальностью, социально–политической организацией и геополитическими алгоритмами. Завершающей фазой развития западной цивилизации является надвигающаяся эпоха глобализации, которая, по логике развития Запада, должна прийти на смену американскому гегемонизму.

    Эта фаза не ассоциируется, как это имело место ранее, с определенным народом, господствующим в масштабах всего мира. Более того, в ней само понятие «народ» становится достаточно условным. Здесь есть антропологическая масса, которая вненациональна, и узкая прослойка правящей элиты, которая наднациональна.

    Все другие линии развития, которые имели место ранее, являются в определенном смысле «сухими ветвями» на дереве западной цивилизации, они локально существовали и существуют, но не определяют Запад как целое, а поэтому в данной работе не рассматриваются.

    Для многих (особенно информационно неподготовленного читателя), чьи представления о Западе сформированы телевидением и прессой, т.е. основными механизмами «промывания мозгов», данная книга, возможно, вызовет когнитивный диссонанс. Подобная реакция вполне естественна, так как разрушение любой иллюзии, к которой привыкло сознание человека, крайне болезненно. Но обретение хотя бы относительной свободы как раз и предполагает преодоление созданной тотальной пропагандой «матрицы» массового сознания, эффективно заменившей на данный момент репрессивный аппарат подавления. Данная книга не дает простых ответов на сложные вопросы, в значительной степени она лишь демонстрирует несостоятельность многих ныне господствующих стереотипов о Западе. Впрочем, ее цель заключается не только в углублении знаний читателя о западной цивилизации, а и в акцентировании его внимания на важных проблемах современности, которые он до этого момента мог просто не замечать.

    ГЛАВА I

    ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ ДВОЙСТВЕННОСТЬ МИРА

    В географии лежат ключи к проблемам военной и политической стратегии. <…>

    География является наиболее фундаментальным фактором во внешней политике государств потому, что этот фактор — наиболее постоянный.

    (Н. Спайкмен)

    Расширение — это все.

    (С. Роде)

    ЗЕМЛЯ И МОРЕ

    В своей работе «Земля и море. Созерцание всемирной истории» классик немецкой политологии Карл Шмитт писал: «Наряду с «автохтонными», т.е. родившимися на суше, существуют также «автоталассические», т.е. исключительно морем определяемые народы, никогда не путешествовавшие по земле и не желавшие ничего знать о твердой суше, которая являлась границей их чисто морского существования» [1]. Т. е. тем самым он проводил четкую границу между двумя фундаментально отличными типами народов — народами сухопутными (автохтонными) и народами морскими (автоталассическими).

    Данный феномен не случаен. Как известно, окружающая среда является одним из главных, определяющих факторов, формирующих сознание человека. Психологические особенности того, кто родился, вырос и живет возле морского побережья (чья жизнь целиком зависит от моря), в значительной мере отличается от того, кто родился, вырос и живет в глубине континента (чья жизнь целиком зависит от суши). В первом случае над сознанием человека властвует архетип моря (океана), во втором — архетип земли. Естественно, что это же относится и к сообществам людей, прежде всего к этносам.

    Морской (автоталассический) народ — это такой народ, чья жизнедеятельность практически полностью ориентирована на море и чья психология преимущественно формируется алгоритмами морского (океанического) пространства. Соответственно сухопутный (автохтонный) народ — это такой народ, чья жизнедеятельность и психология определяются пространством суши.

    Мощное воздействие на глубинные пласты человеческого сознания (особенно на начальных этапах формирования человечества) земли и моря сложно переоценить. Его последствия проявляют себя даже сейчас, когда технологическое развитие современной цивилизации разорвало непосредственную жизненную и психологическую связь человека как с землей, так и с морем, изолировав его пространственно и духовно в рамках искусственной среды урбанизированных мегаполисов.

    Если ретроспективно взглянуть на процесс становления «морских народов», то та их часть, которая жила на побережье либо в его непосредственной близости, традиционно играла ведущую роль, определяя мировоззрение, экономику, политику, культуру данной страны. Для этих доминирующих «прибрежных» социальных групп море было всей их жизнью: от ее начала и до конца. Самые активные и дееспособные их представители, уходя на кораблях в океан (будь то для рыбной ловли, торговли, грабежа, войны и т.п.), создавали материальную основу жизни тех, кто оставался на берегу. Жизнь последних в разнообразных ее формах также напрямую зависела от моря и была ориентирована на него: они строили суда, планировали новые экспедиции, перерабатывали морские продукты, воспитывали будущих моряков и т.д.

    Однако морская стихия всегда несла для человека (как сухопутного существа) смертельную угрозу, держала в беспрестанном психологическом напряжении, каждый выход в море для него фактически был очередным фрагментом борьбы с окружающим миром, причем не на жизнь, а на смерть. Так происходил естественный отбор. В подобных условиях выживали только сильные натуры с определенной духовно–психологической организацией. Иные на берег не возвращались. Жизнь с постоянным ощущением опасности и потому ориентированная практически во всем на борьбу, накладывала особый отпечаток на сознание «людей моря», вырабатывая у них в течение столетий особый психотип.

    Гармоничного сосуществования с миром в таких условиях быть не могло. Громадное пространство океанов и их невероятная всесокрушающая мощь порождали в человеке ощущение собственной малости и ничтожности. Чтобы защитить и утвердить себя, он должен был бороться со всем, что его окружало. И эта борьба постепенно воспитывала в нем неудержимое стремление к господству и покорению. Только так он мог преодолеть страх, избавиться от постоянного ощущения своей ничтожности. Только так он мог жить. Итогом этого стало великое, непреодолимое отчуждение «морских людей» от мира, в котором им приходилось существовать, породившее у них скрытое, неосознанное стремление к его разрушению.

    В открытом океане, как агрессивной, хаотической среде, не может быть общих, обязательных для всех законов. Закон и железная дисциплина существуют только на корабле, как изолированном, упорядоченном микромире. Все, что находится за бортом, может быть либо врагом, либо добычей, а на них законы и правила, организующие жизнь команды корабля, не распространяются. Таким образом возникают двойные стандарты. Вне судна все шатко и неопределенно. Океан, как враждебная человеку среда, существует для него за рамками каких–либо правил и норм. Тут имеют смысл лишь сила и точный расчет. Именно поэтому такое большое значение приобретают механические устройства — техника, предназначенная дать человеку силу в борьбе с окружающим его миром.

    Со временем вышеуказанные духовно–психологические установки приобретают определенную универсальность в рамках культуры «морских народов», впитываясь в их быт, нравы, жизненную философию. Постепенно представления о мире и человеке, возникшие на их основе, становятся незыблемыми и даже абсолютными, формируя социальную и политическую организацию «морских народов». Государства, которые они создают, по своей глубинной сути становятся огромными кораблями (над ними довлеет архетип «корабля»). Социальные матрицы малых групп, чья жизнь оказалась замкнутой в корпусе покинувшего землю судна, постепенно переносилась на «морские народы» в целом. Здесь присутствует та же четкость организации и управления, порядок даже в самых мельчайших деталях, ярко выраженный корпоративный дух и единая целенаправленность общих усилий. Соответственно все, что находится за бортом такого корабля–государства, воспринимается его командой либо в качестве угрозы (врага), либо в качестве добычи, а сам корабль — надежным инструментом противостояния внешнему миру (агрессивной среде).

    Впрочем, необходимо отметить, что возникновение «морских народов» в контексте мировой истории произошло лишь на определенном этапе технологического развития в судостроении. Именно возможность безбоязненно не видеть берега, окончательный психологический отрыв от суши (как архетипического символа безопасности), способность преодолевать моря, а затем и океаны, создала феномен «морских народов» как некой исторической силы. До этого момента человеческая история создавалась лишь «сухопутными народами».

    Последние можно рассматривать в качестве своеобразных организмов, глубоко ушедших своими корнями в ту землю, на которой они произрастают. Эти «корни» обладают как материальной, так и духовно–психологической природой. В первом случае вся жизнедеятельность народа (т.е. деятельность, обеспечивающая его физическое существование) непосредственно связана с землей через взаимный обмен: человек отдает земле свой труд, а взамен получает от нее продукты. Таким образом, возникает своеобразное гармоничное сосуществование, при котором земля является для человека «матерью–кормилицей», которую он должен беречь.

    В духовно–психологическом плане отношения между землей и человеком приобретают интимную, сакральную сущность: земля дает ему жизнь и в нее же он уходит после своей смерти. В человеческом сознании образ ее гигантской мощи и силы не несет угрозы, а обладает защитными, охранительными свойствами. Именно так новорожденный младенец воспринимает свою мать. Вся духовная сфера «сухопутных народов» основана на этой родственной связи с ней, точно так же как и культура, воспевающая и обожествляющая землю, через открытие в ней не только явных материальных, но и скрытых мистических свойств. Естественно, что здесь нет той непримиримой борьбы, которая возникает между человеком и чуждой, враждебной ему морской стихией, а в более глубоком понимании — между человеком и окружающим его миром. В данном случае отношения между ним и землей основаны на освященном традицией сотрудничестве. Алгоритм данного гармоничного сосуществования естественным образом распространяется не только на окружающую человека природу, но и окружающих его людей. Так возникает дух коллективизма, основой которого является общая «Мать–земля».

    Симбиоз родной земли и родной семьи (рода) создает в коллективном сознании «сухопутных народов» один из главнейших образов — образ Родины, отражающий в себе сакральную связь земли и рода (народа), всю глубину древнейшего архетипа земли и вросшего в нее (духовно и материально) рода (народа). Именно поэтому понятие «Родины» у них не сводится, в отличие от «морских народов», лишь к месту рождения человека или стране, где ему принадлежит земельный участок, а несет в себе более глубокое значение.

    В узкой символической форме (связанной с социальными аспектами жизни) объективацией архетипа земли у «сухопутных народов» является образ «дома» — места, где начинается и заканчивается жизнь человека, где продлевается его род, где разворачивается во времени и пространстве бытие его семьи (для «морских народов» аналогичное значение имеет образ «корабля»). Организационная матрица «дома» (как домохозяйства, в рамках которого взаимодействует определенное количество людей) естественным образом накладывается на общественную и экономическую организацию «сухопутных народов», а психологическая матрица «семьи» (определяющая прежде всего аспект управления) формирует государственное устройство.

    Из вышеизложенного следует, что фундаментальные отличия между автохтонными и автоталассическими народами прежде всего проявляются в духовно–психологической сфере (мировосприятие, отношение к миру, ценности и т.п.), с которой тесно переплетена их материальная жизнь: социально–политическая организация, экономическая деятельность, культура и т.д. Т. е. все многообразие миров автохтонных и автоталасси–ческих народов, а также их конгломератов представляют собой противоположности.

    Именно поэтому является вполне естественным такой феномен, как перманентное противостояние автохтонных и автота–лассических народов и их цивилизаций. В связи с этим К. Шмитт подчеркивал: «Всемирная история — это история борьбы континентальных держав против морских и морских против континентальных» [1].

    Естественно, что и между автохтонными народами велись войны, так же как воевали между собою автоталассические народы, однако эти войны были спорадичными и не имели антагонистического характера. Они были борьбой за лидерство в рамках одного мира, в котором духовно–психологические и материальные основы соперников были идентичными.

    В свою очередь, войны между автохтонными и автоталассическими народами выступают фрагментами перманентного противостояния несхожих миров (континуумов) Суши и Моря, которые пытаются уничтожить друг друга.

    Как автохтонные государства, так и автоталассические за столетия непрекращающегося противостояния выработали свой определенный метод (стиль) борьбы. Конфликт Суши и Моря — это противоборство двух глобальных, непохожих стратегий, обеспечивающих своим носителям победу и дальнейшее господство. Для «сухопутных народов» этой стратегией является совокупность определенных принципов, формирующих алгоритм теллурократии, а для морских — талассократии.

    Теллурократия («сухопутное могущество») основана на фиксированности пространства и устойчивости его качественных ориентации и характеристик. А. Дугин таким образом характеризует теллурократию: «На цивилизационном уровне это воплощается в оседлости, в консерватизме, в строгих юридических нормативах, которым подчиняются крупные объединения людей — рода, племена, народы, государства, империи. Твердость Суши культурно воплощается в твердости этики и устойчивости социальных традиций. Сухопутным (особенно оседлым) народам чужды индивидуализм, дух предпринимательства. Им свойственны коллективизм и иерархичность» [2, с. 16].

    Талассократия («морское могущество») основывается на противоположных факторах. «Этот тип динамичен, подвижен, склонен к техническому развитию. Его приоритеты — кочевничество (особенно мореплавание), торговля, дух индивидуального предпринимательства. Индивидуум как наиболее подвижная часть коллектива возводится в высшую ценность, при этом этические и юридические нормы размываются, становятся относительными и подвижными» [2, с. 16].

    ЗАПАД: ЭКСПАНСИОНИСТСКИЕ ИМПЕРАТИВЫ ТАЛАССОКРАТИИ

    По воле исторической судьбы Запад на данный момент представляет собой конгломерат этносов, среди которых господствуют автоталассические. Несмотря на присутствие в его рамках автохтонных этнических групп, определяющее значение на Западе традиционно имеют «народы моря» — британцы и американцы (англосаксы).

    Таким образом, талассократия стала фундаментальной основой геостратегии Запада. Сама его история представляет собой процесс развития, в ходе которого были «задавлены» в зародыше все возможные альтернативы.

    Основная историческая линия развития западной талассократии идет от итальянских городов–государств (начиная с эпохи раннего Возрождения) к современным Соединенным Штатам Америки, через Нидерландские Соединенные Провинции и Британскую империю. Эти государства и их народы, на основе идентичности духовно–психологических, социально–политических и экономических сфер, представляют собой отдельные этапы (фрагменты) развития единого целого — западной цивилизации.

    Именно народы вышеперечисленных стран сделали основой своего могущества «морскую силу», которая позволила им на века занять доминирующие позиции на Западе, а затем и в мире. Очень важным моментом в становлении талассократии является постепенное, но неуклонное расширение площади территорий, подконтрольных сначала отдельным западным талассократическим государствам, а затем Западу как единому цивилизационному целому. Если на начальном этапе его существования итальянские города–государства создали империю, для которой первостепенное значение имело Средиземное море и транспортные коридоры в Ост–Индию, то на его современном этапе развития, который репрезентуют США, «жизненно–важные интересы» Запада распространились на весь мир, охватив собой все океаны и континенты.

    Непрекращающаяся экспансия, безграничное расширение становятся главной особенностью геополитической (и не только) стратегии Запада. Как писал по этому поводу О. Шпенглер, «фаустовская культура (т.е. западная. — Авт.) была в сильнейшей степени направлена на расширение, будь то политического, хозяйственного или духовного характера; она преодолевала все географически–материальные преграды; она стремилась без какой–либо практической цели, лишь ради самого символа, достичь Северного и Южного полюсов; наконец, она превратила земную поверхность в одну колониальную область и хозяйственную систему. То, чего от Мейстера Экхарта до Канта желали все мыслители — подчинить мир «как явление» властным притязаниям познающего Я, — делали все вожди. Безграничное было исконной целью их честолюбия: мировая монархия великих Салических императоров и Штауфенов, планы Григория VII и Иннокентия III, империя испанских Габсбургов, «в которой не заходило солнце», и тот самый империализм, из–за которого ведется далеко еще не законченная война» [3, с. 522].

    Раскрывающаяся в безудержной экспансии энергия западного человека была направлена на преодоление всего, что оказывалось у него на пути, на покорение всего, к чему он был в состоянии добраться. Мир для западного человека, на определенном этапе его становления, предстал дихотомированным на него самого, и то, чем он должен овладеть и что должен себе подчинить. Борьба как таковая и стремление к абсолютному господству стали главным содержанием его жизни. «Преодоление сопротивлений есть… типичный стимул западной души», — провозглашаете. Шпенглер[3,с.497]. «Все фаустовское, — добавляет он, — стремится к господству» [3, с. 526—527].

    «Случайные, непродолжительные и разноплановые контакты между цивилизациями уступили место непрерывному, всепоглощающему однонаправленному воздействию Запада на все остальные цивилизации», — констатирует Самюэль Хантингтон [4, с. 65]. В подтверждение своего вывода он приводит следующие исторические факты: «В последние годы девятнадцатого века обновленный западный империализм распространил влияние Запада почти на всю Африку, усилил контроль над Индостаном и по всей Азии, и к началу двадцатого века практически весь Ближний Восток, кроме Турции, оказался под прямым или косвенным контролем Европы. Европейцы или бывшие европейские колонии (в обеих Америках) контролировали 35% поверхности суши в 1800 году, 67% в 1878 году, 84% к 1914 году. К 1920 году, после раздела Оттоманской империи между Британией, Францией и Италией, этот процент стал еще выше» [4, с. 65].

    Однако стремление к господству для западного человека в значительной мере ассоциируется со стремлением к обладанию всеми богатствами земли. Мир превращается для него в арену борьбы за все, что имеет, по его мнению, какую–либо ценность. Как писал Шлезингер–младший: «Корысть куда более, чем возвышенные чувства, была присуща европейской диаспоре. И то, что в прежние века было проявлением хищнической натуры отдельных авантюристов, добывавших пряности, золото и меха, в конце XIX в. стало считаться благом для нации в целом» [5, с. 176].

    Одновременно с этим ценности западного человека в его глазах становятся единственным основанием для существования мира. Покоряя его, он стремится «исправить» (изменить) мир в соответствии со своими духовно–психологическими особенностями, т.е. своим мировоззрением, мировосприятием, мироощущением и т.д., которые возводятся в аксиому — закон, обязательный для всех, основу сущего. Все, что не отвечает этому закону и что не способно измениться в соответствии с ним, по мнению западного человека, подлежит уничтожению. «Во время европейской экспансии андская и мезоамериканская цивилизации были полностью уничтожены, индийская, исламская и африканская цивилизации покорены, а Китай, куда проникло европейское влияние, оказался в зависимости от него, — замечает С. Хантингтон. — Лишь русская, японская и эфиопская цивилизации смогли противостоять бешеной атаке Запада и поддержать самодостаточное независимое существование. На протяжении четырехсот лет отношения между цивилизациями заключались в подчинении других обществ западной цивилизации» [4, с. 65–66]. С ним соглашается Шлезингер–младший: «В течение девяти столетий после первого крестового похода западная цивилизация занималась многотрудным и опасным делом — проникала в незападные общества, с тем чтобы изменить их. На протяжении восьми из последних девяти веков эта агрессивная деятельность осуществлялась без всякого теоретического обоснования» [5, с. 173].

    Океан, как основная жизненная среда господствующих автоталассических народов Запада, способствовал вольному проявлению их экспансионистской деятельности. Открытое пространство мировых океанов, лишенное каких–либо естественных препятствий и государственных суверенитетов, стало главным условием постоянно расширяющегося влияния западной цивилизации. Анализируя данную особенность, С. Хантингтон приходит к выводу, что: «Непосредственной причиной экспансии Запада была технология: изобретение средств океанской навигации для достижения далеких стран и развитие военного потенциала для покорения их народов. «…В большей мере, — заметил Джофри Паркер, — подъем Запада обуславливался применением силы, тем фактом, что баланс между европейцами и их заокеанскими противниками постоянно склонялся в пользу завоевателей; …ключом к успеху жителей Запада в создании первых по–настоящему глобальных империй заключался именно в тех способностях вести войну, которые позже назвали термином «военная революция». <…> Запад завоевал мир не из–за превосходства своих идей, ценностей или религии (в которую было обращено лишь небольшое количество представителей других цивилизаций), но скорее превосходством в применении организованного насилия» [4, с. 66]. При этом его проникающие[16] империи, в конце концов слившиеся в одну единую — западную, упорядочивали пространство в соответствии с номосом[17] моря. О. Шпенглер подчеркивал: «Бесконечное пространство, как прасимвол, во всей своей неописуемой мощи вступает здесь в круг деятельно–политического существования…» [3, с. 364]. По этому поводу К. Шмитт высказался таким образом: «Столь поразительная, беспрецедентная пространственная революция, какая имела место в XVI—XVII веках, должна была привести к столь же неслыханному, не имеющему аналогов захвату земель. Европейские народы, которым открылись тогда новые, казавшиеся бесконечными пространства, и которые устремились в даль этих пространств, обходились с обнаруженными ими неевропейскими и нехристианскими народами как с бесхозным добром, которое становилось собственностью первого попавшегося европейского захватчика. Все завоеватели, будь то католики или протестанты, ссылались при этом на свою миссию распространения христианства среди нехристианских народов» [1].

    «Позднее, — продолжает он, — в XVIII и XIX веках, задача христианской миссии превратились в задачу распространения европейской цивилизации среди нецивилизованных народов. Из таких оправданий возникло христианско–европейское международное право, т.е. противопоставленное всему остальному миру сообщество христианских народов Европы. Они образовали «сообщество наций», межгосударственный порядок. Международное право было основано на различении христианских и нехристианских народов или, столетием позже, цивилизованных (в христианско–европейском значении) и нецивилизованных народов. Нецивилизованный в этом смысле народ не мог стать членом данного международно–правового сообщества; он не был субъектом, а только объектом этого международного права, т.е. он принадлежал одному из цивилизованных народов на правах колонии или колониального протектората» [1].

    Выходит, что смысл и назначение западной системы международного права состояли именно в разделе и распределении незападной земли между западными странами. Поэтому европейские народы, несмотря на множество противоречий между собой, были едины в своем видении неевропейских земель как пустой территории, т.е. как объекта захвата и использования в собственных целях. По этому поводу О. Шпенглер высказывался очень откровенно: «Европеец хочет управлять миром по своей воле» [6, с. 663].

    Источники

    [1] Шмитт К. Земля и море: Созерцание всемирной истории, http:// resist.gothic.ru/index.html

    [2] Дугин А. Основы геополитики: Геополитическое будущее России. — М.:Арктогея, 1997.

    [3] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность. — М.: Мысль, 1993.

    [4] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003.

    [5] Шлезингер–младший A.M. Циклы американской истории. — М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс–Академия», 1992.

    [6] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно–исторические перспективы. — Минск.: Попурри, 1999.

    ГЛАВА II

    ИТАЛЬЯНСКИЕ ГОРОДА–ГОСУДАРСТВА

    …люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества.

    (Никколо Макиавелли)

    …свобода в Венеции перешла от народа к нобилям, исключившим из нее всех прочих граждан.

    (Испанский посланник (1677))

    Мастерский ход Дандоло (ум. 1205 г.) превратил Венецию в «подлинную колониальную империю Средневековья» (Тирье), просуществовавшую почти два столетия.

    (Кристиан Бек)

    ОТ ТВОРЕНИЯ К ТВАРИ

    Политическая сфера человеческой жизнедеятельности никогда не была и не будет чем–то самодостаточным. Она всегда являлась и является производным элементом духовно–психологической матрицы общества, структурирующей повседневное взаимодействие между его членами. Эта матрица, в свою очередь, тесно связана с господствующим мировосприятием, коллективными ценностями, нормами и правилами, определяемыми религиозными представлениями людей. Таким образом, можно сказать, что в определенном смысле политика — это мирское проявление религии. Насколько государство можноотделить от церкви, настолько же политику нельзя отделить от религиозного сознания, непоколебимого даже у самых принципиальных и последовательных атеистов. Именно поэтому объяснить политику из нее самой, как самодостаточного феномена, — невозможно. За каждой политической идеей или событием находится чей–то Бог или важный религиозный принцип. В политической сфере даже предельно меркантильная, прагматичная мотивация имеет в своей основе идеалистические, психологическо–религиозные архетипы. Поэтому наиболее адекватно политическое бытие конкретного народа можно проанализировать, изучив систему его религиозных представлений. В связи с этим, чтобы понять многообразие проявлений западной политики, необходимо выяснить, каким образом повлияло на массовое сознание европейцев западное христианство.

    Особенности любого феномена наиболее четко выявляются в его сравнении с иным сопоставимым феноменом. В данном случае имеет смысл сравнить некоторые аспекты католицизма и православия с целью определения существенных расхождений между ними. Несмотря на их общий идейно–религиозный источник, разные ментальная среда и исторический путь сформировали их несхожие онтологические основы. Духовно–психологический диссонанс «восточного» и «западного» течений христианства формально проявил себя в их отделении и обособлении. Однако его ярко выраженный глубинный характер стал обнаруживаться в период религиозной секуляризации Запада, когда произошло отчуждение между католицизмом, склонным к разнообразным реформированиям, и православием, с его традиционно–консервативными тенденциями.

    Уже к моменту раскола произошло формирование гносеологических особенностей католицизма (свидетельствовавших о психологии католиков), проявивших себя в создании Римом своей догматической основы на сознательном отказе от метафизического содержания христианства. При этом все его схоластические конструкции были, в сущности, стремлением развить стройную богословскую доктрину при полном игнорировании онтологических и метафизических компонентов [1, с. 4].

    Если в первохристианстве главным источником информации адептов был личный мистический опыт, иначе говоря, взгляд внутрь себя, то в западной церкви доминирующее положение в познании занял опыт размышлений по четким правилам формальной логики. Именно поэтому католики интеллектуально конструировали религиозное знание, а не находили его путем личных трансцендентных переживаний, т.е., иначе говоря, их взгляд оказался направленным вне себя, на готовые схемы познания.

    Таким образом, религиозная жизнь первохристиан, как постоянная практика мистических погружений в свои внутренние духовные процессы (мир субъективной ..интуитивно познаваемой реальности), которую в целом сохранило православие[18], в католицизме была заменена процессом создания теологических схем при помощи логики (мир объективной, интеллектуально познаваемой реальности)[19]. Как писал М. Вебер: «Чем дальше она (Религия. — Авт.) от магии или чисто созерцательной мистики, чем в большей мере она становится «учением», тем больше нуждается в рациональной апологетике» [2, с. 31].

    Отстранясь от первохристианства как мистической практики внутреннего духовного диалога с абсолютом, западная церковь обратилась к стройным схоластическим схемам формальной логики. В связи с этим можно сказать, что произошла некая секуляризация религиозного сознания, которое по своей сути «дает не интеллектуальное знание о сущем или нормативно значимом, а наиболее глубинное восприятие мира путем непосредственного постижения его «смысла». И открывает она этот смысл не средствами рассудка, а благодаря харизме озарения, доступной лишь тому, кто с помощью данной ему техники способен освободиться от ведущего на ложный путь суррогата знания, созданного восприятием чувственного мира, ненужных для спасения пустых абстракций рассудка…» [2, с. 32].

    Т. е. римский католицизм, отказываясь от практики субъективного познания путем интуитивных «прорывов», привносит в западное сознание элементы тотально–догматического мышления по установленным канонам, которые подавались как единственно возможные и исключительно правильные[20]. С дальнейшим развитием западного христианства индивидуальные ощущения отдельного человека, основанные наличных эмоциональных переживаниях, подавлялись интеллектуально утонченными шаблонами деперсонифицированных аксиом, которые базировались на чистой логике. Это постепенно приучало людей мыслить и действовать в четких границах определенных идей и концепций. Иначе говоря, западное христианство начало овладевать миром благодаря умозрительным схемам, в рамки которых этот мир втискивался католическими апологетами. В итоге мысли и ощущения отдельного человека теряют свое значение и перестают восприниматься в качестве «истины», так как последняя, оторванная от его непосредственного существования, очутилась в девственном лоне «логоса» — мире идей, созданных «чистым разумом». Благодаря пропагандистским усилиям церкви, подкрепленным непосредственным насильственным принуждением, эти идеи овладевают массами. При этом любое отклонение от общепринятых «истин» безжалостно наказывается, причем нередко в самых жестоких и изощренных формах. Святая инквизиция методично уничтожала «еретиков» вплоть до эпохи революционных потрясений, когда ей на смену пришла гильотина. Ради христианских догматов католической церкви людей было уничтожено не меньше, чем ради торжества «свободы, равенства и братства» или современных социально–политических аксиом. Для Европы непрекращающийся процесс вычищения крамолы стал настолько естественным и привычным, что порой просто не замечался даже самыми свободолюбивыми западными мыслителями[21].

    Ренессанс, со своим страстным отрицанием схоластики, как это ни парадоксально, стал естественным продолжением развития ее методологии и следующим этапом духовно–психологического становления западного человека. Если католицизм заменил в христианстве мистические погружения адептов в свои субъективные душевные процессы четкими самодовлеющими схемами, основанными на формальной логике, то Ренессанс надежно зафиксировал эти схемы в качестве интеллектуального отражения материального мира. Секуляризируя окружающую реальность, он подвел под западное мышление, склонное к рациональности, объективную основу эмпиризма. Оно же, в свою очередь используя заимствованные извне инструменты познания — анализ, наблюдение, опыт, эксперимент, оказалось сосредоточенным на окружающей реальности, которая постепенно свелась к материальной природе.

    Естественно, что абсолютизация результатов интеллектуального манипулирования логическими схемами как инструментом влияния на материальную природу, со временем приводит к абсолютизации разума как такового, наделению его божественными свойствами. Как следствие этого — его значение постепенно гипертрофируется, а другие проявления человеческого сознания подавляются. В связи с этим тот факт, что человек имеет ум (как универсальный инструмент воздействия на природу), приводит идеологов Ренессанса к мысли о том, что человек не просто создан по образу и подобию Божьему, а равен Богу.

    Воплощая в человеке совершенный богоподобный образ, гуманисты Возрождения сломали тонкую грань, отделяющую его (в присущих ему качествах) от Творца, и тем самым дистанцировали их друг от друга, превратив Бога и человека в конкурентов. Последний, получив самодостаточность относительно Творца путем самообоготворения, опускается, в мыслях гуманистов, с божественных небес на тленную землю, как некий демиург, способный для своих потребностей использовать материю данности. Постепенно от идей богоподобности человека европейская мысль переходит к идее богоборчества, а затем, преклонившись перед людской способностью манипулировать природой, превозносит homo sapiens как некую абсолютную ценность. Таким образом, человек был подан в качестве единственно реального и возможного Бога. Так был канонизирован нарциссизм западного обывателя.

    Вот что писал один из деятелей Возрождения, представитель флорентийских платоников Марсилио Фичино (1433–1499), воспевая богоподобность человека: «Он (человек. — Авт.) измеряет землю и небо. А также исследует глубины Тартара. Ни небо не представляется для него слишком высоким, ни центр земли слишком глубоким… Атак как человек познал строй небесных светил, и как они движутся, и в каком направлении, и каковы их размеры, и что они производят, то кто станет отрицать, что гений человека… почти такой же, как у самого Творца небесных светил, и что он некоторым образом может сделать эти светила, если бы имел орудия и небесный материал… Человек не желает ни высшего, ни равного себе и не допускает, чтобы существовало над ним что–нибудь, не зависящее от его власти. Это — состояние одного Бога. Он повсюду стремится владычествовать, повсюду желает быть восхваляемым и быть старается, как Бог, всюду» [3, с. 341].

    С течением времени, развивая свои идеи, идеологи Возрождения констатируют естественную связь человека с окружающей его природой, так как он, окончательно покинув божественную реальность субъективного мистического опыта и выйдя за

    рамки самодовлеющей схоластики, не мог оставаться в концептуальной пустоте. Теперь человек рассматривается (если не открыто, то в подтексте) не как творение Бога, поставленное над природным миром (который был дан ему во владение), а как рядовой элемент этого природного мира (хотя и самый совершенный). Ярким примером данной тенденции может быть Леонардо да Винчи, который днем расписывал католические соборы, вмещавшие в себе непознаваемый сакральный абсолют, а по ночам в подвалах вскрывал трупы в поисках естественных, познаваемых принципов мироустройства.

    Имитируя (интерпретируя) античность, гуманисты, отрицая перворожденную греховность человеческой природы (на которой основывается христианская догматика), заменили ее, в сущности, естественной тварностью (биологичностью). Как считал тот же Марсилио Фичино, человек разделяет свою «низшую» душу с бессловесными живыми существами, свой ум с «божественным умом», а рассудок ни с чем во Вселенной.

    Об этом также ярко свидетельствует натурализм изобразительного искусства, скульптуры и литературы Возрождения. Фактически все его утонченно–эстетические проявления были лишены религиозно–мистической нагрузки, направленности во внутреннее духовное пространство человека. Это принципиально противоречило невзрачным средневековым изображениям библейских сюжетов, как символов христианских идей, оказывавшим содействие концентрации внимания на внутреннем «диалоге» с Богом. Они уступили место пышным телесам Ренессанса, который на первый взгляд также иллюстрируют библейские сюжеты, но не дает возможности обратиться к Богу. При этом необходимо отметить, что, механически копируя откровенно выраженную телесность античности и не ощущая ее духовной энергетики, изобразительное искусство и скульптура Возрождения были не способны передать ее внутреннюю, пронизанную жизнью динамику, воспроизводя лишь анатомически правильные, однако статические (безжизненные) тела[22]. В итоге не в состоянии ощутить глубокую одухотворенность античной телесности, Ренессанс лишь редуцировал ее в своем подражании к примитивной плоти, закрывшей собой в сознании западного человека его изначальную божественную природу. Искусство Возрождения, в сущности, паразитировало на христианских мотивах, представляя собою сугубо самодостаточную в эстетическом плане предметность, некий объект, созданный для утонченного самоудовлетворения. Человеческая плоть итальянских картин и скульптур (которую в общем–то можно назвать вульгарной) не смогла отобразить внутренне присущую человеческому телу духовность, которая так ярко демонстрировалась античностью, надежно заслонив при этом от человека его надматериальную природу[23].

    Именно поэтому произведения художников и скульпторов Возрождения теряют сущность иконы (окна в сакральную реальность), представляя собою «отражение» реальности телесной, символизирующей в новом контексте человеческую тварность. Библейская (духовная) форма художественных изображений Ренессанса вступает в противоречие с их телесной (животной) сутью. Заявляя об абсолютной духовной свободе человека, идеология итальянского Возрождения одновременно противопоставляет ей его обусловленную природой животную основу.

    Таким образом, происходит новый внутренний раскол западного сознания: психологическая дихотомия «праведный–греховный» постепенно уступает место глубокому антагонизму между его духовной и тварной природой[24]. При этом первая, с течением времени, все больше и больше предстает как своеобразная «ширма» второй.

    Прежде всего это связано с тем, что полуабстрактный, ренессансный человек, рассматриваемый наедине с собою, а также в отвлеченно–риторическом отношении к обществу, в сосредоточенных творческих занятиях, в пасторальных мечтах и возвышенных размышлениях на темы нравственности, погружаясь в реалии человеческих отношений итальянских городов-госу-дарств, напрочьлишался своей рафинированной, моральной камуфлированности.

    Эстетствующий творец, отсекающий, в соответствии с неким идеалом, все ненужное в мраморной глыбе (как заявлял Микеланджело), неожиданным образом оказывается в роли прагматичного делателя[25], который отсекает все ненужное у окружающего мира и самой природы человека в соответствии со своими утилитарными потребностями. Подобная трансформация поразительна, потому что в первом случае творец руководствуется своими внутренними, субъективными императивами, а во втором — делатель действует в соответствии с требованиями внешней среды.

    Таким образом, западное христианство при взаимодействии с ревизионизмом Возрождения создало условия, при которых произошло выхолащивание человеческой природы и мира. Как первое, так и второе в западном сознании постепенно превратилось в механически функционирующие системы, обусловленные примитивными материалистическими закономерностями, упрощающими и огрубляющими природу человека, а также окружающую его действительность. Одновременно с этим западный человек теряет свою духовно–психологическую независимость. Он лишается способности самостоятельно понимать как самого себя, так и окружающий мир. Вначале это за него делает Бог, мудрость которого до него доносила римская церковь, а потом, после того как Бог растворился в секуляризированной природе, определять сущность человека и мира стала вульгарно–материалистическая догматика, в конечном счете поставившая его в собственном самосознании на один уровень с животным, стремящимся обрести божественное могущество для удовлетворения своих физиологических потребностей.

    Это все не могло не повлиять на сферу политических отношений, так как любая политика при своем осуществлении отталкивается от господствующего в массовом сознании образа Человека как такового.

    ЭТАЛОН ЧЕЛОВЕКА В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ

    В XV веке представитель флорентийских платоников Марсилио Фичина пишет слова, которые могли бы стать гимном преобразовательно–манипулятивной мощи европейца XXI века: «Человеческое могущество почти подобно божественной природе; то, что Бог создает в мире своей мыслью (человеческий. — Авт.) ум замышляет в себе посредством интеллектуального акта, выражает посредством языка, пишет в книгах, изображает посредством того, что он строит в материи мира». «Повсюду человек обращается со всеми материальными вещами мира так, как если бы они находились в его распоряжении: стихии, камни, металлы, растения. Он многообразно изменяет их форму и их вид, чего не может сделать животное; и он не обрабатывает только одну стихию за раз, он использует их все, как должен делать господин всего. Он копает землю, бороздит воду, он возносится к небу на громадных башнях, не говоря уже о крыльях Дедала и Икара. Он научился зажигать огонь, потому что лишь небесное существо находит удовольствие в небесной стихии. Человеку нужно небесное могущество, чтобы подняться до неба и измерить его… Человек не только использует стихии для служения ему, но, чего никогда не делает животное, он покоряет их для своих творческих целей. Если божественное проведение есть условие существования космоса, то человек, который господствует над всеми существами, живыми и не живыми, конечно, является некоторого рода Богом. Он — Бог неразумных животных, которыми он пользуется, которыми он правит, которых он воспитывает. Он — Бог стихий, в которых он поселяется и которые он использует; он — Бог всех материальных вещей, которые он применяет, видоизменяет и преобразует» [3, с. 333].

    В контексте вышеприведенного мировоззрения идет последующее развитие не только европейской идеологии, но и материальной жизни западной цивилизации. Так, уже XVII век ознаменовался интенсивным развитием физических и математических наук, которые стимулировали технические и технологические нововведения в материальной жизни Европы. Впервые человек начинает осознавать могущество собственного разума, способного диктовать свою волю природе, а потому и Богу, ее создавшему.

    Однако данный феномен был не случаен, вся средневековая теология наполнена противоречием, заключающимся в том, что, с одной стороны, Бог есть абсолют, такая полнота бытия, которая не нуждается ни в каких дополнениях, а с другой — Бог творит мир, а значит, все–таки имеет потребность в нем как в материале для достижения собственной абсолютной полноты. Несамодостаточность Творца (о которой никогда не говорилось, но которая, с определенного момента, всегда имелась в виду) позволяет европейцам разработать концепцию Человека как самостоятельного существа, объявив его высшим проявлением материального мира. Более того, эмансипированный от божественной воли, он превращает материальный мир в свою вотчину. В связи с этим стоит вспомнить такого мыслителя эпохи Возрождения, как Пьетро Помпонацци (1462 — 1524), с его так называемой двойной истиной. В соответствии с его концепцией, Бог есть абсолютная истина, но она не познаваема и созерцается лишь в вере (и в этом он не выходил за теологические рамки). Однако наряду с этим существует и чувственный, материальный мир, живущий в соответствии с закономерностями, которые доступны познанию. То есть по сути, мир дихотомировался в соответствии с новым критерием — манипулируемостью.

    Вместе с тем идеологи эпохи, которая оказалась между Возрождением и Просвещением, соизмеряя сущность и бытие человека с природым миром, не смогли удержаться от соблазна провести параллели между первым и вторым.

    Рассматривая индивида во всех его проявлениях с методологических позиций изучения органической и неорганической природы, они формулируют концепцию человека как существа, детерминированного некими природными законами. В связи с этим процесс овладения природой при помощи научных подходов, на определенном этапе своего развития, естественным образом становится подходом к познанию самого человека. Точнее, «познание» человека как божественного создания, чем до этого момента занимались религия и философия, заменяется его «овладением» в форме «исследования».

    Разница между первым и вторым подходами в том, что религиозное и философское «познание» не выходило за рамки созерцательности, всегда подчеркивая трансцендентальную, непознаваемую сущность человека как творения божьего. И для религии, и для философии он оставался таинством, тем, что нельзя взвесить, обмерить, посчитать. Научное же «исследование» человеческого естества, как «овладение», исходило из предположения об изначальном существовании неких «законов», которые регулируют и направляют человеческое существование, на основании которых можно построить «схемы», позволяющие использовать эти «законы» для манипулирования самим человеком.

    Тот же вышеупомянутый Марсилио Фичино констатировал, что душа постоянно несчастна в человеческом теле, что она страдает и исполнена бесконечной тоски и что разрешить ее мучения можно лишь усовершенствованием своей жизни (это та концепция, которая будет поднята на щит протестантизмом). Таким образом, в качестве «мастерской» уже рассматривается не только природа, но и сам человек.

    Итогом всего вышеизложенного становится тотальное опредмечивание человека как такового. После эпохи Просвещения он предстает не как некая тайна, а как рядовое явление природы, как безличный объект исследования и экспериментирования, как обычный феномен в общем ряду таких же феноменов.

    Концептуальное разрушение человеческой «особости» низвело как отдельного индивида, так и социум к объекту эмпирического исследования и экспериментирования, где этические нормы утратили свою действенность, уступив место сугубо прикладной рациональности и целесообразности.

    Оплодотворенная идеями рационализма и «британского эмпиризма» философия с течением времени реплицирует свои научные производные: психиатрию, психологию, социально–политические, экономические и организационные науки. В дальнейшем именно эти дисциплины будут определять то, что есть человек и чем является его бытие.

    Идеальные, теоретические представления о человеке, оказывая мощное воздействие на массовое сознание, сформировали его психологию и особенности материальной жизни. Вместе с тем сведение его лишь к предмету исследования и абсолютизация науки закладывают к началу XX века (благодаря их суперэффективной манипулятивности) основы концептуальной однообразности, которой до этого момента человечество не знало. Если до конца XIX века мир пребывал в состоянии поликонцептуальности, обладая широким спектром духовных и интеллектуальных проявлений, то после того как цивилизационные успехи, основанные на техническом превосходстве западных стран, привели к доминированию исключительно научных методов в подходе к познанию реальной действительности и взаимодействию с нею, мир оказался в узких рамках западной аксиоматики, намертво привязанной к научной методологии.

    Восприятие же научного подхода, как единственно адекватного, привело к тому, что «научность» стала синонимом истинности и дала возможность для оформления любой, далеко не однозначной, но удобной для правящих кругов идеи, как единственно верной.

    Логика этого довольно проста: при рассмотрении в сфере человеческих отношений определенного явления с использованием научной методологии формулируется ряд «объективных» законов (аксиом), якобы адекватно отражающих реальную действительность. В рамках данного явления они объясняют все и вся, тем самым моделируя «действительное» положение вещей. При этом любая попытка выйти за рамки этого смоделированного «действительного» положения вещей рассматривается не только как антинаучная, но и как реакционная. А любой ее сторонник, рано или поздно, объявляется мракобесом и даже врагом всего «прогрессивного человечества» (т.е., как это ни странно, вроде бы непредвзятая, внеценностная логика приводит к ценностным суждениям).

    Проекция научных методов «овладения» природой на сферу межчеловеческих отношений создала предпосылки для возникновения невероятно эффективного метода «овладения» умами людей, при котором происходит скрытое, ненасильственное подавление инакомыслия и создание концептуальной однополюсности в масштабах всего человечества. Таким образом, проецирование научных методов «исследования–овладения» природой на суть и бытие человека привело к концептуальной тоталитарности и практически к полному контролю со стороны носителей «истинной концепции», над сознанием человеческих масс, попадающих в зону ее влияния. Позднее же все человечество оказалось «заложником» западных идей не только в сфере адаптации материального мира «под себя», но и в сфере духовно–психологического и социально–политического бытия, формирующегося прежде всего представлением об «истинной сути» Человека.

    Ее же квинтэссенция, которую разрабатывали итальянские мыслители на протяжении всего Возрождения, наиболее глубоко воплотилась в политической философии Никколо Макиавелли (1469—1527), вобравшей в себя дух средневековых городов Италии и ярко продемонстрировавшей духовно–психологические особенности их граждан. Иначе говоря, его «Государь» — это идеальное отражение действительной природы западного человека того времени.

    В произведениях вышеупомянутого итальянца он уже предстает как десакрализованное существо, способное приобретать заданные свойства под воздействием как прямого, брутального насилия, так и скрытого, утонченного манипулирования. С точки зрения Н. Макиавелли, многовариантность, пластичность человеческой природы позволяет тому, кто ее формирует, придавать ей самые разнообразные формы. Для него человек — это бесконечное число разнообразных свойств, которые актуализируются определенными ситуациями. Т. е. он не таков, каким его сотворил Бог (как считалось ранее), а таков, каким его делает окружающая среда, взращивающая в нем способность к мимикрии и принуждающая активно приспосабливаться к изменяющимся условиям.

    В связи с этим имеет смысл вспомнить структурно–математический метод Николая Кузанского (1401 — 1464), также внесшего свой вклад в общее дело Возрождения, с помощью которого он трактовал Бога как своеобразное активное становление, как чистую возможность бытия, как единство бесконечного многообразия. Иначе говоря, для философии Н. Кузанского Бог был суммой всех его бесконечных становлений. Т. е. он рассматривал его как совокупность разнообразных моментов, которые проявляют себя соответственно определенной ситуации.

    Н. Макиавелли использует тот же подход, но уже к человеку. При этом необходимо отметить, что он рассматривал его лишь с функциональной точки зрения. Впрочем, в этом Макиавелли не был оригинальным. К функциональности, в практическом плане, и сводится известная ренессансная концепция «универсального человека», универсального «по–западному», человека неопределенного, а потому лишенного конкретных свойств, существа, способного в своих качествах стать кем угодно, «прогнуться» под ситуацию и использовать любые средства, чтобы достичь своей цели.

    Здесь уместно упомянуть мнение другого мыслителя Возрождения — Пико делла Мирандолу (1462–1494), который заявлял, что человек — «творение неопределенного образа», у которого нет «ничего собственного», никакого «точного места» или «своего вида», ничего присущего только ему одному, словом, никакой «ограниченной природы», законы которой сдерживали бы его поступки, он в силах «быть тем, чем хочет». Мирандола утверждал, что Творец, ставя человека в центре мира, заявил: «Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Ты, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире» [3, с, 358].

    Но «собственное желание», о котором говорит Мирандола, не более чем усвоенная массами догматическая схема того представления о человеке, которое господствовало в умах идеологов Ренессанса. Все разговоры о свободе человеческого самоопределения были фактически направлены лишь на создание психологических предпосылок разрушения христианских воззрений относительно природы человека. Провозглашение ее «неопределенности» позволило, как позднее выразился один из французских просветителей, «раздавить гадину» в самом сознании человека и тем самым «очистить» его для усвоения альтернативной идеологии Возрождения. Надо отметить, что борьба мыслителей Ренессанса с теологией, т.е. идейной основой католической церкви, меньше всего была направлена на духовное освобождение. Подобная интерпретация позволяет европейцам говорить о данной эпохе как об очередном этапе якобы непрекращающегося движения западной цивилизации по пути углубления и расширения человеческой свободы. Именно поэтому Возрождение всегда рассматривалось и рассматривается однобоко, с сознательным игнорированием тех его явлений, которые не вписываются в европейскую концепцию и развенчивают светлый миф об этом периоде ее истории[26].

    На самом деле, как свидетельствует история, тогда имело место идеологическое столкновение противоборствующих элит за контроль над сознанием масс. Олигархия итальянских городов–государств, с целью защиты своей власти от доминировавшей римской церкви, целенаправленно взращивала на свои деньги целые поколения «возрожденцев», которые своей творческой деятельностью методично разрушали ее идеологический фундамент. После того как Ренессанс исчерпал себя, духовную борьбу его деятелей, направленную против католицизма, продолжили идеологи протестантизма, а завершили ее сокрушительной победой деятели Просвещения.

    Возвращаясь же к ренессансной идее «неопределенности» человеческой природы, необходимо отметить, что в эпоху буржуазных революций она была реанимирована английскими эмпиристами и предстала уже в виде концепции tabula rasa[27], утверждавшей, что в изначально «чистое» (от божьего влияния) сознание отдельного человека с течением времени обществом «вписываются» умозрительные догматы, которые его постепенно формируют.

    Человек Макиавелли — это человек обстоятельств, мобильно приспосабливающийся к внешней среде, он не обременен условностями и целеустремленно идет к достижению своих целей. Эти качества нашли свое отражение в социально–политической деятельности итальянских городов–государств.

    Вот что свидетельствует Ф. Бродель о политике Генуи: «Генуя десятки раз меняла курс, всякий раз принимая необходимую метаморфозу. Организовать внешний мир, чтобы сохранить его для себя, затем забросить его, когда он стал непригоден для обитания или для использования; задумать другой… Чудовище ума и при случае твердости, разве не была Генуя осуждена на то, чтобы узурпировать весь мир либо не жить?» [4, с. 161].

    Человек Макиавелли прежде всего — делатель, условие и аппарат действия. Причем в его мотивации существует определенное противоречие. Понимание жизни как постоянной борьбы за место под солнцем (победа в которой и является его главной целью) было ему навязано извне в качестве некой абсолютной истины, а поступки этого делателя, направленные на достижение данной цели, являются сугубо личными, т.е. связанными не с верой в какую–то истину, а с максимальной адекватностью внешней среде. Он, как идеалист, вне всякой критичности принимает идею того, что жизнь — это борьба, в которой любой ценой надо победить (максимально приспосабливаясь к внешним условиям), а как независимый прагматик по собственному усмотрению добивается этой приспосабливаемости. Иначе говоря, в своем целеполагании он — марионетка, которой навязали шаблон определенной жизненной философии, а в целедостижении — свободное существо, самостоятельно определяющее собственные поступки.

    Делатель если и рефлексирует по поводу сделанного им, то лишь с точки зрения его целесообразности и оптимальности. У него мотивация сделанного осмыслению не подлежит, так как эта мотивация представляет собой лишь реакцию на внешнее воздействие среды. Индивидуальный характер делателя концентрируется в действии, направленном на окружающих его людей и мир в целом. То есть наиболее важным у него являются обстоятельства и внешние цели. Его поступки — это всего лишь соответствующая реакция на воздействие извне, а поэтому они подлежат только анализу на предмет адекватности этому воздействию. Его мотивационная система основана не на санкциях определенной нормы или абсолюта как производных от каких–то естественным образом возникших внутренних императивов, а на задачах практического плана, жестко привязанных к требованиям окружающей среды. Главная задача делателя — точно соответствовать среде.

    Именно поэтому социально–политическая организация итальянских городов–государств предстала в виде логически спланированной и рационально организованной системы. По этому поводу Я. Буркхардт заметил : «В историю вступала новая живая сущность: государство как сознательное, основанное на расчете творение…» [5, с. 15]. То есть главной отличительной особенностью итальянских республиктого времени былото, что вся их внутренняя и внешняя политика строилась на утонченном расчете. Приводя в качестве примера Венецию, Буркхардт подчеркивал: «Этот неприступный город с давних времен вступал в сношения с соседями лишь после наитрезвейшего расчета… союзы заключал только для достижения самых ближайших целей и с наивозможно большим соблюдением своих выгод» [5, с. 68].

    К позднему Возрождению человек–творец окончательно уступает место человеку–делателю. Творец, руководствующийся естественно рождающимися у него в душе целями и идеалами, преобразуя в соответствии с ними окружающий мир, постепенно теряет свое значение, уступая место своему антиподу — человеку, лишенному всякой внутренней неангажированности и целиком подчиненному собственным потребностям, которые формируются требованиями внешней среды. При этом привязанность к потребностям, желаниям и способность их быстро удовлетворять, преодолевая любые препятствия (какматериальные, так и морально–нравственные), воспринимается западным обывателем в качестве единственно возможного понимания человеческой свободы[28].

    Именно поэтому Возрождение в конце концов уравнивает Бога с человеком, который провозглашается (в своей возможности делать все, что угодно) «богочеловеком». Однако, в отличие от Бога, он способен лишь ассимилировать, но не творить. Эта едва уловимая разница впоследствии приводит к тому, что с течением времени Творец становится западному человеку не нужен. Это позволяет наиболее проницательным мыслителям Запада констатировать тот факт, что «Богумер». Вслед за ним умирает и церковь Петра.

    Не так давно глава католической церкви Англии и Уэльса архиепископ Вестминстерский, кардинал Кормак Мэрфи О'Коннор признал, что «в сегодняшней Британии христианство… практически побеждено». В том же смысле высказался и глава англиканской церкви архиепископ Кентерберийский Джордж Кэри.

    Согласно последним исследованиям, за период с 1989 по 1999 год римско–католическая церковь потеряла 490 тыс. прихожан. Англиканская церковь — 290 тыс. Сегодня 43% британцев считают себя англиканами, 11% — католиками. Однако это вовсе не отражается на посещении ими церковных служб. Если в 1970 году в приходах англиканской церкви на Пасху причастились 1,63 млн.человек, то в 1998 году к пасхальному причастию пришли лишь 1,19 млн. англикан, т.е. около 2% населения Британии. Римско–католическая церковь не занимается статистикой пасхальных причастий, однако посещаемость ее храмов тоже близка к упадку. На воскресные мессы в Англии и Уэльсе она собирает лишь четверть своих последователей — 1,1 млн.из более чем 4 млн. католиков страны. Постоянно снижается число крещений: в 1999 году в англиканской церкви через этот обряд прошла лишь пятая часть новорожденных младенцев. Число детей и подростков, посещающих церковь, сократилось по сравнению с 1979 годом ровно вдвое. И сегодня из 34 тыс. британских тинейджеров в возрасте 13–15 лет верят в Бога меньше половины — 41%.

    Упадок, переживаемый традиционными христианскими церквями Британии, отнюдь не является чем–то из ряда вон выходящим, он лишь наиболее ярко иллюстрирует кризис религиозности, присущий в той или иной мере практически всем европейским странам[29].

    В католической Франции, где католиками себя считают около 70% жителей, храмы также пустеют, священники меняют профессию, духовенство стареет. С 1990 по 2000 год число католических пастырей сократилось на 12 тыс. Лишь один из десяти священников моложе 40 лет, в то время как каждый третий из них старше 65. Воспроизводства священнослужителей практически не происходит: число семинаристов постоянно сокращается.

    Наибольшее число верующих составляют люди старше 50. Из 100 молодых французов ходят в церковь только двое. И если в 1999 году в католических церквях Франции было крещено 416 тыс. человек, то в 2000–м — 395 тыс., в то время как рождаемость в стране выросла.

    В Германии в 1992 году обе христианские церкви пережили серьезный удар: от католиков тогда ушли 190 тыс. человек, из евангелической церкви— 360 тыс. Постоянно снижается значение религиозных обрядов и ритуалов. За 1990—1996 годы воскресные службы перестал посещать каждый пятый католик. Общий сбор церковных налогов упал на 10%. Несмотря на покровительство государства и огромную социальную работу, влияние церквей на общественное мнение сокращается. И так же, как и во всей Западной Европе, церкви испытывают огромную нехватку свежих сил: семинарии в Германии с каждым годом пустеют. То, что происходит в соседней с Германией Австрии, похоже уже не на кризис, а на крах. В стране с восьмимиллионным населением, большинство которого составляют католики, за 2000 год из католической церкви ушли 43 632 человека и только 3387 присоединились к ней. Это самый высокий показатель выхода из церкви с 1959 года, когда в Австрии начали вести подобную статистику [6].

    Кризис западного христианства и разложение его церквей с каждым годом углубляются, и эта тенденция, в рамках современного мегаобщества постмодерн, будет развиваться и дальше. Причина этого кроется в духовно–психологической основе Запада, формирование которой началось в эпоху Возрождения. Уже тогда в маленьких итальянских республиках церковь утратила свою духовную, а также общественную важность, была отделена от государства и подчинена ему. Например, в Венеции духовенство контролировалось светской властью, и высшие государственные чиновники имели право замещать по своему усмотрению главные церковные должности, демонстрируя полную противоположность тому, что происходило в других европейских странах.

    Рассматривая человека как природное существо, лишенное божественного заступничества, Макиавелли противопоставляет ему его же Судьбу, а потому и самого Бога. По убеждению итальянского мыслителя, лишь личность, свободная от любых императивов и существующих схем поведения, способна спорить с Судьбой. Такою личностью того времени стал хитрый, ловкий, предприимчивый делец, одинаково хорошо занимавшийся торговлей, грабежом, финансовыми операциями и государственным управлением.

    Однако подобное положение дел приводит к тому, что любой субъективно установленный закон, который всегда имеет определенную статичность (а любой закон является субъективно установленным), теряет свою значимость перед лицом объективных, динамичных, постоянно меняющихся требований среды, т.е. перед необходимостью получать наибольшую выгоду, как главного свидетельства адекватного соответствия среде. Поэтому рациональное, оптимальное действие, показателем которого становится уровень полученной пользы, оказывается более весомым, чем действие в соответствии с законом. От поступков в обход закона западного человека удерживает лишь карательная система государства.

    Ренессансный человек — радикальный индивидуалист, свобода которого тождественна солипсизму. Это подтверждает и тезис Марсилио Фичино, что Бог создал мир, мысля самого себя, так как в нем способность существовать, мыслить и желать составляет одно целое.

    Свобода ренессансного человека, в его собственном представлении, практически абсолютна, но эта свобода вечно алчущего хищника, неутомимо борющегося за жизненное пространство и блага мира. Именно поэтому он обладает мощной волей, гибким, адаптивным умом, несгибаемой целеустремленностью, ненасытной жаждой действия, а также неутомимостью, эгоизмом, беспринципностью, агрессивностью, жестокостью и жадностью.

    Однако ни чем не сдерживаемая свобода человека Макиавелли (т.е. западного человека), направленная на реализацию собственной предметной жизнедеятельности, это одновременно и несвобода от тех потребностей и желаний, которые навязывают ему среда и первичные инстинкты. Кроме того, его свобода существует не сама по себе, а в противопоставлении другим свободам и божественной воле, которую можно рассматривать и как совокупность естественно осознанных личностью и свободно принятых ею императивов поведения. Западный человек в значительной мере способен преодолевать внешние препятствия, реализуя свою свободу практической, предметной жизнедеятельности, но эта свобода является лишь свободой неукоснительного исполнения требований среды и животных инстинктов, обуславливающих его мотивацию. Именно поэтому Макиавелли рассматривает человека как исключительно мерзкое существо, неустанно повторяя, что «люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость» [7, с. 113], что «учредителю республики и создателю ее законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится к тому удобный случай» [7, с. 130].

    Естественно, что и отношения между людьми он рассматривает как процесс реализации интересов каждого через ни чем не ограниченную практическую свободу жизнедеятельности, т.е. через непрекращающееся насилие, ложь, интриги, предательства и всевозможные преступления, где эгоизм одного человека противостоит эгоизму другого. А если кто–то каким–то образом и проявляет положительные человеческие качества, то лишь как элемент расчета, с целью получения практической выгоды. Естественно, что все это находило свое отражение в реальной жизни, яркими проявлениями которой становились люди типа Эццелиноде Романс или Чезаре Борджа.

    В связи с этим Э. Фромм высказался следующим образом: «Возрождение было культурой не мелких торговцев или ремесленников, а богатых аристократов и бюргеров. <…> Они пользовались своей властью и богатством, чтобы выжать из жизни все радости до последней капли; но при этом им приходилось применять все средства, от психологических манипуляций до физических пыток, чтобы управлять массами и сдерживать конкурентов внутри собственного класса. Все человеческие отношения были отравлены этой смертельной борьбой за сохранение власти и богатства. Солидарность с собратьями или, по крайней мере, с членами своего класса сменилась циничным обособлением; другие люди рассматривались как «объекты» использования и манипуляций либо безжалостно уничтожались, если это способствовало достижению собственных целей. Индивид был охвачен страстным эгоцентризмом, ненасытной жаждой богатства и власти» [8, с. 49–50].

    Идеологема «человека» эпохи Возрождения, наиболее четко сформулированная Н. Макиавелли, стала идейным прообразом западного обывателя XX века, а социально–политическая организация итальянских городов–государств была прообразом современных западных держав. Как писал Я. Буркхардт: «В них (итальянских городах. — Авт.) современный европейский дух государственности впервые нашел возможность свободно отдаться своим побуждениям; здесь часто проявлялся безграничный эгоизм в самых ужасающих своих чертах…» [5, с. 15].

    Фактически тип итальянского торговцаXIVXVстолетий становится духовно–психологической матрицей наиболее активной части представителей западной цивилизации (позднее модернизированной идеями и практикой протестантизма). И естественно, что жизнь рационального, прагматичного, целеустремленного, волевого, не брезгующего никакими средствами дельца подается позднее как эталон совершенства, как образец подражания для западного человека следующих веков.

    Давая характеристику европейского предпринимателя времен Возрождения и Реформации, Люсьен Февр подчеркивал, что тот был «человеком стремительных решений, исключительной физической и духовной энергии, несравненной смелости и воли. Он должен был быть таким, иначе его ремесло раздавило бы его. Кроме того, устремленный только к наживе, он должен был добиваться ее любыми средствами, без чрезмерной щепетильности; чтобы оставаться честным и почитаться таковым, ему достаточно было соблюдать по отношению к другим купцам, особенно в финансовых обязательствах, основные правила своей профессии…» [9, с. 222]

    ПРАВЯЩАЯ ОЛИГАРХИЯ ЕВРОПЫ: ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ

    К XV веку (пик расцвета Возрождения) Италия представляла собой сложную систему политических, экономических и военных отношений между богатыми и влиятельными городами–государствами. При этом всю внутреннюю и внешнюю жизнь этих городов, жестким и тотальным образом, определяли влиятельные семьи торговцев и финансистов (торговые и банковские дома), которые естественным образом срослись с государственным аппаратом управления.

    Особенность государственного устройства и техники управления ведущих итальянских полисов состояла в установлении патримониально–государственной тирании городских торгово–финансовых групп, распространявших свою власть на значительную территорию суши и моря. При этом большое значение имело поддержание между ними строгого баланса интересов. Естественно, что в таких условиях провозглашенная демократия была всего лишь своеобразной ширмой. Точнее, демократизм в итальянских городах–государствах не выходил за рамки узкого круга могущественных олигархов, о действительных политических целях которых городской плебс не имел никакого представления и деятельность которых держалась в строгом секрете. При этом привилегированные кланы были надежно изолированы от низших сословий, представляя собой яркий пример самоизолированной элиты.

    В качестве примера можно рассмотреть Венецию — ведущее итальянское государство того времени. Если в начале своего существования ею практически единолично управляли дожи[30], то затем они становятся просто первыми лицами государства, ее официальными представителями. Начиная с 1268 года народ теряет право выбирать дожей, отныне это становится исключительной прерогативой правящей элиты — нобилей[31]. При этом сложная процедура голосования была построена таким образом, чтобы высшая должность в государстве не оказалась под единоличным контролем какого–то одного из финансово–политических кланов республики. Фактически вся демократическая система Венеции (как и другие возникшие после нее демократии Запада) становится механизмом, обеспечивающим баланс интересов правящих аристократических семейств, осуществлявших коллективное управление венецианской империей.

    Реальная исполнительная власть в государстве принадлежала Малому совету (Minor Consiglio), состоящему из шести советников дожа. В конце XV векак ним, по указанию Большого совета, присоединяются шесть представителей от каждого городского сестьере[32], шесть «великих мудрецов», отвечающих за политику в целом, затем пять «мудрецов», занимавшихся делами морских владений Венеции, и пять — делами Террафермы[33]. Все вместе они составляли коллегию (Collegia), в компетенцию которой, начиная с XVI века, входит внешняя политика страны.

    Кроме Малого совета, к числу органов исполнительной власти республики принадлежал Совет сорока, члены которого избирались на год из состава Большого совета и имели право переизбираться. Он исполнял функции высшего судебного органа на контролируемых Венецией территориях.

    Другой государственный институт — Совет десяти — стал постоянным органом, формируемым Большим советом, отвечающим за государственную безопасность, представляя собой одно из проявлений, как писал Коцци, «врожденного недоверия, питаемого Республикой ко всем и вся». Члены Совета десяти вели свои расследования втайне, опираясь на эффективно функционирующую сеть шпионов и осведомителей, поставляющих свою информацию в отведенные для этого урны, самой знаменитой из которых была львиная пасть во Дворце дожей. В 1539 году также был создан постоянно действующий институт государственных инквизиторов, при помощи которого венецианская власть эффективно боролась со своими врагами [ 10, с. 74].

    Кроме всего прочего, в Венеции действовал Сенат, который состоял из опытных советников (pregadi), специально приглашаемых дожем для решения разнообразных проблем. В середине XV века Сенат состоял из 120 человек, избираемых на год Большим советом и имеющих право быть переизбранными. Члены Сената отличались изрядной компетентностью по многим вопросам. Они выбирали посланников, определяли их задачу и заслушивали отчеты. Они занимались военным флотом, набором солдат и кондотьеров и назначали проведиторов для надзора за последними. В число задач, решаемых Сенатом в сфере экономики (начиная с 1506 г.), входит назначение пяти «мудрецов», осуществляющих общую координацию торговли и надзор за снабжением города продовольствием, организацию морских конвоев, а также контроль за импортом и рынками зерна, оливкового масла, соли и вина.

    «Замковый камень в своде венецианской правительственной системы» (по определению Тирье) — это Большой совет (Maggior Consiglio), который выбирает из своей среды советников дожа, членов Сената, Совета десяти и значительное число магистратов. Его голос являлся решающим при принятии законов, предлагаемых различными советами. До 1297 года он насчитывал от 400 до 500 человек; в начале XIV века — около 1,1 тыс., к концу века — примерно 1,2 тыс., а в 1493 году, по утверждению Марино Санудо, почти 2 тыс. человек» [10, с. 71— 72].

    При этом в Большой совет допускались лишь патриции[34], только они в стране обладали политическими правами. «По свидетельству Санудо, в 1493 г. численность патрициев, переваливших возрастной рубеж в двадцать лет, составляла 2420 человек; цифра эта — самая высокая за всю историю существования патрициата. Согласно безвестному хронисту, в 1482 г. патриции занимали 732 административные должности, а в начале XVI в., по словам Санудо, таковых насчитывалось 800»[35] [10, с. 79–80].

    Естественно, что среди этих двух тысяч представителей венецианской правящей элиты существовало несколько десятков наиболее влиятельных семей (занимавшихся торговлей и финансами), которые, размещая в исполнительных органах власти своих ставленников, непосредственно определяли внешнюю и внутреннюю политику государства. Их политическое могущество было практически безграничным. «Монополия на торговлю трансформировалась в монополию на власть» (Кракко). Для иностранцев переход этот также не остался незамеченным. «Власть перешла от всех к меньшинству» (Ab omnibus ad pocos), — писал в конце XVI века французский легист Жан Боден, а в 1677 году испанский посланник заявляет, что «свобода в Венеции перешла от народа к нобилям, исключившим из нее всех прочих граждан» [ 10, с. 74].

    «Говоря о духе, пронизывающем венецианские государственные институты, — писал Кристиан Бек, — Браунштейн и Делор справедливо замечают: «Венецианская система представляет собой круг, центр которого незаметно перемещается, но окружность остается постоянной».

    Однако круг этот включает в себя только аристократию. Но, как пишет Тирье, именно она «создала богатства города и намерена обеспечить его будущее… Да, если хотите, это олигархия, но олигархия мыслящая» [10, с. 76—77].

    Практическиабсолютная политическая власть олигархии естественным образом вытекала из ее финансового могущества, с которым не могла соперничать ни одна европейская страна того времени. Надо заметить, что именно денежные магнаты итальянских городов–государств Средневековья заложили технологическую основу финансовой системы Запада, сформулировав ее главные принципы и правила. После древних римлян они стали первыми, кто осуществлял депозитную банковскую деятельность. Банки хранили текущие счета купцов, снимать деньги с которых можно было только по письменному распоряжению владельца. Их клиенты простым росчерком пера могли рассчитываться со своими партнерами, имеющими счета в том же банке или в соседнем. Таким образом, наряду с монетами ими в оборот включались и «письменные» деньги. В скором времени система ведения счетов значительно улучшилась благодаря главному технологическому открытию — «бухгалтерии по–венециански», двойной бухгалтерии, где каждому счету отводился разворот листа, на котором с одной стороны был отражен кредит, а с другой — дебет, благодаря чему банкиру с первого взгляда становилась ясна вся финансовая ситуация клиента. С конца XII века начинается развитие системы переводных векселей, позволяющей трансферт капиталов, а также кредитование, используемое для покупки и продажи.

    Задолго до появления первых публичных банков в Барселоне (1401) и Генуе (1407) семейные товарищества в Италии уже руководили процветающими частными банками. К 1250 году в каждом большом итальянском городе было не менее дюжины крупных торговых и банковских фирм; в одной Флоренции их насчитывалось 80.

    Самая могущественная из них — Венеция, чеканила серебряный гроссо и золотой дукат, который стал международной валютой для государств Средиземноморского бассейна. В 1459 году Сенат Венеции заявил: «Наша золотая монета высоко ценится и имеет надежную репутацию во всем мире, она превыше всех золотых монет других народов!» [10, с. 60]

    Пытаясь объяснить феномен поглощения в итальянских городах–государствах политической власти властью финансовой, Т. Грановский акцентировал внимание на том, что «в таких городах–государствах, какова была Флоренция, натурально имел большое значение кредит. Люди, располагавшие большими капиталами и имевшие возможность давать их другим, неминуемо должны были приобрести значительное влияние» [11, с. 38]. Иначе говоря, итальянскими городами–государствами того времени правил ссудный капитал.

    Подобная ситуация приводила к тому, что некоторые олигархические кланы, например Медичи и Фуггеры, были богаче, чем государства, в которых они жили, и обладали могуществом, превосходящим могущество королей. Среди членов семьи Медичи были графы, королевы и римские папы; семья Фуггеров оказала поддержку Габсбургам и сделала Карла V императором Священной Римской империи. Спрос на деньги был столь велик, что банкиры могли устанавливать по ссудам ставки от 10 до 100 и более процентов годовых (!).

    Как уже было сказано, становление западной талассократии началось в период могущества итальянских городов–государств. Вот как описывает К. Шмитт доминировавшую на тот момент Венецию: «Почти половину тысячелетия республика Венеция считалась символом морского господства и богатства, выросшего на морской торговле. Она достигла блестящих результатов на поприще большой политики, ее называли «самым диковинным созданием в истории экономики всех времен». Все, что побуждало фанатичных англоманов восхищаться Англией в XVIII–XX веках, прежде уже было причиной восхищения Венецией: огромные богатства; преимущество в дипломатическом искусстве, с помощью которого морская держава умеет вызывать осложнения во взаимоотношениях континентальных держав и вести свои войны чужими руками; основной аристократический закон, дававший видимость решения проблемы внутриполитического порядка; толерантность в отношении религиозных и философских взглядов; прибежище свободолюбивых идей и политической эмиграции» [12].

    Государственная власть итальянских городов, лишенная функций сакрального посредничества между Богом и народом (чем была традиционно королевская власть в Европе), вынуждена была нести в себе определенную самодостаточность и опираться на самою себя, на собственную силу. Основой этой силы стали деньги. Говоря о Венеции, Я. Буркхардт замечал: «Островной город уже в конце XV века казался сокровищницей всего тогдашнего мира» [5, с. 65].

    Это было неудивительно, так как любые торговые маршруты, которые начинались из материковых владений Венеции или заканчивались там, весь экспорт с венецианских островов на Леванте[36] или городов Адриатики, обязательно проходил через венецианскую гавань. Создав свою компактную по размерам, но имевшую уникальное стратегическое и торговое значение морскую империю, протянувшуюся вдоль путей на Левант, Венеция целеустремленно расставляла к своей выгоде ловушки для подчиненных экономик, перераспределяя европейские товары по своему усмотрению. Политически лавируя между Византийской и Западной Римской империями, она захватила монополию на торговлю между ними, взяв под свой контроль основные товарные и денежные потоки того времени. Ввозя в Италию и Германию с Востока шелка, пряности, хлопок, сахар, духи, рабов, драгоценности, квасцы и красители, она везла из Европы на Восток лес, железо и медь, шерсть и разнообразное сукно, конопляные и льняные холсты. Кроме того, венецианцы установили торговую монополию на соль и частично контролировали торговлю основными продуктами питания, такими как зерно и оливковое масло, что приносило им колоссальный доход. Как утверждал Тирье: «Превратившись в настоящий склад восточных товаров у порога Италии и Германии, Венеция процветает, извлекая из своего положения прибыль для себя и необходимую пользу для других» [10, с. 30].

    Дисперсная, напоминавшая будущие империи британцев или голландцев (которые были разбросаны по всему Индийскому океану в соответствии со схемой, которую англосаксы именовали «империей торговых постов» (tradingposts Empire) — цепью торговых пунктов),морская империя позволяла Венеции «кормиться» подчиненными экономиками других стран, препятствуя им действовать по–своему и сообразно с их собственной выгодой, превратившись в мощного международного монополиста. По этому поводу М. Вебер писал: «Ориентация на монополию в заморской торговле нигде не была столь очевидной и непререкаемой основой всего существования знати, как это было в Венеции в определенное время» [2, с. 360].

    Контролируя при помощи своего флота значительную часть Средиземного моря, венецианцы активно использовали военную силу и на суше. Так, в апреле 1204 года они совместно с крестоносцами захватили и разграбили Константинополь, а затем поделили между собой его владения. В результате этого Венеции досталась значительная часть Константинополя, береговой полосы Ионического моря, островов, образующих Dominium Adriate (Адриатические владения), Пелопоннеса, Киклад, Гал–липоли и Родосто. А венецианский дож купил у маркиза Мон–ферратского остров Крит. Фактически, будучи прежде частью византийского мира, Венеция обрела господство над значительной частью рухнувшей империи. Впрочем, непосредственно Венеция оккупировала только главные стратегические пункты Средиземноморья: Дураццо в Эпире, города Корон и Модон на юге Морей, Крит и Негропонт (о. Эвбея). Остальные доставшиеся ей земли она раздала в ленное владение своим патрициям. Так, Марко Санудо за десять лет завоевывает Кикладские острова и основывает на них герцогство Архипелаг, в то время как остальные его сограждане обустраиваются на наиболее значимых островах Эгейского моря, а позднее Венеция создаетсвою колонию на Крите.

    Как констатировал К. Берк: «Мастерский ход Дандоло (ум. в 1205 г.) превратил Венецию в «подлинную колониальную империю Средневековья» (Тирье), просуществовавшую почти два столетия. Умело управляемая и разумно эксплуатируемая, она обеспечивала городу в лагуне доступ к азиатским товарам и безопасность морских перевозок или же, если сформулировать кратко, господство в восточной части Средиземноморья» [10, с. 47].

    Для максимально эффективной эксплуатации ресурсов этой обширной территории венецианцы создают соответствующую систему колониального управления, в основу которого были положены два главных принципа — регионализм и централизм.

    Общее руководство империей осуществлялось постоянным коллегиальным органом исполнительной власти, называвшимся «управлением» (regimen), во главе которого стоял ректор. Высшие чиновники (непременно венецианцы), избираемые на два года, являлись бывшими членами Большого совета или же Сената Венеции. Они действовали в рамках «договора» (commissio), определявшего их полномочия и жалованье, а по возвращении на родину представляли отчет о своем управлении вверенной им территорией. Из метрополии в колонии направлялись специальные комиссары, именуемые «синдиками Левантийских земель» (sindaci ad partes Levantis), для контроля за деятельностью местных властей и для выслушивания возможных жалоб со стороны жителей.

    К середине XV века Венеция путем войн и дипломатических интриг захватывает обширные территории и на материке, взяв под свой контроль торговые пути через Альпы и долину реки По. Надежно утвердившись на суше, она умело управляет своими материковыми владениями (Dominio di Terra Ferma). С подчиненными себе крупными городами она заключает компромиссные соглашения. Так, она сохраняет ряд прерогатив падуанской коммуны, позволяя той выбирать свой Совет, назначавший, в свою очередь, судебных чиновников. В Вероне она сохраняет Сенат, наделенный правом издавать законы И избирать судей. В Виченце, Брешии и Бергамо продолжает действовать целый ряд местных статутов, равно как и судебных институтов. Администрации городов, подчиненных Венеции, нередко самостоятельно собирали налоги, а зачастую и сами назначали должностных лиц в подвластные им, более мелкие, населенные пункты.

    Взамен Венеция оставила за собой право одобрять конституции своих сателлитов и запретила изменять их без своего дозволения, а в отдельных случаях включает в них выгодные ей законы.

    Для управления сухопутными владениями Большой совет республики избирал главного проведитора Террафермы и подчиненных ему ректоров, которые должны были непременно принадлежать к патрицианским домам. В большие города обычно направляли подеста, наделенного гражданскими и судебными полномочиями, а также капитанов, ответственных за сбор налогов и за войска. В помощь им выделялись камерлинги, занимающиеся финансами, которые также должны были быть знатного происхождения; их сопровождали законники, которых они подбирали себе в Венеции. Задачи каждого чиновника четко определялись в приказе о назначении на должность.

    Ректоры, отвечающие за общественный порядок, бесперебойное функционирование финансовой системы, выполнение общественных работ, вооружение, оборону и снабжение продовольствием, находились под контролем регулярно приезжающих инспекторов–надзирателей; также ректоры выступали посредниками между местными администрациями и метрополией, являющейся высшей и последней инстанцией в решении любых вопросов.

    Прибыль, получаемая Венецией от эксплуатации своей колониальной империи, по тем временам была фантастической. В речи, произнесенной в 1423 году дожем Томмазо Мочениго, были подведены блестящие успехи венецианской экономики:

    «Наш город вкладывает в торговлю 10 миллионов дукатов; наши купцы ведут дела по всему миру, перевозят товары на судах, кораблях и галерах, и доход от перевозок составляет 2 миллиона дукатов, а прибыль, проистекающая из разницы между вложенными капиталами и валовым доходом, составляет 4 миллиона дукатов. Известно, что по морям плавает 3 тысячи наших больших судов водоизмещением от 10 до 200 амфор, экипаж которых составляет 8 тысяч человек. Известно также, что каждый год у нас в море выходит 45 галер, как больших, так и малых, и экипаж на них насчитывает 11 тысяч человек; у нас работают 3 тысячи корабельных плотников, 3 тысячи конопатчиков, 16 тысяч ткачей, что ткут шелк, сукно и бумазею. А еще известно, что у нас построено домов на сумму в 7 миллионов 50 тысяч дукатов; сдача жилья внаем приносит доход в 500 тысяч дукатов; тысяча нобилей имеет ежегодный доход от 700 до 4 тысяч дукатов…» [10, с. 48].

    Для того чтобы экономические достижения Венеции выглядели более наглядно, ее финансовое положение можно сравнить с успехами других европейских государств того времени. По данным Ф. Броделя, в XV веке бюджет Венеции оценивался в 750–800 тыс. дукатов, к которым добавлялся доход материковых владений — 464 тыс. и доход от империи с «моря» — 376 тыс., что составляло общую сумму в 1615 тыс. На тот момент французский бюджет располагал всего лишь миллионом дукатов. С Испанией же и Англией, по бюджетным поступлениям, Венеция была почти на равных. В связи с вышеуказанным можно сделать вывод, что по своим доходам Венеция занимала первое место в Европе. При этом надо учитывать, что к тому времени она, в комплексе со своими материковыми владениями и морской империей, имела население, не превышающее полтора миллиона человек, в то время как, например, во Франции Карла VI население составляло 15 млн.[4, с. 116—117].

    Кроме того, финансово–экономическая специфика итальянских городов–государств позволяла им легко проникать в финансово–экономические системы европейских стран и занимать там лидирующие позиции. Само финансово–экономическое устройство итальянских республик по своему характеру было экспансионистским, рассчитанным на борьбу и захват.

    Именно скрытое завоевание чужого экономического пространства стало условием могущества любого итальянского города, стремившегося, порой неосознанно, властвовать в обширной европейской экономической системе. Фактически господство Италии того времени основывалось на денежном могуществе, а ее политика, как внутренняя, так и внешняя, представляла собою лишь обслуживающий элемент ее гигантской финансовой машины, главным императивом существования которой была экспансия, стремление к постоянному поглощению материальных ценностей, что толкало ее на захват новых рынков.

    Данное явление было почти банальным в своей повторяемости: такова Венеция, которая проникает в византийское пространство; такова Генуя, которой удалось проникнуть в Испанию, или Флоренция, проникшая во Французское королевство, а перед этим — в королевство Английское и т.д.

    Излишек капитала, который соответственно становился свободным (в XVIII в., например, лишь половина генуэзских капиталов размещалась внутри города, другие «странствовали» по миру), выгодно использовался итальянскими финансовыми магнатами в других странах, позволяя проводить политику финансовой экспансии.

    Опыт трех четвертей столетия, прежде всего генуэзских купцов и банкиров, позволил им с помощью управления торговыми потоками, а также капиталами и кредитами (возможность мобилизовать кредит) стать распорядителями европейской торговли и финансов. А это, в свою очередь, вынуждало их негласно, путем манипулирования политическими деятелями разных государств (на уровне личных, неофициальных отношений и закулисных интриг) корректировать их внешнюю и внутреннюю политику, навязывая им свои цели и правила политической «игры», дабы обеспечить сохранность своих капиталов, т.е. негласно контролировать и направлять процессы общеевропейской политики.

    Таким образом, при царствующих монархиях Европы скрыто, но непоколебимо правила олигархия[37] итальянских республик. Необходимо подчеркнуть, что царила именно олигархия (узкий и замкнутый круг очень богатых людей, свободно вхожих в дома вельмож и королей в качестве их советников и сотрудников), а не Венеция, Флоренция, Генуя или Италия вообще, игравшие для них лишь роль удобных на тот час «штаб–квартир», которые олигархи могли покинуть в любой момент вместе со своими капиталами. Здесь властвовал универсальный принцип людей без Родины — «ubi bene, ibi patria»[38]. T. e. они имели транснациональнуюсущность, а поэтому для них не существовало каких–либо незыблемых правил и законов, определяемых национальной традицией. В своих действиях эти люди стояли над всякой традицией или правом, руководствуясь лишь собственной выгодой. Естественно, что подобная ситуация не располагала их к неукоснительному соблюдению буквы закона. Прежде всего она открыла широкую дорогую для «закулисных» финансовых и политических комбинаций, игнорирующих общеобязательные, формальные правила политических и экономических отношений. В связи с этим Я. Буркхардт писал: «…Италия становится родиной «внешней политики», которая и в других странах постепенно делает несущественными общепризнанные правовые отношения. Вполне объективная, чуждая как предрассудков, так и нравственных сомнений, трактовка международной жизни достигает порой совершенства, в блеске которого она кажется элегантной; целое же производит впечатление разверзнувшейся бездны.

    Все эти интриги, лиги, вооружения, подкупы и предательства и составляют внешнюю историю тогдашней Италии. Особенно Венеция была долгое время предметом всеобщих жалоб, что она якобы стремится покорить Италию или постепенно разорить ее, чтобы государства, обессиленными, одно за другам, сами бы падали в ее объятия» [5, с. 87—88].

    Таким образом, именно итальянские города–государства положили первый камень в фундамент политического стиля Запада и соответствующей ему геополитики.

    [1]Дугин А. Метафизика Благой Вести (православный эзотеризм). — М.:Арктогея, 1996.

    [2] Вебер Макс. Избранное: Образ общества. — М.: Юрист, 1994.

    [3] Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения: Исторический смысл эстетики Возрождения. — М.: Мысль, 1998.

    [4] Бродель Ф. Время мира: Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVIII вв. — М.: Прогресс, 1992. Т. 3.

    [5] Буркхардт. Якоб. Культура Италии в эпоху Возрождения. — М.: Ин–трада, 1996.

    [6] Панюкова Е. Призрак атеизма // КоммерсантЪ Власть. 2001. № 45.

    [7] Макиавелли Никколо. Сочинения. — СПб.: Кристалл, 1998.

    [8] Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Прогресс, 1995.

    [9] ФеврЛюсьен. Бои за историю. — М.: Наука, 1991.

    [10] Бек Кристиан. История Венеции. — М.: Издательство «Весь Мир», 2002.

    [11] Грановский Т.Н. Лекции по истории Средневековья. — М.: Наука, 1987.

    [12] Шмитт К. Земля и море: Созерцание всемирной истории, http://resist.gothic.ru/index.html.

    ГЛАВА III

    НИДЕРЛАНДСКИЕ СОЕДИНЕННЫЕ ПРОВИНЦИИ

    Проклят человек, который надеется на человека.

    (Иеремия (17, 5).)

    …барыш — один–единственный компас, который ведет сих людей.

    (Ла Тюйери 1648г.)

    Дело в том, что господствовал купец,

    и торговый интерес играл

    в Голландии роль интереса государственного.

    (Ф. Бродель)

    БОГ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ТЫ ДЕЙСТВОВАЛ

    Философия итальянского Возрождения не могла не оказать влияния на другие страны Европы. Ее побочным продуктом стала Реформация. Как точно заметил О. Шпенглер: «Лютера можно объяснить только Ренессансом…» [1,с. 63]. Однако, возникнув в Германии, протестантизм обрел свою революционную завершенность в Нидерландах (а позднее — в Великобритании и США). Фактически кальвинистские проповеди взломали не только социально–политические устои монархии, но и идеологический абсолютизм католической церкви. Политическая и религиозная борьба слились в единый процесс. Кальвинистские консистории в Голландии превратились в революционные штабы, направлявшие ненависть народных масс против испанской короны и Рима.

    На первый взгляд между утонченными интеллектуалами Возрождения и агрессивно настроенными вождями Реформации сложно найти что–то общее, однако суровый морализм протестантизма[39], основанный на жестких духовных императивах, отличался от умозрительно–возвышенного Ренессанса лишь двумя моментами:

    • его приземленностью, вплетенностью в повседневную практическую жизнь человека (в отличие от рафинированного морализма Возрождения) и;

    • его распространенностью среди народных масс (как противоположность того, что идеи Ренессанса были известны и популярны, как правило, в узком кругу богемных интеллектуалов).

    Таким образом, возвышенный, психологически поверхностный индивидуализм Возрождения, трансформируясь в умах фанатически настроенных пуритан, рационализирует и индивидуализирует само христианство. Созерцательный и пассивный тип католика уступает место практичному и активному типу протестанта. Психологическая матрица делателя Макиавелли, растворяясь в народных массах, придает человеку Возрождения новую огранку, лишая его прежде всего идеалистической шелухи возвышенного. Благодаря этому Запад входит в новую фазу своего развития.

    Вот как характеризовал Люсьен Февр то время: «Мы в начале XVI столетия. <…> Наш западный мир. Бешеная жажда денег, первейшая и непреодолимая движущая сила капиталистического индивидуализма, не ведающего ни узды, ни совести, овладевает тысячами людей. На берегах Шельды, подавив своим великолепием поверженный Брюгге и свергнув с трона Венецию, высокомерный город торговцев и банкиров первым воздвигает свою Биржу как символ новых времен. К причалам Антверпена швартуются корабли со всего света. На антверпенских набережных сложено все, что производится в мире. По набережным Антверпена проходят авантюристы со всего света, обуреваемые безудержным стремлением к наживе. Нет более ни нравственных правил, которые бы их обуздывали, ни страха, который бы их сдерживал, ни традиций, которые бы их стесняли. Эти Макиавелли торговли и банковского дела всякий день на деле «воплощают» «Государя», каждый своего. Их цель не земля, не владение землей, приобщающее человека к благородному сословию. Им нужно золото, подвижное и компактное, дающее всю полноту власти. Завладеть им, накопить его в сундуках, насладиться им…» [2, с. 205].

    Мысль, что деятельность протестантов в определенных ситуациях не соответствовала идеалам Возрождения, выглядит крайне сомнительной. Видимые противоречия являются лишь противоречиями между теорией и практикой, воплощающей эту теорию в жизнь, но не более того. Вся абстрактная метафизика протестантизма по своей сути созвучна идеологии Ренессанса. Как свидетельствовал М. Вебер: «Крупнейшие представители пуританизма глубоко восприняли идейное богатство Возрождения — проповеди представителей пресвитарианского крыла этого движения пестрят классицизмами» [3, с. 195].

    Как и любое течение христианства, протестантизм во главу угла ставит индивидуальное «спасение» личности, но при этом предлагает свои собственные методы достижения этой мегацели. В отличие от католицизма, протестантизм отвергает пренебрежительное отношение к мирской нравственности с высот монашеской аскезы и начинает тотальную и бескомпромиссную «битву» за рай не в рамках практики замкнутой жизни монастырей[40], а в повседневной, мирской жизни.

    На передний план выдвигается тезис о том, что угодным Богу можно стать лишь благодаря точному и неукоснительному выполнению мирских обязанностей. Протестантизм превращает эти обязанности в своеобразное «призвание», поставленную Богом задачу для каждого христианина. Таким образом, выполнение долга в рамках мирской профессии начинает рассматриваться как наивысшая задача религиозной жизни человека. Иначе говоря, эффективная деятельность верующего выступает главным средством «спасения», оттеснив на второй план его духовно–нравственное состояние.

    Страх протестанта перед тем, что он не «спасется» (своеобразная фобия избранничества), толкала его к активному поиску средства, помогающего достигнуть внутренней уверенности в том, что он «избран». И им становится неутомимая деятельность в рамках своей профессии. Лишь она была способна развеять сомнение и дать уверенность в «спасении».

    Это поясняется тем, что пуританин рассматривал себя как орудие Бога, а потому, действуя в рамках предназначенной ему судьбой (а значит, Богом) профессии, он таким образом зарабатывал себе место в раю. И чем оптимальней и успешней он выполнял предназначенную ему Богом функцию, тем сильнее ощущал свою «избранность».

    Как писал по этому поводу М. Вебер: «Реальное проникновение Бога в человеческую душу полностью исключалось его абсолютной трансцендентностью по отношению ко всему тварному: «Finitum non est capax infiniti»[41]. Общение Бога с его избранниками может осуществляться и осознаваться лишь посредством того, что Бог действует в них («operatur»), что они это осознают и что их деятельность проистекает тем самым из веры, данной им милостью Божьей, а эта вера в свою очередь свидетельствует о своем божественном происхождении посредством той деятельности, в которой она находит свое выражение» [3, с. 150].

    Именно поэтому Кальвин считал, что чувства и ощущения обманчивы и что вера должна найти подтверждение в объективных действиях, человека, которые только и могут стать гарантией его личного спасения. Таким образом, вера становится «fides efficax»[42], а призвание к спасению — «effectual calling»[43].

    При всем этом объективные действия рассматривались не как нечто спорадическое, а как определенная система. Лишь в результате систематического самоконтроля, постоянно ставившего протестанта перед альтернативой: «избран» или «отвергнут», допускалась возможность личного «спасения». Фактически протестантский Бог требовал от своих избранников не случайных «добрых дел», а.святости как практической деятельности, возведенной в систему. В данном случае чередование греха и покаяния (как в православии) было невозможно. Практическая этика кальвинизма составляла план повседневной жизни верующего и создавала последовательный метод его ежедневного поведения, а также всей его жизни. Прежде всего это было связано с идеей того, что только с помощью коренного преобразования всего смысла жизни, ощущаемого в каждое мгновение и в каждом действии, могла быть достигнута уверенность в наличии благодати, возвышающей человека над естественным состоянием. Протестантский «святой» был четко ориентирован на загробное блаженство, но его путь к нему проходил через максимальную рационализацию земной, материальной жизни. Именно детально разработанный метод рационального повседневного поведения, целью которого было преодоление естественного состояния, освобождение человека от иррациональных инстинктов, от влияния природы и подчинение его жизни некому планомерному стремлению, а его действий постоянному самоконтролю и проверке их этической значимости, превращали протестанта в работникана благо Господне.

    С другой стороны, создание метода, с помощью которого верующий вступает в состояние «покаянной борьбы», превратило в конечном итоге и божественную благодать в объект рационального человеческого стремления. По сути, отношения западного человека с Богом приобретают сущность отношений торговца и его клиентов. Старое средневековое представление о счете, который ведется Богом, было доведено протестантской философией до абсурда, когда тот, кто открыл «счет», возможно, сумеет, собрав все свои доходы, покрыть набежавшие проценты, но ему никогда не удастся целиком погасить всю сумму долга.

    Пуританин позднего времени контролировал не только свое поведение, но и поведение Бога и усматривал божью волю в каждом событии своей жизни. Тем самым освящение жизни уподоблялось деловому предприятию. Как заявлял Бакстер: «Подобно тому как посредством корреспонденции можно вести прибыльную торговлю с человеком, которого никогда не видел, так и путем «блаженной торговли» с невидимым Богом можно добыть «единую драгоценную жемчужину». Комментируя подобные цитаты, М. Вебер замечал, что «эти чисто коммерческие сравнения притч, которые заняли место обычных для более ранних моралистов и лютеран, весьма характерны для пуританизма, представляющего человеку самому «выторговывать» себе спасение» [3, с. 229].

    Таким образом, протестантизм, прежде всего в его пуританских течениях, смог превратить монашескую аскезу в аскезу сугубо мирского типа. Благодаря этому каждый христианин должен был быть монахом в течение всей своей жизни, систематически действуя в рамках своей профессии во славу Господа. Тем самым протестантизм дал западному человеку положительный стимул к аскезе, а обоснование кальвинистской этики учением о предопределении привело ктому, что духовную аристократию монахов, стоящих вне мира и над ним, вытеснила духовная аристократия святых в миру. Фактически благодаря протестантской идеологии труд был возведен в наиглавнейший аспект человеческого бытия, труд стал смыслом жизни западного человека. Как писал О. Шпенглер: «Все жизненные ценности приносятся в жертву Молоху труда, все порывы духа и сердца отдаются в жертву одному интересу: делу» [4, с. 138].

    Надо отметить и тот факт, что отношение к божественной благодати как объекту рационального человеческого стремления не могло не превратить также и Бога в объект рационального познания, выступающего главным гарантом данной благодати. При этом подобно тому, как христианина узнают по «плодам» его веры, так и познание Бога и его намерений может быть углублено с помощью познания его творений. В связи с этим все пуританские, баптистские и пиетистские вероисповедания проявляли особую склонность к физике и другим, пользующимся теми же методами наукам. В основе этой склонности лежала вера в то, что с помощью эмпирического исследования установленных Богом законов природы можно приблизиться к пониманию содержания мироздания, которое вследствие фрагментарного характера божественного откровения (чисто кальвинистская идея) не может быть понято путем «спекулятивного оперирования понятиями». Эмпиризм XVII века служил аскезе средством поиска «Бога в природе». Предполагалось, что эмпиризм приближает к Богу, а философская спекуляция уводит от него. Таким образом, склонность протестанта к практической рационализации своей жизни и решительная враждебность к опасным для веры субъективным переживаниям и философским умозрениям вела его к конкретному эмпирическому знанию.

    Однако рационализм в соединении с эмпиризмом был смертельно опасен для самой веры, которую они вначале обосновывали. С течением времени Бог в сознании западного человека утратил свою абсолютную значимость под разлагающим влиянием науки и жизненной целесообразности, и в результате вся духовно–психологическая надстройка протестантизма, потеряв свои религиозные основы, приобретает самодостаточность, ориентированную на практическую жизнь в предметном мире.

    СЛУЖЕНИЕ ПОЛЬЗЕ И БОГАТСТВУ КАК РЕЛИГИОЗНЫЙ КУЛЬТ

    Основные этические посылки лютеранства, такие как: отрицание превосходства аскетического долга над мирскими обязанностями, послушание властям и примирение со своим местом в социальной иерархии (если оно недостаточно высокое) находят творческое развитие в разнообразных протестантских сектах и прежде всего кальвинизме, как инструменте формирования христианских народных масс Европы. Возникнув как попытка реформирования христианства, пуританские течения протестантизма закладывают духовно–психологические основы современного западного человека, в которых практицизм становится альфой и омегой повседневной материальной и духовной жизни.

    Идеалом же этой жизни является «кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого — рассматривать приумножение своего капитала как самоцель» [3, с. 73]. При этом принцип «из скота добывают сало, из людей — деньги» превращается не просто в жизненное правило, а, как подчеркивал М. Вебер, в своеобразную «этику», отступление от которой рассматривается как нарушение долга.

    Любопытно то, что вышеупомянутая «этика» протестанта того времени не обладала самодостаточностью. Она была крайне утилитарна, жестко привязана к практическим целям повседневной жизни. Любая этическая норма рассматривалась через призму полезности: «честность полезна, ибо она приносит кредит, так же обстоит дело с пунктуальностью, прилежанием, умеренностью — все эти качества именно поэтому и являются добродетелями. Из этого можно заключить, что там, где видимость честности достигает того же эффекта, она вполне может заменить подлинную честность…» [3, с. 74]. Как тут не вспомнить человека Макиавелли, который предпочитал казаться, а не быть, когда реальные качества личности становились менее важными, чем представление о ней окружающих людей[44]. Как писал В. Зомбарт: «Им (мещанским благопристойностям. — Авт.) всегда также присуще немного лицемерия, так как ведь — в деловых интересах — достаточно, если считаешься благопристойным. Быть им, во всяком случае, недостаточно, нужно также считаться им» [5, с. 100]. Таким образом, «этика» практической жизни протестантизма позволила западному человеку рассматривать добродетели лишь в контексте их полезности, внешней эффектности, когда можно ограничиться только их видимостью, если они дают тот же эффект, что и добродетели реальные, внутренне присущие личности. Таково неизбежное следствие утилитаризма.

    При этом, как замечает М. Вебер: «Summum bonum[45] этой этики прежде всего в наживе, во все большей наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов; эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем–то трансцендентным и даже просто иррациональным по отношению к «счастью» ил.и «пользе» отдельного человека. Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а все существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни» [3, с. 75].

    Отказ от наслаждения, даруемого деньгами, т.е. мирская аскеза пуританства, таким образом, освободила наживу от психологического гнета традиционалистской этики, ликвидировав механизм, ограничивающий стремление к обогащению, превратив приобретательство не только в законное, но и угодное Богу занятие. Размышляя о протестантизме, Л. Февр делает вывод: «Современники Лютера, которые внедряются в его учение, переоборудуют его изнутри, преобразуют в соответствии со своими жизненными устремлениями, приспосабливают его так, чтобы оно служило им как можно лучше.

    Наконец, происходит воздействие учения, таким образом преобразованного этими людьми, на них самих. Учение, которое вскоре их перерастает, владычествует над ними, воздействует на их умы и души, преобразует и усиливает первоначальные черты, выявляет, делает эти черты более резкими, глубоко их запечатлевает. И создает наконец в XVII веке во Франции тип кальвиниста — аскета, который наживает деньги, в определенном смысле абстрактные, копит их и не пользуется ими; или же в Англии, а вскоре и в Соединенных Штатах — тип пуританина, который, будучи поглощен своими делами, погоней за успехом, постепенно отказывается от постулатов веры, из которых исходили и которыми руководствовались его отцы во всех своих устремлениях, — и теперь это всего лишь служитель утилитарной морали, прикрытой фарисейской маской; а когда маска снимается, обнажается истинное лицо, оскал банкира, торговца, человека, обуреваемого бешеной страстью к наживе, он копит, он жаждет золота» [2, с. 214].

    Так впервые деньги теряют свое извечное назначение — средства обмена — и превращаются в объект непосредственного культового поклонения, когда вся жизнь адептов религии «золотого тельца» преобразуется в повседневный ритуал. Со временем эта религия целиком поглотила западное общество, подчинив себе все сферы человеческой жизни, низведя людей до состояния существ, с маниакальным упорством стремящихся к главной цели своего существования максимальному обогащению.

    «ПРОКЛЯТ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАДЕЕТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА»

    Главной отличительной особенностью концептуальных основ пуританских течений, взросших на кальвинистских идеях (занявших в XVI—XVII веках главные позиции в политических и идеологических баталиях наиболее развитых стран Европы — Нидерландах и Великобритании), была абсолютизация служения Богу, и только Богу, при полном игнорировании человека, т.е. — «ближнего своего». Результатом же этого, как свидетельствует М. Вебер, становится «ощущение неслыханного дотоле внутреннего одиночества отдельного индивида. В решающей для человека эпохи Реформации жизненной проблеме — вечном блаженстве — он был обречен одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе» [3, с. 142]. В сочетании с гигантской и устрашающей фигурой Бога и никчемностью всего природного, эта внутренняя изолированность и одиночество человека становится причиной негативного отношения протестантизма (а точнее, его пуританских течений) к эмоциональной стороне культуры и субъективной религиозности, а потому и принципиальному отказу от всей чувственной составляющей культуры.

    В итоге характерными чертами ментальности западного человека становятся эмоциональная тупость, гипертрофированный рационализм и лишенный каких–либо иллюзий, пессимистически окрашенный индивидуализм, граничащий с эгоцентризмом и эгоизмом. Фактически протестантский Бог стал глухой и непреодолимой стеной между людьми, сея в их душах глубоко укоренившееся недоверие «к ближнему», предостерегая полагаться на помощь людей и на дружбу между ними. Даже самые воздержанные в своих взглядах протестантские проповедники учили свою паству глубокому недоверию по отношению к самому близкому другу, прямо советуя, кроме Бога, никому ни в чем не доверять. Как писал Раймон Арон: «Это психологическое следствие теологии благоприятствует индивидуализму. Каждый одинок перед лицом Бога. Смысл единения с близкими… ослабляется» [6, с. 254].

    Вот какие цитаты идеологов протестантизма, по этому поводу, приводит М. Вебер: «Понимающий человек» разбирается в чужих делах, но лучше всего в своих собственных. Он ограничивается своими делами и не сует попусту свою руку в огонь… Он видит лживость мира и поэтому полагается лишь на себя, а на других лишь настолько, чтобы они не нанесли ему ущерб своим разочарованием» — так философствует Т. Адаме. <…> Бейли <…> советует каждое утро, выходя из дому, представлять себе, что тебя ждет дикая чаща, полная опасностей, и оградить себя просьбой к Богу об «осторожности и справедливости». Подобное ощущение свойственно всем аскетическим сектам, у некоторых пиетистов превращается в своего рода отшельничество в миру. Даже Шпангерберг в (гернгутеровской) «Idea fidei fratrum» (1779, p. 328) настойчиво напоминает о словах пророка Иеремии (17, 5): «Проклят человек, который надеется на человека».

    Таким образом, общение кальвиниста с Богом происходило в атмосфере полного духовного одиночества с настороженным и даже враждебным отношением к окружающим его людям. В таких условиях эгоистическая мотивация в сознании западного человека приобретает доминирующее положение. Как писал в связи с этим Серж Московичи: «Допустив перенос инстинктивных составляющих индивида на общество, она (сублимация. — Авт.) подразумевает теперь отказ и от самого общества в пользу чисто экономической деятельности. Итак, истинное завершение этой сублимации, ее видимое воплощение, представляет собой эгоистический интерес, возведенный в добродетель» [6, с. 256].

    Так был сформирован западный индивидуализм, который подорвал основы коллективистской морали и заложил основу идеологии беспрерывной борьбы отчужденных друг от друга индивидов. Именно на этом психологическом грунте позднее англосаксы сформулируют идею вечной «войны всех против всех», которая станет аксиомой для западной цивилизации.

    «СВОБОДА, СВОБОДА; ЭТИМ СЛОВОМ КЛЯНУТСЯ В АНТВЕРПЕНЕ ТОРГАШИ»

    Угасание веры и укрепление эгоистической мотивации в сознании западного человека шли параллельно становлению и укреплению социально–политических систем европейских торговых республик (прежде всего Нидерландов), чья идеология была секуляризирована самым радикальным образом и представлена как некий абсолютный идеал.

    Вышеописанная духовно–психологическая ситуация в протестантских странах влияла как на их экономическую, так и социально–политическую организацию. Утилитаризм, прагматизм, рационализм, труд, как системная основа жизни и ее смысл, а также беспрецедентное стремление к наживе, в сочетании с представлением о свободе как свободе «делать деньги», подготовили условия для возникновения государственных образований в форме демократических режимов. В соответствии с этими качествами был создан и соответствующий образ Человека. Т. е. то, что когда–то возникло как попытка теоретического обоснования торговой республики, управляемой олигархией, и описание ментальности, а также жизненных идеалов торгаша–авантюриста, с течением времени, благодаря пропаганде и силовому принуждению, превратилось в концептуальную аксиому политической организации (не только Европы, но и всего мира) и эталон Человека.

    В социально–политической теории это проявилось в теоретических предосновах западного либерализма, репрезентованных такими мыслителями, как Иоганн Алтузия (1557—1638), который в свое время возглавлял Гербонский университет, и представителем школы естественного права Гуго Гроцием (1583—1645).

    Именно последний, как истинный протестант, впервые провозглашает главным предметом политической науки «целесообразность» и «пользу».

    Его социально–политическая теория удачно обосновала устройство и специфику жизни торговой республики того времени, одновременно противопоставив себя монархическим идеям, которые подводили теоретический фундамент под царствование королевских домов Европы. А решение актуальных проблем республики, живущей по законам, установленным торгово–финансовыми кланами, становится прикладной целью его трактата.

    Прежде всего Г. Греции в своей работе заявляет, что когда–то якобы существовало «естественное состояние», при котором не было ни частной собственности, ни государства, а в мире царили произвол и ничем не ограниченное насилие. Дабы уберечь свою собственность и свободу, руководствуясь разумом, люди заключили договор о создании государства. При этом Г. Гроций подчеркивал, что объединение в государство состоялось отнюдь не по божьей воле, а вследствие естественной необходимости.

    Данная идея была не нова. В Средние века договоры феодалов между собой, а также ими, с одной стороны, и городами — с другой, не были редкостью, являясь источником права. Но Гроций в своей концепции преподносит «договор» как основу государства и властных отношений (после него почти все теоретические построения XVII–XVIII веков, объяснявшие сущность, причины и способы создания государства, исходили из этой идеи). При этом он лишает политическую организацию общества божественной воли, наделяя ее смыслом самостоятельного существования в соответствии с материальной необходимостью. По его мнению, государство — это союз свободных людей, заключенный для общей пользы, под которой подразумевается материальное благополучие.

    Кроме того, он дихотомирует право на право естественное и право волеустановленное. Как эмпирик, он рассматривает естественное право в качестве того, что «вытекает из самой природы», а волеустановленное — как такое, которое возникло путем волеустановления[46] [7, с. 236J.

    При этом под естественным правом Г. Гроции подразумевает все то, что считается целесообразным с точки зрения человеческого разума (когда то или иное действие человека признается либо морально необходимым, либо аморальным, в зависимости от соответствия или противоречия разумной природе человека), являющегося источником этого естественного права. Поэтому оно выступает в качестве основания и критерия для разграничения должного (дозволенного) и недолжного (недозволенного) по самой своей природе, а не в силу чьего–то желания. Г. Гроций заявляет о том, что якобы существует надсубъективное, естественное, объективное положение вещей в социально–политической сфере.

    Также он декларирует требования разума (императивы естественного права): защита имущества, возвращение полученной на время вещи и компенсация извлеченной из нее выгоды, обязанность соблюдения договоров, возмещение ущерба, а также наказание в соответствии с проступком. Как можно заметить, в данном случае имел место стандартный перечень необходимых условий торговой и финансовой деятельности. То есть само понимание человеческой «свободы» фактически сводится к свободе «делать деньги». По этому поводу Л. Февр писал: «Свобода, свобода; этим словом клянутся в Антверпене торгаши, жаждущие выгодных спекуляций; это слово повторяют капиталисты, сильные люди… это слово твердят в своем аугсбургском дворце несокрушимые и всевластные Фуггеры, чьи несметные богатства окружают их сиянием золотых легенд…» [2, с. 206]. Человеческая жизнь, по логике Гроция, протекает между собственностью и деньгами, а все устремления человека направлены к наживе.

    Интересно то, что под волеустановленным правом Г. Гроций имеет в виду предписания Бога и людей, которые также должны соответствовать требованиям естественного права. Поэтому даже воля Бога становится вторичной по сравнению с перечнем условий свободной торговли, финансовых операций и предпринимательства. Как подчеркивал Г. Гроций: «Естественное… право столь незыблемо, что не может быть изменено даже самим Богом…» [8, с. 165]. Таким образом, в сознании западных масс деньги низвергают Бога с вершины высочайшей и абсолютной ценности и занимают его место, а свобода как таковая отождествляется со свободной возможностью торговать и осуществлять финансовые операции.

    ТОРГОВО–ФИНАНСОБОЕ МОГУЩЕСТВО: ОБЪЕКТИВАЦИЯ «СВОБОДЫ» И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОГО ДОМИНИРОВАНИЯ

    Представления Гроция (и Алтузия) о государстве, политике, праве, человеке стали теоретическим отражением социально–политической и экономической систем Нидерландов XVI–XVII веков, в которых протестантизм, как морально–этическое восстание против Рима, стал идеологическим фундаментом власти правящей олигархии.

    Нидерланды XVII столетия представляли собой республику (возникшую в процессе борьбы (1565—1609) с католической Испанией), состоявшую из семи крохотных независимых провинций. Каждая провинция объединяла в единую систему определенное количество голландских городов, каждый из которых имел самоуправление в виде магистратов, взимавших налоги, вершивших правосудие, защищавших автономию города, его прерогативы, фискальную систему. При этом необходимо отметить, что должности в магистратах не были выборными. Действующие члены этих органов городского самоуправления по собственному усмотрению решали, кто из их сограждан достоин занять вакантное место. Причем назначались чиновники пожизненно. Это была откровенно олигархическая система. Члены магистратов отбирались преимущественно из богатых семей, а назначение нужных людей на выгодные посты становилось главным источником доходов для членов магистратов.

    Та же ситуация сложилась и в центральных органах власти Соединенных Провинций. Там также все важные вопросы решала олигархия — торгово–финансовая элита, естественным образом сросшаяся с государственным аппаратом. Хотя управлявшие страной регенты и образовывали особую группу, стоявшую в сфере политики над деловой буржуазией, их должности давали им мизерное жалованье, а потому они, как правило, занимались достаточно состоятельными людьми, обременявшими себя обязанностями государственного чиновника не из филантропических побуждений, а для оптимизации своего бизнеса. Если же на должность регента и попадал человек без солидного состояния, то он так или иначе принимал участие в коммерческих сделках, делавших его зависимым от денежных магнатов. Кроме того, торгово–финансовые кланы постепенно проникали в замкнутый слой государственной элиты как путем браков, так и благодаря разнообразным политическим кризисам, во время которых власть всегда искала опору в финансовой среде. В итоге государственный аппарат Соединенных Провинций стал инструментом реализации интересов частных лиц — узкого слоя торгово–финансовой элиты. Именно поэтому около 2 тыс. регентов, управлявших страной, были выходцами из одних и тех же влиятельных семейств, державших в своих руках города, провинции, Генеральные штаты, Государственный совет, Ост–Индскую и Вест–Индскую компании, одновременно определяя как внутреннюю, так и внешнюю политику государства.

    Впрочем, необходимо отметить, что центральные органы управления Соединенных Провинций (находившиеся в Гааге) были слабыми и не обладали достаточным влиянием. Государственный совет (Raad van Staat), являвший собой своеобразную исполнительную власть, а точнее — Министерство финансов и Генеральные штаты (постоянное представительство послов провинций), фактически не имели никакого реального влияния. Многие историки вообще ставят под сомнение существование в Нидерландах государства как такового.

    Однако при всем этом Соединенные Провинции, по отношению к внешнему миру, представляли собой мощный промышленный, торговый, финансовый и политический альянс. И он имел строгую иерархию. Его лидером был Амстердам, точно так же как в свое время Венеция в Италии. В своей внешней политике Голландское государство повторяло на новом этапе развития западной цивилизации основные талассократические принципы итальянских городов–государств. Фактически Нидерландские Соединенные Провинции стали следующим этапом в становлении западной талассократии. И хотя их очень сложно заметить на международной европейской арене XVII века, не вызывает сомнения их определяющая, но незримая роль во всех важнейших событиях того времени.

    Как писал Ф. Бродель: «Нити дипломатии связывались и распутывались в Гааге. Именно там организовывались последовательные вступления в войну Дании (1626), Швеции (1629), и даже Франции (1635). Однако, как всякий уважающий себя центр экономического мира, Соединенные Провинции удерживали войну за своими пределами: на их границах серия крепостей усиливала препятствия, образуемые многосложными водными преградами. Немногочисленным, но «очень тщательно отобранным, очень хорошо оплачиваемым и хорошо кормленным», обученным самому научному ведению войны наемникам было поручено следить за тем, чтобы Республика оставалась защищенным островком, в безопасности» [9, с. 201—202].

    Таким образом, находясь в политической тени и безопасности, Соединенные Провинции искусно манипулировали европейской международной ситуацией в своих финансово–экономических и политических интересах.

    Подобное состояние дел было достигнуто прежде всего тем, что Голландия сумела завладеть контролем над всей торговой системой Европы, обретя фактически абсолютную торговую монополию. В XVII веке голландский торговый флот был наиболее многочисленным в Европе и насчитывал 15 тыс. судов. Нидерландские купцы господствовали на внутренних европейских рынках, Балтийском и Средиземном морях, в Германии и Великобритании. Потеснив Антверпен, Амстердам превратился в центр европейской торговли. Как писал К. Шмитт, «голландцы стали «извозчиками» всех европейских стран».

    Это поясняется тем, что Соединенным Провинциям удалось, используя самый мощный в мире военно–морской флот, замкнуть на себя практически все торговые пути Европы. Склады и пакгаузы, забитые разнообразными товарами, стали основой голландской стратегии господства. И именно по причине их обильных запасов Голландия могла регулировать по своему усмотрению европейскую торговлю. Амстердам стал определять цены на товары во всей Европе.

    По сути, подобная система перевалочной торговли оборачивалась монополией. Построенная на совокупности торговых взаимозависимостей, связанных между собой, она создала ряд почти обязательных каналов обращения и перераспределения товаров (повторяя опыт итальянских городов–государств). При этом данная система поддерживалась политикой устранения любой конкуренции, подчиняя весь комплекс голландской экономики этой главной цели.

    Кроме того, торговое доминирование Соединенных Провинций усиливалось и тем, что они стали банком всей Европы, предоставляя европейцам в больших размерах дешевый кредит. Уже в конце XVI века в Голландской республике вовсю действовали страховые компании, а в 1609 году был создан банк, занимавшийся широкомасштабными депозитными и кредитными операциями по всей Европе и в колониях.

    Главным внешнеэкономическим и военно–политическим инструментом Соединенных Провинций являлась Ост–Индская компания, созданная в 1602 году для закрепления монополии торговли индийскими товарами за Нидерландами и блокирования транспортных путей в Индию другим европейским странам[47]. Она осуществляла колониальные захваты, послужившие основой первоначального накопления капитала, при помощи которого Соединенные Провинции совершили мощный экономический рывок. С ее помощью голландцы проникли в Индию, на Цейлон, в Китай, Японию, Южную Африку. Наиболее же ценным их приобретением стала Индонезия.

    С 1622 году монопольное право на торговлю с вновь открытыми странами в Америке получила нидерландская Вест–Индская компания. Созданная в 1621 году, она первоначально занималась каперством. Позднее ей удалось захватить колонию в Северной Америке с центром в Новом Амстердаме (ныне Нью–Йорк), а также Антильские острова, Суринам и Бразилию.

    Наряду с жестокой эксплуатацией захваченных территорий прибыльным занятием для голландцев являлась также и работорговля, в которой они были пионерами, получая за рабов золото и соль.

    Руководила обеими компаниями голландская олигархия, превратившая их в своеобразные государства в государстве. Функции данных структур были уникальными. Так, например, Ост–Индская компания обладала правом захвата и конфискации любого иностранного корабля, оказавшегося в зоне ее контроля (от . мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива), основывать крепости и фактории, чеканить монету, содержать войска, объявлять войну, заключать мир и договоры от лица штатгальтера Голландии, а также обладала полной судебной и административной властью над своими служащими и населением захваченных территорий. Торговые привилегии компании заключались в праве беспошлинного ввоза товаров из Соединенных Провинций в Индию с оплатой 3% таможенной пошлины. Естественно, что вся прибыль компании шла в распоряжение узкого круга лиц, принадлежащего к олигархии Соединенных Провинций.

    К XVII веку Ост–Индская компания захватила большую часть португальских владений в Индии и стала значительной военно–политической и финансово–экономической силой. Путем насилия, обмана, подкупов и предательств эта компания завоевала на протяжении XVII—XVIII веков всю Яву, включая Матарам и Бантам, Молуккские острова (острова Пряности), и создала ряд опорных пунктов и баз на других островах архипелага.

    Это привело к изменению характера деятельности компании. Уже не торговля, а принудительные поборы и налоги становятся основным источником ее доходов. Такая ситуация, в свою очередь, стимулировала безудержное стремление компании к новым захватам, к расширению подвластной территории, к непрекращающейся экспансии. Интересно то, что в Индии и Юго–Восточной Азии торговые компании Соединенных Провинций осуществляли территориальный захват в роли «освободителей» колониальных народов от тирании португальцев, вытесняемых ими.

    Сама борьба Голландии за колонии велась в форме пиратства, контрабандной торговли и захвата отдельных стратегических пунктов Вест–Индии, позволявших ей контролировать все пространство региона. Связано это было не только с тем, что военных и финансовых ресурсов Соединенных Провинций было недостаточно для традиционного захвата и удержания территорий, но и с тем, что непосредственный контроль больших территорий был им невыгоден и не отвечал их стратегии. Он требовал значительных финансовых вложений, а это было неприемлемым для руководства Ост–Индской компании, ориентированного лишь на беззатратную прибыль.

    Именно поэтому деятельность компании определялась тремя главными принципами: во–первых, насильственной консервацией в колониях отсталых форм производства; во–вторых, насаждением марионеточных режимов, находящихся в полной военно–политической и финансово–экономической зависимости от Ост–Индской компании; в–третьих, хищническим «выкачиванием» материальных ценностей из контролируемых территорий, сочетавшимся с интенсивной эксплуатацией их коренного населения.

    Одновременно с этим компания настойчиво домогалась в архипелаге Индонезии монополии на колониальную торговлю, блокируя всеми доступными ей средствами доступ в этот регион своих конкурентов и осуществляя изоляцию его отдельных частей. Любой остров, пытавшийся торговать не только с голландцами, подвергался военному нападению, в результате которого уничтожались как местное население, так и выработанный им продукт.

    По свидетельству служащего компании Вурффбайна, Ост–Индская компания никак не могла добиться от жителей острова Амбоины отказа от продажи «такого благородного продукта, как гвоздика» кому бы то ни было другому, кроме голландцев. Сожжением туземных поселков, а также казнью многих тысяч «неверных амбоинцев» удавалось усмирять их лишь на короткое время, затем «они снова проявляли неверность». Ежегодно 8–10 голландских кораблей из Батавии с 800–1000 солдатами приезжали на 6 месяцев для наказания непокорных амбоинцев. В результате к 1643 году, по сообщению Вурффбайна, «прекрасный остров Розингейм, с лесами мускатного ореха, превращен в пустыню…». Уничтожены были также все деревья мускатного ореха на острове Пуало–Ран, из–за которого у голландцев шел длительный спор с англичанами [10, с. 705—706].

    Монополизировав таким образом всю торговлю и связи подконтрольных территорий с внешним миром, Ост–Индская компания обеспечила себе возможность брать остаток местной продукции (в производстве которой сама компания участия не принимала) бесплатно или по минимальным ценам. Земля захваченных территорий распределялась или продавалась служащим компании в собственность, с обязательством всю продукцию, произведенную на них, сдавать компании по твердо установленным ценам. Попытки продать ее на сторону строго наказывались.

    Обработка этих «частных земель» производилась или прикрепленным к ним местным населением, над которыми владелец получал феодальные права, или рабами. Спрос на рабов был очень большой, и поскольку военнопленных, обращенных в рабство во время завоеваний, не хватало, был организован специальный промысел кражи людей на соседних островах.

    В областях, которые управлялись национальной аристократией, первоначально действовали договоры о торговле, обеспечивающие голландцам свободу торговли и коммерческие привилегии; затем, по мере усиления мощи компании, свобода торговли заменялась обязательством торговать исключительно с голландцами, а с 1677 года возникает институт «леверенций» — принудительных поставок. Одновременно с этим голландцы прилагали максимум усилий для того, чтобы на контролируемых ими территориях продавался только их товар.

    Таким образом, страны Востока, которые попали под власть Ост–Индской компании, подвергались систематическому ограблению, их продуктивные силы разрушались, а экономическое и культурное развитие тормозилось.

    Результаты экспансионистской политики Соединенных Провинций были весьма впечатляющими. В середине XVII века голландский флот, представляя собою основу ее торгово–финансового и военно–политического могущества, почти вдвое превосходил флоты Англии и Франции, взятые вместе. Соединенные Провинции имели наиболее развитую в Европе судостроительную промышленность. В начале эпохи Великих географических открытий голландцы научились строить самые совершенные парусные суда, способные преодолевать океаны. В середине XVII века они сосредоточили в своих руках почти всю торговлю между северными и южными странами Европы. Общий торговый оборот Соединенных Провинций на тот час достигал 75—100 млн.флоринов в год. При этом их влияние постепенно распространялось на колониальные владения других европейских стран, что позволило им к 50—60–м годам XVII века завершить создание собственной империи, раскинувшейся на пространстве от Мозамбика до Макао и Японии.

    Причем строили ее голландцы, решительно вытесняя своих европейских конкурентов, беззастенчиво пользуясь плодами их трудов. В 1699 году французы жаловались на то, что успех голландцев был основан на разорении тех европейцев, которые раньше их обосновались в колониях, дабы таким путем с выгодой воспользоваться тяжкими трудами своих предшественников.

    В сущности, Соединенные Провинции представляли собой тот же тип социально–политического организма, что и города–государства Италии, с тем же господствующим менталитетом торгаша–авантюриста, ставящего превыше всего барыш. Вот что по этому поводу писал Ф. Бродель: «Тем, что голландские политика и образ жизни не переставали защищать и охранять посреди благоприятных и неблагоприятных перипетий, через которые им приходилось проходить, был комплекс торговых интересов. Интересы эти распоряжались всем, все захлестывали… <…> Дело было в том, что царил купец, и торговый интерес играл в Голландии роль интереса государственного. «Торговля желает быть свободной», — писал в 1662 году Питер де Ла Кур. «…барыш — один–единственный компас, который ведет сих людей», — восклицал ЛаТюйери, французский посол, в письме к Мазарини от 31 марта 1648 года. Тогда же, в 1644 году, директора Ост–Индской компании энергично утверждали, что «города и крепости, кои де Неегеп XVII завоевали в Ост–Индии, надлежит рассматривать не как национальные завоевания, но как собственность частных лиц — купцов, которые вправе продавать их кому пожелают, даже если бы речь шла о короле испанском или любом другом враге Соединенных Провинций». <…> Один француз заявлял: «В Голландии интерес государства в делах торговли составляет интерес частных лиц, они идут нога в ногу. Торговля абсолютно свободна. Купцам абсолютно ничего не приказывают, у них нет иных правил, коим надлежало бы следовать, помимо правил собственного их интереса: это установленная максима, которую государство рассматривает как вещь, главнейшую для себя. Таким образом, когда частное лицо делает для своей коммерции нечто противоречащее интересу государства, государство закрывает глаза и делает вид, что не замечает сего…» [9, с. 204—205].

    И действительно, в торговых делах и экспансионистской политике государство Соединенных Провинций, и в особенности частная Ост–Индская компания, играли роль инструментов олигархии. Постепенно вытесняя своих конкурентов типа Испании и Португалии, Голландская республика заменяла громоздкие государственные машины, выкачивающие из колоний доходы для королевских сокровищниц монархических держав, частными лицами — пайщиками компаний, которые организовывали дело эксплуатации колоний исключительно в интересах своего личного обогащения. И хотя тесная связь между интересами государства и компаний, прямая военная помощь и поддержка их колониальной деятельности проявлялись открыто в разнообразнейший формах, сам аппарат колониальной эксплуатации находился в частных руках, как и прибыль от эксплуатации. Фактически голландская Ост–Индская компания стала прототипом современных западных транснациональных корпораций — одной из основ установившегося на данный момент мирового господства Запада.

    Таким образом, общие стратегические установки Соединенных Провинций в плане геополитической борьбы со своими конкурентами стали очередным шагом в формировании западной талассократии.

    Источники

    [1] Шпенглер О. Пруссачество и социализм. — М.: Праксис, 2002.

    [2] Февр. Люсьен. Бои за историю. — М.: Наука, 1991.

    [3] Вебер М. Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990.

    [4] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность. — М.: Мысль, 1993.

    [5] Зомбарт В. Буржуа. — М.: Наука, 1994. (Серия «Социологическое наследие»).

    [6] Московичи С. Машина, творящая богов. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1998.

    [7] История политических и правовых учений: Учебник для вузов/Под общ. ред. профессора B.C. Нерсесянца. — М., 1997.

    [8] История политических и правовых учений: Учебник / Под ред. О.Э. Лейста. — М.: Юрид. лит., 1997.

    [9] Бродель Ф. Время мира: Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVII вв. — М.: Прогресс, 1992. Т. 3.

    [10] Всемирная история в десяти томах. Т. IV. — М., 1958.

    ГЛАВА IV

    СОЕДИНЕННОЕ КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ

    Англичане!! Вы великий народ, скажу больше — вы великая чернь.

    Удары ваших кулаков красивее удара ваших шпаг.

    У вас есть аппетит. Вы — нация, пожирающая других.

    (Виктор Гюго)

    Взгляды высшего английского общества нельзя исправить разумом, так как они порождены выгодой.

    (Стендаль)

    Правь, Британия! Британия правит на волнах!

    (Из английской национальной песни)

    ИДЕОЛОГИЯ СЕКУЛЯРИЗИРОВАННОГО ЭМПИРИЗМА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭМАНСИПАЦИЯ КАПИТАЛА

    После того как Нидерландские Соединенные Провинции сошли с политической арены в качестве ведущего игрока, их место заняла Великобритания, которая путем активной внешней политики и непрекращающейся военной экспансии постепенно превратилась в империю, «над которой не заходит солнце». Не вызывает никакого сомнения то, что ее длительное могущество стало возможным благодаря тем глубинным духовно–психологическим и социально–политическим преобразованиям, которые последовали за «славной английской революцией» 1642—1649 годов.

    Как и в Голландии, ее Движущей силой были радикально настроенные протестантские движения, объединившие в своих рядах английских пуритан[48]. Финансировали и направляли революционные народные массы влиятельные торгово–финансовые круги Англии. Схемы социально–политического переустройства страны конструировались британскими антимонархическими идеологами на основе синтеза идей так называемых монархомахов (чье влияние существенно окрепло в середине XVI века) и концепций нидерландских мыслителей «естественного права» и «договорного государства». Первые обосновывали право подданных низвергать государя и, если это необходимо, «проливать его кровь», а вторые предлагали проект «справедливого общества» без главенствующей роли монарха. На все это накладывалась энергетика целенаправленно культивируемой ненависти народных масс к национальной церкви, что стало возможным благодаря тому, что к началу 30–х годов XVII века Англия оказалась покрыта густой сетью нелегальных и полулегальных религиозных собраний, игравших роль своего рода народных «просветительских клубов». Звучавшие на них кальвинистские проповеди, модифицированные в соответствии с английскими реалиями, достаточно эффективно «промывали мозги» низшим слоям общества. Религиозная трибуна была мастерски использована для политической пропаганды. Таким образом, народ психологически готовили к революции, убеждая его в том, что англиканская церковь покинута Богом, а существующий сословный строй Англии лишен божественной санкции. Как следствие этого, в 1646 году была уничтожена епископальная система национальной церкви, а в 1649–м — монархический строй.

    Кроме незатейливой массовой пропаганды, рассчитанной на широкие народные массы, шла также идеологическая обработка высших слоев общества, апеллирующая не к религиозным чувствам человека, а к его разуму. Интересным моментом сформированной к тому времени в стране интеллектуальной атмосферы стало то, что идеями голландских идеологов типа Греция, кроме антимонархистов, пользовались и сторонники монархии. То есть европейский государь как таковой уже не мог в идеологическом плане обосновывать свою власть, апеллируя к трансцендентному Богу и заявляя о себе как о его наместнике в данной стране, ему стала необходима предметная эмпирика, упорядоченная формальной логикой.

    Такие идеологи, как Клавдий Салмазий, утверждавшие, что монархи получают свою власть от Бога и никто из людей не смеет ее ограничивать, или такие как Роберт Фильмер, доказывающие, что власть королей унаследована непосредственно от прародителя рода человеческого — Адама — и не подчинена законам людей, были не способны противостоять интеллектуальному напору революционеров. Именно поэтому наиболее значительным представителем идеологии роялистов стал Томас Гоббс ( 1588—1679), попытавшийся в произведении «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651) использовать секуляризованную логику. Однако встроившись в смысловую матрицу своих противников, Гоббс (как и другие монархисты) обрек себя на идейное поражение.

    Оставаясь в духовно–психологической матрице Н. Макиавелли, Т. Гоббс привносит в нее новые элементы. Представляя людей как существ, обусловленных неудержимой страстью к наживе (жадность как психологическая доминанта), безопасности (страх как психологическая доминанта), славе (честолюбие как психологическая доминанта) и т.п., он заявляет об их природном равенстве (т.е. все одинаковы в своих инстинктах) и равенстве в «праве на все». То есть для Гоббса люди равны в своем эгоизме, жадности, трусости, честолюбии и стремлении к жизненным благам. Эти же качества, по его мнению, наделяют человеческие отношения тотальным антагонизмом, делают людей вечными, непримиримыми врагами. Отсюда у него возникает концепция «homo homini lupus est»[49]. Она же репродуцирует идею того, что в «естественном состоянии», при котором нет власти (?), царит «bellum omnia contra omnes»[50].

    Постепенное редуцирование человеческой природы во взглядах английских мыслителей стимулировало ее трансформацию от человека как духовного существа, созданного Богом, до разумного животного, погрязшего в пороках. Возникнув в высших слоях общества, данное мировоззрение со временем овладело и народными массами. Естественно, что оно не могло не выдвинуть на первое по своей значимости место инстинкты. При этом превращение индивида в некую совокупность первичных, диких инстинктов было подано как величайшее достижение европейской науки, как раскрытие наиглавнейшей тайны человеческой природы. Так через идеологическое индуцирование, путем целенаправленной информационно–психологической обработки масс создавался человек нового типа. Настойчиво внедряемое в сознание англичан, а затем и европейцев представление о человеке как о плохо поддающемся окультуриванию опасном животном постелен но делало его таковым. Это, в свою очередь, привело к духовно–психологической изоляции индивидов и их деятельному противопоставлению, требовавшему создания соответствующих эффективных социальных и психологических конструкций укрощения якобы хищнической природы человека.

    Психологическим средством от «изначальной порочности человека», ввергающей его в вечный хаос агрессивного волюнтаризма, стал страх. Осознав себя в качестве ничтожного одинокого существа, которому неоткуда ждать поддержки и защиты перед лицом огромного и враждебного мира, сознание западного человека оказалось охвачено латентным страхом, который в моменты всевозможных кризисов переходил в открыто проявляющий себя ужас массовых истерий. Страхом и ужасом он платил за свою свободу индивидуалиста, отчужденного от окружающего его мира и других людей. Однако именно страх (особенно страх смерти, культивируемый западной культурой) был воспринят европейскими мыслителями как панацея от всех бед, принесенных в мир якобы деструктивной натурой человека. Страх постепенно становится для западного человека гарантией «вечного мира». Именно он, по мнению предтечи либерализма Т. Гоббса, является первопричиной возникновения гражданского общества, государства и законов, как элементов репрессивного аппарата, созданного для подавления «изначально порочной человеческой природы».

    Будучи приверженцем роялистов, Т. Гоббс персонифицировал этот аппарат подавления в фигуре монарха, руководствующегося в своих действиях предписаниями разума. В целом предложенная Т. Гоббсом схема выглядела таким образом: существует порочная натура человека, она приводит к «естественному состоянию» (т.е. «войны всех против всех»), страх смерти (инстинкт самосохранения) сообщает первый импульс процессу преодоления «естественного состояния», а предписания разума («естественный разум») подсказывают людям, в какой форме они могут данный процесс осуществить. Эти условия (их и выражают распоряжения «естественного разума») суть «естественные законы».

    Главным, «естественным законом» Гоббс считал стремление к миру. Понятно, что подобный мир мог быть основан лишь на отказе людей от своих прав в той мере, в которой это обеспечивает сохранение мира, азначит, и их безопасности[51]. Права, от которых отказывалось большинство, оказывались в распоряжении монарха, который действовал на основании «естественных законов» (основанных на разуме), реализация которых обеспечивалась с помощью «положительных законов» (основанных на силе), т.е. — принуждением, репрессиями. В дальнейшем западные идеологи в борьбе с автократией этот аппарат подавления диперсонифицировали. Как следствие, власть (а значит — и государственное насилие) стала анонимной.

    Таким образом, выстраивая изощренную логическую конструкцию из таких умозрительных понятий, как «естественное состояние», «общественный договор», «предписания разума», «естественные законы», «позитивные законы» и т.п., Т. Гоббс постепенно возвращается к основополагающему положению о насилии, причем насилии, ничем не ограниченном. Его последователи, которые заложили идеологические основы западной социально–политической организации, внесли в его концепцию определенные коррективы, но существенным образом ничего не изменили. За красивой риторикой о «свободе», «равенстве», «демократии» всегда стоял Левиафан в виде всеподавляющего (явно или скрыто) государства.

    Само же «государство», по Гоббсу, интересно тем, что раскрывает глубинные, архетипические основы понимания его природы теми европейцами, которые заложили социально–политический фундамент современного Запада. По мнению данного британского идеолога, государство — это большой Левиафан (чудовище), искусственный, механический человек или земной «смертный Бог». Его душа — верховная власть; его суставы—судьи и чиновники, память — советники; разум и воля–искусственные цепи, прикрепленные одним концом к устам суверена, другим — к ушам подданных — законы; его нервы–награды и наказания; его сила — благосостояние граждан; его занятие — безопасность народа; его здоровье — гражданский мир; его болезнь — смута; его смерть — гражданская война. То есть государство рассматривается как некая тотальность, поглотившая общество, гигантский монстр, пожравший когда–то созданный Богом мир и людей, ставших ничтожными функциональными частичками его тела.

    Однако свое главное развитие, через роялиста Т. Гоббса, идеи Г. Греция получили в рядах основной партии революции — индепсндентов[52]. Ее ведущим идеологом выступал Джон Мильтон (1608—1674). По его мнению, государство было создано по велению Бога, но через «общественный договор», который, основываясь на «врожденной свободе человека», имеет право управлять собой и создавать ту форму правления, которая ему угодна. Для защиты общего блага народ назначает правителей, но ограничивает их деятельность законами. «Божественному происхождению власти короля» Мильтон противопоставил «божественное происхождение свободы народа», власть которого, по его мнению, первичнее.

    Однако «свобода народа», за которую выступали индепенденты, покоилась на имущественном цензе (который был введен после 1649 г.). Если в идеологическом (теоретическом) плане свободными были все, то на практике лишь те, кто имел достаточных размеров капитал. Равенство «независимых» не выходило за жесткие рамки имущественного благосостояния. Об этом недвусмысленно заявил зять Кромвеля генерал–комиссар Генри Айртон (1611 — 1651) в дискуссии с левеллерами[53]: «Все главное, о чем я говорю, сводится к необходимости считаться с собственностью. Ведь она является важнейшей основой всего королевства, и если вы (левеллеры. — Авт.) уничтожите ее, вы уничтожите все» [1, с. 174].

    Свергнув короля и разрушив монархический строй, индепенденты, за которыми стояла британская олигархия, поставили под сомнение так называемое «естественное право», которое впоследствии было отброшено за ненадобностью. Если ранее оно было инструментом идеологической борьбы с королем, который не желал считаться с «естественными правами» олигархов, то после его свержения оно стало крайне опасным для победителей, потому что давало возможность неимущим заявить о своих «естественных правах» на собственность. Как подчеркнул тот же Г. Айртон: «Ни закон Бога, ни закон природы не дают мне собственности. Собственность есть установление человеческой конституции» [1, с. 174].

    Поэтому если собственность установлена государством («общественным договором»), то соответственно основной задачей государства является охрана собственности, точнее, охрана собственности тех, у кого она есть, от тех, у кого ее нет. Гарантией же неприкосновенности собственности стало участие во власти только тех, «кто владеет постоянным интересом в стране», т.е. тех, кто ею обладает, кто состоит в корпорациях, держит в руках торговлю и т.д. Лишь при таком условии, по мнению идеологов английской революции, «свобода может быть дана, а собственность не будет разрушена». Об этом писал например Дж. Гаррингтон (1611 — 1677) в своем произведении «Республика Океания» (1656). В нем он развил тезис о детерминировании политической системы характером распределения собственности в обществе. Главным результатом его исследования стал вывод о том, что не власть определяет собственность, а собственность определяет власть.

    Таким образом, с самого начала целью «славной революции», оплаченной торгово–финансовыми кругами страны, было создание такой политической системы, которая смогла бы обеспечить безопасные условия для жизни тех, кто владеет капиталом (собственностью), избавить их от посягательств власти (поставив последнюю в подчиненное им положение) и обеспечить «свободу», как свободу владеть и распоряжаться капиталом (собственностью). Именно поэтому политические противники (но отнюдь не идейные) индепендентов — левеллеры свято блюли условия симбиоза денег (собственности) и власти, согласившись предоставить избирательное право лишь домохозяевам и лишить этого права неимущих.

    По этой причине «свобода», в понимании английских революционных кругов, свелась к свободе экономической и финансово–торговой деятельности, т.е. к свободе «делать деньги». Она, в свою очередь, оказалась производной от стремления к наживе тех влиятельных буржуазных кругов, для которых королевский абсолютизм стал серьезным препятствием на пути к обогащению.

    Идеологическим завершением «славной революции» стало произведение Джона Локка (1632—1704) «Два трактата о государственном правлении» (1690). Как и его предшественники, он исходил из идеи «естественного состояния», однако «войну всех против всех» Локк трансформирует в некую совокупность свободных (в вышеуказанном понимании) людей, обладающих всей полнотой права и власти и утверждающих нормы сосуществования собственноручно, путем осуществления правосудия и наказания виновных на свое усмотрение. По этому поводу основоположник либерализма писал: «Люди, живущие вместе согласно разуму, без какого–либо повелевающего всеми ими, имеющего власть судить между ними, действительно находятся в естественном состоянии. Но сила или заявление о готовности ее применить в отношении другого лица, когда на земле нет никакого высшего, к кому можно было бы обратиться за помощью, — это и есть состояние войны…» [2, с. 272].

    Стихийный волюнтаризм «естественного состояния» Т. Гоббса Дж. Локк заменил стихийным судопроизводством (по типу суда Линча). В соответствии с новой интерпретацией «войны всех против всех» обоснованием необходимости создания государства становится потребность в непредубежденном, законном наказании виновных, что только и способно сделать общество стабильным. К тому же, по мнению Локка, обеспечить «естественные права», равенство, свободу личности и безопасность ее собственности может только государство. Государство у него, так же как и у его предшественников, является результатом «общественного договора», основанного на «законах разума». С точки зрения Локка, оно представляет собой своеобразный конденсат определенных прав и свобод индивидов, от которых они якобы отказались во имя общего блага. Однако право на жизнь, собственность, свободу и равенство, по его мнению, человеком не отчуждаются. Более того, предназначением государства и является обеспечение сохранности жизни, здоровья, свободы и собственности людей. Вместе с тем защиту собственности Локк считал главной функцией государства и предназначением всего социально–политического устройства, «…поскольку ни одно политическое общество не может ни быть, ни существовать, не обладая само правом охранять собственность и в этих целях наказывать преступления всех членов этого общества, — пишет он, — то политическое общество налицо там, и только там, где каждый из его членов отказывается от этой естественной власти, передав ее в руки общества…» [2, с. 310].

    Таким образом, главным назначением государства, с точки либерализма, становится защита собственности и собственников. X. Грэхэм Лоури следующим образом прокомментировал данную идеологию: «Он (Дж. Локк. — Авт.) определенно больше уважал счетчик казны, чем человека, и открыто защищал ростовщичество как необходимый институт для защиты интересов тех, чьи состояния «вложены» в деньги. Его теория государственного управления напоминает суждения владельца казино, для которого закон — это условия для того, чтобы озверевшие игроки дрались за денежные суммы, размер которых затем определит их значимость в обществе. «Свобода» Локка существует во имя «собственности». Его понятие «общественного договора», которое определяет права игроков посещать казино, фактически служило оправданием узурпации трона Вильгельмом Оранским. Фактически Яков II обвинялся в том, что он якобы отказал своим наиболее «спекулятивным» подданным в этих правах, тем самым «нарушая контракт» [3].

    К вышеизложенному можно добавить, что основоположника либерализма (англ, liberalism от liberty — «свобода») Джона Локка прекрасным образом характеризует тот факт, что он жил за счет доходов от денежных вложений в работорговлю. То есть ему без труда удавалось совмещать глубокомысленные рассуждения о «естественных правах» человека на свободу с активным участием в торговле рабами.

    Создание британцами вышеописанной идеологии не было случайным. Англия XIX века представляла собой в значительной степени поляризованное по имущественному признаку общество, в котором незначительное количество граждан владело основными богатствами страны, а основная масса англичан почти ничего не имела. В 70–х годах XIX столетия на долю 20% населения приходилось 60% национального дохода, а 80% населения имело всего 40%. По официальными данными того времени, численность пауперов (бедняков, которые находились на грани голодной смерти) в Великобритании, богатейшей на тот час стране мира, неуклонно возрастала: в 1855 году в ней насчитывалось 851 369 пауперов, а в 1865 году — 971 433. По этому поводу очень метко высказался К. Маркс: «Должно быть, есть что–то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает нищету, и в которой преступность растет даже быстрее, чем численность населения» [4, с. 381].

    Так как разрыв в материальном достатке между незначительной частью имущих и огромной массой неимущих после свержения монархии продолжал увеличиваться, нагнетая социальное напряжение, государственный аппарат стал инструментом защиты и утверждения интересов узкого слоя правящей элиты, которая сконцентрировала в своих руках как финансово–экономическую, так и социально–политическую власть. Вырванная в ходе революции у королевской семьи, она оказалась в руках олигархии.

    У. Г. Тарпли заметил: «Как бы ни была сильна королева, Британия по существу — не монархия. Это олигархия, построенная по типу Венеции. <…> После разврата эпохи Реставрации «славная» революция 1688 года создала самый совершенный образец венецианской олигархической системы» [3]. Причем власть этой олигархии по своему могуществу превзошла власть любого монарха Европы. Прикрываясь управляемой представительной демократией, олигархия, репродуцируя политическую элиту, постепенно создавала и развивала механизмы манипулятивного тоталитаризма[54], в рамках которого оказалось сперва Великобритания, а потом Европа и Запад в целом.

    По этому поводу О. Шпенглер писал: «Именно в Англии получило развитие использование буржуазных лозунгов для достижения политического успеха, предполагающее умение правящей аристократии разбираться в духовных настроениях того слоя, который готов уже прийти к власти, но не имеет опыта руководства. Там же родилось и умение применения денег в политике, обработка самих демократических сил, а не просто подкуп отдельных личностей, обычный для испанского или венецианского стиля. В течение всего XVIII века выборы в парламент, а затем и решения нижней палаты планомерно руководствовались деньгами…» [5, с. 531].

    Казначей британской короны Пелем, через своего секретаря, в конце каждой сессии Британского парламента вручал членам нижней палаты 500—800 фунтов стерлингов, в зависимости от ценности услуг, сделанных ими правительству, т.е. партии вигов. Партийный агент Дорингтон довольно цинично писал в 1741 году о своей парламентской деятельности: «Я не присутствовал ни на одних дебатах, которые хотел избежать, и не отсутствовал ни на одном голосовании, в котором хотел принять участие. Я слышал много доводов, которые меня убеждали, но ни одного, который мог бы повлиять на мое голосование»[55] [5, с. 531].

    Немаловажным моментом учения Локка является идея тотальной правовой регламентации практически всех аспектов повседневной жизни граждан. С одной стороны, таким образом была заложена юридическая основа свободы личности человека по–западному, который приобрел правовые гарантии защиты своих интересов. Теперь он чуть ли не по любому поводу может начать судебное разбирательство. Но, с другой стороны, в такой ситуации возникла жесткая система изоляции индивидов. Каждый тщательно следит за соблюдением своих прав и в любой момент готов подать в суд на «ближнего», если тот сознательно или неосознанно ущемил эти права, и получить денежную или моральную компенсацию. В этом суть «правового государства» по–западному. Впрочем, это было всего лишь юридическим оформлением той духовно–психологической ситуации, которая сложилась и существовала на тот момент в английском обществе. Несовместимость отдельных эгоистических «Я», стремящихся любой ценой удовлетворить свои потребности и влечения, требовала тотальной формализации всех сторон сосуществования людей, создания жестких, ограничивающих правил и норм. Индивидуализм как проявление полного отрицания отдельной личностью прав и свобод других индивидов, как восприятие этих других в качестве соперников и врагов, стал идеологическим стержнем не только социально–политической организации западных стран, но и практически всех сфер их жизнедеятельности.

    Как метко подметил О. Шпенглер, размышляя о ментальности западного человека на примере художественных произведений: «Драмы Шекспира представляют собой один сплошной монолог. Даже диалоги, даже групповые сцены дают почувствовать чудовищную внутреннюю дистанцию, разделяющую этих людей, каждый из которых по сути говорит лишь с самим собой. Ничто не в силах устранить эту душевную отдаленность» [6, с. 508].

    Естественно, что отчужденность человека от человека должна была быть чем–то компенсирована. Такой компенсацией стала идеологема общего стремления к наслаждению, гедонизм Иеремии Бентама ( 1748—1832) воплотившийся в теории так называемого утилитаризма.

    Центральной идеей его учения являлось утверждение, что смыслом человеческой жизни является стремление к наслаждению и желание избежать страдания. Джеффри Стейнберг по поводу его концепции высказался следующим образом: «Бентам категорически отрицает любое отличие человека от низших существ, определяя его как организм, движимый чисто гедонистическими побуждениями. Он писал: «Природа поместила человечество под власть двух разных хозяев — Боли и Удовольствия. Только они указывают нам, как мы должны поступать, только они предопределяют наши поступки; каждое усилие избежать этого подчинения только его подчеркивает. Принцип полезности, принцип величайшего удовлетворения или величайшего наслаждения признает это подчинение и принимает его за первооснову… Любая система, подвергающая сомнению этот принцип, принимает каприз за разум, а тьму — за свет…»[56][3].

    Причем как предотвращение страдания, так и наслаждение достигаются не просто деятельностью, а деятельностью полезной. При этом стремление к наслаждению и полезности, как главные мотивы человеческой деятельности, рассматривались Бентамом не как личный выбор определенного типа индивидов, а как императив, управляющий всеми людьми без исключения[57]. По его мнению, в результате максимально полезной деятельности максимальное количество людей должно получать наслаждение и избегать страдания (в данном случае тут даже не стоит вопрос: а хотят ли они этого?). При этом Бентам считал, что в деятельности по достижению счастья (удовлетворения) любой действует только лишь для себя, т.е. как изолированное, самодостаточное существо. Назначение же государства сводится к обеспечению условий достижения наслаждения для всех граждан.

    Так как свобода индивида, о которой писали предшественники Бентама, не особенно содействовала счастью (наслаждению) для всех, он отдал предпочтение не свободе, как синониму своеволия, а равенству и общей безопасности. Отсюда и его известная фраза: «Мало слов, которые были бы так пагубны, как слова свобода и его производные» [7, с. 467]. Очевидно, в соответствии со своим специфическим пониманием условий человеческого «счастья», Бентам всю свою творческую жизнь вынашивал проект идеальной тюрьмы. Нетрудно заметить, что бентамовские идеи — это всего лишь новая аранжировка концепции Гоббса—Локка.

    Взгляды И. Бентама нашли отклик в правящих кругах Великобритании. Лорд Шелбурнский был в таком восторге от его идей, что дал ему английского и швейцарского редакторов, чтобы обеспечить распространение его работ во всех англо–и франкоязычных странах. Позднее книги Бентама будут еще активнее распространяться в Латинской Америке.

    Идея И. Бентама о «счастье для всех» была определенным образом подкорректирована Робертом Мальтусом (1766—1834) в его нашумевшей работе «Очерк о народонаселении» (1797), где он заявил, что скорость увеличения населения намного опережает развитие производства продуктов питания. То, что, как утверждал Мальтус, население планеты возрастает в геометрической прогрессии, а производство еды увеличивается только в арифметической, ведет не к «счастью для всех», а к широкомасштабному несчастью для большинства в виде голода. Таким образом, впервые была озвучена идея того, что на всех счастья (удовлетворения) не хватит и кому–то придется от него отказаться.

    Если Мальтус предложил решить эту проблему путем контроля за рождаемостью (проявлять сдержанность в плане размножения)[58], то Чарлз Дарвин (1809—1882) сформулировал другое решение проблемы лишних ртов. Из работы Мальтуса он вывел «закон» естественного отбора и понятия борьбы за существование. Анализируя рост количества живых существ и борьбу между ними, которую этот рост вызывает, Дарвин в «Происхождении видов» (1859) сделал вывод, что учение Мальтуса применимо в одинаковой мере ко всему животному и растительному миру, поскольку в этом случае не может быть никакого искусственного увеличения количества пищи и никакого воздержания от размножения.

    Дарвин заявил о том, что в борьбе за ограниченное количество средств, обеспечивающих существование (в «войне всех против всех»), победа достается организмам, наилучше приспособленным к окружающей среде (т.е. сильнейшим). Естественно, что подобная идеология, поданная к тому же в виде научной теории, не только усиливала определенные формы взаимоотношений между людьми в рамках западной цивилизации, но и обосновывала общую программу действий Запада в отношении незападных народов. В связи с этим, после уничтожения аборигенов Тасмании, Дарвин, по словам Э. Тоффлера, заявил следующее:

    «С почти полной уверенностью можно ожидать, что в какой–то период в будущем… цивилизованные расы людей уничтожат и заместят дикие расы во всех уголках Земли». Таким образом, можно констатировать, что идея «естественного состояния», пройдя путь своего развития, в конце концов нашла свое завершение в идее «естественного отбора». Наложение же определенных идеологических схем на животный мир позволило западным мыслителям спроецировать эти же схемы на взаимоотношения между людьми, провозгласив данные идеологемы научными закономерностями, объективно отражающими действительную реальность. О. Шпенглер прокомментировал это следующим образом: «Дарвинизм, возможно сам того не сознавая, сделал биологию политически активной. Некая демократическая шустрость каким–то образом проникла в гипотетическую протоплазму, и борьба дождевых червей за свое существование преподает хороший урок двуногим лишенцам» [6, с. 318].

    В итоге идеологема о «борьбе за существование» позволила легитимировать в сознании западного человека мысль о необходимости «каннибализма» в его цивилизованной, рафинированной форме, принуждающей действовать по принципу: «Если не съешь ты, съедят тебя».

    ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ОЛИГАРХИЗМ

    Одновременно отражая и репродуцируя вышеописанную идеологию, английское общество было организовано в жесткую вертикальную иерархическую структуру. На ее вершине находилась небольшая группа олигархов, сформировавшаяся в результате слияния влиятельной и богатой торгово–финансовой элиты с аристократическими семьями Великобритании (включая и королевскую). Эта группа до сих пор является господствующей, обладая всей полнотой политической власти в стране, структурируясь в изолированную систему разнообразных закрытых элитных клубов и тайных организаций с древними традициями и ведущей ролью масонов.

    На следующей ступени социальной пирамиды расположились государственные чиновники, армия и парламент, которые осуществляли политику в интересах олигархии. За ними, по степени своего влияния, шла прослойка партийных руководителей разных рангов, которые контролировали политическую систему Англии. Фундаментом этой социальной конструкции были простые британцы, а в самом ее низу находились народы колоний.

    Главным нововведением, которое привнесли британцы в социально–политическую организацию общества, было то, что политическая власть в стране стала непроницаемо анонимной. Оставаясь втени политических баталий и государственного управления, английская олигархия, используя свои капиталы, правила страной с помощью личного, негласного влияния на государственных чиновников, прессу, образование и партийных бонз. Определяя политику государства и осуществляя скрытый тотальный контроль над обществом, английская олигархия оказалась свободной от какой–либо ответственности.

    Более того, при вышеуказанной социально–политической организации ее власть стала не только абсолютной, но и практически вечной, так как шумные смены правящих партий и правительств, созданных и контролируемых ею, никак не влияли на ее господствующее положение. Демократия же создавала у масс иллюзию справедливой социально–политической организации, когда вроде бы народ путем выборов вручает власть своим наиболее достойным представителям на основании их конкурирующей деятельности на благо всей страны.

    На самом же деле под камуфляжем демократии имела место лишь борьба отдельных олигархических групп, в ходе которой решающий (но не полный) контроль над страной переходил от одной из них к другой, оставаясь, однако, в рамках этого узкого олигархического пула.

    Практически все политическое противостояние, апогеем которого становятся демократические выборы, превращается в производное от борьбы олигархических групп за решающее влияние над страной. Естественно, что главным аргументом в этой борьбе становятся деньги. Идеологические же противоречия, которые сводились к лозунговой перепалке, несли на себе функцию риторического оформления политической борьбы. Поэтому, как правило, побеждала та олигархическая группа, которая осуществляла более весомые «инвестиции» в процесс политического противостояния. О. Шпенглер комментировал это следующим образом: «Деньги здесь выступают как чистый факт и превалируют над идеальными истинами, которые, как уже было сказано, существуют лишь в виде лозунгов… Если понимать под демократией форму, которую третье сословие хочет придать всей общественной жизни, то необходимо добавить, что демократия и плутократия имеют одинаковое значение. Между ними такое же соотношение, как между желанием и реальностью, между теорией и практикой, между познанием и успехом» [5, с. 528].

    Феномен английской политической системы, которая возникла после «славной революции», интересен еще и тем, что после ее окончательного установления правящие круги Британской империи начали энергично навязывать ее другим европейским странам. Фактически вся внешнеполитическая деятельность имперской государственной машины направляется на осуществление политики идеологической и политической унификации Европы.

    Прекрасно понимая то, что самая могущественная сила в мире человеческих отношений — это сила идей, И. Бентам, служа британской короне, финансировал несколько поколений философов–радикалов, от своих ближайших протеже Джеймса Милля и Джона Боуринга до Джона Стюарта Милля (сына Джеймса), Томаса Карлейля и Девида Эркарта. Т. Карлейль, под внимательной опекой Дж. С. Милля, составил официальный британский вариант истории французской революции, естественно, скрывая роль И. Бентама в этой кровавой трагедии. Дж. Боуринг, много лет работавший личным секретарем И. Бентама и руководивший изданием его собрания сочинений, также служил агентом Джузеппе Мадзини[59] и организовал вторую «опиумную войну» против Китая, используя свой пост посла в Кантоне. Младший из людей И. Бентама, Д. Эркарт, как известно, опекал Карла Маркса[60] [3].

    Заявив, что Британия в середине XIX века достигла наивысшего социально–политического совершенства, ее премьер–министр Г. Д. Пальмерстон[61] подчеркнул, что миссией его страны является распространение этого совершенства (которое он назвал «конституционными свободами») на весь мир.

    Вышеуказанная деятельность дала неплохие результаты. К концу XIXвека последовательное внедрение в сознание «просвещенных кругов» Европы алгоритмов британских идеологов направило политическую философию европейских государств в русло неумышленного плагиата с вытекающим из него заимствованием английских принципов социально–политической организации. В сочетании со скоординированными действиями английских спецслужб, дипломатов и армии, это медленно, но неуклонно вело Европу к политическому однообразию по британскому образцу. Его цель была точно и четко раскрыта О. Шпенглером: «Англия сделала бессильными все государства, которым она в виде лекарства привила яд собственных политических форм» [8, с. 87].

    Данный феномен обусловлен тем, что все сферы жизнедеятельности любого народа — уникальны, что делает его некой коллективной индивидуальностью. Прежде всего это касается государственно–политической сферы, «…в политических учреждениях наиболее очевидно проявляется верховная власть расовой души [9, с. 52], — писал Г. Лебон, подчеркивая, что -…учреждения народа составляют выражение его души, и… если ему бывает легко изменить их внешность, то он не может изменить их основания» [9, с. 55]. «Только на внешний взгляд народ круто переменяет свой язык, свой государственный строй, свои верования и свое искусство. Для того чтобы произвести подобные перемены вдействительности, нужно изменить его душу» [9, с. 37]. Исходя из данных посылок, он сделал главный вывод: «Никогда не было дано какому–нибудь народу выбирать учреждения, которые казались ему лучшими. Если очень редкий случай позволяет ему их выбирать, то он не умеет их сохранять» [9, с. 55]. Аналогичного взгляда придерживался и О. Шпенглер: «Политические формы органически связаны с тем народом, который их создал; он носит их в крови, и только он их может осуществить. Политические формы сами по себе — это пустые понятия. Провозглашать их может каждый. Но воплотить их в жизнь, наполнив реальной действительностью, не властен никто. В политической жизни также нет выбора: всякая культура и каждый отдельный народ какой–нибудь культуры ведет свои дела и осуществляет свое предназначение в формах, которые с ним родились и по существу неизменны» [8, с. 85]. «…народ никогда не выбирает между различными государственными формами. Выбирать можно только внешний покров, но не дух, не сущность, хотя общественное мнение постоянно смешивает одно с другим. Написанное в конституции само по себе всегда лишено значения. Важно то, что извлечет из этого народный инстинкт» [8, с. 30]. В этом же был убежден и Н. Данилевский, еще ранее заявлявший о том, что «политические формы, выработанные одним народом, собственно только для одного этого народа и годятся…» [10, с. 70], а потому «начала, лежащие в народе одного культурно–исторического типа… могут быть искажены, уничтожены, но не могут быть заменены другими началами, составляющими принадлежность другого культурно–исторического типа, — иначе как с уничтожением самого народа, т.е. с обращением его из самодостаточного исторического деятеля в этнографический материал…» [10 с. 98]. И это вполне закономерное следствие навязанных заимствований, так как изменение внутриэтнических системных отношений, сложившихся естественным образом внутри определенного народа в ходе длительного процесса его существования, в соответствии с инородными неестественными для него стереотипам и, может привести лишь к его ослаблению или даже разрушению.

    ИМПЕРИЯ, В КОТОРОЙ НЕ ЗАХОДИТ СОЛНЦЕ

    Британская империя стала следующей фазой в процессе развития западной талассократии. Как писал К. Шмитт, «именно англичане были теми, кто, в конце концов опередив всех, одолели своих соперников и достигли мирового господства над океанами. Англия стала наследницей. Она стала наследницей великих охотников и водителей парусников, исследователей и первооткрывателей всех остальных народов Европы. Британское владычество над землей посредством моря вобрало в себя все отважные подвиги и достижения в мореплавании, содеянные немецкими, голландскими, норвежскими и датскими моряками» [11]. Утверждая вышесказанное, К. Шмитт имел в виду то, что постепенно англичане взяли под свой контроль мировые морские коммуникации, обретя чуть ли не абсолютное господство на океанах и превратив тем самым империи своих конкурентов в сугубо сухопутные феномены.

    За три столетия колониальной экспансии Англия методично захватывала страны Востока. На всем пути Васко де Гаммы и других португальских мореплавателей в Азию она создала колонии, ставшие базами английского флота и опорными пунктами Британской талласократической империи: Гамбия, Сьерра–Леоне, Золотой Берег, Нигерия, острова Вознесения и Святой Елены, Южная Африка, острова Маврикий, Занзибар, Родригес, Амирантские, Сейшельские, Чатам, Чагос, Мальдивские, Лаккадивские, Никобарские, Андаманские.

    Эта цепь английских владений на трансокеанском пути была дополнена другой, которая достигала Индии через Средиземное море: от Гибралтара, через Мальту, Кипр до древних цивилизованных государств Востока, далее вокруг берегов Азии через Красное море к британской колонии Аден, Оман и владений Великобритании в Персидском заливе.

    Английские колонии были подобны орбитам электронов, которые охватывали весь земной шар. Цепь британских владений включал Малайю, Саравак, Бруней, Гонконг. На юге от Индонезии Британии принадлежали Австралийский континент и Новая Зеландия. В Тихом океане находился ряд британских островов: Соломоновы, Гилберта, Феникс. Даже в Антарктике англичане имели владение на островах Южная Георгия и Южных Сандвичевых островах. Кроме того, они также объявили своею собственностью часть Антарктического континента, рядом с которым находятся принадлежащие им Фолклендские острова.

    Несмотря на провозглашение независимости большей частью американских государств еще в начале XIX века, Англия до этого момента владела колониями в Гайане, Британском Гондурасе и имела владения на островах Вест–Индии. Значительная часть Северной Америки, которая входила в границы Канады, также принадлежала британской короне.

    Не ограничиваясь контролем над мировыми океанами, Великобритания осуществляла экспансию в глубину континентов. В конце XIX столетия она завершила свое движение по Африке от ее юга к северо–востоку. Следуя плану Сесиля Родса, англичане постепенно завладели большей частью земель, расположенных вдоль восточной трансафриканской сухопутной дороги. Лишь Танганьика, принадлежавшая Германии[62], перерывала монолитный пояс английских владений, протянувшихся от зоны Суэцкого канала до Кейптауна.

    В конечном итоге общая территория Британской империи составила четверть всей поверхности земной суши (37,2 млн.кв. км), на которой проживало более четверти (462,6 млн.чел.) населения планеты.

    Размышляя об определяющем влиянии Великобритании на общеевропейский внешнеполитический стиль Европы того времени, О. Шпенглер заметил: «Не он [Наполеон] был основателем принципа экспансии. Корни последнего уходили в пуританизм кромвеле веко го окружения, вызвавшего к жизни британскую колониальную империю, и он же, начиная со дня Вальми, при посредничестве таких прошедших английскую выучку голов, как Руссо и Мирабо, вылился в тенденцию революционной армии, одержимой в своем наступательном азарте, конечно же идеями английских философов. Не Наполеон оформил эти идеи, а они его, и, уже взойдя на трон, он должен был и впредь осуществлять их в борьбе с единственной державой, желавшей того же, — с Англией. Его империя — творение французской крови, но английского стиля. В Лондоне усилиями Локка, Шефтсбери, Кларка, прежде же всего Бентама, была разработана теория «европейской цивилизации» — западного эллинизма — и перенесена в Париж Бейлем, Вольтером и Руссо. Во имя этой Англии парламентаризма, деловой морали и журналистики люди сражались при Вальми, Маренго, Йене, Смоленске и Лейпциге, и во всех названных битвах английский дух одерживал победу — над французской культурой Запада» [6, с. 310].

    Отличительной чертой Британской империи на всех этапах ее становления была разобщенность ее территорий и децентрализованное управление. В ее состав по типу управления входили доминионы (первоначально заселенные по большей части европейцами и позднее добившиеся самоуправления); колонии (где население небританского происхождения управлялось чиновниками из метрополии); территории под британским протекторатом; мандатные территории.

    В доминионах проживало всего 5% населения Британской империи; в этом плане они были несопоставимы с территориями, на которых британские чиновники управляли неевропейскими народами на более или менее автократических началах. Насчитывалось около 50 колоний такого типа.

    В каждой колонии вся полнота власти принадлежала генерал–губернаторам, которых назначало министерство по делам колоний в Лондоне. На губернаторской службе состояли генеральный прокурор и секретарь по финансам, а также несколько высокопоставленных лиц (влиятельных предпринимателей, миссионеров, племенных вождей), выбранных генерал–губернатором. Он же назначал законодательный совет, поначалу состоявший только из старших чиновников и самых авторитетных представителей местного населения; позже в него стали включать лиц, избранных на основе имущественного ценза.

    Протектораты находились под сильным влиянием Великобритании во внутриполитических делах и допускали почти полный контроль над своей внешней политикой.

    Первые постоянные английские поселения были основаны в начале XVII века во времена правления короля Якова I (1603— 1625). В 1607 году группа колонистов Лондонской торговой компании обосновалась на территории нынешней Виргинии, заложив на Американском континенте первый английский поселок — Джеймстаун, а три года спустя постоянные поселения появились на юго–восточном побережье Ньюфаундленда.

    Однако широкомасштабная английская экспансия фактически началась с высадки и закрепления войск Кромвеля на Ямайке и Барбадосе, где создавались колонии плантационного типа, основанные на подневольном труде ввозившихся из Африки рабов, а также политических и уголовных преступников из метрополии. То есть всемирно–океаническая ориентация Англии проявила себя в 1655 году. А с середины XVIII столетия, окончательно сформировав свою талассократическую сущность, Великобритания начинает последовательно и целеустремленно вытеснять французов из их заморских владений.

    В 1756 году борьба между Великобританией и Францией за колонии вступила в решающую фазу. Британцы захватили последние французские владения в Северной Америке ( Канаду), а также ряд других владений: остров Гренада в Карибском море, Сенегал в Африке. Главное же то, что англичанам удалось разгромить французов в Индии. В 1761 году, с захватом последнего оплота французов, города Пондишери, контроль над индийскими территориями окончательно перешел к Великобритании. По мирному договору 1763 года. Франция сохранила в Индии лишь 5 портовых городов, укрепления которых были срыты.

    Еще в 1600 году в Англии была основана Ост–Индская компания, чья коммерческая деятельность была направлена за пределы Европы. Благодаря поразительно высокому дивиденду на вложенные деньги она очень быстро привлекла в свои операции огромные средства финансовых династий страны, в том числе и вложения английской аристократии. В результате этого компания постепенно превратилась во влиятельную политическую силу и вскоре смогла добиться права создать собственный аппарат управления колониальными территориями на азиатском Востоке, а с 1623 года наиболее масштабную деятельность развернула в Индии. В 1661 году Ост–Индская компания получила право вести войну и заключать мир. В 1686 году — чеканить монету, иметь военно–полевые суды, полностью распоряжаться своими войсками и флотом. То есть фактически она превратилась в государство в государстве, но государство особое, существующее только ради коммерческой деятельности. Дивиденды компании превысили двадцать процентов годовых в серебре и золоте. В период с 1683 по 1692 год она выплатила своим владельцам 400% прибыли на вложенный капитал (!). Однако достигались такие финансовые результаты специфическими методами.

    Главным из них был откровенный грабеж. Яркий пример тому — судьба Бенгалии (богатейшего Индийского государства), захват которой был завершен англичанами разграблением бенгальской государственной казны. Только это «коммерческое предприятие» принесло компании и ее высшим руководителям около 3 млн.ф. ст. Вот что, с обескураживающей откровенностью, рассказывал командующий британской армией вторжения Роберт Клайв с трибуны палаты общин: «Богатый город (столица Бенгалии — Муршидабад. — Авт.) был у моих ног, могущественное государство было в моей власти; мне одному были открыты подвалы сокровищницы, полной слитков золота и серебра и драгоценных камней. Я взял всего 200 тыс. ф. ст. Джентльмены, я до сих пор удивляюсь собственной скромности»! [4, с. 286]. Это выступление приветствовалось бурными аплодисментами членов английского парламента.

    Понимая грабительскую сущность колониальной деятельности британцев, К. Шмитт писал, что сотни тысяч англичан и англичанок стали тогда «корсарами–капиталистами» (corsairs capitalists) [11]. О. Шпенглер аналогичным образом охарактеризовал английскую внешнюю политику в целом: «Глубочайшая сущность этой политики в том, что это чисто деловая политика пиратов, независимо от того, находятся ли у власти тори или виги» ]8, с. 89]. По официальным данным, только разворовывание государственной казны Бенгалии в период 1757–1765 годов принесло англичанам колоссальную на то время сумму — 5 260 тыс. ф. ст.

    Другим источником их обогащения в Индии стала торговля Ост–Индской компании и ее служащих. В первую очередь англичане расправились со своими конкурентами — местными купцами, которым они запретили заниматься внешней торговлей. Введение многочисленных внутренних таможен, монополизация ими важнейших отраслей внутрибенгальской торговли, прямое ограбление местных купцов — все это дезорганизовало торговлю Бенгалии и привело к массовому разорению национального купечества.

    В 1762 году Р. Клайв и другие высшие служащие Ост–Индской компании создали общество для монопольной торговли солью, бетелем[63] и табаком в Бенгалии, Бихаре и Ориссе. Производители были обязаны сдавать соль этому обществу по принудительно низкой цене — 75 рупий за 100 маундов (ок. 1200 кг), а сбывалась соль по 450 рупий. Прибыль общества только за два года достигла 673 тыс. ф. ст. [4, с. 287].

    Английские купцы и их индийские агенты угрозами и насилием навязывали втридорога местному населению разнообразный залежалый товар и за бесценок или вообще даром забирали у них ценные товары для вывоза за границу. Такими методами служащие Ост–Индской компании с 1757 по 1780 год аккумулировали в своих руках около 5 млн.ф. ст., а сама компания вывезла за эти же годы из одной только Бенгалии товаров на 12 млн, которые ей фактически ничего не стоили, так как она расходовала на их закупку деньги, полученные у бенгальского крестьянства в виде поземельного и других налогов.

    Подобные финансовые поступления стали возможными после того, как в 1765 году англичане взяли под контроль финансово–налоговое управление Бенгалии, и Ост–Индская компания отдала сбор ренты–налога на краткосрочный откуп. В качестве откупщиков выступали крупные местные торговцы и ростовщики, а также англичане, служившие в компании, действовавшие обычно через подставных лиц из числа своих индийских агентов — баньянов.

    Британец Доу в 1772 году следующим образом характеризовал деятельность откупщиков: «Откупщики, не будучи уверены втом, что они сохранят свои полномочия более года, не производили никаких улучшений в предоставленных им владениях. Их прибыль должна была быть реализована немедленно, чтобы удовлетворить алчность тех, кто стоял над ними. Они отбирали все до последнего фартинга у несчастных крестьян; последние, не желая покидать свои старые жилища, подчинялись требованиям, которых фактически не могли выполнить» [4, с. 289]. Если же крестьяне пытались организовать сопротивление, на помощь откупщикам Ост–Индская компания направляла батальоны сипаев.

    При сборе налогов британцы применяли изощренные пытки, жертвами которых были даже женщины и дети[64]. «Детей засекали до смерти в присутствии родителей. Отца связывали вместе с сыном лицом к лицу и подвергали порке так, что удар если не приходился на отца, то попадал на сына. Крестьяне забрасывали поля. Они бежали бы все до одного, если бы не отряды солдат на дорогах, которые хватали этих несчастных», — указывал Бёрк в своей речи в палате общин о деятельности администрации Ост–Индской компании в Бенгалии [4, с. 289].

    В связи с действиями англичан в колониях можно вспомнить Т. Дж. Даннингтона, которой в своей книге «Профсоюзы и забастовки» (1860) цитировал неизвестного автора статьи из журнала «Quarterly review»: «Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это еще не вся правда,. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение; при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы…»[65] [12, с. 372].

    Налоговый грабеж англичан вызвал массовое разорение крестьян. Ограбление населения, большие закупки риса для армии и спекуляция служащих Ост–Индской компании вызвали в Бенгалии страшный голод, от которого в 1769—1770 годах погибла треть населения страны — 7 млн.человек. В 80–х — 90–х годах XVI11 века трагедия в Бенгалии повторилась — и тогда от голода умерло 10 млн.индийцев. Число жертв при английском правлении в одной только Индии XIX века сопоставимо с общим количеством жертв Второй мировой войны — 40—50 миллионов человек. Только по английским официальным данным, в Британской Индии от голода умерло в 1800—1825 годах— 1 млн.чел., в 1825–1850 годах — 400 тыс. чел., в 1850–1875 годах — 5 млн.чел., в 1875—1900 годах —26 млн.человек (!), в том числе во время Большого голода в 1876—1878 годах — свыше 2,5 млн.(французские данные говорят о гибели во время Большого голода 5 млн, а современные индийские — 10 млн.человек)[66].

    В индийских княжествах, формально сохранивших независимость, но связанных «субсидиарными договорами», основную роль в ограблении индийцев играли тяжелая дань, наложенная компанией на князей, непосильные поборы на содержание «субсидиарного войска» и навязанные им кабальные займы. Заимодавцами выступали как сама Ост–Индская компания, так и ее служащие, за спиной которых стояли директора той же компании, лорды, епископы англиканской церкви, королевские министры и прочие представители правящих кругов Англии. Попав в финансовую зависимость от англичан, индийские правители рассчитывались с ними, отдавая в полное распоряжение компании народы своих стран. В связи с этим сбор налогов британцы проводили самостоятельно. С презрением относясь к индийцам и рассматривая их лишь как объект эксплуатации, представители Ост–Индской компании использовали любые методы для экспроприации населения. Доходило до того, что даже женщин и детей подвергали пыткам, чтобы заставить их показать спрятанное имущество. Так, например, на глазах родителей малолетних детей оставляли на солнцепеке, лишая воды и пищи, пока не будет выплачена положенная сумма налога.

    Захват сокровищ, накопленных индийскими феодалами, усиление эксплуатации крестьян и крепостнической эксплуатации ремесленников, прикрепленных к факториям Ост–Индской компании; введение монополии на торговлю товарами широкого потребления; обложение вассальных князей тяжелой данью и навязывание им кабальных займов с ростовщическими процентами — таковы были «коммерческие» методы английских колонизаторов в Индии.

    Естественно, что действия англичан вызвали ряд массовых народных восстаний. Однако они подавлялись самым жесточайшим образом. Британские каратели уничтожали целые индийские деревни, чтобы устрашить непокорных.

    Кроме непосредственного грабежа колоний, англичане активно занимались работорговлей. После того как Утрехтский мир 1713 года закрепил за Британией монопольное право на снабжение Америки африканскими рабами, англичане вывезли из Африки почти в четыре раза больше невольников, чем все другие европейские страны, вместе взятые. За четыреста лет работорговли этот континент потерял более чем 100 млн.человек, включая убитых во время охоты за рабами и тех, кто погиб при перевозке [12, с. 372].

    Современный исследователь европейского колониализма Эрик Хобсбаум писал: «Колониальная торговля рабами создала текстильную промышленность и продолжала питать ее. В XVIII веке она развивалась на территориях, прилегающих к главным колониальным портам Бристоля, Глазго, особенно Ливерпуля, крупного центра работорговли. Каждая фаза ее была бесчеловечна, но быстро растущая торговля хлопком способствовала развитию работорговли. Фактически работорговля и торговля хлопком идут рука об руку. Африканские рабы покупались в одной партии с индийским хлопком, но когда приток этих товаров остановился из–за войны или революции в Индии или по соседству с ней, Ланкашир был на краю гибели. Плантации хлопка в Вест–Индии, куда доставлялись рабы, производили большую часть хлопка–сырца для британской промышленности, и в ответ плантаторы покупали чеки Манчестерской хлопковой компании в больших количествах. Все это продолжалось до тех пор, пока подавляющая часть ланкаширского хлопкового экспорта не пошла на смешанные афроамериканские рынки. Ланкашир позднее внес свой вклад в работорговлю, сохраняя ее, поскольку после 1790–х годов поставка рабов из Южных Соединенных Штатов была продолжена и определялась ненасытными и стремительно возрастающими потребностями фабрик в Ланкашире, для которых они поставляли большую часть хлопка–сырца» [13].

    Итогом колониальной политики Великобритании и других европейских государств в XVII—XVIII веках стала потеря восточными странами государственной независимости — основной предпосылки нормального экономического и культурного развития. Их экономика была разрушена нещадной эксплуатацией и грабежом колонизаторов, продуктивные силы подорваны, а культурная жизнь в большинстве случаев пришла в упадок. Экспансия европейцев нарушила самостоятельное развитие многих стран Востока, которые оказались на положении сырьевых придатков, насильно втянутыми в орбиту геополитического влияния западных стран.

    Таким образом, создание мирового рынка и экономическое сближение европейских государств происходило на основе силового подавления колониальных народов. Хотя уже само втягивание их в систему западных межгосударственных отношении (как политических, так и экономических) нарушало их естественное развитие и обрекало на политическую зависимость и экономическую отсталость.

    Именно за счет грабежа колоний не только Англия, но и другие ведущие страны Европы совершили мощный экономический рывок, открыв для себя индустриальную эпоху. Англичане лишь за первые 100 лет своего господства в Индии «выкачали» оттуда материальных ценностей на общую сумму 12 млрд. золотых рублей. Именно этот поток награбленных богатств оплодотворил капиталистическое развитие «туманного Альбиона» и ускорил промышленный переворот в этой стране. Огромные материальные ценности, захваченные европейцами, вывозились в метрополии и только там превращались в капитал, который вкладывался в производство. Для колониальных народов это была ничем не возмещенная потеря с катастрофическими последствиями. Интенсивный вывоз ресурсов и материальных ценностей, а также разрушение традиционных, национальных торговых и производственных инфраструктур привели к коллапсу их экономических систем с последующим разрушением.

    Европейцы и американцы очень гордятся тем, что западная цивилизация достигла невиданных высот в своем развитии, но они стараются не вспоминать о том, что процветание Запада основано на многовековом грабеже и угнетении колониальных народов, что их счастье воздвигнуто на крови и страданиях сотен миллионов «туземцев».

    Кроме упомянутых форм обогащения, британская корона имела еще один источник колоссальных доходов, который наиболее ярко демонстрирует моральную сущность англосаксов. С середины XVIII века английская Ост–Индская компания практически полностью контролировала опиумные плантации Бенгалии. Наркоторговля приносила им огромную прибыль, и в связи с этим британцы целенаправленно увеличивали их площадь. Одновременно с наращиванием объемов производства наркотиков англичане активно расширяли рынок сбыта, всеми доступными им методами увеличивая количество наркоманов на подконтрольных им территориях. Фантастические доходы от наркоторговли в сознании британцев свели на нет ценность жизни «аборигенов». Для них люди, не принадлежащие к «цивилизованному миру» (т.е. к Западу), не были в полной мере и людьми, а поэтому с ними можно было делать все что заблагорассудится. «Торговля рабами была просто милосердной по сравнению с торговлей опиумом, — заявил английский экономист Р. Монтгомери Мартин в 1847 году. — Мы не разрушали организм африканских народов, ибо наш интерес требовал сохранения их жизни… А продавец опиума убивает тело после того, как развратил, унизил и опустошил нравственное существо» [14].

    С 1830 по 1837 год английский экспорт опиума в Китай возрос с 2000 ящиков (весом около 60 кг каждый) до 39 тыс. [14]. Огромная прибыль от наркоторговли парализовала торговлю другими товарами. Также благодаря ей произошел мощный отток серебра из Китая в Британию, в результате чего была уничтожена финансовая система Цинской империи. Миллионы китайцев, всех социальных групп, становились наркоманами. Государственные институты разрушались и выходили из–под контроля. Постепенно наркомания в Китае, активно стимулируемая англичанами, вышла на уровень общенационального бедствия.

    Китайское руководство в соответствии с данной ситуацией перешло от спорадических, несистемных мероприятий против наркодельцов, к планомерной борьбе с ними. В 1839 году в приморской провинции Гуандун (через которую в глубину страны шли основные наркотрафики) представители местной власти начали конфискацию опиума. Торговые суда, которые пытались скрыться с грузом, перехватывались. Блокировав городские кварталы, где проживали европейцы, китайцы принудили их выдать еще 20 тыс. ящиков с наркотиком. По свидетельству некоторых источников, на отмели Хуминь они сжигали и топили конфискованный опиум три недели. А современная китайская литература утверждает, что тогда его было уничтожено 1188 тонн (!). Британские наркодельцы потеряли два с четвертью миллиона фунтов стерлингов.

    Построенная ими система наркоторговли начала разрушаться. Правящие круги Британской империи, ею управлявшие, стали нести большие убытки. Чтобы исправить эту ситуацию, официальный представитель британской короны в Гуандуне Ч. Эллиот направил военный флот перехватывать тех купцов, которые дали китайцам расписку с обещанием не ввозить в Китай опиум. Чуть позже, возле форта Чуаньби, состоялась первая стычка между английскими и китайскими моряками. В 1840 году, для того чтобы спасти наркоторговлю, Британский парламент объявил Китаю войну, направив к его берегам экспедиционный корпус. Официально британцы мотивировали свою агрессию намерением принудить китайцев компенсировать убытки за наркотики, уничтоженные в провинции Гуандун.

    В ходе боевых действий англичане блокировали Кантон и другие южные китайские порты. Затем захватили Динхай и вышли к Тяньцзиню, который находился в непосредственной близости от столицы империи. Китайская армия, вооруженная мечами, пиками и луками, в лучшем случае — старыми мушкетами, оказалась недееспособной. Китайцы постепенно сдавались небольшими отрядами. 29 августа 1842 года Цинская империя капитулировала, подписав Нанкинский договор, по которому британцам для торговли были открыты пять китайских портов и выплачена контрибуция в 21 млн.серебряных юаней, а также отдан остров Сянган (часть территории современного Гонконга). Кроме того, Нанкинский договор имел положения о консульском судопроизводстве, которое выводило из–под юрисдикции китайских законов не только англичан, но и китайцев, которые на них работали. То есть наркомафия стала неприкасаемой.

    Чуть позже по английскому образцу подписали свои договоры с Китаем Франция и Соединенные Штаты. После этого импорт опиума в Китай достиг 52 925 ящиков [14].

    В 1856 году началась вторая «опиумная война». Европейские государства решили силой принудить дряхлую Китайскую империю предоставить себе новые привилегии, желая обеспечить свободный вывоз дешевой и бесправной рабочей силы — кули. В 1857 году в войну против Китая вступила Франция, в декабре пал Кантон, в мае 1858 года —Тяньцзинь. После ожесточенных боев возле фортов Дагу англо–французским войскам был открыт путь на Пекин. В сентябре 1860 года они вошли в китайскую столицу, в которой после грабежа сожгли императорский дворец. После этого Цинская империя прекратила свое существование как самостоятельное и независимое государство.

    В результате британской агрессии в первой половине XX века в Китае, находившемся в состоянии постоянных междоусобных войн, под опиум был занят миллион гектар земли, а только официально количество наркоманов составляло 20 млн.человек [14]. Лишь китайские коммунисты, захватившие власть в 1950–х годах, ликвидировали наркоманию путем физического уничтожения наркоторговцев.

    И хотя этот чрезвычайно выгодный для англичан «бизнес» в конце концов был остановлен, за столетия его существования могущественные олигархические кланы Британской империи

    получили астрономические доходы. Как заметил бывший сотрудник британских спецслужб Джон Колеман: «В конце столетия олигархические плутократы Британии были как разжиревшие стервятники на равнине Серенгети во время ежегодных миграций антилоп гну. Их доход от торговли опиумом с Китаем превышал прибыль Давида Рокфеллера на несколько миллиардов долларов ежегодно. Исторические записи, ставшие доступными мне в Британском музее и «Индийском офисе», а также информацию из других источников — от бывших коллег, работавших на ответственных постах, — полностью это доказали» [15, с. 169].

    Позднее к наркобизнесу Ост–Индской компании присоединилась и королевская семья Великобритании, которая использовала ее для производства опиума в Бенгалии и других местах Индии, контролируя его экспорт благодаря так называемым «привозным пошлинам», т.е. она взимала налоги со всех официально зарегистрированных производителей и поставщиков опиума в Китай [15, с. 136].

    Вот как описывает закулисную сторону вышеизложенных событий Джон Колеман: «Плутократы и олигархи высшего общества Лондона стали искать рынок сбыта, который был бы более податливым и восприимчивым (чем английский. — Авт.). Такой рынок они нашли в Китае. В документах, которые изучал в «Индийском офисе» в разделе «Прочие старые записи», я нашел все подтверждения того, что опиумная торговля в Китае началась с создания «Китайской внутренней миссии», финансируемой британской Ост–Индской компанией. Эта миссия внешне представляла собой общество христианских миссионеров, но на деле это были «рекламные агенты», которые занимались продвижением нового продукта, т.е. опиума, на рынке.

    Позже это еще раз подтвердилось, когда я получил доступ к документам сэра Джорджа Бердвуда в «Индийском офисе». Вскоре после того как миссионеры из «Китайской внутренней миссии» начали раздавать пробные пакетики и показывать кули, как надо курить опиум, в Китай стали прибывать огромные партии этого наркотика. <…>

    Опиумные притоны стали расти по всему Китаю, как грибы, и в больших городах, таких как Шанхай или Кантон, для сотен тысяч бедных китайцев жизнь после трубки опиума начинала казаться более сносной. Британская Ост–Индская компания свыше 100 лет имела полную свободу действий, пока китайское правительство не начало понимать, что происходит.

    Только в 1729 году были приняты первые законы против курения опиума» [15, с. 142–143].

    Однако компании удавалось сохранять опиумный бизнес и после принятия этих законов. «Британская специальная секретная служба… следила за тем, чтобы неудобные китайские чиновники были подкуплены, а если это не удавалось, их просто убивали.

    Каждый британский монарх с 1729 года получал огромные выгоды от наркоторговли, и это также справедливо в отношении правящей ныне коронованной особы. Их министры следили за тем, чтобы богатство рекой текло в их фамильные сокровищницы. Одним из таких министров королевы Виктории был лорд Пальмерстон. Он жестко придерживался того мнения, что не следует допускать ни малейшей возможности прекращения британской опиумной торговли в Китае. План Пальмерстона состоял в том, чтобы поставлять китайским правящим кругам столько опиума, чтобы отдельные члены китайского правительства стали лично заинтересованы в расширении торговли. Затем предполагалось прекратить поставки, а когда китайское правительство будет поставлено на колени, их следовало возобновить, но уже по значительно более высокой цене, сохраняя таким образом монополию при помощи самого же правительства, но этот план провалился» [15, с. 146]. Как было описано выше, китайцы начали уничтожать опиум, что и стало причиной «опиумных войн» с последующей ликвидацией независимого Китайского государства.

    Хотя Ост–Индская компания уже давно не существует, так же как и британская колониальная империя, мировой наркобизнес продолжает процветать, неся рабство и медленную гибель миллионам людей. Как заявил в своей книге «Комитет 300» Д. Колеман, «неспособность ведущих западных стран уничтожить международный наркобизнес объясняется тем, что его контролируют, используя наркокартели, могущественные финансово–политические кланы Запада».

    Вот что он пишет по этому поводу: «В 1930 году британский капитал, вложенный в Южную Америку, превысил капиталовложения в британские «доминионы». Грэхэм, видный специалист по британским инвестициям за рубежом, утверждал, что британские вложения в Южной Америке «превысили один триллион фунтов стерлингов». Вспомните, это был 1930 год, и один триллион фунтов тогда был потрясающей суммой. Какова причина таких огромных инвестиций в Южную Америку? Если сказать одним словом — наркотики.

    Плутократия, контролирующая британские банки, держала в руках денежные вожжи и тогда, как и теперь, организовывала надежнейшее прикрытие для своего грязного бизнеса. Никто и никогда не мог схватить их за их грязные руки. Они всегда имели и имеют людей, которые принимают на себя вину, если дело идет неправильно. И тогда, и теперь их связи с торговлей наркотиками были скрытыми. Никто никогда не мог бросить даже легкую тень на «благородные» семьи Британии…

    Большое значение имеет и то, что только 15 членов парламента контролировали эту огромную империю; из них самыми выдающимися были семьи сэра Чарлза Барри и Чемберлена. Эти финансовые суперлорды вели операции в таких местах, как Аргентина, Ямайка и Тринидад, которые стали для них бездонными источниками денег благодаря торговле наркотиками. В этих странах британские плутократы держали «туземцев», как они их презрительно называли, на скудном содержании, едва выше рабского. На наркоторговле в странах Карибского бассейна были сколочены огромные капиталы» [15, с. 132—133].

    К мнению Д. Колемана относительно того, что за мировым наркобизнесом стоят правящие круги Запада, присоединяется и американский профессор Энтони Саттон: «Важные данные, полученные за последние 20 лет, доказывают, что правительство США замешано в наркобизнесе и что это не случайно.

    Крупнейшая кокаиновая лаборатория в Боливии построена и использовалась ЦРУ. Генерал–лейтенант «Бо» Гритц выдвинул обвинение и предоставил данные, что «золотой треугольник», крупнейший производитель героина, имеет связи с Вашингтоном. Мы знаем, что ЦРУ финансировало афганских повстанцев и никарагуанских «контрас» за счет продажи наркотиков. Таких примеров — десятки. Можно утверждать, что большая доля наркобизнеса осуществляется с одобрения официального Вашингтона» [16, с. 99]. И это притом, что самым крупным потребителем героина и кокаина являются Соединенные Штаты!

    По свидетельству профессора Центра международных исследований Принстонского университета Ф. Хица, который в 1990–1998 годах являлся генеральным инспектором Центрального разведывательного управления США и возглавлял комиссию по расследованию участия этой спецслужбы в содействии наркоторговле на территории США, сотрудники ЦРУ тесно сотрудничали с несколькими крупными латиноамериканскими наркоторговцами. Один из них, X. Моралес, снабжал их деньгами, а также арендовал самолет и два вертолета, которыми кокаин доставлялся из Мексики и Колумбии в Гондурас, а затем тайно переправлялся в США, где реализовывался через сеть распространителей в негритянских районах Лос–Анджелеса и Сан–Франциско. Полученные деньги использовались для закупки оружия никарагуанским контрас, а часть из них просто присваивалась участниками «спецопераций». Как заявил Ф. Хиц, наркодельцы действовали с ведома своих кураторов из ЦРУ.

    Современный наркобизнес — это разветвленная торгово–производственная структура, в которую входят десятки государств, выполняющих свою определенную технологическую функцию. Главные страны, выращивающие опиумный мак и листья коки, — это Бирма, Южный Китай, Афганистан, Иран, Пакистан, Таиланд, Ливан, Турция, Перу, Эквадор, Боливия. Торговля героином финансируется гонконгскими банками, банками Лондона и некоторыми ближневосточными банками. Из–за этого, к примеру, Ливан быстро превращается в «Швейцарию Ближнего Востока». Страны, осуществляющие распространение и доставку героина — Гонконг, Турция, Болгария, Италия, Монако, Франция (Корсика и Марсель), Ливан, Пакистан [15, с. 152–153].

    Главным аргументом, который должен опровергнуть факт многовекового существования международного наркобизнеса под контролем могущественных финансово–политических кланов Запада, является широкомасштабная борьба с ним специальных западных государственных структур.

    Вот что по этому поводу пишет Д. Колеман: «Иногда партии кокаина арестовываются и конфискуются. Это обычные спектакли. Чаще всего конфискованные партии принадлежат новым организациям, пытающимся силой войти в этот бизнес. Такая конкуренция нейтрализуется путем точного информирования властей о том, где ожидается прибытие груза и кто является его собственником. Большое дело остается неприкосновенным; героин слишком дорог» [15, с. 158—159].

    Яркой иллюстрацией сказанного является разгром медельинского наркокартеля в Колумбии, в котором значительную роль играли спецслужбы США. Как известно, возглавлявшие его братья Хорхе и Фабио Очоа и Пабло Эскобаро добровольно сдались властям, получив заверения в том, что их жизням и состояниям гарантируется неприкосновенность. Эти гарантии им были даны в обмен на репатриацию основной массы их наркодолларов в колумбийские банки. В связи с этим Агентство по борьбе с наркотиками США (АБН) громогласно заявило об очередной крупной победе над наркомафией. При этом по какой–то странной причине АБН, по крайней мере до недавнего времени, игнорировало наркокартель Кали, который по своим размерам не уступает медельинскому. Разница между этими преступными организациями заключается только в том, что руководство Кали представляет собой солидных бизнесменов, а не откровенных бандитов, демонстративно убивающих людей и разъезжающих на дорогих «феррари», как Хорхе Очоа. Они непозволительно сильно (для такой деятельности) привлекали к себе внимание и как типичные бандиты в значительной степени были непредсказуемыми и неуправляемыми, что создавало определенные трудности для их иностранных партнеров по бизнесу. Руководители же Кали не заметны и по методам своей работы представляют собой солидных и надежных бизнесменов. Очевидно, именно поэтому к ним перешло наследство Медельина.

    Сюда же можно отнести и захват американцами панамского генерала Мануэля Норьеги, который не был в одной «команде» с верхушкой Кали и в значительной мере препятствовал прохождению через Панаму наркотрафика и финансовых средств. Проведя военную операцию «Правое дело», ВС США устранили М. Норьегу и тем самым убрали серьезное препятствие в деятельности Кали.

    Впрочем, как бы там ни было, прежде всего вызывают недоумение не столько странные методы дорогостоящей борьбы западных спецслужб с международным наркобизнесом, сколько ее результаты. Как утверждает официальная статистика, оборот героина на мировом рынке за два последних десятилетия возрос более чем в 20раз, а кокаина — более чем в 50 (!) [17]. А ведь чтобы сделать невозможным, например, производство героина, необходимо всего лишь взять под контроль заводы по производству уксусного ангидрида[67]самого важного химического компонента, необходимого в процессе производства героина из опиума–сырца. Очевидно, что аналогичным образом можно разорвать и технологическую цепочку по производству кокаина. Однако все указывает на то, что правящие круги Запада предпочитают подобному «блицкригу» вечную борьбу с наркомафией.

    На первый взгляд возможность организации западной элитой международного наркобизнеса кажется немыслимым в связи с его чудовищной аморальностью. Однако здесь имеет смысл вспомнить приведенные ранее слова Т. Дж. Даннингто на о том, что при 100% капитал «попирает ногами все человеческие законы, а при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы…». В бизнесе по–западному имеет значение лишь размер прибыли, а любые моральные нормы, особенно при возможности получения сверхдохода, становятся пустым звуком, именно поэтому организация международного наркобизнеса правящими кругами Запада является вполне вероятной. Если когда–то англосаксонская элита создала свои капиталы, насильно навязывая опиум китайцам, то почему она сейчас не может заниматься производством и продажей наркотиков? Законы западного бизнеса не изменились, любовь к ближнему, так же как и христианское милосердие, его устоев не поколебали, а семейные кланы Дилонов, Форбсов, Эпплетонов, Бейконов, Бойлестоунов, Паркинсов, Расселов, Каннингхемов, Шоу, Кулиджей, Паркманов, Раннеуэллов, Кэботов, Кодманов и т.д., фантастически разбогатевших, по утверждению Д. Колемана, на китайской опиумной торговле, и сейчас управляют Соединенными Штатами. Что им мешает продолжать такой доходный «бизнес»? Ведь только по официальным подсчетам (а они, как правило, всегда занижены) мировая наркоторговля приносит в год 300 млрд.долл. США (!) [18].

    Возвращаясь к британской геополитической стратегии, необходимо отметить, что ее колониальное проникновение на Восток оказывало возрастающее влияние и на экономическое положение тех азиатских стран, которые на тот момент сохраняли свою самостоятельность. Установив свой контроль над новооткрытым морским путем из Европы в Индию, вокруг Африки и далее на Восток, создав на этих путях многочисленные базы для снабжения и стоянки своих кораблей, англичане практически монополизировали торговлю между Индией и Европой.

    Именно во второй половине XVII века начинает активно использоваться быстрый, дешевый и безопасный торговый путь вокруг Африки, перекрывая тем самым поток товаров по старым путям морской и караванной торговли, соединявшим Индию через Персидский залив и Иран с бассейнами Черного и Средиземного морей или через Красное море и Египет с бассейном Средиземного моря. Это нанесло сильный удар по многолюдным и богатым городам Азии и Африки, издавна жившим за счет посреднической торговли между Западом и Востоком. Упадок таких городов, как Каир в Египте, Дамаск в Сирии, Измир в Турции, Тебриз в Иране, Кабул и Кандагар в Афганистане, Лахор в Индии, был непосредственно обусловлен этим изменением мировых торговых путей.

    Европейские пришельцы не ограничились монополизацией торговли между Европой и Индией, захватив, кроме этого, важнейшие отрасли морской торговли между странами Южной и Юго–Восточной Азии, в значительной мере вытеснив индийских, китайских, яванских и арабских купцов из судоходства и морской торговли Индийского океана и Южных морей. Огромные прибыли от этой посреднической торговли доставались теперь европейцам, и в первую очередь — англичанам.

    Морская гегемония Великобритании, основанная на самом мощном в мире военно–морском флоте, и интенсивная эксплуатация колоний позволили ей до середины XIX века занимать доминирующее положение в мировой экономике. Ни одно европейское государство не могло сравниться с ней в промышленном производстве. В 1850 году ей принадлежали половина мирового производства чугуна, более половины добычи каменного угля, почти половина мировой переработки хлопка [4, с. 379]. На тот момент Великобритания, как когда–то Голландия, строит морские суда для всех стран мира; в судостроении она первой переходит от дерева к металлу, широко развертывая строительство пароходов. Иностранцев, которые посещали Англию, поражали размеры ее промышленных предприятий, особенно в тяжелой промышленности. Заводы, на которых были заняты тысячи рабочих (по 10 тыс. чел. и более), уже в 50–х годах стали распространенным явлением.

    Ценою этого стремительного экономического подъема было не только катастрофическое истощение колоний, приведшее к вымиранию десятков миллионов людей. Страшную цену за «прогресс» платили и социальные низы Великобритании. Условия труда на ее фабриках были ужасающими. Рабочий день в английской промышленности составлял в 1830–х годах обычно 12—14 (иногда 16) часов. Заработной платы рабочего едва хватало для поддержания жизни. Так, в 1838—1839 годах в Аштонеандер–Лайне на средний недельный заработок семья ткача из 4 человек могла купить только 12 кг хлеба; между тем квартирная плата и другие расходы отнимали у работника более половины заработка.

    За малейшие проступки с рабочих взимались штрафы. На одной из фабрик под Манчестером работников штрафовали, если они открывали окно, опаздывали на работу на одну минуту, не ставили на место масленку, работали при газовом освешении, когда уже было светло. Деньгами выплачивалась лишь часть заработка, на остальную рабочий должен был покупать товары в хозяйской лавке втридорога. Наемные работники были совершенно бесправны. «Говорят о вилланах прошлого! Но были ли люди в эпоху феодализма так унижены, так абсолютно порабощены, как унижены и порабощены те несчастные создания, которые в духоте работают по 14 часов в день и подлежат наказанию, если выглянут в окно?» — спрашивал английский публицист Уильям Кобден [13]. Подобные условия, как свидетельствовали отчеты властей, вызывали многочисленные травмы, заболевания и высокую смертность.

    «Из этой грязной сточной канавы низвергается промышленный поток человечества, чтобы удобрить весь мир, — заметил Алексис де Токвиль после посещения Манчестера. — Из этой мерзкой канавы текут потоки чистого золота. Здесь цивилизация достигает своего самого законченного развития и своей самой большой грубости, здесь цивилизация создает свои чудеса, а цивилизованный человек превращается почти в дикаря» [13].

    На производстве царили нормы и правила казармы. «Любой рабочий, который будет засти гнут разговаривающим с другими, поющим или свистящим, подвергается <…> штрафу», — указывалось в одном английском фабричном регламенте.

    Цена западного варианта развития цивилизации была и остается одинаковой для любого народа, по той или иной причине вступившего на ее путь. При таком выборе каждый, так или иначе, повторял британский алгоритм индустриализации. Об этом свидетельствует «Общий фабричный устав желатиновых фабрик Карла Сименса» в Германии (1869): «Рабочему не разрешается принимать на фабрике еду от родственников или посторонних <…> Рабочему запрещается оставаться в фабричных помещениях без особого разрешения по окончании рабочего времени или во время отдыха. <…> Во всех рабочих комнатах и цехах должны всегда царить покой и тишина; не разрешается свистеть, петь, вести ненужные разговоры, торговать или играть». Играть запрещали не случайно. Огромную часть рабочих составляли дети. [13].

    Экономическая выгода никогда не признавала моральных норм и нравственных императивов, действуя в соответствии с принципом достижения наибольшей прибыли. Не только в британской, но и позднее в американской промышленности широко использовался женский и детский труд, который имел низкую оплату и был крайне тяжел. Так, в США в 1820 году половину всех рабочих в текстильной промышленности составляли мальчики и девочки (!). Девяти–десятилетние дети работали по 12—13 часов в сутки, получая за это 33—67 центов в неделю. В 1832 году, по подсчетам «Комитета ассоциации фермеров, ремесленников и других рабочих людей» Новой Англии, дети до 16 лет составляли 40% всех рабочих американских фабрик (!). Не лучшим было и положение женщин–работниц. В отчете комитета Национального конгресса профсоюзов по вопросам женского труда (США) за 1836 год говорилось: «Как оказалось, количество женщин Соединенных Штатов, занятых совместно с рабочими–мужчинами, превышает 140 тысяч человек. Они работают в среднем от 12 до 15 часов в день без чистого воздуха, столь необходимого для здоровья. Непосильный труд тормозит развитие их организма и умственных способностей и нередко уродует их тело» [13].

    Быстрое развитие промышленного производства позволило Великобритании в значительных масштабах увеличить свою внешнюю торговлю и к середине XIX века занять первое место в мировой торговле. Техническое превосходство английской промышленности обеспечивало ее товарам победу в конкурентной борьбе на всех рынках мира.

    Характерной особенностью британской внешней торговли было то, что английский экспорт в основном состоял из промышленных изделий, сделанных в самой Англии, в то время как среди импорта, наряду с увеличивавшейся массой привозного сырья для промышленности, резко возросла доля продовольствия. Это означало, что Великобритания стала «мастерской мира», получая отовсюду сырье и продовольствие и вывозя готовые промышленные товары [4, с. 380].

    Кроме активной колониальной политики, Великобритания в XIX веке энергично борется со своими главными геополитическими конкурентами — Австро–Венгерской, Российской и Оттоманской империями, а также стремительно крепнущей Пруссией. Чтобы править миром, Англия должна была разрушить священный союз Австрии, России и Пруссии. Далее следовала задача расчленения Оттоманской империи.

    С этой целью, начиная с греческой революции лорда Байрона (1820–е годы), британская внешняя политика разыгрывала карту национально–освободительных движений против любой из этих империй–соперниц. С этой целью британские спецслужбы инициировали создание массы всевозможных революционных организаций по всей Европе, и не только. В 1831 году возникает «Молодая Италия», в которую позднее вступят Джузеппе Гарибальди и Луи Наполеон. Затем — «Молодая Польша». Потом появляется «Молодая Германия», представленная Арнольдом Руге, который публикует статьи «красного республиканца» Карла Маркса. В 1834 году правая рука лорда Пальмерстона — Джузеппе Мадзини — основывает политическую организацию «Молодая Европа», в которую вошли итальянцы, швейцарцы, немцы и поляки. Ее Мадзини представил как Священный союз народов, в противоположность меттерниховскому «священному союзу деспотов». В 1835 году возникает «Молодая Швейцария». В том же году формируется «Молодая Франция». Кроме того, была создана «Молодая Корсика». До конца столетия, кроме всего прочего, на важных для Британии в стратегическом плане территориях были созданы: «Молодая Аргентина», «Молодая Босния», «Молодая Индия», «Молодая Россия», «Молодая Армения», «Молодой Египет», «Молодая Чехия», а также аналогичные группировки в Румынии, Венгрии, Болгарии и Греции. Мадзини в особенности был заинтересован в сооружении южнославянской федерации с центром в Белграде и в соответствии с этой целью содержал сербскую революционную группу.

    Каждая из созданных организаций требует немедленного национального самоопределения для своей этнической группы, развивая агрессивный шовинизм и экспансионизм. Любимый алгоритм Мадзини — «императив территории». Для всех национально–освободительных движений территориальный вопрос приобретает первостепенное значение. Таким образом, Британии удалось дестабилизировать политическую ситуацию на территориях империй — соперниц.

    Необходимо отметить, что, доказав свою высокую эффективность, вышеуказанная технология разрушения многонациональных государств была с блестящим успехом применена позднее в отношении Советского Союза. Стимулируя моральное и идейное разложение правящей верхушки КПСС, спецслужбы США и Великобритании одновременно создали в республиках СССР буквально из ничего политические движения–клоны, четко действующие в рамках идеи «национального самоопределения», общая схема которой была разработана британскими экспертами еще в первой четверти XIX века.

    В 1997 году 3б. Бжезинский писал: «Двадцать лет назад, когда я был членом правительства и когда «холодная война» была в значительной степени «теплой», я принял ряд мер, направленных, если так можно выразиться, на достижение «изменения мирным путем» Советского Союза изнутри. Эти меры включали в себя оказание национальным движениям во многих так называемых советских республиках помощи, направленной на пробуждение национального самосознания. Это способствовало усилению внутреннего напряжения, которое затем вышло наружу» [19]. После развала СССР, при помощи «пробуждения национального сознания» в Югославии была инициирована гражданская война, также закончившаяся ее расчленением. При этом если в XIX веке все «национально пробудившиеся» народы после своего «самоопределения» оказались под контролем Великобритании, то в XX они практически полностью стали зависимыми от Соединенных Штатов.

    Внешняя политика империалистических государств Запада всегда отличалась удивительной гибкостью. Там, где они не могли использовать по каким–то причинам военную силу, их спецслужбы организовывали заговоры, перевороты и революции. В этом сложном деле именно Великобритания достигла непревзойденных высот. После того как в 1848 году тайные эмиссары лорда Пальмерстона, используя британскую агентурную сеть, созданную еще во времена лорда Нельсона, организовали восстание на Сицилии, в Европе начался этап больших революций, перевернувших все европейские правительства, пошатнувших все королевские дома. Меттерних и французский король Луи–Филипп бежали в Лондон, в Италии шла война, в Австро–Венгрии — гражданская война, в Париже строили баррикады, по Германии прокатились народные волнения.

    При лорде Пальмерстоне Англия поддерживает и финансирует революции практически во всех европейских странах. В частности, о французской революции Джеффри Стейнберг писал следующее: «Дестабилизация была подготовлена Шелбурном через создание клуба радикальных писателей в Бовуде. Кадры для Бовуда готовились Бентамом, Этьеном Дюмоном из Женевы и англичанином Сэмюелом Ромилли. Речи писал Бентам, по дипломатической почте они переправлялись в Париж, где лидеры якобинского террора Марат, Дантон и Робеспьер произнесли свои пламенные призывы. Копии платежных документов Ост–Индской компании, свидетельствующие о выплате денег якобинцам, до сих пор хранятся в запасниках Британского музея» [3].

    Вышеописанная политика относительно европейских государств и заморских колоний позволила Англии занять лидирующие позиции не только в Европе, но и во всем мире. Британская империя практическими действиями завершила формирование талассократической стратегии и заложила основы будущего мирового господства Запада, главным гарантом которого в XX столетии и начале XXI стали США.

    Источники

    [1] История политических и правовых учений: Учебник / Под ред. О.Э. Лейста. — М.: Юрид. лит., 1997.

    [2] Локк Дж. Сочинения: В 3 т. Т. 3 — М.: Думка, 1988.

    [3] «Зоопарк народов» лорда Пальмерстона. Executive Intelligence Review, Бюллетени Шиллеровского института науки и культуры. Бюллетень № 4. 1995, htt//www.larouchepub.com/russian/win/index.html

    [4] Всемирная история: В 10 томах. Т. 6. — М.: Издательство социально–экономической литературы, 1958.

    [5] ШпенглерО. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно–исторические перспективы. — Минск.: Попурри, 1999.

    [6] Шпенглер О. Там же. Т. 1. Гештальт и действительность. — М.: Мысль 1993.

    [7] История политических и правовых учений: Учебник для вузов. / Под общ. ред. профессора B.C. Нерсссянца. — М., 1997.

    [8] Шпенглер О. Пруссачество и социализм. — М.: Праксис, 2002. [9] Лебон. Г. Психология народов и масс. — СПб., 1995.

    [10] Данилевский Н. Россия и Европа. — М., 1991.

    [11] Шмитт К. «Земля и море. Созерцание всемирной истории», http/ resist.gothic.ru/index.html

    [12] Емельянов Ю. Рождение и гибель цивилизаций. — М.: Вече, 1999.

    [13] http://zhurnal.lib.ru/m/magid_m_n/istok.shtml

    [14] Смирнов И. Наркомафия королевы Виктории // Химия и жизнь. 1997. № 5.

    [15] КолеманД. Комитет 300. — М.: Витязь, 2001.

    [16] Саттон Э. Кто управляет Америкой? — М.: ФЭРИ–В, 2002.

    [17] Financial Action Task Force Working Group, Status Report, Paris, 1990.

    [18] Castells M. The End of Millennium. Oxford: Blackwell, 1998.

    [19] Amoco Torch (USA), Bakou, 6 Octobre 1997.

    ГЛАВА V

    СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ

    Что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит.

    (Николай Гоголь)

    С изумлением увидели мы демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавлено неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort).

    (Александр Пушкин)

    Глядя на США, нельзя не испытывать отвращения к манифестации силы и глобального капитализма, который расползается по всему миру и становится отвратительным в своем всесилии.

    (Гарольд Пинтер)

    Кто правит на волнах, тот правит миром.

    (Альфред Мэхэн)

    ОТ НАРОДА — К АТОМИЗОВАННОЙ МАССЕ

    Особенностью США в рамках развития Запада стало то, что на их территории завершилось духовно–психологическое формирование западного человека, ментальный прототип которого возник столетиями ранее в социально–политических условиях торговых республик и религиозной атмосфере пуританских общин Европы. Колонии в Северной Америке (английские, голландские и французские) притягивали тех европейцев, для которых их страны перестали быть родным домом. Новый Свет стал «землей обетованной» изгоев. Потерпев поражение в военно–политическом и религиозном противостоянии, тысячи европейских маргиналов бежали в Северную Америку, где не было политического, экономического и религиозного давления, которому они не смогли противостоять в Европе.

    Постепенно на Американском континенте сформировалось общество, не имеющее ни собственной этнической, ни собственной культурной идентификации. Впервые в истории Запада государство возникло не в результате социально–политической самоорганизации конкретной этнической группы, а в ходе самоорганизации широкого конгломерата этнических групп, оторванных от своей традиционной среды.

    Объединяя в единое государство отдельные колонии, американские правители были вынуждены отрабатывать механизмы управления мозаичным этническим сообществом. Сами условия американской действительности — отсутствие культурных традиций и чрезвычайно энергичная, не терпящая каких–либо ограничительных рамок разношерстная масса переселенцев, заставила истеблишмент Соединенных Штатов искать новые методы социально–политического и экономического управления, применимые не в отношении определенного народа, а человеческой массы, лишенной каких–либо форм этнической солидарности. Как писал С. Московичи, «если все предшествовавшие общества имели массы, то лишь наше общество является массой» [ 1, с. 442].

    В таких условиях перед государственным руководством США встала проблема создания принципиально нового типа социально–политического управления, рассчитанного на искусственно объединенный конгломерат чуждых друг другу этнических групп. Для того чтобы американское общество не распалось в непрекращающейся «войне всех против всех», была выдвинута концепция так называемого «плавильного котла», в соответствии с которой все диаспоры, оказавшиеся на территории США, должны быть разрушены, а их человеческий материал использован для создания «американского народа».

    Изменить этнокультурную идентичность граждан Соединенных Штатов правящим кругам страны не удалось, ее расовые и этнические группы до сих пор живут в жесткой изоляции, с большим трудом находя приемлемые способы сосуществования, однако культивирование специфической духовной атмосферы в США позволило психологически изолировать человека из массы и тем самым сделать его в значительной степени беспомощным. К началу XX столетия в американском обществе произошло «изменение характера социальных отношений–переход от маленьких сплоченных общин, придающих особое значение личным отношениям, к сети обезличенных, вторичных отношений, при которых человек оказывался социально изолированным и в разладе с другими» [2, с. 38]. Это создало ситуацию, при которой люди оказались зависимы от средств массовой коммуникации и власти как главных источников наиболее важной информации и, таким образом, оказались беззащитными перед пропагандой, «…средства массовой коммуникации могли стрелять магическими информационными пулями, способными формировать общественное мнение и склонять массы к любой точке зрения…» [2, с. 38]. На данный момент американский опыт духовно–психологической изоляции рассматривается правящими кругами Запада как прообраз (матрица) Нового Мирового Порядка.

    Важно и то, что Соединенные Штаты фактически являются своеобразным полигоном по отработке концепций английских идеологов. Прежде всего необходимо отметить, что именно в условиях жизни американских переселенцев идея «bellum omnia contra omnes» обрела свою реальность. «Дикий запад» стал не только территорией, которая позволила европейским изгнанникам реализовать свою психологическую потребность в экспансии, но и местом, где принцип «homo homini lupus est» стал реально формировать психологию людей, превращая их в своеобразных хищников. Фактически на американской почве были целенаправленно разрушены такие проявления любого традиционного общества, как сотрудничество и коллективизм.

    Как заметил Г. Маркузе: «Я», предпринявшее рациональную трансформацию человеческого и природного мира, увидело в себе агрессивного по своему существу, воинственного субъекта, помыслы и дела которого направлены на овладение объектами. Субъект против объекта. Этот a priori антагонистический опыт определяет как ego cogitans[68], так и ego agens[69]. Природа (как внутренний, так и внешний мир) была дана «Я» как нечто, надлежащее завоеванию, даже насилию — и такова была предпосылка самосохранения и саморазвития» [3, с. 110].

    Но за этим «агрессивным субъектом», как формой психологической защиты (компенсации), находилось охваченное страхом, привыкшее к внутреннему раболепию перед Богом существо. Столетиями протестантизм учил своих адептов тому, что человек — это жалкая, ничтожная тварь, которая может оправдать свое существование, лишь став угодной Богу. Вот что писал по этому поводу Э. Фромм: «Лютер не только выразил чувство ничтожности, охватившее социальные группы, к которым он обращался, но и предложил им выход. Индивид может надеяться стать угодным Богу, если он не только признает собственную ничтожность, но и унизит себя до последней степени, откажется от малейших проявлений своей воли, отречется от своей силы и осудит ее» [4, с. 76]. В подтверждение сказанного им приведем слова самого М. Лютера: «…Бог подлинно обещал Свою благодать смиренным, т.е. тем, кто поверил в свою погибель и отчаялся в себе» [5, с. 209].

    Сотни тысяч людей бежали в Новый Свет не только от политических репрессий и экономических несвобод, но и от ощущения своей собственной ничтожности, возникшей в духовно–психологической атмосфере Европы. Попадая на бескрайние просторы Северной Америки, европейские изгои начинали свою жизнь с «чистого листа», превращаясь в энергичных, неутомимых колонизаторов, осваивающих не только новые земли, но и новые формы социальной жизни. Однако именно острое, невыносимое ощущение своей малости, никчемности, ущербности заставляло их искать разнообразные формы компенсации путем бурной, ничем не сдерживаемой деятельности. Именно поэтому вся неуемная, фонтанирующая энергия американцев, позволившая достичь Соединенным Штатам больших высот в бизнесе и политике, исходит из их сильного и глубокого чувства собственной неполноценности, взращенного специфической идеологией пуританства и непрерывными гонениями, которым подвергались они и их предки в Европе. Как подчеркивал Э. Фромм, «избавиться от невыносимого состояния неуверенности, от парализующего чувства собственного убожества можно только тем способом, который так отчетливо предлагает кальвинизм: развить лихорадочную деятельность, делать что–нибудь. При этом активность приобретает принудительный характер: индивид должен быть деятелен, чтобы побороть свое чувство сомнения и бессилия» [4, с. 84].

    Стимулируемая в массовом сознании господствующей идеологией жажда наживы и стремление к абсолютной свободе действий ввели в завершающую фазу формирование духовно–психологического типа делателя (западного человека), который впервые проявился в итальянских республиках эпохи Возрождения.

    Со временем, как было показано выше, суровая фигура Бога исчезает под разлагающим воздействием рационализма, прагматизма и материализма, а «парализующее чувство собственного убожества» — остается. Этот глубинный комплекс неполноценности компенсируется стремлением к предельной свободе деятельного самоутверждения. Однако, как заметил еще

    К. Маркс, исследуя западное общество, в нем: «Право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обособлении человека от человека. Оно — право этого обособления, право ограниченного, замкнутого в себе индивида» [6, с. 400]. В результате восприятие людьми друг друга как преграды на пути к личной свободе, глубокая отчужденность человека от человека создали мир вечной и непримиримой борьбы «всех против всех», в котором конкуренция между индивидами практически целиком подавила любые формы их солидарности. С самого раннего детства американец воспитывался и воспитывается с мыслью о том, что ему надо надеяться лишь на самого себя, что помощи ждать неоткуда (даже со стороны близких родственников), что люди, которые его окружают, — это враги, мечтающие о его поражении или даже гибели, что единственная возможность уцелеть заключается в восхождении на вершину абсолютного успеха с одновременным подавлением явных и потенциальных конкурентов.

    Вот как об этом свидетельствует А. Зиновьев: «Западоиды появились и достигли современного состояния в рамках западно–европейской цивилизации, в которой «Я» играло доминирующую роль в паре «Я — Мы» и было развито сильнее, чем у других народов и в других цивилизациях, а «Мы» было объединением сильно выраженных «Я», можно сказать — в рамках Я–цивилизации. <…> В этом смысле западоиды суть индивидуалисты, а их общество — индивидуалистическое.

    Весь образ жизни западных стран есть результат и проявление индивидуализма западоидов. Если в нескольких словах выразить его психологическую суть, то можно сказать, что фундаментальным принципом бытия западоидов является такой: работать на себя, рассматривая всех прочих как среду и средство бытия» [7, с. 47].

    Американское общество в ходе жестокой и непримиримой борьбы отдельных индивидов между собой оказалось разделенным на огромное количество относительно закрытых экономических, социальных, культурных и этнических групп, имеющих жесткую, порой тоталитарную, структуру и находящихся в непрерывном и разнообразном противостоянии.

    Те же формы вынужденного социального сосуществования, что возникли в американском обществе, основаны на принципах жесткого господства и подчинения, которые пронизали не только общественные и экономические отношения, но и личные.

    МЕЖДУ СВОБОДОЙ И КОНТРОЛЕМ

    В вышеупомянутых условиях сохранить общество как некое системное целое могла лишь мощная государственная структура, контролирующая все стороны человеческой жизни. Естественно, что удержать под контролем массу вооруженных, достаточно независимых и не склонных кому–либо подчиняться людей, особенно на начальных этапах становления государственности США, прямым, открытым насилием было невозможно. Именно поэтому американским правителям пришлось искать скрытые (неявные) формы принуждения, используя духовно–психологические особенности населения Соединенных Штатов.

    Поставить какие–то ограничения западному человеку, ориентированному в своей жизни на деятельное проявление своего «Я» во вне, путем принуждения было невозможно. Правящие круги прекрасно понимали, что запретить делателю делать то, что он хочет, — крайне сложно, а потому возводили западную систему тотального контроля на основе методов управления мотивацией человека. В данном случае действовал простой принцип: если американца нельзя открыто принудить к чему–то, необходимо создать условия, при которых он сам, без явного принуждения, выполнит необходимое. Таким образом, западная система многоуровнего управления обществом стала совокупностью механизмов манипулирования партикулярной, эклектичной, лишенной духовного единства (внетрадиционной) человеческой массой. Изолированный, психологически и интеллектуально несамостоятельный индивид, целиком ориентированный на добывание материальных благ и их потребление, становится условием существования вышеупомянутой системы.

    Вот что по этому поводу писал Э. Фромм: «Мы не в состоянии увидеть, что, хотя человек избавился от многих старых врагов свободы, в тоже время появились новые враги; причем этими врагами становятся не столько разного рода внешние препоны, сколько внутренние факторы, блокирующие полную реализацию свободы личности» [4, с. 95]. При этом он добавлял: «Мы зачарованы ростом свободы от сил, внешних по отношению к нам, и, как слепые, не видим тех внутренних препон, принуждений и страхов, которые готовы лишить всякого смысла все победы, одержанные свободой над традиционными ее врагами. <…> Мы забываем, что проблема свободы является не только количественной, но и качественной» [4, с. 96]. В связи с этим можно вспомнить слова А. И. Герцена, который точно подметил (в книге «Былое и думы»), что американцы могут обходиться без правительства, так как сами исполняют должность царя, жандармского управления и палача.

    С развитием коммуникационно–информационных систем уровень манипулятивности западных народов вообще, и американцев в частности, значительно повышается. Фактически с помощью газет, радио, а потом и телевидения правящая элита начинает формировать их сознание, а потому потребности, ценности, миропонимание, мироотношение и т.п. Вот как это прокомментировал О. Шпенглер: «Европейско–американская политика «одновременно», благодаря прессе, создала распространившееся на всю планету силовое поле духовной и денежной напряженности, в сферу влияния которого попадает каждый человек, даже не осознавая этого. Он вынужден думать, желать и действовать так, как полагает целесообразным сидящий где–то вдалеке правитель» [8, с. 608]. При этом немецкий мыслитель добавил: «Сначала люди не могли и подумать о свободной мысли, теперь об этом разрешено думать, но никто на это больше не способен. Все хотят думать только то, что должны хотеть думать, и именно это воспринимается как собственная свобода» [8, с. 612].

    В свое время конгрессмен Оскар Каллавей опубликовал в «Congressional Record» статью о том, как был организован контроль над американскими СМИ. Оказывается, в марте 1915 года группа Дж. П. Моргана собрала вместе двенадцать человек, занимающих высокое положение в мире прессы, и поручила им отобрать в достаточном количестве самые влиятельные газеты в Соединенных Штатах, чтобы, взяв их под контроль, направлять в определенное русло ежедневную информационную политику США. Эти двенадцать человек для решения поставленной задачи проанализировали возможности 179 газет и отобрали из них те, используя которые можно создать систему управления прессой. Они выяснили, что для этого необходимо контролировать лишь двадцать пять наиболее крупных газет. Для осуществления надлежащего надзора и подготовки информации в каждую газету был подобран редактор [9, с. 219].

    О том же пишет и А. Зиновьев: «Централизация медиа… вполне уживается с приватизацией. Примером тому может служить медиа США. Хотя централизация ее была выражена неотчетливо, она имела место. Локальные телевизионные станции, например, зависели от национальных медиаконцернов в отношении программ. Менее 10% их передач составляли местные программы, а в основном передачи составляли программы трех больших станций и кинофильмы. В сфере известий две станции (ЮПИ и АР) играли роль централизующих органов. Четыре из пяти телевизионных станций в 100 наиболее плотно заселенных областях принадлежали группам, во владении которых находились многие другие средства медиа. Значительная часть газет находилась в руках немногих концернов. Например, фирма Ганетти в 1985 году владела 86 ежедневными газетами. Лишь 50 городов США имели конкурирующие друг с другом газеты» [7, с. 333].

    «За последние приблизительно десять лет собственность на средства массовой коммуникации в Соединенных Штатах сконцентрировалась в руках всего нескольких организаций, — констатируют профессоры Эллиот Аронсон и Энтони Пратканис из университета Калифорнии. — Сегодня двадцать три корпорации контролируют большую часть телевидения, журналов, книгоиздательств и киностудий. Вот некоторые факты о собственности на средства массовой коммуникации: 60% местных ежедневных газет принадлежат одной из четырнадцати корпоративных сетей, три корпорации доминируют в сфере издания журналов, шесть компаний звукозаписи контролируют 80% музыкального рынка и девять студий производят 70% программ телевизионного прайм–тайма» [2, с. 289]. По состоянию на 2002 год лишь девять компаний владеют телевизионным вещанием в США: AOL Time Warner, Disney, Bertelsmann, Viacom, News Corporation, TCI, General Electric (владелец NBC), Sony (владелец Columbia TriStar Pictures) и Seagram (владелец Universal film) [10, c. 91]. Кроме того, изданный момент десять телекоммуникационных компаний владеют 86% мирового рынка телекоммуникаций [11,с. 101]. Понятно, что при такой монополизации средств массовой информации произошла и монополизация «свободы слова». СМИ, оказавшись в руках правящих финансово–политических групп, превратились в главный и наиболее эффективный инструмент формирования массового сознания. «Американское правительство тратит свыше 400 миллионов долларов в год на оплату более 8000 работников, ведущих пропаганду политики США и американского образа жизни. Результаты: достоинства «американского пути» превозносят девяносто фильмов в год, двенадцать журналов на двадцати двух языках и… программы «Голос Америки» натридцати семи языках, с аудиторией, насчитывающей 75 миллионов слушателей» [2, с. 23].

    Вместе с тем, по свидетельству британских публицистов 3. Сардара и М. Дэвис: «Узость интересов американских СМИ общеизвестна. Международные новости практически отсутствуют в СМИ, за исключением буквально двух–трех газет. Телевидение — основной источник информации для среднего американца — из международных новостей осмеливается показывать лишь катастрофы и американские военные акции. Притом что американские СМИ приобрели общемировое звучание, они в то же время, как это ни парадоксально, стали гораздо более однобокими и банальными. Независимые голоса отсеиваются, и создается приятная монокультура, посвященная пропаганде потребления, бизнеса, интересов правительства и общественной элиты, а также развлечению массового зрителя. Это не результат «свободного рынка», действующего по принципу естественного отбора, это продукт сознательной государственной политики» [10, с 90].

    Фактически современные массмедиа представляют собой не механизм сбора и распространения информации (в чем неутомимо убеждают общественность журналисты), а выступают в качестве ее творцов и цензоров. Они создают информацию в соответствии с поставленными перед ними задачами, придавая ей вид, отвечающий интересам тех, кто контролирует СМИ. Объем информационного потока, который минует их, незначителен. А его роль еще более ничтожна. СМИ проникают во все сферы американского (западного) общества — в политику, экономику, культуру, науку, спорт, бытовую и личную жизнь людей. Они не просто влияют на разум и чувства людей, но формируют людей по заданной схеме[70].

    Несмотря на отсутствие особого аппарата идеологической обработки масс, западной олигархии вообще и американской в частности удалось тотально идеологизировать общество. Его идеологическое пространство формировалось по самым разным направлениям и на разных уровнях как определенная форма понимания: мира, человека, основополагающих ценностей жизни, отношений между людьми социального устройства и т.д. СМИ выступили в качестве формы самосознания современного западного общества. Одновременно они формировались и как механизм структурирования общественного сознания, и как институт стандартизации сознания людей, и как совокупность средств ориентации в социальной среде и приспособления к ней, и как система самозащиты общества от разрушающих его и противодействующих ему сил.

    Западные страны не имеют специальных государственных структур, занимающихся идеологической обработкой масс, однако ею непосредственно заняты философы, социологи, психологи, историки, политологи, журналисты, писатели, политики, советники в государственных учреждениях и партиях, сотрудники секретных служб и т.п. Существуют особые исследовательские учреждения, агентства и центры, так или иначе занятые проблемами идеологии. По крайней мере, во многих газетах, журналах, издательствах, учебных заведениях и т.п. есть люди, занимающиеся идеологическим контролем. Они решают, что писать и как писать, что говорить и как говорить, что печатать, а что нет. Они решают, какие делать фильмы, какие составлять программы для телевидения, что и как пропагандировать, какие устраивать зрелища и массовые шоу с идеологическим контекстом, как отбирать и препарировать информацию. На Западе, как в прошлом, так и сейчас, идеология не была и не является феноменом, отделенным от науки, литературы, живописи, журналистики и даже от религии. Она растворена, рассеяна во всех проявлениях человеческой жизни и вообще не воспринимается как идеология [7, с. 277]. Идеологическое давление на Западе осуществляется без видимого принуждения со стороны государства, в неявной форме, когда усвоение определенных аксиом теми, кто подвергается обработке, происходит без особых усилий с их стороны, часто как развлечение и приятное времяпрепровождение.

    Состояние дел в идеологической сфере США с рассмотренной точки зрения подобно положению в экономике. Здесь тоже можно говорить о рынке идей, который функционирует так, будто им управляет «невидимая рука». Здесь есть те, кто производит и сохраняет идеологию, т.е. предлагает идеологические товары и услуги. Они доступными им средствами доводят свою продукцию до потребителя, т.е. идеологически обрабатываемым народным массам. Тут имеет место действительное, а не метафорическое потребление идеологической продукции — слушание, чтение, видение. И на этом рынке играет свою роль спрос, с которым считается предложение и который сам формирует предложение. И на этом рынке «невидимая рука» не является лишь чем–то воображаемым. Это — определенные лица, система учреждений, организаций и т.п., вступающие в определенные контакты, достаточно хорошо подготовленные, чтобы оценить положение на идеологическом рынке, и извлекающие для себя определенную выгоду. Такой идеологический механизм не вызывает отрицательной реакции у идеологически обрабатываемых людей (так, как это было в коммунистических странах), так как у них создается стойкая иллюзия, будто его вообще не существует [7, с. 328].

    Таким образом, благодаря тотальному «промыванию мозгов» мощная энергетика западного человека оказывается самым надежным образом канализированной, загнанной в жесткие рамки заданных стереотипов. Возникает парадоксальная ситуация: владея всеми мыслимыми свободами для проявления собственной индивидуальности, западный человек оказывается лишенным этой индивидуальности, «…индивид перестает быть собой, — писал по этому поводу Э. Фромм, — он полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном, и становится точно таким же, как все остальные, и таким, каким они хотят его видеть» [4, с. 159]. «…у нас могут быть мысли, чувства, желания и даже ощущения, которые мы субъективно воспринимаем как наши собственные, хотя на самом деле это не так. Мы действительно испытываем эти чувства, ощущения и т.д., но они навязаны нам со стороны…» [4, с. 161].

    Здесь мы снова видим макиавеллистский тип «человека без свойств», способного изменяться в соответствии с требованиями окружающей среды. Чтобы быть целиком адекватным внешним условиям, индивид становится «никаким». Отказавшись от каких–либо качеств и свойств самодостаточной личности, он оказывается в состоянии экзистенциональной пустоты, позволяющей ему эффективно приспосабливаться к постоянно меняющимся условиям внешней среды.

    Вот как это описывает С. Московичи: «Имея проницаемое, гибкое, не ищущее единой точки опоры «Я», он (западный человек. — Авт.) становится совершенным обитателем… «мира свойств без людей, пережитого опыта без тех, кто мог его пережить»… Отделение от самого себя и объектов приобретает такую значимость потому, что оно позволяет людям… приобрести главное качество — «качество отсутствия характера». Качество мобильности и переменчивости индивида… который не чувствует себя связанным каким–либо априорным принципом, внутренним долгом и не подчинен раз и навсегда какой–либо норме. Ибо он предается движению, где ничто ни на мгновение не остается в состоянии покоя… Такой характер является лишь рядом сочетаний и импровизаций, он служит лишь тому, чтобы соответствовать обстоятельствам» [1, с. 449].

    Однако, теряя индивидуальность (особость), западный человек усиливает свой индивидуализм, который обнаруживается в мощной отчужденности от других людей и в противопоставлении себя им. Как писал К. Маркс: «Речь идет о свободе человека как изолированной, замкнувшейся в себе монаде» [6, с. 400]. Эта отчужденность, в свою очередь, порождает мощную агрессию по отношению к окружающим людям и миру вообще. Западный человек стремится к господству, подавляя все, что он считает препятствием на пути к нему. Как заметил Г. Маркузе: «Достигая ступени самосознания, сознание обнаруживает себя как «Я», а «Я» прежде всего означает вожделение: оно приходит к осознанию себя, только достигнув удовлетворения и только посредством «другого». Но такое удовлетворение предусматривает «отрицание» другого, ибо «Я» должно удовлетворить себя как истинное «бытие — для — себя» в противоположность всякой «другости». Мы имеем дело с понятием индивида, который должен постоянно утверждать и отстаивать себя для того, чтобы ощущать свою реальность, который противостоит миру как своей «негативности», как отрицанию своей свободы, и поэтому может существовать, только непрерывно отвоевывая свое существование у чего–то или кого–то, на него притязающего. «Я» должно стать свободным, но если миру присущ «характер негативности», то «Я» для своей свободы нуждается в «признании» своего господства, а такое признание может быть получено только от другого «Я», другого самосознающего субъекта. <…> «Самосознание может получить удовлетворение только через другое самосознание». Таким образом, агрессивное отношение к миру–объекту, господство над природой в конечном счете нацелено на господство человека над человеком» [3, с. 114—115].

    Отсутствие индивидуальности у западного человека, индивидуализм и его агрессивная самоизолированность становятся почти решающими факторами в управлении социальной организацией Запада, т.е. в управлении обществом посттрадиционного типа, в рамках которого уже не действуют такие мощные факторы социального управления, как национальная идентичность, культура, духовность и т. п. Таким образом, западное общество целенаправленно воссоздает стандартных по своим индивидуальным качествам и отчужденных друг от друга индивидов, представляющих собою человеческую массу, лишенную какого–либо разнообразия. Нивелирование духовно–психологических особенностей индивидов ведет к их примитивизации, когда человек должен целиком отвечать предлагаемому набору потребностей и соответствующему набору форм их удовлетворения, не выходя за их рамки. Как подчеркивал тот же Г. Маркузе: «Высокий жизненный стандарт в мире крупных корпораций ограничителен в конкретном социологическом смысле: товары и услуги, покупаемые индивидами, контролируют их потребности и замораживают их способности. <…> Улучшенные условия жизни — компенсация за всепроникающий контроль над ней» [3, с. 99].

    Именно поэтому западная квазикультура приобретает форму стандартизованного производства, создавая (как и промышленность) лишь продукты массового потребления. Правящим слоям Запада для эффективного социального управления необходим «одномерный» человек, поэтому западная массовая культура сведена к достаточно примитивному шоу, которое обладает яркой, привлекательной формой, но лишено какого–либо содержания. Она не выходит за рамки развлечения, она рассчитана только на «убивание» свободного времени человека, на расслабление его души и разума, а потому приводит лишь к его внутреннему опустошению.

    «Это — практический нигилизм, — констатировал А. Вебер. — В нем заключена тенденция совершить со стороны досуга общий распад человека, раньше замкнутого в себе, заменить его «плебейской массой» в дурном смысле этого слова, которая состоит из душевно раздробленных индивидов. Этих индивидов легко подчинить при их внутреннем распаде средствами демагогии и пропаганды и использовать как манипулируемый человеческий материал» [12, с. 249].

    Нивелирование же духовно–психологического и культурного пространства западных народов лишает их не только какой–либо самостоятельности, но и наименьших проявлений традиционности, что, в свою очередь, создает предпосылки к этническому разложению и вырождению культуры, являющейся сугубо национальным феноменом. Подобное развитие ситуации обусловлено необходимостью глобального управления конгломератом западных стран и стран, попавших в зону влияния Запада.

    КОМФОРТ И ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ

    Жизнь западного человека протекает между стремлением заработать (любым способом) как можно больше денег и стремлением потребить как можно больше материальных благ. Эти два фактора и формируют в основном его личность. Данная особенность имеет свое отражение на концептуальном уровне. Американским социологом Лестером Уордом (1841 — 1913) была разработана доктрина мелиоризма, так называемая наука об улучшении и усовершенствовании социального строя. Размышляя в духе Бентама, Л. Уорд определил мелиоризм как улучшение социальных условий путем точного расчета, в котором человек не удовлетворяется смягчением существующих страданий, а стремится создать такую ситуацию, при которой страдание было бы вообще невозможным. Естественно, что отсутствие страдания в его представлении представляет собой полное удовлетворение возрастающих потребностей человека, т.е. неудержимое стремление к потреблению через обогащение. В том же направлении мыслил и один из основателей американской социологии Уильям Грэхем Самнер (1840–1910). Повторяя своих идеологических предшественников, британских мыслителей, он заявил: «Собственность желаема; она выполняет позитивную роль в мире; то, что некоторые должны быть богатыми, наглядно демонстрирует тот факт, что остальные могут стать богатыми; она есть то, что придает мужество в предпринимательской и индустриальной активности. Борьба за собственность есть борьба за свободу» [13, с. 41]. Таким образом, американская социология «научно» подтвердила западное представление о человеке как существе, которому самой природой уготовано жить в ритме наживы и потребления. Естественно, что все выходящее за рамки данной бинарности автоматически приобретет в сознании человека вторичное и подчиненное значение. В связи с этой психологической особенностью В. Зомбарт заметил: «Живой человек с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов и место его заняли две абстракции: нажива и дело. Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи , — мерой всех вещей» [ 14, с. 131].

    Перестав быть «мерой всех вещей», западный человек сам становится вещью, которая имеет определенную цену и которую можно купить или продать. Он в полной мере осознает себя как вещь. «Авторитарный, одержимый, накопительский характер, развитие которого началось в XVI веке и который продолжал преобладать в структуре характера, по крайней мере средних классов общества, до конца XIX века, медленно уступил место рыночному характеру <…>, — писал Э. Фромм. — Я назвал это явление рыночным характером. Потому что в этом случае человек ощущает себя как товар, свою стоимость, не как «потребительскую стоимость», а как «меновую стоимость». Живое существо становится товаром на «рынке личностей» [15, с. 152]. А так как конъюнктура рынка постоянно изменяется, то, чтобы ей соответствовать, приходится постоянно изменяться и самому западному человеку. Она перестает быть чем–то определенным, приобретая превосходные свойства мимикрии. «Личности с рыночным характером… не имеют даже своего собственного «Я», на которое они могли бы опереться, ибо их «Я» постоянно меняется в соответствии с принципом — «Я такой, какой я вам нужен», — подчеркивал Э. Фромм. [15, с. 153].

    В данном случае рыночная мотивация усиливается целенаправленной обработкой масс СМИ, направленной на примитивизацию духовной, интеллектуальной и психологической сфер жизнедеятельности западного человека. Гипертрофированное пропагандой сознательного индивидуализма, его шаблонное «я» постоянно изменяется, подстраиваясь под ситуацию, и в результате человек оказывается лишенным «самости» — того духовного стрежня, который определяет чувство личностной идентичности. «Кризис идентичности» — это кризис современного западного общества. Он вызван тем фактом, что его члены стали стандартными инструментами, чувство идентичности которых зиждется на участии в деятельности безликих корпорации или гигантских бюрократических организаций. А там, где нет аутентичной личности, не может быть и чувства идентичности.

    Превращаясь в максимально эффективный «винтик» глобальной машины западной цивилизации, предназначенной добывать материальные блага, западный человек сознательно и бессознательно умерщвляет все те стороны своей жизни, которые как–то могут препятствовать его системному функционированию, ограничивая им сферу своих интересов и интеллект. Последний же был сведен к совокупности определенных привычек, которые оказывают содействие эффективному выполнению тех функций, которые обеспечивают возможность зарабатывать и потреблять, т.е. разум становится сугубо инструментальным, не обремененным задачей понимания. Интеллект западного человека рассчитан на максимально оптимальное решение практических задач, которые перед ним ставятся, но он не в состоянии проанализировать, нужна ли данная задача вообще, тем более сформулировать ее самостоятельно. Таким образом, индивид превращается в беспрекословного исполнителя, лишенного способности задавать «ненужные» вопросы даже самому себе. В результате социальные отношения в западном обществе в значительной степени стали походить на армейский порядок, прикрытый демагогией о торжестве «свободы личности». Как писал С. Московичи: «От них ждут решения, но не вопроса, чему оно служит, полезно оно или вредно. В глазах всех эти вызывающие восхищение специалисты и знания представляют верховенство средств над целями, тот факт, что можно разумно рассуждать со всей объективностью о том, «как делать», вместо того, чтобы спорить и волноваться о том, «для чего делать» [1, с. 443].

    Другой стороной инструментального интеллекта становится сужение кругозора человека и отсутствие какого–либо интереса к миру как таковому. В информационном спектре инструментального интеллекта оказывается лишь то, что связано со сферой зарабатывания денег и их траты. На концептуальном уровне эта психологическая особенность нашла свое отражение в так называемой философии прагматизма — инструментализма. Основатель прагматизма Вильям Джеймс в своих роботах отразил картину разнообразного мира, в котором люди способны познавать лишь частичные и ограниченные истины, — истины, которые приносят им практическую пользу. Развивая идеи В. Джеймса, Ч. Пирс прежде всего, типично по–американски, отнесся к центральному вопросу любой философии ~ к проблеме истины и ее критерия. В его философии истина оказалась за рамками гносеологии, трактуясь как единство мысли и действия. Пирс, как и любой прагматик, концентрировал внимание на тех практических возможностях, которые содержатся в предмете. Он подчеркивал, что конечное благо закладывается в процессе «роста разумности», который обеспечивает человеку успех в практической деятельности. Прагматизм, таким образом, концептуально свидетельствовал о том, что в рамках западной цивилизации господствующее положение занял человек–делатель, ориентированный на манипуляцию с окружающей реальностью, человек, заинтересованный в расширении спектра возможных действий по достижении практических результатов.

    Подтверждением этого стало развитие концепции инструментализма Джона Дьюи, у которого «познание вообще», «теория реальности вообще» были отвергнуты в пользу так называемого «эмансипированного эмпиризма», «практического познания». Главной категорией инструментализма стало понятие «опыт». Причем «опыт» не вообще, а «опыт» в частности, непосредственно связанный со «здравым смыслом янки». Его концепция имеет следующую характеристику: «Факел инструментальной философии Джона Дьюи есть не что иное, как здравый смысл янки, практический путь анализа повседневных ситуаций и проблем в терминах их разрешения. Джон Дьюи обвенчал философию с практической жизнью и сделал народную традицию янки характеристикой современной жизни, и благодаря ему эта традиция стала единственной величайшей силой, влияющей на сознание и характер XX столетия» [13, с. 95][71]. Его целеустремленная энергия была направлена не только на академические круги. Бурную деятельность относительно распространения идей инструментализма он развил в сфере американского образования. В связи с этим Д. Дьюи заметил: «Я хотел, во–первых, держать молодежь под влиянием системы образования как можно дольше… во–вторых, целью должно быть развитие индустриального интеллекта…» [13, с. 101][72].

    Усилия Д. Дьюи не были напрасными, и доктрина прагматизма стала методологической основой средней и профессиональной школ США. Более того, философия прагматизма очень быстро вышла за академические рамки, превратившись в философию американского народа. Таким образом, инструментальное сознание западного человека, как средство для достижения материальных благ, оказалась закрепленным идеологически[73].

    Не меньшее значение здесь имеет и рационализм. Абсолютизация рациональности в современном западном обществе доведена до абсурда. Примером этого может быть упомянутый выше Уильям Грэхем Самнер, которой заявил, что совершенствование общества — это результат развития рациональности. И подобное утверждение не является случайным, так как совершенствование западного общества прямо зависит от развития рациональности.

    Западная цивилизация по своей сути рациональна, и вне рациональности она существовать не может. Именно поэтому и западная политика является одной из форм крайнего проявления рационального, прагматического мышления западного человека, что можно сравнить лишь с западной экономикой, в которой тщательно просчитывается и продумывается каждая функциональная составляющая, которая соединяет цель с ее реализацией. В западной политике, как и в западной экономике, субъекты деятельности знают заранее, какой результат они получат в соответствии с затраченными силами и средствами. То есть как политика, так и экономика Запада являются сугубо планируемыми феноменами. Если в экономике случайность — это финансовое банкротство, то в политике случайность — это банкротство политическое.

    В связи с этим необходимо отметить, что западные государственные структуры (а также негосударственные организации, принимающие стратегические решения) обслуживает целая система институтов, осуществляющих программные разработки не только в области политического (и экономического прогнозирования), но и в области политического (экономического) моделирования. То есть процессы указанных сфер сознательно канализируются в заданном направлении.

    Однако, как было сказано выше, это централизованное управление является скрытым и основывается на манипулятивных технологиях, которые создают иллюзию безграничной свободы как каждого отдельного человека, так и западного общества в целом. Простой обыватель, оказавшийся замкнутым в определенных информационных рамках, воспринимает важные политические события как случайности, однако на самом деле они таковыми не являются. Как в свое время резонно заметил Т. Рузвельт: «В политике ничто не происходит случайно; если что–то произошло, можно ручаться, что все было так и спланировано» [16].

    ВЛАСТЬ И КАПИТАЛ

    Однако, несмотря на стремление масс к наживе и потреблению, Запад представляет собой в плане материального достатка жесткую иерархическую структуру пирамидального типа с огромным дисбалансом между имущими и неимущими. Неравенство людей, с этой точки зрения, в западных странах — колоссальное. На вершине этой социальной пирамиды происходит накопление фантастических богатств, а в ее основании — процветает беспросветная нищета. Незначительная часть западного общества имеет доступ ко всем жизненным благам, ко всем достижениям цивилизации, о которых когда–то не могли мечтать даже самые привилегированные классы, а значительная часть граждан лишена той крупицы благ, которую раньше имели даже бедняки.

    Во всяком обществе, так или иначе, происходит деление на богатых и бедных. Но в различных обществах это принимает различные масштабы и формы. Вот некоторые данные относительно этого на Западе. В Великобритании в 1987 году 0,1% высшего социального слоя владел 7% богатств страны, 50% средних и низших слоев — лишь 4%, а 9 млн.граждан (т.е. 17% населения) в 1986 году жили в нищете [17]. В 1989 году треть жителей Лондона находилась за официально установленной чертой бедности [18]. К 2000 году ситуация в Англии не улучшилась. 17% ее населения, или почти каждый пятый житель, как и раньше, живет в нищете (их уровень жизни соответствует уровню жизни населения бедных развивающихся стран). По критериям ООН, условия существования этой части подданных Ее Величества определяются как «абсолютная бедность». В стране 4 млн.человек не могут питаться два раза в день (!). Ученые четырех британских университетов, которые провели это исследование, по их собственному признанию, были «шокированы» его результатами. Они отмечают, что доля бедных семей в структуре населения Великобритании возросла почти вдвое в период с 1983 по 1999 год [19]. В 1997 году в одном из номеров лондонской газеты «Observer» сообщалось, что «до 2 миллионов британских детей страдает от плохого здоровья и задержки роста из–за недоедания» [20, с. 103]. Каждый третий ребенок страны растет в бедности, и из–за этого 1,5 млн.детей младше 16 лет вынуждены работать [21, с. 272]. При этом в Великобритании в 1985 году 5% работающих получало 16% общенациональной прибыли, а 50 % — всего 5% [7, с. 164].

    В 1963 году в США произвела сенсацию книга Майкла Харрингтона, в которой говорилось о десятках миллионов американцев, находящихся за чертой бедности. Несмотря на все мероприятия правительства как–то улучшить ситуацию, в 1989 году в Соединенных Штатах жило в нищете 31,5 млн.человек, а в 1990–м — 33,6 млн, т.е. 13,5% населения [22]. При этом, как свидетельствуют данные ЮНИСЕФ, в США наихудшие показатели среди индустриальных стран по таким параметрам, как смертность среди детей до пяти лет (они идут наравне с Кубой, страной третьего мира, вот уже сорок лет подвергающейся политическому давлению, скрытой агрессии в форме тайных подрывных операций и экономической блокаде со стороны Вашингтона). Соединенные Штаты также удерживают рекорды по голоду, детской бедности и другим основным социальным показателям [23], а 40 млн.американцев лишены доступа к медицинскому обслуживанию [24, с. 237].

    12 августа 2003 года «USA Today» сообщила своим читателям о том, что на данный момент в крупных городах США стремительно растет число бездомных. Американские рабочие и служащие, которые живут от зарплаты до зарплаты, все чаще оказываются на улицах или в ночлежках. Бывшие соседи и коллеги живут у родственников, безработные менеджеры поселяются у своих пожилых родителей. Семьи, которые когда–то имели свои собственные дома, вынуждены спать на двухъярусной кровати в ночлежках. Некоторые бездомные ночуют под открытым небом в своих автомобилях до тех пор, пока не найдут работу. Исследования, проведенные в 18 крупных городах США, показали, что с 2001 по 2002 год количество просьб о предоставлении коек в ночлежках страны выросло в среднем на 19%. Это самый высокий уровень за последние 10 лет. По данным Министерства труда США, в июле 2003 года в стране было зарегистрировано 9 млн.безработных, из них около 3,5 млн.не имеют средств, чтобы оплатить аренду своего жилья, и вынуждены жить в ночлежках. В июле в США было почти 2 млн.трудоспособных граждан, которые безуспешно ищут работу в течение 27 недель. С 1999 по 2002 год в Нью–Йорке число бездомных семей увеличилось на 40%.

    Вместе с тем в 1997 году половиной акционерного капитала Соединенных Штатов владел 1% граждан США и почти 90% его принадлежало 1/10 наиболее богатых семейств (концентрация еще выше для облигаций и трестов, сравнимых по другим активам) [20, с. 219].

    Чтобы проследить динамику углубления материального неравенства в этой стране, необходимо обратиться к официальной статистике. Если разделить американское общество на пять экономических квинт (по 20%), то низший класс, по фактическому положению вещей, вобрал в себя беднейшую пятую и часть четвертой экономической квинты; средний — верхнюю часть четвертой, полностью третью и вторую квинты, а также нижнюю половину первой; верхний — вместил в себя наиболее богатую половину первой квинты [24, с. 229].

    Часть национальной прибыли нижней квинты в 1947 году составляла 4%, а в середине 90–х — 4,2%; в обоих случаях–10%; третьей — 16 и 15,7%; второй квинты — 22 и 23%. Верхняя квинта как в 1947 году, так и через пятьдесят лет получала

    больше 47%. Надо добавить, что совокупный доход верхних 10% американцев на протяжении этих 50 лет вбирал в среднем 30% национальной прибыли, а 10% нижних — только 1% [25, с. 318], [26 с. 323], [27 с. 467], [28].

    Необходимо отметить, что во второй половине XX века верхний класс американского общества стал не просто намного богаче среднего и нижнего, а приобрел свои особые социокультурные характеристики и живет в особой, изолированной от других классов реальности. Верхний класс, не превышающий 10% населения, состоит из банкиров, бизнесменов, высокооплачиваемых менеджеров, верхнего слоя политиков и государственных чиновников, преуспевающих юристов, врачей, ученых и артистов. Его представители живут в особняках, расположенных в экологически чистых районах. Они получают образование в элитных частных школах и в университетах «высшей лиги» (она включает около десяти частных университетов, плата за обучение в которых в конце XX века превысила 30 тыс. долл. в год). Они живут в окружении роскоши и комфорта, пользуются прислугой, проводят свободное время в закрытых клубах, а отпуск — на закрытых фешенебельных курортах и в отелях.

    Верхний класс состоит из нескольких групп. Если использовать американскую терминологию, то в его низу находится слой так называемых «искателей» (включающий около 3 млн.американских семей), а на вершине — небольшие прослойки «собственников», «баронов» и «магнатов», которые владеют многомиллиардными состояниями и концентрируют в своих руках контроль над национальными богатствами. А самый высший слой «магнатов» (около 1 тыс. человек) присутствует в международной финансово–экономической элите.

    Средний класс включает в себя средние и нижние слои менеджеров и государственных чиновников, «белые воротнички» из научно–информационных отраслей, квалифицированных рабочих, научную, техническую и гуманитарную интеллигенцию и т.п. Они живут в прилегающих к городам районах, имеют в собственности двух–или одноэтажные семейные дома, небольшие земельные участки, по автомобилю средней стоимости на каждого взрослого члена семьи. Их дети учатся в частных университетах «второй» и «третьей» лиги. Средний класс также живет в собственном мире, изолированном от мира других классов.

    Нижний класс США также представляет собой особую, замкнутую экономическую общность, изоляция которой во второй половине XX века значительно усилилась. В нем преобладают чернокожие американцы, испаноязычные выходцы из Латинской Америки, а также недавние эмигранты из азиатских и отчасти восточноевропейских стран. Представители нижнего класса в основном заняты неквалифицированным трудом в сфере обслуживания, на строительстве, в грязных производствах. Большинство из них снимают дешевые и маленькие квартиры, пользуются общественным транспортом. Большая часть детей из нижнего класса не оканчивают средней школы. Живет нижний класс в городской черте (за исключением центральной, деловой части) [24, с. 231–233].

    Исходя из вышеизложенного, можно констатировать, что социальная структура современной западной цивилизации напоминает пирамиду. На ее вершине расположен узкий слой могущественной элиты, в руках которой находятся основные богатства мира и абсолютная власть, а в ее основании — многомиллионные массы людей, в большинстве своем лишенные элементарных материальных благ.

    Западная идеология и пропаганда создают для рядовых обывателей анестезирующую иллюзию «общества равных возможностей», в котором якобы каждый может подняться из низших социальных слоев в высшие. В связи с этим приводятся примеры людей, которые наживали за короткий срок огромные капиталы или добивались других успехов. Однако много западных специалистов (например, William Rubinstein. The Rich in Brittain. 1986.) утверждают, что вертикальная социальная динамика в Европе и США является незначительной. По их мнению, там для подавляющего большинства людей главным условием приобретения высокого социального статуса является их происхождение, т.е. рождение в высшем социальном слое, а не какие–то личные качества. Поэтому представление о Западе как метаобществе «равных возможностей» не соответствует действительности. Наоборот, оно является социальной организацией тотального неравенства. Причем это неравенство основано не на природном неравенстве людей в плане их способностей и талантов, а на неравенстве в обладании деньгами, а значит, материальными благами. Деньги, вознесенные на вершину абсолютной ценности, сделали равенство между гражданами невозможным в принципе. Поэтому естественно, что реальная власть в западных странах оказалась в руках тех, кто владеет основными капиталами — узкого, изолированного круга избранных. В таких условиях демократическая система может существовать лишь номинально, как пропагандистская абстракция, скрывающая реальное положение дел. Фактически на Западе политическая власть давно является производной от власти финансовой. «За фасадом их (промышленных лидеров. — Авт.) слов, за их благочестивыми заявлениями о том, что было бы лучше для экономики, если бы правительство и политики не совались бы в бизнес, скрывается тесная связь между правительством и бизнесом. Итальянские ведущие промышленники не вовлечены открыто в политику, как это имеет место в отношении деловых кругов США. Они не занимают политических постов и постов в правительстве, не участвуют видимым образом в канализации финансовой поддержки кандидатов и политических партий, как это имеет место в США (там это делается явно!). Они действуют другими методами: подкуп, печать, телевидение, запутанные директораты и финансовые компании, манипулирование биржей, контроль коммерческих банков, которые мнимо принадлежат государству и обществу», — писал А. Зиновьев [7, с. 232].

    Данные свидетельствуют, что американские финансовые магнаты постоянно наращивают уровень своего представительства в верхнем эшелоне исполнительной власти и дипломатической службе. Если в 1861–1877 годах их креатуры составляли 81% государственных чиновников, то в 1878—1897 годах–86,8%, а в 1898–1913 годах — 91,7% [29, с. 374]. И данная тенденция не ослабевает.

    Кроме того, выдвиженцы (менеджеры и юристы) олигархических кланов абсолютно доминируют как в Республиканской, так и Демократической партии. Сами партии оказались в финансовом и организационном плане зависимыми от большого капитала. К этому можно добавить, что при этом идеологические и политические расхождения между партиями максимально сузились.

    В свое время бывший председатель правления «Mid–land Bank» (Англия) Реджинальд Макенна заявил следующее: «Я боюсь, что простым гражданам не понравится, если они узнают, что банки могут создавать и создают деньги… И те, кто управляет кредитом страны, направляет политику правительств и держат в своих руках судьбу народа» [9, с. 140]. Как и в Великобритании, до эпохи доминирования США, так и в современных Соединенных Штатах, президент, правительство и парламент не играют определяющей роли. Они, как и правительство любой другой западной страны, лишь легитимные проводники интересов очень узкой, анонимной группы лиц, которая контролирует основные капиталы западного мира. Один из ведущих идеологов США С. Хантингтон в своей книге «Американская политика» заявил, что власть, для того чтобы быть эффективной, должна оставаться невидимой: «Архитекторы власти в США должны создать силу, которую можно будет ощутить, но не увидеть. Власть остается сильной, если она остается в потемках; при солнечном свете она начинает испаряться» [20, с. 208.].

    Не зря в 1816 году Томас Джефферсон сказал: «Я считаю, что банковские учреждения более опасны для наших свобод, нежели постоянные армии. Они уже создали денежную аристократию, которая ни во что не ставит правительство» [9, с. 151]. Именно в связи с этим могущественный банкир Мейер Ротшильд произнес свою знаменитую фразу: «Дайте мне управлять деньгами страны, и мне нет дела, кто создает ее законы» [30, с. 10].

    ШТАТЫ ОТ ОКЕАНА ДО ОКЕАНА

    После распада СССР мир оказался под мощным военно–политическим прессингом Соединенных Штатов Америки, представляющих собою наивысшую фазу развития западной талассократии. Особый статус США приобрели в связи с тем, что на данный момент ни одно теллурократическое государство не может бросить открытый вызов и оспорить в военно–политической и экономической борьбе американское могущество. Если до этого момента безудержное стремление морских торговых республик к завоеваниям наталкивалось на незыблемую мощь сухопутных империй, то сейчас Запад, в лице США, получил шанс утвердить свое абсолютное мировое господство.

    Таким образом, Соединенные Штаты представляют собой военно–политический и экономический апофеоз западного экспансионизма. Об этом свидетельствует уже хотя бы то, что за два века после принятия американской конституции сухопутная территория США увеличилась более чем в четыре раза. Как заявил профессор А. Филд–младший, еще до завоевания независимости у американцев было нечто большее, чем изначальный инстинкт экспансии: у них было цельное видение мировой империи.

    В 1783 году Дж. Вашингтон назвал новорожденную республику «поднимающейся империей». «Расширять сферу» призывал Мэдисон в 10–м номере «Федералиста»; в 14–м номере он говорил о «расширенной в своих пределах республике» как о «единой великой, уважаемой и процветаемой империи». Какими бы разными не были взгляды Гамильтона и Джефферсона, Джона Куинси Адамса и Джексона по ряду важных проблем, они соглашались в одном — в необходимости экспансии. Соединенные Штаты, «зародившиеся как империя, — писал Р.У. Вэн Элстайн, — по самой своей сути расширяющаяся имперская держава» [31, с. 188]. Даже их возникновение стало следствием морской экспансии предшествующего западного лидера — Великобритании, которая основала целый ряд своих баз, а потом и колоний на побережье Северной Америки. Однако дух завоевания не позволял колонистам довольствоваться лишь прибрежными территориями и толкал их в направлении огромного американского пространства. Его стихийное покорение и захват начались задолго до возникновения США. Тысячи бывших европейцев на свой страх и риск устремились в глубину Американского континента, ведомые мечтой о фантастическом обогащении. Все, что появлялось на их пути, препятствуя воплощению этой мечты, было обречено на уничтожение. «Золотая лихорадка» американских поселенцев в сочетании с полудикой вседозволенностью и презрением к ближнему превратили их в агрессивную массу борющихся между собой авантюристов, захватывающих «свободные» земли аборигенов.

    По отношению к индейцам наиболее ярко и выпукло проявило себя такое качество западного человека, как расистский комплекс превосходства «белого господина» над «туземцами». Американцы относились к «нецивилизованным народам» точно так же, как голландцы и англичанине — они не воспринимали их как равных себе. Более того, они вообще не воспринимали их как людей. Подобное отношение находило свое подтверждение на официальном уровне. В 1857 году чернокожий раб Дред Скотт, родившийся в Соединенных Штатах, апеллируя к американской конституции, потребовал в суде личной свободы. Верховный суд США отказал ему в его требовании на основании того, что раб является не личностью, а только лишь вещью, кому–то принадлежащей собственностью [32, с. 183].

    Считая индейцев и негров «говорящими животными», «белые господа» относились к ним соответствующим образом. Так, например, по свидетельству многих исторических документов, захваченный в Африке «черный товар» транспортировался в Америку в таких условиях, что из 10 негров до конца плавания в живых оставался один. Только за 1661—1774 годы в США было завезено около миллиона рабов, и около 9 млн.из них при этом погибли по дороге [33, с. 8]. Прибыль американских работорговцев от этой операции в ценах середины XVIII века составила не менее 2 млрд.долл. США — астрономическую по тем временам цифру.

    Принято считать, что рабство было лишь в южных штатах, где правили «плохие» плантаторы, а «хорошие» северяне во главе с прогрессивными американскими президентами только и думали, как бы освободить бедных рабов. В связи с этим имеет смысл процитировать слова Авраама Линкольна, по прозвищу «Честный Эйб», вошедшего в историю в качестве «великого освободителя порабощенных негров»: «И я скажу, что я никогда не выступал и не буду выступать за социальное и политическое равенство двух рас — черной и белой, я никогда не поддерживал точку зрения, что негры должны получить право голоса, заседать в жюри, занимать какую–нибудь должность или иметь возможность заключать браки с белыми… добавлю, что между белой и черной расой есть физическая разница… и как любой человек, я за то, чтобы белая раса занимала главенствующее положение» [34].

    Действительное положение дел того времени можно понять на примере Джеймса Медисона, четвертого президента Соединенных Штатов и автора американской конституции. После Войны за независимость в своем письме он с радостью сообщал другу, что любой его раб дает прибыль 257 долл. в год, а тратит он на содержание каждого из них лишь 12–13 долл. Сомнительно, что такое искреннее удовлетворение доходами от эксплуатации рабов могло уживаться с моральным негодованием относительно несправедливости рабства. У автора Декларации независимости, Томаса Джефферсона, также были сотни черных невольников, которые обрабатывали четыре тысячи гектаров его земли. До отмены рабства ни один из американских президентов не брезговал получать прибыль от рабовладения. Как это ни удивительно, но «отцы» американского народа, претендовавшие на моральное превосходство и роль учителей «свободы и равенства» для всех народов мира, одновременно были рабовладельцами.

    То, что впоследствии Война Севера и Юга (1861–1865) была представлена как борьба за освобождение рабов, скорее свидетельствует о хорошо работающем в США механизме корректирования истории, чем точном изложении исторических фактов. На самом деле эта война была силовой акцией Вашингтона против южных штатов, которые, пользуясь своим конституционным правом, решили отделиться и создать свою Конфедерацию.

    Северным индустриальным штатам необходимо было сбывать произведенную ими продукцию, а южные сельскохозяйственные штаты ввели тарифы на их промышленные товары, закрыв свои внутренние рынки. К тому же промышленность Севера нуждалась в природных ресурсах Юга. Преодолеть эти противоречия могла лишь война. После разгрома Конфедерации победивший Север облагородил ее гуманистическими идеалами[74]. Отмена же рабства оказалась побочным результатом военного противостояния южных и северных штатов. Декларация об освобождении предназначалась для создания условий экономического «подрыва» Конфедерации. Она не отменяла на американской территории рабство как таковое. А. Линкольн объявил свободными только рабов, находящихся натерриториях южных штатов. Самих негров и их интересы в расчет никто не брал. Ни о каком гуманизме или «общечеловеческих ценностях» американцы не хотели и слышать. В те времена как гуманизм, так и «общечеловеческие ценности», в отличие от рабов, дохода дать не могли.

    Именно поэтому черные невольники оставались чуть ли не главной силой американского экономического прогресса, с которыми тем не менее белые господа обращались предельно жестоко. Они не только не считали их людьми, но и относились к ним как к животным, имеющим небольшую ценность (в сравнении, например, с лошадью или мулом). За то, что негр осмеливался открыто посмотреть в лицо белому, его нередко линчевали. Много африканцев не выдерживало постоянных унижений и издевательств, убегало от своих хозяев. Американцы травили беглецов собаками, а при поимке отрубали ногу, руку или половой член. Нередко рабы оказывали сопротивление. Жестоко подавляя восстания, плантаторы применяли по отношению к чернокожим самые жестокие наказания: сжигали их на медленном огне, клеймили, отрезали уши и т.п. Убийство непокорного негра поощрялось особой премией в 455 фунтов табака. Но все равно к концу XVIII века произошло свыше 50 массовых восстаний [35, с. 511]. При этом надо заметить, что именно в северных штатах, так самоотверженно «боровшихся за свободу негров», линчевания продолжались до середины 60–х годов XX столетия.

    Американцы гордятся своей Декларацией независимости, которая провозгласила в 1776 году всехлюдей равными. Но этот документ выглядит очень странно, если учитывать то, что на индейцев, негров и другие неевропейские этнические группы и расы, провозглашенные Декларацией, права и свободы не распространялись. Исходя из этого, можно сделать вывод, что данный документ был создан для консолидации господствующей части американского общества, имеющей европейское происхождение. Эта консолидация должна была обеспечить подчиненное положение «расово неполноценных» групп. Поэтому обратной стороной этого «равенства» являлась жесткая система этнорасового неравенства. Нигде более рабство не принимало такие зверские формы, как в Северной Америке. Это обуславливалось тем, что в американском обществе господствовала расистская психология и идеология, а Соединенные Штаты были расистским государством.

    После того как негры получили гражданские права, их положение существенно не изменилось. По территории Соединенных Штатов периодически прокатывались погромы, направленные против афроамериканцев. Наиболее ярким из них стали массовые убийства в городе Тулса, штат Оклахома, в 1921 году. Тогда за одну ночь белые расисты разрушили 35 кварталов негритянской части города, безнаказанно грабя и убивая чернокожих граждан США. Трупы жертв закапывали в братских могилах или сбрасывали в реку. «Свободная» и «демократическая» печать Соединенных Штатов, американский президент, Конгресс и белое население этой бойни не заметили, как и многие другие, ей подобные. Лишь в 1996 году городская власть Тулса под давлением афроамериканских общественных организаций извинилась за погром и даже решила построить мемориал его жертвам.

    Несмотря на культивируемую «политкорректность», на психологическом уровне расизм в США сохранился до сих пор. Хотя американская власть и общественное мнение на данный момент громогласно его осуждают, расово–этнический антагонизм в Америке протекает в латентной форме и поныне, периодически проявляясь в форме эксцессов насилия и неофициальном апартеиде[75].

    Если английский (и общеевропейский) экономический подъем XVIII—XIX столетий стимулировался вывозом колоссальных материальных ценностей из колоний, то экономический рывок США, позволивший им в будущем заявить о своих геополитических амбициях, в значительной мере был обусловлен не только силовыми акциями экспроприации за границей, но и непосредственным рабским трудом.

    Рабовладельческое плантационное хозяйство в Северной Америке начало свое существование в 1619 году, когда в Виржинию поступила первая партия рабов из тропической Африки. Во времена американской независимости развитие рабовладельческой системы достигло своего пика. Чтобы процесс снабжения Соединенных Штатов рабами был бесперебойным, в 1821 году группа освобожденных американских рабов, при содействии Американского колонизационного общества, поселилась на территории между Сьерра–Леоне и Берегом Слоновой Кости, основав там государство под названием Либерия (т.е. «страна свободы»), фактически ставшее американской колонией. Таким образом была создана главная американская база на Африканском континенте, обеспечивающая процесс нелегального снабжения США рабами. Несмотря на то что в 1847 году Либерия провозгласила свою независимость и на протяжении следующих пяти лет была признана основными европейскими государствами, Соединенные Штаты не признавали ее независимость вплоть до 1862 года. Несмотря ни на что, правительство США, под давлением рабовладельческого лобби в Конгрессе, продолжало рассматривать Либерию как свое владение и форпост в Африке.

    Стремление сохранить источник поступления рабов объяснялось тем, что труд чернокожих стоил значительно дешевле, чем труд белых. Поэтому ввоз африканцев был выгоден экономически. Рабы поставлялись через Вест–Индийские острова, где также развивалось плантационное хозяйство. В обмен на них работорговцы предоставляли дешевые спиртные напитки, текстиль, скот, зерно, ремесленные товары.

    Хотя развитие рабства в США началось как одна из форм феодализма, впоследствии плантаторы стали поставщиками хлопка, риса, индиго, табака и другого сельскохозяйственного сырья для промышленности Великобритании и северо–востока США. То есть реально рабский труд в Америке использовался не только в сельском хозяйстве, но и промышленном производстве. При этом рядом с неграми, фактически на правах рабов, трудились китайцы. В качестве примера, который демонстрирует применение рабской силы огромных человеческих масс, можно рассматривать трансконтинентальные железные дороги США, на строительстве которых использовались почти на рабских условиях сотни тысяч (!) китайцев.

    К вышеизложенному можно добавить, что в 2001 году африканские страны решили предъявить Соединенным Штатам и бывшим западноевропейским колониальным государствам общий иск за тот ущерб, который понесла Африка в годы работорговли. По данным Организации африканского единства (ОАЕ), за несколько столетий в Америку было вывезено 12 млн.человек. В начале января 20.00 года, созданная ОАЕ специальная комиссия, состоящая из историков, экономистов, юристов, социологов, обобщила результаты своей двухлетней работы по исследованию вопроса об ущербе, нанесенном Африке в результате работорговли. В итоге была названа фантастическая цифра возможного иска — 777 триллионов долларов США. Кроме того, «Американская национальная коалиция черных за компенсацию» заявила, что правительство США должно выплатить компенсации потомкам африканских рабов, насильно вывезенных в Америку в XVII—XVIII столетиях. Ее общая сумма, по оценкам этой организации, должна составить 1,5 триллиона долларов США [36].

    По отношению к индейцам европейские переселенцы вели себя аналогичным образом. «Очищая» американские земли от непокорных аборигенов и создавая на их территориях свое государство, они действовали по принципу американского генерала Фила Шеридана: «Хороший индеец — это мертвый индеец». Ими тотально уничтожались не только мужчины индейских племен, но женщины и дети. История колонизации Америки просто переполнена фактами жестокого и бесчеловечного отношения белых американцев к «краснокожим», которая сейчас могла бы трактоваться международным правом как геноцид и преступление против человечества.

    Еще в 1640 году законодательное собрание Новой Англии приняло ряд резолюций, смысл которых можно свести к трем «аксиомам»:

    1. Земля и все, что на ней, принадлежит Господу;

    2. Господь может дать землю или какую–то ее часть избранному народу;

    3. Мы — избранный народ [37, с. 290].

    Индейцы так и не смогли понять, каким образом земля может кому–то принадлежать. Ведь тогда, рассуждал и он и, можно продавать или покупать воздух, небо, дождь или пение птиц. Но разве можно делать подобное, находясь в здравом уме? Им европейские переселенцы казались безумцами. Для них мысли и поступки пришельцев свидетельствовали о болезни духа и разума. Индейцы так и не поняли, почему «краснокожие» и «бледнолицые» не могут жить вместе на одной земле, под одним солнцем. Они хотели мира, они пытались договориться, они легко шли на уступки и компромиссы. В итоге миллионы их были безжалостно убиты, а уцелевшие согнаны в концентрационные лагеря и резервации.

    Европейские переселенцы всегда считали индейцев неполноценной расой, существование которой противно Богу. Именно поэтому всякие нормы морали были к ним не применимы. По сути, с индейцами не воевали, их просто истребляли как диких животных, которые не поддаются «окультуриванию» и не годятся из–за своей ментальности даже на роль рабов.

    Типичным примером того, как поступали американцы с «бесполезными» туземцами, является трагедия, которая произошла 26 ноября 1664 года. Тогда две колонны американских солдат под командой Антони и полковника Шивингтона (бывшего проповедника методистских общин, миссионера и организатора воскресных школ) напали на беззащитный лагерь возле форта Лион. На тот момент в нем были только женщины, дети и старики, всего около 700 человек. Индейцам не помог даже большой американский флаг, который «Великий отец» подарил одному из вождей. Бойня, которая началась в лагере, превзошла все пределы человеческой жестокости. Американские солдаты с наслаждением убивали и увечили, измываясь над мертвыми телами. Они отрезали половые члены у мальчиков и стариков, груди у женщин, раздирали животы у беременных. Женские половые органы они прикалывали на свои штыки. Всех убитых солдаты скальпировали и из скальпов делали мешочки для табака.

    После резни Шивингтон заявил прессе, что он и его солдаты успешно закончили одну из самых кровавых битв с индейцами. Белые поселенцы ликовали. Собравшись в оперном театре в Денвере, они требовали истребить, истребить всех индейцев. Пятьдесят лет спустя президент Теодор Рузвельт провозгласил резню в индейском лагере возле форта Лион самым справедливым и благородным событием, какие только были на западных границах.

    В 1862 году правительство США издает «Закон о заселении Запада» (т.е. индейских территорий). Чтобы стимулировать процесс истребления индейцев, каждому переселенцу было обещано бесплатно в собственность 160 акров плодородной земли. Индейцы, собственники этих земель, объявлялись вне закона. До конца 1860–х годов по всей стране идут их массовые преследования и убийства. Власти многих штатов начинают выплачивать значительные денежные суммы за каждый скальп убитого аборигена. Так, например, законодательная палата Массачусетс в 1755 году объявила индейцев бунтовщиками, предателями и врагами, назначив денежные вознаграждения за их убийство. За скальп взрослого мужчины правительство платило 40 фунтов стерлингов, за скальп индейской женщины и ребенка в возрасте до 12 лет — 20 [32, с. 46]. К этому можно добавить, что, по законам США (которые действовали вплотьдо 1924 года), индейцы не были американскими гражданами и не имели на территории Соединенных Штатов никаких гражданских прав.

    Тех же индейцев, которые уцелели, американская власть помещала в резервации. При этом принудительное переселение осуществлялось как военная операция вооруженных сил США и сопровождалось актами ужасного насилия, массовых убийств и произвола. Так, одно из наиболее многочисленных и культурных индейских племен — чироки, насчитывавшее на тот момент 14 тыс. человек, во время принудительной депортации в 1838— 1839 годах потеряло погибшими 4 тыс. [38, с. 260]. Чтобы хоть немного ощутить всю глубину той давней трагедии, обратимся к рассказу Джона Г. Барнетта, рядового 2–го полка 2–й бригады горной пехоты армии США, принимавшего участие в депортации этого небольшого народа под командованием капитана Абрама Маклиллана.

    «Изгнание чироки с их земли застало меня в 1838 году рядовым срочной службы американской армии, когда я был совсем еще молодым человеком,писал он в декабре 1890 года.Будучи знаком со многими индейцами и свободно говоря на их языке, я был направлен переводчиком в Страну Дымящихся Гор в мае 1838–го, где стал свидетелем одного из самых жутких событий в истории американских войн.

    Беззащитных людей выволакивали из их домов и штыками загоняли на сборные пункты. На моих глазах октябрьским утром, под ледяным дождем, их как стадо овец погрузили в шестьсот сорок пять фургонов и отправили на запад.

    Никогда мне не забыть горе и ужас того утра. Вождь — христианин Джон Росс прочел молитву, и когда по сигналу горна обоз тронулся, люди, привстав, прощались со своими домами, зная, что покидают их навсегда. Многие из этих несчастных не имели ни одеял, ни теплой одежды, ни даже обуви на ногах. Такими их выгнали из домов.

    Семнадцатого ноября мы попали в бурю с градом и мокрым снегом при минусовой температуре и до самого окончания нашего путешествия, 26 марта 1839 года, условия существования индейцев были просто кошмарными.

    Им приходилось спать в фургонах или прямо на земле, без огня. Дорога в изгнание стала для них дорогой смерти. Я помню, как только в одну ночь двадцать два человека погибло от пневмонии, усталости, унижения.

    Среди них была и жена вождя Росса, настоящая красавица. Эта благородная женщина отдала свое единственное одеяло больному ребенку и осталась под дождем на ледяном ветру безо всякой защиты. Через несколько часов она умерла от воспаления легких.

    А причиной всех бедствий племени чироки стала обычная человеческая алчность. <…>

    В 1828 году индейский мальчик продал золотой самородок белому торговцу. И этот кусочек металла стал приговором всему народу чироки. В короткое время страна была перевернута кверху дном вооруженными отрядами, утверждавшими, что они — правительственные чиновники, прибывшие позаботиться об индейцах.

    Творимые ими преступления просто растоптали всякое понятие о цивилизованных людях. Землю забирали, дома жгли, а людей расстреливали.

    Вождь Яналуска был лично знаком с президентом Эндрю Джексоном. Вместе с отрядом из пятисот отборных воинов–чироки он помог Джексону выиграть сражение у Лошадиной Подковы, потеряв тридцать три человека убитыми. В тот день Яналуска самолично проломил череп воину из враждебного племени криков, когда тот совсем уже собирался убить будущего президента.

    Вождь Росс послал Яналуску в Белый Дом просить защиты. Но Джексон был безразличен и холоден к отважному сыну лесов, который спас ему жизнь. Выслушав просьбу, он бросил: «Аудиенция закончена, сэр. Ничего не могу для вас сделать».

    Судьба народа Чироки была решена. Вашингтон объявил, что индейцы должны быть переселены на Запад, а их земли передаются белым. В мае 1838 года четыре тысячи солдат и три тысячи добровольцев под командованием генерала Винфилда Скотта вторглись в индейскую страну и вписали самую черную страницу в американскую историю.

    Мужчин, работающих в полях, арестовывали и гнали на сборные пункты. Женщин выталкивали из домов. А они, в большинстве, даже не понимали языка, на котором говорили солдаты. Детей отнимали у родителей и собирали в отдельных загончиках, где земля вместо подушки, а небо вместо одеяла. Стариков и немощных гнали штыками.

    В одном доме случилось горе. Умер ребенок. Мертвый малыш с грустным лицом лежал на медвежьих шкурах, и женщины готовили его к погребению.

    В этот момент всех арестовали и выгнали на улицу. Я так и не знаю, кто похоронил тело.

    В другом доме жила одинокая мать, вдова с тремя детьми. Один — совсем еще младенец. Когда за ней пришли, она прочла молитву на своем языке, попрощалась со старым верным псом, привязала младенца за спиной, двоих других детей взяла за руки и отправилась в изгнание. Но испытание оказалось не по силам. У нее случился сердечный приступ, и она упала в реку вместе с младенцем за спиной и двумя другими детишками, продолжавшими цепляться за ее руки.

    Этот случай произошел на глазах вождя Яналуски, спасшего жизнь президенту Джексону. Слезы текли по его щекам, когда он обратил лицо к небу и промолвил: «Господи, если бы в сражении у Лошадиной Подковы я знал то, что знаю теперь, история Америки пошла бы другим путем»!

    Сегодня, в 1890 году, эти события все еще слишком свежи, и молодые люди могли бы понять весь ужас злодеяния, совершенного против беззащитного народа. Но факты уже надежно скрыты от молодежи. Современные школьники даже не знают, что живут на земле людей, штыками выгнанных на чужбину для удовлетворения жажды золота. <…>

    Однако убийство есть убийство, независимо от того, совершается ли оно подонком под покровом ночи или людьми в униформе, марширующими под музыку военного оркестра. Убийство есть убийство, и кто–то должен ответить.

    Кто–то должен объяснить потоки крови, затопившие индейскую страну летом 1838 года. Кто–то должен объяснить четыре тысячи могил, протянувшихся вдоль тропы изгнания чироки. Я хотел бы забыть, но до последнего дня так и будут стоять перед моими глазами те шестьсот сорок пять фургонов с их кошмарным «грузом»».

    Никто не ответил за потоки крови, залившие индейские земли, и никто не объяснил, зачем, почему были безжалостно убиты миллионы людей, с незапамятных времен обитавшие на Американском континенте. На протяжении XVIII и XIX веков индейское население было почти целиком истреблено. Если на момент появления англичан в Северной Америке там жило более чем 2 млн. индейцев[76], то в начале XX в. их осталось не более 200 тыс. [39, с. 260][77].

    Вышеизложенные факты очень красноречиво свидетельствуют о том, чем на самом деле являются западный гуманизм и человеколюбие, особенно ярко проявившие себя на американской почве. Впрочем, зверства англосаксов можно было бы объяснить суровостью того времени и воспринимать их как следствие дикости «покорителей запада», которым набожные протестантские пастыри просто не смогли внушить христианское милосердие, если бы эти зверства действительно остались в далеком прошлом. Однако это не так.

    Об этом свидетельствует тот факт, что практически все войны, которые вели Соединенные Штаты, сопровождались силовыми акциями системного характера, которые на данный момент характеризуются международным правом как «преступления против человечества». Наиболее ярким доказательством этого является вьетнамская война, во время которой карательные рейды американских солдат были не просто целенаправленным уничтожением населения этой маленькой азиатской страны, а последовательным истреблением «узкоглазых коротышек», осуществлявшимся в особо жестоких формах. Такое могли делать лишь убежденные расисты.

    Примером этому может служить один из широко известных эпизодов войны, произошедший 16 марта 1968 года. В тот день рота «Чарли» из состава 11–й пехотной бригады армии США, под командой лейтенанта Уильяма Л. Келли, получила приказ капитана Эрнеста Медины «очистить деревню» Сонгми. В 7.30 по ней был открыт огонь фугасными и зажигательными снарядами с белым фосфором. Население бросилось в подземные укрытия. Через несколько минут огневая подготовка стихла, и в деревню вошли солдаты роты «Чарли». Там не было ни оружия, ни партизан. В ней американцы нашли только женщин, детей и стариков. Келли приказал убить их всех, а деревню сжечь. Озверевшие янки двигались от хижины к хижине, хватая испуганных женщин и детей за волосы, выкрикивая «Вьетконг? Вьетконг?», и затем хладнокровно убивали их. Беглецов пристреливали в спину. Причем перед расстрелом вьетнамских девушек насиловали и увечили, беспомощных стариков каратели сбрасывали во рвы и закалывали штыками, беременным женщинам вспарывали животы, обезглавливали трупы, снимали скальпы. Капитан Медина (представитель штаба бригады), наблюдавший в этот день за ходом операции, связался по рации с лейтенантом Келли и спросил о причинах задержки продвижения его роты. Келли ответил, что они наткнулись на группу гражданских лиц. «Займитесь ими», — велел Медина. Не уточняя приказ, Келли построил вьетнамцев и с расстояния в десять шагов при помощи двух своих подчиненных расстрелял их из пулемета. Затем палачи оттащили в сторону тела мертвых женщин, закрывших собою своих малолетних сыновей и дочерей, и в упор расстреляли уцелевших детей. Беглецов, пытавшихся укрыться в лесу, уничтожали гранатами и пулеметным огнем. Примерно пятьдесят жителей Сонгми спрятались в яме в дальнем конце деревни. В зловонной жиже барахтались старики, женщины и младенцы. Келли[78] приказал солдатам стрелять. Автоматным и пулеметным огнем люди были превращены в кровавое месиво. Ближе к полудню палачи прекратили стрельбу и сделали перерыв на обед. Но трагедия Сонгми продолжалась. С пленными, согнанными для допроса в овраг, покончили выстрелами в рот. В тот день ужасную смерть приняли около 500 мирных жителей[79].

    Другим не менее ярким примером американских методов ведения войны против «туземцев» является история «боевых подвигов» «Тигрового отряда». Репортеры газеты «Toledo Blade» (г. Толедо, штат Огайо) обнаружили, что, согласно секретным отчетам армии США, взвод, известный как «Тигровый отряд», действуя в центральных районах Вьетнама, пытал и убивал мирных жителей с мая по ноября 1967 года.

    Журналисты Майкл Д. Саллах и Митч Вейсс написали четыре статьи, опубликованные начиная с 22 октября 2003 года под общим заглавием: «Элитная часть обрушилась на мирных вьетнамцев»[80].

    После получения доступа к засекреченным отчетам Центрального уголовного расследовательского командования армии, подробно описывающего бесчисленные военные преступления, журналисты изучили тысячи рассекреченных документов из Национального архива в Вашингтоне, как и сотни дополнительных засекреченных отчетов об этом деле — деле, которое, по их словам, не было известно даже «самым знаменитым американским историкам этой войны». Журналисты также взяли интервью у бывших солдат «Тигрового отряда» и отправились в центральное нагорье Вьетнама (которое состоит из нескольких провинций, включая Куанг Нам и Куанг Нгай), где нашли свидетелей его деятельности.

    Взвод считался элитным подразделением 101–й воздушно–десантной дивизии, он был создан в 1965 году и состоял из 45 получивших усиленную подготовку десантников, выученных проводить разведывательные операции в тылу врага.

    Это подразделение побывало более чем в 40 вьетнамских деревнях, убивая стариков, женщин и детей. Пленных, перед тем как казнить, пытали. Их отрезанные уши и снятые скальпы хранились как сувениры. Один из бойцов «Тигрового отряда» отрезал голову младенцу, чтобы снять с его шеи ожерелье, а убитым американские солдаты выбивали зубы ради золотых коронок.

    Журналисты провели более ста интервью с бывшими солдатами взвода и вьетнамскими жителями, подсчитав, что это подразделение убило сотни безоружных людей за эти семь месяцев. Описывая крайнюю жестокость в отношении крестьян, бывший санитар взвода Ларри Коттингхэм сказал: «Это было тогда, когда каждый носил ожерелье из отрезанных ушей».

    В сентябре 1967 года американская армия начала операцию «Wheeler» («Откатчик»). Под командованием подполковника Джеральда Морсе «Тигровый отряд» и три других подразделения, названные «Наемные убийцы», «Варвары» и «Головорезы», совершили налеты на десятки деревень в провинции Куанг Нам. Успех операции измерялся числом убитых вьетнамцев. «Я никогда не видел ничего подобного. Мы просто приходили и вычищали гражданское население», — признался Рион Кози. Бывший санитар Харольд Фишер вспоминал: «Мы входили в деревню и попросту стреляли в каждого. Нам не нужен был предлог. Если они были здесь, они умирали».

    Газета также обнаружила, что, несмотря на четырехлетнее армейское расследование преступлений «Тигрового отряда», ни одному из его членов не было предъявлено обвинение.

    В 1971 году Джон Керри, бывший флотский лейтенант и глава организации «Ветераны Вьетнама против этой войны», давая показания перед сенатской комиссией по международным делам, заявил: «Я хотел бы говорить от имени всех этих ветеранов и сказать, что несколько месяцев назад в Детройте мы провели расследование, во время которого свыше 150 уволенных с почетом в отставку ветеранов (многие из которых имеют высокие награды) свидетельствовали о военных преступлениях, совершенных в Юго–Восточной Азии. Это были не отдельные случаи, но ежедневные преступления, при полном знании о них командования на всех уровнях.

    Они рассказывали о том, как лично насиловали, отрезали уши, головы, обвязывали проводами от полевых телефонов половые органы и включали ток, отрезали руки и ноги, взрывали тела, стреляли без разбора в штатских, равняли с землей деревни в духе Чингисхана, убивали скот и собак для развлечения, отравляли запасы продовольствия и вообще опустошали деревни Южного Вьетнама, не считая обычных жестокостей войны и специфических разрушений, причиненных бомбежкой».

    Ничего не изменилось в методах ведения войны американской армией и в XXI веке. Об этом свидетельствует документальный фильм «Резня в Мазаре» («Massacre in Mazar»), ирландского режиссера Джейми Дорана (Jamie Doran). В нем рассказывалось о казни без суда и следствия тысяч талибов, взятых в плен у Мазари–Шарифа и заключенных в тюрьму Кала–и–Джанги, после того как в ноябре 2001 года пал последний оплот Талибана на севере Афганистана — город Кундуз. Кроме того, фильм представляет убедительные свидетельства очевидцев о том, что американские военные не только убивали, но и пытали пленных талибов — отрезали им языки и обливали кислотой, перед тем как казнить.

    После просмотра этого фильма в Германии ряд европейских парламентариев и правозащитников выступили с предложением начать независимое расследование зверств американской армии в Афганистане. Делая запрос, знаменитый правозащитник Эндрю МакЭнти (Andrew McEntee) заявил: «Ясно, что это на первый взгляд является свидетельством тяжких военных преступлений не только по законам международного права, но также и по законам самих Соединенных Штатов». Несмотря на гробовое молчание по поводу данного фильма американских СМИ, он широко обсуждался в европейской прессе, со значительным освещением в «Guardian», «Le Monde», «Suddeutsche Zeitung», «Die Welt» и других газетах.

    Естественно, что Соединенные Штаты и Северный Альянс категорически отрицают факт массовых убийств в тюрьме Кала–и–Джанги. Однако их заверения выглядят крайне неубедительно, особенно после того как «Sunday Mirror» опубликовала фотографии ужасающего обращения с бойцами Талибана, содержащимися в другой тюрьме — Шибарган, которую прозвали «афганский Аушвиц».

    В свое время многие из военного и политического руководства нацистской Германии были повешены по приговору Нюрнбергского трибунала как раз за те методы ведения войны, которые так любит использовать армия США по всему миру в борьбе с врагами свободы и демократии. Несмотря на это, правящие круги Соединенных Штатов до сих пор продолжают учить человечество, как надо правильно жить. Но на фоне вышеизложенных фактов уже само понятие «права человека», придуманное американскими идеологами и активно используемое Вашингтоном для обоснования своей внешней политики, выглядит крайне цинично, так же как и желание Белого дома самоотвержено защищать эти «права человека» в других странах. Надо отметить, что к началу XXI века непревзойденный западный гуманизм, которым так гордятся американцы и европейцы, приобрел весьма странные формы.

    Однако вернемся в начало американской истории. После того как в результате Войны за независимость возникли Соединенные Штаты, перед их политическим руководством встала задача целенаправленного расширения своих территорий. Главной целью этой сухопутной экспансии было достижение побережья Тихого океана. То есть американское государство с первых своих внешнеполитических шагов постоянно стремилось к геополитической завершенности — ктому, чтобы границы США совпали с побережьями океанов, омывающих Американский континент.

    В 1803 году, после долгой и напряженной дипломатической борьбы между Соединенными Штатами и Францией, Вашингтон за 15 млн.долл. купил у французов Луизиану — территорию к западу от реки Миссисипи, по своим размерам почти равную начальной территории США, а в 1819 году принудили Испанию уступить Флориду, которая в 1810—1813 годах была захвачена американскими плантаторами при поддержке регулярной армии. В 1836 году рабовладельцы южных штатов захватили мексиканскую провинцию Техас и объявили ее «независимой республикой», а позднее присоединили к США. В 1846 году, после продолжительного торга с Великобританией, США вступили во владение большей частью Орегона — огромной территорией на побережье Тихого океана. В том же году Соединенные Штаты начали войну против Мексики. Разбив мексиканскую армию, они аннексировали почти половину всей ее территории. На захваченных землях были созданы штаты: Нью–Мексика, Калифорния и Юта. В то же время США приобрели спорный с Британской Канадой Орегон, после чего была окончательно установлена прямая американско–канадская граница. И в конце концов, в 1867 году Россия за 7,2 млн.долл. продала Америке Аляску.

    КОНТИНЕНТАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ И КОНТРОЛЬ НАД ОКЕАНАМИ

    Закончив формировать собственную сухопутную территорию, США заявили о своем понимании места и роли Соединенных Штатов в мировой политике. 2 декабря 1823 года президент Джеймс Монро в очередном ежегодном президентском послании Конгрессу США изложил новую внешнеполитическую доктрину Соединенных Штатов, которая стала определяющей вплоть до начала следующего столетия. В довольно резкой форме она провозглашала: «Американские континенты, на свободных и независимых условиях, которые они примут и поддержат, с этого времени не должны рассматриваться как объекты будущей колонизации любыми европейскими державами» [9, с. 162].

    Объясняя свою мысль, Монро добавил, что политические системы европейских стран отличаются от американской, и поэтому «у нас есть моральный долг во имя чистосердечия и дружественных отношений, существующих между Соединенными Штатами и этими державами, заявить, что мы будем рассматривать любую политику с их стороны распространить свою систему на любую часть этого полушария как угрожающую нашему миру и безопасности» [9, с. 162][81]. Со временем Т. Рузвельт дополнил мысль Д. Монро емкой формулировкой: «Соединенные Штаты не могут допустить возвеличивания какой–либо европейской державы на американской земле» [31, с. 202]. То есть США открыто заявили о том, что исключительно в их сфере интересов находится, ни много ни мало, все Западное полушарие.

    В соответствии с поставленными задачами Монро подчеркнул, что, если какое–либо европейское государство или коалиция держав установит контроль над любой из американских стран или приобретет на Американском континенте какие–либо территориальные права, Соединенные Штаты будут рассматривать это как враждебный или недружественный акт по отношению к себе.

    Ближе к середине XIX века доктрина Монро начинает постепенно реализовываться. Прежде всего все усилия американцев направляются на установление своего господствующего положения на Южноамериканском субконтиненте и в бассейне Тихого океана. В этих регионах геополитическая стратегия США определила ряд тактических задач: воспрепятствовать дальнейшим колониальным захватам со стороны европейских стран; провести ряд военно–политических мероприятий, направленных на ослабление позиций европейских конкурентов; закрепить американский контроль над Латинской Америкой, островами Карибского моря и создать военно–морские базы в Тихом океане (на подступах к Евразии). Главными инициаторами такой политики стали олигархические кланы Соединенных Штатов.

    Госсекретарь Соединенных Штатов Д. Г. Блейн, намечая пути экспансии США на Тихом океане, писал в инструкции американскому посланнику в Гонолулу: «Если принять Сан–Франциско за торговый центр Запада США, то линия, проведенная от него в северо–западном направлении, к Алеутским островам, обозначит нашу тихоокеанскую границу почти у берегов Азии. Аналогичная линия, проведенная от Сан–Франциско на юго–запад, к Гонолулу, является естественным рубежом той части Тихого океана, в пределах которой должна развиваться наша торговля с восточными странами, и, более того, является прямой линией коммуникаций между Соединенными Штатами и Австралазией. В пределах этой части Тихого океана лежит сфера торговых интересов нашего западного побережья» [39, с. 38].

    В бассейне Тихого океана (в конце XIX в.) США стремились в первую очередь аннексировать Гавайские острова и острова Самоа — две ключевые стратегические точки[82] между Американским континентом и азиатской частью Евразии.

    К концу XIX века американские бизнесмены завладели большинством природных богатств этих островов, а также в их руках оказались ключевые позиции в островных экономиках. В 1893 году, при поддержке морской пехоты армии США, группа американских плантаторов свергла гавайскую королеву, а потом, жестоко подавляя антиамериканские восстания, присоединила Гавайи к Соединенным Штатам, что было одобрено парламентом США в 1898 году. Американский президент Кливленд, который не был склонен к захвату Гавайев, писал министру юстиции Р. Одни: «Гавайи наши. Но когда я думаю о средствах, использованных для совершения этого преступления, мне становится стыдно» [32, с. 248].

    Далее, воспользовавшись антииспанскими выступлениями жителей Кубы и таинственным взрывом на американском корабле «Мейн», США, уничтожив испанский флот, в 1898 году оккупировали Кубу, в дальнейшем силой оружия подавляя любое антиамериканское выступление на этом острове.

    Того же характера события имели место и на Филиппинах. Еще задолго до начала войны американское морское командование дало указание Тихоокеанскому флоту быть готовым к нападению на Филиппины. 1 мая 1898 года испанские военные корабли были потоплены в Манильском заливе, а затем, используя антииспанское восстание филиппинцев, американцы высадили на острове свои войска, установив там на долгие десятилетия свой оккупационный режим.

    Необходимо отметить, что, как правило, народы захваченных Соединенными Штатами стран оказывали отчаянное сопротивление, которое, как уже было сказано, подавлялось американской армией со звериной жестокостью. Не были исключением и Филиппины. В 1900 году в этой стране находилось более 75 тыс. американских солдат (т.е. три четверти всей американской армии). Перед лицом огромного военного превосходства США филиппинцы начали использовать тактику партизанской войны. На это американцы ответили массовым террором. 5 февраля 1901 года «New York World» писала: «Наши солдаты начали применять ужасные меры против туземцев. Капитаны и лейтенанты становятся судьями, шерифами и палачами. «Не посылайте мне больше пленных в Манилу!» — таков был устный приказ генерал–губернатора три месяца назад. Стало обычаем мстить за смерть американского солдата, сжигая дотла все дома и убивая направо и налево подозрительных туземцев». Действия американской армии на Филиппинах стали прообразом их стратегии во Вьетнаме, местные крестьяне сгонялись в концентрационные лагеря, называемые «реконсентрадос», где из–за ужасающих условий содержания гибли тысячами.

    Кроме того, пленные филиппинские солдаты и арестованные гражданские лица подвергались так называемым «водным процедурам» — их заставляли выпивать четыре–пять галлонов (15—18 литров) воды, азатем им на живот становились коленями. Это продолжалось до тех пор, пока истязаемый не начинал говорить или не умирал.

    Когда местное население оказывало сопротивление, американская армия проводила жестокие карательные акции. Такой стала «бойня Мэй Лай», произошедшая в 1906 году. Тогда американцы напали на первобытное племя моро, жившее на юге Филиппин. Около 600 коренных филиппинцев были истреблены все до одного — мужчины, женщины и дети. Офицер, командовавший этой «боевой операцией», получил телеграмму с поздравлениями лично от президента Теодора Рузвельта.

    Бригадный генерал Джейкоб У. Смит (ветеран бойни индейцев при Вундед Ни), после того как один американский отряд, попав в засаду, был уничтожен партизанами, приказал убить всех жителей на близлежащей территории, начиная с десятилетнего возраста. Подобные действия американской армии имели системный характер, наглядно демонстрируя англосаксонскую философию войны.

    Сенатор Сульцер после разгрома испанской эскадры возле Манилы и захвата Филиппин заявил в Конгрессе: «Орудийные выстрелы с кораблей Дьюи прозвучали новой нотой на Тихом океане, провозглашая миру, что мы находимся там для того, чтобы там остаться» [39, с. 150].

    Итогом испано–американской войны стал мирный договор, подписанный в Париже 10 декабря 1898 года, по которому Куба де–юре объявлялась независимой[83], де–факто превращалась в американскую колонию, а филиппинские острова, Пуэрто–Рико и остров Гуам официально отошли к США. Комментируя эти события, близкий друг Т. Рузвельта, У. А. Уайт, писал: «Когда испанцы сдались на Кубе и позволили нам захватить Пуэрто–Рико и Филиппины, Америка на этом перекрестке свернула на дорогу, ведущую к мировому господству. На земном шаре был посеян американский империализм. Мы были осуждены на новый образ жизни» [40, с. 319].

    Необходимо отметить, что данные военно–политические успехи США стали возможными благодаря интенсивному строительству военно–морского флота, который был способен эффективно противостоять флотам основных западных государств. Доминирующее же положение на морях США (как ведущая талассократическая держава) заняли после окончания Второй мировой войны, создав самый мощный ВМФ в мире. Вашингтону был необходим контроль над океанами планеты. Первым же американским президентом, который в полной мере осознал первостепенную важность для США «морской силы», был Т. Рузвельт. В его внешнеполитическом алгоритме «большой дубинки» «дубинкой» был ВМФ, за увеличение и укрепление которого президент яростно, с целеустремленным упорством и большим успехом «боролся» с Конгрессом [38, с. 220]. Стратегическое значение для США доминирования на морях не хуже его понимал и Вудро Вильсон, при котором Америка впервые заявила о своих амбициях относительно мировой гегемонии. В письме к своему советнику Э. Хаузу он писал: «Давайте построим флот сильнее, чем у нее (Великобритании. — Авт.), и будем делать, что захотим» [38, с. 312].

    Отражением этого процесса на концептуальном уровне становятся геополитические работы адмирала Альфреда Мэхэна, которого Т. Рузвельт называл своим учителем[84]. Именно Мэхэн впервые сформулировал концепцию преимущества морских (океанических) держав над государствами суши. То есть, иначе говоря, он заявил о превосходстве талассократии над теллурократией.

    Для А. Мэхэна главным инструментом внешней политики была торговля. Как писал Теодор Лимэн–младший в 1826 году в своей книге «Дипломатия Соединенных Штатов»: «В целом нашу дипломатию можно определить как имеющую коммерчески и характер» [31, с. 192]. Военный флот должен обеспечить возможность свободной торговли, а ведение войн — создать предпосылки наиболее благоприятных возможностей для возникновения торговой цивилизации в масштабах всей планеты.

    А. Мэхэн также сформулировал шесть критериев, с помощью которых можно проанализировать геополитический статус любого талассократического государства:

    • географическое положение государства, его открытость морям, доступ к морским коммуникациям, протяжность сухопутных границ, способность контролировать стратегически важные регионы, возможность угрожать своим флотом территории противника;

    • конфигурация морских побережий и количество портов, на них расположенных (от которых зависят стратегическая защищенность и процветание торговли);

    • протяженность территории, равная длине береговой линии;

    • статистическое количество населения (важное для оценки возможности государства строить корабли и их обслуживать);

    • национальный характер, т.е. способность населения к занятию торговлей — основе «морской силы»;

    • политический режим (форма правления), от которого зависит переориентация лучших природных и человеческих ресурсов на усиление «морской силы».

    При благоприятном сочетании всех этих факторов, по мнению А. Мэхэна, вступала в силу формула: N+MM+NB=SP. T. e. военный флот + торговый флот + военно–морские базы = «морская сила». Эту формулу он пояснял следующим образом: «Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большем числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавляющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности неприятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль над океаном и закрыть пути, по которым торговые суда движутся от неприятельских берегов к ним; подобное превосходство может быть достигнуто только при посредстве больших флотов» [41, с. 110]. Этой идеей А. Мэхэн обосновывал необходимость превращения США в самую могущественную военно–морскую державу. Что и произошло после Второй мировой войны. Кроме того, А. Мэхэн был абсолютно убежден втом, что «морская сила» является чуть ли не определяющей в исторических судьбах западных стран и народов и что государства, основанные на «морской силе», представляют наилучший и наиболее оптимальный тип цивилизации, предназначенной к мировому господству.

    В соответствии с этим А. Мэхэн являлся ярым сторонником доктрины Монро, считая, что «морская судьба» США заключается на первом этапе в стратегическом объединении под руководством Соединенных Штатов всего Американского континента, а затем установлении ими своего мирового господства.

    Поэтому, после достижения контроля над стратегическими точками Тихого океана, американская экспансия была направлена в сторону Латинской Америки. Надо отметить, что американцы крайне презрительно относились к латиноамериканцам, считая их неполноценной расой. Так, например, американский госсекретарь Г. Фиш был убежден, что кубинцы, представляя собою «конгломерат индейской, негритянской и испанской крови», не способны создать свое государство [39, с. 12].

    Т. Рузвельт, повторяя идеи Монро и действуя в контексте геополитических императивов Мэхэна, объявил США верховным судьей в делах всего Западного полушария, претендуя на роль «международной полицейской силы». Эта претензия камуфлировалась так называемым панамериканизмом, подразумевавшим объединение всей Латинской Америки под руководством США. Реализация этой доктрины позволяла Соединенным Штатам проникнуть на латиноамериканские рынки и затем взять государства данного региона под свой военно–политический контроль. В соответствии с этим еще в 1870 году госсекретарь США Г. Фиш в специальном докладе американскому президенту писал, что благодаря политическим, экономическим и военным преимуществам Америки, а также благодаря интеллектуальному превосходству ее народа «Соединенные Штаты неизбежно занимают выдающуюся позицию на Американском континенте, позицию, от которой они не могут и не должны отказываться, позицию, дающую им право первого голоса и возлагающую на них почетные обязанности решать все американские проблемы…». Фактически в этом докладе объединялись: давняя идея «предначертанной судьбы»[85], которая была знаменем американских экспансионистов 40–х годов, с идеей панамериканизма, в ее толковании экспансионистами 80–х. Доклад предназначался для «внутреннего употребления» [39, с. 26]. В период с 1881–1889 годов идеи Г. Фиша начинают провозглашаться открыто. Именно тогда произошло окончательное формирование идеологии американского империализма. Особенно откровенно она формулировалась в работах профессоров Джона Фиске и Джона Барджеса, а также протестантского священника Джошуа Стронга.

    «Предначертанная судьба», теория исключительности, восхваление преимуществ государственных и других институтов США, геополитические и экспансионистские доктрины, социал–дарвинизм, расширенное толкование доктрины Монро в итоге синтезировались в общую идею вседозволяющего расового превосходства американцев над другими народами. Ощущая и олицетворяя экономическую мощь страны, они готовились от словесных домогательств перейти к широкой экспансии за пределами США [39, с. 27].

    В 1895 году, высказываясь по поводу англо–венесуэльского конфликта[86], Госсекретарь США Ричард Олни, интерпретируя доктрину Монро, заявил о безусловной необходимости американского арбитража по отношению к любому конфликту в Западном полушарии: «Сегодня Соединенные Штаты являются фактически державным владыкой на этом континенте, и их повеление — закон во всех тех делах, в которые они вмешиваются… Почему? Не потому, что к ним испытывают чувство чистой дружбы или доброй воли… и не потому, что благоразумие, право и справедливость неизменно характеризуют поведение Соединенных Штатов. Дело в том, что многочисленные ресурсы США, в сочетании с изолированной позицией, делают США хозяином положения» [39, с. 29].

    Таким образом была сформулирована так называемая доктрина Олни, которая существенным образом дополнила доктрину Монро. Будучи примером применения со стороны США силовой, наступательной дипломатии, доктрина Олни обозначила в истории рубеж, после которого США стали активно демонстрировать свою весомость в международных делах, заявив о своем доминировании в Западном полушарии.

    В связи с этим и в Европе вдруг неожиданно обнаружили, что континентальная обособленность Америки, ее изоляционизм, который постоянно и нарочито декларировался, подчеркнутое нежелание принимать участие в блочных структурах европейских государств фактически обернулись свободой военно–политических действий на международной арене. После испано–американской войны американцы начали усиливать свой контроль над странами Карибского бассейна. Некоторые из них они подчиняли себе целиком, другие превращали фактически в свои колонии. В «банановых республиках» Центральной Америки экономическую и политическую жизнь определяли две могущественные американские компании — «Юнайтед фрут» («United Fruit»)[87] и «Кайямель фрут» («Cuyamel Fruit»). Они целиком контролировали внешнюю торговлю стран региона. Местные администрации, подкупленные их представителями, беспрекословно выполняли указания американцев, а банды наемников уничтожали недовольных. Банки США, устанавливая высокие процентные ставки, с готовностью финансировали правительства Центральноамериканских республик. Однако такие страны, как Бразилия, Мексика, Аргентина, Колумбия и Чили, где властвовала Британия, оставались пока вне сферы американского контроля.

    Оккупация Кубы и Пуэрто–Рико (оба острова расположены на пути к перешейку между Северной и Южной Америками) позволила американцам форсировать планы сооружения канала, который должен был связать Тихий и Атлантический океаны. То есть, установив свой контроль над стратегическими точками Тихого океана (благодаря чему он стал «внутренним озером» США) и бассейном Карибского моря, Соединенные Штаты поставили перед собой задачу обеспечения более простой коммуникации между восточным и западным побережьем США. В послании Конгрессу президент США У. Мак–Кинли заявил: «Сооружение канала между океанами стало ныне более чем когда–либо необходимым в интересах установления быстрого сообщения между восточным и западным побережьями нашей страны. Аннексия Гавайских островов и перспектива расширения нашего влияния и нашей торговли на Тихом океане, вся наша национальная политика настойчиво требуют утверждения контроля над этими морскими путями» [39, с. 64].

    В контексте этой задачи, в 1901 году Соединенные Штаты подписывают с Англией договор, предоставивший США монопольное право на сооружение канала и контроля над ним. Колумбия, которой принадлежал Панамский перешеек, не согласилась принять условия, предложенные ей Соединенными Штатами. Тогда американские спецслужбы инсценировали на территории перешейка «революцию», и возникшая в ее результате марионеточная республика Панама заявила о своем отделении от Колумбии (1903 году). США немедленно ее признали и навязали ей договор, по которому получили под свой постоянный контроль территорию, на которой в будущем был сооружен канал[88]. Именно в связи с событиями вокруг Панамы американский президент Т. Рузвельт провозгласил «политику большой дубинки» относительно латиноамериканских стран.

    Одновременно с ее реализацией Соединенные Штаты начали осуществлять в отношении стран Карибского бассейна стратегию полного финансового контроля. Вначале она была апробирована на Доминиканской Республике, а затем, к 1918 году, ее действие распространилось на одиннадцать из двенадцати стран Латинской Америки. Вдобавок многие из них были оккупированы (даже по нескольку раз) армией США.

    Таким образом, латиноамериканские государства постепенно превратились в протектораты Соединенных Штатов, лишенные всякой финансово–экономической и политической самостоятельности, а потому и государственного суверенитета, сохранив лишь их внешние, символические атрибуты. Схемы установления контроля над странами Латинской Америки стали основой для будущих аналогичных мероприятий в других регионах Земли, включая Европу и страны бывшего соцлагеря.

    МИРОВАЯ ИМПЕРИЯ

    Подчинив себе оба американских континента, а также взяв под контроль бассейн Тихого океана, американцы направили все усилия на установление своего господства за пределами Западного полушария.

    Из географически ограниченной континентальной империи США начали постепенно превращаться в мировую империю, превосходящую все великие империи прошлого, осуществляя к концу XX века глобальный экономический контроль, обладая неоспоримым политическим лидерством и решающим перевесом в военной силе практически над любым государством или регионом. То есть имперский экспансионизм становится категорическим императивом американской внешней политики. В соответствии с ним история Америки представляет собой прежде всего историю лабильных, все время расширяющихся границ американской гегемонии.

    Теоретической основой этой политики в XX веке стала доктрина «открытых дверей», выдвинутая в 1899 году госсекретарем Джоном Хеем в «нотах открытых дверей».

    Сформулирована она была в контексте американской политики в отношении Китая, но, несомненно, приобрела универсальное значение, так как, апеллируя к принципам «открытых дверей и равных возможностей», помогала США не раз обосновывать свою экспансию. Эта доктрина оказалась наиболее эффективным методом реализации американских экономических, а потому и политических интересов на международной арене.

    Суть политики «открытых дверей» сводилась к комплексу внешнеполитических и военных мероприятий, направленных на то, чтобы «открыть» финансово–экономические и политические системы других стран для соответствующего американского проникновения. В определенном смысле эта доктрина была логическим развитием теории «лабильных рубежей». Передвигая рубежи американского влияния за границы Соединенных Штатов, данная доктрина требовала, чтобы американские компании имели возможность беспрепятственного доступа на рынки иностранных государств, могли там свободно торговать и использовать местные ресурсы. За требованием соблюдения принципа «открытых дверей» стояла возросшая экономическая мощь США, завоевавших к концу XIX века мировое промышленное первенство. Об этом образно, но емко и точно сказал один австрийский экономист: «…американская опасность приходит… в форме товарных тюков, они режут остро, как меч, а разрушительная сила прейскурантов не уступает новейшему взрывчатому снаряду» [39, с. 194].

    Наиболее откровенно по данному вопросу высказался Б. Адаме, под влиянием идей которого находился Т. Рузвельт: укрепившись на берегах Тихого океана «и наступая на Европу достаточными силами, чтобы предотвратить закрытие для нас внутренних областей Китая… мы тем самым устраним причины, которые могли бы помешать США стать финансовым и политическим центром мира». Постепенно «Америка будет все более вытеснять Европу с нейтральных рынков и, предприняв соответствующие усилия, наводнит саму Европу товарами по ценам, с которыми Европа не сможет конкурировать» [39, с. 203].

    Таким образом, внешнеполитическая доктрина «открытых дверей» стала «мягким» дополнением политики военной интервенции, к которой активно прибегали США в процессе расширения своего контроля над миром. Она «представляла собой усилие по достижению всех преимуществ неограниченной экономической экспансии, не обремененной невыгодным положением содержания формальной колониальной империи» [42, с. 479].

    Большой вклад в разработку «политики открытых дверей» внес уже упоминавшийся ранее основоположник американской имперской геополитики А. Мэхэн. Доктрина «открытых дверей» была для него, как и доктрина Монро, провозглашением принципов национальной геополитической стратегии, но не нормой международного права, поэтому ее осуществление было возможным прежде всего благодаря односторонним действиям США. «Доктрина «открытых дверей», — отмечал А. Мэхэн, — …является еще одним выражением… желания расширить пространство для достижения экономических выгод» [39, с. 203].

    Фактически она заменила в американской внешней политике доктрину Монро там, где последнюю нельзя было применить. Доктрина «открытых дверей» стала своеобразной экстраполяцией идеалов американского общества «равных возможностей» на весь мир.

    Ее возникновение было обусловлено тем, что американские правительственные круги стали использовать в своей внешней политике принцип рентабельности затрат, как материальных, так и человеческих. В связи с этим элита Соединенных Штатов пришла к выводу, что обладание колониями в традиционной форме крайне обременительно и является экономически нерентабельным. Для обеспечения национальных интересов за рубежом американцы сделали упор не только на силовые, но и коммерческие методы, а также частично использовали просветительскую деятельность миссионеров (которых заменили в XX в. транснациональные СМИ). Вместе с тем для местного населения стран, которые оказались в орбите влияния США, господство последних означало не только широкомасштабную экспроприацию, но и насаждение элементов западной цивилизации [39, с. 8].

    Таким образом, отказавшисьот прежних, малоэффективных для XX столетия форм традиционного западного колониализма, американский гегемонизм выдвинул принципиально новую концепцию мировой империи. Политическая практика «открытых дверей» стала доктриной, приспособленной к силовому созданию новых рынков и так же, как и доктрина Монро, она воплощала идею «лабильных рубежей» американского влияния. Эта доктрина концептуально определяла мир как единый абстрактный мировой рынок, двери которого должны быть постоянно открыты для США. Причем Соединенные Штаты в одностороннем порядке присваивали себе право на интервенцию, гарантирующую, что вышеуказанные двери никто не сможет закрыть. Это было вызвано в первую очередь тем, что экономическое развитие США непосредственно зависело и зависит от американского контроля над международными финансово–экономическими рынками. Внешняя политика Соединенных Штатов руководствовалась и руководствуется «твердым убеждением и даже догматической верой в то, что от настойчивой и постоянно усиливающейся экономической экспансии за рубеж зависит внутреннее благополучие Америки» [31, с. 189]. «Капиталистическая политическая экономия, — говорил У. Э. Уильяме, обосновавший экономическую целесообразность доктрины «открытых дверей», — органически империалистична» [31, с. 189].

    Основными инициаторами расширения американского влияния и создания империи были могущественные финансово–экономические круги США. Контроль промышленников и финансистов над формированием внешней политики, как писал Уолтер Лафебер в своей книге «Новая империя», имел своим результатом создание де–факто, а не де–юре американской империи, в рамках которой Соединенные Штаты использовали экономическое преимущество для обеспечения своей гегемонии, не дискредитируя себя при этом традиционным колониализмом [31, с. 190–191).

    Тяга к экспансии, имеющая свое основание в специфике американской экономики, обеспечила в XX веке преемственность внешней политики всех американских администраций, соответствующих стратегическому курсу на создание империи. Нации, пытавшиеся оградить себя от американской экономической и политической агрессии, объявлялись носителями угрозы американским национальным интересам. Все войны, которые вели США, в том числе и «холодная», были производными от стремления захватить мировые рынки в соответствии с доктриной «открытых дверей».

    Основным ее проводником, наряду с правительством Соединенных Штатов, становятся транснациональные корпорации (ТНК), в которых после Второй мировой войны начинает доминировать американский капитал. По своей сути, они становятся наследницами европейских Ост–Индских и Вест–Индских компаний. Позднее инструментом проникновения США (и ведущих государств Европы) в национальные экономики других стран становятся международные финансовые организации типа Всемирной торговой организации, Международного валютного фонда или Всемирного банка, а также разнообразные частные западные финансовые структуры.

    Фактически «политика открытых дверей» была направлена на создание таких условий, при которых США, пользуясь своим военно–политическим и финансово–экономическим превосходством, будут в состоянии распространять американскую политическую, экономическую, финансовую, культурную и т.п. системы на весь мир, стандартизируя его в соответствии с собой. Как писал Шлезингер–младший: «Американцы поверили, что им действительно по силам перестроить мир по–новому…» [31,с.81].

    Так возникла идея Нового Мирового Порядка, с ведущей ролью США, выступающих в качестве социально–политического, экономического и культурного эталона, к которому должны стремиться все народы Земли. В связи с этим необходимо отметить, что большинство американцев глубоко убеждены в том, что они народ–мессия. В XVIII веке это нашло отражение в провиденческой теологии Джонатана Эдвардса, вХIХ веке — в теологии экспансии Джошуа Стронга, в XX веке — в проповеди мирового порядка Вудро Вильсона и призывах Джона Фостера Даллеса к священной войне против коммунизма [31, с. 79].

    В феврале 1991 года президент Соединенных Штатов Дж. Буш–старший заявил по этому поводу следующее: «Это великолепная идея: Новый Мировой Порядок, в котором разные народы объединяются друг с другом ради общего дела, для осуществления всеобщих стремлений человечества — мира и безопасности, свободы и правопорядка… Только Соединенные Штаты обладают как моральной выносливостью, так и средствами для того, чтобы поддерживать его» [43, с. 113]. Впрочем, по этому поводу раздавались и более откровенные заявления: «Судьба американского народа с самого начала предопределена самим Богом и ему суждено стать образцом подражания для всех остальных народов земного шара» [44, с. 455]. Рост американского могущества укрепил в сознании американцев ощущение собственного мессианства.

    Первым президентом Соединенных Штатов, который начал руководствоваться в своей внешней политике данными идеями, был Вудро Вильсон. Именно он последовательно добивался того, чтобы США стали мировым арбитром. Его правая рука, советник Э. Хауз, обратил внимание на стремление президента «захватить в свои руки моральное руководство человечеством». Он оценил это стремление как «революцию» в американской внешней политике и окончание традиционного изоляционизма и невмешательства в дела Европы, как «закат старого порядка и поворот в международных отношениях» [45, с. 316]. Шлезингер–младший заметил: «…Вудро Вильсон не мог заставить себя признаться в том, что, не допуская концентрации всей мощи Европы в одних руках, США руководствуются своими национальными интересами. Вместо этого он представлял себя пророком некоего мира, пребывающего вне сферы действия реальной политики…» [31, с. 82]. Именно поэтому американский президент настойчиво повторял мысль: «Мы пришли спасти мир, дав ему свободу и справедливость» [31, с. 82].

    Уже весной 1916 года В. Вильсон составлял конкретные планы создания Всемирной ассоциации государств, где ведущую роль играли бы Соединенные Штаты (осенью 1918 г. он, в своих «14 пунктах», призвал к созданию Лиги Наций). Основой таких претензий американцы считали свою экономическую и финансовую мощь, а также возрастающую военную силу [31, с. 321].

    Главную роль в усилении могущества США сыграли британские военные займы, побудившие американских банкиров перейти от инвестиций на внутреннем рынке к предоставлению внешних займов, которые сделали Соединенные Штаты главным банкиром мира. То есть шел процесс медленного, но неуклонного вытеснения с господствующих позиций английского финансового капитала американским. Уже в 1916 году В. Ратенау отметил переход гегемонии в мировых финансах от Великобритании к США и скорое преобразование Лондона в «филиал Нью–Йорка» [38, с. 313].

    Естественно, что европейцы не были в восторге от подобных американских амбиций и относились к внешнеполитическим демаршам Соединенных Штатов крайне настороженно. В связи с этим В. Вильсон в письме к Э. Хаузу писал: «Англия и Франция не имеют тех же взглядов на мир, которые свойственны по известным причинам нам. Когда война окончится, мы сможем заставить их думать по–нашему» [45, с. 40J.

    В соответствии с этим с односторонне провозглашенным правом финансово–экономического и военно–политического вторжения во внутреннее национальноепространство любой страны, США заявили о необходимости централизованногоустройства мира. После того как президент В. Вильсон провозгласил в 1917 году доктрину Монро мировой доктриной, а политику «открытых дверей» основным принципом организации мирового экономического пространства, начался процесс гомогенизации мира и его превращение в одно большое геополитическое пространство под контролем США.

    Подобная геополитическая реорганизация мира позволила Соединенным Штатам самым простым и надежным способом захватить мировые рынки, источники сырья и неограниченную, глобальную военно–политическую власть.

    Именно поэтому после окончания Первой мировой войны, и в особенности после окончания Второй мировой, внешняя политика США трансформировалась в процесс глобализации американской империи, стремившейся к расширению сферы своего контроля над мировыми финансово–экономическими рынками и установлению над ними своего военно–политического господства.

    Государства, попавшие в сферу американской гегемонии, хотя и сохраняли внешние атрибуты суверенитета, тем не менее во всех других отношениях становились зависимыми от США государствами.

    Понимая важность Евразийского континента как территории, где расположен Heartland[89], т.е. геополитический центр мира, являющийся ключом к мировому господству, Соединенные Штаты начинают проводить активную внешнюю политику в отношении его государств.

    В 1918 году они направили в Европу, в ходе Первой мировой войны, до 42 дивизий. В годы Гражданской войны в России (1918—1920–х гг.) американские войска в составе Антанты находились на территории бывшей Российской империи. А в июне 1944 года, принимая активное участие во Второй мировой войне, США снова высадили экспедиционную армию в Европе, открыв «второй фронт». Фактически его открытие и стало началом появления США на Евразийском континенте как мирового политического субъекта. После войны они сохраняют военно–политическое присутствие в Европе, размещая на ее территории свои войска и военные базы.

    Еще А. Мэхэн в своей книге «Заинтересованность Америки в морской силе» подчеркивал, что, для того чтобы США стали мировым гегемоном, они должны в своей внешней политике придерживаться следующих правил:

    1. Активно сотрудничать с Великобританией.

    2. Препятствовать германским претензиям на мировое лидерство.

    3. Сдерживать экспансию Японии на Тихом океане.

    4. Вместе с Европой осуществлять общие действия против народов Азии.

    При этом А. Мэхэн определил Россию, Китай и Германию, которые являются основными теллурократическими государствами, как главные источники угрозы для «морской цивилизации». Причем борьба с Россией, по его мнению, должна стать главной долгосрочной стратегической задачей [46, с. 101]. Чем в дальнейшем и занялись США.

    Необходимо отметить, что характерной чертой американского империализма в XX столетии, как уже отмечалось, стало то, что он не стремился к формальной аннексии территорий других государств, т.е. он не стремился к созданию колониальной империи наподобие английской. На современном этапе подобная геополитическая конструкция была бы крайне непрочной и неэффективной. Осуществляют свое постоянное военное присутствие американцы лишь в ключевых стратегических точках мира, контролируя проливы, транспортные коридоры, месторождения энергоносителей, места добычи природных ископаемых и территории, на которых происходило их противостояние с геополитическими противниками. В остальных случаях американцы, используя свои спецслужбы, приводили к власти в важных для них странах, путем организации переворотов, подконтрольные себе политические силы и уже через них скрыто управляли политическими и финансово–экономическими процессами на их территориях.

    Главной целью подобной стратегии является создание системы перераспределения природных ресурсов и материальных ценностей всего мира в пользу США. Не случайно эта страна сейчас потребляет около 40% ресурсов планеты, притом что на ее территории проживает лишь 5% населения Земли.

    Для того чтобы эта система перераспределения эффективно и беспрепятственно работала, США приложили немало усилий для создания военно–политической и правовой организации, так называемого мирового сообщества. Сами же Соединенные Штаты оказались над ним, действуя на международной арене в соответствии лишь со своими собственными интересами. Концептуальной основой, обеспечивающей вышеуказанное положение, является доктрина «решающего перевеса силы США в мире», сформулированная президентом Т. Рузвельтом еще до окончания Второй мировой войны. Она определяла мир в терминах абсолютной гегемонии США, которые должны установить режим своего «определяющего и беспрекословного авторитета в мире», играя роль мирового жандарма [47, с. 230].

    Т. Рузвельт уже в конце 1944 года подчеркивал, что «абсолютная свобода односторонних действий США» должна стать главным принципом внешней политики Соединенных Штатов. Естественно, что эта «абсолютная свобода» не могла считаться с когда–то принятыми обязательствами, в том числе и с ялтинскими соглашениями.

    Американские геополитические цели, сформулированные задолго до окончания Второй мировой войны и реализованные уже после нее, были следующим образом охарактеризованы профессором Гарвардского университета Ноамом Хомским: «Архитекторы послевоенного мирового устройства поняли, что США в результате войны превратятся в абсолютно доминирующую силу в мире, и они взялись за решение задачи, как организовать мир таким образом, чтобы это устройство полностью отвечало национальным интересам США. Они выработали понятие «большое пространство». Это «большое пространство» должно было включать как минимум Западное полушарие, бывшую Британскую империю и Дальний Восток. Как максимум неограниченное «большое пространство» стало бы всей Вселенной…

    Это «большое пространство» организовывалось таким способом, чтобы оно служило интересам американской экономики… <…> Аэто означало полное вытеснение Великобритании с ее традиционных мировых рынков в Латинской Америке и ее силового удаления из таких мест, как Саудовская Аравия, где были и продолжают находиться мировые запасы нефти… В раннем послевоенном периоде Соединенные Штаты решительными мерами пресекли все попытки возникновения национального капитализма в Европе. СШАуспешно расправились со своими потенциальными конкурентами. Применяя стратегию силового принуждения, США выдворили французов и британцев с Ближнего Востока и захватили большинство их концессий» [48, с. 227].

    Таким образом, Америка, после Второй мировой войны, принялась конструировать «большое пространство» Соединенных Штатов как глобальный мировой порядок, подчиненный нуждам американской экономики и находящийся под их полным контролем. Все самостоятельные региональные экономические системы и политические блоки, не служившие интересам США, подлежали ликвидации. С другой стороны, экономические союзы и политические альянсы, которые находилось под американским контролем, расширялись и глобализировались.

    «Холодная война» явилась логическим продолжением экспансионизма, начатого уже в конце XIX столетия. В сущности ее можно рассматривать как продолжение империалистической политики минувших лет.

    В 1941 году влиятельный редактор журнала «Time» Генри Люс, следуя духу традиций доктрины «предначертанной судьбы» и вильсоновского универсализма, декларировал в своей книге «Американское столетие», что историческая миссия Америки состоит втом, чтобы сделать XX век американским, а весь мир «Американским миром». Футурулогический прогноз Г. Л юса оказался пророческим манифестом будущего американского гегемонизма, оправданного лозунгами борьбы с коммунизмом.

    Необходимо отметить, что «холодная война», которую Соединенные Штаты целенаправленно вели против Советского Союза с 50–х годов XX века, имела свою концептуальную основу, состоящую из тщательно продуманных стратегических и тактических действий США и их военно–политических сателлитов. Основные цели, задачи и методы «холодной войны» были сформулированы доктором Р. Страусом–Хюпе[90], интеллектуальное влияние которого на американскую правящую элиту в 50— 90–х годах прошлого века, по отзывам специалистов, было определяющим.

    Благодаря его усилиям в 1955 году Пенсильванский университет и «Фонд Смита Ричардсона» («Smith Richardson Foundation») основали «Институт внешнеполитических исследований» («Institute For International Research»). Основной целью данной структуры было привлечение и организация работы ведущих экспертов в рамках выработки новой американской внешнеполитической стратегии, которая бы связала долгосрочные задачи с текущей политикой. После получения первоначального гранта институт финансировался Фондом А.У. Меллона в Питсбурге, а также получал средства от государства, выполняя разовые правительственные заказы (обычно засекреченные).

    В институте были собраны ведущие американские ученые (многие с опытом работы в Белом доме), которые тесно взаимодействовали с представителями власти. Совместная работа экспертов и чиновников (нередко в форме свободных дискуссий во время обедов в роскошных клубах Вашингтона) нашла свое отражение в статьях и книгах. За первые десять лет институт опубликовал дюжину книг и огромное количество статей. В 1957 году Страус–Хюпе основал ежеквартальный журнал «Орбис» («Orbis»).

    Основная деятельность института концентрировалась на разработке стратегии, направленной на победу Запада в «холодной войне». Исследования проводились в два этапа. В начале ставилась задача понять противника (т.е. СССР), особенно методы, которые использует Москва входе конфликтов, затем разрабатывалась стратегия, используя которую можно было нейтрализовать сильные качества Советского Союза и использовать его слабости.

    Задачи института Страус–Хюпе изложил в первом номере «Орбиса». В его эссе «Баланс завтрашнего дня» писалось следующее: «Перед Соединенными Штатами стоит задача объединения планеты под своим руководством в течение одного поколения. <…> Миссия американского народа — похоронить национальные государства, ввести осиротевшие народы в более общие союзы и подавить своей мощью потенциальных саботажников нового порядка, которым нечего предложить человечеству кроме гнилой идеологии и грубой силы…». Иначе говоря, американская интеллектуальная элита самым откровенным образом провозгласила главной целью Соединенных Штатов создание в ближайшее время мировой империи во главе с США.

    То, как достичь дан ной цели, Страус–Хюпе изложил в своей самой известной книге «Затяжной конфликт» (1959)[91]. После нее институт опубликовал уже коллективные работы. «Передовая стратегия для Америки» (1961) и «Строительство Атлантического мира» (1963).

    В «Затяжном конфликте» были проанализированы методы, при помощи которых СССР и его союзники осуществляли «затяжной конфликт». Данная книга поражала своей масштабностью, а ее выводы пугающей смелостью. По отзывам западной прессы тех лет, ознакомившись с нею, читатель был вынужден сделать вывод, что Советы — это многоголовая гидра, цель которой — подорвать Запад, и что перспективы «свободного мира» победить СССР (в конце 1950–х гг.) были плохими. Книга постулировала тот факт, что демократические страны не приспособлены к ведению «затяжного конфликта» и только решительные и радикальные меры способны исправить положение.

    «Передовая стратегия для Америки» включала некоторые из вышеуказанных рассуждений, хотя по форме больше напоминала аналитический доклад. В этой книге предлагалось противостоять стратегии затяжного конфликта путем многообразного, постоянного, возрастающего давления на СССР, с одновременным укреплением западного военно–политического единства. Данная тактика должна заставить Москву принимать такие стратегические решения, на которые пассивное сдерживание ее вынудить не могло. Лишившись тактической гибкости и сталкиваясь с превосходящими силами, советская угроза потерпела бы поражение. Авторы утверждали, что американская стратегия должна основываться на том постулате, что США и их союзники не намерены мириться с политической системой, которая обладает способностью к росту и жестокой волей к уничтожению Запада. Более того, такая система должна быть так или иначе изменена.

    В «Строительстве Атлантического мира» содержались доводы в пользу необходимости трансформации НАТО в такую структуру, которая бы обеспечила переход системы западных национальных государств в наднациональное объединение. По мнению авторов, у Соединенных Штатов есть шанс консолидировать западный (Атлантический) мир и создать таким образом основы своего доминирования над Советским Союзом. Книга постулировала, что именно интеграция Запада должна стать важнейшей внешнеполитической целью США. В противном случае «западная разобщенность откроет дверь для коммунистического проникновения».

    В свою очередь, необходимо отметить, что «крестовой поход» против коммунизма и коммунистического Советского Союза, который ознаменовал начало «холодной войны», был в значительной мере лишь идеологическим прикрытием непрекращающейся американской экспансии. Аппарат пропаганды США создал мощную структуру репрессивной политической мифологии, которая не только камуфлировала имперские амбиции Вашингтона, но и соорудила железный занавес новой ортодоксальной «политической теологии», догматы которой идейно подчинили себе весь Запад.

    Традиционный силовой конфликт, присущий реальной политической борьбе за сферы влияния, был демонизирован и мифологизирован как конфликт идеологий. Сущностью же и целью «холодной войны», начатой США с подачи У. Черчилля, была война против своего главного геополитического противника — Советского Союза, с целью установления силового превосходства и доминирования на евразийском континенте. Как заявил в свое время американский политолог Г. Уайджерт: «В послевоенный период Америка должна способствовать освобождению Евразии от всех форм империализма и утверждению там свободы и демократии американского образца» [49, с. 301].

    Главным итогом Второй мировой войны стал не только разгром Германии и Японии, но и то, что к этому моменту самостоятельные страны Запада оказались в зависимом положении от США.

    Идея «советской угрозы» стала тем фактором, который надежно закрепил господствующее положение Соединенных Штатов в западном мире. За страх перед возможным «русским вторжением» Западная Европа платила подчиненным положением.

    «Крестовые походы» во имя борьбы с «мировым коммунизмом» позволили Америке в полном масштабе реализовать свою геополитическую стратегию. Эта стратегия и определила политический стиль Вашингтона на протяжении многих десятилетий. Постоянное запугивание своих младших партнеров «советской угрозой» с помощью глобальной системы американской пропаганды, эффективно маскировало геополитический экспансионизм США. Более того, идея защиты «свободного мира» возникла в рамках идеологии, которая, по словам профессора Рональда Стиила, была сформулирована для «создания и дальнейшего конструирования по американским планам мировой империи при абсолютном доминировании США» [50, с. 15]. А после разгрома СССР, на смену идеологической метафизике «борьбы с коммунизмом», пришли такие абстракции, как «защита демократии», «защита свободы», «защита прав человека», «защита нацменьшинств» и наконец «борьба с международным терроризмом». Именно эта фразеология обеспечила США право на вмешательство во внутренние дела любой страны, вплоть до непосредственного военного нападения.

    Логика этого внешнеполитического алгоритма заставляла применять стратегию создания, а потом быстрого распространения и глобализации, разнообразных кризисов (их должно было быть бесконечное множество), которые подготавливали почву для американского вмешательства во всем многообразии его форм. Интервенционализм стал одним из определяющих факторов и основной характеристикой международной послевоенной политики США.

    В 1945–1949 годах американские ВС воевали в Китае с китайской народно–освободительной армией Мао Цзэдуна, пытаясь не допустить прихода коммунистов к власти. В 1948–1953 годах вооруженные силы США, находившиеся на Филиппинах, оказали содействие установлению диктаторского режима, ввязавшись в местную гражданскую войну. В 1950 году американские войска подавили восстание в Пуэрто–Рико. С 1950 по 1953 год вооруженные силы США принимали участие в войне между Северной и Южной Кореями. В 1965—1973 годах американские войска безуспешно пытались захватить Вьетнам и одновременно были задействованы в Лаосе и Камбодже. Для противодействия советскому влиянию в Латинской Америке США в 1947 году в Парагвае, в 1954–м в Гватемале, в 1965–м в Доминиканской Республике, а также в начале 1970–х в Боливии, Чили и Сальвадоре содействовали установлению диктаторских режимов. В 1959 году армия США подавила антиамериканское народное восстание на Гаити. В 1961–м со стороны США была предпринята попытка уничтожения просоветского режима Фиделя Кастро на Кубе, а потом, с 1962 года, началась морская блокада острова Свободы (финансово–экономическая блокада непокорной Кубы со стороны США продолжается до сегодняшнего момента). В 1964 году США введением своих войск помогли сместить просоветский режим в Конго (Заир). Поскольку многие освободившиеся страны Африки попадали под влияние СССР, США ставили перед собой задачу нейтрализовать существующие в них режимы. Открытые вооруженные противостояния имели место в Анголе, Мозамбике, Чаде и некоторых других странах. В 1970 году США ввели свои войска в Камбоджу и в течение двух месяцев вели военные операции против патриотических сил на ее территории. Это открыло путь к захвату власти в стране Пол Потом. В 1958 и 1982 годах США осуществляли попытки установления своего контроля над Ливаном, с целью заставить просоветские режимы в арабских странах отказаться от давления на Израиль. В 1983 году американские войска уничтожили просоветский режим на Гренаде. В январе 1991 года Кувейт был освобожден США и их союзниками от войск Ирака. В 1993 году американская морская пехота безуспешно пыталась взять под контроль Сомали. В 1994 году американская авиация бомбит Гаити, а затем президент Б. Клинтон отдает приказ о вводе на ее территорию американских войск. В 1999 году НАТО совершил широкомасштабную военную операцию против Югославии. В конце 2001 года были проведены массированные бомбардировки Афганистана и наземная операция с последующим свержением режима талибов. И наконец в 2003 году американская армия захватила Ирак. Таким образом, можно сделать вывод, что после Второй мировой войны Соединенные Штаты проводили крайне агрессивную внешнюю политику, постоянно используя военную силу в разных регионах мира. На ее фоне Советский Союз, который Р. Рейган объявил «империей зла», выглядел удивительно миролюбиво, лишь вяло реагируя на военные акции «империи добра» (т.е. США) по всему земному шару.

    Американский журналист Золтан Гроссман в 2001 году опубликовал список «Век военных вмешательств США — от Ваундед Ни до Афганистана», основанный на материалах архива Конгресса США и поисковой службы библиотеки Конгресса. В нем он перечисляет 134 американских военных вмешательства, имевших место в течение 111 лет: с 1890 по 2001 год. После Второй мировой войны, как свидетельствует список, Соединенные Штаты совершали в среднем около 1,15 интервенций в год; эта цифра увеличилась до 1,29 во время «холодной войны». После падения Берлинской стены этот показатель увеличился до 2,0 в год [10, с 69].

    Кроме военных операций ВС США, Центральное разведывательное управление (ЦРУ) Соединенных Штатов проводило так называемые тайные операции. Непосредственно их осуществлением занимается Управление тайных операций, которое входит в структуру Оперативного директората и насчитывает около 1200 оперативных сотрудников. По определению одного из ведущих американских специалистов по вопросам разведывательной деятельности США Д. Ричелсона, к тайным операциям относятся:

    1. Оказание влияния на политических, государственных и общественных деятелей зарубежных стран.

    2. Создание выгодной для США ориентации общественного мнения в зарубежных странах.

    3. Оказание финансовой поддержки и материально–технической помощи (включая снабжение оружием и боеприпасами) политическим партиям, группам, фирмам, оргнизациям и отдельным лицам, деятельность которых отвечает национальным интересам США.

    4. Пропагандистские мероприятия.

    5. Политические и полувоенные акции с целью поддержки или свержения существующих в зарубежных странах режимов.

    6. Физическая ликвидация отдельных лиц.

    По мнению Ф. Праути, бывшего главного офицера связи Пентагона с ЦРУ, концепция разведки, положенная в основу деятельности Центрального разведывательного управления предусматривает 10% классических разведывательных мероприятий и 90% подрывных операций [51, с. 66].

    Как отмечал Шлезингер–младший: «Крупным нововведением ЦРУ стал упор на «тайные операции» в мирное время, т.е. использование подпольных методов для изменения политики и смены режимов в других странах» [31, с. 125].

    Вот что писал в своем дневнике Генрих Мюллер (возглавлявший в Германии при Гитлере гестапо, а после войны работавший на ЦРУ) о людях из этой организации и их методах деятельности в начале 50–х: «А какие методы они используют…

    Политические убийства, рейды командос в глубину русской территории, взрывы русских кораблей в открытом море, планы по заражению сельскохозяйственных угодий на Украине болезнями растений с целью вызвать голод… Никто не может обвинить меня в симпатии к коммунистам, но подход ЦРУ к делу мне кажется незрелым, детским, примитивным и крайне опасным. <…> Одним словом, в области внешней политики их цель — атаковать Россию физически, поднимая бунты, убивая их сторонников на Западе…» [52, с. 112—113].

    Специальная сенатская комиссия во главе с Френком Чёрчем, которая расследовала деятельность ЦРУ в середине 70–х годов, была вынуждена признать, что в начале 60–х в ЦРУ было создано специальное подразделение под кодовым названием «ZR–R1FLE», предназначенное для организации и осуществления убийств[92]. Та же комиссия установила, что к 1953 году крупные тайные операции проводились в 48 странах, что начиная с 1961 года было осуществлено несколько тысяч тайных операций и что на них в 1975 году расходовалось 37% бюджета ЦРУ.

    Комиссия также установила, что в периоде 1965 по 1975 год главным видом тайных операций (32%) являлась финансовая предвыборная поддержка политических партий и отдельных деятелей из общественных, религиозных, профессиональных и профсоюзных организаций, 29% тайных операций преследовали пропагандистские цели и 23% составляли полувоенные операции (создание армий или вооруженных отрядов, финансовая поддержка военных хунт, поставки оружия и боеприпасов, подготовка советников). По данным комиссии Ф. Чёрча, до 1967 года ЦРУ опубликовало или субсидировало издание 200 книг разнообразной тематики [53, с. 272—273].

    В одном из своих выступлений в апреле 1989 года тогдашний директор ЦРУ У. Уэбстер, говоря об отношении новой администрации (Дж. Буша–старшего) к тайным операциям, отметил: «Я большой сторонник тайных операций и считаю этот вид деятельности крайне важным для осуществления внешней политики в тех странах и регионах, где открытые внешнеполитические акции просто не срабатывают… Убежден, что нам необходимо сохранять способность к проведению хорошо продуманных и полностью управляемых тайных операций… При этом мы обязаны принять все меры, чтобы нас потом не обвиняли в бесконтрольности, поскольку все, что делает ЦРУ, — это жизненно необходимая часть внешней политики США» [54, с. 24].

    В качестве примера того, что представляет собой тайная операция ЦРУ, может быть эпизод тайной войны США против Кубы.

    В начале 80–х годов нью–йоркское издательство «Harper&Row» выпустило книгу «Рыба красного цвета. История одной тайной войны». Названием книги стала фраза из закодированного радиосигнала о вторжении на Плая–Хирон в апреле 1961 года, полученного американскими наемниками от агента ЦРУ. Эта книга была написана обозревателем газеты «San Francisco chronicle» Уорреном Хинклом и бывшим сотрудником ФБР Вильямом Тернером.

    В книге рассказывалось о том, как после провала высадки наемников на Плая–Хирон президент США Ричард Никсон санкционировал операцию ЦРУ под кодовым названием «Мангуста». Ее цель состояла в том, чтобы методами экономического саботажа, диверсий и психологической войны разрушить экономическую систему Кубы, вызвать среди населения страны недовольство властью и спровоцировать антиправительственные выступления.

    На протяжении 1969—1970 годов ЦРУ применяло средства воздействия на метеорологические условия, чтобы уничтожать на Кубе урожаи сахарного тростника. С этой целью американские самолеты летали над островом, рассеивая в тучах специальные кристаллы. В результате над несельскохозяйственными районами острова выпадали ливневые дожди (в ряде мест ливни привели к неожиданным и поэтому разрушительным наводнениям), а на плантациях сахарного тростника установилась засуха.

    В марте 1970 года офицер разведки Соединенных Штатов передал одной из террористических групп кубинских эмигрантов контейнер, который содержал вирус африканской свиной лихорадки. Контейнер был доставлен рыболовным траулером на остров Навасса (который ЦРУ в прошлом использовало в качестве своей базы), а потом он был тайно переправлен на военно–морскую базу США Гуантанамо и передан местной агентуре. Через шесть недель на Кубе вспыхнула первая в Западном полушарии эпизоотия[93], она уничтожила значительную часть скота, в результате чего существенным образом сократилось производство свинины (кубинцам пришлось прирезать 500 тыс. свиней). Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН назвала тогда вспышку эпизоотии «самым тревожным событием года» и предприняла безуспешные попытки проследить, какими путями «болезнь была завезена на остров» [55].

    Позднее в американскую печать попала информация о том, что Конгресс в ноябре—декабре 1969 года заинтересовался планами биологической войны против Кубы. По этому поводу газета «Newsday» писала, что «попытки конгресса расследовать деятельность ЦРУ, связанную с методами ведения химической и биологической войны, потерпели провал». В связи с этим фактом, который стал известен только в начале 1977 года, газета «New York Times» отмечала: «Те, кто выполняет тайные акции до сих пор, — так же как и президенты, — имели возможность влиять на события, ни перед кем не отчитываясь. Вследствие этого родилась двухъярусная внешняя политика, причем первый ярус ее был известен конгрессу и народу, а второй, никому не известный и никем не санкционированный, осуществлялся тайно и иногда преследовал чудовищные цели, такие как свержение правительства, сговор с бандитами с целью убийства главы иностранного государства или попытка отравить всех свиней на Кубе» [55].

    Показательно, что спецоперация с вирусами была осуществлена после того, как США вместе с другими государствами выступили в ООН за запрет применения химического и бактериологического оружия, и Белый дом официально запретил своим ВС использование таких видов оружия.

    Упомянутая выше специальная сенатская комиссия заявила в своем заключительном докладе в 1976 году, что представители Пентагона и ЦРУ достигли договоренности о подготовке, доставке и применении биохимических средств, но все документы, которые касались этого, были уничтожены.

    В 1980 году на Кубе снова были зафиксированны случаи свиной лихорадки, а в следующем году — лихорадки денге, которая привела к человеческим жертвам. Экспертиза, проведенная с участием иностранных специалистов, установила, что вирус был специально завезен на Кубу, но не из стран Латинской Америки или Африки. Тогда же Кубу внезапно охватила эпидемия геморрагического конъюнктивита, в результате которого погибли 156 человек (в основном дети).

    Кроме того, уже в 90–х годах против Кубы было осуществлено 68 терактов, 33 из них — за последние 5 лет. В их перечне–похищение (с 1959 по 1996 г.) 50 кубинских самолетов. Почти все они оказались в США. Четверть столетия назад над Барбадосом был взорван кубинский самолет с 73 пассажирами. Бомбу установили два наемника. В итоге журналистского расследования газета «New York Times» сделала вывод, что «террористы были продуктом и инструментом ЦРУ» [55].

    Проведение подобных секретных мероприятий американскими спецслужбами имеет постоянный и системный характер, выступая в качестве важного элемента внешней политики США. Вот сокращенный перечень наиболее крупных «тайных операций» ЦРУ 50—80–х годов XX столетия:

    1953 — организация мятежа в Иране, в результате которого был отстранен от власти премьер–министр этой страны М. Мосаддык.

    1958 — неудачное покушение на президента Египта Г. Насера.

    1959 — убийство премьер–министра Цейлона (Шри–Ланки) С. Бандаранаике.

    1961—убийство премьер–министра Конго (Заир) П.Лумумбы.

    1961 — убийство главы Доминиканской Республики Р. Л. Трухи лье.

    1966 — организация заговора, приведшего к свержению президента Ганы К. Нкрумы.

    1967 — осуществление операции по ликвидации Че Гевары.

    1969 — ликвидация председателя Фронта освобождения Мозамбика Э. Мондлане.

    1973 — убийство генерального секретаря Африканской партии независимости Гвинеи и Островов Зеленого Мыса А. Кабрала.

    1973 — ликвидация президента Чили С. Альенде.

    1974 — убийство бывшего министра кабинета Альенде К. Пратса.

    1975 — ликвидация политического деятеля Кении Дж. Кариуки.

    1975 — ликвидация брата президента Либерии — министра финансов С. Толберта.

    1975—1980 — организация заговора с целью свержения руководства Мозамбика.

    1976 — убийство бывшего министра в правительстве Альенде О. Летельера.

    1977 — ликвидация президента Народной Республики Конго М. Нгуаби.

    1960–1981 — неоднократные попытки организовать покушение на Ф. Кастро[94] в рамках специальной программы «Мангуста».

    1979–1981 — создание планов уничтожения руководителя Исламской Республики Иран аятоллы Хомейни.

    1981 — попытка убийства президента Замбии К. Каунды.

    1981 — ликвидация главнокомандующего Национальной гвардии Панамы генерала Торрихоса.

    1981—1984 — создание планов и организация попытки убийства лидера Ливии М. Каддафи.

    Кроме этого, ЦРУ занималось более масштабными задачами по «окончательному решению» вопросов, связанных с врагами США. «Известно как минимум два факта, — писал автор книги «ЦРУ без маски» аргентинский публицист Г. Мардонес, — которые неопровержимо свидетельствуют о геноциде… с участием ЦРУ: государственный переворот в Индонезии, в результате которого был смещен президент Сукарно, и «умиротворение» в Южном Вьетнаме, так называемая программа «Феникс» [56, с. 95].

    В заявлении перед сенатской комиссией в 1971 году У, Колби (возглавлявшего на тот момент ЦРУ) признал, что в результате осуществления программы «Феникс» было убито 20 587 «подозреваемых». Поданным сайгонского правительства, общее количество убитых составило 40 994 человек. Показательно то, что Уильям Колби лично устанавливал месячные квоты уничтожения «подозреваемых» (представлявших собой гражданское население), выполнение которых было обязательным.

    Необходимо отметить, что американское государственное руководство очень легко шло и идет на применение силы против тех людей и стран, которые считаются ими по той или иной причине врагами Соединенных Штатов. С особой решительностью оно использует прямое насилие против врагов, неспособных оказать серьезного сопротивления.

    Общим итогом вышеописанной деятельности стало то, что США и их западные союзники на протяжении всего периода «холодной войны» создали широкую сеть военных баз по берегам Атлантического, Индийского и Тихого океанов, а также достигли экономического и политического доминирования в странах, расположенных в прибрежных регионах Евразии. Таким образом реализовывалась стратегия, предложенная еще А. Мэхэном, который перенес на глобальный уровень «принцип анаконды», примененный американским генералом Мак–Клелланом в войне Севера и Юга. Этот принцип заключается в блокировании вражеских территорий с моря и по береговым линиям, которое постепенно приводит к стратегическому истощению противника.

    На протяжении всей «холодной войны» США придерживались этого принципа, держа свои береговые линии под контролем, а соответствующие зоны теллурократических держав, прежде всего Евразийского континента, любыми способами «отрывали» от континентальной массы, т.е. выводили из–под их контроля береговые территории (так называемый rimland) и блокировали возможность геополитического выхода своих сухопутных противников к морским и океаническим пространствам.

    Поэтому можно сделать вывод, что американцы четко придерживались стратегии А. Мэхэна, который прекрасно понимал, что северная континентальная сфера является ключевой в мировой политике и борьбе за мировое господство.

    Внутри Евразии в качестве наиболее важного компонента северной полусферы он признавал позицию России — доминирующего евразийского континентального государства. Зону же между 30–й и 40–й параллелями в Азии А. Мэхэн рассматривал как зону конфликта между сухопутной Россией и морской Великобританией. Доминирование последней в этом регионе, или любого морского государства, по его мнению, могло удерживаться с помощью цепи ключевых военных баз на суше вдоль периферии Евразии. Что со временем и сделали США.

    Однако «холодная война» послужила толчком и решающим импульсом для стратегии силового преимущества США в мире не только против Советского Союза, но и против Западноевропейских стран. Путем интеграции Германии и Японии в сеть экономических и военных договоров Вашингтону удалось достичь двух важных целей: с одной стороны, Германия и Япония были включены во враждебную Советскому Союзу коалицию (как и предлагал когда–то А. Мэхэн), а с другой — эти бывшие враги Соединенных Штатов оказались под американским контролем.

    Как отмечается в меморандуме Пентагона, появившемся в конце 1992 года, Соединенные Штаты должны «не только предотвратить возникновение еще одной угрозы из Москвы, но и сделать так, чтобы американские союзники, в особенности Германия и Япония, остались в зависимом состоянии» [57, с. 13]. Как достаточно откровенно писал бывший советник по национальной безопасности президентов США 36. Бжезинский в своей книге «Великая шахматная доска»: «Употребляя терминологию более жестоких времен древних империй, три великие обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности подчиненных и обеспечении их защиты и недопущении объединения варваров» [58, с. 54].

    В этом заключается суть концепции «двойного сдерживания», которую выдвинул и теоретически обосновал профессор Волфрам Хенриедер, анализируя послевоенные доктрины гегемонии США: с одной стороны сдерживание Советского Союза, а с другой — Западной Европы, с целью сохранения силового преимущества США в мире. Вполне откровенно о геополитических целях США американские стратеги заговорили после крушения СССР. Так в соответствии с принятым Пентагоном в 1992 году директивным документом, «Соединенные Штаты должны предотвратить стремление крупных индустриальных наций бросить вызов нашему лидерству или попытаться изменить установившийся политический или экономический порядок» [59, с. 19].

    Таким образом, создание НАТО должно было обеспечить вышеуказанное «двойное сдерживание». Военная машина НАТО противостояла Советскому Союзу, но вместе с тем военно–политическое объединение Запада в Североатлантический альянс во главе с США позволило последним установить свой контроль над внешней политикой и вооруженными силами стран Западной Европы. Иначе говоря, Соединенные Штаты смогли добиться ситуации разобщенности главных государств Евразийского континента, благодаря чему они стали диктовать им свою волю.

    Как поучал еще Т. Джефферсон: «Нашим интересам не может отвечать соединение всей Европы в единую монархию… Если бы он (Наполеон. — Авт.) вновь продвинулся к Москве, я бы вновь желал ему такого поражения, которое помешало бы ему достигнуть Петербурга. Даже если бы следствием этого стало затягивание нашей войны (с Великобританией. — Авт.), я скорее согласился бы на это, нежели на то, чтобы вся мощь Европы сосредоточилась в одних руках». [31, с. 81]. Цитируя вышеприведенное высказывание патриарха американской государственности, Шлезингер–младший подчеркивал: «В этой последней отточенной фразе Джефферсон определил тот национальный интерес, который объясняет американское вмешательство как в две мировые войны в XX в., так и последующую «холодную войну» [31, с. 81].

    Той же самой стратегии придерживаются Соединенные Штаты и сейчас. Подтверждая это, 36. Бжезинский заявляет следующее: «Ближайшая задача (США. —Авт.) состоит в том, чтобы убедиться, что ни одно государство или группа государств не владеет потенциалом, необходимым для того, чтобы изгнать Соединенные Штаты из Евразии или даже в значительной мере снизить их решающую роль в качестве мирового арбитра». В соответствии с этим, «в дополнение к развитию различных новейших сторон могущества (технологии, коммуникаций, систем информации, а также торговли и финансов) американская внешняя политика должна продолжать следить за геополитическим аспектом и использовать свое влияние в Евразии таким образом, чтобы создать стабильное равновесие на континенте, где Соединенные Штаты выступают в качестве политического арбитра» [58, с. 12].

    Такую же мысль высказал и Дж. Буш–старший: «Соединенные Штаты считают своим жизненно важным интересом предотвращение доминирования на территории Евразии любой враждебной державы или группы держав» [59, с. 18].

    Главной причиной, которая обуславливает необходимость существования подобной стратегической цели у Соединенных Штатов, является, как пишет 36. Бжезинский, то, что «государство, которое господствует в Евразии, контролировало бы два из трех наиболее развитых и экономически продуктивных мировых регионов. Один взгляд на карту позволяет предположить, что контроль над Евразией почти автоматически повлечет за собой подчинение Африки, превратив Западное полушарие и Океанию в геополитическую периферию центрального континента. Около 75% мирового населения живет в Евразии, и большая часть мирового физического богатства также находится там, как в ее предприятиях, так и под землей. Надолю Евразии приходится около 60% мирового ВНП и около трех четвертей известных мировых энергетических запасов» [58, с. 44].

    Таким образом, господство над Евразией рассматривается американцами как ключ к глобальному господству над миром.

    Разрушение же СССР фактически ознаменовало собой начало быстрой реализации этой главной геополитической цели США, ускорив процесс захвата Соединенными Штатами heartland'a. Используя теракты 11 сентября 2001 года как повод для интенсификации своей экспансии, США путем военного вторжения уничтожили режим талибов в Афганистане и привели там к власти марионеточное правительство, полностью зависимое от их финансовой и военной помощи. Сейчас в Афганистане находится около 8 тыс. военнослужащих армии США, усиленных 4 тыс. солдат и офицеров их ближайших союзников.

    Кроме того, изданный момент американские военные обустроились на авиабазах Кокайды и Ханабад (Узбекистан), Манас (Киргизия), Душанбе и Куляб (Таджикистан). Полным ходом идет ремонт и переоборудование их взлетно–посадочных полос под американские стандарты. В указанные страны доставлено значительное количество аэродромно–технического, навигационного, разведывательного и поисково–спасательного оснащения. Ударной авиации на этих авиабазах пока нет, но в ближайшее время можно ожидать ее появление. Сегодня там уже размещены военно–транспортные самолеты, вертолеты поисково–спасательных служб, самолеты радиоэлектронной борьбы и беспилотные самолеты–разведчики. На повестке дня стоит вопрос о создании запасов авиационного топлива и ракетно–бомбового арсенала. С оперативно–стратегической точки зрения это очень удобные аэродромы, которые позволяют взять под контроль весь Центрально–Азиатский регион.

    При этом необходимо учитывать, что, размещая военные базы в Центрально–Азиатском регионе, Соединенные Штаты создают реальные политические условия для размещения их также в Азербайджане и Грузии.

    Таким образом, можно констатировать, что военно–политическое, а поэтому и финансово–экономическое проникновение США в глубину Евразийского континента идет полным ходом. При этом Соединенные Штаты интенсивно наращивают свою военную мощь.

    Удерживая финансово–экономическое лидерство в мире, США после распада СССР существенным образом не изменили свой военный бюджет (с 310 млрд.долл. он уменьшился до 260), а в 2002 году администрация Дж. Буша предоставила конгрессу проект военного бюджета в размере 379 млрд.долл. США, планируя к 2007 году увеличить его до 451 млрд.[60]. Ситуация, мягко говоря, странная. «Коммунистический монстр», готовившийся напасть и растерзать «свободный мир», — повержен. Его самая большая и сильная сухопутная армия в мире перестала существовать, демократия торжествует на развалинах СССР, а Соединенные Штаты продолжают еще более интенсивно вооружаться. Оказывается, подобное удивительное явление объясняется очень просто, создание более сильной армии необходимо Вашингтону для борьбы с «международным терроризмом», теперь именно он собирается напасть и растерзать оплот «свободного мира» — США. Этот чрезвычайно логичный и убедительный довод был воспринят «мировой общественностью» очень серьезно. А когда после терактов 11 сентября в Нью–Йорке западные СМИ вызвали массовую истерию в Соединенных Штатах и Европе, врагом человечества №1, с молчаливого согласия незападных стран, был назначен «международный терроризм». Учитывая то, что Белый дом может по своему усмотрению объявить любое государство пособником «международного терроризма», Соединенные Штаты получили уникальную возможность в соответствии со своими интересами захватить любую страну и сделать с ней все что угодно.

    Если заглянуть за пропагандистскую завесу «угрозы мирового терроризма», то можно увидеть, что сейчас главной стратегической целью США является уже не победа над отдельным государством или военно–политическим блоком, а тотальное господство над миром, благодаря политическому и экономическому прессингу, а когда это целесообразно — применению военной силы. Масштаб геополитических претензий Соединенных Штатов увеличился, а потому должен увеличиться и бюджет их вооруженных сил.

    До сих пор 100 тыс. американских военнослужащих расположены в Европе, столько же в Азии. 25 тысяч американских солдат находится на Ближнем Востоке. Стосорокапятитысячная армия Соединенных Штатов оккупировала Ирак. 20–тысячные силы находятся в Боснии. В состоянии постоянной боевой готовности, в разных точках мировых океанов, США держат 12 авианосных групп [61, с. 13—14]. Кроме того, Америка имеет в своем распоряжении в 35 странах мира глобальную сеть из 395 крупных военных баз и значительного количества мелких [1 1,с. 21]. К ним недавно добавились, как уже было сказано, еще и те, которые создаются на данный момент в странах Центральной Азии после захвата Соединенными Штатами Афганистана.

    Комментируя указанную ситуацию, консультант корпорации RAND К. Лейн заявил: «Советский Союз был значительно меньшим, чем это подавалось ранее, фактором в определении американской политики. На самом же деле после Второй мировой войны творцы американской политики стремились создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве американской политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях» [62, с. 70].

    Политическое и экономическое господство над миром предполагает военный контроль над всей поверхностью планеты. Для этого с 1 октября 2002 года Вашингтоном введен в действие «План объединенных командований». В соответствии с ним все регионы Земли распределены между региональными объединенными командованиями (ОК) вооруженных сил США.

    В ведении ОК в зоне Северной Америки (NORTHCOM) находится территория США, морское пространство в 500–мильной акватории Северного Ледовитого, Тихого и Атлантического океанов, Мексиканский залив и воздушно–космическое пространство всего Североамериканского континента. В зону его оперативной ответственности также включены Канада, Мексика, Аляска, Куба и Виргинские острова. OK BC США в Европейской зоне (EUCOM) отвечает за Европу, Африку (кроме ее северо–восточной части), Израиль, Иорданию, Сирию и Ливан, Армению, Грузию, Азербайджан и Южную Атлантику, а также большую часть Северной Атлантики, Каспийское море и Россию. Зона компетенции OK BC США в Тихоокеанской зоне (РАСОМ) распространяется натерриторию Индии, Китая, Юго–Восточной Азии, Северной и Южной Кореи, Японии, Австралии и Антарктиды. Южный OK BC США (SOUTHCOM) контролирует Центральную и Южную Америку. Зона ответственности Центрального OK BC США (CENTCOM) включает Северную Африку, Персидский залив, Центральную Азию, Пакистан и часть Индийского океана.

    Изменив структуру вооруженных сил, Вашингтон изменил и свою военную стратегию. Отныне главным приоритетом для армии США становится так называемая оборонительная интервенция, т.е. нанесение упреждающих ударов по государствам, которые, с точки зрения Белого дома, могут в будущем представлять угрозу для Соединенных Штатов. При этом проведение вышеупомянутых «преэмптивных войн» («preemptive war») не исключает применение ядерного оружия, причем даже в отношении государств, которые не располагают оружием массового уничтожения. В соответствии с этими планами в своей ядерной доктрине Соединенные Штаты делают ставку на развитие ядерных боеприпасов малой и сверхмалой мощности, что снижает порог применения ядерного оружия.

    Таким образом, можно констатировать, что правящие круги Соединенных Штатов на данный момент вплотную приблизились к осуществлению своей главной геополитической цели созданию мировой империи.

    Источники

    [1] Московичи С. Машина, творящая богов. — М: Центр психологии и психотерапии, 1998.

    [2] Аронсон Э., Пратканис Э.Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. — СПб.: прайм–ЕВРОЗНАК, 2002.

    [3] Маркузе Герберт. Эрос и цивилизация. — Киев: ИСА, 1995.

    [4] Фромм Э. Бегство от свободы. — М.: Прогресс, 1995.

    [5] Лютер Мартин. Избранные произведения. — СПб., 1997.

    [6] Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. — М.: Государственное издательство политической литературы. Т. 1.

    [7] Зиновьев А.А. Запад: Феномен западнизма. — М.: Центрполиграф, 1995.

    [8] ШпенглерО. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно–исторические перспективы. — Минск: Попурри, 1999.

    [9] Эпперсон Р. Невидимая рука: Введение во взгляд на историю как на заговор. — СПб., 1999.

    [10] Сардар 3., Дэвис М.В. Почему люди ненавидят Америку? — М.: Изд–во Проспект, 2003.

    [11] УткинА. И. Мировой порядокХХ! века. — М.: Издатель Соловьев; Алгоритм, 2001.

    [12] ВеберА. Избранное: Кризис европейской культуры. — Университетская книга. СПб., 1998.

    [13] Баразгова Е. С. Американская социология (традиции и современность): Курс лекций — Екатеринбург: Деловая книга, Бишкек: Одиссей. 1997.

    [14] Зомбарт В. Буржуа. — М.: Наука, 1994. (Серия «Социологическое наследие»).

    [15] Фромм Э. Иметь или быть? — М.: Прогресс, 1990.

    [16] Фриселл Боб. Тайное правительство //Досье секретных служб. — 2000. — № 5.

    [17]AntoniGiddens. Sociology. Polity Press. 1989.

    [18] Charles Booth. Life and Labor of the people in London. London, 1989.

    [19] Труд 2000. № 176. 21 сент.

    [20] Хамский Н. Прибыль на людях. — М.: Праксис, 2002.

    [21] Мартин Г.П., Шуманн X. Западня глобализации: атака на процветание и демократию. — М.: Издательский Дом «АЛЬПИНА», 2001.

    [22] International Herald Tribune. 28.09.1991.

    [23] UNICEF, State of the World's Children 1997.

    [24] Соргин B.B. Политическая история США. XVII–XX вв. — М.: Издательство «Весь мир», 2001.

    [25] Statistical Abstract of the United States 1960.

    [26] Jbid. 1970.

    [27] Jbid. 1996.

    [28] «The New York Times», 30.09.1997.

    [29] Puth R. American Economic History. Chicago, 1988.

    [30] Martin Larson. The Federal Reserve and Our Manipulated Dollar. — Old Greenwich, Connecticut.: The Devin–Adair Company, 1975.

    [31] Шлезингер–младший A.M. Циклы американской истории. — М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс–Академия», 1992.

    [32] Клименко М. Другая Америка. — М.: Посев, 2001.

    [33] Who brought the Slaves to America, Sons of Liberty. Metairie, 1958.

    [34] КарамаевСергеи. Мифы Войны 1861–1865 гг., http://cavalry.km.ru/ misc/myths_of_the_war.htm

    [35] Всемирная история: В Ютомах.Т. 5. — М.: Издательство социально–экономической литературы, 1958.

    [36] Этингер Я.Я. Жертвы нарушений прав человека требуют компенсаций//Независимая газета. 2001. 31 июля.

    [37] Garret Mattingley, Renaissance Diplomacy (Chapel Hill: North Carolina University Press, 1955).

    [38] Всемирная история. В Ютомах.Т. 6. — М.: Издательство социально–экономической литературы, 1958.

    [39] История внешней политики и дипломатии США. 1867–1918. — М.: Наука, 1997.

    [40] William A. White An Autobiography. New York, 1946.

    [41] МэхэнА.Т. Влияние морской силы на историю. 1660—1783. — М.; Л., — 1941.

    [42] Gerald N. Grob and George Athan Billias Interpretations of American History, The Free Press, New York, 1972.

    [43] Сатгаон Э. Как Орден организует войны и революции. — М., 1995.

    [44] Гаджиев К.С. Введение в политологию. — М.: Институт «Открытое Общество», 1997.

    [45] Хауз Э. Архив полковника Хауза: Дневники и переписка с президентом Вильсоном и другими политическими деятелями за период 1914— 1917 гг. Т. 1–4. М., 1937–1945. Т. 3.

    [46] Тихонравов Ю. В. Геополитика. — М.: ЗАО «Бизнес–школа «Интел–Синтез», 1998.

    [47] William Appleman Williams The Tregedy of American Diplomacy, Dell Publishing, New York, 1962.

    [48] Noam Chomski Strategic Arms, the Cold War and the Third World in Edward Thompson et. al. Exterminism and the Cold War, Verso, London, 1982.

    [49] William A. White An Autobiography, New York, 1946.

    [50] Ronald Steel Imperialists and Other Heroes, Vintage Books, New York 1973.

    [51] Prouty F. The Secret Team. — Englewood Cliffs, 1973.

    [52] Дуглас Г. Шеф гестапо Генрих Мюллер: Дневники. — М.: Коллекция «Совершенно секретно», 2000.

    [53] Даллес Аллен. Искусство разведки. — М.: Международные отношения — МП «Улиисс», 1992.

    [54] US News and World Report. 1989. June 26. P. 19; Aug. 4.

    [55] Ханатуров К. «Кубинский след»: Миф и реальность// Независимая газета. 2001. 13 окт.

    [56] Международный терроризм и ЦРУ. — М., 1982.

    [57] Maynes Ch. W. U.S. role in the world: what are the choices? (General Decisions 2000, W, 2000).

    [58] Бжезинскии Зб. Великая шахматная доска: Господство Америки и его геостратегические императивы. — М.: Междунар. отношения, 1998.

    [59] Уткин А.И. Американская стратегия для XXI века. — М • Логос 2000.

    [60] Калашникова М. Война за бюджет // Независимая газета. 2002. 8 февр.

    [61] Gerald N. Grob and George Athan Billias Interpretations of American History, The Free Press, New York, 1972.

    [62] LayneCh. Rethinking American Grand Strategy. Hegemony or Balance of Power in the Twenty–First Century?//World Policy Journal. Summer 1998.

    ГЛАВА VI

    ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

    Триста человек, каждый из которых знает лично остальных, управляют судьбами европейского континента и выбирают своих наследников из непосредственного окружения.

    (Вальтер Ратенау,) (советник Кайзера Вильгельма,) (24 декабря 1912г.)

    358 семей–кланов миллиардеров имеют доход, превышающий в долларовом исчислении доходы 45% населения Земли.

    (Из доклада ООН по «Программе развития», 1996 г.)

    Хотите вы этого или нет, но у нас будет Мировое Правительство. Единственный вопрос состоит в том, произойдет ли это путем консенсуса или путем насилия.

    (Джеймс Поль Варбург,) (из выступления перед сенатом США,) (Вашингтон, 17 февраля 1950г.)

    «БОГИ» ГЛОБАЛИЗИРОВАННОГО МИРА

    Как было показано в предыдущих разделах, процесс исторического развития западной цивилизации имеет четыре основные фазы:

    • зарождение Запада непосредственным образом было связано с городами–государствами средневековой Италии;

    • далее его развитие формировалось под воздействием Нидерландских Соединенных Провинций;

    • третью фазу определяло Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии;

    • на данный момент становление Запада проходит под непосредственным влиянием Соединенных Штатов Америки.

    Но на этом историческое развитие западной цивилизации не завершилось. Окончание второго тысячелетия и начало третьего ознаменовалось постепенным переходом Запада от четвертой фазы своего развития к пятой.

    Она представляет сооои глобальный, общественный феномен, не имеющий этногосударственной манифестации. Ее формирование направлено на создание надэтнической, экономической и социально–политической мегаконструкции. Таким образом, пятую фазу можно условно назвать, используя устоявшийся термин, глобализация.

    Ее возникновение является закономерным следствием экстенсивного развития западной цивилизации. Как внутренняя социально–политическая организация, так и геополитические устремления Запада изначально сводились к постоянному поглощению пространства, энергии и материальных ценностей.

    Для западных талассократических империй огромные пространства океанов стали не препятствием, а главным условием их существования и развития. Контроль над водной поверхностью Земли позволил ведущим западным государствам с течением времени овладеть и наилучшими участками суши. Экспансия Запада, на всем протяжении его истории, была непрекращающимся процессом захвата жизненного пространства.

    Не менее активно западная цивилизация поглощала колоссальные объемы энергии. Сначала это была телесная энергия незападных народов, используемая путем разнообразных форм интенсивной эксплуатации (с доминированием рабского труда). Затем она была дополнена энергией природных ископаемых, основные месторождения которых брали по всему миру под свой непосредственный контроль западные страны (на данный момент Запад в совокупности потребляет 75% энергоресурсов планеты).

    И в конце концов, необходимо отметить тот факт, что с усилением могущества западной цивилизации шло увеличение масштабов экспроприации ею разнообразных материальных ценностей у незападных народов. Этот процесс проходил и проходит как в утонченных формах финансовых спекуляций и ростовщичества, так и в откровенном грабеже с использованием военной силы.

    Фактически западная цивилизация возникла и развивалась как непрерывноразрастающаяся военно–политическая и финансово–экономическая система, направляющаяресурсы и прибавочную стоимость от колониальной периферии к цивилизационному ядру. В итоге западный экспансионизм породил процессы глобализации, при которых объектом разнообразной экспроприации со стороны правящих кругов Запада являются уже не отдельные страны или народы локальных колониальных империй, а вся планета целиком.

    Как правило, наиболее распространенные и признанные определения глобализации имеют очень узкий смысловой спектр. Авторитетные представители академических кругов, популярные политики и известные бизнесмены мирового масштаба говорят о глобализации лишь в финансово–экономическом и информационно–технологическом аспекте, все остальные ее проявления последовательно игнорируются. Для них глобализация — это мировая интегрированная система (прогрессирующая к абсолютному доминированию), представляющая собой глобальный рынок, обеспечивающий беспрепятственное перемещение по земному шару товаров, капиталов, информации, услуг и технологий. К указанному еще добавляют, что глобализация протекает в рамках неолиберальной теории, постулирующей абсолютную необходимость открытия, дерегуляции и приватизации национальных экономик.

    Однако этот общепринятый вариант определения данного явления целенаправленно вуалирует, а не раскрывает его сущность, так как подробно описывает, как происходит глобализация, но не объясняет для чего. Сказать, что глобализация — это только лишь свободное перемещение определенных артефактов в пространстве, значит, ничего не сказать, так как суть данного явления заключается не в перемещении чего–то, а в том, к чему это перемещение приведет в конечном итоге человечество. Значение имеет не то, что мир двигается, а то, куда он двигается и зачем.

    Ответы на эти вопросы приводят к ряду дополняющих друг друга определений.

    Прежде всего необходимо отметить, что на данный момент путем глобализации происходит интенсивное разрушение традиционного общества как такового. Данный процесс не является случайным, он обусловлен тем, что традиционализм обладает изначальной защитной функцией, благодаря которой определенная этническая группа (или общность нескольких этнических групп) сохраняет свою коллективную индивидуальность, а потому — независимость и самостоятельность. Поэтому глобализация является проектом, направленным против традиционализма в любых его проявлениях, от ментальных и культурных до социально–политических и финансово–экономических. В первом случае происходит постепенная трансформация человеческой природы к состоянию тотальной духовно–психологической однообразности, разрушающей народы как коллективные этнические индивидуальности и превращающей человечество в некую гигантскую толпу стандартных существ, находящихся в постоянном перемещении под воздействием факторов производства и потребления. Приведение же человечества к состоянию гомогенной антропологической массы позволяет, в свою очередь, установить над ним абсолютный духовно–психологический контроль со стороны могущественной касты «избранных». Во втором случае, лишая фактического суверенитета традиционное национальное государство, глобализация делает невозможным защиту народами Земли своих финансово–экономических и социально–политических интересов, что создает тем самым условия для перераспределения материальных богатств и ресурсов планеты (от человеческих до природных) в пользу тех сил, которые планируют и осуществляют глобализацию.

    Современная западная пропаганда в средствах массовой информации особо подчеркивает, что глобализация якобы является процессом сугубо объективным, а потому необратимым. Ей вторит и значительная часть академических кругов (в том числе и стран СНГ). Все они неустанно повторяют мысль, что глобализацию необходимо принимать как данность, к которой нужно приспосабливаться. В данном случае достаточно удачно используется старый марксистский комплекс, проявляющийся в стремлении наложить на мировой исторический процесс некие «объективные закономерности», якобы его определяющие. Если советские марксисты когда–то провозглашали неизбежность победы в мировом масштабе коммунизма, то сейчас западные «марксисты» провозглашают как закономерную неизбежность победу во всемирном масштабе — глобализации. Естественно, что вместе с «объективностью», а потому и неотвратимостью глобализации в массовое сознание инфильтрируется и мысль о неизбежности торжества в мировом масштабе «либерального общества» по западному образцу, которое для многих незападных народов преподносится в качестве своеобразного «светлого будущего», ожидающего всех без исключения, вне зависимости от их желания. Следствием же такого глобального «промывания мозгов» стало доминирование мнения, утверждающего безальтернативность западного пути развития.

    Стремление современной пропаганды представить глобализацию как сугубо «объективный процесс» обусловлено еще и задачей сокрытия тех сил, в интересах которых она осуществляется. Любая попытка выявления субъективного фактора глобализации вызывает жесткие карательные санкции со стороны тех, кто формирует общественное мнение, стоит во главе академических кругов, руководит средствами массовой информации и активно поддерживает политику глобализации.

    В связи с этим в одной из статей французского аналитического ежемесячника «Monde diplomatique» было подчеркнуто: «…сегодня… мы сталкиваемся с политикой глобализации. Я именно настаиваю на термине «политика глобализации», а не говорю о «глобализации», как если бы речь шла о естественном процессе. Эта политика по большей части держится втайне при ее разработке и распространении» [1].

    Об этом же заявляют, к примеру, Г.П. Мартин и X. Шуманн в своей книге «Западня глобализации: атака на процветание и демократию»: «Глобальная экономическая интеграция ни в коем случае не является естественным процессом: она сознательно продвигается целенаправленной политикой» [2, с. 26].

    Представление о глобализации как сугубо объективном феномене настолько абсолютизировалось, что любая мысль, отрицающая это, воспринимается как антинаучная крамола мракобесов, помешанных на так называемой теории заговора.

    Примером того, какое неизгладимое впечатление производит на апологетов «объективных закономерностей» иной взгляд на действительность может быть I Конвент «Российской ассоциации международных исследований», состоявшийся в апреле 2001 года в Москве. Одна из его секций была посвящена «Проблеме глобализации в современном мире». На ней выступили как российские политологи, так и их коллеги из «Американской ассоциации международных исследований». Подводя ее итоги, заместитель директора Института США и Канады РАН А.Д. Богатуров был глубоко поражен мнением американцев о природе глобализации. В отличие от столпов российской политологии, убежденных в ее абсолютной объективности, по его словам, они считают: «Нет никаких оснований так полагать. Глобализация — рукотворна. И она управляема. <…> Ее сделали и как бы продолжают [ею] пользоваться». Подобное заявление просто шокировало российских ученых, чье мышление до сих пор не может обойтись без какой–либо телеологической схемы.

    Главным аргументом против возможности присутствия в рамках основных процессов современного глобализирующегося мира, определяющего субъективность фактора, является его якобы «научная несостоятельность». В соответствии с господствующей идеологией направленная в определенное русло человеческая воля, даже подкрепленная значительными материальными, информационными и технологическими ресурсами, не может направлять ход политики, экономики, культуры и т.п.

    Под давлением телеологической методологии умозрительных схем Гегеля и Маркса, подкрепленных так называемой научностью, в массовом сознании сложилось устоявшееся мнение, что человеческий мир и все процессы в нем определяются некими объективными законами. То есть целенаправленно культивируется мысль, что к человеческому сообществу применимы методы, используемые в физике, химии и подобных им науках, которые оперируют совокупностью неодушевленных объектов, четко функционирующих в рамках неких объективных закономерностей.

    Данный номотетический подход вот уже не одно столетие предлагается считать единственно возможным в отношении общественных наук, несмотря на то что каждая из созданных «научных» схем, претендующих на открытие вышеупомянутых «объективных закономерностей», демонстрировала свою неадекватность реальной действительности и при соприкосновении с нею рушилась как карточный домик. И хотя тупиковость упомянутого подхода с течением времени становится все более очевидной, его абсолютизация продолжается.

    Впрочем, даже если признать существование неких «объективных закономерностей», определяющих все сферы жизнедеятельности человеческого сообщества, возникает резонный вопрос: а почему субъективный фактор, т.е. направленная, материально объективированная (организация, управление, технология, ресурсы и т.д.) человеческая воля не может по своему усмотрению поэтапно формировать «объективные закономерности», определяющие экономические, политические, социальные, культурные и т.п. процессы? История западной цивилизации последних четырехсот лет как раз и свидетельствует о том, что субъективныйфактор является чуть ли не единственным источником все–определяющих «объективныхзакономерностей».

    Что же собой представляет данный субъективный фактор глобализации?

    Этот вопрос был поднят на упомянутом Конвенте «Российской ассоциации международных исследований». Если россияне не смогли на него ответить, то американские политологи оказались предельно лаконичны, констатировав, что субъектом глобализации является «глобальный индустриальный управленческий класс».

    Впрочем, подобное определение достаточно расплывчато и требует большей конкретизации.

    Как было показано в предыдущих разделах, определяющая роль в социально–политических и финансово–экономических процессах итальянских городов–государств, Нидерландских Соединенных Провинций, Великобритании и США играли финансовые династии, оказывавшие определяющее влияние на политические процессы как внутри отдельных государств, так и на международном уровне. Таким образом, именно в рамках западных олигархических кланов произошло сращивание финансового могущества и политической власти. И если в этногосударственных фазах западного развития можно увидеть определенные противоречия между наднациональным финансовым капиталом и национальной государственной властью, то уже в Соединенных Штатах, как локальном и экспериментальном прообразе глобальной, космополитической, социально–политической и финансово–экономической конструкции, эти противоречия были практически преодолены. Глобализация же как раз и устраняет противоречие между наднациональным финансовым капиталом и национальной властью, превращая последнюю также в наднациональное явление. Тем самым глобализация абсолютизирует роль и значение транснациональной олигархии, превращая ее в самодовлеющий и определяющий фактор. При глобализации космополитические, финансово–политические группы получают абсолютную власть, соединяя в единое целое международную финансово–экономическую систему с наднациональной системой социально–политического управления. Вот как их характеризует британский профессор Зигмунт Бауман: «Это силы, не имеющие определенного адреса, экстерриториальные, не в пример строго локальным полномочиям государств, свободно передвигающиеся по всему миру, в отличие от государственных институтов, которые, хорошо это или плохо, раз и навсегда сегодня, как и прежде, привязаны к определенной территории. Эти силы изменчивы, хитры, увертливы и изворотливы, неуловимы; найти их трудно, а изловить невозможно» [3, с. LIV].

    Указанные транснациональные олигархические группы — это несколько сотен закрытых, очень влиятельных в политическом и финансовом плане семейных династий, связанных между собой личными взаимоотношениями, бизнес–интересами, брачными союзами, общими убеждениями (ценностями) и идентичной ментальностыо. В целом они представляют собой наиболее могущественную силу в мире. В их руках находятся основные финансовые, информационные, политические, научные, военные и т.п. ресурсы планеты.

    В этническом плане их ядро составляют англосаксы и ро–мано–германцы. В США они называются «либеральным истеблишментом восточного побережья» (the American Eastern Liberal Establishment), а в Европе «Черной аристократией» (European Black Nobility). Кроме того, в указанных американской и европейской группах транснациональных олигархов изначально присутствуют еврейские финансовые кланы и влиятельные королевские династии Азии.

    Как утверждает бывший сотрудник британских спецслужб Джон Колеман, эти люди называют себя «Олимпийцами», так как считают свое могущество подобным могуществу богов. По его мнению, это сообщество состоит «из представителей неприкосновенного правящего класса, в число которых входят королева Англии[95], королева Нидерландов, королева Дании и другие королевские семьи Европы. После смерти королевы Виктории, матриарха венецианских Черных гвельфов[96], эти аристократы решили, что для получения власти над всем миром представителям аристократии необходимо во всемирном масштабе «войти в долю» с неаристократическими, но чрезвычайно сильными лидерами корпоративного бизнеса, и потому двери абсолютной власти были открыты для тех, кого королева Англии предпочитает называть «простолюдинами». По опыту моей работы в разведке я знаю, что главы иностранных государств называют эту всесильную группу «Магами»[97] [ 1 с. 216].

    Сами эти «маги» являются в определенном смысле некой фантасмагорией. На первый взгляд может показаться, что они представляют собой сообщество людей, которые объединили с определенной целью свои капиталы. Однако на самом деле это капитал объединил этих людей в сообщество, с одной–единственной целью — для того чтобы они его оберегали и беспрерывно увеличивали[98]. Не деньги служат этим людям, а эти люди всю свою жизнь служат деньгам, передавая по наследству ярмо служения своим детям и внукам. Можно сказать, что, создав собственными руками идола, они принесли себя ему в жертву, тем самым вдохнув в него жизнь и наделив его волей. Теперь же, обретя колоссальное могущество, этот идол высасывает жизнь из миллиардов людей и всего живого на планете. Благодаря аксиологическому перевороту и последовавшему за ним разрушению традиционализма, деньги превратились в наивысшую ценность, некого плотоядного бога, которому человечество непрерывно приносит в жертву себя и окружающий мир.

    Осуществив колоссальную концентрацию денежных ресурсов и дистанцировав их от производства материальных ценностей, вышеупомянутые финансово–политические кланы создали универсальное оружие самой мощной разрушительной силы — ссудный капитал, способный не только создавать из ничего прибавочную стоимость (т.е. делать из денег деньги), но уничтожать государства и порабощать целые народы.

    Несмотря на то что ссудный капитал не создает материальные ценности, возник он задолго до появления производственного капитала. Впервые в рамках западной цивилизации он проявил себя в качестве могущественной силы в итальянских средневековых городах–государствах под названием «фонди», в которых происходила невероятная для того времени аккумуляция денег. Вокруг них и структурировались первые сообщества западных олигархов.

    На протяжении столетий олигархические династии, как некие жреческие касты, преданно служат своим богам — фондам. А так как деньги можно накапливать бесконечно, то для этих семей служение фондам становится смыслом жизни, причем на протяжении целого ряда поколений. Таким образом, эти родовые кланы становятся живым придатком фондов. Как говорит американский экономист и общественный деятель Линдон Ла–руш: «Семья уже не владеет реально фондом. Фонд владеет семьей, как, например, в случае семьи Тюрн унд Таксис в Европе. Это фонд, а принц — всего лишь наследник фонда. Британская королевская семья является собранием фондов. Вы можете наблюдать это во всем мире: корпорации, богатые семьи создают фонды. Например, семья Рокфеллеров. У нее нет больших денег. Есть миллионы, но не миллиарды. Миллиарды заключены в фондах. Таким образом, мы имеем здесь безжизненную коллекцию мертвых душ» [2, с. 28]. «Эти семейства, даже если уже прекратили свое существование биологически, продолжают существовать в форме фондов их имени, как корпорация, которая имеет своих «самовоспроизводящихся директоров» [2, с. 28].

    Необходимо учитывать, что на протяжении столетий процесс служения фондам выработал определенную психологию служителей, которая отличается от психологии людей, не ознакомленных с таинством служения. В определенном смысле это люди одержимые и фанатичные. Их индивидуальные качества подобны качествам породистых сторожевых псов, специально выведенных для охраны хозяйского имущества. Главной особенностью их сознания является то, что они рассматривают мир как некий материал, средство для сохранения и беспрерывного увеличения фонда, которому они служат. Для них фонд это абсолютная ценность, ради которой можно принести в жертву что угодно и кого угодно. Образно говоря, эти люди уже много столетий приносят Мир в жертву могущественной абстракции западной цивилизации — деньгам.

    Вот как характеризует их Джон Колеман: «Эти изящные, истинные английские джентльмены крайне безжалостны — то, что они сделали в Индии, Судане, Египте, Иране, Ираке и Турции, будет повторено в каждой стране при Новом Мировом Порядке — Едином Мировом Правительстве. Они используютлюбую нацию и ее богатства, чтобы обеспечить свой привилегированный образ жизни. Богатства именно этого класса британской аристократии, сложно связанные и переплетенные с торговлей наркотиками, торговлей золотом, алмазами и оружием, коммерцией и промышленностью, нефтью, средствами информации и развлекательной индустрией. Кроме рядовых лейбористов (но не их лидеров), большинство британских политических деятелей происходят из титулованных семей, ихтитулы наследственны и передаются от отца к старшему сыну. Эта система гарантирует, что никакие «посторонние» не могут и мечтать о политической власти в Англии» [4 с. 200].

    Именно это сообщество олигархов, которое возникло и существует вокруг фондов, стоит за всеми социально–политическими и финансово–экономическими катаклизмами, которые потрясали западный мир в течение последних столетий: войнами, революциями, политическими, экономическими и финансовыми кризами и т.п.

    Возьмем в качестве яркого примера финансово–политический клан Ротшильдов. Один из биографов этой династии, граф Цезар Корти, в своей книге «Возвышение дома Ротшильдов» констатировал: «Каждый раз крушение какого–то государства приносило Ротшильдам новые богатства». [6, с. 282]. А вот что о них писал в своей работе Генрих Шнее: «Многие читатели с именем Ротшильда связывают понятие «деньги». Это, конечно, верно, так как Ротшильды в первую очередь были банкирами, составившими себе огромное состояние и стремившимися к тому, чтобы постоянно увеличивать его. Но новейшие исследования показали, что они были и политиками, которые неоднократно и решительным образом влияли на политику своих стран, Европы в целом, правда, всегда в интересах своих миллионов.

    Они помогали поддерживать и низвергать троны, предотвращали войны, если это угрожало их займам: они снимали министров и назначали новых, угодных им. При помощи денег они правили парламентами и газетами, устраняли конкурирующие банки, даже если их основатели и владельцы были евреями, но, с другой стороны, сами принимали участие в открытии новых банков, в которых они хотели иметь определенное влияние. Для XIX века вполне справедливым было замечание прусского посла Арнима из Парижа: «Банкирский дом Ротшильда представляет собой огромную финансовую мощь наших дней; лишь немногие правительства могут сказать о себе, что они не опутаны золотыми цепями этого банка» [6, с. 282].

    А вот как описывает положение Джеймса Ротшильда Генрих Гейне[99]: «Мне приходилось видеть людей, которые, приближаясь к великому барону, вздрагивали, как будто касались вольтова столба. Уже перед дверью его кабинета многих охватывает священный трепет благоговения, какое испытывал Моисей на горе Хорив, когда он заметил, что стоит на священной земле. Точно так же, как и Моисей, снимал свою обувь, так и какой–либо маклер или агент по обмену, отважившись переступить порог личного кабинета господина Ротшильда, прежде всего стягивал с себя свои сапоги, если не боялся при этом, что его ноги будут пахнуть еще хуже, и этот запах стеснит господина барона. Личный кабинет Джеймса и на самом деле представляется удивительным местом, вызывающим возвышенные мысли и чувства, как вид океана или неба, усеянного звездами: здесь можно почувствовать, как ничтожен человек и как велик Бог! А деньги — это Бог в наше время, и Ротшильд — его пророк» [6, с. 241].

    «Сегодня я видел, как один разодетый в золотую ливрею лакей шел с баронским ночным горшком по коридору. Какой–то биржевой спекулянт в это время стоял в коридоре. Перед столь важным сосудом он даже снял шляпу. Я запомнил имя этого человека, потому что со временем он непременно станет миллионером…»[100] [6, с. 296].

    Таким образом, именно могущественная транснациональная олигархия сейчас стоит за теми катастрофами, которые потрясают мир, попавший в сферу влияния Запада. Как однажды заявил глава Международного валютного фонда Мишель Камдесю, имея в виду управляющих фондами с Уолл–стрит: «Мир в руках этих парней» [2, с. 249].

    Фонды существуют в значительной мере благодаря разнообразным потрясениям, во время которых им проще, путем спекуляций и ростовщичества, увеличивать свои размеры. Поэтому–то их «обслуживающий персонал» периодически организует масштабные кризисы и катастрофы. Используя свои капиталы, они финансово, организационно и идейно подпитывают и укрепляют, а затем направляют радикально и агрессивно настроенные силы на слом тех порядков, которые мешают максимально эффективному ограблению мира. Это происходит как внутри отдельных стран, так и на уровне международных отношений.

    Вот что пишет по этому поводу Боб Фриссел: «Посмотрите, как тайное правительство контролирует военные ситуации. Вы не можете проиграть, если обе стороны ваши. Вначале вы создаете условия, ведущие к войне, затем ведете закулисную игру, определяя, кому достанется победа, а потом предлагаете «решение» проблемы. Безусловно, поскольку вы сами создали эту проблему, ее решение предназначено для укрепления рычагов контроля. После Первой мировой войны нам предложили в качестве «решения проблемы» Лигу Наций. Она не оправдала себя, поэтому были созданы условия для того, чтобы Вторая мировая война стала неизбежной. Потом как «решение проблемы» появилась Организация Объединенных Наций. Любое «решение» продвигает нас все ближе и ближе к Новому Мировому Порядку, к Единому Мировому Правительству. Догадайтесь сами, кто стоит у руля. Они контролируют инфляцию и дефляцию мировых валют посредством центральной банковской системы. Возьмем Федеральный резерв. Он является не более «федеральным», чем Федеральный экспресс–это частная корпорация, «дар», преподнесенный нам международными банкирами в обмен на право манипулировать нашей экономикой и нашей страной. Подумайте о заявлении барона Ротшильда: «Дайте мне контроль над национальной валютой, и меня не будет интересовать, кто создает законы этой страны». Согласно видеофильму «Свобода в равновесии», первый аргумент в пользу центрального управления финансами зиждется на потенциальной способности центрального банка поддерживать стабильность экономики. И все же после принятия Акта федерального резерва в 1913 году нас постигло крушение биржи в 1929 году. Великая депрессия, девять спадов, а национальный долг вырос от одного миллиарда долларов до более чем четырех триллионов» [7]!

    Но вместе с этим олигархические семьи фондов всегда остаются в тени событий. Им не нужна известность и популярность, так как главным условием эффективности их действий является секретность. Они всегда стоят за спинами королей, революционных вождей, кровавых диктаторов, президентов и т.п. Их мало кто знает в лицо. Они незаметные по своей природе люди. Именно поэтому данное сообщество транснациональных олигархов иногда называют «тайным правительством».

    По мнению Боба Фриссела: «Тайное правительство» в основном состоит из самых богатых в мире людей. Их около двух тысяч, но они уже долгое время контролируют наше так называемое правительство. Они определяют, кого и когда должны избрать на определенный пост. Они решают, будет ли вестись война и когда она закончится. Они контролируют мировые запасы продовольствия, рост и спад инфляции мировых валют. Все это определяется упомянутой группой лиц» [7].

    Об этом же пишет и профессор Э. Саттон: «Наивно считать Дэвида Рокфеллера всемогущим диктатором или семью Рокфеллеров всесильной монархией. Это ловушка для опрометчивых. Наш мир значительно сложнее. Мы рассматриваем не отдельную семью, а сообщество власть имущих. Оно, может быть, насчитывает несколько тысяч членов, которые коллективно стремятся повернуть мир, а не только Соединенные Штаты, к достижению их собственных корпоративных целей» [8, с. 35].

    Значительную информацию про «тайное правительство» или, как его еще называют — Мировое Правительство, предоставляет книга бывшего члена Совета по международным отношениям и одного из разработчиков концепции «Нового мирового порядка» Кэрролла Квигли «Трагедия и надежда» (1966). По словам доктора К. Квигли, существует скрытая надгосударственная «сеть» глобального управления мировыми процессами. Целью этой разветвленной организации является достижение «глобального общества» под руководством Мирового Правительства. По свидетельству К. Квигли, эта структура является настолько могущественной, что противодействовать ей практически невозможно. Саму эту «сеть» доктор К. Квигли отождествлял с «международными банкирами», людьми, которые отличаются от обычных банкиров тем, что придерживаются космополитических убеждений, вхожи в правительства и занимаются в основном вопросами их долгов, т.е. они осуществляют финансовый контроль над политическими процессами, сохраняя при этом полную секретность своей деятельности.

    Управление мировыми процессами, по мнению доктора К. Квигли, находится в руках финансовых династий Европы и Америки, которые осуществляют се, используя международные финансовые структуры. Основным методом достижения власти, который используется ими, — это предоставление денег под большие проценты правительствам и монархам в тяжелые времена. Пример этому — национальный долг США, который сейчас достиг почти пяти триллионов долларов. Любой пенни из него — долг Федеральной резервной системе, корпорации, которая состоит из тринадцати частных банков (!) [9].

    Одновременно с катастрофами транснациональная олигархия создает центры военно–политической и финансово–экономической силы, определяющие на конкретном временном отрезке истории процессы мировой политики и экономики. В связи с этим смена каждой фазы развития западной цивилизации сопровождалась пространственным перемещением центра мировой финансово–экономической и военно–политической силы, который оказывался в стране пребывания основных фондов того времени. При этом каждое такое перемещение увеличивало масштаб влияния этих центров силы пропорционально денежным накоплениям фондов и влиянию транснациональной олигархии. Могущество итальянских городов–государств уступало влиянию Нидерландских Соединенных Провинций, которое, в свою очередь, было значительно меньшим по сравнению с могуществом Британской империи. Сама Британская империя по своему размаху не может сравниться с масштабом мирового господства Соединенных Штатов. А США являются лишь прототипом глобальной, всепланетарнойсоциально–политической и финансово–экономической системы, которую сейчас создает транснациональная олигархия.

    Таким образом, в определенном смысле развитие западной цивилизации это не что иное, как процесс увеличения финансовых накоплений фондов (аккумулирующих ресурсы планеты) и усиление политико–экономического могущества транснациональной олигархии.

    Глобализация или иначе Новый Мировой Порядок[101], — это та фаза развития Запада, при которой фонды, прямо или опосредствованно, должны овладеть всеми материальными ценностями Земли, а сообщество транснациональных олигархов, служащее этим фондам, чтобы обеспечить это, должно обрести абсолютную власть над миром.

    Данная стратегическая цель фондов не случайна. Она вытекает из их природы.

    Вот как характеризует ее Л. Ларуш: «Фонд в первую очередь основан на ростовщичестве. Это — чистая рента. Фонд — это не более чем финансовая корпорация, которая обычно имеет какое–то освобождение от налогов — расходы на благодетельность и т.п. Лицо фонда определяется его самовоспроизводящимися директорами, его доверенными лицами. Это как передача живым людям своего интеллекта чужеродным мертвецам. Все фонды функционируют на основании специальных соглашений, которым люди обязаны служить. Главная цель фонда — увековечить себя путем самовоспроизведения на основе ростовщичества. Подобного рода фонды играют доминирующую роль в европейском и американском обществе. Право на ббльшую часть финансовой собственности принадлежит этим фондам. Теперь эти фонды извлекают свою прибыль из ренты в самых различных формах. Они инвестируют в ценные бумаги. Они инвестируют в торговлю ради извлечения торговой прибыли, подобно международным пищевым, зерновым картелям. Фонды идут только на минимальный риск. Они одалживают свои деньги предпринимателям, которые берут риск на себя. Они являются финансовой силой, стоящей за банками, страховыми компаниями и т.п. В результате всего этого они контролируют большинство людей в экономической жизни. Кроме того, они также занимаются благотворительностью: они раздают дотации, с помощью которых контролируют образование, науку, культуру и искусство. <…> Они контролируют прессу, основную часть прессы. Действительно, мы имеем общество, в котором люди говорят: правительство делает это, правительство делает то. Нет! А вы посмотрите, кто стоит за правительством и вынуждает делать те или иные шаги. Существует вот эта форма паразитирования на теле общества. Они, фонды — подобны раку» [5, с. 28].

    По своей природе фонд неуязвим и практически вечен. Он не имеет ничего такого, что можно было бы разорить или разбомбить. Он не имеет ничего такого, что можно отобрать, так как капитал фонда фрагментирован, рассредоточен и надежно спрятан. Капитал фонда — это тайна тайн. В какой он форме и где он находится, в семье, которая ему служит, знают лишь избранные. Финансово фонд принимает участие во всех возможных наиболее выгодных экономических проектах, но только до тех пор, пока это безопасно, пока это несет сверхприбыли. Фонд никогда не рискует, так как никогда ничего не создает, он лишь экспроприирует созданное другими.

    Фонд — единственно возможная организационная структура, способная к беспредельному накоплению денежных ресурсов. Любая экономическая структура подобной возможности лишена, так как по мере усиления градуированной системы подоходного налога, наступает момент, когда получение прибылей не дает своим хозяевам никакого дохода, все забирают налоги. Только фонд, как «бесприбыльная» организация, способен преодолеть ограничительный барьер современной налоговой системы, аккумулируя практически безграничные финансовые средства. Примером этого может быть Фонд Рокфеллера. В 1913 году, за два с половиной месяца до того, как XVI поправка к конституции США (о подоходных налогах) обретает силу закона, Рокфеллер–старший инкорпорирует свой фонд в качестве филантропической «бесприбыльной» организации и начинает интенсивно «перекачивать» в нее доходы своей финансово–экономической империи. Кроме этого, как уже было сказано выше, фонды имеют право вкладывать свои средства в любое выгодное предприятие и при этом не платить налоги на получаемые прибыли. Так, в финансовом отчете Фонда Рокфеллера за 1998 год[102] говорится, что его вклады к концу года составляли 3,3 млрд.дол. США, а доходы с вкладов — 13%, т.е. 429 млн.в год. Допустим, административные расходы Фонда составляют 10% от дохода, в таком случае в распоряжении этой организации остается около 400 млн.долларов в год на «филантропическую» деятельность. Сумма внушительная и, что самое интересное, почти бесконтрольно может быть потрачена на что угодно. А ведь это только один фонд из тысяч других, подобных ему.

    Кроме всего прочего, фонды активно действуют в так называемых офшорах. «4 тысячи «хеджированных»[103] фондов, «играющих» по всему миру и располагающих капиталом от 400 до 500 млрд.дол.» занимаются крупномасштабными валютными спекуляциями, не облагаясь при этом налогами [10].

    Любой фонд стоит над финансово–экономическими и социально–политическими процессами. Он лишь эффективно использует объекты этих процессов: банки, промышленные и сельскохозяйственные предприятия, месторождения природных ископаемых и энергоносителей и даже целые народы. Таким образом, совокупность фондов — это широкомасштабная, паразитирующая система, существующая благодаря тому, что поглощает ресурсы финансово–экономических и социально–политических систем мира. Причем чем больше поглощают фонды, тем большим становится их глобальное влияние.

    МАСОНСТВО, ПАРАМАСОНСТВО И МОНДИАЛИЗМ

    «Чтобы найти ключ ко всем революциям, начиная от убийства Карла I до убийства Людовика XVI, — писал современник французской революции Ломбар де Ландр, автор «Les Societes Secretes en Allemagne» (изд. 1819 года), — приходится всегда прежде всего обращаться к таинственным масонским братствам… Красная фригийская шапочка, которая в 1793 году стала эмблемою якобинцев, была также головным убором британских индепендентов при возвышении Кромвеля».

    Неоспоримым фактом является то, что последние три–четыре столетия в масонских ложах, а также нелегальных и полулегальных политических организациях Европы, руководимых масонами, вызревал широкомасштабный бунт против традиционных европейских порядков и ценностей, завершившийся их тотальным разрушением. Фактически масонство создало среду, в которой разнообразные загнанные в подполье маргиналы с радикальным мировоззрением получили возможность выработать цельную идеологию, программу действий и приобрести организационные навыки политической борьбы. Именно в ней воспитывались философы «нового мира» и революционеры всех оттенков, готовые воплотить эту философию в жизнь.

    Своеобразным прологом к революциям, мятежам и заговорам, потрясшим Европу, были десятилетия интенсивной пропаганды радикальных идей, направленных против королевских династий (а затем монархии как таковой) и христианской церкви, целенаправленная дискредитация которой постепенно переросла в полное отрицание самого христианства. Во главе этой широкомасштабной деятельности стояли масонские ложи, активно распространяющие свою идеологию.

    Вот, к примеру, как оценивал Декларацию прав человека и гражданина 1789 году очевидец французской революции, аббат Баррюэль в своих четырехтомных «Мемуарах по истории якобинизма»: «Согласно первому закону, принятому этими законодателями, провозглашалось, что все люди равны и свободны; что всей полнотой суверенитета обладает нация; что закон есть не что иное, как выражение общей воли. Еще за полвека до них то же самое заявляли в своих учениях Монтескье, д'Аржансон, Жан–Жак Руссо и Вольтер. Точно так же все софисты в своих лицеях, все адепты франкмасонства в своих ложах, все иллюминаты в своих притонах сделали подобные принципы гордыни и мятежа основой своих тайных замыслов. Таким образом, все эти разрушительные идеи лишь перекочевали из их школ и обществ, открытых и тайных, на первую страницу революционного свода законов» [11]. Кроме того, Баррюэль привел имена многих видных деятелей революции, имевших масонское прошлое. Свою концепцию он построил на широком круге источников, благодаря чему ее адекватность не вызывала никакого сомнения. «Мемуары» вызвали большой международный резонанс, были переведены практически на все европейские языки.

    Сорок лет спустя протестант Эккерт, в свою очередь, печатно обвинил масонство в несомненной причастности к революции 1830 года. Затем по прошествии еще тридцати лет Дешан и Клодио Жаннэ с документами в руках показали, что террор 1793 года, революции 1830 и 1848 годов, наконец, революция 14 сентября и коммуна — все эт.е. дело рук масонства.

    «Масонство самим своим существованием способствовало подрыву основ, — писал французский историк А. Лантуан в своей книге «История французского масонства» (1935). — Люди, собираясь вместе, пусть даже для вполне безобидной деятельности, меняют свои взгляды… Вот почему не стоит утверждать, что масонство не имело никакого отношения к движению умов, — вызвавшему народное восстание 1789 года. Но его невольная вина ничуть не больше, чем вина светского общества, салонов и читален».

    На организованных французским Институтом масонских исследований коллоквиуме в честь 200–летия масонской организации Великий Восток (1973), французский историк А. Собуль, возглавляющий «классическое» направление в изучении «Великой французской революции», выступил с докладом, имевшим программное значение для освещения масонской тематики в историографии его школы. Критикуя тех, кто отводит масонам первостепенную роль в организации французской революции, ему все–таки пришлось признать, что масонские ложи были своего рода школами новых форм политической культуры, где просвещенная буржуазия и либеральное дворянство отрабатывали навыки публичного выступления, дискуссии, выборов и других демократических процедур, необходимые для парламентской и представительной системы. Там же, по его словам, происходило объединение на принципах равноправия родовой аристократии и высших слоев буржуазии — именно такой, далекий от «подлинного равенства» идеал нашел в дальнейшем отражение в политической программе либерального крыла революционеров. В самом же начале революции, при формировании «патриотической партии», ее организаторы использовали для координации движения свои масонские связи, как, впрочем, и связи личные, родственные, деловые, а также возникшие благодаря членству в других общественных ассоциациях.

    Английский историк М. Джейкоб, чье исследование участия масонских организаций в европейских революциях вышло в 1991 году, критикуя сторонников «теории масонского заговора», тем не менее был вынужден признать, что результаты их исследований выявили тот факт, что именно деятельность масонства была направлена на интенсивную пропаганду идеологии Просвещения, разрушившей идейные основы традиционной социально–политической организации Европы и подорвавшей духовный авторитет церкви. Иными словами, в академических кругах Европы признан тот факт, что именно благодаря масонским организациям произошло проникновение «просветительских» ценностей в массовое сознание и повседневную общественную практику европейских государств, а масонские ложи были своего рода школами, где будущие революционеры получали представление об ином, «более совершенном» устройстве государства и общества.

    Естественно, что прямых доказательств непосредственной причастности масонов к организации английской революции не существует, однако является очевидным историческим фактом то, что уже к концу XVI1 века масонство существует в Англии в виде структуры связанных между собой тайных лож и оттуда, после победы «славной революции», распространяется по всей Европе. Как утверждал Б. Фэй, английское масонство ставило себе целью распространение своей идеи и политической практики в других странах, дабы обеспечить повсеместное установление общественно–политических порядков, подобных тем, что имели место в Великобритании[104]. Отвергая на словах вмешательство в политику и применение насилия, масонство фактически формировало интеллектуальную почву для грядущих революционных преобразований в соответствующем духе и выращивало кадры для их осуществления [ 11].

    Таким образом, можно констатировать, что, сыграв роль катализатора серии кровопролитных войн и революций в Европе, масонские ложи фактически инициировали установление в ведущих европейских государствах (под идеологическим прикрытием «представительной демократии») прочных олигархических режимов с соответствующей финансово–экономической системой.

    Однако, несмотря на активное участие масонских организаций (после их лондонской легализации в 1717г.) в революционных событиях, официальная историография предпочитает этот факт последовательно игнорировать.

    На данный момент в академической среде сложилась несколько странная ситуация, при которой ортодоксами «классической» историографии признается, говоря современным языком, широкомасштабное использование масонскими ложами методов информационно–психологической войны против монархических режимов и христианской церкви в Европе, но одновременно отрицается непосредственное участие масонов в подготовке, организации и осуществлении революций и политических переворотов. Главным аргументом, обосновывающим их позицию, является отсутствие документов, непосредственно это подтверждающих.

    В идеале история пишется в архивах, но какие архивы могут быть у нелегальных организаций, занимающихся подрывной деятельностью? Понятно, что здесь каждый документ может быть чьим–то смертным приговором или в лучшем случае — каторгой. Поэтому ожидать сенсационных открытий в этом плане бессмысленно: «секретное делопроизводство» любой такой организации до поры до времени надежно прячется, а затем полностью уничтожается. В данном случае изыскания историков зависят от эффективности работы правоохранительных органов, но она, почти всегда, оставляет желать лучшего. Впрочем, даже если иногда полиция действует успешно, как это было с раскрытием заговора баварских иллюминатов Адама Вайсхаупта в 1785 году или разоблачением в 1981 году планов масонской ложи «Пропаганда–2» (П–2), собиравшейся захватить в Италии власть[105], профессора истории делать выводы не торопятся. По каким–то причинам в академических кругах говорить о деятельности тайных организаций, влияющих на исторические события, считается чем–то неприличным, как неприлично само понятие «теории заговора». Подобная ситуация выглядит достаточно странно. Это все равно, если бы итальянские правоохранительные органы упорно отрицали существование мафии, считая результаты ее деятельности чередой случайных совпадений только лишь потому, что у них нет стенографических протоколов заседаний ее руководителей и письменных приказов «крестных отцов» своим киллерам. Полиция знает о существовании организованной преступности благодаря «косвенным фактам» — преступлениям, и этого для нее вполне достаточно, чтобы делать соответствующие выводы. Академическая же историография, если не может применить к какому–то объекту исследования свою традиционную методологию, просто отрицает его существование. Именно это произошло в отношении определенной деятельности, как масонских, так и парамасонских организаций. В итоге возникла достаточно смешная ситуация, когда по официально признанной версии целью деятельности тайных или полутайных организаций необходимо считать стремление «к свету, добродетели, истине, духовному самосовершенствованию» и т.п., а их членов глубоко законспирированными меценатами, филантропами и романтиками. Неужели добрые дела во благо человечества требуют непроницаемой тайны? Если это так, то мать Тереза должна была прожить всю свою самоотверженную жизнь на нелегальном положении. Однако, как ни странно, этого не случилось.

    В связи с общепризнанным фактом того, что масоны являлись непримиримыми врагами монархии И христианской церкви, возникает закономерный вопрос, что же мешало их организациям с большим опытом нелегальной и полулегальной деятельности совмещать «антиклерикальную» и «антитираническую» пропаганду с непосредственной практической деятельностью по разрушению этих социально–политических институтов?

    Объяснялось это тем, что члены ложи были действительно облечены властью и силой, ведьсреди нихоказались: Уго Дзилетти, заместитель председателя Высшего совета магистратуры — главного органа, осуществлявшего в Италии контроль над правосудием; Публио Фьори, член специальной комиссии по расследованию финансовых и политических махинаций; Умберто Ортолани, член администрации крупнейшего в Италии издательства «Риццоли»; генерал Франко Пиккьетти, бывший заместитель командующего корпусов карабинеров. Эти люди поставляли главе ложи информацию о всех решениях, грозящих «братьям», и тем самым предотвращали любые акции правоохранительных органов против нее.

    В годы Третьей республики, когда принципы 1789 года стали неотъемлемой частью государственной идеологии Франции, ее масонство официально объявило себя инициатором, духовным вдохновителем и руководителем Революции XVIII века. Так, 23 апреля 1883 года проходивший в Нанте съезд представителей лож Западной Франции провозгласил: «С 1772 по 1789 год масонство готовило Великую революцию, которой предстояло изменить облик мира. Тем самым франкмасоны воплотили в жизнь идеи, воспринятые ими в ложах». Накануне празднования столетия Революции Большой совет Великого Востока Франции направил всем связанным с ним ложам циркуляр, где, в частности, говорилось: «Масонство, подготовившее Революцию 1789 года, должно продолжать свою работу». В дни юбилейных торжеств 1889 года в Париже состоялся Всемирный масонский конгресс, где с большим докладом по истории французского масонства XVIII века выступил известный историк–масон Л. Амьябль. Он, в частности, заявил: «Французские франкмасоны XVIII века совершили Революцию: их влияние определило ее гуманистический характер. Они заранее разработали ее доктрины, отнюдь не являвшиеся импровизацией. И когда нация в свою очередь покончила с единоличной властью, она позаимствовала у них три понятия, которые сделала девизом Республики и которыми, братья мои, я приветствую вас как масон и гражданин: Свобода, Равенство, Братство». Выступление Амьябля, так же как и посвященный масонству XIX века доклад «брата» Ф.К. Колфаврю, фактически стало изложением официальной исторической доктрины Великого Востока. Только за время Конгресса эти документы были опубликованы дважды, потом еще раз — в конце того же года, и еще раз — в 1926 году [11].

    Таким образом, причины радикальной социально–политической ломки Запада можно обнаружить либо в неожиданно проявившем себя неистовом коллективном творчестве европейских народов, которые, в одночасье политически «прозрев» и обретя способность к согласованным силовым действиям в масштабах целых государств, единодушно «отреклись от старого мира», «отряхнув его прах со своих ног», либо в длительной идеологической, пропагандистской и организационной деятельности нелегальных и полулегальных политических организаций, перед которыми была поставлена задача разрушения существующих на тот момент в Европе социально–политических и экономических порядков с одновременным изменением господствующих ценностей. Какая из вышеуказанных причин является более реальной?

    В рамках данного вопроса можно обратиться к книге Бернара де Моллевиля «Histoire de la Revolution», в которой речь идет о том, что накануне революции, в 1759 году, всякая политическая активность народных масс полностью отсутствовала, а масоны вели активную подпольную работу, направленную на провоцирование французов к насильственным действиям против аристократии и королевской власти.

    «Мирабо, — писал Моллевиль, — еще до открытия генеральных штатов участвовал во многих тайных обществах. И вот в своих беседах с господином де Монморэн, а также с королем и королевою Мирабо открыл им некоторые тайны, дающие ключ к важным событиям, до сих пор приписываемым случайности. Так, своевременно предупредил он их, что система террора была уже разработана филантропическою группою».

    «Собрания происходили у герцога де Ларошфуко и в домике герцога Авмонтского близ Версаля. Непосредственная разработка планов была поручена Адриену Дюпору, знатоку исторических революционных движений с древнейших времен. Им был составлен меморандум, в котором он очертил характер государств Европы, разобрал суть их политики и доказал, что ни одно из них не будет препятствовать готовящейся во Франции революции. Для ее же осуществления предложил он план, который, по его словам, уже давно был предметом его размышлений. Основные положения этого плана оказались теми же самыми, которые впоследствии были приняты в конституции 1791 года. После долгих прений Мирабо наконец обратился к нему со словами: «Но вы не указываете способов для выполнения этого широкого плана…». «Вы правы, о способах я еще не говорил, — ответил Дюпор с глубоким вздохом, — я много думал…я знаю несколько верных способов, но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете весь мой план и убеждены, что принять его необходимо, ибо другого пути для обеспечения успеха революции и спасения отечества нет… только посредством террора можно встать во главе революции и управлятьею… Как бы нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми известными особами…» Этим он намекал, что первою жертвою должен был пасть Фулон, ибо за последнее время говорили о назначении его на пост министра финансов; затем таким же образом Дюпор указал на парижского «управителя» (т.е. градоначальника): «Слышится общий протест против управителей, они могут серьезно помешать осуществлению революции в провинциях… господин Бертье ненавидим всеми: его смерти нельзя препятствовать; это запугает других управителей, и они станут мягки, как воск». Герцог Ларошфуко был поражен рассуждениями Дюпора, но, подобно прочим членам комитета, принял и план, и способы его выполнения. Согласно этому плану инструкции даны были «комитету восстания», который был уже организован и в котором принимал участие Дюпор. Вскоре последовало и выполнение: были убиты Делоне, Флессель, Фулон и Бертье. Их головы, поднятые на копьях, были первыми трофеями этого «филантропического заговора».

    А вот еще слова Мирабо, приводимые Мармонтелем: «Только деньги и надежда пограбить имеют власть над этим народом! Мы только что это испробовали в Сент–Антуанском предместье. Право, нельзя поверить, как легко было герцогу Орлеанскому разграбить мануфактуру несчастного Ревельона, который кормил сотни семейств в среде того же народа…» Далее Мирабо шутливо доказывал, что, имея тысячу луи в кармане, можно устроить настоящий бунт[106].

    «Буржуазии необходимо внушить, что она при перемене только выиграет, — продолжает Мирабо, — чтобы поднять буржуазию существуют могущественные рычаги: деньги, тревожные слухи о неурожаях, голоде, бред ужаса и ненависти, — все это сильно действует на умы. Но буржуазия дает лишь громких трибунных ораторов, и все ойи — ничто в сравнении с демосфенами, которые за один экю в кабаках, публичных местах, садах, на набережных ведут речи о пожарах, разграбленных деревнях, о потоках крови, о заговорах, о голоде и о разгроме Парижа. Этого требует социальное движение. Разве можно что–нибудь сделать с этим народом одними разглагольствованиями о честности, справедливости? Порядочные люди всегда слабы и робки; решительны только головорезы. Народ во время революции ужасен тем, что нет у него нравственных задерживающих устоев; а чем бороться против людей, для которых все средства хороши?! Тут нельзя говорить о добродетели, ибо для народа она не нужна, а революции необходимо только то, что ей полезно и подходяще: в этом ее основное начало».

    Как известно, вся Великая французская революция была чередой провокаций, как, впрочем, и все остальные, последовавшие за ней в Европе (включая американскую и русскую). О том, что они не вытекали из общей экономической и социально–политической ситуации тех стран, в которых разразились «как гром среди ясного неба», свидетельствует то глубокое удивление, которое охватило верхушку полуразгромленной большевистской партии, когда в феврале 1917 года в России в течение нескольких дней пала монархия. Для большевиков это событие было большой неожиданностью, потому что в стране отсутствовали объективные причины для возникновения «революционной ситуации». Субъективные же причины (в том числе и политические возможности российских масонских лож, усиленные иностранными разведками) ленинцы не учитывали, так как наивно считали, что только они поставили перед собой задачу разрушения российской монархии. Однако на самом деле те силы, которые планировали, организовывали и финансировали «русскую» революцию, рассматривали большевиков лишь как один из возможных инструментов ее осуществления.

    Практически все европейские революции разыгрывались по одному и тому же сценарию, в соответствии с которым власть оказывалась между мощным силовым давлением радикально настроенных политических группировок (пользующихся методами мятежа и террора) и саботажем (переходящим в измену) массы всевозможных аристократов, государственных советников, министров, депутатов и просто чиновников всех уровней, находящихся в масонских ложах и мечтающих о торжестве «свободы, равенства и братства».

    К примеру, масонами были не только все три члена президиума Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов (Н.С. Чолидзе, А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев) — органа, непосредственно руководившего октябрьским переворотом 1917 года, но те аристократы и генералы, которые убедили Николая 11 отречься от престола. Все министры Временного правительства во главе с Керенским также состояли в масонских ложах. Гари Аллен заметил по этому поводу: «Нет сомнения… что широкая сеть мятежных организаций, созданных по образцу масонских лож, работала на революцию в России и играла определяющую роль в создании первого Временного правительства» [12, с. 38]. При этом надо добавить, что как явные, так и скрытые революционеры во всех странах обильно снабжались деньгами. Для противостояния такому комплексному деструктивному воздействию монархии были просто не приспособлены и одна задругой рушились в вихре революционных событий.

    Если по поводу роли масонских лож в европейских революциях споры ведутся до сих пор, то факт организации ими революции на территории североамериканских колоний Британской империи является общепризнанным.

    Невдалеке от Вашингтона, в городке Александрия (штат Виржиния), на холме Шутерс расположен Масонский Национальный Мемориал Джорджа Вашингтона. Мраморный холл мемориала украшен восьмитонной статуей первого американского президента в фартуке, с молотком в руке, с регалиями, которые свидетельствуют о принадлежности к организации франкмасонов. Практически во всех масонских ложах Соединенных Штатов висят картины с изображением «отцов–основателей», одетых в масонские наряды.

    В формировании основных государственных документов и идеологии США решающую роль сыграли масоны. Начав строительство американской державы, масоны Дж. Вашингтон и Б. Франклин привлекли к этому процессу своих братьев по ложам. Первым госсекретарем США стал Роберт Левингстон, великий мастер масонской ложи штата Нью–Йорк. Он заложил основы внешнеполитического ведомства США, формируя его руководящий состав исключительно из вольных каменщиков.

    Два других высокопоставленных масона Роберт Моррис и Александр Гамильтон заложили основы системы государственных финансов и налогов. Р. Моррис, принятый в масонскую ложу лично Дж. Вашингтоном, был назначен им первым американским министром (суперинтендантом) финансов.

    В 1782 году по инициативе Дж. Вашингтона и Р. Морриса создается первый государственный банк США, главными держателями акций в котором стали ведущие масонские деятели Б. Франклин, Т. Джефферсон, А. Гамильтон, Д. Монро и Джей.

    Первым Верховным судьей США стал «брат» Джон Маршалл, прослуживший на этом посту до своей смерти.

    Масонами была как минимум треть американских президентов: Т. Джефферсон, У. Гардинг, Д. Монро, Э. Джексон, Д. Полк, Д. Бьюкенен, Э. Джонсон, А. Линкольн, Андерсон, Д. Гарфилд, Вильям МакКинли, В. Тафт, Т. Рузвельт, Ф. Рузвельт, Г. Трумэн, Л. Джонсон, Д. Форд, Р. Рейган, Дж. Буш, Б. Клинтон.

    К вышеуказанному можно добавить, что масонская символика присутствует на многих государственных символах и документах США. Прежде всего она изображена на государственной печати и американских деньгах. На однодолларовой банкноте, в левой ее части, находятся такие масонские символы, как усеченная пирамида и треугольный глаз «Великого Архитектора Вселенной»[107], имеющие для масонов важное символическое значение.

    Надо отметить, что, кроме негативных целей — разрушение монархий и христианских церквей, масонство имело и позитивные цели, направленные на созидание после разрушения. Чем может быть для масонов недостроенный храм Соломона, мифо котором играет центральную роль в их мистическом учении?

    В 1848 году 4 ноября масон Виктор Гюго на заседании Законодательного собрания заявил: «Французский народ заложил среди старого монархического континента начало, фундамент колоссального здания, которое будет называться Соединенными Штатами Европы». В 1884 году «Альманах франкмасонов» говорит о том счастливом времени, когда «республика будет провозглашена в Европе под названием Соединенных Штатов Европы». В июне 1917 года масонство союзных и нейтральных стран организовало в Париже съезд, одной из главных задач которого, по словам его председателя Карно, было: «Подготовить Соединенные Штаты Европы, создать сверхнациональную власть, задачей коей будет разрешение конфликтов между нациями; агентом пропаганды этой концепции мира и всеобщего благополучия будет масонство».

    В официальном бюллетене Великой Ложи, опубликованном в 1902 году говорилось, что «Масонство, которому история обязана национальными революциями, сумеет произвести и самую крупную, т.е. интернациональную революцию». А на Конвенте Великой Ложи в 1922 году было заявлено, что «Предстоящая интернациональная революция будет творением масонства». В связи с этим необходимо учитывать, что идея создания Лиги Наций, которую после Второй мировой войны сменила ООН, возникла в масонской среде и была масонами же реализована.

    Как можно заметить, из масонской идеологии непосредственно вытекают идеи Мирового Правительства и Нового Мирового Порядка, который на данный момент создается путем глобализации.

    Впрочем, масонство вряд ли можно рассматривать как некую самодостаточную силу со своими целями и задачами. Масонство — это всего лишь достаточно эффективный инструмент, который использовался разными внешними силами для решения своих задач. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что очень часто действия масонов носили противоречивый и непоследовательный характер, когда их влиятельные представители оказывались по разные стороны баррикад, и в процессе военно–политической борьбы одни из них разрушали то, что создавали другие.

    Масонские ложи не могут быть самодостаточными уже хотя бы потому, что для их существования и продуктивной деятельноети нужны деньги, и деньги не малые. Своих значительных финансовых средств у них нет. Они зависят от пожертвований частных лиц. А кто будет спонсировать маргинальные группы, исповедующие, мягко говоря, экзотическое учение с непонятной (даже адептам) символикой и завуалированными пустой риторикой целями? На это может пойти только та сила, которая способна использовать эти объединения «вольных искателей абсолютного совершенства» в своих целях, помещая за бутафорию эффектных ритуалов, непроницаемой таинственности и полумистических умствований четкую программу действий, направленную на достижение вполне прагматических целей. При такой ситуации рядовые «братья» могут быть искренне убеждены в том, что они сообща ищут сакральный абсолют и ведут человечество к свету и счастью, а их духовные пастыри, отрабатывая щедрые денежные пожертвования, могут направлять свою паству в нужном для спонсоров направлении. И для этого вовсе не обязательно проводить черные мессы и пить кровь христианских младенцев, просто «братьям» надо втолковать, что «этот монарх — тиран», «этотсвященник — мракобес», «этот президент — диктатор», а «эта страна — тоталитарная», после таких разъяснений «братья» по собственной воле энергично и целеустремленно начнут бороться с тиранией, мракобесием, диктатурой и тоталитаризмом, получая при этом немалое удовольствие от ощущения собственной значимости и сопричастности к «великому делу». Все эти незначительные сами по себе усилия «маленьких людей» с течением времени создают критическую массу деструктивной энергии, которая в конечном итоге разрушает целые государства. Главное, чтобы происходила постоянная подпитка этого процесса идейно и финансово.

    Подобный масштаб деятельности присущ лишь могущественным финансово–политическим кланам Запада, группирующимся вокруг фондов и распространяющим свои интересы на весь мир. По свидетельству Л. Ларуша, на данный момент «существует англо–американское собрание фондов, связанных идеей британского вольного масонства. Но масонство — это только нижний уровень этой структуры. На этом уровне приобретается и осуществляется влияние» [5, с. 29].

    Однако необходимо отметить, что после установления в западных странах олигархических режимов для реализации глобального проекта «Нового Мирового Порядка» организационных возможностей масонских лож, судя по всему, оказалось недостаточно. Для дальнейшего развития западной экспансии стало необходимым не только личное, ситуативное влияние отдельных олигархов на некоторых политических деятелей и высокопоставленных государственных функционеров в странах мира, а перманентное, широкомасштабное, скоординированное, идейно оформленное формирование внутренней и внешней политик национальных государств. Перед транснациональной олигархией возникла проблема создания механизма, при помощи которого была бы осуществлена ликвидация «национального суверенитета» всех стран и установление глобальной наднациональной системы управления. Таким механизмом стали западные парамасонские организации, в среде которых и возникла в своем современном виде идея мондиа–лизма[108].

    Термин «парамасонство» обозначает совокупность организаций, построенных по образцу масонских лож, которые, сохраняя присущую масонам секретность своих целей и действий, протекционизм, космополитизм и определенную политическую направленность, при этом не используют масонские ритуалы, эзотерические доктрины и инициатические мистерии.

    Необходимо отметить, что разветвленная система масонских организаций, в которых состоит на данный момент вся ведущая часть западной элиты, является своеобразной средой, неким пространством, в котором эффективно действуют представители парамасонства[109]. Именно эта среда является одним из главных каналов воздействия парамасонских структур на политиков, государственных функционеров, финансистов, промышленников, журналистов, ученых и т.п. Поэтому принадлежность к любой масонской ложе — это не только свидетельство престижа, но и возможность налаживания личных связей с представителями влиятельных кругов западного общества.

    После того как к концу первой трети XX века масонство выполнило свое основное назначение — трансформировало западную монархическо–аристократическую социально–политическую систему в олигархическую, т.е. произвело первичную унификацию Запада, на историческую сцену вышли парамасонские организации.

    Когда в конце XIX века мировой финансово–экономический центр постепенно переместился из Великобритании в США, несколько транснациональных олигархических групп сумели взять под контроль или просто захватить в свое владение путем финансовых махинаций ключевые сферы американской экономики: сталелитейную, табачную, нефтяную и т.п. В их руках оказался целый ряд наиболее крупных банковских фирм, контролирующих значительную часть американской экономики.

    Таким образом, на рубеже XIX–XX столетий в США возникло мощнейшее собрание фондов, которое возглавлялось такими влиятельными фигурами, как Рокфеллер, Морган, Ламонт, Кун, Леб, Бельмон, Лазарь, Ланденбург, Тальман, Шпейер, Шифф, Зелигман, Гугенхейм и прочие. В обмен на финансовую и организационную поддержку своей избирательной кампании президент Вудро Вильсон в 1912 году отдал этой группе под ее полный контроль финансовую систему Соединенных Штатов. В связи с этим последующие президенты США де–факто стали инструментом воли этих людей. Кроме всего прочего, именно эти олигархические кланы инициировали и финансировали создание влиятельных «парамасонских» организаций, ставших главным инструментом осуществления политики глобализации.

    В своей книге «Трагедия и надежда», упоминавшийся ранее доктор Керолл Квигли, анализируя ту ситуацию, которая сформировалась в высших финансовых и политических сферах США, пришел к выводу: «…силы финансового капитализма имеют далеко идущую цель, не менее, чем создание мировой системы финансового управления в частных руках, способную господствовать над политической системой каждой страны и мировым хозяйством в целом. Система должна управляться центральными банками мира в феодальном стиле, действующими сообща, согласно тайным соглашениям, достигаемым во время частных личных встреч и совещаний» [6, с. 141].

    Одной из первых указанных организаций стала созданная в 1891 году масонами — сэром С. Д. Родсом (основателем Родезии) и В. Т. Стидом, — группа, получившая в 1909.году название «Круглый стол» (Round Table). Ее члены должны были «оказывать содействие установлению системы беспрепятственной торговли во всем мире и создании единого Мирового Правительства. Инициатива британских олигархов была замечена и по достоинству оценена в Соединенных Штатах. В 1919 году представители американских фондов вышли на контакт с этой организацией для выработки общих целей и координации совместных усилий для их достижения. Результатом этого стало создание целого ряда аналогичных организаций.

    «Королевский институт международных дел» («Royal Institute of International Affairs»), также известный как «Исследовательская группа дома Четема» («Chatham House Study Group»), была первой из этих дочерних организаций. Ее основали в 1920 году в Лондоне. Позднее для решения исключительно дальневосточных проблем был создан «Институт тихоокеанских отношений» («Institute for Pacific Relations»). Эта организация с 1925 по 1950 год финансировалась на 77% американскими фондами и активно сотрудничала с «Американским институтом тихоокеанских проблем» («American Institute Pacific Problems»), чей бюджет на 50% наполнялся Фондом Рокфеллера, Корпорацией «Carnegie» и Фондом Карнеги [14, с. 116–117]. Другие общества были организованы в Париже и Гамбурге. Американским партнером Королевского института международных дел стал Совет по международным отношениям («The Council on Foreign Relations»), о котором необходимо рассказать подробнее.

    Идея создания Совета по международным отношениям (СМО) принадлежала американскому банкиру Джону П. Моргану, которого наиболее активно поддержали семейные кланы Рокфеллеров, финансовые дома Мелоно, Форда и Карнеги. Штаб–квартира СМО с момента учреждения и по сей день находится в Нью–Йорке на Манхеттене (Harold Pratt House на 68–й восточной улице).

    Важным моментом является то, что факт создания данной структуры выявил новую тенденцию — отныне именно США, а не Великобритания (какэто было до Первой мировой войны) становятся инициаторами глобалистских проектов, а СМО — одной из ведущих организаций, занимающихся их разработкой и реализацией.

    Вот что пишет об этой организации историк и политолог Роберт Камман в своей книге «Подлинные властители мира» (которая вышла в Париже в 1985 г.): «Совет по международным отношениям, CFR, официально представляется группой американских специалистов в сферах дипломатии, финансов, промышленных наук, информации, в чьи задачи входит стимулировать настроения американцев в интернационалистском ключе и координировать направленные на это усилия. Сейчас в «Совете по международным отношениям» около 2900 членов, занимающих высшие позиции в правительстве США, в политике, в бизнесе, особенно международном, в средствах массовой информации, в ЦРУ и даже в религии. Эта организация финансируется фондами: Форда — Карнеги — Рокфеллера — Standard Oil of New Jersey и др»[110].

    Членами Совета по международным отношениям являются американцы, которым международные связи позволяют осуществлять контроль над государствами либо непосредственно, либо используя подконтрольные организации и международные структуры, возглавляемые членами Совета, к примеру, такие как Мировой банк или Международный валютный фонд.

    Предыстория СМО началась 30 мая 1919 года в парижском отеле «Мажестик» во время проведения Парижской мирной конференции. Тогда несколько главных членов американской делегации собрались, чтобы обсудить создание международной группы, каждый из членов которой был бы советником своего национального правительства.

    29 июля 1921 года процесс создания Совета был завершен. Его основателями были представители высшего слоя американской элиты. В их числе: полковник Эдвард Менделл Хауз — советник и личный друг американского президента В. Вильсона, а также автор скандальной книги «Филип Дрю — администратор», Уолтер Липпманн — в будущем один из ведущих газетных обозревателей либерального истеблишмента и признанный авторитет в области манипуляции массовым сознанием, Джон Фостер Даллес — позднее ставший государственным секретарем в администрации президента Эйзенхауэра, Аллен Даллес — третий директор ЦРУ, Кристиан Гертер — преемник Ф. Даллеса на посту государственного секретаря США [ 15, с. 71 ].

    Кроме всего прочего, СМО стал главным кадровым источником для государственного аппарата США (независимо от партийной принадлежности его членов). Как заявил в своих воспоминаниях член Совета И. МакКлой (бывший заместитель военного министра Г. Стимсона по кадровым вопросам): «Всякий раз, когда нам требовался человек (для работы в министерстве. — Авт.), мы проводили пальцем по списку членов Совета и звонили в Нью–Йорк (штаб–квартиру СМО)» [16, с. 71].

    В подтверждение слов МакКлоя свидетельствует тот факт, что с 1921 года членами Совета по международным отношениям были: все президенты США (кроме Джона Кеннеди); двенадцать из восемнадцати министров финансов США; двенадцать из шестнадцати государственных секретарей[111]; девять из пятнадцати министров обороны; семь из одиннадцати директоров ЦРУ (создано в 1947 г.); шесть из семи руководителей Вест Пойнта; все верховные главнокомандующие НАТО в Европе; и каждый представитель США в НАТО.

    То есть в любой администрации, как демократической, так и республиканской, четыре ключевых поста — советник по национальной безопасности, государственный секретарь, министр обороны и министр финансов почти всегда занимали члены СМО [13, с. 216–217].

    Таким образом, СМО оказывает решающее влияние на правительство США, на Конгресс, надве главные политические партии — Демократическую и Республиканскую. У какой бы из них ни находилась государственная власть, она все равно под контролем СМО. Американские эксперты утверждают, что, если вы хотите знать, какой будет внешняя политика США в следующем году, вы должны прочесть подшивку «Foreign Affairs»[112] за текущий год.

    С момента своего возникновения Совет по международным отношениям был посредником между фондами (их банками, нефтяными компаниями,транснациональными корпорациями и т.п.) и правительством Соединенных Штатов.

    Кроме того, в полной мере используя СМИ для информационно–психологического воздействия на массовое сознание, Совет по международным отношениям контролирует ведущие информационные агентства, газеты, журналы, радиостанции и телевизионные каналы в Соединенных Штатах. Членами Совета являются руководители NВС[113], ABC[114], CBS[115], «Свободной Европы», USIA[116], Общественной вещательной службы, Associated Press[117], «New York Times»[118], «Time magazine»[119], «News–week»[120], «Washington Post»[121], «U.S. news and world report» и др., а также наибольших издательств и ассоциаций американских издателей.

    Данная ситуация в значительной степени связана с тем, что большинство редакторов и издателей американских газет и журналов учились на двух самых престижных в США журналистских факультетах в Колумбийском и Гарвардском университетах, ректорами которых являются члены СМО. Также большую роль в работе Совета играют подконтрольные ему Йельский, Стэнд–фордский, Калифорнийский университеты и Массачусетский технологический институт.

    Члены Совета по международным отношениям входят в руководство «Федеральной резервной системы» США и Нью–Йоркской фондовой биржи.

    Система управления СМО строится по принципу корпорации, которой руководят, с одной стороны, — председатель и вице–председатель, с другой — президент и несколько вице–президентов. Текущую работу ведут исполнительный директор и секретарь, имеющие широкие полномочия. Существует целый ряд просто директоров, ответственных за определенное направление работы (их более 30). Отдельными структурами руководят казначей и директор по научным исследованиям.

    Первым президентом Совета был масон наивысшей степени посвящения — Д. Девис, а среди первых директоров выделялись такие влиятельные политики, как П. Варбург, О. Кан, И. Бауман, В. Шепардсон, Э. Рей (бывший одновременно и секретарем), П. Крават. Последнего с 1933 года на посту секретаря заменил будущий основатель и первый директор ЦРУ Аллен Даллес, который занимал уже с 1927 года пост одного из директоров СМО. Дальнейшее развитие Совета по международным отношениям проходило под его руководством. Он стал также ключевой фигурой в разработке методов деятельности Совета. Даже перейдя на пост директора ЦРУ, А. Даллес вплоть до своей смерти продолжал занимать и директорское кресло в СМО 117].

    В 50–х годах ключевой фигурой Совета постепенно становится Дэвид Рокфеллер — директор СМО с 1949 года, вице–президент с 1950–го, председатель с 1970–го. С течением времени он превратился в главную координирующую фигуру, чья власть во многом превзошла власть американских президентов. В середине 80–х годов Д. Рокфеллер как председатель и лорд Вин–стон как президент Совета были замещены новыми фигурами. Председателем стал влиятельный промышленник и общественный деятель П. Петерсон, а президентом — известный масон Дж. Свинг. Сам Д. Рокфеллер, после своей отставки, оставался незримым координатором деятельности данной организации.

    Подводя итог, можно констатировать, что Совет по международным отношениям является той организацией в США, без которой не принимается ни одно важное государственное решение как во внутренней, так и во внешней политике Соединенных Штатов. По мнению большинства политических аналитиков, именно СМО обеспечивает не только разработку политического курса Соединенных Штатов, но и сохраняет выработанный курс неизменным при смене администраций.

    Естественно, что созданный и финансируемый транснациональными олигархическими кланами, Совет является их эффективным интеллектуальным и организационным инструментом. С его помощью они не только защищают свои тактические интересы, но и разрабатывают (с последующей реализацией) стратегические программы, усиливающие их господствующее положение в мире. Главной же задачей Совета по международным отношениям была и есть разработка конкретной стратегии создания Нового

    Мирового Порядка в виде глобальной социально–политической и финансово–экономической системы с «Мировым Правительством» во главе. Уже в 1962 году, выступая в Гарвардском университете с программной публичной лекцией «Федерализм и свободный мировой порядок», Д. Рокфеллер призвал к созданию общемирового государства, управляемого единым правительством. При этом он заявил, что именно об этом мечтали «отцы–основатели» Соединенных Штатов, якобы выдвинувшие в свое время «универсальный принцип» соединения в единое целое всего мира.

    В 1954 году в отеле «Бильдерберг» голландского города Остербек (Oosterbeek) была создана другая влиятельная мондиалистская организация — Бильдербергский клуб, или Бильдербергская группа (Bilderberg Group). Она объединила американских финансистов, политиков, государственных чиновников, деятелей науки и т.д. с их европейскими коллегами. Американская сторона была представлена в ней исключительно членами Совета по международным отношениям.

    Возникновение Бильдербергского клуба было связано с желанием европейской элиты создать некий механизм уравновешивания стратегических интересов правящих кругов Европы и США. Американские политики, в свою очередь, с готовностью пошли на участие в этой организации, поскольку рассчитывали более активно оказывать непосредственное влияние на общую ситуацию в Европе. Вместе с тем непосредственной работой по созданию Бильдербергского клуба занимались американские спецслужбы. В 1948 году по их инициативе возник «Американский комитет объединенной Европы», председателем которого был У. Донован (бывший руководитель Управления стратегических служб разведывательной организации США, предшествовавшей ЦРУ), вице–председателем — А. Даллес (директор ЦРУ). Вместе с ними работал другой кадровый американский разведчик — Д. Ретингер, которого в дипломатических кругах называли «серым кардиналом». Он был секретарем Европейского движения, и через него переводились деньги натайную деятельность американских спецслужб в Европе. Фактически первое совещание Бильдербергского клуба в мае 1954 года было проведено благодаря усилиям Д. Ретингера, игравшего важную роль в этой организации вплоть до своей смерти в 1960 году. Но вместе с этим он был лишь талантливым и влиятельным исполнителем, главным менеджером клуба. А определяли направление и характер ее деятельности Д. Рокфеллер, Дин Раек, глава Фонда Рокфеллера Г. Гейнц, президент Фонда Карнеги Д. Джонсон, председатель Корпорации БарухаД. Колеман.

    Формального членства в этой организации не существует. Каждое ее заседание проходит в значительно обновленном составе. Тем не менее со временем сложился актив клуба, который объединил 383 человека. Из них 128 —американцы, остальные —европейцы. Хотя последним предоставлялась возможность принимать участие в подготовке важных политических решений, наибольший выигрыш от создания Бильдербергского клуба получила элита США. Изданный момент она имеет в нем наиболее влиятельную группу, состоящую из 42 представителей администрации президента, Министерства обороны, госдепартамента и других органов власти США, 25 представителей крупнейших корпораций, банков и деловых кругов, 54 представителей американских университетов, средств массовой информации и общественных организаций. Фактически руководителем Бильдербергского клуба, как и Совета по международным отношениям является Д. Рокфеллер, формальным председателем—американец П. Каррингтон. Кроме того, клуб имеет двух «достопочтенных генерал ьных секретарей»: одного — по Европе и Канаде, второго — по США. Штаб–квартира клуба находится в Нью–Йорке, в помещении Фонда Карнеги.

    Заседания членов этой организации проходят по особым приглашениям, в полной секретности одни–два раза в год на каком–нибудь неприметном, но шикарном курорте. Дата их созыва в печати не объявляется. Организацию совещаний и безопасность участников обеспечивает та страна, на территории которой собираются члены клуба.

    В 1973 году по инициативе Девида Рокфеллера, Макса Конигтана (вице–президента Комитета по объединению Европы) и Джорджа Франклина (на тот момент главы СМО), была создана так называемая Трехсторонняя комиссия («Trilateral Commission») или Трилатераль («Trilateral»). Главную роль в этой организации играет Д. Рокфеллер, но сама идея создания подобной организации принадлежала 36. Бжезинскому. Уже в 1971 году он, будучи в то время профессором Колумбийского университета, организовал «трехсторонние исследования» под эгидой института Брукингс (Brookings) в Вашингтоне. Кроме американцев в работе приняли участие японский «Исследовательский центр экономики», а также «Институт европейского сообщества по университетским исследованиям». Результаты трехсторонних исследований произвели должное впечатление на Д. Рокфеллера и убедили в целесообразности создания Три–латераля. В итоге он начал финансировать программу.

    В 1972 году Д. Франклин посетил Европу, обсудив идеи создания Трехсторонней комиссии (ТК) с представителями европейской олигархии, а затем он и Д. Рокфеллер с той же целью побывали в Японии. В конце июля 1972 года 17 представителей американской,европейской и японской финансово–политической элиты собрались на вилле Д. Рокфеллера (Покантико Хиллс) вблизи города Территаун, штат Нью–Йорк. Восемь из них были американцами, пятеро — европейцами и четверо — японцами. Именно тогда и было принято окончательное решение создать ТК. После ряда встреч и совещаний (в результате которых появилась программа действий будущей организации) в июле 1973 года состоялось ее официальное основание, а 20—23 октября 1973 года в Токио прошел учредительный съезд Трилатераля, на который приехало 113 делегатов. К 1993 году количество его членов выросло до трехсот с лишним человек.

    США в ТК представляли 117 человек, как со стороны политической, так и со стороны финансово–экономической элит. От Японии в Трехстороннюю комиссию вошло 84 человека, преимущественно руководители основных японских корпораций и банков. Наиболее многочисленными европейскими представителями в Трехсторонней комиссии были итальянцы (26 человек), затем по количеству членов шли французы (22 человека)[122], немцы (21 человек), англичане (19 человек). Непропорционально своему политическому и экономическому весу была представлена в организации Бельгия — 26 человек [17].

    Трехсторонняя комиссия состоит из трех региональных групп, каждая из которых имеет председателя и его заместителя, все вместе они составляют руководство Т К. Кроме того, для разнообразных исследований в рамках комиссии было создано шесть экспертных групп:

    — первая — занимается энергетическими проблемами и их влиянием на экологию, экономику и мировую стабильность;

    — вторая — исследует все аспекты питания, здоровья и уровня жизни человечества;

    — третья — изучает вопросы, связанные с сырьем, промышленным развитием, накоплением капитала, занятостью и мировой торговлей;

    — деятельность четвертой посвящена исследованиям международной валютной системы, инфляции и взаимоотношениям между различными экономическими системами;

    — пятая — занимается проблемами национальной и международной безопасности;

    — шестая — изучает факторы, влияющие на уровень жизни в современных странах.

    Экспертное обеспечение деятельности Трехсторонней комиссии осуществляет целый ряд «мозговых корпораций; Институт Аспена по изучению гуманистики, Институт Брукингса, Центр оборонной информации, Колумбийский университет, Джорджтаунский университет, Центр стратегических и международных исследований, Гарвардский университет, Гуверовский институт войны, революции и мира, Гудзоновский институт, Массачусетский технологический институт, Митре Корпорейшн, РЭНД Корпорейшн, Мировой институт наблюдения.

    Финансирует ТК Фонд Рокфеллера, Фонд «20–е столетие», Фонд Рассела Сэйджа; Фонд Форда, Фонд международного мира Карнеги, Фонд Борден, Фонд Рокфеллера Бразерс, Рокфеллеровский семейный фонд, Фонд Вудруфф, Фонд мира на Земле.

    В средствах массовой информации Трилатераль представляют: «New York Times», Радиовещательная компания CBS, «Los–Angeles Times»[123], «Time, Inc», «Foreign policy magazine»[124], «Foreign policy»[125], «Chicago Sun Times»[126], CNN[127], «Washington Post» [8, c. 22–23.].

    Официально, для широкой общественности, ТК была репрезентована как некий закрытый клуб, на ежегодных тематических заседаниях которого обсуждаются разнообразные мировые проблемы. Другими словами, организаторы Трилатераля подают его как сообщество гуманистов, объединивших свои усилия во имя счастья и процветания всего человечества.

    Однако не все верят вто, что задекларированные цели Трехсторонней комиссии соответствуют действительным целям этой организации. К примеру, американский сенатор Барри Голдуотер в своей книге «Никаких извинений» заявил следующее: «То, к чему на самом деле стремятся трехсторонщики, — это создание всемирной экономической власти, стоящей над политическими правительствами стран–участниц. Как творцы и управляющие системы — они будут править миром» [18, с. 299]. В той же книге, в главе «Невыбранные правители», он писал: «С моей точки зрения, Трехсторонняя комиссия представляет искусно скоординированное усилие для захвата управления и объединения четырех центров власти: политического, финансового, интеллектуального и церковного» [18, с. 297].

    С выводами сенатора согласен и Энтони Саттон. В своей книге «Трехсторонняя комиссия над Америкой» он резюмирует: «Через 20 лет после основания Трехсторонней комиссии мы можем оценить ее цели и намерения. Хотя вначале она была представлена как «исследовательская группа» заинтересованных граждан, занятых мировыми проблемами, мы обнаруживаем, что она является чем угодно, но только не этим.

    Первое открытие — это то, что с самого начала Трехсторонняя комиссия представляла крайне узкие круги населения в каждой отдельной стране. Она настолько представляет мир, его потребности и нужды, насколько лиса представляет цыплят в курятнике.

    Доминирующее влияние в ней всегда было за Дэвидом Рокфеллером и банкирами его уровня за границей. Доминирующее влияние оказывают международные банкиры, те, которые осуществляют в значительной степени контроль за направлениями мировых событий через финансовый контроль» [8, с. 138]. «Что бы ни заявляли члены Трехсторонней комиссии, мы приходим к заключению, что целью их является Новый Мировой Порядок под контролем членов Трехсторонней комиссии. Это был бы запланированный Новый Мировой Порядок без индивидуальной свободы и без конституциональных гарантий» [8, с. 140].

    «Скрытая политика Трехсторонней комиссии — это глобальная власть и влияние, политика, лучше всего достигаемая посредством финансового контроля. Интерес семьи Рокфеллеров

    и международных банкиров в установлении мирового порядка, мирового планирования, в решении глобальных проблем — это верный индикатор того, что они понимают, как политический контроль можно перевести в доллары и центы» [8, с. 43].

    Не вызывает никакого сомнения (если отбросить в сторону шелуху официальных заявлений «филантропов» Трилатераля подобных Д. Рокфеллеру), что создание Трехсторонней комиссии было призвано объединить под эгидой атлантизма всю наиболее влиятельную элиту Запада с привлечением к ее совместной деятельности представителей наиболее влиятельных финансово–политических кругов Японии. Трилатераль должен был решить две главные проблемы: сбалансировать интересы транснациональных олигархических групп «родственных» элит Запада и через сплочение и координацию действий этих сообществ укрепить их мировое могущество, создав необходимые условия для установления Нового Мирового Порядка.

    В подтверждение сказанного можно привести слова Д. Рокфеллера, выступившего 3 марта 1975 года с программной статьей в журнале «New York magazine»: «Мы должны признать, что мир сегодня стремится к единству, которого мы так долго желали… Новый мир приобретает форму глобальной общности… Вначале особенно это коснется экономического мирового порядка… Мы должны создать механизм глобального планирования и долгосрочного перераспределения ресурсов».

    Комментируя подобные цели, Э. Саттон оченьточно заметил: «Очевидно, Бжезинский и капиталисты мира не нуждаются в национальном суверенитете или конституции. Их интересы глобальны, и, сколько бы они ни протестовали, мы не видим разницы между глобализмом Трехсторонней комиссии и, например, британским и французским империализмом XIX столетия» [8, с. 41].

    Начиная с 1976 года (т.е. с правления администрации Джимми Картера, пришедшего к власти благодаря ТК) президентами США становились члены Трехсторонней комиссии и соответственно главные посты в их администрациях занимали также члены этой организации. Чтобы получить представление о глубине проникновения представителей этой организации во властные структуры самого могущественного на данный момент государства мира, необходимо привести список членов Трехсторонней комиссии в администрации Б. Клинтона (1993—1994):

    1. Билл Клинтон — президент Соединенных Штатов Америки;

    2. Уоррен Кристофер — государственный секретарь США;

    3. Брюс Беббит — министр труда США;

    4. Донна Е. Шалла — министр здравоохранения и гуманитарных служб США;

    5. Генри Уиснерос — министр жилищного строительства и городского развития США;

    6. Грехем Эллисон — зам. министра обороны по планированию и политике;

    7. Линн Э. Девйс — зам. госсекретаря по вопросам международной безопасности;

    8. Джон М. Дойч — зам. министра обороны по комплектованию;

    9. Дэвид Джерген — помощник президента по коммуникациям;

    10. Уинстон Лорд — зам. госсекретаря по странам Восточной Азии и Тихого океана;

    11. Элис М. Ривлин — зам. директора офиса управления и бюджета;

    12. Дуюан Эдельман Сперо — зам. госсекретаря по экономическим и сельскохозяйственным делам;

    13. Строуб Тэлбот — зам. госсекретаря, бывший посол в России;

    14. Питер Тарнофф — зам. госсекретаря по политическим делам;

    15. Клифтон Р. Уортон — зам. госсекретаря с 1991 по 1993 (до Строуба Тэлбота);

    16. Уильям Дж. Кроу–младший — посол США в Великобритании;

    17. Элан Гринспен — председатель совета губернаторов, Федеральная резервная система;

    18. Джеймс Р. Джонс — посол США в Мексике;

    19. Джозеф С. Най–младший — председатель Совета национальной разведки, ЦРУ [8, с. 31–32].

    Кроме вышеупомянутых организаций, существуют десятки им подобных. Именно они объединяют и сплачивают ее представителей, превращая их в некую организованную силу. К примеру, привилегированные американские университеты традиционно выступают в качестве среды, в которой происходит первичный отбор кандидатов на пополнение правящих финансово–политических групп. Детей из аристократических семей тщательно изучают, вводят в круг избранных, подвергают разнообразным испытаниям, сильно влияющим на психику. Все это происходит в рядах студенческих масонских «братств». Одной из наиболее престижных организаций такого типа является «Череп и кости» в Йельском университете.

    На данный момент ни в одной значимой западной стране к власти не в состоянии прийти человек, находящийся вне вышеуказанных организаций. И ближайшее окружение государственных лидеров — это люди из этих организаций.

    Примером этого могут быть президентские выборы 1992 года в США. Американские избиратели были уверены, что выбирают представителей двух разных политических сил — Республиканской и Демократической партий. Однако при этом вряд ли они знают, что как республиканец Джордж Буш, так и демократ Билл Клинтон являются членами СМО, Трехсторонней комиссии и так называемого общества «Черепа и костей», а значит, представляют в политике одну и ту же группу людей, создавших для осуществления своих личных целей данные организации.

    Подобная специфика, присущая не только США, но и другим ведущим государствам Запада, ставит под сомнение существование там основополагающих принципов демократии как таковой. Во–первых, можно констатировать, что право граждан и вытекающая из него возможность осуществления ими политического выбора путем всеобщего голосования в западном мире — не более чем иллюзия. О каком выборе можно вести речь, если все претенденты на высший пост в государстве из одной и той же непрерывно правящей олигархической группы? Во–вторых, необходимо отметить, что демократическая система теряет всякое содержание, если люди, возглавившие государство в результате всеобщих выборов, зависят от частных лиц и осуществляют внешнюю и внутреннюю политику страны, руководствуясь их установками, т.е., иначе говоря, если государственная власть не обладает суверенитетом. Какой смысл в общенародном избрании президента, если он — марионетка в руках людей, которым народ не делегировал никаких полномочий?

    Подводя итог вышеизложенного, можно констатировать, что создание и использование тайных и полутайных организаций разнообразного типа как минимум три с лишним столетия является на Западе одним из методов политической борьбы. Его суть напоминает главную цель древней китайской игры го, при помощи которой стратеги «поднебесной» тренировали свой ум для овладения искусством ведения войны и управления великими империями. В ней побеждает тот, кому удается постепенно занять своими камешками все пространство игральной доски. Стратегия любой тайной организации также сводится к постепенной расстановке своих представителей на ключевых позициях в обществе и государстве. Когда «игровое поле» (пространство которого составляют политическая, финансово–экономическая, идеологическая, информационная и т.д. сферы человеческих отношений) оказывается занятым ее «членами–фишками», влияние данной организации приобретает качество анонимной и абсолютной власти, всякое организованное сопротивление которой со стороны любого противника становится невозможным. Как показывает история, правитель, не желавший становиться марионеткой в чужих руках, стремился в кратчайшие сроки разгромить тайные организации в своей стране, прекрасно понимая, что они могут быть использованы для подрыва его власти как внутренними, так и внешними врагами.

    Вместе с этим в странах, где реальная власть находится в руках олигархии, разнообразные тайные и полутайные организации используются ею в качестве невидимого, направляющего механизма системы социально–политического и экономического управления, который объективирует коллективную волю господствующих финансово–политических кланов в форме официальных решений общенародно избранных законодательных и исполнительных органов государства. Одновременно данные организации являются инструментом, при помощи которого олигархия корректирует процессы международных отношений.

    РИМСКИЙ КЛУБ И ИДЕЯ «НУЛЕВОГО РОСТА»

    Представители как законодательной, так и исполнительной власти в демократических режимах никогда не отличались глубокой компетентностью в тех вопросах, которые им приходилось решать. И это понятно, ведь народному избраннику не обязательно иметь мощный интеллект и необходимые профессиональные качества, для того чтобы заседать в парламенте или занимать пост президента страны. Не секрет, что избиратели голосуют за того или иного кандидата отнюдь не в результате оценки уровня его интеллектуального развития или степени компетентности, определить которые электорат, вероятнее всего, вообще не способен (о чем наглядно свидетельствуют результаты президентских выборов 2000 и 2004 гг. в США). Кроме того, периодическое обновление персонального состава исполнительной и законодательной ветвей власти препятствует избранникам народа приобрести необходимый минимальный опыт государственного управления.

    Чтобы решить формально нерешаемую в рамках демократической системы проблему профессиональной недееспособности народных избранников, на которых легло бремя принятия важных государственных решений, правящие олигархические кланы создали сеть частных аналитических центров (think tanks), занимающихся подготовкой для правительств Запада как тактических, так и стратегических решений в области экономики, внешней и внутренней политики, а также во всех сферах национальной безопасности. Изданный момент в мире функционирует несколько сотен «мозговых трестов». К примеру, в США наиболее влиятельными из них являются: корпорация РЭНД (RAND Corporation), Институт Брукингса (Brookings Institution), Центр стратегических и международных исследований (Center Strategic and International Studies), Массачусетский технологический институт (Massachusetts Institute of Technology), Стенфордский исследовательский институт (Stanford Research Institute), Институт политических исследований (Institute for Policy Studies), фонд «Наследие» (The Heritage Foundation), Гудзонский институт (Hudson Institute).

    Интеллектуальное влияние «фабрик мысли» на принятие государственных решений в западных странах (особенно в США) является определяющим. По свидетельству сотрудника одной из таких структур, старшего советника корпорации РЭНД Роберта Э. Хантера: «Эти разнообразные учреждения решают многие задачи — от исследования региональных проблем и такой прикладной тематики, как экономика и военные вопросы, до работы, специально направленной на обеспечение понимания и поддержки населением участия США в делах внешнего мира, а также конкретных идей и мероприятий» [19].

    Однако достаточно высокий профессиональный уровень «мозговых трестов» позволяет им не просто вырабатывать политику западных государств (при этом параллельно выполняя заказы крупных частных финансовых и экономических структур), а приспосабливать ее к интересам правящих на Западе транснациональных финансово–политических кланов, которые их для этого создали и контролируют. Деятельность аналитических центров, в сочетании с мощным лоббированием в законодательных и исполнительных органах власти западных стран, позволяет узкому кругу олигархии представлять свои корпоративные интересы в качестве общенациональных, используя государственные институты для достижения личных целей.

    В подходе к осуществлению наиболее серьезных и масштабных проектов транснациональные финансово–политические группы создают специальные координирующие организации, осуществляющие общее управление аналитической деятельностью «мозговых корпораций» с одновременным проведением организационных мероприятий на основе ее результатов. Для этого фонды предоставляют им значительные финансовые средства.

    Среди них Римский клуб (Club of Rome) был создан для непосредственной разработки концептуальных основ глобализации и соответствующих методов ее осуществления. Официально данная структура подается как некая ассоциация частных лиц, занимающаяся как изучением тенденций мирового развития, так и созданием механизмов его корректирования и проектирования. Эта международная организация объединяет бизнесменов, политических деятелей, высокопоставленных служащих, доверенных экспертов, деятелей культуры, ученых из стран Западной Европы, Северной и Южной Америки, Японии (свыше 30 стран).

    Свою деятельность клуб начал в 1968 году с заседания в Академии Деи Линчей в Риме (отсюда и название клуба). Его первым президентом был вице–президент компании «Оливетти», член административного совета Fiat Motor Company[128] Аурелио Печчеи. Именно он собрал костяк «Группы Моргенау», для того чтобы совместными усилиями способствовать объединению всего мира в рамках Нового Мирового Порядка. У клуба нет штата и формального бюджета. Координирует его деятельность исполнительный комитет в составе 8 человек. Основными финансовыми источниками всех программ клуба являются западные фонды, первым из которых был «Германский фонд Маршалла» (German Marshall Fund).

    Необходимо отметить, что впервые теоретическое и идеологическое обоснование глобализации было сделано под патронажем Римского клуба. Он же в дальнейшем руководил процессом необходимых исследований, а также углублением и расширением концептуальной основы глобализации.

    В начале 70–х годов, по поручению клуба, Дж. Форрестер (США) применил разработанную им методику компьютерного моделирования к «мировой проблематике». Эта работа была основана на методе системной динамики, с помощью которого Дж. Форрестер построил модели «Мир–1» и «Мир–2», отражавшие тенденции в динамике пяти главных взаимосвязанных переменных: населения, капитала, ресурсов, загрязнения и продовольствия. Результаты исследования были опубликованы в книге «Мировая динамика» (1971). Выводы, изложенные в ней, оказались неутешительными: так как пространство и ресурсы Земли ограничены, дальнейшее развитие человечества (в 20–х годах XXI века) приведет к экологической и гуманитарной катастрофе.

    После обсуждения «модели Форрестера» исполнительный комитет Римского клуба поручил его ученикам продолжить исследования. Модель «Мир–3» была существенно усовершенствована. Она представляла собой долгосрочный прогноз взаимодействия населения, ресурсов и окружающей среды. По уточненным данным, начало мировой катастрофы было отсрочено на 40 лет. Эта работа, выполненная в Массачусетском технологическом институте под руководством Денниса Медоуза, нашла отражение в книге «Границы роста» (1972). Модели «Форрестера–Медоуза» был дан статус первого отчета «Римского клуба». Именно благодаря работе «Границы роста» идеи глобализации, которые до этого времени зрели в узких кругах транснациональной олигархии, приобретают научную, концептуальную форму.

    Исследование Д. Медоуза основывалось на изучении экспоненциального роста населения Земли. По его расчетам, если в 1970 году на планете проживало 3,6 млрд.человек, то при росте 2,1% в год оно должно было удвоиться через тридцать с лишним лет. В своем прогнозе он не ошибся, на данный момент общее количество землян приблизилось к 6 млрд. Какой же главный вывод был сделан Д. Медоузом на основании демографических прогнозов? По его мнению, быстрый рост населения планеты неизбежно приведет к нехватке ресурсов. То есть при современных темпах индустриального развития невозобновляемые природные ресурсы человечество вычерпает через 50–100 лет. Фактически это была констатация «материальных границ мира».

    Впрочем, данное «открытие» было сделано еще в 1797 году Робертом Мальтусом в его работе «Очерк о народонаселении», где утверждалось (причем без всякого компьютерного моделирования), что планета не может прокормить всех людей по той простой причине, что скорость увеличения населения намного опережает развитие производства продуктов питания. Таким образом, вот уже несколько веков западные интеллектуалы вынашивают идею того, что «в ближайшее время» на Земле появится огромная масса лишних людей.

    Дальнейшие исследования клуба приобрели практическую направленность, и их результаты должны были помочь предотвратить надвигающуюся всемирную катастрофу. В качестве решения данной проблемы уже Дж. Форрестер предлагал использовать созданную им модель «глобального равновесия», которая предполагала создание условий, при которых рост населения Земли будет невозможным, что позволило бы, по его расчетам, к концу XX столетия зафиксировать количество землян на уровне 4,5 млрд.человек. В рамках вышеизложенного подхода Д. Медоуз предложил реализовать в планетарном масштабе идею «нулевого роста», в соответствии с которой мировая экономика не должна развиваться, а население планеты возрастать.

    Вот что пишет об этом Джермен Гвишиани (член Римского клуба, президент Русской национальной ассоциации содействия Римскому клубу с 1989 г.): «Лучше всего определить глобальное равновесие так: это состояние, когда численность населения и фонд капитала остаются неизменными, а между силами, заставляющими их расти или уменьшаться, поддерживается тщательно контролируемый баланс» [20].

    Для этого, по его мнению, необходимо:

    1. Введение идеальных эффективных средств ограничения рождаемости[129];

    2. Ограничить количество детей в семьях (в среднем — не более двух).

    3. В экономической системе средний объем промышленного производства должен сохраняться приблизительно на уровне 1975 года, а производственные мощности должны использоваться для производства товаров, а не для того, чтобы обеспечить превышение темпов капиталовложений над темпами амортизации.

    Дальнейшие исследовательские проекты, инициированные Римским клубом, в той или иной мере «обкатывали» идею «нулевого роста». Постоянно развивался тезис о торможении роста рождаемости и экономического развития при значительном снижении (под контролем структур Мирового Правительства) потребления ресурсов, энергии и материальных благ.

    На первый взгляд выводы экспертов Римского клуба кажутся вполне здравыми. Однако бесконечные теоретические рассуждения о нехватке ресурсов и необходимости ограничения роста населения оттесняли на задний план самый важный вопрос поднятой клубом проблемы: какие народы (NB) должны сократить свою численность и отказаться от полноценной жизни ради экономии природных ресурсов планеты? Или, иначе говоря, главный вопрос глобализации кто лишний на этой земле?

    Естественно, что прямо указать на тех, кого надлежит упразднить во имя блага всего человечества (как это когда–то с тевтонской прямолинейностью сделал видный европейский политик А. Гитлер), эксперты Римского клуба не решились. Однако понять, кого они считают «лишними», несложно, для этого наделишь проанализировать их «научные»[130] разработки, посвященные созданию условных схем глобальной этноэко–номической иерархизированой системы, в которой каждому народу отведено конкретное место как в общепланетарном производстве, так соответственно и в общепланетарном потреблении. Первая из этих работ под названием «Человечество на распутье» была написана в 1974 году коллективом авторов под руководством американского кибернетика, профессора М. Месаровича и директора Института теоретической механики ФРГ Э. Пестеля.

    Данная исследовательская группа исходила из того, что если в прошлом человечество представляло собой совокупность независимых (изолированных) элементов (в виде отдельных государств), то в новых условиях мировое сообщество начало постепенно превращаться в единую глобальную систему (мегасистему) функционально взаимозависимых подсистем. В связи с этим эксперты Римского клуба пришли к заключению, что при такой ситуации экономический рост любой из данных подсистем зависит от роста или его отсутствия у других элементов глобальной системы. На основании этого был сделан вывод, что функционирование отдельных подсистем (т.е. . национальных государств) не может зависеть от внутренне присущих им закономерностей, так как может негативно повлиять на функционирование глобальной системы в целом. Во избежание кризисов мирового масштаба экспертами Римского клуба было предложено выработать новый общий алгоритм (правила) взаимодействия подсистем (то, что политики называют Новым Мировым Порядком) и организовать центральный орган, регулирующий их функционирование на благо всей системы (Мировое Правительство). Естественно, что при такой ситуации национальные государства должны полностью утратить экономическую и социально–политическую независимость (т.е. потерять свою субъектность), став объектами директивного управления Мирового Правительства.

    Для его эффективного осуществления Месарович и Пестель предложили структурировать мир, выделив 10 основных локальных систем (подсистем):

    1. Северную Америку;

    2. Западную Европу;

    3. Японию;

    4. Австралию и Южную Африку;

    5. СССР и страны Восточной Европы;

    6. Латинскую Америку;

    7. Ближний Восток и Северную Африку;

    8. Тропическую Африку;

    9. Юго–Восточную Азию;

    10. Китай.

    В качестве общего алгоритма функционирования метасистемы авторами проекта была предложена концепция «органического дифференцированного роста», основанная на теории «многоуровневых иерархических систем». В соответствии с ней были определены параметры (сферы функционирования) каждой из вышеперечисленных локальных систем (занимающих в иерархии метасистемы свой определенный уровень): среда обитания человека (климатические условия, воды, земля, экологические процессы); техносфера (химические и физические процессы); демографическая, экономическая и социальная сферы; индивидуальная (психологический и биологический мир человека). Каждую подсистему, представляющую собой определенную страну (или блок стран), было предложено рассматривать во взаимосвязи (соподчиненности) с другими локальными системами, а включение их сфер функционирования на разных уровнях в иерархическую структуру должно было позволить, по мнению авторов, прогнозировать и регулировать их состояние, обеспечивая общий органический дифференцированный рост метасистемы.

    В соответствии с вышеуказанной схемой развитие или даже само существование определенных отраслей промышленности или сельского хозяйства некоторых стран станет невозможным, так как будет нарушать оптимальное функционирование всей мега–системы. В такой ситуации Мировому Правительству, с целью сохранения Нового Мирового Порядка в стабильном состоянии, придется ликвидировать эти отрасли (а при необходимости и сами национальные экономики). Естественно, что эти радикальные меры коснутся прежде всего незападных стран, чей уровень развития несоизмерим с западным, а потому будет иметь меньшую ценность для метасистемы.

    Кроме того, при функциональной дифференциации стран и регионов мира (иначе говоря, при фиксированном разделении труда в мировом масштабе) за Западом автоматически будут закреплены стратегические, высокотехнологические отрасли экономики, а незападные страны будут вынуждены заниматься добычей ресурсов и энергоемким, экологически опасным производством (принадлежащим западным ТНК).

    При целенаправленном сужении экономик национальных государств до отдельных отраслей, необходимых глобальной экономической мегасистеме, огромное количество людей, прежде всего в незападных странах, окажется без работы, а потому и без средств к существованию. Единственным условием их выживания в условиях Нового Мирового Порядка может быть только всемирная система перераспределения материальных благ среди жителей планеты, при которой каждый человек, независимо от своей национальности, места проживания и индивидуальных трудовых возможностей, получит необходимый минимум для сохранения своей жизни: пищу, одежду, жилье, медицинское обслуживание, образование. Иначе говоря, Мировое Правительство будет поставлено перед проблемой содержания многомиллиардной массы иждивенцев. Реально ли это?

    История Запада не дает никаких оснований для надежды на то, что его правящие круги предоставят незападным народами необходимые им ресурсы и материальные блага, которые западные государства настойчиво и целеустремленно отбирали у них

    на протяжении столетий. Вся история Запада убедительно свидетельствует о том, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не пойдет на уменьшение своего потребления ради выживания незападных народов.

    Если эксперты Римского клуба так уверены в том, что при Новом Мировом Порядке колоссальный дисбаланс между уровнем жизни западных и незападных народов будет устранен, то почему сейчас каждый западный житель потребляет продовольствия, воды, энергии, разнообразного сырья и т.п. в 20 (!) раз больше, чем житель незападных стран? Ведь не секрет, что это благополучие основано на эксплуатации природных ресурсов и населения всего мира.

    Какой разговор может идти о «нулевом росте» незападных стран, если их народы находятся в состоянии перманентной катастрофы? Более половины населения Земли — три с лишним миллиарда человек голодает. Анализ экспертов ООН показал, что 1, 2 млрд.человек подвержены целому ряду болезней, вызванных недоеданием [21, с. 11]. При всем этом огромный разрыв в уровне доходов на душу населения между богатыми западными и бедными незападными странами продолжает возрастать. Если в 1948 году между США и развивающимся миром в целом он составил 16:1, то в 1993 году этот разрыв достиг уровня 23:1. Более того, экономический рост в развивающемся мире идет всего в нескольких странах (наиболее быстро — в Южной Корее и Сингапуре). В других (Замбия, Сомали и др.) уровень доходов надушу населения сегодня ниже, чем 40 лет назад [22]. По определению Всемирного банка глобальный критерий абсолютной бедности — прожиточный уровень — ниже 1,5 долл. США в день. Население, живущее на этом уровне, распределяется по регионам планеты следующим образом:

    Южная Азия 510 млн
    Восточная Азия 450 млн
    «Черная» Африка 220 млн
    Латинская Америка и Карибский бассейн 130 млн
    Восточная Европа и Средняя Азия 15 млн
    Ближний Восток и Северная Африка 10 млн

    Всего1,335 млрд.человек, или более 20% населения Земли [23]. Причем на эти 20% мирового населения приходится лишь 1% ВВП мира. В то время как Запад (в рамках которого также живет 20% человечества) имеет 75% мирового ВВП. То есть соотношение между беднейшими и богатейшими странами Земли на это время достигло 1:75 [24, с. 9].

    Если же применить другой критерий относительной бедности, использованный Всемирным банком — 3 долл. США вдень, то в этой группе окажется почти 3 миллиарда человек, или около половины населения планеты. Их основные повседневные заботы — пища, вода и жилье. При этом они не знают, что одновременно с их бедственным положением 86% всех товаров и услуг в мире потребляются населением западных стран [25].

    Согласно докладу ЮНИСЕФ «Положение детей в мире» 1998 года, даже в те годы, когда не бывает серьезных засух или голода, в странах развивающегося мира умирает 12 млн.детей до пяти лет, так как их семьи слишком бедны, чтобы соблюдать основные требования санитарии, иметь достаточное питание и минимальное медицинское обслуживание. Они, как и старшие члены их семей, чаще умирают от вполне излечимых болезней, вызванных бедностью, чем от полного истощения организма. На таком фоне любые разговоры о «нулевом росте» напоминают нацистские планы уничтожения «неполноценных народов». Но если Запад хочет сохранить свою сытую и комфортабельную жизнь за счет ликвидации незападных «едоков», то идея «нулевого роста» будет наилучшим вариантом цивилизованного геноцида. Это подтверждается хотя бы тем, что проекты глобальной системы равномерного перераспределения материальных благ среди землян, которые предотвратили бы социальную и гуманитарную катастрофы в незападных странах после реализации идеи «нулевого роста», западными экспертами не созданы.

    И это понятно: лучше бороться с собственным ожирением, чем с чужой дистрофией. 1,2 млрд.человек, живущих на Западе, потребляют пищи значительно больше, чем это нужно их организмам. В Соединенных Штатах, например, каждый год расходуется более 100 млрд.долл. США (!) для борьбы с последствиями переедания. Каждый второй американец (55% населения) страдает отлишнего веса, а каждый пятый отожирения. С целью похудения американцы каждый год тратят 118 млрд.долл. США(!) (не учитывая 33 млрд.долл., которые идут на программы диет и т.п.). В Великобритании избыточный весу 51% населения. Численность тучных людей там за последние десять лет увеличилась вдвое. В Германии лишний вес имеют 50% граждан [26, с. 7]. Таким образом, Запад в прямом смысле жиреет, в то время как незападные народы умирают от голода. Хотя, надо признать, что США и Европа, руководствующиеся сугубо идеалами гуманизма, оказывают бедствующим народам материальную помощь. Для этого они выделяют в совокупности аж 0,02% от всего своего коллективного валового продукта [26, с. 49]. Безусловно, что гуманизм Запада соизмерим лишь с его щедростью. Когда в свое время американские граждане пришли в негодование по поводу того, что Соединенные Штаты тратят деньги, хотя и меньше других западных стран (0,12–0,08% от ВНП США [27]), на спасение детей от голодной смерти, правительство их успокоило, сообщив, что 80% от всех сумм помощи незападным странам фактически направляется на потребности американских корпораций и американских консультантов за границей [28, с. 39].

    Таким образом, изданный момент существует два непохожих мира: мир сильных, сытых и счастливых, и мир слабых, голодных и несчастных. При этом эти 20% счастливых жителей Земли сознательно строят свое счастье на несчастьи 80% человечества. Теперь уже не секрет, что процветание «золотого миллиарда» это в значительной степени следствие бед и страданий незападных народов.

    Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что осуществление идеи «нулевого роста», в рамках глобальной иерархической системы (Нового Мирового Порядка), управляемой западной олигархией (Мировым Правительством), создаст условия для консервирования нищеты, неразвитости и убогости незападного мира, ради того, чтобы развивалась и богатела западная цивилизация.

    Рассуждения о взаимозависимости государств и нежелательности развития большей части из них ради общего блага с циничной откровенностью выражают интересы западных стран, которые занимают «высшие уровни» в модели системной иерархии Месаровича—Пестеля. По сути дела, незападным народам уже сейчас, под шум пропаганды «либеральных рыночных реформ», международными финансовыми организациями навязывается политика экономической стагнации, и даже вообще отказ от собственной экономики. Параллельно с этим в незападных странах, с помощью финансово–экономических и политических механизмов, снижается уровень жизни и тормозится создание социальных инфраструктур (или разрушаются уже существующие[131]), что ведет к сокращению как количества, так и качества населения, а потому и потребления ресурсов тех территорий, которые они заселяют.

    Это обусловлено еще и тем, что количественно незападные народы преобладают над западными. Так, к середине 1992 года население западных стран составляло 1 млрд.224 млн.человек, а общее количество жителей развивающихся стран — 4 млрд.196 млн.человек. К 2010 году, в соответствии с прогнозами, оно достигнет 5 млрд.181 млн, а к 2025 году — 7 млрд.153 млн.человек [29]. В связи с этим Запад активно разрабатывает и пытается реализовать практические планы предотвращения увеличения количества незападных «ртов», чем, к примеру, постоянно занимается Международная ассоциация планирования семьи практически в каждой незападной стране.

    Многоуровневая иерархическая система Месаровича—Пестеля (или любая подобная ей) — это иерархическая система, в которой фиксируется состояние, при котором западные народы становятся, условно говоря, капиталистами, а незападные — пролетариями, а иногда даже и рабами. Уже сейчас основная часть западного промышленного производства, при помощи транснациональных корпораций, перебазировалась в страны «третьего мира». Запад богатеет, используя дешевую рабочую силу народов «третьего мира» и благоприятные климатические условия их стран. У себя «золотой миллиард» оставил лишь высокотехнологическое производство, имеющее стратегическое значение.

    Одновременно с этим базирующиеся в незападных странах транснациональные корпорации активно подавляют любые попытки зарождения и развития национальной экономики этих стран, реализуя там уже сейчас идею «нулевого роста». Если же, несмотря ни на что, в некоторых незападных странах возникает эффективная экономика, западная олигархия использует против нее все способы разрушения — от массированных бомбардировок с последующим военным вторжением до широкомасштабных финансовых войн. О последних можно получить представление на примере финансовой атаки западных фондов против Юго–Восточной Азии в 1997 году, которая практически разрушила экономики стран этого региона.

    В ее преддверии, осенью 1996 года, группа фондов Джорджа Сороса осуществила мобилизацию валютных ресурсов для нападения на финансовую систему Гонконга (который возвращался под контроль Китая). Зная об этом, Дональд Цан, глава финансового ведомства Гонконга, пригласил к себе представителей Дж. Сороса и ознакомил их с планами защиты своей национальной валюты. После проведенной беседы они обещали не атаковать гонконгский доллар, однако позже все–таки нападение состоялось, но не только на финансовую систему Гонконга, а и на все основные страны региона. Результаты этого нападения были для них катастрофическими.

    В связи с вышеуказанными событиями премьер–министр Малайзии, доктор Махатхир бин Мохамада[132] на семинаре Всемирного банка 20 сентября 1997 года выступил с докладом, в котором заявил следующее: «Тогда (три месяца назад. — Авт.) много говорилось об азиатских «драконах» и «тиграх» и, конечно, о «восточно–азиатских чудесах». Нас, в полном смысле слова, превозносили. Мы думали, что это — восхищение нашей крепостью и нашими умениями.

    Мы забыли опыт Японии и Кореи. Когда эти страны, казалось, догнали развитый мир, с ними начало что–то происходить. Иену резко «дернули вверх», что снизило конкурентоспособность японских товаров, в то время как Корею определили в качестве «новой индустриальной страны», которая должна быть остановлена в своем движении.

    Мы забыли даже урок Мексики, чья экономика подверглась внезапному удару, когда иностранные капиталы неожиданно ушли. Мексика была вынуждена занять 20 миллиардов американских долларов для преодоления трудностей и восстановления своей разваленной экономики. Кто–то на этом займе неплохо нажился.

    И, конечно, мы в Малайзии смеялись над предположением, что нашу страну постигнет судьба Мексики. Как это могло случиться, когда наша экономика была столь крепка? У нас практически не было внешних долгов. Темпы нашего роста были высоки, инфляция — низка. Мы имели политическую стабильность и социальную гармонию в стране. Мы определили, опробовали и проверили стратегические принципы плана непрерывного роста в течение тридцати лет.

    Мы отмахивались от слухов о том, что Малайзия пойдет по пути Мексики. <…>

    Но теперь мы лучше осведомлены. Мы знаем, почему выдвигались предположения о том, что Малайзия пойдет по пути Мексики. Теперь мы знаем, что точно так же, как экономический крах Мексики стал результатом умелых манипуляций, экономики и других развивающихся стран могут неожиданно быть превращены в объекты манипулирования и вынуждены склониться перед волей могущественных управляющих фондами, получивших сейчас власть решать: кто должен преуспеть и кто — не должен (выделено мной. —Авт.). <…>

    …старый инстинкт «разори своего соседа», кажется, еще присутствует, еще остается руководящим принципом группы сверхбогатых людей, для которой источником богатства должно быть разорение других, обогащение себя путем отнятия того, что принадлежит другим. Их оружие — их богатство при чужой бедности (выделено мной. — Авт.). <…>

    Мы все время старались соглашаться с желаниями богатых и сильных (выделено мной. — Авт.). Мы открыли наши рынки, в том числе наши рынки капитала и ценных бумаг. С другой стороны, большинство действующих в нашей стране иностранных компаний не допускают вмешательства местных властей. Они не открыты; но мы не жаловались на это. Их прибыли достаются их акционерам в «странах–метрополиях». Они практически не платят налогов. <…>

    Я не знаю, как насчет среднего человека с улицы, недовольно значительное число деятелей средств массовой информации и тех, кто контролирует большие деньги, по–видимому, стремятся ктому, чтобы эти страны Юго–Восточной Азии, — и, в частности, Малайзия, — прекратили попытки догнать тех, кто сейчас впереди (выделено мной. — Авт.), и «знали свое место». А если они этого не желают — их просто нужно заставить, и у этих людей есть средства и деньги, чтобы навязать «выскочкам» свою волю. <…>

    И нам говорят, что мы не приспособлены к этому миру, если мы не ценим работу международного финансового рынка. Крупнейшие страны говорят нам, что мы должны согласиться с тем, что мы стали беднее, потому что в этом и заключаются международные финансы. Очевидно, мы недостаточно умудрены, чтобы согласиться с потерей денег ради того, чтобы обогатить манипуляторов.

    Нас также предупреждают, что эти люди сильны. Если мы будем шуметь или предпримем что–либо, что сорвет их планы, — они разозлятся. И, разозлившись, они могут полностью разрушить нас, они могут довести нас до безнадежного состояния. Мы должны согласиться с тем, что они здесь, они всегда будут здесь, и мы в действительности ничего не сможем с этим поделать. Они будут решать, преуспеем мы или нет (выделено мной. — Авт.). <…>

    «Разори твоего соседа» — таков менталитет некоторых. От них не будет помощи. Хуже того — они будут создавать препятствия, мешать и вредить» [30].

    Таким образом, необходимо констатировать, что транснациональная олигархия в своих интересах создает финансовые, политические, экономические, военные, этнические, религиозные, социальные, гуманитарные и т.п. кризисы (катастрофы) и управляет ими. Благодаря этому она не только получает дополнительные сверхприбыли, но и регулирует количество населения, а также уровень экономического развития стран мира, т.е. осуществляет идею «нулевого роста».

    Как писал Джермен Гвишиани: «Человек пока имеет шанс определить пределы роста и остановиться возле них, ослабив силы, вызывающие рост капитала и численности населения, или разработав контрмеры, или предпринимая и то и другое. Контрмеры могут оказаться не очень приятными. Они наверняка изменят социальную и экономическую структуру, глубоко укоренившуюся в человеческой культуре задолгие столетия роста» [20].

    Кроме вышеупомянутого, глобальная структуризация и иерархизация мира, при одновременном упразднении суверенитета национальных государств, откроет транснациональной олигархии свободный доступ ко всем природным ресурсам планеты.

    Эта идея уже активно разрабатывается западными экспертами. Так, например, А. Долмен предлагает отменить право собственности наций на природные ресурсы своих государств и отдать их в собственность «всего человечества». Естественно, что непосредственно распоряжаться ими будет Мировое Правительство, о создании которого так ратует транснациональная олигархия. Более реальный вариант денационализации ресурсов предлагает Я. Тинберген, который стремится доказать тезис о необходимости пересмотра принципа национального суверенитета в его современном понимании. По его мнению, в ближайшем будущем суверенитет национальных государств над природными и человеческими ресурсами сохранится. Он будет гарантирован международными институтами. Но он должен иметь скорее функциональное, чем территориальное толкование, которое требует «юрисдикции над определенными целями, а не над географическим пространством». Несмотря на некоторые оговорки, реализация проекта Я. Тинбергена также ведет к ликвидации национального суверенитета. Он признает, что воплощение в жизнь его теоретической конструкции позволит постепенно «интернационализировать» все мировые ресурсы на основе принципа «общего наследства человечества». В итоге, считает Я. Тинберген, «мы должны стремиться к созданию децентрализованного планетарного суверенитета и сети сильных международных институтов, которые будут его осуществлять» [31, с. 114]. Понятно, что руководить этой «сетью сильных международных институтов», т.е. Мировым Правительством, будет транснациональная олигархия, пряча свою определяющую роль за международной бюрократией.

    Кроме того, необходимо отметить, что идеи Римского клуба были подхвачены интеллектуальной элитой Запада и на данный момент активно пропагандируются. Так, в частности, упомянутый Я. Тинберген и Д. Фишер призывают к созданию эффективных наднациональных учреждений, которые бы занимались «оптимальным управлением планетой». Это, по их мнению, Мировое Правительство крайне необходимо потому, что в современном мире «обеспечение безопасности нельзя отдать на усмотрение суверенных национальных государств». В связи с этим они предлагают из существующих изданный момент государств создать 12—15 региональных федераций одинакового масштаба, как неких «строительных блоков», из которых будет построен «оптимальный мировой порядок». Следующая фаза всемирной интеграции, по их мнению, это — формирование системы глобального управления. Она может включить в себя реформированную ООН с ее структурами; существующие и новые наднациональные учреждения, которые не входят в ООН; транснациональные корпорации; региональные организации; МВФ, превращенный в мировое казначейство, собирающее взносы членов ООН и мировые налоги в единый фонд. Также должны быть созданы наднациональные органы, решающие вопросы использования ресурсов Земли, Мирового океана, морского дна, воздушного и космического пространств и т.п. Вся данная структура в совокупности и должна стать так называемым Мировым Правительством.

    Таким образом, резюмируя вышеизложенное, можно констатировать, что могущественные транснациональные олигархические кланы уже определили будущее всего человечества, а академические круги Запада даже придали ему для большей убедительности научно–теоретическую форму. Практический процесс глобализации уже идет, и с каждым годом мир неуклонно приближается к торжеству Нового Мирового Порядка.

    СИМУЛЯКР ДЕМОКРАТИИ

    Человеческий мир начала XXI века приобрел крайне сложные и не однозначные формы, постепенно теряя всякую сущностную устойчивость и определенность, он все более становится «вещью–в–себе», усиливая свою гносеологическую непроницаемость. С другой стороны, редуцированное восприятие современного западного обывателя утратило способность к прорывам в онтологической сфере. Оно оказалось ограниченным узкими рамками возрастающего стремления к комфорту и потреблению. В связи с этим всякое интеллектуальное напряжение вне указанных рамок стало для подавляющего большинства бессмысленным и невыносимым. В результате массами овладел тотальный эскапизм[133], при котором объективная реальность растворилась в огромной массе разнообразных иллюзий. Дабы отобразить данный феномен, представители французской постмодернистской философии ввели понятие «симулякра»[134], обозначающего фантом сознания, кажимость, то, что воспроизводит образ объекта вне его субстанциональных свойств. Его формулирование оказалось весьма своевременным, так как за последние семьдесят лет непрерывно воспроизводимые массмедиа мифологемы создал и в массовом сознании гигантский виртуальный образ западной цивилизации, состоящий из совокупности разнообразных, взаимосвязанных симулякров. Фундаментальным из них стал симулякр демократии.

    Любая группа людей, занявшая господствующие позиции в обществе, чтобы сохранить их, вынуждена, используя преимущества своего положения, выстраивать определенную социально–политическую структуру, которая бы самим своим существованием гарантировала сохранение этих позиций. Каждая такая структура имеет свой идеологический антураж, опирающийся на пропагандистское провозглашение защиты интересов всего общества, но фактически она защищает лишь интересы узкого господствующего социального слоя. Какой бы эффективной ни была пропаганда, за умозрительной фразеологией абстрактного «счастья для всех» всегда стояло и стоит фактическое, конкретное «счастье для избранных». При этом наиболее устойчивой социально–политическая система становится тогда, когда господствующей элите удается путем пропаганды выдать свои частные, корпоративные интересы за интересы всего общества и тем самым надежно защитить их от любых посягательств. В связи с этим необходимо признать, что именно при демократических режимах доминирующие социальные группы смогли представить свои интересы и вытекающие из них цели как цели и интересы всего общества и тем самым скрыть принципиальные противоречия между ними.

    Данная особенность как раз и объясняет то, что непрерывно навязываемая на Западе народным массам четко сформулированная установка в отношении демократии, по своей сути, сопоставима с той формой идеологической обработки, при помощи которой гражданам социалистических государств преподносился коммунизм. Для Запада демократия это объект веры, но не разума. Она является «абсолютной ценностью», которая не подлежит никакому, даже малейшему сомнению. Всякий критический анализ данной формы политического устройства трактуется и воспринимается в правовом плане как покушение на конституционный порядок, а в психологическом как откровенное святотатство. В любом западном государстве о демократии можно говорить только как о покойнике, либо — хорошо, либо — ничего.

    Однако в данном случае главная проблема заключается не в целенаправленно культивируемом фанатическом поклонении демократии, а в том, что между идеологемой демократии и ее феноменом лежит непреодолимая пропасть. При этом, благодаря беспрерывному промыванию мозгов СМИ, в массовом сознании идеальный образ демократии затмил собой ее реальное, субстанциональное воплощение. Десятки тысяч книг, сотни тысяч статей, теле–и радиопередач, как правило, посвящены симулякру демократии, а не ее феномену.

    Главной же тайной демократии является то, что она никогда не была тем, что провозглашала уже собственным названием, т.е. — kratos'oм (властью) demos'a (народа). Даже в полисах Древней Греции, где впервые возникла демократия, эклексия (народное собрание) была лишь ареной, на которой аристократические кланы боролись за свои групповые интересы. Поэтому юридически закрепленное реформами Солона чрезвычайно важное (основополагающее) значение эклексии было производной от противоречий между группировками эвпатридов (родовой знати), а не стремлением греков к так называемой власти народа. Эклексия стала эффективным механизмом установления баланса интересов аристократических кланов.

    Несмотря на то что полисный аппарат государственного управления был формально независим от аристократии, политическая власть в городе никогда не была доступна простым грекам. Всегда существовал некий барьер допуска, который могло преодолеть лишь ограниченное число граждан. Если надо демократических этапах развития древнегреческого общества допуском к власти было социальное происхождение (т.е. Принадлежность к родовой знати), то в классический период, период тотального господства демократии, допуском к власти стали деньги, так как участие в политическом процессе демократической борьбы за власть было возможным лишь при должном финансировании. Поэтому, хотя формально каждый гражданин в рамках древнегреческой демократии имел право быть избранным на любой государственно–административный пост, реально их могли занимать лишь эвпатриды, которые были в состоянии оплатить свое участие в выборах в качестве кандидата.

    Таким образом, для адекватного понимания феномена демократии необходимо четко разделять формальное право и реальные возможности граждан. В этом плане демократия ничем не отличается от тоталитаризма или авторитаризма: при всех трех вариантах социально–политического устройства народ имеет лишь формальное право на власть, а фактически она принадлежит узкой группе избранных.

    Кроме этого, в условиях греческой демократии отсутствовало и социальное равенство. Уже в гомеровскую эпоху общество полиса было четко стратифицировано. Дифференциация происходила как горизонтально (по принадлежности к филе[135]), так и вертикально (по социальному положению[136]). При этом гражданские права имели лишь члены фил, что создавало ситуацию, при которой значительная часть жителей древнегреческих полисов была абсолютно бесправна. Таким образом, в первом случае происходила самоизоляция аристократии, как собственника политической власти, а во втором — социальная самоизоляция граждан, как собственников земли. Поэтому быть гражданином и, значит, владеть определенными правами мог лишь человек, обладавший собственностью (прежде всего — земельным ойкосным участком) или, как это стало позже, определенной суммой денег. Человек без собственности (земли) и без денег в условиях греческой демократии был абсолютно бесправен, т.е. его реальное социально–политическое положение было подобно положению раба[137].

    Во время расцвета греческой демократии социальная дифференциация граждан основывалась на размере их прибыли, что фиксировалось законодательно. Солон кодифицировал устоявшиеся нормы, подтвердив разделение граждан на 4 социальные категории: к первой (высшей) относились граждане с годовой прибылью более 500 медимнов; ко второй те, которые имели доход более 300 медимнов; к третьей те, у кого он был не ниже 150; и к четвертой причислялись граждане, имевшие очень мало земли или вообще ее не имевшие.

    Эта социально–имущественная структура, в свою очередь, стала несущей конструкцией политической организации полиса. Его законы юридически оформляли ситуацию, при которой лишь эвпатриды могли занимать высшие государственные должности, отдавая менее значимые административные посты среднему классу и лишая всякой возможности принимать участие в государственном управлении как мелких землевладельцев, так и неимущих граждан.

    Та же самая ситуация повторилась и в Великобритании при установлении системы демократических выборов, впоследствии ставшей матрицей современной демократии. Право принимать в них участие имели лишь англичане, прибыль которых от недвижимости в год составляла не менее 600 ф. ст. или 200 ф. ст. — от торговых и финансовых операций. В 1717 году из пятимиллионного населения Англии таких было не более 250 тысяч человек. О том, что собой представляла английская демократия того времени, говорит то, что в «1793 году 306 членов палаты общин были избраны 160 избирателями. Избирательный округ Питта Старшего, Оулд Сарум, состоял из одного дома, однако от него были делегированы два депутата» [32, с. 543]. При этом парламентские выборы изначально не имели ничего общего не только с волеизъявлением всего народа, но и той четверти миллиона граждан, которые получили право формировать нижнюю палату парламента. В провинциальных избирательных округах вопрос об избрании того ли иного кандидата решался лендлордом, от которого зависели избиратели. Почти половина «депутатов» вообще не избиралась, а проходила в парламент от так называемых гнилых городков — небольших населенных пунктов, которые были собственностью местного лорда. Там он просто назначал члена парламента, как правило, продавая эту должность за 1,5–2 тыс. ф. ст.

    Тот факт, что при демократии власть принадлежит узкому социальному слою аристократии, а не народным массам с достаточной убедительностью обосновывался идеологически. Так, например, шотландский философ Френсис Хатчесон еще в XVII веке выдвинул тезис, в соответствии с которым принцип «согласия управляемых» не нарушается даже тогда, когда народу навязываются отвергаемые им общенациональные решения, так как впоследствии «глупые» и «суеверные» массы «охотно согласятся» с тем, что «ответственные люди» сделали от их имени. Так была сформулирована идея «согласия без согласия», получившая дальнейшее развитие в среде западных идеологов [33, с. 67—68].

    Где–то к середине XX века (когда технологии манипуляции массовым сознанием позволили держать под контролем население) разнообразные цензовые ограничения (от этнического и полового до денежного) в западных демократиях были отменены[138], но это ничего не изменило в механизме допуска к власти, так как разнообразные могущественные «лорды» продолжали править, объединившись в мощную, хорошо организованную силу.

    Ситуация с современной западной представительной демократией в значительной степени напоминает древнегреческую или британскую минувших столетий. Ярким примером этого является оплот и гарант мировой демократии, — Соединенные Штаты Америки. Здесь право выбирать президента США имеют лишь 20—25% американских граждан. Причем, как правило, из них около 40—45% игнорируют выборы. Таким образом, можно констатировать, что в ритуале избрания главы американской исполнительной власти участвует небольшая часть населения, в то время как основная масса американцев является только зрителем ярких предвыборных шоу. Как точно заметил профессор Ноам Хомский, анализируя современную американскую демократическую систему: «По терминологии современной прогрессивной мысли, население может играть роль «зрителей», но не «участников»…» [33, с. 66]. Подобная ситуация не случайна, так как изначально закладывалась в социально–политическую систему США. Один из ее разработчиков, федералист Джеймс Мэдисон, в дебатах по поводу американской конституции подчеркивал, что если бы в Англии «выборы были открыты для всех классов общества, то собственность землевладельцев пошатнулась бы. Вскоре оказался бы принят аграрный закон», передающий землю безземельным. Конституционная система должна быть спроектирована так, чтобы предотвратить такую несправедливость и «обеспечить постоянные интересы страны», которые являются правами собственности. Комментируя данные высказывания, Н. Хомский пишет: «Среди историков, изучающих Мэдисона, существует консенсус относительно того, что «конституция была по сути аристократическим документом, предназначенным для сдерживания демократических тенденций того периода», передав власть людям «лучшего сорта» и исключив тех, кто не был богатым, знатным или выдающимся в силу распоряжения политической властью (Ланс Бэннинг). Основная ответственность правительства состоит в «защите состоятельного меньшинства от большинства», — заявил Мэдисон. Таков ведущий принцип демократической системы от ее истоков и по сей день» [33, с. 71]. Будучи абсолютно уверенным в том, что неимущее большинство неизбежно поставит перед собой цель уравнительного перераспределения собственности, Мэдисон (будучи одним из лидеров федералистов, представлявших интересы северо–восточной торгово–финансовой буржуазии) приложил максимум усилий для того, чтобы создать в США такую политическую систему, которая бы вверила состоятельному меньшинству государственную власть для защиты своих интересов. Эти усилия не пропали даром. В 1913 году американский историк Ч. Брид опубликовал монографию «Экономическое истолкование Конституции Соединенных Штатов». В ней он аргументированно опроверг идею того, что американская конституция является продуктом свободного волеизъявления нации и демократии. Проанализировав экономические мотивы авторов Основного закона США, он пришел к выводу, что он стал воплощением правовых гарантий собственнических интересов правящей финансово–экономической элиты, так как участники филадельфийского конвента 1787 года, разработавшие Конституцию Соединенных Штатов, представляли интересы ведущих финансовых групп, владельцев государственного долга, промышленников, а также крупных торговых домов [34, с. 59]. Будучи глубоко убежденными в том, что «народ должен иметь настолько незначительное касательство к правительству, насколько это возможно» [34, с. 61], делегаты конвента единогласно пришли к выводу, что главным назначением государства должна быть защита собственности и собственников. «Говорят, что жизнь и свобода, — рассуждал один из них, — должны цениться выше, чем собственность. Но при более внимательном рассмотрении вопроса необходимо будет признать, что высшей ценностью общества является собственность» [34, с. 61 ]. Данное мнение было поддержано всеми участниками конвента. После опубликования Конституции США один из ее защитников, А. Хансен, заявил: «Утверждают, что предложенный проект

    Конституции рассчитан на особое покровительство интересов богатых. Но во всех государствах, и не только в деспотических, богатые должны извлекать преимущества из владения собственностью, которая во многих отношениях составляет высшую ценность и смысл существования человечества» [34, с. 61][139].

    Авраам Линкольн был либо чрезвычайно наивным человеком (во что верится с трудом), либо неискренним, когда утверждал, что демократия — это «правление народа посредством народа и для народа». Ведь идеи Джеймса Мэдисона нашли свое воплощение в американской политической системе, включившей в себя элементы представительной демократии, но демократии не для всех, а лишь для верхних социальных слоев общества, так как большая часть государственных институтов США оказалась под их контролем. Президента избирают выборщики (это около 20% граждан США), назначаемые в соответствии с порядком, определенным самими штатами (23 в большинстве штатов корпус выборщиков формируется легислатурами), члены Верховного суда назначаются президентом с согласия сената. Все без исключения граждане получили право избирать только парламент, деятельность которого при этом контролируется и направляется так называемыми группами интересов, которые созданы финансово–экономической элитой для защиты своих корпоративных интересов в органах власти. Их реальный политический вес и воздействие на принятие государственных решений — колоссальны.

    По мнению известного американского политолога Дж. Домхофа, в Соединенных Штатах нет вообще никакой демократии. В своих исследованиях он доказывает, что страной реально управляет социальная верхушка американского общества, которой благодаря экономическому могуществу и политическому влиянию удается лоббировать[140] свои экономические интересы в системе государственной власти, использовать государственные институты для выработки и принятия необходимых ей политических решений, производить отбор кандидатов на государственные и политические должности, активно воздействовать на сферы образования, культуры, средства массовой информации с целью утверждения и поддержания в обществе ценностей и стереотипов, увековечивающих ее господствующее положение [35]. Все вышеуказанные аспекты детально исследованы в его работах и в конечном итоге раскрывают изощренную систему господства узкого слоя граждан США, сконцентрировавших в своих руках б`ольшую часть материальных ценностей и ресурсов страны.

    «Демократия находится под ударом в мировом масштабе, — пишет Н. Хомски, — в том числе и в ведущих индустриальных странах — по крайней мере, демократия в осмысленном значении этого термина, включающем возможность для людей управлять собственным коллективом и личными делами. Нечто подобное можно сказать и о рынках. К тому же удары по демократии и рынкам взаимосвязаны. Истоки этих ударов коренятся в мощи тесно взаимосвязанных корпоративных организаций, которые опираются на могущественные государства и в значительной степени неподотчетны общественности. Расширение их безмерной власти обусловлено социальной политикой, ведущей к глобализации третьего мира и сопровождающейся появлением на одном полюсе неслыханных богатств и привилегий на фоне роста на другом полюсе «числа тех, кто обречен на тяжелый труд и тайно уповает на более равное распределение его плодов»…» [33, с. 137].

    Выводы американского профессора поражают не сколько своей строгой адекватностью реальной действительности, сколько уровнем выхода за рамки стереотипов, навязанных обывателю западной пропагандой. Хомский прямо говорит о том, что современная демократия — это сугубо управляемый феномен, подконтрольный правящим финансово–политическим группам и созданный для защиты их узкокорпоративных интересов. Также он не скрывает и того факта, что простые граждане (подавляющая часть населения западных стран) не могут использовать демократическую систему для отстаивания своих интересов. Но вместе с тем, сказав «а», Хомский даже не попытался сказать «б». Он глубоко убежден в том, что та демократия, которая реально существует, — искажение истинной демократии, продукт разлагающего влияния капитализма с его полным отрицанием гуманизма. Практически в каждой его работе присутствует мысль о необходимости возвращения, условно говоря, к «истинной демократии». Но тут сразу же возникает вопрос: где и когда существовала эта «истинная демократия»? Как было показано выше, ни в Древней Греции, ни в начальные периоды своего существования на Западе демократия ничем не отличалась от современной, т.е. она всегда была симбиозом денег и власти. Эту простую истину очень емко и четко сформулировал почти сто лет назад О. Шпенглер: «Демократия — это доведенное до совершенства тождество денег и политической власти» [32, с. 642]. Открыв вновь эту достаточно очевидную истину, Хомский тем самым смог преодолеть созданный западной пропагандой симулякр демократии и увидеть ее реальную, субстанциональную сущность, но он не смог сделать адекватных выводов на основе увиденного, понять, что та «истинная демократия», к которой он призывает, способна существовать лишь в теории. Как писал тот же О. Шпенглер: «Если избирательное право хотя бы отдаленно напоминает представления идеалиста, то это означает лишь то, что пока нет организованного руководства, которое в своих интересах и рамках имеющихся денег оказывает влияние на избирателей. Как только оно появляется, выборы превращаются в цензуру, отдающую массы на откуп отдельным организациям, на которые они уже не оказывают никакого воздействия. Поэтому идеальное основное право, заложенное в западноевропейских конституциях и предусматривающее для масс возможность свободно избирать своих представителей, остается пустой теорией…» [32, с. 606]. По сути, преодолев одну иллюзию, Хомский устремился к другой. Впрочем, демократия и представляет собой своеобразный мираж, к которому вот уже не одно столетие движется Запад в своем историческом развитии, пытаясь увлечь за собой все остальное человечество.

    Так называемые буржуазно–демократические революции, целью которых якобы было освобождение народов Европы от монархических деспотий и установление власти народа, фактически направлялись в своем целеполагании лишь к смене механизма допуска к политической власти. Аристократическое происхождение, как главное условие обладания властью (и господства как такого), уступило место деньгам. При этом для народа принципиально ничего не изменилось, так как при установлении демократических режимов власть от узкого слоя аристократии перешла к немногочисленному сообществу финансовых магнатов. Провозглашенный же демократами тотальный эгалитаризм приобрел формальную (идеологическую) сущность, сохранив главное неравенство между людьми неравенство в допуске к использованию (потреблению) материальных благ.

    Если до демократии выше монарха был лишь Бог, то при ее установлении на место Бога был поставлен народ (нация). Но монарх являлся конкретной личностью, непосредственно осуществлявшей власть, а народ, в качестве носителя политической власти, — не более чем идеологическая абстракция. Народ, будь–то при монархии или при демократии, никогда не правил и не правит. Властные функции в государстве осуществляют не концептуальные понятия, а конкретные люди. Это проявляется уже в том, что народ, провозглашенный при демократии собственником политической власти, вынужден делегировать ее «своим» представителям путем демократических выборов. В идеале (теоретически) эти «народные представители», будь то президенты или парламентарии, представляют во власти интересы народа, однако реально «народные избранники» вынуждены представлять интересы господствующих финансово–политических кланов (олигархии)[141], которые привели их финансово и организационно на высокие государственные посты и от которых они непосредственно зависят.

    В качестве иллюстрации сказанного возьмем выборы американского президента 1992 года. Они обошлись каждому из кандидатов от республиканской и демократической партий в 55 млн.240 тыс. долл. А выборы всех претендентов на президентский пост и в конгресс стоили 3,5 млрд. Естественно, что претенденты были богатыми людьми, но не настолько, чтобы тратить указанные суммы для удовлетворения личных амбиций. Такие затраты себе могут позволить лишь сообщества олигархов для обеспечения своих корпоративных интересов. Именно они решают, кто будет президентом Соединенных Штатов.

    При этом надо отметить, что победа на выборах того или иного кандидата это не только результат мощных финансовых вливаний в его предвыборную кампанию. В значительной мере это коллективное политическое решение олигархии. То, что человек имеет большие средства, не означает, что он способен стать президентом наперекор воли господствующих финансово–политических групп. Так, например, в том же 1992 году Росс Петр, баллотируясь на пост президента США, израсходовал 65 млн. долл. на предвыборную борьбу, но выиграть выборы не смог. Его поражение изначально было предопределено, так как его личные амбиции не нашли поддержки у американской олигархии, и в качестве самоуверенного одиночки он не смог преодолеть негласные законы политической системы Соединенных Штатов.

    А в ситуациях предельного обострения противостояния олигархических кланов механизм выборных процедур демократического режима вообще может быть проигнорирован. Это, например, произошло во время президентских выборов в Соединенных Штатах в 2000 году, когда Верховный суд США просто назначил президентом страны Дж. Буша (младшего).

    Таким образом, «народные представители» представляют во власти лишьтех, от кого они зависят, а от народа они не зависят вообще. Это связано еще и с тем, что народ отдает политическую власть не потому, что так хочет, а потому, что он не может ее не отдать. У него нет выбора. По этой причине демократия провозглашает народ единым источником политической власти лишь условно. Народ обладает только номинальной политической властью, а фактическую власть он отдает «своим» представителям. В связи с этим можно констатировать своеобразную дихотомию власти, которая заключается в том, что существует власть номинальная и власть фактическая. Причем власть фактическая никогда не принадлежит народу, ею всегда владеет узкий круг избранных, а демократия предоставляет народу лишь номинальную власть. Иначе говоря, при демократии народ царствует, но не правит. При этом номинальная власть народа может стать фактической лишь тогда, когда она будет кому–то передана, если этого не произойдет, в стране будут царить политический хаос и анархия.

    Поэтому можно сделать вывод, что народ, который никогда не обладал фактической политической властью, по этой причине не может быть и ее источником. Источник политической власти всегда находится в самом субъекте власти. Какой угодно процесс легитимации власти, будь то помазание на царствование или демократические выборы, это не более чем ритуал, шоу, которое символически оформляет уже существующий факт. Не ритуал легитимации власти субъектом власти предоставляет ему власть, а уже существующая у него власть разрешает ему ее легитимировать. Коронация нового монарха лишь в очередной раз легитимирует власть определенной королевской семьи, равно как выборы нового президента в очередной раз легитимируют власть олигархи и, обеспечившей его президентство. Любой ритуал легитимации политической власти — это лишь, образно говоря, демонстративное перекладывание власти ее владельцем из одного своего кармана в другой. Поэтому–то при демократии можно лишить власти определенного политика, которой царствует, но не олигархию, которая правит, прикрываясь им как своеобразной ширмой.

    Главным основанием вышеизложенного является то, что при демократии, в контексте господствующих ценностей, политическая власть становится товаром. Но товаром, за который могут платить не все. Если до установления демократических режимов власть была собственностью, которая находилась за рамками сферы торговых манипуляций, т.е. она была самодовлеющей и не зависела от денег, то в демократических режимах она становится одним из главных объектов купли–продажи. Более того, политическая власть превращается в товар высшей категории, товар для избранных. И этими избранными становятся члены олигархии.

    Если народ, которой при демократии провозглашен источником политической власти, всегда выступает как ее «собственник», то олигархия всегда выступает как ее «арендатор». Она вносит через определенный срок своеобразную плату народу в виде социально–экономических обещаний и предвыборных шоу–кампаний. При этом народ не может отказать ей в этой «аренде». Он лишен выбора. За него все решает узкий круг богатейших людей, контролирующих политическую власть.

    Это же касается и «свободного выбора» народом своих правителей путем демократических выборов, когда «выбираются наилучшие». Иллюзия «свободного выбора» в данном случае состоит в том, что этот выбор не выходит за рамки предложенного народу «пакета» политических претендентов, специально укомплектованного олигархией. А в итоге выходит, что при демократии выборы есть, а выбора — нет.

    Иначе говоря «свободный выбор» народа в условиях демократического режима напоминает сезонную «перетасовку затасканной колоды карт», где все «тузы» крапленые. Причем многообразие партийной системы, которое должен создавать политический плюрализм, является лишь видимостью, так как программы этих партий настолько же однообразны, насколько одинаковы их источники финансирования. Поэтому демократия — это имитация политического многообразия и конкуренции, при всеопределяющем политическом монополизме, «…власть сегодня для нас… уже перемещается из парламентов в частные круги, а выборы неминуемо низводятся до уровня комедии. Все решают деньги в интересах тех, у кого они есть, а процесс выборов превращается в игру с заранее предрешенным исходом, в инсценировку самоопределения народа», — с ошеломляющей откровенностью писал О. Шпенглер [32, с. 614].

    Обеспечивая олигархии абсолютное господство в политической сфере, демократия позволяет ей решать еще одну очень важную задачу — сохранять баланс политического влияния между ее отдельными группировками. В условиях, когда политика — это процесс борьбы и сотрудничества финансово–политических кланов, каждый из которых защищает свои групповые интересы, политическая власть не может в полном объеме персонифицироваться в какой–то должности или государственном органе, так как это усилит вероятность узурпации власти одним из этих кланов, который получит таким образом реальную возможность уничтожить своих соперников и захватит все ресурсы страны. Чтобы этого не произошло, олигархия вынуждена лишить государственную власть целостности путем разделения ее на три независимые части: исполнительную, законодательную и судебную. Только в таких условиях финансовая власть, представленная олигархией, может доминировать над властью политической (государственной), которая расчленяется для обеспечения «баланса интересов». По этой причине демократия представляет собой прочный монолит финансовой власти, с локальными вкраплениями в эту тотальность политической (государственной) власти.

    Поэтому–то для демократии, а точнее — олигархии, самостоятельный монарх или вождь, представляющие собой чистую концентрацию политической (государственной) власти, выступают абсолютным злом. Более того, демократы (либералы) провозглашают абсолютным злом и саму политическую (государственную) власть. Поэтому демократияэто политический механизм, обеспечивающий господство олигархии и баланс интересов между ее отдельными группами, одновременно создающий в массовом сознании стойкую иллюзию власти народа. В связи с этим главной целью демократии является не «власть народа», которая в принципе невозможна, а подчинение политической (государственной) власти сообществу финансовых магнатов, а всех неденежных целей общества денежным.

    ЗАКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО И ЕГО ВРАГИ

    Все утверждения о том, что демократизация Европы была чем–то естественным, закономерным и неизбежным, с точки зрения фактов выглядят крайне сомнительно. После того как королевская семья Великобритании растворилась в олигархических династиях, из которых происхождение многих еще несколько столетий тому назад вызывало у любого представителя правящей аристократии лишь презрение, процесс демократизации Европы приобрел форму необъявленного крестового похода. Войны, перевороты и революции, унося в небытие миллионы людей, создавали новые демократические государства. Если отбросить в сторону современную пропагандистскую патетику, то можно констатировать, что западная демократия–это продукт длительного физического насилия над европейскими народами, которое со временем трансформировалось в мощное психологическое давление с элементами морального террора.

    Еще более неестественной является «демократизация» незападных стран в экспортном исполнении, представляющая собой результат военно–политической, финансово–экономической и культурно–идеологической экспансии Запада. Об искусственности данного процесса свидетельствует глубокое и неразрешимое противоречие между современной теорией демократии и объективной реальностью. В качестве наглядного примера можно взять работу ведущего западного идеолога Сэмюэла Ф. Хантингтона «Двадцать лет спустя: будущее третьей волны», которую он написал на основе своего программного выступления в Лиссабоне в 1996 году. Глубина понимания американским профессором сущности и причин возникновения демократии просто поражает. Оказывается, демократическая система — это продукт экономического развития. По его мнению, причиной всему является наличие интенсивного экономического роста. Он существенно усложняет экономическую и социальную структуры, что, в свою очередь, делает невозможным полный государственный контроль над обществом и экономикой, а это приводит к возникновению независимых центров власти («базирующихся на частном владении капиталом»). Необходимость же баланса интересов этих центров, вконце концов, порождает демократическую систему[142]. При этом автор подчеркивает: «Если вам нужнадемократия, обеспечьте экономический рост» [36].

    Таким образом, американский профессор фактически сделал эпохальное открытие, сформулировав исторический закон (по своему значению не уступающий законам «научного коммунизма»), в соответствии с которым в каждой стране на определенном этапе ее экономического развития социально–политическая система обязательно приобретает демократическую форму.

    Однако в связи с этим возникает ряд вопросов. Во–первых, почему многие страны «третьего мира», в которых были установлены демократические режимы, находятся на крайне низком уровне экономического развития? Во–вторых, почему они уступают по своим финансово–промышленным показателям таким же, как они, незападным странам, но с недемократическими режимами? Более того, почему последние обгоняют по темпам своего экономического развития даже ведущие страны Запада? Яркий пример этого — государства Юго–Восточной Азии (прежде всего Китай), средний прирост ВВП которых (около 6% в год) оставил далеко позади аналогичные показатели США и Европы (2,5–2,7%), несмотря на все усилия последних воспрепятствовать этому. И наконец, в–третьих, почему после перехода к демократической форме правления во многих незападных странах произошло стремительное разрушение их финансово–экономических систем (что наглядно демонстрирует ситуация, сложившаяся в Восточной постсоциалистической Европе и бывших республиках СССР)?

    Крайне сомнительно, что Хантингтон может вразумительно ответить на вышеперечисленные вопросы, свидетельствующие о полной несостоятельности его теоретических конструкций. Из этого же, в свою очередь, вытекает достаточно простой вывод: демократия не является следствием успешного экономического развития, тем более его условием, как это пытается подать западная пропаганда. Однако вопрос относительно действительных причин распространения демократии по всему миру остается открытым. Если не экономический рост, то какой тогда фактор реально создает условия для возникновения демократических режимов в незападных странах?

    3 декабря 2001 года «National Post» писала: «Управление тайных операций занимается разработкой и осуществлением наступательных операций ЦРУ. Его сотрудники используются, когда президент США, реализуя внешнюю политику, хочет тайно оказать влияние на определенную страну и скрыть при этом какие бы то ни было признаки американской деятельности на ее территории. В подразделении работают сотрудники разведки, которые занимаются проведением экономических и политических диверсий, а также организацией пропагандистских компаний в отношении иностранных государств, влияя даже на их политические выборы. В отличие от «зеленых беретов», эти сотрудники могут работать без униформы или удостоверения чиновника американских государственных органов. Если их поймают или убьют, то американское правительство не признает их в качестве своих представителей».

    В октябре 1987 года Джоном Стоквеллом[143], бывшим высокопоставленным сотрудником ЦРУ, был прочитан курс лекций о целях, методах и результатах деятельности основного разведывательного органа Соединенных Штатов. Вот что им было сказано в частности: «Мы говорим о приблизительно 10—20 тысячах тайных операций [осуществленных ЦРУ начиная с 1961 года]. Я выяснил, что очень много людей было убито… Мы говорим о приблизительно 1—3 миллионах человек…

    Люди, которые умирают при этом, — это люди стран «третьего мира». Это — общий знаменатель, к которому вы приходите. Люди «третьего мира». Люди, которым просто не повезло, что они родились в горах Конго, в джунглях Юго–Восточной Азии или на холмах Северного Никарагуа. Больше католики, чем коммунисты, больше буддисты, чем коммунисты. Большинство из них даже не могли дать определение коммунизма или капитализма…

    И сегодня мы ответственны за выполнение этих вещей в массовом масштабе по отношению к людям всего мира. И мы делаем это таким образом, чтобы иметь причины для успокоения нашей собственной совести; мы создаем ЦРУ, тайную полицию, мы даем ему обширный бюджет, и мы позволяем его сотрудникам управлять этими программами [тайных операций] от нашего имени, и мы притворяемся, будто мы не знаем, что происходит, хотя у нас есть информация, чтобы понять это; и мы притворяемся: это хорошо, потому что мы боремся с некой коммунистической угрозой. И мы также отвечаем за эти 1–3 миллиона людей, которых мы зверски убили, за всех людей, которых мы мучили, пытали и сделали несчастными как гестапо. Геноцид есть геноцид! <…>

    Мы убиваем и терроризируем людей. Не только в Никарагуа. Как сообщалось в «New York Times», из Конгресса просочилась в печать информация, что существует 50 секретных операций, осуществляющихся сегодня по всему миру…» [37].

    Что касается Никарагуа, то тайная война Соединенных Штатов против этой латиноамериканской страны стала наиболее явной из всех ей подобных благодаря череде скандалов, разразившихся вокруг нее в американском Сенате и Конгрессе. Ее история — это типичный пример экспортного варианта «демократизации». В 1979 году, после длительной партизанской войны, свергнув проамериканского военного диктатора Анастасио Сомосу, к власти в Никарагуа пришел Сандинистский фронт национального освобождения. Естественно, что военно–политическая организация, названная в честь национального героя Аугусто Сесарио Сандино, воевавшего в 30–е годы прошлого века против американских интервентов, была настроена достаточно антиамерикански. Когда же сандинистское правительство получило поддержку Советского Союза и принялось у себя в стране строить общественно–экономическую систему с элементами социализма, американский президент Р. Рейган в сентябре 1983 года подписал секретную директиву, санкционировавшую тайную операцию ЦРУ, целью которой было свержение никарагуанского руководства. В соответствии с ней США обучали, вооружали и засылали в Никарагуа боевые отряды «контрас» для ведения диверсиейно–террористической войны, в ходе которой систематически разрушалась экономическая и гражданская инфраструктура, а также уничтожалось мирное население. Главным итогом проведения этой тайной операции стала смерть 50 тыс. никарагуанцев.

    Журнал «Time», освещая «эксперимент по установлению мира и демократии» в Никарагуа, с поразительным откровением констатировал, что в данном случае США стремились «разорить экономику и вести продолжительную и беспощадную войну руками наемников до тех пор, пока измученные туземцы сами не свергнут неугодное правительство» [33, с. 148]. Удивительно, но демократическая общественность Соединенных Штатов с пониманием отнеслась к подобным методам «демократизации» никарагуанцев. Например, редактор «New republic» Майкл Кинсли признал, что такие международные террористические операции причиняют «безмерные страдания гражданским лицам», но они могут быть и «абсолютно правомерными», если анализ «затрат и прибылей» покажет, что «количество пролитой крови и нищеты» даст «демократию» в том виде, в каком она необходима правящим кругам США [33, с. 150].

    «Демократизация» Югославии при помощи НАТО происходила по той же схеме. Вот как это описал один из наблюдателей ОБСЕ от Франции, находившийся в Косово в 1998 году: «В аппарате ОБСЕ представители всего мира знали, что НАТО, а особенно США, не желали, чтобы наша миссия была выполнена успешно. Массовые убийства поощрялись всеми способами, чтобы затем оправдать военное вмешательство. Однажды к нам поступило сообщение, в котором указывалось, что албанские боевики проходят подготовку под руководством американских инструкторов. Боевикам объясняют, что, с точки зрения эффективности стратегии, следует убивать сербских полицейских, чем и удастся спровоцировать принятие жестких репрессивных мер против албанской общины со стороны сербских вооруженных сил» [38]. Как показали дальнейшие события, косовары оказались хорошими учениками. В ходе «демократизации» Югославии под бомбами натовской авиации погибло две тысячи мирных жителей, а также были разрушены гражданская и экономическая инфраструктуры страны (уцелели лишь предприятия, полностью или частично контролируемые транснациональными корпорациями). Наблюдая происходящее, журналист «Le Monde» Жак Иснар заявил: «Большая часть ударов, направленных против мирного населения, имеет своей целью сделать невыносимой его повседневную жизнь, причем это делается сознательно и совершенно открыто. Во время бомбардировок не щадят ни одной из систем, которые принято относить к важнейшим системам жизнеобеспечения населения: системы подачи электроэнергии, в том числе в больницы, водоснабжения, продовольствия, телефонной связи…» [39].

    Югославия была разрушена и частично оккупирована. Несмотря на эту «блестящую» победу, открывшую свободный доступ «демократической общественности» в Косово, западные эксперты до сих пор не могут найти массовые захоронения албанцев, якобы убитых сербскими силами безопасности в ходе «этнических чисток». То есть официальная причина нападения НАТО на Югославию оказалась фикцией, которую использовали как повод для военного вторжения[144].

    В апреле 1999 года в аппарате правительства Германии произошла утечка секретной информации, и на ее основании официальным представителем Партии демократического социализма Германии Юргеном Ринцем было сделано сенсационное сообщение. В нем утверждалось, что высшие натовские (американские, британские и немецкие) должностные лица «откровенно лгут общественности в отношении почти всех фактов, касающихся балканской войны», прикрывая ее действительные причины откровенными фальшивками. В частности, Ю. Ринц сообщил о том, что руководство НАТО распространило в лагерях беженцев в Албании и Македонии информацию о том, что каждый, кто сможет сделать видеозапись или моментальные фотографии, демонстрирующие изгнание албанского населения из своих домов сербской армией, включая фотографии инсценированных сцен, получит 200 тыс. американских долл.

    В сообщении также шла речь о том, что в составе Армии освобождения Косово (OAK) находятся боевые отряды, полностью состоящие из американских и немецких наемников, непосредственно подчиняющиеся военному командованию США и ФРГ, а само OAK создано ЦРУ. В подтверждение этого еще 15 июля 1998 года в программе новостей телеканала PBS прошло сообщение о том, что американские ветераны войны во Вьетнаме занимаются обучением наемников OAK в Албании. 18 апреля 1999 года лондонская «Sunday telegraph» информировала своих читателей о том, что британский спецназ руководит двумя тренировочными лагерями OAK под Тираной, а албанские сепаратисты в Косово действует в тесном контакте с наемниками из организации MPRI[145], штаб–квартира которой находится в американском штате Виржиния.

    В публикации журнала «Nation» от 28 июля 1997 года подробно анализируется та роль, которую сыграли MPRI и Пентагон в этой преступной кампании, в результате которой сотни тысяч сербов были изгнаны со своей земли. 21 марта 1999 года «New York Times» поместила на первой полосе статью о докладе, подготовленном Международным трибуналом по военным преступлениям в Гааге, в котором данная операция характеризуется как самое жестокое событие на Балканах в последнее десятилетие.

    Кроме того, Юрген Ринц заявил, что финансирование Армии освобождения Косово осуществляется за счет контрабанды наркотиков в Европу. В мае 2001 года журналисты «Times» Роджер Бойс и Эске Райт подтвердили его информацию, сообщив, что «правоохранительные органы трех стран Западной Европы, а также «Европол» отдельно друг от друга завели дела по фактам, свидетельствующим, что стремительное превращение OAK из малоизвестной группы в сильную военную организацию стало возможно благодаря доходам от торговли наркотиками». Также они выяснили, что в докладе немецких спецслужб, подготовленном для германского Федерального агентства по борьбе с преступностью, говорилось: «Этнические албанцы сейчас образуют наиболее существенную группу распространителей героина в западных странах». Кроме того, в их статье утверждалось: «Источники в немецкой полиции выдвигают свои подозрения на основе еще более очевидных соображений: неожиданное усиление могущества албанцев в героиновом бизнесе в Швейцарии, Германии и Скандинавии совпадает со столь же неожиданным превращением Армии освобождения Косово из банды оборванных крестьян, какой она была два года назад, в тридцатитысячную военную группировку, оснащенную гранатометами, противотанковыми ружьями и автоматами АК–47».

    На данный момент албанские наркокортели, совместно с турецкими, контролируют до 90% наркотиков, поступающих в Западную Европу. Наркотическое сырье, преимущественно из Афганистана и Пакистана, переправляется в Турцию, оттуда героин поставляется либо морем в албанские и черногорские порты, либо сухопутным маршрутом через Болгарию в Македонию и Косово, а затем попадает в Европу. На севере сербского края Косово на экспорт выращивается конопля. Многочисленные плантации высажены на территории ответственности американского контингента КФОР [40].

    Необходимо отметить, что механизм финансирования подконтрольных ЦРУ «освободительных движений» через отмывание наркодолларов был отработан еще в 60–х годах, когда ЦРУ вело тайные операции в Лаосе, затем та же практика использовалась в Никарагуа и особенно широко в Афганистане, когда США игнорировали наркотрафик героина, проходивший через Пакистан. Как пишет в своей статье канадский профессор Мишель Чоссудовски: «История торговли наркотиками в Средней Азии неразрывно связана с тайными операциями ЦРУ. До советского вторжения в Афганистан опиум производился в Афганистане и Пакистане для местных рынков. Местного производства героина не было вообще. Доклад Альферда Маккоя показывает, как в течение всего двух лет операции ЦРУ в Афганистане «пакистано–афганские приграничные районы стали главным мировым производителем героина, обеспечивая 60% американского спроса. В самом Пакистане число наркоманов, пристрастившихся к героину, выросло почти с нуля в 1979 году до… 1,2 миллионов в 1985, рост более быстрый, чем у любой другой нации!» [41].

    Факты, упомянутые М. Чоссудовски, свидетельствуют о том, что ЦРУ контролировало ранее и контролирует на данный момент производство и торговлю наркотиками в этом регионе[146]. Когда еще во времена советского присутствия в Афганистане моджахеддины брали под свой контроль новую территорию, они вынуждали местных крестьян заниматься выращиванием опиума для финансирования джихада. В Пакистане афганские лидеры и местные синдикаты держали сотни лабораторий по производству героина под покровительством и защитой пакистанских спецслужб. Именно это объясняет то, что в течение десятилетия практически открытой торговли наркотиками американское Агентство по борьбе с наркотиками в Исламабаде не произвело ни одного крупного ареста и не перехватило ни одной крупной партии наркотиков. После вывода советских войск из Афганистана, с начала 90–х годов, наркоторговля в этом регионе использовалась для финансирования и вооружения боснийской мусульманской армии, а затем OAK.

    На совершенно новый уровень мировая наркоторговля вышла после того, как американская армия разгромила движение «Талибан» и Вашингтон установил в Афганистане марионеточный режим во главе с Хамидом Карзаем, который в прошлом активно сотрудничал с ЦРУ. Поданным Международной программы ООН по контролю за наркотическими средствами, урожай мака, выращенный в Афганистане в 2002 году, достиг рекордного за всю историю производства наркотиков уровня – 110 тонн чистого героина. Кроме этого, в лабораториях демократического Афганистана тогда же было произведено более 1000 тонн высококачественного опия. При талибах (в 2000 г.) эта цифра была примерно в пять раз ниже.

    Как утверждается в распространенном в Лондоне докладе группы специалистов ООН во главе с Брайаном Тейлором, спустя год после проведения «антитеррористической операции» в Афганистане под плантации мака было использовано более 150 тысяч гектаров самых лучших пахотных земель на равнинах севернее Гиндукуша, где притоки Амударьи образуют широкие и плодородные долины. Опиумным маком были засеяны земли в Кабулистане, долинах рек Кабул, Логар, Сароби и Лагман, в центральной части страны — на нагорье Хазараджат, а также в долинах провинции Герируд (близ Герата) и Гильменд. В производстве, обработке, транспортировке и продаже опия занято до 75% взрослого населения Афганистана. Изданный момент афганский героин составляет почти 65% мирового объема его производства и около 55% опийного рынка. Очевидно, такова цена демократизации.

    Возвращаясь к заявлению Юргена Ринца, можно отметить, что наиболее интересным в нем являлось описание тайной операции ЦРУ под кодовым названием «Корни». Ее целью было создание ситуации этнического конфликта в Югославии для дальнейшей дезинтеграции этой страны. Данная операция осуществлялась американскими и немецкими секретными службами после прихода к власти администрации Клинтона, и ее конечной целью являлось отделение Косово от Югославии (с последующим его присоединением к Албании), а также выход из состава Югославской федерации Черногории и Воеводины. Дальнейшее развитие событий полностью подтвердило слова Ринца. Изданный момент де–факто Косово, Черногория и Воеводина являются самостоятельными государственными образованиями.

    Впрочем, массированные бомбардировки, расчленив страну, не привели к «торжеству демократии» в самой Сербии. Такая непозволительная ситуация заставила Соединенные Штаты (при активном участии Германии) взять на себя миссию приведения к власти сербских демократов. 17 февраля 2001 года «Washington Post» опубликовала статью, в которой рассказала своим читателям о том, как в октябре 1999 года предстзвители американского «Национального Демокрзтического Института» («N3tional Democracy Institute» (NDI)[147] собрали в будапештской гостинице «Marriott» на секретное совещание лидеров сербской оппозиции. Именно там американские специалисты по «демократизации» предложили им объединиться вокруг единого лидера в лице Воислава Коштуницы и действовать на предстоящих президентских выборах по общему плану. Для «демократической оппозиции» это был единственный шанс на победу, поэтому предложение Вашингтона было принято. Как утверждает немецкий журнал «Шпигель», сербские демократы получили от Германии 20 млн.немецких марок, а от США — 41 млн.долл. При этом необходимо учитывать, что победу «демократических сил» Сербии ковали также все действующие на Балканах подразделения ЦРУ [42].

    Координацию действий по свержению югославского президента путем применения специальных информационных и организационных технологий, разработанных западными специалистами[148], осуществлял Государственный департамент США. Через «Агентство США по международному развитию» (USAID) американское внешнеполитическое ведомство предоставило значительные финансовые средства таким неприбыльным организациям, как «Национальный демократический институт», «Международный республиканский институт» («International Republican Institute» (IRI), «Национальный фонд содействия развитию демократии» («National Endowment for Democracy»), чьи эксперты составили интеллектуальное ядро сербской оппозиции. NDI, к примеру, готовил к выборам сербские оппозиционные партии, a IRI направлял деятельность молодежной организации «Отпор» («Otpor»), ставшей организационной основой оппозиции. Ее активисты проходили интенсивную подготовку в Венгрии и Черногории под руководством ведущих американских специалистов в области «ненасильственных методов сопротивления», а затем, возвратившись в страну, обучали им своих соратников. Также в финансировании и организации сербской оппозиции принимали непосредственное участие неправительственная организация «Freedom House» и институт «Открытое общество» миллиардера Джорджа Сороса.

    Впервые за всю политическую историю Сербии при составлении политических лозунгов был использован опыт и применялись техники западных рекламных компаний. Все составляемые политические «месседжи» проходили тестирование, какому обычно подвергается реклама безалкогольных напитков или жевательных резинок. По просьбе оппозиционной коалиции и студенческого движения «Отпор» рекламное агентство «Strategic Marketing Firm» провело ряд фокусгрупп при финансовой поддержке западных «инвесторов». Фактически со стороны оппозиции в предвыборной кампании был применен традиционный подход к рекламе: имя продвигаемого товара и имя конкурирующего товара, только в данном случае в качестве продвигаемого имени выступал Коштуница, а в качестве конкурирующего — Милошевич.

    Каждое слово, произносимое оппозиционными лидерами за время их минутных и пятиминутных основных политических выступлений по всей стране, прежде обсуждалось с американскими консультантами, а затем выверялось с помощью опросов. Кандидаты от оппозиционной коалиции, баллотировавшиеся в югославский парламент и в десятки тысяч местных органов управления, прошли серьезную предварительную подготовку, во время которой их обучили говорить «в духе общего политического месседжа», отвечая на вопросы журналистов и парируя аргументы сторонников Милошевича.

    В марте 2000 года IRI оплатил поездку двух десятков лидеров «Отпора» на семинар по ненасильственному сопротивлению. Во время семинара сербские студенты прошли подготовку по таким направлениям, как организация забастовок, трактовка значения символов, преодоление страха и ослабление существующего политического режима. В качестве ведущего лектора на семинар был приглашен полковник американской армии в отставке Роберт Хелви (Robert Helvey), который провел исследование ненасильственных методов сопротивления по всему миру, включая методы, использованные в Бирме и во время борьбы за гражданские права на американском юге. Полковник Хелви, дважды побывавший во Вьетнаме, изложил представителям «Отпора» идеи американского теоретика Джина Шарпа (Gene Sharpe)[149], которого он назвал «Клаузевицем ненасильственного движения сопротивления».

    По возвращении в Сербию активисты «Отпора» использовали все возможные способы, чтобы ослабить влияние Милошевича. Они не просто выписывали заученные лозунги на стенах домов, они использовали целый ряд сложных техник ведения PR–кампании, включая проведение опросов, распространение листовок, платную рекламу.

    Еще одна программа подготовки активистов оппозиции проходила в Южной Венгрии, куда стекались массы сербских студентов (визовые ограничения, введенные правительством Милошевича, не позволяли американским консультантам приезжать в Сербию, поэтому они организовали подготовительные семинары в Венгрии и Черногории). Целью данной сессии являлась подготовка наблюдателей для участия в предстоящих выборах. Были установлены урны для бюллетеней, и все участники «вживую» принимали участие в голосовании. Во время семинара было подготовлено около 400 наблюдателей, которые вернулись в Сербию и затем обучили там еще 15 тыс. других наблюдателей.

    Без осуществления постоянного мониторинга процесса выборов и параллельного подсчета голосов, организованного сербским «Центром свободных выборов и демократии», свержение Милошевича оказалось бы невозможным. Оппозиционные партии и раньше подозревали его в фальсификации во время предыдущих выборов, в частности, в 1997 году, однако на тот момент не располагали неопровержимыми доказательствами для предъявления обвинений. На этот раз они предусмотрительно собрали доказательства, которые позволили бы им назвать выборы сфальсифицированными.

    Используя предыдущий опыт работы в Индонезии и Мозамбике, консультанты из IRI симулировали случаи мошенничества и подмены бюллетеней во время голосования. Наблюдателей обучали выявлять и быстро реагировать на случаи мошенничества. Семинар по подготовке наблюдателей в Венгрии и подготовка еще 15 тыс. человек в Сербии были оплачены США. В результате ко дню выборов лидеры оппозиции смогли направить не менее двух своих человек на каждый избирательный участок.

    Необходимо отметить, что работа по подготовке свержения С. Милошевича была проведена колоссальная. Фактически из ничего в кратчайшие сроки Запад создал достаточно сильную сербскую оппозицию в комплекте с ее лидером. Однако выиграть выборы В. Коштунице не удалось. В соответствии с конституцией Сербии победившим на президентских выборах считается лишь тот кандидат, которому удалось набрать более 50% голосов избирателей. В сентябре 2000 года за лидера оппозиции проголосовало 48,22% избирателей (за югославского президента — 40,23%). Однако демократов, как внутри страны, так и за ее пределами, эти правовые нюансы не смутили, и они в соответствии с ранее разработанным планом безапелляционно заявили о своей победе. Еще не закончился подсчет голосов, а премьер–министр Великобритании Тони Блэр от имени ЕС поздравил Коштуницу с победой, к нему с поздравлениями присоединился председатель ОБСЕ, а затем руководство ФРГ, США и других западных стран[150].

    Для того чтобы убедить и сербскую власть в ее поражении, на улицы Белграда была выведена агрессивно настроенная толпа, которая принялась громить государственные учреждения[151]. Кроме того, в столицу Сербии прибыли отряды албанских боевиков Освободительной армии Косово и иностранные наемники. Все свидетельствовало о том, что в Белграде предстояли уличные бои. Возможно, если бы были живы ближайшие сторонники Милошевича, сербский президент смог бы удержать ситуацию под своим контролем, но еще до выборов они были по очереди весьма профессионально убиты. Когда же его предала часть высшего генералитета, он был вынужден отдать власть «демократической оппозиции».

    В конце 2002 года Соединенные Штаты обнаружили в Европе новую «черную дыру авторитаризма». На этот раз ею стала Беларусь. Как заявил американский сенатор Джон Маккейн (в ноябре 2002 года на тематической конференции «Ось зла: Беларусь — недостающее звено»): «Впервые за всю современную историю Беларуси как суверенного государства действия ее незаконного режима создают угрозу национальной безопасности Соединенных Штатов». А поэтому его «еще предстоит разрушить», так как «Соединенные Штаты серьезно настроены на свержение незаконных режимов, чье поведение представляет для нас угрозу» [43].

    Вполне возможно, сенатор и прав насчет того, что маленькая Беларусь угрожает безопасности США, но когда в 1961 году Джон Кеннеди якобы по той же причине пытался организовать коллективную интервенцию против маленькой Кубы, один из мексиканских дипломатов пояснил ему, что его страна не может участвовать в данном мероприятии, так как «если мы публично заявим, что Куба представляет угрозу нашей безопасности, то сорок миллионов мексиканцев помрут от смеха» [33, с. 118].

    Впрочем, пока американцы не призывают «свободный мир» начать массированные бомбардировки Беларуси. Очевидно, они надеются, что для «победы демократии» в этой стране будет достаточно усилий ОБСЕ и ЦРУ в сочетании с деятельностью специалистов–демократизаторов из NDI и IRI, которые, действуя по югославскому сценарию, «путем предоставления ресурсов для функционирования и организации оппозиционных сил» и «поддержки свободных СМИ» [43], обеспечат установление в Беларуси «демократического режима».

    Однако, как показал опыт белорусских президентских выборов 2002 года, эффективность технологий «революции через выборы» весьма относительна. Уже в конце 2000 года руководство USAID начало выделять американским неправительственным организациям (ведущей из которых в данном случае была «Freedom House» (FH) миллионы долларов в рамках реализации программы «Построение демократии в Беларуси». Очень важную роль в этом архиважном деле играло также представительство ОБСЕ. Все предоставленные США средства пошли на поддержку независимых профсоюзов, финансирование зарубежных поездок и учебу оппозиционных лидеров, закупку оргтехники и т.д. Всего Государственный департамент США выделил белорусской оппозиции около 30 млн.долл.

    С такой финансовой базой торжество демократии в этой маленькой стране на первый взгляд было предрешено. Но нет. Большая часть этих денег оказалась благополучно разворованной получателями. При таком моральном состоянии белорусских демократов успешная борьба с «последним диктатором в Европе» становится проблематичной. Очевидно, чтобы обеспечить свою победу, им придется взять пример с мужественных албанских борцов за свободу Косова и начать торговлю героином в Западной Европе, а не надеяться на специальные фонды Госдепартамента и ЦРУ. Впрочем, очевидно зная способности белорусских борцов за демократию, в 2003 году Конгресс США принял «Акт о демократии в Белоруссии». Согласно этому документу, оппозиция получила в 2004—2005 годах еще 40 млн.долл., кроме того, 5 млн.пойдет на расширение белорусского вещания радиостанций «Голос Америки» и «Свобода». Судя по всему, оппозиция поняла, что на борьбе за демократию можно сколотить неплохие капиталы — show must go on!

    Что касается «независимых» СМИ, которые должны информационно подорвать последний европейский «бастион тирании», то их создание, очевидно, будет традиционно обеспечивать Дж. Сорос, так как в Югославии, по свидетельству «Open Society News», «свободные СМИ» оказались в надежных руках его Фонда[152]. Именно эта организация с 1992 по 1998 год поддержала «создание полудюжины независимых ежедневных газет Сербии (в том числе в Косово) и Черногории, нескольких еженедельных изданий, трех независимых агентств печати, более чем сорока независимых местных периодических изданий и журналов, более чем пятидесяти независимых телерадиостанций, двух ассоциаций независимых журналистов и независимого пресс–центра» [44, с. 283].

    Что интересно, защитник «независимых»[153] СМИ Джордж Сорос, сражающийся столько лет за идеалы «открытого общества», при этом является матерым махинатором. Так, в ноябре 2002 года он предстал перед парижским судом по обвинению в попытке установить незаконным путем контроль над французским банком «Societe Generale» и был признан виновным. Подобный прецедент может вдохновить очень многих на судебные иски в отношении этого талантливого финансиста и принципиального демократа (например, страны Юго–Восточной Азии), искренне стремящегося улучшить человечество.

    Несмотря на то что специальные американские технологии в Беларуси не сработали, 23 ноября 2003 года альянс грузинских оппозиционных партий с их помощью смог осуществить государственный переворот в Грузии. Активное участие в его подготовке приняли институт «Открытое общество» Джорджа Сороса, представительство ОБСЕ и американское посольство во главе с Ричардом Майлсом. Кроме того, «Национальный демократический институт» обеспечил финансирование грузинской оппозиции, активисты которой предварительно прошли подготовку в его центрах обучения на территории Сербии. При этом боевой опыт сербского «Отпора» приезжали изучать в Белград активисты молодежной фузинской организации «Кмара» («Довольно»). Обе структуры финансировались из одних и тех же источников, а также имели одинаковый символ — сжатый кулак. Как и в Белграде, среди тысяч восторженных юнцов на улицах Тбилиси действовали группы хорошо тренированных боевиков.

    Целый ряд деталей событий вТбилиси, азатем и Батуми (где «Кмара» участвовала в свержении главы Аджарской автономии) свидетельствует об активном применении сербскихтехнологий, ориентированных на молодежь: речовки («Миша — хоп–хоп–хоп» в футбольном ритме), англоязычные плакаты (Abashidse Go Away), плакаты на сербском (Gotov Je (Ему конец)) и многое другое. Иными словами, массовые акции в Грузии были организованы с использованием тех же сценариев и технологий, что и в Белграде в 2000 году. Еще одно доказательство этого — признание руководителя института «Открытое общество» в Тбилиси, ставшего после «революции роз» министром образования Грузии, что проект «Кмара» координировался из США.

    В 2004 году пришла очередь Украины. Инструктора «Отпора» начали действовать на ее территории еще в 2003–м, где они готовили вожаков «штурмовых отрядов» «оранжевой оппозиции». В 25 районах Украины сербские эксперты открыли курсы по созданию структур движения «Пора» (именно под этим лозунгом они выступали против Слободана Милошевича). А в апреле 2004 года 14 лучших активистов «Поры» были приглашены на стажировку в Сербию, в город Нови–Сад.

    В итоге во Львове незадолго до выборов начала активно действовать радикально настроенная молодежная организация, чьи структуры за считанные месяцы появились во всех регионах Украины. Ее методы борьбы с «антинародным режимом» были полностью заимствованы у «Отпора» и «Кмары».

    Финансирование украинских революционеров осуществлялось по тем же иностранным каналам, через которые были проплачены сербский и грузинский перевороты. В докладе «Джеймстаун Фаундейшн» («Jamestown Foundation»), академического института, в исполнительный комитет которого входят Джеймс Вулси (бывший директор ЦРУ) и Збигнев Бжезинский, говорится: ««Отпор» обучал членов «Поры» в рамках программы «Участие граждан в выборах на Украине» («Citizen Participation in Elections in Ukraine»); эта программа организована Фридом–Хаус, Национальным демократическим институтом и Международным республиканским институтом, а оплачивается она Агентством США по международному развитию.

    Надо заметить, что «Пора» возникла в результате решения украинской неправительственной организации «Коалиции за свободный выбор» «создать обширную сеть добровольцев с целью проведения общенациональной информационной и просветительской кампании, направленной на обеспечение избирательного права граждан».

    По собственному заявлению «Коалиции за свободный выбор», ее непосредственно поддерживают: посольства США, Великобритании и Канады; Национальный демократический институт; Международный фонд Возрождение («International Renaissance Foundation»)[154], являющийся украинским филиалом института «Открытое общество» Дж. Сороса; Евразийский фонд («Eurasia Foundation»), который также финансируется Соросом и правительством США; Всемирный банк; ОБСЕ; Агентство США по международному развитию; Фридом–Хаус и Институт Конрада Аденауэра.

    Обучением политических активистов оппозиции занимались также Центр политического просвещения и Украинский центр независимых политических исследований. Первая структура связана с Украинской ассоциацией молодых предпринимателей и Международным республиканским институтом, а вторая долгие годы получает деньги от американского Национального фонда содействия развитию демократии, Международного фонда Возрождение, а также правительств Великобритании и Канады.

    Американские организации и учреждения финансировали не только активистов оппозиции, но и многих наблюдателей, следивших за ходом президентских выборов в Украине. Большинство из них работали под руководством «Украинского комитета избирателей» (за которым стоят — Евразийский фонд и Национальный демократический институт) и под эгидой организации «Новый Выбор–2004», созданной на деньги Джорджа Сороса.

    К вышеизложенному можно добавить, что в ноябре 2001 года лидеры украинской правонационалистической оппозиции официально представили правящим кругам США политический блок «Наша Украина». Они провели ряд встреч, преимущественно с представителями демократов — заместителем госсекретаря США Р. Армитаджем, директором Совета национальной безопасности США по Европе и Евразии Д. Фридом, атакже конгрессменами и сенаторами от демократов. Также лидер «Нашей Украины» имел телефонную беседу с бывшим госсекретарем США М. Олбрайт и встречался с Дж. Соросом. Кроме того, с участием представителей украинской правонационалистической оппозиции были проведены круглые столы в Фонде Карнеги, Национальном демократическом институте и Международном республиканском институте.

    В декабре 2004 года в Конгрессе США разразился скандал. Член палаты представителей Рон Пол заявил, что предвыборную президентскую кампанию лидера оппозиции финансирует американское правительство. Р. Пол призвал Конгресс провести расследование. При этом он подчеркнул, что считает верхом лицемерия заявления Белого дома о недопустимости иностранного вмешательства в политические процессы на Украине. По данным конгрессмена, финансирование кампании лидера «Нашей Украины» осуществляется не напрямую, а через различные неправительственные организации — как американские, так и украинские.

    Бывший высокопоставленный сотрудник Госдепартамента США, руководитель Международного республиканского института Лони Кранер в свою очередь сообщила о том, что с 2002 года США предоставили украинской оппозиции, через различные неправительственные организации, более 65 млн.долл. (!). В частности, как передаточное звено ею был упомянут фонд «Евразия» — структура, основное финансирование которой осуществляется Агентством США по международному развитию.

    После заявлений Р. Пола и Л. Кранер глава пресс–службы Белого дома Скотт Макклеллан был вынужден признать, что действительно за два последние года США потратили «на развитие демократии» в Украине 65 млн.долл. Но, как заверил глава пресс–службы, эта внушительная сумма была выделена не конкретному кандидату на пост президента Украины, а на развитие «демократического процесса в целом». В этом же смысле высказался и официальный представитель Госдепартамента Ричард Ваучер, заявив, что у США «…нет кандидата, которому мы отдаем предпочтение в этой предвыборной гонке. Наш интерес заключается в том, чтобы увидеть торжество демократии».

    Безусловно, что идеализм и филантропия были и остаются основными факторами, которые формируют внешнюю политику Соединенных Штатов. Ну как можно заподозрить в неискренности таких высокопоставленных американских чиновников. Действительно, на «демократизацию» иностранных государств Белый дом никогда не жалел денег. Особенно остро это сейчас ощущают на себе иракцы.

    Кроме Восточной Европы, «борьба за демократию» идет и в Латинской Америке. Ночью с 11 на 12 апреля 2002 года группа генералов и офицеров венесуэльской армии вошла в кабинет президента Боливарианской Республики Венесуэла Уго Рафаэля Чавеса Фриаса и предъявила ему ультиматум с требованием незамедлительной отставки, угрожая в случае отказа бомбардировкой президентского дворца (внутри и вокруг которого находились тысячи его сторонников). Гвардия президента была готова к защите резиденции, но Чавес, желая избежать кровопролития, позволил себя арестовать. На рассвете путчисты вывезли его под усиленным конвоем в неизвестном направлении, а «независимые» средства массовой информации страны сообщили, что президент подал в отставку. В первую же ночь после победы демократии в Венесуэле начались массовые аресты и обыски. По данным правозащитных организаций, в часы переворота были убиты 85 человек. Многие из арестованных до сих пор числятся «пропавшими без вести» [45].

    Однако сразу же после свержения президента в стране развернулось активное сопротивление путчистам. Как минимум два губернатора отказались признать новый режим, а среди военных сформировалась решительно настроенная группа офицеров, готовая в любой момент вывести из казарм солдат для защиты конституционного строя. 13 апреля начались массовые народные демонстрации по всей стране, тысячи безоружных людей вышли на улицы городов с требованием возвращения Чавеса. Государственные чиновники свергнутого президента, поддержанные демонстрантами, вновь заняли правительственные здания, а многие латиноамериканские страны заявили, что не признают новый режим.

    Несмотря на это, на следующий день после свержения Уго Чавеса, США, Великобритания и многие другие западные страны официально признали хунту законным правительством. Их совершенно не смутил тот факт, что общенародно избранный президент, которого они всегда называли не иначе как «диктатор» (?)[155], был смещен со своего поста насильственным путем наперекор воли народа. Такую, мягко говоря, странную позицию демократического Запада можно понять, лишь разобравшись в том, кто финансировал и направлял заговорщиков.

    Участие Конфедерации рабочих Венесуэлы в забастовках финансировалось из Национального фонда содействия развитию демократии — американского агентства, созданного для предоставления иностранным организациям «спонсорских средств» ЦРУ. Также финансирование поступало из Международного республиканского института и Национального демократического института, которые предоставили 600тыс. долл. на поддержку оппозиционных сил страны. С профсоюзами страны также сотрудничал «Американский институт свободного трудового развития» (AIFLD).

    По информации корреспондентов британского журнала «Red Pepper» Давида Раби и Джима Кери, непосредственным поводом к перевороту послужил конфликт венесуэльского президента с государственной нефтяной компанией PDVSA — одной из крупнейших нефтяных компаний мира и крупнейшей среди компаний всех сфер промышленности в Латинской Америке[156]. Чавес собирался увеличить проценты, которые нефтяная отрасль должна была платить за переработку венесуэльской нефти, но его намерение было заблокировано менеджерами PDVSA. В начале апреля Уго Чавес заявил о полной замене всего совета директоров компании, и нефтяной профсоюз начал забастовку.

    Если президента во время переворота в основном поддержали наиболее беднейшие слои населения, то на стороне путчистов оказались практически все представители венесуэльского крупного капитала, старые политические партии, профсоюзные боссы, верхушка католической церкви, «независимые» СМИ и т.п. По имеющейся у журналистов «Red Pepper» информации, за годы правления Уго Чавеса США перевели на счета оппозиционных ему групп сотни тысяч долларов в виде различных стипендий. Среди получателей американских денег находится и нефтяной профсоюз, начавший забастовку накануне переворота.

    Согласно газете «Эль Нуево Гералд», издаваемой в Майами и не замеченной в симпатиях к Чавесу, одним из главных финансистов хунты был молодой венесуэльский предприниматель по имени Исаак Перес Рекао, который регулярно путешествует между Каракасом и Флоридой и является крупным держателем акций нефтехимической компании «Венеко», главой которой является Педро Кармона — глава путчистов и руководитель Федерации промышленных и торговых палат. Перес Рекао также сотрудничаете несколькими компаниями во Флориде, которые, как предполагают журналисты, связаны с ЦРУ. Венесуэльская газета «Эль Нуево Пайс» сообщает о том, что заговорщики несколько раз встречались в доме Переса Рекао на востоке Каракаса и что последний к тому же контролирует группу крайне правых боевиков, прошедших военную подготовку у бывших сотрудников израильского Моссада.

    Кроме всего прочего, в своей статье Давид Раби и Джим Кери писали: «Мы также знаем о том, что уже упоминаемый нами Отто Райх[157] встречался с Кармоной в ноябре прошлого года. Мы также знаем о том, что генерал Лукас Ромеро Ранкон посетил Пентагон в декабре 2001 года для встречи с американским дипломатом, занимающимся военными делами в Латинской Америке, Р. Пардо–Маурером — еще одним назначенцем Буша, который в свое время активно поддерживал контрреволюционные банды в Никарагуа. Двое из лидеров переворота, генерал Эфраим Васкес и Рамирес Поведа, известны тем, что являются выпускниками гнуснопрославленной «Школы Америк»[158], — школы ЦРУ, которая натренировала множество бандитов из разных стран» [46].

    После провала переворота венесуэльский журнал «Коеуи» сообщил о двух арестованных сальвадорцах, которые на допросах признались втом, что были членами группы саботажников, ранее вовлеченных в теракты на Кубе и в Панаме. В свою очередь, член конгресса Венесуэлы Р. Рондон впоследствии рассказал о том, что службой безопасности были задержаны два террориста (американец и сальвадорец) в ночь стрельбы по безоружным демонстрантам [46]. Кроме того, присутствие американских военных кораблей в международных водах неподалеку от венесуэльского берега было широко освещено в прессе и признано Вашингтоном. И хотя Белый дом назвал это случайным совпадением, бывший американский военно–морской разведчик, Уэйн Мадсен, сообщил о том, что американский флот обеспечивал связь лидеров переворота и подавлял радиосигналы, подаваемые кубинским, иракским, иранским и ливийскими посольствами. Пикантной подробностью апрельских событий стало то, что два высоких чина вооруженных сил США — подполковник Джеймс Роджер и полковник Рональд Мак Каммон — находились в генеральном штабе заговорщиков с первых часов переворота. В это же время морское и воздушное пространство Венесуэлы было несколько раз нарушено кораблями, самолетами и вертолетами США. Представители оппозиционных сил этой страны часто посещали посольство США в Каракасе, надеясь на помощь США в свержении Чавеса. В их числе были армейские чины, руководители массмедиа и оппозиционные политики. По сообщению Уильяма Блума, оппозиционные законодатели также летали в Вашингтон в последние месяцы перед путчем. По крайней мере, одна такая делегация была спонсирована Международным республиканским институтом, который является составной частью Национального фонда содействия развитию демократии, используемого ЦРУ для тайных операций за рубежом [47]. А за несколько дней до переворота американский посол в Венесуэле Чарлз Шапиро несколько раз встретился за пределами страны с лидерами заговорщиков [45].

    Однако, несмотря на все усилия Вашингтона, заговор лидеров бизнес–элиты, функционеров нефтяной компании, профсоюзных боссов и верхушки генералитета провалился. Уго Чавес был освобожден подразделениями венесуэльских десантников и вернулся в столицу. В тот день улицы Каракаса заполонили люди, восторженно приветствующие своего президента.

    Впрочем, «битва за демократию» в Венесуэле продолжалась и после путча. Нефть этой страны слишком важна для США. Противники президента щедро оплатили многомесячную забастовку нефтяников, к которым присоединились банковские служащие (очевидно, жестоко страдающие от венесуэльской «диктатуры»). И хотя с ее помощью заставить Чавеса уйти в отставку не удалось, ущерб, который она нанесла стране, существенно пошатнул позиции венесуэльского президента, а это означает, что следующей «демократической» атаки он может и не выдержать. В крайнем случае он может просто попасть в авиационную или автомобильную катастрофу, как это случается с политическими лидерами, которых транснациональные олигархические кланы не смогли купить или запугать. Ярким примером этого может быть судьба президента Эквадора Хайме Ролдоса и президента Панамы Омара Торрихоса, пытавшиеся защитить свои народы от произвола международных финансово–экономических структур.

    Таким образом, является очевидным то, что возникновение демократических режимов в незападных странах происходит отнюдь не благодаря «экономическому росту», на чем настаивает профессор Хантингтон вслед за академическим сообществом Запада, а благодаря тайным операциям ЦРУ или бомбардировкам палубной авиации Соединенных Штатов. Однако этот факт не волнует американского профессора и его коллег. На несоответствие между теорией «демократизации» мира и реальной действительностью Хантингтон, как и другие представители западной академической элиты, в своих рассуждениях не обращают внимания. Их научный авторитет позволяет им быть выше всяких несоответствий и логической несогласованности.

    Впрочем, Хантингтон, как и его коллеги, демократ, но не идиот. Пытаясь укрепить свои рассыпающиеся теоретические конструкции, ему приходится выдумывать к ним своеобразные поправки, сглаживающие их некоторые противоречия. Пытаясь объяснить тот факт, что очень часто США свергают демократические правительства в странах «третьего мира» и устанавливают вместо них кровавые диктатуры, Хантингтону, вслед за Лэрри Даймондом пришлось разделить демократию на «истинную» и не «истинную», точнее, — на «либеральную» и «выборную». В соответствии с новым открытием подлинная демократия — это не просто политическая система, при которой управляемые избирают своих правителей, а вся социально–политическая система Запада в целом, со всей ее либеральной спецификой.

    Подобная теоретическая изощренность позволила западным идеологам объяснить как наличие у политических и идеологических оппонентов Запада демократических элементов в системе государственного управления, так и борьбу против них США. Если, как оказалось, «настоящая» («либеральная») демократия может быть только западного образца, то тот факт, что, к примеру, в Иране («исламском бастионе тирании») народ на всеобщих выборах избирает исполнительную и законодательную власти, свидетельствуете наличии у него лишь «выборной», т.е. «неполноценной», демократии, которую Запад просто обязан «улучшить».

    Но главным же недостатком, как считает Хантингтон, незападных форм демократии является то, что в них «предпочтение отдается согласию и сотрудничеству, а не разногласиям и конкуренции», а «поддержание порядка и уважение иерархии рассматриваются в качестве основополагающих ценностей». К тому же там «столкновение идей, группировок и партий, как правило, считается опасным» и потому максимум усилий направлено «надостижение консенсуса» [36]. Действительно, какможет возникнуть демократия втом обществе, где царят сотрудничество, порядок и всеобщий консенсус, а власть обладает авторитетом?

    В свое время еще один выдающийся борец за демократию, Карл Поппер в своем фундаментальном труде «Открытое общество и его враги» наглядно показал, что установление демократического режима является главным условием «открытия» так называемого «закрытого общества», в котором непозволительно доминируют магическое мировоззрение, социально–политические и культурные «табу», а также авторитет и традиция. Только «демократизация» способна «открыть» (т.е. разрушить) «закрытое» (т.е. традиционное) общество в любой незападной стране, в результате чего автоматически произойдет тотальная и радикальная трансформация ее социально–политических, финансово–экономических, духовно–психологических и культурных сфер.

    Стремление «демократизировать» незападные страны вызвано тем, что установление в них демократических режимов создает гарантии того, что они не смогут в дальнейшем создать непреодолимые барьеры на пути западного влияния и обрести реальную независимость. Фактически «демократизация» незападных стран, являющаяся составной частью глобализации, закладывает социально–политические основы мирового господства транснациональных олигархических кланов.

    Чтобы убедиться в правильности данного утверждения, необходимо обратить внимание на природу демократии. Как известно, данная политическая система основывается на периодической смене персонального состава властных структур путем выборов, когда каждый гражданин, которому дозволено избирать, отдает свой голос за одну из политических партий либо одного из политиков. При этом создать партию может любая группа граждан данной страны, выполнившая требования соответствующего закона, который регулирует функционирование партийной системы. Точно так же, как любой гражданин может стать политиком. Таким образом, при демократическом режиме уровень формальной политической свободы столь высок, что претендовать на государственную власть и добиться ее в ходе выборов может кто угодно. Однако безграничная политическая свобода при демократии жестко ограничивается финансовыми возможностями граждан (что свидетельствует о ее иллюзорности). Чтобы претендовать на власть и участвовать в выборах в качестве претендента, надо иметь необходимые денежные средства. Таким образом, уровень политической свободы человека, в рамках демократического режима, прямо пропорционально зависит от уровня его финансовых возможностей. Таким образом, политика при демократии превращается в бизнес, а бизнес — в политику: чем выше уровень финансовых инвестиций политической сферы, тем большими становятся политические дивиденды инвесторов, а чем выше их политические дивиденды, тем шире их финансовые возможности. В таких условиях контроль над государственной властью определенной страны получает тот, кто способен на самые большие финансовые инвестиции в ее политику. На данный момент наиболее крупными инвесторами такого типа являются западные транснациональные финансово–политические группы. Существование демократического режима в любой незападной стране позволяет им создавать в ней подконтрольные себе политические силы и приводить их к власти. Для этого ими формируется политическая группа (или «раскручивается» лидер «демократических сил), которой предоставляются значительные финансовые средства, с одновременной информационной поддержкой как внутри страны, так и за ее пределами, а также обеспечивается позитивное отношение к ней ведущих государств Запада. Любые подобные затраты западной олигархии впоследствии с лихвой окупаются, так как после победы на выборах созданных ею демократов, она берет под свой контроль финансовую и экономическую системы страны. В связи с этим Зиауддин Сардар и Меррил Вин Дэвис констатируют: «Соединенные Штаты постоянно вмешиваются в выборы других стран и финансируют политические партии развивающихся стран — иногда с помощью тайных каналов ЦРУ, а иногда через неправительственные организации и средства массовой информации» [48, с 120]. Вильям Блум в книге «Экстремистское государство» приводит список из 23 стран, в которых США исказили результаты выборов или вмешались в их процесс, чтобы добиться нужного результата: Италия — 1948–1970 гг., Ливан — 1950–е гг., Индонезия – 1950–е гг., Вьетнам — 1955 г., Гвиана — 1953–1964 гг., Япония – 1958–1970гг., Непал – 1959г., Лаос – 1960г., Бразилия – 1962 г., Доминиканская Республика — 1962 г., Гватемала — 1963 г., Боливия — 1966 г., Чили — 1964–1970 гг., Португалия — 1974–1975 гг., Австралия — 1974–1975 гг., Ямайка – 1976г., Панама – 1984г., 1989г., Никарагуа — 1984г., 1990г., Гаити — 1987–1988 гг., Болгария — 1991–1992гг., Россия – 1996г., Монголия — 1996 г., Босния — 1998г. [48, с 120].

    Таким образом, можно констатировать, что методичное насаждение Западом в незападном мире демократических режимов на данный момент является современной формой политики колониализма. Прежде всего это связано с тем, что установление демократии в любой незападной стране создает необходимые условия для установления западной олигархией контроля над ее сферой политических отношений в целом и государственной властью в частности. Благодаря экспорту демократии в незападный мир Запад получил возможность «покупать» там политическую (государственную) власть.

    В связи с этим необходимо упомянуть и тот факт, что любой народ, который сохранил традиционные устои, не позволяет деньгам занять доминирующее положение в своей иерархии ценностей. В традиционном обществе (т.е. «закрытом обществе») деньги выполняют свое функциональное назначение, не превращаясь в некую самодостаточную сверхценность, а политическая (государственная) власть и власть финансовая отделены друг от друга, при этом первая жестко подчиняет себе вторую. В таких условиях государство принуждает капитал, который по своей сути является вненациональным явлением, служить национальным интересам, не давая ему обрести самодостаточность и тем более — господствующее положение. Когда капитал (контролируемый государством) работает на общество, а не общество на капитал (подчинивший себе государство), возникает мощный защитный механизм, не позволяющий могущественным транснациональным олигархическим кланам захватить в стране власть и подчинить себе ее экономическую и финансовую системы. Демократия как раз и предназначена для разрушения этого защитного механизма. В условиях ее экспортного варианта исчезает само понятие «национальный интерес», а его место занимают интересы местных финансово–политических группировок, захвативших как политическую власть, так и финансово–экономическую систему страны. При этом их интересы рано или поздно встраиваются в интересы могущественных транснациональных олигархических кланов, превращая их в своеобразных наместников, поставленных управлять собственным народом. Для этого они берут политиков и государственных служащих «в долю», превращая их в винтики своего бизнеса, что позволяет им навязывать народу свои личные интересы в качестве общенациональных. То есть политики (государственные чиновники) становятся бизнесменами, а бизнесмены — политиками (государственными чиновниками). Так происходит слияние власти и капитала и возникает национальная олигархия компрадорского типа, осуществляющая эксплуатацию собственного народа не только в своих личных интересах, но и для обеспечения интересов транснациональных финансово–политических кланов.

    Именно поэтому за «открытием» «закрытого общества» всегда следует «открытие» «закрытой» экономики. Через национальную олигархию транснациональная олигархия начинает интенсивно «выкачивать» из страны материальные ценности и ресурсы. Демократический режим в таких условиях является главным инструментом подобного перераспределения, благодаря которому национальная олигархия получает значительные прибыли, а транснациональная — сверхприбыли. Таким образом, можно констатировать, что Запад, осуществляя «демократизацию» незападного мира, создает социально–политические условия своего проникновения в его финансово–экономическую сиетему для перераспределения в свою пользуматериальных ценностей и ресурсов, которыми она располагает.

    «ОТКРЫТЫЕ ДВЕРИ» ЛИБЕРАЛИЗМА

    Чтобы понять финансово–экономические цели глобализации, необходимо рассмотреть западный геополитический экспансионизм в контексте главных постулатов экономического либерализма[159]. Это обусловлено тем, что обе эти стратегии естественным образом дополняют друг друга, представляя собой удачный симбиоз параллельно осуществляемых военно–политических и финансово–экономических действий.

    Политика Запада во все времена была обусловлена экономическими причинами. Уже в 1899 году, когда Соединенные Штаты, как набирающий силу будущий лидер Запада, провозгласили доктрину «открытых дверей», американский финансовый и промышленный капитал имел свои интересы по всему миру. В сознании финансовых и промышленных магнатов Америки вся планета выглядела как некий гигантский «дикий Запад», предназначенный для колонизации. Именно поэтому доктрина «открытых дверей» достаточно откровенно определила мир как единый глобальный рынок, двери которого всегда и при любых условиях должны быть открыты для американского финансово–промышленного капитала.

    Каждое незападное государство, которое пытается блокировать американское проникновение на свой рынок, имеетдело с политическим давлением (вплоть до полной изоляции) и/или экономической блокадой, организованной Вашингтоном в той или иной форме, а в крайнем случае с военной интервенцией. Именно эти силовые методы становятся своеобразной универсальной отмычкой, гарантирующей глобализацию как всеобщее движение к единой мировой финансово–экономической системе.

    Подобное назойливое стремление к «открыванию дверей» не случайно. Дело в том, что фундаментом либеральной доктрины является так называемый принцип «laissez–faire»[160], т.е. полное открытие (в экономическом смысле) всех национальных границ и ликвидация любых барьеров для торговли, передвижения капиталов, рабочей силы и конечно же невмешательство государства в экономику. Фритредеры[161] исходят из того, что чем выше уровень конкуренции, тем динамичнее и свободнее развивается финансово–экономическая система и торговля, а потому более богатыми становятся субъекты глобального финансово–экономического пространства.

    Кроме того, в соответствии с либеральной доктриной финансово–экономическая система без границ и таможенных барьеров принуждает организовать международное разделение труда, когда отдельные страны или регионы специализируются на производстве только одного вида продукции, которая для них является наиболее выгодной по затратам, в сравнении с другими странами. При этом каждое государство, участвующее в международном разделении труда, не обременяет себя производством всего спектра необходимой для его населения продукции, а покупает б`ол ьшую ее часть в других странах, где производство является менее затратным.

    Схема, доказывающая необходимость международного разделения труда, довольно проста. Либералы исходят из того, что в разных странах существуют разные пропорции между затратами на производство разнообразных товаров. Например, в одной стране, израсходовав единицу ресурсов, можно выработать или один компьютер или две тонны пшеницы, а в другой стране — наоборот: на единицу ресурсов можно выработать или тонну пшеницы или два компьютера. Естественно, что в этой ситуации первой выгодно поменять тонну пшеницы на два компьютера, а второй — компьютер на две тонны пшеницы. Таким образом, каждая страна экономит полторы единицы ресурсов. Естественно, что при таком состоянии дел. в первой стране все ресурсы будут направлены на производство пшеницы, а во второй — на производство компьютеров. Так возникает международное разделение труда. После этого, благодаря свободной торговле происходит обмен товарами, и

    Дело в том, что фритредеры, используя схему Рекардо, рассматривают участников специализированного производства в идеале, как равных в своем финансово–экономическом и военно–политическом развитии субъектов. Однако это не так.

    Когда Запад «открыл двери» внутренних рынков многих незападных стран, его финансово–экономическое и военно–политическое доминирование было абсолютным. Но если сильный и слабый оказываются в одинаковых условиях борьбы (а экономическая конкуренция — это бескомпромиссная борьба), слабый обречен на гибель. Свободная торговля, которая открывает внутренние рынки национальных государств и снимает все барьеры между их экономическими системами, создавая единый Глобальный Рынок, не только блокирует гармоничное развитие слабых экономик, но и разрушает их. В таких условиях они «ужимаются» до производства только той продукции, в которой на данной территории заинтересованы транснациональные корпорации (ТНК).

    Попадая на внутренний рынок незападной страны, которая имеет менее развитую экономику, Запад наводняет его своей продукцией, более качественной и дешевой. Любые попытки национального производителя организовать свое производство и, таким образом, создать ситуацию реальной конкуренции, жестко подавляются могущественными транснациональными корпорациями, основной стратегической целью которых является создание монополий.

    Как писал известный американский социолог и экономист Иммануэль Валлерстайн: «Свободного рынка никогда не существовало и не могло существовать в рамках капиталистического мира экономики. Гипотетический свободный рынок — интеллектуальная конструкция, выполняющая такую же интеллектуальную функцию, как понятие движения без трения, функцию стандарта, сравнением с которым измеряют степень отклонения. Капиталисты скорее стремятся максимизировать прибыль на мировом рынке, используя повсюду, где это выгодно и где они в состоянии создать их, легальные монополии и/или иные формы ограничения торговли» [49, с. 75].

    Джон Д. Рокфеллер в свое время высказался по поводу конкуренции с поразительной откровенностью: «Конкуренция — это грех». Энтони Саттон весьма доходчиво пояснил мысль Рокфеллера: «Старый Джон Рокфеллер и его собратья, капиталисты XIX века, были убеждены в абсолютной истине: ни одно большое состояние не могло быть создано по беспристрастным правилам laissez–faire. Единственно верный путь к достижению крупного состояния — монополия, вытесняйте конкурентов, уменьшайте конкуренцию, уничтожайте laissez–faire и прежде всего добивайтесь государственной защиты вашего производства, используя податливых политиков и государственное регулирование. Этот путь дает огромную монополию, а законная монополия всегда ведет к богатству» [13, с. 81—82].

    Современная экономическая мощь Запада ни одно столетие взрастала, как правило, на насильственно установленной монополии. И на данный момент «конкуренция встречается на рынках довольно редко. Большая часть экономики контролируется огромными корпорациями, которые безраздельно господствуют на своих рынках и поэтому весьма редко сталкиваются с конкуренцией вроде той, что описывается в учебниках по экономике и о которой рассуждают политики в своих речах» [33, с. 18].

    Таким образом, можно констатировать, что снятие торговых барьеров и открытие своих внутренних рынков экономически слабыми незападными государствами обрекает их промышленное и сельскохозяйственное производство на гибель под давлением международных монополий, противостоять которым в конкурентной борьбе они не в силах. Покупая же продукцию ТНК и не вырабатывая своей, незападные страны лишаются всякой возможности инвестировать свою национальную экономику, обрекая себя на экономическую отсталость, политическую слабость, развал социальной сферы, упадок науки, культуры и т.д. Поэтому–то для индустриально доминирующей страны свобода торговли — наилучшее условие экономического развития и сохранения своего лидерства. Для страны догоняющего развития свобода торговли, минимум государственного вмешательства в экономику и финансы, монетарное регулирование, это экономическая смерть и социальная катастрофа. То есть любая страна может подключаться к системе свободной торговли лишь после того, как догонит в своем экономическом развитии мировых лидеров. Известный западный историк экономики Пол Бейроч в одном из своих последних исследований констатировал: «Нет сомнений, что экономический либерализм, навязанный третьему миру в XIX столетии, является важнейшим элементом в объяснении задержки его индустриализации» [33, с. 50].

    Как пишет директор российского «Института проблем глобализации» М. Делягин: «Всемерное ускорение и поощрение глобальной интеграции, проповедуемой США и некоторыми другими развитыми странами как универсальный рецепт процветания, равно как и являющийся ее обоснованием либерализм, навязываемый всему миру как идеология этого процветания, в действительности объективно направлены на обеспечение долгосрочного лидерства развитых стран в мировой конкурентной гонке. Они являются столь популярными в этих странах (а благодаря пропаганде — и за их пределами), несмотря на свое интеллектуальное убожество, а зачастую и сомнительность исходных постулатов, в значительной степени потому, что служат действенным оружием в мировой конкурентной борьбе» [50, с. 165].

    С ним соглашается и доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра международных исследований «ИС–КРАН», академик Академии гуманитарных наук А. Уткин: «Важно отметить заинтересованность в глобализации прежде всего лидеров мировой экономической эффективности — тридцати государств — членов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в которых живет чуть больше десятой доли человечества, но которые владеют двумя третями мировой экономики, международной банковской системой, доминируют на рынке капиталов и в наиболее технически изощренном производстве. Они обладают возможностью вмешательства в практически любой точке земного шара, контролируют международные коммуникации, производят наиболее сложные технологические разработки, определяют процесс технического образования» [24, с. 42].

    Главным заблуждением правительств тех незападных стран, которые решили интегрировать свои финансово–экономические системы в «мировую экономику», является убежденность в том, что этот шаг позволит их народам достичь таких же высот в материальном благосостоянии, каких достигли жители западных государств. Однако они никак не могут понять, что глобальная система «мировой экономики» строилась для того, чтобы создать условия, благоприятствующие процветанию только Запада, ведь она в своей основе предполагает обогащение одних путем экспроприации (в той или иной форме) других. Западный капитализм основывается на предельной поляризации богатства и бедности, ОН НЕ ПРЕДУСМАТРИВАЕТ СЧАСТЬЯ ДЛЯ ВСЕХ, наоборот, он практическим образом постулирует, что кто–то может добиться счастья лишь ценой чьего–то несчастья.

    Вот что по этому поводу пишет И. Валлерстайн: «Что касается возможностей национального развития в рамках капиталистической мироэкономики, просто невозможно, чтобы оно реализовалось для всех государств. Процесс накопления капитала требует существования иерархической системы, в которой прибавочная стоимость распределена неравномерно как в пространстве, так и между классами. Более того, развитие капиталистического производства в историческом времени фактически вело к постоянно возрастающей социально–экономической поляризации населения мира (а на самом деле даже ее требовало). …поскольку неравное распределение преимуществ как исторически, так и теоретически постоянно, всякое «развитие» в одной части мироэкономики на самом деле имеет своей оборотной стороной «упадок» или «регресс», либо «слаборазви–тость» кого–то другого. Это было не менее справедливо для 1893 года, чем для 1993 года; более того, про 1593 год можно сказать то же самое. Таким образом, я не говорю, что страна X не может «развиваться» (сегодня, вчера или завтра). Я утверждаю лишь то, что в рамках существующей системы нет пути, двигаясь по которому, могли бы одновременно развиваться все (или хотя бы многие) страны.

    Отсюда не следует, что какие–либо страны не могут вводить новые формы механизированного производства или развивать информационные технологии, или строить высотные здания, или создавать какие–то другие внешние символы модернизации. Вообще–то это могут все. Но это не обязательно означает, что страна или, по крайней мере, большинство ее населения будут жить лучше. Состояние страны или населения может фактически ухудшаться, несмотря на видимое «развитие». Вот почему мы говорим теперь об «устойчивом развитии», подразумевая нечто реальное и прочное, а не статистический мираж» [49, с. 214—215].

    Эта особенность еще в XIX столетии была четко определена немецком экономистом Фридрихом Л истом (1789–1846), который занимался исследованием особенностей экономического взаимодействия индустриально развитой Великобритании и аграрной Германии, специализировавшейся на производстве зерна в ущерб своей промышленности.

    Уже тогда он пришел к заключению, что тотальное установление принципа свободной торговли, предельное снижение таможенных пошлин и максимальная рыночная либерализация на практике усиливает то государство, которое давно и успешно двигается путем рыночного развития, но при этом экономически и политически ослабляет и подрывает то государство, которое развивалось по другим принципам, но затем стало руководствоваться алгоритмами рыночных отношений.

    Исходя из этих закономерностей, Лист выступил против классической политэкономии. Он не подвергал критике А. Смита по сути его теории. Он лишь указывал, что эта теория космополитична, что она в принципе игнорирует национальные особенности экономического развития народов мира. Л ист подчеркивал, что навязывание догматических, общих, «естественных» законов всем странам в конечном итоге почему–то оказывается выгодным наиболее развитой стране того времени, родной Смиту Великобритании.

    К тому же необходимо отметить, что придерживаться либеральных принципов в экономике и последовательно навязывать их другим странам Англия начала «в 1846 году, после того, как 150 лет протекционизма, насилия и государственного контроля поставили ее далеко впереди любого конкурента. Но поворот к рынку был сделан с существенными оговорками. 40% британского текстиля продолжало поступать в колонизованную Индию, и то же касалось британского экспорта в целом. Британскую сталь не допускали на рынки США очень высокие тарифы, позволившие Соединенным Штатам развивать собственную сталелитейную промышленность. Но Индия и прочие колонии все же были доступными и оставались таковыми, когда британскую сталь изгнали с международных рынков с помощью ценовой политики» [33, с. 52]. Через столетие, после того как под защитой таможенных барьеров окрепла американская экономика, США также принялись навязывать миру либеральную доктрину.

    В противоположность ей Лист, предварительно изучив американский опыт протекционизма, выдвинул идею «экономического национализма», которая предусматривает теорию «продуктивных сил» в противовес фритредерской теории «меновых стоимостей».

    Продуктивные силы в его понимании — все источники богатства нации. Государство должно проявлять заботу об их развитии, а не о мгновенной выгоде. Ф. Лист считал, что в перспективе выгодно развивать те области экономики, где на данный момент затраты пока еще выше, чем за границей. Развивать, инвестировать — вот единственный путь снижения затрате перспективе. Он подчеркивал, что подобные действия нужно воспринимать лишь как плату за промышленное воспитание нации. Это воспитание стоит значительных усилий всего народа, но вложенные в него средства и силы принесут в будущем достаток и процветание всей нации.

    Таким образом, Лист рассматривал протекционизм в качестве средства для достижения прорыва в экономическом развитии. Он исходил из того, что для преодоления отставания необходимы существенные инвестиции в базовые отрасли национальной промышленности. Но обеспечить их можно лишь тогда, когда они в своем развитии будут превосходить конкурирующие сферы производства в Англии. Однако на тот момент Германия в своем экономическом развитии была значительно слабее Великобритании. В связи с этим Л ист сделал закономерный вывод, что на время, пока идет «промышленное воспитание», т.е. модернизация и усиление германской экономики, надо уравнять условия экономической борьбы искусственно — таможенными барьерами. Когда Германия догонит в своем развитии Англию, считал Лист, тогда и присоединится к системе свободной торговли.

    Он заметил, что нация тем богаче и могущественнее, чем больше она экспортирует промышленных изделий и чем больше она импортирует сырья. Если экономическая политика государства ориентирована на экспорт сырья, оно никогда не преодолеет свою отсталость и бедность. Соответственно, нужна прямо противоположная политика, которую и стала проводить Германия. Как показала история, благодаря ей она делает мощный экономический рывок и со временем догоняет в своем развитии мировых индустриальных лидеров.

    Идеи Фридриха Л иста были также использованы в качестве концептуальной основы своей экономической стратегии современными государствами Азиатско–Тихоокеанского региона. Именно это позволило им стать мировыми лидерами в экономическом развитии. Вот что об этом пишет Ноам Хомский: «Что касается бывших японских колоний, то крупнейшее научное исследование Миссии американской помощи на Тайване обнаружило, что американские советники и китайские планировщики пренебрегли принципами «англо–американской экономики» и разрабатывали «государственно–ориентированную стратегию», опираясь на активное участие правительства в экономической деятельности на острове посредством обдуманных планов и правительственного контроля за их выполнением». <…> …в восточно–азиатских странах, преуспевших на пути экономического развития, «правительство взяло на себя основную ответственность за осуществление экономического роста», отбросив «религию», полагающую, что рынки знают все лучше всех, и прибегнув к вмешательству ради улучшения передачи технологий, относительного равенства, образования и здравоохранения, наряду с промышленным планированием и координацией» [33, с. 46—47].

    Того же мнения придерживаются Мартин и Шуманн: «У азиатского бума мало общего с laissez–faire капитализмом большинства стран ОЭСР. Все без исключения растущие экономики Дальнего Востока применили стратегию, от которой Запад в конце концов отказался, — широкомасштабное вмешательство государства на всех уровнях экономической деятельности. Вместо того чтобы позволить вести себя, как ягнят, на бойню международной конкуренции, как это сделала Мексика, драконы управляемого государством экономического строительства разработали богатый инструментарий, с помощью которого они держат развитие под контролем. Интеграция в мировой рынок для них не цель, а средство, которым они пользуются осторожно и по зрелом размышлении.

    Во всех быстрорастущих экономиках Азии степень открытости внешнему миру подчиняется принципу авианосца, изобретенному японцами. Высокие пошлины в сочетании с техническими требованиями блокируют импорт во всех отраслях экономики, где, по мнению планировщиков, фирмы их страны слишком слабы, чтобы противостоять международной конкуренции, и где они хотят защитить существующие уровни занятости. И наоборот, правительства и органы государственной власти поддерживают экспортное производство всеми средствами — от налоговых скидок до бесплатного предоставления инфраструктуры. Важным элементом данной стратегии является манипулирование обменным курсом. Все азиатские страны копируют эту японскую модель и с помощью интервенций центрального банка искусственно поддерживают курс своей валюты на уровне более низком, чем это соответствует реальной покупательной способности внутри страны. При этом, в соответствии с официальными обменными курсами, заработки в Юго–Восточной Азии в среднем составляют одну сороковую от того, что получают жители Западной Европы, но при сопоставлении покупательных способностей они эквивалентны одной восьмой. <…>

    Для повышения общего профессионального уровня населения правительства всех стран вкладывают значительную часть бюджета в создание эффективной системы образования.

    Там, где этого недостаточно, передача технологий обеспечивается дополнительными лицензионными и патентными соглашениями. Требования относительно доли местных предпринимателей в производстве для мирового рынка гарантируют, что значительная часть прибылей остается в стране и вкладывается в развитие национальных компаний. <…> Все эти начинания направлены на достижение общего результата: правительства сохраняют экономический суверенитет и следят за тем, чтобы и местный, и иностранный капиталы служили определенным политическим целям. Тех, кто не сотрудничает, выставляют за дверь [2, с. 193–194].

    В условиях же торжества либеральной доктрины та производственная отрасль, которую не упраздняет в слаборазвитой незападной стране открытие ее внутреннего рынка, как правило, оказывается не в руках местного национального производителя, а под контролем транснациональных корпораций. То есть, иначе говоря, Запад, благодаря глобализации, «вычищает» незападные страны от их собственных экономических инфраструктур[162], а на освобожденном пространстве размещает свои предприятия, которые благодаря низким местным затратам на производство получают максимальные прибыли. Однако создаваемый таким образом капитал не остается в данной стране, чтобы работать на нее (по причине отсутствия полноценной экономики, лишенной инвестиционной привлекательности), а направляется туда, где существуют условия для получения максимальных прибылей от инвестиций.

    В такой ситуации незападные страны оказались фактически в состоянии полной беспомощности. Лишившись экономической самодостаточности, они де–факто утратили политическую независимость, став марионетками в руках могущественных транснациональных финансово–политических кланов. Всякая попытка любого правительства (как на Западе, так и за его пределами) преодолеть эту ситуацию наказывается с помощью политического или экономического прессинга, либо военной силы западных государств, которые, как уже было сказано, стали эффективным инструментом транснациональной олигархии, при помощи которого она защищает свои узкокорпоративные интересы. Вот что по этому поводу пишет британский профессор Зигмунт Бауман: «Международный капитал, если так можно сказать, кровно заинтересован в слабых государствах, т.е. в таких, которые слабы, но все же остаются государствами. Преднамеренно или подсознательно, межгосударственные институты в их существующем виде последовательно вынуждают всех своих участников или зависимые от них государства систематически разрушать все, что способно замедлить свободное движение капиталов и ограничить свободу рынка. Широко распахнутые ворота и отказ от всяких помыслов о самостоятельной экономической политике являются предварительным условием получения финансовой помощи от мировых банков и валютных фондов. Слабые государства — это именно то, в чем новый мировой порядок (подозрительно похожий на новый мировой беспорядок) нуждается для своего поддержания и воспроизведения. Слабые государства легко могут быть низведены до полезной роли местных полицейских участков, обеспечивающих тот минимальный порядок, который необходим бизнесу, но при этом не порождающих опасений, что они могут стать эффективным препятствием на пути свободы глобальных компаний» [3, с. 107]. Подводя итог, он резюмирует: «Экономический, военный и культурный аспекты суверенитета — все три его основы — сегодня подорваны. Утратив способность ограничивать себя в экономическом отношении, охранять свою территорию, поддерживать собственную идентичность, современные государства все больше превращаются в судебных приставов и полномочных представителей тех сил, которых они уже не могут контролировать политически» [3, с. 240—241].

    Вот как определяет роль глобализации в западных странах адъюнкт–профессор Иллинойсского университета Роберт У. Макчесни: «Неолиберализм — это политика, посредством которой относительно небольшая группа лиц, руководствуясь своими частными интересами, оказывается в состоянии поставить под свой контроль большую часть социальной жизни, причем она использует этот контроль с целью увеличения своей личной выгоды. …в последние два десятилетия неолиберализм выступал в роли политико–экономической тенденции, господствующей в мире и принятой политическими партиями центра, а также многими представителями как традиционно левых, так и правых сил. Эти партии и осуществляемая ими политика представляют непосредственные интересы чрезвычайно богатых инвесторов и менее тысячи крупных корпораций» [33, с. 9].

    Парадоксальность ситуации, в которой оказался мир благодаря глобализации, заключается в том, что от нее ничего не выигрывают и народы «золотого миллиарда». Свободная циркуляция в масштабах всего мира денег и возможность беспрепятственно перемещать производственные структуры с целью сокращения затрат заставляют как промышленников, так и финансистов выводить производства и капиталы из стран, в которых они были созданы. Иначе говоря, пользуясь принципом получения наибольшей прибыли, как всеопределяющим принципом, промышленность и капитал начали игнорировать интересы нации, которая их создала. В условиях глобализации они стали транснациональными, т.е. в значительной степени самодостаточными, подчиняя свое функционирование лишь цели собственного безграничного роста. Более того, этой цели они подчинили и человека как такового, благодаря интеллектуальной и физической энергии которого они существуют. Таким образом, возникла парадоксальная ситуация, при которой не финансы и экономика обеспечивают существование человечества, а человечество обеспечивает существование финансов и экономики.

    В связи с этим как промышленное производство, так и капитал уходят из западных государств в страны «третьего мира», где производственные затраты на несколько порядков ниже, чем на Западе, а финансовые условия позволяют осуществлять фантастические по своим прибылями фондовые спекуляции. Таким образом, в странах «золотого миллиарда» под воздействием процессов глобализации происходит структурная деформация национальных экономик, когда там остаются лишь высокотехнологические стратегические производства, которым западные правительства, в соответствии с необходимостью сохранения стратегического доминирования, не позволяют покидать территорию своих государств, а почти все другое реальное производство оказывается за границей. Так, например, по данным агентства Bloomberg, уровень безработицы в Германии в январе 2005 года составил. 11,4%. В последний раз такие показатели экономика ФРГ демонстрировала после поражения во Второй мировой войне. При этом темпы экономического роста Германии в течение ближайших четырех лет могут достичь наивысших показателей. Индекс экономического роста за январь 2005 года, по оценкам Еврокомиссии, достиг 98,4 пункта и вырос на 1,6 единицы. Это рекордный показатель за последние три года. Одним из факторов успеха немецких корпораций и экономики в целом специалисты называют сокращение расходов на персонал. Местная рабочая сила играет все меньшую роль в экономике стран ЕС. Успех транснациональных корпораций обеспечивают гастарбайтеры.

    В условиях глобализации предприятия оставшиеся на территории США и Европы могут поддерживать конкурентоспособное производство лишь за счет минимизации прав и привилегий широких народных масс: уменьшая зарплаты («кража зарплат», как это называет Союз австрийских профсоюзов), вводя более длинное и флексибельное[163] рабочее время, ухудшая условия труда, свертывая социальное обеспечение. Все это в конечном итоге радикально снижает уровень жизни большей части населения западных стран. Все эти шумные акции так называемых антиглобалистов вызваны отнюдь не желанием остановить разграбление стран третьего мира, а обусловлены стремлением средних социальных слоев Запада сохранить свою долю прибыли от экспроприации незападного мира (в виде достаточно высокого уровня жизни и потребления), которую им не хочет выделять в условиях глобализации западная финансово–политическая элита. Вот как эту ситуацию описывают Мартин и Шуманн: «Перемещение производства в более благоприятные зоны, упрощение его структуры, массовые увольнения — все это говорит о том, что высокопроизводительная и высокотехнологическая экономика оставляет обществу всеобщего благоденствия все меньше рабочих мест и делает его потребителей лишними людьми. Назревает экономическое и социальное потрясение неслыханных масштабов. Везде, где товары или услуги свободно продаются через границы, — в производстве автомобилей или компьютеров, химии или электронике, телекоммуникациях или почте, розничной торговле или финансах, — работников неотвратимо засасывает трясина обесценивания труда и рационализации. Всего за три года, с 1991 по 1994, число рабочих мест в западногерманской промышленности сократилось более чем на миллион. И это притом, что в Германии дела обстоят сравнительно неплохо. В других странах ОЭСР, организации 23 богатых индустриальных государств и 5 их более бедных соседей, число хорошо оплачиваемых рабочих мест сокращается еще быстрее. Сейчас, в 1996 году, в странах ОЭСР безуспешно ищут работу уже свыше 40 млн.человек. Во всех наиболее экономически развитых странах мира — от Соединенных Штатов до Австралии, от Великобритании до Японии — массовое процветание быстро исчезает» [2, с.142—143].

    Но не менее важным следствием глобализации является то, что, теряя из–за оттока капитала и деиндустриализации свою материальную и финансово–экономическую самодостаточность, западные национальные государства, вслед за незападными, превращаются в своеобразный механизм реализации решений, принимаемых некими частными лицами вне стен правительственных учреждений.

    Как отмечает А. Уткин: «Экономическая логика в ее неолиберальном варианте требует денационализации экономики посредством создания транснациональных сетей производства, торговли и финансов. В этой экономике «без границ» национальные правительства становятся простой прокладкой между постоянно растущими областями индустрии» [24, с. 47].

    Роланд Бубик в статье «Глобализация рынков» (JUNGE FREIHEIT, 40/95) замечает, что организационная модель, обеспечивающая баланс между интересами большого бизнеса и государства, была разрушена в ходе процесса глобализации. Крупные предприятия развились до уровня глобальных производственных структур, которые рассчитывают действие главных факторов (работа, сырье, энергия, капитальная стоимость, инфраструктура) для всякого единичного производящего компонента на уровне всемирного масштаба, осуществляя само производство там, где это экономически наиболее выгодно. Национально ограниченное пространство (начальное условие применения самой неолиберальной экономической политики) преодолевается расчетами глобального характера. Носители политических решений сохраняют за собою в области экономической, социальной политики и обеспечения трудоустройства населения уже сугубо маргинальное поле влияния.

    Субъекты мировой экономики не являются более обычными «народными хозяйствами», которые функционируют на основе разделения труда по принципу компаративных затратных льгот. Глобализация размывает все границы, и даже культурные особенности («идентичности») исчезают с феноменальной скоростью. Народ, как политически управляемое своим правительством единство, полностью устраняется. Его место занимают Всемирная торговая организация, мировой рынок и мировая экономика. Соответственно лояльность руководителей предприятий проявляется теперь не в отношении национального государства, а транснациональных «концернов». Между большими промышленными предприятиями и государством больше не существует национального консенсуса, который основывается на соединении необходимого уровня развития экономики с необходимым уровнем занятости населения.

    Это все привело к тому, что капитал и производство отделились от народов, которые их создали, и национальных интересов, которым они до этого времени служили. Данный феномен связан, прежде всего, с тем, что западные государства уже не способны контролировать слишком мобильные капиталы и производства в рамках глобальной мировой финансово–экономической системы, «…капитал уже в беспрецедентной степени стал экc территориальным, невесомым, компактным и неприкованным к одному месту, — делает вывод Зигмунт Бауман, — а достигнутый им уровень пространственной мобильности вполне достаточен для шантажа привязанных к определенной местности политических институтов с целью заставить их отказаться от выдвигаемых претензий. Угроза капитала порвать местные связи и сняться с насиженного места (пусть даже не выраженная в словах, но лишь просто угадываемая) представляет собой нечто такое, с чем любое ответственное правительство должно всерьез считаться и корректировать в соответствии с этим свои действия» [3, с. 32].

    Ярко иллюстрирует это тот факт, что современное западное государство на данный момент не способно должным образом взимать налоги с мощных транснациональных корпораций. Например, корпорация Simens (оборот 94 млрд.немецких марок) заплатила за 1996 календарный годлишь 709 млн.в качестве прогрессивного налога, тогда как в 1991 году, например, при 73–миллиардном обороте этот налог составил 1,6 млрд.немецких марок [51]. «Мы стараемся закладывать расходы там, где самые высокие налоги, т.е. внутри страны», — откровенно объясняет финансовый директор BMW ФолькерДоппельфельд. Аналитики данного сектора подсчитали, что таким путем с 1989 по 1993 год корпорация «сберегла» от выплаты государству более миллиарда марок» [2, с. 261].

    Вот как налоговую недосягаемость описывают Мартин и Шуманн: «Систематически используя различия между налоговыми системами разных стран, они минимизируют общую налогооблагаемую сумму. Простейший метод — это то, что эксперты называют «трансфертным ценообразованием», которое основано на взаимодействии зарубежных филиалов и отделений. Торгуя друг с другом полуфабрикатами, услугами или даже просто лицензиями, такие фирмы могут указывать в ведомостях взаиморасчетов заоблачные цены. При этом расходы активных международных компаний всегда наибольшие там, где максимальны налоговые ставки, тогда как филиалы, действующие в офшорных зонах или регионах с низким уровнем налогообложения, всегда извлекают непомерные прибыли, даже имея единый офис с факсом и парой сотрудников» [2, с. 262].

    В связи с этим они делают закономерный вывод: «Демократически избранные правительства больше не принимают решений об уровне налогов; теперь люди, направляющие потоки капиталов и товаров, сами устанавливают размер вклада, который они согласны внести в расходы государства» [2, с. 265]. С ними абсолютно согласен и 3. Бауман, который пишет: «Сегодняшние суверенные государства мало что могут предпринять (а их правительства почти и не рискуют этого делать) ради противостояния давлению глобализованных капитала, финансов и торговли (в том числе и торговли в области культуры). Если граждане потребуют от своих руководителей восстановить прежние правила приличия и нормы справедливости, правительства большинства стран вынуждены будут заявить, что не могут ничего сделать, ибо опасаются «отпугнуть инвесторов», тем самым поставив под угрозу [рост] валового национального продукта и соответственно благополучие как страны, так и всех ее граждан. Правительства заявят, что правила игры, в которой вынуждены участвовать, уже установлены (и могут быть произвольно изменены) силами, на которые они почти или вообще не могут повлиять» [3, с. L1II–L1V].

    Не менее важным фактом является то, что увод финансовых средств из одной страны отнюдь не означает, что они обязательно окажутся в другой и начнут на нее работать. Так называемый «отток капитала», как правило, происходит в «никуда», называемое офшорами. Именно там, вне досягаемости национальных правительств, происходит колоссальная концентрация денежных ресурсов, стекающих туда со всего мира. На планете существуют сотни офшорных центров, где разнообразные финансовые структуры управляют своими капиталами таким образом, чтобы полностью избежать налогообложения или, в крайнем случае, свести его к минимуму. Изданный моментлидером среди офшорных зон являются Каймановы острова в Карибском море, имеющие статус «зависимой территории» британской короны. Изданной территории (в 14 квадратных километров), где проживает всего 14 тысяч человек, зэрегистрировзно 500 банков. По статистике МВФ, в офшорных зонах сосредоточено около 2 триллионов долларов США.

    Больше того, уже не является тайной, что в правительстве любой запздной страны каждая мощная транснациональная финансово–политическая группа имеет свои квоты на государственные должности в зависимости от того, чей претендент победил на очередных выборах. То есть, теряя свою независимость и самодостаточность, национальное государство становится инструментом транснациональной олигархии. В связи с этим американец В. Райнек в журнале СМО «Foreign Affairs» откровенно заявил о том, что национальное государство «утратило монополию на внутренний суверенитет» [52, с. 137].

    Вот как изложил логику этой тенденции доцент кафедры Народного хозяйства и политики в Экономическом университете Вены доктор Фридрих Ромиг: «Однажды руководящий менеджер одной из ведущих международных нефтяных фирм сказал автору этих строк: «Крупнейший и сильнейший международный концерн все же пока слабее даже самого слабого государства». Ведь концерн зависит от государственных решений и концессий, к примеру — в нефтедобыче, проведении нефтепроводов, переработке и перевозках нефти. Чего же такой концерн может пожелать большего, как не разрушения государства в интересах собственной власти и аккумулирования капитала? Именно с разрушением государства впервые возникает чистое, радикально–капиталистическое «мировое торговое сообщество», не знающее более иных целей, кроме как прибыли, накопления капитала и власти. В стороне остаются человек, нация, культура и окружающая среда» [51].

    Таким образом, глобализация обеспечивает не только самодостаточность международных финансово–промышленных кругов, но и их господство над национальными правительствами, что превращает транснациональную олигархию в единственный источник политической и экономической власти в масштабах всего мира.

    ФИНАНСОВЫЙ АБСОЛЮТИЗМ

    Иногда смысл важных аспектов человеческой жизни кажется предельно очевидным и даже само собой разумеющимся. Однако зачастую эта очевидность не более чем иллюзия, взлелеянная омраченным леностью ума сознанием, представления которого суть порождения элементарного невежества. Еще 2500 лет назад Сиддхартха Гаутама утверждал, что невежество есть величайшее преступление, ибо оно является причиной всех человеческих страданий. Оно заставляет нас ценить то, что лишено всякой ценности, и принимать иллюзии за реальность, посвящая жизнь бесконечной погоне за фантомами собственного сознания, и при этом пренебрегать действительно ценным, тем, без чего невозможно достичь счастья. Аксиологическое искажение реальности — первейшая причина того, что жизнь многих людей превратилась в ад. Нередко то, что может стать избавлением от страдания, воспринимается нами как наказание. Прежде всего это касается того, чему мы отдаем большую часть нашей жизни. В данном случае речь идет о том, без чего человек просто немыслим и невозможен, речь идет о труде — основе всего человеческого.

    В чем смысл труда? На первый взгляд ответ весьма прост. Труд — это форма осознанной деятельности, создающей материальные условия физического и духовного существования человека. Проще говоря, чтобы жить, надо есть, а чтобы есть, надо работать. Такова логика обыденного сознания, предназначение которого — быть глашатаем физиологических потребностей. Когда в своем развитии человек поднимается на более высокую ступень, смысл труда преодолевает узкие рамки материальной обусловленности и становится не только условием физического существования, но и средством, позволяющим человеку объективировать свою индивидуальность в реальной действительности путем творческого акта. В данном случае личность уже способна не только приспосабливаться к среде, а и формировать ее в соответствии с собой, обретая божественную природу Творца, т.е. труд превращается во внутренне присущую духовную потребность. Как в первом случае, так и во втором смысл труда исходит из природы человека, а поэтому здесь имеет место гармония.

    Однако эта гармония разрушается, если смысл человеческой деятельности становится чуждым природе человека (в любом ее проявлении). Иначе говоря, если потребность индивида в труде теряет свою самодостаточность, оказываясь зависимой от некого внешнего фактора, то он, этот индивид, низводится до уровня тягловой скотины.

    На Западе таким внешним фактором оказались деньги как абсолютная сверхценность. В современном западном обществе чуть ли не все, что делает человек, он делает ради денег. Всякая другая мотивация либо полностью подавлена, либо пребывает в предельно угнетенном состоянии. В связи с этой странной установкой главной целью экономической деятельности на Западе стало получение максимальной прибыли в кратчайший срок, а не создание необходимых материальных основ физического существования людей. Патологическая абсурдность этой ситуации приводит к тому, что даже здоровье и жизнь человека по своей значимости становятся вторичными в сравнении с возможностью получить максимальную прибыль. Правила игры в современной экономической системе западного типа таковы, что миллионы людей могут быть списаны как устаревшее и ненужное оборудование, если этого потребует рентабельность.

    Когда главная цель экономической деятельности —это достижение максимального дохода, реальное производство отходит на второй план, уступая место финансовой сфере, в которой колоссальная прибыль извлекается за считанные минуты не из труда, а из денег, т.е. — из ничего. Именно поэтому отличительной особенностью экономической модели западного типа является абсолютное доминирование в ней финансовой сферы. В связи с этим реальное производство вынуждено приспосабливаться к целям и закономерностям биржевых игр и валютных спекуляций, ломая изначально присущие ему цели и методы.

    Естественно, что в таких условиях экономика находится в, руках тех, кто контролирует ее финансовую систему. Контроль же над финансовой системой означает не что иное, как возможность непосредственного регулирования производства денег. И менно это приносит астрономическую, ни с чем не сравнимую прибыль. Не секрет, что во многих западных странах печатный станок центрального банка нередко оказывался «приватизированным» частными лицами — членами олигархических кланов. К примеру, уже после наполеоновских войн, Натан Ротшильд заявил: «Ротшильды оставили контрабанду и продают единственно стоящий товар — деньги» [6, с. 286].

    Руководствуясь этим основополагающим принципом, в 1913 году, путем создания Федеральной резервной системы США (ФРС), ряд олигархических кланов Запада захватили финансовую систему Соединенных Штатов, т.е. получили право производить американский доллар. Однако уже тогда стремление к мировому господству вывело их корпоративные финансово–экономические и политические интересы на глобальный уровень. США, обладавшие на тот момент потенциалом мирового лидера, были очень удачной добычей, которая при должном подходе сулила сверхприбыли. Однако главная ценность Америки заключалась не в этом. К концуXIXвека ведущие финансовые династии Запада, обладавшие наиболее смелым стратегическим мышлением, смогли увидеть в Соединенных Штатах инструмент, при помощи которого можно установить контроль над материальными и людскими ресурсами всего земного шара. Именно это понимание породило концепцию «единого мира» (глобализации), проявившуюся на политическом уровне в идее Мирового Правительства, на экономическом — в международном разделении труда, а на финансовом — в создании международной денежной единицы.

    Последнее имело первостепенное значение, так как давало возможность регулировать по своему усмотрению производство международной валюты, а значит, контролировать финансово–экономические и социально–политические системы стран мира. Военная сила Соединенных Штатов сама по себе в современных условиях никогда не позволила бы транснациональной олигархии превратиться в экспроприатора мирового масштаба. Открытое насилие всегда порождает сопротивление, которое со временем истощает агрессора. Создание же международной валюты позволило ей построить глобальный механизм экспроприации, который заменил изживший себя колониализм, державшийся в основном на военной силе. Не авианосцы ВМФ США — главное оружие транснациональных финансово–политических групп, стремящихся к окончательному установлению своего мирового господства, а американский доллар, который был выбран ими в качестве международного платежного средства.

    Более всего впечатляет то, что платой за глобальный финансовый универсализм стали страдание и смерть миллионов людей. Мировые события между 1913 годом (созданием ФРС) и 1946–м (признанием американской денежной единицы в качестве международного платежного средства) выглядят слишком последовательными, чтобы быть случайностью.

    1913 год — создание Федеральной резервной системы США.

    1914—1918 гг. — Первая мировая война. Благодаря ей происходит кардинальное изменение сил на международной политической арене в пользу США.

    1917 год — радикально настроенные политические группы свергают российского императора, а затем погружают Россию в кровавый хаос Гражданской войны. Империя перестает существовать.

    Необходимо отметить, что в руководящей верхушке большевистской партии, осуществившей «русскую» революцию, практически не было русских. Причем перед переворотом ее основной ударный актив был завезен в Россию тремя поездами из Швейцарии (во главе с В. Лениным) и пароходом из США (во главе с Л. Троцким). Активным спонсором большевиков был германский Генштаб[164], однако главный источник финансовой поддержки РСДРП(б) находился не в Германии, а в США, по адресу: Нью–Йорк, Бродвей 120. Как известно, там расположен Федеральный резервный банк Нью–Йорка.

    В течение длительного времени, до, во время и после революции, существовала постоянная рабочая связь между партийным банкиром большевиков Олофом Ашбергом (который в царские времена был агентом Моргана в России и вел переговоры о русских займах в США) и контролируемой Морганом компанией «Guaranty Trust»[165] из Нью–Йорка. Более того, именно Аш–берг (на тот момент глава стокгольмского банка «Nia Banken») провел встречи с влиятельными представителями Уолл–стрита, на которых представил РСД РП(б) как наиболее вероятного преемника власти в России после падения монархии.

    Что интересно, в 1923 году О. Ашберг становится главой «Роскомбанка», первого советского международного банка (предшественника «Внешэкономбанка»), а Макс Мэй (вице–президент «Guaranty Trust») — директором данной структуры и шефом ее иностранного отдела. При этом «Роскомбанк» назначает «Guaranty Trust» своим агентом в США.

    Кроме того, существует документально фиксированное заявление Уильяма Б. Томпсона (директора Федерального резервного банка Нью–Йорка, крупного акционера, контролируемого Рокфеллером «Chase Bank», и финансового коллеги Гугенгеймов и Морганов), что он (Томпсон) дал на большевистскую революцию 1 миллион долларов. По свидетельству же шефа британской разведки тех лет сэра Бэзила Томпсона, Людвиг Мартене, первый советский «посол» в США, широко использовал средства компании «Guaranty Trust».

    Огромные суммы перечислил еще один американский банкир, Якоб Шифф, старший партнер «Kuhn, Loeb & Company», давший Ленину 20 миллионов долларов США. Шифф являлся партнером П. Варбурга —на тот момент главы Федеральной резервной системы США. Документы Госдепартамента США от 13 ноября 1918 года свидетельствуют, что в финансировании большевиков принимали активное участие и другие финансисты Уолл–стрит: Ф. Варбург, О. Кан, М.Л. Шифф, Д. Ханауэр, М. Врейтунг, И. Зелигман.

    Интересным фактом является и то, что связь большевиков с финансовыми магнатами США не прекращалась и после революции. Американо–русский синдикат, образованный в 1918 году для получения концессий в России, поддерживали круги Уайта, Гугенгейма и Синклера. Директорами компаний, контролируемых этими тремя финансистами, были Томас У. Ла–монт («Guaranty Trust»), Уильям Бойс Томпсон («Федеральный резервный банк») и Гарри Пейн Уитни («Guaranty Trust»). Это дает весомые основания предположить, что синдикат был образован, чтобы большевики могли рассчитаться за поддержку американских банкиров в период революции. Кроме того, компания «Guaranty Trust» в 1919 году финансировала Советское бюро[166] в Нью–Йорке[167].

    Через год после октябрьского переворота происходит революция в Германии, а затем, не выдержав военно–политического перенапряжения, с политической карты Европы исчезает Австро–Венгрия. Все три монархических государства были давнишними противниками англосаксонских демократий. Предельно ослабленные в экономическом и политическом плане, европейские государства постепенно уступают лидирующие позиции Соединенным Штатам. Если до войны США были должны Европе около 6 млрд.долл., то к ее концу Европа уже имела долг перед США в 10 млрд. Одним из наиболее важных итогов войны и череды революции стало перемещение мирового финансового центра из Великобритании в Соединенные Штаты.

    1929–1933 годы. — Великая депрессия, которая втягиваете глубокую экономическую стагнацию весь Запад. Спровоцированная финансово–политическими группами, объединившимися вокруг Федерального резерва, она позволила им захватить большую часть американской экономики и сконцентрировать в своих руках необходимые ресурсы для дальнейшей борьбы на мировой арене.

    Вот что заявил американский конгрессмен МакФэдден после того, как биржевой крах 1929 года миновал: «Денежные и кредитные ресурсы Соединенных Штатов отныне полностью контролировались банковским альянсом — группой «First National Bank» Дж. П. Моргана и «National City Bank» Куна–Леба».

    23 мая 1933 года Мак Фэдден выдвинул обвинения против правления Федерального резерва, учреждения, которое, по его мнению, вызвало биржевой крах 1929 года. Среди прочих обвинений были и такие: «Я обвиняю их… в присвоении более восьмидесяти миллиардов долларов правительства Соединенных Штатов… <…> Я обвиняю их… в произвольном и незаконном повышении и понижении цены наденьги… увеличении и уменьшении объема денежной массы в обращении в частных интересах… Я обвиняю их… в заговоре с целью передачи иностранцам и международным ростовщикам права собственности и управления финансовыми ресурсами Соединенных Штатов…».

    Мак Фэдден дорого заплатил за свои попытки объяснить причины депрессии и биржевого краха. Два раза наемные убийцы пытались его застрелить, а в итоге он умер через несколько часов после банкета, где почти наверняка был отравлен.

    1933 год — приход к власти в Германии Адольфа Гитлера. Его победа была бы невозможной без поддержки со стороны наиболее крупных финансовых и промышленных магнатов этой европейской страны. Однако, что характерно, инвестиции США в германскую промышленность уже к 1929 году составили 70% всех иностранных капиталовложений, т.е. перед приходом Гитлера к власти большая часть германской экономики принадлежала различным американским финансово–промышленным группами.

    Среди корпораций США, вкладывавшихденьги в промышленность Германии 20–30 годов, были: «General Motors», «Standard Oil», «Ford», «General Electric», «Texaco», «International Harvest», «International Telegraph and Telephone» (ITT) и IBM. Многие из этих компаний продолжали свою деятельность в Германии во время войны, именно поэтому союзническая авиация не бомбила те германские заводы, которые фактически принадлежали представителям финансового и промышленного капитала США.

    Лидировал среди американских инвесторов финансовый клан Моргана. Банковскому дому Моргана принадлежала вся химическая промышленность Германии, 40% ее телефонной сети, 30% акций авиастроительной фирмы «Fokker Wolf». Через «General Electric» Морган контролировал германскую радио–и электротехническую промышленность, а также владел автомобилестроительным концерном «Opel».

    К моменту прихода Гитлера к власти транснациональные финансово–политические группы (среди которых преобладали американцы) управляли нефтепереработкой и производством синтетического горючего, контролировали химическую, автомобилестроительную и авиационную отрасли, также им принадлежали радиоприборостроение и электротехнические предприятия Германии и значительная часть ее машиностроения. Всего транснациональный капитал контролировал около 278 германских фирм и концернов, а также ключевые банки, такие как «Deutsche bank», «Dresden bank», «Donat bank» и ряд других.

    Рокфеллеровская «Standard Oil»[168] распоряжалась всей германской нефтеперерабатывающей промышленностью и производством синтетического бензина, причем, несмотря на начало Второй мировой войны, продолжала сотрудничество с «1C Farben Industrie» до 1943 года. Также с этим германским концерном активно сотрудничала американская компания «Du Pont». Тесный стратегический союз был установлен между сталелитейными трестами США и Германии. Среди других финансовых и промышленных компаний США, которые активно инвестировали Германию, были «Chase Bank», «Davis Oil company», «Bendix», «Sperry Gyroscope». После того как в 1933 году Адольф Гитлер стал канцлером Германии, финансовая политика Уоллстрита не изменилась, в связи с чем посол США в Германии в 1930–е годы Уилльям Е. Додд был вынужден заметить, что «клика американских промышленников тесно сотрудничает с фашистскими режимами в Германии и Италии».

    Кроме того, между 1924и 1930 годам и, в рамках так называемого «Плана Дауэса», США предоставили Германии колоссальные на то время кредиты, на общую сумму в 2,5 млрд.долл. (от Великобритании — 1,5 млрд). В итоге размер иностранных кредитов значительно превысил объем репараций, которые выплачивала Веймарская республика.

    После прихода Гитлера к власти в 1933 году Яльмар Шахт в качестве президента Имперского банка[169] посетил Соединенные Штаты, где встретился с американским президентом, министрами и крупнейшими финансистами. В результате этого III Рейх получил от США дополнительно займы и инвестиции на общую сумму в 1 млрд.долл. (по ценам тех лет данная сумма была эквивалентна 4,7 млн.килограммов чистого золота).

    В июне 1933 года в Лондоне проходит международная экономическая конференция. Я. Шахт представляет на ней Германию и ведет переговоры с директором Английского банка Монтегю Норманом, в результате III Рейх получает уже от Великобритании кредит на общую сумму в 1 млрд.фунтов стерлингов.

    После войны Я. Шахт заявил американцу доктору Джильберту следующее: «Если вы хотите предъявить обвинение промышленникам, которые помогли перевооружить Германию, то вы должны предъявить обвинение самим себе. Автозавод «Оппель», например, ничего не производил, кроме военной продукции. Владела же этим заводом ваша «Дженерал моторе»…». Очевидно, его аргументы были слишком весомыми, потому что обвинение Нюрнбергского трибуналадаже не попытал ось их опровергнуть. В итоге Я. Шахт был оправдан.

    В 1932 году насодержание СА и НСДАП расходовалось около 300 млн.марок. Примерно одна шестая этой суммы поступала от членских взносов и пожертвований членов партии. Что касается остальных денег, то в конце 1933 года одно очень солидное голландское издательство опубликовало отчет, составленный на основе изучения финансовых документов, в котором были названы имена тех, кто выступал основным спонсором НСДАП. Вскоре после публикации этот доклад исчез из продажи, во время оккупации Голландии Германией все документы были уничтожены, а автор книги Схоуп ликвидирован гестапо.

    В вышеупомянутом отчете упоминались 10 млн.долл. и 15 млн.долл., поступивших через банк «Mendelson & company» в Амстердаме. Аналогичные суммы проходили через банки «Kuhn, Loeb & Company», «J.P. Morgan & Company» и «Samuel & Samuel» (Severin Reinhard (Sonderegger), «Spanischer Sommer», Aftoltern/Schern 1948).

    Швейцарец Рене Зондереггер (Северин Рейнгард) рассказывает в своей книге «Испанское лето» (которая вышла в 1948г. в Швейцарии), кто предоставил Национал–социалистической рабочей партии эти деньги: «Человеком, которого банкиры послали в Германию, чтобы изучить вопрос о немецкой революции, был молодой Варбург, человек умный, образованный и хорошо знавший немецкий язык, так как он несколько лет работал в банке своего дяди в Гамбурге. Наделенный самыми высокими рекомендациями, Варбург приехал в Германию. Вскоре после этого он встретился в Мюнхене с Гитлером, который охотно ударил по рукам с богатым американцем».

    Особую пользу принес тогда представитель фирмы «Royal

    dutch Shell» сэр Генри Детердинг, деньги которого поступали через лондонский банк «Samuel & Samuel». И после прихода Гитлера к власти этот нефтяной магнат продолжал жертвовать ему большие суммы. Как потом стало известно, за сэром Генри Детердингом стоял основатель фирмы «Shell» Маркус Сэмюэль.

    Не меньшую финансовую поддержку Гитлер получил непосредственно от представителей немецкого крупного капитала. Крупнейший германский производитель стали концерн «Thyssen AG»[170] финансировал Гитлера с 1923 года, глава горнодобывающей промышленности Рура Кирдорф — с 1927 года.

    Не менее интересным фактом является то, что одним из директоров вышеупомянутого немецкого концерна «IG Farben Industrie» был американец Джон Фостер Даллес (будущий госсекретарь США), брат которого — Аллен, во время Второй мировой войны был резидентом американской разведки в Европе, ас 1953 по 1961 год возглавлял Центральное разведывательное управление США.

    Любопытно, что после окончания Первой мировой войны, именно благодаря усилиям братьев Даллес, Германия получила кредиты в золоте для выплаты репараций от клиентов американской юридической компании «Sullivan and Cromwell» (данная структура обслуживала в числе прочих клан Рокфеллеров), в которой они работали как консультанты по международным финансовым вопросам (в 1927 г. Джон Фостер Даллес стал старшим партнером в этой компании, а затем ее руководителем). За свое золото американские кредиторы получили долговые обязательства и векселя, подкрепленные акциями швейцарских холдинговых компаний, владеющих контрольными пакетами акций немецких банков. Этим банкам, в свою очередь, принадлежали акции крупнейших немецких корпораций. Когда же курс марки стабилизировался и немецкая экономика в 30–х годах начала быстро развиваться, прибыли от американских инвестиций были колоссальными. Создав транснациональные холдинговые компании (с сентября 1939 по декабрь 1941 г.), клиенты «Sullivan and Cromwell» стали получать прибыль по обе стороны фронтов Второй мировой войны.

    Таким образом, можно сделать вывод, что за стремительным восхождением к власти НСДАП (как в свое время большевиков) стояли создатели Федерального резерва. Им была необходима большая война, и Гитлер стал ее гарантом. В «Mein Kampf» он заявил: «Мы должны освободиться от всяких «традиций» и предрассудков, должны найти в себе мужество объединить весь наш народ и двинуться по той дороге, которая освободит нас от нынешней тесноты, даст нам новые земли и тем самым избавит наш народ от опасности, либо вовсе погибнуть, либо попасть в рабство к другим народам» [53, с. 548]. «Уроки прошлого еще и еще раз учат нас только одному: целью всей нашей внешней политики должно являться приобретение новых земель…» [53, с. 551]. Политику с такой программой действий надо было просто помочь прийти к власти; и война в Европе стала бы неизбежностью. Что в общем–то и случилось.

    1939—1945 годы — Вторая мировая война. Ее итогом стало предельное военно–политическое и финансово–экономическое ослабление Европы. Под давлением идеологемы о «советской угрозе» западноевропейские государства были вынуждены признать абсолютное лидерство США.

    1946 год — американский доллар на основе бреттонвудской системы получает статус мирового платежного средства.

    В итоге Федеральная резервная система США получает беспрецедентное право производить деньги для всего мира. Иначе говоря, транснациональные финансово–политические кланы достигли очень важной стратегической цели установили свой полный контроль над финансовой системой мира. Это, в свою очередь, дало им реальную возможность постепенного захвата всех материальных ценностей и ресурсов планеты.

    Последним сдерживающим фактором на пути к этому была привязка доллара к золотому запасу Соединенных Штатов. Чтобы ликвидировать данное препятствие, в 1971 году американский президент Никсон объявил, что отныне доллар перестает быть конвертируемым в золотой эквивалент. С этого момента владельцы Федерального резерва получают возможность производить международную валюту по собственному усмотрению, без всяких ограничений. Печатая деньги для всего мира, ФРС превратилась в одну из самых могущественных организаций–эффективный инструмент транснациональной олигархии, при помощи которого она обрела возможность осуществлять мирным путем глобальную экспроприацию. Предоставляя иностранным государствам доллар как универсальную, но при этом абсолютно условную ценность, в обмен на него транснациональные финансово–политические группы, стоящие за ФРС, получили в свое распоряжение их реальные материальные ценности (природные ресурсы и продукты труда).

    Чтобы понять эту странную ситуацию, необходимо вспомнить, что доллары — это фактически долговые расписки Соединенных Штатов. То есть владение ими дает лишь право на требование определенной части национального продукта Америки. Но в настоящем общий объем выпущенной долларовой массы давно не соответствует не только золотому запасу США, но и всем материальным ценностям, которые находятся на их территории. Более того, как свидетельствует немецкий экономист Рафаэль Фриц, на мировом уровне ценовое соотношение между товарами и долларовой массой сегодня достигло предельно допустимого уровня. Это соотношение составляет 1:25 и продолжает возрастать. И это притом, что долг США изданный момент достиг 17 триллионов (!).

    Суть механизма глобальной финансовой экспроприации состоит в следующем: менеджмент ФРС печатает столько долларов, сколько необходимо владельцам Федерального резерва для своего непрерывного обогащения, а чтобы предотвратить инфляцию в самой Америке, «лишние» деньги «сбрасываются» в качестве международного платежного средства на внутренние рынки других стран в обмен на ресурсы. Всякая попытка любой страны выйти за рамки этой системы жестко наказывается искусственно создаваемыми финансовыми кризисами или в крайнем случае военной силой США.

    Колоссальная концентрация международной валюты в руках узкого круга транснациональных финансовых магнатов и возможность беспрепятственной манипуляции ею превратили доллар в мощное оружие невероятной разрушительной силы. Используя его, они получили возможность вести широкомасштабные финансовые войны против любого национального государства с целью разрушения или захвата его экономической системы, осуществляя агрессию путем перемещения огромных долларовых масс по принципу: приток — отток — приток. Как это происходит, можно понять на примере финансового кризиса в Юго–Восточной Азии.

    Где–то с 1990 года в этот регион начался мощный «вброс» долларовых инвестиций, иначе говоря, — долговых расписок Федеральной резервной системы. Уже к 1996 году на азиатских фондовых рынках циркулировало около 250 млрд.долл. США, хотя еще шесть лет назад эта цифра едва достигала 40 млрд. Желание инвесторов получить сверхприбыли в Азии было настолько сильным, что накануне обвала, как писала «New York Times», земля под императорским дворцом в Токио стоила дороже всей Флориды. Котировки ценных бумаг азиатских предприятий стремительно и неестественно возрастали. На первичные ценные бумаги выпускалась огромная масса вторичных. В 1997 году на фондовом рынке на 1 доллар реальных вложений приходилось «бумаги» на 10 условных долларов. Рынок раздулся до 360 триллионов, которые в десять раз превысили совокупный мировой продукт. За это время фондовый рынок «всосал» в себя прибыли частных лиц, деньги пенсионных фондов, государственные бюджеты стран этого региона и т.п. Потом были спровоцированы паника и обвал фондовых рынков. Произошел мощный отток долларовой массы — бегство капиталов. Держатели принялись в массовом порядке продавать ценные бумаги («долговые расписки» азиатских предприятий), т.е. менять их на доллары («долговые расписки» ФРС). Но такого количества долларов никто предоставить не мог. Поэтому котировки акций азиатских компаний стремительно обвалились.

    После этого (в том же 1997 г.) Федеральная резервная система США произвела эмиссию в 200 млрд.долл. Большая часть из них сразу пошла на покупку казначейских облигаций США. А в следующем 1998 году глава ФРС Аллен Гринспен сообщил о профиците госбюджета США в 70 млрд.долл.

    Естественно, что после подобного фондового обвала стоимость промышленных предприятий той страны или региона, где он произошел, становится минимальной. Вот тогда (если это целесообразно) главные творцы кризиса, манипулировавшие основной массой долларов, возвращаются на разгромленный фондовый рынок и скупают наиболее прибыльные предприятия по бросовым ценам. Так была захвачена небольшой финансовой группой, спровоцировавшей Великую депрессию, американская промышленность, так происходил и происходит захват или разгром национальных экономик транснациональными финансово–политическими кланами на данный момент.

    Вот что по этому поводу пишут Мартин и Шуманн: «Действующие в мировом масштабе торговцы валютой и ценными бумагами направляют непрерывно растущий поток свободного капитала и могут тем самым приносить счастье или горе целым странам, что они и делают, в значительной степени избегая государственного контроля. <…> Все чаще и чаще политики и электораты по всему миру видят, как анонимные действующие лица денежных рынков берут на себя управление их экономикой, вследствие чего политике остается лишь роль беспомощного стороннего наблюдателя» [2, с. 74].

    Таким образом, постепенное обособление денег от золота и материально–производственной сферы превращает их в самодовлеюшую и господствующую силу мира. Разрушение же всех традиционных издержек, ограничивающих возможность манипуляции деньгами, превратило последние в наиболее эффективный источник сверхприбылей.

    Как уже было замечено выше, получение наибольшей прибыли за минимальный промежуток времени является главной целью экономики западного типа. В подобных условиях прибыли от финансовых спекуляций во много раз превысили производственный сектор. Лишь 10–12% всей мировой финансовой системы связано с реальным производством и товарообменом. Вся другая ее часть не имеет реального материального наполнения и ориентированна лишь на финансовые манипуляции [2, с. 14]. По подсчетам Рене Пассе, чисто спекулятивные операции на валютных рынках достигают сегодня объема в 1,3 трл. долл. в день, что в 50 раз превышает мировой торговый оборот и почти соответствует тем 1,5 трл. долл., которыми оцениваются резервы всех «национальных банков» мира. «Таким образом, — комментирует Пассе, — ни одно государство не может сопротивляться спекулятивному давлению «рынков» более нескольких дней» [54].

    С 1989 по 1995 год номинальная цена фьючерсных сделок на мировых финансовых биржах удваивалась каждые два года и достигла в масштабах всего мира (по свидетельству Постоянного комитета по евровалюте Группы «десяти» при БМР) величины в 41 трл. долл. Эта цифра, по мнению Мартина и Шуманна, «сигнализирует о разительной перемене в природе финансовых сделок, лишь от 2 до 3 процентов которых в настоящее время напрямую служат для страхования рисков торговли и промышленности. Все остальное — это пари, заключаемые между собой теми, кто колдует на рынке» [2, с. 82].

    «В 1971 году, — пишет Н. Хомский, — 90% международных финансовых сделок относились к реальной экономике — к торговле или долгосрочным инвестициям, а 10% были спекулятивными. К 1990 году процентное соотношение изменилось на противоположное, а к 1995 году около 95% значительно ббльших сумм были спекулятивными, с ежедневными потоками, как правило, превосходящими общие резервы для международного обмена семи крупнейших индустриальных держав более чем на один триллион долларов вдень и весьма краткосрочными: около 80% сумм возвращались назад за неделю и менее того» [33, с. 34].

    Таким образом, в мировой экономической системе сложилась ситуация, при которой наибольшую прибыль получает тот, кто имеет дело с чистыми финансами. В 1996 году акционеры семи крупнейших американских денежных центральных банков (money center banks) получили в среднем абсолютную прибыль в 44%. Специализирующие на финансах взаимные фонды (mutual fonds) — абсолютную прибыль в среднем в 26,5%, существенным образом превзойдя все остальные производства. Фонды, специализирующиеся на акциях much–touted technology, вышли на второе место с 21%.

    Поэтому можно констатировать, что финансовая сфера не только стала самостоятельной и самодовлеющей, но и напала доминировать над сферой производства, подчиняя ее своим внутренним императивам. Более того, под давлением финансовой системы произошла деформация сферы производства и даже подавление ее развития.

    Наиболее важным фактором, обеспечивающим существование вышеуказанного положения вещей, является распространенная в мире практика предоставления кредитов под проценты. Взимание ссудного процента является фундаментальной основой современной финансовой системы западного типа и вторым (после возможности производить международные деньги) главным условием мирового господства транснациональной олигархии. Генрих Шнее, в своем исследовании династии Ротшильдов, констатировал, что уже в XIX веке «пять братьев выпускали государственные займы почти для всех стран, что дало дому Ротшильдов возможность превратиться в абсолютную финансовую монархию»[171] [6, с. 229]. С появлением же мировой валюты добиться подобной цели стало гораздо проще.

    Вместе с тем из–за взимания ссудного процента экономическая система теряет свою целостность и эффективность. Она создает ситуацию, при которой возникает две категории субъектов экономической деятельности: первая категория существует за счет создания материальных ценностей, а вторая — за счет процентов, получаемых от кредитования производства. Понятно, что последняя группа непосредственно заинтересована в том, чтобы размер ссудных процентов был максимально большой. Для производителя эта ситуация не является выгодной, так как плата по процентам делает продукцию более дорогой, а некоторые ее виды вообще нерентабельной. Но вместе с этим ему нужны деньги как составная, функциональная часть процесса производства, а потому он вынужден брать кредиты под проценты.

    Однако бремя процентных поборов ложится не только на производителя. Цена каждой единицы произведенной продукции в рамках финансово–экономической системы западного типа имеет долю процентного долга. Причем чем больше размер задействованного капитала, тем больше она в цене товара.

    Так, например, доля издержек оплаты процентов по кредитам (капитальных затрат) в плате за вывоз мусора в городе Аахен (Германия) составляет 12% (1983); в плате за питьевую воду и канализацию (Северная Германия 1981 г.) доля затрат уплаты процентов составляет уже 38% и 47%>, а для уплаты за использование квартир социального и жилищного фонда она составляет 77%. В среднем доля процентов или капитальных затрат для цен на товары и услуги повседневного спроса достигает 50% [55].

    В таких условиях все западное общество становится жертвой ростовщичества в глобальном масштабе. Причем пользует такой системы перераспределения денег получают лишь 20% населения. То есть 80% платят по процентам больше, чем получают, 10% получают немного больше, чем платят, и лишь последние 10% получают в два раза больше, чем платят. К этой последней категории относятся представители западных олигархических кланов, причем 1% из них имеет доходы в десятикратном размере, а 0,1% имеет стократную прибыль [55].

    Еще в 1919 году Г. Федер, исследовав особенности финансовой системы западного типа и выявив центральное значение в ней ссудного процента, констатировал: «Процент — источник силы большого капитала. Именно процент, этот безустанный и бесконечный поток благ, просто из области денег, не требуя приложения никаких усилий, дает силу роста мировым денежным столпам. Кредитный процент — дьявольский принцип, из которого и родился золотой интернационал. Всё повсюду заемный капитал присосал к себе. Как голодный волк, окружил большой ссудный капитал все государства, все народы мира. <…> Самым трагичным в этом денежном обмане является… тот факт, что всего лишь сравнительно малое число крупных капиталистов получает из всего этого огромные барыши, а весь рабочий народ, включая средних и малых капиталистов, торговлю, ремесла, промышленность, должны оплачивать проценты» [56].

    Таким образом, можно сделать главный вывод: фундаментальной основой современного мирового могущества транснациональной олигархии является обретение ею, в ходе долгой и упорной борьбы, права производить международные деньги и давать их в долг под проценты. Бели по какой–то причине она утратит это право, ее безграничной власти придет конец.

    Борьба с взиманием ссудного процента настолько же древняя, как и сами деньги. Многие народы считали ее злом, несущим бедствия, страдания и разрушения. Уже Аристотель в своей «Политике» писал: «Ростовщика ненавидят совершенно справедливо, ибо деньги у него сами стали источником дохода, а не используются для того, для чего были изобретены. Ибо возникли они для обмена товаров, а проценты делают из денег еще больше денег. Отсюда и их название (рожденные). А рожденные похожи на родителя. Но проценты — это деньги от денег, поэтому они всего противнее природе из всех родов занятий». В древнем Риме, финансовом центре огромной Римской империи, в 332 году до н.э. Lex Gemicia наложил полный запрет на этот способ обогащения. Во времена кайзера Юстиниана было запрещено использовать сложные проценты,при этом нельзя было требовать проценты, если их неуплаченная сумма выросла до величины одолженного капитала. Если перевести дословно текст греческого оригинала, то в Евангелии от Луки можно прочесть: «И взаймы давайте, не ожидая ничего», а Никейский собор, состоявшийся в 325 году от Рождества Христова, запретил всем духовным лицам взимать проценты. Наказанием, преступившим запрет, было немедленное лишение сана. В 1139 году Второй Латеранский собор постановил: «Кто берет проценты, должен быть отлучен от церкви и принимается обратно после строжайшего покаяния и с величайшей осторожностью. Взимателей процентов, не вставших перед смертью на Путь истины, нельзя хоронить по христианскому обычаю». Мартин Лютер (1483—1546) много раз страстно обличал ростовщиков: «И потому ростовщик и скряга — это и правда не человек; он и грешит не по–человечески. Он, должно быть, оборотень, хуже всех тиранов, убийц и грабителей, почти такая же скверна, как сам дьявол. Сидит он не как враг, а как друг и согражданин, под защитой и покровительством общины, но отвратительнее он, чем любой враг и убийца–поджигатель. Потому если колесуют и обезглавливают уличных грабителей, убийц и преступников, то сколь же больше нужно сначала колесовать и пытать всех ростовщиков, изгонять, проклинать и обезглавливать всех скряг…»

    Очевидно, в те суровые времена извести племя менял не удалось, и то, что столько столетий считалось в Европе страшным грехом, в середине XIX века было благосклонно разрешено[172], а в XX веке превратилось в добродетель.

    Но были ли так глупы ветхозаветные мудрецы «избранного народа», запрещавшие отдавать «в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего другого, что можно отдавать в рост», или неистовый Лютер, призывавший колесовать тех, кто живет за счет ссудного процента? Сомнительно. Вероятней всего, они хорошо знали, что рост денег под проценты (точнее, под «сложные проценты») происходит по экспоненте, и с его скоростью не может сравниться никакой другой тип роста. Как заметил немецкий экономист М. Кеннеди, в природе такой рост, как правило, происходит там, где болезнь и смерть. Например, экспоненциальную динамику роста имеют клетки рака. Сначала рост происходит медленно. Из одной клетки развивается две, из двух — 4, потом 8, 16, 32, 64, 128… т.е. темп роста постоянно ускоряется.

    То же самое касается кредитов под так называемые сложные проценты (compound interest), выплачиваемые на любые ранее выплаченные проценты, а также на основную сумму, взятую в долг. При взимании 3% годовых вложенная сумма возрастет в два раза через 24 года, при 6% — через 12 лет, при 12% — через 6 лет. Никакая экономическая деятельность не может дать подобной прибыли, так как способна развиваться лишь в рамках линейного роста.

    Данную особенность ссудного процента иллюстрирует известная притча о персидском царе. Он был в таком восторге от шахмат, в которые его научил играть один мудрец, что пообещал тому выполнить любое его желание. Мудрец оказался человеком, осведомленным в математике, и попросил царя в качестве вознаграждения положить на первый квадрат шахматной доски одну хлебную зернинку, а на каждый следующий в два раза больше, и то количество зерна, которое получится в итоге, отдать ему. Сначала царь обрадовался такой скромной просьбе, но потом понял, что во всем его царстве не хватит зерна, для того чтобы удовлетворить просьбу мудреца. Как заметил М. Кеннеди, его общее количество составило бы 440 мировых урожаев, собранных в 1982 году [55].

    Вышеизложенная арифметика достаточно проста даже для ученика начальных классов средней школы, но тем не менее институт взимания ссудного процента продолжает существовать, и благодаря ему миллиарды людей становятся с каждым годом беднее в пользу нескольких сотен «избранных» семей, чья алчность и воля к власти не знает границ.

    Огромный, постепенно увеличивающийся разрыв между первыми и вторыми был вынужден констатировать один из наиавторитетнейших социологов Запада Мануэль Кастельс — «новая система характеризуется тенденцией возрастания социального неравенства и поляризации, а именно — одновременного роста верхушки и дна социальной шкалы» [57, с. 499]. Как следствие этого: «Основная масса родовой рабочей силы не имеет постоянного места работы, циркулируя между различными источниками занятости (которая носит главным образом случайный характер). Миллионы людей постоянно находят и теряют оплачиваемую работу, часто включены в неформальную деятельность, причем значительное их число вовлечено в низовые структуры криминальной экономики. Более того, потери стабильной связи с местом работы, слабые позиции работников при заключении контрактов приводят к более высокому уровню кризисных ситуаций в жизни их семей: временной потере работы, личным кризисам, болезням, пристрастию к наркотикам/алкоголю, потере сбережений, кредита. Многие из этих кризисов связаны друг с другом, порождая спираль социального исключения…» [57, с. 499–500].

    Таким образом, все сферы человеческой жизнедеятельности в западном обществе оказались в рамках тотальной системы финансовой экспроприации. Что бы ни делал человек, чем бы ни занимался, он обязательно отдает определенный процент своих средств неизвестным творцам этой системы. Так крепнет могущество транснациональной олигархии.

    Подобная ситуация прежде всего связана с тем, что финансовая сфера является полностью закрытой и самодовлеющей. Группы, определяющие ее функционирование, лишены контроля как со стороны государства, так и со стороны общества. Более того, как государство, так и общество оказались в их постоянно крепнущей власти. В связи с этим Томислав Сунч замечает: «Сегодня большая иллюзия либеральной демократии состоит в том, что последняя не исходит более из народной воли, но противопоставлена народу. В современной большой политике сами массмедиальные персоны политического класса намного важнее, чем их же политические решения (синдром матери Терезы и леди Дай); истинное средоточие власти находится где–то в иных местах, часто — в анонимных центрах финансового капитала. Нынешняя либерал–глобальная пантомима зависит от крупных финансовых групп. Это типичная «вуду–политика», — как отметил один левый французский писатель. Подписывающие чеки делают и большую политику (Christian de Brie, Le Monde diplomatique, Mai 1997). В особенности в Америке крупные и влиятельные политики управляются с Уоллстрит — как, к примеру, сенатор Альфонсод'Амато или министр финансов Роберт Рубин, сам происходящий с Уолл–стрит (Serge Halimi, Le Monde diplomatique, Mai 1997)» [58].

    БИТВА ЗА ФЕДЕРАЛЬНЫЙ РЕЗЕРВ

    В традиционном обществе отношение к деньгам никогда не выходило за рамки их функционального назначения. Они всегда были не более чем связующим звеном между покупателем и продавцом. И лишь в руках людей с определенным психотипом деньги обретали несвойственную им роль, превращаясь в инструмент власти, при помощи которого они подчиняли своей воле целые народы.

    Небольшие сообщества менял, объединенные мощным корпоративным духом, особой иерархией ценностей и специфическим образом жизни, присутствовали во всех обществах, где существовали денежные отношения. Они занимали свою нишу в социальной и хозяйственной жизни страны и не представляли для нее угрозы, если удерживались государством в рамках четко обозначенных норм и правил, которые принуждали их соблюдать общественные интересы. Образно говоря, в условиях традиционализма менялы были некой колонией бактерий, чья деструктивная активность подавлялась духовными императивами нации, в среде которой они находились, выступавшими в качестве своеобразной иммунной системы, проявляющей себя в жестких запретах на определенные виды деятельности. С разрушением же традиции возникала психологическая и социальная среда, в которой небольшие касты менял, обретая полную свободу действий, со временем превращались в невидимую, но грозную силу, «пожирающую» изнутри общественный организм.

    Деньги являются благом для народа, если государство не утрачивает над ними контроль. Но когда по каким–то причинам деньги концентрируются в руках частных лиц до уровня монополии, а их ценность в сознании людей преодолевает границы собственного функционального предназначения, становясь сверхценностью, они превращаются во всесокрушающее оружие, при помощи которого менялы подчиняют себе общество.

    В качестве иллюстрации этого можно привести библейскую историю о том, как Иисус изгнал менял из Храма. Будучи подданными Римской империи евреи, в соответствии с установленными правилами, не могли платить храмовый сбор деньгами с изображением римского императора, покорившего «богоизбранный народ». Поэтому плата принималась только половиной шекеля, на котором отсутствовал ненавистный им лик кесаря. Поэтому данная монета обрела ценность, превосходящую ее функциональное предназначение, так как без нее верующий не мог совершить одно из главных проявлений «цдаки»[173] — пожертвовать деньги на нужды Храма. Так как «богоугодной» монеты было мало, потребовались услуги менял, которые ее концентрировали в своих руках, а затем предоставляли для обмена правоверным иудеям. Установив таким образом монополию на нее, они получали колоссальную прибыль. Кроме того, невероятно возросло их влияние среди евреев, ведь возможность исполнения религиозного долга (цдаки) оказалось в полной зависимости от менял.

    Фактически создатели американского доллара (играющего сейчас в масштабах всего мира роль вышеупомянутого «богоугодного» шекеля) и Федеральной резервной системы США (позволяющей им обладать денежной монополией) используют те же принципы, что и их предшественники в древней Иудее. В данном случае история повторилась, с той только разницей, что сейчас нет Иисуса, который мог бы выгнать менял из Храма[174].

    На данный момент Федеральная резервная система представляет собой структуру, которая состоит из рабочих органов трех уровней — Совета управляющих; двенадцати федеральных резервных банков и приблизительно 6000 банков — членов ФРС. Кроме того, Федеральная резервная система использует в работе консультативные и рабочие комитеты для выполнения различных задач. Три из них непосредственно подчиняются ФРС–Потребительский консультативный совет, Федеральный консультативный совет и Консультативный совет бережливости.

    Совет управляющих (располагается в городе Вашингтон, округ Колумбия) состоит из семи постоянных членов, которые формально назначаются президентом США[175] с одобрения Сената. Занимающий пост в Совете управляющих может исполнять свои обязанности полный срок (составляющий 14 лет), но при этом может подать в отставку раньше, доработав текущий двухлетний семестр (term), либо несколько продлитьсвое пребывание в должности за счет «дополнительных» семестров. Семь членов Совета управляющих — это единственные официальные лица Федеральной резервной системы. Изданный момент ими являются:

    А. Гринспен (Alan Greenspan) — глава ФРС (срок полномочий до 2006 г.) — банк Нью–Йорка;

    Р. Фергусон (Roger W. Ferguson, Jr.) — вице–президент ФРС (до 2014 г.) — банк Массачусетса;

    Э. Грэмлич (Edward M. Gramlich) — член совета ФРС (до 2008 г.), банк Виржинии;

    С. Байс — (Susan Schmidt Bies) член совета ФРС (до 2012–г.), банкТеннеси;

    М. Олсон (Mark W. Olson) — член совета ФРС (до 2010 г.), банк Мэриленд;

    Б. Бернанк (Ben S. Bernanke) — нет сведений;

    Д. Кохн (Donald L. Kohn) — нет сведений.

    Только Совет управляющих ФРС обладает необходимыми полномочиями для установления уровня обязательных резервов депозитных учреждений, а также разделяет с федеральными резервными банками всю полноту ответственности по проведению операций на открытом рынке ценных бумаг и определению наиболее приемлемых банковских учетных ставок. За последние годы Совет управляющих ФРС расширил масштабы своей деятельности по регулированию денежно–кредитных отношений в США за счет принятия таких законов, посвященных финансовой деятельности, как «Закон о предоставлении достоверной информации в кредитовании», «Закон о правильном погашении кредита» и «Закон о реинвестировании».

    Кроме деятельности внутри страны, председатель Совета управляющих является членом Национального совещательного совета по международным денежным и финансовым проблемам при правительстве США, куда входят руководители других соответствующих агентств США, председатель является также заместителем представителя США в Международном валютном фонде. В качестве члена делегации США на важных международных конференциях председатель представляет точку зрения центрального банка по вопросам международной финансовой и экономической политики.

    Персонал Совета поддерживает тесную связь со своими коллегами в правительстве. Они имеют частые неофициальные встречи со служащими таких учреждений, как Совет экономических консультантов, Министерство финансов, Учреждение по управлению, бюджету и экономическим проблемам, Аппарат контроллера денежного обращения, Федеральная корпорация по страхованию депозитов, Правление федеральных банков по кредитованию жилищного строительства, Национальная администрация кредитных союзов.

    Федеральная резервная система США состоит из 12 федеральных резервных банков, которые имеют в общей сложности 24 филиала в важнейших промышленных и деловых центрах США.

    Согласно американскому законодательству, все национальные банки США обязаны поддерживать свое членство в Федеральной резервной системе. До 1980 года банки, принадлежащие к ФРС, имели определенные преимущества перед остальными банками и ссудосберегательными учреждениями. Имея статус банка–члена Федеральной резервной системы, соответствующий финансовый орган приобретал определенный престиж. Банки — члены ФРС — обладали правом получать ссуды в федеральных резервных банках, заказывать, равно как и размещать, в этих банках наличные средства, пользоваться услугами Федеральной резервной системы, получать необходимые консультации по интересующим финансовым вопросам.

    История создания Федерального резерва представляет собой своеобразную конспиративно–криминальную сагу (в которой лидеры финансовых групп восточного побережья США, тесно связанные с европейскими банкирами, периодически вступали в тайный сговор для осуществления антиконституционных махинаций), повествование которой начинается в конце XVIII века и заканчивается в начале XX. Многое из того, что касается центрального банка США, до сих пор является тайной за семью печатями. Как заметил профессор Энтони Саттон в своей книге «Заговор Федеральной резервной системы»: «Конгресс никогда не расследовал деятельность Федеральной резервной системы, и весьма вероятно, что мы этого не дождемся. Никто не видел ее счетов, они не ревизуются. Балансовые отчеты не выпускаются. Никто, кто бы то ни был, просто не уцелеет, если он отважится критиковать Федеральную резервную систему» [59, с. 21]. На уровне же публичной политики создание ФРС представляло собой ожесточенную борьбу, с переменным успехом ее сторонников и противников, растянувшуюся более чем на столетие. Если сейчас целесообразность существования Федеральной резервной системы не обсуждается (на эту тему в Соединенных Штатах наложено жесткое табу), то до 1913 года убедить не только народ, но даже конгрессменов в необходимости существования в США частного центрального банка транснациональные финансовые кланы не могли. Тот факт, что подобная структура защищает лишь интересы узкого слоя правящей финансово–политической элиты, был слишком очевиден. Именно поэтому создание ФРС представляло собой изощренную аферу, четко соответствующую основным параметрам так называемой «теории заговора».

    Необходимо отметить, что идея центрального банка родилась не в США, а была экспортирована туда из Великобритании, где центральный банк был создан еще в 1694 году. Он был той ценой, которую заплатила британская корона группе международных финансистов за предоставление ими масштабных кредитов, в которых нуждалась страна, истощенная непрекращающейся почти полвека войной с Францией.

    В лондонской часовне Мерсера произошла секретная встреча упомянутых финансистов с представителями английской власти, на которой было заключено соглашение, состоявшее из семи пунктов, по которым в дальнейшем создавались центральные банки во всем мире. Пункты договора были следующие:

    1. Король (правительство) выдает разрешение на создание банка.

    2. Банк обладает монополией на производство банкнот, имеющих право хождения в Англии в качестве бумажных денег.

    3. Только определенная часть выпускаемых банком денег будет обеспечиваться золотыми монетами.

    4. Банк будет давать правительству ссуды в размерах, необходимых правительству.

    5. Деньги, созданные для правительственных займов, в основном будут обеспечиваться долговыми расписками правительства («облигациями»).

    6. Правительство будет платить по ним восемь процентов годовых.

    7. Правительственные долговые обязательства будут считаться «резервом» для создания дополнительных ссуд частным коммерсантам (эти ссуды также будут даваться под проценты, т.е. банк сразу будет получать двойные проценты за те же самые деньги).

    После создания Банка Англии король получил кредит на финансирование войны в размере 1 млн.200 тыс. фунтов стерлингов, несмотря на то что в банке в тот момент золота было всего лишь на 720 тыс., то есть банк превысил свои реальные финансовые возможности на 66%.

    Несмотря на это, король, нуждающийся в услугах финансистов, в 1696 году издал закон, запрещающий Банку Англии рассчитываться со своими вкладчиками золотом, и тем самым спас его от банкротства. Таким образом, правительство обеспечило себе неограниченный источник финансовых средств, а банк — гарантированную государственную защиту. Оплатил же это английский налогоплательщик, потеряв втечениедвухлет почти все свои сбережения из–за стопроцентной инфляции. К 1698 году правительственный долг вырос с 1,2 млн.фунтов стерлингов до 16 млн. Для того чтобы его выплатить, стремительно увеличивались государственные налоги. Британская экономика начала колебаться между кризисами и депрессиями. Фактически создание Банка Англии санкционировало производство ничем не обеспеченной национальной валюты во имя частных интересов.

    Идея создания центрального банка в Соединенных Штатах впервые возникла во время завершающей стадии американской революции. На одном из заседаний Континентального Конгресса Александром Гамильтоном (представлявшим на политическом уровне интересы северо–восточных финансовых кланов) был поставлен вопрос о расширении финансово–экономических прерогатив центрального правительства США. Лидер федералистов неустанно повторял, что «правительство без кошелька» — это только «тень власти». Усилия Гамильтона не были напрасными. В 1781 году «кошельком правительства» стал не менее известный в федералистском движении Роберт Моррис (создавший свой капитал на военных поставках в период революции), отвечавший в то время за финансы. Частная финансовая структура, которая была им учреждена, получила название Североамериканский Банк. Создан он был по образцу Банка Англии — ему также было разрешено производить банковские операции с частичным покрытием. Иначе говоря, банк мог выдавать в кредит деньги, которые он печатал по собственному усмотрению, и начислять за их пользование процент. Кроме того, новая финансовая структура приобрела монополию на выпуск национальной валюты. В скором времени это привело ктому, что стоимость американского доллара начала стремительно снижаться. В результате в 1785 году банк не смог продлить лицензию.

    В 1790 году, вскоре после принятия конституции (которой не предусматривалось создание центрального банка), Гамильтон, став Первым Секретарем Казначейства, предложил на рассмотрение Конгресса законопроект о новом частном центральном банке[176]. Во время его обсуждения представители республиканской фракции У. Джайлз и Д. Джексон заявили, что создание центрального банка увековечит господство «крупных денежных интересов», подорвет основы республиканизма и создаст экономическую основу для перерождения Соединенных Штатов в монархию. В дальнейшем республиканцы подчеркивали, что центральный банк углубит неравенство в распределении собственности, создаст опасную касту денежных спекулянтов и будет источником политической коррупции. Однако через год бурных дебатов, преодолев сопротивление главных противников создания центрального банка — Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона, Гамильтон и Моррис смогли добиться того, что вновь избранный Конгресс одобрил законопроект о создании «Первого Банка Соединенных Штатов» (с лицензией сроком на 20 лет). Осознавая ту опасность, которую несет подобная структура, Джефферсон заявил следующее: «Если американский народ когда–либо позволит банкам контролировать эмиссию своей валюты, то вначале посредством инфляции, а затем — дефляции, банки и корпорации, которые возникнут вокруг них, лишат людей всего имущества, а их дети окажутся бездомными на земле, которую завоевали их отцы. Право выпускать деньги должно быть отнято у банков и возвращено Конгрессу и народу, которому оно принадлежит. Я искренне полагаю, что банковские институты более опасны для свободы, нежели регулярные армии» [59, с. 24].

    Новому банку, как и предыдущему, была предоставлена монополия на выпуск американского доллара. При этом 80% его акций принадлежало частным инвесторам, и лишь 20% находилось в распоряжении правительства США. Это позволило блокировать доступ государства к управлению банком. Оно лишь должно было предоставить стартовый капитал основным держателям уставного фонда. Как и ранее, последние так и не оплатили полностью свои акции. Правительство США сделало первоначальный взнос в сумме 2 млн.долларов, благодаря которому банк с помощью операций с частичным покрытием выдал другим акционерам кредиты на выкуп оставшейся восьмидесятипроцентной части уставного капитала, таким образом обеспечив им абсолютно гарантированные от рисков капиталовложения.

    В 1811 году на рассмотрение Конгресса был предложен законопроект о возобновлении лицензии «Первого Банка Соединенных Штатов». В ходе развернувшихся дебатов законодатели из Пенсильвании и Виржинии приняли резолюцию, призывающую Конгресс отозвать лицензию банка. Американская пресса, говоря о нем, использовала весьма нелестные эпитеты, сравнивая его с махинатором, стервятником, вампиром и т.д. С трибуны Конгресса раздавались предупреждения отом, что если лицензия банка будет возобновлена, то Конгресс «пригреет на своей груди змею, которая рано или поздно укусит эту страну в сердце и лишит ее завоеванных свобод». В Конгрессе республиканская фракция выступила категорически против возобновления лицензии. В итоге представленный законопроект был отклонен Палатой Представителей с перевесом в один голос и блокирован в Сенате.

    Однако поражение северо–восточных финансово–политических групп оказалось временным. В 1816 году американский Конгресс,, уже с подачи республиканцев, одобрил законопроект об учреждении центрального банка, получившего название «Второй Банк США». Это стало наглядной демонстрацией слияния финансовой и политической власти. Устав нового банка был точной копией уставов предыдущих — 20% акций передавалось правительству США, остальные 80% принадлежали частным лицам.

    Но в 1828 году на президентских выборах победил Эндрю Джексон, являвшийся противником создания центрального банка США и не скрывавший своего желания аннулировать лицензию Второго Банка. В 1832 году, демонстрируя президенту свою силу, финансовые кланы досрочно провели через Конгресс закон о продлении лицензии банка (его полномочия истекали 1 января 1837 г.). Однако Джексон наложил на законопроект вето, бросив в лицо тем, кто пытался сохранить полномочия банка, знаменитую фразу: «Вы логово гадюк, если бы люди знали о том, как вы зарабатываете деньги и о существовании нашей банковской системы — революция б началась завтра утром» [60]. В своем письме от 26 июня 1833 года он писал следующее: «Создатели (нашей Конституции) были слишком хорошо осведомлены о том пагубном влиянии, которое могущественная денежная монополия оказывала на государство. Цель оказываемого влияния состояла втом, чтобы любым способом, либо закрепленным Конституцией, либо подразумеваемым ею, узаконить это чудовище.

    Банковские корпорации — это те же брокеры, только в крупном масштабе. Входило ли в намерение создателей Конституции сделать из нашего государства правительство торговых агентов? Если да, то благом всего общества, а не прерогативой привилегированной группы крупных капиталистов» [59, с. 37].

    Победив на выборах под лозунгом «Джексон и никакого центрального банка!», он дал указание снять правительственные деньги со счетов Второго банка и перевести их в банки штатов. Однако чтобы реализовать это свое решение, ему пришлось уволить один за другим двух секретарей казначейства, отказавшихся выполнить его указание. И лишь Роджер Тейни, оказавшись на этой должности, выполнил распоряжение президента. В ответ на это председатель Второго банка, Николас Бидл, с удивительной откровенностью заявил, что он в случае непродления лицензии собирается сократить объем денежной массы в обращении и тем самым вызвать в стране финансово–экономический кризис.

    Так как эта угроза не произвела впечатления на Джексона, банк действительно сократил объем денег в обращении, потребовав возврата всех кредитов, и отказался выдавать новые. В результате последовали паника на финансовом рынке и глубокая экономическая депрессия. Естественно, что вину за экономический кризис Бидл возложил на президента, обосновав это тем, что причина кроется в отзыве бюджетных средств со счетов банка. Сократилась заработная плата, резко подскочили цены, выросла безработица, произошли многочисленные банкротства предприятий. Кроме того, центральный банк пригрозил заморозить платежи, идущие на поддержку различных политических сил. Усиливалось недовольство народа. Однако, несмотря на это, Бидл был обвинен в преднамеренном создании финансового кризиса (ему припомнили его публичное обещание обрушить экономику страны), и 4 апреля 1834 года Палата Представителей проголосовала против продления лицензии банка.

    8 января 1835 года Джексон погасил последнюю часть национального долга. Это стало возможным благодаря тому, что банкам было разрешено выпускать валюту на сумму выкупленных ими правительственных облигаций, а не просто за счет выпуска ничем не обеспеченных казначейских обязательств. Через несколько недель после этого, 30 января 1835 года, некий Ричард Лоуренс совершил неудачное покушение на Джексона. В следующем году, по истечении срока действия лицензии, Второй Банк США прекратил свое существование.

    4 марта 1837 года Эндрю Джексон, подводя итог своей борьбы с финансово–политическими группами, которые хотели навязать США центральный банк, в своем послании Конгрессу сказал следующее: «Банк Соединенных Штатов вел настоящую войну против народа с целью принудить его подчиниться своим требованиям. Нужда и смятение, охватившие и взволновавшие тогда всю страну, еще не могут быть забыты. Жестокий и беспощадный характер, который носила эта борьба с целыми городами и селами, люди, доведенные до нищеты, и картина безмятежного процветания, сменившаяся миром мрака и упадка сил, — все это должно на вечные времена остаться в памяти американского народа.

    Если это «привилегия» банка в мирное время, то каковыми они будут в случае войны?

    Только нация свободных граждан Соединенных Штатов могла выйти победителем из подобного столкновения. Если бы вы не боролись, правительство могло бы перейти из рук большинства в руки меньшинства. И эта организованная финансовая клика путем тайного сговора диктовала бы свой выбор высокопоставленным чиновникам. И, исходя из своих потребностей, принуждала бы вас к войне или миру» [59, с. 39—40].

    Преемник Джексона, Ван Бюрен, продолжил его финансовую политику. 4 июля 1840 года он подписал закон о «Независимом федеральном казначействе», означавший изъятие государственных средств из всех банков. Тем самым правительство было освобождено от обязательств перед финансовыми кланами. И хотя в 1841 году они смогли инициировать его отмену, в 1846–м его действие было вновь восстановлено и просуществовало до 1913 года, когда в силу вступил закон о «Федеральной резервной системе».

    Созданию Федерального резерва предшествовали мероприятия представителей могущественных международных финансово–политических групп, которые не иначе как заговор и не назовешь. По мнению многих специалистов, к концу первого десятилетия XX века в Соединенных Штатах произошло объединение в некий «денежный трест» наиболее крупных финансовых групп восточного побережья, под контролем которых оказались: производство стали, цветная металлургия, нефтяная отрасль, табачная, сахарная, сеть национальных железных дорог, торговый флот. По данным Э. Саттона, с 1900 по 1920 год этот денежный трест возглавлял Дж. П. Морган, а после его смерти—Дж. П. Морган–младший и «чертова дюжина» из пятнадцати компаньонов, находившихся в тесном взаимодействии с Рокфеллером, Гарриманом и Куном Лебом. Расследуя их деятельность, парламентский Комитет Пуджо пришел в 1912 году к выводу, что «денежный трест» стал «наибольшей опасностью за всю историю нашего государства, грозившей свободе конкуренции в промышленности. Опасность заключалась в концентрации кредитования в руках небольших финансовых групп путем контроля над банками и отраслями промышленности.

    При господстве в финансовом секторе группы банкиров, их партнеров и пособников, свобода конкуренции невозможна. Все ее преимущества сводятся на нет, будь то накопление капитала или реализация крупных выпусков облигаций» [59, с. 87].

    В 1907 году вышеуказанный «денежный трест», при поддержке Ротшильдов, спровоцировал обвал фондового рынка. Это позволило Дж. П. Моргану обратиться к правительству с предложением модернизации финансовой системы страны, якобы для того, чтобы в дальнейшем избежать подобных инцидентов. В связи с этим Теодор Рузвельт подписал постановление о создании Национальной денежной комиссии. В ее обязанности входило изучение состояния дел в банковской системе и выработка рекомендаций Конгрессу относительно оптимизации ее функционирования. Как только она возникла, ее председатель, один из лидеров республиканской фракции сенатор Нельсон В. Олдрич[177] (Nelson W. Aldrich), представлявший интересы Д. Рокфеллера и имевший тесные деловые отношения с Дж. П. Морганом, отправился в двухгодичное турне по Европе, в ходе которого провел интенсивные консультации с ведущими финансовыми группами Англии, Франции и Германии. Вскоре после возвращения Олдрича, поздно вечером 22 ноября 1910 года, вместе с ним из штата Нью–Джерси, в его личном железнодорожном вагоне, выехала на юг, в штат Джорджия, группа из шести человек. Кроме сенатора в вагоне находились: Эйбрагем Пиатт Эндрю (Abraham Piatt Andrew), помощник министра казначейства США и помощник главы Национальной монетарной комиссии; Фрэнк А. Вандерлип[178] (Frank A. Vanderlip), президент самого крупного на тот момент банка — «Национального городского банка г. Нью–Йорка» («National Citibank of New York»), который к тому же представлял интересы Вильяма Рокфеллера (William Rockefeller) и банковской фирмы международных инвестиций «Кун, Леб энд Компани»(«Кигт, Loeb&Company»); Генри П. Дэйвисон (Henry P. Davison), старший партнер компании Дж. П. Моргана (J.P. Morgan & Company); Чарльс Д. Нортон (Charles D. Norton), президент нью–йоркского «Первого национального банка» Дж. П. Моргана; Вениамин Стронг (Benjamin Strong), глава еще одного банка Дж. П. Моргана; и Пауль М. Варбург[179] (Paul M. Varburg), партнер в фирме «Кун, Леб энд Компани», представитель династии английских и французских Ротшильдов, брат Макса Варбурга (Max Warburg), возглавляющего банковский концерн Варбургов в Германии и Голландии.

    Прибыв на следующий день в г. Рали, штат Северная Каролина, они продолжили свой путь до станции Брансвик, штат Джорджия, а оттуда — на остров Джекил (принадлежащий Дж. П. Моргану), где эта группа, в обстановке строгой секретности, провела девятидневное совещание.

    По поводу усиленной конспирации данного мероприятия Ф. Вандерлип позднее писал: «Было бы весьма опасным для Олдрича, если бы стало известно, что сенатор обращался к кому–либо с Уолл–стрит за содействием в подготовке доклада и законопроекта. Поэтому были предприняты меры предосторожности, которые порадовали бы сердце самого Джеймса Стиллмана. Нам было приказано забыть о фамилиях и не обедать вместе в канун нашего отбытия. Мы обязались явиться в назначенное время на железнодорожную станцию у побережья Гудзона в Нью–Джерси, а также прибывать по одиночке и как можно незаметней. У станции нас должен был ждать личный автомобиль сенатора Олдрича, прикрепленный к последнему вагону поезда на юг.

    Когда я подошел к тому автомобилю, шторы были опущены, и только слабые проблески желтого света обнаруживали форму окон. Оказавшись внутри, мы принялись соблюдать оговоренное табу, наложенное на наши фамилии, и обращались друг к другу по именам — «Бен», «Пауль», «Нельсон» и «Эйб». Мы с Дейвисоном решили прибегнуть к еще большей конспирации и отказались отличных имен. Исходя из того, что мы всегда правы, Дейвисон стал Уилбером, а я — Орвиллом. Так звали братьев Райт[180] — пионеров авиации.

    Обслуживающий персонал и кондукторская бригада могли узнать одного или двух из нас, но только не всех. В противном случае о нашей таинственной поездке стало бы известно в Вашингтоне, на Уолл–стрит и даже в Лондоне. Конечно же мы понимали, что разоблачение невозможно, но случись оно, все наши усилия оказались бы напрасными, а время потрачено впустую. Если бы общественности дали знать, что мы собрались вместе и написали банковский законопроект, то этот законопроект не прошел бы через Конгресс» [59, с. 103].

    Итогом этого тайного совещания стало написание проекта закона, позже вошедшего в историю как «Акт о Федеральной резервной системе» («Federal reserve Act»).

    Член Палаты представителей от штата Миннесота Линдберг, ознакомившись с материалами Национальной денежной комиссии Олдрича и детально разобравшись в сути и назначении Федерального резерва, заявил следующее: «План Олдрича по банковским операциям и валюте — это чудовищный проект по сосредоточению в одних руках всех финансовых ресурсов страны: как государственных, так и частных. Он подразумевает создание одного центрального объединения с пятнадцатью филиалами по всей стране. В объединение будут допускаться только крупные банки и трастовые компании. Всем остальным не только откажут в членстве и запретят держать акции, но и посредством политических и финансовых рычагов будут диктовать свои условия — как следует вести дела. Перед этой мощью, сосредоточенной в контролируемых трестами и крупными финансистами банках больших городов, не устоит не только средний бизнес, но и политический аппарат» [59, с. 94].

    Практически аналогичным образом формулировали суть и предназначение центрального банка представители транснациональных финансовых кланов. Приведем письмо Ротшильдов своим американским единомышленникам, написанное в 1863 году, задолго до создания Федерального резерва.

    Лондон, 25 июня 1863 г.

    Господам Иклехеймеру, Мортону и Вандергульду

    №3, Уолл–стрит,

    Нью–Йорк, США

    Уважаемые господа!

    Господин Джон Шерман написал нам из городка в Огайо, США о прибыли, которую можно извлечь из деятельности национального банка в результате принятия вашим конгрессом нужного закона. Копия данного закона прилагается в нашем письме.

    Данный закон был составлен на основе плана, сформулированного Ассоциацией банкиров Великобритании и рекомендованного ею же нашим американским друзьям. Если закон будет принят, он принесет колоссальные прибыли банковскому братству по всему миру.

    Господин Шерман сообщает, что, в случае принятия закона, капиталистам впервые представится возможность сосредоточить в своих руках огромные ресурсы. Закон передает национальному банку практически полный контроль над внутренними финансами. «Меньшинство, которое понимает суть данного строя,пишет он,либо будет настолько заинтересовано в доходах, либо настолько зависимо от своих покровителей, что не будет являться какой–либо угрозой. С другой стороны, подавляющая часть людей, неспособных понять своим умом, что капитал извлекает огромные прибыли из системы, будет молча нести свою ношу, даже не подозревая, что система безразлична к их нуждам».

    Ваши навеки,

    Братья Ротшильд[181] [59, с. 73].

    Понимая, что без поддержки президента провести закон о центральном банке США через Конгресс будет практически невозможно, представители международных финансовых групп принялись активно искать необходимую им на этом посту кандидатуру. Ею оказался Вудро Вильсон — преподаватель женского колледжа Брин–Мор (штат Пенсильвания). В ноябре 1910 года они обеспечивают его победу на губернаторских выборах в штате Нью–Джерси, а затем, благодаря им, он становится президентом Соединенных Штатов. «На две трети президентскую кампанию Вильсона профинансировали семеро человек, связанных с Уоллстрит и все теми же трестами, которые Вильсон публично продолжал осуждать», — писал Энтони Саттон [59, с. 107].

    Уже кдекабрю 1912 года друг и советник Вильсона Э. Хауз провел консультации с ключевыми фигурами Конгресса, для того чтобы они поддержали запланированную инициативу президента о создании центрального банка США. В телефонном разговоре Варбурга и Хауза 12 декабря 1912 года последний заверил, что план утверждения Палатой представителей акта о Федеральной резервной системе готов [59, с. 108J.

    Немалое значение сторонники создания Федерального резерва уделяли пропаганде своих идей. Для этого ими были мобилизованы три ведущих американских университета — Принстон, Гарвард и университет Чикаго. На профессоров О. Спрейгью (О. Sprague) из Гарварда и Дж. Лауглинга (J. Laughlin) из чикагского университета была возложена основная работа в этом направлении[182]. Их усилия были подкреплены пятью миллионами долларов, которые выделили банки для рекламной кампании. Кроме того, Лауглинг возглавлял «Национальную лигу граждан» («National Citizens' League»), которая также принимала активное участие в создании позитивного имиджа идее создания центрального банка [60].

    В нижней палате парламента план по созданию центрального банка получил название законопроекта Гласса. 18 сентября 1913 года он был принят Палатой представителей со значительным перевесом голосов: двести восемьдесят семь конгрессменов проголосовали за, восемьдесят пять — против. Большинство конгрессменов не имели никакого представления о содержании законопроекта. Никаких поправок в законопроект внесено не было. Сенаторы голосовали либо за, либо против. Законопроект был назван в честь конгрессмена от Виргинии Картера Гласса — банкира и директора «Юнайтед лоун энд траст» («United loan and trust») и «Трастовой компании Виргинии».

    В Сенате законопроект, после прохождения через нижнюю палату, был назван по фамилии сенатора от штата Оклахома Роберта Л. Оуэна. Оуэн являлся председателем сенатского комитета по финансам, а также банкиром (крупным акционером «Первого национального банка Маскоги»).

    Сенат в феноменально короткий срок обсудил и одобрил законопроект Оуэна[183]. Сорок три сенатора проголосовали за, двадцать пять — против. Республиканцы даже не ознакомились с докладом, сопровождавшим законопроект. Он был пересказан с трибуны. Никому из членов Сената не предоставили возможность ознакомиться с содержанием законопроекта Оуэна, и некоторые сенаторы заявили об этом публично[184]. 22 декабря, на парламентской конференции, в задачу которой входило уладить разногласия между Палатой представителей и Сенатом по законопроекту о ФРС, с беспрецедентной быстротой акт о Федеральной резервной системе был утвержден окончательно. Любопытно, что всего за двадцать три часа (с 21 на 22 декабря) были устранены разногласия по проекту, он был направлен в типографию, набран, исправлен с оттиска типографского набора, роздан парламентариям, каждым из них прочитан, обдуман, обсужден, оценен и одобрен. Обсуждения законопроекта проводились без предварительного извещения членов согласительной комиссии. Решения принимались и официально оформлялись без договоренности с членами согласительной комиссии. Основные параграфы были утверждены без консультации и в спешном порядке оформлены в окончательную редакцию. Такая стремительность в работе законодательного органа бесспорно достойна книги «Рекордов Гиннеса». Относительно данной оперативности Э. Саттон язвительно заметил: «Подобные темпы законотворчества трудно сравнить с чем–то, имевшим место в Конгрессе за всю историю США. По зловещему стечению обстоятельств, подобное издание законов достойно сравнения с трафаретным законодательством «банановых республик» [59, с. 127–128].

    На следующий день после принятия закона о Федеральной резервной системе конгрессмен Линберг заявил: «Данный закон установил наиболее гигантский трест в мире. Как только президент подпишет этот законопроект, финансовый клан его руками узаконит «невидимое правительство»» [59, с. 130].

    B. Вильсон утвердил закон 23 декабря.

    Сенатор от Республиканской партии Бристоу принятие акта о ФРС прокомментировал следующим образом: «Я утверждаю, что данный законопроект был подготовлен в интересах банков; что сенатор от Оклахомы, как председатель комитета по финансам, открыто действует в интересах банков; что прибыли, которые извлекут банки в результате принятия законопроекта, пополнят и личное состояние сенатора. Сенатор выступил за увеличение размера дивидендов по акциям региональных банков с пяти до шести процентов, которые будут выплачиваться банкам — членам Федеральной резервной системы. Он выступил против того, чтобы народ имел возможность держать акции региональных банков, и настоял на том, чтобы акциями владели только банки, входящие в Федеральную резервную систему. Сенатор выступил против предоставления государству права контролировать региональные банки — в угоду тем, кто их контролирует сейчас. И пусть сенатор скажет сам, нарушил ли он базовый принцип Наставления Джефферсона» [59, с. 115).

    Федеральная резервная система начала свою работу в 1914 году, после того как В. Вильсон созвал Организационный комитет, с членами которого 6 января встретился Дж. П. Морган и сообщил им о том, что в ФРС должно быть представлено не более 7 региональных отделений. Однако впоследствии было принято решение о создании двенадцати банков, которые вошли в систему Федерального резерва. Ими стали: «Банк Нью–Йорка», «Ричмонд банк»; «Бостонский банк», «Банк Филадельфии», «Банк Кливленда», «Банк Чикаго», «Банк Сент–Луиса», «Банк Атланты», «Банк Далласа», «Банк Миннеаполиса», «Банк Канзас–Сити» и «Банк Сан–Франциско». Впоследствии все эти города превратились в основные финансовые округа США.

    Конгрессмен В. Патмэн (W. Patman), желая выяснить, кому принадлежит «Федеральная резервная система», провел соответствующее расследование, благодаря которому определил ее инвесторов. Поскольку именно «Банк Нью–Йорка» устанавливал процентную ставку и тем самым влиял на формирование валютной политики страны, то акционеры этого банка фактически и были акционерами всей ФРС. По его данным, 19 мая 1914 года Нью–Йоркский банк выпустил 203 053 акции. При этом сам Нью–Йоркский банк получил в свою собственность половину всех акций. Самые крупные нью–йоркские банки владели остальной частью акций: рокфеллеровские «Кун, Леб энд Компани» («Kuhn, Loeb & Company») и «Национальный городской банк» («National Citibank of New York») владели 30 тыс. акций. «Первый национальный банк» («First National Bank of New York») Моргана имел 15 тыс. акций. Когда в 1955 году «Национальный городской банк» слился с «Первым национальным банком», данный финансовый конгломерат фактически установили контроль над ФРС, так как приобрел четвертую часть акций «Банка Нью–Йорка». «Чейс Нэшнл банк» («Chase National Bank») имел 6 тыс. акций (этот банк принадлежал семейству Чоэллкопф[185] (Schoellkopf)). «Национальный банкторговли Нью–Йорка» («National Bank of Commerce») — 21 тыс. акций [60].

    Таким образом, Федеральная резервная система была создана и находится под контролем: клана Ротшильдов (и его европейских компаньонов), семьи Морганов[186], клана Рокфеллеров, «Варбург компани» («Warburg Company»), Лазарда Фререса (L. Freres), «Кун, Леб энд Компани», братьев Лехмэн (Lehman)[187] и «Голдмэн Сакс» («Goldman Sachs»). В служебном отчете Конгресса от 1976 года в качестве вывода говорится: «По–видимому, члены правления «Федеральной резервной системы» представляют собой небольшую элитную группу, имеющую подавляющее влияние на экономическую жизнь нашего народа» [59, с. 88]. Можно констатировать, что данные финансовые группы, крепко спаянные общим бизнесом и кровнородственными связями, фактически и являются реальными правителями Соединенных Штатов, оказывая определяющее влияние на финансово–экономические процессы и государственный аппарат этой страны. Взаимодействуя же с другими ведущими финансовыми группами мира и используя американский доллар уже как международную валюту, они на данный момент формируют глобальные тенденции в мировой экономике и политике. Растущее политическое влияние тех, кому принадлежит ФРС, объясняется тем, что, как точно заметил Э. Саттон: «Федеральная резервная система — это монополия, а для сохранения статуса монополии она должна обладать политической властью» [59, с. 88].

    Это прекрасно понимал Теодор Рузвельт, который перед своей смертью в 1910 году (как писала 27 марта 1922 года газета «New York Times») попытался предупредить американски и народ о той опасности, которую несут транснациональные финансовые кланы. Он сказал следующее: «Международные банкиры и лица, лоббирующие интересы Рокфеллеров и треста «Standard Oil», контролируют большинство газет для того, чтобы призвать к повиновению или заставить покинуть госслужбу тех людей, которые отказываются слушаться могущественную коррумпированную клику, являющуюся нашим невидимым правительством».

    О том же заявил на страницах «New York Times» (26 марта 1922 г.) мэр Нью–Йорка Джон Хайлэн: «Предупреждение Теодора Рузвельта сейчас кажется крайне своевременным, поскольку действительным бичом нашего республиканского строя является невидимое правительство, которое, как гигантский осьминог, простирает свои скользкие щупальца на города, государство и всю страну… Оно захватывает своими мощными присосками наши исполнительные и законодательные органы, школы, суды, газеты и любой государственный орган, созданный для защиты общественного блага…Дабы избежать беспочвенных обобщений, достаточно сказать, что во главе этого спрута находятся мощные банковские дома, обычно упоминаемые как международные банкиры… Эти международные банкиры и лица, преследующие интересы Рокфеллеров и «Standard Oil», контролируют большую часть газет и журналов в нашей стране».

    Наблюдая это, американский судья Брандейс заметил: «Развитие в наших условиях финансовой олигархии, с которой мы знакомы по истории политического деспотизма, — это узурпация, протекающая путем постепенного захвата, нежели насильственных действий; атакже путем продуманной и зачастую полностью скрытой концентрации» [59, с. 88].

    Однако все предупреждения оказались тщетными, международные банковские группы смогли постепенно выстроить по собственным схемам социально–политическую и финансово–экономическую системы западных стран (а затем тех государств, которые оказались в их сфере влияния), что позволило им узурпировать политическую власть в мировом масштабе. Карл Маркс уже в 1843 году вынужден был констатировать: «В то время как, по идее, политическая власть возвышается над денежной властью, наделе она стала ее рабыней» [61, с. 409—410].

    МВФ — КАТАСТРОФЫ ЭКСПОНЕНЦИАЛЬНОГО РОСТА

    Важную роль в современной глобальной финансовой системе, созданной по западным алгоритмам, играют международные организации. Парадоксальность ситуации заключается в том, что, открывая внутренние рынки слабых в экономическом плане незападных государств и тем самым обрекая их промышленность и финансы на разрушение, транснациональная олигархия создает финансовые организации, официальной целью которых является спасение этих стран от экономической катастрофы. То есть одни и те же лица, с целью личного обогащения, сперва провоцируют кризис в определенной стране, а затем предлагают ей свою помощь для его преодоления, которая, как показывает практика, приводит в конечном итоге к углублению деструктивных процессов. В таких условиях правительство пострадавшего государства оказывается абсолютно беспомощным, так как вынуждено действовать не адекватно ситуации, а по навязанным ему схемам. Подобная методика позволяет транснациональной олигархии, проводя беспроигрышные финансовые игры, получать гигантские прибыли.

    Международный валютный фонд (International Monetary Fund) является одной из наиболее влиятельных организаций, занимающихся «спасением» национальных экономик. Именно на примере результатов его деятельности можно получить представление о том, как транснациональные финансово–политические группы «помогают» незападным странам преодолеть экономическую отсталость и нищету.

    Решение о создании Международного валютного фонда (МВФ) было принято в 1944 году на международной валютно–финансовой конференции в Бреттон–Вудсе (штат Нью–Гемпшир, США). Официально же МВФ начал действовать в мае 1946 года. Сперва в него входило 39 стран. Изданный момент МВФ объединяет 182 государства.

    Идея создания Фонда и основных принципов его деятельности принадлежит американцу Гарри Дестеру Уайту и англичанину Джону Мейнарду Кейнсу. Именно они предложили новую систему международных валютно–финансовых отношений. В соответствии с их замыслом, мировая финансовая система должна направляться и регулироваться не с помощью разовых международных совещаний, а постоянно действующей международной организацией, воздействующей на развитие глобальных экономических процессов, как в отдельных странах, так и в мире в целом. Инструментом этого воздействия должна была стать свободная конвертация национальных валют, основанная на их приравнивании друг к другу и взаимном обмене по официально согласованному курсу на базе паритетов, выраженных в золоте и долларах США.

    Страны–члены обязаны представлять МВФ информацию о своих официальных золотых запасах и валютных резервах, состоянии экономики, платежном балансе, денежном обращении, заграничных инвестициях и т.п. Членство страны в МВФ является обязательным условием ее вступления в Международный банк реконструкции и развития и получения льготных кредитов.

    Руководящие органы М ВФ — Совет управляющих и Директорат. Совет управляющих — высший орган, который решает принципиальные вопросы. Он состоит из министров финансов или управляющих центральными банками стран–участниц. Сессии Совета проводятся каждый год. В перерывах между сессиями вся текущая работа выполняется Директоратом, состоящим из шести представителей стран–членов с наибольшей долей капитала в Фонде и 16 представителей от остальных стран, избираемых по географическому признаку. В него входят 22 исполнительных директора. Директорат назначает директора–распорядителя, который выступает в качестве Председателя.

    Каждое государство, которое входит в М ВФ, в соответствии с его уставом обязано вносить определенную сумму по установленной для нее квоте. От размера квоты зависит число голосов каждого государства–члена и размер кредита, на который оно может рассчитывать. В 1998 году, например, наибольшая квота и соответствующее число голосов были у США — 36 млрд.долл. и соответственно 17,78% голосов. Другие государства располагают существенно меньшими квотами. Великобритания на тот момент имела квоту в 10 млрд.и 4,98% голосов. Такой же была и доля Франции. Одинаковые квоты были у Германии и Японии — по 11, 2 млрд.долл. и 5,53% голосов. Для Италии доля ее участия была установлена в размере 6,2 млрд.и 3,09% голосов и т.д. Взносы членов определяют бюджет Фонда. Кроме этого, он образуется и за счет займов у некоторых правительств и больших международных банков. Решение о предоставлении МВФ кредитов принимаются правительствами стран–членов. Кредиты Фонда служат для государственных и частных банков–кредиторов показателем платежеспособности и фактором, от которого зависит принятие решения об отсрочке погашения долгов и о предоставлении новых кредитов. Решения по наиболее важным вопросам принимаются большинством в 85% голосов, менее важные — большинством в 70% голосов.

    Начало сотрудничества Международного валютного фонда с любой страной мира и мест стандартны и «пролог»: под давлением ведущих западных государств и международных организаций она открывает свой внутренний рынок, приобщаясь к процессу глобализации. Через определенное время, не выдержав конкуренции с более мощными в экономическом плане западными соперниками, страна теряет на нем господствующее положение, а затем, в скором времени, оказывается в состоянии финансово–экономического коллапса с постепенным распадом производственных инфраструктур. После этого на ее территории начинают активно действовать экспертные группы

    МВФ, которые предлагают ее правительству определенную программу финансово–экономических реформ и кредиты, которые должны обеспечить их осуществление.

    Смысл предлагаемых Фондом преобразований сводится к ликвидации всех социальных программ, закрытию убыточных, в рамках международной конкуренции, предприятий, принятию законов, стимулирующих присутствие на внутреннем рынке иностранных инвесторов и жесткой монетарной политике.

    Итогом реализации пакета реформ МВФ становится: уничтожение социальной инфраструктуры, паралич промышленности и сельского хозяйства (с постепенным их разрушением), миллионы безработных, массовая нищета, захват транснациональными финансово–политическими группами эффективно функционирующих (в условиях международной конкуренции) предприятий и установление ими своего контроля над национальной денежной системой. Кроме этого, после проведения преобразований по схемам МВФ, практически каждая страна оказывается с многомиллиардным внешним долгом, выросшим из предоставленных ей Фондом кредитов.

    Западные финансисты — опытные, знающие люди и прекрасно понимают, что миллионные и тем более миллиардные кредиты страна с разрушенной либеральными реформами экономикой не способна отдать в принципе. Поэтому целью предоставления кредитов является не сколько получение процентов, которые она рано или поздно не сможет платить, а ее полная зависимость от кредиторов, ведь после возникновения проблем с выплатой процентов они получат возможность распоряжаться ресурсами страны, господствовать на ее внутреннем рынке и навязывать свою политическую волю. Для незападн ых стран западные кредиты это плата за их полную зависимость от транснациональной олигархии[188].

    Данные выводы, пол ученные на основе анализа последствий деятельности международных финансовых структур, прямо подтверждаются американскими экспертами, специализирующимися на ведении финансовых войн.

    Так, например, в 2004 году в Соединенных Штатах вышла книга Джона Перкинса (сотрудника «Агентства национальной безопасности» США, а с 1971 по 1981 год ведущего специалиста международной консалтинговой фирмы «Chas. T. Main» (MAIN)[189] «Исповедь экономического убийцы». В ней Перкинс признался в том, что все эти годы он был так называемым «Economic Hit Man»[190] «экономическим убийцей», действующим под прикрытием международных финансовых структур для осуществления американской экспансии.

    «Для нас это была борьба за мировое господство и воплощение мечты горстки алчных людей — создание глобальной империи, — писал он с шокирующей откровенностью о своей деятельности. Это то, что у нас, ЭУ [экономических убийц], получается лучше всего: глобальная империя. Мы представляем собой элитную группу мужчин и женщин, использующих всемирные финансовые организации для создания таких условий, при которых другие народы вынуждены подчиняться корпоратократии, управляющей нашими крупнейшими компаниями, нашим правительством и банками. Как и члены мафиозных группировок, ЭУ «делают одолжения». Такие одолжения принимают форму займов для развития инфраструктуры: предприятий электроэнергетики, скоростных магистралей, портов, аэропортов, технопарков. Условием предоставления займа является то, что работы по этим проектам выполняют строительные и инженерные фирмы только из нашей страны. Фактически большая часть средств так и не уходит за пределы США: деньги просто переводятся из банковских организаций в Вашингтоне в строительные организации в Нью–Йорке, Хьюстоне или Сан–Франциско [«Chas. T. Main», «Bachtel», «Halliburton», «Stone & Webster» и «Brown & Root»].

    Несмотря на то что деньги практически немедленно возвращаются в корпорации — членам корпоратократии (т.е. к кредиторам), страна, получающая заем, обязана выплатить его назад с процентами. Если ЭУ превосходно справился со своим заданием, займы будут настолько велики, что должник уже через несколько лет будет не способен выплачивать долг и окажется в ситуации дефолта. И вот тогда, подобно мафии, мы требуем себе шейлоковского «фунта живой плоти». Таковой часто состоит из одной или нескольких позиций: страна должна голосовать по нашей указке в ООН, позволить разместить наш и военные базы и допустить к драгоценным природным ресурсам, например к нефти или к Панамскому каналу. Конечно, при этом должник по–прежнему остается должником — и вот еще одна страна вошла в нашу глобальную империю» [62, с. 23–24].

    При проведении подобных спецопераций в средствах массовой информации страны–жертвы разворачивается мощная пропагандистская кампания, превозносящая неизбежные результаты такого фантастически удачного займа — стремительный и неудержимый рост валового национального продукта. При этом, как замечает Перкинс, «о чем умалчивалось, так это о том, что каждый из этих проектов должен был принести солидные прибыли подрядчикам и осчастливить несколько состоятельных и влиятельных семей в соответствующих странах, тогда как правительства этих стран ставились в долгосрочную финансовую зависимость, которая соответственно была залогом их политического послушания. Чем больше будет заем, тем лучше. Тот факт, что долговое бремя страны лишает ее беднейшее население здравоохранения, образования и других социальных услуг на многие десятилетия, не принимается во внимание.

    Мы с Клодин открыто обсуждали обманчивую природу такого показателя, как ВНП. Например, ВНП растет, даже если прибыль получает только один человек, допустим, владелец электростанции, и при этом большая часть населения отягощена долгом. Богатые богатеют, бедные беднеют. А с точки зрения статистики это регистрируется как экономический прогресс» [62, с. 47].

    По мнению специалистов Института глобального развития и окружающей среды Тафтского университета (Массачусетс, США), страны третьего мира, имеют значение для индустриальных государств в качестве источника сырья, дешевой рабочей силы, а также как рынок сбыта товаров, требующих для своего производства высоких технологий. И поскольку зажиточные социальные группы развивающихся стран стремятся достичь уровня жизни правящих слоев Запада, их страны оказываются отягощенными многомиллиардными задолженностями и потому крайне уязвимыми для вмешательства в их внутренние дела кредиторов. «Таким образом, — подчеркивают авторы, — кредиторы навязывают странам «третьего мира» весьма суровые программы развития, снижающие жизненный уровень большинства населения, обеспечивая в то же время процветание и без того обеспеченного меньшинства, расширяя для него рынки потребительских товаров и услуг» [63].

    Схема реформ МВФ всегда стандартная, поэтому ее суть можно рассмотреть на примере Аргентины. Процесс интеграции этой страны в глобальный рынок, который начался после военного переворота 1976 года, стал фрагментом широкомасштабной экспансии международных банков и ТНК в Латинской Америке. В начале 70–х годов политическая ситуация в этом регионе развивалась по общему шаблону — в целом ряде его государств произошли военные перевороты.

    Параллельно с этими политическими событиями на всех информационных уровнях государств региона вдруг началась мощная пропаганда «гениальной» экономической модели, разработанной «чикагской школой» для развивающихся стран. Эту модель рекламировали с впечатляющим размахом, а ее автору, американскому экономисту Милтону Фридману, и его сотрудникам была присужденная Нобелевская премия.

    В чем была суть данной модели? Латиноамериканские страны отличались хронической инфляцией. В связи с этим неолибералы заявили о необходимости управления этой инфляцией. Для этого нужно было, по их мнению, в первую очередь сократить заработную плату рабочих и служащих, так как зарплата, по их мнению, съедает значительную часть национального дохода.

    Тогда же в прессе стал активно муссироваться такой термин как «эффективность». Аргентинская промышленность неэффективна, утверждали чикагские либералы, а потому ее необходимо модернизировать. Как? Открыть внутренний рынок для иностранных товаров. Тогда в Аргентине экономически выживет только тот предприниматель, которой будет использовать самую современную технику и передовые технологии и благодаря этому сможет по цене и качеству производимого им продукта конкурировать на рынке.

    Руководить всей этой модернизацией военные поручили Мартинесу де Осу, представителю класса землевладельцев Аргентины. Новая модель, как объяснили аргентинцам иностранные экономисты, будет демократической, поскольку покупатель сам определит, что и у кого ему нужно покупать, и соответственно решит судьбу того или иного предприятия.

    Осуществлялись и чисто финансовые мероприятия. Их объясняли заботой о тех аргентинцах, у которых были вклады в банках. Подчеркивалось, что так как инфляция «съедает» сбережения вкладчиков, необходимо ввести особый режим обмена валюты, который бы обеспечил процент, выплачиваемый по вкладам, превышающий уровень инфляции. Была введена так называемая «табличка». В ней на год определялся курс обмена песо на иностранную валюту. Однако эта табличка не учитывала уровень внутренней инфляции. Впрочем, в первые два года все эти меры создали мираж экономического бума.

    Американский доллар стал дешевым. Значительное количество населения вдруг обнаружило, что может ехать куда угодно и покупать что угодно. Аргентинцы везли из Европы, США и Японии бытовую электротехнику, одежду, ткани и т.д. А в то же время изменялась вся традиционная система финансирования производства, в результате чего стало невыгодно вкладывать деньги в промышленность. Большую прибыль можно было получить с помощью элементарной банковской операции.

    Аргентина превратилась в своеобразный рай для международных банков. Ей все предоставляли кредит, впервые страна не ощущала недостатка в американских долларах. Но новые технологии в страну не ввозились, наоборот, производство закрывалось, цена кредита на внутреннем рынке достигла невероятно высоких показателей. Как было сказано, изменилась традиционная система финансирования. Если раньше при производстве 100 единиц любой продукции кредит занимал 10 единиц, а рабочая сила — 25—30 единиц, то теперь происходило все наоборот. Кредит отнимал заработную плату. Благодаря этому, а также искусственному курсу обмена валюты, производить стало невыгодно. Выгодно было импортировать даже яйца и кур из Израиля, мясомолочные продукты из Голландии и т.д.

    В результате проведения либеральных реформ численность полностью безработных аргентинцев достигла полумиллиона человек, 2 млн. высококвалифицированных специалистов вынуждены были выехать за границу, промышленность стала работать на 50% своей мощности, знаменитое сельское хозяйство Аргентины оказалось парализованным, сотни тысяч людей начали голодать, резко сократилось число школ.

    Шесть лет деятельности демократического правительства президента Альфонсина продемонстрировали, как широкомасштабные финансовые махинации могут разрушить процветающую страну, создав гигантский внешний долг — 40 млрд. долл. Ежегодные выплаты только по его процентам и обслуживанию составили 5,5 млрд. в год, т.е. более половины валютных доходов государства. А в 1989 году внешний долг Аргентины превысил 60 млрд.[191].

    Но и это не было конечной целью разорения страны. Транснациональные финансовые круги стремились заставить ее правительство оплачивать созданные с помощью финансового мошенничества долги акциями прибыльных государственных предприятий промышленности и сельского хозяйства, а также продажей земли, т.е. фактически захватить экономическую систему страны.

    Итак, катастрофа Аргентины после ее интеграции в глобальную экономику состоялась. В 1989 году аргентинцы, разочарованные политикой правительства, отдали свои голоса на выборах за представителя Хустисиалистской партии Карлоса Менема, и сразу же после его победы в стране появились специалисты МВФ с проектом экономического курса реформ. Этот проект был основан на сдерживании эмиссии, сокращении социальных программ и приватизации. Осуществить их взялся Доминго Кавалло, один из ведущих авторитетов либеральной монетаристской школы, назначенный министром финансов Аргентины. Основой его плана реформ стало осуществление так называемого жесткого валютного курса («currency board»).

    Суть этого курса в следующем. Если, предположим, определенное государство имеет 10 млрд.долл. финансовых резервов, то точно на эту сумму выпускается национальная валюта. При этом увеличение денежной массы допускается лишь в том случае, если увеличивается объем долларовых резервов (например, в результате экспорта). Это становится единственным условием эмиссии. Так гарантируется блокирование механизма инфляции.

    Однако подобная финансовая политика имеет и другие последствия. Экономика не может работать без денег. И количество денег, необходимых для функционирования экономической системы в любой стране, известно — 15—20% от валового внутреннего продукта. Но долларовые резервы в любой бедной стране — мизерные. Уровня 15% они не достигают. Однако если денежной массы будет меньше 15%, экономика окажется парализованной. С нею начнет происходить то, что происходит с обескровленным организмом — сначала все его процессы замедляются, а затем он погибает.

    Реформаторами планировалось, что под гарантированную долларом национальную валюту в страну потекут инвестиции. Причем значительная часть — на условиях конверсии долгов. То есть долговые обязательства Аргентины скупались на мировых рынках со значительной скидкой и потом ей предъявлялись к уплате. А она была вынуждена отдать кредиторам свою собственность на сумму долгов. Но и в этой ситуации транснациональные финансово–политические группы, не желая платить реальную стоимость предприятий, используя все рычаги своего влияния, смогли разорить имеющихся собственников, а потом скупить их собственность по максимально низким ценам.

    Каким оказался итоглиберальной политики? Процесс конверсии аргентинского долга был активным лишь недолгое время, а потом прекратился. Инвесторы приобрели все, что их интересовало, и внешний долг страны снова стал резко возрастать.

    Инфляция действительно исчезла. Но одновременно перестало функционировать большинство аргентинских промышленных предприятий. В мировой экономической прессе Аргентину называли «страной мертвых заводов». Все, что было способно производить продукцию на экспорт, оказалось в руках транснациональных финансовых структур.

    Внешний долг Аргентины в 1990 году составил 62 млрд.долл., в 1995–м — 90 млрд, в 1997–м — 108 млрд, в 2001–128 млрд.долл. США (в этом году страна должна была вы платить международн ы м кредиторам 19,5 млрд). Отношение внешнего долга к ВВП составило: 29% в 1992–м, 35,5% в 1994–м, 45,3% в 1996–м, 50% в 2001 году.

    При этом выяснилось, что новый курс не страхует от влияния кризисов мировых рынков. Мексиканский кризис 1994–1995 годов очень сильно ударил по Аргентине. Санирование[192] кредитно–банковской системы после него обошлось ей в 25% ВВП. Большие потери она понесла и от кризиса 1997—1998 годов.

    Асоциальные последствия экономического творчества либерала Кавалло оказались катастрофическими. В 1996 году официальная безработица достигла 18%, преступность (в городах вообще, и в особенности в Буэнос–Айресе, где проживает треть населения страны) превысила все мыслимые пределы. Резко снизилась рождаемость. В самой Аргентине теперь 2 млн.человек недоедает. И это в стране — мировом производителе мяса и зерновых!

    А потом начался этап полного краха разрекламированных либеральных реформ. Темпы роста ВВП к 1996 году упали втрое. Дефицит бюджета возрос вдвое. В 1996 году «архитектор аргентинских реформ» и «триумфатор» Д. Кавалло[193] был отправлен президентом Карлосом Менемом в отставку. А в 1997 году Хустисиалистская партия потерпела полное фиаско на выборах.

    К 1998 году в результате провалившихся реформ социальное расслоение по уровню доходов увеличилось вдвое. Даже в столице доход на душу населения беднейших 15% общества составил 60 песо, при официальном прожиточном минимуме 260. А в экономически слабых провинциях средний доход на душу населения упал до 35 песо.

    Для сохранения бюджета и обеспечения выплат внешнего долга в стране в 2001 году был введен очередной режим жесткой экономии, сведя на нет практически все социальные программы. В целом госрасходы были сокращены на 1,5 млрд. долл.

    Одновременно с этим в Аргентине начались корпоративные дефолты. О своей неплатежеспособности объявили крупнейшие компании страны. Так, например, в августе 2001 года «Cia de Alimentos Fargo SA», являющаяся крупнейшим в стране производителем хлеба, объявила дефолт по процентным выплатам на сумму 1,5 млн.долл. В связи с ухудшающейся ситуацией многие иностранные предприятия начали экстренно сокращать свою деятельность на территории Аргентины. И не напрасно, так как в декабре 2002 года многолетний финансово–экономический кризис закончился окончательной катастрофой и объявлением дефолта в 141 млрд.долл.

    Начиная с 13 декабря провинции страны, а затем Буэнос–Айрес охватила волна насилия. Разъяренные толпы аргентинцев громили магазины и банки. Были предприняты попытки штурма президентского дворца. 30 декабря разгромлено помещение парламента. Тысячи безработных вышли на улицы столицы, останавливаясь у каждого супермаркета и требуя бесплатной раздачи продуктов питания. А затем в центре города проходили митинги под лозунгом «Питание и работу для бедных».

    Из 37 млн.аргентинцев ниже уровня бедности на данный момент живет 40% населения. Угрожающего уровня достигла социальная дифференциация. Если за предыдущие четверть века «ножницы» в доходах 10% самых богатых аргентинцев и 10% самых неимущих возросли всего в 2,5 раза, то сейчас разница в их доходах примерно 30–кратная, и разрыв продолжает расти. Таковы последствия либеральных реформ по схемам МВФ.

    Известный в Латинской Америке писатель–публицист Рохелио Гарсия Лупо в своей книге «Против иностранной оккупации» сравнивает действия транснациональных банков и монополий в Аргентине с действиями лисицы в курятнике. Он подробно описывает, как США и Англия добивались назначения на ключевые министерские посты своих креатур, как эти люди помогали разорять не только аргентинские предприятия, но и целые отрасли промышленности. В конце книги он приводит список крупнейших предприятий и банков, скупленных транснациональными финансовыми группами.

    В Мексике все происходило по аналогичному сценарию. Десять лет мексиканские президенты послушно выполняли все рекомендации МВФ, Всемирного банка и правительства Соединенных Штатов. Они приватизировали большую часть государственной промышленности, сняли все ограничения для иностранных инвесторов, отменили налоги на импорт и открыли страну мировой финансовой системе. В 1993 году Мексика даже подписала с США и Канадой Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA), в соответствии с которым должна была произойти полная интеграция страны в североамериканский рынок на протяжении десяти лет. Для транснациональных финансистов и неолиберальных идеологов мексиканское государственное руководство стало идеально дисциплинированным исполнителем.

    Вначале, после осуществления реформ, происходили положительные изменения. Многочисленные транснациональные корпорации организовывали или расширяли в стране производство. Объем экспорта каждый год возрастал на 6%, а внешняя задолженность, которая в 1982 году поставила страну на грань катастрофы, начала уменьшаться. Но при этом «экономическое чудо» приносило реальную пользу лишь очень незначительной части экономики и населения. Новые, динамично развивающиеся области химической, электронной и автомобильной промышленности сильно зависели от импорта и создавали незначительное количество рабочих мест. Большая часть промышленности была выведена из государственного сектора и передана в руки нескольких акционеров. Лишь 25 холдингов контролировали корпоративную империю, которая вырабатывала половину ВНП страны. В то же время чрезмерная финансово–экономическая открытость по отношению к США поставила основные секторы мексиканской экономики в условия непосредственной конкурентной борьбы с более сильным американским производителем. Страну захлестнул поток импортных товаров, и мексиканские компании средних размеров, которые специализировались на трудоемком производстве, обанкротились. В одних лишь машиностроительной и до того стабильной текстильной промышленности были вынуждены закрыться 50% предприятий. Реальный экономический рост стал отставать от темпов увеличения населения. Форсированная капитализация сельского хозяйства, которая, как планировалось, должна была стимулировать экспорт и помочь победить конкурентов из США, на практике имела катастрофические последствия. Несколько миллионов сельскохозяйственных рабочих потеряли работу и мигрировали в города. Начиная с 1988 года импорт возрастал в четыре раза быстрее, чем экспорт, наращивая дефицит торгового баланса, который в 1994 году сравнялся с соответствующим показателем всех латиноамериканских стран, вместе взятых. Для успокоения избирателей и сохранения дешевого импорта правительство завышало цену на мексиканскую валюту за счет высоких процентных ставок. Но в январе 1994 года финансовый рынок Мексики рухнул, и произошла девальвация песо. Спасая западные фонды, министр финансов США Рубин и глава МВФ Камдессю организовали самый большой чрезвычайный займ всех времен. Это, разумеется, спасло западных инвесторов, но Мексика оказалась в состоянии экономической катастрофы.

    Для того чтобы вернуть доверие международных финансовых кругов, мексиканский президент приказал начать следующий этап шоковой терапии. В результате на протяжении нескольких месяцев 15 тыс. мексиканских компаний обанкротилось, около 3 млн.человек потеряли работу, покупательская способность населения уменьшились как минимум на треть. Произошло разрушение социальной сферы.

    Размер совокупного продукта на душу населения стал постоянно уменьшаться. Страну охватили политические волнения, забастовки и крестьянские восстания. По мнению западных специалистов, Мексика сейчас находится на грани гражданской войны [2, с. 188–189].

    «За прошедшее десятилетие экономических реформ количество людей, живущих в крайней бедности в сельской местности, возросло почти на треть, — пишет Н. Хомский, анализируя ситуацию в Мексике. — Половине населения не хватает средств для удовлетворения основных потребностей, драматический рост нищеты наблюдался с 1980 года. Согласно предписаниям Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка, в сельскохозяйственном производстве произошел сдвиг в сторону экспорта и кормов для животных, что благоприятствовало агробизнесу, иностранным потребителям и богатым слоям мексиканского населения, — тогда как недоедание стало основной проблемой здравоохранения, безработица в сельском хозяйстве увеличилась, плодородные земли были оставлены, и Мексика начала импортировать продовольствие в громадных количествах. Резко упала зарплата в промышленности. Доля труда в валовом внутреннем продукте, которая возрастала до середины 70–х годов XX века, с тех пор упала более чем на треть. Таковы стандартные обстоятельства, сопутствующие неолиберальным реформам» [33, с. 181–182].

    «Итак, мексиканский опыт показывает, — делают вывод Мартин Г.П и Шуманн X., — что идея чуда–процветания в результате полного освобождения рынка—наивная иллюзия. Всякий раз, когда слаборазвитая страна пытается без субсидий и тарифной защиты конкурировать с мощными индустриальными экономиками Запада, ее потуги обречены на скорый провал. Свободная торговля — не более чем закон джунглей, и не только в Центральной Америке» [2, с. 190].

    Теперь обратимся к факту сотрудничества МВФ с Венесуэлой.

    Либеральные реформы в этой стране начались в 1980 году. На тот момент ее внешний долг составлял 29 млрд.долл., а через 10 лет преобразований она только по процентам выплатила 31 млрд.[64, с. 20]. Отток капиталов из страны за десять лет (1980–1990) оценивается в 34,5 млрддолл. В 1989—1991 годах реальная заработная плата в Венесуэле упала на 40%, безработица в 1991 году достигла 50% от общего количества трудоспособного населения.

    В средних по своим размерам компаниях объем капиталовложений упал за эти три года на 20%, в небольших и маленьких — на 36—50%. За чертой бедности оказалось 80% от 18–миллионного населения страны [65]. И это притом, что в свое время в Венесуэле, которая занимает важные позиции среди мировых экспортеров нефти, был самый высокий доход надушу населения в Латинской Америке.

    Благодаря программам М ВФ распределение населения страны по уровню доходов в начале 90–х было таким: богатые— 1%, верхний слой среднего класса — 7%, средний класс— 12%, бедные — 36%, нищие — 44%. [64, с. 20].

    В Перу эмиссары МВФ появились также в 1980 году. В период с 1980 по 1985 год валовой национальный продукт этой страны начал стремительно падать. Однако в 1986—1987 годах наблюдался его подъем, но специалисты считают, что эта временная приостановка снижения ВНП была вызвана разрывом отношений президента Алана Гарсия с МВФ и прекращением выплат внешнего долга. Однако в 1987 году он вновь начал сотрудничество с МВФ, в результате чего в стране снова произошел экономический спад.

    В период 1980—1990–х годов ВНП надушу населения Перу сократился на четверть. Народ страны начал попросту недоедать. А в августе 1990 года президентом стал Альберто Фухиоми, который осуществил «шоковую терапию». Было резко сокращено государственное финансирование производства продуктов питания и отменены дотации энергетической сфере. Цены на продовольствие, воду, коммунальные услуги немедленно увеличились в 30 раз. Заработная же плата всего лишь была удвоена. До начала либеральных реформ количество перуанцев, которые жили в бедности, составляло 35% от 20–миллионного населения, через несколько недель после запуска механизма «шоковой терапии» количество нищих в стране достигло 60%.

    Бедность в Перу означает возможность поесть раз в день, потребляя около 800 кал. в сутки (это меньше того, что получали узники в гитлеровском концлагере Аушвиц). Из–за экономии государственных средств на поддержку водопроводной и канализационной систем (потребность в инвестициях этой инфраструктуры составляла в 80–х 140 млн.долл. в год, но правительство выделяло не более 20% от этой суммы) в городах Перу вспыхнула эпидемия холеры. Количество заболевших ею выросло с 36 на каждую тысячу жителей в 1980 году до 133 — в 1989–м. «Шоковая терапия» практически не предусматривала затрат на социальную сферу. Поэтому, несмотря на эпидемию, государственное финансирование здравоохранения в Перу в 1990 году составляло всего четверть от уровня 1980 года. Месячная зарплата врачей в стране была 45 долл, а медицинских сестер — 25. За все три года свирепствования эпидемии правительство затратило на борьбу с ней в целом 60 млн.долл., тогда как на погашение долгов транснациональным кредиторам выплаты достигали 80 млн.в месяц (!) [66].

    «Шоковая терапия» Боливии была осуществлена под руководством известного либерала и консультанта МВФ Джеффри Сакса[194]. В 1985—1987 годах он был советником боливийского правительства. Благодаря его консультациям в стране удалось остановить инфляцию, разрушив при этом производственный сектор и без того слабой боливийской экономики, что в итоге превратило Боливию в «наркореспублику».

    Либеральная «терапия» этой страны длилась 5 лет (с 1985 по 1990 г.). За это время внутренние капиталовложения в расчете на душу населения снизились вдвое. Д. Сакс урезал затраты бюджета, сократив количество занятого населения в государственных отраслях промышленности: в оловянной на 77% и нефтяной на 45%. Безработица, благодаря его реформам, также охватила и частный сектор боливийской экономики. Там занятость снизилась на 20 тыс. человек. Безработные переместились на плантации и в лаборатории наркобаронов, где выращивалась и перерабатывалась кока. В скором времени в этой «отрасли» была занята уже треть трудоспособного населения страны. Производство кокаина в Боливии стало стремительно увеличиваться. Сакс настолько сильно стимулировал кокаиновый промысел в этой республике, что она до сих пор входит в число главных мировых поставщиков этого наркотика. Кокаин, произведенный в Боливии, составлял, до недавнего времени, 37% всех уличных продаж этого наркотика в США, а доход от его реализации оценивается в 50 млрд.долл. в год, что в 10 раз превышает легальный ВНП страны [67].

    Итак, промышленность Боливии была разрушена, страна превратилась в мирового производителя кокаина, но инфляция действительно упала. Это яркий пример экспорториентированной «модернизации» по методам МВФ. В его условиях все равно, за счет какого экспорта достигается финансовая стабилизация — в Мексике за счет вывоза нефти, в Боливии — кокаина.

    Трагические события конца девяностых годов в Эфиопии также непосредственно связаны с деятельностью на ее территории МВФ.

    После свержения в 1991 году в этой стране просоветского режима полковника Менгисту Хайле Мариам организации международных кредиторов создали «Экстренный проект выздоровления и перестройки», который в срочном порядке должен был решить проблему внешнего долга в 9 млрд.долл., возникшего во время власти Менгисту. Проект предусматривал отсрочку выплат по нему, но лишь при условии проведения в Эфиопии радикальных макроэкономических реформ. МВФ предложил переходному правительству свой стандартный набор финансово–экономических преобразований, которые оно вынуждено было последовательно реализовывать.

    Это фактически полностью исключило реальное послевоенное восстановление страны. Международные кредиторы требовали либерализации торговли и полной приватизации общественных коммунальных служб, банков, государственных ферм и фабрик. При этом прошли массовые увольнения госслужащих (включая учителей и работников здравоохранения), зарплаты были заморожены, а трудовое право изменено для того, чтобы дать государству возможность «освободиться от избыточных работников». В условиях тотальной коррупции государственная собственность была практически полностью распродана по дешевке иностранным компаниям.

    Так же как после реформ в Кении в 1991 году, рынки сельскохозяйственной продукции Эфиопии оказались в руках больших сельскохозяйственных корпораций. Международные кредиторы вынудили правительство отказаться от контроля над ценами на сельскохозяйственную продукцию и предоставления субсидий крестьянам. Также были освобождены расценки на перевозку, что привело к росту цен на продукты питания в удаленных районах, более всего пострадавших от засухи. А продажа товаров для крестьян, включая удобрения и семена, оказалась в руках частных торговцев.

    В начале реформ Соединенные Штаты «пожертвовали» Эфиопии большое количество американских удобрений «в обмен на рыночные реформы». Однако подаренные удобрения быстро закончились, успев при этом подорвать их местное производство, так как те же компании, которые поставляли импортные удобрения, контролировали и оптовую продажу отечественных, через посредничество эфиопских торговцев.

    Так как внешний долг страны возрастал и необходимо было платить по процентам, международные кредиторы потребовали от правительства продать запасы зерна, созданные на случай чрезвычайного положения (после голода 1984—1985 гг.), и оно на это согласилось. С той же целью шел интенсивный процесс экспорта миллионов тонн выращенного зерна, что представляло собой фактически его конфискацию международными кредиторами за долги. Итогом этой политики стал массовый голод, охвативший страну в 1999–2000 годы.

    Что характерно, параллельно вывозу эфиопского зерна на территорию Эфиопии, в качестве гуманитарной помощи, было ввезено USAID около 500 тыс. тонн излишков американской, генетически измененной кукурузы (запрещенной к продаже в странах Евросоюза), что способствовало засорению генофонда эфиопских традиционных семян и возникновению зависимости страны от иностранной помощи.

    Необходимо отметить, что поставками продовольственной помощи занимались монополизировавшие ранее экспорт Эфиопии сельскохозяйственные корпорации, контролируемые транснациональными финансовыми группами. Во время голода 1999–2000 годов крупные торговцы зерном вроде «Archer Danials Midland» (ADM) и «Cargil Inc.» получили крайне прибыльные контракты [68, с. 18].

    В то время как «Pioneer High Bread International» захватывала продажу семян, «Cargil Inc.» сделала то же самое с зерном и кофе через свой филиал «Эфиопиан Коммодитиз» [69]. Для 700 тыс. мелких фермеров, имеющих менее 2 гектаров земли (производивших ранее от 90 до 95 % эфиопского кофе), дерегуляция земледельческого кредита в сочетании с низкими ценами на их продукцию привела к усилению задолженности и обезземеливанию, особенно в Восточном Годжаме (продовольственной базе Эфиопии).

    Богатые ресурсы традиционных эфиопских семян (ячмень, сорго, метличка абиссинская и т.д.) были захвачены, генетически изменены и запатентованы крупными агрофирмами: «Вместо благодарности и оплаты эфиопы получают… счета к оплате от иностранных компаний, которые «запатентовали» местные сорта и теперь требуют денег за их использование» [70]. Основание «конкурентного производства семян» было заложено под руководством МВФ и Международного банка (МБ) [70]. Компания «Эфиопские семена», являющаяся госмонополией, также присоединилась к «Pioneer High Bread» в распространении генетически измененных семян (вместе с гербицидами) среди мелких крестьян. Их продажа была передана частным фирмам с финансовой и технической поддержкой МБ. «Неформальный» обмен семенами среди фермеров был превращен в «формальную» рыночную систему [71].

    Главной целью вышеуказанных мероприятий была замена традиционных сортов, воспроизводимых в Эфиопии, на импортные, генетически модифицированные. Через обмен семенами снабжались более 90% крестьянских хозяйств. Разумеется, голод 1999–2000 годов привел к дальнейшему сокращению запасов отечественного семенного фонда, который население попросту съело. Аналогичным образом ситуация развивалась и с кофе, где генофонд бобов арабика оказался под угрозой с падением цен на сырой кофе и обнищанием мелких фермеров.

    Таким образом, голод, возникший вследствие либеральных реформ, навязанных стране Международным валютным фондом, Международным банком и правительством США в интересах транснациональных финансово–политических групп, способствовал подрыву эффективного функционирования эфиопского сельского хозяйства и установлению его зависимости от международных аграрных и биотехнологических компаний. Распространение генетически измененных видов семян среди обнищавших крестьян было увязано с программами «продовольственной помощи», что способствовало проникновению международных агарных и биотехнологических компаний в эфиопское земледелие. Фактически программы международной помощи стали не спасением от голода, а его причиной.

    Эта разрушительная схема, навязанная МВФ и МБ, неизбежно заканчивающаяся голодом, повторяется по всей Африке южнее Сахары. С начала долгового кризиса 1980–х годов происходит постепенное уничтожение крестьянской экономики во всем регионе, с ужасными социальными последствиями. Сейчас в Эфиопии, через 15 лет после голода, в ходе которого погибли почти миллион человек, может погибнуть, по оценкам специалистов, уже 8 млн, и на этот раз не секрет, что виновата будет в этом не только погода.

    К чему же в конечном итоге привели реформы М ВФ в Эфиопии?

    Более 8 млн.эфиопов (15% населения страны) голодают. Зарплаты городских жителей обесценились, началась массовая безработица, сезонные рабочие и безземельные крестьяне оказались в ужасающей нищете. Международные гуманитарные организации заявили, что климат — единственная и неизбежная причина неурожая и последующей катастрофы. Но при этом СМ И не сообщили о том, что миллионы людей в самых плодородных районах также умирают от голода.

    Эфиопия производит более 90% необходимого ей продовольствия, однако в разгар кризиса «Организацией продовольствия и земледелия» (ОПЗ) нехватка пищевых продуктов оценивалась в 2000 году в 764 тыс. метрических тонн, или 13 кг на душу населения в год [72]. В Амхаре производство зерна было в 1999–2000 годах на 20% выше нужд потребления, однако, согласно ОПЗ, 2,8 млн.жителей Амхары (17% населения района) оказались в «зонах голода» и были «в опасном положении» [72]. Хотя излишки зерна в Амхаре были свыше 500 тыс. тонн, ее «потребность в продовольственной помощи» оценивалась мировым сообществом в 300 тыс. тонн [72]. Подобная картина наблюдается и в Оромийи, самой населенной провинции страны, где 1,6 млн.человек оказались «в опасном положении», несмотря на излишек в более чем 600 тыс. метрических тонн зерна [72]. В двух этих районах, где живет более четверти населения страны, причиной голода, нищеты и социальной обездоленности был явно не недостаток продовольствия. Теперь уже не секрет, что голодомору предшествовала не только засуха, а либеральные экономические реформы, навязанные Эфиопии МВФ и МБ.

    4 марта 2002 года американский журналист Алекс Джонс в прямом радиоэфире взял интервью у Грэга Паласта, сотрудника ВВС и «Observer», в котором разговор шел о деятельности МВФ–МБ. Основываясь на информации, полученной от Джозефа Стиглица[195], некогда главного экономиста Всемирного банка, Паласт с шокирующей откровенностью описал методы и целиМВФ–ВБ.

    А. Джонс: Это потрясающе. Не могли бы вы рассказать нам, что сделали экономисты?

    Г. Паласта: Я скажу вам две вещи. Во–первых, я беседовал с бывшим старшим экономистом, уволенным из Мирового Банка, Джо Стиглицем. Так что мы — ВВС и газета «Gurdian» провели с ним немало времени, выясняя подробности. Это было похоже на кадры из боевика — «Миссия невыполнима» (Mission Impossible), знаете, где парень приходит с другой стороны фронта и часами рассказывает о том, что он там обнаружил. Так что я получил информацию из первых рук о том, что происходит во Всемирном банке. Кроме того, у меня были и другие источники. Он не мог дать мне документы для внутреннего пользования, но другие дали мне целые горы документов из МБ и МВФ.

    А.Д.: Так же как вы получили W199I, от тех же людей.

    Г.П.: Да, в том числе это. Я должен был участвовать в передаче CNN с главой МБ Джимом Вулфенсоном, и он сказал, что не придет на передачу, если я там буду. Так что в CNN поступили как последние идиоты и не пустили меня.

    А.Д.: А теперь они угрожают полным бойкотом.

    Г.П.: Ну да… Так что мы обнаружили вот что: в этих документах сказано, что они обычно требуют от правительств подписывать секретные соглашения, в которых соглашаются продать свою важнейшую госсобственность, соглашаются принять меры, которые будут катастрофой для их населения, и если они не соглашаются, то для этого предусмотрено подписание в среднем 111 отдельных соглашений для каждой страны, и если они не следуют этим обещаниям, их отрезают от заграничного кредита. Невозможно занять никакие деньги у международных кредиторов. Никто не может выжить без кредита — люди, компании, страны, без займов…

    А.Д.: Из–за инфляционной долговой ямы, которую они создают…

    Г.П.: Ну да, скажем, посмотрим на примере Аргентины, секретный план для Аргентины. Он подписан главой МБ Джимом Вулфенсоном. Между прочим, чтоб вы знали, у них на самом деле болит голова, что я заполучил эти документы, но они не опровергли их подлинность. Сначала —да. Сперва он и сказали, что таких документов нет. А я показал их по ТВ. И на сайте в Интернете есть копии: http://www.gregpalast.com. Тогда они признали, что документы подлинные, но мы не собираемся их с вами обсуждать и собираемся закрыть вам доступ на ТВ. Вот так–то. Но взгляните, например, на Аргентину, она в кризисе, за пять недель — пять президентов, потому что экономика полностью разрушена.

    А.Д.: А разве сейчас уже не шесть?

    Г.П.: Ну, это вроде как недельный срок президентства, потому что они не могут удержать страну. И все это потому, что в конце 80–хони начали выполнять инструкции МБ и МВФ продавать свое имущество, госимущество. Я имею в виду то, о чем в США даже не думают, продать систему водоснабжения…

    А.Д.: То есть народ платит налоги, на эти деньги создается

    госимущество, и правительство передает его в частные руки МВФ/ВБ. При этом на швейцарские счета поступают миллиарды для этих политиков.

    Т.Н.: Вот именно. И это только один пример. И далеко не каждый может на этом поживится. Водопровод Буэнос–Айреса был продан филиалу компании «Enron». Нефтепровод между Аргентиной и Чили был продан компании «Enron».

    А.Д.: И потом «Enron» лопается, а денежки оказываются в какой–то подставной компании и украденное прячется.

    Г.П: Именно. И, между прочим, знаете ли вы, почему они передали нефтепровод «Enron», потому что им позвонил кто–то по имени Джордж В.Буш в 1988–м.

    А.Д.: Невероятно! То есть МВФ/МБ платят политиканам за то, чтобы те за бесценок приватизировали водопроводы, железные дороги, нефтяные компании. Эти глобалисты платят им каждому, миллиардами в швейцарских банках. И планируют полное порабощение всего населения. Конечно, «Enron» была компанией для отмывания денег, как сообщали другие репортеры. В это трудно поверить — настолько это масштабно, но это правда. Итак, короче говоря, что это за система ?

    Г.П.: Мы обнаружили, что они разрушали целые государства — Эквадор, Аргентину. Беда в том, что некоторые из этих кошмарных идей попали обратно в США. В общем у них кончились другие жертвы. И дело в том, что старший экономист — это не мелкая сошка. Уже после того как его уволили, пару месяцев назад, он получил Нобелевскую премию по экономике. Так что он не дурак. Он рассказал мне, что он приезжал в страны, где шли разговоры о приватизации, и все знали в МБ, но предпочитали не обращать внимания на то, что политиканы огребут на этом сотни миллионов.

    А.Д.: Но это даже не приватизацияони просто крадут у народа и отдают МВФ/МБ.

    Г.П.: Да, они отдают все своим дружкам, как «CitiBank»[196], который захапал половину аргентинских банков. «Enron Petrolium» захапал нефтепроводы в Эквадоре. «Enron» повсюду захапал водопровод. И при этом они все это разрушают. В Буэнос–Айресе проблемы с питьевой водой. Это уже не просто воровство — нельзя даже открыть кран. Это обогащение за общественный счет.

    А.Д.: И МВФ как раз получил Великие озера[197]. Они в одиночку контролируют все водоснабжение. Об этом было в «Chicago Tribune».

    Г.П.: И проблема в том что МВФ и МБ на 51% принадлежат казначейству США. Так что вопрос — что мы получаем за наши денежки. И выходит, что мы получили кризис в ряде стран. В Индонезии, например. Стиглиц сказал мне, что он начал задавать вопросы — что происходит? Вы понимаете, куда мы не приходим, в чьи дела не вмешиваемся, мы разрушаем их экономику. И ему ответили, что за подобное любопытство увольняют. Но он сказал мне, что они вроде даже планировали бунты. Они знали, что когда они захватывают страну и разрушают ее экономику, вероятны бунты. И они говорят, хорошо, это бунт в пользу МВФ — все спасаются бегством и МВФ получает еще больше возможностей диктовать свои условия.

    А.Д.: И от этого они оказываются в еще более отчаянном положении. Так что на деле это имперская экономическая война, когда страна в разрухе и тут они являются с «Enron», они настолько алчны, что сами все это организуют.

    Г.П.: Я только'что говорил с главными следователями штата Калифорния по делу «Enron». Они рассказали мне о некоторых их трюках. И никто за ними не следил. Тут не только акционеров ограбили, они выкачали миллиарды долларов из бюджетов штатов, особенно Техаса и Калифорнии.

    А.Д.: Где же имущество? Все говорят, что его нет, что «Enron» — подставная компания, что они перевели все имущество другим компаниям и банкам[198].

    Г.П.: Ну да, просто как в игре в наперсток. Не забывайте, что там были реальные деньги. Счета за электричество действительно оплачивались в Калифорнии, они выкачали дополнительно от 9 до 12 миллиардов. И не знаю, откуда штат сможет получить эти деньги обратно.

    А.Д.: Да, они схватили за руку губернатора, покупавшего электричество за 137 долларов за мегаватт/час и продающего его обратно «Enron» за 1 доллар, и снова сначала.

    Г.П.: Да, система полностью вышла из–под контроля, и эти парни хорошо знали, что делают. Поймите, что некоторые из тех, кто разрабатывал калифорнийскую систему дерегуляции энергоснабжения, потом перешли на работу в «Enron». Да и в Лондоне лорд Вэйкенхем был в аудиторской комиссии по «Enron», так нет такого случая, когда он не получал бы прибыли на том, что проверял и регулировал.

    А.Д.: И он глава «NM Rothschild».

    Г.П.: Да, он всюду наследил. Он заседает в советах директоров 50 компаний. Он по идее должен возглавлять аудит, проверять, как «Enron» ведет свои книги. И одновременно он получает от них плату. Он был членом правительства Маргарет Тэтчер, он — один из тех, кто дал «Enron» зеленый свет в Англии — прийти и захапать электростанции. И завладеть водопроводом в Центральной Англии. Все это он одобрил, и они дали ему работу в совете директоров. И щедрый контракт на консультации. И такой человек должен был их проверять.

    А.Д.: И еще он во главе совета по регулированию СМИ.

    Г.П.: Да еще как, я с ним имел реальные проблемы, поскольку он регулирует меня.

    А.Д.: Они еще пытались провести закон в Англии, что если у вас есть 800–летний колодец, в некоторых случаях — 2000–летний, построенный римлянами, что это — не ваше имущество и что они поставят на него счетчик. Нельзя пить свою собственную воду.

    Г.П.: Да, это лорд Вэйкенхем, я имею в виду, он из «Enron», я не могу даже его коснуться, поскольку он регулирует СМИ. Так что вы в его руках.

    А.Д.: Покопайтесь в «NM Rothschild», там всеэт. е.. Посмотрим на 4 этапа, я имею в виду документы МВФ/МБ, как они захватывают страну и уничтожают источники существования народа.

    Г.П.: Именно. Первым делом — открыть рынок капитала. То есть продать местные банки иностранным. Затем — рыночные цены. Это как в Калифорнии, где все — свободный рынок, и это кончается счетами за воду — мы не представляем себе в США, как это можно — продать в частные руки водоснабжение. Но представьте, что частная компания, типа «Enron», владеет вашей водой. Так что цены взлетают до небес. Затем открыть границы для торговли — полностью свободный рынок. И Стиглиц, который был старшим экономистом, когда он руководил этой системой, он делал подсчеты и сказал, что это было, как «опиумные войны». Он сказал, что это не свободная торговля, это принудительная торговля. Это война. Они таким образом разрушают экономику.

    А.Д.: Ну да, в Китае пошлины 40%, в США — 2%. Это не свободная и честная торговля. Это насилие с целью перевести всю

    промышленность в страну, которую глобалисты полностью контролируют.

    Г.П.: Да, Вы знаете о «Wallmart»[199] — я написал о них, если вы читали мою книгу. Напоминаю ее название «Лучшая демократия, которую можно купить за деньги» — о том, как, к несчастью, Америку выставили на продажу. Книга выходит на этой неделе. Там идет речь о том, что у «Wallmart» 700 фабрик в Китае. Почти ничего в их магазинах не сделано в США, хотя у них все стены в орлах.

    А.Д.: Точно, как «1984» Оруэлла — большие полотнища с призывами «Покупай американское», чего на деле не сыщешьтипичная «двоеречь».

    Г.П.: Что еще хуже, они могут иметь фабрику, а рядом еще одну — в тюрьме. Можете себе вообразить, в каких условиях производятся эти милые вещички для «Wallmart». Это что–то…

    А.Д.: И если большой шишке хочется печенки, он просто звонит.

    Г.П.(смеется): Я знаю, это мрачная история. Я на самом деле говорил с одним парнем, Харри By, он был в китайской тюрьме 19 лет. Никто не верил его ужасным рассказам. Тогда он вернулся в тюрьму и сфотографировал условия и сказал, что в этих условиях делаются вещи для Волмарт, так–то…

    А.Д.: Мне угрожали вышвырнуть меня с ТВ здесь, в Остине[200], когда я показал пленку с четырехлетними китайскими девочками, прикованными, худее, чем евреи в концлагерях. И мне угрожали, что если я сделаю это снова, меня арестуют.

    Г.П.: Да, вызнаете, это ужасный материал, который я получил, Стиглиц поступил очень смело, когда пришел и сделал свое заявление, но документы дал мне не он. Документы хранятся под замком, потому что они описывают реальное положение дел. Они на самом деле говорят — подпишитесь под 111 условиями для каждого государства. И публике не дают слова, она не знает, что за чертовщина с ними происходит…

    А.Д.: Вернемся к приватизации. Эти четыре этапа — основа. Она дает миллиарды политикам, которые отдают все в частные руки.

    Г.П.: Да, он называет это взяткотизация, когда продается водопровод, цена, скажем, 5 миллиардов, 10% от нее будет 500 миллионов, вот как это делается. Две недели назад я записал беседу с аргентинским сенатором. Он сказал, что после того как ему позвонил Джордж В. Буш в 1988 году и сказал — отдайте газопровод в Аргентине «Enron», это наш нынешний президент… Он сказал, что особенно отвратительно, что «Enron» собирался заплатить одну пятую мировой цены за газ, и он сказал, как вообще можно такое предлагать? И ему сказал (не Буш, а участник сделки) — ну, если мы заплатим только пятую часть, еще кое–что останется для вас положить на счет в Швейцарии. Так это делается. У меня есть пленка. Этот парень — консерватор, он хорошо знаком с семьей Буша. Он руководил общественными работами в Аргентине, и он сказал, да, он мне звонил. Я спросил — Джордж В. Буш? И он ответил —да, в ноябре 1988–го этот тип позвонил ему и сказал отдать трубу «Enron». Это тот самый Джордж В. Буш, который сказал, что не знал Кэна Лэя[201] до 1994 года. Вы видите…

    А.Д.: Да, а теперь на сенатских расследованиях их обеляют. Знаете, я был вчера у здания «Enron» в Хьюстоне, мы были метрах в десяти от входа, на тротуаре, и у меня все записано на видео — громилы подошли и сказали, что запрещено записывать на видео. Я сказал, давайте, арестуйте меня. Я стоял на тротуаре, Грэг.

    Г.П.: Ну, вы знаете, я был там в мае, рассказывал английским слушателям — вы никогда не слышали об «Enron», но… Это те парни, которые поняли, как управляться с этим правительством. Я видел интересные документы за месяц до конца президентства Клинтона, он, я думаю, чтобы поквитаться с крупнейшим пожертвователем на выборы Буша, отрезал «Enron» от калифорнийского энергетического рынка. Он поставил верхний предел ценам на электричество. Они не могли требовать больше чем в 100 раз выше нормальной цены. Это взбесило «Enron». Так что Кэн Лэй лично написал записку вице–президенту Чейни, чтобы он снял ограничения Клинтона. В течение двух суток после начала правления Буша Министерство энергетики пересмотрело ограничения для «Enron». Это в течение недели окупает все их избирательные пожертвования.

    А.Д.: Итак, все ясноони платят на швейцарские счета, и что происходит, когда вещи выходят из–под контроля ?

    Г.П.: Ну, после этого они говорят — сокращайте бюджет. 20% аргентинцев — безработные, и они говорят — ополовиньте пособия по безработице, ограбьте пенсионные фонды, урежьте траты на образование, все эти ужасные вещи. Если экономику урезают в разгар спада, который эти ребята организовали, это разрушает страну. После 11 сентября Буш заявил, что нужно потратить 50–100 миллиардов для спасения нашей экономики. Не сокращать бюджет, а пытаться спасти экономику. Нодругим странам они говорят: режьте, режьте, режьте. А для чего — согласно документам для служебного пользования — чтобы платить проценты иностранным банкам — от 21%до70%. Это ростовщичество. Им пришлось даже велеть Аргентине отменить законы против ростовщичества, потому что любой из этих банков был ростовщиком по аргентинским законам.

    А.Д.: Но Грэг, документы показывают, что они сначала разорили экономику, чтобы создать такую ситуацию. Они создали для этого все условия.

    Г.П.: Да, а после они говорят — мы не можем давать вам займы иначе как под грабительские проценты. В США запрещено брать 75%, это ростовщичество.

    А.Д.: Что происходит потом?

    Г.П.: Как я сказал, вы открываете границы для торговли, это новые «опиумные войны». И после разрушения экономики, когда производство на нуле, они заставляют вас платить огромные суммы за товары, вроде лекарств, и кончается это тем, что процветает торговля наркотиками, единственный способ выжить…

    А.Д.: И та же ЦРУ–шная диктатура национальной безопасности была схвачена за руку с грузом наркотиков…

    Г.П.: Ну вы знаете, это просто наша помощь союзникам…

    А.Д.: Да уж… То есть довести всех до кризиса, разрушить их экономику, а потом покупать за бесценок. Что дальше ?

    Г.П.: Ну, дальше вы подчиняете себе правительство. Это чистый государственный переворот. Об этом они вам не расскажут. Например, в Венесуэле. Я недавно говорил по телефону с президентом Венесуэлы.

    А.Д.: И они устанавливают свое собственное правительствокорпорации.

    Г.П.: Скажем, есть избранный президент и правительство, и МВФ заявляет, что поддержит переходное правительство, если президента сместят. Они не говорят, что будут вмешиваться в политику — они только поддержат переходное правительство. Прямо говоря — это обещание оплатить путч, если военные свергнут нынешнего президента, потому что нынешний президент не согласен с МВФ. Он велел им собирать вещички. Они явились и сказали — делай то и это, и он сказал — я этого не сделаю. Что я сделаю — удвою налоги на нефтяные компании, потому что в Венесуэле много нефти. Удвою налоги на нефтяные компании и получу достаточно денег на социальные нужды — и мы будем богаты. Как только он это сделал, они начали раздувать недовольство в армии, и советую вам быть внимательными — через три месяца президента Венесуэлы свергнут или застрелят[202]. Они не собираются позволить ему повышать налоги на нефтяные компании.

    А.Д.: Грэг, в этом и проблема. Вы это уже говорили. Они становятся все ненасытнее, они направляются в США. «Enron», судя по документам, был просто фасадом, они могут украсть имущество и перевести другим глобальным корпорациям, затем они лопнут и украдут пенсионные фонды. А теперь они говорят, что терроризм надвигается. Это произойдет, если мы откажемся от наших прав. Буш не привлек Конгресс и прочих, к которым должна перейти власть, если будет ядерное нападение, в свое секретное правительство, «Washington Post» написал, что «Конгресс не поставили в известность о теневом правительстве». Спикер палаты представителей ничего не знал. Это пахнет государственным переворотом. Нам лучше постараться сообщить об этом сейчас, или эти ненасытные твари дойдут до конца.

    Г.П.: Что меня особенно огорчает… Я сообщил об этом в английских СМИ, и на ВВС, несмотря на лорда Вэйкенхема. Я знаю, я его раздражаю. Я сообщил об этом на ВВС и крупной газете, своего рода местной «New York Times», и информация–таки попала к читателю. И очень жаль, что в США мы должны иметь альтернативную прессу, альтернативное радио, чтобы опубликовать сведения, которые имеют значение. Я имею в виду, эта информация должна быть доступна любому американцу. В конце концов, это наше правительство…

    Знаете, кто крупнейший пожертвователь на выборах для Клинтона? Правильно — Волмарт, штаб–квартира в Арканзасе… Так что мы видим труппу скверных актеров, играющих в хорошего следователя — плохого следователя, а из всех нас выжимают соки…

    Как обычно говорил Роберт Пеллтиер, «сейчас в Америке больше причин для революции, чем было в 1776–м!» [73].

    На такой оптимистической ноте передача закончилась.

    К вышеизложенным фактам можно добавить то, что с момента принятия в августе 1997 года «пакета реформ» для спасения от банкротства Таиланда аналогичные акции в отношении Индонезии, Южной Кореи, России[203], Украины[204] и Бразилии доказали, что «помощь» МВФ чревата экономической, социальной и финансовой катастрофой для стран, которым она оказывается. Выигрывают от нее только частные международные инвесторы в виде транснациональных финансовых структур. С момента «помощи» Таиланду МВФ выделил на такие акции беспрецедентную сумму, и в каждом случае Фонд требовал введения высоких процентных ставок (чтобы защитить валютный курс), усиления давления на реальный сектор экономики (приводивший его к разрушению), жестких бюджетных сокращений (катастрофически снижавших жизненный уровень населения, часто ставя его на грань вымирания).

    Перечень стран, которые оказались в состоянии финансово–экономического коллапса и социальной катастрофы после проведения либеральных реформ по программам МВФ, достаточно длинный. Для того чтобы обобщить результаты международной деятельности МВФ, необходимо обратиться к выводам Брайана Джонсона, соавтора ежегодного «Индекса экономической свободы» (Index of Economic Freedom), который констатировал, что стратегические программы реформ, созданные МВФ для незападных стран, полностью провалились. Исследование, осуществленное им и Бреттом Шефером в 1997 году для «Фонда наследие» (Heritage Foundation), показало, что в период с 1965 по 1995 год МВФ пытался «спасти» 89 стран. Сегодня 48 из них находятся не в лучшей ситуации, чем до того, как получили деньги М ВФ, а 32 стали еще беднее, оказавшись в экономическом коллапсе [74].

    К тому же сама практика западной «помощи» незападным странам выглядит оченьстранной, если учитывать то, что в середнем их совокупный внешний долг увеличивается ежегодно на 5% (!) [75], и каждый день они суммарно платят Западу по процентам 200млн.долларов (!) [55].

    В 1995 году в Мадриде состоялось заседание «Трибунала народов»[205] (объединившего 12 известных на западе юристов и экономистов), который вынес следующий приговор: программа стабилизации МВФ, использованная во многих странах, представляет собой «доло гомицид». «Гомицид» означает убийство людей, а «доло» — способ осуществления преступления посредством сознательного обмана в контракте или договоре. Трибунал подчеркнул, что деятельность МВФ, которая привела к экономическим, социальным и гуманитарным катастрофам в незападных странах, должна рассматриваться как преступление, а не как ошибка, потому что Фонд продолжает навязывать свою программу реформ в других странах и дальше, не обращая внимания на их разрушительные последствия.

    ДЕНЬГИ: АНТОЛОГИЯ ОДНОЙ СВЕРХЦЕННОСТИ

    Любая ценность, по своей сути, относительна и условна, она не есть нечто самодостаточное, ее создает субъективное отношение индивидов к предметам, явлениям или свойствам. Это субъективное отношение соответствующим образом выстраивает в сознании людей идеальные и материальные объекты в порядке их значимости, формируя иерархию. Таким образом, любая ценность — это результат естественным образом возникшего коллективного согласия между индивидами по поводу их отношения к определенному предмету, явлению или свойству. Само же это отношение естественным образом формируется особенностями духовно–психологической организации и специфическими условиями их практической жизни. Иначе говоря, ценности индивидов таковы, каковы сами эти индивиды.

    Деньги, втом или ином виде (как средство обмена), достаточно широко использовались уже в самых примитивных обществах, однако отношение к ним как к абсолютной (универсальной) ценности возникло в рамках сообществ с особыми условиями практической жизни и соответствующей им духовно–психологической организацией. Фактически деньги стали сверхценностью для маргинальных групп, которые, потем или иным причинам, не были интегрированы в социальную систему общества, в рамках которого они находились. Данный феномен объясняется тем, что торгово–финансовая сфера находится за рамками социального и культурного взаимодействия. Торговец или финансист всегда выступали в роли посредника, находясь между социально–экономическими слоями и этнокультурными мирами для обеспечения их взаимодействия[206].

    Необходимо отметить и то, что во все времена люди, принципиально занимающиеся только торговлей и финансами, обладали способностью проникать во внутрь этнокультурных организмов, оставаясь при этом «инородными телами», не поддающимися «растворению» и «усвоению». Этому способствовало то, что деньги — абсолютно нейтральный (вненациональный, внекультурный, внеэтический) феномен, обладающий высоким уровнем мобильности. Именно поэтому деньги не только «не пахнут», но и не имеют родины. Аналогичными свойствами обладают торговец и финансист. Они не привязаны к конкретной стране и не ограничены в своей деятельности этическими или культурными нормами. Их жизнь — это жизнь вечных мигрантов, чья публичная мораль не более чем мимикрия, позволяющая приспосабливаться к неблагоприятной среде и облегчающая решение коммерческих вопросов. За их маской благопристойности в лучшем случае скрывается равнодушие, в худшем — ненависть презренного отщепенца. Взлелеянная ими отчужденность (при определенных условиях) делала торговые и финансовые кланы инородцев и иноверцев крайне опасными для тех народов, среди которых они оказывались, влекомые жаждой наживы.

    Излагая идеи Зиммеля, С. Московичи писал: «Повсюду существуют инородцы, еретики, обездоленные и преследуемые — люди, исключенные из общества из–за опасности, которую они представляют для общества, если не для всего человеческого рода. Поскольку им не дают участвовать в общественной жизни и обладать благами, землями, домами, их единственное занятие — посвятить себя всему, что в той или иной степени связано с торговлей. Никакая другая роль не позволяет им существовать и даже приобрести некоторое могущество. Л ишьденьги могут дать это, и они хватаются за них как за спасательный круг. <…> И, вполне естественно, что эти категории индивидов считают погоню за барышом ценностью, превосходящей все другие. Именно из–за трудностей, с которыми они сталкиваются, они вынуждены заботливо культивировать свою способность к торговле и манипулированию деньгами подобно тому, как ремесленник — манипулированию своими инструментами. Они более прилежны, чем честные люди, которые могут преследовать их, а также более осторожны. Если презрение или обычай запрещают иметь с ними дружеские, профессиональные или сексуальные отношения, нужда в деньгах заставляет не обращать на это внимания и часто посещать тех, у кого есть деньги или кто имеет талант добывать их. Так поступали короли, князья и церковные иерархи, часто посещавшие банкиров» [76, с. 414].

    На протяжении истории Запада маргинальные группы, по той или иной причине не встроенные в социальные структуры и этнокультурные системы западных стран, занимавшиеся торговлей и финансами, как правило, пополнялись протестантами (прежде всего кальвинистами и английскими пуританами) и иудеями. Между XVI и XVII веками иностранцы и иноверцы преобладали среди европейских банкиров и крупных купцов. В свою очередь, усиление значения денег не только сохраняло, но и увеличивало количество таких маргинальных меньшинств.

    С развитием промышленности росло и значение денег. Это усиливало могущество торгово–финансовых кланов. В общем–то Запад изначально с трепетом относился к деньгам, что широко отразилось в теоретических работах западных идеологов, но стремительная индустриализация, требующая огромных капиталов, трансформировала данную склонность во всепоглощающую страсть. В свою очередь, этот объективный процесс активизировал субъективный фактор — маргинальные группы, издавна живущие за счет торговых операций и финансовых манипуляций, т.е. благодаря всему тому, что непосредственно связано с деньгами. Фактически в течение нескольких столетий ранее презираемые безродные изгои, находившиеся на социальном дне, заняли доминирующие позиции в обществе, политике и экономике западных стран, диктуя им свою волю. «Парии» возомнили себя «олимпийцами», обретя власть над Западом, а затем, используя его мощь, и над всем миром. Это стало возможным благодаря возросшему значению денег, контроль над которыми «менялам» удалось перехватить у национальных правительств; а также из–за того, что в сознании миллионов людей «золотой телец» стал абсолютной сверхценностью, превратившись в своеобразного бога универсальной мировой религии.

    В данном случае парадокс истории заключается в том, что вслед за ценностями маргинальных групп в массовое сознание западных народов инфильтрировались их ментальные особенности — мироощущение, миропонимание, тип мышления, образ действий и т.д. Вот что, к примеру, писал Карл Маркс о своих вечно гонимых единоплеменниках, которые создали в еврейских замкнутых общинах ту специфическую духовную атмосферу, в которой взросла значительная часть финансовой элиты мира: «Еврей эмансипировал себя еврейским способом, он эмансипировал себя не только тем, что присвоил себе денежную власть, но и тем, что через него и помимо него деньги стали мировой властью, а практический дух еврейства[207] стал практическим духом христианских народов. Евреи настолько эмансипировали себя, насколько христиане стали евреями» [61, с. 409]. Там же он поясняет, что такое «еврейство»: «Какова мирская основа еврейства? Практическая потребность, своекорыстие. Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги» [61, с. 408]. Последние он характеризует следующим образом: «Деньги — ревнивый бог Израиля, перед лицом которого не должно быть никакого другого бога. Деньги низводят всех богов человека с высоты и обращают их в товар. Деньги — это всеобщая, установившаяся как нечто самостоятельное, стоимость всех вещей. Деньги — это отчужденная от человека сущность его труда и его бытия; и эта чуждая сущность повелевает человеком, и человек поклоняется ей. Бог евреев сделался мирским, стал мировым богом. Вексель — это действительный бог еврея. Его бог —только иллюзорны и вексель» [61, с. 410]. К этому он добавляет: «То, что в еврейской религии содержится в абстрактном виде — презрение к теории, искусству, истории, презрение к человеку, как самоцели, — это является действительной, сознательной точкой зрения денежного человека, его добродетелью» [61, с. 411]. В том же духе высказался и Фридрих Ницше: «Евреи — это самый замечательный народ мировой истории, потому что они, поставленные перед вопросом: быть или не быть, со внушающей ужас сознательностью предпочли быть какою бы то ни было ценою: и этою ценою было радикальное извращение всей природы, всякой естественности, всякой реальности, всего внутреннего мира, равно как и внешнего. Они оградили себя от всех условий, в которых до сих пор народ мог и должен был жить, они создали из себя понятие противоположности естественным условиям, непоправимым образом обратили они по порядку религию, культ, мораль, историю, психологию в противоречие к естественным ценностям этих понятий. <…> По психологической проверке еврейский народ есть народ самой упорнейшей жизненной силы; поставленный в невозможные условия, он добровольно, из глубокого и мудрого самосохранения, берет сторону всех инстинктов decadence — не потому, что они им владеют, но потому, что в них он угадал ту силу, посредством которой он может отстоять себя против «мира» [77, с. 649–650].

    Таким образом, используя Марксову терминологию, можно сказать, что в духовно–психологическом плане произошло «оевреивание» западной цивилизации, т.е. сознание христианских народов Старого и Нового Света глубоко вобрало в себя базовые элементы ментальное™ ранее презираемых ими маргинальных групп, которые когда–то классифицировались ими как «инородцы», «иноверцы» и «еретики». Благодаря этому деньги превратились в универсальную категорию, на основе которой была создана универсальная и всеобъемлющая картина мира. Это, в свою очередь, стало одним из главных факторов, изменивших социально–политические, экономические и культурные основы Запада. Как писал Маркс, еврейство смогло «достигнуть всеобщего господства и превратить отчужденного человека, отчужденную природу в отчуждаемые предметы, в предметы купли–продажи, находящиеся в рабской зависимости от эгоистической потребности, от торгашества» [61, с. 412].

    Более того, деньги как сверхценность стали формировать не только предметный мир человека, но и духовно–психологический. Благодаря этому произошла мутация традиционной иерархии ценностей и вытекающей из нее морали. Иначе говоря, деньги становятся не только основой капитализма, но формируют идеологию западного общества и ментальность масс. Таким образом, влияние денег, выйдя за рамки финансово–экономических отношений, вторглось практически во все сферы человеческой жизни, реконструируя их в соответствии со своей внутренней логикой,

    Необходимо отметить и то, что деньги для безродных изгоев превратились в сверхценность из–за присущей им способности давать права, блага, влияние и, наконец, власть, не обременяя обязанностями по отношению к обществу. Как оказалось, лишь они способны создавать условия, при которых можно жить за счет общества, не отдавая ему взамен свою физическую и интеллектуальную энергию, т.е. иными словами — паразитировать на нем. Если в традиционном обществе важным было то, кем являлся человек, чем он занимался, какую общественную пользу приносил (состояние, которым он располагал, было вторичным по сравнению с его социальной ролью), то после того, как деньги из средства превратились в цель, а затем и в самоцель, обретя абсолютную ценность, важным стал лишь факт наличия денег, а то, каков человек, чем он занимается, какую общественную пользу он приносит, и приносит ли вообще, перестало иметь значение.

    Однако то, что для одних было панацеей от всех бед, для других стало смертельным ядом. После того как западные страны признали деньги наивысшей ценностью, начался их социальный, духовный и культурный распад, так как «деньги, не считая исключений, стремятся освободить общество от вороха обычаев, обаяния символов, растворяя в то же время личные отношения людей. Все происходит так, что вводя некую степень объективности в жизнь сообщества, деньги освобождают индивидов и стимулируют автономные действия и мысли» [76, с. 432–433]. Всеобщее стремление к деньгам, позволяющим индивиду жить в максимальной изоляции от общества, способствовало тому, что ближний начал восприниматься как враг, соперник (также желающий урвать побольше денег), а не как друг и союзник, поддерживающий тебя в трудную минуту. Страсть к наживе способствовала разобщению и отчуждению людей, личные связи которых стали дистанцированными и анонимными. Таким образом, возникла ситуация, при которой всем на все «наплевать», кроме денег. «Во всех секторах общества вне зависимости от занимаемого положения монетарная экономика устраняет добрую волю, чувства чести или благодарности, величие и рабство, заменяя их абстрактными и упорядоченными отношениями. Участливость и зависимость по отношению к включенному в такие отношения индивиду исчезают вместе с верноподданическими чувствами, укрепляющими его связь с определенной корпорацией или профессией», —делает вывод Московичи [76, с. 434].

    Деньги способствовали постепенному обезличиванию отношений между людьми, которое, в свою очередь, вело к тотальному отчуждению индивидов, предпочитающих полагаться на собственные силы (как это когда–то делали инородцы и иноверцы), а не поддержку ближних. Обретя статус сверхценности, деньги фактически разрушили те личные отношения между людьми, которые формировались тысячелетиями. Если раньше, для того чтобы жить, человеку нужен был другой человек, то теперь ему необходимы деньги. Обладая ими, он получит все что угодно, и при этом отношение к нему других людей не будет иметь никакого значения. Ему не надо завоевывать их расположение и поддерживать с ними длительные отношения, чтобы получить помощь и поддержку. Если он платит, они будут делать для него все что угодно, даже испытывая к нему ненависть или презрение. Деньги, писал Зиммель, «позволяютсуществовать отношениям между людьми, лично их не затрагивая. Они являются мерой их материального успеха, совершенно не подходя для выражения частного и личного» [76, с. 434].

    Таким образом, деньги, став главным средством коммуникации, превратили людей в чужаков, не связанных друг с другом эмоциями, традициями, идеями или общими убеждениями. Все это стало ненужным. Благодаря деньгам как сверхценности, человеческий мир оказался обезличенным, а живущий в нем человек — выхолощенным фактически до полной нейтральности, т.е. он стал «никаким», «нулем». «Город распространил этот человеческий тип и демократизировал индивида, превратив его, надо добавить, в чисто количественную величину, ибо от него не ждут никаких героических поступков, никакой добродетели и никакого другого особого качества, — констатирует Московичи. — Он сразу оказывается, если использовать выражение Музиля, «человеком без свойств», т.е. лишенным постоянных связей с группой, семьей, профессией в течение всей его жизни и чувства привязанности к ним, которым ранее был преисполнен. Но деньги, которые растворили его в безличных отношениях, одновременно объединяют его с другими в громадных массах, порожденных промышленностью, и в бюрократических пирамидах. Все вместе они ищут то, что каждый потерял, т.е. общие эмоции и личные контакты внутри коллектива. В уличных ли движениях, на гигантских музыкальных концертах, патриотических или спортивных мероприятиях, иногда имеющих насильственных характер, — каждый удовлетворяет эту потребность как может» [76, с. 441—442].

    Разрушив многообразие традиционных форм связи между людьми, в значительной степени ограничив их личные, эмоциональные контакты, деньги стали основным универсальным средством социальной интеграции индивидов, без которого западное общество уже не способно сохранить свое системное целое. Именно поэтому на Западе консолидация людей на основе духовно–психологической близости практически сошла на нет, а на ее место пришло взаимодействие сугубо с целью «зарабатывания денег». Западный человек фактически утратил потребность в другом человеке как индивидуальности, стремясь к максимальной изоляции от окружающих, сейчас ему нужны только деньги и то, что приносит обладание ими. Таким образом, в современном западном обществе потребность в ближнем в значительной степени обусловлена потребностью в деньгах.

    Кроме того, любая деятельность, будь–то индивидуальная или коллективная, имеет смысл в массовом сознании, если только приносит деньги. То есть возникла абсурдная ситуация, при которой чем выше прибыль, тем больше смысла в том, что делает человек, даже если сама по себе эта деятельность полностью лишена всякого смысла. Естественно, что в таких условиях любой продукт человеческого труда обретает ценность лишь при том условии, если его можно продать[208].

    «Человек без качеств», «человек–ноль», «человек–ничто» закономерен в обществе, где сверхценностью являются деньги, выступающие той общепризнанной сверхцелью, которая превращает буквально все в средство (в том числе и человека). В таких условиях стать чем–то можно лишь при помощи денег, путем извращения всего, что только можно извратить. Вот как об этом писал Шекспир в «Тимоне афинском» (акт IV, сцена третья):

    Тут золота довольно для того,
    Чтоб сделать все чернейшее — белейшим,
    Все гнусное — прекрасным, всякий грех —
    Правдивостью, все низкое — высоким,
    Трусливого — отважным храбрецом,
    А старика — и молодым и свежим!
    <…>
    От алтарей отгонит ваших слуг,
    Из–под голов больных подушки вырвет.
    Да, этот плут сверкающий начнет
    И связывать и расторгать обеты,
    Благословлять проклятое, людей
    Ниц повергать пред застарелой язвой,
    Разбойников почетом окружать,
    Отличьями, коленопреклоненьем,
    Сажая их высоко, на скамьи
    Сенаторов; вдове, давно отжившей,
    Даст женихов; раздушит, расцветит,
    Как майский день, ту жертву язв поганых,
    Которую и самый госпиталь
    Из стен своих прочь гонит с отвращеньем!

    А вот как о свойстве денег писал в одном из своих писем Петрарка: «У нас, милый друг, уже все из золота: копья и щиты, цепи и короны: золото нас соединяет и связывает, золото делает нас богатыми, бедными, счастливыми, несчастными. Золото побеждает свободных и освобождает побежденных; оно оправдывает злодеев и осуждает невинных, оно делает немых красноречивыми и красноречивейших немыми… Золото из рабов делает князей, из князей — рабов; оно храбрых делает боязливыми и придает смелость трусам; оно создает ленивым заботы и усыпляет трудолюбивых. Оно вооружает безоружных и обезоруживает вооруженных, оно укрощает неукротимых вождей; оно притесняет великие народы; оно создает мощные войска; оно заканчивает в немногие минуты самые длительные войны; оно дает и отнимает мир; оно осушает реки, перерезывает земли, соединяет моря, сносит горы, взламывает вход в монастыри, штурмует города, завоевывает земли, разрушает крепости. Как мы читаем у Цицерона: нет такого укрепленного места, куда бы не нашел пути нагруженный золотом осел. Золото заключает узы дружбы, договоры верности и почетные брачные союзы, ибо оно ведь делает своих обладателей благородными и сильными, и учеными, и прекрасными, и, — что ты удивляешься? — святыми.

    Поэтому богатых и называют лучшими людьми в государстве и слово их почитается. К бедным же нет настоящего доверия, потому что у них нет денег. И правильно говорит старик: «У кого деньги, У того и честь и доверие в свете».

    Наконец, — неохотно я это высказываю, но правда меня к тому принуждает, — не только могущественное золото — оно почти всемогуще, все под небом подчиняется его власти: золоту служит и благочестие, стыдливость, и вера — коротко говоря, всякая добродетель и всякая слава признают золото господином над собой. И даже над нашими смертными душами, накажи меня бог, господствует сверкающий металл. Золото связывает королей и пап; оно примиряет людей и — некоторые уверяют — даже богов. Ничто не противится золоту; нет для него недостижимого» [78, с. 237—238].

    Став сверхценностью, универсальным эквивалентом всех мыслимых жизненных благ, деньги обрели способность искажать восприятие человеком реальности, благодаря которому он стал видеть то, чего на самом деле нет, и не видеть того, что существует, т.е. принуждать людей неадекватно воспринимать мир. Комментируя вышеприведенные строки Шекспира о природе денег, Маркс писал: «Извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей, — эта божественная сила денег — кроется в сущности денег как отчужденной, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека. Они — отчужденная мощь человечества. То, чего я как человек не в состоянии сделать, т.е. чего не могут обеспечить все мои индивидуальные сущностные силы, то я могу сделать при помощи денег. Таким образом, деньги превращают каждую из этих сущностных сил в нечто такое, чем она сама по себе не является, т.е. в ее противоположность» [79, с. 149]. «Деньги являются, следовательно, всеобщим извращением индивидуальностей, которые они превращают в их противоположности и которым они придают свойства, противоречащие ихдействительным свойствам. <…> Так как деньги, в качестве существующего и действующего понятия стоимости, смешивают и обменивают все вещи, то они представляют собой всеобщее смешение и подмену всех вещей, следовательно, мир навыворот, смешение и подмену всех природных и человеческих качеств. <…> Деньги осуществляют братание невозможностей; они принуждают к поцелую то, что противоречит друг другу» [79, с. 150].

    Вот каким образом он поясняет свою мысль о способности денег извращать человеческую природу и взаимоотношения: «То, что существует для меня благодаря деньгам, то, что я могу оплатить, т.е. то, что могут купить деньги, это — я сам, владелец денег. Сколь велика сила денег, столь велика и моя сила. Свойства денег суть мои — их владельца — свойства и сущностные силы. Поэтому то, что я есть и что я в состоянии сделать, определяется не моей индивидуальностью. Я уродлив, но я могу купить себе красивейшую женщину. Значит, я не уродлив, ибо действие уродства, его отпугивающая сила, сводится на нет деньгами. Пусть я — по своей индивидуальности — хромой, но деньги добывают мне 24 ноги; значит, я не хромой. Я плохой, нечестный, бессовестный, скудоумный человек, но деньги в почете, а значит, в почете и их владелец. Деньги являются высшим благом — значит, хорош и их владелец. К тому же он может купить себе людей блестящего ума, а тот, кто имеет власть над людьми блестящего ума, разве не умнее их? И разве я, который с помощью денег способен получить все, чего жаждет человеческое сердце, разве я не обладаю всеми человеческими способностями? Итак, разве мои деньги не превращают всякую мою немощь в ее прямую противоположность?» [79, с. 148].

    В современном мире деньги — это абсолютная власть. Но эта абсолютная власть принадлежит избранным, тем небольшим маргинальным, космополитическим группам, которые смогли, используя возросшее для экономических отношений значение денег, навязать их массовому сознанию в качестве наивысшей ценности. Таким образом (объективная), абсолютная власть денег вытекает из их (субъективной) абсолютной сверхценности. Иначе говоря, власть денег основана на вере (NB). Сами по себе деньги полное ничто, условность, символ, абстракция, абсолютная идеальность, лишенная всякой конкретности, а поэтому и всякой ценности. Это прекрасно понимают современные финансовые магнаты. Когда в 1967 году один из советских журналистов шутливо спросил главу британской ветви клана Ротшильдов, что произойдет, если будет украдено «все золото мира», Ротшильд усмехнулся и ответил: «Ничего не произойдет. Золото — для идолопоклонников, а не для нас. Пока есть идолопоклонники, а они важнее золота, нашему делу ничто не угрожает» [80]. То есть деньги как сверхценность (идол) дают неограниченную власть тем, кто ими обладает (жрецам), над теми, кто к ним стремится (идолопоклонниками). Они становятся фактором абсолютной власти.

    Люди, всецело посвятившие свою жизнь «зарабатыванию денег» и при этом считающие данный род занятия наиболее ценным, при всем кажущемся их прагматизме, представляют собой совершенно законченных идеалистов. Более того, их радикальный идеализм, т.е. убежденность в абсолютной ценности денег и необходимости обладания как можно большим их количеством, представляет собой изданный момент самое мощное религиозное течение (в прямом смысле этого слова) со своей кастой жрецов и миллиардами верующих фанатиков. Возникнув на Западе, оно, благодаря своей универсальности, постепенно завоевывает мир. Деньги — это самый хитрый и самый властный бог, к которому огромное количестволюдей ежедневно обращается в своих помыслах и устремляется в своих деяниях, т.е. они молятся и совершают ритуальные действия, не осознавая того, что именно они делают. Парадокс состоит в том, что деньги не воспринимаются как бог, но вместе с этим к ним относятся как к единственно истинному богу, который сошел с небес в повседневную, обыденную жизнь, полную грязи, крови и страдания, дабы вознаградить избранных райскими кущами прямо на грешной земле. То есть деньги не обещают всем вечного блаженства, но они гарантируют своим ревностным адептам рай посреди ада.

    Там, где появляется культ «золотого тельца», все остальные религии превращаются в пустой набор ритуальных действий и мыслей, из которых вытекла жизненная сила живой веры. Деньги требуют ежедневного служения при полной отдаче сил и времени. Они дают надежду на «спасение» в земном аду лишь тем, кто посвящает им всю свою жизнь без остатка, презрев других богов. Нажива, подстегиваемая потребительским психозом, не терпит формального к себе отношения, она поглощает человека целиком, подчиняя себе его мысли, чувства и поступки, заставляя просыпаться и засыпать с мыслью о себе. Колоссальный по своей мощи аппарат пропаганды непрерывно формирует должным образом в сознании западного человека отношение к потреблению и деньгам. Чтобы в этом убедиться, необходимо просто обратить внимание на сюжеты фильмов, книг, смысл статей в газетах и журналах для массового потребителя. Фактически в них все мысли и действия людей, так или иначе, обусловлены жаждой обогащения. Ни одна религия мира не обладает подобной возможностью круглосуточно распространять свое учение по всему миру, непрерывно вербуя новых сторонников.

    Если обыватели, отдавшие психическую и физическую энергию обогащению составляют паству, которая с фанатичным рвением поклоняется Мамоне, то члены олигархических кланов—жрецы этого земного бога. При этом их материальное могущество основано не сколько на особом значении денег для современной экономики, сколько на той власти, которую они получили благодаря неутолимой жажде наживы сотен миллионов людей. Именно поэтому свои ценностные предпочтения они пытаются навязать как можно большему количеству людей.

    «Золотой телец», извратив человеческую природу, превратил, не по содержанию, но по форме, отбросы общества в «олимпийцев», и те, помня о своей действительной сути, отдали ему на заклание весь мир, зная, что только так они смогут сохранить свое привилегированное положение. Нотам, где целые народы приносятся в жертву наживе, имеет место не только преступление, но и явное сумасшествие, прикрываемое кровожадной рациональностью. Если человеческое счастье и даже сама жизнь оказываются менее ценными, чем некий артефакт (деньги), возведенный ущербным сознанием затравленного изгоя на вершину абсолютной ценности, то здесь прежде всего имеет место психопатологическое расстройство, а уже потом порожденное им преступление.

    Отношение к деньгам как к некой наивысшей, абсолютной ценности безусловно представляет собой сверхценную идею. С точки зрения психиатрии, сверхценные идеи — это «суждения, которые возникают в связи с реальными событиями, но затем приобретают в сознании незаслуженно большое преобладающее значение, сопровождаясь исключительно сильным эмоциональным напряжением» [81, с. 39]. В данном случае имеет место неадекватно сильная реакция человека на определенный объект реальной действительности (в данном случае — деньги). Размышления, связанные с ним, занимают почти полностью все его сознание. Вместе с тем в таком состоянии человек, в минуты просветления, еще способен на адекватность. Он может взглянуть на свои мысли и поступки со стороны, увидеть безумие в том, что практически вся его жизнь посвящена «зарабатыванию», бесконечной и бессмысленной гонке за кем–то придуманной фикцией. Он еще в состоянии понять, что стремление к деньгам (как главному условию безграничного потребления), выходящее за рамки удовлетворения естественной потребности в пище, одежде, жилье, обеспечении здоровья, а также духовно–интеллектуальной жизни, обретает психопатологическую природу. Неутолимая жажда обладания как можно большим количеством денег, практически полностью подчинившая себе жизнь человека, это, с точки зрения психиатрии, не более чем бред.

    Сверхценные идеи переходят в бред, если имеет место длительная хроническая психотравматизация. Столетиями западный человек был вынужден бороться с себе подобными за «место под солнцем». В рамках социально–политической и финансово–экономической систем западного типа он мог лишь воплощать каждым мгновением своей жизни бредовую идеологему «войны всех против всех», доказывая то, что «человек человеку — волк». Подобные идеи и их практическое воплощение в обыденной жизни создавали прекрасные условия длительной хронической коллективной психотравматизации. С течением времени в западном общественном сознании выстраивалась соответствующая картина мира, воспринятого и интерпретированного через призму тотального отчуждения людей. Можно констатировать, что к концу XX века на Западе жажда наживы достигала своеобразного трансперсонального бреда в его клинической форме. С точки зрения психиатрии, «бред — это не поддающееся коррекции установление связи отношений (между объектами — обстоятельствами, людьми, событиями) без оснований. Бредовые идеи прежде всего не соответствуют реальной действительности, вступают с ней в полное противоречие и тем не менее не поддаются коррекции [81, с. 41 ]. «При бреде… суждения больного с самого начала коренным образом расходятся с реальной действительностью, разубедить его в этом невозможно, они становятся новым — патологическим мировоззрением больного» [81, с. 40]. «С появлением бреда больной начинает уже по–иному оценивать окружающую жизнь, особенно — отношения с людьми, и по мере его развития все дальше заходит и шире простирается эта переоценка больным его взаимоотношений с окружающими. Такая переоценка «ценностей» в сознании больного при разных формах бреда… касается, в сущности, всех событий, т.е. становится универсальной и завершается формированием у больного с этого времени новой системы взглядов, совершенно нового — болезненного мировоззрения» [81, с. 41].

    В данном случае патологическое мировоззрение выстраивается на сверхценной идее того, что деньги являются абсолютной ценностью, перед которой меркнут все нравственно–этические нормы, блекнет человеческое достоинство и ради которой совершаются любые преступления. При таком духовном состоянии люди искренне убеждены в том, что деньги — главное условие счастья, что за деньги все продается и все покупается, что перед блеском «золотого тельца» преклоняется весь мир, а тех, кто равнодушен к деньгам, надо уничтожать как бешеных собак, так как в мире, упорядоченном Мамоной, они самые опасные люди, несущие хаос и разрушение. Сточки зрения психиатрии, подобные мировоззренческие конструкции классифицируются как паранойяльный бред. По свидетельству специалистов: «Паранойяльный бред — это бред первичный (интерпретативный), паралогический[209] и систематизованный[210]. По содержанию он может быть самым различным, но никогда не бывает нелепым. В его построении чувствуется своеобразная логика, т.е. паралогика, над бредом в сознании осуществляется непрерывная работа, для его обоснования строится система последовательных доказательств, в качестве которых используются реальные факты окружающей действительности (интерпретативный тип бредообразования). Здесь налицо предвзятая оценка реально воспринятых фактов, их интерпретация с позиций первичного бредового суждения. <…> Именно при этой разновидности бреда стойкость, незыблемость и систематизация его достигают предела. Паранойяльный бред, завершившийся в своем развитии, может сохраняться в том же систематизированном виде в течение многих лет, всю жизнь» [81, с. 46—47].

    Подводя итог, можно констатировать, что небольшим группам потомственных «менял» удалось, благодаря целенаправленным усилиям целого ряда их поколений, довести до коллективного паранойяльного бреда миллионы людей (навязав им определенные убеждения) и благодаря этому практически полностью овладеть мировой финансовой и политической властью. Каким бы невероятным это ни казалось, но паранойяльный бред, воплотившийся в универсальном патологическом мировоззрении, инфильтрировался в современную мировую экономику, политику, идеологию, культуру и т.д., утвердив себя в качестве нормы. Торгаш и меняла стали властителями современного мира.

    МАНИПУЛЯТИВНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ

    Очевидным фактом является то, что западное мегаобщество удерживалось, и удерживается в едином целом благодаря перманентному насилию. Более того, феномен западной цивилизации немыслим без интенсивных и масштабных репрессий со стороны правящих кругов в отношении нижестоящих социальных слоев общества. Существование Запада невозможно без основополагающей роли системно применяемого насилия[211], как по–стоянно действующего организационно–регулятивного механизма. Исторические факты говорят о том, что ослабление эффективности структур, занимающихся в той или иной форме подавлением личности, как первичного элемента социально–политической системы, неизбежно приводило к дестабилизации этой системы в целом, погружая любую западную страну в состояние хаоса.

    Во времена как раннего, так и позднего Средневековья деревья вдоль европейских дорог имели социальное назначение — на них, как своеобразные плоды воспитания масс, висели «лишние», сточки зрения власти, люди, являясь привычным элементом европейского ландшафта. Примером этого может быть «социальная зачистка» во времена Генриха VIII, когда было повешено 72 тысячи английских крестьян, ставших бродягами после того, как феодалы лишили их земли для выпаса на них своих овец, чья шерсть пользовалась большим спросом в Европе. Не скучали от безделья и штатные палачи в средневековых городах, где рубка голов и конечностей, а также колесование, сдирание кожи, вешание и клеймение было одним из любимейших развлечений горожан. Весьма эффективно в те времена действовала и Святая Инквизиция, чьи костры и камеры пыток наводили ужас на европейские народы. По подсчетам Кастильо–и–Магоне, ею было сожжено живьем 36 212 человек, в изображении 19 790 и приговорено к другим видам наказаний 289 624, всего — 345 626. С неменьшим размахом за чистоту веры боролась и светская власть. Так, например, за одну ночь 23 августа 1572 года в Париже было зверски убито более 3 тыс. гугенотов. Эта ночь вошла в историю как Варфоломеевская. Затем в течение двух недель на территории Франции было умерщвлено еще 30 тыс. человек. После того как европейские гуманисты и просветители воспитали борцов за народное счастье, в Европе кровь полилась более полноводной рекой. Ярким примером этого может быть Великая французская революция, в ходе которой (с 1789 по 1815 г.) погиб каждый шестой француз, т.е. было казнено, убито или умерло в тюрьмах около двух миллионов гражданских лиц. Если в просвещенной Европе в моде была гильотина и затопление барж с военнопленными, то в Новом Свете суд Линча и массовые расстрелы. Потом на Западе стало популярным использование концентрационных лагерей, сперва они появились в США во времена войны Севера и Юга, затем их применили британцы в Южной Африке, уничтожая буров, и, наконец, наиболее эффективно их использовали немцы, когда в тридцатых и сороковых годах прошлого века боролись с расовонеполноценным элементом в Европе.

    На первый взгляд может показаться, что к середине XX века на Западе окончательно победили идеалы гуманизма и человеколюбия, и практика применения властью насилия в отношении своих граждан осталась в далеком прошлом. Действительно, сейчас в западных странах бродяг на деревьях не вешают и инакомыслящих на кострах не сжигают. Но ведь, по своей сути, насилие имеет двойственную природу, оно может быть либо прямым (открытым), т.е. физическим, либо опосредованным (скрытым), т.е. психологическим. На Западе эпоха масштабного физического насилия власти по отношению к народу прошла, и теперь массы держатся в жесткой узде правящими кругами при помощи психологического насилия.

    Необходимо отметить, что имеет место обратнопропорциональная зависимость пропаганды и репрессий. Чем выше в обществе уровень интенсивности и оптимальности функционирования системы пропаганды и чем шире охват ею населения, т.е. чем эффективнее происходит «промывание мозгов» в массовом масштабе, тем ниже уровень репрессий, направленных на граждан со стороны правящих кругов, и наоборот.

    В связи с этим можно вспомнить Георгия Ивановича Гурджиева — философа, мистика, непревзойденного духовного манипулятора, любившего рассказывать своим ученикам притчу о волшебнике и баранах, которая чудесно отображает сущность западной «свободы» в рамках системы тотального контроля.

    Жил когда–то один богатый и жадный волшебник. У него было много баранов. Он не нанимал пастуха и не огораживал свои пастбища. Бараны терялись в лесах, пропадали в оврагах, а главное, убегали при появлении волшебника, так как догадывались, что нужны ему ради мяса и шерсти. Для решения этой проблемы волшебник нашел эффективное средство. Он загипнотизировал баранов, внушил им прежде всего, что они бессмертны и что сдирание кожи очень полезно для их здоровья. Потом он внушил им, что лучшего вождя, кроме него, им не найти, и что он ради своих дорогих и очень любимых барашков готов пойти на любые жертвы. После этого волшебник поставил во главе каждого стада по барану, более не считающегося таковым. Им он внушил, что они теперь львы, орлы и даже волшебники. После этого для него настало беззаботное время. Бараны не представляли себе другой жизни, кроме как в стаде; они спокойно ждали, когда он острижет их и перережет им горло.

    В определенном смысле западный обыватель подобен гурджиевскому барану. Ему настолько хорошо «промыли мозги», запрограммировав его сознание на определенный жизненный цикл (от рождения и до смерти), что он не представляет совершенно никакой опасности для власть имущих, воспринимая мир, в котором он живет, как абсолютное совершенство. Поэтому неудивительно, что современное западное общество — это низкий уровень открытого, физического принуждения по отношению к массам, при феноменально высоком уровне их зомбирования, т.е. скрытого принуждения. При этом если явное силовое принуждение лишает человека физической свободы, то скрытое манипулятивное — духовно–психологической. Если при методах открытого подавления человек видит угрозу своей свободе, осуществляя как активное, так и пассивное сопротивление всем тем, кто посягает на нее, то скрытая манипулятивная система подавления личности не позволяет человеку осознать свою несвободу, устраняя, таким образом, мотивацию к сопротивлению. Если убедить рабов в том, что они свободны, можно сэкономить на кандалах. Рабство становится незыблемым, если рабы не осознают своего рабского положения.

    Профессор Страсбургского университета гуманитарных наук Филипп Бретон и профессор Квебекского университета Серж Пру, исследуя современные средства массовой информации, пришли к выводу, что гедонизм представляемого СМИ спектакля тонко подводит индивида к пассивному принятию скрытой системы идеологического господства, характеризующей общество потребления, что, в свою очередь, позволяет телевидению и прессе в рамках идеологии оправдать и обосновать существующий социальный порядок и обеспечить воспроизводство соответствующих ему социальных отношений [82, с. 67].

    Размах применения механизмов манипуляции массовым сознанием на Западе достиг тотального масштаба, а их крайне высокий технологический уровень и эффективность делают пропаганду практически незаметной для простого обывателя. Как утверждают западные исследователи, «средства массовой коммуникации способны создавать трудноуловимые или «косвенные» эффекты — другими словами, средства массовой коммуникации могут не говорить вам, что думать, но они подскажут, о чем думать и как это делать» [83, с. 43]. Данная возможность, в свою очередь, позволят СМИ направлять мысли людей таким образом, чтобы они совпадали с изначально заданной манипулятором смысловой установкой. Так психологически подрываются в зародыше нежелательные для правящей элиты действия масс, а также навязываются им те мысли и образы, которые укрепляют ее господство.

    Однако постоянный процесс «промывания мозгов» обусловлен не только целенаправленной деятельностью правящих кругов, но и тем, что без него существование современного западного общества невозможно. Сознание индивида, изолированное от действительности, нуждается в виртуальной реальности, существующей в силовом поле направленной пропаганды. Фактически круглосуточный телевизионный видеоряд создал искусственный мир, во власти которого всецело оказался современный человек. Известный французский социолог, профессор Пьер Бурдье констатировал: «Телевидение, которое по идее является инструментом отображения реальности, превращается в инструмент создания реальности» [84, с. 35].

    Изучая данный феномен, Джордж Гербнер со своими коллегами в рамках Проекта исследования культурных признаков, осуществлявшегося в Пенсильванском университете, разработали теорию культивирования. Одним из основных ее положений является так называемая унификация (mainstreaming) — направление взглядов людей на социальную реальность в единое русло. Осуществляется она благодаря длительному, экстенсивному, многократному воздействию СМИ (прежде всего телевидения) на читателей и зрителей, в процессе которого определенно подобранные «факты» последовательно внедряются в сознание людей. В качестве отпечатков, остающихся в памяти после просмотра телепередач, эти факты остаются в памяти людей «в целом автоматически». Затем на основании этой сохраненной информации происходит непосредственное конструирование в массовом сознании определенного образа действительности. Когда он согласуется с реальным миром, происходит резонанс и эффект культивирования усиливается [85, с. 47].

    Всякие утверждения о том, что обыватель способен отличить на экране телевизора действительное отложного, опровергаются исследованиями западных ученых. «Джордж Гербнер и его коллеги провели наиболее обширный анализ современного телевидения. С конца 1960–х годов эти исследователи записывали на видеопленку и тщательно анализировали тысячи телевизионных программ и персонажей, показываемых в прайм–тайм. Их выводы в целом показывают, что мир, рисуемый телевидением в качестве образа реальности, вводит зрителя в глубокое заблуждение. Более того, это исследование дает повод предполагать, что мы с поразительной доверчивостью воспринимаем увиденное на телеэкране как отражение реальности» [83, с. 95]. При этом Уолтер Липпманн в своей книге «Общественное мнение» утверждает, что ««картинки в наших головах», заимствованные из массмедиа, влияют на то, как люди будут говорить и поступать в каждый конкретный момент» [83, с. 95]. В связи с этим профессоры психологии Аронсон и Пратканис в своей книге — «Эпоха пропаганды» делают вывод, что «цель современной пропаганды все чаще состоит не в том, чтобы информировать и просвещать человека, а скорее в том, чтобы подталкивать массы к желательной позиции или точке зрения» [83, с. 31]. Естественно, «желательной» с точки зрения власть имущих. А поэтому, по их мнению, «средства массовой коммуникации действительно оказывают влияние на некоторые из наших наиболее существенных убеждений и мнений…» [83, с. 45].

    Конструируя виртуальный образ мира и при помощи средств массовой коммуникации внедряя его в сознание масс, манипуляторам удается перестраивать реальный мир в соответствии с этим придуманным образом. «Исследование, проведенное Марком Снайдером,.Эллен Декер Тэнк и Эллен Бершайд, показывает, как наши ярлыки и концепции реальности в самом деле могут менять эту реальность» [83, с. 92]. Поясняют данный феномен Аронсон и Пратканис следующим образом: «Слова и ярлыки, которыми мы пользуемся, определяют и создают наш социальный мир. Это определение реальности направляет наши мысли, наши чувства, наше воображение и таким образом влияет на наше поведение» [83, с. 93].

    Гарт Джоуэтт (Хьюстонский университет) и Виктория О'Доннел (Северо–Техасский университет) поясняют способность СМИ создавать образ несуществующего мира и внедрять его в массовое сознание осуществляемым ими непосредственным контролем потока информации. Этот контроль принимает форму сокрытия определенных фактов, фабрикации информации, направления ее на специально подобранные группы, искажения информации. По их мнению, контроль потока информации осуществляется двумя основными способами: «во–первых, контролируя средства массовой коммуникации как источник распространения информации и, во–вторых, предоставляя искаженную информацию из источника, который внешне кажется достоверным» [82, с. 194]. Уолтер Липпманн, проводя свои исследования феномена пропаганды, исходит еще и из того, что контроль потока информации позволяет ее фильтровать. «Всякая газета, — пишет он, — приходящая к читателю, есть результат целой серии фильтров…» [82, с. 321]. Строгий же отбор того, что должен знать потребитель, осуществляют, по мнению социального психолога Курта Левина, так называемые «вахтеры», решающие, что общественность должна прочесть, услышать или увидеть, а что не должна [82, с. 321]. О том же пишет и Ричард Харрис: «Следует иметь в виду, что журналисты и редакторы сообщают нам сведения об этой объективной реальности после тщательного отбора материала и решения, какое . количество внимания уделять рассмотрению каждой конкретной темы. «Новости — это рамка, которая придает миру определенные очертания» (G. Tuchman, 1978)» [85, с. 238]. «…доступ на телевидение связан с сильной цензурой, с потерей независимости… — констатирует Пьер Бурдье. — Эта цензура, распространяемая как на приглашенных, так и на журналистов, способствующих ее применению, носит… политический характер. (!) И действительно, существует политическое вмешательство, политический контроль (который, в частности, проявляется через назначение на руководящие посты); но главное — правда в том, что в такие периоды как нынешний, когда существует целая резервная армия безработных и отсутствуют какие–либо гарантии занятости в области радио и телевидения, склонность к политическому конформизму проявляется особенно сильно. Люди сами подвергают себя сознательной или несознательной цензуре, поэтому нет никакой необходимости призывать их к порядку.

    Можно также вспомнить об экономической цензуре. В конечном счете можно сказать, что именно экономический фактор определяет все на телевидении. И даже если недостаточно заявить, что происходящее на телевидении определяется его собственниками, заказчиками, размещающими там свою рекламу, а также государством, оказывающим финансовую помощь; что без знаний о том, кто хозяин той или иной телекомпании, какова доля ее заказчиков в бюджете и каковы размеры получаемой ею финансовой помощи, мы не можем ничего понять в ее функционировании, — то тем не менее не грех об этом напомнить» [84, с. 27–28].

    Резюмируя, можно сделать вывод, что СМИ— это инструмент формирования массового сознания, который находится в руках господствующих финансово–политических групп. Не обладая самостоятельностью, пресса, радио и телевидение вынуждены подавать информацию так, как это выгодно тем, на чьи деньги они существуют. Именно поэтому можно констатировать, что на Западе свобода слова призрачный миф, а цензура очевидная реальность.

    Обнаружив большую значимость отбора цензорами информации, Липпманн делает вывод, что многое зависит оттого, что из многообразия действительности не показано на «картинке», которую получает общественность. Таким образом, то, какие упрощенные картины действительности возникают в результате фильтрации, и есть действительность людей, «картинки в нашей голове» и есть наша реальность. Его вывод подтверждает и Теодор Уайт, констатируя, что «реальность — это то, что вданный момент происходит на экране, а не то, что на улице» [82, с. 413]. Какова действительность на самом деле, для западного мегаобщества не имеет никакого значения, так как массовое сознание существует в рамках представления о действительности, лишь оно определяет ожидания, надежды, устремления, чувства, поступки людей.

    Целенаправленный отбор информации, в свою очередь, создает своеобразное информационное пространство стереотипов, в которое погружается сознание масс, теряя связь с реальной действительностью. Это обусловлено тем, что (как установила гештальтпсихология) человек сначала формирует представление об объекте, а лишь затем «видит» его. Именно поэтому процесс социального восприятия в большей степени зависит от имеющихся прообразов, «картинок в голове» — стереотипов. Это же, в свою очередь, ведет к отождествлению наличествующей в опыте реальности и априорных по отношению к нему стереотипов, — создается своеобразная виртуальная реальность, где в качестве «сущностей» выступают феномены воображения. Привычки, надежды, устремления, ценности и идеалы людей перемещаются в сферу виртуальных объектов, порождающих свои эмпирические проявления. Последние — не более чем стимулы, но эти стимулы сами являются продуктом заданных стереотипов.

    Целенаправленное формирование массового сознания позволяет определять поступки людей, их ежедневное поведение, а оно, в свою очередь, будучи реальным, создает по заданным параметрам действительность. То, что она может принимать самые фантастические и невероятные формы и при этом непрерывно сопровождается убедительной иллюзией подлинности, объясняется прежде всего соответствующим уровнем образования и интеллектуального развития западного обывателя. Чтобы манипуляция сознанием достигала необходимой эффективности, основная часть населения должна утратить доступ к знаниям, которые могут дать ей возможность самостоятельно мыслить, анализируя социально–политическую и экономическую реальность, а само мышление человека должно быть заблокировано на начальных фазах своего развития.

    В отношении интеллектуального распада личности Запад за последние пятьдесят лет достиг поразительных успехов. «Средний американец встречает свое двадцатипятилетие, запирая на замок кладовую своего мозга и отказываясь от ее дальнейшего пополнения, — констатируют американские социологи К.М. Гуд и Г. Пауэлл. — Его духовное содержание в этот момент находится на уровне четырнадцатилетнего подростка. В письме он употребляет около тысячи слов, при чтении понимает около шести тысяч. При возбуждении коллективных реакций интеллектуальный элемент играет достаточно второстепенную роль» [82, с. 218].

    Подобной ситуации удалось достичь прежде всего благодаря западной системе образования. В 1993 году Министерство образования США провело исследование, результаты которого потрясли американскую общественность. Каждый пятый взрослый американец, как оказалось, справляется с огромным трудом или не справляется вообще с самыми примитивными тестами по арифметике, чтению и письму. Сорок миллионов взрослых американцев не в состоянии проверить выданную им сдачу, прочитать способ применения лекарства, а в общественных местах ориентируются только по разъяснительным картинкам. Иначе говоря, 25% населения США функционально неграмотны (functionally illiterate)[212].

    Несмотря на это, американские власти продолжают сокращать финансовые средства, выделяемые на школьное образование. Газета «El Mundo» 22 мая 2003 года сообщила о том, что в некоторых нью–йоркских школах отменили все внеклассные занятия и практически полностью перестали задавать домашнее задание, чтобы сэкономить на ксероксах. При этом большинство школьных автобусов в стране не выезжают на маршруты, чтобы развозить учеников. Школам урезали финансирование, им приходится экономить на бензине, и теперь сами родители организуют дежурства и развозят учеников по школам. Сегодня родители в США вынуждены устраивать вещевые лотереи, конкурсы, продажи сладостей и всего чего угодно, лишь бы хоть как–то прикрыть брешь, образовавшуюся в школьном бюджете, и иметь возможность покупать учебники и оплачивать труд преподавателей. Некоторые учебные учреждения вынуждены давать разрешение на установку в коридорах автоматов с кока–колой и чипсами. Очевидно, именно в связи с вышеприведенными фактами, в Вашингтоне 11 января 2001 года, Дж. Буш–младший изрек мысль поразительной глубины (цитата приводится дословно): «Я хочу, чтобы об администрации Буша говорили, что она ориентируется на результат, потому что я верю в результат, направленный на тотальную концентрацию внимания и энергии на обучение наших детей чтению, потому как наша образовательная система с вниманием относится к детям и их родителям, достаточно лишь взглянуть на эту систему, которая сделает из Америки такую страну, которую мы хотели бы видеть: страну, где люди умеют читать и ждать»[213].

    Кризис в американской системе образования заставляет многих родителей игнорировать школу и самостоятельно заниматься со своими детьми. Для этого в США приняты законы, позволяющие детям учиться дома. Данный вариант образования был назван «домашняя школа» (home schooling). По поводу американской системы образования Мартин Гросс написал весьма откровенную книгу под названием «Конспирация незнания. Провал в американских государственных школах»[214].

    Несмотря на то что в Соединенных Штатах действует механизм жесткого контроля за посещаемостью детьми школ, а их родители несут за это юридическую ответственность, миллионы тинэйджеров заканчивают свое начальное образование неграмотными. Кроме того, в стране существует насущная потребность в учителях–добровольцах, которые бы на общественных началах учили элементарным навыкам чтения, письма и счета тех взрослых, которые не освоили их в свое время в школе.

    Очень важной особенностью западного образования является то, что обучение в школах США и Европы направлено на подавление удетей абстрактного мышления, с одновременным усилением предметного (прикладного), что максимально сужает интеллект, ограничивая способность к нешаблонному восприятию мира. Это связано с тем, что личность, способная самостоятельно мыслить, всегда представляет опасность для власти. Торможение же интеллектуального развития человека позволяет сделать его максимально управляемым, безотказно действующим в рамках заданной социальной или профессиональной программы. Жесткая привязанность разума к предметному миру и неспособность к абстрактному мышлению превращают индивида в функционально эффективный элемент существующей системы отношений. Он делает всю свою жизнь то, что должен делать, и не задает вопросов о смысле и предназначении своей деятельности. Он хочет то, него хотят все, он живет так, как живут все в рамках Системы, как это принято. Он не способен выйти за ее пределы и увидеть несвойственные ей ценности, тем более усомниться в целесообразности существования тех порядков, которым он бездумно и беспрекословно подчиняется. Человек, неспособный к абстрактному мышлению, чей интеллект жестко привязан к предметному миру, является идеальным объектом для манипуляций и не представляет никакой угрозы для той Системы, в которой существует, так как воспринимает ее как единственно возможную реальность.

    По своей сути, американская школа похожа на советские заведения для умственно отсталых детей, в которых им прививались элементарные навыки, позволяющие адаптироваться в обществе. Вот что о ее методах обучения пишет российский эмигрант, сейчас преподающий в США:

    «Тесты по языку основаны на проверке словарного запаса: считается, что образованность есть знание кучи красивых слов. По математике — много типовых задач, похожих на твои головоломки, но попроще и одинаковые. То есть надо быстро выполнять некий набор заученных мозговых движений. Есть даже такое занятие — подготовка к тестам. Любимая задачка — продолжи последовательность: надо угадать закон (иногда довольно сложный) и продолжить ряд.

    А еще содержание обучения очень мало зависит от возраста учеников — от класса к классу меняется лишь количество задач, которые нужно решить за отведенное время. В спецклассе, где учится Максим, они изучают в начале 5 класса программу 6–го и 7–го. А в конце 5 класса, как сказала нам учительница математики на родительском собрании, они будут решать задачи на уровне девятого класса. Из этого следует одно: объем новых знаний, который дается с 5–го по 9–й классы, очень невелик. (Я не могу представить себе советский спецкласс, где решают задачи девятого класса в пятом.) В этом еще одна беда американской школы — жевание мочала годами» [86].

    О том, что представляет собой метод образования в американских школах, также можно понять из интервью российского академика Владимира Игоревича Арнольда «Парламентской газете». Размышляя о западной системе образования, он вспомнил курьезный случай, который произошел с министром национального образования Франции. Когда тот спросил французского школьника, сколько будет два плюс три, то получил весьма оригинальный ответ: «Два плюс три будет столько же, сколько три плюс два, потому что сложение коммутативно…»

    В. Арнольд: У него был компьютер, и преподаватель в школе научил им пользоваться, но суммировать «два плюс три» в уме парень не мог. Министр был потрясен и предложил убрать из всех школ преподавателей, которые учат детей компьютеру, а не математике.

    Журналист: И в чем вы видите основную причину случившегося?

    В. Арнольд: Я могу продемонстрировать это еще одним примером. Несколько лет назад в Америке шли так называемые «Калифорнийские войны». Штат Калифорния вдруг заявил, что школьники не так подготовлены, чтобы учиться в университете. Ребятишки, приезжающие в Америку, к примеру, из Китая, оказывается, подготовлены гораздо лучше, чем американские. Причем не только в математике, но и физике, химии, в других науках. Американцы превосходят своих зарубежных коллег во всевозможных сопутствующих предметах — в тех, которые я называю «кулинария» и «вязание», а в «настоящих науках» сильно отстают. Таким образом, при поступлении в университет американцы не выдерживают конкуренции с китайцами, корейцами, японцами.

    Журналист: Понятно, что такое наблюдение вызвало шок в американском обществе, так как в нем не принято отводить соотечественникам «вторые места» ?!

    В. Арнольд: Американцы тут же создали комиссию, которая определила круг проблем, вопросов и задач, который должен старшеклассник знать и уметь решать при поступлении в университет. Комитет по математике возглавил Нобелевский лауреат Гленн Сиборг. Он составил требования к ученику, оканчивающему школу. Главное из них — умение 111 разделить натри!».

    Журналист: Вы шутите?

    В. Арнольд: Отнюдь! К 17 годам школьник должен эту арифметическую операцию делать без компьютера. Оказывается, сейчас они этого не умеют… Восемьдесят процентов современных учителей математики в Америке понятия не имеют о дробях. Они не могут сложить половину с третью. Среди учеников этот контингент составляет 95 процентов!

    Журналист: Звучит анекдотично!

    В.Арнольд: …Теперь о физике. Я сам читал требования к «их» федеральной программе. Там, в частности, говорится о том, что школьник должен знать о двух фазовых состояниях воды, которая в холодильнике превращается из одного в другое. Гленн Сиборг потребовал, чтобы было введено в программу три фазовых состояния — еще и водяной пар. Однако Конгресс и сенаторы запротестовали, прошли бурные дебаты, и штат Калифорния был осужден и осмеян за то, что посмел усомниться в качестве образования американцев. Один из сенаторов, например, сказал, что он набрал 41,3 процента голосов избирателей, и это свидетельствует о доверии к нему народа, а потому он всегда боролся в образовании только за то, что он понимает. Если же нет, то и учить такому не следует… Аналогичными были и другие выступления. Два года продолжалась битва. И все–таки победил штат Калифорния, так как очень дотошный адвокат нашел в истории США прецедент, при котором закон штата становился в случае конфликта выше федерального. Таким образом, образование в США временно все–таки победило…

    Журналист: А вы не преувеличиваете? Значит, теперь там научатся делить 111 на тройку?

    В.Арнольд: Ирония ваша понятна, но я попытался докопаться до корней проблемы. И докопался до… Томаса Джефферсона.

    Журналист: Третьего президента США ?

    В. Арнольд: Его — голубчика! Отец–основатель Америки, творец конституции, идеолог независимости и так далее. В своих письмах из Вирджинии у него есть такой пассаж: «Я точно знаю, что ни один негр никогда не сможет понять Евклида и разобраться в его геометрии». Поэтому нынешние американцы вынуждены отвергать Евклида, математику и геометрию. И все это заменяется знанием того, на какую кнопку надо нажимать… Размышления, мыслительный процесс заменяется механическим действием, и это выдается за борьбу с расизмом! [87]

    В своей образованности Европа ничуть не уступает США. В Германии функционально неграмотное население составляет 14%, в Великобритании — 22%. Во Франции, которая считается образцом высокой культуры, их — 36%. В связи с этим в сентябре 1997 года очередной номер солидного французского еженедельника «Пуэн» вышел с кроваво–красным анонсом на черной обложке: «40% школьников не умеют читать — немыслимо!»

    А вот что по поводу европейской системы образования пишет российский эмигрант, преподающий сейчас в Сорбонне: «В Швейцарии треть взрослого населения не в состоянии прочесть инструкцию к лекарству и разобрать то, что написано в избирательном бюллетене, что, однако, не мешает жителям этой маленькой, но гордой страны активно участвовать во всенародных референдумах — ключевом инструменте их «прямой» демократии. Немногим лучше дело обстоит в Бельгии. В Испании система образования разваливается прямо на глазах. Преподаватели испанских университетов жалуются, что уровень подготовки многих студентов настолько низкий, что на первом курсе их вновь приходится учить простейшим правилам правописания и арифметики[215]. О невежестве европейцев, которым пока еще далеко до зияющих высот клинического скудоумия обитателей Нового Света, можно тоже слагать легенды. Одна моя знакомая европейка, представительница так называемого среднего класса, убеждена в том, что солнце восходит на юге, а заходит на севере. Учительница франкоязычной средней школы, в которой учится сын одного моего коллеги, не знает, кто такой Александр Дюма и кто такие «три мушкетера». Упоминание о таких странах, как Украина или Азербайджан, ввергает европейца в состояние глубокого культурологического шока» [88].

    Подобное невежество не случайно. Вся система западного образования основана на том принципе, что человеку необходимы лишь только те знания, которые могут пригодиться в практической жизни, то, что позволит ему без лишних проблем работать и потреблять. Человек должен быть функционален, и не более того. Запад никогда не ставил перед собой цель воспитания непрерывно самосовершенствующейся, гармонично развитой духовно, интеллектуально и физически личности, обладающей целостным представлением о мире и стремящейся к творческой самореализации. Запад стремился репродуцировать человека–функцию — надежный, управляемый микроэлемент социально–экономической метасистемы. Примитивный индивидоснова стабильности и прогресса по–западному. Он хорошо выполняет свою профессиональную и социальную роль, он четко знает «что есть добро и зло» и живет точно по изначально установленным правилам, т.е. он «правильный» во всех смыслах этого слова. Но вместе с тем он не имеет внутреннего содержания (что собственно и позволяет ему достигать «правильности»). По сути, современный западный обыватель — это лишь ухоженная, с любовью взлелеянная психосоматическая оболочка, внутри которой экзистенциональная пустота. Обладающий примитивным разумом и набором базовых жизненных правил, заменяющих ему духовность, человек утратил свою непосредственную индивидуальность, а потому и качества даже относительно свободного и независимого существа. В таком состоянии он абсолютно зависим, представляя собой идеальный объект для манипуляций. Вместе с угасанием поля традиционной культуры, на Западе исчезло и духовное напряжение, а вместе с ним воля индивида к ежесекундному отстаиванию себя как уникального, самобытного духовно–психологического явления. Становясь примитивным, он способен защищать себя лишь как индивидуалистически настроенную биологическую особь.

    Таким образом, можно констатировать, что, целенаправленно создавая условия для интеллектуальной деградации человека и максимального сужения его кругозора, которые приводят к выхолащиванию его духовности, правящие круги Запада получают практически неограниченную возможность для манипуляции массовым сознанием. Взрослый человек, обладающий разумом, знаниями и уровнем духовного развития четырнадцатилетнего подростка, является прекрасным материалом для создания репрессивной системы манипулятивного тоталитаризма.

    В ее основу легла фрейдистская методика, позволяющая осуществлять контроль над людьми путем формирования мотивации человека, от которой, в свою очередь, зависят его мысли, чувства, желания и действия. Навязав западному мегаобществу, при помощи массовой пропаганды, мнение, что счастье человека заключается в наслаждении, а свобода в возможности его беспрепятственно получать, правящие круги Запада жестко привязали обывателя к трем основным категориям влечения: комфорту (удовлетворению потребностей, при постоянном расширении их разнообразия), наслаждению (во всех возможных его формах) и наживе (как главному условию, обеспечивающему достижение комфорта и наслаждения). При таком методе контроля открытое, масштабное, физическое принуждение становится ненужным. Если люди психологически привязаны к комфорту и наслаждению, то их можно принудить делать все что угодно, регулируя их доступ к деньгам как главному условию счастья. В такой ситуации несвобода отождествляется не с самой системой духовно–психологического подавления, а с «ближним», другим человеком, который также с маниакальным упорством стремится к деньгам, чтобы обеспечить себе комфорт и наслаждение. Так создаются психологические предпосылки «борьбы всех против всех», используя которую правящим кругам Запада удается держать под контролем основную массу населения «золотого миллиарда».

    Предчувствие надвигающегося манипулятивного тоталитаризма было присуще многим представителям западной интеллигенции. Самым гениальным пророчеством в этом плане стала антиутопия Джорджа Оруэлла — «1984», написанная им в 1948 году. Мрачный мир Океании, в котором царит тотальное духовно–психологическое подавление личности, к началу XXI века стал абсолютной реальностью Запада — «СТАРШИЙ БРАТ СМОТРИТ НАТЕБЯ». Транснациональная олигархия взяла на вооружение логику правителей вымышленной Океании, осознав в полной мере, что «тому, кто правит и намерен править дальше, необходимо умение искажать чувство реальности».

    «Разве я не объяснил вам, чем мы отличаемся от прежних карателей? Мы не довольствуемся негативным послушанием и даже самой униженной покорностью, — излагал философию господства современных правителей мира, устами одного из своих героев, Оруэлл. — Когда вы окончательно нам сдадитесь, вы сдадитесь по собственной воле. Мы уничтожаем еретика не потому, что он нам сопротивляется; покуда он сопротивляется, мы его не уничтожим. Мы обратим его, мы захватим его душу до самого дна, мы его переделаем. Мы выжжем в нем все зло и все иллюзии; он примет нашу сторону — не формально, а искренне, умом и сердцем. Он станет одним из нас, и только тогда мы его убьем. Мы не потерпим, чтобы где–то в мире существовало заблуждение, пусть тайное, пусть бессильное. Мы не допустим отклонения даже в миг смерти. В прежние дни еретик всходил на костер все еще еретиком, провозглашая свою ересь, восторгаясь ею. Даже жертва русских чисток, идя по коридору и ожидая пули, могла хранить под крышкой черепа бунтарскую мысль. Мы же, прежде чем вышибить мозги, делаем их безукоризненными. Заповедь старых деспотий начиналась словами: «Несмей». Заповедь тоталитарных: «Ты должен». Наша заповедь: «Ты есть».

    Современная западная пропаганда, круглые сутки «дисциплинируя сознание» масс, целенаправленно создает «нового человека», чья ничтожность делает его недостойным даже физического насилия со стороны власти. Пройдя подобную информационно–психологическую обработку, люди оказываются интеллектуально и духовно «вычищенными», а потому готовыми для наполнения тем содержанием, которое обеспечивает стабильное функционирование Системы. Размышляя о них, Оруэлл писал, что, даже «предоставленные самим себе, они из поколения в поколение, из века в век будут все так же работать, плодиться и умирать, не только не покушаясь на бунт, но даже не представляя себе, что жизнь может быть другой».

    ПОСТМОДЕРН, ИЛИ ЭПОХА ТОТАЛЬНОГО ТИТТИТЕЙМЕНТА

    За последние несколько столетий западное мегаобщество прошло ряд фаз радикальной трансформации. Наиболее очевидным их проявлением стало последовательное изменение социально–политической и экономической организации Запада. Одновременно с этим шло постепенное развертывание в духовно–психологической реальности всего спектра присущей западному человеку ментал ьности. Не вызывает сомнения то, что эти два процесса взаимосвязаны. Фактически все материально–технические достижения западной цивилизации являются своеобразной манифестацией «души» Запада, которая использует их для упорядочивания объективной реальности в соответствии со своей сущностью, приспосабливает ее под свои потребности.

    Необходимо отметить, что Запад на протяжении всего своего существования пребывал в трех духовно–психологических состояниях. Используя устоявшуюся терминологию, можно сказать, что возник он в рамках Традиции, процесс его активного становления протекал в виде Модерна, а пик его зрелости и завершающий этап упадка проявили себя в форме Постмодерна. Рассмотрим их детально.

    Традиционное общество предельно однозначно. Оно полностью лишено неопределенности, утверждая четко обозначенные смыслы и ценности. В связи с этим человек традиционного общества ограничен, как внутренне, так и внешне, целой системой запретов и правил, принимаемых им без всяких условий, как данность. Именно поэтому, в определенном смысле, традиционное общество — это общество «несвободы». Человек традиционного общества если не понимает, то ощущает, что «свобода» — это лишь свобода выбора, после которого она превращается в «несвободу», так как сделанный Выбор не позволяет больше выбирать. Выбор (как внутреннее решение «стать таким, каков ты есть») предполагает лишь Долг (как Путь к себе), а он и является единственно возможной для человека Традиции «свободой».

    Традиционное общество, проявляя коллективную Волю, направленную к конкретной Цели, создает Смысл Мира и тем самым полностью отрицает онтологическую неопределенность и вытекающую из нее абстрактную идею «абсолютной свободы», позиционируемую Традицией как абсолютное Зло.

    Но «несвобода» Традиции[216] представляет собой выработанный в процессе коллективного творческого акта Стиль, проявляющий себя в интеллектуальной, духовной и материальной сферах жизни определенного народа. Возводя на пути распространения человеческой энергии барьеры, Традиция определенным образом очищает и направляет эту энергию, придавая ей уникальную и неповторимую форму. Любое творческое проявление в культурной сфере — это своеобразное преодоление императивного пространства Традиции, естественным образом развивающее культуру, это результат «несвободы» и плата за нее. Именно в этом преодолении и происходит процесс творческой самореализации народа. Если бы не было «несвободы» жестких рамок запретов и ограничений, создаваемых Традицией, был бы невозможен процесс непрерывного духовного воссоздания нации, как была бы невозможна сама культура во всех ее проявлениях.

    На индивидуальном уровне Традиция это то, чем живет каждое мгновение своего существования человек, то, как он думает, чувствует и действует, то, к чему он стремится, что считает ценным и ради чего он готов умереть. Традиция — это сама жизнь человека, возникающая при его взаимодействии с людьми и миром, его окружающим.

    На социальном уровне Традиция естественным образом снимает антагонизм между отдельной личностью и обществом в целом. Она трансформирует индивидуализм в индивидуальность, представляющую собой манифестацию коллективной Судьбы на уровне отдельного человека. Благодаря Традиции индивид становится в процессе самореализации локальным проявлением соборной или, иначе говоря, синтетической личности всего народа, при котором исчезает противопоставление между «Я» и «Мы» и возникает гармония сосуществования несхожих между собой индивидуальностей. Здесь«Мы» не подавляет «Я», а «Я» не разрушает «Мы». Традиция — это действительный коллективизм, при котором воля отдельных индивидов сливается в акте их совместной, многогранной самореализации, проявляющей себя как внутри общества, так и в рамках мировой истории. Традиция это высшая форма коллективизма, рождающая множество человеческих индивидуальностей как через осознанную, таки бессознательную солидарность. Иначе говоря, Традиция создает целостный мир, лишенный непреодолимых противоречий.

    Кроме того, Традиция — это некий духовно–материальный стержень разнообразных императивов, делающий жизнь определенного народа целенаправленной, а потому и осмысленной. Именно Традиция наделяет его неповторимой индивидуальностью, уникальностью, особым Стилем, «характером» всех проявлений жизнедеятельности, при котором неизменяемое духовно–психологическое ядро народа находит свое воплощение в нестандартном многообразии его существования. Говоря словами Освальда Шпенглера, Традиция, как «характер», как «судьба» конкретного народа, представляет собой форму «подвижной экзистенции, в которой при максимально возможной изменчивости в частном достигается наивысшее постоянство в принципиальном…» [32, с. 498]. Таким образом, Традицию можно рассматривать как духовную сферу бытия определенного народа, коллективную экзистенцию солидарных индивидуальностей, которая разворачивается во времени и пространстве, находя свое проявление в предметном, материальном мире.

    Одновременно с этим Традиция несет в себе защитную функцию нации на духовно–психологическом уровне. Она блокирует деструктивное воздействие извне и в определенной мере подавляет те внутренние элементы традиционного общества, которые, развившись до гипертрофированных масштабов, способны его разрушить. Прежде всего Традиционализм противостоит всему тому, что несет в себе зародыш Универсализма. На данный момент наиболее агрессивным проявлением Универсализма на духовно–психологическом уровне является безудержное стремление к наживе, отражением которого в сфере ценностей стали деньги. Традиционализм (влюбой его форме) стремится максимально подавить страсть к наживе и развенчать представление о деньгах как сверхценности. Не зря движущей силой западных революций (являющихся по своей сути антитрадиционалистскими) — голландской, английской, французской, американской — был так называемый класс буржуазии, чья жизнь посвящена наживе. Без него воплощение европейской «свободы» было бы невозможно. Именно буржуа через своих идеологов почувствовали невероятно мощную по своей разрушительной силе идею абстрактной «свободы», за которой была скрыта конкретная неограниченная свобода обогащения. Но, разрушая социально–политическую организацию традиционного общества, сторонники «свободы» запустили механизм его полной аннигиляции. В первую очередь это коснулось культуры как таковой.

    Духовно–психологическая особость каждого народа, которая может существовать лишь в рамках традиционной культуры, с трудом сочетается с посттрадиционной культурой Модерна и практически полностью противоречит Постмодерну, существующему лишь при условии этнокультурной недифференцированноети, к которой стремится глобализация. Таким образом, традиционная культура это мощный духовно–психологический барьер на пути формирования глобального общества.

    Именно поэтому для влиятельных мондиалистских кругов Запада, являющихся носителями идеологии глобализации, традиционная культура как западных, так и незападных народов является объектом разрушения. Без ликвидации культурного разнообразия народов, населяющих Землю, невозможно преобразовать человечество в некий гомогенно–унифицированный феномен. Поэтому для транснациональной олигархии, стремящейся объединить народы мира под своей властью, уничтожение традиционной культуры является не менее важной задачей, чем уничтожение традиционных социально–политических и экономических систем.

    Без своей культуры любой народ не способен иметь особых духовно–психологических свойств и качеств, которые делают его коллективной индивидуальностью («синтетической личностью» по Достоевскому). Без своей, принадлежащей лишь ему культуры всякий народ теряет «Душу», как особую Идею собственного существования. Утратив ее, он превращается в массу, толпу, стадо, становится некой однородной антропологической субстанцией, получающей унизительную кличку «электорат».

    Народ, который стал массой, лишен индивидуальной Судьбы, как некой внутреннеприсущей ему направленности, ведущей его во времени и пространстве от прошлого кбудущему. Он теряет способность формулировать смысл собственного бытия. Вместе с «Душой» и «Судьбой» народ теряет волю и силу к самоутверждению среди других народов, становясь пассивным объектом манипуляций, теряя интерес как к миру, так и к самому себе. Но именно это состояние, развернутое в мировом масштабе, и необходимо тем, кто хочет построить глобальную систему управления.

    Отсюда и предельно отрицательное отношение к традиционной культуре, которое методично и целенаправленно внедряется всезнание народов, омассовляющихся через систему транснациональных СМИ, как одного из главных инструментов глобализации. В их интерпретации традиционная культура мягко, но навязчиво отождествляется с «религиозным экстремизмом», «мракобесием», «культурной отсталостью», «ксенофобией», «национальной нетерпимостью», отсутствием «свободы» и т.п. Под назойливый шум идеологических абстракций об «общечеловеческих ценностях» в сознание людей внедряется мысль о том, что их национальная (традиционная) культура — это духовно–психологический источник несвободы и перманентного насилия над личностью.

    Именно поэтому на Западе общество модерн, пришедшее (в течение XVIII–XIX вв.) на смену традиционному, — это бегство от «несвободы» Традиции. Модерн является функциональным, рациональным, построенным на сугубо прагматических принципах, механизмом обеспечения «свободы». Он «освобождает» человека от «иррациональных предрассудков» Традиции.

    Модерн — это антитрадиция, «негатив» Традиции. На начальной своей фазе развития он пытается радикально и революционно модернизировать Традицию, отвергая практически все то, что она культивирует, механически репродуцируя ее духовно–психологических и культурных антиподов. Модерн существует лишь как противопоставление традиционной культуре, а потому, по своей сути, он бесплоден. Вобрав в себя живую энергию Традиции, Модерн использует ее для имитации, подделки. В рамках завершающей фазы своего развития он уже манипулирует созданными традиционной культурой артефактами, собирая и консервируя их в виде музейных или выставочных экспонатов, предназначенных не для жизни, а для «культурного» потребления. В такой ситуации культура «живет» лишь в среде крайне узкого слоя рафинированной интеллигенции, которая ее «изучает». Накапливая знания о «наследии предков», она воспринимает как действительную ценность: богов, в которые ее народ уже не верит, литературу, которую он не читает, песни, которые он не поет, музыку, которую он не слушает, обычаи, которых он не придерживается, героев, которыми он не восхищается и т.д. При этом интеллигенция навязчиво призывает к «возражению национальной Традиции», не понимая, что законодательными актами, школьными программами и музейными выставками этого добиться невозможно, как невозможно вернуть жизнь в полуразложившееся тело.

    Нередко главным признаком Модерна является смещение элементов культуры в политическую сферу, когда ее «развитием» и «сохранением» начинают заниматься государственные чиновники или партийные бонзы. Появление в структуре аппарата власти чего–то вроде «министерства культуры», является основным признаком того, что культура погибла.

    Главной особенностью развитого Модерна является то, что он пытается выдать духовные и материальные руины, оставшиеся от погибшей Традиции за саму Традицию. В Модерне нет Стиля, а есть лишь стилизация, в нем нет жизни, а присутствует лишь ее имитация. Вся энергия Модерна уходит на то, чтобы из обломков разрушенной Традиции сделать декорации, на фоне которых можно было бы «играть» в Традицию. Модерн — это самообман и ложь, которую принимают в качестве правды, дабы скрыть от себя смерть Традиции.

    Но Модерн — это лишь локальная катастрофа Традиции в отдельно взятом обществе. Он не является самодовлеющим, так как привязан к определенной национальной Традиции. Именно поэтому Модерн, условно говоря, имеет индивидуальность, так как отвергает не Традицию вообще, а Традицию определенного, конкретного народа, создавая, как было сказано, «негатив», отражающий ее особенности со знаком минус. Поэтому для глобализации, отрицающей Традицию как таковую, Модерн сыграл лишь роль подготовительного этапа ее разрушения, обеспечивающий переход к внетрадиционному состоянию человечества — Постмодерну.

    Постмодерн — это тотальный Универсализм в духовно–психологической сфере. Универсализм — это пустота, прежде всего проявляющаяся в отсутствии выходящего за рамки физиологических потребностей Смысла (т.к. смысл порождает ценности, а ценности, в свою очередь, — императивы, отрицающие идею «абсолютной свободы»). Постмодерн — это хаос (отсутствие всякой структуры, дисгармония, инерция, распад), в котором все относительно, неопределенно, лишено целостности, упорядоченности и устойчивости.

    Человек Постмодерна — экзистенциональная пустышка. Он существует вне всякого Смысла, в условиях тотальной дисгармонии. Человек Постмодерна — это изолированная монада «Я», бесцельно блуждающая среди флуктуирующей массы таких же пустых (нейтральных) «Я», неспособных обрести свой индивидуальный Смысл, а значит, и структурироваться в «Мы». Человек Постмодерна — это законченный нарцисс, знающий лишь пустоту все обессмыслющего одиночества.

    Постмодерн — это распад общества и слияние локальных катастроф отдельных традиционных культур в единую глобальную катастрофу. Постмодерн — это отрицание уже не просто определенной национальной культуры, а культуры как таковой.

    Он отвергает культуру на основании универсальных принципов. Постмодерн — это состояние полного отсутствия культуры в глобальном масштабе, которое подается как культура «свободного человека», лишенная всяких условностей. Постмодерн — это единственно возможная форма объективации абстрактной идеи «абсолютной свободы» человека, это отсутствие любых норм и правил, это полный отказ от любого стиля, который замещается вульгарной, дисгармоничной эклектикой. Именно Постмодерн является адекватным отражением глобализации на духовно–психологическом уровне.

    Впервые, концептуально и в универсальной форме, о постыдности, вредности и ненужности культуры заявил основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд, посвятив этому отдельную работу под названием «Недовольство культурой». В своем «недовольстве культурой» создатель пансексуализма, сегментируя и интерпретируя идеи Достоевского и Ницше, наглядно продемонстрировал духовно–психологические особенности индивида, оказавшегося между культурными мирами; индивида, привязанного не к определенной Традиции и культурным императивам, а лишь к собственным психосоматическим потребностям и влечениям.

    Тем самым он наглядно продемонстрировал, что Постмодерн как духовно–психологическая среда, находящаяся вне рамок культуры, возникает благодаря существованию конкретной категории людей, имеющих определенные духовно–психологические особенности. Мир без Традиции и культуры — это естественная потребность маргиналов–космополитов. Объективация Постмодерна в реальности — это победа их мировосприятия и мироотношения.

    Фрейд своим творчеством ярко и глубоко раскрывает психологию таких людей, неутомимо действующих в поисках комфорта и наслаждения. Претендуя на универсальность, фрейдизм как идеология представляет собой совокупность чувственно–эмоциональных переживаний, трансформированных в смысловую, концептуальную форму. Не возникает сомнения, что Фрейд выводит свою теорию из природы людей определенного психотипа, к которому принадлежал и он сам, подавая ее при этом как универсальную. Он вербализируетто, что люди, подобные ему, до этого момента лишь чувствовали и переживали.

    Как заявил сам Фрейд на одной из своих лекций: «Никто не имеет права вмешиваться в разговор о психоанализе, не овладев определенным опытом, который можно получить только при анализе своей собственной личности» [89, с. 343]. Здесь имеет смысл вспомнить и Ф. Ницше, который говорил, что толкование чего–либо (а любая идеология это толкование) «является симптомом определенных физиологических состояний…». То есть не стремление к адекватности видения, а «наши потребности, вот что истолковывает мир; наши влечения и их «за» и «против»[217] [90, с. 224].

    О сути влечений и потребностей таких людей, как Зигмунд Фрейд, очень проницательно высказался его ученик Карл Юнг, сравнив фрейдистские «раскопки души» с «прокладкой канализации», поражаясь при этом «идеализму» своего учителя, который мог посвятить всю свою жизнь «этим нечистотам». Впрочем, было бы очень странно, если бы Фрейд занимался чем–то другим, если учитывать, что, заглядывая в себя, он вместо души видел лишь некую «выгребную яму».

    Поэтому, являясь маргиналом с гипертрофированной сферой сексуального и не идентифицируя себя с определенной культурой (немецкая ему была чужой, а из еврейской он выпал), Фрейд воспринимал любую из них только как совокупность репрессивных запретов, ограничивающих его свободу удовлетворения желаний и влечений.

    Для Фрейда и людей его психотипа существует лишь отрицательная, карательная сторона культуры. Ее положительная, креативная природа, ему была недоступна. Точнее, культура для него не имеет никакой ценности по сравнению с его несанкционированными ею желаниями и влечениями. Отсюда его «недовольство культурой», вызванное тем, что «стремление к свободе… направлено либо против определенных форм и притязаний культуры, либо против культуры вообще» [91, с. 94].

    Таким образом, именно в психоанализе Фрейд демонстрирует идею «свободы» западного общества в ее откровенном виде, ту «свободу», которую неутомимо искали на протяжении столетий западные мыслители. В нем она лишена духовно–возвышенной шелухи Ренессанса, протестантского богоискательства, британской упорядоченной рациональности. Полностью оголившись, западная идея «свободы» предстала не только «по ту сторону принципа наслаждения», но и по ту сторону культуры в виде иррациональной стихии первичных животных инстинктов.

    К началу XX века на Западе человек был представлен как дикое животное, охваченное жаждой сексуального наслаждения и влечением к разрушению, которые сдерживаются репрессивными запретами тиранической культуры. Фрейд максимально откровенен в провозглашении своей «истины» о природе человека, прекрасно понимая, что «истина», как утверждал Ницше, «не есть нечто, что существует и что надо найти и открыть, но нечто, что надо создать» [90, с. 256].

    «Многим из нас трудно будет отказаться от привычной веры, — писал Фрейд, — что в самом человеке живет инстинкт совершенствования, который привел его на высоту современных духовных достижений и этической сублимации, и что этот инстинкт позаботится о дальнейшем развитии в сверхчеловека. Но я не верю в такой внутренний инстинкт и не вижу пути, который мог бы спасти эту благодетельную иллюзию. Мне кажется, что прежняя история развития человека имеет то же объяснение, что и история животных…» [92, с. 172].

    Фрейд не напрасно пишет — «я верю». Репрезентуя психоанализ как науку, он тем не менее воспринимает его как веру, как определенное мировоззрение, схемами которого'можно объяснить человеческую природу. Представление о человеке только как о животном, жизнь которого обусловлена голодом, сексуальными влечениями и инстинктом смерти — точно такая же вера, как и убежденность в его божественном происхождении. Ни первую, ни вторую «гипотезу» доказать невозможно, несмотря на их подробные «доказательные» конструкции. Но бездонная глубина человеческой природы позволяет человеку быть как животным, так и творением Бога. В нем сжата вся бесконечность разнообразия реальной действительности. И то, каким будет конкретный человек, зависит от того, какая часть его природы, в силу определенных причин, у него доминирует, подчиняя себе все остальное. Поэтому, для того чтобы найти духовно–психологическую устойчивость, кому–то нужен Бог, а кому–то сексуально озабоченная обезьяна. И в первом и во втором случае имеет место иллюзия, созданная случаем иди чьей–то волей. Но если определенная иллюзия лишается альтернатив, она превращается в незыблемую реальность, которая, конструируя человеческий мир и природу самого человека, изменяет их в соответствии со своими императивами. Поглощая мир, иллюзия интерпретирует его через саму себя, сводя его к определенному общему знаменателю. И Фрейд это прекрасно понимал, когда писал, что «мировоззрение — это интеллектуальная конструкция, которая единообразно решает все проблемы нашего бытия, исходя из некоего высшего предположения, в которой в соответствии с этим ни один вопрос не остается открытым, а все, что вызывает наш интерес, занимает свое определенное место» [91, с. 399].

    Таким образом, отец пансексуализма дал западному обществу не просто определенный психотерапевтический метод, а матрицу человеческой природы и человеческого мира. Подарок был сделан удивительно своевременно. Новому, западному, обществу Постмодерн требовался «Новый Человек». Именно поэтому наукообразные, интимные излияния маргинала–космополита стали «реалистическим» видением человеческой природы.

    Подобный выбор был обусловлен сложной задачей: как уничтожения традиционной культуры, так и создания чего–то сугубо нейтрального в духовно–психологическом плане, что должно было ее заменить вместе с «человеком традиции». Глобализация — это не экспансия западной культуры Модерн, как это было раньше, а ликвидация культуры вообще, как незападной так и западной. Глобализации нужен культурный вакуум, так как культура в своем духовно–психологическом многообразии выступает в качестве крайне мощного препятствия на пути собирания народов в единое недифференцированное целое. Как писал Фрейд, определенная культура «требует сравнения с другими культурами, ринувшимися к другим достижениям и сформировавшими другие идеалы. В силу таких различий каждая культура присваивает себе право презирать другие. Таким путем культурные идеалы становятся поводом к размежеванию и вражде между различными культурными регионами, что всего отчетливее наблюдается между нациями» [91, с. 25].

    Для преодоления «культурного размежевания народов», т.е. ментальной дифференциации национальных сообществ, человек должен быть лишен не только культуры, как духовной среды, но и человеческой души, как источника, который воссоздает эту среду. Эта необходимость, которая имеет как объективную, так и субъективную основу, стояла за процессом движения в интерпретации человеческой природы от «человека — волка» (по Гоббсу) к «человеку — обезьяне» (по Дарвину). Психоанализ же блестяще соединил в человеке «волка» с «обезьяной».

    Если в начале XX столетия на Западе умер Бог (о чем откровенно сообщил Ницше), то в его середине начал умирать сам Человек (о чем западные мыслители лишь намекали). А в конце XX столетия его, образно говоря, не стало. Существо, которое называется «человек общества Постмодерн», начала XXI столетия, это — экзистенциональный клон, выведенный под влиянием интенсивной, всепроникающей пропаганды модернизованных концепций Дарвина и Фрейда.

    Однако заслуга Фрейда перед «культурой» Постмодерн не только и не столько в том, что он обобщил и концептуализировал многовековые интеллектуальные наработки западных мыслителей. Его огромной заслугой является то, что он смог редуцировать человека к существу, целью и смыслом существования которого стало удовлетворение первичных психосоматичных потребностей с целью получения наслаждения. «Мы ставим вопрос, — говорил Фрейд на одной из своих лекций, — можно ли в работе нашего душевного аппарата найти главную цель, и отвечаем на него в первом приближении, что эта цель состоит в получении удовольствия. Кажется, что вся наша душевная деятельность направлена на то, чтобы получать удовольствие и избегать неудовольствия, что она автоматически регулируется принципом удовольствия» [89, с. 227].

    То, что фрейдистская психологическая концепция приобрела такое огромное значение для западного мегаобщества Постмодерн, не является случайностью. На Западе гедонистические установки достаточно глубоко проникли как в индивидуальное, так и массовое сознание. И если в начальный период становления Постмодерна (когда актуальным было решение материальных проблем) большее значение имело телесное удовольствие, то сейчас, в момент окончательного формирования постмодернистских ценностей, на первый план вышла проблема психологического наслаждения. Как откровенно констатирует Элвин Тоффлер: «Мы продвигаемся от «экономики брюха» к «экономике души», ибо сейчас только душа требует насыщения» [93, с. 261]. При этом он гордо заявляет: «Мы станем первой цивилизацией в истории, которая заставит высокие технологии производить самый недолговечный, но самый устойчивый продукт: человеческие ощущения» [93, с. 262]. Подобная гедонистическая психологизация обостряет стремление «Я» к предельному ощущению самого себя, к крайнему усилению психосоматических переживаний, доказывающих эго его индивидуалистическую бытийность. Личность, пораженная глубоким сомнением в существовании своей индивидуальности, непрерывно ищет сильных ощущений, которые могли бы продемонстрировать ей обратное. Непрерывная стимуляция наслаждения (в самых разнообразных его формах) становится главной целью человека, стремящегося любой ценой почувствовать себя в окружающей его духовной пустоте. «Персонализация в масштабах общества, — пишет Жиль Л иповецки, — соответствует персонализации личности, выражающейся в желании получить «больше удовольствия», парить над самим собой, вибрировать всем телом под музыку, испытывать непосредственные ощущения, чувствовать себя вовлеченным в общее движение во время trip[218], охватывающего весь организм человека» [94, с. 42].

    Гедонизм непосредственно ведет к нарциссизму. Вобществе, где все ценности относительны, т.е. в обществе, лишенном Смысла, человек его может найти лишь в культивировании собственного «Я», которое проявляет себя на психологическом и телесном уровнях. В такой ситуации индивид замыкает все свои мысли и поступки на самого себя, не находя в окружающем его мире подлинности. Становясь для себя центром вселенной, он стремится всеми доступными ему способами утвердиться в собственных глазах. Но его аутизм, отсутствие желания понять окружающую реальность, в совокупности со стремлением заявить о себе миру, приводят его лишь к сознательному или неосознанному плагиату, повтору на свой лад избитых «истин». В итоге всякое самовыражение нарцисса сводится к плоским банальностям, которые вызывают интерес лишь у него самого. Даже общение, вкотороеон вступаете окружающими, необходимо ему для подчеркивания своей «уникальности» и «неповторимости», позволяющей предельно актуализировать свое «драгоценное» «Я». «Это и есть нарциссизм, выражение на все случаи жизни, — констатирует Л иповецки, — первичность акта связи относительно характера сообщения, безразличное отношение к его содержанию, «игровое» поглощение смысла; сообщение, не имеющее ни цели, ни слушателей; автор сообщения, ставший его же главным слушателем. В результате — изобилие спектаклей, выставок, интервью; слова, не имеющие ни для кого никакого значения и которые даже не разряжают обстановку; речь идет совсем о другом — о возможности и желании, независимо от характера «послания», о праве и желании нарцисса высказываться — ни о чем ради самого себя, зато услышать свои слова, усиленные средствами массовой информации. Сообщение ради сообщения, самовыражение ради того лишь, чтобы выразить самого себя и убедиться, что тебя слушает хотя бы микроаудитория» [94, с. 31 ].

    Окружающая реальность, сама по себе, нарцисса абсолютно не интересует. Она нужна ему лишь как материал для самоутверждения, он уделяет ей внимание лишь в контексте созерцания своего «Я». Другие люди нужны нарциссу в качестве живых декораций в той пьесе, которую он играет сам перед собой, ради периодического катарсиса, возникающего в моменты наивысшего накала самолюбования. Для него люди — это своеобразные зеркала, при помощи которых он «следит за своей внешностью», чтобы постоянно быть желанным для самого себя. Для него единственно приемлемая любовь — это любовь к себе. Он целенаправленно избегает эмоциональной привязанности к другому человеку, рассматривая ее как зависимость и несвободу. Липовецки замечает: «Нарцисс, одержимый самим собой, не витает в облаках, не находится под воздействием наркоза, он упорно трудится над освобождением собственного «Я», над великой судьбой собственной самобытности и независимости: отказаться от любви, «to love myself enough so that I do not need another to make me happy»[219] [94, c. 85].

    В таких условиях западное общество напоминает хаос некоррелируемых жизненных монологов, упорно воспроизводимых массой самоизолированных «Я», каждое из которых участвует в только ему одному известной «пьесе». В итоге исчезает общий Смысл сосуществования людей, никто не понимает и не хочет понять другого, взаимодействие проявляется лишь в защите права каждого индивида беспрепятственно декламировать свдй «уникальный» текст и не слушать то, что говорит ближний. Этот хаос является торжеством постмодернистской свободы, ведущей к равнодушию, одиночеству и отчужденности. «Подобно войне, свобода способствовала разрастанию пустыни, полного отчуждения личности от других, — приходит к заключению Л иповицки. — «Оставьте меня в покое» — в этой фразе и желание остаться в одиночестве, и тоска, им вызванная. Таким образом, мы оказываемся на краю пустыни; будучи оторванным от людей, каждый из нас становится активным пособником пустыни, расширяет, углубляет ее, не в силах позволить «жить» чужому «Я» [94, с. 76]. «…мы хотим остаться одни, все более отдалиться от окружающих, и в то же время мы не желаем остаться наедине с самими собой. И здесь у пустыни нет ни начала, ни конца» [94, с. 77]. Общество Постмодерн — это общество тотального, непреодолимого одиночества, принимающего вычурные формы. Как это ни парадоксально, но современный западный человек стремится в мегаполисы, с их предельным скоплением населения, лишь только для того, чтобы надежней отгородиться от таких же, как он, одиночек[220]. «Поражает количество людей, — пишет о США французский философ и социолог Жан Бодрийар, — которые поют одни, едят одни или разговаривают сами с собой на улицах. Они тем не менее никак не пытаются объединиться. Напротив, они избегают друг друга, и сходство между ними неопределенно» [95, с. 82]. «Тинейджер, катающийся со своим плеером на роликовой доске, интеллектуал, работающий со своим word–processor[221], рэпер из Бронкса, который бешено крутится в Рокси или в других подобных заведениях, джоггер или бодибилдер — повсюду все то же полное одиночество и все тот же нарциссизм, будь он обращен на тела или на интеллектуальные способности» [95, с. 102]. Как заметил британский профессор Зигмунт Бауман, «разъединение стало в наши дни самой привлекательной и широко практикуемой игрой» [3, с. 15].

    Запад, пресыщенный жизнью «в кайф», рутинным исполнением заветных желаний и сумасбродных капризов, утратив всякие ориентиры, к которым можно было бы стремиться, уже достаточно давно живет в срстоянии тотального духовного разложения. Все — доступно, все — возможно, все — надоело, нудно… скорей бы конец. «В этом средоточии богатства и свободы всегда стоит один и тот же вопрос: «What are you doing after the orgy?»[222], — констатирует Бодрийар. — Что делать, когда все доступно: секс, цветы, стереотипы жизни и смерти? Вот в чем проблема Америки, которую унаследовал весь остальной мир» [95, с. 97]. Запад, исчерпав себя, живет в предчувствии Апокалипсиса. Но «…парадокс этого общества состоит в том, что уже невозможно даже умереть, поскольку все и так умерло…». Здесь смерть присутствует «в предвосхищающей форме». «Отбывшие на тот свет, лишились самой возможности распоряжаться своей смертью, превратить ее в игру, ставку, жертву: они лишились самой способности умереть. Малыми, гомеопатическими дозами это приходит к нам как следствие развития наших систем. Взрыв и уничтожение (Хиросима и Аушвиц) растянулись во времени, они попросту приняли эндемическую, гнойную форму, однако цепная реакция идет, продолжается умножение по смежности, вирусное и бактериологическое развитие» [95, с. 111]. Примерно в том же духе высказался и Ульрих Бек: «Из постепенно исчезающих социальных норм проступает обнаженное, перепуганное, агрессивное эго, ищущее любви и помощи. В поисках самого себя и любящей общности оно легко теряется в джунглях собственного «Я»… И каждый, кто блуждает в тумане собственного «Я», более не способен замечать, что эта изолированность, эта «одиночная камера для эго» отражает приговор, вынесенный всем» [96, с. 40].

    Самоизоляция индивида, утрата им всякого интереса к тому, что непосредственно не связано с ним, породили процесс вялотекущего социального распада. Теперь человек слабо понимает происходящее вокруг него, и еще меньше оно его интересует. Современный западный обыватель пребывает в глубоком ступоре равнодушия, проявляя «гальваническую» активность лишь под воздействием того психологического напряжения, которое создается средствами массовой информации. Сложилась парадоксальная ситуация: рядовой европеец (так же как и американец) получил то, к чему вроде бы Так долго стремился, но теперь он не знает, для чего нужны те «святые сверхценности», которые ему предоставило общество Постмодерн. Для него они стали элементом декора, пустыми безделушками, которые можно использовать как своеобразное украшение, но которые ему в принципе не нужны. Прежде всего это коснулось того, что на Западе называют «свободой». Стоила она европейцам и американцам чрезвычайно дорого, однако когда эта «сверхценность» была ими обретена, выяснилось, что она ничего не дает и никому не нужна. «Циничный наблюдатель сказал бы, что свобода появляется тогда, когда она уже ничего не значит, — заметил британский профессор Зигмунт Бауман. — Назойливая муха бессилия плавает в сладкой подливке того типа свободы, который сформировался под влиянием индивидуализации; это бессилие потому кажется столь одиозным и удручающим, что оно возникает на фоне возможностей, которые, как ожидалось, откроет и гарантирует свобода» [3, с. 60]. «Равнодушие в чистом виде и постмодернистское сосуществование противоположностей идут рука об руку: мы не голосуем, но ценим возможность проголосовать; не интересуемся политическими программами, но ценим то, что у нас существуют партии; не читаем ни газет, ни книг, но ценим свободу слова. Да и как бы могло быть иначе в эпоху коммуникаций, сверхвыбора и всеобщего потребления?» — с горечью вопрошает Л иповецки [94, с. 192]. «Под воздействием гедонистических и нарциссических ценностей устои общества лишаются своего содержания…» — констатирует он [94, с. 236].

    Надежно замуровав себя в коконе своего эго, проявляя искренний интерес лишь к личным проблемам, игнорируя при этом вопросы коллективного сосуществования, западный обыватель равнодушно отдал их решение узкому слою правящей финансово–политической элиты, сохранившей «волю к власти» и внутриклановую сплоченность. Рядовой гражданин, парализованный индивидуализмом, уже давно не верит в действенность общихусилий. Поверив в иллюзию равных возможностей, всю свою жизнь он безуспешно пытается в одиночку решить те проблемы, которые возможно решить лишь сообща. Как пишет Бауман: «…в наши дни людские беды, даже самые распространенные, но переживаемые людьми, самой судьбою обреченными на индивидуальность, вместе уже не сложишь. Они просто не суммируются в «общее дело». <…> …в отличие от общего интереса прежних времен, они не формируют «целого, превосходящего сумму своих частей», и не обретают нового качества, позволяющего обращаться к ним как целому» [3, с. 60—61]. Но принцип «каждый за себя», проявляющийся в личной «войне» с окружающими за свое счастье, приводит на индивидуальном уровне большинство людей к поражению, а на социальном — к разрыву общественных связей, оборачивающемуся общим бессилием.

    Упорная борьба одиночек друг с другом отупляет, не позволяя им увидеть причины бед целостно, а значит, попытаться решить их сообща. Отчужденность порождает отчаяние, которое ведет к равнодушию. Уже никого не интересует, кто, как и для чего управляет обществом, для обывателя главное, чтобы его существование соответствовало общепризнанным стандартам потребления (комфорта) и приносило новые изощренные удовольствия, стимулирующие угасающий интерес к жизни. Равнодушие, парализовавшее интерес эгоцентрированных масс к окружающему миру, отступает лишь перед желанием созерцать зрелище или участвовать в действе, которое было бы способно возбудить вялое, инертное сознание, наполнить его энергией, вывести из ступора. Этот психологический феномен Збигнев Бжезинский назвал «титтитейнментом»[223], подчеркнув тем самым его важность для современной западной системы ненасильственного контроля и управления. [2, с. 21].

    Постепенно Запад превращается в одно сплошное шоу. Обыватель жаждет развлечений, и практически все становится развлечением. Только развлекаясь, он может ощутить, пусть и суррогатный, но все–таки вкус жизни. Массово культивируемое ожидание только того, что может позабавить, отвлечь, расслабить, стирает разницу между важным и второстепенным, серозным и смешным, сложным и примитивным. Именно поэтому западная общественная жизнь и политика превратились в нескончаемый карнавал, а общественные и политические деятели в нечто среднее между клоуном и конферансье. «Персонализируясь, образ политика стал посмешищем, — констатирует Липовецки, — чем более крупные фракции отказываются от противоборства, тем более карикатурными выглядят политики в сценах, похожих на борьбу кетч с двумя или четырьмя участниками; чем нагляднее становится отсутствие мотивов в политической борьбе, тем больше политическая сцена напоминает стриптиз с демонстрацией добрых намерений, честности, ответственности, и превращается в цирковое представление и маскарад. Высшая стадия автономии политики — не радикальная деполитизация масс, а превращение ее в массовое развлечение, в бурлеск: когда противоречия между партиями превращаются в фарс, и все большее число людей это понимают, класс политиков может действовать в закрытых системах, блистать на телевизионных состязаниях, наслаждаться радостями маневров с использованием своих штабов, с применением бюрократической тактики и, как ни парадоксально, продолжать демократическую игру в представительную власть перед лицом апатии электората» [94, с. 236—237].

    В таких условиях буквально все становится пошлым и плоским. Идеи, ради которых когда–то люди жили и умирали, теряют свой смысл и силу, превращаясь в пустую риторику, политическую декорацию. Западные политики уже давно апеллируют не к действительным ценностям, а к их пропагандистским фантомам, утратившим живую энергию, которой их когда–то наполняла искренняя вера масс. О западных идеалах беспрерывно говорят (так как они удобны для словесных манипуляций), но ими не живут. Нарциссу не нужны идеалы, так как единственный идеал для него — это он сам, все остальное имеет относительную ценность. Но отказ от идеалов, от четкого понимания себя самого и своей жизни порождает в западном человеке сильный психологический дискомфорт, ведущий к страданию. «Не мощное давление идеала, недостижимого для современных мужчин и женщин, обрекает их на страдание, — констатирует Бауман, — а отсутствие идеалов, недостаток подобных рецептов достойной жизни, ясно сформулированных и надежных ориентиров, четко определенной цели жизненного пути. Умственная депрессия — ощущение своего бессилия, неспособности действовать рационально, адекватно отвечая на жизненные вызовы, — становится характерным недугом переживаемого нами периода поздней модернити или постмодернити» [3, с. 55].

    Отказ от идеалов (несущих в себе императивы, а значит, в соответствии с постмодернистской логикой, — принуждение, покушение на свободу), лишающий индивидуальное существование современного западного человека всякого смысла, разрушает его идентичность. Он становится никаким и оказывается нигде. Его «Я», стремящееся к абсолютной свободе, позиционирует себя как нечто более ценное и на порядок выше стоящее по сравнению с любой общностью людей. Именно поэтому поиск идентичности превращается в развлечение, в надевание и снимание масок, в чуткое реагирование на моду и безоговорочное подчинение ей на короткое время. Вот как это описывает Тоффлер: «Мы начинаем отказываться от идей, которых придерживались (или объяснять, или осмысливать их по–новому). Мы вдруг оказываемся свободными от всех ограничений, которые накладывали на нас наша субкультура или стиль. Индекс Быстротечности окажется чувствительным индикатором тех моментов в нашей жизни, когда мы наиболее свободны, но в то же время наиболее потеряны. Именно в такие периоды мы демонстрируем огромные колебания, которые инженеры называют «поисковым поведением». Сейчас мы наиболее чувствительны к призывам новых субкультур, к их требованиям и требованиям других, которые сотрясают воздух. Мы склоняемся то к одному, то к другому. Могущественный новый друг, новое увлечение или идея, новое политическое движение, некий новый герой, возникший из недр средств массовой информации, — все это в такой момент затрагивает нас с особой силой. Мы более «открыты», более неуверенны, более готовы к тому, чтобы кто–то или какая–то группа говорили нам, что делать, как вести себя» [93, с. 344]. Но очередной выбор идентичности крайне неустойчив и недолговечен. Он происходит по тем же принципам, что и покупка, например, нового мобильного телефона, от которого отказываются, когда он морально устаревает. Идентичность легко принимают, но от нее также легко и отказываются в пользу другой, более «модной» и «стильной», «…даже когда он, как кажется, принимает какую–то субкультуру или стиль, он сохраняет некую часть себя, — замечает Тоффлер. — Он подчиняется требованиям группы и получает удовлетворение от принадлежности к ней. Но эта принадлежность уже не бывает такой, как прежде, и тайно он готов переметнуться. Это означает, что даже когда он, кажется, крепко «вбит» в свою группу или клан, он прислушивается в ночной темноте к коротковолновым сигналам конкурирующих кланов. В этом смысле его членство в группе поверхностно. Он постоянно пребывает в позиции «неследования», и без точного следования ценностям и стилям группы он лишается явного набора критериев, необходимых, чтобы пробираться сквозь дремучие джунгли сверхвыбора» [93, с. 345]. О том же пишет и Бауман: «…проблема, мучающая людей на исходе века, состоит не столько в том, как обрести избранную идентичность и заставить окружающих признать ее, сколько в том, какую идентичность выбрать и как суметь вовремя сделать другой выбор, если ранее избранная идентичность потеряет ценность или лишится ее соблазнительных черт» [3, с. 185]. В итоге он резюмирует: «Согласно известному замечанию Кристофера Лэша, «идентичности», которых жаждут в наши дни, представляются чем–то, что «может надеваться и сниматься вроде костюма»; если они «свободно выбраны», то выбор «никак не связан более с обязательствами и последствиями», — и тем самым «свобода выбора сводится на практике к воздержанию от выбора», по крайней мере, позвольте мне добавить, к воздержанию от обязывающего выбора» [3, с. 187].

    Утратив идентичность, современный западный человек выпадает из социальной структуры общества, тем самым постепенно приближая ее к параличу. В связи с этим стремительно падает интерес масс к политике. Идеологические различия между разными политическими силами на Западе сглаживаются. Все они, как правые, так и левые, как либералы, так и консерваторы, «борются» между собой не за реализацию определенных идей и ценностей, а за голоса обывателей, которых интересует лишь сытая, спокойная жизнь с широкими потребительскими возможностями и длинным перечнем доступных развлечений. Западная политика превращена в дополнительный вид услуг потребительского рынка, а потому электорат группируется все больше в соответствии со своими потребительскими предпочтениями, а не какими–то идеалистическими установками. Кому–то нужны легализованные аборты, кому–то свобода сексуальных меньшинств, а кто–то стремится к беспрепятственной продаже наркотиков и т.д., но никого не интересует то, что выходит за рамки психологии потребителя, зацикленной на достижении абсолютной свободы удовлетворения любых (даже самых изощренных) потребностей и желаний.

    Все это приводит к тому, что политика превращается в имитацию борьбы. Публика видит лишь сезонный поток телевизионных программ, интервью и дебатов, которые, как мыльная опера, демонстрируют битву за народное счастье, а в кулуарах за закрытыми дверями «непримиримые противники» договариваются о том, кто и что из них получит в конце того спектакля, который они коллективно разыгрывали. И это не случайно, так как партии, которые уже давно никого не представляют, кроме тех, на чьи деньги они существуют, вынуждены выполнять функцию театральных трупп, задача которых — развлекать публику, а не бороться за что–то и во имя чего–то. «Развенчание политических и социальных идеалов принимает невиданные прежде размеры, — замечает Липовецки, — пришел конец революционным ожиданиям и студенческим волнениям; иссякает контркультура; осталось мало причин, которые еще могут гальванизировать на длительный срок энергии масс. Res publica утратило свою жизненность; великие «философские», экономические, политические или военные проблемы вызывают почти такой же интерес, к которому примешивается равнодушие, как и любой другой факт; все «вершины» постепенно рушатся, поскольку оказываются вовлеченными в широкомасштабную операцию по социальной нейтрализации и обезличиванию. Похоже на то, что в этом приливе апатии уцелела лишь частная сфера; следить за своим здоровьем, сохранять собственное материальное благополучие, освобождаться от «комплексов», занимать вакансии, т.е. жить без идеалов, без высоких целей–все это стало теперь возможным» [94, с. 80—81 ].

    ОБЩЕСТВО ПОТРЕБЛЕНИЯ

    Сознание человека всегда находится в рамках определенного «смысла», принятого им осознанно или бессознательно в качестве индивидуальной жизненной программы. Индивид, в силу своих духовных и интеллектуальных особенностей, может не задумываться о том, для чего он живет, и даже отрицать тот факт, что его бытие подчинено неким смысловым императивам, но как бы там ни было, его существование обязательно обусловлено определенным «смыслом», который последовательно формирует его судьбу. Человек не способен жить вне рамок «смысла», такова особенность его природы.

    Также «смысл», через формируемую им иерархию ценностей, определяет коллективное бытие людей. Любой народ, культура, государство существуют до тех пор, пока в массовом сознании присутствует некий общепризнанный «смысл» существования индивидов как общности. Когда по каким–то причинам смысловые установки людей изменяются, ломается их устоявшийся уклад жизни, а вся социальная сфера разрушается, чтобы обрести новую форму и содержание в соответствии с новым «смыслом».

    История человечества — это не только история военной и политической борьбы народов, но и летопись противоборства идей, несущих в себе определенные «смыслы». Нередко те социальные или этнические группы, которым удавалось навязать врагам свои «смыслы», обретали над ними господство. Очень часто сила оружия отступала перед силой идей, и неистовый пророк, «глаголом разящий», ставил на колени целые полки.

    Подчиняя себе сознание человеческих масс, идеи создают или низвергают в небытие целые миры, наделяя «идеократов» могуществом демиургов, чья воля способна творить сущее.

    За всю свою многовековую историю Запад прошел через череду «революций смысла», которые сопровождались радикальными социально–политическими и экономическими метаморфозами. Именно «битвы идей» в умах людей определили судьбу западной цивилизации, сформировав ее духовно и материально. В результате этого «естественного отбора» на Западе победила идея общества с непрерывно совершенствующимся производством беспредельно расширяющегося спектра материальных благ, рассчитанного на неутомимого потребителя с бесконечно возрастающими потребительскими амбициями.

    Как бы комично это ни выглядело, но, несмотря на всю эстетику социальных теорий Старого и Нового Света, от эпохи Просвещения до эпохи «всемирно победившего либерализма», западная цивилизация с ее фантастическими достижениями в науке и технике превратилась, образно говоря, в гигантский стимулятор желудочно–кишечных процессов среднестатистического обывателя. Симбиоз идей «абсолютно эффективного производства» и «ничем неограниченного потребления» сформировали основополагающий «смысл» Запада. Как следствие этого, человеческое счастье было отождествлено с высокооплачиваемой работой и покупать что хочешь, когда хочешь и в любом количестве. Безусловно, что герои Запада, чьи жизни легли на алтарь борьбы во имя «человеческого счастья», перевернулись бы в гробах, а мудрецы, учившие заблудшее человечество пониманию этого счастья, расписались бы в собственном идиотизме, если бы узнали, что то, ради чего они жили и умирали, не более чем плановый shopping по выходным в перерывах между изнуряющей и отупляющей работой.

    Не без иронии можно констатировать, что в итоге долгих и кровавых потуг «гора родила мышь» — Запад пришел к тотальному господству филистерского, обывательского, мещанского, жлобского «смысла жизни», чьи незатейливые аксиомы оказались в логическом ряду между понятиями «хорошая работа» и «хороший достаток»[224]. Все это было обобщено категорией «нормальная жизнь». Естественно, что любая другая жизнь в массовом сознании автоматически становилась «ненормальной», любой другой «смысл жизни» в лучшем случае, — глупым эпатажем, желанием уйти от «реальной жизни», в худшем — извращением и/или преступлением.

    Здесь опять–таки надо вновь особо подчеркнуть: трактование современным обывателем понятия «нормальная жизнь» весьма специфично, оно не является чем–то само собой разумеющимся, чем–то таким, что всегда и всеми безоговорочно принималось, оно всего лишь «вбитая» пропагандой в сознание масс ценностная установка, отрицающая и подавляющая все возможные альтернативы (NB). Более того, самый поверхностный анализ свидетельствует о том, что «нормальная жизнь» с точки зрения современного обывателя, с ее универсальным «смыслом», не только лишена нормальности, но и надежно блокирует всякую возможность индивида достичь самого элементарного человеческого счастья (NB).

    Итак, в чем круглые сутки убеждает западная пропаганда весь мир? Во–первых, в том, что главной целью жизни человека является достижение возможности максимального (как в количественном, так и в качественном плане) потребления материальных благ, и, во–вторых, втом, что для этого индивид должен отдать всего себя без остатка работе, т.е. производству этих материальных благ. В целом в итоге западное общество оказалось в состоянии тотальной трудовой мобилизации, направленной на создание максимально эффективной экономики. При этом современная пропаганда утверждает, что подобное массовое жертвоприношение имело место во все времена и у всех народов, а создание условий, благоприятствующих максимальному потреблению, было изначально главной целью экономической деятельности человека. Но так ли это?

    В том–то и дело, что это не так. У разных народов и разных культур цели экономической деятельности, т.е. то, ради чего работал человек, были несхожими. Более того, даже в Европе в докапиталистические времена экономическая деятельность не определялась стремлением к максимальному, уходящему в бесконечность потреблению.

    «Докапиталистический человек — это естественный человек, — писал В. Зомбарт. — Человек, который еще не балансирует на голове и не бегает на руках (как это делает экономический человек наших дней), но твердо стоит на земле обеими ногами и на них ходит по свету. Найти его хозяйственный образ мыслей поэтому нетрудно: он как бы сам собою вытекает из человеческой природы.

    Само собою понятно, что в центре всех страданий и всех забот стоит живой человек. Он «мера всех вещей»: mensura omnium rerum homo[225]. Но этим уже определяется отношение человека к хозяйству: оно служит человеческим целям, как и всякое другое создание рук человеческих. Итак, вот основное следствие такого понимания: исходной точкой всякой хозяйственной деятельности является потребность человека, его естественная потребность в благах. Сколько благ он потребляет, столько и должно быть произведено; сколько он расходует, столько он и должен заприходовать. Сначала даны расходы, а по ним определяются доходы». [78, с. 12].

    Европеец докапиталистической эпохи, подчиняющийся традиционным представлениям своей культуры о целях труда, руководствовался «идеей пропитания», т.е. идеей создания материальных условий своего полноценного физического существования без излишеств «переедания» (во всех смыслах этого слова). Ему не были известны искусственно созданные потребности, не вытекающие из естественной природы человека и, по сути, отрицающие ее. В те времена царили простота и здоровая жизнь, основанные на том принципе, что «ремесло должно кормить своего работника», и не более того. «Он (работник. —Авт.) хочет работать столько, чтобы заработать свое пропитание; он, как те ремесленники в Иене, о которых нам рассказывал Гете, «большей частью обладают настолько здравым смыслом, чтобы не работать… больше того, сколько необходимо для зарабатывания на веселое житье», — писал В. Зомбарт [78, с. 14]. При этом он подчеркивал, что «хозяйственная жизнь в докапиталистическую эпоху действительно находилась под воздействием принципа покрытия потребностей, что крестьянин и ремесленник в своей нормальной хозяйственной деятельности искали себе пропитания и ничего больше» [78, с. 15].

    То есть в понимании человека Традиции всякая экономическая деятельность имела свои пределы, тонна так же, как и человеческие потребности. Лишь человек Модерна, а затем и Постмодерна, утратив свою природную естественность, утратил во всем меру, и прежде всего меру в труде и потреблении.

    Ничем не сдерживаемое стремление к обладанию, однозначный выбор между «иметь или быть» в пользу «иметь», привели к тому, что индивидуальная жизнь современного западного обывателя оказалась в жестких рамках трудовой деятельности, поглотившей практически без остатка все его свободное время. Человек Традиции был мудр, он жил размеренно, без спешки, смакуя жизнь как дорогое вино, стараясь по возможности получить от нее максимальное удовольствие. Труд он рассматривал как досадную необходимость, и когда перед ним стоял выбор — «работать или не работать», он, не задумываясь, выбирал праздность, так как считал ее действительной свободой. При этом необходимо учитывать, что благодаря наличию у европейца докапиталистической эпохи свободного времени он развивался духовно и интеллектуально (а не бесперебойно, до отупения функционировал в механизме глобальной производственной системы, как это делает современный индивид), он созерцал и творил, вследствие чего возникло соцветие европейских культур[226].

    Впрочем, даже отношение к труду и его плодам у традиционного человека было иным, чем у его потомков капиталистической эры. Если современный индивид отчужден от того, что он называет «работа», выказывая интерес к ее результатам лишь в рамках рыночных отношений (где качество труда зависит сугубо от возможности его выгодной продажи), то его предки производили, как писал В. Зомбарт, «еще не меновые ценности (определенные чисто количественно), но исключительно потребительные блага, т.е. качественно различаемые вещи.

    Труд настоящего крестьянина, так же как и настоящего ремесленника, есть одинокое творчество: в тихой погруженности он отдается своему занятию. Он живет в своем творении, как художник живет в своем, он, скорее всего, совсем бы не отдал его на рынок. С горькими слезами на глазах крестьянки выводят из стойла любимую пегашку и уводят ее на бойню; старик–кустарь воюет за свою трубку, которую у него хочет купить торговец. Если же дело доходит до продажи (а это, по крайней мере, при наличности хозяйственной связи обмена должно составлять общее правило), то произведенное благо должно быть достойным своего творца. Крестьянин, так же как и ремесленник, стоит за своим произведением; он ручается за него честью художника. Этим объясняется, например, глубокое отвращение всякого ремесленника не только к фальсификатам или хотя бы суррогатам, но даже и к массовой выделке [78, 16—17].

    Производитель капиталистической эпохи безразличен к плодам своего труда, психологически он отстранен от них и стремится отдать им как можно меньше своих сил и времени. Его экономический успех определяется способностью быстро избавиться от созданного продукта путем продажи. Для современной экономики западного типа значение имеет только прибыль. На данный момент качество товара и услуг вторично. Аналитические структуры промышленных корпораций и «мозговыетресты» тратят огромные средства на разработку эффективных методик проведения рекламных кампаний (все больше напоминающих по своей сути и форме психические атаки), способных вынудить потребителя приобретать товар не только не нужный ему, но и заведомо низкого качества, который нередко несет угрозу здоровью и даже жизни людей.

    В качестве примера можно обратиться к западной пищевой промышленности, передовые технологии которой полностью решили задачу производства в огромном количестве доступных широким массам потребителей продуктов питания. Наданный момент пищевые транснациональные корпорации ведут успешную торгово–экономическую войну с национальными производителями во всех странах мира, заполоняя их внутренние рынки своей продукцией. Прежде всего данный успех объясняется способностью международных компаний производить дешевую продукцию, что позволяет быстро и эффективно разорять конкурентов и получать огромные прибыли.

    Однако добиться максимального удешевления продуктов питания, т.е. предельного снижения производственных затрат, можнолишьтремя способами: заставить фермера бесплатно работать, лишить продавца прибыли, предложить потребителю продукт, сделанный из максимально дешевого сырья. На данный момент для решения проблемы минимизации расходов на производство широко используется последний вариант.

    Фермерам и в большей степени аграрной индустрии удалось в последние годы понизить производственные затраты путем:

    1. Использования гормональных препаратов.

    2. Применения антибиотиков.

    3. Подмешивания в корм различных искусственных добавок.

    4. Кормления скота животной мукой.

    Что собой представляет животная мука? Это специальная смесь, большей частью состоящая из отходов от убоя животных. Вот как описывает производство животной муки немецкий журнал «Spiegel»: «Отходы растираются и перемешиваются с трупиками свежевылупившихся петушков, вдоволь поставляемых бройлерными фабриками, подопытными крысами из лабораторий Фарминдустрии, протухшей сывороткой с молококомбинатов. Полученное месиво разбавляют обычными канализационными стоками» [97].

    Этот своеобразный корм активно применяется из–за его дешевизны, так как стоимость продукции в животноводстве в основном формируется ценами на корма. «Животная мука, изготавливаемая в полном соответствии с принципом «производить дешевле дешевого», разбавляется канализационной жижей, выкачиваемой из отстойников городских очистных сооружений. И никого не интересует, что эта «субстанция» может содержать тяжелые металлы и диоксин[227]. При этом такие эксперты, как Франц Дашнер, руководитель Института медицины окружающей среды во Фрайбурге, постоянно предупреждают: «Жижа с отстойников очистных сооружений вредит практически любой органической системе: от мозга до сердца, мускулов или нервов» [97].

    По–настоящему выгодными становятся корма после добавления к ним химических «присадок». Свинье при нормальных условиях ее содержания для набора номинального веса требуется около года. С применением так называемых «силовых кормов» и «ускорителей роста» этот срок уменьшается до трех месяцев. Самые популярные «стимуляторы роста» — это синтетические аналоги половых гормонов. Свиней подкармливают андрогенами (мужской половой гормон), что у мужчин может провоцироватьопухоли простаты. А птице дают стильбен — синтетический аналог женского полового гормона эстрогена. Применение стильбена очень выгодно: на 1 долл. затрат получается около 15 долл. прибыли. Так как стильбен — антагонист мужского полового гормона прогестерона, то он способен подавлять мужскую половую функцию. Настоящим подарком для фермеров стали тиреостатики, которые блокируют гормон щитовидной железы, что вызывает у животных нарушение теплового баланса и обеспечивает большие привесы, так как энергия, полученная с кормами, уже не расходуется в виде тепла. У человека мясо с тиреостатиками нарушает функцию щитовидной железы, приводит к нарушению половой функции и отставанию в умственном развитии.

    В качестве профилактики и для предотвращения эпидемических заболеваний у скота им в корма подмешиваются антибиотики. Побочным эффектом этого стала неожиданно проявившаяся способность антибиотиков стабилизировать кишечную микрофлору у молодых животных, что усилило у них обмен веществ, повысило коэффициент использования кормов. Вследствие этого скот стал лучше развиваться и быстрее расти, снизилась его заболеваемость. При применении кормовых антибиотиков значительно повысился прирост массы тела животных, снизились расход кормов на единицу продукции и себестоимость мяса, сократился период откорма.

    В итоге в мясных продуктах, поступающих на прилавки магазинов, в большом количестве оказались как резистентные вирусы, так и антибиотики, постоянное воздействие которых заставляет вирусы уже в организме человека мутировать и приобретать невосприимчивость к воздействию лекарственных препаратов. Поданным «Центров по контролю за инфекционными заболеваниями», в список возбудителей опасных болезней, устойчивость которых развивается особо стремительно, входят возбудители пневмонии, менингита, инфекций кожи, легких, кровяных сосудов, гонореи, малярии, туберкулеза, СПИДа.

    К примеру, население США в больших объемах употребляет в пищу продукты, содержащие возбудители опасных болезней, резистентных к антибиотикам. В октябре 2001 года сотрудники медицинского журнала «New England Journal of Medicine» проверили мясо, продаваемое в супермаркетах Вашингтона. Результаты исследования показали, что 20% мясопродуктов были заражены сальмонеллами. Из них 84% были устойчивы, по крайней мере, к одному типу антибиотиков, 53% — к трем или более типам, а 27% — к более чем шести типам антибиотиков. Сальмонеллезом в США ежегодно заболевают 1,4 млна человек, около 600 из них умирают.

    А вот как «Spiegel» описывает технологию производства крайне дешевого и доступного широким массам потребителей заменителя мяса: «Рецепт прост. Берете обычную коричневую жижу из бытовой канализации, выпариваете ее до получения гранулята, добавляете туда хорошую порцию соевого протеина и красителей. Готово. Этот заменитель мяса, родившийся в японских лабораториях, пробующим его людям по вкусу напоминает курятину.

    Туалетбургер, как его назвали журналисты, представляет собой извращеннейший пример нового поколения продуктов из реторты. Они создаются чаще всего в лабораториях мультимиллионеров от пищевой промышленности. Идея проста: сделать долговременной стратегию извлечения полезных веществ из продуктов, сэкономить на дорогом сельхозсырье и, в идеале, создать из мусора готовую еду для размещения на полках супермаркетов.

    Уже сегодня 75% всех пищевых продуктов, потребляемых немцами, доставляется не прямо из крестьянских хозяйств, а после широко известных «процессов облагораживания» на производствах мультимагнатов» [97].

    Вышеизложенные факты наглядно свидетельствуют о том, что в современной экономике западного типа высокое качество продукта нередко становится препятствием на пути достижения максимальной прибыли. При этом необходимо учитывать, что современные технологии практически сравняли качество продукции господствующих на мировом рынке производителей. Теперь им проще договориться о разделе «сфер влияния», чем вступать в конкурентную борьбу. Международные монополии объединились против потребителя. В современных условиях главной задачей производителя является не создание качественного продукта, требующего больших затрат, а убедительная имитация качества. Максимальная прибыль нуждается лишь в маркетологических фантомах и низких издержках производства. Мировой рынок ориентирован на изощренную ложь и дешевую продукцию, которая была бы доступна самым широким массам потребителей.

    Для производителя традиционного общества отчуждение от своего труда и его продуктов было невозможно, так как поставило бы под сомнение полноценность его личности, как в глазах окружающих, так и в своем собственном восприятии. В такой психологической атмосфере «производство благ есть осуществление деятельности живых людей, которые «вкладывают душу» в свое творение; эта деятельность поэтому в такой же степени следует законам плоти и крови этих индивидуальностей, как процесс роста дерева или половой акт животного, которые получают направление, цель и меру соответственно внутренним необходимостям, управляющим этими живыми существами» [78, с. 16—17].

    С началом капиталистической эпохи и постепенным формированием тоталитарной экономической системы, целиком подчинившей целям своего существования современное общество, трудовая деятельность человека теряет свою естественную самодостаточность, индивид становится системным элементом, функционирующим по законам глобальной производственной мегаструктуры. В данных условиях смысл и цель его труда определяются не им самим, а неведомыми ему факторами, труд становится следствием внешнего принуждения, что приводит к его отчуждению. Наиболее емко об этом писал молодой Маркс в своих «Экономическо–философских рукописях 1844 года»: «В чем же заключается отчуждение труда? Во–первых, в том, что труд является для рабочего чем–то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потребности в труде. Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут как от чумы. Внешний труд — труд, в процессе которого человек себя отчуждает, есть принесение себя в жертву, самоистязание. И наконец, внешний характер труда проявляется для рабочего втом, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому» [79, с. 90–91].

    Не осознавая того, индивид отдает большую часть своей жизни тому, что лично для него лишено всякого смысла и имеет значение лишь для чуждой ему и довлеющей над ним экономической системы. Таким образом, современный человек перестал принадлежать самому себе. Достигнув вершины своего развития, западный капитализм приобрел форму нового рабовладельческого строя, при котором рабы (индивиды, включенные в торгово–производственные отношения) являются собственностью безликих сил, воплотивших свою суть в финансово–экономической системе западного типа.

    Главная трагедия современного человека состоит в том, что не только смысл его индивидуального существования оказался сведенным к набору жестких императивов метапротестантской трудовой этики, но сама его жизнь стала изнурительным трудом, обессмысленным тоталитарной экономической системой ( NB ).

    Что же такое ценное получил западный обыватель, утратив возможность самостоятельно формулировать смысл своей жизни и отказавшись от личной свободы? Если говорить коротко — огромную массу ненужных ему вещей, которые, как оказалось, не способны сделать его счастливым.

    Джон де Грааф, Дэвид Ванн и Томас X. Нейлор по этому поводу заметили, что «в глубине души большинство из нас знает об этом. Ричард Харвуд установил это в 1995 году, когда проводил для «Фонда Мерк Фэмели» («Merck Family Fund») социологический опрос, касающийся отношения американцев к проблеме потребления. «Люди говорят, что мы расходуем и покупаем много больше, чем нам нужно. Что наши дети приобретают очень материалистический взгляд на мир и что за свои сиюминутные желания мы платим ценой жизни следующих поколений и ценой собственного будущего». Харвуд поясняет: «Это ощущение не зависит от религиозных, возрастных, национальных различий, от разницы в уровне доходов и в образовании. Это общее для всей нашей нации чувство, что мы стали слишком материалистами, слишком жадными, слишком эгоцентричными и эгоистичными и что нам необходимо уравновесить создавшееся положение возвращением вечных ценностей…» [98, с. 17–18].

    Что, по сути, представляет собой так называемый «американский образ жизни», который отважные и бескомпромиссные янки готовы защищать до последней капли крови в джунглях Вьетнама, равнинах Югославии, горах Афганистана, пустынях Ирака и т.п.? Этому святому, с точки зрения граждан США, феномену можно дать очень лаконичное определение: американский образ жизни есть неограниченное потребление. Причем не просто потребление, а потребление с самой большой буквы, потребление как изысканное искусство, как утончённая философия, как универсальная религия. Если во времена Традиции по выходным народ посещал в массовом порядке церковь, то теперь — супермаркеты. «В век синдрома потреблядства (как, по нашему мнению, в конце концов будут называться десятилетия, примыкающие к границе между вторым и третьим тысячелетиями) торговые центры заменили собой церкви как символ культурных ценностей, — констатирует Де Грааф. — Действительно, семьдесят процентов наших граждан еженедельно посещает торговые центры, и это больше, чем число людей, регулярно бывающих в церкви» [98, с. 32]. Причем необходимо подчеркнуть, что еженедельный уик–энд, посвященный шоппингу, это не дань необходимости сделать нужные покупки, а некий ритуал, форма времяпрепровождения, когда обыватель часами бродит по огромным мегамаркетам без определенной цели, покупая в итоге то, о чем он до этого момента даже не думал. Можно сказать, что если блуждания по торговым центрам это своеобразное сакральное действо, вводящее сознание адепта в определенное психологическое состояние, то сам акт покупки — катарсис, его завершающий (со всем спектром сопутствующих ему эмоциональных переживаний). Желание купить становится непреодолимым. «Это побуждение охватывает их, как волны прилива, — констатирует психотерапевт Оливия Мелан. — Они впадают в некое подобие транса, своеобразный наркотический экстаз, где почти уже не имеет значения, что именно они покупают» [98, с. 175].

    Но что происходит потом, когда счастливый обладатель еще одной купленной вещи возвращается в привычную, тусклую, унылую, изнуряющую обыденность своего повседневного существования, лишенного непрерывного, яркого, шумного праздника торговых стеллажей? Вот как это описывает американский социолог Джеральд Селен: «От многих людей мы постоянно слышим одно и то же: я не вижу жизни. Я просыпаюсь утром. У меня впереди повседневные заботы, забота о престарелых родственниках, 40 минут я добираюсь до работы. Я должен работать допоздна. Поздно вечером я возвращаюсь домой, где меня ждет стирка и счета на оплату. Я запихиваю что–нибудь в микроволновую печь. Затем, усталый до изнеможения, я отправляюсь спать. Утром я просыпаюсь, и все повторяется с самого начала» [98, с. 73]. Таким образом, по сути, ежедневная «битва» за удовлетворение новых потребностей превращается в изнурительное, продолжающееся в течение всей жизни мучение. По данным службы «Gallup», у 48% американцев хронически не хватает времени, чтобы заниматься ежедневными делами. Три четверти жителей США, как минимум, раз в день переживают состояние стресса, в том числе треть американцев подвержены влиянию стрессов несколько раз вдень.

    Субъективные ощущения американцев подтверждаются официальной статистикой. Используя данные Департамента труда, экономист из Гарварда Джульет Скор констатировал, что американцы с полной занятостью работают в среднем на 160 часов (а это целый месяц) больше, чем в 1969 году. «Это не только люди с высокими доходами, которые, между прочим, всегда тратили на работу гораздо больше времени, — утверждает Д. Скор. — Это также представители среднего класса, нижнего класса и просто бедные люди. Все теперь работают дольше». Действительно, согласно данным Международной организации труда, в октябре 1999 года Соединенные Штаты превзошли Японию как современное индустриальное государство с самым длинным рабочим днем. Сорок два процента работающих американцев утверждают, что к концу дня чувствуют себя выжатыми как лимон. Шестьдесят процентов говорят, что хотели бы снизить темп жизни и жить менее напряженно [98, с. 79].

    Работа изнуряет и поглощает практически без остатка все свободное время западного человека. Он теряет эмоциональную связь с окружающими и близкими ему людьми, превращаясь в функциональный элемент некой глобальной системы. Личная и семейная жизнь сводятся к предельному минимуму. «Результаты некоторых исследований показывают, — пишет Де Грааф, — что на протяжении жизни последнего поколения время, которое родители проводят со своими детьми, уменьшилось аж на сорок процентов. Одно исследование установило, что американские семейные пары в наше время находят только двенадцать минут в день, чтобы поговорить друг с другом.

    К тому же еще призывы не отставать от Джонсов побуждают многие семьи делать долги, а возникающие из–за этого и постоянно кипящие конфликты на денежные темы часто заканчиваются разводом» [98, с. 85–86].

    Существование в едином ритме работы и потребления изолирует людей, отчуждает их практически от всего, что их окружает, убивает всякий интерес к жизни, лишает человеческое бытие его действительного смысла, не искаженного культом труда и вещизма. Вот что по этому поводу пишет доктор Ричард Свенсон из Меномони, штат Висконсин: «Отягощение собственностью — это проблема, возникающая, когда у тебя такое количество вещей, что ты вынужден постоянно заниматься ими, заботиться о них, а не о близких тебе людях… Все, чем я владею, владеет мной. Что делают люди, когда им становится грустно? Они идут в торговый центр, делают покупки, и это улучшает их самочувствие, но лишь ненадолго. Потребительство вызывает привыкание. Но оно и не оказывает нужного действия. Люди приобрели все эти вещи и по–прежнему чувствуют себя опустошенными. Все, что у них остается, — это стресс, изнеможение, ощущение какой–то выжжености внутри, а их отношения с окружающими куда–то испаряются. Люди окружены всеми видами приносящих удовольствие предметов, но смысл обладания ими утрачен. «Трагедия, — отмечает Свенсон, — это когда чего–то очень хочешь, получаешь желаемое, а оно оказывается пустым. Я думаю, что произошло именно это» [98, с. 75].

    Итак, что же получается в итоге? Сотни миллионов людей посвящают свою жизнь обеспечению возможности на выходные всецело предаться шоппингу, сделать очередную покупку, дабы вновь насладить душу ощущением обладания, чувством того, что не зря прожил еще одну неделю… Но, покинув супермаркет, они понимают, что счастье в очередной раз от них ускользнуло. Вроде бы сделан еще один шаг к заветной цели–куплена новая вещь, личное пространство стало более наполненным, а ощущение пустоты только усилилось.

    Когда Мать Тереза приехала в Соединенные Штаты для получения почетной ученой степени, она сказала: «Это самое бедное место из всех мест, где я когда–либо была», — рассказывает Роберт Сейпл, директор благотворительной христианской организации «Видение мира». — Она говорила не об экономике, взаимных фондах, Уолл–стрит и покупательной способности, — добавляет он. — Она говорила о нищете души».

    Незадолго до своей смерти, которая последовала от опухоли мозга, Ли Этуотер, политтехнолог, руководивший избирательными кампаниями республиканцев, сделал признание. «1980–е годы, — сказал он, — были временем приобретения — приобретения благосостояния, силы, престижа. Я знаю. Я добился большего благосостояния, силы и престижа, чем большинство. Но вы можете обрести все, чего хотели, и по–прежнему ощущать внутреннюю пустоту». Он предупреждал о наличии «духовного вакуума в самом сердце американского общества, опухоли души» [98, с. 124—125].

    Если бы человеческое счастье можно было измерять размером собственности, количеством купленных вещей, то американцы были бы самыми счастливыми людьми. В США на данный момент построено 30 тыс. складов для хранения личных вещей, которые уже давно не помещаются в домах. Их общая площадь составляет более миллиарда квадратных футов. С 1960 года масштаб складского бизнеса в Соединенных Штатах увеличился в четыре раза, принося ежегодно прибыль в размере 12 млрд.долл.

    А что в итоге? Дома и склады ломятся от барахла, а состояние счастья не возникает, ведь несмотря на небывалые достижения в накоплении материальных благ, желание покупать, обладать еще большим количеством вещей не пропадает. Наоборот, оно только усиливается. Заветная удовлетворенность не наступает. Западный обыватель — как наркоман, который постоянно ищет новую дозу наркотика, избавляющего его на время от мучительного психосоматического состояния, дающего мимолетное облегчение, приносящего отупляющее забытье, но отнюдь не счастье. Его неудержимое стремление к потреблению по своей сути идентично стремлению осла к морковке, которая висит на палке у него перед носом. Бедное животное тянет тяжелую тележку, выбивается из сил, пытаясь дотянуться до вкусного лакомства, не понимая того, что его цель недостижима. Точно так же и западный обыватель: он всю свою жизнь «тянет» на себе гигантскую экономическую систему, выбиваясь из последних сил, и не ведает того, что все его усилия напрасны, ведь набитый барахлом до самой крыши склад, счет в банке, последняя модель автомобиля, новейший мобильный телефон и т.п. изначально не способны сделать человека счастливым, так как их предназначение — быть связующим звеном между экономикой и питающими ее своей энергией человеческими массами. Запад не смог разгадать великую тайну человеческого счастья, гармонию духа он отождествил с набитым желудком.

    Дэвид Майерс, социальный психолог из «Hope College», в своей книге «Американский парадокс: духовный голод в век изобилия» исследовал вопрос взаимосвязи материального достатка и ощущения счастья у людей. В итоге он пришел к выводу, что психологический комфорт человека усиливается лишь в процессе достижения уровня удовлетворения основных, насущных потребностей в пище, отдыхе, жилье и в некотором чувстве контроля над собственной жизнью. Как только человек всего этого добивается, ощущение счастья проходит, а дальнейшее усиление материального достатка его не восстанавливает.

    В странах с высоким уровнем жизни связь между богатством и субъективным ощущением благополучия «удивительно слаба», отмечает психолог Рональд Инглхарт. «В среднем люди, едущие на работу в автобусе, будучи одеты в рабочую форму, столь же счастливы, как и те, кто разъезжает в костюме на «мерседесе», — говорит Дэвид Ликен, подводя итог своим исследованиям счастья. Даже очень богатые — например, 100 самых богатых американцев, согласно опросу, проведенному в 1980–х годах психологом Эдом Динером и его коллегами по программе Форбса, лишь немногим счастливее людей среднего достатка. Получение наследства, экономический рост, выигрыш в лотерею действительно вызывает кратковременную вспышку радости. Но эйфория идет на убыль по мере привыкания к новому богатству.

    Это подтверждают результаты социологических исследований, опубликованные в «Financial Times» 25 ноября 2002 года, которые свидетельствуют о том, что серьезное улучшение качества жизни не сделало людей более счастливыми. Так, Эндрю Освальд из британского «Warwick University» и Дэвид Бланчф–лауэр из американского «Dartmouth College» пришли к выводу, что последние 25 лет американцы считают себя менее счастливыми. Количество британцев, полностью удовлетворенных своей жизнью в течение тех же 25 лет, осталось неизменным (все та же одна треть населения). В Европейском союзе в целом схожая ситуация: за прошедшие 25 лет там люди не стали более счастливыми (одна пятая опрошенных).

    По словам Дэниэла Канемана, профессора экономики Принстонского университета и лауреата Нобелевской премии 2002 года, мнение, что богатые счастливее бедных — это миф. «Люди в большей степени довольны жизнью, если у них высокие доходы. Они считают себя более везучими и успешными–в их жизни больше произошло так, как они хотели», — говорит он. Однако и он, и другие эксперты сходятся во мнении, что уровень счастья не растет вместе с суммой на банковском счете.

    Здесь применим закон убывающей доходности. И в самом деле, как показывают исследования, уровень психологической удовлетворенности в западных странах за последние 40 лет остановился, хотя средний доход надушу населения возрастал. Джон Хеллуэл, профессор экономики счастья (именно так называется его должность в университете Британской Колумбии), констатирует: «Многие полагают, что высокий уровень материального удовлетворения должен приносить счастье. Однако они говорят: «Ну как же, у меня есть все, но я не счастлив!»

    Подобный феномен наглядно демонстрируют результаты последнего исследования, опубликованного в британском журнале «New Scientist», свидетельствующие о том, что самые счастливые люди живут в Нигерии, после которой следуют Мексика, Венесуэла, Сальвадор и Пуэрто–Рико (!). Соединенные Штаты стоят в этом списке на 16 месте.

    Основываясь на данных ряда исследований, психолог Ричард Райен поясняет данный феномен следующим образом: «Мы ищем источников удовлетворения вовне, тогда как они находятся внутри нас. У человеческих особей счастье наступает при достижении целей внутреннего порядка, например, когда человек любит и любим. Цели, имеющие внешний характер, такие как материальное богатство, слава, красивая внешность, являются подставными целями, за которыми начинают гнаться люди, желающие набить себя материальными благами до отказа. Люди, преследующие внешние цели, оттачивают свою личность, чтобы завоевать окружающий мир, но они и понятия Не имеют, как управлять своим внутренним миром». Ричард Райен и его коллега Тим Кассер установили, что люди, стремящиеся к богатству, более склонны к депрессиям и имеют более низкую самооценку, чем те, кто руководствуется нематериальными ценностями [98, с. 185].

    Запад создал цивилизацию, все процессы которой оказались замкнутыми на создание и удовлетворение психосоматических потребностей человека. При этом необходимо отметить один очень важный момент: ключевым элементом функционирования экономической системы западного типа стало непрерывное производство неестественных, не присущих изначальной природе человека потребностей. То есть, удовлетворив базовые, жизнеобеспечивающие потребности индивидов, западная экономика, для того чтобы создать основу своего дальнейшего роста, начала целенаправленно производить искусственные потребности, удовлетворение которых требовало расширения и совершенствования экономической системы. Главная цель экономики западного типанепрерывный рост прибылитребовала непрерывного роста производства, а он, в свою очередь, предполагал непрерывный рост потребления. Именно поэтому конструирование новых, не существовавших ранее, а потому неестественных для человека потребностей, выступающих основным стимулятором производства, приобрело для Запада ключевое значение. Таким образом, можно констатировать, что западная цивилизация — это цивилизация непрерывно создаваемых искусственных потребностей, цивилизация сознательно культивируемых неестественных желаний.

    Как констатировал американский писатель Чак Паланик в своем романе–бунте «Бойцовский клуб», «все эти юноши, все эти девушки хотят отдать свою жизнь во имя чего–нибудь. Реклама заставляет их приобретать тряпки и машины, которые им вовсе не нужны. Поколения за поколениями люди работают на ненавистных работах только для того, чтобы иметь возможность купить то, что им не нужно».

    По своей сути, эти неестественные желания являются «ложными целями», к которым всю свою жизнь стремится огромная масса людей. Ложными в том смысле, что, достигая их, индивиды не обретают искомого человеческого счастья. И это не случайно, ведь обывательские ценности, к которым они стремятся, всего лишь фетиши, мотивирующие трудовую деятельность. Они не имеют ничего общего с естественными потребностями, присущими человеку от природы, удовлетворение которых только и может сделать его счастливым существом. Эти потребности безжалостно подавлены во имя максимальной прибыли, «экономического роста», для оптимизации функционирования механизмов бизнеса. Более того, естественные человеческие потребности целенаправленно вытесняются в глубь сознания людей, так как их удовлетворение приведет к перенаправлению человеческой энергии на другие ценности, что, без сомнения, разрушит финансово–экономическую и социально–политическую системы западного типа. Как это ни звучит парадоксально, но все достижения Запада создавались неудовлетворенными, глубоко несчастными людьми, упорно идущими не к счастью, а лишь к его миражу. При этом необходимо подчеркнуть, что желания, порождаемые искусственными, изначально не присущими человеческой природе потребностями, ведут только к страданию. Счастливый человек несовместим с западным образом жизни и западными ценностями, ведь в состоянии внутренней гармонии его невозможно заставить до одури работать, принося в жертву молоху труда всю свою жизнь.

    В своей книге «Сверх пределов» Донелла Медоуз пишет: «Люди не нуждаются в гигантских машинах, они нуждаются в уважении. Они не нуждаются в чуланах, набитых одеждой, они нуждаются втом, чтобы выглядеть привлекательно, в положительных эмоциях, разнообразии и красоте. Им не нужна электронная аппаратура, им нужно заниматься чем–то достойным в своей жизни. Людям нужна индивидуальность, чувство общности, дерзание, признание, любовь и радость. Попытаться удовлетворить эти потребности с помощью материальных вещей — это значит развить у себя неутомимый аппетит к неверным решениям реально существующих, но так никогда и не решаемых проблем. Возникающая в результате духовная пустота — один из самых сильных побочных эффектов стремления к материальному обогащению» [98, с. 186].

    Источники

    [1] http://www.forum.msk.ru/files/020312022155.html

    [2] Мартин Г.П., ШуманнХ. Западня глобализации: атака на процветание и демократию. — М.: Издательский Дом «АЛЬПИНА», 2001.

    [3] Бауман 3. Индивидуализированное общество. — М.: Логос, 2002.

    [4] Колеман Джон. Комитет 300. — М.: Витязь, 2001.

    [5] Преследование инакомыслящих в США: Дело № 88–00243–А «США против Линдона Ларуша и др.», М. — 1995.

    [6] Богатые мира сего. Шильдбергер Ф. Пионеры автомобилестроения. Шнее Г. История династии финансовых магнатов. Ростов н/Д: Феникс, 1998.

    [7] Фриселл Боб. Тайное правительство // Досье секретных служб. — 2000. № 5.

    [8] Саттон Энтони. Кто управляет Америкой? «ФЭРИ–В»: М., 2002.

    [9] htt://resist.gothic.ru/vragi.html

    [10] Орлов А. Финансовый алхимик// Итоги, 1998. №29.

    [11] Чудинов А. Масоны и Французская революция: дискуссия длиною в два столетия // Новая и новейшая история, № 1. 1999.

    [12] Gary Allen. «Building Communism», American Opinion (December, 1975).

    [13] Эпперсон Р. Невидимая рука: Введение во взгляд на историю как на заговор. — СПб., 1999.

    [14] Francis X. Gannon, Biographical Dictionary of the Left, Volume 1, Boston, Los Angeles: \\festern Islands, 1969.

    [15] Gary Allen «The Run America», American Opinion, May 1978.

    [16] Gary Allen, «Jimmy Carter», Seal Beach, California: 76 Press 1976.

    [17] Закулиса: Из досье на «мировое правительство» // Завтра. 2000. № 48, 28 нояб.

    [18] Barry M. Goldwater, With No Apologies, New York: Berkley Books, 1979.

    [19] Хантер Р. Э. Роль аналитических центров в формировании внешней и оборонной политики // США — Канада. 2000. №11.

    [20] www.yabloko.ru/Union/MMYA/Rim/Rim.html

    [21] GardnerG., Halweil В. Underfed and Overfeld. The Global Epidemis of Malnutrition. WorldWatch paper, № 150, W., March 2000.

    [22] Caufield, Catherine. Masters of Illusion: The World Bank and the Poverty of Nations, New York, Henry Holt & Co., 1996.

    [23] World Development Report 1998/99, Oxford University Press for the World Bank, 1999.

    [24] Уткин А.И. Мировой порядок XXI века. — М.: Издатель Соловьев; Алгоритм, 2001.

    [25] Human Development Report 1998, Oxford University Press for UN DP, 1998.

    [26] GardnerG., Halweil B. Underfed and Overfeld. The Global Epidemis of Malnutrition. WorldWatch paper, N 150, W, March 2000.

    [27] Development Assistance Committee, OECD, 1999.

    [28] Kapstein E. Reviving Aid. Or Does Charity Begin at Home? («World Policy Journal», Fall 1999).

    [29] World population. Population Reference Bureau Inc. — Wash., 1992.

    [30] Махатхир вин Мохамад. Столкновение цивилизаций // Экономическая газета. 1998. № 5.

    [31] ТинбергЯ. Пересмотр международного порядка. — М., 1980.

    [32] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Всемирно–исторические перспективы. — Минск.: Попурри, 1999. Т. 2.

    [33] Хамский Н. Прибыль на людях. — М.: Праксис, 2002.

    [34] Соргин В.В. Политическая история США. XVI1–XX вв. — М.: Издательство «Весь мир», 2001.

    [35] DomhoffG. The Higher Circles. The Governing Class in America. N.Y., 1970; idem. The Power That Be. Process of Ruling Class Domination in America. N.Y., 1979; idem. The Power Elite and the State: How Policy is Made in America. N.Y., 1990.

    [36] http://www.russ.ru/journal/peresmot/97–12–29/hantin.htm

    [37] http://www.thirdworldtraveler.com/Stockwell/StockwellCIA87_l.html

    [38] L'Humanite, 18 novembre 1999.

    [39] LeMond, 2 juin 1999.

    [40] Черное М. Черная дыра Европы // Эксперт. 2002. № 32.

    [41] http://www.left.ru/2001/25/chossud38.html

    [42] Маначинский А. Новый виток косовского кризиса //«Обозреватель», 2001. № 2.

    [43] http//usinfo.state.gov/products/washfile/russian.shtml

    [44] Колпон Мишель. Нефть, PR, война: Глобальный контроль над ресурсами планеты. — М.: Крымский мост–9Д, 2002.

    [45] Ясинский О. Клянусь умирающей конституцией// Новая газета. 2002. 11 июля.

    [46] http://www.left.ru/2002/13/venesuela63.html

    [47] http://www.left.ru/2002/april/bloom.html

    [48] Сардар 3., Дэвис М.В. Почему люди ненавидят Америку? — М.: Изд–во Проспект, 2003.

    [49] Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. — СПб.: Издательство «Университетская книга», 2001.

    [50] БратимовО.В., Горский Ю.М., Делягин М.Г., Коваленко А.А. Практика глобализации: игры и правила новой эпохи. — М.: ИНФРА–М, 2000.

    [51] http://www.imperativ.net/

    [52] Reinecke W. Global Public Policy//Foreign Affairs, 1997. Nov./Dec.

    [53] Гитлер А. Моя борьба. — М.: Витязь, 2002.

    [54] Le Monde Diplomatique, 1997, July.

    [55] http://www.rus–sky.org/history/library/kennedy/

    [56] http://rus–sky.org/history/library/feder.htm

    [57] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура/ Пер. с англ, под науч. ред. О.И. Шкаратана. — М.: ГУ ВШЭ, 2000.

    [58] http://www.imperativ.net/

    [59] Саттон Э. Власть доллара. — М.: Изд. «Фэри–В», 2003.

    [60] http://www.apfn.org/apfn/reserve.html

    [61] Маркс К., ЭнгельсФ. Собрание сочинений, — М.: Государственное изд–во политической лит–ры, 1955. Т. 1.

    [62] ПеркинсДжон. Исповедь экономического убийцы. — М.: Pretext, 2005.

    [63] Шведков Ю.А. Что сулит миру потребительское общество//США — Канада, 1999. № 1.

    [64] Третья мировая (информационно–психологическая) война. — М.: Институт социально–политических исследований АСН. — 2000.

    [65] «Золотой Рог» #85,29окт. 1996, http://vladivostok.com/Golden_Horn/

    [66] «Золотой Рог» #87,5 нояб. 1996, http://vladivostok.com/Golden_Horn/

    [67] «Золотой Рог» #88, 12 нояб. 1996, http://vladivostok.com/ Golden_Horn/

    [68] Declan Walsh, America Find Ready Market for GM Food, The Independent, London, March 30, 2000.

    [69] Laeke Mariam Demissie, A vast historical contribution counts for little; West reaps Ethiopia's genetic harvest, World Times, October, 1998.

    [70] World Bank, Ethiopia–Seed Systems Development Project, Project ID ETPA752,6Junel995.

    [71] See CIMMYT Research Plan and Budget 2000–2002 http:// www.cimmyt.mx/about/People–mtp2002. htm#).

    [72] Food and Agriculture Organization (FAO), Special Report: FAO/WFP Crop Assessment Mission to Ethiopia, Rome, January 2000.

    [73] http://www.imperativ.net/impl 1/palast.html

    [74] «Под огнем критики». Боб Коласки, Intellectual Capital, выпуск 2, номер 38, 14—21 октября 1998, http://www.intellectualcapital.ru/iss2–38/

    [75] СаркисянцА. МВФ и Россия в меняющемся мире // Независимая газета. 2001. № 5. 20 марта

    [76] Московичи С. Машина, творящая богов. — М., 1998.

    [77] НицшеФ. Сочинения: в2т.Т. 1. М.: 1990.

    [78] Зомбарт В. Буржуа. — М.: Наука, 1994.

    [79] Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений, — М.: Государственное изд–во политической лит–ры, 1955. Т. 42.

    [80] Финансовые известия. 2003. 15 июля.

    [81] Сметанников П. Г. Психиатрия: краткое руководство для врачей. — СПб.: изд–во СПбМАПО, 1994.

    [82] Реклама: внушение и манипуляция. — Самара: Издательский Дом «БАХРАХ–М», 2001.

    [83] Аронсон Э., Пратканис Э.Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. — СПб.: Прайм–ЕВРОЗНАК, 2002.

    [84] Бурдье П. О телевидении и журналистике. — М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», Институт экспериментальной социологии, 2002.

    [85] Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. — СПб.: Прайм–ЕВРОЗНАК, 2002.

    [86] http://www.computerra/ru/offline/1998/271/1823/

    [87] Россия станет Америкой, если забросит математику // Парламентская газета. 2000. 18 окт.

    [88] http://www.forum.msk.ru/files/991118025735.html

    [89] Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. — М.: Наука., 1991.

    [90] Ницше Ф. Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей. — М.: «REFL–book», 1994.

    [91] Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. — М.: Ренессанс. 1991.

    [92] Фрейд 3. «Я» и «Оно»: Труды разных лет: В 2–х т. Т. 1. Тбилиси, Мерани, 1991.

    [93] Тоффлвр Э. Шок будущего. — М.: ООО «Издательство ACT», 2001.

    [94] ЛиповецкиЖиль. Эра пустоты: Эссе о современном индивидуализме. — «Владимир Даль», СПб. 2001.

    [95] Бодрийар Жан. Америка. — «Владимир Даль», СПб. 2000.

    [96] Ulrich Beck. Ecological Enlightenment: Essays on the Politics of Risk Society, в переводе Марка Риттера, Atlantic Highlands: Humanities, 1995.

    [97] Katharina Stark. Unsere Landwirtschaft//Spiegel. № 49. 04.12.2000

    [98] Де Грааф, Джон. Потреблядство: болезнь, угрожающая миру. — М.: Ультра. Культура, 2003.

    ГЛАВА VII

    СТОЛКНОВЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

    Вы — варвары, со всей вашей тупой цивилизацией…

    (Махатма Кут Хуми)

    В настоящее время мы контролируем более 50% мирового богатства, в то время как население США составляет всего лишь 6,3% от общего числа жителей планеты. В данной ситуации нашей главной целью должно стать формирование такой системы международных отношений, которая позволит нам и дальше сохранять указанную диспропорцию… Чтобы добиться этого, мы должны избавиться от всякого рода сентиментальности, прекратить думать о правах человека, повышении уровня жизни и демократизации в иностранных государствах, чьи ресурсы призваны обеспечить процветание Америки.

    (Дж. Кеннан, сотрудник Госдепартамента США, 1948г.)

    Кто освободит нас от ярма западной цивилизации?

    (Дьердь Лукач)

    ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕДЕЛ

    Изданный момент западная цивилизация достигла наивысшей степени своего могущества. Весь мир преклонился перед непревзойденным величием «золотого миллиарда». Аборигены–наместники из стран цивилизационной периферии с благоговением ступают мраморными лестницами дворцов международных организаций и резиденций западных правителей. Они мечтают о том, чтобы их заметили «богоподобные» властители мира, они неистово алкают служить им. Их господа, в свою очередь, благосклонно являют милость своим назойливым вассалам, «выпасающим варварские стада» за границами Запада, внутренне с презрением усмехаясь их пылкому раболепию…

    Надо признать, что сейчас не существует реальной силы, способной бросить вызов западному могуществу, посягнуть на огромные богатства правителей «золотого миллиарда», вступить с ними в схватку и вырвать в открытой борьбе победу. Их многовековой опыт покорять и удерживать в повиновении «варваров» уникален и пока способен преодолевать почти любое сопротивление. Этот опыт воспитал железом и кровью особую касту западных конкистадоров, смыслом жизни которых стало беспрерывное завоевание мира — будь то в военно–политической, финансово–экономической или духовно–психологической форме. Используя изощренное коварство и зверскую жестокость, они создавали колониальные империи, а сейчас возводят на обломках национальных государств Мировую Империю. Эта каста избранных стремится установить тотальный контроль над всем, что имеет для нее ценность, это, что они не способны контролировать или считаютлишенным какой–либо ценности, ими безжалостно уничтожается.

    Экспансия Запада, длящаяся на протяжении многих столетий, есть не что иное, как перманентная война на тотальное уничтожение всех незападных цивилизаций. Логика западного исторического развития свидетельствует о том, что весь незападный мир в целом является объектом атаки «золотого миллиарда». Компромисс с Западом невозможен. Его правители готовы идти лишь на временные тактические уступки, которые они рассматривает как дань необходимости. При малейшей возможности нанести неожиданный и решающий удар они его наносят, не колеблясь. Запад считается лишь с силой, и только она может остановить его натиск. Об этом свидетельствует прошлое, это доказывает настоящее, формируя неумолимо надвигающееся будущее.

    Локальное противостояние западному экспансионизму еще продолжается. Некоторые народы даже пытаются проявлять собственную волю, но подавление их сопротивления — дело ближайшего времени. Они слабы и крайне уязвимы потому, что сознание их правящих элит «отравлено» западными ценностями, и прежде всего жаждой наживы. Мир уже давно не знает Борьбы как таковой, ее заменил Торг. Правящая верхушка Запада не побеждает своих врагов, а покупает их в буквальном смысле этого слова[228]. Для тех, кто преклонил колени перед «золотым тельцом», западные армии — непобедимы. Вожди современных «варваров» давно забыли о праве своих народов на собственную судьбу. Большинство из них предпочитает смотреть на Запад между своих ног, чем сквозь прорезь прицела. Они не хотят погибнуть в бою, для них проще жить стоя на коленях, получать мзду за покорность и считать себя элитой «свободного мира».

    Но то, что имеет начало, имеет и конец. Глобализация–это пик могущества западной цивилизации, но и пролог к ее гибели.

    Возникает закономерный вопрос: если у Запада на данный момент нет врагов, способных его уничтожить, то кто же представляет для него смертельную угрозу? Ответ настолько же очевиден, как и парадоксален — он сам. Причины надвигающейся гибели Запада находятся в нем самом, в присущей ему природе.

    На протяжении столетий западная цивилизация воспитывала в своем лоне человека–нарцисса, отчужденного в своем солипсизме от всего, что его окружало. Единственное, что связывало и связывает этого нарцисса с миром, — это всепоглощающее стремление к абсолютной власти над ним и желание использовать его для удовлетворения собственных изощренных потребностей. Все, что оказывалось на пути к этому (духовного, интеллектуального или материального плана), целеустремленно уничтожалось. Но западный нарцисс уничтожал не только другие народы, но и самого себя, точнее, все то в собственной природе, что мешало ему двигаться к своей цели–абсолютной власти и неограниченному потреблению. Главные потери, в процессе духовно–психологической вивисекции, пришлись на его душу и разум. Однако установление человеческой одномерности, при подчеркнутой свободе реализации разнообразных проявлений этой одномерности, а также подавление духовной и интеллектуальной оппозиции превратили западное общество в примитивно–вульгарную плебейскую массу, желающую лишь panem et circenses[229].

    Изданный момент население «золотого миллиарда» можно сравнить с высокоорганизованной и мобильной колонией саранчи, которая постоянно передвигается в пространстве, поедая на своем пути все, что только может. При этом Запад, прежде всего «поедает» природу, а поэтому и основу своего существования.

    Дело в том, что его могущество основано на искусственно созданной им некросфере — глобальной технотронной системе, которая воссоздает материальную основу его существования. Западный человек уже давно не способен жить вне ее границ. Более того, она (в виде урбанизированных мегаполисов) стала его естественной средой. Но некросфераможетсуществовать, лишь поглощая биосферу, и этот антагонизм непреодолим. Постоянное ухудшение экологической ситуации в мире является следствием, вытекающим из наличия этого антагонизма. Некросфера не может не разрушать биосферу, так как сам процесс ее существования и является этим разрушением. Не только остановить, но даже сдержать указанное разрушение невозможно, ведь любая подобная попытка поставит под вопрос существование всей западной цивилизации. Уничтожение некросферы возможно лишь при условии уничтожения Запада как глобальной, доминирующей системы.

    На данный момент внешней силы, способной это сделать, не существует. Если она не появится в ближайшие десятилетия, некросфера сначала «сожрет» биосферу, т.е. максимально истощит природу и исчерпает ресурсы Земли, а потом погибнет сама, похоронив под своими обломками западную цивилизацию, а заодно и большую часть человечества, функционально встроенную в ее инфраструктуру.

    Экстенсивное развитие глобальной технотронной системы имеет тенденцию к ее непрерывному ускоряющемуся разрастанию. Это, в свою очередь, интенсифицирует поглощение ресурсов планеты «золотым миллиардом». Здесь себя проявляют не только специфические особенности некросферы, но и психологические установки западного человека, четко ориентированного на постоянное увеличение собственного потребления и непрерывное повышение уровня своего комфорта. Пока это происходит, Запад стабилен и гомеостатичен. Малейшее нарушение этого процесса приводит к внутренней стагнации и появлению деструктивных процессов его системного распада. Именно поэтому Запад, для обеспечения материальных основ своего существования, целенаправленно разрушал другие цивилизации и уничтожал незападные народы путем непрерывных войн. Западная цивилизация будет существовать до тех пор, пока будет способна осуществлять многоуровневую экспансию, одновременно устраняя явных и потенциальных соперников, которыми для нее становятся любые незападные народы благодаря уже САМОМУ ФАК ТУ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ.

    Но ресурсы планеты не беспредельны, а природа крайне уязвима[230]. Западный человек, чья духовно–психологическая организация редуцировала к набору рефлексов социального насекомого, стал смертельно опасным для окружающего мира Эта духовно–психологическая мутация нашла свое отражение прежде всего в его отношении к одной из главных Основ человеческого существования — земле.

    Данная трансформация имела революционную сущность. На место крестьянина, для которого земля была одухотворенным, живым существом, взаимодействие с которой имело не только материальный, но и сакральный аспект, пришел фермер, рассматривающий землю лишь как инструмент с помощью которого он производит сельскохозяйственную продукцию. Если для крестьянина земля была домом, где жили его предки, живет он сам и будут жить его потомки, то для фермера земля—это лишь заводской цех, в котором он работает чтобы получить максимальную прибыль. Таким образом фактически произошло отчуждение человека от земли и был разрушен их взаимовыгодный симбиоз. Как следствие этого земля потеряла свою сакральную сущность, превратившись в товар средство производства, использование которого должно не только окупаться, но и обеспечить победу в конкурентной борьбе. В итоге земля стала объектом беспощадной эксплуатации. Подобная прагматичность западного образца дала свои результаты. Их наглядным примером может быть Айова —один из ведущих сельскохозяйственных штатов Америки. За последние 100 лет вследствие интенсивного земледелия там была уничтожена половина всех пахотных земель. При этом скорость разрушения плодородного слоя в 30 раз превысила скорость его естественного формирования. Распространение же западных методов ведения сельского хозяйства на весь мир привело к катастрофическим последствиям в глобальном масштабе. До 1800 года в распоряжении людей было приблизительно 7,4 млрд.гектар угодий, пригодных для сельского хозяйства[231]. Только за минувший век из–за хозяйственной деятельности на планете было уничтожено более 2 млрд.гектар (т.е. 27%) земель, пригодных для обработки. За последние 40 лет утеряна приблизительно треть пахотных земель вследствие урбанизации: строительства дорог, эрозии, засоления и заболачивания грунта[232]. И это притом, что под сельскохозяйственные угодья занято уже 95% земли, пригодной для жизни человека. Размер пахотных земель сейчас составляет 1,4 млрд.гектар, и увеличения их площади уже не предвидится, так как восстановление плодородного слоя происходит крайне медленно–приблизительно 2,5 см за 500 лет. Для регенерации слоя толщиной в 15 см, необходимого для нормального производства сельскохозяйственных культур, требуется почти 3000 лет (!). В итоге благодаря распространению на весь мир западных сельскохозяйственных технологий, ориентированных на получение максимальной прибыли, а потому нещадную эксплуатацию земли, на планете ежегодно разрушается около 12 млн. гектар плодородной почвы.

    Констатируя подобную ситуацию, необходимо учитывать, что для полноценного существования одного человека необходимо 0,5 гектар пахотных земель, около 1,5 гектар для возобновляющихся систем источников энергии, а также 1 гектар лесов и пастбищ. В 2000 году на каждого жителя Земли приходилось по 0,27 гектара, т.е. почти в 2 раза меньше необходимого минимума. Поэтому–то происходит как постепенное сокращение производства сельскохозяйственных продуктов, так и ухудшение их качества. Например, среднемировое производство зерновых с 1950 по 2000 год уменьшилось в 2 раза. И эта тенденция усиливается.

    На данный момент земля и современная агрокультура может обеспечить достаточное количество пищи только для 3 млрд.людей. Если деградация пахотных земель будет и дальше происходить с указанной скоростью, то через42 года рассчитывать на достаточное для полноценной жизни количество пищи смогут лишь 2 млрд.человек.

    Не менее критическая ситуация сложилась и с водой. Несмотря на ее огромное количество, легкодоступным для человека является только 1% ее пресных запасов. При этом необходимо отметить тот факт, что затраты пресной воды на каждого человека в мире за последние 40 лет уменьшились на 60% и на протяжении следующих 25 лет предполагается их дальнейшее сокращение еще в 2 раза.

    Согласно подсчетам Организации Объединенных Наций, в 2025 году от нехватки пресной воды будет страдать две трети населения планеты. По прогнозам же специалистов ЦРУ США, уже к 2015 году в странах с хронической нехваткой воды окажется более половины населения Земли. Согласно данным Всемирной организации здравоохранения, сегодня более двух миллиардов человек в 80 странах испытывают острую нужду в питьевой воде. По некоторым данным, из–за болезней, вызванных отсутствием чистой воды и элементарных санитарных удобств, каждый день умирают шесть тысяч детей. Многие эксперты убеждены в том, что в XXI столетии она станет играть такую же важную роль, как в XX столетии играла нефть, а в ближайшем будущем цена литра питьевой воды будет стоить дороже литра бензина. Уже сейчас нередко дипломатические отношения между государствами существенным образом усложняются из–за водных ресурсов. При сохранении вышеуказанной тенденции во многих регионах планеты в ближайшем будущем не исключены вооруженные конфликты за их источники. Еще в начале 90–х годов бывший Генеральный секретарь ООН Бутрос Гали предрекал, что войны будущего станут войнами не за нефть, а за воду. Об этом свидетельствует ситуация в Африке, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии.

    Впрочем, не все государства пока что бедствуют из–за недостатка воды. Некоторые ведут себя так, будто водные запасы безграничны. Так, например, в год для выращивания сельскохозяйственных культур на каждого человека необходимо 400 тыс. литров воды, в США же используется 1 700 тыс. литров. Если для бытовых нужд человеку необходимо около 50 литров воды в день, то в США ее потребляется в 8 раз больше, т.е. 400 литров. В результате в этой стране скорость отбора подземных вод в среднем на 25% выше, чем скорость их возобновления. В связи с этим будет неудивительно, если с водными ресурсами Америки повторится та же история, что и с нефтяными.

    В начале XX столетия только в американском штате Оклахома нефти было больше, чем в Германии или Японии. Калифорния имела в своем распоряжении запасы большие, чем Германия, Япония, Франция, Испания, Дания, Швеция, Финляндия и Италия, вместе взятые. США владели запасами нефти, в 20 раз превосходящими индийские, в 16 раз бразильские и в 3 раза китайские. С 1859 по 1939 год на США приходилось 2/3 мировой добычи нефти.

    До 1950 года Соединенные Штаты вырабатывали половину мирового объема нефти. Однако уже в 1997 году США добывали для собственных потребностей 40% нефти, к 2015 году, по мнению экспертов, добыча сократится до 30%, а в 2025–м до 15%. Недостающую часть им придется импортировать. Тактика консервации собственных месторождений уже ничего не решает, а запасы нефти на Аляске, как утверждают специалисты, дадут США отсрочку не более чем на 2 года. При этом удельное потребление энергоресурсов в США приблизительно в 2 раза выше, чем в передовых западных странах, и в 10—50 раз выше, чем в развивающихся, а используется они в 1,5—2 раза расточительнее, чем это делают их партнеры по «золотому миллиарду». В связи с этим, скорее всего, к тридцатым годам этого века США будут практически полностью зависеть от импорта нефти. Уже сейчас они ее покупают больше, чем Дания, Финляндия, Франция, Германия, Греция, Италия, Норвегия, Испания и Швеция, вместе взятые. Это связано еще и с тем, что за последние 40 лет использование природного топлива в разных областях экономики США возросло в 20—1000 раз, а американский гражданин потребляет в 20—30 раз больше горючего, чем житель развивающихся стран.

    Структура энергетики США со временем очень существенно изменилась: в 1900 году на уголь приходилось 95% вырабатываемой энергии, почти весь остаток составляли нефть и газ; в 1950 году объемы угля и нефти использовались на равных (по 39%), газа потреблялось 20%, а электроэнергии — 2%; в 2000 году для производства энергии, угля использовалось менее чем 7%, газа и нефти — 75%, электричества— 18 %. Более высокая, чем у угля, энергоемкость, и в особенности преимущества добычи, транспортировки и применения, сделали нефть и газ основными источниками энергии для современной технической цивилизации. Это обусловило их соответствующий расход.

    В общем, как утверждают специалисты, за последние 150лет человечество успело использовать 65% мировых запасов нефти.

    Каждый день в мире расходуется нефти почти в 5 раз больше, чем удается найти ее в новых месторождениях. При этом, как утверждают эксперты, неразведанной нефти осталось приблизительно 10% от всех существующих на Земле запасов. Современные методы геологоразведки не выявляют значительных месторождений нефти и газа. Все наиболее крупные из них уже разведаны. Многие уже вычерпаны.

    При этом, даже если она будет найдена в отдаленных, труднодоступных местах планеты или на большой глубине в океанах, это не сможет предотвратить надвигающуюся энергетическую катастрофу. Необходимо учитывать то, что наличие количественного максимума добычи энергоносителя определяется его «энергетической стоимостью». Если на поиск, добычу и транспортировку топлива затрачивается столько же энергии, сколько ее содержится в нем самом, дальнейшая добыча теряет смысл. После Второй мировой войны энергетическая эффективность добычи нефти составляла 50:1; в середине 1980–х она снизилась до 8:1, а для импортной нефти (с учетом доставки) до 5:1. Где–то к 2010 году эта величина приблизится к критической, т.е. 1:1. После этого добыча нефти станет нецелесообразной.

    В конце марта 1998 года на московской встрече министров энергетики стран G8 представители Между народного агентства энергетики (International Energy Agency) обнародовали доклад, в котором сообщалось о том, что мировая добыча нефти достигнет своего пика между 2010 и 2020 годами, после чего нефтедобыча будет неуклонно снижаться, что неизбежно приведет к глобальному энергетическому кризису.

    В 1956 году американский геофизик, сотрудник компании Shell доктор Кинг Хубберт (М. King Hubbert) в результате проведенных расчетов пришел к выводу, что нефтедобыча в США достигнет максимума в начале 70–х годов, после чего начнет падать. Его прогноз достаточно жестко оспаривался рядом специалистов, однако в установленный срок он с удивительной точностью сбылся. Расчеты по методике Хубберта, проведенные профессором геологии Принстонского университета (США) Кеннетом Деффейсом, показали, что пик мировой добычи нефти будет достигнут в 2003 году, но так как данные о мировых запасах этого энергоносителя не полны, он прогнозирует энергетический кризис между 2004–2008 годами. Многие эксперты Центра по анализу проблем, связанных с истощением мировых запасов нефти (Oil Depletion Analysis Center), полностью разделяют точку зрения К. Деффейса. Естественно, что существуют и оптимистические прогнозы, однако они не очень сильно отличаются от пессимистических. Так, по подсчетам шведских ученых из университета города Уппсала, пик мировой добычи нефти будет достигнут в 2010 году. В последнем прогнозе «World Energy Outlook» Международного энергетического агентства говорится о том, что существующие мировые запасы нефти будут вычерпаны к 2020 году.

    Разведанные мировые запасы природного газа составляют 148,9 трлн. м3. При современном уровне потребления их хватит в лучшем случае на 70 лет.

    По мнению специалистов, если исходить из нынешних темпов добычи и потребления угля, его запасы будут вычерпаны приблизительно через 100 лет. Уже к 2010 году доля данного энергоносителя в общем потреблении человечества может вырасти до 40%.

    Важной особенностью угольной промышленности является ее несамодостаточность. Для ее функционирования нужна нефть, доля использования которой в добыче угля составляет от 40 до 50% всех энергозатрат. То есть отсутствие нефти будет означать остановку угольной промышленности, даже если уголь будет еще находиться в недрах земли.

    Кроме основных невозобновляемых источников энергии (нефть, газ, уголь), обеспечивающих сейчас 80% энергетических потребностей человечества, есть и другие, условно возобновляемые. Их доля в энергоснабжении составляет одну пятую. Чтобы более наглядно представить себе масштаб их использования, обратимся к статистике (см. табл. 1).

    Таблица 1
    Ресурс США Мир
    Нефть 100,0% 100,0%
    Природный газ 36,0% 35,9%
    Уголь 22,2% 19,3%
    Ядерная энергия 20,6% 23,7%
    Биомасса 6,9% 5,9%
    Гидроэнергия 7,2% 7,2%
    Гидротермальная, 3,2% 6,0%
    ветровая 0,3% 0,2%
    Биотопливо (этанол) 3,6% 1,8%

    Как можно заметить, все возобновляемые альтернативы представляют собой незначительную часть в общем объеме мирового производства энергии и заменить на необходимом уровне потребление невозобновляемых источников они, судя по всему, не способны.

    Существует теоретическая возможность того, что будут найдены новые источники энергии, способные в полной мере это сделать, однако нет гарантий, что они реально появятся, причем до того, как будут вычерпаны нефтяные запасы. Возьмем в качестве примера извлечение энергии из водорода. Водородная энергетика включает в себя разработку эффективных методов и процессов крупномасштабного получения дешевого водорода (из метана и сероводородсодержащего природного газа, а также путем разложения воды) и создание технологий хранения, транспортировки и использования водорода в энергетике, промышленности и на транспорте. В настоящее время исследовательские работы в этом направлении ведутся более чем в 100 странах мира. Наиболее интенсивно в Японии, ФРГ, США[233], Китае, Индии, где приняты в той или иной форме национальные программы развития водородной экономики. Однако, по оценкам президента Международной ассоциации по водородной энергетике[234] профессора Везироглу, почти полный переход мировой экономики на водород (до 90%) возможен, в лучшем случае, лишь к 2070 году. Причем это всего лишь оптимистический прогноз.

    Второй достаточно перспективный источник альтернативной энергии — управляемый термоядерный синтез. Исследования в этой области ведутся с 50–х годов прошлого века. В случае их успешного завершения человечество действительно может получить дешевую, практически неисчерпаемую энергию. Однако проблема в том, что на данный момент не существует даже экспериментального термоядерного реактора. Россия, ЕС и Япония в 1992 году объединили свои усилия для совместной разработки технического проекта первого подобного экспериментального реактора (проект ITER)[235], в основу которого положены термоядерные установки «Токамак», разработанные в России. Если в ближайшие годы начнется его строительство, то завершится оно не ранее чем через 9—10 лет. Первый же коммерческий термоядерный реактор будет создан соответственно в лучшем случае к 2025–2030 году. Создание же термоядерной энергетики как экономической отрасли отодвигается где–то к 40—50 годам, так как оно требует очень больших затрат на развитие специальныхтехнологий, материалов и на физические исследования.

    Таким образом, если мировой энергетический кризис разразится к двадцатым годам, то ни технология извлечения энергии из водорода, ни управляемый термоядерный синтез ситуацию не спасут.

    Первый всесторонний анализ развития западной цивилизации, в контексте ее особенности интенсивно потреблять в огромных масштабах природные ресурсы, был осуществлен экспертами Римского клуба. В упомянутой ранее работе «Границы роста» они представили результаты моделирования тенденций, прямо или косвенно связанных с неконтролируемым использованием ресурсов Земли. Основные выводы этого исследования состояли в том, что, при существующих на тот момент (1972) темпах развития, невозобновляемые ресурсы будут вычерпаны приблизительно через 100лет, после чего начнутся необратимые процессы распада всемирной экономической системы.

    За минувшие 30 лет прогнозы Римского клуба не были опровергнуты, за исключением одного: авторы исследования ошиблись в своих оценках темпов использования ресурсов. В действительности, по уточненным данным, момент полного истощения ресурсов Земли наступит на 40 лет раньше, чем предполагалось вначале, т.е. где–то к 2032 году.

    В таблице перечислены некоторые стратегически важные для экономической системы ресурсы. В последнем столбике приведены сроки их исчерпания с учетом возможного обнаружения новых месторождений (см. табл. 2).

    По мнению специалистов клуба, У ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ ЕСТЬ ШАНС ПРОДЛИТЬ СВОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ, ЕСЛИ ЗА 2–3 ДЕСЯТИЛЕТИЯ НАСЕЛЕНИЕ ЗЕМЛИ БУДЕТ СОКРАЩЕНО ДО 1,5–2 МЛРД.ЧЕЛОВЕК. Это снимет антропологическо–техногенное давление с окружающей среды и замедлит использование ресурсов планеты. Данный вывод–рекомендация имеет огромное значение, так как именно он определил геостратегию Запада на ближайшие 50 лет.

    Таблица 2
    Ресурс Линейный рост (лет) Экспонентный рост (лет) Экспонентный рост и 5–кратный запас ресурсов (лет)
    Алюминий 100 31 55
    Хром 420 95 154
    Уголь 2300 111 150
    Кобальт ПО 60 148
    Медь 36 21 48
    Золото 11 9 29
    Железо 240 93 173
    Свинец 26 21 64
    Марганец 97 46 94
    Ртуть 13 13 41
    Молибден 79 34 65
    Природный газ 38 22 49
    Никель 150 53 96
    Нефть 31 20 50
    Платина 130 47 85
    Серебро 16 13 42
    Олово 17 15 61
    Вольфрам 40 28 72
    Цинк 23 18 50
    * * *

    Сентябрь 1995 года. Место действия — Сан–Франциско, впечатляющий символ «золотого миллиарда» — Фермонтготель. Действующие лица — высшая западная интеллектуальная элита и современные хозяева мира — представители транснациональной олигархии. Они съехались на конференцию, чтобы в течение трех дней обсудить главные аспекты настоящего и решить судьбу человечества на ближайшее будущее. Исходя из того, что главной проблемой является надвигающийся ресурсно–энергетический кризис, они коллективно пришли к выводу, что ПРАВО НА ЖИЗНЬ ИМЕЮТ ЛИШЬ ТЕ, В ЧЬИХ РУКАХ НАХОДИТСЯ КАПИТАЛ, А ТАКЖЕ ТЕ 20% ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, КОТОРЫЕ ОБЕСПЕЧИВАЮТ ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ГЛОБАЛЬНОЙ ФИНАНСОВО–ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ. Соответственно эта транснациональная элита сформулировала определяющий алгоритм своих совместных действий: «либо ты ешь ланч, либо на ланч едят тебя»[236]. Учитывая предшествующий опыт эффективного проведения Западом политики цивилизованного каннибализма, перспективы 80% землян являются настолько же однозначными, насколько и мрачными. Если мировые правители приходят к выводу, что на этом свете кто–то является лишним, то этот кто–то, как правило, рано или поздно, так или иначе, уйдет в мир иной.

    Все уже решено. Непоколебимый прагматизм, утонченный интеллект и железная воля могущественной транснациональной олигархии ведет человечество в лоно Нового Мирового Порядка. Если не произойдет никакой неожиданности, в скором времени от той реальности, в которой сейчас пребывают народы мира, не останется и следа. Пройдя через радикальные метаморфозы, те из них, которые выживут, окажутся в совершенно иной действительности.

    Сознанию человека присуща значительная инертность восприятия. И именно эта инертность порождает иллюзию устойчивости мира. Американские индейцы были не способны вообразить себе, что какая–то кучка чужеземцев из далеких стран разрушит их мир, в котором они жили тысячи лет, захватит их земли и уничтожит их самих. Африканцы, которых загоняли в трюмы кораблей и отправляли на невольничьи рынки, и подумать не могли до этого момента, что кто–то может лишить их свободы и Родины. Китайцы верили в вечность Поднебесной, пока отряды колониальной армии далекого королевства не принудили склониться в покорности властителей древней империи. Так же и граждане СССР не могли себе вообразить, что их могущественное государство, благодаря чьей–то воле, растает, будто утренний туман, у них на глазах. Точно такая же иллюзия присуща и тем, кто верит в вечность существующего на данный момент мироустройства.

    11 СЕНТЯБРЯ 2001 ГОДА

    Если история это непрерывный поток человеческих мыслей и деяний, то его стремительное движение во времени и пространстве происходит в неком смысловом русле, направленность которого задается мегасобытиями, периодически взламывающими устоявшиеся координаты исторического движения путем изменения его Смысла. Такие мегасобытня («новые точки отсчета») могут быть как следствием индивидуальных усилий отдельных личностей (чья Воля превращается и Судьбу целых эпох), так и результатом коллективных устремлении, когда некие небольшие сообщества индивидов, преследуя сноп корпоративные интересы, заставляют человеческие массы генерировать энергию «нужных» мыслей и действий, тем самым формируя историю.

    К концу XX века мир созрел для радикальной метаморфозы. Существующая институционально–правовая система международных отношений перестала соответствовать действительной геополитической реальности, мешая Западу быстро и эффективно добиваться своих стратегических целей. Это не могло не поставить под вопрос существующий мировой порядок. Фактически сложилась уникальная ситуация, при которой «золотой миллиард», достигнув вершины своего могущества, получил возможность уничтожить последние очаги антизападного сопротивления без всякого для себя риска, усилив процесс глобализации военной экспансией. К началу нового тысячелетия созрели объективные и субъективные предпосылки наступления эры абсолютного мирового господства западной цивилизации. Однако ее открытие требовало события, чей трагический пафос и завораживающая зрелищность обладали бы достаточной глубиной символического содержания. Безусловно, что таким событием стало разрушение 11 сентября 2001 года башен Всемирного торгового центра в Нью–Йорке, которое, взломав существовавшую до этого момента логику мировой политики, стало «новой точкой отсчета» всемирной истории. Теракты 11 сентября как «трагическая случайность» удивительно гармонично вписались в «героическую закономерность» современной американской внешней политики, позволив Белому дому объявить тотальную войну на полное уничтожение не только «мировому терроризму», но всем явным и скрытым оппонентам «свободного мира».

    Вместе с тем официальная версия террористической атаки на Нью–Йорк противоречит событиям того дня, что заставляет усомниться в правдивости слов высшего политического руководства США.

    Причины и цели любого события или процесса можно аналитически реконструировать, синтезируя общеизвестные факты в системное целое и тем самым освободить действительную реальность от камуфлирующего ее информационного кокона, который, с определенными целями, может создаваться вокруг нее. Попробуем это сделать в отношении событий 11 сентября.

    Прежде всего необходимо отметить, что террористический акт никогда не проводится просто так, тем более если он предусматривает гибель самих террористов. Он всегда имеет четкую цель. В связи с этим возникает закономерный вопрос: какова цель, которую преследовали террористы 11 сентября? Чего добивалась «Аль–Кайла» («Al–Qaida»), осуществляя теракты (если их осуществляла она)? Ради чего пожертвовали своими жизнями ее боевики? Попробуем разобраться.

    Движение «Талибан» контролировало фактически всю территорию Афганистана. Окончательный разгром его бойцами вооруженных сил Северного альянса был делом времени. Происходил процесс постепенного усиления влияния талибов на постсоветские государства Центральной Азии. Кроме того, арабское лобби, используя большие финансовые ресурсы в США, добилось перелома ситуации вокруг Палестины в свою пользу. Соединенные Штаты фактически перестали поддерживать Израиль. Европа начала мощное информационное и дипломатическое давление на Тель–Авив, последовательно защищая идею создания независимого Палестинского государства. При таких успехах любая силовая акция со стороны арабов в отношении Соединенных Штатовбылабы полным идиотизмом. Им просто необходимо было немного подождать, и созревший плод победы сам упал бы им в руки. Но тут грянуло 11 сентября. «Талибан» потерял власть в Афганистане, на членов «Аль–Каиды» началась охота по всему миру, процесс усиления влияния исламских радикальных организаций в странах Центральной Азии был блокирован, а Израиль получил возможность использовать (под лозунгами борьбы с терроризмом) военную силу против палестинцев, загнав Арафата в бункер и ликвидировав вполне реальную возможность создания в ближайшем будущем независимого Палестинского государства. И все это произошло благодаря терактам 11 сентября. Так нужны они были исламистам?

    Когда террористическая организация проводит силовую акцию, она всегда берет ответственность за нее на себя и официально заявляет о том, почему и для чего ею было использовано насилие. Благодаря этому террористы оказывают не столько силовое, сколько психологическое давление на своего врага. Они как бы заявляют: «Мы атаковали вас и будем делать это до тех пор, пока вы не выполните наши требования». Анонимный теракт без объявления его причин не имеет смысла, так как его деструктивная энергия направлена в никуда. Это то же самое, если бы на войне солдаты сознательно стреляли в воздух, а не в наступающего противника. Атерроризм как раз и является методом ведения войны слабого против сильного. Теракты палестинцев в Израиле совершенно логичны, так как направлены к единой цели — созданию независимого Палестинского государства. Теракты чеченцев в России абсолютно логичны, так как с их помощью они пытаются вынудить Кремль признать независимость Ичкерии. Тоже самое можно сказать о басках, кашмирцах, ирландцах, курдах и т.д. Если бы «Аль–Каида» провела акцию, аналогичную 11 сентября, в Тель–Авиве и потребовала вывода израильских войск с территории Ливана, все было бы понятно, там уже долгие годы идет война. Но для чего тратить столько сил и средств ради того, чтобы испугать американских обывателей? Где логика?

    Конечно, можно сказать, что исламский мир ненавидит Соединенные Штаты, считая это государство «большим шайтаном». Ноданная ненависть абстрактна, умозрительна, она не выходитза рамки идеологии, а террористам нужны конкретные причины и конкретный враг. Ради абстракций даже неистовые фанатики умирать не будут. Таким образом, подача событий 11 сентября в качестве исламского террора выглядит крайне абсурдной и нелогичной. Однако их смысл полностью восстанавливается, если рассматривать теракты в качестве масштабной провокации, схожей по своим целям с поджогом рейхстага в 1933 году, после которого нацисты получили поводдля уничтожения политических противников и установления своей абсолютной власти в Германии.

    Вот что пишет по этому поводу британский профессор Зигмунт Бауман: «Концепция «терроризма» оказывается особенно полезной, если в какой–то части мира кто–то решает оказать угнетению вооруженное сопротивление, особенно если оно становится сопротивлением властям, давно уже переставшим противиться американской «программе глобализации», предполагающей свободную торговлю и открытые границы. По словам профессора Герберта Шиллера из Сан–Диего, только за последнее десятилетие иранцы, ливийцы, палестинцы и курды были осуждены (восновном государственным секретарем Соединенных Штатов Мадлен Олбрайт) как террористы. До этого, в течение последних пятидесяти лет, американская армия и ее союзники выжигали напалмом и иным образом истребляли террористов в Корее, Доминиканской Республике, Вьетнаме, Никарагуа, Ираке и многих других странах»[237].

    Не менее странно выглядит то, что спецслужбы Соединенных Штатов не предотвратили подготовку и проведение такой масштабной террористической атаки. Почему они не смогли это сделать? Не устерегли? Прозевааи? Такой ответ выглядит весьма оригинально, если учитывать, что в Соединенных Штатах государственных структур, которые занимаются обеспечением внутренней безопасности страны, с учетом ФБР, около 40 (!). К ним можно прибавить десяток разведывательных организаций (типа ЦРУ), которые занимаются «разработкой» международных террористических групп. В совокупности деятельность этих органов национальной безопасности фактически создает широкую сеть оперативных мероприятий как в середине страны, так и за ее пределами, направленную на выявление разнообразных угроз, и в том числе со стороны террористов. Организовать акцию такого масштаба и уровня, как та, что была осуществлена 11 сентября, быстрее чем за год — невозможно. В ней были задействованы значительные финансовые средства и сотни людей. Даже если согласиться с тем, что агентурная работа в американских спецслужбах поставлена сейчас очень плохо, а преимущество отдано техническим средствам разведки, операция такого масштаба все равно не могла остаться незамеченной. Достоверность того, что все ее элементы не попадут в «сеть» внутренней безопасности или не будут выявлены в ходе разведывательных мероприятий за границей, практически сведены к нулю. При этом надо учитывать, что спецслужбы ближайших союзников США, прежде всего британские и израильские, не сидят без дела. Понятно, что все они вдруг ослепнуть и оглохнуть не могли. Единственное, что может объяснить эту странную ситуацию, это нежелание видеть и слышать. Спецслужбы Соединенных Штатов и их союзники могли не заметить подготовку такой масштабной диверсии только в том случае, если они должны были ее не заметить.

    Не зря Л. Ларуш, комментируя события нападения на торговый центр, высказался в том плане, что происшедшее с Соединенными Штатами 11 сентября было вызвано атакой какой–то тайной силы, которая действовала не извне, а изнутри США. По его мнению, атака производилась не с Ближнего Востока, не из Европы и не из Южной Америки. Возможно, в ней и принимали участие выходцы из этих регионов мира, однако саму операцию, настолько тщательно продуманную и реализованную, невозможно организовать из–за границы. Ларуш убежден в том, что на данный момент внешнего врага, способного на такое, у США просто нет.

    Ко всему вышеизложенному можно добавить очень интересный факт. Затри месяцадо 11 сентября неожиданно, без всяких объяснений, ушел в отставку директор ФБР Луис Фри, а новый руководитель этого ведомства начал исполнять свои обязанности уже после этой даты. Причины, которые заставили главу Федерального бюро расследований покинуть свой пост, до сих пор не известны.

    Важным моментом данной террористической атаки является то, что высокий уровень сложности ее исполнения, а также значительные финансовые, технические и организационные ресурсы не соответствуют возможностям ни одной из существующих международных террористических организаций.

    Прежде всего это связано с тем, что необходимым условием ее проведения является свободный доступ к закрытой информации, которая непосредственно касается внутренней безопасности Соединенных Штатов. Организаторы должны были знать изнутри все специфические тонкости работы внутренних авиалиний, от технических и организационныхдо психологических. Одновременно им необходимо было располагать четкой информацией относительно функционирования системы противовоздушной обороны особо важных стратегических объектов. Впрочем, даже если бы они и располагали подобной информацией, что бы это изменило? Пассажирский лайнер, вторгшийся в запретное пространство, не смог бы стать невидимым. Это невозможно в принципе, потому что существует так называемая Североамериканская система обороны воздушного пространства (NORAD — North American Aerospace Defense Command), которая способна определить местонахождение любого самолета, поднявшегося в воздух (с его одновременной идентификацией) в любой точке земного шара. А тут вдруг оказалось, что она не в состоянии выявить местонахождение пассажирского самолета даже в радиусе нескольких десятков километров от Пентагона, из–за чего посланные на перехват истребители F–16 не смогли обнаружить «боинг», а система ПВО сбить его при подлете к зданию. Все это, мягко говоря, выглядит крайне странно.

    Кроме того, сложной проблемой, которую необходимо было решить организаторам терактов, являлось обеспечение предельной синхронности действий исполнителей, которое невозможно без соответствующих тренировок. Также необходимо учитывать то, что в операции принимали участие хакеры экстракласса. Они за несколько часов до начала атаки вывели из строя спутниковую систему наблюдения НАСА(!), проникли во внутреннюю компьютерную сеть аэропорта им. Кеннеди, и во время угона самолетов инициировали программный сбой компьютеров.

    Исполнители терактов, в свою очередь, должны были представлять собой не просто опытных пилотов, которые имеют необходимый стаж полетов на задействованных «боингах», а ассов экстракласса, способных виртуозно управлять указанными самолетами, чтобы попасть с первого захода точно фюзеляжем в башню шириной 63 м 70 см при скорости около 700 км/час. Опрошенные профессиональные пилоты в один голос заявили, что не многие из них способны осуществить такую операцию, и категорически исключили возможность ее проведения любителями. Кроме этого, пилоты «боингов» должны были чудесно ориентироваться на местности. Разыскать с первой попытки в огромном городе определенные здания просто невозможно. Пилотам, чтобы сразу найти башни Всемирного торгового центра, нужно было видеть их раньше с воздуха (и лучше несколько раз), причем находясь за штурвалом.

    И кроме всего прочего, они обязаны были уметь отключить так называемые «черные ящики» (чего не умеют делать даже профессиональные пилоты). И вдобавок, возникает закономерный вопрос: для чего отрядам камикадзе, которые решили умереть в джихаде, такая секретность? Разве нелогичней было бы для них за пару минут до столкновения послать в эфир экзальтированное воззвание к братьям–мусульманам или проклятие неверным?

    Нет никакого сомнения, что обеспечить проведение диверсии такого уровня могут лишь высококлассные специалисты со специальной подготовкой, которые имеют доступ как на государственные объекты повышенного уровня безопасности, так и к закрытой информации, которая содержит государственную тайну США. Бойцы «Аль–Каиды» в любом случае подобным требованиям не отвечают.

    Очень странно выглядят объекты нападения. Если организаторы акции 11 сентября планировали нанести максимально болезненный удар по Соединенным Штатам, непонятно, почему они выбрали для этого торговый центр в тот момент, когда в нем обычно минимальное количество людей, и то крыло здания Пентагона, в котором шел ремонт.

    Более того, зачем надо было атаковать торговый центр (с максимальным количеством жертв в 50 тыс. человек), если захваченные самолеты пролетали над атомными станциями, разрушение которых могло бы привести к гибели сотен тысяч (сюда можно прибавить химические заводы, плотины и т.п.)? Даже в психологическом плане разрушение Белого дома или Капитолия было бы значительно болезненнее. И вообще, намного проще и эффективнее было бы использовать химическое, бактериологическое оружие или взрывные ядерные устройства. Все это, имея достаточные финансовые средства, можно купить или сделать. Однако террористы почему–то пошли более сложным и менее эффективным путем. Это можно объяснить лишь нежеланием организаторов диверсий причинить действительно серьезный вред Соединенным Штатам.

    В том–то и дело, что главным следствием авиационных таранов, подкрепленных шумом в печати по поводу посылок с сибирской язвой, стала ситуация массовой истерии и страха в американском обществе. Как известно, страх подавляет волю, превращая людей в послушных марионеток. То есть он является прекрасным механизмом манипуляции массовым сознанием. Вот что по этому поводу пишут психологи: «Обращение к страху наиболее эффективно, когда (1) оно жутко пугает людей; (2) предлагает конкретную рекомендацию по преодолению возбуждаю щей страх угрозы; (3) рекомендуемое действие воспринимается как способное снизить угрозу; (4) получатель послания верит, что он способен выполнить рекомендуемое действие. Обратите внимание, как действует апелляция к страху. Внимание получателя фокусируется в первую очередь на мучительном страхе. В таком испуганном состоянии трудно думать о чем–нибудь другом, кроме избавления от этого страха. Затем пропагандист предлагает способ избавиться отданного страха — простую, выполнимую реакцию, которая случайно оказывается именно тем, чем пропагандист и хотел вас заставить заняться»[238]. В соответствии с данной схемой, граждане США были жутко напуганы террористами, а затем им был предложен конкретный способ преодоления возбуждающей страх угрозы — война.

    Используя события 11 сентября, американские СМИ продолжительное время нагнетали в стране страх, который граничил с паникой. Ужасные кадры нью–йоркского «апокалипсиса» подкреплялись экзальтированными и даже истерическими комментариями журналистов. Когда с течением времени эксплуатировать факт разрушения торгового центра и событий вокруг стало сложно, так как сознание населения адаптировалось к стрессовому состоянию, в средствах массовой информации вдруг появилась история о конвертах с сибирской язвой, которые рассылали по почте неизвестные злоумышленники[239]. Так в стране была инициирована вторая мощная волна страха среди населения, который перешел в массовую панику: в клиниках появились огромные очереди желающих сдать свою кровь на анализ, люди скупали антибиотики, респираторы, костюмы химзащиты, перестали пользоваться почтой. Каждый американец вдруг ощутил, что враги могут в любой момент напасть на него лично. Никто уже не мог чувствовать себя в безопасности.

    Однако психоз и истерия, которые нагнетались американскими СМИ, были неадекватны той угрозе, которую несли конверты с белым порошком. Осуществлять бактериологическую атаку, используя носителей сибирской язвы, — крайне неудобно и неэффективно. Эта болезнь не передается от человека к человеку. В сущности, каждого надо заражать индивидуально–посылать отдельный конверт. Это очень нецелесообразно, а главное — очень затратно. В то же время существуют десятки болезней, эпидемии которых способны распространяться стремительно и на огромные территории, например, оспа, чума и т.п. Очевидно, что, как и в случае с атакой на торговый центр, организаторы этого «бактериологического нападения» не ставили перед собою задачу уничтожения большого количества людей, а попросту старались поддержать в стране определенный уровень массового страха, парализующего разум и лишающего людей возможности адекватно воспринимать реальную действительность. В таких условиях тот, кто гарантирует безопасность, автоматически становится кумиром масс, оказываясь вне любой критики[240].

    Главным следствием мощного психологического воздействия на граждан США стала консолидация населения вокруг исполнительной власти. В глазах американцев она превратилась в ту силу, которая может их защитить. Воинственные высказывания Дж. Буша относительно того, что «Соединенные Штаты накажут своих подлых врагов», создали ему в частности, а также политическому руководству вообще, огромный авторитет. Вся Америка откровенно рыдала и рукоплескала от восторга, который у нее вызвало такое сильное, смелое и мудрое правительство во главе с таким решительным и мужественным президентом.

    После продолжительного информационного давления международных СМИ на массовое сознание мирового сообщества в связи с коварным нападением на «оплот мировой демократии», уже практически никто не сомневался в праве США использовать военную силу против любой страны. Видеоряд СNN, демонстрирующий Нью–Йорк в клубах густого дыма, настолько заворожил людей во всем мире, что они восприняли угрозу со стороны террористов более реальной, чем возможность стать очередной жертвой военного нападения Соединенных Штатов. Многие правительства, поддавшись массовой истерии, провозгласили чуть ли не главной опасностью для своих народов — «международный терроризм». Однако данный феномен в значительной мере является творением СМИ, представляя собой следствие умелой манипуляции массовым сознанием, ярким и впечатляющим шоу, замешанным на крови, чем серьезной угрозой для любого государства[241]. Чтобы убедиться в этом, обратимся к статистике.

    О масштабах современного «международного терроризма» можно узнать из ежегодных докладов Государственного департамента США, которые обобщают данные о количестве терактов в разных странах и числе их жертв. Как выяснилось при изучении статистики Госдепартамента, за последние 25 лет наблюдается отнюдь не рост, а постепенное снижение числа террористических акций, о чем свидетельствуют показатели «Динамики международного терроризма (количество терактов)»[242].

    Динамика международного терроризма (количество терактов)
    Год Количество терактов Год Количество терактов Год Количество терактов
    1977 419 1986 612 1995 440
    1978 530 1987 666 1996 296
    1979 434 1988 605 1997 304
    1980 499 1989 375 1998 274
    1981 489 1990 437 1999 395
    1982 487 1991 565 2000 426
    1983 498 1992 363 2001 348
    1984 565 1993 431
    1985 635 1994 322

    Хотя Соединенные Штаты не перестают повторять о глобальной угрозе «международного терроризма», их эта угроза затронула меньше всего, о чем свидетельствует все та же статистика.

    География международного терроризма (количество терактов с 1991 по 2001 г.)
    Регион Количество терактов
    Азия 457
    Африка 338
    Северная Америка 24
    Ближний Восток 606
    Европа 1210
    Латинская Америка 1450
    СНГ 179

    При этом за последние 10 лет всего от рук террористов пострадали 4329 жителей Северной Америки, что наглядно демонстрирует «География международного терроризма (количество жертв)». Необходимо заметить, что данная цифра выглядит крайне скромно по сравнению с тем количеством людей, которые погибли (прямо или косвенно) вследствие тайных операций ЦРУ и военных акций армии США по всему миру.


    География международного терроризма (количество жертв с 1991 по 2001 г.)
    Регион Количество жертв
    Азия 10745
    Африка 6025
    Северная Америка 4329
    Ближний Восток 3418
    Европа 1616
    Латинская Америка 1142
    СНГ 358

    При этом надо отметить, что все без исключения всплески террористической активности обусловлены усилением военно–политического противостояния в разных регионах планеты, где более слабая сторона была вынуждена сделать ставку на террористические методы борьбы. Так, возрастание активности палестинских боевиков в 1991 года (565 терактов) было связано с войной в Персидском заливе (уже в следующем 1992г. происходит возвращение к среднему уровню — 363 случая).

    Скачок 1993 года (431 теракт) вызван волной насилия курдов против турок в Западной Европе в ответ на репрессии турецкого правительства. Только за два дня (24 июня и 4 ноября) активисты Курдской рабочей партии организовали в западноевропейских странах 150 терактов. Если не принимать в расчет эти теракты, среднегодовой уровень не превысил бы 300 происшествий. Принятые Германией и другими европейскими странами меры по борьбе с деятельностью курдских экстремистов оказались успешными, и уже в следующем году показатель снизился до 322 терактов.

    Всплеск 1995 года также обусловлен антитурецкими выпадами в Западной Европе. Только в Германии произошло более 200 террористических актов против турок–бизнесменов, исполнителями которых на этот раз были не столько курдские активисты, сколько подражатели из числа немецких националистов.

    В 1999 году к вспышке насилия привело обострение политической ситуации в Восточной Европе: общую статистику подпортили десятки мелких терактов в знак протеста против бомбардировок Югославии и ареста лидера Курдской рабочей партии Абдуллы Оджалана.

    В 2000 году, после начала новой «антитеррористической кампании в Латинской Америке, активизировались повстанцы (192 теракта), что не замедлило сказаться на общей картине. Только в Колумбии зафиксировано более 100 взрывов на нефтепроводах. Высоким оказался также азиатский показатель — 98 терактов. Основные вспышки террора пришлись на Индию, Пакистан, Шри–Ланку и Индонезию, где власть усилила «антитеррористические мероприятия». Однако уже в 2001 году количество терактов вновь значительно снизилось — 348 преступлений за год.

    «Динамика международного терроризма (число жертв)» дает представление об общих масштабах человеческих жертв за последние одиннадцать лет, которое явно не позволяет объявить «международный терроризм» злом вселенского масштаба, о чем неустанно повторяют западные СМИ.


    Динамика международного терроризма (число жертв)
    Год Количество жертв Год Количество жертв
    1991 317 1997 914
    1992 729 1998 6694
    1993 1510 1999 939
    1994 991 2000 1205
    1995 6454 2001 4655
    1996 3225
    Динамика разговоров о международном терроризме (Число статей, в заголовках которых представлены словосочетания «террористический акт» или «акт терроризма»)
    Год Количество статей Год Количество статей Год Количество статей
    1980 3 1988 20 1996 70
    1981 4 1989 27 1997 50
    1982 5 1990 35 1998 47
    1983 3 1991 40 1999 28
    1984 3 1992 22 2000 61
    1985 28 1993 31 2001 1774
    1986 58 1994 46 2002 452[243]
    1987 16 1995 47

    Таким образом, как свидетельствуют факты, террористическая активность в последние годы не растет, имея при этом достаточно скромные масштабы. Что действительно растет, так это количество публикаций в мировых средствах массовой информации, посвященных терроризму. Так, российский журнал «Коммерсант ВЛАСТЬ» от 21–27 октября 2002 г., опубликовал результаты свое го исследования динамики упоминаний о «международном терроризме», использовав материалы 60 ведущих мировых газет из базы данных «Lexis–Nexis».

    Таким образом, факты свидетельствуют о том, что вселенский размах «международный терроризм» получил благодаря средствам массовой информации, которые сделал и из него «угрозу человечеству № 1», несмотря на его локальные масштабы. Случайно ли это?

    Возвращаясь к терактам 11 сентября, необходимо заметить, что до настоящего момента американское политическое руководство не предоставило доказательств причастности к ним «Аль–Каиды». Тот список из девятнадцати арабов–мусульман (большей частью саудовцев), которые, по мнению ФБР, осуществляли теракты, выглядит крайне сомнительно. Дело в том, что посольство Саудовской Аравии в Вашингтоне сообщило, что якобы принимавшие участие в захватах «боингов» саудовцы: Аб–дулазиз Аломари, Мохаммед Альшехри, Салем Альхазми и Сайд Альгхамид — живы–здоровы и на данный момент находятся у себя в стране. При этом принц Наеф (саудовский министр внутренних дел) заявил официальной американской делегации: «Вплоть до настоящего момента не существует никакого доказательства связи [пятнадцати саудовских подданных, обвиненных ФБР] с 11 сентября. Мы ничего не получили по этому поводу из Соединенных Штатов»[244]. Что характерно, в списках погибших пассажиров, захваченных «боингов», опубликованных сразу после терактов, отсутствовали фамилии угонщиков. Откуда они появились позднее — неизвестно.

    Но самым интересным в данной ситуации является то, что после того, как долгое время официальные власти США неустанно вещали о существовании «убедительных доказательств» причастности 19 вышеупомянутых мусульман к осуществлению терактов 11 сентября, директор ФБР Роберт Мюллер вдруг начал утверждать прямо противоположное. В своем выступлении 19 апреля 2002 года в «Common Wealth Club» в Сан–Франциско он сказал, что предполагаемые террористы «не оставили никаких бумажных следов». Более того, директор ФБР был вынужден признать: «В ходе нашего расследования мы не нашли ни одного листка бумаги, ни здесь в Соединенных Штатах, ни в тех сокровищницах информации, которые были обнаружены в Афганистане и в других местах, где бы упоминались какие–либо аспекты подготовки к 11 сентября».

    Описывая полный провал Р. Мюллера с поиском улик, репортеры «Los Angeles Times» Эрик Лихтблау и Джозеф Мейер, чей материал был перепечатан в «The Washington Post» 30 апреля 2002 года, отметили, что «правоохранительным органам удалось восстановить порядок передвижений террористов перед терактами (полностью в рамках закона, за исключением пары штрафов за превышение скорости) не было найдено никаких свидетельств того, что они действительно нечто планировали».

    Иначе говоря, даже сейчас утверждение, что организация и проведение сентябрьской террористической атаки исламскими экстремистами из «Аль–Каиды», является не более чем гипотезой, которуюеще надо доказать. Это вбольшей степени касается и Талибана. Однако еще пыль не успела осесть после того, как рухнули небоскребы торгового центра, а американцам уже было сообщено, что во всем виновны исламисты во главе с Усамой бен Ладеном, которых поддерживают талибы. Сразу после трагедии, не проведя никакого расследования, Вашингтон начал широкомасштабную подготовку к военной операции против Афганистана. Когда же, на тот момент, одного из высокопоставленных чиновников Госдепартамента США спросили, есть ли у него информация насчет того, кто именно стоит за террористическими актами, его ответ был более чем оригинальным, он заявил, что теперь это уже не имеет никакого значения. Почему?

    Частично подобную позицию объясняют интересы американских нефтяных компаний в Центральной Азии. Не является секретом, что «Unocal» и «Delta Oil» запланировали строительство трубопровода, который должен был связать Каспий, через территорию Афганистана, с побережьем Индийского океана. За согласие на это строительство в середине июля 2001 года на многосторонних переговорах в Берлине по вопросу о будущем Афганистана талибы потребовали международного признания их режима. Так как подобное условие было изначально неприемлемым, переговоры завершились провалом.

    Тогда американская делегация, возглавляемая Томом Симмонсом (бывшим послом США в Пакистане), Карлом Индерфертом (бывшим помощником госсекретаря) и Ли Колдреном (бывшим экспертом Госдепартамента), по словам посла Пакистана в Париже Нияза Наика, заявила, что к середине октября Соединенные Штаты захватят Афганистан и свергнут талибский режим[245]. Как показали события, их обещание не было пустой угрозой[246].

    Возвращаясь к событиям 11 сентября, необходимо заметить, чтовтечение шести дней, предшествовавших теракту, некие неизвестные лица производили финансовые операции, характеризующиеся как «злоупотребление осведомленностью»[247]. Причем самое пикантное в этом факте то, что ни «Аль–Каида», ни «Талибан» не могли их осуществить.

    Прежде все го объектам и манипуляции стали компании, так или иначе связанные с негативными последствиями террористической атаки 11 сентября. Так, например, цены на акции . «United Airlines» (один самолет которой протаранил южную башню ВТЦ, а второй упал в Питсбурге) и «American Airlines» (аэробусы которой атаковали северную башню и Пентагон) были искусственно снижены на 42 и 39%. То же самое было сделано в отношении ценных бумаг компании «Morgan Stanley Dean Witter& Co» (чьи офисы занимали двадцать два этажа в здании Всемирного торгового центра), компании «Merrill Lynch & Co» (главный офис которой расположен в соседнем ВТЦ здании, которому грозит обрушение) и страховых компаний «Munich Re», «Swiss Re» и «Аха».

    Контрольная комиссия по банковским операциям Чикаго констатировала, что на чикагской фондовой бирже «посвященные» получили 5 млн. долл. прибыли на «United Airlines», 4 млн.

    Расследование махинаций на всех крупнейших фондовых биржах координировалось Международной организацией комиссий по ценным бумагам (IOSCO). 15 октября она провела видеоконференцию, во время которой контрольные органы разных стран представили свои поэтапные доклады. Выяснилось, что незаконная прибыль исчисляется сотнями миллионов долларов США и представляет собой «наиболее крупное злоупотребление информацией «посвященных», когда–либо зарегистрированное»[248].

    Банковские счета бен Ладена были блокированы американцами за три года до i 1 сентября 2003 года (распоряжением Б. Клинтона «Executive Order 13099», подписанным 7 августа 1998 г.), а это значит, что данные финансовые операции он провести не мог. Талибы также не имеют необходимых для этого капитала и организационных возможностей. Поэтому остается некая третья сила, которая обладала детальной информацией о предстоящем теракте. В связи с этим очень интересным фактом является то, что, как было установлено, наибольшая часть вышеуказанных финансовых махинаций осуществлялась «посвященными» через «Deutschebank/AB Brown» и его американский инвестиционный филиал — «Alex Brown»[249]. He секрет, что контролирует немецкий банк клан Ротшильдов, а само это финансовое заведение непосредственно связано с Федеральной резервной системой. Впрочем, как бы там ни было, ФБР и 1OSCO прекратили расследования в этом направлении.

    Для того чтобы понять, кто действительно стоит за организацией террористических актов 11 сентября, необходимо проанализировать события того дня и попытаться выявить их общую тенденцию.

    Уже в первые дни после терактов внимательные наблюдатели отметили целый ряд фактов, который фактически полностью опровергает официальную версию. В дальнейшем количество этих фактов стремительно увеличивалось, усиливая недоверие к американской власти всех тех, кто не утратил здравого смысла. Многие откровенно заявили о том, что Белый дом — лжет. Приведем наиболее существенные из них.

    Прежде всего рассмотрим хронику событий того дня.

    08.45. В северную 110–этажную башню Всемирного торгового центра в нью–йоркском районе Манхэттен врезался самолет — «Боинг–767» авиакомпании «American Airlines» (рейс 11: Бостон —Лос–Анджелес). На верхних этажах башни начался пожар.

    09.03. В южную башню центра врезался еще один «Боинг–767» авиакомпании «United Airlines» (рейс 175: Бостон — Лос–Анджелес). Башня горит. Все это показывается американскими телеканалами в прямом эфире.

    09.18. Закрываются все аэропорты Нью–Йорка.

    09.21. Власти Нью–Йорка распорядились закрыть движение повеем мостам, тоннелям и крупным транспортным развязкам города.

    09.20. Президент Буш выступил с экстренным заявлением. Взрыв Всемирного торгового центра назван им несомненным террористическим актом.

    09.38. «Боинг–757–200» врезается в здание Пентагона. Часть здания горит.

    09.40. Всем самолетам, находящимся над территорией США, под угрозой перехвата приказано немедленно сесть в ближайшем аэропорту.

    09.59. Разваливается южная башня Всемирного торгового центра.

    10.05. Начата эвакуация Белого дома.

    10.10. Рушится часть здания Пентагона.

    10.29. Рушится северная башня Всем ирного торгового центра.

    11.02. Мэр Нью–Йорка Рудольф Д жулья ни обращается по телефону к ньюйоркцам на волне радиостанции «Нью–Йорк Один».

    11.04. Начата эвакуация штаб–квартиры ООН.

    11.18. Авиакомпания «American Airlines» официально сообщает о крушении двух самолетов со 150 пассажирами на борту.

    11.24. Сообщается о падении самолета в 120 км от Питтсбурга.

    11.59. Авиакомпания «United Airlines» официально сообщает о двух авиакатастрофах.

    13.27. В Вашингтоне объявлено чрезвычайное положение.

    13.44. Два боевых корабля США выходят на патрулирование восточного побережья Соединенных Штатов.

    17.20. Рушится билдинг № 7 Всемирного торгового центра, который находился рядом с ранее атакованными небоскребами.

    Первый вопрос, который возник у многих зрителей, наблюдавших нью–йоркскую трагедию, был абсолютно закономерен: каким образом пассажирским самолетам, протаранившим верхнюю часть небоскребов, удалось их полностью разрушить? Ведь башни были сконструированы так, чтобы выдержать столкновение с «Боингом–707», который по массе, размерам и скорости подобен «Боингу–767». Даже если бы одна из башен обрушилась, это было бы чем–то невероятным. Но то, что рухнули обе, быстро, аккуратно и симметрично, не задев при этом окружающие здания, причем до основания, без остатков массивных центральных вертикальных стальных колонн, безусловно является чудом. Кто бы мог подумать, что в обыкновенном пассажирском лайнере заложена такая мощная разрушительная сила?

    Как оказалось, всесокрушающей мощью обладает авиационный керосин. По официальной версии, башни разрушились потому, что горящее горючее расплавило несущие стальные балки. Пояснение, мягко говоря, более чем неожиданное. Ведь большая часть (возможно, в случае второго столкновения, до двух третей) горючего сгорела в огненных шарах взрывов, когда самолеты врезались в здания, а основная часть горючего, попавшего внутрь башен, согласно одному из исследователей FEM A (Jonathan Barnett), сгорела в течение 10 минут. Из небоскребов–близнецов шло много черного дыма и сажи, но огня практически было не видно, а чтобы расплавить сталь, нужны высокие температуры. Авиационное топливо, горящее на воздухе (особенно в замкнутом пространстве внутри здания, где много дыма и мало кислорода), просто не способно на это. Вообще, по мнению экспертов, применение авиационного топлива для плавки стали является изумительным методом. До терактов 11 сентября с этой целью использовались ацетиленовые горелки, кислород в баллонах, электрические дуги от генераторов, электропечи и другие сложные устройства. Но благодаря террористам были открыты удивительные свойства авиационного керосина.

    Дж. МакМайкл (J. McMichae!) резонно констатировал, что нагревание стали похоже на выливание сиропа на тарелку, но сироп не будет стоять вертикально. При термическом воздействии на стальные балки башен высокая температура в любом случае ушла бы на их более холодные участки, что привело бы к охлаждениютех их частей, которые террористы якобы пытались расплавить взрывом самолета. Или, может быть, произошло очередное чудо, и температура горящего керосина, которая не превышает 800 °С, поступательно возрастала до тех пор, пока не достигла температуры плавления стали — 1538 °С?

    Необходимо учитывать и то, что только первый самолет попал точно в центр северной башни; тот, кто направлял второй самолет в южную, не сумел осуществить столкновение под прямым углом, управляемый им лайнер врезался в башню ближе к краю под острым углом — и в здание попало сравнительно небольшое количество горючего, основная его часть сгорела снаружи в огне мощного взрыва.

    Поскольку самолет и его горючее изначально двигались по обшей траектории, после столкновения металлические обломки самолета ушли примерно в том же направлении, что и горючее. То есть сквозь угол южного небоскреба. Стальные колонны, несущие основную нагрузку, расположены по центру башни, т.е. большая часть обломков лайнера не могла врезаться в центральные колонны, которые, следовательно, должны были остаться в основном неповрежденными в результате столкновения.

    Получается, что пожар в южной башне не был таким сильным, как в северной. Но, несмотря на это, она обрушилась первой, в 9.59 утра, через 56 минут после тарана, тогда как северная рухнула в 10.29 утра, через 1 час и 44 минуты после воздушной атаки. Если бы причиной обрушения северной башни являлся пожар, интенсивность которого была выше, то она рухнула бы первой. Но этого не произошло. Значит, выходит, что причиной разрушения зданий были не удары самолетов и не вызванный ими пожар, а что–то другое.

    Впрочем, даже если бы произошло чудо и стальные колонны расплавились, вызвало бы это такое «схлопывающееся» обрушение, которое произошло? Нет. Если бы огонь расплавил соединения между этажами так, что обрушение началось с 60–го этажа по нисходящей, то верхние этажи повисли бы в воздухе, поддерживаемые только центральными колоннами. Такая ситуация скоро стала бы нестабильной, и верхние 30 этажей опрокинулись бы. Как же получилось, что верхние этажи попросту исчезли, вместо того чтобы рухнуть на землю тысячетонной глыбой из бетона и стали? Опять чудо?

    К тому же, если бы колонны расплавились, маловероятно, что возникшие структурные ослабления были бы абсолютно симметричными (что необходимо, когда здание «складывается» во время управляемого разрушения). Неконтролируемое обрушение привело бы к тому, что после того как рухнули бы перекрытия, центральные стальные колонны высотой в четверть мили (по крайней мере, от земли до места пожара) должны были остаться стоять, голые и без поддержки, а затем упасть вниз целиком или кусками, сминая здания в сотнях футов от ВТЦ. Однако в очередной раз случилось чудо, и этого не произошло.

    Если бы удары самолетов и пожар стали причиной обрушения башен, этот процесс был бы неравномерным. Причем некоторые части башен остались бы целыми и соединенными друг с другом, вто время как другие части упали. Но обе башни рухнули абсолютно симметрично, этажи аккуратно «садились» друг на друга, именно так, как это происходит при контролируемом сносе высотных зданий.

    Интересным фактом является то, чтофирма, работники которой первыми появились на месте падения небоскребов ВТЦ (чтобы вывезти оставшиеся обломки), называется «Контролируемый снос зданий»(!). Причем развалины ВТЦ были, можно сказать, стремительно расчищены, что не позволило ФБР или другим правительственным агентствам провести следственное изучение обломков. Почти все, что осталось от башен–близнецов, было продано нью–йоркским торговцам металлоломом и экспортировано с максимальной быстротой за границу.

    Итак, у внимательных зрителей теракта 11 сентября 2001 года, в связи с вышеизложенными наблюдениями, возник второй закономерный вопрос: если тараны самолетами небоскребов ВТЦ не были причиной их разрушения, тогда из–за чего они рухнули? Ответ, который был ими найден, оказался крайне прост: башни Всемирного торгового центра обвалились в результате управляемого подрыва.

    В связи с этим, по свидетельству многих журналистов, видеоклипы падающих башен основных американских телеканалов редактировались таким образом, чтобы не дать возможность телезрителям увидеть «полную картинку» обрушения башен. То есть показ этого процесса был фрагментирован, для того чтобы зритель не получил цельного видеоряда. Бесспорным фактом является то, что крайне мало «полноформатных изображений, снятых с большого расстояния», которые показывали бы башни целиком (сверху донизу) за несколько секунд до разрушения (однако они есть). Большинство видеоклипов об 11 сентября, показанные по всем телеканалам мира в течение последующих недель после терактов, представляют собой отредактированные версии, которые не позволяют увидеть многочисленные «облака» от взрывов, «вырывавшиеся из окон» небоскребов ВТЦ значительно ниже места столкновения.

    Тем не менее, по свидетельству очевидцев трагедии, южная башня, простояв почти час после тарана, внезапно рассыпалась в пыль, после того как «плавная волна побежала сверху здания (выше места горения) вниз через все этажи с одинаковой скоростью». Обломки преимущественно падали внутрь. От небоскреба не отваливались отдельные цельные куски. Разрушение было единообразным, симметричным и абсолютным. Этот процесс происходил равномерно. Все структурные элементы разрушались последовательно, так что не осталось несущего скелета.

    Поначалу в СМИ не было сообщений, что кто–либо слышал взрывы непосредственно перед обрушением башен ВТЦ. Но за последний год такие сообщения появились в свободном доступе. Есть даже видеосъемка, демонстрирующая, что внутри башен–близнецов на самом деле были взрывы.

    Свидетель, офис которого находится неподалеку от Всемирного торгового центра, сообщил AFP, что он стоял в толпе на «Church Street», примерно в двух с половиной кварталах от южной башни, когда увидел «серию коротких вспышек, исходящих изнутри здания между 10 и 15 этажами». Он наблюдал шесть таких коротких вспышек, сопровождавшихся «треском» перед тем, как здание рухнуло. Необходимо отметить, что у каждой башни было шесть несущих колонн.

    Один из первых пожарных во второй атакованной башне, Луи Кашиоли (Louie Cacchioli), 51 год, сообщил «People Weekly» 24 сентября: «Я поднимал пожарных в лифте к 24–му этажу для эвакуации служащих. Вовремя последнего подъема взорвалась бомба. Мы считаем, что в здании были установлены бомбы».

    Ким Байт (Kim White), 32 года, служащая с 80–го этажа, также сообщила «People», что слышала изрыв. «Внезапно все здание содрогнулось, потом начало раскачиваться. Мы не знали, что происходит. Мы собрали всех людей с этажа к лестничным пролетам… в то время мы все думали, что это пожар… Мы спустились до 74–го этажа… потом раздался еще один взрыв».

    Чудом является и то, что башни ВТЦ рухнули за 10–15 секунд, т.е. почти со скоростью свободного падения. Однако после начала разрушения верхние этажи должны были вдребезги разнести стальные перемычки во всех 85, или около того, этажах нижних уровней. Даже если бы на это уходило по секунде на этаж, то обрушение заняло бы более минуты. Но материал верхних этажей обрушился на нижние со скоростью, по меньшей мере, шесть этажей в секунду. Это возможно, только если все структурные элементы нижних 85 этажей были полностью уничтожены перед началом обрушения. Поскольку нижние этажи не были повреждены при столкновении с самолетом и пожаре, удаление структурной поддержки на этих этажах должно было произойти подругой причине — и наиболее очевидная возможность — это взрывчатка. То есть скорость обрушения (не особо превышающая скорость свободного падения) — это серьезное свидетельство в пользу того, что башни–близнецы были разрушены в ходе контролируемого сноса с применением взрывчатки (или иной разрушительной технологии) на всех уровнях.

    Не менее загадочно выглядит воздушная атака на Пентагон. Первый вопрос, который возник у внимательных зрителей, касался того, почему «боинг», дабы нанести максимальный ущерб зданию американского Министерства обороны, не был направлен на его крышу? Не попасть в нее крайне сложно, т.к. она имеет площадь в 117 363 кв. метров. Ведь перед тем как врезаться в фасад (высота которого не превышает 24 метров), террористы выполнили над Вашингтоном снижение на 7000 футов с одновременным разворотом на 270 градусов при скорости 500 миль в час, благодаря чему лайнер приблизился к Пентагону по горизонтальной траектории на предельно малой высоте. Для чего террористы выполнили такой достаточно сложный маневр[250], если удар в фасад наносит значительно меньший ущерб зданию?

    Чудом выглядит то, что, пикируя на Пентагон, лайнер сорвал провода на столбах, но при этом каким–то образом умудрился между ними протиснуться, не повредив их, хотя расстояние между ними меньше размаха крыльев «Боинга–757», а также не задел идеальный газон перед зданием, ограду и вертолетную площадку.

    Кроме того, несмотря на свой вес (около сотни тонн) и скорость (от 400 до 700 км/час), самолет разрушил только первое кольцо здания, причем ту его часть, которая находилась на ремонте. Многие кабинеты в нем вообще не были заняты, в других же был лишь гражданский персонал, занимавшийся их оборудованием. Именно поэтому жертвами этого теракта в основном стали гражданские лица.

    В своей книге, посвященной 11 сентября, французский журналист Тьерри Мейссан демонстрирует фотографию поврежденного Пентагона со встроенным в пробоину при помощи компьютера силуэтом «Боинга–757». Данная реконструкция указывает на то, что только нос самолета вошел в здание. Фюзеляж и крылья остались вне его[251]. Это говорит о том, что крылья, фюзеляжи двигатели (всего около 100тонн обломков) должны были остаться на газоне перед фасадом[252]. Однако фотографии Ассошиэйтед Пресс, сделанные в самые первые минуты после тарана (машины пожарников–спасателей уже подъехали, но сами они еще не начали действовать, а верхние этажи над пробоиной еще не обрушились), демонстрируют полное отсутствие обломков. О том же свидетельству ют фотографии, полученные с сайтов армии США, которые опубликовали в Интернете французы в феврале 2002 года[253].

    Вот что по поводу этого чуда пишет Тьерри Мейссан: «Во время пресс–конференции 12 сентября капитан пожарников округа Арлингтон Эд Плогер уточнил, что его люди участвовали в борьбе с распространением пожара в Пентагоне, но что их держали на расстоянии от места катастрофы. Только специальные команды («Urban Search and Rescue» — Городская служба поиска и спасения) РЕМА работали в непосредственной близости с самолетом.

    Здесь завязался, скажем так, сюрреалистический диалог:

    Журналист: Что осталось от самолета ?

    Командир Плогер: Прежде всего, что касается самолета, имеется несколько его кусков, мы их могли видеть внутри здания в ходе операций по борьбе с пожаром, о которых я рассказывал, но речь не идет о значительных обломках. Другими словами, нет ни обломков фюзеляжа, ни чего бы то ни было похожего.

    <…> Журналист: Командир, были найдены разбросанные везде, вплоть до шоссе, мелкие куски самолета, действительно крошечные фрагменты. Сможете ли вы заключить из этого, что самолет взорвался, буквально разорвался в момент удара из–за горючего…

    Плогер: Знаете, я предпочел бы не высказываться по этому поводу. У нас имеется много очевидцев, которые смогут вас лучше меня проинформировать о том, что произошло с самолетом в момент его приближения. Мы не знаем. Я не знаю. <…>

    Журналист: Где горючее самолета ?

    Плогер: Мы обнаружили нечто, что приняли за лужу, как раз на том месте, где, как мы думаем, находился нос самолета, (sic) Таким образом, хотя правительственные лица, парламентарии и военные и утверждают, что видели падающий самолет, никто не нашел ни мельчайшего фрагмента самолета, ни даже шасси: имеются только неопознаваемые куски металла. Что же касается камер видеонаблюдения на стоянке Пентагона, ни одна из них не засекла «боинг» ни в одно из мгновений и ни в каком бы то ни было ракурсе.

    Подытожим официальную версию: угнанный «боинг», стало быть, оторвался от преследования истребителей F–16, брошенных за ним в погоню, и увернулся от системы противовоздушной обороны Вашингтона. Он, получается, приземлился вертикально на стоянку Пентагона, оставаясь в горизонтальном положении. Он пробил фасад на первом этаже. Он проник только носом внутрь здания и остановился как раз перед тем, как коснуться его крыльями. Его фюзеляж мгновенно распался. Горючее, содержавшееся в крыльях, горело только лишь необходимое время, чтобы вызвать пожар в здании, а затем превратилось в лужу, которая переместилась на то место, где, как предполагалось, находился нос самолета.

    При всем уважении к высокой квалификации «очевидцев» правительственных чиновников и парламентариев, совершенно невозможно проглотить подобные бредни. Нисколько не гарантируя подлинность показаний, титулы этих свидетелей подчеркивают лишь масштабы развернутых армией Соединенных Штатов средств для искажения истины.

    Впрочем, эта причудливая басня выстраивалась постепенно: одно вранье влекло за собой другое. Если вы обратитесь к первичному коммюнике Пентагона, процитированному в начале главы, то заметите, что ни о каком «боинге» речь не шла. Теория «самолета–камикадзе» появилась только спустя полчаса. В ходе заслушивания начальника общевойскового генштаба речь не заходила и об истребителях, пытавшихся перехватить самолет–призрак. Только лишь через два дня NORAD выдумало историю о блуждающих истребителях F–16.

    Официальная версия — это не что иное, как пропаганда»[254].

    Таким образом, факты свидетельствуют о том, что пассажирский лайнер не таранил Пентагон. По мнению многих наблюдателей, часть его здания была, так же как и в Нью–Йорке, разрушена взрывом заложенной внутри бомбы, либо в результате ракетной атаки, осуществленной отнюдь не террористами.

    Все вышеизложенные сентябрьские события убедительно доказывают, что теракты 11 сентября не могли быть организованы и осуществлены ВНЕШНИМИ врагами США. Это мог совершитьлишь ВНУТРЕННИЙ врагСоединенных Штатов. Как гласит старое правило, в случае совершения преступления — «ищи, кому выгодно».

    ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

    Израсходовав основную часть природных ресурсов планеты, Запад вычерпал и внутреннюю логику своего развития. К началу XXI века он практически достиг наивысшего уровня производства и потребления, от которого «золотой миллиард» может двигаться лишь по нисходящей (что в общем–то сейчас и происходит). Экономическая система западного типа, утратив возможность экстенсивного развития, обречена на глубокий системный кризис, за которым неминуемо последует ее структурный распад. Привычный для Запада уклад комфортной жизни будет нарушен самым радикальным и неприятным для обывателя образом (первые симптомы этого проявляются уже сейчас). В свою очередь, разрушение экономики неизбежно приведет к крушению капиталистической идеологии и, как следствие этого, окончательному духовному распаду западного общества. Миллионы людей, потеряв привычную возможность бороться за бесконечное усиление своих потребительских возможностей, утратят жизненные ориентиры, а в итоге и смысл своего существования. Поэтому, если правящие круги Запада не смогут удержать ситуацию под контролем, Европа и Соединенные Штаты погрузятся в длительный хаос с неопределенными последствиями.

    Судя потому, как начали развиваться мировые события после 11 сентября 2001 года, неизбежность вышеизложенного была не только в полной мере осознана транснациональны ми финансово–политическими группами, но и заставила их действовать соответствующим образом. Именно поэтому террористическая атака на Нью–Йорк в качестве масштабной провокации открывает серию локальных интервенций США, которые рано или поздно должны перерасти в Третью мировую войну.

    Очевидными признаками этого являются:

    • западная цивилизация постепенно входит в состояние глубокого системного кризиса, выходом из которого может быть мировая война (подобная схема уже использовалась ранее);

    • ведущая часть незападного мира в своем развитии приблизилась к тому уровню, после которого она сможет как в экономическом, так и военном плане превзойти Запад (а своих потенциальных конкурентов или возможных противников Запад всегда стремился уничтожить заблаговременно);

    • практически все источники энергии и большая часть природных ресурсов находится на территориях незападных стран;

    • ООН (как когда–то Лига Наций) утратила свое влияние и не способна больше решать международные проблемы;

    • началась (точно так же, как перед Второй мировой войной) серия локальных конфликтов;

    • появилось государство (США), которое претендует на абсолютное, ни чем не ограниченное господство в мире (как когда–то III Рейх), демонстративно игнорирующее международное право;

    • Запад начал последовательно создавать очередной демонический образ врагов человечества;

    • западными СМИ нагнетается массовая истерия страха, а Голливудом осуществляется процесс психологической подготовки населения США и Европы к войне[255].

    Почему война? Насилие — самый простой и привычный для западных стран способ изменения в свою пользу существующей политической и экономической ситуации. В данном случае другого варианта решения проблем у Запада просто нет. Поэтому, чтобы удержать постепенно сползающий к хаосу мир под своим контролем и направить его неминуемую трансформацию в нужном для себя направлении, транснациональной олигархии придется осуществить широкомасштабный проект его управляемого перехода, от одного состояния (которое сформировалось после окончания Второй мировой войны) к принципиально иному (которое должно возникнуть вследствие Третьей мировой). Такой переход возможен только через тотальное разрушение, после которого мир можно будет выстроить по–новому. Этот проект мы условно назовем (памятуя о библейской истории про избранных, которым Бог подарил жизнь, уничтожив при этом всемирным потопом всех остальных людей) «Ковчег». По очевидной логике, его реализация должна состоять из пяти основных этапов:

    1. Усиление внутреннего контроля в странах Запада (и на территориях прилегающей периферии), вплоть до установления тоталитарных режимов.

    2. Захват основных на данный момент источников энергии и ресурсов.

    3. Ликвидация уцелевших антизападных режимов.

    4. Разрушение тех незападных государств, которые в ближайшем будущем будут способны обрести экономическую и военную силу, соизмеримую с западной.

    5. Организация послевоенного мира в соответствии с интересами «золотого миллиарда».

    Естественно, что в реализации данного проекта особое значение играют Соединенные Штаты Америки. Эту страну международные финансово–политические группы, на данный момент, используют в качестве основного инструмента зашиты своих корпоративных интересов.

    С 11 сентября 2001 года реализация вышеуказанных четырех пунктов идет полным ходом. Прежде всего это касается усиления внутреннего контроля в США и странах Европы. В соответствии с данной задачей, 25 ноября 2002 года Джордж Буш подписал принятый Конгрессом закон («The homeland security act 2002») о создании «Министерства внутренней безопасности» («The Department of homeland security») (МВБ)[256]. Новая силовая структура была сформирована из 22 существовавших до этого момента федеральных ведомств: «Службы иммиграции и натурализации» (Министерство юстиции), «Таможенной службы» (Министерство финансов), «Пограничной службы» и «Береговой охраны» (Министерство транспорта), «Секретной службы» (формально входила в состав Министерства финансов), «Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям», а также некоторых подразделений ФБР (Минюст), отдельных служб Пентагона, министерств энергетики, сельского хозяйства и т.д.

    Структурно в составе министерства было создано четыре управления:

    — пограничной охраны и транспортной безопасности;

    — защиты жизненно важной инфраструктуры и анализа информации (для обработки данных всех разведывательных ведомств страны);

    — подготовки и реагирования на чрезвычайные ситуации;

    — противодействия угрозам, связанным с использованием оружия массового поражения (этому управлению была передана в прямое подчинение Ливерморская ядерная лаборатория в Калифорнии).

    Численность сотрудников МВБ составила 170 тыс. человек, а бюджет — 38 млрд. долл. в год. По своим масштабам новое министерство уступает лишь Министерству обороны США.

    Интересным фактом является то, что для «борьбы с международным терроризмом» руководством МВБ было принято решение, в рамках Отдела информационной готовности Агентства углубленных исследовательских проектов Пентагона, создать так называемую программу «Полной информационной готовности». В частности, она предусматривает формирование общей базы данных с досье на каждого жителя США (!), собранного из открытых и закрытых компьютерных баз данных с постоянно обновляемой информацией. В досье, помимо основных сведений об американцах, будут входить данные об их покупках, оплаченных кредитными карточками, и перемещениях. Данные будут поступать из компьютерных сетей авиакомпаний, гостиниц и турагентств, корреспонденции, отправленной и полученной по электронной почте, историй болезней и т.п.

    Однако этим усиление контроля, судя по всему, не ограничится. Через восемь дней после террористических актов 11 сентября телекомпания NBC сообщила, что Конгресс США намеревается обсудить вопрос о введении электронных идентификационных карт для всех граждан страны. Этот документ будет содержать всю наиболее важную информацию о своем владельце, включая фамилию, полное имя, возраст, национальность, основные приметы и его местожительство с учетом всех перемещений. Не отстают от США и европейские страны. В конце 2001 года во многих европейских странах правоохранительными органами был поднят вопрос о необходимости введения в обиход вместо удостоверений личности так называемых чиповых карточек (содержащих основную информацию о владельце, включая его фотографию и отпечатки пальцев), которые позволили бы через центральную компьютерную базу данных моментально идентифицировать любого человека. Карточка должна предъявляться при покупке авиабилетов, аренде автомобиля и при проверке документов в людных местах.

    Но и это не предел совершенствования той системы тотального контроля, которая в ближайшем будущем можетбыть создана на Западе. Компания «Applied Digital Solutions» недавно купила патент на производство миниатюрного цифрового приемника–передатчика, предназначенного для имплантации в тело человека, который она назвала «Digital Angel(r)». Это устройство способно передавать наводящий сигнал на спутник, позволяя следить за местонахождением человека, основными функциями его организма и идентифицировать его личность. Причем «Digital Angel(r)» не нуждается в источнике питания, так как получает энергию от движения мускулов и может включаться как «носителем», так и со спутника. Естественно, что пока подобные устройства имплантируют по желанию тех, кто серьезно болен или может потеряться, но где гарантия того, что со временем (например, после очередного таинственного кровавого теракта) во имя общественной безопасности устройства, подобные «Digital Angel(r)», не будут помещаться в тело каждого гражданина в обязательном порядке? В разгар «битвы с терроризмом» правящим кругам западных стран провести через парламент соответствующий закон не составит большого труда.

    В 1975 году сенатор Черч, возглавлявший комиссию, которая расследовала деятельность американских спецслужб, выступая по радио, заявил следующее: «Если у нас будет установлена тирания, если диктатор возглавит США, технологические возможности разведывательного сообщества, находящиеся в распоряжении правительства, дадут ему возможность осуществить полнейшую тиранию. И не будет решительно никаких шансов оказать ей сопротивление, ибо правящие заранее узнают о любых попытках организовать отпор, как бы тщательно и втайне они ни готовились… Я не хочу, чтобы наша страна перешла роковой мост. Я знаю, — есть все возможности для установления полнейшей тирании в Америке. Мы должны позаботиться о том, чтобы АНБ[257] и другие ведомства, имеющие сходную технологию, действовали в рамках закона и под надлежащим контролем, дабы мы не пересекли бы эту пропасть. Пропасть, из которой нет возврата»[258]. Похоже на то, что слова американского сенатора стали пророческими.

    Параллельно усилению специальных служб США, осуществляюших широкомасштабный надзор за гражданами, изданный момент в Соединенных Штатах полным ходом идет и процесс правового ограничения гражданских свобод с одновременным совершенствованием полицейского контроля. Прежде всего об этом свидетельствует принятие Конгрессом (26 октября 2001 г.) так называемого «Uniting and Strengthening America by Providing Appropriate Tools Required to Intercept and Obstruct Terrorism Act»[259] (аббревиатура которого по–английски: «USA PATRIOT Act»). Этот чрезвычайный закон временно приостанавливает действие различных основополагающих американских свобод на четырехлетний период (срок президентства Дж. Буша, включая выборный период)[260], «чтобы дать администрации возможность эффективно бороться с терроризмом». Он направлен против «террористов и тех, кто их поддерживает», давая им при этом очень расплывчатую формулировку. Многие эксперты констатируют тот факт, что принятие «USA PATRIOT Act» и создание МВБ передали всю полноту власти президенту, превратив институты законодательной и исполнительной власти в декоративные элементы государственного устройства США, что в итоге может закончиться установлением в Соединенных Штатах тоталитарного режима[261].

    31 октября Министерство юстиции США приостановило (пока временно) право задержанных или заключенных беседовать со своим адвокатом наедине[262]. Отныне следственным органам позволяется контролировать их встречи и производить запись, что делает возможным дальнейшее использование против подозреваемых их собственных слов. 13 ноября Дж. Буш издал указ о том, что иностранцы, «подозреваемые в терроризме», что включает в себя как «членов и бывших членов «Аль–Каиды», так и людей, оказавших содействие (даже не ведая о том) заговорам с целью совершения терактов, — не будут отныне судимы ни федеральными судами, ни даже военными трибуналами, а только военными комиссиями[263], формируемым и министром обороны по его собственному усмотрению. В свою очередь, эти комиссии сами будут устанавливать свой процессуальный кодекс, а их заседания смогут проводиться за закрытыми дверями. «Военные прокуроры» не обязаны будут сообщать задержанным и их защитникам о «доказательствах», которыми они будут располагать. Также они будут принимать решения большинством в две трети голосов (а не единогласно, как того требуют международные нормы в уголовных делах).

    Опираясь на Комитет по антитерроризму, созданный резолюцией 1373 (от 28 сентября) Организации Объединенных Наций, Госдепартамент предписал государствам — членам ООН принять такие же законодательства. В результате пятьдесят пять стран вписали в свои внутренние нормы определенные положения из «USA PATRIOT Act». Их целью является не защита местного населения от терроризма, а разрешение полицейским службам США распространить свою деятельность на весь мир. Речь идет в основном о продлении сроков задержания в делах по терроризму, об ограничении свободы прессы и о разрешении перехвата связи службами безопасности без контроля судебных властей, а также контроле за авиаперелетами пассажиров и перевозками грузов (как по морю, так и по суше). В Великобритании антитеррористический закон позволяет поместить под арест подозреваемых иностранце в даже вне проведения какого–либо следствия, что открыто нарушает Европейскую конвенцию прав человека. В Канаде антитеррористический закон принуждает журналистов открывать их источники информации по запросу судебной власти под угрозой немедленного тюремного заключения. В Германии разведслужбам даются полномочия уголовной полиции, которые практически преобразует их в политическую полицию. В Италии секретным службам позволено совершать всевозможные нарушения законов в интересах национальной обороны, и они при этом не обязаны давать отчета органам правосудия[264].

    Можно предположить, что ограничение гражданских прав и свобод в Европе начнет происходить более динамично и широкомасштабно после серии терактов с большим количеством жертв в ряде европейских стран, ответственность за которые будет возложена на исламских террористов. Запад может с плотиться перед лицом новой угрозы лишь тогда, когда террор придет непосредствен но в Европу. Обыватель Старого Света (точно так же, как и американец) должен ощутить непосредственную угрозу у себя в доме, тогда он не только поддержит военные акции США против «оси зла», но и позитивно воспримет создание на волне антитеррористического психоза тотального полицейского режима в рамках Европейского союза.

    Фактически сейчас происходит поэтапное сворачивание декораций так называемой «представительной демократии» не только в США, но и в Европе. Запад вошел в ту фазу своего развития, в которой демократические институты утратили свое функциональное значение в общей социально–экономической системе, превратились в атавизм прошлого.

    На данный момент реализуется второй этап проекта «Ковчег». Судя по всему, на роль его основных исполнителей была выбрана небольшая группа политических маргиналов, ставшая впоследствии неоконсервативным крылом Республиканской партии США.

    Основоположники неоконсерватизма: Ирвинг Кристол, Ричард Перл, Бен Ваттенберг и др. — в свое время находились в рядах Демократической партии США. Однако, категорически не приняв никсоновскую политику «разрядки», заняли предельно антикоммунистические и антисоветские позиции в период «холодной войны», а во время правления Р. Рейгана (возобновившего непримиримую борьбу с коммунизмом) примкнули к Республиканской партии.

    Необходимо отметить, что, если бы Верховный суд США не назначил в 2000 году Дж. Буша–младшего президентом Соединенных Штатов, неоконсервативная группа так и оставалась бы политическим аутсайдером. Однако похоже на то, что неким очень влиятельным силам неоконсерваторы понадобились в качестве внешнеполитических доктринеров США. Учитывая суть тех специфических идей, которые исповедуют члены этой группы, данный выбор был не случаен.

    Захват по всему миру основных источников энергии требовал соответствующего идеологического прикрытия и стратегического обоснования. Если функцию идеологического камуфляжа американской экспансии выполнила идея так называемой «войны с мировым терроризмом», то ее стратегическим обоснованием стала давно известная концепция «преэмптивной обороны» («preemptive defense») или «преэмптивной войны» («preemptive war»), сформулированная лидерами неоконсерваторов более десяти лет назад. Ведущую роль среди них играет триумвират в составе Пола Вулфовица (Paul Wolfowitz)[265], первого заместителя министра обороны США, Ричарда Перла (Richard Perle)[266], возглавлявшего с 2001 по 2003 год Совет по оборонной политике при министерстве обороны Соединенных Штатов и Дугласа Фейта (Douglas Feith)[267], заместителя министра обороны США по политическим вопросам.

    В 1992 году из офиса Пола Вулфовица в Пентагоне в прессу попал крайне интересный документ. Бартон Гелман из «Washington Post» назвал его «секретным планом по выбору направления развития государства в следующем столетии», который впоследствии был назван «Меморандумом Вулфовица». Этот документ предусматривал постоянное военное присутствие США на всех континентах планеты для силового сдерживания «потенциальных соперников, претендующих на роль регионального или глобального лидера». Иначе говоря, уже тогда стратегия неоконсерваторов предусматривала уничтожение возможных оппонентов или конкурентов по всему миру, так сказать, «в зародыше». При этом «Меморандум Вулфовица» предусматривал самостоятельные военно–политические действия США, если Вашингтон не сможет организовать необходимый альянс со своими союзниками.

    Именно вышеизложенные идеи стали концептуальной основой Национальной стратегии обеспечения безопасности США (National Security Strategy of the United States, опубликована 17 сентября 2002 г.) и Национальной стратегии по борьбе с оружием массового поражения (National Strategy to Combat Weapons of Mass Destruction, опубликована 10 декабря 2002 г.). Эти два документа в итоге составили новую доктрину действий США в XXI веке («доктрину Буша»).

    Необходимо заметить, что даже специалисты не всегда различают смысловые нюансы в понятийно–категориальном аппарате стратегов–неоконсерваторов. В частности, «preemptive war» нередко отождествляется с «preventive war», однако, если «превентивная война» предполагает упреждающий военный удар по реально готовящемуся к нападению врагу (что определялось как «непосредственная угроза» («imminent threat»), то «преэмптивная война» означает военный удар по врагу, который лишь потенциально представляет угрозу, но изданный момент осуществить агрессию не в состоянии.

    Таким образом, «преэмпция» предполагает захват иностранного государства, которое определено Вашингтоном как «потенциальный агрессор», ликвидацию его национального суверенитета и изменение его политического режима («regime change»), т.е., говоря языком неоконсерваторов, — «нациоперестройку» или «нациопеределку» («rebuilding Iraq», «reconstruct Iraq» или «remaking Iraq»)[268].

    Формулируя доктрину «преэмптивной войны», неоконсерваторы исходили из того, что, при своем доминирующем положении, Соединенные Штаты должны игнорировать мнение «мировой общественности», позицию международных институтов и интересы своих союзников, взяв курс на установление мирового господства США с помощью силы. Используя свое подавляющее военное превосходство, США должны быть готовы действовать на международной арене самостоятельно и наносить «преэмптивные удары» по любому государству, которое препятствует достижению Соединенными Штатами своих внешнеполитических целей.

    Во время первого срока президентства Дж. Буша неоконсерваторы занимали ряд ключевых позиций в государственном аппарате США. Кроме П. Вулфовица, Р. Перла и Д. Фейта, в нее входят: Ричард Армитедж, заместитель госсекретаря, Льюис Либби, начальник администрации вице–президента, Дов Закхайм, ортодоксальный раввин, ставший помощником министра обороны по финансовым вопросам, Джон Болтон, замминистра по контролю за вооружениями и международной безопасностью и его старший советник Дэвид Вурмсер, Роберт Зоелик, представитель правительства по торговле в ранге министра (он является в США одним из ярых сторонников Израиля и войны в Ираке), Элиот Абраме, отвечающий за выработку ближневосточной политики Совета национальной безопасности, а также Уильям Кристол, издатель неоконсервативного еженедельника «Weekly Standard»[269], пропагандирующего имперскую идеологию.

    После избрания Дж. Буша на второй президентский срок в администрации США обострилась конфронтация между вице–президентом США Р. Чейни, который возглавил группу неоконсерваторов США, и назначенной на пост госсекретаря США К. Раис, бывшей помощницей президента США по вопросам национальной безопасности, которая возглавила группу «реалистов» в администрации Дж. Буша. На сегодняшний момент Р. Чейни при помощи своего давнего друга министра обороны США Д. Рамсфельда переигрывает К. Раис в подковерной бюрократической игре. Так, Р. Чейни смог поставить своего давнего соратника С. Хэдли, бывшего первого заместителя К. Раис, помощником президента США по вопросам национальной безопасности, Р. Зоелика — первым заместителем госсекретаря США. Следует отметить, что во второй президентский срок неоконсерваторы США пытаются продвинуть своих представителей не только в администрацию Дж. Буша, но и на ряд ключевых постов в международных организациях. Так, бывший заместитель обороны США П. Вулфовиц избран 1 апреля 2005 года главой Всемирного банка, а Дж. Болтон, давний антагонист ООН, предложен Дж. Бушем на пост представителя США в ООН[270].

    Основными «мозговыми трестами» неоконсерваторов являются: «Гудзонский институт» («Hudson Institute»), «Американский институт предпринимательства» («American Enterprise Institute»), «Еврейский институт проблем национальной безопасности» («Jewish Institute for National Security Affairs»), «Центр политики в области безопасности» («Center for Security Policy»), «Институт исследований ближневосточных средств информации» («Middle East Media Research Institute»), «Вашингтонский институт ближневосточной политики» («Washington Institute for Near East Policy») и «Проект нового американского столетия» (Project for New American Century), членами которого является руководящая верхушка неоконсерваторов — Р. Перл, П. Вулфовиц, Р. Армитедж, Д. Болтон, Д. Вулси, У. Кристол, Л. Либби.

    Очевидным фактом является то, что Запад, руками США, начал процесс установления своего прямого контроля над территориями, где находятся основные запасы нефти. Оккупация Ирака — это лишь начало захвата месторождений. С течением времени Вашингтон попытается сделать то же самое со всеми странами мира, которые являются крупными экспортерами нефти. В связи с этим Гор Видал (Gore Vidal)[271] в интервью испанской газете «La Vanguardia» (от 28 февраля 2003 г.) заявил следующее: «А насчет конспиративных теорий мне хотелось бы сказать следующее: мы живем в стране, где постоянно происходят несчастные случаи. У нас продолжают убивать различных общественныхдеятелей, и мы никак не можем установить, кто же это сделал. Похоже, что это никого даже не волнует. А потом люди говорят мне: «А, ну да, вы же сторонник конспиративных теорий», — и начинают истерично хохотать.

    Существует еще один из ряда вон выходящий факт, о котором я недавно говорил на телевидении. Посмотрите: Буш–старший работал в нефтяной компании «Carlyle Group», Буш–младший — в «Harkins Oil», вице–президент Чейни — в «Halliburton Oil», министр внутренних дел Гейл Нортон — тоже так или иначе связана с нефтяными компаниями, у Кондолизы Раис есть связи в «Exxon» и «Texaco», а глава Пентагона Дональд Рамс–фельд был одним из людей нефтяной компании «Occidental». По мере того как я перечислял все эти факты, я понимал, что мои слушатели уже начинали недооценивать их. И тогда я сказал: «Не буду утверждать, что существует заговор. Я в них не верю. Но вы будете убеждать меня, что все эти люди возглавляют США по чистой случайности, и наше намерение вот–вот начать войну за иракскую нефть тоже совпадение?»

    В наблюдательности Гору Видалу не откажешь. Действительно, Дж. Буш–старший работал в «Carlyle Group», более того, он был консультантом ряда нефтяных компаний Саудовской Аравии и Кувейта. Кроме того, в годы своего президентства он энергично лоббировал интересы печально известного «Enron», благодаря чему эта компания успешно разрабатывала нефтяные месторождения в Латинской Америке. К вышеизложенному необходимо добавить, что ему в свое время принадлежала нефтяная компания «Arbusto Energy Inc.», которая в 1984 году объединилась с «Spectrum 7 Energy Corp.», а в 1986–м данный нефтяной альянс слился с «Harken Energy» (создана саудовскими принцами в 1973 г.).

    Крупным пакетом «Harken Energy» также владел и Дж. Буш–младший, имея, кроме того, акции «Aloha Petroleum». Интересным фактом является и то, что нефтяная компания «ExxonMobil» предоставила Республиканской партии США на президентских выборах в 2000 году денежную сумму, которая уступает по своим размерам лишь финансовой поддержке, полученной республиканцами от «Enron».

    Р. Чейни с октября 1995 года по август 2000 года был президентом и исполнительным директором ведущей нефтедобывающей компании США «Halliburton Company» в Далласе, штат Техас. Во время его руководства «Halliburton», несмотря на санкции со стороны США и ООН, установила деловые связи с нефтяными компаниями Ирака[272]. Также владеет крупным пакетом акций «Anadarkue Petroleum».

    К. Раис была директором «Chevron» в 1989—1992 годах, до 2001 года являлась консультантом этой компании (по сей день владеет ее акциями).

    Д. Рамсфельд в 80–х годах активно сотрудничал с «Bechtel», компанией, которая намеревалась построить нефтепровод в Ирак и получал дивиденды как ее советник. Также он был советником нефтяной компании «Unocal» (которая планировала строительство трубопровода через территорию Афганистана в Туркменистан).

    В целом из высших чиновников администрации Буша 43 человека владеют различными пакетами акций нефтяных компаний. Например, 14 членам правительства принадлежали ценные бумаги известной компании «Enron». Среди ее крупнейших акционеров — замгоссекретаря Шарлотта Бирс и старший советник президента Карл Роув.

    Конечно, можно последовательно игнорировать очевидные факты и свято верить в чудеса и удивительные совпадения, количество которых увеличивается с каждым годом, но от этого смысл происходящих в мире событий не становится яснее. Можно как угодно относиться к американскому политическому руководству, но то, что оно представляет на властном Олимпе интересы транснациональных нефтяных компаний, являющихся, в свою очередь, частью бизнеса могущественных международных финансово–политических групп, — очевидный факт. Именно поэтому на данный момент такие понятия, как «национальные интересы США» или «внешняя политика США», весьма условны, так как на самом деле имеют место лишь «интересы» и «политика» транснациональной олигархии, использующей в своих узкокорпоративных целях мощь Соединенных Штатов. Именно для того, чтобы сделать послушной марионеткой американское правительство, к власти в США было приведено нефтяное лобби, которое, преследуя свои интересы, вынуждено действовать в соответствии с общим сценарием тех могущественных сил, которые стоят за ним. Когда же предназначенная в нем роль Соединенных Штатов будет сыграна, они сойдут со сцены мировой политики точно так же, как это когда–то сделал Советский Союз.

    Образно говоря, на данный момент США — это своеобразный ледокол, который максимально разогнали, для того чтобы он взломал существующее мироустройство, выведя при этом из строя его систему торможения. А потом его потопят, так как по–другому США остановить будет невозможно. Именно поэтому вся тяжесть ведения войны против незападного мира ложится на Соединенные Штаты.

    Реализация третьего этапа проекта «Ковчег» напрямую связана с уничтожением так называемой «оси зла», в которую Белый дом включил шесть государств. Из них Ирак уже оккупирован. Ливия пытается откупиться. В обмен на снятие санкций и исключение ее из «оси зла»[273] она начала в августе 2003 года производить выплату 2,7 млрд.долл. семьям погибших в результате организованного ее спецслужбами в 1988 году взрыва самолета компании «Pan Am». На данный момент США постепенно усиливают политическое давление на Иран (параллельно ведя подготовку массированной бомбардировки его территории)[274] и Сирию, обостряют отношения с Северной Кореей («угрожающей всему миру ядерным оружием») и, очевидно, напоследок собираются «освободить» от коммунистов Кубу, чья независимость вот уже ни один десяток лет вызывает острую ненависть со стороны правящих кругов США. Впрочем, данный список может быть расширен любой незападной страной, которая попытается проводить самостоятельную внешнюю и внутреннюю политику.

    Вместе с тем необходимо отметить, что захват стран, на территории которых находятся основные запасы нефти, и уничтожение антиамериканских режимов «оси зла», скорее всего, не приведут их к социально–политической перестройке по американским схемам, а ввергнут в состояние хаоса, как это произошло в Афганистане и Ираке. Главной проблемой Вашингтона является то, что он не обладает необходимым потенциалом не только для структурирования по своему усмотрению тех территорий, которые теоретически может захватить американская армия, но и установления элементарного контроля над ними. Единственное, что могут США — это разрушить тот порядок, который там существует на данный момент. Впрочем, похоже на то, что тем силам, которые направляют американскую агрессию, нужен не порядок, а постоянно расширяющийся хаос.

    Как показывает опыт Афганистана и Ирака, с течением времени неорганизованное сопротивление оккупационным силам усиливается, и вооруженные силы США его сломить не в состоянии. Более того, происходит психофизическое истощение и деморализация американских солдат, по своей природе не приспособленных к длительному пребыванию в экстремальных условиях, что, в свою очередь, делает армию недееспособной. Это означает, что долгое время находиться на захваченных территориях она не сможет, даже при интенсивной ротации личного состава ее действующих подразделений. Кроме того, любое правительство, навязанное Вашингтоном, глазах местного населения (с присущими ему антиамериканскими настроениями) не будет легитимным, а это значит, Что в конечном итоге оно не сможет нормально функционировать. Восстановление же независимого Иракского государства США будут блокировать всеми доступными им способами.

    В таких условиях эксплуатация нефтеносных районов, скорее всего, станет либо крайне затруднительной, либо вообще невозможной. Не менее важным следствием будет и то, что американцам придется оставлять в каждой захваченной стране значительный военный контингент для борьбы с партизанами, что в скором времени ослабит ударную мощь армии в целом и сделает невозможным дальнейшую экспансию.

    Какими могут быть действия Вашингтона в подобной ситуации? Отказ от реализации своих долгосрочных планов и эвакуация войск? Маловероятно. Во–первых, от того, смогут ли США захватить основные источники нефти, зависит их ближайшее будущее (и реноме «мировой сверхдержавы»). По мнению многих специалистов, экономический кризис в Америке продолжает углубляться, и спасти ее экономику от коллапса может лишь дешевая нефть. Во–вторых, скорее всего, остановить экспансию Белому дому не позволит транснациональная олигархия, так как это поставит крест на реализации проекта «Ковчег». В данном случае она скорее поменяет администрацию, чем позволит эвакуировать войска[275].

    Тогда остается только одно — создание под любым предлогом закрытых секторов на тех территориях, где расположены нефтяные скважины и необходимая для транспортировки нефти инфраструктура. При этом жители окружающих районов будут тем или иным способом выселены. Набор средств для этого достаточно широк: создание невыносимых условий жизни гражданского населения, систематическое проведение разнообразных репрессивных мероприятий (по типу израильского контртеррора в Палестине), массовых депортаций, организация «зон безопасности» и т.д. Короче говоря, американцы попытаются максимально локализовать свое присутствие в захваченных странах, при этом поддерживая там хаос, чтобы сопротивление оккупационным властям не приобрело организованного характера, а американское военное присутствие было бы обоснованным. Также, для того чтобы минимизировать потери, Вашингтон будет широко использовать вооруженные силы не только новых членов НАТО, но и зависимых от Белого дома государств. При этом любые попытки выступлений внутри США против военных действий за границей будут жестко подавляться Министерством внутренней безопасности и аналогичными ему специальными структурами.

    В отношении же «стран–изгоев», которые не располагают необходимыми для США природными ресурсами, скорее всего, будут применяться более радикальные методы. Для американцев оккупация этих государств не обязательна, для того чтобы их нейтрализовать, они могут ограничиться их разрушением и поддержанием там, на необходимом уровне, хаоса. Для этого они могут использовать тактическое ядерное оружие. Очевидно, в связи с этим в своей ядерной доктрине Вашингтон делает ставку на развитие ядерных боеприпасов (ЯБП) малой и сверхмалой мощности. Как элемент «активной обороны» высокоточное оружие с ЯБП малой мощности США планируют размещать вблизи границ «стран–изгоев» — Ирана, Сирии, Ливии и Северной Кореи. В этой доктрине в отдельной позиции, как потенциальные противники, стоят Китай и Россия. По ним, в определенной ситуации, США также могут нанести ядерные удары.

    К аналогичной задаче сведется и реализация третьего этапа проекта «Ковчег», который будет непосредственно связан со странами Азиатско–Тихоокеанского региона. Именно они, преодолевая деструктивное давление Запада, постепенно набирают экономическую и военно–политическую силу, которая, по оценкам западных экспертов, в ближайшие 10—15 лет превзойдет могущество Запада. Имея у себя вторую и третью в мире по величине экономики в 1990–х годах, по прогнозам экспертов, к 2020 году Азия будет иметь четыре из пяти и семь из десяти крупнейших экономик. К этому времени на долю азиатских стран будет приходиться 40% всемирного экономического продукта. Большая часть конкурентоспособных экономик также, скорее всего, будут азиатскими[276]. Таким образом, именно в этой части мира сконцентрируются основные материальные ресурсы мира и большая часть населения. Фактически азиатские страны наглядно демонстрируют превосходство восточно–азиатской модели экономического развития над англосаксонской. При этом азиаты убеждены, что их экономический успех порожден их культурой, которая превосходит западную. Это, в свою очередь, означает, что вслед за экономическим поражением Запада рухнут и его ценности, преподносимые в качестве универсальных[277]. При этом уже сейчас ведущие страны этого региона обладают оружием массового уничтожения. Через 10 лет (если не раньше) они создадут его межконтинентальные носители, которые позволят им на равных разговаривать с западными государствами в военно–политическом плане. Поэтому, если Соединенные Штаты сейчас не нанесут «преэмтивный» военный удар по своим явным и потенциальным соперникам (которые пока не способны себя эффективно защитить), то в ближайшем будущем США, в частности, и Западу вообще придется уступить свои лидерские позиции. Время работает против них.

    Главным соперником США в ближайшем будущем станет Китай. Не зря С. Хантингтон в своей книге «Столкновение цивилизаций» констатирует: «…Китай постепенно прорисовывается как общество, которое скорее всего бросит вызов Западу в борьбе за глобальное господство»[278]. Ни об одном другом государстве он ничего подобного не пишет. Чем это обусловлено? Тем, что Китай стремительно опережает ведущие западные страны в экономическом развитии. Тот же Хантингтон вынужден признать: «Китайская экономика росла в среднем на 8% в восьмидесятых годах и первой половине девяностых… Китайский экономический регион, — как объявил в 1993 году Всемирный банк реконструкции и развития, — стал четвертым полюсом роста в мире, наряду с Соединенными Штатами, Японией и Германией. Согласно большинству прогнозов, китайская экономика станет крупнейшей в мире в самом начале двадцать первого века[279]. Кроме того, существует еще и так называемый «Большой Китай», представляющий собой те азиатские экономики, которые, так или иначе, контролируются КН Р или китайской диаспорой. Как пишет по этому поводу Хантингтон: «Вся восточно–азиатская экономика вне Японии и Кореи — это, по сути, китайская экономика»[280]. Наблюдая возрастающую экономическую мощь КНР, западные эксперты констатируют: «В Китае ожил менталитет Срединного Царства, в котором другие азиаты видятся как существа низшего порядка, а представители Запада как варвары»[281]. Иначе говоря, Китай набирает огромную мощь, позволяющую китайцам смотреть на Запад свысока. Естественно, что экономическое превосходство КНР приведет к перераспределению материальных ресурсов планеты, что позволит 1,3 млрд.китайцев значительно поднять свой уровень потребления прежде всего за счет Запада. Китай уже сейчас обогнал США в потреблении мяса, удобрений, стали и угля. Кроме того, по подсчетам специалистов, спрос на нефть в КНР в ближайшие 25 лет увеличится на 500%.

    Что может предпринять в связи с этим Вашингтон? Ответ прост — нанести военный удар по Китаю. «В интересах ли США быть готовыми развязать войну, чтобы предотвратить китайскую гегемонию в Восточной Азии? — вопрошает Хантингтон. — Если экономическое развитие Китая продолжится, — отвечает он сам себе, — то это отдельно взятое обстоятельство может оказаться самой серьезной проблемой безопасности, с которой столкнутся в начале двадцать первого века американские лидеры»[282]. То есть, по логике американских экспертов, динамичное развитие Китая само по себе уже несет угрозу национальной безопасности США, а это означает, что он должен быть уничтожен.

    Официальные документы коммунистической партии Китая свидетельствуют о том, что китайское политическое руководство четко осознает угрозу для страны со стороны США. В связи с этим, начиная с 1991 года, КНР увеличивала военные расходы на 17% в год, доведя их, при оценке по официальному обменному курсу, до 40 млрд.долл., а по реальной покупательной способности — до 90 млрд.

    Первостепенную роль в военном противостоянии Соединенным Штатам играет ядерное оружие Китая. Только оно способно остановить Вашингтон в его стремлении уничтожить крепнущего соперника. Необходимо отметить, что на данный момент Китай может нанести ядерный удар по территории Соединенных Штатов межконтинентальными баллистическими ракетами (МБР) ДФ–5 (CSS–4), дальность стрельбы которых–13 тыс. км. Мощность каждой из них порядка 3—4 мегатонны. В боевом составе, предположительно в шахтном варианте, развернуто от 6 до 10 ДФ–5 на двух ракетных базах. По данным открытых публикаций СМИ США, в КНР произведено от 20 до 50 таких МБР (CSS–4). Дальность стрельбы всех остальных баллистических ракет, стоящих сейчас на вооружении НОАК, не превышает 4750 км.

    Однако, по оценкам экспертов США (1999), КНР уже несколько лет осуществляет программы разработки баллистических ракет «второго поколения», в том числе — двух новых стратегических МБР (ДФ–31 и ДФ–41), одной БРПЛ СН (ДЛ–2), не менее двух–трех БРОТН/ТН и двух КРВБ/КРМБ (ПКР) повышенной дальности.

    МБР ДФ–31 («Ветер с Востока», индекс США/НАТО CSS–Х–9) представляет собой твердотопливную, трехступенчатую дорожно–мобильную ракету с дальностью стрельбы 8000 км. Предполагается ее оснащение кассетной РГЧ с тремя ядерными боеприпасами индивидуального наведения (по 90 килотонн). ДФ–31 проходит полигонные полетные испытания: первый испытательный запуск состоялся в 1995 году; второй — в июле 1999 года; третий — в январе 2001–го. По оценкам США, ДФ–31 начали поступать на вооружение Китая с 2002—2003 годов.

    МБР стратегического назначения (СН) ДФ–41 (CSS–X–10) представляет собой твердотопливную трехступенчатую ракету в дорожно–мобильном и (возможно) в шахтном вариантах развертывания. Предполагается, что будут два варианта ее ядерного снаряжения — моноблочный и кассетный (РГЧ ИН). Проектная дальность стрельбы— 12тыс. км, по этому параметру ДФ–41 станет (в случае успешной реализации программы) первой современной и действительно межконтинентальной баллистической ракетой КНР. Моноблочная ядерная БГЧ может иметь мощность 250 или 650 килотонн; кассетная РГЧ, очевидно, будет снаряжаться тремя ББ ИН по 90 килотонн каждый. Полигонных испытаний ДФ–41 до 2002 года не отмечалось, хотя они ожидались еще в 2000 года. Ввод в боевой состав стратегических ядерных сил этой МБР, по мнению экспертов, произошло в 2005 году. Ожидаемое количество ДФ–41 к 2010–2012 годам может составить 10 единиц, а общее количество современных МБР СН (ДФ–31 и ДФ–41) к этому сроку, как прогнозируют американские аналитики, вероятно, достигнет 30 единиц. Если успешно завершится нынешняя программа модернизации и совершенствования МБР ДФ–5, тогда боевой состав современных МБР СН Китая возрастет до 40–50 единиц, без учета на этот период количества стратегических БРПЛ (ДЛ–2). Существенно повысятся возможности китайских МБР/БРПЛ по преодолению современных систем противоракетной обороны и поражению важнейших объектов на всей территории Соединенных Штатов и Европы.

    БРПЛ СН «Джулан–2» (ДЛ–2 «Великая волна», CSS–NX–10) предназначена для вооружения стратегических ПЛАРБ проекта «094», головная из которых предположительно уже строится. Проект БРПЛ ДЛ–2 базируется на проекте наземной ДФ–31, и обе эти ракеты будут иметь идентичные или близкие тактико–технические характеристики по основным параметрам: дальности (порядка 8000 км), точности, технической надежности, по системам наведения/корректировки траектории, по мощности ядерных боеголовок (моноблочный вариант — 250–650 килотонн; кассетный — по 3 ББ ИН, 90 килотонн каждый блок). Поданным зарубежных СМИ, в 2001 году ДЛ–2 впервые испытывалась на морском полигоне — отмечен испытательный запуск ракеты с морской платформы. На вооружение ДЛ–2 поступит не ранее 2007 года, т.е. одновременно с предполагаемым вводом в строй флота новой ПЛАРБ проекта «094».

    Американские военные аналитики связывают создание в КНР межконтинентальных БРПЛ (ДЛ–2) и строительство атомных ракетных подлодок проекта «094» с принятием в середине 1990–х годов новой китайской военно–морской стратегии «передовых океанских рубежей обороны» («океанская китайская стена»), которые выдвинуты далеко вперед от берегов КНР. ПЛАРБ ВМС–НОАК, по расчетам китайских военных, должны повысить возможности стратегического сдерживания на глобальном уровне, а на случай возможной всеобщей ядерной войны играть роль ядерного стратегического резерва и при необходимости обеспечивать возможность для нанесения так называемого второго удара по агрессору.

    Предположительно, общее количество ядерных боезарядов в арсенале Китая (по состоянию на 1999–2000 гг.) доходит до 600—700 единиц, в том числе стратегических ядерных — 200–300, оперативно–тактических и тактических — 400[283].

    К этому необходимо добавить, что, по оценкам экспертов Пентагона, после 2015 года военный потенциал Китая сравняется с американским. В дальнейшем КНР опередит США в военном строительстве. Через 14 лет Китай будет иметь от 75 до 100 ядерных ракет дальнего радиуса действия.

    Однако в ежегодном докладе о военном потенциале КНР, представленном на рассмотрение американскому Конгрессу в 2002 году, говорится, что Китай не имеет универсальной интегрированной национальной системы ПВО, а существующие средства ПВО наземного базирования могут обеспечить только защиту отдельных объектов. В настоящий момент Китай владеет лишь элементарной тактической объединенной системой ПВО IADS (integrated air–defense system), представленной мобильной тактической системой ПВО TADS (Tactical Air Defense System). Эффективная система ПВО IADS может быть развернута в Китае лишь к 2020 году. При этом китайские средства борьбы с крылатыми ракетами весьма ограниченны, в то время как средств ПРО ТВД АТВМ (anti–theatre ballistic missile) и противоракет ABM (anti–ballistic missile) вовсе не существует.

    Все вышеизложенное свидетельствует о том, что на данный момент Китай обладает достаточным военным потенциалом для ведения крупномасштабной войны в Азиатско–Тихоокеанском регионе, с использованием не только обычных вооружений, но и ядерного оружия. То есть иначе говоря, НОАК способна противостоять вторжению на территорию КНР практически любой западной армии. Однако Китай беззащитен против массированной ядерной атаки. Те 20—50 межконтинентальных баллистических ракет ДФ–5 с дальностью стрельбы 13 тыс. км, которые способны поразить территорию США, могут быть легко нейтрализованы, если американцы развернут хотя бы на Аляске и западном побережье Соединенных Штатов систему противоракетной обороны. Если же они построят единую, эшелонированную систему ПРО в течение ближайших 10 лет, то у Китая в случае ядерного конфликта не будет никаких шансов поразить своими баллистическими ракетами американскую территорию.

    В связи с этим необходимо отметить, что, как заявил 15 апреля 2002 года в интервью «New York Times» генерал–лейтенант Рональд Кадиш, возглавляющий агентство по противоракетной обороне, Пентагон ввел в строй базу ПРО на Аляске в октябре 2004 года. При этом необходимо отметить, что для защиты всей территории, своих войск за рубежом, а также союзников, США планируют создавать глобальную информационно–управляющую систему, размещаемую как на поверхности Земли, так и в космосе.

    Такая двухэшелонная система космического базирования, под кодовым названием SBIRS, является ключевой в планах разработчиков американской ПРО. По некоторым оценкам, развертывание нижнего эшелона этой системы может начаться в 2006 году, а в полном масштабе она может быть создана в 2010 году. Одновременно США будут продолжать модернизацию существующих РЛС предупреждения о ракетном нападении. А коль скоро президент США Джордж Буш и другие официальные лица заявляют о необходимости отработки перехвата баллистических ракет и на разгонном участке траектории их полета, то это неизбежно будет связано с необходимостью вывода оружия в космос. Орбитальный эксперимент с лазерным оружием космического базирования намечается на 2012 год, а еще через год предполагается провести испытание такого оружия с реальным перехватом баллистической ракеты. Работы могут быть ускорены, и запуск искусственного спутника Земли с лазером на борту может быть осуществлен в 2010 году.

    Уже создан солидный задел по противоракетному лазерному оружию воздушного базирования. Успешно завершены лабораторные испытания системы наведения и ориентации лазерного луча на цель, достигнута необходимая мощность его излучения, проведена доработка самолета–носителя «Боинг–747». По планам ВВС США, предполагается создание авиационной эскадрильи, состоящей из 7 самолетов, оснащенных комплексами лазерного оружия, способными уничтожать баллистические ракеты на активном (разгонном) участке траектории их полета на дальностях до 300—500 километров. Лазеры воздушного базирования будут способны уничтожать и спутники на низких орбитах. Испытания этого оружия, как считают специалисты, могут начаться в 2003 году, а его развертывание — в 2007—2008 годах[284].

    Кроме того, к 2008 году Соединенные Штаты планируют построить шесть новых атомных подводных лодок, не считая те четыре субмарины, которые поступят на вооружение ВМФ США уже в 2007 году. Всего же американцы намерены построить 30 подобных подлодок. Как известно, субмарины практически неуязвимы, а их удар крылатыми ракетами из прибрежной зоны трудноотразим даже такими суперсистемами П ВО, как С–300 и С–400, тем более если они будут нести ядерные боеголовки.

    Таким образом, где–то к 2012 году Соединенные Штаты создадут свою противоракетную оборону и будут готовы к нанесению сокрушительного ядерного «преэмптивного удара» по Китаю. Подобная возможность четко соответствует Стратегии национальной безопасности США, опубликованной в сентябре 2002 года. В ней представители администрации Буша заявили, что «мы не можем позволить нашим врагам ударить первыми. Для того чтобы предвосхитить или предотвратить подобный враждебный акт со стороны одного из наших противников, Соединенные Штаты будут, если это необходимо, действовать превентивно». Иначе говоря, администрация Буша взяла на вооружение общую стратегию «превентивной войны»[285], т.е. уничтожения тех стран, которые, по мнению Вашингтона, могут в будущем представлять угрозу для национальной безопасности США.

    Насколько велика вероятность того, что выводы американских аналитиков и намерения политиков воплотятся в реальных планах ядерного удара по Китаю? Решатся ли правящие круги США уничтожить миллионы людей? Частично на этот вопрос дает ответ 6 августа 1945 года, когда американский бомбардировщик Б–29 сбросил на Хиросиму атомную бомбу под кодовым названием «Малыш», в результате чего заживо сгорело 140 тыс. мужчин, женщин и детей, живших в этом японском городе далеко от театра военных действий. Затем атомная бомба «Толстяк» была сброшена на Нагасаки, унеся жизни 80 тыс. человек мирного населения. Еще 35 тыс. японцев умерли позднее от ран и лучевой болезни. Как правило, американцы объясняют эту акцию устрашения военной целесообразностью. В 1990 году пилот первого бомбардировщика (лично нажавший кнопку сброса «Малыша» на Хиросиму), Томас Фереби, заявил, что не жалеет о содеянном и не собирается извиняться, так как «это [ядерная атака] привело к окончанию Второй мировой войны». Наверное, в действиях американцев есть своя логика — «с врагом надо бороться всеми возможными способами», вплоть до ядерных бомбардировок. А что же тогда надо делать (в контексте этой американской логики) со своими союзниками? На этот вопрос дают ответ секретные доклады Комитета начальников штабов и директивы Совета национальной безопасности США сороковых годов.

    Уже в том же 1945 году Объединенный разведывательный комитет наметил двадцать советских городов для атомной бомбардировки. Этот комитет рекомендовал атомное нападение не только в случае агрессии СССР, но и в том случае, если успехи Советского Союза в области экономики и науки указывают на создание возможности «в конечном итоге напасть на США или создать оборону против нашего нападения». Комитет советовал «предоставить приоритет стратегической авиации», при этом заметил, что атомные бомбардировки относительно малоэффективны против обычных вооруженных сил и транспортной системы, а значит, будут пригодны только для массового истребления мирного населения[286].

    Без труда можно заметить, что приведенное содержание секретных штабных документов, которые проанализировал М. Шерри, с надлежащими отсылками к архивным досье, свидетельствуют о том, что американское военное и политическое руководство не рассматривало СССР в качестве «агрессора». По этому поводу М. Шерри констатировал: «Советский Союз не представляет собой непосредственной угрозы, признало командование вооруженных сил. Его экономика и людские ресурсы были истощены войной… Следовательно, в ближайшие несколько лет СССР сосредоточит свои усилия на восстановлении…» Однако, несмотря на это, «советские возможности, независимо от того, что думали о намерениях русских, представлялись достаточным основанием считать СССР потенциальным врагом»[287]. В записке Государственного департамента от 16 ноября 1945 года «Действия во исполнение заявления комитета начальников штабов о военной политике США» говорилось: «Мы не можем допустить, чтобы возобладала ложная и опасная идея —дабы избежать занятия агрессивной позиции, мы позволили первому удару обрушиться на нас. В таких обстоятельствах наше правительство должно быстро добиваться политического решения, одновременно проведя все приготовления, чтобы в случае необходимости самому нанести первый удар»[288].

    Планы Комитета начальников штабов о массированной ядерной бомбардировке СССР носили вполне практический, а не умозрительный характер. Как свидетельствуют документы, в 1945 году США располагали не двумя атомными бомбами, которые были использованы против Японии, а — 196 (!).

    В директиве Объединенного комитета военного планирования № 432/д от 14 декабря 1945 года, принятой в связи с упомянутыми директивами комитета начальников штабов об атомной бомбардировке 20 советских городов, было сказано: «На карте к приложению А [к документу Объединенного разведывательного комитета от 3 ноября 1945 г.]… указаны 20основных промышленных центров Советского Союза[289] и трасса Транссибирской магистрали — главной советской линии коммуникаций. Карта также показывает базы, с которых сверхтяжелые бомбардировщики могут достичь семнадцати из двадцати указанных городов и Транссибирскую магистраль. Согласно нашей оценке, действуя с указанных баз и используя все 196 атомных бомб (куда входят 100 процентов резерва), Соединенные Штаты смогли бы нанести такой разрушительный удар по промышленным источникам военной силы СССР, что он в конечном счете может стать решающим».

    Таким образом, еще в сентябре — ноябре 1945 года Соединенные Штаты приняли доктрину «превентивного удара», создав план внезапной ядерной атаки против Советского Союза — американского союзника во Второй мировой войне. Фактически данная ситуация наглядно демонстрирует суть англосаксонской психологии и политической философии.

    7 ноября 1947 года Совет планирования политики Государственного департамента представил «Резюме международной обстановки», в котором, в частности, фигурировал такой вывод: «Опасность войны многими значительно преувеличивается. Советское правительство не желает и не ожидает войны с нами в обозримом будущем… Крайние опасения по поводу опасности войны исходят из неверной оценки советских намерений. Кремль не желает новой большой войны и не ожидает ее… В целом нет оснований полагать, что мы внезапно будем вовлечены в вооруженный конфликте СССР»[290]. То же самое указывалось и в директиве СНБ 20/4 от 23 ноября 1948 года: «Тщательный учет самых различных факторов указывает на вероятность того, что Советское правительство в настоящее время не планирует никаких умышленных военныхдействий, рассчитанных на вовлечение США в конфликт»[291].

    Несмотря на это, по приказанию Комитета начальников штабов к середине 1948 года был составлен план «Чариотир», в соответствии с которым война против СССР должна была начаться «с концентрированных налетов с использованием атомных бомб против правительственных, политических и административных центров, промышленных городов и избранных предприятий нефтеочистительной промышленности с баз в Западном полушарии и Англии». В первый период войны (тридцать дней) намечалось сбросить 133 атомные бомбы на 70 советских городов. Из них 8 атомных бомб на Москву с разрушением примерно 40 квадратных миль города и 7 атомных бомб на Ленинград, с соответствующим разрушением 35 квадратных миль. В последующие за этим два года войны предполагалось сбросить еще 200 атомных бомб и 250 тыс.тонн обычных бомб. Командование стратегической авиации предполагало, что где–то в ходе этих бомбардировок или после них Советский Союз капитулирует[292].

    Однако, как подсчитали американские военные аналитики, этого было недостаточно для достижения быстрой победы, для которой требовалось существенное увеличение количества стратегической авиации, повышения ее боевых возможностей, пополнение ядерных арсеналов. Кроме того, был сделан вывод: чтобы обеспечить нанесение массированного ядерного удара авиационными средствами, Соединенным Штатам необходимо создать сеть баз вдоль границ СССР, с которых бомбардировщики–носители ядерного оружия смогут осуществлять боевые вылеты по кратчайшим маршрутам к запланированным целям на советской территории. Также американцы решили, что необходимо развернуть серийное производство тяжелых стратегических межконтинентальных бомбардировщиков В–36, способных действовать с баз на американской территории. Естественно, что все это требовало времени.

    К 1 сентября 1948 года по штабам соединений вооруженных сил США был разослан план «Флитвуд» — руководство к составлению соответствующих оперативных планов. А 21 декабря 1948 года главнокомандующий ВВССШАдоложил Комитету начальников штабов составленный во исполнение указанных директив оперативный план САК ЕВП 1–49:

    «..2. Война начнется до 1 апреля 1949 г.

    3. Атомные бомбы будут использоваться в масштабах, которые будут сочтены целесообразными…

    32а. С учетом количества имеющихся атомных бомб, радиуса действия союзных бомбардировщиков, точности бомбометания, мощности бомбардировок первостепенными объектами для ударов с воздуха являются главные города Советского Союза. Уничтожение их настолько подорвет центры промышленности и управления СССР, что наступательная и оборонительная мощь Советских Вооруженных Сил резко снизится…

    в. Планы объектов и навигационные карты для операций против первых 70 городов будут розданы по частям к 1 февраля 1949г. Имеющиеся навигационные карты в масштабе 1:1 000000 достаточно точны, чтобы обеспечить полет к любому нужному пункту на территории СССР…

    л. Для первых атомных бомбардировок в целях планирования принимаются возможные потери в 25% от числа участвующих бомбардировщиков, что совсем не воспрепятствует использованию всего запаса атомных бомб. По мере воздействия атомного наступления на советскую ПВО потери бомбардировщиков снизятся…

    33. Из всего изложенного следует вывод:

    Мощное стратегическое воздушное наступление против ключевых элементов советского военного потенциала может быть проведено по плану»[293].

    Таким образом, получается, что к 1 апреля 1949 года Соединенные Штаты планировали нанести «превентивный» ядерный удар по Советскому Союзу, который «не желает и не ожидает войны… в обозримом будущем…».

    В начале 1949 года американским руководством был создан специальный комитет из высших чинов армии, флота и авиации под председательством генерал–лейтенанта X. Хармона, задача которого заключалась в оценке последствий намеченного атомного наступления с воздуха на Советский Союз. 11 мая 1949 года комитет представил сверхсекретный доклад «Оценка воздействия на советские военные усилия стратегического воздушного наступления». В нем, в частности, были сделаны следующие выводы:

    «3. План стратегического воздушного наступления… предусматривает две отдельные фазы:

    а) первая фаза: серия налетов, главным образом, с применением атомных бомб на 70 городов (командование стратегической авиации ныне планирует выполнить это за 30 дней);

    б) вторая фаза: продолжение воздушного наступления с применением как атомных, так и обычных бомб.

    Последствия для промышленности:

    …9. Материальный ущерб, гибель людей в промышленных районах, другие прямые и косвенные последствия первой фазы воздушного наступления приведут к снижению промышленного потенциала СССР на 30—40%. Оно не будет постоянным — либо будет компенсировано советскими восстановительными работами, либо усугубится в зависимости от мощи и эффективности последующих налетов…

    Людские потери:

    …11. Первая фаза атомного наступления приведет к гибели 2 млн.700 тыс. человек и в зависимости от эффективности советской системы пассивной обороны повлечет еще 4 млн.жертв. Будет уничтожено большое количество жилищ, и жизнь для уцелевших из 28 млн.человек[294] будет весьма осложнена»[295].

    В своей книге «Дропшот. Американский план атомной войны против СССР в 1957 г.» (1978) А. Браун сообщил, что датой начала войны против Советского Союза в соответствии с планом «Тройан» было выбрано 1 января 1950 года. С ее началом в течение трех месяцев американцы планировали сбросить примерно 300 атомных бомб и 20 тыс. тонн обычных бомб на объекты в 100 советских городах. Однако анализ реализации данного плана показал, что при самых благоприятных обстоятельствах военные базы на Британских островах будут полностью уничтожены действиями ВВС СССР (теперь уже с применением ядерного оружия, которым к тому времени Советский Союз уже обладал) максимум через два месяца. Также выяснилось, что стратегическая авиация США, нанеся ужасающий урон городам СССР, окажется без достаточного количества самолетов (будет потеряно 55% наличного состава бомбардировщиков[296]), баз, системы обеспечения и обслуживания. А советские армии к этому времени уже выйдут на берега Атлантического и Индийского океанов. То есть в первые месяцы войны Советский Союз сможет взять под контроль Европу, Ближний и Дальний Восток. Учитывая такие перспективы, вопрос о «превентивной войне» против СССР в 1950 году был снят.

    В связи с тем что Соединенные Штаты не располагали достаточными силами, чтобы нанести поражение Советскому Союзу, планы нападения были перенесены в плоскость подготовки коалиционной войны, на что требовалось время. Датой начала военных действий ориентировочно было намечено 1 января 1957 года.

    По указанию Белого дома Комитет начальников штабов в 1949 году разработал план войны под кодовым названием «Дропшот». В соответствии с ним предполагалось, что совместно с США в войну вступят все страны НАТО, а Ирландия, Испания, Швейцария, Швеция, Египет, Сирия, Ливия, Ирак, Саудовская Аравия, Йемен, Израиль, Иран, Индия и Пакистан «постараются остаться нейтральными, но присоединятся к союзникам, если подвергнутся нападению или серьезной угрозе».

    В первый период войны планировалось сбросить на Советский Союз свыше 300 атомных и 250 тыс. тонн обычных бомб, уничтожив до 85% советской промышленности. Были детально расписаны задачи по подавлению советской ПВО, борьба против советских наземных, морских и воздушных сил. Во втором периоде планировалось продолжить наступление с воздуха с одновременными действиями наземных сил НАТО— 164–х дивизий. Это должно было привести к установлению контроля над морскими и океанскими коммуникациями и т. д. На третьем этапе с запада должны были перейти в наступление 114 дивизий НАТО, с юга (с высадкой на северо–западном побережье Черного моря) — 50 дивизий. Планировалось, что эти действия и продолжающиеся массированные бомбардировки советских городов принудят СССР и его союзников к капитуляции. В войне должно было принять участие до 250 дивизий — 6 мл н 250 тыс. человек. В авиации, флоте, противовоздушной обороне, частях усиления и пр. еще 8 млн.человек. В общей сложности для выполнения плана «Дропшот» предусматривалось использовать вооруженные силы общей численностью в 20 млн.человек[297].

    Однако вышеизложенные планы не были осуществлены. Может быть, правящие круги США отказались от своего намерения умертвить миллионы граждан СССР благодаря высокой нравственности, христианскому милосердию и общечеловеческому гуманизму, которые, если верить западным СМИ, в полной мере присущи вождям «свободного мира»? Сомнительно, если учитывать, что 29 августа 1949 года Советский Союз произвел испытание ядерного устройства (РДС–1), а в декабре 1951 года на его основе было налажено серийное производство ядерных боеприпасов. Затем через два года (12 августа 1953 г.) на Семипалатинском полигоне было осуществлено испытание термоядерного заряда (РДС–6). Его доставляемый вариант и двухступенчатое термоядерное устройство РДС–37 были испытаны в октябре—ноябре 1955 года. К концу 50–х годов СССР в основном закончил создание инфраструктуры, необходимой для массового производства расщепляющихся материалов и ядерных боезарядов. В 1956 году в Советском Союзе на боевом дежурстве стояло около 30 ракетных комплексов Р–5М, способных нести ядерные боеголовки мощностью от 80 до 300 Кт на расстояние до 1200 километров. К 1960 году СССР располагал 48 стратегическими бомбардировщиками Ту–95А, которые несли по две атомные бомбы (либо авиационные крылатые ракеты с ядерными боеголовками), и межконтинентальными баллистическими ракетами Р–7 (на которых стояли ядерные боеголовки в 3 Мт) с дальностью полета 8000 км. Кроме того, в 1955 году на вооружение советского флота были приняты ядерные торпеды. В сентябре того же года с подводной лодки был произведен успешный пуск баллистической ракеты Р–11ФМ. Первые подводные лодки проекта АВ–611, на которых размещались ракеты Р–11ФМ, поступили на вооружение в 1957 году.

    Данный ядерный арсенал СССР, вместе со средствами доставки, конечно же выглядел крайне скромно по сравнению с американским. Если в 1950 году Стратегическое авиационное командование США располагало 450 атомными бомбами, то в 1955 году —4750, в том числе и сверхмощными 21–тонными водородными бомбами Мк17 мощностью 20 Мт. Их носителями были 1565 бомбардировщиков (70% из которых составляли реактивные самолеты В–47). В этом же году на вооружение был принят тяжелый стратегический бомбардировщик В–52[298]. Однако достаточно слабое ядерное вооружение СССР сочеталось с самой мощной сухопутной армией мира, обладавшей уникальным опытом ведения очень тяжелой и затяжной войны, что делало Советский Союз крайне опасным противником, схватка с которым для США и их союзников могла закончиться весьма трагично. Когда же в 1962 году внезапно для США на Кубе появились советские ядерные ракеты средней дальности, агрессивный энтузиазм Вашингтона окончательно сошел на нет. В данном случае была наглядно продемонстрирована очевидная истина — Запад считается только с силой[299].

    Таким образом, история свидетельствует о том, что набирающий мощь Китай, если он не успеет в ближайшее время создать надежную систему противовоздушной обороны и достаточное количество межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками (что крайне сомнительно), то его ждут печальные перспективы. Об этом еще в 1957 году свидетельствовал план «Дропшот». «Мы исходим из того, — писалось в нем, — что коммунистический Китай и другие районы Юго–Восточной Азии, контролируемые местными коммунистами, в отличие от Кореи и европейских сателлитов, не окажутся под полным господством СССР и в случае его быстрой капитуляции необязательно также капитулируют. Следовательно, введение союзных оккупационных войск в эти районы до капитуляции СССР может оказаться как неосуществимым, так и нежелательным, поскольку для подавления противодействия потребуется вести настоящую войну. Следовательно, решение о надлежащих действиях в этих районах будет принято с учетом обстановки, которая сложится после капитуляции СССР. Следует иметь в виду, что достижение национальных целей Соединенных Штатов потребует мощного наступления на Дальнем Востоке и в Юго–Восточной Азии после капитуляции Советского Союза»[300]. Советский Союз капитулировал в августе 1991 года.

    Таким образом, основными театрами боевых действий Третьей мировой войны станут Ближний и Средний Восток, а также Центральная и Юго–Восточная Азия. Вероятнее всего, эта война не будет, по своей сути, иметь ничего общего с предшествующими мировыми войнами. Со стороны Соединенных Штатов ее главной целью станет максимальное уничтожение населения вражеских стран, при полном разрушении их экономической и гражданской инфраструктур (исключение составят лишь регионы, где находятся источники энергии и месторождения полезных ископаемых). Третья мировая война будет лишена каких–либо правил и ограничений.

    Предугадать то, каким образом США спровоцируют военный конфликт с Китаем, достаточно сложно. Возможно, Вашингтон использует для нападения на КНР очередное осложнение ситуации вокруг Тайваня. Не исключено, что американцам удастся активизировать уйгурский и тибетский сепаратизм, переведя его в фазу вооруженной борьбы (обеспечивая повстанцев деньгами, оружием, боеприпасами, медикаментами и т.п.). В любом случае Вашингтон сможет найти повод для силовой акции, которая постепенно будет переведена в фазу широкомасштабного военного конфликта.

    Если исходить из логики американских планов нападения на СССР, а также военных операций против Югославии и Ирака, то война начнется с массированных ракетно–бомбовых ударов (с применением высокоточного оружия и ядерных боеприпасов малой и сверхмалой мощности) по стратегическим объектам Китая и обстрела с кораблей ВМС США его прибрежной инфраструктуры. Главной задачей этого этапа войны будет максимальное снижение уровня организованного сопротивления НОАК. Прежде всего американцы постараются уничтожить пусковые установки с ядерными ракетами (как стационарными, так и мобильными).

    В ответ на это Китай нанесет ракетно–бомбовые удары (возможно, с применением ядерного оружия) по тем странам Тихоокеанского региона, на территории которых расположены американские военные базы, и атакует самолетонесущие соединения кораблей ВМС США, находящиеся в зоне досягаемости тактических ядерных ракет КНР. Одновременно с этим китайская армия начнет сухопутные операции против мятежных провинций и союзников США в регионе.

    Если хотя бы один из американских флотов будет уничтожен ядерным ударом Китая (в результате которого погибнут десятки тысяч американцев), Соединенные Штаты получат повод для использования стратегического ядерного оружия. Тотальному разрушению подвергнутся прежде всего юго–восточные провинции и вся промышленная зона тихоокеанского побережья КНР.

    В ответ Китай, если он будет к тому времени на это способен, атакует своими межконтинентальными ракетами с ядерными боеголовками территорию США. Учитывая то, что к началу войны Соединенные Штаты будут располагать эшелонированной системой ПРО, небольшого арсенала китайских стратегических ракет будет недостаточно для ее преодоления. Естественно, что после этого Соединенные Штаты нанесут второй ядерный удар, последствия которого будут иметь апокалипсические масштабы не только для КНР, но и всего Тихоокеанского региона в целом.

    Погибнут десятки миллионов китайцев и сотни тысяч жителей стран — союзников США. Полностью будет уничтожена промышленность и гражданская инфраструктура Китая. В регионе начнутся массовые эпидемии, а затем голод. Все это усугубится экологической катастрофой, вызванной широкомасштабными пожарами и радиацией. Сотни миллионов уцелевших китайцев будут вынуждены спасаться бегством, двигаясь на север, запад и юг. Фактически начнется великое переселение народов. В таких условиях правительства азиатских стран не смогут удержать ситуацию под контролем, и весь регион захлестнет всеобщий хаос.

    Указанные события не могут не затронуть России. Учитывая то, что на юге и юго–западе от Китая будет идти война, основная масса китайских беженцев будет двигаться в северном и северо–западном направлениях. Десятки, а может, и сотни миллионов китайцев, спасаясь от последствий ядерной бомбардировки, проникнут на российскую территорию через Центральную Азию, Монголию и восточную китайскую границу. Остановить их россияне не смогут. Гениальность англосакской стратегии как раз и состоит втом, что единственную страну, способную противостоять им в ядерном конфликте — Россию, они могут уничтожить не силой оружия, а последствиями войны с Китаем. В условиях колоссального наплыва беженцев Москва не сможет удержать под контролем внутреннюю ситуацию в стране. Значительная часть Российской Федерации вообще окажется вне всякого контроля. Начнется хаос. За считанные месяцы на двух третях российской территории славянское население–растворится в многомиллионной массе пришельцев. Вместе с ним растворится и российская власть. Волны мигрантов накроют прежде всего Дальний Восток и юго–восточные области европейской части РФ. Сомнительно, что в таких условиях России удастся сохранить свою территориальную целостность.

    То же самое ожидает и Украину. Ее юго–восточные территории будут захлестнуты беженцами из Китая и Ближнего Востока (если США использует ядерное оружие против «стран–изгоев» этого региона). Значительное их количество попробует попасть в Европу, которая, вероятнее всего, использует самые радикальные методы, чтобы остановить поток азиатских мигрантов.

    В таких условиях на огромной территории от Черного моря до Тихого океана начнется беспрецедентная гуманитарная катастрофа: нехватка продовольствия вызовет массовый голод, грабежи, кровавые этнические стычки; отсутствие необходимой медицинской помощи, лекарств и антисанитарные условия жизни огромного количества людей вызовут массовые эпидемии. Неспособная справиться с нагрузкой, гражданская инфраструктура окажется парализованной, что усилит отрицательное действие указанных факторов. Начнут вымирать целые города.

    В этом хаосе окажется под угрозой ядерное оружие России. Понятно, что в подобных условиях вмешательства сил НАТО или других международных структур будет восприниматься как благо. Таким образом, российский ядерный арсенал может оказаться под иностранным контролем.

    Результаты Третьей мировой войны для незападных народов будут катастрофическими — погибнет как минимум несколько миллиардов человек. За исключением Европы, будет разрушена экономическая и гражданская инфраструктура практически всего Евразийского континента. Их восстановление будет последовательно блокироваться со стороны Запада. То население, которое уцелеет, окажется обреченным на постепенное вымирание, так как ему придется жить без благ современной цивилизации, в естественных условиях доиндустриальной эпохи.

    Третья мировая война не обойдет стороной и Запад. К тому моменту США, сыграв свою роль, уже будут не нужны транснациональной олигархии. Вероятнее всего, на их территории возникнет ряд самостоятельных государств, формирование которых будет происходить прежде всего под воздействием фактора этнической и расовой принадлежности. При этом остатки былой мощи США будут сконцентрированы на восточном побережье.

    Необходимо отметить, что радикальная социально–политическая и экономическая трансформация ожидает Запад в целом. Если исходить из того, что главной целью плана «Ковчег» является предельное сокращение потребителей энергии и природных ресурсов, то можно предположить, что «золотой миллиард» будет очищен как от этнорасового, так и социального «шлака». В «Ковчег» возьмут избранных — тех, кто располагает необходимым капиталом, и тех, кто сможет доказать свою полезность. При этом большое значение будет иметь этнорасовая принадлежность. Все остальные окажутся за бортом, и их будет большинство. Скорее всего, отобранное население «золотого миллиарда» и индустриальная база Запада вместе с гражданской инфраструктурой будут сконцентрированы в изолированных и хорошо защищенных мегаполисах, на прилегающих к ним территориях, зонах с источниками энергии и месторождениями полезных ископаемых. При этом вся полнота военно–политической и экономической власти Запада будет передана наднациональному Мировому Правительству, которое одновременно будет контролировать (с помощью небольших, но хорошо вооруженных армий) и те человеческие массы, которые окажутся вдеиндустриализованном мире. Лишенные оружия, материальных ресурсов и серьезной организации, они не будут способны оказывать существенное сопротивление «золотому миллиарду».

    Организация мегаполисов будет представлять собой пирамидальную структуру: на социально–политической и финансово–экономической вершине которой окажется узкий слой олигархических семей, ниже — представители подконтрольного им аппарата государственного и экономического управления (Мировое Правительство), а в самом низу — основная масса населения мегаполисов и прилегающих к ним территорий.

    Скорее всего, к тому времени состоится определенное слияние государственных принципов управления с принципами управления финансово–промышленных корпораций, при котором даже антураж демократии окажется лишним. Потеря работы и высылка в деиндустриализованный мир станет мощным стимулом покорности населения. Кроме того, необходимо учитывать, что пространственная локализованность цивилизации и высокий технологический уровень позволят правящим кругам создать технотронную систему тотального контроля за людскими массами. У оказавшихся в «Ковчеге» будет сытая, нолишенная всякой свободы жизнь, жизнь маленьких винтиков большой машины, функционирующей по собственным внутренним принципами, в соответствии со своими самодостаточными целями, поглощая энергию и ресурсы Земли.

    * * *

    Таков логический финал развития тех тенденций, которые без труда можно наблюдать на данный моменте мире. Если они не будут нарушены, вышеописанного не избежать. В случае полной реализации стратегии транснациональных финансово–политических кланов, через 10—12 лет произойдет глобальная цивилизационная трансформация.

    Уже сейчас гигантские пласты реальности пришли вдвижение. Слово «война» теперь в большей степени ассоциируется с настоящим и будущим, чем с прошлым. Все становится зыбким и неустойчивым, крайние противоположности смешались, и состояние хаоса становится привычным не только для жителей африканской или постсоветской страны, но и ведущих западных.

    Очевидно, «олимпийцы» уверены, что смогут удержать ситуацию под контролем и что остановить их никто не сможет. Причины их гордыни понятны, но, возомнив себя земными богами, смогут ли они совладать с теми древними и могучими силами, которые они так неосторожно пробудили, возможно, сами того не ведая? Очень похоже на то, что глобальный хаос уже надвигается помимо их воли. Заканчивается очередной космический цикл, человечество накануне великой «битвы Рагнарёк», в разрушительном пламене которой суждено родиться новому Миру.

    Да, реальной силы, способной противостоять Западу в открытом противоборстве, на данный момент нет, но кто знает, быть может, именно сейчас она вызревает среди огромных евразийских просторов, и ее носители уже прислушиваются к беззвучному шепоту древних автохтонных богов, пробудившихся от долгого сна. Они — иной антропологический тип, несущий в себе новые ценности и совершенно новый образ мира — то должное, которое может стать объективной реальностью. Кто знает, быть может, новый Тимучин уже сел в седло, чтобы стать Чингисханом и объединить под своими знаменами армии варваров, готовых умереть или сокрушить непобедимую до сегодняшнего дня империю Запада. Все великое когда–то начиналось с малого, иногда поток истории внезапно преодолевает легко понимаемые закономерности своего движения и начинает течь по воле неведомых законов. Тогда какой–нибудь мальчишка, ловивший сусликов в монгольской степи, чтобы не умереть с голоду, неожиданно становится носителем судьбы Великого Хана, которому суждено не только сокрушить многовековую империю Поднебесной, но и создать нечто более колоссальное по своим духовным, интеллектуальным и материальным масштабам.

    В одной старой арабской сказке сказано: «Если мы попросим мира у этих врагов с собачьим сердцем — мудрыми не назовет нас мудрец. Уйти без боя — значит отдать им на разграбление мир». Какими бы ни были обстоятельства, борьба возможна при любых условиях. Борьба имеет смысл, даже если шансы на победу ничтожны. «Их можно убить, но их нельзя победить» — так говорят о тех, кто идет своим Путем, презрев непреодолимость обстоятельств.

    Ход истории приблизился к черте великих перемен, после которых Мир неизбежно станет другим. И хотя обыватель, чье сознание без остатка растворено в повседневной жизни, этого не видит, наша эпоха — это эпоха общего упадка и разрушения, впереди которой угрожающий мрак будущего, того будущего, которое может принять любую форму. Как писал Густав Майнринк: «Сейчас начало… космической Вальпургиевой ночи. В такую ночь высшее становится низшим и низшее — высшим. Тогда события почти без всяких причин взрываются одно за другим, тогда уже ничего нельзя обосновать…» Именно в такие моменты возможен наивысший триумф творческой Воли, способной определить судьбу всего человечества.


    Киев,

    июнь 1999 — сентябрь 2003 г.


    Примечания:



    1

    Достоевский Ф. Дневник писателя. — СПб.: Азбука, 1999. С. 282.



    2

    Шпенглер О. Пруссачество и социализм. — М.: Праксис, 2002. С. 19.



    3

    Данилевский Н.Я. Россия и Европа. — М., 1991. С. 56.



    4

    С. Хантингтон является ведущим идеологом тех финансово–политических кругов, которые стоят за Республиканской партией США, а также высшей элитой армии и спецслужб. Для последних его книга «Солдат и государство» стала своеобразной библией, на которой было воспитано не одно поколение представителей американской военной касты. Написанная в 1957 году, она была переиздана восемнадцать раз (!). Так же как Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский, С. Хантингтон был воспитанником профессора Вильяма Енделя Эллиота, который длительное время руководил Гарвардским университетом — главным «питомником» правящей американской элиты.



    5

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — Полис. — 1994. — № 1.



    6

    Там же.



    7

    Данилевский Н.Я. Россия и Европа. — М., 1991. С. 60.



    8

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 57.



    9

    Sotto voce — про себя, вполголоса (итал.).



    10

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство. ACT», 2003. С. 243–244.



    11

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 247.



    12

    Шерр Д. Россия и ЕС в разных координатах времени // Независимая газета. 2002. 11 дек.



    13

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 237.



    14

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 17.



    15

    Там же, с. 255.



    16

    Учитывая принципиальную разницу между природой талассократических и теллурократических империй, необходимо отметить, что первые имеют проникающие свойства, а вторые — поглощающие.

    Проникающие империи создавались западными государствами для установления контроля над определенными участками земной поверхности и «туземными народами» с целью их использования в соответствии со своими национальными интересами. По сути, империя проникающего типа — это достаточно эффективный механизм широкомасштабной экспроприации метрополией ресурсов и материальных ценностей своих колоний. Покоренные народы для талассократической имперской нации всегда оставались второсортным человеческим материалом, чем–то чуждым и враждебным, чем–то таким, что необходимо держать в железной узде и нещадно эксплуатировать с целью получения максимальной выгоды, а если это целесообразно, то и безжалостно уничтожать.

    Становление поглощающих империй, как правило, представляло собой процесс приобщения к имперскому территориально–этническому ядру новых земель и народов с последующим их встраиванием в общую конструкцию империи. В таких условиях использование понятий «метрополия» и «колонии» является некорректным, так как имперская нация и покоренные ею народы ничем не отличаются в своем статусе и правах. Они равны перед лицом имперской власти, которая их не дифференцирует по расовой, этнической или культурной принадлежности. При этом поглощенные территории и подчиненные народы не рассматриваются как объект нещадной эксплуатации в пользу территориально–этнического ядра империи, т.к. выступают не в качестве чего–то «чужого» и «низшего» (удерживаемого силой для использования с определенной практической целью), а как ее новообретенные, составные части.



    17

    Номос — организация пространства после его захвата путем распределения и использования в соответствии с определенным алгоритмом.



    18

    Отсюда и так называемая теологическая «недоразвитость» православия, которое просто не нуждалось в синтезе «теоса» с «логосом».



    19

    Естественно, что в католицизме были мистики, однако они влияние на церковь практически не оказывали, уступая место логикам римского богословия.



    20

    Позднее, когда западное сознание достигло предельного уровня развития своей религиозности и приобрело форму так называемого «научного мышления», теология уступила свою «абсолютную истинность» науке, заменившей исследовательскими трактатами католическую апологетику. С течением времени «наука», успешно решая практические задачи, становится синонимом «истинности», а любое знание, полученное вне рамок «научного познания», становится условным и отбрасывается как неистинное.



    21

    Такого стремления к «чистоте рядов» Русь не знала. Даже деяния Ивана Грозного, демонизированный образ которого в Европе до сих пор используют для запугивания обывателей, меркнут перед европейскими масштабами террора. По Синодику опальных, отразившему подлинные опричные документы, в годы массового террора в Московии было уничтожено около 3–4 тыс. чел., не считая членов семей (только за одну Варфоломеевскую ночь во Франции было убито более трех тысяч человек, а затем еще тридцать тысяч в последующие дни). Масштабные репрессии на Руси начали периодически происходить лишь после того, как она попала под идейное влияние Запада.



    22

    Рассматривая скульптуру Возрождения, можно легко ощутить недостаточность динамики запечатленных в ней человеческих тел, отсутствие в них свободной, естественной пластики движения, воплощающей внутреннее состояние изображенного человека, которое с удивительной глубиной передавали «языческие» скульпторы Греции и Рима. На их фоне фальшь итальянцев Ренессанса становится очевидной, свидетельствуя о них как об имитаторах, чьи работы хороши в лучшем случае в качестве иллюстраций для анатомических пособий.



    23

    Современную порнографию в общем–то можно рассматривать в качестве некого завершения художественной эстетики Возрождения, которая видела в человеческом теле лишь объект проявления и инструмент удовлетворения физиологических инстинктов, а не пространственную манифестацию души, как это было у древних греков.



    24

    Необходимо отметить, что особенностью западного сознания является его расчлененность на противостоящие друг другу составные части. Поэтому естественным состоянием как европейца, так и американца является их перманентное пребывание в глубоком внутреннем конфликте.



    25

    Подобный термин используется не случайно. «Делатель» (от «дело», «делать») наиболее точно характеризует природу западного человека, подчеркивая его внутреннюю пассивность, заторможенность, при которой он выступает лишь в качестве исполнителя. «Творец» же (от «творчество», «творить») прежде всего означает внутреннюю, самодостаточную активность, независимость мотивации.

    О том, что западный человек по своей природе «делатель», а не «творец», свидетельствует, например, то, что наиболее употребительным и весомым (значимым) в английском языке является слово « businessman » — «делец», «коммерческий человек» (одно из проявлений делателя), а не « creator » — «творец», «создатель». Бизнесмен — это человек, принадлежащий делу (т.е. чему–то внешнему) и направляемый им, творческая же натура всецело принадлежит неуправляемой внутренней потребности созидать.



    26

    Сомнение в адекватности того образа эпохи Ренессанса, который был создан европейскими историками и философами, вызывает уже тот факт, что плоды деятельности итальянских мыслителей, художников, скульпторов и т.п. меркнут в сравнении с масштабами преступлений и разнообразных извращений человеческой природы, захлестнувших тогда Италию. Европейцы упорно рассматривают в качестве представителей Возрождения только небольшую группу деятелей культуры, игнорируя при этом обыденную жизнь итальянских городов, в которой были отброшены в сторону мораль и человечность. Поэтому и возникает ощущение того, что детально изученная культура Ренессанса, это некий фиговый листок, прикрывающий нечто более значительное и совершенно неприглядное. В качестве подтверждения вышесказанного приведем слова Никколо Макиавелли о своем времени: «Ныне же никто не может искупить крайней нищеты, гнусности и позора: в странах сих не почитается религия, не соблюдаются законы и отсутствует армия; теперь они замараны всякого рода мерзостью. И пороки их тем более отвратительны, что больше всего они гнездятся в тех, кто восседает pro tribunali, кто командует другими и кто желает быть боготворимым». (Макиавелли Никколо. Сочинения. — СПб.: Кристалл, 1998. С. 187.)



    27

    Чистая доска (лат.).



    28

    Данная ценностная установка, позднее развившаяся в завершенную аксиологическую конструкцию, стала основой духовно–психологических предпосылок формирования современного западного общества, как общества потребления и всего того, что совершалось ради беспрепятственного удовлетворения этих потребностей.



    29

    Фактически единственным исключением здесь является Польша.



    30

    Дож (urn. Doge) — глава Венецианской (кон. VIIXVIII в.) и Генуэзской (XIVXVII1 вв.) республик. Избирался пожизненно, в Генуе, начиная с 1528 г. — на 2 года.



    31

    Институт нобилитета (от лат. nobilitas — знать) — впервые четко оформился в республиканском Риме, представляя собой замкнутый круг патрицианских и знатных плебейских семейств, держащих в своих руках высшие государственные должности.



    32

    Сестьере — административные районы Венеции.



    33

    Терраферма (ит. terraferma — твердая земля, суша) — т.е. сухопутные нладения Венеции.



    34

    Патриции (патрициат) (лат. patricii, от pater— отец) — 1) родовая аристократия в Древнем Риме; 2) высший, наиболее богатый, привилегированный слой населения средневековых городов Западной Европы (купцы, ростовщики, городские землевладельцы), в руках которых находилась политическая власть.



    35

    Численность населения Венеции на протяжении ее существования как самостоятельного государства колебалась от 50 до 170 тыс. человек.



    36

    Левант (от. фр. levant или ит. levante — Восток) — общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря (Сирия, Ли- ван, Египет, Турция, Греция, Кипр).



    37

    Олигархия (греч. oligarchia, от oligos — немногочисленный и аrhе — власть) — узкий круг лиц (олигархов), в руках которых одновременно находятся политическая и финансово–экономическая власть.



    38

    Где хорошо, там и родина (лат.).



    39

    Прежде всего имеются в виду его пуританские течения.



    40

    Лютер, например, считал монашеский образ жизни не только бессмысленным с точки зрения спасения, но проявлением эгоизма и холодного равнодушия.



    41

    Конечное не способно воспринять бесконечное (лат.).



    42

    Деятельной верой (лат.).



    43

    Действенным призванием (лат.).



    44

    Именно этот принцип американцы положили в основу имиджмей–керства, создающего информационные фантомы с целью подмены в глазах людей реальной сути отдельных личностей (как правило, плоских и примитивных) или целых организаций (чем занимаются специалисты «public relations»). Данная индустрия обмана, доведенная в своих технологиях до изощренного совершенства, уже неотделима от современного бизнеса и политики.



    45

    Высшее благо (лат.).



    46

    Волеустановленные формы права — божественное право, государственные законы и т.д.



    47

    Ее принято считать первой акционерной компанией в современном смысле этого слова.



    48

    От англ, риrе или латинского purus — чистый. Пуритане хотели «вычистить» англиканскую церковь от уцелевших элементов католицизма.



    49

    Человек человеку — волк (лат.). Откровенная глупость этой сентенции уже хотя бы в том, что волки лишены внутривидовой агрессии. Для того чтобы выжить, они объединяются в стаи, проявляя базовые поведенческие стереотипы, направленные на коллективное сосуществование.



    50

    Война всех против всех (лат.).



    51

    Действие данной схемы сейчас наглядно демонстрирует американское общество после терактов 11 сентября 2001 года, граждане которого с удивительной легкостью готовы отказаться от своих конституционных свобод ради создания гарантий собственной безопасности. Вполне возможно, что природа так называемой «американской свободы» и основана на отсутствии серьезной внешней угрозы для американцев, борьба с которой возможна лишь при четкой внутренней социально–политической организации и жестком контроле. Можно лишь предполагать, какую форму приняло бы американское государство и общество, если бы историческая судьба американцев была подобна судьбе славян, т.е. окажись они в окружении сильных и агрессивных соседей.



    52

    Независимый (англ.).



    53

    Уравнитель (англ.).



    54

    Манипулятивный тоталитаризм — система тотального контроля над обществом с помощью ненасильственных манипулятивных технологий. Его основой является информационно–психологическая обработка массового сознания при помощи СМИ, политической пропаганды, образования, искусства, массовых шоу и т.п.



    55

    «Покупка» депутатов парламента в современных демократиях является устоявшейся латентной формой управления, которую использует олигархия. Спектр ее методов весьма широк, он варьируется от денежной взятки, если парламентарий недостаточно богат, до организации госзаказа для бизнес–структуры, интересы которой депутат неофициально представляет в законодательном органе. Существует масса других вариантов «покупки» парламента.



    56

    В дальнейшем идеи И. Бентама были творчески развиты З.Фрейдом, о чем подробней будет сказано ниже.



    57

    Интересной и в некоторой степени забавной особенностью западных мыслителей является их искренняя убежденность в том, что придумываемые ими схемы человеческой природы универсальны и отражают не их собственные духовно–психологические особенности, а раскрывают душу всего человечества.



    58

    На данный момент существует масса западных программ, направленных на сдерживание рождаемости в незападных странах, реализуемых разнообразными, так называемыми международными неправительственными организациями.



    59

    Был правой рукой лорда Г. Д. Пальмерстона — премьер–министра Великобритании.



    60

    К. Маркс закончил свою жизнь в Великобритании, став «не въездным» за коммунистическую пропаганду и революционную деятельность в странах континентальной Европы.



    61

    Лорд Пальмерстон был не только удачливым политиком, длительное время руководившим Британской империей, но и, по мнению своих современников, являлся воплощением образа вига–аристократа и английского джентльмена XVIII в. Очевидно, именно поэтому он, как истинный джентльмен, умер (в возрасте 81 года) прямо на бильярдном столе во время полового акта со своей служанкой.



    62

    После Первой мировой войны Великобритания овладела Танганьикой по мандату Лиги Наций.



    63

    Бетель — кустарник семейства перечных (разводится в тропической Азии), листья которого используются в качестве пряности.



    64

    Англосаксы до сих пор искренне убеждены в том, что несли и несут незападным народам культуру и цивилизацию, а не беды, страдания и смерть. В этом плане непревзойденными являются американцы, которые, уничтожая индейцев, были глубоко уверены в богоугодности этого геноцида.



    65

    Позднее эта цитата была использована К. Марксом в «Капитале» и впоследствии стала ему приписываться.



    66

    История свидетельствуете мрачной закономерности: любой незападный народ, оказавшийся в той или иной форме под властью Запада, начинает физически вымирать. Ярким примером этой закономерности может быть колониальная деятельность англосаксов. Даже если британцы или американцы не проводили последовательную политику геноцида в отношении определенного, завоеванного ими народа, он начинал вырождаться, стремительно уменьшаясь в численности, из–за того социального, экономического и культурного порядка, который устанавливали в его стране представители западной цивилизации. Последним проявлением этой закономерности является демографическая катастрофа, которая произошла в Украине, России и других странах СНГ после «демократических реформ» по западным рецептам. Если в Украине статистика относительно снижения качества и сокращения количества населения является закрытой, то в РФ, чтобы получить представление о масштабе вышеуказанных деструктивных процессов, надо просто ознакомиться сданными Госкомстата.



    67

    Ангидриды — химические соединения, производные неорганических и органических кислот, образующиеся при их дегидрации.



    68

    Я мыслящее (лат.).



    69

    Я действующее (лат.).



    70

    Западная идеология не случайно возвела «свободу слова» в некую абсолютную ценность, несмотря на то что это «слово» давно и надежно контролируется в интересах финансово–политических кланов Запада. Под данной «свободой» подразумевается не возможность свободного высказывания гражданами своих мыслей или передачи информации, а возможность при помощи СМИ беспрепятственно «промывать мозги» как западным, так и незападным народам в интересах правящих кругов.



    71

    Своеобразным подтверждением того,что Дьюи удалось блестяще «обвенчать философию с практической жизнью», является то, что он преподавал четырем из пяти братьев Рокфеллеров, в том числе Дэвиду и Нельсону.



    72

    В конце двадцатых годов прошлого века Дьюи находился в СССР для помощи в организации советской системы образования. Насколько успешной была его миссия, неизвестно, однако после того, как он вернулся в США, его последователи были репрессированы.



    73

    Двадцать процентов всех суперинтендантов американских школ и сорок процентов руководителей учительских колледжей получили степень в Колумбийском университете, где Дьюи проработал много летвдолжности декана.



    74

    В 1861 году, когда война шла уже несколько месяцев, Конгресс объявил, что ведется она не для уничтожения рабства, а для сохранения Союза штатов.



    75

    Апартеид (африкаанс apartheid раздельное проживание) — особенность социальной организации общества, при которой население живет обособленными группами, объединенными по расовой или национальной принадлежности. Как правило, одна из таких групп имеет господствующее положение в экономической, политической, социальной и культурной сферах.



    76

    Последние исследования по демографической антропологии, например работы Г. Добинса, показывают, что аборигенное население Северной Америки насчитывало от 6 до 12 млн.чел., а общие цифры геноцида индейцев в обеих Америках оцениваются приблизительно в 60—80 млн.человек.



    77

    Действия белых американцев относительно индейцев, на землю которых они когда–то пришли, наиболее четко передает сущность их отношения к незападным народам вообще. Американский историк Дж. Толанд в написанной им биографии А. Гитлера указывал: «Гитлер утверждал, что свои идеи создания концентрационных лагерей и целесообразности геноцида он почерпнул из изучения истории… США. Он восхищался, что… в свое время на Диком Западе были созданы лагеря для индейцев. Перед своими приближенными он часто восхвалял эффективность американской техники физического истребления — голодом и навязыванием борьбы в условиях неравенства сил» (Toland J. Adolf Hitler. N.Y., 1981. P. 702).



    78

    Лейтенант Уильям Келли был признан виновным в убийстве двадцати двух человек и 29 марта 1971 года приговорен к пожизненным каторжным работам. Но не прошло и трех дней, как по особому распоряжению президента Никсона заключенного освободили из–под стражи и разрешили подать апелляцию. Больше он так и не попал за решетку, а провел три года под домашним арестом.

    В своей автобиографии Келли попытался оправдать то, что делал он и его солдаты. В ней он писал: «Мы пришли в Сонгми не для того, чтобы убивать мирных людей. Мы пришли туда, чтобы убить идеологию, носителями которой были эти — я не знаю, как их назвать, — пешки, винтики, куски плоти. Я был там, чтобы уничтожить коммунизм. Я относился к коммунистам примерно так же, как южанин относится к негру. Это ужасно».



    79

    Когда рота «Чарли» вступила в Сонгми, семьдесят процентов деревень в провинции Куангнгай в результате тактики «выжженной земли» были стерты с лица земли.



    80

    http://www.toledoblade.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20031022/ SRTIGERFORCE/110190169



    81

    Необходимо отметить, что главной составляющей внешнеполитической деятельности Соединенных Штатов было и есть стремление разрушить в каждой независимой стране, с которой США вступает в политические и экономические отношения, любую социально–политическую систему, отличную от американской. То есть Вашингтон совершает в отношении других государств то, что считает главной угрозой для своей национальной безопасности. Американцы называют это борьбой за торжество демократии во всем мире, которая обусловлена стремлением осчастливить все человечество. Однако вместе с тем существует одна очень важная закономерность: каждая демократизированная Соединенными Штатами страна теряла способность к самостоятельности и становилась сателлитом США.



    82

    После начала боевых действий против Испании Гавайские острова приобрели особое значение как основная тихоокеанская база США для ведения операций против испанцев на Филиппинах.



    83

    В 1901 году американский Конгресс принял так называемую поправку сенатора Платта к проекту кубинской конституции. Сущность поправки состояла в том, что Куба лишалась права самостоятельно заключать договоры с иностранными государствами и получать внешние займы от других государств, кроме того, США создали на Кубе военно–морские базы и получили «право» корректировать ее внутреннюю политику.



    84

    18 августа 1951 года в военно–морской академии в Ньюпорте (Род–Айленд) была создана кафедра военной истории для развития учения о «морской силе».



    85

    Суть «предначертанной судьбы» заключается в том, что якобы сам Бог предопределил Соединенным Штатам роль лидера всего человечества. Впервые идею «предначертанной судьбы» сформулировал Джон О'Салливан в своем журнале «Democratic Review» в 1845 году. Тогда он писал: «…Мы — нация человеческого прогресса; кто посмеет ограничить наше продвижение вперед? С нами Провидение, и ни одна земная сила нам не сможет помешать. <…> Для выполнения благословенной миссии по отношению к другим странам мира, для которых закрыт свет истины, была выбрана Америка… Кто же сможет усомниться в том, что наша страна будет великой нацией будущего?»



    86

    Венесуэла не отдавала Великобритании долги.



    87

    Впоследствии куплена Джорджем Х.У. Бушем.



    88

    Канал начал действовать в 1914 году.



    89

    Срединная земля, середина континентального массива Евразии. Термин ввел британский геополитик X. Макиндер. По его мнению, Хартленд — наиболее благоприятный географически плацдарм для контроля над миром. Как утверждал Хэлфорд Макиндер: «Кто правит Восточной Европой, господствует над Хартлендом; кто правит Хартлендом, господствует над Мировым островом; кто правит Мировым островом, господствует над миром».



    90

    Долгие годы был ведущим аналитиком Фонда «Наследие».



    91

    Советские аналитики, занимающиеся внешнеполитическими вопросами, неплохо знали его книги. Они печатались ограниченным тиражом в несколько десятков экземпляров издательством «Прогресс» исключительно «для служебного пользования». Знакомство с работами Страуса–Хюпе позволяло советским экспертам получать представление о воззрениях представителей консервативного крыла американской внешнеполитической мысли и их влиянии на формирование политического курса Вашингтона разрабатывать контрмеры.



    92

    Если в период «холодной войны» американцы «стеснялись» признавать то, что они практикуют убийства иностранных политических и государственных деятелей, то после ее окончания, при Б. Клинтоне, в парламенте США открыто обсуждался вопрос о целесообразности убийства иностранцев, которые, по мнению Белого дома, угрожают национальным интересам Соединенных Штатов. То, как четко и профессионально были уничтожены представители ближайшего окружения президента Югославии С. Милошевича перед его свержением, свидетельствует о том, какое решение приняли американцы по этому деликатному вопросу.



    93

    Эпизоотия (от греч. epi — сверх и zoon животное) — широкое распространение инфекционной или инвазионной болезни животных, значительно превышающей уровень обычной заболеваемости на данной территории.



    94

    Сенатская комиссия Ф. Чёрча нашла «конкретные доказательства» восьми попыток покушения на жизнь Кастро, в которых три были организованы ЦРУ. В августе 1975 года Ф. Кастро сообщил сенатору Джорджу Маковерну, что на самом деле таких попыток было 24.



    95

    Королевская семья Великобритании обладает колоссальными богатствами и огромным влиянием в мире. Многие эксперты считают, что именно британские правя щие круги (могущество которых, возможно, даже превосходит силу еврейских финансово–политических групп) являются генератором тех идей, которые определяют политику Запада.



    96

    Черные гвельфы — политические группировки, выражавшие и защищавшие в итальянских городах–государствах (начиная с XIV в.) интересы нобилей.



    97

    С учетом того, что королева Великобритании формально является главой вышеупомянутого сообщества правящих финансово–политических кланов Запада, становится понятным, почему первый зарубежный официальный визит Президента России В. Путина состоялся в Англию для личной беседы с ее королевским величеством.



    98

    Чтобы наглядно представить себе их богатства, обратимся к докладу ООН по «Программе развития», согласно которому три самых богатых на планете человека имеют личные активы, превышающие совокупный национальный продукт сорока восьми беднейших стран; состояние пятнадцати богатейших людей превосходит валовый продукт всех стран Африки, расположенных к югу от Сахары. Согласно докладу, менее 4% личного богатства 225 наиболее состоятельных люде и было бы достаточно, чтобы обеспечить беднякам всего мира элементарные медицинские и образовательные услуги, а также достойное питание» (Le Mond, 1998, September 10.).



    99

    Гейне знал лично не только Карла Маркса, вместе с которым практиковался в написании стихов, но и Джеймса Ротшильда, в доме которого был частым гостем. Если с первым он мечтал о пролетарской революции и истреблении эксплуататоров, то благодаря биржевым сделкам второго поэт неплохо зарабатывал. Это двойное знакомство косвенно подтверждает информацию о том, что Ротшильд финансировал своего соплеменника К. Маркса. Во всяком случае, он имел реальную возможность это делать, преследуя свои политические цели.



    100

    Надо заметить, что с тех пор ничего не изменилось, кроме того, что, образно говоря, теперь перед ночными горшками лидеров «золотого интернационала» снимают шляпы не только биржевые спекулянты, но и политики мирового масштаба.



    101

    Впервые этот термин использовал писатель фантаст Герберт Уэллс, написав книгу под таким названием. Крайне важно то, что это не было случайностью, так как Уэллс являлся не только членом парамасонской организации «Общество Фабиана» (The Fabianists), созданной в 1884 году, но и одним из руководителей ее английского отделения. Кроме того, в 1916 году Уэллс организовал «Лигу ассоциации свободных наций» вместе с представителями других закрытых обществ, проповедовавших уже в начале XX века основные идеи глобализации — франкмасонами Лионелом Куртисом и лордом Греем (оба принадлежали также к обществу «Круглый стол» (The Round Table). Уэллс принимал активное участие в разработке футурологи–ческих проектов будущего глобализированного мира. В своей работе «Открытый заговор — планы мировой революции» он писал: «Открытый заговор возник сначала, я полагаю, как сознательная организация интеллигентных и в некоторых случаях богатых людей; как движение, имеющее четкие социальные и политические цели, по общему согласию игнорирующее большую часть существующего аппарата политического управления или использующее его как случайный инструмент на отдельных стадиях — просто движение некоторого числа лиц в определенном направлении, которые вскоре обнаружат, с некоторым удивлением, общую цель, к которой все они движутся. Всеми возможными средствами они будут осуществлять влияние на правительства и управлять ими».



    102

    См. http://www.rockfound.org/frameset.html



    103

    Ограничивать, страховать себя от потерь, уклоняться, увиливать (от англ, hedge).



    104

    На данный момент в масонстве доминирует англосаксонское консервативное течение — «шотландский обряд». Возглавляет мировое масонство английская королевская семья, а Великая ложа Англии является «материнской» для Великих лож других стран мира.



    105

    В мае 1981 года итальянские органы правосудия предоставили президенту Итальянской республики документальные данные о том, что в тайной масонской ложе П–2, почетным магистром которой являлся Личо Джелли, состоят 962 лица, в том числе — 3 министра, 23 депутата парламента, 10 префектов, 10 генералов корпуса карабинеров, 6 адмиралов, 7 генералов финансовой гвардии, 83 президента государственных компаний, 47 директоров банков, множество судей и прокуроров.

    Эта тайная организация была признана службой безопасности итальянского министерства внутренних дел «наиболее влиятельным тайным центром власти Италии…» и в то же время мер к ее нейтрализации не принималось.



    106

    В это легко поверить и сейчас, наблюдая, как осуществлялись «народные революции» в Грузии и Украине.



    107

    Изначально, задолго до возникновения масонства, так изображалось всевидящее око иудейского бога Яхве.



    108

    Мондиализм (от фр. Monde мир) — идеология «всемирноети», «глобализма». Мондиализм содержит в себе как демократические концепции и либеральные теории, так и некоторые элементы «правой» идеологии, используя их для достижения одной главной цели — установления наднациональной глобальной социально–политической и финансово–экономической системы под руководством Мирового Правительства.



    109

    На данный момент масонство насчитывает около 3 млн.членов в США, более 700 тыс. — в Англии и еще несколько миллионов в остальном мире. (РобинсонД. Масонство. Забытые тайны. — М.: КРОН–ПРЕСС, 2000. С. 247.)



    110

    То есть эта организация существовала и существует за счет финансовых средств таких влиятельных фигур, как Джон П. Морган, Джон Д. Рокфеллер, Бернард Барух, Поль Варбург, Яков Шифф и др.



    111

    По другим данным, с 1940 года каждый государственный секретарь США (кроме губернатора Южной Каролины Джеймса Бернса) был членом Совета по международным отношениям и/или трехсторонней комиссии.



    112

    Журнал Совета по международным отношениям.



    113

    Компания создана в 1926 года с участием General Electric, RCA, and Westinghouse. С 1986 года собственником NBC является RCA General Electric. CNBC —международный лидер по производству бизнес–новостей, имеет 19–миллионную аудиторию.

    Система NBC включает — CNBC Europe and CNBC Asia; имеет свой художественный канал, исторический канал, канал по продаже товаров (ShopNBC), Rainbow Media Holdings, Inc., and Rainbow Media Group. В 1927 году была создана радиостанция U.S. coast–to–coast radio broadcast (the 1927 Rose Bowl). N ВС производит более 100 программных часов в неделю, вещает на шести континентах, охватывая аудитории 100 стран мира. Имеет разветвленную Интернет–сеть (одну из наибольших среди телевизионных компаний мира). NBC принадлежат как телевизионные каналы, так и более 11 радиостанций, а также несколько кабельных каналов (например, CNBC).



    114

    Ежемесячная аудитория — около 10 млн.человек, имеет как кабельное, так и спутниковое телевидение, транслируется на шесть континентов.



    115

    Имеет более 2 тыс. радиостанций, которые ежедневно слушает около 1 млн.американцев. Обладает как спутниковым, так и кабельным телевидением (транслирует передачи более чем на 120 стран мира).



    116

    Информационное агентство США при госдепартаменте Соединенных Штатов. Создано в 1948 году. Является спонсором радио «Голос Америки», также занимается выдачей грантов для молодых научных работников по всему миру. Оплата идет за счет госбюджета США (отдельная статья затрат). Имеет 200 отделений в 147 странах мира, где агентство известно как US1S — U.S. Information Service.



    117

    Информационное агентство, имеющее более 80 бюро в различных странах мира и более 140 бюро в США. Обслуживает более 15 тысяч клиентов во всем мире — газеты, журналы, телевизионные и радиостанции. Ежедневно передает 20 млн.слов, сотни фотографий и рисунков. Работает 24 часа в сутки 365 дней в году.



    118

    Тираж 1,2 млн.экз.



    119

    Time INC. (Time magazine) — одна из наиболее крупных компаний, возникших на основе журнала «Time» в 1923 г. Входит в число мировых лидеров по производству журналов. Публикует около 140 регулярных статей для 298 млн.читателей. На журнал «Time» подписывается ежемесячно 100 тыс. человек. Time INC является частью корпорации AOL Time Waner corp.



    120

    Тираж — 4 млн.экземпляров по всему миру, из них 3,1 млн. — в США. Имеет более 60 корреспондентов.



    121

    Тираж 850 тыс. экз.



    122

    Любопытный факт: большинство влиятельных французов, являющихся членами ТК, принадлежат к масонской ложе Великий Восток (The Review of the News, July 21. 1976. P. 32.).



    123

    Является крупнейшей газетой в США (недельный тираж — около 3 300 тыс. экземпляров). Имеет 23 иностранных представительства, 9 национальных и 5 калифорнийских бюро. LTA печатает 4 ежедневных региональных выпуска в Лос–Анджелесе, Сан–Фернандо, в Orange и Ventura. Интернет–сайт газеты сотрудничает с World Wide Web. Сайт состоит более чем с 50 тыс. страниц ежедневно обновляемого электронного текста. Каждый день на сайте печатается 3 тыс. сообщений. LTA — Интернет имеет около 1 млн.пользователей. В 2000 году объединились с Tribune Company.



    124

    Основателем журнала является С. Хантингтон. Журнал распространяется в 128 странах мира, имеет отдельные тиражи на турецком, итальянском и испанском языках (это около 1 млн.читателей). На журнал работает большое количество аналитиков, научных работников и менеджеров. Активно сотрудничает с New York Times и Washington Post.



    125

    Контролируется Heritage foundation. Имеет представительские офисы на всех шести континентах. Напрямую работает с National Security — одним из проектов Heritage foundation. Выпускает одноименный журнал.



    126

    Одна из 10 крупнейших газет США. Распространяется в Чикаго и его предместьях. С октября 1995 года имеет свой сайт The Sun–Times.



    127

    Один из мировых лидеров по производству новостей в Интернете и на телевидении. CNN транслирует с во и передачи на более чем 200 народов мира. Имеет новостные каналы на французском, арабском, испанском, японском, хинди. Постоянная аудитория превышает 180 млн.человек. Является частью корпорации AOL Time Waner corp.



    128

    На тот момент владельцем Fiat Motor Company был Джованни Агнелли, — представитель одной из древнейших и влиятельнейших семей Италии, входящих в состав так называемой «Черной аристократии» Европы (Колеман Джон. Комитет 300. — М.: Витязь, 2001. С. 26).



    129

    Первыми фондами, которые давали гранты на написание работ по демографическим проблемам, были Фонд Рокфеллера и Фонд Карнеги. К ним впоследствии присоединился Фонд Форда. (American Opinion, (May, 1979). P. 17.). Рокфеллеры финансировали движение за ограничение рождаемости, а также такие организации, как Демографический совет, Планирование семьи и Статистическое демографическое бюро. (American Opinion (May, 1979). P. 17.).



    130

    На западного обывателя слово «наука», «научный» или «ученый» воздействуют примерно так же, как на дикие южноамериканские племена заклинания их колдунов. Главной особенностью этих слов–заклинаний является то, что они способны парализовывать рассудок реципиента. Благодаря этому тяжелому наследию Просвещения всякая, даже откровенно бредовая идея, поданная «ученым» в качестве «научной», не раз превращалась в абсолютную истину и объект чуть ли не культового поклонения.

    Впрочем, советская и постсоветская интеллигенция, взращенная на грунте западной культуры, также склонна впадать в глубокий интеллектуальный ступор перед лицом «авторитетов мировой науки», о чем свидетельствуют катастрофические события на советском и постсоветском пространстве последних пятнадцати лет.



    131

    Ярким примером этого может быть тотальное разрушение в ходе «демократических» и «рыночных» «реформ» систем здравоохранения, образования, социальной защиты и т.п. в странах СНГ.



    132

    Махатхир бин Мохамада был премьер–министром Малайзии 22 года. Именно в период его правления эта бывшая британская колония (получила независимость в 1957 г.) совершила мощный экономический рывок, заняв 4–е место в мире по показателям конкурентоспособности и 17–е по объемам торговли, являясь на данный момент одним из главных мировых экспортеров высокотехнологической продукции. Но самое главное то, что благодаря его реформам количество бедных в стране уменьшилось с 37,43% до 7,5%.



    133

    Эскапизм (англ, escapism бежать, спастись) — уход личности от действительности в мир иллюзий.



    134

    Симулякр (от лат. simulacrum) — подобие, видимость.



    135

    Совокупность родовых объединений: фила состояла из 3 фратрий, фратрия делилась на 30 родов, а каждый род объединял 30 семей.



    136

    В древнегреческом обществе существовало три сословия: эвпатриды (родовая знать), геоморы (землевладельцы) и демиурги (ремесленники).



    137

    В древнегреческом полисе лишенный собственности и денег человек был абсолютно бесправен, в то время как жизнь раба защищалась законом, поэтому многие неимущие граждане продавали себя в рабство, справедливо считая, что при демократии свобода не совместима с бедностью, а поэтому бедняк может рассчитывать на необходимый минимум жизненных благ, только если он согласится стать рабом.



    138

    Например, женщинам избирательное право было предоставлено: в США— 1919 году, в Великобритании — 1929 году, во Франции — 1946 году.



    139

    Удивительным духовно–психологическим феноменом является то, что на Западе подавляющее большинство людей глубоко уверены в том, что высшим смыслом жизни человека является владение собственностью и накопление денег. Этот мамопистичсский культ постепенно крепнет и среди тех народов, которые оказались в сфере контроля западной цивилизации.



    140

    На данный момент, по мнению большинства экспертов, внутреннюю и внешнюю политику США определяет так называемый железный треугольник — альянс лоббистов, законодателей и государственных чиновников, протаскивающих через органы власти законы и решения, угодные американской олигархии.



    141

    В электоральной политике США полтора процента богатейших американцев вносят 80% всех индивидуальных политических пожертвований, а корпорации тратят больше, чем рабочие, в отношении 10:1. (Хомский Н. Прибыль на людях. — М.: Праксис, 2002. с. 15.)



    142

    Как можно заметить, идейно «похоронив» научный коммунизм (марксизм), современные западные либералы и демократы успешно используют в своих целях его методологическую основу.



    143

    Джон Стоквелл принимал непосредственное участие в операциях ЦРУ во Вьетнаме и Анголе, награжден медалью «За заслуги в разведке» (присваивается за отличное несение службы или за выдающиеся успехи при выполнении служебных обязанностей). В 1978 году издательство «W.W. Norton» опубликовало его книгу «В поиске врагов», ставшую впоследствии международным бестселлером.



    144

    То же самое происходило в 2003 году в Ираке, где инспектора ООН (накануне вторжения США) безуспешно пытались найти факты, хотя бы косвенно свидетельствующие о существовании в этой стране программы создания оружия массового уничтожения. В данной истории самое забавное то, что «мировая общественность» настолько интеллектуально парализована средствами массовой информации, что искренне верила, будто можно бесследно скрыть всю производственно–техническую инфраструктуру подобной программы (по американской версии, она пряталась в квартирах иракских служащих, очевидно, под кроватями) и сопутствующее ей финансово–организационное делопроизводство. После оккупации Ирака американцы ОМУ так и не нашли. Ложь, которой прикрывали вторжение, стала очевидной, но это не повлияло на демагогию Вашингтона.



    145

    MPRI — профессиональная организация американских наемников, созданная по инициативе высших военных чинов США. В свое время Пентагон подрядил MPRI для организации и обучения хорватской армии, которая осуществила самую жестокую военную операцию на Балканах со времен нацистского вторжения в 1940 году — широкомасштабное наступление на территории Крайны в августе 1995 года.



    146

    3/4 всего производящегося в мире опиума поступает из Центральноа–зиатского региона. По подсчетам специалистов, годовой доход от его продажи составляет от 100 до 200 млрд.долл. США.



    147

    Председателем Совета директоров «Национального демократического института» на данный момент является бывший Государственный секретарь США Мадлен Олбрайт.



    148

    Данную методику политических переворотов вице–президент Фонда Карнеги Томас Карузерс назвал «an electoral revolution» — «революция через выборы». Эта технология до Сербии была использована американцами в Словакии и Хорватии.



    149

    Джин Шарп родился 21.01.1928 г. Северный Балтимор, Огайо.

    1949 г. — бакалавр политологических наук, университет штата Огайо.

    1951 г. — магистр социологических наук университета Огайо, изучал социальные аспекты проведения революций ненасильственными методами. Им написана работа «Ненасильственные действия: социальный аспект».

    1968 г. — факультет социальных наук Оксфордского университета, изучал социальную философию и политическую конфликтологию (специализация — проведение массовых антиправительственных выступлений, организация революций). В Оксфорде Дж. Шарпом была написана книга «Ненасильственные методы: изучение контрольных функций политической власти».

    Вся научная деятельность Шарпа направлена на разработку методов

    ненасильственного захвата власти «демократическими организациями». Также он непосредственно занимался решением практических задач управления сознанием масс и совершенствованием методов экспорта идеологии демократии.

    В таких радикальных организациях, как «Отпор», «Кмара», «Зубр», «Пора» и т.п., методические пособия Дж. Шарпа по организации революции «Отдиктатуры кдемократии» и «Ненасильственные методы прихода к власти» являются бестселлерами. Именно по ним молодые энтузиасты–революционеры осваивают методы свержения государственной власти.

    Но что интересно, технологии Шарпа себя блестяще зарекомендовали лишь по отношению к слабым, полуразложившимся и в большей степени либеральным режимам Чехословакии, Венгрии и ГДР (1989—1990), Латвии и Литвы (1991), Сербии (2000), а так же Грузии и Украины (2003–2004), но полностью оказались провальными в Иране и Ираке, хотя Шарп не устает повторять, что его методички учат народ организовывать революции в условиях диктатуры во имя свободы и демократии.



    150

    О том, что су шествующий изданный момент политический режим в Сербии находится в глубоком кризисе, свидетельствует тот факт, что население этой страны упорно игнорирует выборы своего президента. В 2002 году их проводили три раза, но явка избирателей так и не достигла обязательных по конституции 50% от общего количества граждан.



    151

    В ходе беспорядков были повреждены передающие антенны всех телекомпаний, кроме CNN. Ее прокомментированные должным образом видеоряды и стали «правдой» о событиях тех дней.



    152

    В общей сложности, начиная с 1991 года, созданный Соросом Институт Открытого Общества выделил более 100 млн.долл. сербской оппозиции, финансируя ее политические партии, издательства и «независимые» СМИ («New Statesman» 17.06.2003.).



    153

    «Демократическая общественность» очень любит рассуждать о необходимости существования «независимых СМИ», но она совершенно не любит уточнять, от кого именно не зависимы «независимые СМИ» и от кого зависит эта их «независимость».



    154

    Как недавно сообщили представители Международного фонда Возрождение, с 1990 года на развитие различных неправительственных организаций в Украине им было потрачено более 50 млн.долл.



    155

    За все время этой странной «диктатуры» в стране не появилось ни одного политзаключенного, свободно работают информационные органы оппозиции, беспрепятственно проходят митинги и демонстрации, не произошло ни национализации, ни экспроприации чьей–то собственности.



    156

    Для Вашингтона контроль над Венесуэлой имеет колоссальное значение, т.к. половина добываемой в Венесуэле нефти (1,5 млн.баррелей ежедневно) экспортируется в США, что составляет 14% всей импортируемой в Соединенные Штаты нефти. Кроме того, в прибрежных водах Венесуэлы открыто гигантское по своим запасам месторождение природного газа, имеющее для США стратегическое значение.



    157

    Помощник госсекретаря США (Бюро Западного полушария).



    158

    «Школа Америк» («School Of Americas» (SOA) была основана американской армией в 1946 году в Панаме. В 1984–м, по условиям соглашения о Панамском канале, данное учебное заведение было перемещено на военную базу форт Беннинг(Рог1 Benning), штат Джорджия. В 2001 году «Школа Америк» сменила название на «Институт сотрудничества по безопасности Западного полушария» («Western Hemisphere Institute for Security Cooperation»).

    С момента основания «Школы» в ней обучались ведению допросов, навыкам оперативной работы и поенной тактике более 60 тысяч военнослужащих из 22 стран Центральной и Южной Америки. В свое время се окончили: бывший панамский лидер Мануэль Норьега, ныне отбывающий длительный срок в американской тюрьме за наркоторговлю; Роберто Д'Обюиссон из Сальвадора, организовавший «отряды смерти», убившие тысячи людей во время гражданской войны в Сальвадоре; бывший президент Аргентины генерал Леопольде Галтиери, обвиненный в «исчезновении» тысяч людей во время аргентинской «грязной войны» семидесятых годов прошлого века.

    Благодаря специфике своих образовательных программ, в прессе «School Of Americas» получила наименование «School Of Assassins» — «Школа убийц».



    159

    Философским источником для либеральной политэкономической доктрины, которая ставит во главу угла принцип «экономического эгоизма», являются идеи Локка, Де Мандевиля и других теоретиков крайнего индивидуализма. Синтез философии индивидуализма с политэкономией осуществил Адам Смит. После него модернизацией экономического либерализмазанималась Венская школа (Бам–Баверк, Менгер.фон Мизес). Параллельно с Венской школой существовало либеральное направление Лозанской школы Валраса и его ученика Парето. Последний этап развития либеральной доктрины представляет неолиберальная американская школа Сент–Луиса и Чикаго (Мильтон Фридман).



    160

    Разрешить действовать, не мешать, неконтролируемый, ничем не сдерживаемый (фр.).



    161

    Фритредерство (от англ, free trade свободная торговля) — синоним либерализма.

    обе страны процветают. Такова теория. Но в действительности все несколько иначе.



    162

    Как свидетельствуют Мартин и Шуманн, на примере немецких ТНК, «многие зарубежные приобретения делаются просто для расчистки рынка, когда за покупкой вскоре следует закрытие». (Мартин Г.П., Шуманн X. Западня глобализации: атака на процветание и демократию. — М.: Издательский Дом «АЛЬП ИНА», 2001. С. 211.).



    163

    Гибкий, эластичный (англ.).



    164

    В 1950–е годы были опубликованы немецкие документы о финансировании всех российских революционеров и сепаратистов по плану Гельфанда–Парвуса(вмарте 1915 года были выданы первые 2 млн.марок, а всего около 70 млн). Как заявил 20 ноября 1917 года германский статс–секретарь фон Кюльмана: «Лишь когда большевики получили от нас постоянный поток денег… они были в состоянии укрепить свой главный орган «Правда», вести энергичную пропаганду и значительно расширить поначалу небольшую основу своей партии».



    165

    Позже данная структура активно финансировала германских национал–социалистов во главе с Адольфом Гитлером.



    166

    Советская организация, которая осуществляла дипломатические функции в Соединенных Штатах до официального признания ими большевистского режима.



    167

    Используя документы архивов, Энтони Саттон в своем фундаментальном исследовании «Уолл–стрит и большевистская революция» подробно описал, как финансовый капитал США поддерживал РСДРП(б) в ее борьбе с русской монархией, а также оказывал посильную помощь коммунистам после захвата ими власти в России.



    168

    На данный момент эта компания называется «Exxon».



    169

    В 20–х годах был главным германским представителем финансового клана Дж. Моргана. С 1930 года начал оказывать поддержку нацистскому движению, способствовал сближению А. Гитлера с крупными монополистами. В 1933 году стал президентом Имперского банка, а в 1936 году также занял пост имперского министра экономики. В целом именно Я. Шахт заложил основы германской военной промышленности, которая позволила III Рейху вести войну.



    170

    Фриц Тиссен связал себя с нацистским движением в начале 20–х годов. Именно через его банки американский финансовый магнат А. Гарриман снабжал А. Гитлера значительными денежными суммами.



    171

    С учетом того, что династия Ротшильдов с завидным упорством соблюдала верность иудаизму (что бесспорно достойно уважения на фоне повального принятия европейскими евреями в XIX веке христианства), можно понять источник сформировавший их мировоззрение, которое стало идейной основой финансового успеха семьи: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего другого, что можно отдавать в рост, иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост». (Второзаконие, 23:19) «…и будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы». (Второзаконие 28:12.)



    172

    Например, все ограничения во взимании процентов были отменены: в Англии в 1854 году, в Дании в 1856–м, в Бельгии в 1865–м, в Австрии в 1868 году.



    173

    Цдака — религиозный долг, проявляющийся в денежных пожертвованиях бедным, синагогам, больницам, учебным заведениям и т.д. В соответствии с иудаизмом, Бог уготовил суд над всеми, кто согрешил, нотшува (покаяние), тефила (молитва) и цдака могут обратить в милость гнев Бога. То есть цдака — это одно из трех действий, дающих иудею прощение грехов.



    174

    Что характерно, через несколько дней, после того как Он это сделал, Его распяли.



    175

    Это противоречит Конституции США, так как согласно статье 1, параграф 8, раздел 5, «Конгресс руководит валютными операциями в стране и денежной системой в целом».



    176

    Его концепция была изложена в докладе «О национальном банке» (13 декабря 1790 г.), являвшемся частью экономической программы федералистов.



    177

    Дочь Олдрича была замужем за Джоном Рокфеллером–младшим (John D. Rockefeller, Jr.), от которого родила пятерых сыновей: Джона, Нельсона, Лоренса, Уитропа и Дейвида (будущего главы Совета по международным отношениям и председателя правления «Chase Manhattan Bank»).



    178

    Был связан родственными узами с семьей Рокфеллеров.



    179

    Партнером Варбурга был также Джейкоб Шифф, правнук того Шиффа, который некогда жил в одном доме во Франкфурте с семьей Ротшильдов. Характерно, что три финансовых клана — Ротшильды, Варбурги и Шиффы были (так же как и Морганы, Рокфеллеры и Олдричи) связаны семейными узами на протяжении многих лет.



    180

    Игра слов: Wright (Райт) звучит как right (правый).



    181

    Э. Гаррисон (Е. Garrison) в своей книге «Рузвельт, Вильсон и закон о ФРС», (Christopher Publications, Boston, 1931) писал, что как «план Олдрича», так и закон о ФРС были разработаны в Лондоне А. Ротшильдом (www.apfn.org/apfn/reserve.html).



    182

    Университет Чикаго находится под постоянным патронатом Дж. Рокфеллера, который выделил на его обустройство около 50 млн.долл. в благодарность за активное участие университета в создании ФРС (www.apfn.org/ apfn/ reserve. html).



    183

    Единственным демократом, выступившим против законопроекта, был сенатор от штата Небраска Гилберт Майнелл Хичкок, предложивший ряд поправок, в соответствие с которыми Федеральная резервная система должна была быть не частной, а государственной монополией. Таким образом, правом эмитировать валюту обладало бы Министерство финансов, а не денежный трест. Однако его предложения не прошли.



    184

    Впоследствии сенатор М. Хичкок с сарказмом заметил: «Как только этот «священный манускрипт» поступил из Палаты представителей, нам, как я уже говорил, запретили ставить в нем хотя бы одну пропущенную точку или запятую». (Саттон Э. Власть доллара. — М.: Изд. «Фэри–В», 2003. C. 113.)



    185

    Им принадлежала Ниагарская энергетическая компания.



    186

    Именно эти финансовые группы создали Совет по международным отношениям, трехстороннюю комиссию и ряд других, подобных им организаций (www.apfn.org/apfn/reserve.html).



    187

    Необходимо отметить, что впоследствии Братья Лехмэн объединились с «Кун, Леб энд Компани».



    188

    По мнению некоторых известных экономистов, кредиты можно брать лишь накануне войны, если стоит проблема физического выживания нации (и желательно у того, с кем придется воевать). В данном случае логика очень простая: если война будет выиграна, долги можно отдать за счет репараций, если войну страна проиграет, то не надо будет ничего и отдавать.



    189

    Международная консалтинговая компания, являющаяся одной из ведущих финансовых структур неоконсерваторов США. Тесно взаимодействует с Мировым банком.



    190

    Идиоматическое название наемного убийцы, совершающего заказные убийства. Вошло в лексикон бизнеса из жаргона мафии.



    191

    Общий долг латиноамериканских стран к началу 80–х годов достиг 300 млрд. долларов. Только по процентам и за его обслуживание латиноамериканцы обязаны выплачивать транснациональным банкам ежегодно около 30 млрд.долл. (!).



    192

    Санирование — осуществление системных мер по предотвращению банкротств промышленных, торговых, банковских предприятий. Проводится путем слияния слабых предприятий с сильными или выпуском новых акций.



    193

    В 2002 году, после того как в Аргентине произошла финансово–экономическая катастрофа и объявлен дефолт, Доминго Кавалло попал в тюрьму по обвинению в искусственном увеличении более чем на 1 млрд.долл. внешнего долга в результате его реструктуризации.



    194

    Сакс консультировал затем правительство либеральных реформаторов в Польше, а также работал в России.



    195

    Стиглиц Джозеф Юджин (Joseph Eugene Stiglitz) — американский экономист, был профессором в Йеле, Принстоне, Оксфорде и Стэнфорде. В 2001 году удостоен Нобелевской премии по экономике. В 1993 году он стал членом группы экономических советников при президенте США Билле Клинтоне, а затем возглавил эту группу.

    В период с 1997 по 2000 год занимал должность главного экономиста Всемирного банка. Под давлением Министерства финансов США и МВФ в 1999 г. Стиглиц ушел в отставку, публично обвинив Всемирный банк и МВФ в проведении неверной политики в России и Юго–Восточной Азии.

    С чувством разочарования от своего участия в президентской администрации и международных организациях Стиглиц отказался вновь войти в правительственную команду после переизбрания Клинтона на второй срок. Зато благодаря своей международной известности и опыту эксперт но–административной работы он создал на базе Колумбийского университета научное сообщество экономистов и политологов «Иницитатива за политический диалог» («The Initiative for Policy dialogue»), с целью помочь странам с переходной и развивающейся экономикой выработать альтернативные пути развития.

    Основным местом работы Стиглица стал Колумбийский университет, где он преподает созданный им новый предмет неклассической экономики — информационную экономику. Он действительный член Национальной Академии наук США, Американской Академии наук и искусств и Эконометрического общества.

    Стиглиц — автор книги «Глобализация и ее отрицательные моменты», в которой МВФ был подвергнут жесткой критике за «катастрофическую по своим последствиям» экономическую политику. Как утверждает автор, данная международная организация защищает интересы международной финансовой элиты за счет развивающихся стран, которым она якобы призвана помогать.



    196

    Один из крупнейших банков США.



    197

    На границе США и Канады.



    198

    Если верить финансовым отчетам «Enron», валовой доход компании в 2000 году составлял 100,8 млрд.долл. США. Однако вдруг с августа 2000 года по декабрь 2001 года акции этой компании подешевели более чем в 350 раз! Куда исчезли десятки миллиардов долларов, до сих пор остается загадкой.



    199

    Крупнейшая сеть магазинов в США.



    200

    Штат Техас.



    201

    Бывший управляющий «Enron», тесно связанный с нынешними властями США, включая президента, вице–президента, министров и Сенат с Конгрессом.



    202

    Слова Грэга Паласта оказались пророческими. Эта передача вышла в эфир 4 марта 2002 года, а в ночь с 11 на 12 апреля 2002 года была совершена попытка государственного переворота в Венесуэле.



    203

    По итогам 2000 года, государственный долг РФ составил 65,9% ее ВВП.



    204

    В 1999—2000 годах размер внешнего долга Украины приближался к 60% ее ВВП. На данный момент он составляет чуть больше 36%.



    205

    Данная организация создана в 1979 году и является преемницей «Трибунала Рассела», расследовавшего преступления армии США во время вьетнамской войны.



    206

    В торговце и финансисте на духовно–психологическом уровне воплотилась природа денег. Их мировоззрение и образ жизни являются отражением тех функций, которые присущи деньгам.

    Эта роль позволяла им добиваться особого привилегированного положения, при котором они оставались на «нейтральной территории», сохраняя корпоративную изолированность и последовательно культивируя групповую отчужденность по отношению к той внешней среде, в которой они были вынуждены находиться.



    207

    В данном случае Маркс под словом «еврейство» (judentum) подразумевает не только народ, ной жизненные принципы, которые в целом можно назвать — «торгашество». В немецком языке слово jude, кроме своего основного значения — «еврей», «иудей», употреблялось так же как «ростовщик», «торгаш».



    208

    Флобер в 1872 году писал Луизе Коллег «Зачем сегодня публиковаться? Ради денег? Какая ерунда! Будто бы деньги когда–то могли или могут стать наградой за работу! <…> Я полагаю, что произведение искусства вообще не оцениваемо, у него нет коммерческой цены, да и можно вообще за него платить?» (http://www.zhurnal.ru/polit/interviews/enof.html)



    209

    При паралогическом бреде над бредовыми идеями в сознании больного осуществляется большая работа: четко обозначаются посылки — отправные «пункты» суждения, детально разрабатываются выводы, умозаключения и их обоснования. То есть в данном случае имеет место консолидация разных суждений на единой логической основе, когда то или иное суждение вытекает из предшествующих положений и берется за основу последующих выводов.



    210

    При систематизованном бреде бредовое суждение связано с другим, это, в свою очередь, с третьим и т.д.



    211

    Когда европейское российское дворянство породило своих первых революционеров в лице так называемых декабристов, попытавшихся сокрушить «тиранию самодержавия» во имя прогрессивных европейских идеалов того времени, перед властью России встала проблема казни зачинщиков неудачного путча. Оказалось, что в Российской империи нет ни только штатного палача, но даже желающих инкогнито и за хорошую плату повесить главных заговорщиков. Чтобы привести приговор суда в исполнение, пришлось приглашать опытных специалистов из просвещенной Европы, без которых «кровавая полуазиатская деспотия» не могла казнить своих врагов.



    212

    Имеются в виду те, кто закончил начальную школу, но так и не научился читать, писать и считать.



    213

    Публикацию коллекции высказываний американского президента, подобных вышеприведенному, опубликовал известный писатель Умберто Эко в испанской газете «El Mundo».



    214

    Martin L. Gross. The Conspiracy of Ignorance, The Failure of American Public Schools. Harper Collins Publishers, New York, 1999.



    215

    Лауреат Нобелевской премии испанский писатель Камило Хосе Села, лицезрел стремительное интеллектуальное разложение своего народа, эмоционально воскликнул: «Испанцы, вы превращаетесь в нацию ослов и баранов!»



    216

    Традиция — это прежде всего поле духовного напряжения, возникающее при комплиментарном взаимодействии индивидов с идентичным психотипом. Проявляя присущий им тип мышления, утверждая свои ценности, объединяя усилия в достижении своих целей и т.д., они резонируют как ментально, так и деятельно, в результате чего и возникает Традиция, присутствующая во всех сферах человеческой жизнедеятельности.



    217

    Как свидетельствует в своем дневнике шеф гестапо Г. Мюллер, «из документов, которые мы захватили в Вене, мы знаем, что он (3. Фрейд. — Авт.) имел сексуальную связь со своею сестрой!..» (Дуглас Г. Шеф гестапо Генрих Мюллер: Дневники. — М.: Коллекция «Совершенно секретно», 2000. С. 176.) К чему еще был склонен основоположник пансексуализма, можно лишь догадываться.



    218

    Наркотическое состояние (англ.).



    219

    Любить самого себя так, чтобы не нуждаться в ком–то другом, чтобы стать счастливым (англ.).



    220

    Как заметил британский юморист Питер Устинов: «Это свободная страна, мадам. У нас есть право разделять ваше уединение в общественном месте». Его слова относятся не только к Великобритании, а ко всему Западу в целом.



    221

    Текстовый редактор (англ.).



    222

    Что вы делаете после оргии? (англ.).



    223

    Данный термин — комбинация английских слов «tits» (сиськи, титьки) и «entertainment» (развлечение).



    224

    В 1843 году в одном из своих писем К. Маркс писал: «Это верно — старый мир принадлежит филистеру. Но не следует относиться к филистеру как к пугалу, от которого боязливо отворачиваются. Напротив, мы должны внимательно к нему присмотреться. Стоит изучить этого господина мира.

    Разумеется, филистер — господин мира только втом смысле, что филистерами, их обществом, кишит мир, подобно тому как труп кишит червями» (Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. — М.: Государственное изд–во политической лит–ры, 1955. Т. 1. С. 372.)



    225

    Мера всех вещей — человек (лат.).



    226

    Необходимо заметить, что культура Древней Греции, которая во многом до сих пор является для европейцев образцом, возникла благодаря праздности эллинов, которые переложили основную тяжесть забот о хлебе насущном на рабов. Первохристианское сознание также отвергало труд как некую абсолютную ценность, считая ее помехой в духовном совершенствовании. «Посмотрите на воронов: они не сеют, ни жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц»? (Лук. 12: 24.) «Итак, не ищите, что вам есть или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; наипаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам». (Лук. 12:29,30,31.)



    227

    Диоксины — супертоксиканты, универсальные клеточные яды, поражающие все живое. Образуются как побочные продукты высокотемпературных химических реакций с участием хлора и попадают в окружающую среду с продукцией или отходами многих технологий.



    228

    Ярким примером этого является американо–иракская война 2003 года. Вашингтон сломил сопротивление Ирака, купив ту часть правящей элиты этой страны, которая руководила ее обороной, после чего иракская национальная гвардия и элитные подразделения фидаинов Саддама сами собой «рассосались», и доблестная американская армия торжественно вошла в Багдад, в очередной раз подтвердив миф о своей силе и непобедимости. Сопротивление оказали лишь разрозненные отряды арабских добровольцев, прибывших в Ирак воевать с янки по идейным соображениям. Таким образом, в очередной раз предательство стало главной причиной американской победы.



    229

    Хлеба и зрелищ (лат.).



    230

    Приводимые далее данные о ресурсах планеты относительны так как они в разных источниках варьируются в ббльшую или меньшую сторону однако в данном случае имеет значение не их точность, а та общая тенденция, которую они наглядно демонстрируют.



    231

    12% суши занято под сельскохозяйственные культуры; 24% отведено для пастбищ; 31% покрыто лесами. Оставшиеся 33% находятся либо в слишком холодных, либо в засушливых широтах или представляют собой территории, на которых ведение сельского хозяйства невозможно из–за сложного рельефа местности.



    232

    Так, например, в США ежегодно на прокладку новых дорог идет почти 0,5 млн.га земли, главным образом пригодной для сельского хозяйства.



    233

    Джордж Буш (младший) в 2003 году обещал на ближайшие пять лет выделить 1,2 млрд.долл. США на разработки альтернативных источников энергии, считая развитие этой области стратегически важной задачей для страны. Инициативу президента поддержала и сенатор штата Нью–Йорк Хилари Клинтон, объявив, что администрация штата намерена в течение 10 лет выделить около 6,5 млрд.на разработки и исследования топливных элементов.



    234

    Штаб–квартира МАВЭ находится в Майами (США).



    235

    Первоначально в данном проекте участвовали и США, однако впоследствии они из него вышли, начав осуществление собственного.



    236

    Мартин Г.П., ШуманнХ. Западная глобализации: атака на процветание идемократию. — М.: Издательский Дом «АЛЬПИНА». 2001. С. 21.



    237

    БауманЗ. Индивидуализированное общество. — М.:Логос, 2002. С. 259.



    238

    Аронсон Э., Пратканис Э.Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. — СПб.: Прайм–ЕВ–РОЗНАК, 2002. С. 231.



    239

    Интересно то, что эти конверты присылались, как правило, тем, от кого могло быть более всего шума в средствах массовой информации — журналистам.



    240

    В интервью «Stern» (06.02.2004) сторонник демократов Дж. Сорос, объявив крестовый поход против республиканца Дж. Буша–младшего, в предвыборном запале заявил следующее: «С тех страшных дней [II сентября 2001 года] его администрация систематически насаждает страх. Террористы — идеальный враг. Они невидимы, они исчезают, их нужно постоянно искать, с ними можно вести постоянную борьбу — повсюду. Они — прекрасная замена коммунистическому врагу, которого теперь не стало».



    241

    Как свидетельствует история, ни одна, даже наиболее сильная террористическая организация, не способна выстоять в борьбе с карательными органами даже наиболее слабого государства. Всстсррористы, которые бросали вызов власти, рано или поздно уничтожались.



    242

    Все приведенные ниже данные взяты из журнала «Коммерсант ВЛАСТЬ» от 21–27 октября 2002.



    243

    Экстраполяция итогов первых девяти месяцев 2002 года.



    244

    «Saudi Minister Asserts That Bin Laden Is a «Tool» оГА1 Qaeda, Not a Mastermind» Дуглас Джела (Douglas Jehl) «The Washington Post» от 10 декабря 2001 г.



    245

    «US Planned Attack on Taleban» BBC, 18 сентября 2001, и Secret Memo Reveals US Plan to Overthrow Taleban Regime The Guardian от 21 сентября 2001.



    246

    Главой проамериканского режима в Афганистане стал Хамид Кар–зай, прежде сотрудничавший с «Unocal». Кроме того, в 80–е годы он контактировал с ЦРУ и Пентагоном. К тому же ранее Карзай взаимодействовал с американцем афганского происхождения Зал маем Халилзадом, являющимся сейчас специальным посланником США в Кабуле. Так же как и нынешнему главе афганского кабинета, представителю США в Кабуле довелось поработать в «Unocal».



    247

    «Blacr Tuesday: The World Largest Insider Trad ing Scam?» Дона Радлоэ–pa (Don Radlauer), «International Policy Institute forCountcrterrorism», Израиль, 9 сентября 2001 г. на «American Airlines», 12 млн. на «Morgan Stanley Dean Witter & Co» и 5,5 млн.на «Merrill Lynch & Co».



    248

    Мейссан Тьерри. 11 сентября 2001 года. Чудовищная махинация. — М.: Московский филиал издательства «Карно», 2003. С. 64— 66.



    249

    Там же. С. 67.



    250

    По официальной версии, его выполнил арабский пилот Hani Hanjour, которого главный летный инструктор аэропорта Bowie's Maryland Freeway Airport в августе 2001 года считал неспособным к самостоятельному пилотированию одномоторного «Cessna–172», из–за отсутствия пилотажных навыков.



    251

    Мейссан Тьерри. 11 сентября 2001 года. Чудовищная махинация. — М.: Московский филиал издательства «Карно», 2003. С. 20.



    252

    И еще один вопрос: на борту рейса АА77 было от 56 до 64 пассажиров и членов экипажа. Если это он врезался в Пентагон, то что случилось с телами? А с багажом пассажиров? Следов ни того, ни другого не было обнаружено.



    253

    См. http://www.asile.org/citoyens/numerol3/pentagone/erreurs_en.htm



    254

    Мейссан Тьерри 11 сентября 2001 года. Чудовищная махинация. — М.: Московский филиал издательство «Карно», 2003. С. 21—23.



    255

    За последние два года Голливуд создал на военно–патриотичную тематику блокбастсров больше, чем за предшествующие двадцать, потеснив с лидерских позиций поток кинопродукции о бешеных исламских террористах.



    256

    Данная структура фактически не контролируется судебной и законодательной властью, а непосредственно подчиняется президенту США.



    257

    Агентстно национальной безопасности (National Security Agency) занимается радиоэлектронной разведкой и контрразведкой. Является одной из наиболее засекреченных американских спецслужб.



    258

    BamfordY. The Puzzle Palace. Boston, 1983. P. 379.



    259

    «Объединение и укрепление Америки через обеспечение соответствующих мероприятий, которые нужны для прекращения и предотвращение терроризма».



    260

    Понятно, что его действие может продлеваться сколько угодно.



    261

    Президент США Джордж Буш призвал Конгресс продлить действие «Закона о патриотизме», направленный на борьбу с терроризмом. «Мы не должны позволить иллюзии безопасности ослабить нашу решимость в этой новой войне», — заявил Буш. По его мнению, закон позволяет американским спецслужбам эффективно бороться с террористами и срывать их планы. Как подчеркнул президент, Конгресс должен как можно быстрее продлить его действие, чтобы обезопасить граждан США. (New York Times, 15.02.2005). 26 мая 2005 года, на закрытом заседании, Комитет по разведке рекомендовал членам Конгресса продлить действие данного закона, «который помогает американским спецслужбам выполнять свои функциональные обязанности по борьбе с терроризмом» (American Libraries, 27.05.2005).



    262

    «Attorney General Ashcroft Outlines Foreign Terrorist Tracking Task Force», Министерство юстиции, 31 октября 2001 г., http://www.usdoj.gov/ag/ speeches/200 1/agcrisisre–markslO_31.htm



    263

    President's Military Order «Detention, Treatment, and Trial ofCcrtain Non–Citizens in War Against Terrorism», 13 ноября 2001 г.; http://www.wliitehousc.gov/ ncws/relcases/2001/11/200111 13–27.html



    264

    Мсйссан Тьсрри. 11 сентября 2001 года. Чудовищная махинация. — М.: Московский филиал издательства «Карно», 2003. С. 106–110.



    265

    Степень бакалавра (по специальности математика и физика) П. Вул–фовиц получил в Корнелльском университете. В 1973 году он защитил докторскую диссертацию в Чикагском университете по специальности — принятие решений в вопросах национальной безопасности. Огромное влияние на П. Вулфовица оказал Альберт Уолстеттср (Albert Wohlstetter) (создатель военно–политической стратегии Запада в период «холодной войны»), под руководством которого он закончил докторантуру.

    До своей работы на правительство США П. Вулфовиц возглавлял «Школу Углубленных Международных Исследований» при Университете Джона Гопкинса в Балтиморе («School for Advanced International Studies») — одну из самых авторитетных экспертных структур в вопросах внешней политики.

    С 1983 по 1986 год П. Вулфовиц работал в Госдепе США помощником секретаря по связям со странами Восточной Азии и Тихоокеанского региона. С 1986 по 1989 год был послом США в Индонезии. В 1989–1993 годах работал помощником министра обороны по вопросам политики (министерством руководил в то время нынешний вице–президент Ричард Чей–ни).

    Крупнейшая в США еврейская газета «Форвард» назвала П. Вулфовица самым влиятельным евреем страны, так как он постоянно защищает израильские интересы, подчеркивая, что США не только посредник Израиля в его отношениях с соседями и врагами, но прежде всего верный союзник.



    266

    Выпускник Южнокалифорнийского университета. В 1969 году стал одним из помощников влиятельного сенатора–демократа Г.Джексона, приобрел обширные связи в Вашингтоне и репутацию консерватора. В 1981–1987 годах, при Р. Рейгане, Р. Перл служил заместителем министра обороны и курировал в Пентагоне политические вопросы международной безопасности. В свое время он являлся издателем «Jerusalem Post», занимал пост председателя совета директоров компании «Hollinger Digital» — одного из структурных подразделений издательской компании «Hollinger International» (ей, в частности, принадлежат газеты «The Chicago Sun» и «The Daily Telegraph»), ныне входит в советы директоров «Hollinger International» и «Еврейского института проблем национальной безопасности». Имеющий репутацию «друга Шарона», Р. Перл представляет также «Американский институт предпринимательства по исследованиям публичной политики» («The American Enterprise Institute for Public Policy Research»). В 1996 году, будучи руководителем исследовательской группы «Института перспективных стратегических и политических исследований» («The Institute for Advanced Strategic and Political Study»), «мозгового треста», связанного с Б. Нетаньяху, Р. Перл был одним из авторов доклада «Полный разрыв: Новая стратегия безопасности государства», в котором говорилось, что для обеспечения безопасности Израиля следует «устранить от власти С. Хуссейна». В 1983 году газета «New York Times» сообщила, что Р. Перл долгое время получал «серьезные деньги от израильских производителей оружия».



    267

    Получил степень магистра в Джорджтаунском университете. Диплом бакалавра (юридическая специальность) защитил в Гарвардском колледже. С 1981 по 1982 год работал в Белом доме в Национальном Совете по безопасности (был специалистом по Ближнему Востоку). 1982—1984 годах— юридический консультант заместителя министра обороны США Р. Перла. С 1984 по 1986 год занимал должность помощника министра обороны США по вопросам подготовки стратегий в кризисных ситуациях. 1986 год — организовал юридическую фирму «Feith & Zell, P.C.», со штаб–квартирой в Израиле. 1989 год — создал компанию «International Advisors, Inc.». В 1999 году «Feith & Zell, P.C.» объединила свои активы с «Zell, Goldberg & Co.», в итоге возникла юридическая компания «Fandz International Law Group», занимающаяся лоббированием интересов частных ближневосточных компаний в государственных структурах США. До возвращения в Пентагон в 2000 году Д. Фейт также работал в «Еврейском институте проблем национальной безопасности» («Jewish Institute for National Security Affairs») — аналитической структуре, чья деятельность направлена на поддержку израильской партии «Ликуд», а также в «Центре политики безопасности» («Center for Security Policy»).

    Д. Фейт принадлежит к правому крылу сионистов (партия «Ликуд»). В 1991 году он участвовал в разработке стратегии национальной безопасности Израиля, был советником у израильского премьера Б. Нетаньяху. Получил награду от «Сионистской организации Америки» («The Zionist Organization of America»).

    Именно Д. Фейт создал «Службу специальных планов» («Office of Special Plans») при Пентагоне, которая подготовила для Белого домадезинформацию об якобы существующей в Ираке программе создания оружия массового уничтожения, послужившей поводом для вторжения американской армии в Ирак.



    268

    Здесь уместно упомянуть, что 18.05.2005 г. Дж. Бушем был создан так называемый «Корпус активного реагирования» («Corpus of active development and reaction»), главной задачей которого является «продвижение демократии» по всему миру. На эти цели в 2006 году в бюджете США предусмотрены 124 млн.долл. Данными средствами будет распоряжаться недавно созданное в структуре Госдепартамента США Управление по реконструкции и стабилизации. Как сообщил Дж. Буш (18 мая 2005г. на приеме, устроенном в Вашингтоне «Международным республиканским институтом»), за время его пребывания на посту президента Соединенных Штатов на программы «в поддержку демократических перемен по всему миру» США израсходовали более 4,6 млрд.долл. На 2006 год администрация, по словам президента, запросила у Конгресса на эти программы еще 1,3 млрд.

    Кроме этого, Вашингтон подготовил так называемый список из 25 «стран–изгоев», в отношении которых Корпус развернет свою «профессорскую» деятельность.



    269

    Также идеологическими «рупорами» неоконсерваторов выступают: «Commentary», «New Republic», «National Review» и редакционная страница «Wall Street Journal».



    270

    Рассмотрение кандидатуры Дж. Болтона отложено Конгрессом США из–за серьезного давления со стороны демократов США, которые выступают против избрания Дж. Болтона. Они считают, что Дж. Болтон призван развалить структуру ООН посредством ее реформирования.



    271

    Американский писатель. Автор книг «Dreaming war» («Мечты о войне») и «Perpetual war for perpetual peace» («Непрекращающаяся война за вечный мир».



    272

    San Francisco Bay Guardian за 2000 год.



    273

    Похоже, Каддафи наконец понял, что слабое место у его врагов — это их страсть к наживе, однако непонятно откуда у него уверенность, что ситуация с «отпущением грехов» Ливии не изменится после того, как он -завершит выплаты. Опыт показывает, что любому западному государству ничего не стоит нарушить свои обещания. Хотя, возможно, он просто хочет выиграть время.



    274

    Контроль над Ираном имеет для США огромное стратегическое значение. Эта страна занимает ключевое геополитическое положение на Ближнем Востоке, по своему потенциалу способна претендовать на региональное лидерство и обладает большими запасами нефти и газа.



    275

    Что вполне вероятно, если учитывать то, как Буш–младший стал президентом.



    276

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 152.



    277

    Как остроумно заметил Ричард Никсон: «Сегодняшняя экономическая мощь Китая делает лекции США о правах человека безрассудными. Через десять лет она сделает их неуместными. Через двадцать лет над ними будут смеяться». (Richard M. Nixon, Beyond Peace (New York: Random House, 1994). P. 127–128.)



    278

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 117.



    279

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 152.



    280

    Там же. С. 262.



    281

    Halloran R. The Rising East. («Foreign Policy», Spring 1996. P. 17.)



    282

    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. С. 371.



    283

    Баскаков В., Горшков А. Ракетно–ядерный арсенал Пекина// Независимое военное обозрение. 2002. 12 июля.



    284

    Георгиев В. Американские противоракеты могут иметь ядерные боеголовки. // Независимая газета. 2002. 5 марта.



    285

    Миллер С. Доктрина Буша после Ирака // Независимая газета. 2003. 25 марта.



    286

    Sherry M. Preparing for the Next \\kr. American Plans for postwar defense, 1941–45, Yale University Press, 1977. P. 201,205, 212–213.



    287

    2 Jbid. P. 214–215.



    288

    F. R.: 1946. V. 1. Р. 1160–1165, 1125–1128.



    289

    Всего в 20 советских городах, выбранных объектами атомной бомбардировки, в то время проживало 13 млн.человек (!).



    290

    К R.: 1947. VI. Р. 772, 776–777.



    291

    F. R.: 1948. V 1, pt. 2. Р. 666, 665.



    292

    Drop Shot. The United States Plan for War with the Soviet Union in 1957. Ed. By A. Brown. N. Y. 1978. P. 6.



    293

    Containment. Documents on American Polisy and Strategy 1945–1950. Ed. By T. Etzold and J. Caddis. N. Y, 1978. P. 357–360.



    294

    То есть общее население городов, намеченных для атомных бомбардировок.



    295

    Containment. Documents on American Polisy and Strategy 1945–1950. Ed. ByT. Etzold and J. Caddis. N. Y., 1978. P. 361–364.



    296

    Вскоре американское руководство смогло на деле убедиться в правильности таких оценок. В ходе начавшейся в 1950 году Корейской войны бомбардировщики В–29 понесли тяжелые потери от атак советской реактивной истребительной авиации.



    297

    Drop Shot. The United States Plan for War with the Soviet Union in 1957. Ed. By A. Brown. N. Y. 1978. P. 241.



    298

    Если учитывать, что паритета в ядерном оружии с США СССР смог достичь лишь к 1969 году, очень забавно выглядят утверждения (особо модные в западных странах и среди прозападной интеллигенции СНГ) о «советской угрозе» «свободному миру». Факты с очевидностью показывают, что несколько десятилетий Советский Союз лишь стремился создать баланс сил, чтобы не оказаться жертвой ядерной атаки со стороны США и их союзников.



    299

    Подробнее об американских планах ядерного нападения на СССР можно прочесть в книге: Яковлев Н. Н. ЦРУ против СССР. — М.: Изд–во Эксмо, 2003.



    300

    Drop Shot. The United States Plan for War with the Soviet Union in 1957. Ed. By A. Brown. N. Y. 1978. P. 243–244.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.