Онлайн библиотека PLAM.RU


  • Глава 1 Проблема структурирования объекта рассмотрения
  • Единицы измерения и показатели
  • Связь количественно-качественных характеристик
  • Интегрирующая роль количественных параметров
  • Константность параметров во времени
  • Картографирование социальной системы
  • Уровни статистического анализа
  • Методы интеграции информации
  • Информационная база исследования
  • Глава 2 Пространственно-временная конфигурация социума
  • Вектор и скорость изменений в общем поле социальной среды
  • Статистические предпосылки константы на макроуровне
  • Информационная база решения задачи
  • Как увидеть движение невидимого
  • Адекватность фигур полей активности и социальных представлений
  • Волновой характер поведения системы на шкале времени
  • Картина скорости изменений и активности в целом
  • Совпадение волн активности и скоростей изменений
  • Синхронность и асинхронность волн на шкале времени
  • Корреляции волн на шкале времени
  • Подсистемы обмена деятельностью как метрики конфигурации
  • Корреляции скоростей изменений различных подсистем
  • Резюме по поверхности социального пространства
  • Общая модель пространственно-временной конфигурации
  • Глава 3 Динамика социальных изменений
  • Общая картина разрушений социальной структуры в 90-е гг.
  • Линейная картина изменений на возрастной шкале
  • Объемная картина изменений на возрастной шкале
  • Карты разрыва социальных взаимосвязей и разрушение подсистемы труда
  • Положение с правовым сознанием населения
  • Общая картина нарастания энтропии и характер отдельных изменений
  • Характер отдельных изменений и возможные метрики полей пространства
  • Графические иллюстрации
  • Система информационных средств – изменения в целом
  • Обрушение рынка печатной продукции
  • Распределение по источникам информации о различных пластах реальности
  • Глава 4 Общая связь активности информированности и отношений
  • Социальная карта состояния системы на 1991 г.
  • Динамика уровня благосостояния и досуга в конкретных формах
  • Описание полученных выводов в характере изменений бюджетов времени
  • Оценки населением изменений обстоятельств жизни за семь лет «терапии»
  • Динамика благосостояния, связь экономической политики и планов людей
  • Отклонения во времени чтения газет в анализируемый период
  • Часть I

    Информационные средства в полях социальной активности

    Глава 1

    Проблема структурирования объекта рассмотрения

    Единицы измерения и показатели

    Некоторые науки предоставляют социологии готовые количественные показатели анализа целых подсистем человеческой деятельности. Например, демография – количество детей, рожденных в той или иной когорте, рассмотренном на шкале времени или в различных этнических группах. Однако два важнейших показателя, используемых в этой книге, – социальной активности человека и его информированности о тех или иных областях социальной жизни, – апробированных количественных эквивалентов измерения при начале работы еще не имели.

    Связь количественно-качественных характеристик

    Важнейшим результатом предварительного анализа информации проекта «Общественное мнение» было выявление устойчивости распределений больших масс людей в сложных социальных структурах, которые представляли интегральные образования. При этом особенно проявилась связь количественно-качественных характеристик институционализированных форм по активности деятельности в социальной среде.

    Еще в 1973 г. была получена общая картина распределения деятельности населения по использованию средств массовой информации и пропаганды на институциональном уровне. Сама идея была весьма проста. Так как обмен свойствами и способностями индивидуумов носит предметный характер и протекает в различных институциональных формах социальной среды, то за отдельными частными формами и их качественным разнообразием стоят суммарные социальные потребности, в данном случае – в информации, средства удовлетворения которых могут быть представлены на полюсах «общество» и «знание об обществе» в интегрированном виде. Сфера деятельности выступает при этом как совокупность актов поведения личности, рассмотренных на уровне институциональной структуры. Так, можно допустить, что сфера приема информации населением из системы информационно-пропагандистских средств представлена шестью «элементарными» формами контакта с институциональными поставщиками этой информации: чтение газет, просмотр телепередач, прослушивание радио, лекций, политинформаций, посещение политзанятий. Уже здесь каждая из «элементарных» форм социальных институтов выступает в известной мере как нечто синтезированное, безразличное к свойствам и функциям предмета, на который направлена деятельность, к мотивам присвоения предмета или к конкретному каналу – поставщику информации (скажем, к теме информации или ее функциям – «дать сведения», «развлечь», мотивам – «снять напряжение работы», «сориентироваться в социальной обстановке», «убить время», и т. п.).

    Полученная в то время структура, однако, не была выдержана в строгости из-за недостатков машинной обработки. Средства массовой устной пропаганды в ней были объединены в один пласт, тогда как каждое из этих средств имело статус самостоятельного социального института. В 1976 г. этот недостаток был исправлен, была получена комплексная структура включенности населения, во-первых, в информационные средства в целом как в структуру прямого потока информации от органов власти к населению, во-вторых, в каналы выражения общественного мнения как структуру обратного потока, в-третьих, в формы общественной работы по созданию текстов массовой устной пропаганды и регуляции общественных процессов через политические организации, пронизывавшие в то время все поры общественного организма (как, впрочем, и сейчас, только в других формах).

    Таблица расчета на каждую тысячу взрослого населения числа используемых сочетаний видов деятельности из шести по два (используют – не используют) позволяет увидеть комбинации представленных в мышлении элементарно форм деятельности, которые и есть реальные слепки и сгустки человеческой активности в социальной среде. Кластерный анализ или логическая классификация, давая более дробные разбиения, мешают анализу. Здесь система в целом на ладони (табл. 1.1).



    Во-первых, данный результат уже с 1976 г.[15] делает беспочвенными рассуждения не только о характеристиках, но и о существовании отдельных аудиторий радио, телевидения, газет. «Чистая» аудитория телевидения составляет 0,4 % взрослого населения, радиоканалов – 0,4 %, газет – 0,3 %, лекций – 0,1 %, а соответствующие «чистые» аудитории политинформаций и политзанятий не обнаружены. Можно ли всерьез рассуждать об «аудитории телевидения», составляющей 4 человека на тысячу, не берусь судить. Важнее другое: 5 человек на каждую тысячу – «абсолютная не-аудитория» информационно-пропагандистских средств. Охват ими носит всеобщий характер[16]. Четвертая часть аудитории в то время – это аудитория всех шести информационных средств (24,2 %). Треть населения использует пять средств информации. При этом из семи различных сочетаний из шести по пять только одна форма дает почти четыре пятых этой третьей части аудитории (255 человек из 321 – 79,4 %), принимающих информацию из пяти средств: используют каналы радио, телевидения, газет, лекций, политинформаций. 226 из каждой тысячи принимают информацию четырех средств. При этом одна из 15 форм сочетаний из шести по четыре (154 человека на 1000, читающих газеты, принимающих информацию радио и телевидения и посещающих лекции) дает 68,1 % от всех принимающих информацию из шести по четыре. Среди 155 человек, ведущих прием из трех средств одна форма из 20 сочетаний (и газеты, и радио, и телевидение) дает 70,3 % от этой группы. Из 4 %, использующих два средства, сочетания «газеты и радио» или «радио и телевидение» составляют 3,2 % или 87,5 % группы в 4 %.

    Отмеченные резко ограниченные сочетания форм приема дают 800 человек из 1000. Оставшаяся пятая часть распылена и статистически не даст отклонений в частотах своих оценок и формах поведения. Количество средств, используемых людьми, может вполне говорить о характере информационного приема и его интенсивности на социетальном уровне.

    Обратимся теперь к структуре деятельности в обратном потоке информации – от населения к органам местной и центральной власти. Конечно, сейчас они изменились, но, во-первых, кроме исчезнувших собраний в производственных коллективах, не все, во-вторых, по-прежнему важна их динамика и метаморфозы в другие формы (например, тех же собраний в митинги, которые потом будут сводиться и в сходы), а в-третьих, мы рассматриваем их пока здесь только с точки зрения создания, а затем показа эффективности инструмента измерения социальной активности.

    Процесс выражения общественного мнения и постановки проблем перед местными и центральными органами власти носит принципиально иной по «мощности», можно сказать, «зеркальный» по отношению к «прямому» потоку информации характер. В институционализированную структуру обратного потока связи населения и власти (кстати, более развитую в то, чем в нынешнее, время) включено 62,3 % взрослого населения города. Заметим: через 10 лет в структуре занятого населения города этот процент упал до 28,0 %, а через 22 года в масштабе всего населения СССР на пороге социальной катастрофы он составлял 25,2 % (по сопоставимым каналам). В структуре обратного потока ярко выделяются три группы населения[17].



    Замечу: сам характер заполнения таблицы свидетельствует о качественной характеристике общества. Клетки таблицы могли бы быть заполнены иначе. И это было бы другое общество. Выявленная же структура достаточно ярко показывает недостаточность даже предшествующих нынешнему периоду институтов обратной связи. Воздержимся от сравнений. Мы пока что конструируем инструменты анализа системы в целом. То, как они заработают, можно показать на примерах пилотажных маленьких исследований по 1000 – 2000 респондентов. Но перед этим надо показать результаты анализа Всесоюзных десятитысячных исследований, которые дадут исчерпывающую картину развертки процесса социальных изменений относительно некоторых базовых точек отсчета.

    Возьмем последнюю из подсистем массовых форм информационного обмена, протекавшего в нашем обществе 40 лет назад, – общественно-политическую деятельность, охватывавшую почти половину населения промышленных центров страны. Она была стандартна, функционально обеспечивала реализацию процессов материального производства и поддержки определенного «идеологического мускула» в обществе. Такие структуры во все времена тождественно пронизывают все поры социального организма. Заранее оговорю тот факт, что в связи с тем, что это организационная структура, ее наполненность в Таганроге 1969 и 1979 гг. и в масштабах страны в 1977 и 1981 – 87 гг. по сопоставимым группам населения практически совпадает. В 1991 г. она трансформируется в те формы, которые требуют теперь в нашем обществе специальных методов изучения[18]. Не говоря о том, что уже вопрос о трансформации определенных политических групп в слои коммерческие, сразу «подвешивает» проблему достоверности данных из-за «конфиденциальности» сведений. Если эти данные еще согласятся дать.

    Итак, видим типичную картину, поскольку объектом выступает организованная по строго функциональному производственному и политическому принципу система деятельности. За вычетом ее оказывается 58,3 % населения города, только отдельными поручениями охвачено 10,3 %, только выборной работой в общественных организациях – 10,1 %, Еще две группы, сочетающих пропагандистскую и выборную (4,8 %) или пропагандистскую работу с отдельными поручениями (3,9 %) дают вместе с указанными 87,4 % населения. Остальные сочетания практически незначимы статистически. Я сделаю здесь два косвенных замечания на дополнительных данных.



    1. Две группы людей, выполняющих сразу две функции, одна из которых пропагандистская, резко снижают на общем фоне трудовую активность, что говорит о дисбалансе в представляемом ими поле деятельности рабочего и внерабочего времени, производственных и внепроизводственных функций при данной организации деятельности.

    2. Число депутатов Советов в нашей выборке: 4 человека на 1000, точно отражает их долю в генеральной совокупности[19]. К ним обратилось с ходатайствами, как к представителям Советской власти, 93 человека. Вопросы о том, могут ли 4 человека на 1000 аккумулировать социальные нужды 1000, а также может ли такое представительство (или даже расширенное до 1,6 %) называться «Советской» властью, пока, без анализа процесса принятия решений местной властью, оставим открытыми.

    При рассмотрении динамики разрушения социальной структуры в СССР мы проанализируем интегрирующие данные по аналогичным таблицам 1977 и 1991 гг. Но сейчас мы введем первый показатель сравнения динамики распределения людей в стандартных предметно-институциональных структурах. В сущности во всех трех случаях перед нами 64-клеточная шахматная доска с социальными общественными фигурами-слепками человеческой активности, подчиняющимися определенным правилам игры социальной системы. Если все клетки равнозаполненны, то нормированная энтропия (по Шеннону) будет равна 1,000. Если заполнена одна клетка, то этот показатель будет равен 0,000. При состоянии динамического равновесия показатель нормированной энтропии, фиксируя плотность распределения людей на выделенном реестре параметров или, если угодно, в их «кристаллической решетке», должен ложиться в определенный диапазон. Для корректного сопоставления сравниваемые структуры должны быть, во-первых, выровнены по степеням свободы, а во-вторых, иметь дополнительный показатель экспериментальной энтропии только по заполненным ячейкам[20].

    Этим показателем мы будем пользоваться на протяжении всего анализа информации за период 1967 – 2004 гг. рассматривая различные структуры. Для примера покажем, как он работает на вышеприведенных.



    Более свободно население распределено по институциональной структуре средств массовой информации, но вариация числа используемых средств ниже всего, так как люди широко используют все средства.

    Интегрирующая роль количественных параметров

    Рассмотрим теперь суммарную активность во всех трех сферах жизнедеятельности и качественной характер этой активности. Среднее число форм жизни всех трех фрагментов рассмотренного континуума сфер прямого и обратного потока информации и форм политической организации, приходящихся на одного жителя города, равно 6,5 из 24[21]. Среднеквадратическое отклонение равно 2,9. Вне этих форм 2 человека на каждую тысячу горожан, максимальное число форм зафиксировано у одного человека (18). Распределение близко к нормальному, но несколько скошено в область меньшего числа форм от средней по «Гауссиане». Разбиваем массив на слои по критерию ± 1? (одно «стандартное» отклонение) и, получив три группы по степени активности (-, ±, +) в данном предметно-институциональном континууме форм, посмотрим качественную структуру этого признака.

    Из таблицы следует, что 26 % малоактивного слоя дают 13 % всей «массы» деятельности в рассматриваемом континууме, а 15 % активного слоя – 26 % этой «массы», измеренной числом общественных форм, освоенных людьми. Далее. Программа сняла по критерию статистической непредставительности четырех депутатов Советов. Наиболее массовой формой обратного потока информации от населения (впоследствии полностью уничтоженной при построении «демократического» общества) являлись собрания. Наиболее массовыми формами информирования населения выступают газеты, радио, телевидение, лекции общества «Знание» и политинформации в производственных общностях. Последние две формы сходят на нет к 1991 г.[22] Все каналы выражения мнений в территориально-производственной агломерации фактически находятся в области общественно-политической регуляции обмена. Эти формы деятельности связаны в активном слое намертво. Обратная связь оказывается скорее формой аккумуляции информации властью через свой же социальный слой. При этом общая картина показывает, что наиболее вероятным «каналом» вертикальной мобильности в то время выступает сфера устной пропаганды. Доля ее наиболее велика и в среднем и в высоком по активности слоях. Характерно также, что доля активистов растет во всех информационных каналах к власти, но собрания – наиболее доступная массам форма, и здесь частота выступлений политактива гаснет на общем фоне обратного информационного потока. Еще одна характерная деталь – политактивный слой «захватывает» в первую очередь такие каналы как выступления на предвыборных собраниях, беседы с работниками властных органов и письма в городскую газету, которые являются резервуаром публикаций.


    * Смысл метода заключается в замене знаковым эквивалентом направления и силы отклонения частоты признака «АВ» в рамках признака «В» в сравнении с частотой «В» во всем массиве данных. Программная реализация этой методики принадлежит научному сотруднику ИС Рос АН А. Л. Королеву. Мы заменили % отклонения в большую «+» или меньшую «-» сторону от средних в строке «S» в 95 % «+++» или «– – -», 90 % «++» или «– -», 80 % «+» или «-» доверительных интервалах (в случае нерепрезентативной величины группы, представляющей признак, машина ставит в клетке таблицы точку, а отклонение ниже 80 % интервала фиксируется знаком «+-»). Здесь аналитическая функция рассмотрения значимости отклонений процентов от средней передана ЭВМ и можно рассматривать интегральную картину в целом. Теперь в колонках 1, 2, 3 табл. 1.5 в строках со знаками соответствующими отклонениям частот в 26 % от 15 % в среднем, 27 % от 15 % и 23 % от 14% стоят знаки отклонений.


    Значения энтропии говорят, что поведение «малоактивного» слоя плотно лежит вокруг информационного приема, где радио в то время на первом месте. При росте активности поведение следующих слоев «распыляется» по всем формам, и энтропия по качественным показателям растет. Однако она остается очень низкой по количественным диапазонам числа используемых форм в каждой из групп по активности[23]. Это значит, что и там и там наличествует оптимальная плотность распределения по формам жизни, но если у малоактивных это вызвано попаданием в ту область социального, где из предлагаемого набора можно использовать только четыре ярко фиксируемые таблицей формы информационного приема, то у высокоактивных это «возгонка» на поля активности, сокращенные вокруг ядра-набора политической деятельности в производственно-управленческом контуре социума.

    Рассмотрение состава этих слоев с точки зрения форм активности в досуге показало, что малоактивные в бытовой и политсреде более, чем высокоактивные, используют такие формы поведения, как уход за детьми, рукоделие, прием гостей. Ясно, что наблюдаемый дисбаланс активности этого слоя объясняется попаданием в ту зону социального «кристалла», где особо обменом свойствами не разгуляешься. Здесь только беглый просмотр телевизора на кухне и постоянно включенное радио. Это семья и бытовая микросреда. Малоактивный в этом срезе общества слой оказался более интенсивно связанным с процессом воспроизводства населения. Здесь детность в когортах женщин 20 – 24 и 25 – 29 лет была в стране в то время на уровне, обеспечивающем простое воспроизводство населения.

    Мы рассмотрели данные три слоя в исследовании 1975 г. в Витебске, посвященном проблеме свободного времени и пьянства. Количество выпитого в году на человека в среднем дало величину, которая хорошо согласуется с данными по генсовокупности (СССР в целом). Распределение от этой средней дало практически чистое нормальное распределение. Объем массива позволил выделить по пять групп по степеням пьянства и социальной активности. Перемножение их показало, что различий по уровню выпивки особенных нет. Форма всеобщая. Однако в страте малоактивных пьют меньше. Больше пьют в группе, переходящей к активной политической работе. Как видим, при наших показателях выявляются и формы вероятно последующей скоро обратной мобильности: сверху – вниз. Кроме того, нижняя страта общественно-политической и информационной активности в витебском исследовании оказалась различима числом форм досуга не только от максимально активных, но и умеренно активных в массовых формах информационно-пропагандистского процесса[24].

    Теперь посмотрим на связи признака «активность» с другими социальными признаками и на состав трех выделенных слоев.


    ** Все данные, приведенные в книге, отвечают этому доверительному интервалу. Если мы снижали доверительный интервал в каких-либо целях, то причины этого всегда оговариваются.


    Здесь видно, что наиболее сильно стратификационная активность нашего общества в 70-е гг. была связана с признаками «образование» и «род занятий», т. е. с социально-профессиональным или классовым составом общества. Возрастная шкала дает менее высокую связь. Посмотрим на детали этих связей. При этом опять для наглядности и простоты анализа поместим под таблицами с долями той или иной группы в модели населения в целом и в каждом из слоев знаки «+» или «-» в зависимости от увеличения или уменьшения этой доли в соответствующем слое. Степень достоверности отклонения фиксируется количеством знаков.

    Данные таблиц говорят о разделении общественно необходимого труда при данном социальном устройстве, о порогах процессов социализации и сходе с арены активной жизни, о дисбалансе времени между подсистемами материального производства и воспроизводства населения. Мы разберем эту картину в динамике на репрезентативных населению страны массивах по 10 000 человек, а пока прокомментируем связи из этих таблиц.

    Во-первых, наиболее активны в выделенной подсистеме мужчины, лица возраста 30 – 39 лет, с образованием от среднего и выше, ИТР, административный аппарат предприятий и незанятая на производстве интеллигенция (через 10 лет она полностью оттеснит ИТР из зоны пропагандистской работы, но не от участия в руководстве предприятиями через общественные организации). Во-вторых, женщины и домохозяйки принадлежат к нижней страте активности разбираемой подсистемы. В-третьих, развитая сеть вузов, охватывая группу учащихся формами устной пропаганды, ведет к положительной оценке учащимися (лицами с незаконченным высшим образованием) совпадения решений органов власти и мнений населения, хотя в процессе выражения общественного мнения и постановки социальных проблем перед властными структурами, как показывает дополнительный анализ, эта группа практически не участвует. В-четвертых, положительные оценки той или иной формы аккумуляции информации органами власти от населения растут именно в тех социально-профессиональных и образовательных группах, которые наиболее интенсивно задействованы в формах информационно-политического процесса, и падают у незадействованных в нем. При этом выделяется группа пенсионеров. Пенсионеры представляют собой пассивную в целом группу в контуре обмена информацией между населением и органами власти. Но 5 % пенсионеров из активной группы (табл. 1.7) дают по 3 – 4 обращения в каналы выражения общественного мнения. Эти 5 % дают суммарную массу обращений в органы власти сопоставимую со всей массой обращений активной в этом деле администрации аппарата предприятий и учреждений и порождают в массовом сознании иллюзию активности пенсионеров. Часть группы не хочет покорно сходить с арены социальной жизни и частота событий, вызванных ее поведением (которое можно назвать последним всплеском), порождает ложные формы общественного мнения. При этом вся группа пенсионеров ставит «неуд» органам власти в их работе по приему информации от населения.



    Итак, при измерении активности людей по числу освоенных ими форм социальной жизни и построении социальных карт формализацией серии логических выводов мы получаем соответствующую жизненным наблюдениям общую картину. Реальность узнается, но это только начало дела. Необходимо увидеть в ней подсказку, как действовать, исходя из общественных интересов развития.

    Прежде чем перейти к теме постоянства получаемых средних в достаточно длительных промежутках времени, покончим с проблемой связи количественно-качественных характеристик и их интегрирующей роли на примере количественного показателя уровня благосостояния населения на реестре товаров длительного пользования.

    Этот показатель дифференцирует население по количеству потребительных стоимостей, находящихся в семейном или личном распоряжении человека. Распределение относительно среднего числа товаров длительного пользования, имеющихся в обиходе у населения, оказалось также близким к нормальному и достаточно стабильным до определенного периода. Кроме того, количественно-качественная структура владения товарами длительного пользования также оказалась четко промаркирована социально[25].

    Мы специально взяли здесь первичные данные с репрезентацией и по отдельным союзным республикам (репрезентация по массиву для СССР – 1964 человека), чтобы показать именно на них силу взаимной сопряженности показателей и принципиальное сходство получаемых группировок. «Хи-квадрат» по 2346 равен 3487,482, Пирсона – 0,773, Крамера-Чупрова – 0,610. Однако получение группировки на более простом вопросе (без подсчета числа предметов, а только по наличию их наименований) легче, хотя при нашей точности знаний дает в принципе тот же эффект.



    Покажем еще одно принципиальное сходство измерения человеческой активности в разных подсистемах: по уровням благосостояния и активности в общественно-политической и информационной деятельности. Рассмотрим плотность распределений людей в группах с различным достатком, во-первых по тому, какими вещами они владеют (холодильник, машина, радиола и т. п. – всего 63 наименования потребительных стоимостей, свойства которых присваиваются в быту), а во-вторых, по количественному диапазону (от 0 до 52) находящихся в их пользовании потребительных стоимостей. При этом группы по уровню благосостояния в связи с величиной массива обследованных оставим пока неукрупненными, так как показатели по ним приводятся в целом, а весь массив перевзвесим из квотной выборки в представительную для СССР через коэффициенты веса групп на пересечении трех фундаментальных признаков «пол» x «род занятий» x «образование» в генеральной совокупности (по Всесоюзной переписи 1970 г.).

    Показатели энтропии в слоях по уровню благосостояния очень похоже варьируются на аналогичные показатели активности в информационной и общественно-политической подсистеме. Это значит, что существует социально предопределенный «стандарт» количественно-качественных сочетаний в предметном мире людей, вызванный попаданием их в определенный ареал пространственно-временной фигуры социальной системы. Дифференциация по богатству существует даже в обществе с ненасыщенным товарами рынком и низкой степенью товарного покрытия денежной массы у населения. Пятая часть населения (19 %) имеет в обиходе лишь 8 % вещного мира бытовой среды, в то время как 17 % населения (меньшая часть) присваивает себе 28 % этой «вселенной». Второй важный вывод следует из табл. 1.10, где видно долю в этих слоях групп по роду занятий и социальному положению[26].



    Наиболее сильная деталь – явное совпадение уровня благосостояния социально-профессиональных групп, полученное в масштабах страны с глубиной включенности этих групп в общественно-политические и информационные формы жизни, выявленной в первом таганрогском проекте[27]. Коэффициент взаимной сопряженности Пирсона признаков «достаток» и «род занятий» в табл. 1.10 – 0,469 («хи-квадрат» = 408,898), Крамера – 0,332, а признаков «достаток» и «образование» 0,447 и 0,316 соответственно (при «хи-квадрате» 371,993)[28]. Уровень образования больше связан с процессами духовного производства, однако очевидно, что слои, связанные с умственным трудом, управлением и регуляцией процесса обмена результатами труда присваивают себе больший удельный вес этих результатов, чем слои, создающие материальные ценности. Это происходит в обществе, где обмен результатами труда, во-первых, достаточно сбалансирован, а во-вторых, где рынок еще недостаточно покрывает развившиеся потребности и платежеспособный спрос населения.



    Можно, конечно, сопоставить активность не только в данных контурах присвоения форм жизни, но и в остальных (досуга, трудовой, межличностной коммуникации, воспроизводства населения), сопоставить эти картины между собой и с информированностью в разных областях культуры и социальной жизни, с оценками различных параметров деятельности власти, самого населения, журналистов. Все это мы сделаем позже, рассматривая поведение населения страны и социума в целом, а пока покажем, как работают количественные показатели во времени.

    Константность параметров во времени

    Если начинать от показателя уровня благосостояния, к динамике которого мы вернемся в соответствующем разделе описания подсистемы материального потребления, то надо отметить начало его роста в 80-е гг. Так, в сельской местности число товаров длительного пользования на одного сельского жителя (по сопоставимой за 27 лет группе в 15 товаров) изменялось следующим образом: 1971 г. – 5,5, 1981 г. – 5,5, 1991 г. – 8.6, 1997 г. (осень за год до «дефолта») – 9,6. Вес владеющих автомашиной среди семейных сельских жителей последовательно рос соответственно названным годам: 1 % – 11% – 20% – 36%. В слое «богатых» сельских жителей эта картина еще ярче: 4% – 36% – 59% – 84%, в слое «бедных»: 0 % – 1 % – 1 % – 7%. Итак, все семейное село к 1998 г. достигло по автомобилям уровня «зажиточных» образца 1981 г., а «бедные» едва перешагнули уровень «зажиточных» 1971 г. Но данный показатель (машины) – частный качественный показатель. В целом распределение относительно среднего числа остается устойчивым, богатые становятся богаче и их становится меньше, бедные становятся беднее и вымирают, а середняки растут из «холма» в «горный пик», землетрясение – впереди[29].

    Вернемся, однако, к средствам массовой информации. Во введении было упомянуто, что удельный вес абсолютной «не-аудитории» СМИ остается на протяжении почти 40 лет величиной одного порядка. Конечно, аудитории отдельных средств изменили свои объемы, и значительно, но не катастрофически[30]. Исчезли средства массовой устной пропаганды, но агитация стала более массовой, перебазировавшись на телеэкраны и в музыкальные передачи, полиграфия нынешних предвыборных листовок вызвала бы зависть прежних революционных агитаторов (о метаморфозах форм общественно-политической деятельности до времени умолчим).

    Но вот что интересно. В 1968, 1977, 1991, 2004 гг. мы исследовали реальное чтение разных газет населением. Оказалось, что ежедневно к газетному листу обращается около 40 % читающей массовую прессу публики. И вот среди этих читателей среднее число сообщений на одного читателя, как уже указывалось, оказалось постоянным.



    Данные таблицы позволяют вычислить общую массу сообщений, принимаемых в разные годы из разных каналов их аудиториями. Тиражи «Таганрогской правды» 60-х гг. – 50 000 экземпляров, «Правды» 70-х гг. – 10 млн, «АиФ» 1990 г. – 33 млн, «Правды» 90 г. – около 7 млн, «Тамбовской жизни» в 2004 г. – 10 – 12 тыс. экземпляров в день. Общий объем аудиторий газет, как показывают опросы, всегда удваивается за счет семейного приема информации, читают газеты вообще в два раза больше людей, чем тираж выбранного издания. Но каждый день номер читает лишь 40 – 50 % постоянной аудитории. Это элиминирует эффект семейного удвоения тиража. Таким образом, без большой ошибки можно, умножив тираж на среднее число читаемых из номера сообщений (22 – 24), получить и суммарную массу прочитанных сообщений и общие затраты времени на присвоение содержания сообщений в день. Бюджеты времени и Всесоюзные исследования говорят о 25 – 38 минутах на 23 сообщения (средняя арифметическая – 35 минут, мода и медиана – 25, средняя гармоническая – 25). Учтем также, что «АиФ» – еженедельник. Итак – 50 000 x 23 = 1 150 000 человеко-сообщений (25 тыс. человеко-часов), 10 млн x 23 = 230 млн человеко-сообщений (около 5 млн человеко-часов), 7 млн x 23 = 161 млн человеко-сообщений (около 3,5 млн человеко-часов), 33 млн делим на 7 дней, умножаем на 23 и получаем около 110 млн человеко-сообщений (около 2,5 млн человеко-часов) в день, 10 тыс. x 23 = 230 тыс. человеко-сообщений (около 5 тыс. человеко-часов). Все объемы принятой информации разные и совершенно несопоставимые. Абсолютные величины затрат времени на прием информации разных каналов просто нельзя сравнивать. Но средняя – одна и та же на протяжении почти четырех десятилетий[31]. Следовательно, относительная величина времени, общественно необходимого для приема социально организованной информации из газетных печатных изданий у читающей публики константна[32].

    Распределение относительно этой средней меняется в зависимости от интенсивности информационного потока в той степени, в которой этот поток превышает, соответствует или не достигает порога социально системного времени, кристаллизуемого всеми видами деятельности для данного вида. Естественно, что в индивидуальном поведении причинно-следственные факторы этого явления выделить невозможно. Статистика же массового поведения проявляет общественную физиономию наверняка. Так, уже в аудитории «Правды» 1977 г. создавался менее плотный и эффективный поток информации, чем в «Таганрогской правде» 1968 г. Об этом говорит разброс значений признака, падение показателя нормированной энтропии, увеличение коэффициента вариации при практически той же средней. Рынок сообщений предлагал 81 сообщение вдень, и аудитория «не справлялась» с приемом. Еще более разреженный поток присвоенных сообщений виден в общей аудитории «АиФ» и «Правды» в 1990 – 91 гг. Плотность потока пропаганды на реципиента достигает 125 сообщений в день. Распределение выходит из рамок нормального. Возрастает дисперсия, коэффициент вариации по числу читаемых материалов превышает 100 %, энтропия падает, активность приема сосредоточивается в узкой области средней детерминанты в связи с селективной ролью сознания в информационном потоке, превышающем количественный порог времени для приема (чистый случай перепроизводства). Любопытно другое. Крайне полярный случай дает тот же показатель энтропии через четырнадцать лет при очень плотной, похожей на ситуацию с аудиторией «Таганрогской правды» в 1968 г., картиной приема информации через «Тамбовскую жизнь». Здесь как раз «бедный» рынок сообщений, отражающих социальную жизнь, и концентрация возле временной детерминанты происходит из-за менее плотного потока информации. Тут 31 сообщение вдень, порой газета выходит с 9 – 12 содержательными сообщениями, будучи заполняемой с целью выживания рекламой. Читающей публике некуда деться. Фетиши товарного мира привели к еще большей стандартизации социальной жизни, чем пресловутый «тоталитарный» режим, и плотность распределений возрастает, потому что рынок социальных сообщений предельно узок.

    Подобный результат приносит не только незнание пороговых значений времени общественно необходимого для реализации в обществе той или иной формы жизни. То же происходит и при нарушении оптимума функционирования в социальной системе фундаментальных форм сознания. От того, что последствия российских нормативных «переливов» типа «поп с гармонией», показа интимного общения верующих с Богом в храме по ТВ на весь мир невидимы, они не становятся менее разрушительными, чем неуправляемая термоядерная реакция.

    В 1973 г. были обнаружены группы по степени осознания своих информационных потребностей. Дело в том, что определенная социология умело проводит исследования там, где можно взять деньги, абы сказать, что хочет услышать барин. Исследования массовых коммуникаций задавали дежурный вопрос о тематических интересах аудитории, а затем писались рекомендации по сетке вещания или наполнению газетной полосы. Автор книги еще в 1973 г. сопоставил на 4546 актах реального прочтения газетных сообщений совпадение заявленного читателем интереса и характеристик прочитанных, просмотренных и пропущенных сообщений. Методика была повторена в 1977 г. на 35 000 актах приема, в 1991 г. – на 63 000 актах приема информации «АиФ», «Правды» и «Комсомольской правды» и в 2004 г. – на 3546 актах приема сообщений «Тамбовской жизни». Если человек на основании нескольких вопросов называл темы, качества, свойства материалов, которые он предпочитает читать, то это фиксировалось. Процедура выяснения реального чтения газет вела к отметке прямо на газетном листе прочитанных, просмотренных и пропущенных материалов[33]. Затем (в 1973 г. вручную, а позднее на ЭВМ) характеристики материалов, полученные с помощью контент-анализа, в каждом случае прочтения или отказа от чтения сопоставлялись с заявленными интересами. Выяснялась доля читаемых сообщений в общем числе совпадений двух рядов характеристик. Объективная потребность выражена в действии по прочтению. Субъективно осознанная заявлена вербально. Были обнаружены четыре группы читательской аудитории:

    группа 1 объединяет людей, которые вовсе не читают материалов, затрагивающих интересные им темы при встрече этих тем (19 % в 1968 г., 18 % в 1977 г., 2 % в 1991 г., 4 % в 2004 г. в соответствующих аудиториях);

    группа 2 объединяет людей, которые читают от 1 % до 32 % материалов, затрагивающих интересные им темы при встрече этих тем (37 %, 47 %, 75 %, 3 % соответственно годам замеров);

    группа 3 объединяет людей, которые читают от 33 % до 66 % материалов, затрагивающих интересные им темы при встрече этих тем (24 %, 22 %, 10 %, 33 % соответственно годам замеров);

    группа 4 объединяет людей, которые читают от 67 % до 100 % материалов, затрагивающих интересные им темы при встрече этих тем (20 %, 13 %, 13 %, 60 % соответственно годам замеров).

    Вот доля этих групп в группах по активности приема сообщений[34].



    Здесь мы видим не только подтверждение предыдущих выводов на основании дисперсионного и энтропийного анализа линейных распределений активности информационного приема по числу сообщений. Интенсивность приема четче связана с уровнем осознания своих объективных потребностей в информации реципиентом, если объем информационного потока соответствует системному времени, фиксируемому в средней или колеблется близко от него. Следующая таблица делает этот вывод еще более наглядным.



    Характерным обстоятельством, вытекающим из дополнительных данных, является то, что уже в 1968 г. среднее число сообщений, рассмотренное в рамках групп, различающихся активностью в структуре информационно-политических процессов и дифференцирующихся по профессиональной принадлежности и по образованию, совершенно одинаково. Если мы введем в дифференцирующуюся по указанной активности структуру формы межличностной коммуникации (обмен мнениями в бытовой микросреде, семье, производственной общности), то отклонение в средней незначительно возрастет в наиболее активной группе (в 80 %-м интервале до 29,6 принятых на читательскую душу сообщений). При этом среди мало– и средневключенных в массовые формы идеологического процесса средняя не падает. Это значит, что процесс приема сообщений принял уже 40 лет назад массовый характер и читатель совершенно свободно вел себя на рынке сообщений, выбирая в той или иной жизненной ситуации любую качественную информацию, необходимую ему и мало соответствующую заявленным интересам, на которые ориентировались редакции. В то время рынок сообщений сложился, а рынок товаров, как мы вскользь пока рассмотрели, был стандартизован и узок по ассортименту товаров широкого народного потребления и товарному покрытию рубля. Однако теперь дело зеркально изменилось. Насыщенность товарами перекрывает платежеспособный спрос широких слоев населения, а рынок сообщений резко ограничен набором содержательных элементов социальной информации, отражающей жизнь страны. Это видно уже невооруженным взглядом, но мы впоследствии покажем это на данных анализа содержания ведущих газет России.

    Картографирование социальной системы

    Социальное пространство и время, развертываясь в физическом пространстве и времени, являются квазиобъектами, требующими своих, отличных от физических, методов измерения, если мы хотим увидеть их или «потрогать руками».

    Уже в конце 70-х гг. были построены социальные карты активности различных слоев населения в традиционно выделяемых сферах общественной жизни. При проведении второго таганрогского исследования (в рамках ИСИ АН СССР) были зафиксированы на единых показателях распределения населения в контуре информационно-пропагандистских средств и каналов выражения общественного мнения и в сфере общественно-политической деятельности. Сопоставление одинаковых выборок с разницей в 10 лет позволило сделать выводы о том, что при почти неизменной массе деятельности в структуре выделенных сфер жизни наличествует тенденция разрушения этой институциональной структуры. Впоследствии на Всесоюзном исследовании в 10 154 человека это получило подтверждение. Результат позволил построить первые социальные карты разрушающейся структуры, вытянув ее в группы по активности в подлежащем интегральных таблиц. Не анализируя пока динамики этой структуры, покажем взаимосвязи полученных из нее групп по активности с некоторыми признаками в масштабах страны.

    Таким образом, выводы из исследований проекта «Общественное мнение» по г. Таганрогу в 1969 г. на городской выборке в 1021 человек подтверждаются через 10 лет на данных Всесоюзного исследования в 10 154 обследованных. Картина здесь, естественно, представительней. Дополним эту картину таблицей, составленной из разных исследований, фиксируя активность социально-профессиональных групп населения в широком наборе сфер жизни, а затем сделаем выводы сразу по двум социальным картам активности (табл. 1.14, 1.15).

    Как видно, оба способа анализа социального объекта хороши. В первом случае мы инициируем активность в типологическую группировку в подлежащем таблицы и рассматриваем связи сконструированного так признака активности в какой-либо подсистеме с социально-демографическими признаками или признаками активности в другой подсистеме. Во втором случае мы рассматриваем отклонения среднего значения активности социальной группы в той или иной сфере жизни по среднему значению числа форм жизни, освоенных индивидуумом из данной социальной группы. Однако картины взаимно дополняют друг друга. В первом случае мы видим связь включенности в массовые общественные идеологические формы с возрастными, социально-профессиональными, образовательными группами и с уровнем благосостояния. И связь признаков «активности» в рассмотренной подсистеме довольно устойчива и наглядна. Молодое поколение социализируется, старое уходит из активной жизни, среднее наиболее активно. Положение в стратификационной структуре общества тем выше, чем выше образование, достаток. Вторая «диаграмма» показывает контур распределения общественного богатства в активности его присвоения через существующие формы общественной жизни. Вся стоимость непосредственно создается социальными группами, чья активность фиксируется в восьмой строке таблицы – сфере труда. А вот присваивается эта стоимость в иных предметных областях и через активность других социальных групп. Здесь тоже видна роль социальной стратификации, глубины участия в доминирующих к данному моменту в обществе политико-идеологических формах, дающих возможность присвоить более, чем в других областях. Это и есть скрытая семантика общества, на знамени которого символы труда – серп и молот. То, что символы изменились, не означает тождества явной символики и скрытой реальной семантики. Скорее наоборот, и иначе и быть не может.




    * Активность в сфере деятельности фиксируется средним числом форм, освоенных в данной группе. Сферы представлены: деятельность информационных средств (СМИП) – 6 формами, общественная работа (ОБЩР) – 12 формами, выражение общественного мнения (КВОМ) – обращениями в 6 каналов, производство массовой информации (ПМИ) – 3 формами работы с редакциями газет, радио, ТВ, межличностная коммуникация (МЛК) – до 17 форм обсуждения проблем в разных ареалах, проведение свободного времени (ДОСУГ) – 24 формы проведения досуга, уровень благосостояния (БЛАГС) – 63 наименованиями потребительных стоимостей, используемых в обиходе, трудовая сфера (ТРУД) – до 12 форм производственной деятельности, рождаемость (РОЖД) – количеством детей до 16-летнего возраста.


    Видно социальное расслоение и в отдельных группах. Так, домохозяйки отличаются в этот период высоким уровнем достатка и детностью выше средней. Чтобы учиться, надо тоже иметь уровень достатка в семье выше среднего. Пенсионерам (вспомним об их активной малой толике, гаснущей в общей пассивной массе) остается выражать мнения через письма, которые иногда, когда диктует «объективная производственная и политическая необходимость», публикуются редакциями.

    В дальнейшем мы прокартографируем наше общество и отражение его жизни в информационном ряду с 1971 по 2004 гг., рассмотрим некоторые существенные моменты его движения, пользуясь и представленными и другими методами. Сделаем мы это на разных предметных уровнях.

    Уровни статистического анализа

    Выше мы показали, как можно измерить активность людей на предметно-институциональных полях той или иной социальной подсистемы.

    В сущности одна из огромных заслуг генпроекта «Общественное мнение», проведенного в условиях жесточайшего цейтнота, состояла в выявлении фундаментальной роли институциональной структуры массовых информационных и идеологических форм для процесса функционирования общества. Но не только в этом. Именно здесь была открыта возможность измерять активность личности на полюсе «деятельность» числом форм общественной жизни, в рамках которых развертывается индивидуальная жизнь. Оригинальность ситуации состояла в том, что, несмотря на очевидность скрытой переменной «время», стоящей за статистическим распределением людей по числу осваиваемых в жизненном цикле общественных форм, наше знание о поведении общественной системы в целом не является точным в физическом смысле. Социология на шкале исторического времени только подходит к той эпохе, которая в физике знаменовалась галилеевскими измерениями ускорения свободного падения. Да и до этого еще далеко. Мы можем только со среднестатистической ошибкой говорить о «средней» и «больше» или «меньше» «средней» активности, измеряемой, во-первых, числом освоенных форм деятельности относительно существующего в конкретные времена предела, во-вторых, числом присваиваемых продуктов труда, в-третьих, актами деятельности в отношении этих продуктов, в-четвертых, актами мыслительной деятельности, сопровождающей любые из названных типов активности. Если экспериментальные массивы обследованных превышают объемы в 2000 единиц, мы можем ввести показатель, усиливающий достоверность большего или меньшего отклонения, но только в целом по массиву (±2?). При нахождении внутренних связей и зависимостей между характеристиками и параметрами частей объекта для ввода этого критерия (±2?) необходимы экспериментальные массивы числом наблюдений около 10 000 единиц.

    Базы «INSYS» и «UNIVERSUM», созданные автором, удовлетворяют всем поставленным условиям. Этого достаточно для начала анализа.

    Статистическими единицами измерения выступают: 1) индивидуумы и их распределения по тем или иным параметрам, 2) продукты деятельности индивидуумов – те же формы жизни, товары, сообщения, символы знания, нормы права, 3) акты деятельности по присвоению свойств этих предметов – суть свойств предметного социального мира. И при этом акты сознания людей фиксируются не только количественными методами (информированность о свойствах и предметах социального мира, знание имен – «номиналий» – лиц, представляющих определенную область, писаных норм различных секторов права – трудового, уголовного, конституционного), но и в оценочном, отношенческом и прогностическом планах, что позволяет воспроизвести тренды перехода различных уровней обыденного сознания в результирующую деятельность.

    В принципе существует еще один уровень анализа и измерения движения форм социальной среды: выкристаллизовавшиеся в ней квазиобъекты, первые два из которых были показаны пока для примера в социальных картах. В ряде случаев эти «пульсирующие» образования были получены нами при исследовании оценок солидарности людей относительно эффективности принятых публично решений, материалов газеты, апеллирующих к властям, групп по присвоению рекламы товаров повседневного спроса. Они также получены при анализе профессиональной ориентации населения, отношения его к окружающему страну мировому сообществу и освещению жизни стран мира в информационном ряду. Это некие постоянно «горящие, вспыхивающие и гаснущие» в пространственно-временной фигуре социума аппликации деятельности и сознания. Именно эти квазиобъекты требуют от социологии свого изучения: измерения времени и условий существования, плотности своих характеристик при тех или иных экономических условиях обмена деятельностями. Однако представлять их надо по ходу изложения.

    Методы интеграции информации

    Уже в процессе реализации таганрогского проекта перед исследовательской группой остро стояла проблема статистического и математического аппарата, интегрирующего полученные данные. В общем данные проекта насчитывали около 12 млн частот социальных фактов и событий, которые невозможно было осмыслить, если не «сжать» информацию на один, а то и два порядка. Дальнейшая работа резко увеличила информационное поле. В базах данных, положенных в основу анализа, это поле частот в 5 раз объемнее.

    Выше мы вывели инструмент анализа и синтеза на авансцену изложения на живых статистических примерах («Теория мертва, мой друг, но вечно зеленеет древо жизни», – говорит дух познания авторитетному профессору). Однако же, поступая и в дальнейшем таким же образом, мы остановимся здесь на методах, применявшихся в исследовании, для краткого обзора-резюме, облегчающего понимание дальнейшего описания.

    В статистике широко апробированы применяемые нами методы. Наиболее сильным из них для исследований пилотажного типа на начальной стадии выступает комбинаторный метод группировки, когда из «связанных» признаков составляются новые. Сродни ему и метод логической классификации и кластерный анализ, широко применявшийся нами все эти годы для переструктурирования исходных данных наших объектов. После получения новых интегрированных признаков, качественных и количественных, начинается обычно традиционный дисперсионный (или энтропийный) анализ[35]. Трудность их применения долгое время была связана с отсутствием мощной вычислительной техники и статистического аппарата для быстрой работы с огромными базами данных и поиском взаимосвязей. Речь шла о диалоговом режиме работы с базами данных из нескольких сотен исследований.

    В 1978 г. наметился было прорыв в этой области благодаря применению «DA-системы» С. В. Чеснокова на машинах типа PDP-11[36] в Институте Системных исследований, но наше сотрудничество было прервано негативной позицией сотрудников, ставивших в этом институте промежуточную визу на решениях. Для анализа мнгогомиллионного поля частот нужна была «машинно-математическая драга», выясняющая и проявляющая силу связей в матрицах признаков параллельно и одновременно с выводом данных на экран дисплея. Такой подход, отсекающий все лишнее, был реализован в методе формализации серии логических выводов, о котором мы вкратце сказали выше. Поясним его простоту и очевидность.

    Анализируя двумерную матрицу частот, исследователь работает в понятиях «больше» – «меньше», рассматривая нормированное отклонение признака в градациях «подлежащего» от так же нормированного его значения в «сказуемом» по выборке в целом. Сила отклонения рассматривается, анализируется, оценивается, гипотеза выдвигается или отвергается. Это написано во многих учебных пособиях[37].

    Безумна затея – оценивать значимость отклонений по каждой клетке в десятках тысяч таблиц, проверяя то, что важно называется «гипотезой», а по-нашему – просто очередной логический вывод типа «больше» – «меньше». Все это может сделать компьютер, рассмотрев, сравнив, оценив, проставив знак с математической достоверностью. Если отклонение незначимо, программа проставляет в этой клетке знак «±», если частота в таблице непредставительна, программа ставит «·». Так, в табл. 1.7 мы сразу видим дифференциацию возрастных групп по включенности в политико-идеологический и информационный процессы и тут же полную их индифферентность в отклонении их оценок аккумуляции информации органами власти от средних по массиву. Дифференциация оценок в классовом и образовательном срезе и там и там очевидна. Мы сразу видим и лес и деревья.

    Коэффициенты сопряженности, основанные на критерии «хи-квадрат» имеют в анализе другие функции. Они показывают общую связь признаков, когда мы меряем сопряженность разных подсистем. Но не детали. Это хорошо видно на измерении взаимной связи связи в «активности» и «информированности»[38].

    Мы видим, что в первой из таблиц 3x3, где приводятся данные о распределении уровня знаний о «косыгинской» реформе у всего населения города, наибольший коэффициент взаимной сопряженности («хи-квадрат» составляет здесь 350,998). Однако, как только мы исключаем из анализа треть населения, не использующую никаких источников информации об экономической жизни города и не знающую ни одного элемента информации об экономической реформе на предприятиях, мы получаем в несколько раз меньшее значение «хи-квадрата»: 88,813, а отсюда и соответствующие коэффициенты сопряженности. В то же время перепады в долях процентов в 3 – 4 раза (!) от среднего значимы. Они говорят о прямой взаимозависимости знаний о происходящих экономических событиях и производственной и информационной активности. Здесь анализ, основанный на «хи-квадрате», может помочь только в интерпретации показателей энтропии. Она резко возрастает из-за расширения масштабов общности и концентрации массы населения или в области отчуждения от происходящего процесса, или в активной зоне происходящего. На предприятиях Ташкента энтропия по заполненным клеткам 0,738. Две клетки не выпадают. Нельзя быть высокоактивным в определенной области и мало знать об этой области. И наоборот: быть малоактивным и много знать[39]. Перед нами информационно-деятельностный синдром, точно такой же, кстати, как и в случае информационного приема (табл. 1.12). Ведь осознание объективных информационных потребностей – та же информированность на уровне рефлексии собственной деятельности. Но и там коэффициенты на основе «хи-квадрат» «зашкаливаются», и в плотной, и в разреженной аудитории и показывают одно и в плавно принимаемом, и в судорожно выхватываемом потоках сведений (табл. 1.13).



    Между тем все три коэффициента и показатели энтропии работают вместе с оценками силы отклонений и дают достаточно надежную для аргументации картину[40]. Кроме того, здесь возникает фундаментальное предположение, косвенно подтверждаемое падением и возрастанием значений энтропии среди незанятого в народном хозяйстве населения города и среди двух типов производственных общностей (переходящих на новую систему работы и работающих по старой). Дело в том, что энтропия – линейная функция и ее значения, показывая своего рода меру рассеяния данного континуума предметностей по массе населения, позволяют предполагать, что метрика социального пространства ограничена функциональным горизонтом общностей. И чем меньше общность, тем меньше значение энтропии (при прочих равных условиях пронизывания систем деятельности формами силовых линий социальных институтов). Это предположение нуждается в соответствующей экспериментальной проверке.

    Наконец, надо сказать об аппроксимации кривых распределений (кумулят, «гауссиан» и «огив»-кривых «Парето»). Первые полтора десятка из них были получены автором в начале 80-х гг. Тогда они были встречены коллегами «в штыки», но теперь многие говорят о нормальных распределениях в социологических замерах. Программная и электронная базы, однако, не были готовы в то время еще к такому анализу[41]. Однако появление новой серии машин «Pentium», последних версий программного пакета «SPSS», двух версий «TableCurve 2D» и «TableCurve 3D», позволяющих апробированно заниматься аппроксимацией кривых, зависимостей и построением форм пространственно-временной конфигурации общества в трехмерной графике, позволило, наконец, решить поставленные еще 30 лет назад задачи[42].

    Информационная база исследования

    Кое-что сказано уже во Введении, и это избавляет от повторений. В общем и целом, в этой книге интерпретируется информация около 200 исследований, из которых отобрано 135 массивов, представленных в Приложении 1. Здесь 19 Всесоюзных исследований (одно из них Всероссийское по селу) и 116 региональных. Их характеристики следуют из описания в Приложении. Отметим две особенности, которые в описании не указаны, а упомянуты косвенно.

    1. Стихийный характер производства социологической информации в нашем обществе приводил и приводит к тому, что в каждом отдельно взятом исследовании рассматривались (зачастую несмотря на системный «замах») узко определенные области социального и их взаимосвязи. В одном исследовании, например, это владение товарами длительного пользования, спрос на них, сбережения населения и ориентация на формы досуга, – широкий спектр, но нет информационной и политической подсистем. В другом они как раз и представлены, а в вопросе о количестве имеющихся детей[43] фиксируется важный показатель процесса рождаемости, но показателей благосостояния нет. В некоторый общесоюзных исследованиях можно поэтому рассматривать взаимосвязи только отдельных подсистем, сопоставляя их на временном ряду и выясняя динамику взаимосвязи их форм. В минимальной степени эта «ограниченность» присуща исследованиям «Образа жизни», но и там показатели подсистемы потока информации от населения во власть и показатели межличностного общения несколько сужены. Показатели информированности отсутствуют вообще, а попытка построить их косвенным образом не удалась. Зато здесь хорошо разработаны показатели обыденных жизненных представлений населения и проведено блестящее «лонгитюдное» исследование. Но так или иначе эти ограничения ставили проблему, которую надо было снять. С этой целью автором и было проведено в 1990 – 91 гг. последнее Всесоюзное исследование, в котором удалось зафиксировать практически все стороны процесса «деятельность – сознание – деятельность», сняв у личности характеристики развертки ее активности как на уровне макроструктуры общественного организма, так и на других: информированности, осознанных отношений, психолингвистическом (семиотические группы), психическом (аналог теста Люшера), установочно-этническом[44]. Было получено больше 10 000 документов и среднее число ответов на одно интервью в 150 вопросов составило около 750. Здесь был зафиксирован и процесс приема информации в естественных условиях, и уровень семиотической подготовки личности в приеме информации (способности понимать смысл текста на тот или иной лад), и дальнейшее использование элементов текста в практике, и многое другое, необходимое для работы[45]. Вычищенный от недостоверной информации массив составил 9672 документа интервью (с 3608 переменными в версии SPSS), которые дали поле частот в 7,5 млн. (вместе с перевалившими за 60 тыс. контактов с сообщениями «АиФ», «Правды», «Комсомольской правды» и «Советской России»). Общество было взято в самый критический момент точки перехода из одного состояния в другое, а методики обеспечивали стыковку этого массива информации со всеми предыдущими исследованиями по всем существенным параметрам. В дальнейшем можно было проводить только локальные точечные замеры.

    2. Отдельные исследования, часто объединенные в единые массивы, как это упомянуто во Введении и описано в Приложении, интерпретируются теперь с точки зрения последних результатов анализа. Очевидно, что социальные карты и слепки деятельности, которые приведены в данной главе для представления применяемых подходов, а также обнаруженные ранее зависимости, совершенно иначе будут интерпретироваться и пониматься после анализа последних результатов, представленных в главе 2. Даже постоянство среднего числа принятых сообщений за 40-летний период получает совершенно неожиданное освещение после получения фигуры пространственно-временной конфигурации социальной системы и рассмотрения развертки поведения системы на временном ряду.

    Все данные, зависимости и геометрические фигуры, представленные в книге, получены с помощью упомянутых выше статистических пакетов: «SPSS» от 6.0 до 12.0, двух версий программ «TableCurve 2D» и «TableCurve 3D»[46].

    Глава 2

    Пространственно-временная конфигурация социума

    Вектор и скорость изменений в общем поле социальной среды

    Статистические предпосылки константы на макроуровне

    Проясним возможности сопоставления активности в различных подсистемах и выявления присущих нашему обществу областей дисбаланса времени в обмене результатами деятельности. Втабл. 2.1, часть которой создана еще в 1978 г., показан такой дисбаланс между рождаемостью и степенью активности женщин в информационной и общественной деятельности.



    Данные говорят, что в масштабах нашего общества в целом затраты времени в самой плодовитой когорте женщин в процессе замещения поколений через воспитание примерно одного ребенка были в 70 – 80-е гг. эквивалентны времени затрат на включенность примерно в 10 институционализированных форм общественной жизни.

    Здесь стандартное отклонение выступает мерой разброса затрат времени по активности людей в тех или иных формах обмена деятельностями от основной массы, сосредоточенной в типической комбинации форм предметно-институциональной структуры социальной системы. Эта структура выступает здесь в качестве кристаллической решетки «предметно закрепленных общественных сил» (Мамардашвили), в «полях тяготения» которых развертывается обмен свойствами и способностями индивидуумов. Среднее время для обмена свойствами с целью коллективного воспроизводства жизни в социальной системе в цикле замещения поколений при совместном мирном сосуществовании трехпоколенной структуры должно быть очень устойчивым и диктовать разброс по формам системы в целом и различных подсистем, близкий к нормальному[47]. Обмен носит предметный характер и, следовательно, масса его актов распределена по нормальному закону в силу своей колоссальной величины и исторически бесконечного атрибутивно, но конкретной эпохой ограниченного разнообразия форм социальной жизни. Поэтому в отдельно взятой выборке массовое явление должно отразить свойства этого обмена. С другой стороны, распределение индивидуальных временных затрат на обмен имеет нижний предел в виде времени, общественно необходимого для физического воспроизводства «индивидуальной» и в то же время общественной, родовой жизни. Без живой, развивающейся и реально свободной в выборе действий личности система мертва, а для нормального замещения поколений, при прочих равных условиях достигнутых к определенному моменту цивилизацией, необходим минимальный уровень рождений в 2,6 ребенка на семейную пару[48]. Здесь объективно фиксируется относительная величина времени, общественно необходимого для воспроизводства жизни системы. Если обмен не сбалансирован, то в различных подсистемах неизбежно выделяются очаги дисбаланса, которые мы пока увидели в соотношениях затрат на нормальное замещение поколений, и затрат на массовые формы производственной, информационной, общественно-политической и досуговой деятельности. Это противоречие между материальным и духовным производствами и воспроизводством населения, а на уровне дисфункций различных общностей – дисбаланс обмена между трудом и капиталом на полях общностей семья и производственная общность. И существо дела не меняется, будь последняя сельскохозяйственным или заводским коллективом, «семьей» бизнесменов или правительством, выступающим в качестве государственной корпорации по производству золотовалютных резервов, нефтегазовых потоков или казначейских билетов без гарантий обеспечения.


    * При конструировании числа форм общей активности в целях экономии ряд однородных форм общественной работы и межличностной коммуникации объединялся.


    В когорте 25 – 29 лет подсистемой, наиболее сильно дифференцирующей процесс рождаемости, является информационно-политическая, часть форм которой, с одной стороны, пронизывала трудовые коллективы, а с другой – представляла систему форм прямой и обратной связи и информационных потоков между населением и органами власти. Мы уже увидели, что эта подсистема представляла собой общественные формы массового идеологического процесса, включенность в которые была сильно связана с социальной стратификацией. Вне форм подсистемы в 1977 и 1981 гг. оставалось около 25 человек на каждую тысячу населения с избирательным правом, а в 1991 г. – 10 человек на 1000. Системных замеров нынешней ситуации нет, но некоторые исследования 1996 – 2004 гг. говорят, что, хотя эти формы и изменились и перешли на пространства других, более широких общностей, их социальное содержание и функции остались прежними. Клише-идеологемы сменили форму и знак, но не социальное назначение[49].

    Характерными фактами к данным таблицы являются, во-первых, довольно высокая взаимная сопряженность степеней активности в указанной подсистеме форм с активностью в сферах досуга и высоким уровнем благосостояния и, во-вторых, некоторые мировоззренческие и психологические установки, выявившиеся при детальном рассмотрении групп с разной детностью[50]. Эти установки говорят о порожденном социальным развитием механизмов обмена и их регуляторов водоразделе родового и индивидуализированного мировоззрений. К 1990 – 91 гг. в младшем поколении до 32 лет женщины и мужчины с двумя-тремя детьми резко увеличивают трудовую активность; в табл. 2.1 об этом косвенно говорит «+» в пятой колонке. Но люди не знают, что их ожидает полное разрушение институциональных структур и форм жизни производственных коллективов и территориально-производственных агломераций. Их энергия на этом поле активности будет уничтожена[51].

    Обратная связь активности в различных подсистемах нашего общества и репродуктивной активности населения – факт, установленный многими исследованиями. И, таким образом, если в 60 – 80-е гг. дисбаланс общественно необходимого времени фиксировался как противоречие между потребностями развития подсистем материального производства и воспроизводства населения – развитием мира вещей и нормального замещения поколений (между производственным коллективом и семьей, семьей и территориально-производственной агломерацией), – то теперь, после ликвидации институтов производственных общностей, этот дисбаланс уже не «стушеван» ничем и принял форму открытого антагонизма между воспроизводственными функциями семьи и государственной политикой в целом. Пенять больше не на кого, так как сук, на котором сидели, сами же в кураже и срубили. Индивид может рассчитать ресурс своего времени только в затратах на воспроизводство своей индивидуальной или родовой жизни. Объективно этот выбор поставлен так социальной системой. Возможность присвоения времени другого человека и тем самым обмен с ним свойствами и способностями сокращается в атомизированном обществе «свободного» индивидуализма. Но стихийно складывающийся баланс цикла жизни общественной системы отражается и чувствуется индивидуально. Широкие слои населения ясно видят бесперспективность решения проблем неадекватным социальным управлением и отвечают, чем могут. Они «свободны» на поле семьи – последней имеющейся в их распоряжении общности. Пронаталистская политика 80-х годов имела успех не только за счет резонанса с демографически структурно обусловленным подъемом детности (имевшим, кстати, место и недавно), но и потому, что она носила ресурсосберегающий характер для проявления своих общественных функций женщиной-матерью и мужчиной-отцом на семейном пространстве. Это очень хорошо видно из табл. 2.1, где у самой социально активной части когорты женщин 25 – 29 лет в 1981 г. самая высокая за 14 лет средняя рожденных детей. Этот «подъем» сработает потом в 2002 – 2004 гг., когда поколения, рожденные в стабильный период, сами начнут создавать семью. Однако в целом норма детности уменьшалась, и этот «частный успех» не принесет результата на общем фоне. Информационные средства будут в 2004 г. захлебываться в раже от восторженных сообщений о подъеме рождаемости, хотя это будет, во-первых, эхо пронаталистской политики начала 80-х, а во-вторых, реализацией последних по возможным срокам отложенных рождений старших когорт. «Повзросление» рождаемости свидетельствует о глубокой общественной социально-экономической разбалансировке, а вовсе не о долгожданном выходе из мертвящей стагнации.

    В то же время следует отметить очень важный факт: то, что дифференциация по активности скорее фиксирует не личные свойства индивидуума, а общественные нормы и механику устройства «снятия» социальной системой свойств личности. Это общественные формы присвоения личностью жизненного поля активности, которые она застает, вступая в жизнь. И это и есть своего рода отражение социально-исторического, в марксистских терминах формационного, «генома» той или иной этно-социальной аппликации. И он неизбежно должен выкристаллизоваться из объективных «карт» и «слепков» деятельности социальной системы, если мы хотя бы в первом приближении, хотя бы на девять десятых замкнем предметно-институциональную структуру активности и для начала рассмотрим ее внутренние связи.

    Таким образом, в нашей работе социальное пространство – это суммарная масса актов обмена, поле событий взаимодействия в подсистеме обмена свойствами и способностями индивидуумов в процессе реализации общественно-необходимых форм активности. Здесь мы сталкиваемся с фактом, который обычно забывается в идеологии. Первый, очевидный и базовый факт, лежащий в основе разделения труда в обществе, перешел из природной составляющей: это объективное природно-социальное разделение труда между полами.

    Информационная база решения задачи

    Четким подтверждением существования постоянной общественно необходимого времени на макроуровне предметно-институциональной среды явились результаты лонгитюдного исследования в рамках Всесоюзного исследования образа жизни населения СССР. Включенность в максимальное число форм жизни (дихотомия «используют – не используют») давала матрицу 297, фиксирующую как подсистемные, так и общую активности индивидуумов. Оказалось, что кумуляты активности ансамбля москвичей в 1980 и 1985 гг. практически одинаковы и, кроме того, почти тождественны кривым по двум массивам, репрезентативным населению страны (10 154 и 9672 человека за 81 и 91 гг.).

    Мы выбрали для наглядности достаточно простое уравнение из сотен предоставленных программой аппроксимации. И не в формулах дело: мечта об управлении обществом по формулам – объективно несбыточное дело, которое может возникнуть только из убогого миросозерцания. Здесь важен, во-первых, факт надежности и достоверности информации, во-вторых, простота иллюстрации данных, которые были получены по всем видам деятельности (воспроизводства населения, досуга, трудовой, коммуникативной и т. п.), начиная с 1980 г., и рассматриваются суммарно[52].


    Рис. 2.1. Кумуляты активности по четырем исследованиям 1980-1991 гг.


    Отметим три важных обстоятельства. Во-первых, принципиальную устойчивость распределений во всех четырех независимых замерах по приведенным показателям, во-вторых, рост разброса, медианы и падение энтропии в кумуляте по формам жизни в СССР к 1990/91 гг. (система стягивается к центральной области при возрастании распыления массы деятельности и крутизны кривой), в-третьих, высокий доверительный интервал статистической модели.

    Итак, кумулята показывает степень насыщения массой субъекта деятельности определенного количества форм общественной жизни (на кривой отложены значения веса людей, владеющих количеством форм не менее предыдущего числа на шкале «Х»). Здесь следует, во-первых, что человеческая активность распределена относительно некоторого предела числа форм, которые, повторим, атрибутивно бесконечны, а в конкретную эпоху ограниченны, во-вторых, что она имеет некоторый темп и предел насыщения, фиксируемый характеристиками кривой, в-третьих, что стандарты наборов форм жизни слева и справа на шкале абсцисс, качественно локализуя разную плотность социальных институтов и форм жизни в данных ареалах масс населения, ничего не говорят об индивидуальной активности людей[53]. Но силы, кристаллизующие стандарты, говорят об общественной «физиономии» левиафана, расставляющего фигуры в гигантском пространстве социума.


    * Коэффициент определения (r2) показывает степень отклонения приведенной математической модели от эмпирических данных. В двух– и трехмерных графиках коэффициент 1 означает, что все экспериментальные точки ложатся на полученные кривые или поверхности.

    ** И на двухмерных и на трехмерных графиках расчет ошибки основан на сумме квадратов отклонений. В идеале ошибка равна 0.)


    Еще в 1979 г. статистика по первой кумуляте, полученной на данных проекта «Общественное мнение», дала основание для вывода, что при наличии третьей составляющей графика, фиксирующей физическое время, мы получим подлинник траектории общественного движения. Уже тогда начали вырисовываться наиболее продуктивные подходы анализа: с одной стороны, фрактальный, а с другой – рассмотрение полученных закономерностей на шкале времени. Категория возраста могла играть лишь вспомогательную роль, а повторные исследования на одних и тех же показателях лишь фиксировали стабильность структур, в пространстве которых разворачивалась человеческая активность. Конечно, переход от одних форм активности к другим идет соответственно статичной картине, и статика ловит процесс. Но, во-первых, это надо проверить, во-вторых, это никогда не будет одно и то же, в том числе и для принятия управленческих решений. Выход на пространственно-временную конфигурацию социальной системы казался абсолютно недостижимым[54]. Внезапное решение проблемы пришло в 2003 г., когда настало время серьезно поработать с уже готовым исследованием.

    Дело в том, что при рассмотрении активности московского массива в 768 человек, мы имеем дело с одними и теми же людьми, которые были обследованы одной и той же методикой с интервалом в пять лет. Это статистически значимое «лонгитюдное» исследование[55]. Покажем для начала на первой производной от кумуляты их распределение по числу видов деятельности, которыми они пользуются.


    Рис. 2.2.Кривая и полигон распределений активности москвичей в 1980-1985 гг. Апроксимация по уравнению Gaussian(a,b,c,d): y = aexp{-1/2[(x-b)/c]d}


    Надо сказать, что «гауссиана» дает не самый высокий доверительный интервал (r2 = 0,9235 и 0,8747 соответственно в 1980и 1985 гг.). Уравнения Чебышева и Фурье дают интервалы за 98 % и 97 %, особенно не меняя графическую картину. Однако мы выбрали «гауссиану» по широте ее доступности для понимания.



    Общая масса деятельности за 5 лет уменьшилась в ансамбле на 3,6 % (колонка «сумма форм»), чуть упала средняя, возросло максимальное эмпирически фиксируемое число освоенных форм жизни, несколько возросла мода и стандартное отклонение. Качественные изменения: выросли детность и уровень благосостояния, снизились политическая и трудовая активность.

    Однако в ансамбле не было ни одного человека, который не сменил бы минимум три формы деятельности за пять лет, средняя скорость изменений: 21 форма деятельности за рассматриваемый интервал времени, максимальная – 45, все изменилось, а структура – нет[56]. Часть «максимально активных» (по критерию mean ±1?) стала «умеренно активными и пассивными», другие – наоборот. Максимальное число уменьшившихся форм – 36 у одного человека, максимальное число увеличившихся форм +29 у одного человека. Таким образом, скорость имеет вектор падения и подъема относительно некоторого центра баланса перехода людей из одного социального состояния в другое. При этом изменилось все. Количественные изменения за пять лет – явный результат процесса обмена. Качественная структура еще подвижнее: человек не перестал читать газеты, но сменил издание, не перестал слушать радио, но сменил канал и т. д., и т. п. На полигоне распределения по «гауссиане» все стабильно, а на самом деле одна «гора» стала другой «горой», они поменялись почти всей своей массой. В видимой тождественной структуре социума уже другие люди. При неизменности массы вся масса перешла в другое состояние.



    Мы видим, что из ареала «низкоактивных» в ареал «высокоактивных» перешло 0,9 %, наоборот – 0,5 %, из ареала «умеренно» активных в ареал «высокоактивных» – 10,2 %, наоборот – 8,2 %, из ареала «низкоактивных» в ареал «умеренно» активных – 7,6 %, наоборот – 9,0 %. 5,6 % осталось в своем ареале «высокоактивных», а в ареале «низкоактивных» осталось 8,3 %. В «ядре» «середняков» – 49,7 %. У тех, кто остается в своих ареалах активности, самые низкие скорости перехода. У переходящих в полярные ареалы самый длинный путь по социальным полям тяготения и самая большая скорость, измеряемая числом форм жизни. Они идут в очень узком диапазоне скоростей (энтропия общая числа сменившихся форм) предельно диффузной массой (энтропия экспериментальная числа сменившихся форм) и числовые значения диапазонов их полярных векторов «вверх» – «вниз» и «вниз» – «вверх» почти совпадают. Если мы рассмотрим отдельно подсистему массовидных форм идеологического процесса, то там картина зеркальности переходов и «сохранения количества движения» будет еще более четкой.



    Из ареала «низкоактивных» в ареал «высокоактивных» перешло 2 человека на 1000. Столько же – наоборот. Из «умеренно» активных в «низкоактивные» перешло 83 человека на 1000, а 84 из «низкоактивных» в «умеренно» активные. Остальное свидетельствует, что процесс перехода в более «высокоактивные» слои в общественно-политической и информационной деятельности в начале 80-х гг. замедлен, стагнирует по сравнению с обратным ходом в своеобразной «петле гистерезиса» человеческой активности. Можно рассмотреть здесь и другие виды деятельности. Но мы вплотную подошли к решению более важной задачи.

    Как увидеть движение невидимого

    Итак, мы имеем количественную шкалу активности людей за 1980 г. в матрице 297, ее же у этих же людей и по тем же параметрам в 1985 г. и количество изменений по увеличению или уменьшению параметров за единый срок в пять лет: изменений на «+» и на «-» у каждого из этих 768 человек. Обращаю внимание и на то, что пока вся информация имеет фактографический, а не оценочный характер. Это не мнения, не установки, не предположения и не прожективные модели, хотя мы впоследствии рассмотрим и их сочетания на основе кластерного анализа. Задача становится предельно проста. Если вся масса человеческой деятельности одного и того же объекта в определенный период времени переходит из одного состояния в другое при неизменности структуры состояния, то траектории движения по увеличению или уменьшению относительных величин этой массы не могут не повторять профиля фигуры пространственного устройства материальной структуры, в которой происходит движение. Иначе говоря, вектор скорости увеличения или уменьшения объема деятельности у каждого респондента должен показать ту фигуру, которую этот вектор обегает. Как лыжники, несущиеся вниз и поднимающиеся вверх, повторяют профиль горы на встречных движениях, так и векторы скоростей подъемов и падений в структуре социальной системы повторят пространственную фигуру социума в своих траекториях. Аналогично в физике: свет, проходя мимо Солнца, в соответствии с релятивистской теорией ныряет в воронку поля тяготения, продавленную массой звезды и выскакивает из нее уже под другим углом. Благодаря его движению мы «видим» конфигурацию пространства, продавленную звездой. Ее повторяет и траектория орбиты Меркурия.

    Таким образом, расположив по оси «Х» параметры активности за 1980 г., по оси «Y» – их же у этих же людей за 1985 г., а по оси «Z» – те значения вектора скорости на «+» или «-» от точки баланса на шкале активности, которые получились за пять лет, мы получим искомую фигуру детерминационного поля социальной системы с определенной погрешностью[57].

    В табл. 2.5 выделены зоны средней по массиву скорости. Люди здесь дают незначительные флуктуации от средней. Остальные клетки таблицы дали оставшиеся шесть групп отличающихся скоростью и ее направленностью: от самой быстрой вниз до самой быстрой вверх. Более подробная шкала активности разбила массив по активности 1980 г. на пять групп по критерию ±1?, ± 2?. Тот же критерий дифференцировал и активность 1985 г. Матричная проекция переходов из одного ареала активности в другой стала выглядеть так (табл. 2.7).

    Здесь не только очевиднее симметрия переходов. Четче проявляется детерминационная составляющая, не позволяющая за короткий срок перераспределяться в полярные ареалы. Не обнаружено ни одного человека со значениями вектора скоростей +3 и +4 или – 3 и – 4. Относительно стабильно состояние средних групп за пять лет. Относительно, так как и здесь внутри идут очень бурные переходы и изменения, но не выходящие за критерий стандартного отклонения от средней, а потому огрубляемые нами на первых порах. Эти группы фиксируются нулевым переходом, оставаясь внутри своего потока активности. Остальные группы людей идут в относительно быстрых потоках увеличения или уменьшения объема (количества) форм социальной жизни, которые они используют на момент замеров. Перемножив число людей в потоке на значение вектора перехода в определенную группу активности и поместив полученную переменную в качестве функции от значений масс начальной и конечной активности, мы получим фигуру потоков этой активности между двумя ее временными статическими структурами актов деятельности, распределившимися по институционализированным и конституированным формам социальной жизни: Z= F(x, y)[58].


    * Например, из 143 человек, имевших в 1980 г. низкую активность (средняя по массиву – 1 стандартное отклонение), 9 перешли к 1985 г. в группу высокой активности (средняя по массиву +1 стандартное отклонение), то есть «прошли путь» на плюс в 2 стандартных отклонения от средней из числа форм общественной жизни, которыми овладели. 69 человек из этого числа сменили активность на среднюю – «прошли путь» на плюс в 1 стандартное отклонение. 57 человек остались в своей группе низкой активности, а 8 из 143 сменили активность на очень низкую – «прошли путь» на минус в 1 стандартное отклонение.

    ** Уже указанные 9 человек имеют самое большое число изменений – 211. В группах, оставшихся «при своей» активности тоже происходят изменения, но они не выводят их за предел собственных «полей тяготения», измеряемый одним стандартным отклонением.


    Необходимо получить и картину степени интенсивности этих потоков, числа изменений в них, как в целом, так и в полярных потоках. Здесь должно сработать понятие абсолютной скорости смены числа форм жизни за анализируемый период у каждого человека. Результирующая разница или сумма, используемых каждым респондентом форм жизнедеятельности из отобранного их числа (97 форм по принципу «использует – не использует», эмпирически зафиксировано max1980= 63, max1985= 65), является следствием двойного изменения. Человек перестал ходить в театр, смотреть телевизор, спорить с женой о деньгах, но стал читать книги, ходить на охоту, купил машину, построил дом, стал политическим активистом. Три формы убавил, пять прибавил, в прибытке две, но всего изменил восемь. Последняя цифра и говорит о его суммарной активности на жизненном поле. Скалярное произведение (безотносительно к знаку: «уменьшение», «увеличение») абсолютного изменения количества форм жизнедеятельности в той или иной группе, маркированной местом на поверхности потока даст суммарную фигуру двух вертикальных потоков мобильности вверх и вниз относительно предельного числа форм общественной жизни, используемых в заданный промежуток развития.

    Помещаем каждого человека в трехмерное пространство: по оси «Х» его группа активности 1980 г., по оси «Y» его группа активности 1985 г., по оси «Z» его группа перехода, взвешенная на свое значение вектора скорости из клеток табл. 2.7В.


    Рис. 2.3. Распределение потоков изменения активности у 768 человек по количественным показателям активности в матрице 297, зафиксированное в группах, отраженных в табл. 2.7 (см. в Приложении 2 протокол № 1: все 768 точек эксперимента легли на эту поверхность)


    В TableCurve 3D мы просмотрели указанную зависимость в показателях активности в 1980 и 1985 гг. и потоков изменений активности не только в целом, но и по различным сферам жизни и общественным представлениям. Здесь были выделены такие подсистемы: материальное потребление – общее число различных потребительных стоимостей во владении (24 формы), досуг – число форм проведения свободного времени (23 формы), труд – число форм трудовой активности (15 форм), межличностная коммуникация – число форм обсуждения различных проблем (16 форм), информационная и общественно-политическая деятельность – число информационных средств прямого и обратного потока и форм общественной работы (18 форм), детность – число детей до 18 лет в семье, как своих, так и принимаемых в качестве внуков (5 форм: 0, 1, 2, 3, 4 и более).

    Самые «активные» в 1980 г. группы дают самое высокое падение активности (им есть куда падать), самые «пассивные» в 1980 г. группы дают самый высокий подъем активности (есть куда подниматься). На графике видна искривленность поверхности, по которой происходит движение. В целом поверхность дает чуть больше, чем разделы «А» и «В» табл. 2.6. Ниже приводятся параметры аппроксимации потоков активности в целом, в шести вышеуказанных подсистемах, а также по структуре изменения ценностей и жизненных планов (как вводящие в проблему следующего раздела) по тому же уравнению (z = a + bx + cy + dx2 + еу2 + fxy).



    Данные говорят, что количественные изменения в предметно-институциональных структурах различных подсистем могут быть описаны как принципиально сходные. Потоки активности удерживаются около средних значений по номерам групп, несколько выше стартовые возможности подсистемы проведения свободного времени, а отсюда и ниже скорость потоков перехода в ее формах за пять лет. Учтем, что значение «1» для процесса замещения поколений («детность») – это отсутствие детей, а значит, средние «Х» за 1980 г. и «Y» за 1985 г. показывают среднее число детей до 18 лет в массиве реально между группой не имеющих их и имеющих одного ребенка. При этом, хотя детность в ансамбле опрошенных среди поколения до 36 лет за пять лет относительно повысилась, общий вес имеющих детей до 18-летнего возраста упал; в нашем ансамбле субъект социальных действий стареет.

    Посмотрим теперь структуру групп по активности с точки зрения общей массы изменений без учета их направленности по уменьшению или увеличению числа форм жизни. Опять помещаем каждого человека в трехмерное пространство: по оси – «Х» его группа активности 1980 г., по оси «Y» – 1985 г., по оси «Z» – суммарные значения числа измененных форм жизни на пересечении этих групп из табл. 2.7С.



    Рис. 2.4. Графическая фигура распределения общего количества изменений форм жизни у 768 человек за пять лет, по табл. 2.7С (протокол № 1а)

    Как видим, основная масса изменений в предметно-институциональной структуре за пять лет сосредоточена в центре объемной «гауссианы». Хотя фигура описывается уравнением Гаусса, мы для наглядности взяли наиболее простой полином, идущий третьим номером по уровню приближения; r2 = 0,9998. Незаполненные клетки основания графика соответствуют аналогичным клеткам табл. 2.7. Для наглядности дальнейшей интерпретации произведем интерполяцию данной поверхности в однородную сетку с помощью алгоритма «Renka-1» – оценки рассеянного выбора данных в непараметрическом меню.

    Теперь мы отчетливо видим соотношение «масс» количественных изменений в разных зонах переходов и потоков. На последнем графике четче видны переходы в сетке предметно-институциональной среды. Были «малоактивные», ими же и остались через пять лет 5 человек на 1000 в самом ближнем углу основания графика при суммарной скорости 40 изменений за 5 лет (табл. 2.7А, С). Были «малоактивные» в 1980 г., стали в 1985 г. «середняками» 7 на 1000 в пункте «1» x «3» графика при суммарной скорости 101 изменение (табл. 2.7А, С). Были «середняками» в 1980 г., а в 1985 г. стали «малоактивными» 9 на 1000 в пункте «3» x «1» графика при суммарной скорости 157 изменений (табл. 2.7 А, С). Те, кто остался «высокоактивными», в двух замерах находятся в самом дальнем углу графика. Основное число количественных изменений при средних скоростях переходов – в середине «конуса» поверхности. Проекция на плоскость над фигурой дает своего рода «галактический» диск. При некоторых производных по этому же алгоритму интерполяции рядом с основным «диском» появляются две «спутниковые» проекции разобранных выше «выбросов» наиболее активных количественных переходов на уменьшение и увеличение. Если бы мы перевернули фигуру сетки, то аналогия с «полем тяготения» временной константы, держащей основную массу актов движения вокруг центра и позволяющим лишь узконаправленные выбросы в полярные области, была бы очевидна.


    Рис. 2.5. Интерполяция к однородной сетке Renka-1 nX = 16, nY = 16. XY-пункты (точки): 256. Активные пункты (точки): 256


    Однако это гипотетическая аналогия. Мы угадываем, но не видим пока самой поверхности изменений по их траекториям. Дело в том, что переменная «время» присутствует пока что у нас по осям основания трехмерного пространства (оси активности 1980 – 1985 гг.). Мы видим поэтому направления потоков и распределение общей суммарной массы изменений между двумя временными состояниями массы актов обмена в предметной кристаллической решетке социума. Требуется взять суммарные массы изменений отдельно на уменьшение и отдельно на увеличение, но тогда, чтобы увидеть общую поверхность изменений, нужно графически строить уже четырехмерное пространство.

    В принципе эту дилемму можно обойти с помощью имплицирования категории «время» в переменные по осям трехмерного графика. Если по оси «X» отложить суммарные значения увеличения числа форм жизни за 5 лет (скалярное произведение изменений на плюс в каждой из клеток, т. е. общую массу увеличения, распределенную во времени), по оси «Y» – суммарные значения уменьшения числа форм жизни (скалярное произведение изменений на минус в каждой из клеток, т. е. общую массу уменьшения, распределенную во времени), а по оси «Z» – число людей, имеющих эти массы и прошкалированных значениями скоростей переходов («-2», «-1», «0», «+1», «+2»), то потоки изменений от оси баланса «тяготения» примут ту форму, в которой они протекали в различных направлениях за пять лет.



    Характерная особенность данных – превышение количества изменений на минус над количеством изменений на плюс за пять лет. И особенно это видно на высокоактивных стратах. У малоактивных в начальный период число уменьшений и увеличений объемов социальных составляющих деятельности уравновешено. У высокоактивных уменьшения превышают увеличение – они уходят из этого предметного ареала социальной среды, и для анализа новых форм, которые возникают нужен другой инструмент замера в эксперименте.

    Но построим график. На оси «X» отложим значения переменной «суммарная масса изменений на плюс», на оси «Y» – «суммарная масса изменений на минус», на оси «Z» – число людей по пяти скоростным потокам.


    Рис. 2.6.Графическая фигура траекторий потоков изменения активности в формах общественной жизни у 768 человек за пять лет, по табл. 2.9 (Протокол № 1b).


    Теперь мы имеем основания предполагать, что пространственно-временная конфигурация социальной среды, взятой в максимальном числе предметно-институциональных форм общественной жизни, представляет из себя набор реализующихся в каждой из подсистем социума спиральных лент Мебиуса с бесконечной кривизной. Константа относительной величины времени, общественно необходимого для воспроизводства системы в цикле ее качественной определенности, предопределяет фигуру той сетки социального пространства, в которой идут волновые процессы спиральных переходов. Снова произведем интерполяцию уже новой поверхности в однородную сетку с помощью алгоритма Renka-1.

    Мы видим поверхность «воронки», по которой «скользят» зафиксированные нами эмпирически потоки человеческой активности в предметно-институциональной среде. Они рождаются, живут, гаснут и оставляют после себя достающуюся следующим поколениям пространственную среду.


    Рис. 2.7.Интерполяция к однородной сетке Renka-1 nX = 16, nY = 16. XY-пункты (точки): 256. Активные пункты (точки): 256


    Полученные данные, однако, требуют проверки в нескольких планах. Один из них – общая конфигурация подсистемы сознания. Три взаимосвязанных других – во-первых, количество «n» в n-мерном пространстве или количество спиралей в «социальной молекуле», во-вторых, асинхронность исинхронность скоростей смены форм жизни в этих подсистемах, которые (и только, а не мистические «пассионарные» толчки) позволяют создавать резервы для импульсов активности в направлении разряженных полей пространства обмена, в-третьих, инвариантность фигур и поверхностей потоков в различных подсистемах. Кроме того, не все еще показано в плане константности массы деятельности в предметно-институциональной кристаллической решетке социума при динамике ее элементов и сочетания высоких степеней детерминации и свободы выбора в поведении индивидуума. И, наконец, проверка надежности модели на больших массивах Всесоюзных исследований. Сделаем это, рассматривая жизненные представления людей.

    Адекватность фигур полей активности и социальных представлений

    Как было сказано выше, в исследованиях «Образа жизни» не были задействованы переменные, на основе которых можно анализировать информированность населения относительно тех предметностей, динамику активности в пространстве которых удалось замерить. В то же время в исследованиях был поставлен ряд вопросов, касающихся планов на ближайшие пять лет (и в 1980, и в 1985 гг.) и жизненных ориентаций респондента. Последние выявлялись тремя вопросами (одним открытым о том, что значит хорошо жить, двумя закрытыми со шкалами оценок, во-первых, важности факторов достижения успеха в жизни и, во-вторых, наиболее значимых для респондента видов деятельности). Вопросы о планах составляли около 30 ситуаций (7 по жизненным ситуациям, семья, учеба, работа, квалификация, и т. п. и 23 по приобретению различных товаров и услуг). Общее число закрытий по жизненным ориентациям и мотивам успеха составило 34. Конечно, кластерный анализ бессилен перед матрицей 297. Не лучше обстоит дело и в случае 234. Однако мы провели кластерный анализ отдельно по 3 закрытиям открытого вопроса и 16 закрытиям оценок важности достижения успеха и по 15 закрытиям важности отдельных видов деятельности. Затем были выделены два одинаковых для 1980 и 1985 гг. ряда кластеров по 15 (виды деятельности) и по 14 (ценности) гнезд. Пришлось делить одинаково в связи с тем, что в 1980 г., например, выделялся кластер «жилье и работа», а в 1985-м он фиксировался уже как «жилье и положение в обществе». Эти 29 гнезд составили основу количественных шкал адекватных для 1980 и 1985 гг. для каждого респондента, а затем соответственно и для шкалы изменения скорости изменения жизненных представлений. Здесь была получена следующая картина (рис. 2.8).



    Рис. 2.8. Графическая фигура траекторий потоков изменения ценностей и жизненных представлений у 768 человек за пять лет (Протокол № 1z).


    В общем и целом фигура движения потоков жизненных представлений или «ценностей» свидетельствует о том, что обыденное сознание ограничено полем обмена деятельностями в его квазипредметной форме смысловых отношений, стоящей за вещным миром. Поле сознания, «снятое» в социологии, «обегает» поле активности, оно принципиально не может быть анализируемо вне деятельности, как и последняя вне его, точно также, как индивидуум, личность и общество не могут быть рассматриваемы порознь.

    Но посмотрим на качественное наполнение изменений объема жизненных представлений в целом и по группам с различной скоростью изменений в лонгитюдном исследовании, а потом взглянем с новой позиции на статическую картину в рамках Всесоюзного исследования, перевзвесив его на генеральную совокупность.

    Для простоты восприятия мы сначала построим структуру динамики изменения объема представлений за пять лет, аналогичную той, которая была построена в табл. 2.5 при интеграции динамики общей активности в предметно-институциональной структуре в целом, а затем, разбив на группы по скорости изменений, посмотрим, какие представления наиболее устойчивы, а какие более подвижны.

    В первую очередь отметим отсутствие взаимной сопряженности между количественными структурами, построенными на полях представлений, по сравнению с аналогичными на полях деятельности. Здесь «хи-квадрат» значим лишь при 85 %, (коэффициент Пирсона равен 0,0991, Крамера-Чупрова – 0,0704). Поля представлений находятся в более свободном состоянии и менее детерминированы временем, чем потоки активности в предметной среде (или затрат времени в ней), хотя структурно поле представлений тождественно по показателям энтропии и картине перепада скоростей полю активности. Резко бросается в глаза лишь одно различие. В табл. 2.5 диагональные группы имели скорость близкую к средней во всех трех случаях. Здесь у имевших минимальное поле представлений и оставшихся в нем скорость сокращения объемов выше средней, а у оставшихся на максимальном поле представлений – ниже средней (они все-таки быстрее меняют объемы выделенных «ценностей» на «минус»).

    Возьмем теперь все девять групп, различных по скорости изменения объема представлений за 5 лет. Возьмем все наши «гнезда кластеров» («достаток», «жилье», «работа», «способности», «образование», «трудолюбие», «престиж», «выгода», «инициатива», «деньги», «отзывчивость», «цель в жизни», «здоровье», «честность», «семья и дети») и добавим к ним кластеры по наиболее важным видам деятельности, которые назвал обследуемый в первый раз и через 5 лет: «общественная работа», «коллекционирование, занятия литературой и искусством», «культурный отдых: посещение театров, выставок, концертов», «спорт», «общение с любимым человеком», «общение с друзьями», «просмотр телевидения, чтение газет, прослушивание радио» (последние три все попали в один кластер; ср. с табл. 2.1 объективно распределенных, а не субъективно осознаваемых, структур деятельности по включенности в систему СМИ в Таганроге 1969 г.). Получим по каждой «ценности» и виду деятельности коэффициенты взаимосвязей (Пирсона, Крамера-Чупрова, сопряженности) распределения людей в 9 «скоростных группах» из табл. 2.10, взятых с точки зрения «логического квадрата»:



    1) не было представлений ранее и нет спустя 5 лет (не считали и не считают важным) «– -»;

    2) не было ранее, но появились спустя 5 лет (не считали важным, но стали считать) «– +»;

    3) были ранее, но потом не стало (считали вид деятельности важным, теперь перестали) «+ -»;

    4) были ранее и остались (считали важным и считают поныне) «++».



    Отсюда следует, что остающиеся неизменными на протяжении 5 лет «здоровье», «работа», «семья и дети» и «трудолюбие» являются базовыми ценностями, не связанными с группами, демонстрирующими высокие скорости смены жизненных представлений[59]. Характерно, что образование и учеба, занятия искусством и посещение зрелищ выступают в смене ориентаций отражением естественной смены форм деятельности и резервуарами временных затрат. Уход из сферы общественной деятельности и размыв ее структуры был отмечен нами в таганрогских исследованиях еще в 1979 г. Но связь с группами быстрой смены «ценностных ориентаций» таких параметров, как «честность», «цель в жизни», «отзывчивость», «престиж», «инициатива» и «выгода», где баланс на «-» превышает переход за 5 лет на «+» показывает, что эти «ценности» и являются теми превращенными формами сознания, которые играют в обществе роль быстро сменяемого мускула духовного производства для соответствующей организации деятельности по поддержанию базовых ценностей. Отметим почти полную зеркальную тождественность как начавших исповедовать ту или иную «ценность», важность той или иной формы жизни, так и перешедших на другие представления. Происходит все то же самое, что и с формами и комбинациями видов деятельности. Через 5 лет число людей, имеющих определенную аппликацию представлений по базовым кластерам остается тем же, но это уже другие люди. Предыдущие, оказавшись в ином социальном пространстве, покинули ареал данного духовного мускула, на их место пришли новые, принявшие их социальные функции.

    Об этом же говорит и сравнение наших данных с данными массива в 10 154 человека, перевзвешенных на генеральную совокупность – взрослое население СССР по структурным параметрам по переписи населения. В табл. 2.12 приведены жизненные представления по Всесоюзному исследованию. Из лонгитюдного исследования в этом массиве присутствует всего 199 человек и, естественно, они не могут повлиять на распределение ответов в массиве в 10 154 человека. Массив статичен. В нем не замерялась предыдущая деятельность. Однако, сложив проценты в двух колонках (3 и 4) табл. 2.11 по той или иной ценности или важному виду деятельности из лонгитюдного (другого!) исследования, мы получим почти те же цифры, что и в замере по населению страны.

    Количественно-качественная структура, зафиксированная в табл. 2.12, несет в себе результат динамического равновесия, показанного на фигуре «перехода» ценностей (рис. 2.8) и в динамике каждого кластера ценностей (табл. 2.11), схватываемых «здесь и сейчас» и только в это мгновение состояния системы. Уже через секунду физического времени все носители этой структуры будут иметь совершенно иное положение, но структура останется та же. В отличие от поверхностей потоков активности, отражающих величины изменений деятельности, мы видим здесь только поверхность волны, но не само движение. Однако именно теперь можно с учетом полученного результата анализировать статистические ряды, имея в виду, что под устойчивой поверхностью социального пространства идет непрерывный поток флуктуаций обмена деятельностями и накопления изменений отношений отдельных фрагментов, которые приведут потом к фундаментальным подвижкам.

    Именно превышение скалярной массы изменений на минус по сравнению с такой же массой изменений на плюс в лонгитюдном исследовании за 5 лет, отмеченное выше, показывает, что в стохастическом по характеру движении захватываются новые предметные области. Они закрепляются в определенных социальных ареалах при тех или иных условиях, а оставленные предметные «поля» переходят на иной уровень функционирования, редуцируют и занимают узко локальные области социального организма. При этом обнаруживаются два важных обстоятельства: во-первых, равновесие системы относительно некоторого центра баланса, во-вторых, вероятность повторяемости и самотождественности элементарной фигуры движений вокруг центра баланса обмена результатами в любой из подсистем человеческой деятельности. Тут-то и важно было бы знать, являются ли «жилье» и «достаток» стимулами возрастающей активности или они при удовлетворении потребностей в их предметных референтах переключают переход активности людей на удовлетворение совершенно иных потребностей, что и ведет к возрастанию скорости перехода из средней группы в группу максимальной активности движения.



    Прокомментируем некоторые данные.

    1. Коэффициент корреляции рангов (по Спирмену) между кластерами ценностей и деятельностной ориентации москвичей, с одной стороны, и тем же рядом кластеров у населения страны – с другой, составляет 0,994. Однако ряд у москвичей получен сложением частот в кластерах ценностей и видов деятельности по двум параметрам: «имели 5 лет назад и имеют теперь, имели 5 лет назад, но не имеют теперь (т. е. в 1985 г.)», тогда как во Всесоюзном массиве 1980 г. (где среди 10 154 человек «присутствуют» всего 199 из 768 москвичей) этот ряд получен однократным замером. Так что по Москве в 1985 г. можно было назад «предсказать» ценности СССР в 1980 г. Но то же и наоборот: можно было сложить «по Москве» два других значения в 1985 г. и получить данные по стране на год вперед[60]. Это чистый эксперимент «ex-post-facto», демонстрирующий практическую силу модели, полученной на лонгитюдном исследовании в 768 человек, подтверждаемой массивом в 10 154, перевзвешенном на генеральную совокупность по данным переписи в ЦСУ СССР (перевзвес дал 10217).

    2. Посмотрим на Всесоюзном исследовании соотношение весов людей с определенным количеством кластеров ценностей и распределением весов частот этих ценностей по всему зафиксированному полю людских представлений. Те же три группы «объема» ценностных ориентаций, что выделены в лонгитюдном исследовании для фиксации скоростей количественных изменений через 5 лет, выделены и во Всесоюзном исследовании, с той лишь разницей, что это однократный замер. У москвичей они составляли 18,2 % – 68,4 % – 13,4 %, во Всесоюзном исследовании – 14,8 % – 72,1 % – 13,1 % ансамблей обследованных. У москвичей распределение скошено к группе с малым числом кластеров, а в Союзе более острая «гауссиана». Стоит ли за этим более высокая идеологическая подвижность москвичей, трудно сказать – важно другое: 14,8 % населения страны охвачено всего лишь 6,2 % всего поля ценностно-деятельностных ориентаций, тогда как 13,1 % этого же населения присваивает себе 23,1 % этого поля представлений. 1511человек дают 6173 частот этого поля, а 1338 – 23 095 частот (4,1 против 17,3 в среднем). Меньшая группа дает в четыре с лишним раза больше. Однако можно и ошибаться в утверждении, что «действительное духовное богатство индивида всецело зависит от богатства его действительных отношений»[61]. Это для Англии XIX в. и для всего мира, может, и правильно, а в России все не так. Оказывается, в почти 100-тысячном поле сознания из пересечения людей и ценностно-деятельностных ячеек-кластеров в группе с «малым» объемом ценностей именно базовые их формы: «здоровье», «семья и дети», «работа», «трудолюбие», «деньги», «достаток» и «жилье» в 1,5 – 3 раза превышают их объемы у группы с «большим» диапазоном ценностно-деятельностных кластеров. В группе со средним по числу диапазоном к этой закономерности прибавляется «честность», «цель в жизни», «образование и учеба», «общение с любимым человеком» и «отзывчивость». Конечно, можно предполагать, что у группы «духовно богатых» людей уже есть и «деньги», и «жилье», и «общественная работа» (особенно), и многое другое, в чем они не нуждаются. Но нельзя не увидеть, что их переходы с одного блока ценностных ориентаций на другой более подвижны, а значит, их ценности вовсе не те, и за ними стоит скрытая этимологическая составляющая «ценностей». Нельзя идти и от противного, предполагая, что ценим то, чего нет. Тогда у 90 % страны нет здоровья. Это сейчас, при нынешнем духовном «богатстве» – очень похоже, но чтобы в 1980 г.?! Боже упаси!!

    3. Наиболее подвижны «престиж» (44 % переходов по лонгитюду), «отзывчивость» (44 % переходов), «образование и учеба» [46 % переходов (получили образование – оно не ценность)], «общение с любимым человеком» [46 % переходов (была любимая, стала жена или наоборот – муж, уже не ценность, ценность – семья)], «честность» (40 % переходов), «деньги» (под 40 % переходов), «достаток» (под 40 % переходов). Эти ценности похожи на разменную монету главных жизненных «купюр». Нормированная энтропия во всем поле частот (по 27 кластерам 99 917 частот) равна 0,934. Однако в группе базовых ценностей она 0,824, в средней группе – 0,918, а в группе с наибольшим количеством кластеров – 0,976, т. е. самая высокая степень неопределенности ценностных ориентаций по выделяемому предметному ряду. Говорить об устойчивости групп ориентации здесь не представляется возможным. Здесь ценностные ориентации в другом мире.

    4. Количественный показатель не числа кластеров (как в разбираемом случае, когда он дал нормальное распределение), но числа ответов по вопросу, «что для Вас является главным в жизни», во втором таганрогском исследовании 1979 г. (2000 респондентов – занятое население) давал ровное «плато» на числе от одного до семи ответов. При этом наблюдался монотонный последовательный прирост в каждой группе «новой» важной предметности по отношению к предыдущей: один ответ – первое место – «семья», два ответа – первое место – «семья», второе – «работа», три ответа – та же последовательность + «уважение окружающих», четыре ответа – та же последовательность + «общение с друзьями», пять ответов – последовательность сбивается – «достаток» меняется местами с «общением», шесть ответов – последовательность восстановлена + «сознание необходимости обществу», семь ответов – та же последовательность в первых пяти пунктах + ценности, связанные с общественным служением. Напрашивалось предположение, что в достаточно большой выборке можно зафиксировать, как в геологическом срезе берега реки, последовательность возникновения типов общностей при развитии социальной системы в целом, связанную, с одной стороны, с фундаментальными подсистемами (воспроизводство населения, труд, общение, материальное потребление, культура), а с другой – с удовлетворением и насыщением фундаментальных социальных человеческих потребностей (в детях, активности, общении, знании, социокультурных формах обмена). Ответ мог бы решить проблему конструирования социально-исторического термометра в каждый конкретный момент развития общества методами социологии[62]. Запомним: это понадобится нам при поиске области выделения метрики и масштабов уже не социального времени, но пространства, рассматриваемого как поля фундаментальных общностей, возникавших из самотождественных фрактальных образований при развитии орудий труда-взаимодействия с окружающим предметным миром и возникновения различных форм цивилизации на шкале физического времени.

    В разбираемых двух массивах мы попробовали выделить все сочетания первых семи фундаментальных кластеров, объединив их в шесть за счет слияния «работы» и «трудолюбия». Были построены две «шахматные доски» по 64 клетки. Вне этих шести кластеров в Москве оказался один человек на 1000, а в СССР – 3 человека. Картина по Москве и СССР практически совпала (табл. 2.13 и 2.14). Коэффициент корреляции по 49 клеткам матрицы равен +0,877 по Спирмену.

    В московском массиве 6 групп, составляющих 12 % от всех заполненных клеток дают 63,9 % ансамбля. Во Всесоюзном массиве, перевзвешенном на генсовокупность, 9 групп (16 % сочетаний) дают 63,8 % ансамбля. Из каких же жизненных представлений составлены доминантные сочетания?

    Первое место у ансамблей «Москва» – «СССР»: все шесть кластеров – «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «цель в жизни», «общение с любимым человеком». Это фундамент: 20 % в Москве, 16,4 % в Союзе (табл. 2.13 и 2.14). Второе место в двух ансамблях – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «цель в жизни» (ушло «общение с любимым человеком»). Третье место в двух ансамблях – четыре кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети» и возвратившееся «общение с любимым человеком» (ушли «честность» и «цель в жизни»). Четвертое место в двух ансамблях – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «цель в жизни», «общение с любимым человеком», повторилась фундаментальная группа без «честности». Пятое место у москвичей – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «общение с любимым человеком», здесь снова «честность» поменялась с «целью в жизни». Пятое место «по Союзу» – три кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети». Шестое место у москвичей – три кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети». Шестое место «по Союзу» – пять кластеров: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность», «общение с любимым человеком» (равно пятому месту в московском ансамбле). Седьмое место у москвичей – это девятое «по Союзу» – четыре кластера: «здоровье», «труд», «честность», «цель в жизни» (5 % или «уходят» из ценностного поля «семья и дети» или не «пришли» в него[63]). Восьмое место в двух ансамблях совпадает – два кластера: «труд» и «здоровье». Девятое место у москвичей это десятое «по Союзу» – четыре кластера: «труд», «здоровье», «семья и дети», «честность». Девять сочетаний дают по московскому массиву 74,1 %, по Всесоюзному 65,2 %

    Такова была качественная характеристика ценностной ориентации москвичей и населения страны в 1980 – 87 гг. на самом пороге социальных испытаний и катастроф. Можно и нужно отследить, как и в какой точке своей траектории общество, декларировавшее своими высшими ценностями трудолюбие, продолжение рода, честность и цель в жизни, оказалось парализованным перед философией стяжательства и цепной реакцией биологической составляющей в единственную общественную ценность – категорию физического выживания. Фундаментальные сдвиги не бывают случайными, а причитания об обманутом народе нужны для того, чтобы общество осталось обманутым и никогда не пришло к пониманию, где, как, в который раз, при каких обстоятельствах и кто так примитивно глупо, жестоко и бесчеловечно обошелся с жизнью.

    М. К. Мамардашвили в работе «Классический и неклассический идеалы рациональности», говоря о «полях» сознания, подчеркивал, что не биологическое и психическое организует поле социального действия. «Мы находим предметы, которые были особым изображением мира, символическим изображением мира, а не отражением его, особым в том смысле, что они были явно конструктивными по отношению к человеческому существу, т. е. были орудиями переведения биологических качеств, биологических структур, биологических реакций и состояний человеческого существа в режим человеческого их бытия. А это другой режим. Естественным образом человеческие качества […] привязанность, честь и т. д., – не даны природой. Они чем-то создаются, действием чего-то, в свою очередь созданного, а именно такого рода предметов, которые мы сейчас (в нашу эпоху. – А. Ж.) называем предметами искусства. А предмет искусства просто воспроизводит в своем пространстве, канализирует наши возможности понимания, видения, и без него психическая жизнь представляет собой хаос, распадается. Мы не можем внимание постоянно удерживать на одной и той же высоте, мы не можем устойчиво любить один и тот же предмет […]. Представьте себе, если бы человеческие наши отношения зависели бы от этих порогов чувствительности. Они сами по себе [пороги. – А. Ж.] обладают таким режимом, что держать постоянство и тождество человеческих состояний они не могут.

    А что же держит тогда? Держат вот понимательно-вещественные предметы, являющиеся конструктивными машинами по отношению к нам […]

    Символы – вот, например, дощечки, на которых изображено мировое дерево, известное в семиотике и мифологиях. Такие дощечки никого не кормят. И создавались они, наверное, не для того, чтобы кормиться. Они избыточны по отношению к любой практической жизни человека. Но, очевидно, через избыточное на этой стороне в практической жизни и появляются впервые человеческие связи между этими существами, общественные и социальные формы жизни того или иного рода в зависимости от того, каков этот технос, т. е. какие изобретены артефакты, органы, тела […]




    Тем самым возникает идея, условно скажем, некоторых матричных состояний и структур человеческого действия и сознания, в пространстве которых […] «идеально» формируются – и в людях порождаются в качестве осадка или вторичного продукта – состояния или человеческие свойства памяти, верности, добра и т. д. Тем самым мы тогда можем говорить, что сознание в отличие от того сознания, какое показывал нам принцип «когито», есть некоторое структурное расположение в пространстве и времени этих артефактов или третьих вещей. Это не пространство и время нашей обыденной практической жизни. Но только выйдя в него и вернувшись из него сюда, мы рождаемся, а, как известно, люди рождаются только вторым рождением. Я специально употребляю этот очень древний и точный символ, чтобы замкнуть им свое рассуждение. Что будет на стороне человеческого действия, как оно будет структурироваться и т. д., зависит от того, какие создались такого рода «третьи вещи" (или наши органы или приставки к нам самим), через которые мы конституируемся […] Они не изображают, а через свои элементы изображения чего-то призрачного, невидимого, сказочного конструируют. […] Если вы привяжете ребенка и не дадите ему играть и фантазировать, т. е. заниматься чем-то внеопытным и к жизни не имеющим отношения, то вы не получите в итоге из этого ребенка человеческого существа»[64].

    Мы вернемся к этим классическим посылкам после анализа эмпирических данных о происшедшем и продолжающемся разрушении «полей смыслов» (в разобранном выше смысле «третьих вещей»). Конечно, можно было бы комментировать и сейчас, сопровождая комментарий выводами о составе групп, переходящих от одной ценности к другой. Но это увело бы изложение в детали, тогда как задача прежде всего в иллюстрации общих контуров пространственно-временной модели человеческой активности и характера ее разверток. Вкратце замечу лишь следствие из роли «третьих вещей» и детских игр. Если вы, управляя социальной системой, не предоставите объективно требуемой экономической свободы, а будете навязывать статус-кво институтов частных или корпоративных интересов, например, форм собственности, вы разрушите систему. Если вы при этом неизбежно вынуждены будете строить полицейское государство, то на другом полюсе вы с железной необходимостью получите преступное сообщество. Как убеждали шестнадцать лет назад по другому поводу – «иного не дано».

    Перейдем к анализу уже совершенно очевидного из предыдущих данных волнового, циклического относительно некоторых констант характера метаморфоз форм пространственно-временных состояний общественной системы.

    Волновой характер поведения системы на шкале времени

    Картина скорости изменений и активности в целом

    Общая скорость изменений. Уже в ходе второго таганрогского исследования в 1979 г. в ИСИ АН СССР мы столкнулись с тем, что общая масса деятельности в объеме того или иного подсистемного предметно-институционального континуума, измеренная числом реализуемых человеко-форм, устойчива. Изменения свидетельствовали о социальных подвижках – насыщение рынка тем или иным товаром, смены политической или идеологической линии управления и т. п., но в целом показатели энтропии, средние, дисперсия, корреляции, говоря о «пульсациях» в тех или иных участках социального организма, оставались возле своих предыдущих значений. Теперь понятно, что мы наблюдали профиль «волны» движения форм жизни в социальном пространстве. Зная это, можно, используя возрастную шкалу, рассмотреть на ней все три элемента, представленных в предшествующем изложении: предыдущую и последовавшую активности, скорость изменений. Рассмотреть на возрастной шкале эти нормированные элементы можно, во-первых, в целом, во-вторых, как в рамках различных подсистем деятельности и сознания, так и в их связи или корреляте, в-третьих, в рамках связи указанных подсистем с учетом вектора (на плюс или на минус) и величины изменения скорости изменений активности от точки баланса, в-четвертых, в рамках тех подсистем, которые будут найдены при решении трех предыдущих задач. Именно они могут указать то количество асинхронных спиралей социального пространства, которое говорит и о его «n»-мерности, и его морфологической структуре.

    Конечно, рассматривая объекты пространственно-временной структуры социальной среды, мы ограничены двухмерной на плоскости и трехмерной в объеме графикой. Однако за коррелятом спиралей степеней активностей и скоростей в зависимости от смены параметров тех или иных подсистем социального целого мы сможем понять и представить его структуру.

    При выборе возрастной шкалы мы остановились на парной. Работа по выбору шкал с учетом нормирования параметров длилась около месяца с помощью Table Curve 2D. Дело в том, что погодовая шкала дает очень точные колебания и активности и скорости ее изменения у каждого человека в лонгитюдном исследовании. Однако, несмотря на высокую надежность данных (что уже было показано), дробность шкалы снижает степень приближения моделей до 71 %. Это нас не устраивало. Трехлетний интервал возрастной шкалы повышал степень приближения до 100 %, но «смазывал» пики и провалы, а значит, не давал «резкости» наблюдений через корреляции амплитуды и длины волн скоростей в различных подсистемах. Эту шкалу также пришлось испытать на всех выделенных подсистемах форм деятельности и сознания и выбраковать. Шкала возрастов с двухлетним интервалом, несколько смазывая пики волн, дает степень приближения от 92 % и выше, а кроме того, служит очень наглядной графической иллюстрацией в рамках статпакета SPSS, что немаловажно при представлении логики изложения и результатов. Только один первый график амплитуды и частоты колебаний величины скорости изменений количества форм деятельности по каждому человеку мы приводим на годовой интервальной шкале для иллюстрации всех оттенков подъемов и провалов. Повысить надежность годовой шкалы позволят лонгитюдные исследования объемом не менее 1500 – 2000 наблюдений. Это дело будущих исследователей.

    Обратимся к данным табл. 2.15 и выполненным на их основании графическим картинам, начиная с рис. 2.9.


    Рис. 2.9.Амплитуда и частота изменений скоростей уменьшения и роста количества форм жизнедеятельности респондентов с определенным числом лет по данным лонгитюдного исследования москвичей 1980-85 гг. Шкала возраста погодовая; на данных табл. 2.15, колонки 4. По оси «Y» отложены нормированные значения разницы между числом форм жизни индивида в 1985 и 1980 гг. Скажем, 50 – 40 = 10 или 25 – 53 = -28. Эти значения нормированы по точке баланса: средней, принятой за «0»


    Этот и последующие графики сделаны на основании данных табл. 2.15. Разница, однако, в том, что последующие иллюстрации сделаны на базе попарных группировок возрастов. На графиках (кроме трех линий рис. 2.10) показана скорость, а не активность. Три линии на рис. 2.10 как раз показывают общую величину активности того или иного возраста среди москвичей 1980 г., среди них же через 5 лет и в границах Всесоюзного исследования образа жизни в 1981 г. в 10 154 человека. Это дает наглядное представление о принципиальном сходстве полученных результатов в рамках различных групп населения и населения в целом, что в свою очередь свидетельствует о массовости и всеобщем характере измеряемых процессов.

    Что мы видим? Во-первых, процесс подъемов и снижений активности носит ярко выраженный волновой характер. Во-вторых, после 47,5 лет начинается абсолютное понижение скоростей активности перехода с одного количества форм жизни на другое, которое нигде более не достигает даже нижних пределов скоростей предшествующего поколенческого слоя. В-третьих, абсолютное снижение скоростей изменения количественного параметра активности сопровождается трехкратным, возрастающим по амплитуде и сокращающимся по частоте к концу жизненного цикла людей, относительным увеличением скоростей. Мы видим процесс превращения людской активности в материальную структуру человеческого сообщества – в мир институтов, вещей, стоимостей и символов. Мы видим относительно разные амплитуду и длину волны переходов в различные ареалы социума в первой и второй половине жизни, активность юности, безнадежно падающую после начала процесса замещения поколений, социальную агонию стариков. В характере длины волн мы впервые угадываем разную кривизну материальной воронки социального пространства актов обмена деятельностями, куда эта волна втягивается (рис. 2.7). И уже эта картина говорит, что мы могли бы жить значительно дольше и лучше, хотя график отражает не самое плохое время в стране.




    Методика анализа скорости изменений в различных подсистемах. Общую (не на «плюс» и на «минус», это – потом) кривую изменения скоростей по возрастам, объединенным в парные группы, мы рассмотрели в следующих ракурсах:

    1) скорость процесса замещения поколений: скорость, т. е. число на «плюс» и на «минус» появления за 5 лет детей, входящих в поколенческий возраст от 1 до 18 лет и выходящих из него, как в семейных парах, рожавших этих детей, так и в старшем поколении, принимающих их в семье как внуков[65] (диапазон за пять лет от +3 до -3 детей);

    2) скорость изменения объема достатка: число потребительных стоимостей из числа товаров длительного пользования, приобретенных или потерянных за этот же срок в пять лет этими же людьми в этих же возрастных группах (число потребительных стоимостей 23);

    3) скорость изменения объема форм проведения свободного времени: уменьшившееся или увеличившееся за 5 лет число форм досуга у каждого из 768 людей взятых в этом же возрастном диапазоне (число форм досуга 24, при этом формы информационной деятельности и общественно-политической здесь исключены);

    4) скорость изменения объема форм трудовой деятельности: уменьшившееся или увеличившееся за 5 лет число форм трудовой активности у каждого человека на этой же возрастной шкале (выполнение производственных заданий, трудовая дисциплина, повышение квалификации, рационализаторская деятельность, идеологические формы поддержания трудовой активности и т. п., – всего 15 форм);

    5) скорость изменения объема форм межличностной коммуникации в трудовом коллективе, в семье и бытовой микросреде: уменьшившееся или увеличившееся за 5 лет число форм обсуждения различных проблемных вопросов у каждого человека на этой же возрастной шкале (от решений органов власти и администрации предприятий, до вопросов семейного бюджета и т. п., – всего 16 форм);

    6) скорость изменения числа форм информационной и общественно-политической деятельности: уменьшившееся или увеличившееся за 5 лет число форм общественной работы, каналов выражения общественного мнения и средств массовой информации и пропаганды у каждого человека на этой же возрастной шкале (шесть средств массовой информации, шесть каналов выражения общественного мнения, одиннадцать форм общественной работы, – всего 23 формы при отдельном рассмотрении);

    7) скорость изменения объема жизненных представлений и ориентаций («ценностей»): как было показано выше, число изменений объема «попаданий» в 29 кластеров у каждого человека на этой же возрастной шкале;

    8) скорость изменения объема жизненных планов: число уменьшившихся и увеличившихся намерений на 5 предстоящих лет у каждого человека на этой же возрастной шкале (купить дачу, помочь детям, построить дом, переехать в город, завести семью, заняться общественной работой, купить телевизор и т. п., – всего 34 вида социальных намерений).

    Замечу, что при рассмотрении матрицы 297 мы укрупняли общественную работу до 6 пунктов за счет «слипавшихся» в реальной практике форм, разбивая их при отдельном рассмотрении для получения более плавной «гауссианы» средних величин активности и скоростей и, следовательно, более качественной их дифференциации. Если в матрице 297 воспроизводство населения представлено фактом наличия детей до 18 лет, то здесь процесс замещения поколений фиксируется шкалой от +3 до – 3 детей, появляющихся в определенной возрастной группе и выходящих из нее. Надо, конечно, брать процесс в чистом виде от дня рождения человека до дня рождения у него в семейной паре своих детей, но и при несовершенном параметре зависимости уже видны. Ценностные ориентации приведены у нас выше в количестве 27, а не 29 кластеров, потому что в двух независимых рядах кластеров были пары «труд – работа» и «образование – учеба», что было объединено, но вколичественных волнах скоростей рассматривается отдельно.

    Совпадение волн активности и скоростей изменений

    На следующем графике (рис.2.10) показаны пять линий, которые представлены средними по каждому возрасту в табл. 2.15. Уже здесь наблюдается принципиальное сходство волны суммарной возрастной активности в рамках Всесоюзного исследования 1981 г., московских массивов 1980 и 1985 гг. Общество остается в стабильном состоянии, но волна, полученная разностью между количеством форм активности у человека в пятилетний период, фиксируемых у одних и тех же людей в 1980 и 1985 гг., неуклонно падает. Это та же волна, что и на рис. 2.9, но на попарных возрастах и со степенью приближения 0,9992. Кроме того, характерной особенностью является график изменения разницы числа детей, которая снижается до предела к 40 годам и повышается с появлением в семьях внуков. При этом, учитывая повышение рождаемости среди москвичей в молодых когортах в начале 1980-х годов, мы должны были бы наблюдать одинаковые уровни волны появления в семьях детей у младших когорт и внуков у старших. Однако волна в старших возрастах идет ниже, что может свидетельствовать о процессе распада трехпоколенных семей, отделения детей от родителей в самостоятельные семьи и по ряду социальных причин невозможностью наиболее эффективного использования ресурса времени в полной, трехпоколенной семье.


    Рис. 2.10. Распределение показателя социальной активности по возрастам от 25 до 67 лет во Всесоюзном исследовании образа жизни 1981 г., в лонгитюдном исследовании москвичей в 1980-85 гг., а также скорости изменения общей активности и детности 1980-85 гг. (шкала возраста попарная; на данных табл. 2.15 колонки 1-5, средние нормированы)


    Table Curve 2D дает по кривым первым номером полином Фурье с приближением (r2) 0,9038 по волне скорости изменений в целом; 0,9992 по общей активности по СССР; 0,9907 по Москве 1980 г.; 0,9660 по Москве 1985 г. и 0,9868 по изменениям детности (при x' = от 0 до ?):



    И график, и таблица в общем и деталях говорят о следующем.

    1. Надежность данных. Коэффициент корреляции рангов Пирсона равен +0,919 по волне возрастной активности СССР в 1981 г. и Москве 1985 г. (кривые 1 и 3). Он же составляет +0,868 по волнам возрастной активности москвичей 1980 и 1985 гг. (кривые 2 и 3) и +0,701 по волне скорости изменений за 5 лет и конечной активности москвичей (кривые 4 и 3). Волна стартовой активности дает коэффициент взаимной сопряженности с волной изменений +0,265 (кривые 4 и 2). Таким образом, как и в случае с ценностями при внешней стабильности структуры, все движется к конечным точкам движения, которые стимулируют его (волна движения коррелирует с конечным, а не исходным пунктом при тождественности структур обоих пунктов). Совпадение волн возрастной активности в Москве 1985 г. и СССР 1981 г., высокая корреляция волны изменений в Москве к 1985 г. с возрастной активностью по СССР в 1981 г., равная +0,675 (кривые 4 и 1) позволяет предположить, что регион двигался в сторону состояния всей страны, но уточняющих деталей мы не имеем. Сходство же процессов на массивах (перевзвешенном на генсовокупность, и лонгитюдном) очевидно уже не только по показателям жизненных представлений (ценностей), но и по параметрам активности.

    2. Синхронность волн состояний параметров активности за счет совпадения частот и амплитуд этих волн по возрастам сопровождается асинхронностью этих волн по отношению к детности: волна детности дает – 0,141 со стартовой активностью 1980 г. (кривые 5 и 2), +0,004 с финишной активностью 1985 г. (кривые 5 и 3), – 0,214 с погодовой волной скорости изменения объема досуга (колонки 5 и 7 табл. 2.15), – 0,346 с погодовой волной скорости изменения объема включенности в сферы информационной и общественно-политической деятельности (колонки 5 и 10 табл. 2.15). Последнее подтверждает анализом подвижных волн то, что было зафиксировано и показано в первой главе на структурах активности двух подсистем в статических картинах. Отрицательная связь волны «детности» и волны изменений объема досуга на возрастной шкале подтверждает также и вывод из анализа ценностных представлений о том, что формы досуга служат своего рода резервуарами времени, демпфирующими его социальный дисбаланс. В добавление последние данные подсказывают, что динамика ценностных представлений коррелируют с объективными изменениями действительности. Кроме того, следует сделать вывод, что наиболее сильно с нормами малодетности, выраженными в поведении, связана включенность в наиболее массовидные формы процессов духовного производства. Об этом без указания на детали и причины говорит отрицательная связь амплитуд и частоты волн изменений соответствующих подсистем на возрастной шкале.

    3. Общая масса деятельности уменьшилась на 3,6 % – это видно по средним. Во всех подсистемах деятельности и жизненных представлений (ценностей, оценок важности видов деятельности и планов на будущее) скорости изменений чуть ниже нулевого баланса, кроме скорости изменения уровня достатка. Число потребительных стоимостей на душу населения Москвы чуть выросло (колонка 6 табл. 2.15). Все это говорит, во-первых, о том, что основным стимулом деятельности является «достаток», а во-вторых, – что общество медленно меняет предметно-институциональную основу деятельности, выскальзывая из существующих в какие-то другие формы, для исследования которых, как мы сказали, уже в то время надо было подыскивать новый инструмент.

    4. Асинхронность волн изменений на возрастной шкале подсказывает, что, сопоставляя (коррелируя на возрастной шкале) волны изменений в различных подсистемах деятельности, можно найти подсистемы, близкие и далекие по дисбалансу времени, а значит, пространственному положению в социуме.

    Синхронность и асинхронность волн на шкале времени

    На рис. 2.11 видны скорости изменений числа форм досуга и детности (слева) и числа вещей, свидетельствующих о достатке и детности (справа) у возрастных групп, взятых попарно с 22 до 68 лет за пятилетний период.


    Рис. 2.11. Сопоставление «волны» разниц в числе форм досуга и числа детей и «волны» разниц в числе форм достатка и числа детей за 5 лет в возрастах от 22 до 68 лет в лонгитюдном исследовании москвичей в 1980-85 гг. (шкала возраста полярная; на данных табл. 2.15 колонка 7 и 5, 6 и 5, средние нормированы, интерполяция произведена с помощью пакета SPSS)


    Уже здесь, на общих (не только на плюс и на минус) волнах изменений видна полярность колебаний количественных движений в парных возрастах между подсистемами рождаемости и свободного времени (коэффициент корреляции рангов Спирмена = – 0,185), рождаемости и присвоения свойств потребительных стоимостей и услуг из мира вещей (-0,037). Кроме того, здесь нужно отметить и такой факт: сфера свободного времени – единственная подсистема, где скорость количественных изменений не только держится на возрастной шкале возле точки баланса, но и несколько поднимается в старших возрастах. При внимательном рассмотрении этой волны уже на погодовой шкале заметна не только устойчивость ее амплитуды, но и большая частота, что свидетельствует о более быстрой и свободной смене форм внерабочего времени в анализируемый период.

    В целом тут срабатывает правило: скорость появления детей относительно растет (в верхних точках), а скорости роста благосостояния и объемов досуга падают (в нижних точках). Это неестественное положение для называющих себя «цивилизованными» обществ, где рост семьи должен представлять собой потенциалы расширения рынка товаров и услуг и увеличения объема инфраструктуры досуга для семейного времяпрепровождения с детьми. Именно для антицивилизационных отношений, которые никогда не признаются в идеологическом информационном ряду в своей античеловеческой сущности, характерен дисбаланс между воспроизводством жизни и фетишизацией определенной вещной и семантической символики социального. Мы видим это в Москве 1980 – 1985 гг., где появляются клубы типа «Меридиан», куда толпой идут люди среднего достатка со своими детьми, где параллельно борьбе с пьянством начинается строительство спортивных учреждений. Для начавшегося перелома стагнации нужны еще большие усилия. Они и будут сделаны ельцинской фракцией КПСС в прямо противоположном направлении. Данные показывают, что можно было поступать иначе, тем более, что основные мировые конкуренты были готовы и к иному исходу нашего движения. Но тогда начнут страдать интересы тех корпоративных групп внутри страны, которые, решив в брежневскую эпоху «кадровые вопросы», уже приготовились за предшествующий период к схватке за передел собственности под знаком «вхождения в мировое цивилизованное сообщество и предотвращения мировой войны». Ложность постановки вопроса выбора стратегии, которой потом задним числом оправдывали «путчи» и «реформы», очевидна уже в этом пункте. Как будет показано в следующей главе, очевидна она была и народу.

    На другом графике (рис. 2.12) мы видим не только противоположность пиков и ложбин волн возрастания и падения объемов использования иституциональных структур политико-информационной деятельности и досуга, но и их совпадения.

    Здесь важно следующее. С одной стороны, наблюдаются совпадения в увеличении объемов досуга и информационной и общественно-политической деятельности, что отмечалось как связанность деятельностей в этом «контуре» уже в проекте «Общественное мнение». С другой стороны, есть и расхождения и «диссонансы» (асинхронности) в волнах. В определенных парах возрастов есть пространственно-временная близость этих институциональных форм жизни, в других ее нет.

    Еще большие сходства и различия на шкале попарных возрастов бросаются в глаза на графике волн изменения активности в межличностном общении и в объемах ценностей (рис. 2.13).

    Здесь коэффициент корреляции Спирмена = +0,384, Пирсона = +0,352, Кендалла = +0,283. Однако следует обратить внимание и на другие обстоятельства. Ранговая корреляция хорошо работает на сопоставлении амплитуды и длины волны в тех или иных подсистемах, если они совпадают или разнятся длиной волны на протяжении всей шкалы. Малейший сдвиг во времени совпадения частот приводит к «смазыванию» резкости корреляции в одном ракурсе и наоборот проявлению ее в другом. Это свойство можно использовать на первых порах структурирования объекта, во-первых, преобразуя шкалы, во-вторых, перебирая комбинации подсистем и сфер жизнедеятельности. Очень хорошо это свойство коррелировать «сквозь» определенную и сконструированную исследователем призму видно на шкале жизненных планов. Если мы берем общую волну изменений, то имеем результатом слабую корреляцию изменения уровня благосостояния и волны планов: на попарной шкале возрастов на +0,110 по Пирсону, +0,216 по Спирмену, на повозрастной шкале на +0,104 по Пирсону, +0,070 по Спирмену. Когда же волна скоростей разбивается на два потока – изменения на плюс и изменения на минус, – волна изменений благосостояния на плюс коррелирует на возрастной шкале с волной планов на плюс в +0,677, а на минус +0,822 по достаточно осторожному коэффициенту Пирсона, что может означать и предшествующее, и последующее изменению скорости движения благосостояния изменение планов. Этот процесс нужно исследовать отдельно.


    Рис. 2.12. Сопоставление «волн» разниц в числе форм информационной и общественно-политической деятельности, с одной стороны, и числа форм досуга, с другой, в возрастах от 22 до 68 лет в лонгитюдном исследовании москвичей в 1980-85 гг. (шкала возраста попарная; на данных табл. 2.15 колонки 10 и 7, средние нормированы, интерполяция произведена с помощью пакета SPSS)

    Корреляции волн на шкале времени

    Здесь возникает очень интересная задача. Корреляционная матрица позволяет увидеть связи изменений различных подсистем: рождаемости, материального потребления (уровня благосостояния), объема и широты ареала проведения свободного времени, трудовой активности, ареалов межличностного общения, информационной и общественно-политической деятельности, ценностных представлений и ориентаций и жизненных планов. При этом, если речь идет о выявлении дисбаланса общественно необходимого времени в реализации форм жизни этих подсистем в целом (а только так и можно ставить вопрос на первых порах анализа системы), то лучше, конечно, брать каждую подсистему на шкале возрастов также попарно: шкала изменений на плюс (в рост), шкала изменений на минус (в сокращение). Тогда влияние явлений дисбаланса относительно системной постоянной времени будет четче, нежели на волне общих (и на плюс, и на минус) изменений, где многомерность системы создает помехи в резкости наблюдений.



    Рис. 2.13. Сопоставление «волн» разниц в числе форм межличностного общения, с одной стороны, и объема форм ценностей, с другой, в возрастах от 22 до 68 лет в лонгитюдном исследовании москвичей в 1980-85 гг. (шкала возраста попарная; на данных табл. 2.15 колонки 9 и 11, средние нормированы, интерполяция произведена с помощью пакета SPSS)

    Результаты этой операции представлены в верхней части (А) корреляционной матрицы табл. 2.16.

    Разберем сначала структурные связи потоков восходящих и нисходящих изменений в рамках подсистем, представляющих полюс «деятельность», а потом посмотрим на связи подсистем «деятельность» и «сознание» на возрастной шкале.



    1. Фавориты положительных связей: «волна межличностного общения на плюс – волна информационной и общественно-политической активности на плюс» (+0,854), «трудовая волна на плюс – волна достатка на плюс» (+0,811), «волна информационной и общественно-политической активности на плюс – волна достатка на плюс» (+0,721), «волна детности на плюс – трудовая волна на плюс» (+0,710), «волна общения на плюс – волна достатка на плюс» (+0,660), «волна информационной и общественно-политической активности на плюс – волна трудовой активности на плюс» (+0,650), «волна общения на плюс – волна трудовой активности на плюс» (+0,640), «волна досуга на плюс – волна достатка на плюс» (+0,612), «волна трудовой активности на плюс – волна досуга на плюс» (+0,601), «волна детности на плюс – волна достатка на плюс» (+0,551). Эта связь замыкает корреляцию положительных возрастающих волн активности на возрастной шкале, причем она поляризована (+0,302) волной детности на плюс и достатка на минус (с вероятностью 85,8 %).

    2. Пары-фавориты отрицательных связей: «активность в труде на плюс – ареал досуга на минус» (+0,772), «волна благосостояния на плюс – волна досуга на минус» (+0,701), «волна детности на плюс – волна досуга на минус» (+0,694).

    3. Пары-фавориты полярных форм поведения: «скорость детности на плюс – скорость детности на минус» (-0,472, с вероятностью 95 %), «скорость досуга на плюс – скорость досуга на минус» (+0,459, с вероятностью 95 %). Это значит, во-первых, что в попарных возрастных группах идут встречные потоки уменьшения и увеличения активности освоения форм досуга, дающие положительную корреляцию, а во-вторых, что процесс рождаемости наиболее резко поляризован нормами детности. Первое говорит о более высокой частоте перехода с одного вида деятельности на другой в подсистеме свободного времени, второе – о наибольшей глубине дифференциации именно в области процесса воспроизводства населения. И то и другое свидетельствует, что основные возможности выбора населением форм присвоения резервов времени находятся в нашем обществе в этих двух подсистемах деятельности.

    Но об этом же говорят и пары фаворитов отрицательных связей, где процесс возрастания трудовой активности, скоростей увеличения благосостояния и детности жестко связывается с падением скорости освоения общественных форм свободного времени. Обратим также внимание на поляризацию пар «скорость увеличения достатка – скорость увеличения или уменьшения досуга». Связь и там и там велика, что свидетельствует о дифференциации по этому параметру.

    Положительные связи свидетельствуют о близости в пространственно-временной модели социума трудовой подсистемы и подсистемы межличностного общения, а также информационной и общественно-политической, которые, позволяя реализоваться трудовой активности, служащей средством достижения достатка и создания семьи, формировали в системе ядро для нормального развития при устранении явлений дисбаланса обмена результатами труда. Однако уже в это время третье место по связи с волной ускоренного роста достатка занимало продвижение по формам активности в идеологической подсистеме.

    Подсистема потоков жизненных представлений и ценностей не имеет ярко выраженных корреляций с подсистемами деятельности на возрастной шкале. Стохастический характер процессов обмена размывает ее по возрастным группам. Во всяком случае через «фильтр» категории «возраст» связи волн здесь не просматриваются. Не то с жизненными планами. Очень четкая поляризация их практически по всем деятельностным подсистемам говорит о подвижной и быстрой реакции людей на изменяющиеся контуры реальности, проявляющейся и сквозь призму возрастных признаков.

    Итак, первая часть задачи выполнена. Можно рискнуть воспроизвести морфологическую структуру социальной системы, своего рода кристаллическую решетку пространственно-временной конфигурации, в которой висит вся масса деятельности по обмену свойствами и способностями индивидов.

    Подсистемы обмена деятельностью как метрики конфигурации

    Корреляции скоростей изменений различных подсистем

    Выделим на основании корреляций на возрастной шкале четыре подсистемы деятельности, разбив каждую на три степени активности в ней индивида (на те степени, надежность которых уже апробирована):

    1) воспроизводство населения (не имеющие детей до 18 лет, имеющие одного ребенка, имеющие двух и более детей до 18 лет);

    2) материальное состояние (низкий, средний, высокий уровень благосостояния по числу товаров длительного пользования, имеющихся в распоряжении);

    3) трудовая, общественно-политическая и коммуникативная активность как единая в то время система тесно связанных с друг другом социальных институтов (низкий, средний, высокий уровень активности во всех трех подсистемах деятельности);

    4) свободное время, досуг – подсистема «оперативной» реинтеграции своих затрат в других формах деятельности (низкая, средняя, высокая активность).

    Расположив три степени активности первой подсистемы и разделив каждую при этом на три аналогичных степени второй подсистемы, мы получим 9 групп в «подлежащем» матрицы. Девять аналогичных групп по двум другим подсистемам расположим в «сказуемом» матрицы. Мы получаем четырехмерное социальное пространство в 81 клетку на одном и том же массиве одних и тех же людей с интервалом в 5 лет. Заполненность матрицы в 1980 и 1985 гг. покажет: устойчивость структуры через тождественность заполнения и через число оставшихся в своих ячейках людей, связь матриц через скорости перехода, плотность социального пространства в этой кристаллической решетке через нормированную энтропию, близость различных подсистем через ранговую корреляцию структур распределения индивидуумов и масс их деятельности и скоростей перехода в этой кристаллической решетке.

    Замечу, что мы проработали для анализа не одну, а три матрицы с различными комбинационными наполнениями и подлежащего и сказуемого. В двух из них было по 81 ячейке (9x9 = 81), в одной, где сфера труда была взята четырьмя степенями с нулевым показателем было 108 ячеек (9x12 = 108). В двух из них заполненными оказалось в 1980 г. в первой 65, во второй 66, а в 1985 г. соответственно 63 и 65 ячеек. В матрице из 108 ячеек оказались заполненными в 1980 г. 82, а в 1985 г. 83 ячейки.

    Заполняемость фиксируется в пределах от 76 % до 81 % от предельного числа ячеек. Мы выбрали для представления и корреляций тех же волн скоростей, что и на возрастной шкале (табл. 2.16) вторую из «малых» матриц по причине ее относительно большей устойчивости, хотя общие показатели по всем трем структурам довольно схожи (табл. 2.18 и 2.19). При этом, конечно, понятно, что уже эти эксперименты требуют детального описания в отдельной книге с приведением протоколов обсчета. Здесь все-таки надо коснуться темы выбора кристаллической решетки в первом представлении. Дисбаланс общественно необходимого времени с подсистемой «воспроизводство населения» очевиден. Подсистема благосостояния выделяется традиционно. Подсистема досуга сама выделяется характером амплитуды своей волны на возрастной шкале и предположительно большей частотой или более короткой длиной волны смены количества форм жизни. Три подсистемы – «труд», «прямая и обратная информационные подсистемы связи органов управления и населения и общественно-политическая деятельность», «межличностное общение» – были сильно взаимосвязаны в формах существования производственных и территориально-производственных агломераций. Посмотрим пока на систему так. Потом можно и по-другому.



    Прежде чем комментировать табл. 2.17, скорости изменений в ней и корреляционную матрицу из табл. 2.16 (вниз от диагонали), приведем общую экспозицию корреляций, во-первых, по связям волны общей (не на плюс и на минус, а в целом) скорости изменений социальной активности ансамбля за пять лет с волнами скоростей изменений по отдельным подсистемам, во-вторых, по связи той же общей скорости изменений в отдельных подсистемах на попарной возрастной шкале между собой. Первые коэффициенты корреляции свидетельствуют о вкладе той или иной подсистемы в общую скорость изменений, вторые – об общей связи подсистем между собой.

    Наибольшая корреляция между общей волной изменений (рис. 2.9) и волной изменения уровней благосостояния (+0,875 по Пирсону). На втором месте связь общей волны изменений со скоростью изменений обратного и прямого потока информационной деятельности и формами общественно-политической деятельности (+0,739). На третьем месте связь общей волны изменений со скоростью изменений активности в подсистеме труда (+0,719). На четвертом месте связь общей волны изменений со скоростью изменения активности в подсистеме межличностного общений (+0,686). Таким образом, наибольший вклад в общую массу изменений в ансамбле за 5 лет вносит подсистема материального благополучия, поляризуя социальную систему на два мощных потока возрастания и падения уровня благосостояния в тех или иных ареалах социума. На втором месте – подсистема массовых форм идеологического процесса: институциональная структура потока информирования и пропаганды на население, структура демократических институтов обратной связи от населения к органам местной и центральной власти, структура общественно-политической деятельности в рамках производственных общностей. На третьем – подсистема материального и духовного производства, подсистема труда. На четвертом – подсистема межличностного общения.

    По взаимосвязям отдельных подсистем на волнах общих изменений (поток возрастания на плюс от точки баланса и поток падения на минус от точки баланса, – оба потока в одном показателе, как и выше) лидирует связь подсистем массовых форм идеологического процесса с подсистемой межличностного общения (+0,718). На втором месте связь подсистем труда и благосостояния (+0,620). На третьем – связь подсистем массовых форм идеологического процесса со скоростью изменения благосостояния (прямая связь +0,583). Обратная связь на волнах в целом зафиксирована между подсистемами труда и досуга (-0,607).

    На связях подсистем деятельности и сознания на общих волнах положительная связь фиксируется между волнами изменения досуга и ценностных представлений (+0,513). Слабее связи между трудовой волной и волной планов (+0,425) и волной изменений межличностного общения и волной ценностей (+0,352). Последний коэффициент мы уже приводили с графиком волн межличностного общения и ценностей (рис. 2.13).

    Все это, а также изложенное в разделе о коэффициентах корреляции полярных потоков изменения активности на попарной возрастной шкале, в несколько ином, общем ракурсе подтверждает существование общего материального стимула развертки активности, двойных способов его достижения через трудовую и политическую активность, демпфирование дисбаланса времени подсистемами досуга и рождаемости (волна рождаемости на плюс – общая волна изменений досуга дает коэффициент – 0,469, волна рождаемости на минус – общая волна изменений информационно-политической активности = +0.504). Довольно низкие коэффициенты связи волн трудовой активности и планов и волны межличностного общения и ценностных представлений говорят о том, что, хотя планы связаны с трудовой деятельностью, но не только с ней, а ценности, укрепляясь в межличностном общении, имеют и другие социальные детерминанты.

    Теперь обратимся к табл. 2.17. Здесь в матрице в 81 клетку распределены одни и те же люди из лонгитюдного московского исследования 1980 – 85 гг. в расчете на 1000 для удобства сравнения. Из всех ячеек проекции сформированного четырехмерного социального пространства активности в 1980 г. оказались заполненными 66, а в 1985 г. – 65. 59 ячеек оказались заполненным и в первом и втором замере. Семь ячеек заполнены в 1980 г., но не заполнены в 1985 г., и в них находятся 18 человек на 1000. Шесть ячеек заполнены в 1985 г., но не заполнены в 1980 г., и в них – 6 человек на 1000. Объединяем эти группы в одну и рассматриваем корреляцию 60 пар групп в 1980 и 1985 гг. по следующим параметрам:

    1) корреляция распределений массы людей по ячейкам по весу каждой ячейки в первый и второй замер (Пирсон, Кендалл, Спирмен);

    2) корреляция распределения массы людей по ячейкам в первый и второй замер по величине активности в каждой ячейке, которая была на стартовом замере (Пирсон, Кендалл, Спирмен);

    3) корреляция распределения массы людей по ячейкам в первый и второй замер по величине активности в каждой ячейке, которая была на финишном замере (Пирсон, Кендалл, Спирмен);

    4) корреляция распределения массы людей по ячейкам в первый и второй замер по той величине скорости изменений в каждой ячейке, которая была на финишном замере и представляет шкалу от – 30 до +40 изменений числа форм жизни, нормированную от – 1 до +1 (Пирсон, Кендалл, Спирмен);

    5) удельный вес людей, оставшихся в своих ячейках проекции за пять лет между первым и вторым замерами.

    В первом варианте матриц за 1980 и 1985 гг. в подлежащем мы объединяли в три группы «уровень благосостояния» и «досуг», перемножая их в подлежащем же на «детность» (девять групп), а в сказуемом располагали активность в «труде и информационно-политической деятельности», перемноженную на активность в «межличностном общении» (девять групп). Во втором варианте матриц подлежащее оставалось тем же (9 групп), а в сказуемом располагались три группы по активности в «информационно-политической деятельности и в межличностной коммуникации», которые дробились на четыре группы по активности в «труде», где одной группой были не занятые в народном хозяйстве. Оставив публикацию распределений по матрицам в стороне, приводим корреляционные коэффициенты по всем трем экспериментам (т. е. по шести матрицам: по три указанных на старте и финише).

    Кроме этого, мы приводим по всем матрицам, как по последним двум, приведенным в табл. 2.17, так и по четырем, которые были рассмотрены только экспериментально, коэффициенты Пирсона, взаимной сопряженности, Крамера-Чупрова, «хи-квадрат» и нормированную энтропию по всем ячейкам за 1980 и 1985 гг.



    Теперь – взаимная сопряженность во всех трех матрицах и значения нормированной энтропии.



    Конечно, последняя таблица говорит о некотором стягивании массы субъекта к центру пространственно-временной институциональной «решетки», по которой распределена его активность, но не настолько, чтобы не увидеть принципиального тождества структур, высокой стабильности распределения субъекта деятельности по выделенной матрице. Не это, однако, главное. При сохранении заполняемости всех выделенных ячеек, как бы мы ни меняли комбинацию различных общественных подсистем, скорость перехода в количественных формах активности в предметно-институциональной среде за 5 лет огромна. На своих местах остаются от 12 % до 15 % ансамбля. Это значит, что, скажем, обнаруживая в угловой клетке таблицы 14 человек на тысячу среди массива одних и тех же людей и в 1980 и в 1985 гг., мы должны твердо понимать, что это разные люди. Одни ушли, другие пришли на «свято место», которое пусто не бывает.

    Так что при почти стопроцентном совпадении заполнения одними и теми же людьми предметно-институциональной структуры по активности (+0,947 по Пирсону) мы имеем отрицательную корреляцию по скорости изменений в этих клетках (-0,607). Здесь уже другие люди, а на своих местах (и это места, на которых тоже происходят изменения, но не выходящие за пределы метрики стандартного отклонения) остается лишь малая часть тех же самых людей.

    Мало того, что заполняемость структуры оказывается одинаковой, а все люди, которые скучать не любят, поменялись местами за пять лет! Сконструировав матрицу четырехмерной проекции, мы задали иную призму рассмотрения корреляции составляющих ее структур. Теперь, взглянув на коэффициенты табл. 2.16В (нижняя часть корреляционной матрицы), мы увидим, что здесь еще больше проявляется поляризация противоположных скоростей волн «детности», досуга, труда, общения, информационной деятельности, ценностей и планов. Только падающая и поднимающиеся волны скоростей изменения благосостояния дают отсутствие как положительной, так и отрицательной корреляции на 60-ранговой таблице. Все остальное поляризовано ярче, чем на возрастной шкале.

    Но и это не все. За почти 40 лет эмпирических исследований я не помню случая, чтобы на показателях, сформированных с помощью кластерного анализа на совершенно независимых переменных, при рассмотрении их весов на шкале в 60 пунктов была получена ранговая корреляция коэффициентами Пирсона в +1,00 с данными фактологического плана. Между тем полное совпадение в полученной матрице 60 рангов волн детности на плюс и волны ценностей на плюс, волн детности на минус и волны ценностей на минус, волн достатка на плюс и волны планов на плюс, волны достатка на минус и волны планов на минус говорит о том, что данная четырехмерная проекция высвечивает в первом и несовершенном приближении сущностные характеристики системы «деятельность» – «сознание» – «деятельность», в контуре «общество» – «личность» – «общество».

    Оказалось, что, замыкая человеческую деятельность на первых порах на уровне 297 предметных форм, можно «выдавить» объективные мыслительные формы, пронизывающие ее поток. На первом уровне структурирования объекта «система в целом» основной моноценностью выступает жизнь, связанная с продолжением рода. Дальнейшее ее структурирование и деление на те или иные формы должно изучаться с учетом полученных результатов. Оставляя открытым вопрос о казуальных цепях в движении «достижение определенного типа благосостояния – изменение жизненных планов» (вообще-то это тема отдельной работы, в процессе которой можно кардинально решить социальные вопросы функционирования товарных потоков), укажем: эти корреляции в +1,00 свидетельствуют, что важнейшим элементом анализа должны стать наряду с ценностями и мировоззренческими стереотипами людей их социальные жизненные потребности. Если остальные коэффициенты корреляции в рамках предложенной проекции подтверждают предыдущие выводы, сделанные на рассмотрении волн на возрастных шкалах, то разбираемые подсказывают, что динамика движения человеческой активности развертывается как флуктуации в разреженные области социального пространства при насыщении того или иного уровня потребностей и мгновенного перехода личности на иной уровень функционирования в системе открывшихся предметностей и ресурсов времени.

    Теперь совершенно ясно, что процесс перехода в пространственно-временном континууме социальной среды носит волновой и непрерывный характер относительно некоторых константных величин времени, общественно необходимого в цикле самотождественного воспроизводства системы. Масса человеческой деятельности висит в полях тяготения, создаваемых предметно-институциональной структурой, и сгустки, которые мы статистически обнаруживаем, – это скорее сгустки предметного мира, сетки его полей тяготения, чем человеческой активности, которая непрерывно перетекает через эту сетку подобно потоку электронов в магнитном поле. Эта модель, кстати, объясняет один непонятный факт, обнаруженный нами еще в 1977 г. на 10 000-ном Всесоюзном массиве исследования «Правда»-1977». Мы уже говорили, что среднее число сообщений, реально читаемых в день из газет, остается стабильным на протяжении сорока лет (23 сообщения в день). Группы, читающие мало и читающие много, устойчивы, их соотношения хорошо укладываются в нормальную кривую. Но в том исследовании был задан вопрос о времени, которое респондент обычно тратит на чтение сообщений газеты. Когда мы рассмотрели среднюю величину времени на чтение сообщений, то в целом она совпала и с экспериментальными данными и с данными исследований бюджетов времени. Но у нас было около 35.000 актов потребления людьми сообщений, и, просмотрев ответы в разных по интенсивности приема группах, мы обнаружили, что средняя величина времени, которую люди называют, не меняется в зависимости от того, насколько активно читала группа номер газеты. А это значит, что эти люди имеют свои циклы перехода из мало читающих в активно читающие и наоборот. Так что на вопрос о чтении или другие вопросы о мнениях человек отвечает, проецируя в свое сознание свои жизненные циклы, а не точечные факты и обстоятельства деятельности. Он видит всю кривую своей активности за определенный срок, проецируя в сознание спады и падения своих обстоятельств жизни. Как воскликнул по поводу другой стороны феномена проекций волн активности Б. А. Грушин: «Позволительно спросить, что же при этом изучает социология общественного мнения всеми нашими опросами?» И мой дорогой учитель не был одинок в своем скепсисе, относительно того, можно ли делать «умозаключения», не зная, тонут или выныривают отвечающие люди.

    В полученных данных есть и еще один важный аспект. Группы остающихся на своих местах в выделенной проекции были рассмотрены нами с точки зрения различных социальных признаков и параметров. Я имею здесь в виду социально-демографические признаки: пол, возраст, образование, род занятий, брачное состояние и т. п. У этих людей не было обнаружено никаких статистически значимых отклонений относительно распределений по всему ансамблю, позволяющих идентифицировать их как устойчивые отклонения. Скорее это фиксация достаточно плотного пространства, удерживающего людей в своем поле из-за неизменности ситуативных характеристик окружающего их мира. С другой стороны, степень подвижности, проявившаяся в 1980 – 1985 гг. в достаточно стабильном обществе, говорит о том, что и речи не могло быть о каком-либо «застое» в анализируемой социальной системе в целом. Если застой и был, то в другом месте. Зафиксированные характеристики динамических процессов, обнаруженные связи говорят о том, что огромное большинство населения было ориентировано на активную человеческую жизнь с помощью труда и устойчивых общечеловеческих ценностей и потребностей. Система только начала выходить на новый предметный уровень функционирования, который давал возможность развиваться ей в позитивном направлении. То, что случилось потом, четко и ясно зафиксировано в исследованиях, проведенных в период с 1987 по 2004 гг. и показывает, что объективных предпосылок для насилия над общественной системой в 90-е гг. не существовало. Но были субъективные корпоративные интересы групп, которые, не имея на то внутренних потенций и «человеческих» прав, занимали ключевые позиции в управлении социальной жизнью и абсолютно безумно взорвали жизненное пространство огромной страны.

    Замечу, что обычно социальную науку упрекают в том, что фиксация негативных фактов не открывает возможности и перспектив действия. Это не так. Во-первых, положительные предложения не встречают отклика в корпоративно ориентированных ареалах, во-вторых, не желающие видеть, не увидят ничего, даже если вы преподнесете им рецепты на серебряном блюде (кроме цены серебряного блюда). Наши данные показывают, например, что уже в 80-е годы были группы людей, которые, увеличивая детность, давали в рост и благосостояние и трудовую активность. Следовательно, в социальной системе всегда существуют явления с положительной перспективой, которые резонируют с определенными решениями, направленными на поддержку их траектории развития. Вопрос в том, можно ли дать рекомендации людям, которые заранее не хотят их видеть и которые умеют «делать лучше» только для себя. Для всех – нет.

    Резюме по поверхности социального пространства

    Не было, наверное, ни одного серьезного исследователя общественной системы, который не предпринял бы попытку рассмотреть метрики многомерности социального пространства. При этом, пока речь шла об общих и методологических предпосылках, руководством обычно служили разработки из «Немецкой идеологии». Но как только дело касалось конкретных актов деятельности людей, энтузиазм исследователей гас. Дело в том, что производство социологической информации настолько стихийно, что сопоставительный анализ, ставящий задачей получить целостное представление об обществе как системе, становится невозможным. Даже мощные и высокостандартизированные исследования коллективных проектов «Общественное мнение», «Образ жизни», «Правда»-77», «Правда»-91», данные которых здесь приводятся, позволяют лишь приблизиться к общей модели системы.

    Разобранные нами поверхности, волны и фигуры дают пока основания для достаточно твердых предположений о минимум трехспиральной мерности пространства обмена свойствами и способностями людей. Одна из спиралей – процесс воспроизводства населения, вторая – процесс производства сознания (смыслов, «третьих вещей»), возможно, что третья представляет собой единую подсистему со сложной в свою очередь структурой производства предметных форм обмена. Наши данные не дают оснований выделять какую-либо из подсистем в отдельный ряд. Свободное время как подсистема реинтеграции жизненных затрат индивидуума, возможно, имеет большую частоту, амплитуду скорости количественных переходов стабильную в нескольких поколениях на всем протяжении эксперимента, но выделению ее из подсистемы трудовой активности, которая служит на орудиях производства сциентистски выкристаллизовавшейся системой обмена социальными свойствами индивидов, оснований пока нет. Выяснение соотношения различных подсистем по асинхронности человеческой активности в них, позволяющей возникать новым формам в разреженных областях социального пространства, – дело будущего.

    Чтобы детализировать картину, полученную в четырехмерной проекции активности, мы промаркировали 81 ячейку, использованную для корреляций (по 60 рангам), и векторами скорости, которую имела за пять лет каждая ячейка. Аналогично табл. 2.7 и 2.9 мы в табл. 2.17 промаркировали каждую клетку значением максимальной (+12) и минимальной (+4) активности. Одно отклонение от средней на – 1? в какой-либо из четырех подсистем = 1, среднее положение = 2, одно отклонение от средней на +1? = 3. Верхняя левая угловая ячейка принимает значение 12 по максимально активному положению во всех четырех подсистемах, нижняя – значение 4. Вычитая значение активности в ячейке за 1980 г. из значения ее же за 1985 г. у каждого человека, находившегося и там и там, мы получаем скорость перехода в четырехмерной проекции (от – 4 до +4 за пять лет). Взяв исходные ячейки как базу, финишные ячейки как результат, а значения скоростей перехода как функцию, мы можем получить общую поверхность переходов в проекции.

    Хотя доверительный интервал здесь колеблется (r2 = 0,7934 по уравнению Фурье, r2 = 0,7930 по уравнению Чебышева, r2 = 1 по алгоритму Роберта Ренке), мы приводим эту картину. Поверхность Чебышева более наглядна в фиксации узконаправленных полярных потоков возрастания и падения активности и детализирует «восьмерку» на рис. 2.6 и 2.8. Там у нас была показана общая модель движения в полях тяготения предметно-институциональных форм социума, с одной стороны, и модель потока ценностных представлений, которые были выражены в кластерах, построенных на основании нескольких вопросов в лонгитюдном исследовании. Здесь картина более подробна, хотя в ней узнаются те же полученные ранее фигуры.

    Этот график несколько компенсирует огрубление с помощью метрики среднеквадратического отклонения, применявшейся при построении предыдущих поверхностей. Здесь поверхность имеет флуктуационный, фрактальный характер в своих элементарных самотождественных друг другу по форме проявлениях. Два «шлейфа» по диагоналям основания куба – это те потоки из правых нижних ячеек 1980 г. в левые верхние ячейки 1985 г. (из 70-х номеров ячеек в 1-е) и, наоборот, из верхних левых ячеек 1980 г. в нижние правые ячейки 1985 г. (из 1-х номеров ячеек в 70-е). Между этими полюсами лежат взлеты и падения интенсивностей активности в выделенной предметной среде. В физике данной картине соответствовала бы более всего поверхность «импульсов», т. е. масс, перемноженных на скорость. Если обратиться к корреляционной матрице табл. 2.16, где коэффициенты Пирсона составляют +1,000, станет ясно, что все пики потока детности и все пики скоростей роста объема ценностей в этой картине совпадают, а всем низинам этого потока соответствуют нижние точки скорости снижения объема ценностей. С другой стороны, все пики скоростей роста благосостояния совпадают со всеми пиками роста объема жизненных планов, а все нижние точки волн скоростей этого роста совпадают с нижними точками волны жизненных планов. Это неплохо, однако не стоит пока делать выводы о каузальных цепях, о том, что вторично, а что первично в развертке этих процессов. Детерминанты могут лежать совершенно в иной понятийной плоскости относительно тех предметностей, связь которых тут зафиксирована. Сетка поверхности выглядит так (рис. 2.15):


    Рис. 2.14. Графическая фигура траекторий потоков изменения активности в формах общественной жизни у 768 человек за 5 лет по таблице 2.17 (протокол № 1f)


    Рис. 2.15. Графическая фигура траекторий потоков изменения активности в формах общественной жизни у 768 человек за 5 лет по таблице 2.17 в виде сетки Для надежности приведем эти же данные обработанные с помощью алгоритма Renka 1, дающего приближение r2 = 1. Принципиально поверхности не изменяются, но нам и не нужна сейчас точная картина-истина в последней инстанции. Мы рассматриваем модель в разных проекциях, обнаруживая детали и сходства.


    Рис. 2.16. Интерполяция к однородной сетке Renka-1 nX = 66, nY = 65. XY-пункты (точки): 4290. Активные пункты (точки): 4290


    Мы видим принципиально сходную с построенной при помощи уравнений Чебышева и Фурье картину волнообразного процесса постоянных флуктуаций, которые при выравнивании поверхностей и изменения метрик масштаба рассмотрения в целом приобретают вид изогнутого листа, летящего в физическом пространстве материального мира. В одном ряду случаев при экспериментировании с построениями поверхностей на различных параметрах суммарных актов обмена и потоков изменений в том или ином пространстве мы получали довольно экзотические фигуры, которые не имели предпосылок для интерпретации с точки зрения социальной материи. Однако в другом ряду случаев фигуры имели содержательное значение именно с точки зрения социологического рассмотрения всего континуума обмена в кристаллической решетке форм социальной жизни. Одной из таких поверхностей явилось рассмотрение потоков изменения ценностей и жизненных представлений (рис. 2.8) в рамках непараметрической статистики все с тем же применяемым для корректности сравнений алгоритмом Роберта Ренке, но несколько в ином ракурсе трехмерного пространства.


    Рис. 2.17. Интерполяция к однородной сетке Renka-1 nX = 16, nY = 16. XY-пункты (точки): 256. Активные пункты (точки): 256

    Можно с достаточной долей вероятности утверждать, что здесь, как это видно и на предыдущей поверхности, проявляется самотождественная фракталь, мультиплицирующаяся с момента зарождения относительно исходной начальной точки движения во вновь возникающих формах материального потока при порождении новых типов взаимодействия. Исходя из предыдущего анализа, становятся очевидными ее исходные пункты возникновения, которые могут быть доказаны с точки зрения как материалистической, так и экзистенциальной философии, но наиболее привлекательно, по крайней мере на мой взгляд, вытекают из фигур конкретных актов деятельности людей, полученных социологией.

    Общая модель пространственно-временной конфигурации

    Поток человеческой активности постоянно висит, возрождается и умирает в полях тяготения структуры, имеющей вид кристаллической решетки, многоспирального вихреобразного водоворота из нескольких переплетенных лент Мебиуса, представленных подвижными социальными формами фундаментальных подсистем. Это похоже на песочные часы, вращающиеся в доступной для деятельности и переработки нише материальной среды. Их внутренняя энергия задается асинхронностью движения «внутренних лент-спиралей» обмена свойствами субъектов жизни, которые рождаются и умирают в каждой точке этой поверхности. Эта структура задает конфигурацию массы актов обмена свойствами и способностями индивидуумов в пространственно-временном континууме. Ясно, что последний реализуется не в евклидовом пространстве, к тому же, возможно, имеющем разные метрики и кривизну поверхности отдельных подсистем, однако трехмерная графика дает некоторое зрительное представление о фрагментах этой системы. Ясно, что посылка константности относительной величины системного времени имеет под собой реальную почву. Именно в этом случае ноосфера может рассматриваться как открытая система по отношению к внешней природной среде, но закрытая по отношению к самой себе в целом в качестве общечеловеческой общности хотя бы с момента возникновения мирового рынка. Развитие и смена форм жизни в ней может происходить лишь как редукция и свертывание ареала одних форм за счет развертки других. В разных подсистемах эти формы жизни разнятся скоростью перехода или резонанса в рудиментарные либо тотальные аппликации. При этом исторически отработанные идеологемы в обществе с несбалансированным обменом результатами труда и низкой информированностью населения о происходящих процессах имеют свойство резонировать в процесс принятия неадекватных решений с возрастающим размахом. Именно в этом случае антиинтеллектуальное управление деградирует из-за нарастания в системе энтропии. Если при этом еще и предметно-институциональные структуры регуляции обмена результатами труда вынимаются из социальной кристаллической решетки, то «термоядерный реактор» баланса социума идет вразнос. «Магнитные поля» общества перестают держать в равновесии поток человеческой активности.

    Возможно, масштабы социального пространства выступают как фрактальная размерность полей исторически возникавших общностей (семьи, трудовой общности, территориальной производственной агломерации, нации, государства, этно-социальных структур, человеческого сообщества в целом), в ареале которых, ограниченном горизонтом их функций, происходит реализация активности и жизненного цикла индивидуума. При этих посылках обмен в социальной системе не может быть сбалансирован и закреплен принципом статус-кво относительно каких-либо «священных» институтов, выступающих исторически ограниченным регулятором эффективности действия механизмов обмена, или во имя «вечных» форм идеологем, обслуживающих частные или корпоративные интересы.

    Есть в этой модели, однако, один пункт, имеющий основополагающий системный характер. «Онтологически» время, общественно необходимое для коллективного воспроизводства жизни при «мирном сосуществовании» трехпоколенной структуры, синтезируется в показателе того количества детей на одну семейную пару, которое необходимо для процесса нормального замещения поколений. В духовной сфере ему соответствует понятие ценности жизни. Это объективная категория социального существования, которая не может быть сведена ни к какой из идеологических (религиозных, философских и т. д., и т. п.) аппликаций.

    В политической экономии общественно необходимое время полагалось в качестве времени воспроизводства рабочей силы для функционирования подсистемы материального производства с регулятором механизмов обмена активностью в виде института частной собственности. Полтора века назад не предполагали, что производительные силы разовьются до такой степени, что институт регуляции приведет на стадии индустриального и постиндустриального общества, во-первых, к деградации природной среды-ниши ноосферы, поставив под угрозу само существование последней, и во-вторых, к тому, что процесс человеческого воспроизводства людей будет разрушен корпоративными фетишами системы. Производственные и репродуктивные функции семьи оказались разорванными и впоследствии разрушенными на постфеодальной стадии развития. И этот процесс «демографического перехода», сопровождающийся дозоологической индивидуализацией мировоззрения личности, фактически приводит в современную эпоху к уничтожению полей активности и смысла первой и, возможно, последней человеческой исторической общности – семьи[66].

    Внимание к процессу воспроизводства населения обусловлено не только тем, что за ним стоит категория «жизнь». Аналогичные поверхности были рассмотрены в целом и в разных подсистемах: от процесса замещения поколений, изменения уровня достатка, форм проведения свободного времени и межличностной коммуникации до информационной и общественно-политической деятельности и тех или иных областей обыденного сознания. Поверхности имели принципиально один класс параметров при различном наполнении их конкретными предметными формами. Описание этих результатов не в общем и целом, а в деталях, требует отдельной большой работы, фундированной в области параметрической и непараметрической статистики и фрактального анализа. Дело в том, что при оценке динамики процесса детности на когорте женщин, достигших возраста 23 – 36 лет к финишному замеру, фигуры аналогичных поверхностей получались уже на группе в 118 человек с приближением «r2» = 1. Именно это заставило предположить фрактальный характер расширения форм взаимодействия в процессе обмена свойствами и способностями в социальной системе, их мультиплицированность и формальную тождественность относительно элементарной (генетической, биологической, физической, социальной) формы обмена или разделения труда, заданной в воспроизводстве жизни объективно и природно. Эта фракталь попадает в те условия, которые заданы уровнем цивилизации и определяются историческими формами производства (орудиями труда etc.), т. е. в условия взаимодействия ноосферы с природной нишей. Последние суть формы отношений взаимодействия с внешней косной или биологической, активной материальной природной нишей общества. Они и фиксируются как отношения в квазипредметных образованиях, которые не могут быть объектами вещного обладания, но могут быть присвоены индивидуумом как аттрактанты взаимодействия. Процесс переноса в социальной системе движущих сил активности на косвенные предметные формы, при их циклическом антагонизме движущим, может в конечном итоге послужить, что мы и наблюдаем в настоящее время, к возведению противоречия между ноосферой и природной нишей, в которой она существует, на неразрешимый уровень, который приведет к взрывной реакции природной среды на ноосферу. Критерием достижения предельных форм этого антагонизма может служить во внутренней структуре человеческого общества сокращение полей процесса замещения поколений, а во внешней – увеличение частоты техногенных катастроф, ухудшение среды обитания до возникновения вирусных эпидемий в результате узкоцелевого вторжения в генетические составляющие живой природы. Можно предполагать, что в случае применения клонирования человека, мы получим генетические эпидемии во все возрастающих масштабах применения природой защитных механизмов баланса против враждебных ей вторжений того, что назвалось сферой разума. Нельзя сказать, что эта проблема не осознается, однако ни встреча по этому поводу глав государств в Рио-де-Жанейро в 1992 г., ни последовавшая за ней через десять лет встреча в Йоханнесбурге не дали никаких практических сдвигов в ее управленческих и мировоззренческих основаниях. Идея в очередной раз оказывается «посрамлена интересом». И отнюдь не общественным. Чисто информационных аспектов этих проблем мы коснемся в последующих главах, а по вышеизложенному надо добавить следующее.

    Представленные результаты могут быть подтверждены на нескольких направлениях.

    1. Исследования иных формаций. Это общецивилизационный подход. Для окончательного подтверждения общих контуров параметров социальной системы как массы актов взаимодействия, надо было бы получить замеры на тех типах обществ, которые имеются в настоящее время, но находятся в условиях иного предметного («орудийно-цивилизационного») взаимодействия с окружающей материальной средой, вырабатывающего иные формы внутренних и внешних отношений социума. Соединение этнографического и социологического исследований наиболее продуктивно, но оно требует затрат. Кроме того, здесь возникает еще одна большая проблема адекватности инструментов замера и снятия частот событий и фактов в эксперименте. Даже если проводились тождественные исследования, возникает проблема сопоставления данных, выровненных по инструменту, на разных исторических отрезках развития у обществ с разными предметными параметрами обмена.

    2. Проверка на ином историческом материале из другого общества и на динамических рядах у одних и тех же людей с различными интервалами. Эта задача относится к очень продуктивному направлению исторической социологии. Трудности здесь в фрагментарности информации, хранящейся в архивах. Часто они непреодолимы и заставляют отказаться от задуманного, часто упираются в несводимость к единому методическому инструменту анализа когда-то снятых из реальности фактов. Но иногда здесь выпадают удачи, позволяющие воссоздать «лонгитюд» за длительный период у одних и тех же людей. Эта работа нами проводится в настоящее время на массиве более 2000 человек, составлявших ядро социальной группы, вершившей судьбами нескольких европейских стран.

    3. Прямое лонгитюдное сопоставление распределений на количественных рядах форм деятельности, сопровождающихся анализом распределений на бюджетах физического времени, позволило бы реально прикинуть, каковы конфигурация и метрики «социального времени» у человека, собирающего хворост-мусор в королевском парке на растопку своей печи, и человека, присваивающего себе за ту же единицу измерения физической длительности времени результаты 10 000 человекодней труда. Конечно, этот вопрос выясняется и с помощью анализа сферы товарно-денежного обращения, но там, во-первых, фигуру не построишь, во-вторых, лонгитюда не проведешь, в-третьих, время на розыск объективной статистики зря потратишь. Кроме того, статистка без лонгитюдного исследования, которое, как мы видели, радикально меняет картины, не даст понимания социального времени как цикла нахождения социальной системы в самотождественной форме. Работа по сопоставительному анализу полученных фигур и бюджетов времени также проводится (об общем ее результате я упомяну ниже).

    К сказанному надо добавить, что описанные результаты получены не только за счет анализа прямых данных эксперимента: суммарного числа форм за 5 лет у человека, разницы между числом этих же форм, но и с помощью метода попадания в ячейки кластеров. Конечно, кластерный анализ несколько снижает «шум» событий из-за природной избыточности обмена в социальной системе, но он не панацея. И тем более заслуживает внимания совпадение результатов количественного анализа на базе ячеек-кластеров и ячеек-полей, полученных за счет метрики стандартного отклонения от средней.

    Есть еще один нюанс. Несмотря на явно волновой характер перехода людей с одного уровня активности на другой независимо от подсистем форм жизни и на симметричный характер изменений в ряде случаев, пока рано говорить о математическом структурировании характеристик процесса. Дело в том, что аналогичные понятия длины волны, периода, частоты и скорости волны, которые применяются в физике, здесь неприменимы. Во-первых, мы не знаем метрик кривизны социального пространства, во-вторых, величины его размерности, а отсюда мы не можем вывести категорию расстояния в качестве точной величины измерения скорости и амплитуды колебаний. Нам нужно построить социологическими методами физическую картину состояния социума как массы актов обмена, реализующегося одновременно в вещном и квазипредметном пространстве. Последнее и есть пространство социума – пространство смыслов, ведущее в пространство обмена активностью.

    Независимо от этих оговорок мы можем твердо констатировать, что проведенный анализ не даст нам совершить ошибок при интерпретации данных, собранных для анализа динамики социальных изменений в нашем обществе. Мы теперь, как никогда до этого, знаем относительность статистических картин, получаемых в том или ином случае. Теперь за любой картиной для нас зримо стоит факт того, что мы видим лишь подвижный участок социального поля обмена, наблюдаемый в определенных срезах и мгновениях через систему того категориального аппарата, которым мы пользуемся.

    Основными стимулами развертки и движения импульсов человеческой активности в этой волне выступает, как мы увидели, продолжение рода и уровень материального благосостояния. Баланс или дисбаланс обмена между этими двумя подсистемами может служить мерилом социальной зрелости общества и его системы самоуправления с точки зрения развитости институтов прямой и обратной связи в балансировке обмена деятельностями. Посмотрим теперь с этих точек зрения на наше общество в его конкретных ипостасях за сорок последних лет.

    Глава 3

    Динамика социальных изменений

    Общая картина разрушений социальной структуры в 90-е гг.

    Линейная картина изменений на возрастной шкале

    Представляя информационную базу решения задачи динамики социальных изменений, мы привели кумуляты активности в лонгитюдном исследовании 1980 – 1985 гг. и во Всесоюзных исследованиях 1981 и 1991 гг. относительно максимума эмпирически зафиксированных форм активности (рис. 2 – 1). Кривые принципиально тождественны. На рис. 2 – 10 зафиксировано также принципиальное сходство полигонов активности за 1980 – 1985 гг. по Москве и 1981 г. по СССР уже на возрастной шкале. Предметная форма, в которую отливается общественная активность в процессе обмена, если эта форма фиксируется одномоментно, отличается подобием в разных замерах. Темпы насыщения предметной структуры активностью субъекта обмена в этой структуре относительно некоторых пределов также принципиально одинаковы и описываются одними уравнениями. Однако в дальнейшем мы увидели, что уже за 5 лет практически все субъекты социальной активности меняют свое местоположение в пространственно-временной фигуре социума, измеренной количественными параметрами. Это происходит в обществе со стабильной институциональной структурой, плавно меняющем формы в процессе самовоспроизводства и находящемся в стационарно-динамическом равновесии. Рассмотреть подвижность структур масс деятельности здесь можно только на логнитюдном или панельном исследовании. Но в момент социальной катастрофы при замере в точке бифуркации можно увидеть «размеры» поля взрыва институциональной структуры и на независимых репрезентативных исследованиях, проведенных тождественным инструментарием. На рис. 3.1 как раз и представлен график среднего количества форм социальной деятельности из выбранных 97 форм на погодовой шкале возраста в 58 лет: от 18 до 75 лет в1981и1991гг.

    Среди общих главных выводов укажем следующие. За 10 лет резко изменяется поколенческая активность (использование существующих форм общественной жизни уменьшается у молодежи и растет у старшего поколения). Включенность в социальную структуру выравнивается, теряет дифференциацию по возрасту за счет ухода из нее широких слоев. Убирая запятую в колонке «средняя» мы получаем общую массу форм общественной жизни в расчете на каждые 100 человек в каждом массиве и замере. При общем ничтожно малом уменьшении массы социально данных форм обмена на 3,5 % (в возрасте от 18 до 75 лет на 5,2 %), а также среднего числа форм социальной жизни, падают стандартное отклонение и вариация признака «активность» и энтропия (в распределении людей как по числу форм жизни, так и по возрастным группам, причем по последним в значительно меньшей степени). В большей степени падают значения медианы и моды[67], а также энтропии в распределении общей массы форм активности по числу форм жизни и в меньшей степени по распределению этих же форм по возрастным группам. Система стягивается в более остроконечный конус, одновременно распыляясь по периферии. Кроме того, энтропия распределения активности по возрастным группам говорит о более ровной заполняемости возрастных ячеек общества по сравнению с ячейками институциональной активности по числу форм жизни. Возрастная пирамида тут превращается из «елочки» в «столб»[68].




    Значение энтропии заполняемости возрастных ячеек формами активности при резкой дифференциации возрастных групп по среднему числу освоенных форм социальной жизни (кривые графика), более плотное распределение по количеству форм активности (последняя колонка таблицы) говорит скорее всего о нахождении всей массы поведения в стационарном равновесии процесса обмена свойствами, который носит стохастической характер.

    Рассмотрим теперь полученный график, нормализовав каждую из кривых по линии равновесия, которая для каждой кривой различна. Для лучшего понимания того, что произошло в 1991 г., и более реалистичной оценки картин точки разлома, в котором сразу социально «погибают» три поколения (младшее, отвергающее институциональную структуру, старшее, уходящее физически и уносящее эту структуру на себе, и среднее, которому предстоит уход из дестабилизированной структуры), рассмотрим два графика детально.



    Теперь каждая из линий рис. 3.1 представлена не только отдельной и аппроксимированной программой TableCurve2D (полином Чебышева с приближением r21981 = 0,9899, а r21991 = 0,9461), но и нормализованной относительно отклонения средней активности у каждой возрастной группы (58 групп от 18 до 75 лет) от точки равновесия, выраженной средней в каждом из массивов 1981 и 91 гг. в целом. Из картины следует:

    1) максимальное значение активности в 1981 г. приходится на возраст в 34 года, а минимальное на группу 74-летних. В 1991 г. минимальная активность также приходится на группу 74-летних, а вот максимальное значение сдвигается на возрастной шкале к 42 годам;

    2) среднее значение социальной активности у 18-летних в 1981 г. – 20,2, ау75-летних – 10,7 институциональных форм жизни. А вот в 1991 г. аналогичные значения у этих же возрастов составляют 21,7 и 20,2 форм. «Всплеск» социальной активности стариков достиг уровня молодых 1981 г.;

    3) разность между максимальным и минимальным значением активностей возрастных групп в 1981 г. составляет 14,5 формы жизни против 6,6 в 1991 г., а среднеквадратическое отклонение (по 58 группам) 4,6 против 1,6. Вариация падает из-за исчезновения используемых форм предметной среды;

    4) при более плотном распределении наблюдается резкое снижение активности от среднего по всему массиву в группе до 25 – 26 лет, составляющей 16 – 18 % анализируемого ансамбля. Обратные всплески активности наблюдаются в немногочисленных (1 – 2 %) группах старше 56 лет.

    В целом люди пытаются найти новые точки опоры в изменяющейся социальной среде, и график 1991 г. как нельзя лучше иллюстрирует стохастический, так сказать, судорожный характер этого процесса. Конечно, наибольший интерес, на первый взгляд, представляет описание того, в каких подсистемах и какие формы исчезают, а в каких приходят новые социально институционализированные или асоциально возникающие формы жизни. Но параллельно с этим важно помнить об объективном характере катастрофы, так как такие события не случайны и тем более не могут происходить по воле отдельных личностей. Картина отклонений активности годовых возрастных когорт от средней по системе заставляет помнить об очередном «великом переломе страны через колено» не только в целостном движущемся образе, но и с точки зрения ответов на вопросы: «Кто, что опять ломал?» и «Те же ли в этот раз это снова были колена?». Это тем более важно потому, что 10000-ный массив 1991 г. уникален комплексным замером в точке слома системы, благодаря чему только и стало можно увидеть иллюстрируемый графиками разлом. В дополнение к нему два массива замера бюджетов времени в 1986 и 1993 гг. (как раз под финал «шоковой терапии» и переворота 1993 г.) покажут, какие катастрофические последствия имеют диссонирующие с объективной реальностью формы сознания, захватывающие сферы управления и принятия решений[69]. Однако отсутствие замера в точке перехода единым с предыдущими замерами инструментарием не дало бы возможность зафиксировать изменения. Через год-два мы снова бы получили плавную кривую на новых формах социальной жизни не поняв, что же произошло.

    Прежде чем перейти к описанию социальных карт разрыва общественных взаимосвязей, уничтожения полей фундаментальных общностей, исходя из двухмерной графики рис. 3.2, посмотрим, как изменилась сама поверхность социального взаимодействия.

    Объемная картина изменений на возрастной шкале

    На графиках зафиксированы всплески и падения средних величин активности в целом относительно средней по всему массиву, представленной осевой линией. В 1981 г. это эволюционирующее общество с достаточными уровнями социализации, создания предметного мира и естественным процессом угасания в старших возрастах. В 1991 г. это агонизирующая система. Вычтем из среднего значения активности каждого возраста среднюю по ансамблю в каждом из двух массивов. Получим вариацию активности когорт от точки баланса на уменьшение (на «-») и на увеличение (на «+») по каждой годовой когорте. Каждая когорта имеет репрезентативный объем. Перемножив этот нормированный объем на вариацию активности каждой группы от средней, увидим отклонение суммарной массы активности, измеренной формами общественной жизни, от точки баланса. Рассмотрев взаимосвязь вариации активности и массы отклонений у значений возрастов, шкала которых имплицирует физическое время в 58 лет, мы получим в трехмерной графике фигуры поверхности социума для 1981 и 1991 гг.

    Итак, если формы общественной жизни представляют собой объективно данные индивидууму инструменты его личностного и одновременно социального существования, то в 1991 г. мы имеем уникальную возможность наблюдать смещение центра выпадения из общественной жизни не по естественным причинам (как это видно по 1981 г.), а по причинам уничтожения форм обмена в институциональной структуре. Поля социальной активности взрываются в кристаллической решетке социума. Воронка выпадения масс человеческой деятельности в асоциальную область сдвигается в зону младшего поколения, видны отчаянные всплески и падения в ряде возрастных когорт.

    Мы далеки от попыток идеализировать порядок функционирования социальной системы в 1981 г. Перед ней объективно стояли задачи баланса обмена результатами труда на межнациональном, отраслевом, территориально-производственном уровне, между разными по социальным функциям общностям (семья – территориально-производственные агломерации), наконец, в целом между трудом и капиталом. Эти задачи могли решаться оптимизацией товарно-денежного обращения, конверсией, снижением доли госзаказа и степени эксплуатации труда. Главным политическим инструментом решения этой задачи была сильная представительная власть, местное самоуправление и основанная на базе внутрипроизводственной демократии самостоятельность предприятий, создающих стоимость в цепочке производственно-торговой кооперации при отчислении прибыли на социальное развитие регионов. Торговлю следовало приватизировать на балансе нового производителя стоимости с легализацией производящего, промышленного капитала при отсутствии льгот спекулятивно-агрессивному капиталу, умеющему создавать обществу лишь инфляцию, а себе «бешеные» деньги. Эти меры могли бы усилить существовавшую в недостаточно развитой степени обратную связь между властью и населением. Причем, по всем параметрам недостаточную: экономическим, социально-политическим и идеологическим. Но под лозунгом возрождения полновластия Советов, которым Советы на самом деле фактически почти никогда не обладали, номенклатурный слой власти окончательно приватизировал государство и всю институциональную структуру общества. Вместо усиления социально данных человеку форм институциональной структуры через оптимизацию производства и затем товарообмена вся эта структура была превращена в «своего рода частную корпорацию». Все (бывшие в определенной степени общественными) формы коллективного воспроизводства жизни стали частными формами наживы и стяжательства. Можно сказать, что верхи политической партии превратились в стране в секты, где «выборная общественная работа» плавно перетекает в занятие ипотечным кредитованием, «отдельные общественные поручения» в создание финансовых пирамид и превращения стоимости всей группы «А» в денежную массу доверенными для этого «общественного» дела лицами. Реставрация социальных порядков, однако, превзошла возврат к капиталистическим отношениям. В части форм взаимодействия между трудом и капиталом-«работовзятелем» она шагнула в дофеодальную эпоху, воссоздав темные виды крепостничества[70].

    То, что такие социальные резонансы мертвых форм прошлой жизни не происходят случайно, очевидно. И теперь, увидев картину в целом, мы можем позволить себе разобрать те конкретные действия, которые люди избрали для своего спасения в этой головокружительной ситуации. Однако, прежде чем опускаться до садово-огородных участков, сколачивания шаек государственных корпораций-«пирамид», клак нищих и сутенеров и т. п. – то бишь до конкретных форм общественных «суверенитетов» дозоологического типа, имело бы смысл посмотреть на более крупные детали социального, очередного эксперимента «советской» (только в кавычках) и российской правящей «элиты». Но пойдем по порядку.


    Рис. 3.3.Поверхность институциональной активности в 1981 г. на данных Всесоюзных исследований.


    Рис. 3.4. Поверхность институциональной активности в 1991 г. на данных Всесоюзных исследований.

    Карты разрыва социальных взаимосвязей и разрушение подсистемы труда





    В табл. 1.7 и 1.14 мы привели картины связи политико-идеологического контура и ряда признаков по Таганрогу в 1969 г. и по СССР в 1981 г. При анализе лонгитюдного и повторных исследований мы увидели взаимосвязи общественных подсистем: общественно-политической, включая информационную, и трудовой, межличностной коммуникации и трудовой, замещения поколений и досуга и т. п. Теперь мы можем разобрать взаимосвязи, с одной стороны, демографических признаков (поколение, образование, род занятий) со степенью активности в политико-идеологической подсистеме того времени, а с другой – характер взаимосвязи активности в этой подсистеме с активностью в других подсистемах (достаток, общение, труд, досуг, активность в целом). При этом табл. 3.2 и 3.3 фиксируют характер этих связей сразу: и в начале и в конце анализируемого периода с 1981 по 1991 гг. Пока мы лишь мельком обращаемся к промежуточным движущим силам и мотивам изменений, к фактам обыденного сознания, субъективным отражениям реальности, которые в полной мере будут представлены в главе 4 на фоне структурных изменений. Здесь больше анализируется полюс «деятельность» в ее институциональном аспекте и активности в рамках заданных институтов.

    Начнем с картины в целом. За 10 лет наиболее резкому разрушению поверглась структура форм трудовой активности и общественно-политическая структура на уровне трудовых общностей. Активность в сфере труда упала в 2,4, а достаток возрос в 1,4 раза. Упала детность (в 1,3 раза), число форм выражения общественного мнения (обратной связи от населения к власти (в 1,6), форм общественной работы (в 2,4). Сферы межличностной и массовой коммуникации и досуга к 1991 г. в целом фактически остаются на том же уровне активности населения, что в 1981 г. Остается высокой связь активности в политико-идеологическом контуре общества с общей активностью, возрастает эта связь с межличностной коммуникацией (все обсуждают общественные проблемы, прильнув к телевизорам), и энтропия в матрице форм этой связи резко снижается.

    Обсуждение проблем страны сосредоточивается в более узком поле социального пространства, на котором сопряженность активности в политико-идеологической подсистеме и подсистеме общения резко возрастает. Аналогичная картина наблюдается и в изменении связей активности в политико-идеологическом контуре и активности присвоения в связи с уровнем благосостояния. Связь верхних страт с высоким уровнем благосостояния, а нижних, наоборот, с нуждой, остается практически на том же уровне. Однако, кстати, и здесь, как и во всех восьми парах идентичных замеров, энтропия падает. Здесь, верно, она падает значительно, что говорит о сужении поля благосостояния по отношению ко всей массе субъекта социального действия.

    На первом месте по резкому сужению активности на поле политико-идеологических форм признак «образование». Энтропия падает с 0,757 до 0,547, малообразованные слои и слои со средним образованием уходят из стагнирующей и исчезающей институциональной структуры, а слои с высшим образованием сосредоточиваются на узком поле активности ограниченного числа форм. Именно здесь они c кумулятивным эффектом прорвутся «в будущее». Второе место по темпам сокращения социального поля дает межличностная коммуникация. Энтропия падает с 0,694 до 0,592, незанятые в народном хозяйстве студенты и домохозяйки, пенсионеры выходят на площади городов, пенсионеры активизируются в процессе выражения общественного мнения. Самое «замечательное» происходит на поле территориально-производственных общностей, на заводах и фабриках, в трудовых коллективах. Здесь институциональная структура деятельности уничтожается дотла. Взаимная сопряженность с прежней структурой резко падает, а показатель энтропии остается практически тем же самым. Это значит, что при разрушении институциональной структуры деятельности вся масса субъекта практически в полном объеме перешла на поле другого качества.

    Для наглядности этой картины приведем два графика распределения активностей в сферах труда и благосостояния по возрастам в 1981 и 1991 гг. (рис. 3.5, 3.6).



    Рис. 3.6.Соотношение уровня достатка населения в 1981 и 1991 гг. на возрастной шкале.


    Как видно, общество выходит в область очередного перераспределения мира вещей и возрастания достатка, снижая активность в сфере производства.

    Здесь для анализа комбинаторных связей форм трудовой активности специально выбраны нейтральные идеологически формы, которые могут существовать при любой технологической и социальной цепочке материального производства. Производственная дисциплина и выполнение заданий, нормы – обязательные условия уже индустриальной эпохи. Соревнование – та же здоровая конкуренция. Повышение квалификации и переобучение рабочей силы, творчество и передача опыта практикуется во всех индустриальных странах, а на постиндустриальной стадии принимает еще более широкий размах. Все эти формы, конечно, имеют наибольшую эффективность при ассоциированных формах собственности на средства производства, которые как раз и не получали в нашем обществе достаточного развития. Вместо исправления этого положения произошел откат к старым формам, изживающим себя во всем мире. При этом в собственных интересах корпоративных групп были созданы идеологические и пропагандистские институты (в буквальном смысле: академии, школы, выполняющие функции прежней пропаганды и заменившие прежнюю), которые за соответствующую мзду и возможность выживания создали и создают ряд мифов, к разбору которых мы еще обратимся. Однако эффект смены основных форм регуляторов обмена – форм собственности – на частную оказался фиктивным[71]. Во-первых, вместо худо-бедно работавших форм в массовом производстве была создана практика невыплаты зарплаты и возможности расторговывать мелким оптом запасы «социалистического» производства, делая сверхприбыль в сфере обращения, спекулируя гуманитрной помощью и именно так «входя» во всемирную торговлю. При этом алкоголь, наркотики, возможность торговать ворованным, «повязывая» широкие слои населения «халявой» с лицами, допущенными по указам глав государства к обладанию целыми отраслями, что предотвратило социальный взрыв. Конечно, помимо и наряду с прочими виртуозными социально-экономическими пассажами. Во-вторых, в отличие от западных стран частная собственность попала в руки отечественных «героев большой дороги» и «счастливцев» не за счет работы, разбоя с риском виселицы, колонизации других стран, а за счет «разгосударствления» стоимости, созданной трудом нескольких поколений, в том числе и в процессе, сильно напоминающем «колонизацию» собственной страны, который продолжился в новых условиях. Старые формы обмена результатами труда были уничтожены, новые стали эффективно работать только в сфере обращения и только на одном социальном полюсе. Под «ре-формами» скрывался по существу (не по декларируемому флеру) тождественный прежней структуре политико-идологический контур чиновничье-служилой российской «униформы», создавшей себе при попустительстве остолбеневшего от ее дел народа неслыханную «халяву».



    Конечно, связь признаков в таблице с большим количеством малозаполненных клеток относительна[72]. Здесь лучше «работает» энтропия. В 1981 г. общая энтропия составляла 0,708, а экспериментальная по заполненным клеткам 0,719. Не то в 1991 г. Общая энтропия здесь 0,552, а экспериментальная по заполненным клеткам 0,554. Поля обмена стянулись к другим формам бытия. Наши исследования показывают к каким.

    В 1989 г. в РСФСР НПО «Прогностика» совместно с Хьюстонским университетом (шт. Техас) проводило исследование руководителей 220 промышленных предприятий нашей страны, и я обрабатывал этот массив информации. С 1976 г. в Институте социологии проводилось исследование правового сознания работников промышленных предприятий, и мне также пришлось восстановить в базе данных это исследование в 2050 документов. Вторичный анализ этих исследований привел к выявлению любопытных деталей.

    Все 224 директора предприятия были классифицированы по степени самостоятельности решения производственных и социальных вопросов предприятия, снабжения и определения цен на выпускаемую продукцию, налаживания внешнеторговых связей. 17 % оказались достаточно самостоятельными в этих вопросах, 53 % в одних случаях самостоятельными, а в других – нет, 30 % оказались в значительной мере несамостоятельными в принятии решений по всем указанным вопросам. Оказалось, что при назначении и выборе типа директора существует некоторая зависимость: самостоятельные назначенцы в первую очередь рекомендованы общественными организациями предприятий (партийной, профсоюзной, и т. п.), во вторую – местной партийной властью, в третью – трудовыми коллективами, относительно самостоятельные – прежде всего отраслевыми министерствами и ведомствами, а затем – местной партийной властью, а малосамостоятельные – трудовыми коллективами. Последних отличает стремление «иметь больше времени для личной жизни», «работать на престижном предприятии» и отрицательное отношение к тому, чтобы «работать на пользу своей страны». Самостоятельных директоров по этому параметру отличает сниженное стремление «иметь больше времени для личной жизни». При этом они обладают такими качествами, как «умение привлекать специалистов», «забота о нуждах работников», «использование в работе личных симпатий» при «неумении сработаться с начальством». Несамостоятельные в минимальной степени обладают «профессиональными знаниями в своей области», «способностью хорошо организовать работу предприятия», «культурой управленческих взаимоотношений», «умением поддерживать дисциплину», «ответственностью за порученное дело», «заботой о нуждах работников». Умеренно самостоятельные, на которых ориентируется отраслевое начальство, как раз наоборот, отличаются «способностью хорошо организовать работу предприятия».

    Итак, «несамостоятельные» директора – это «серые» покладистые люди с большими амбициями и низким общественным интересом, «самостоятельные» – «задиры-профессионалы», умеющие привлечь специалистов, использующие обаяние для работы и заботящиеся о нуждах коллектива, «умеренно самостоятельные» – хорошие организаторы. На последних ориентируется отрасль, на самостоятельных – партийная органы предприятия и местная власть. Трудовые коллективы имеют двойственную ориентацию – и на «самостоятельных» и на «покладисто-удобных». Весь директорский корпус оценивает состояние экономики как катастрофическое и на первое место в спасении ситуации ставит партийную власть, а по поводу последствий отмены госзаказа имеет весьма эклектические представления о вымывании дешевых товаров, росте безработицы, увеличения зарплаты, срыва договорных поставок и росту отчислений на нужды соцкультбыта, и все одновременно. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Посмотрим, однако, на установки «трудового коллектива» с точки зрения правовых норм.

    Положение с правовым сознанием населения

    Александр Степанович Гречин построил типологию правового сознания людей с точки зрения информированности о сотне правовых норм: статей уголовного кодекса, норм трудового законодательства, положений конституционного права[73]. Мы повторили типологизацию этого массива другим методом и получили примерно те же типы правового сознания в нашем обществе. Сделаем краткий разбор их характеристик.

    Типы правового сознания выделялись на основе блока из четырех вопросов относительно предложений-ситуаций, описывающих правонарушения. Вопросы фиксировали:

    1) знания опрашиваемых типа законодательных санкций относительно правонарушения (уголовное, административное, общественное порицание);

    2) оценки опрашиваемых действий правонарушителя (осуждение, частичное или полное одобрение);

    3) оценки собственного поведения опрашиваемого при попадании в аналогичную ситуацию (как поступил бы);

    4) как поступили бы опрашиваемые в ситуации, если бы правонарушение совершалось бы лицами из бытового или трудового окружения опрашиваемого.

    Ситуации фиксировали различные правовые нарушения от мелких хищений, взяток, неуплаты алиментов, до хулиганства, кражи, спекуляции, контрабанды и антисоветской агитации, прав судей, милиции и т. п.

    Были выделены шесть типов правового сознания:

    1. Активно-позитивный тип: знают тип законодательных санкций, осуждают правонарушения, никогда не поступили бы подобным образом и активно препятствовали бы правонарушению в ближайшем своем окружении;

    2. Традиционно-позитивный тип: по первым трем пунктам совпадающий с первым типом, но в случае нарушений закона окружающими придерживающийся принципов «моя хата с краю», «двое дерутся – третий не лезет», «наше дело телячье – поел да в стайку»;

    3. Неустойчивый тип: не высказывая своего отрицательного отношения к требованию правовых норм, подходят к ним формально и могут совершать правонарушения;

    4. Пограничный тип: не одобряют норм права, выполняют их, исходя из опасения быть наказанным, но, если, по их мнению, наказания можно будет избежать, совершат правонарушение;

    5. Негативно-отклоняющийся тип: резко отрицательно относятся к правовым нормам из-за содержащихся в них санкций, не мыслят себе человеческой активности вне преступной жизни абсолютно не связанной с институтами социальной системы.

    6. Этот тип должен быть оговорен более подробно.

    А. С. Гречин выделил 5 типов, в нашей типологии – 1 – 5, однако его методика выделения была связана с шкальными преобразованиями, а мы в связи с потерей части документов исследования применили комбинаторный метод, сохранив принципиальные названия типов и выделив их в чистом виде 1 – 5, добавляя тип 0, отличающийся различным поведением в зависимости от ситуаций. Так в ситуации осуждения злостного неплательщика алиментов этот тип может быть положительным, в ситуации мелкой кражи уголовно наказуемым, а в ситуации антисоветской пропаганды демонстрировать суперпатриотизм и «любовь» к Родине. Преступный тип у Гречина насчитывал 1,5 %, столько же он насчитывает и после нашей обработки. Мы не рискнули выделять сильно-колеблющихся людей в преступный тип по нарушению ряда статей УК РСФСР, если они демонстрируют нахождение сразу в четырех-пяти типах правосознания, обязательно включая активно-позитивный. Такие комбинации доводят преступный тип до веса в 5,4 %. Конечно, относительность такого сужения «преступного поля» очевидна: почему «грабеж» лучше «контрабанды», а «антисоветская пропаганда» лучше «хулиганства», доказать в рамках правовой парадигмы невозможно. Однако в целостной картине рассмотрения взаимосвязей правового сознания лучше иметь резкие, контрастные а не размытые границы групп. Переходы же людей через поля конкретных правовых норм в зависимости от изменения ситуации должны рассматриваться отдельно и детально=.

    Так вот: связь типологии правового сознания была изучена с широким спектром социальных признаков, но сейчас мы остановимся лишь на нескольких корреляционных матрицах, возвратившись к правовым нормам при анализе информированности населения относительно различных сторон жизни.




    Рис. 3.7. Соотношение различных типов правового сознания (ПС) в массиве обследованных (в % к числу обследованных; n [74] 2000)


    Несомненно, в целом картина безотрадная даже для «советского» времени, но еще хуже дело обстоит во взаимосвязях.

    Если учесть, что только 69 % от 41 % законопослушных граждан, занятых в народном хозяйстве и четыре пятых от 12 % граждан, которые не будут вмешиваться в ситуации правонарушений, считают необходимым исполнять закон всегда, то окажется, что наше общество уже к восьмидесятым годам подошло к ситуации правового беспредела. Колеблющиеся в правовом отношении люди находились в ситуации неопределенности и при первом же изменении общественной ситуации стали бы действовать, опираясь на конкретные обстоятельства жизни, а не на правовые нормы. Что им и было предоставлено.


    * «Негативный 1» – это «чистый» тип объемом в 29 человек, «негативный-2» – это расширившийся до 108 человек тип для получения репрезентативных отклонений от средней, хотя «резкость» его определенности при этом несколько теряется. Напомним, что коэффициенты связи и энтропия даны по структуре с «чистым» типом.


    Причина этого явления – в отчуждении огромной массы людей от институциональных и правовых форм социальной жизни в «советское» время и прежде всего в области экономических отношений. Это отчуждение, не идет ни в какое сравнение с нынешним, и разбирать их преемственность надо отдельно, детально, в целостном аспекте развития общества в другом месте. Здесь отметим лишь, что осознание этих проблем населением в 80-е гг. приняло всеобщий характер[75].

    В таблицах по правовому сознанию надо обратить внимание на два обстоятельства. Одно общеметодологическое. Анализируя «ценности», мы отмечали, что энтропия по привязке к формам различных стереотипов обыденного сознания выше, чем к формам деятельности, требующих затрат времени. Подсистема «сознание», отражая своей поверхностью фигуру поля активности, находится в более свободном, «размытом» состоянии, чем подсистема «деятельность». Нечто подобное наблюдается и здесь. Самая высокая энтропия в связях правового поля с типами мотивации, оценками взаимоотношений в коллективе и формами отношения к закону. Самая низкая – в связях правового поля с принятием решений об участии в делах коллектива и с формам активности в труде. Здесь приходится делать активный и обязывающий временем выбор. К этому пункту мы будем неоднократно возвращаться в силу проявления его фундаментальной важности для цивилизационного баланса обмена свойствами людей.

    Другое важное обстоятельство состоит в том, что стремление соблюдать закон, участвовать в управлении делами производства, наличие общественных мотивов социальной активности, нормальных трудовых отношений в бригаде и высокой трудовой активности отличает только активно-позитивный в правовом отношении тип людей. Этому сопутствуют следующие обстоятельства.

    1. Наиболее велик у этого типа вес желающих участвовать в принятии решений по производственной жизни, а наименее – вес активных в формах трудовой активности, что говорит об их недостаточности и резерве в тот период общественно необходимого времени именно на этом поле.

    2. Традиционно-позитивный тип (который будет пассивно наблюдать за правонарушениями) в основном занимает срединную позицию по всем параметрам, кроме вербально выраженного стремления соблюдать закон всегда; здесь он присоединяется к активно-позитивному. Союз довольно шаткий и не зафиксированный устойчивыми институциональными формами деятельности. При этом связь правовой типологии и признаков, полученных другими комбинаторными методами, по иным предметным областям социума, наиболее велика между формами собственно правового поля (см. коэффициенты связи в табл. 3.5). Обыденное сознание фиксирует близлежащее. Чтобы увидеть структурные связи, нужен или развитый предметно обмен «временем» жизней или сциентистски ориентированный инструмент социального видения. Ни того, ни другого в распоряжении массового сознания не было и нет, однако накопленная частота результатов событий иногда пробивает себе дорогу в сознание даже на правительственных раутах с народом[76].

    3. Негативный, явно преступный тип, оказывается непредставительным в своих отклонениях от среднего по массиву по предложенным социальным параметрам, хотя эти отклонения достаточно велики. Мы укрупнили ареал этого типа, доведя его до 5,4 % от объема массива, включив всех людей, которые попадали хотя бы по одной определенной статье УК в уголовно наказуемую ситуацию. В этом случае отклонения от средней по массиву стали репрезентативны. Однако сами веса (см. строку распределения % «негативный-2») потеряли «контрастность», присущую строке распределения процентов по типу «негативный-1». Это значит, что либо «преступный тип становится на путь исправления», либо почти 4 % людей этого типа отвечают на анкетные вопросы, фарисействуя. Проверить, чего больше, на нынешнем правовом поле, думаю, уже невозможно. Ситуация «ушла».

    4. Несмотря на нерепрезентативность отклонений от средней, имеет смысл обратить внимание на то, что 55 % людей с преступным типом правосознания «хотят участвовать в принятии решений по делам коллектива».

    Тут надо сделать небольшое отступление в виде экскурса в изучение трудовых отношений на фоне исследования алкоголизма и пьянства.

    Рассматривая такую массовую форму поведения в нашем обществе, как пьянство, мы установили ряд фактов. В целом в «советское» время одна треть структуры розничного товарооборота продуктов питания приходилась на алкогольные изделия, которые Госкомстат страны прятал со статьей «сушеные грибы, витамины, пряности и т. п.». Доля водки в продуктовой корзине рабочего в царское время составляла одну четвертую часть (25 %). В предвоенное «сталинское» время эта доля в структуре товарооборота на продукты питания в стоимостном выражении составила менее одной пятой на одного жителя (19 %). В «советско-брежневское» время на каждого гражданина нашего общества, включая интеллигенцию и младенцев, стало приходиться более 34 % торгового оборота питания в виде стоимости «сушеных грибов и витаминов», которые обеспечивали и оборону, и выплату зарплаты. В результате потребления столь калорийных блюд потеря в производительности труда от одного похмелья из-за выпивки в нерабочее время по нашим исследованиям 1972, 1975, 1983 и 1991 гг. съедала всю выручку от продажи «витаминов и пряностей»[77], а темп прироста национального дохода падал вдвое. При этом доля употребленного за год алкоголя на одного взрослого жителя нашей страны, рассчитанная по нашим исследованиям, была на один литр спирта ниже официальной цифры по закрытым госкомстатовским исследованиям. Введение сухого закона указом императора перед первой мировой войной подняло производительность труда в промышленности на 7 %. По нашим очень осторожным оценкам, только отказ от политики пьяного бюджета (отнюдь не сухой закон и вырубка виноградников, что было, конечно же, политической акцией по принципу «чем хуже – тем лучше»), перебалансировка модели ценообразования, расширение форм досуга, ассортимента торговли и повышение качества вин, водки и пива могли удвоить рост производительности труда в промышленности минимум на 5 %, что привело бы к удвоению величины прироста национального дохода. Что было предпринято вместо этого, известно очень широкой публике[78].

    Однако одним из косвенных и побочных результатов рассмотрения проблемы алкоголизма нашего общества, имеющим прямое отношение к системному анализу эпохи «велико-коленного перелома», явилась фиксация в строительной промышленности структуры отношений в трех типах трудовых коллективов[79]. Первый тип – отличный передовой коллектив строителей Зеленограда, второй – стройуправление со средними показателями, третий – с делами, идущими из рук вон плохо. В этом худшем коллективе почти две трети «работников» считают, что выпивка играет важную роль в сплочении коллектива, слово у них не расходится с делом, и две трети коллектива по объективным данным регулярно пьют на работе. В лучшем коллективе лишь 3 % одобряют питейные традиции, а две трети считает, что за выпивку на работе «даже из-за семейных неприятностей» надо непременно осудить и наказывать. 65 % худшего и 75 % лучшего управлений хотят, чтобы товарищи относились к ним с уважением и ведут себя соответствующим образом: в лучшем завоевывают это уважение трезвым трудом, а в худшем – совместной пьянкой для сплочения. Однако в худшем управлении доля, считающая свой коллектив недружным, в семь с лишним раз (!) больше, чем в лучшем. Дружбы на сомнительной почве «семи рваных» произрасти не может. При этом все, как всегда, хотят видеть свои районы города «образцовыми», вот только содержание этих «образцов» социально разное.

    Итак, сплоченность первого коллектива достигнута за счет организации, второго – дезорганизации труда. Перед нами разврат, которым в связи с ложно понятыми «общественными задачами» занимается управление, снабжая население «витаминами» и «пряностями»[80]. Нужен только подходящий момент, чтобы эти «общественные задачи» стали сначала личными, а затем частными интересами.

    Вернемся к правовому полю. Здесь тождественная картина. Мы установили, что лишь одна треть занятого в народном хозяйстве населения активно-позитивна в правовом отношении. Именно ее интересы диктовали и открывали положительные возможности изменения управленческой ситуации регулировки обмена результатами труда. Однако вместо этого были созданы те формы регуляции, которые привели к резонансу во все возрастающих масштабах асоциальных видов правового сознания на полях производственно-территориальных и технологических общностей. Дремлющий несколько десятилетий созданный в предыдущие эпохи «негативный запал» превысил критическую массу уже к началу 80-ых. Однако институциональная структура оказалась разрушенной не сама по себе и в силу объективных причин, а экономическая политика породила преступное сообщество не по воле рока или мистических «пассионарных толчков»[81].

    Общая картина нарастания энтропии и характер отдельных изменений

    На рис. 3.1 показан характер изменений активности в целом, а на рис. 3.5 и 3.6 – изменения трудовой активности и уровня благосостояния на возрастной шкале за 10 лет. Табл. 3.4 представляет изменение институциональной структуры в сфере трудовой активности. Аналогичные таблицы и графики изменений институциональных «полей» и возрастной активности были построены по всем анализируемым подсистемам: система информационно-пропагандистских средств, каналов выражения общественного мнения, форм производства массовой информации и общественно-политических, межличностного общения. Разбирать каждую из них в динамике здесь нет смысла. Графики повозрастных изменений в отдельных подсистемах дают общее представление, для них отведена страница с целью сравнения типологии изменений. А по «шахматным 64-клеточным доскам» всех анализируемых подсистем мы рассмотрим только значение энтропии в начальной и конечной точках адекватных замеров.

    Отметим одно обстоятельство. Каждое составное поле политико-идеологического контура: информационно-пропагандистские средства, каналы обратной связи к органам власти, информационное производство, межличностное общение по поводу социальных событий, отраженных в информационном поле, политико-идеологическая деятельность, – представляют собой фрагменты целостной информационной структуры социума[82]. Продуктом именно ее деятельности является текст, отражающий социальную реальность, присваиваемый на тот или иной лад общественными группами. Взглянем на социальную карту их институциональной активности в разных сферах за 20 лет.

    Три поля заливок в таблице – социальные карты активности групп по роду занятий в разных общественных подсистемах. Они показывают, помимо прочего, и процесс перераспределения стоимости в масштабах нашей системы в динамике за два десятка лет. Мы отметили у каждой социальной группы, фиксирующей классовые характеристики прежнего общества, отклонения от средней по активности в социальных подсистемах:

    1) информационного приема (СМИ – средства массовой информации; основной показатель – число используемых средств; max = 6);

    2) общественно-политической деятельности (ОПД; основной показатель – число выполняемых общественных поручений; max =11);



    3) выражения мнений и постановке проблем перед органами власти и редакциями газет, радио, телевидения на разных уровнях (КВОМ – каналы выражения общественного мнения; основной показатель – число используемых средств постановки проблем; max = 6);

    4) производства массовой информации (ПМИ – выступления в печати, по радио, телевидению населения с общественно значимыми вопросами; основной показатель – число каналов публикации; max = 4);

    5) межличностного общения (МЛК; основной показатель – число социальных групп с которыми в различных ситуациях обсуждаются общественно-значимые проблемы; max =15);

    6) восстановления физических сил в досуге (ДОСУГ; основной показатель – число используемых форм досуга; max = 23);

    7) сфере благосостояния (БЛАГОС – владение товарами длительного пользования; основной показатель – среднее число широкого спектра предметов семейного обихода; max = 32);

    8) в сфере труда (ТРУД; основной показатель – число используемых форм трудовой активности; max = 9);

    9) в процессе замещения поколений (ДЕТН – основной показатель – число детей до 18 лет).

    Отклонения от средней в каждой группе по определенной сфере фиксируются плюсами и минусами в трех доверительных интервалах: 95 % (+++ или – – -), 90 % (++ или – -), 80 % (+ или -). Зона максимальной активности выделена черной жирной линией, зона умеренной активности – пунктирной.

    Материальная структура физического воспроизводства социума сосредоточена в двух сферах: воспроизводства населения и материального производства. Сферы досуга и материального потребления говорят об уровне благосостояния и оперативной реинтеграции общественно необходимых затрат при данном социокультурном уровне через свойства мира вещей. Все остальное относится к идеологической сфере, характеру функционирования прямой и обратной связи, что говорит в какой-то мере о демократичности общества и т. п.

    В первую очередь отметим, что, несмотря на резкую дифференциацию социальных групп по указанным параметрам, ни одна из них не дискриминируется критерием стандартного отклонения по числу институциональных форм жизнедеятельности относительно другой ни в одной из сфер за все три приведенных замера. То же можно сказать и о различиях возрастных групп по критерию стандартного отклонения. Однако позиции групп на социальной карте уже 35 лет назад дают возможность увидеть глубокие различия в их положении в системах производства и присвоения материальных и духовных благ в нашем обществе, различия между городом и деревней, умственным и физическим трудом. Лишь три группы (одна из них в 1991 г. отпадает) на протяжении всех трех замеров (1971 – 1981 – 1991 гг.) демонстрируют максимально высокую активность в сфере материального производства: рабочие промышленного производства, инженерно-технические работники и сельскохозяйственные рабочие, резко снижающие активность к концу анализируемого периода в связи с общим кризисом сельскохозяйственного производства в стране. Здесь создается стоимость, наиболее активно присваиваемая как раз в других секторах общественного организма. Наиболее высокие показатели уровня благосостояния, активности в досуге, в информационном производстве и потреблении, в политико-идеологическом контуре имеют до середины 80-х гг. как раз группы, связанные преимущественно с умственным трудом, в сфере управления. Интересно, что наши статданные фиксируют рост благосостояния и активности в политико-идеологическом контуре и досуге служащих сферы обслуживания (торговля и сфера услуг) именно к 1981 г., а затем резкого падения активности этой группы во всех представленных сферах. Это период «блондинки за углом», а затем мер борьбы с ней, в результате которых в торговле временами оказывалось невозможным найти людей на должности материально ответственных лиц.

    Домохозяйки сохраняют высокий уровень благосостояния и рождаемость до середины 70-х, затем резко проигрывают в достатке и начинают снижать показатель детности. Чтобы учиться, надо иметь в массе высокий уровень достатка, уметь проводить свободное время с шиком, гулять, пока гуляется, и это правило с некоторым ослаблением к началу 90-х остается неизменным.

    Пенсионеров отличает всплеск информационной активности к началу 90-х в каналах выражения общественного мнения и информационном производстве.

    При всех этих деталях и вариациях в поведении отдельных «социально-профессиональных» групп отметим важное сходство всех трех социальных карт. Прежде всего это однозначный групповой дисбаланс между активностью в сферах материального производства и присвоения вещного мира, сохраняющийся на протяжении анализируемых лет. Стержень этого дисбаланса – социальная стратификация, слепок которой показан в картах разрыва взаимосвязей (табл. 3.2 и 3.3). В тех картах связей политико-идеологического контура с возрастными, образовательными, по роду занятий группами, с типами активности в сферах благосостояния, досуга, труда, межличностной коммуникации и общей социальной активности наши последние три зоны-слепка социального перераспределения деятельности «свернуты» вокруг стратификационного стержня политико-информационного контура. Однако карты по поведению «социально-профессиональных» групп показывают еще один важный момент, который мы не могли увидеть в общей модели второй главы и в контурах активности. Хотя фигуры этих контуров подтверждают в двухмерном пространстве проекцию фигуры общей модели социума (глава 2) и являются одновременно и ее подтверждением и следствием, карты поведения групп по роду занятий подсказывают другое. Они показывают, как резко тает и сужается область стратификационной структуры, как сокращается институциональное поле политико-идеологического контура – пресловутой властной вертикали. При падении энтропии в этом контуре за счет стягивания массы субъекта деятельности в один узкий институциональный коридор общая неопределенность активности всей массы социального субъекта по отношению к выделенным институтам общественной системы растет. Перед нами разворачивается карта самоуничтожения предметно-институциональной структуры. Это похоже на картину процесса дробления литосферных плит под воздействием тектонических сил. Задача задач – выяснить, как это происходит.

    Характер отдельных изменений и возможные метрики полей пространства

    Графические иллюстрации

    На следующих шести графиках даны возрастные шкалы активности в институциональных структурах прямой и обратной связи между органами управления и населением, властной вертикали, межличностного общения, досуга и детности за период с 1981 по 1991 гг. Вместе с тремя графиками изменений в целом, а также в сферах труда и благосостояния, приведенными выше, они позволяют детализировать выводы из карт активности групп по роду занятий с точки зрения активности возрастных групп на погодовой шкале. Динамика всех подсистем рассматривается нами пока что трояко: во-первых, структурно в целом, т. е. в комбинациях 26 использования предметно-институциональной «сетки», во-вторых, с точки зрения количественной активности использования этой «сетки» на возрастной шкале, в-третьих, в рамках активности социально-профессиональных групп в отдельных сферах этой «сетки». Все это на временном ряду в 10 лет.

    Очевидно, что приводить аналогичные табл. 3.4 попарные структурно-комбинаторные таблицы по каждой подсистеме, – дело утомительное для читателя. Поэтому на фоне графических картин изменений активностей в той или иной подсистеме на возрастной шкале мы дадим лишь несколько показателей, интегрирующих распределения в этих таблицах на стартовой и финишной позициях рассмотрения (среднее число форм, стандартное отклонение, максимальное число используемых форм, вариация признака «число форм», энтропия), объединив их в одну таблицу. Кроме того, мы проинтегрируем институциональную структуру всей информационной – «коммуникативной» в терминологии Е.Я. Таршиса – подсистемы общества в одну таблицу и рассмотрим некоторые ее стороны в динамике по исследованию «Таганрог»-2» 1979 г. и «Правда»-90/91», выделив из последней занятое население РСФСР в городах типа Таганрог.

    Дело в том, что в этих двух исследованиях мы выясняли вопрос об используемых людьми источниках информации о событиях в различных областях окружающего мира. Речь шла прежде всего о «пространственных полях» шести общностей: мир в целом, страна, регион, предприятие, цех, а затем об информационных источниках об отдельных личностях, и производственной сфере. При этом во Всесоюзном исследовании по всем локальностям предлагался перечень из 27 источников информации. Они были сгруппированы в шесть блоков:

    1) внешние источники, зарубежные газеты, радио и телевидение (Зарубежные в табл. 3.7);

    2) отечественная система средств массовой информации и пропаганды в целом, все шесть средств (Отечеств. в табл. 3.7);

    3) внутризаводские информационные средства, газеты, радио, наглядная агитация и стенная печать и т. п. (ЗВДв табл. 3.7);

    4) неформальные газеты и издания народных фронтов, митинги и собрания неформальных групп, возникающих партий и движений (Неформальные средства в табл. 3.7);

    5) внутризаводские и фабричные, учрежденческие совещания и собрания по различным вопросам (Совещания в табл. 3.7);

    6) межличностная коммуникация на уровне семьи, бытовой микросреды, трудовых коллективов, личные наблюдения и опыт (МЛКЛИЧв табл. 3.7).

    Поскольку в 1979 г. ряда источников информации в формах 1990 г. не было, в Таганроге была взята структура из 24 источников информации. Она была объединена также в шесть блоков: пятый блок стал четвертым, а шестой разбит на пятый, в который вошла межличностная коммуникация и шестой – личный опыт и жизненные наблюдения. Для сравнения: такая же типология была дополнительно сделана и во Всесоюзном исследовании.

    Здесь важно обратить внимание на следующее. Если раньше мы рассматривали систему информационных средств на институциональном уровне в виде шести средств и комбинаций из них, которые используют люди, то здесь она выступает как единый институт прямого потока информации от органов власти к населению наряду с остальными формами аккумуляции населением информации. Это имеет определенный смысл. Распределения населения по таблицам 26 (институты прямого потока, каналы выражения общественного мнения, общественная деятельность, трудовая активность и т. п.) дают по отдельности логнормальные распределения. Эти подсистемы фиксируют фрагменты информационной активности людей. Если мы начинаем рассматривать их суммарно, распределения приближаются к нормальному, так как и в инструментарии мы приближаемся к целостному рассмотрению системного вида человеческой активности. При интеграции же всех источников информации по всем пластам реальности в матрицу 26 (шесть информационных потоков, взятых дихотомически: «используют – не используют»), распределение становится нормальным и в матрице и даже по количественному показателю – стандартному отклонению на шкале от 0 до 6. Тут показатель интегрирует в себя всю дифференцированную по предметно-институциональной среде людскую активность и выступает как целостное образование. Отсюда и возникает, во-первых, распределение близкое к нормальному, во-вторых, возможность увидеть динамику фундамента системы, в-третьих, сравнить плотность распределений одной институциональной среды у разных общностей.

    Графики на рис. 3.5 – 3.6 и 3.8 – 3.10 сразу высвечивают дифференциацию поведенческих стереотипов активности различных возрастов в зависимости от тех или иных общественных подсистем и форм жизни. Но сначала отметим принципиальные сходства и различия распределений.

    1. За десятилетний период в целом упала активность в сферах труда и рождаемости. Поднялся, как уже указывалось, уровень благосостояния.

    2. Активность в сферах политико-идеологического сегмента общества однозначно падает у младшего и среднего поколения и возрастает в целом у поколения старше 50 – 60 лет. При этом в сферах информационного приема пики активности старших возрастов в 1991 г. в ряде случаев приходятся как раз на те возрастные группы (интервалы в 1 год), которые в 1981 г. давали падение активности. В остальных сферах такого не наблюдается, а в сфере выражения общественного мнения – постановки проблем перед властными структурами – повозрастные пики и падения замеров с интервалом в 10 лет.


    Рис. 3.8. Соотношение активности населения в 1981 и 1991 гг. в сферах приема массовой информации и выражения общественного мнения на возрастной шкале.



    Рис. 3.9. Соотношение активности населения в 1981 и 1991 гг. в сферах общественной работы и межличностной коммуникации на возрастной шкале в принципе совпадают. Это значит, что жизненные обстоятельства, инициирующие активность возрастных групп населения в обращениях «во власть» в связи с негативными ситуациями, остаются прежними и неизменными. Люди другие, стиль жизни тот же.

    3. Молодые когорты, вступившие в процесс замещения поколений, дают в 1990 – 91 гг. большие провалы активности в досуге и межличностном общении, чем за 10 лет до этого. Для них институциональное поле проявления своей энергии тает не только в трудовом, политико-идеологическом и информационном сегментах, но и в формах и ареалах межличностного общения и досуга. При этом обратим внимание на пики роста числа несовершеннолетних детей в семье, приходящиеся на старшие поколения. Картина здесь совпадает с полученной ранее (см. главу 2). Эти пики говорят о появлении внуков и правнуков в связи с вступлением в процесс замещения поколений детей и внуков. Наибольший пик приходится на поколение рождения конца 60-х гг., вступление которого в процесс воспроизводства совпало с общественно необходимыми актами пронаталистской политики властей 80-х гг.


    Рис. 3.10. Соотношение активности населения в 1981 и 1991 гг. в сферах досуга и рождаемости (процессе замещения поколений) на возрастной шкале

    Система информационных средств – изменения в целом

    В целом все это подтверждает предыдущие выводы, полученные на основе других методов статистического анализа. Чтобы начать разговор об информированности населения по различным проблемам и процессе реального информационного приема на фоне объективной картины жизни населения, нужно завершить рассмотрение динамики изменения, во-первых, информационной системы в целом, во-вторых, конкретных форм благосостояния и досуга, в-третьих, изменения в этот период бюджетов затрат времени на информационные и внеинформационные формы.

    Из-за приподнятости выборки в верхние страты при перевзвешивании на генеральную совокупность уменьшается доля включенных во внешний поток информации (зарубежные газеты, радио, телевидение) с 19,4 % до 15,5 %, но увеличивается объем «не-аудитории» всех информационных потоков с 7,5 % до 11,2 % по пяти пластам реальности: мир-страна-регион-микрорайон-предприятие. При этом в Таганроге 1979 г. среди занятого в народном хозяйстве населения вне информационной структуры, сформированной из источников информации, несущих сведения по четырем локальностям (указанные пять без микрорайона и без неформальных источников), оказывалось лишь 0,7 %, тогда как в аналогичной группе населения по городам типа Таганрог в 1991 г. уже 10,7 %.

    Так что отчуждение от институтов информационной структуры резко возрастает. Надо сказать и о том, что по Всесоюзному исследованию «Правда»-77» объем абсолютной «не-аудитории» отечественных средств массовой информации и пропаганды составлял 2,5 %. Из табл. 3.7 ясно, что он увеличился до 12,6 %. Кроме того, в исследовании 1977 г. прием информации зарубежных радиостанций, которые глушились, вело 14,7 % населения страны. Доля фактически осталась неизменной и через полтора десятка лет. В 1977 г. было обнаружено, что в «не-аудиториях» отечественных газет, радио, телевидения встречаются соответственно 0,7 %, 0,6 % и 0,9 % людей, которые слушают зарубежное радио. В абсолютной «не-аудитории» отечественных средств 1977 г. (на выборке в 9366 чел.) таковых обнаружено не было. В 1991 г. их объем составлял 0,3 %. Если в 1977 г. каналы зарубежных радиостанций выполняли информационную роль трансляции дополнительной информации, нехватка которой ощущалась в отечественных СМИ, то с 90-х годов они приобретают персональную аудиторию, границы которой к нашему времени расширяются.



    К сожалению, провести крупномасштабное целостное исследование аудитории нынешних СМИ весьма трудно. В 2004 г., однако, мы провели небольшое исследование в Тамбове и в Москве, посвященное проблемам реформы образования, профориентации населения и информационному приему в динамике за 36 лет[83]. Попутно выясняли и включенность в систему средств массовой коммуникации. Выяснилось, что наибольшая дифференциация мегаполиса и среднего города состоит в использовании интернета и в предвыборной агитации. В Москве в аудиторию интернета было включено почти 30 % опрошенных, в Тамбове – 3 %. Пред выборной агитацией в столице было охвачено 5 %, а в Тамбове 2 % населения. По остальным средствам мы представили динамическую картину, начиная с 1990 г.



    В целом при сравнении всех трех структур можно отметить следующее.

    1. Для сравнения структур аудиторий печатных и аудиовизуальных средств аудитория Всесоюзного исследования оставлена в целом, так как принципиальных различий этой структуры в подвыборках по городам типа Тамбов и по Московской области в то время не наблюдается. Система едина.

    2. Наиболее резкие изменения произошли в объемах аудиторий радио и журналов. При этом тамбовчане показывают, что доминантной группой стала та, что пользуется сразу двумя информационными средствами: местными газетами и телевидением. Журнальная аудитория сократилась в Тамбове в 3 (в Москве – в 1,5), а аудитория радио – в 4 раза (в Москве – в 1,5).

    По ответам москвичей тут сохранена доминировавшая 15 лет назад структура аудитории с уменьшением группы максимально активных за счет увеличения использующих только газеты и телевидение. Заметим, что объем аудитории газет в двух массивах 2004 г. одинаков: в целом газеты через день читает три четверти опрошенных. Кроме того, из 30 % москвичей, использующих каналы Интернета, 93 % одновременно смотрят телевидение и, таким образом, Интернет в мегаполисе выполняет функции взаимодополняющего информационного средства на рынке сообщений.

    Наиболее резкому сокращению в средних городах подверглись аудитории журналов и радио. Потребность в чтении газет осталась, в общем, на прежнем уровне и сократилась сравнительно мало. Резко возросли объемы узколокальных групп аудитории, связанных со стандартным стереотипом поведения в отношении информационных средств: прием информации визуальных средств и газет. Здесь ясно видно, что институциональная структура подверглась резкому сужению и как раз в плане сокращения тех средств, которые обращаются к реципиенту текстуально – через вторую, а не первую, как телевидение, сигнальную систему. Поток «картинок» – это прием информации через первую сигнальную систему, осмысление текста – через вторую, которая требует более активного моделирования реальности. Критически отнестись к содержанию «картинки» массе реципиента труднее. Кроме того, и текст тексту рознь. При анализе стандартов приема содержания сообщений мы коснемся адекватности интерпретации смысла сообщений по методике Т. М. Дридзе и увидим, что тексты, апеллирующие к эмоциональной сфере реципиента, имеют достаточно специфичное обращение в аудитории и интерпретацию их штампов и клише. Здесь огромное поле исследований для изучения реальных последствий восприятия и эффектов воздействия рекламных «роликов» и «долбежек».

    Обрушение рынка печатной продукции

    В целом мы видим здесь итоги разрушений аудитории СМИ, происшедших на переходе информационного производства на частную основу с несбалансированным балансом межотраслевого обмена в деятельности целлюлозно-бумажной промышленности. В 1989 г. были впервые отменены ограничения на подписку массовых газетных и журнальных изданий. Уже в то время мы проанализировали изменения на рынке подписных изданий и получили интересную картину.

    В ряде изданий в конце 80-х – начале 90-х гг. приводились итоги годовой подписки на всесоюзные газеты и журналы[84]. Отмена подписных ограничений на ряд журналов и газет резко расширила аудитории этих изданий. В 1990 г. в связи с началом инфляционной политики государства цены подскочили вверх. Ряд изданий повысил подписную цену. В публикуемых списках оказалось сопоставимыми за оба периода 26 изданий (13 газет, 13 журналов).

    С 1989 на 1990 гг. число подписок на 26 ведущих изданий увеличилось на 13 % (по газетам на 15 %, по журналам на 10 %, 1989 г. за 100 %), что дало 9 %-ное увеличение денежной массы, вложенной населением в подписку (масса денег от подписки на газеты выросла на 5 %, а от подписки на журналы на 14 %). В следующий период цены были подняты на эти 26 изданий в среднем в 1,86 раза, и при этом общая масса денег, отданных населением на подписку, возросла лишь на 7 %, а число подписок сократилось на 36 % (по газетам на 35 %, по журналам на 54 %). При этом денежная масса от подписки на журналы упала (-12 %), а от подписки на газеты возросла (+20 %). Таким образом, качественная структура информационного потребления в одночасье перевернулась по экономическим причинам, и наиболее резко была сбита перспективная для развития рынка потребность более высокого уровня в журнальной, а не в газетной периодике.

    Но и этого мало. Издания повышали подписную цену дифференцированно, и это приводило к различным последствиям. Так, лидер тогдашнего читательского бума «АиФ», повысив цену ровно вдвое, потерял более 10 млн подписчиков (-31 %), выиграв более 33 млн рублей (+38 % несколько обесценившейся массы денег от предыдущего года). «Труд», потеряв 3,5 млн подписчиков (-17 %), выиграл более 76 млн рублей (+47 % от предыдущей денежной массы). «Известия» потеряли почти 6 млн подписчиков из 9-миллионной аудитории и около 3 млн рублей из 86 млн за предшествующий год. В катастрофическом положении оказалась «Литературка», потерявшая 3,4 млн подписчиков из 4,4 млн (-76 %) и 25 млн рублей из 46 прошлогодних млн (-54 %).

    При анализе этих цифр, однако, нужно учитывать факт относительного подъема цены и падения объемов аудитории того или иного издания. Мы сконструировали показатель рейтинга 30 изданий в переходе с 1990 к 1991 гг. на шкале от – 100 % до +100 %, учитывающей степень взлета цены на каждое издание, затраты денег на каждый потерянный подписной талон при условии его сохранения, выровненные с учетом индекса на рубль годовой подписки.



    Рис. 3.11. Условный рейтинг газетной и журнальной периодики при подписке в период 1990/1991 гг. (по данным Союзпечати и с учетом изменения цен и падения объемов аудитории; на шкале от -100 до +100 условных процентов)

    Прокомментируем график на рис. 3.14: 1 место – «Труд» +86,7 %, 2 место – «Комсомольская правда» +49,3 %, 3 место – «АиФ» +30,9 %, 4 место – «Экономика и жизнь» +30,3 %, 5 место – «Семья» +24,1 %, 6 место – «Рабочая трибуна» +23,7 %, 7 место – «Крестьянка» +17,3 %, 8 место – «Сельская жизнь» +16,2 %, 9 место – «Смена» +9,1 %, 10 место – «Работница» +4,4 %. Такова десятка «фаворитов» газетного рынка в точке перелома. Она представляет собой 33 % наименований отобранной группы печатных изданий.

    Четыре издания: «Известия» – 1 %, «Московские новости» – 1 %, «Красная звезда» – 1,2 %, «Учительская газета» – 1,2 %, – представляют собой точку равновесия, своего рода «нулевую» группу, составляющую 13 % отобранных номиналий.

    Группа «аутсайдеров» наиболее многочисленна – 54 % от выделенной группы. Здесь начнем с обратного негативного конца шкалы: 1 место (30-е) – «Правительственный вестник» – 28,1 %, 2 место (29) – журнал «Здоровье» – 26,0 %, 3 место (28) – журнал «Новый мир» – 20, 6 %,, 4 место (27) – «Литературная газета» – 19,4 %, 5 место (26) – «Диалог» – 18,9 %, 6 место (25) – журнал «Дружба народов» – 18,6 %, 7 место (24) – журнал «Известия ЦК КПСС» – 17,6 %, 8 место (23) – журнал «Коммунист» – 15,8 %, 9 место (22) – журнал «Партийная жизнь» – 13,5 %, 10 место (21) – газета «Правда» – 10,7 %, 11 место (20) – «Народный депутат» – 10,4 %, 12 место (19) – журнал «Молодая гвардия» – 9,9 %, 13 место (18) – «Советская культура» – 9,4 %, 14 место (17) – «Человек и закон» – 7,7 %, 15 место (16) – журнал «Знамя» – 7,4 %, 16 место (15) – «Огонек» – 6,2 %.

    Итак, население выбирает газеты разной ориентации, молодежную тематику, семейные отношения, экономическую жизнь и пока что виды на сельское хозяйство[85]. Приближенно по рейтингам в целом выиграли издательства «Московская правда» и ВЦСПС, проиграли «Известия», а «Правда» осталась при своих за счет широты ассортимента изданий. Шла борьба «за место под солнцем».

    Надо сказать, что это, возможно, последний период, когда по номиналиям печатных изданий можно было отслеживать реакцию широких слоев населения на проводимую экономическую политику. Отказ от подписки по экономическому выбору не случаен. При затягивании поясов в первую очередь сокращаются не материальные потребности, а вторичные, в том числе и информационные. Об этом говорят и парные близлежащие рейтинги и журнала «Новый мир» и «Литературной газеты», «Дружбы народов» и «Диалога», партийных изданий. Уже через два года рынок центральных периодических изданий рухнул, а население в приеме оперативной информации переориентировалось на местные печатные органы и на телевидение, «уйдя в глухую защиту». Сейчас мы увидим косвенное подтверждение начала этого процесса в сопоставлении распределений по источникам информации о различных пластах реальности (мир – страна – регион – микрорайон – предприятие-учреждение и т. п.) в 1990/91 гг. Но пока что сделаем несколько замечаний.

    1. Это было только начало. Сокращение ареала рынка неизбежно ведет к сокращению денежной массы, получаемой с оборота. Это подрыв емкости рынка, тем более нелепый, что полученные в период инфляции деньги иллюзорны. Нужно искать новый товар, чтобы уже на нем сделать «сверхприбыль». Потребности же информационного приемника не бесконечны. Теперь, например, «АиФ» имеет десятикратное падение тиража, а рвущийся в свое время из рук в руки и лимитированный «Вокруг света» вынужден давать рекламу по телевидению. Лимит здесь принял экономические формы, выраженные по-иному. Отметим «Коммерсант». Его фактический тираж практически не изменился за 15 лет и колеблется около стартового объема в 100 000 экземпляров, что говорит, несмотря на выделение из него ряда изданий, о стабильности существующей потребности в содержащейся в нем информации при несомненной неоднократной ротации слоя-носителя этой потребности. Из социальной «ячейки типа „Коммерсант“ постоянно выходят и постоянно в нее входят люди. Методологически самый интересный вопрос: за какой период происходит полная ротация реципиента-потребителя.

    2. Как видно, население голосует не только на выборах и референдумах, которые «вовремя» отменены, что в корне не изменит дело. Оно голосует экономическим поведением: сокращением информационного приема, саботажем определенных форм торговли, обвалом рынка, падением рождаемости, провалом режима ипотечного «кредитования», уходом в сумеречный мир наркотиков и пьянства и в небытие от лишенного смысла бытия[86].

    3. В таблице 3.8 мы рассмотрели распределения населения в четырехмерном поле текстовых и аудиовизуальных СМИ в двух точках, разделенных 15-летним интервалом. Энтропия распределения массы приемника информации в этом поле была в 1990/91 гг. по СССР в целом 0,576, по московскому региону – 0,607, по городам типа Тамбов – 0,558. Доминирующей была группа использующих все четыре средства (54 % взрослого населения; 1/16 комбинаций средств давала больше половины массы взрослого населения страны). Система была стянута к институциональному центру за счет «товарного» разнообразия печатных каналов. Теперь значения энтропии в этой же институциональной «кристаллической решетке» составляют по Москве – 0,741 (по заполненным клеткам – 0,857), а по Тамбову – 0,756 (по заполненным – 0,817). И это говорит, что поведение людей в институциональной структуре информационных средств лишилось своей информационной определенности. Реализация мотивов выбора информационных средств парадоксально приобретает стохастический характер из-за сужения «товарного поля» каналов-проводников при высокой стандартизации их содержания. Выбор информации переходит на менее предсказуемый и менее известный уровень. Наш рынок за 15 лет успешно подрывал самые основы рыночной экономики. Число изданий росло, разовый тираж упал в 1,5 раза, суммарный годовой тираж газет падал именно с 1990 г. и упал к 2003 г. в шесть с лишним раз, приблизившись к тиражам 40-го «сталинского» года. Эффект реакций населения на уровне институциональной структуры информационных средств тот же, что и на уровне приема отдельных сообщений, который мы отметили в главе 1.

    4. Экономическая политика властей в ряде случаев вызвала и вызывает публичные раздоры в коллективах СМИ, которые, конечно же, подаются в освещении политической светотехники, что не имеет ничего общего с функцией информирования населения.

    Распределение по источникам информации о различных пластах реальности

    С целью анализа изменений в поведении людей на уровне агрегированных институциональных структур, нами было построено 24 таблицы. По институциональной структуре прямого потока информации на аудиторию (структура из шести информационно-пропагандистских средств – 26) было построено 9 таблиц: комплексная структура аудитории в 1969 г. в Таганроге в целом и по занятому населению, в 1977 г. по населению СССР в целом, по занятому населению страны, по населению городов типа Таганрог, в 1979 г. по занятому населению Таганрога, в 1990/91 гг. по населению СССР аналогично Всесоюзному исследованию 1977 г. По институциональной структуре обратного потока информации от населения к органам власти (структура из шести каналов выражения общественного мнения – постановки социально значимых проблем – 26) было построено 6 таблиц: комплексная структура в 1969 г. в Таганроге в целом и по занятому населению, в 1979 г. по занятому населению Таганрога, в 1990/91 гг. по населению СССР аналогично таблицам, построенным по информационным средствам прямого потока (увы, во Всесоюзном исследовании 1977 г. не был задан именно один вопрос позволяющий вычленить структуру обратного потока информации на уровне страны в тот период). По институциональной структуре общественно-политической деятельности было построено 9 таблиц, аналогичных 9 таблицам по структуре прямого информационного потока[87].

    Для коррекции выводов мы рассмотрели 16 распределений по практически исчерпывающему спектру источников информации от личного опыта до зарубежных газет и журналов (27 источников) в границах различных локальностей. Для страны в целом в 1990/91 гг. были выбраны «мир» – «страна» – «регион» – «микрорайон» – «предприятие». Для выяснения изменений относительно замера в Таганроге в 1979 г. по стране были выбраны четыре локальности на пересечении адекватном таганрогскому инструментарию: «мир» – «страна» – «регион» – «предприятие». При этом количество источников было выровнено: 24 аналогичных источника информации без появившихся в 1990 г. информационных источников неформальных объединений. В Таганрогском исследовании 1979 г. для полноты картины к указанным четырем локальностям («мир» – «страна» – «регион» – «предприятие») было прибавлено еще три: «цех» – «личность» – «сфера производства».

    Исследование по стране было рассмотрено в трех срезах:

    1) перевзвешенное по переписи населения на генсовокупность;

    2) в рамках занятого населения;

    3) в рамках занятого населения России по городам типа Таганрог.

    Коэффициенты по этим срезам оказались принципиально одинаковыми, но для корректности сравнения с Таганрогом 1979 г. взяты и первый и третий.

    В следующих двух таблицах мы приводим интегрированные показатели по этим сорока замерам агрегированных и линейно вытянутых институциональных элементов информационной структуры нашего общества в общем и целом за период в 23 года.

    Отметим, что поведение в агрегированных матрицах и на линейных распределениях по источникам информации различно. Но есть и общие элементы в показателях среднего числа используемых форм социальной жизни, источников информации и каналов выражения мнений, вариации признака «количество форм жизнедеятельности или источников информации – каналов» и значениях энтропии. Начнем с анализа показателей распределений в агрегированных матрицах.


    * Средства массовой информации – комбинаторная матрица из шести средств (26): 1 – газеты «+», «-»; 2 – радио «+», «-»; 3 – телевидение «+», «-»; 4 – лекции «+», «-»; 5 – политинформации «+», «-»; 6 – политзанятия «+», «-».

    ** Каналы общественного мнения – комбинаторная матрица из шести каналов (26): 1 – выступления на собраниях в трудовых коллективах и по месту жительства «+», «-»; 2 – письма в местные и центральные органы власти всех типов «+»,«-»; 3 – письма в редакции местных и центральных газет, радио, телевидения «+», «-»; 4 – беседы с работниками местных органов власти на личном приеме граждан «+», «-»; 5 – беседы с депутатами местных Советов на личном приеме граждан «+», «-»; 6 – выступления на собраниях избирателей в процессе кампаний и отчетов «+», «-».

    *** Общественно-политическая деятельность – комбинаторная матрица из шести форм (26): 1 – работают пропагандистами, лекторами, агитаторами, политинформаторами; 2 – работают в многотиражной и стенной печати предприятий и учреждений; 3 – выполняют отдельные поручения; 4 – работают на выборной работе в партийных, профсоюзных, комсомольских органах; 5 – выполняют другую выборную общественную работу; 6 – являются депутатами Советов (Народными депутатами).


    * Источники информации: 1 – центральные и областные газеты; 2 – Городская, районные газеты; 3 – многотиражная газета предприятий; 4 – газеты неформальных объединений* (в Таганроге 1979 г; не замерялись); 5 – издания народных фронтов* (в Таганроге 1979 г; не замерялись); 6 – передачи государственных радиостанций всех уровней; 7 – передачи заводского радио; 8 – передачи телевидения; 9 – стенные газеты; 10 – лекции; 11 – политинформации; 12 – занятия в системе политобразования; 13 – собрания; 14 – беседы с агитаторами; 15 – наглядная агитация; 16 – занятия в системе экономического образования; 17 – занятия в народных университетах; 18 – беседы с представителями администрации; 19 – заседания, производственные совещания; 20 – беседы с руководителями общественных организаций; 21 – разговоры с товарищами по работе; 22 – разговоры в семье; 23 – разговоры с соседями, знакомыми; 24 – митинги, выступления ораторов, листовки (в Таганроге 1979 г; не замерялись); 25 – личный опыт, личные наблюдения; 26 – передачи зарубежного радио; 27 – зарубежные газеты и журналы.


    1. Бросается в глаза, что значение энтропии [по всем клеткам матрицы (энтропия общая)] находится в связи со средним числом используемых институциональных форм и вариацией этого признака информационной деятельности в прямом и обратном потоке информации между сферой управления и населением. Если отвлечься от анализа динамики показателей на схожих объектах, то действует правило: «чем меньше вариация активности населения, тем меньше значение энтропии» при том, что среднее значение информационной активности при постоянном максимуме данных форм (6) может возрастать. Но эти корреляции отклонений четко ложатся на масштаб общностей, взятых для анализа показателей. Чем больше общность в рамках подвыборки (страна в целом, занятое население, занятое население в границах городов типа Таганрог), тем выше вариации признака и значение энтропии используемых людьми форм. При этом «организационная деятельность», растекающаяся по формам общественной работы и политической деятельности, дает картину, противоположную относительно информационной активности, которая находится в более свободном состоянии. Здесь (в организованной деятельности) падение вариации активности поведения в рамках однородной выборки по разному типу общности ведет к возрастанию энтропии как по всем, так и по заполненным клеткам матриц. Это говорит и о плотности концентрации субъекта политической деятельности в узко-локализованном пространстве, и о степени насыщенности той или иной общности рассматриваемыми социальными формами и институтами. Причем, несмотря на кажущуюся корреляцию с колебаниями объемов подвыборок, действует вышесказанное правило; и впрямь, объемы подвыборок при анализе «организационной» деятельности уменьшаются, а энтропия обоих видов растет при падении вариативности поведения[88]. Кроме того, мы проверили по всем локальностям показатели вариации числа источников, энтропии и объема выборки в границах признака «национальность» как одного из представляющих характерную общность. По 10 национальностям, перечисленным в порядке убывания объемов в выборке: русские, украинцы, узбеки, казахи, белорусы, таджики, татары, мари, евреи, каракалпаки, – прямой зависимости между объемом подвыборки и вариацией энтропии зафиксировано не было[89]. Таким образом, возникают понятия, с одной стороны, плотности насыщения социального пространства институциональной кристаллической решеткой, а с другой – метрики этого пространства реализации обмена человеческой активностью в виде поля конкретной социальной общности.

    2. Если рассматривать динамику показателей, то в целом за анализируемый период происходит сужение комбинации форм прямого потока информации с уничтожением к концу периода форм устной пропаганды. В конце 70-х гг. возрастает до максимального охват занятого населения информационно-пропагандистскими средствами (в Таганроге до предельных значений), который затем резко падает. Обратная связь претерпевает также сужение институционального поля, но активность на нем остается в целом стабильной. К середине 70-х энтропия в сфере общественно-политической деятельности среди занятого населения Таганрога и по городам этого типа в целом растет при падении среднего числа используемых населением форм, а затем ее значение резко падает. Дело в том, что отдельное рассмотрение этой подсистемы еще в 1979 г. привело к выводу, что политика всеобщего охвата общественной деятельности населения привела к дисфункции активности в этой сфере. Число форм в подсистеме функционально задано определенными условиями. Искусственное расширение по принципу «каждому одно поручение» вместо политики повышения эффективной работы общественных организаций для присвоения результатов их деятельности через продукт производства всеми людьми привело к деградации форм сферы.

    Обратимся теперь к информационной подсистеме в целом (табл. 3.10). Здесь совершенно очевидным выступает ряд явлений.

    1. Выделенный ряд институтов-каналов информационной системы общества является практически равноположенным при аккумуляции сведений по любому пласту социальной реальности. Не только теперь, когда мы можем узнать о талантливом соседе из всемирной паутины, но и 30, и 15 лет назад максимальное число используемых в обществе источников о своей работе, отдельных людях, производстве было не меньше, а в ряде случаев больше, чем число информационных «каналов» о мировых событиях.

    2. Несмотря на почти одинаковые предельные значения числа используемых источников информации по любой локальности, среднее их значение на одного человека неуклонно падает с уменьшением размеров того ареала, о котором они несут информацию. Это первое правило. Особенно это заметно по данным второго таганрогского исследования. Второе правило: движения значений энтропии, когда формы-каналы системы взяты по максимуму (24 источника для 70-х гг., 27 источников для 91 г.), полностью соответствуют движениям среднего значения числа источников на одного респондента. Исключений из первого правила три: снижение среднего числа источников о международных делах в сравнении с источниками о делах страны в 1991 г., снижение среднего числа источников о производственной деятельности по сравнению с числом источников об отдельных людях в Таганроге 1979 г., снижение числа источников о бытовой микросреде (микрорайон) по сравнению с предприятием в 1991 г. Эти исключения могут говорить о следующем. Прежде всего острота внутриполитической обстановки в стране в 1990 – 91 гг. вырабатывала большую потребность во внутрисоюзной информации. Кроме того, это отражение общего падения интереса населения к международной информации, динамику которого за 40 лет мы обсудим в главе 5 при рассмотрении процесса реального чтения сообщений. Большее число источников информации об отдельных личностях, чем о производственной деятельности, может объясняться разницей между потребностями: более развитой общечеловеческой и более локализованной технологически. Отклонения же средней на уменьшение по источникам об отдельных микрорайонах по сравнению с предприятием можно объяснить коллапсом производственной сферы, вызывающим повышенную тревогу и интерес. Об этом же говорит и резкое снижение максимального числа зафиксированных в пользовании источников информации среди занятого населения России по городам типа Таганрог в 1991 г., т. е. на поле разрушающихся промышленных территориально-производственных общностей. Здесь гибли не только формы труда.

    Теперь о самом главном. Мы видим, что чем больше среднее число источников информации на человека, тем выше энтропия. Чем больше, следовательно, институциональных форм обмена деятельностью, тем выше распыление субъекта этой деятельности по кристаллическому контуру конституированных ячеек, держащих этот обмен в динамическом равновесии. Однако, как мы уже упоминали, при расширении поля сообщений и в связи с детерминантами общественно необходимого для присвоения информации времени значение энтропии в распределении населения при приеме отдельных сообщений падает. То же давным-давно наблюдается в товарном мире. «Огива» – кривая Паретто фиксирует резкое снижение значения энтропии при увеличении ассортимента (номиналий) товаров. Конечно в полярной точке – при снижении количества товаров до узкого стандартного предела – энтропия распределения относительно этих товаров также растет, но это говорит о том, что данная предметная область незаполняема огромной массой потребителя (этот факт имеет место в случае публикации 10, а не 40 сообщений в газете). Здесь теряется определенность общественно значимых потребительных свойств, а масса потребителей уходит на другой уровень и качество удовлетворения потребности. Но отсюда вытекает ряд важнейших следствий.

    1. Предметно-институциональная структура в этом случае представляет собой внешний контур, оболочку обмена деятельностями, тогда как сам обмен свойствами людей через потребительные свойства вещей-товаров, знаков, требующий активности сознания в выборе, является внутренним процессом. При этом цикличность деятельности по отношению к товарному миру и цикличность смены институциональных форм имеют разные временные параметры. Если прибегнуть к метафоре, то институциональные формы деятельности – это магнитные линии, кристаллическая решетка, тело социальной жизни, а предметы, вещи, текст, знаковое поле обмена – поток импульсов, электроток, кровь, переносящие человеческую активность, личностные свойства во времени. Регуляторы механизмов обмена лежат в формах и институтах собственности на орудия и средства производства материальной жизни. В этой системе не может быть ничего постоянного, кроме, может, относительной величины времени, потребной для ее коллективного воспроизводства. Вот мы видели, что при деградации институциональной структуры обмена, население мгновенно ответило сужением информационных потребностей более высокого уровня, отказом от подписки на литературные журналы и газеты, на издания, связанные с политической и интеллектуальной, правовой жизнью. Известны тысячи примеров, как повышение цены на продукты питания не первой необходимости ведет к отказу от них широких слоев до такой степени, что дальнейшее их продвижение на рынок становится невозможным даже при резком снижении цены. Нужно создавать новый «логотип», а это связано с большими издержками. Цивилизованные социальные отношения создают новые потребности при сохранении старых. Фетишизированные относительно сверхприбыли отношения уничтожают базовые потребности и вынуждены постоянно искать новый товар для ее получения на сужающемся до коллапса поле общественных интересов. Первые ведут к расширению обмена, возникновению в нем новых ареалов и полей общностей, вторые приводят к уничтожению огромных полей реальности и сужению горизонтов собственной же активности. Именно этим, к примеру, можно объяснять рост числа периодических изданий при падении разовых и годовых тиражей. Если при цивилизованном развитии рынка, насыщение определенных типов потребностей приводит к переходу на новый качественный уровень и расширению товарной массы при росте платежеспособного спроса, то при данном, нельзя даже придумать название, типе сфера обращения деградирует. При расширении площади и времени под рекламу информационные каналы сначала теряют свои общественные функции информации, прямой и обратной связи, а затем, при превышении пороговых значений общественно необходимого для присвоения их содержимого времени, и аудитории. Начинается самопроизвольное деление. Но даже в биологическом контуре материи паразитарные клетки умирают со смертью убитого ими организма. Кажется, что нечто аналогичное происходит сейчас и в России.

    2. Сам характер появления новых институциональных форм, своего рода характер деления форм обмена на оперативном, – товарно-денежное обращение, – и фундаментальном, – институциональная оболочка, – уровнях проявляется, как пульсации циклов активности относительно определенных форм предметного мира. В рассмотренных примерах это хорошо видно на сужении и расширении полей активности, фиксируемых падением и возрастанием значений энтропии в определенных вещных и предметно-институциональных континуумах. В конце 70-х мне довелось проводить исследования рынка свежезамороженных овощей и фруктов в Институте конъюнктуры и спроса, в последние пять лет – рынка мясомолочной продукции и некоторых других продуктов питания. В моей базе данных по этому поводу около 40 000 документов. Это отдельная книга о товарном мире. Но вот что важно. Картина принципиально та же, что и при обращении массовой информации, ее идей, сообщений, изменении каналов и институтов. Системные исследования массовой коммуникации, проведенные в Советском Союзе в высокостандартизированной социальной среде, позволяют описать процесс и смоделировать реальность гораздо успешнее, чем частные коммерческие исследования. Кроме того, очевидно, что здесь можно увидеть, как явления на уровне отдельных актов поведения относительно сообщений и элементов содержания, возводятся, вплетаясь в ткань социальной жизни, на уровень взаимодействия людей и общественных институтов. Однако, чтобы продвинуться далее, нужно начать обращение к полям смыслов обыденного сознания, опредмечивающих людскую активность в социальную реальность.

    Глава 4

    Общая связь активности информированности и отношений

    Социальная карта состояния системы на 1991 г.

    Мы подошли к одному из важных моментов анализа и синтеза социальной системы. В следующей диаграмме убраны показатели активности социально-профессиональных групп в сферах труда и процесса воспроизводства населения, добавлены военнослужащие, безработные, школьники. Вся система информационно-пропагандистских средств заменена одной строкой по активности использования вышеприведенных источников информации по всем локальностям информационных потоков. Сфера культуры представлена количеством книг в домашних библиотеках, структурой и количеством грамзаписей, частотой посещения театра. Сферы политики, выражения общественного мнения, досуга, благосостояния взяты здесь не для сравнения, как в предыдущей диаграмме, а по предельному максимуму форм в инструментарии. Конечно, можно «вынимать» подсистемы из социальных карт, как «шампуры»: взять, например, отклонения числа дней выпивки в году в той или иной группе по роду занятий и, сопоставив со структурой питания, увидеть, как пьющие обеспечивают дотационные цены на мясо зажиточным слоям в полном соответствии с законами вторичного перераспределения на рынке. Да что там мясо! – возможность безнаказанно властвовать, принимая бесконтрольные бездарные решения. Однако наша задача здесь и сейчас важнее этого рассмотрения.

    В таблице-диаграмме выделены две дополнительных области, относящиеся уже не к подсистеме «деятельность», а к подсистеме «сознание»: ряд информированности групп по роду занятий относительно определенных предметных рядов, социальных проблем и субъектов их решения и ряд оценок, выражающих отношение социально-профессиональных групп к исполнению в нашем обществе своих функций властью, общественным мнением и редакциями информационных средств. Конструирование этих рядов требует краткого пояснения.

    Информированность. Этот феномен замерялся в рамках шести областей.

    1. Общекультурная информированность замерялась как степень отклонения от среднего числа знаемых респондентом имен выдающихся, мирового класса, деятелей литературы, музыкального и изобразительного искусства, науки, политики и спорта (общий перечень в 129 номиналий). При этом была повторена методика Т. М. Дридзе и часть номиналий (86) была взята адекватно первому таганрогскому исследованию для сравнения динамики за четверть века[90]. Так же, как и почти за двадцать пять лет до того, среди писателей и поэтов, композиторов, художников, ученых, спортсменов и политических деятелей были выделены группы людей, относящихся к областям школьного образования, специализированного интереса, содержания массово-коммуникативных текстов.



    2. Информированность относительно социальных проблем замерялась на базе трех списков социально-экономических проблем страны и производственных проблем по месту работы, осознаваемых реципиентом в качестве требующих первоочередного решения. Этот показатель корректировался пятибалльными оценками, даваемыми респондентом по состоянию дел в региональной структуре его жизнедеятельности. Оценка ставилась за состояние дел в сферах «строительства жилья», «медицинского обслуживания», «торговли», «борьбы с преступностью, алкоголизмом и наркоманией», «охраной окружающей среды» и т. д. – всего 15 сфер жизни. Информированным считался человек, который давал оценку, а неинформированным – затруднявшийся оценить. Вектор отклонения от среднего числа по группе фиксируется в диаграмме соответствующим знаком соответствующего доверительного интервала.

    3. Информированность относительно путей решения социальных проблем выяснялась на базе списка из перспективных тогда 13 политико-экономических мер, распределение ответов по числу которых имело нормальный характер.

    4. Информированность относительно деятельности органов власти по решению социальных проблем выявлялась количеством пятибалльных оценок респондента относительно деятельности власти по решению тех проблем, остроту которых он оценивал ранее. Кроме того, проставлялись оценки властям за осведомленность о мнениях населения о проблемах, за учет мнений населения в своей деятельности, за совпадение решений власти с мнениями людей, которых решения касаются, за учет критических высказываний местных журналистов по существующим проблемам.

    5. Информированность относительно деятельности населения по решению проблем выяснялась также за счет количества оценок, но уже «народу», за активность, компетентность, откровенность, конструктивность в выражении мнений и предложений по решению проблем.

    6. Информированность относительно деятельности журналистов в решении социальных проблем выявлялась за счет постановки 35 оценок редакциям различных каналов за эффективность их помощи в исправлении недостатков, за знание проблем, правдивость и деловитость их освещения и сплочение различных социальных групп на их решение.

    Оценки и отношения. Пять «параметров» реальности (2 – 6), перечисленных при конструирования показателей информированности, вторично использовались уже в качестве интегральной пятибалльной оценки или силы ее отклонения от средней в той или иной группе. В информированности это число оценок. В замере отношения это отклонение от среднего балла по группе, просчитанное по отклонению оценки по тому или иному параметру у каждого человека от средней у него же по всему рассматриваемому пласту оценок. Эту же методику с некоторой коррекцией на прямые оценки политическим деятелям мы использовали и в исследованиях 1994 г. в Касимове, 1999 г. в Петербурге, 2004 г. в Москве. Она апробирована на менее компактном инструментарии в 1968 – 69 гг. в первом таганрогском исследовании. Его данные были проанализированы, переработаны и сведены к стандартному, «технологичному» и эффективному инструменту[91].

    Анализ «социальной карты» (таблицы 4.1) показывает следующее.

    1. Взятые по максимуму формы активности и группы [сферы в сравнительной диаграмме показывали несколько иные зоны в связи с необходимостью брать в подлежащем одинаковые формы деятельности за 20 лет, группы в сказуемом были без военнослужащих, безработных, и школьников (табл. 3.6)], здесь фиксируют четкую границу социальной зоны максимальной активности в присвоении определенными группами институциональных форм общественной жизни. Если прежняя институциональная структура, взятая в ограниченном числе динамически сравниваемых показателей, рассыпается, то в новой классовый характер присвоения общественного богатства начинает проявляется четче. При этом безработными оказываются люди с довольно высоким культурным уровнем, студенты активны в досуге и использовании информации отовсюду, пенсионеры в выражении мнений, а школьники, имея достаток, умеренно социализируются в сфере культуры. Служащие аппарата предприятий и учреждений и военнослужащие умеренно дифференцируются в сфере досуга, а непроизводственная интеллигенция – в достатке.

    2. Зона высокой информированности четко соответствует зоне высокой активности в выделенных сферах жизни. В относительно меньшей степени информированы по всему контуру выделенных параметров социальной жизни студенты, ИТР и военнослужащие. У первых процесс общественно-политической социализации вообще только начинается.

    3. Поле оценок в целом прямо противоположно полям активности и информированности в социально-профессиональном срезе общества. Надо сказать, что признак «род занятий» дает наиболее неоднозначную и дифференцированную картину сочетаний активности, информированности и отношений. Соотношение всех трех пластов в признаках «образование» и «поколение», а также в стратификационной вертикали не дает того разнообразия, которое мы видим здесь. На этом следует остановиться подробно.

    Прежде всего рассмотрение сочетаний контуров активности, информированности и оценок у социально-профессиональных, референтных классовой структуре групп в единой сетке сфер социальной жизни в целом говорит следующее. Группы, включенные в процесс управления и производства на уровне среднего руководящего звена, в целом наиболее активны и информированы, а занятые непосредственно материальным производством, услугами и торговлей, а также не занятые в народном хозяйстве, кроме социализирующихся студентов вузов, отличаются в целом низкой активностью и информированностью в выделенном контуре. Студенты готовятся к будущей жизни, как показывает анализ контура их оценок, без иллюзий, которые имеют неинформированные школьники. Последние ставят максимально высокие оценки решения проблем в контуре «власть – население» всем субъектам решения проблем и делам без каких бы то ни было на то оснований, кроме материальных, заработанных не ими[92]. Несколько более высокая культурная среда безработных, их умеренная активность, оценки и информированность (в том числе высокая о редакциях СМК) может означать, что наше общество в очередной раз «зрело», как от «балласта», избавляется от самых культурных людей. Часть пенсионеров активна в обращениях во власть и, судя по их высоким оценкам контура решения проблем, их результативность довольно высока. Высокая информированность у студентов относительно существующих социальных проблем и активности народа сопровождается высокими же оценками активности населения в выражении мнений. Состояние их практического сознания имеет сугубо информационную основу. Оно складывается за счет высокой включенности этой социальной группы в сеть источников информации, в досуг и, вероятно, в незафиксированные нашим инструментарием формы активной межличностной коммуникации. Теперь самые любопытные формы поведения социальных групп.

    Группы непосредственно занятые материальным производством, услугами и торговлей при ниже средней активности во всех шести подсистемах, дают и низкую информированность относительно управленческого контура решения общественных проблем. Первое исключение – умеренная активность крестьян в выражении мнений (по всем 11 каналам выражения мнений – постановки проблем[93]), второе – группа служащих сферы обслуживания и торговли, основная масса которой шла за весь послевоенный период в города из последних резервуаров разоряемой деревни. Она проигрывает в активности по всем сферам на фоне всех групп, но дает умеренную информированность об управленческом контуре. Кроме того, эти две группы, как и пенсионеры и школьники, при совершенно иных формах поведения дают практически те же положительные отклонения оценок органов власти и населения в попытках решить социальные проблемы. Рабочие промышленности и строительства низкоактивны, мало информированы и отклоняются в положительную сторону только в более высокой оценке гражданской позиции информационных средств.

    А вот группы занятых преимущественно умственным трудом (особенно инженерно-технические работники и незанятая на производстве интеллигенция), активные во всех подсистемах, хорошо и умеренно информированные во всех отношениях, демонстрируют резко негативные оценки деятельности власти и населения. Особенное исключение здесь – умеренные оценки всего контура прямого и обратного потока информации военнослужащими и максимально высокие оценки учета общественного мнения властью у служащих аппарата предприятий и учреждений. Последнее мы разберем подробнее несколько ниже.

    Таков, в общем и целом, дескриптивный анализ приведенной социальной карты. К нему надо добавить, во-первых, что, несмотря на усилия политиков и декларируемую ими заботу о жизни людей, 60 % населения не включено в подсистемы общественно-политической деятельности и в обратный поток информации (от населения к власти), до 25 – 30 % не имеют личных библиотек, музыкальных записей, посещений театров, не думали о путях решения социальных проблем и не могут дать оценок отношений власти и населения, активности последнего в постановке проблем и функций информационных средств по выражению общественного мнения. Во-вторых, здесь уместно напомнить, что активность и информированность четко связаны в один мотивационно-деятельностный синдром (см. главу 1). Это понятно: сознание не может быть вычленено из деятельности иначе, чем «в снятом виде». Чтобы действовать успешно, надо прежде всего знать, что, где и как делать. К чему ведет 60-процентная неинформированность об определенных пластах реальности, мы скажем в следующих главах на связи активности и правовой информированности, общекультурной информированности и присвоения конкретных информационных сообщений и, главное, на профессиональной ориентации населения. Здесь же укажем, что резкие, диаметрально противоположные векторы информированности и отношения в разобранном контуре «органы власти – журналисты – население» по признакам социальной стратификации свидетельствуют о превращенных формах сознания людей. О тех именно формах, которые, проецируясь в деятельность из социально-политического контура системы, наряду с формами правового сознания и ценностных ориентаций, о которых сказано выше, предопределяют дальнейшие траектории общественного развития. Это хорошо видно на разборе их динамики.

    В одном из 93 исследований проекта «Общественное мнение», представленных в базе данных «INSYS», были исследованы те же отношения, что и разобранные выше. Это было исследование в Таганроге 1969 г. на случайной по спискам избирателей общегородской выборке с объемом реализации в 1021 документ. Здесь был получен следующий результат.

    1. Группы молодежи до 25 лет и учащихся сети вузов города оказывались максимально включенными в систему информационно-пропагандистских средств, в формы общественной работы, корпус внештатных авторов единственной общегородской газеты и многотиражную и стенную печать, но минимально включенными в каналы выражения общественного мнения (в поток обратной связи к органам власти).

    2. Возрастная группа в 25 – 29 лет, на 62 % состоящая из рабочих и 15 % из ИТР, на 66 % из приехавших в Таганрог из ближайших городов, поселков, городского типа и сельской местности, на 23 % из приехавших за последние 1 – 5 лет и на 27 % из не имеющих постоянного жилья, как раз вступает в процесс формирования семьи, рождения детей. Они минимально включены в сферу пропагандистских средств (активны только в приеме информации газет, радио, телевидения), в общественную работу, в создание сообщений через местные и производственные информационные средства (в материальном производстве не до этих форм, здесь «работают» и «зарабатывают» другие группы). Зато в каналах выражения мнений (особенно в обращениях к работникам местных органов власти, в письмах в центральные и местные органы, в редакции всех уровней) эта возрастная группа дает пики активности.

    3. Две группы по роду занятий (служащие аппарата предприятий и учреждений и незанятая на производстве интеллигенция) максимально включены в систему каналов выражения общественного мнения и систему информационных средств (см. главу 1). Они постоянно вращаются в контуре «местные органы власти – население»: до 80 % этих групп контактируют с работниками местных руководящих органов, имея общественные поручения и обмениваясь мнениями. Следовательно, это информированные о положении здесь дел люди.

    4. В целом оценки населением всех параметров деятельности органов власти и собственной по решению городских проблем находятся на пятибалльной шкале в 1969 г. между «тройкой» и «двойкой». А вот у работников органов власти оценки этих параметров лежат в поле между «тройкой» и «четверкой» (в проекте была исследована практически генеральная совокупность работников городских руководящих органов и депутатов). Очень узкая, небольшая и пестрая группа населения из студентов, лекторов, ораторов на собраниях избирателей дает оценки совпадения решений местных органов власти и мнений населения, приближающиеся к уровню оценок этого параметра собственно работниками местных руководящих органов.

    Самое главное в другом. Группы служащих аппарата предприятий и учреждений и незанятой на производстве интеллигенции в 1969 г. уходят от ответов на вопросы-оценки. Они боятся ставить отметки органам власти и населению, расценивая эти вопросы как политически острые и увеличивают число «затрудняющихся дать оценку». Молодежь до 25 лет, среди которой преобладают студенты, будучи максимально охваченной институтами пропаганды и не участвуя в процессе выражения мнений, ставит оценки по всем параметрам выделенного контура выше средних. Здесь ощущается влияние идеологического воздействия. Молодежь же от 25 до 29 лет, состав которой расписан выше, а также пенсионеры и домохозяйки, стучась во все органы власти для решения своих проблем (жилья, детей, здравоохранения и дошкольных учреждений), не получают должного их решения и ставят органам власти «колы» и «двойки» по всем параметрам, завышая оценки компетентности и активности населения. Характерно, что группы непроизводственной интеллигенции, служащих аппарата предприятий и учреждений и инженерно-технических работников склонны, как нами было указано ранее к информационному обмену: получение и сообщение сведений, а указанные группы молодежи, пенсионеров и студентов к решению вопроса по существу. При этом превращенная форма сознания (страх из 30-ых годов) наиболее сильно поражает непроизводственную интеллигенцию, тогда как ИТР и незначительная часть служащих аппарата предприятий, занимающие в социальной и политической стратификации в то время верхние этажи, как раз по ряду параметров (ИТР почти по всем) завышают оценки общественной активности власти и населения. Мы не рискнули расписывать так подробно эти параметры в главе 1, так как жесткие ограничения наших программ на доверительный интервал не позволяли на массиве из 1021 человека однозначно интерпретировать данные в 90 % доверительном интервале (табл. 1.7, гдеописанная дифференциация скрывается за знаками, фиксирующими умеренную активность, а поляризация групп происходит на доверительном уровне ниже 80 %). Однако, на массиве-«десятитысячнике» (табл. 4.1) служащие аппарата предприятий и учреждений, студенты, школьники выпадают в эти же ячейки при 95 % доверительном интервале. Проект «Общественное мнение» является, таким образом, неоценимым пилотажным исследованием, информация которого подтверждается именно при рассмотрении фундаментальных параметров социальной системы.

    Здесь надо коснуться еще одного феномена проекций превращенных форм сознания в оценки и в деятельность. При исследовании в Таганроге оценок деятельности органов власти в узком стратификационном срезе было отмечено, что чем выше уровень политико-идеологической стратификации, тем выше оценка «работы» власти. Ожидая подобного же результата, мы обратились к оценкам деятельности редакций газет, радио, телевидения корпусом внештатных авторов материалов газет, радио, телевидения (здесь также была практически исследована вся генеральная совокупность в 723 человека). И тут получилось вот что. Рядовые люди, напечатавшиеся один раз, текст которых подвергся уничтожающей правке, приведшей к искажениям мысли, заявляли, что не хотят больше публиковаться по другим вопросам. При этом они ставили выше средних оценки редакциям по всем общественно значимым параметрам деятельности. Люди, публиковавшиеся часто и довольные своими выступлениями, люди, занимающие достаточно высокий уровень в политико-идеологической стратификации, говорили что будут публиковаться и впредь и ставили редакциям негативные оценки по всем параметрам. Результат был настолько четким, неожиданным и обратным результату отношений с органами власти, что я проверял после статобработки массива соответствие набивки оценок прямо на анкетах: не перевернули ли программисты в ЭВМ «пятерки» и «двойки». Все было правильно. Ответ нашелся в структуре «продукта труда» внештатных авторов, причем не в характеристиках полутора тысяч опубликованных ими сообщений, а в характеристиках упомянутых ими людей. Оказалось, что в поле из почти десяти тысяч упоминаний жителей Таганрога за четыре месяца выхода «Таганрогской правды» кристаллизуется определенная пропорция. У рядовых внештатных авторов (с высокой оценкой позиций газет) выше, чем в целом по массиву – почти вдвое, вес материалов, где «герои» идут с такими качествами, как «трудолюбие», «любовь к знаниям», «чувство нового, новаторство», «уважение к семье, к женщине». У тех же, кто печатается часто, был вдвое выше (чем в полярной группе) удельный вес материалов с такими качествами «героев», как «политическая незрелость», «бесхозяйственность», «эгоизм», «невежество» и т. п. Для первых характерно, так сказать, «общинное» миросозерцание и для них пресса – колокол, несмотря на неудачу их контакта с ней. Для вторых, хорошо информированных о положении дел, – «все сгнило», но печататься будем, «абы гонорарий скорей получить». Но, заметьте, каждый слой придает «продукту» своего труда – описываемому им субъекту деятельности окраску своего мироощущения и своих форм жизни. Он «окрашивает» продукт в свой «мировоззренческий цвет».

    Обратившись к табл. 4.1, мы увидим, что у рабочих промышленности и строительства остался единственный рваный клочок от превращенной формы сознания из далеких времен, дающий высокую оценку учета редакциями мнений общества. Скоро канет и он. Историческая проекция прекратит свое широкое существование. У служащих же среднего звена управления предприятиями выделяется высокая оценка реноме власти в учете мнений населения. Либо это корпоративное сознание, либо эксцентрик «страха» переместился от незанятой интеллигенции, которая по этому параметру колеблется уже в разные стороны, ничего не боясь к этому времени. При анализе уровня семиотической подготовки социальных групп, их текстового сознания и выявления двух типов функционирования текстового ряда в обществе этот вопрос прояснится. Однако и сказанное выше уже проявляет, что каждая из социальных групп оценивает общественную реальность, во-первых, через призму только своего «поля» жизнедеятельности, которое ей реально выпало, во-вторых, с учетом отложившихся у нее в групповом сознании предыдущих «уроков истории», своего рода «постоянного смыслового капитала». Кроме того, следует еще один важнейший методологический вывод. Сопоставление рядов активности в различных сферах с рядами информированности, оценок и объективных характеристик, овеществленных в результатах труда (сообщениях, товарах, вещах и т. д. и т. п.), также, как и предельно широкий захват форм системы, «выжимает объективные мыслительные формы деятельности», те идеологические мускулы практической жизни групп, которые при ином методе анализа недоказуемы и невидимы, а только слегка угадываются. Так что, если, к примеру, сопоставить положение властных групп, их объективный образ жизни, их декларируемую и реальную политику, смысл политических решений с результатами этих решений, мы вычленим те же объективные формы оперативного и классового сознания власти. Практическое сознание людей делает это сплошь и рядом в форме анекдота и независимо оттого, отражается это в информационных рядах, создаваемых масс-медиа или нет.

    Во всяком случае теперь ясно, что при более высоком уровне жизни и информированности относительно социальной ситуации составлявшие меньшинство занятых умственным трудом и в сфере управления максимально негативно относились в 1990/91 гг. к процессу решения социальных проблем существующей властью в виде терпеливого реформирования системы. При инертности основной массы рабочих промышленности и строительства, при обозначенных выше формах правового сознания и ценностей, при существовавшем характере перераспределения материальных благ на фоне основной компоненты идеологической системы власти в виде лицемерия, при отсутствии реальных политических и демократических институтов аккумуляции интересов огромных социальных пластов, систематически и терпеливо приученных к тому же к «пряностям», эта ситуация делала систему чрезвычайно неустойчивой. Отсюда государственный переворот с реставрацией частной собственности в интересах узкого слоя служилой касты или с игрой в реставрацию с решением инструментально-побочной задачи создания синекур для доверенных лиц, надо полагать, был в этой ситуации неизбежен, несмотря на отсутствие санкции народа.

    Характерно, что рассмотрение тех же параметров по Петербургу 1999 г. и Москве 2004 г. показывает, что средние оценки деятельности власти возросли только в сфере торговли, организации благоустройства и отдыха (в Питере торговля оценивалась гораздо ниже средней). «Работа» властей по борьбе с преступностью и наркоманией, по решению проблем жилья оценивается более негативно по отношению к началу 90-х гг. в обоих мегаполисах. Остальные подсистемы на том же уровне. И при этом в Москве 2004 г. оценки политикам за выполнение ими властных функций «зашкаливают» на «5+» у Лужкова и Путина, хотя около 13 % продолжают ставить «колы» и «двойки», невзирая на лица[94]. На третье место в Москве 2004 г. по рейтингу выходит Алферов (неистребима принимающая причудливые формы мечта-иллюзия об умной власти). В Таганроге 1969 г. 19 % хотело бы уехать из города. Из страны в 1991 г. напрочь хотело уехать 12 % населения, 28 % заявляли, что проблемы их региона решены не будут. В Касимове 1994 г. 17 % заявляли о желании уехать и 49 % говорили, что не надеются на решение проблем. В 1997 г. 10 % сельских жителей хотели бы покинуть Россию. В Питере 1999 г. 46 % говорили, что проблемы города не будут решены. Из Москвы 2004 г. хотят уехать 20 % опрошенных и 50 % говорят, что проблемы не будут решены. И рад бы бежать народ, да некуда.

    В 1971 г. Борис Андреевич Грушин задал вопрос во Всесоюзном исследовании: «Почему, по-Вашему, люди пьют?» В 2003 г. на презентации в Доме журналиста второго тома своей книги «Четыре эпохи жизни России в зеркале социологии – эпоха Брежнева» он посетовал, на то, что вразумительного ответа от масс он не получил. Я задал этот же вопрос в 1990 г. более чем 10 000 респондентов и среди тысяч написанных людьми ответов обнаружил довольно много буквально совпадающих: «От безысходности существования».

    Итак, проекция мировоззренческих форм сознания людей, накладываясь на определенные ситуации, практически мгновенно вплетается в социальную реальность. В диаграмме состояния дел в 1991 г. не получили, однако, отражения конкретные формы двух важнейших сфер жизни – материального потребления и досуга. Между тем они играли наиважнейшую роль в самоспасении огромных слоев населения.

    Динамика уровня благосостояния и досуга в конкретных формах

    При анализе активности различных возрастных групп в сфере присвоения материальных благ (рис. 3.6) мы рассматривали количественные параметры (число товаров длительного пользования, находящихся в семейном владении). При этом в целях корректного сравнения был взят один и тот же перечень наименований потребительных стоимостей. Среднее число товаров из списка в 23 позиции за 10 лет по всему населению страны (массивы перевзвешены на генсовокупность) возросло с 8,3 до 11,4 «вещи» на человека (по диапазону возраста 18 – 75 лет несколько ниже :с 8,1 до 11,2). Активность в сфере досуга по 21 форме проведения свободного времени несколько упала: в целом с 4,8 до 4,5, а по выделенному возрастному диапазону с 4,6 до 4,2 формы на человека. При этом распределение по числу товаров длительного пользования в семейном владении стало плотнее и острее. Коэффициент вариации здесь упал с 42,3 % до 27,5 %. Сфера же досуга стала размываться по формам проведения свободного времени. Здесь вариация поднялась при падении средней с 58,5 % до 65,2 %.

    В то же время список товаров длительного пользования, предлагавшийся в исследовании образа жизни 1981 г., хотя и давал по числу вещей распределение близкое к нормальному, был довольно ограничен. Были введены в список «референты» достатка («хрусталь», «картины» и т. п.), которые не вводились в ряд других исследований. Между тем, список в 63 наименования потребительных стоимостей, отобранный на основании «Грушинско-Петровского» исследования мира вещей населения СССР 1971 г. практически универсален. Б. А. Грушин и Т. Б. Петров, проводя исследование по заказам нескольких министерств и ведомств, в том числе и министерства торговли СССР, «спросили» людей, в частности, о количестве и наименованиях 91 «вещи» (от дома до столовой посуды), находящейся в личном и семейном пользовании[95]. Тем самым был взят в первом приближении практически исчерпывающий срез человеческих потребностей в вещах, позволяющих людям осуществлять обмен свойствами. В 70-х гг. я тщательно переработал информацию этого исследования и получил оптимальный вариант съема информации в этом срезе с помощью списка в 60 – 70 товаров, апробированного в совете по социальной статистике Госкомстата СССР. С помощью этого полного списка были произведены замеры по стране 1991 г., в Касимове 1994 г., в Тамбове 2004 г.[96]Прежде чем сопоставлять данные отдельных исследований по уровню благосостояния на «пересекающихся» переменных, следует указать, как падали и возрастали объемы владения определенными вещами за последние 15 лет.

    Прежде всего сравнение по полному списку показывает, что резко падает уровень владения кино– и фотоаппаратурой домашнего обихода, электропроигрывателями, громкоговорителями, некоторыми спорттоварами, кроме лыж, остающихся при своем удельном весе, рядом электроприборов, металлической примитивной мебелью; в Тамбове резко падает уровень владения швейной машиной. Не меняют своего удельного веса во владении радиоприемник, пианино. Резко (в 1,5 раза) растет, приближаясь к 100 % или достигая его, удельный вес владеющих холодильниками и стиральными машинами, пылесосами, фотоаппаратами, телевизорами, магнитофонами, мебелью, в том числе мягкой. В Касимове к 1994 г. и Тамбове 2004 г. резко возрастает доля имеющих охотничьи ружья и взрослые велосипеды. Кроме того, касимовцы увеличивают долю владельцев мотороллеров и лодок, а тамбовчане – музыкальных инструментов.

    В целом идет замена устаревающего товарного мира на вновь появившийся, при том что по ряду товарных позиций при достижении насыщения и полном охвате потребителя (холодильник, телевизор) начинается модификация потребностей в более развитые. В качестве необходимого предмета появляется морозильная камера, второй, третий телевизоры, компьютеры и т. п. При этом среднее число вещей домашнего обихода растет медленно, а дифференциация по их видам наряду с формами досуга в разных по благосостоянию слоях четко свидетельствует об образе жизни людей, у которых возрастает и начинает главенствовать забота о пропитании или физическом выживании.

    Если брать сравнительно широкую группировку товаров, охватывающих мир благосостояния людей и дифференцировать население от среднего числа присваиваемых в обиходе вещей, то распределение будет довольно близким к нормальному. Это удобно для дифференциации на три группы «бедных», «умеренного достатка» и «зажиточных» людей. Мы рассмотрели эти три группы на сквозном ряду в 18 вещей, представленных в замерах 1971 – 1981 – 1991 – 1997 гг., и на несколько большем ряду 1993 г. Они представлены в табл. 4.2 в количественных параметрах и табл. 4.3 в распределении в них (только по сельчанам) некоторых вещей из списка. Должен сказать, что ограничение списка несколько искажает симметрию нормального распределения. Так, на отобранном списке в 61 потребительную стоимость распределение 1971 г. в целом по стране выглядит так: 18 % – «бедные», 64 % – «умеренного достатка», 18 % – «зажиточные». Число вещей в зафиксированном пределе – 52[97]. Но нам важно динамическое сопоставление в ряду лет.

    Таблица показывает, во-первых, резкую дифференциацию сельского и городского населения по уровню благосостояния. При этом стоит обратить внимание на характер различий. Среднее число вещей из списка остается практически одним и тем же не только у сельчан и у горожан в целом, но и в соответствующих слоях «бедных», «середняков» и «зажиточных» в каждом периоде. А вот удельные веса «бедных» и «богатых» дифференцируются чрезвычайно резко, сильно колеблются. В 1971 г. мы имели соотношение: вес «бедных» на селе в 2,5 раза выше, чем в городе, а «зажиточных» в городе почти впятеро больше, чем на селе. При этом на селе «бедная» одна пятая часть владела тем же объемом вещей, что и «богатая» семнадцатая часть. В городах соотношение всей массы товаров длительного пользования у 8 % «бедных» и 29 % «богатых» было ужасающим: 2 % к 41 % всех вещей в семейном и личном владении. К 1981 г. дифференциация между городом и деревней несколько снизилась, спала полярность слоев по достатку у городского населения, но нищета и контраст в деревне возросли. Теперь уже 25 % сельчан имели лишь 5 % массы потребительных стоимостей, находящихся в пользовании на селе. В противоположность им 9 %, т. е. меньше десятой части, владели 18 %, т. е. почти пятой частью. К 1991 г. ситуация начинает выравниваться, а в 1993 г. горожане начинают «усредняться», а сельчане как раз наоборот выравниваются и богатеют за счет среднего слоя.



    В 1997 г. М. Г. Панкратова провела Всероссийское исследование сельских семей с детьми. Я помогал ей его обрабатывать и анализировать. Конечно, выборка ее исследования имела дело с достаточно благополучным слоем сельчан, поднимавшимся в те годы до обвала бесценных государственных казначейских обязательств. Но в табл. 4.2 и 4.3 слои «бедных», «середняков» и «зажиточных» были сконструированы на основе перечня вещей из ее исследования.

    Для полноты картины мы увеличили выборку по селу исследования 1971 г. за счет дополнительных 400 анкет сверх Всесоюзной выборки и уменьшили выборку 1991 г. Вот главные выводы из распределения за 26 лет на селе вещей по слоям «бедных», «умеренного достатка» и «зажиточных».

    1. За четверть века резко уменьшилось число домов в личной собственности селян. Теперь 64 % «богатых» имеют собственный дом, что меньше, чем было у «бедных» в 1971 г. Не надо доказывать, что без развитого домохозяйства эффективное производство на земле невозможно. В «особняках» же ничего не производят.

    2. Ориентация наиболее богатой части села менялась в течение 25 лет в целом по принципу насыщения одних потребностей и перехода к удовлетворению возникающих новых.

    3. Рост потребностей шел по всем слоям. Уже в 1991 г. доля владеющих холодильником среди относительно «бедных» была выше, чем за 20 лет до этого эта доля была среди «богатых».



    4. В каждое из десятилетий в личном владении был свой набор вещей, дифференцирующих людей. В 70-е гг. этими наиболее резко дифференцирующими элементами были «холодильник», «стиральная машина», «хрусталь», «музыкальные инструменты» и «телевизор». В 80-е к части из них прибавилась «мягкая мебель», «ковры» и «пылесос». В 90-е возникают «автомашина» и «фотоаппаратура» (и лидируют). А в 1997 г. показался еще один товар – «телефон», который не вошел в сквозной список, но по проверке в базе данных он достиг 100 % наличия в слоях «богатых» и полного отсутствия в слоях бедных.

    5. Самое главное: исследование Панкратовой подтверждает, что развитая многодетная семья является основой благополучия общества, позволяя оптимально функционировать рынку товаров и услуг. Последний без развития своих живых агентов с неизбежностью приходит к самоуничтожению и к «гениальной» идее клонирования. В целом за 20 лет достаток на селе, исходя из списка в 18 товаров длительного пользования, вырос в 1,6 раза. Если брать число детей у сельчан по каждой пятилетней когорте, то у людей 1922 – 27 гг. рождений среднее число детей было в 1997 г. 3,375, а вот у людей когорт 1963 – 67 и 1968 – 72 гг. рождения, фактически заканчивающих процесс замещения поколений, эти средние составляют соответственно 1,687 и 1,144 ребенка на семью. Наиболее резко упала норма детности сельских жителей, родившихся в период коллективизации и в 30-е гг. до запрещения абортов. Их «фертильный возраст» длился с 1940 г. до 1971 г., начало активности первой из когорт падает на послевоенное время. Характерно, что с отменой запрета на аборты в 1955 г., у когорты селян 1938 – 1942 гг. рождения, вступающей в период замещения поколений в 1956 г., средняя возрастает. Именно здесь, в когорте рождения 1938 – 42 гг. темп падения детности несколько задержался. В последующей когорте 1943 – 1947 г. темп сокращения числа детей, рождение которых приходится на 1963 – 83 гг., резко возрос, а затем относительно стабилизировался. В конце 80-х темп падения норм детности приобретает обвальный характер, сопоставимый с падением в группах крестьян, родившихся в период коллективизации и массовых репрессий. В целом же по этому исследованию число детей у когорт, начавших рожать в перестройку, по отношению к детям когорты, родившейся в начале НЭПа, упало почти втрое (в 2,9499 – 3,375 против 1,144). Итак, покогортный анализ приводит к получению обратной связи между детностью и достатком. Обратная связь между ростом образования, потребностей и детностью давно стала общим местом. Но мы далеки здесь от утверждения, что рост благосостояния прямо приводит к снижению рождаемости. Скорее наоборот. Именно в этом «гвоздь» современного мирового социального устройства. Но между двумя предметными рядами лежит реальная семантика общества, вытекающая из его образа жизни и не прослеживаемая в явных рядах открыто функционирующего в этот момент в обществе сознания. Норма малодетности прикрыта доминирующими превращенными формами, выдаваемыми за оперативный ряд ценностей. Она скрыта. Но от этого она не менее реальна и грозна, чем радостная болтовня с телеэкрана о повышении рождаемости у отдельно взятой женщины в кой-каком регионе или экономические выкрутасы. В целом возникает некий стереотип сознания, не высказываемый нигде явно, но кристаллизующийся в нормах малодетной и однодетной семьи и принимающий максималистскую форму отказа от детей – отчуждения от любого воспроизводства жизни в виде сокращенного, нормального или расширенного продолжения рода. При этом последняя из указанных форм – отказ от детей – не так уж малочисленна. По переписи 1979 г. число женщин, состоявших в браке и не родивших ни одного ребенка, достигала в каждой когорте до 14 % (при норме первичного бесплодия около 4 %). Дисбаланс обмена в разделении труда при данном общественном устройстве приводит к кристаллизации норм оперативного, а не фундаментального воспроизводства населения. Они предполагают минимизацию степени передачи генетических свойств рода в одном ребенке. Может быть, ему повезет больше, и линия жизни не прекратится, но сейчас речь идет о физическом выживании собственного поколения и не об условиях его выживания, а об отсутствии перспективы условий. Если у животных сокращению популяции предшествует сокращение поля среды обитания, то у человека среда обитания – это социум с сужающимся или расширяющимся ареалом полей обмена активностью. И два обвальных падения нормы детности у когорт, рожденных в период коллективизации и далее, при предшествующей высокой рождаемости, и обвальное падение нормы у когорт, подошедших к процессу замещения поколений в перестройку после некоторого повышения рождаемости, говорят о том, что демографическое поведение предопределяется теми формами сознания, которые видят последствия социально-экономической политики, сокращающей или увеличивающей поля существования человеческих сообществ. При политике, ведущей к сокращению ареалов социального пространства смыслов и деятельности и узости их перспектив, люди не могут продолжать в отличие, скажем, от колонистов, расширенное воспроизводство своей жизни. Несколько грандиозных социальных катастроф – урок, который никогда не пройдет для людей даром. И их мнение о политической системе и ее перспективах не надо выяснять опросами – оно кристаллизуется в нормах их деятельности, в том числе в демографическом поведении. Но только для властей и корпорации чиновников эта пропасть не служит грозным предостережением. Они серьезно обсуждают клонирование на ТВ[98].

    Прежде чем перейти к анализу изменения досуговых форм, покончим с описанием изменений товарного мира на примере исследования свободного времени в Пскове 1986 г. и по России в целом в 1993 г. Здесь, помимо уже описанных на сельском населении изменений, нужно отметить несколько фактов. В исследованиях бюджетов времени взяты несколько иные ряды вещей во владении. Однако и они проявляют резкую дифференциацию населения. Во-первых, по владению участком возле дома, что является признаком «бедных», и владению участком в садоводческом товариществе и дачей с земельным участком, что является атрибутом «богатства». К 1990-м все люди увидели спасительный шанс в физическом выживании за счет самообеспечения продуктами питания. Ну, а дальше, как у кого сложилось. Во-вторых, происходит переход на цветное телевидение. Черно-белый телевизор теперь признак «бедности», цветной – признак «умеренного достатка», а с видеомагнитофоном с 1993 г. и атрибут «зажиточности».

    Изменения в предметной структуре бытовой микросреды сопровождались в этот период не менее интенсивными изменениями в сфере проведения свободного времени (табл. 4.5). Фактически мы видели на графиках активности в проведении досуга на возрастной шкале меньше всего изменений. Однако, это количественный показатель. Обратимся к конкретным формам «досуга».




    Качественная же структура времяпрепровождения претерпевает в это время достаточно хорошо заметные изменения.

    1. Хорошо заметна дифференциация средних городов и одного из мегаполисов – Питера по культурному времяпрепровождению (посещение театров, музеев, эстрадных концертов и спортивных зрелищ). Насыщенность городской среды мегаполиса культурными учреждениями дает этот сильнейший перепад, хотя по отклонениям средних городов от всего населения в 1990/91 гг. такой дифференциации не наблюдалось.

    2. Регрессия форм общения и общественных зрелищных мероприятий, абсолютные сокращения кино-аудитории, занятий играми, которые, скорее всего, заменяются видео– и телепросмотрами.

    3. Резко возрастают занятия охотой и рыболовством, садоводством и огородничеством и обращение за утешением к институту церкви.

    4. Аудитория журналов и аудитория радио резко сокращаются, но в мегаполисах радиоаудитория восстанавливается уже к 1999 г. Сокращается чтение книг, несмотря на перепроизводство бульварной литературы.

    5. Аудитория газет сокращается после катастрофы 1991 г., но затем восстанавливается, хотя и не в прежнем объеме.

    Это подтверждает наши прежние выводы, однако еще более точная иллюстрация их проявляется в двух независимых исследованиях бюджета времени в 1986 г. в Пскове и в 1993 г. по России в целом.

    Описание полученных выводов в характере изменений бюджетов времени

    Обращение к бюджетам временных затрат населения на фоне сужения и расширения различных ареалов деятельности как раз показывает очень ярко сам характер «пульсаций», то, как население реагирует на экономические эксперименты наших отечественных сталинских «инженеров социальных систем».

    Сначала, однако, нам хотелось бы проиллюстрировать степень надежности информации этих двух исследований (псковского и российского). Если таганрогские исследования давали представление о процессах, идущих в стране с некоторым опережающим «лагом» в 10 – 15 лет, то Псковское исследование можно сопоставить единым набором показателей с Всесоюзным исследованием образа жизни 1986 г., в том числе и с распределением этих показателей по РСФСР 1986 г. Затем с учетом результатов можно сравнивать РФ 1993 г. и с Псковом и с РСФСР 1986 г.

    Возьмем для начала «контур» отношения к различным сторонам жизни.

    Из графика видна принципиальная тождественность оценок изменений жизни за 5 лет в исследовании бюджетов времени в г. Пскове и во Всесоюзном исследовании «Образ жизни-1986» (как в целом, таки в подвыборке, представляющей РСФСР). Более того, оценки изменений в Пскове ближе к оценкам «страны» и «республики» в целом, чем к оценкам по городам, представляющим собой областные центры РСФСР (исключая «миллионники») и города областного подчинения. Из содержательных аспектов следует отметить плотность поля оценок изменений в улучшении материального благополучия, питания и насыщения рынка одежды, некоторую дифференциацию относительно средней оценки по изменению жилищных условий и резкую дифференциацию в зависимости от типа общности негативных изменений в работе транспорта, сферы бытовых услуг и культурно-просветительных учреждений.


    Рис. 4.1. Сравнительный анализ оценок по однотипным вопросам двух исследований: Всесоюзного исследования образа жизни 1986 г. (nСССР-86 = 10035, nРСФСР-86 = 5206, nгорода типа Псков-86 = 2129) и исследования бюджетов времени Псков-1986 (nПсков-86 = 2396). Всякая точка диаграммы фиксирует отклонение оценки у каждого респондента от средней, исчисленной по всему ряду семи оценок у этого респондента [шкала оценок «пятибалльная», следовательно, максимально возможное отклонение на плюс = +2, на минус -2 (без затруднившихся дать оценки)]


    Хорошее сходство демонстрирует и социально-демографическая структура сравниваемых ансамблей.

    Это говорит о том, что Псков, наряду с Таганрогом, представляли собой хорошие полигоны для пилотажных исследований общества в целом и принятия реально взвешенных социально ориентированных решений.

    Итак, без особого греха можно сопоставить изменения в бюджетах времени Пскова 1986 г. и РФ 1993 г. как раз в период «шоковой» «терапии», сравнив после этого оценки «изменений за последние пять лет» по стране за 1986 и 1993 гг.

    При сравнении бросается в глаза постоянство картины в целом. Если мы возьмем все 196 форм деятельности, по которым замерялись в течение недели суточные затраты времени у каждого человека в Пскове 1986 г. и по стране в целом в 1993 г., то окажется, что среднее число форм заметно упало: с 14,6 на человека до 11,3 при стандартном отклонении 3,639 против 3,030. Минимум изменился с 3 на 4, максимум сократился с 26 форм до 22. Вариация признака «количество используемых» форм жизнедеятельности возросла с 25,0 % до 26,3 %. При этом значения энтропии по распределению людей в обоих ансамблях (2396 человек – Псков, 1206 – РФ) по ячейкам, фиксирующим определенное число используемых форм жизни осталось тем же, равным 0,851 (если взять значения энтропии по 165 вариантам временных затрат, то оно также практически одинаковое: 0,802 в 1986 г. и 0,813 в 1993 г.). Между тем показатели эксцесса и скоса говорят о вытягивании в целом активности по формам затрат времени из плосковершинного распределения к нормальному и увеличении правостороннего скоса.


    * Еще более разительно сходство массивов разных исследований по семейному положению. Состоят в браке – РСФСР – 71 %, Псков – 71 %, разведены – 6 % и 8 %, разошлись – 1 % и 1 %, вдовые – 10% и 10%, никогда не состояли в браке – 9 % и 9 %, в незарегистрированном браке – 3 % и 1 % соответственно. Если мы возьмем половозрастную структуру населения в расчете на образование (группировка «возраст» X «пол» X «образование» по РСФСР из Всесоюзного исследования и такая же группировка по независимому псковскому массиву), то при уровне значимости 99,95 % коэффициенты взаимной сопряженности двух одинаковых матриц разных исследований составят: Пирсона: 0,782 – 0,767, Крамера-Чупрова: 0,319 – 0,313, сопряженности: 0,616 – 0,609 соответственно порядку перечисления массивов. Нормированная энтропия в матрице в 140 клеток со 114 степенями свободы составляет по всем клеткам матрицы по РСФСР 0,889, а по Пскову 0,881, а по заполненным клеткам матрицы 0,913 и в том и в другом случае. Плотность важнейших социальных структур почти тождественна в обоих массивах.


    Однако картина резко меняется, как только мы начинаем рассматривать затраты времени в отдельных ареалах, по возрастным группам и слоям в зависимости от уровня благосостояния, а также по полу в наиболее репродуктивном для пар возрастном интервале от 18 до 36 лет.




    Из наиболее ярких изменений нужно отметить следующие.

    1. Резко возросли трудовые затраты населения в целом и особенно у пенсионных возрастов и в группах среднего и высокого достатка[99].

    2. Время на досуг выросло только в младших возрастах и в группе со средним достатком. В группах с низким и высоким уровнем достатка оно сокращается, а в группах относительно низкого и высокого уровней затраты на досуг стабильны (но это не значит, что конкретные формы досуга не меняются).

    3. В целом в 1,7 раза сократились затраты времени по уходу за детьми: при этом наиболее резко они сократились как раз у возрастных групп, обеспечивающих воспроизводство населения и у всех групп по достатку, исключая самых обеспеченных. Последнее не может даже чуть-чуть улучшить демографическую ситуацию в связи с малым объемом этой группы и в 1986 и 1993 гг. – 1,1%.

    4. Резко возрастают затраты времени на домашний труд, на удовлетворение физиологических потребностей, на информационный прием во всех без исключения возрастных и по достатку группах.

    5. Рост затрат времени на домашний труд происходит параллельно с резким сокращением объема пользующихся сферой бытовых услуг: с 18,3 % в 1986 г. до 7,9 % в 1993 г. При этом сокращение ареала рынка услуг и их числа сопровождается повышением временных затрат на услуги у меньшего числа людей. Среднее количество услуг чуть сокращается (с 1,53 на пользующегося до 1,44), энтропия падает с 0,362 до 0,247 по всему объему предлагавшихся и сопоставимых услуг и растет с 0,588 до 0,771 по числу реально используемых форм, т. е. уменьшившееся число потребителей распыляется в более узком пространстве активности (раньше минимальное число услуг было 1, а максимальное – 5, спустя 7 лет это соотношение составляет 1:3). Этот процесс имеет ту качественную особенность, что в 1986 г. бытовыми услугами пользовались преимущественно малоимущие слои населения (и пенсионеры, и люди малого достатка, тогда как люди с высоким достатком снижали время затрат на использование форм этой сферы). В 1993 г. положение меняется: люди малого достатка сводят до минимума, а люди высокого доводят до максимума использование сферы бытовых услуг. Время затрат возрастает параллельно стоимости услуги при сокращении ее жизненного ареала.

    При анализе, с одной стороны, средних затрат времени в группах по достатку в различных сферах, а с другой – веса групп по достатку, был отмечен в который раз феномен, который мы засекли еще в исследованиях рынка 1970 гг. (он, кстати, отмечен и в исследовании 2004 г. при попытке внедрения нового товара на рынок мясомолочной продукции). Группы низкого и высокого уровней достатка, сконструированные на одном и том же ряду вещей в три десятка потребительных стоимостей, практически не меняют веса в стартовой и финишной точках замера: 3,4 % – 3,6 % «бедные», 1,1 % – 1,1 % «богатые». А вот относительно бедные и богатые резко меняют свои веса, вырастая за счет группы «середняков»: 12,1 % – 72,1 % – 11,3 % составляли в 1986 г слои соответственно довольно низкого, среднего и довольно высокого уровня достатка. В 1993 г. они составляют 16,0 % – 65,1 % – 14,3 %. Это значит, что изменение потребностей наиболее интенсивно происходит в реагентных группах, в переходных слоях, находящихся на «конусе» распределения в средних зонах присвоения предметного мира. Именно для части этих слоев имеют несомненную значимость моменты престижа в поведении и фактор моды.

    Прежде чем показать ту же закономерность на процессе реального чтения газетных материалов-сообщений, еще раз обратимся к отмеченным закономерностям в центральном социальном ядре. Мы отобрали две когорты мужчин и женщин в замерах 1986 и 1993 гг., состоявших в браке и имевших от одного до трех детей до 18 лет. Затраты времени на уход за детьми упали у мужчин, имеющих одного ребенка, – в 1,7 раза (0,82 часа против 0,47), имеющих двух детей – в 1,7 раза (1,14 часа против 0,67), у мужчин, имеющих трех, они сошли на нет (2,45 часа против 0,00). Затраты времени на уход за детьми упали у женщин, имеющих одного ребенка, – в 1,03 раза (1,78 часа против 1,73), имеющих двух детей – в 1,4 раза (2,74 часа против 1,38), у женщин, имеющих трех, – в 2,2 раза (2,29 часа против 1,05). Экономическая политика наносит удар по семьям, где нормы детности выше средней. Сокращение поля родительского ухода оказывается исходным моментом беспризорности и сиротства при живых родителях. При этом я не берусь считать подобно чиновникам из комитета по национальной безопасности, сколько миллионов детей лишены родительского попечения. Методы счета могут зависеть от люда, охочего до увеличения кровавых денег, которого в России пока больше, чем детей-сирот[100]. Задача не в том, чтобы искать средства на решение проблем, а в том, чтобы не создавать проблемы экономической политикой, в результате которой самая богатая страна мира начинает походить на черную дыру гегелевской дурной бесконечности падения в пропасть. Деньги на решение проблем лежат в саморазрешении проблем, а не в создании условий, которые будто бы решают общественные проблемы, а на самом деле плодят социальный слой, паразитирующий на необходимой для его существования стагнации общества.

    Мы отобрали для иллюстрации когорту женщин от 18 до 45 лет с различным уровнем достатка на одном и том же списке вещей и в 1986 и в 1993 гг. и рассмотрели средние затраты времени на уход за детьми, досуг и чтение газет в стартовой и финишной точках.

    Уже на этом графике отчетливо видны перепады и обратные связи в росте и падении различных форм социальной жизни в указанной когорте. Можно, конечно, продолжать, разобрав поведение мужчин в ситуации колоссального роста безработицы и высвобождения времени на «телесмотрение» и другие формы времяпрепровождения, но для нас главное – рассмотреть структурные последствия политических решений и то, как эти последствия формируют оценки населения.

    Заметим, что поведение мужчин этой когорты несколько отличается от поведения женщин, но это детали. Здесь же явно прослеживается обратная связь временных затрат на досуг и уход за детьми с повышением уровня достатка семейных женщин в самом репродуктивном их возрасте. При этом в 1986 г. эта связь имеет относительные понижения времени на досуг и увеличение времени по уходу за детьми в слое семейных женщин, переходящих от бедности к среднему достатку, и, наоборот, относительное повышение времени на досуг и падение времени по уходу за детьми у переходящих от среднего достатка к «зажиточным». В 1993 г. картина резко меняется. Затраты на досуг растут вместе с ростом уровня «зажиточности», исключая самый богатый слой этой когорты женщин. Затраты же на детей падают с ростом «зажиточности», несколько увеличиваясь опять же у наиболее «богатого» слоя этой когорты. Эта картина соответствует всему вышеописанному. Дополним ее рассмотрением поверхности обмена в реальном времени в структуре достатка, досуга и ухода за детьми у всех слоев этой когорты. Дополнительно проварьируем одну из подсистем, рассмотрев вместо досуговых затрат времени затраты женщин на домашний труд.

    Фигуры графика на рис. 4.3 и 4.4 полностью соответствуют описанию изменения затрат времени у женщин за семь лет и картине на двухмерном графике (рис. 4.2). Время ухода за детьми падает, средняя по досугу ломается на той же шкале достатка, затраты на домашний труд резко возрастают. При этом если раньше сфера услуг помогала и бедным многодетным, и богатым малодетным, то теперь она недоступна для бедных, и ею пользуется меньшая доля богатых[101]. Основная масса общественно необходимого времени при заданных «реформаторами» экономических условиях сосредоточивается в среднем центре, мало заботящемся о детях и снимающем напряжение мыльными операми и телесмотрением. «Пиковые» затраты на домашний труд (до 8 часов) совпадают с максимумом затрат на детей (до 4 часов) и крайней степенью бедности, которая не компенсируется больше ничем.


    Рис. 4.2. Соотношение затрат времени у семейных женщин 18-45 лет в Пскове 1986 г. и России 1993 г. в зависимости от уровня благосостояния.


    Рис. 4.3.Соотношения затрат времени на досуг и на уход за детьми у замужних женщин 18-45 лет в Пскове и по России в целом в трехмерной графике в зависимости от уровня благосостояния.


    Рис. 4.4. Соотношения затрат времени на домашний труд и на уход за детьми у замужних женщин 18-45 лет в Пскове и по России в целом в трехмерной графике в зависимости от уровня благосостояния.


    Мы привели эти поверхности без уравнений параметрической статистики, которые на данных о реальных затратах времени, а не на описании активности по формам деятельности, давая высокие доверительные интервалы (до 99,98 %), показывают фигуры, аналогичные полученным в главе 2. Некоторые из поверхностей временных затрат, объединяющих две-три подсистемы (благосостояние – труд – детность или досуг, затраты времени на работу – на отдых или домашний труд – на информационную деятельность и т. п.), при логарифмировании «закручиваются» в уже представленные выше «ленты Мебиуса». Все это значит, что малейшие изменения в экономических параметрах системы (не говоря о въезде «терапевтов-реформаторов» на шагающем экскаваторе в «социальный Эрмитаж» или чеканке Кромвелем золотых монет из сокровищ Британской Короны для платы наемникам), приводят к мгновенным и непредсказуемым качественным изменениям в поведении людей. И последствия катастроф невидимых для «ослепленных» золотом и дензнаками людей могут длиться сотни лет. При этом отсутствие правового поля (а его в России нет хотя бы потому, что правила экономической игры меняются постоянно и «ежечасно») провоцирует людей на ситуативную ориентацию, которая – и только она! – позволяет им оказаться в нашей социальной системе в нужном им для спасения месте. Не нужда и отсутствие денег, а экономическая политика порождает в массовых масштабах преступность. Не злые умыслы «нехороших» стран-соседей, а безмозглое ослабление этноса огромной, сказочно богатой страны создает социально-пространственный вакуум, в разреженное поле которого устремляются миграционные потоки, а темным силам, которых всегда с лихвой хватает в западном обществе, мы тем самым внушаем мысль о возможности успеха авантюристической политики[102].

    Оценки населением изменений обстоятельств жизни за семь лет «терапии»

    В оценках населением жизненных изменений за предшествующий исследованиям пятилетний период в РСФСР 1986 г. и в РФ 1993 г. проглядывает не только большая ясность ума по поводу происходящих в стране событий. Население страны в 1993 г. считало, что резко ухудшились материальное благосостояние в целом, одежда, питание, бытовое обслуживание. Резко улучшаются жилищные условия при том, что ввод новых площадей и строительство в это время резко сокращаются, падает число получающих жилье, государственный фонд жилья сокращается. С 1998 г. падает и муниципальный фонд, а смешанные формы собственности на жилье «не прививаются». Это свидетельствует, во-первых, о том, что идет перераспределение жилого фонда за счет определенных слоев населения, во-вторых, что в сознании людей экономическая ситуация настолько неустойчива, что ни валютные сбережения, ни участки не могут дать гарантий на будущее. Деньги можно вкладывать лишь в недвижимость, пока это еще возможно (индикатор этого и процент пустующих квартир). При этом характерно то, что площадь проданных населению квартир растет с 1995 г., после 2000 г. она начинает сокращаться, но масса вырученных денег продолжает расти. Это говорит, что «капитал» почувствовал потребность в недвижимости и поднимает цены, но платежеспособность населения ограничена дисбалансом между сверхприбылью в сфере обращения и низкой ценой рабочей силы. Покупать же с целью сохранения денег в виде недвижимости может позволить себе лишь узкий слой рынка, омертвляющий капитал. Рынок жилья может рухнуть, как и рынок газет.

    Уже по этому графику можно предвидеть начало строительного бума, однако при превышении платежеспособного спроса нужно предсказать и крах этого бума в самом зародыше. В полупустых домах так же, как и в незавершенном строительстве промышленных предприятий и других объектов «советского» времени, будут омертвляться и труд, и капитал.


    Рис. 4.5. Сравнительный анализ оценок Всесоюзного исследования образа жизни 1986 г. (nрсфср-86 = 5206, и исследования бюджетов времени Россия-1993 (nРоссия-93 = 1206). Всякая точка диаграммы фиксирует отклонение оценки у каждого респондента от средней, исчисленной по всему ряду семи оценок у этого респондента (шкала отклонений от +2 до -2)


    Однако это только полбеды. Все значительно хуже. Во всем мире капитал пришел в противоречие с воспроизводством рабочей силы, но в нашей стране в силу ряда исторических причин этот процесс принял самые опасные формы. Население страны убавляется и общественно ориентированные демографы в отличие от отечественных «людоведов-мальтузианцев», уже много лет с тревогой говоря о сокращении населения, предсказывают катастрофические последствия, которые не волнуют чиновников. Последние предлагают, например, ввести товарно-денежные отношения в семейное планирование (уж лучше прямо в постель!), учить гуманизму детей с детских садов, что очень выгодно для организации в нужном направлении денежных потоков, но отнюдь не для решения проблемы. Власть, окончательно «наказанная потерей разума», лезет к жене и мужу с целью покупки их будущего ребенка в качестве актора и агента их предстоящих политико-экономических бессмыслиц. Можно ли говорить о смысловом поле жизни в данном контексте, прикрытом фиговыми листочками ипотечного кредитования или выделения той суммы денег за каждое дитя, которая идет на его выращивание, в результате чего изначально закладывается смысл отчуждения человека от семьи в пользу государственного левиафана. Решение проблемы, лежащее в укреплении семейного права, балансе обмена временем между всеми сосуществующими в семейном контуре тремя поколениями, создании таких условий, чтобы ребенок получал нормальное воспитание в достатке, а не в нищете с самыми близкими ему людьми до 5-6 лет, не видя никакой казенщины, не в интересах чиновничье-служилого класса! Властная вертикаль не сможет тогда аккумулировать денежные потоки в своих корпоративных интересах, когда они будут сбалансированы относительно оптимального воспроизводства жизни. Очевидно, что в социально-экономических условиях России это никак не может быть «кровным» делом упомянутой касты. «Коричневый правый барон» заявляет публично о том, что «демократия не утвердится в России, пока не перемрут старики». «Чем кумушек считать трудиться…»

    В замечательной книге представителя американской школы альтернативной социологии Аллана Карлсона «Общество – семья – личность: социальный кризис Америки», вышедшей у нас в стране в 2003 г., содержится широкий и трезвый анализ причин демографического коллапса, предлагается вполне разумный спектр мер по остановке депоппуляции, приводятся исчерпывающие доказательства исследований, которые показывают выдающуюся роль индивидуализма и зоологического одичания в разрушении семьи. Есть в этой книге одно место, которое четче всего фиксирует корень социальной проблемы: «Социальная политика является действенной, только если средства достижения выдвигаемых целей не противоречат семейному стилю жизни. Когда основополагающие принципы общественной деятельности теряют направленность на благополучие семьи, благие побуждения быстро оборачиваются деструктивными последствиями»[103]. Что мы и имеем в ярких проявлениях исследований, полученных на российской почве.

    Динамика благосостояния, связь экономической политики и планов людей

    Мы рассмотрели некоторые изменения в достатке людей на довольно широком спектре товаров народного потребления с 1971 по 2004 гг. Данные табл. 4.2 – 4.4 говорят о длительных социальных процессах насыщения рынка товарами длительного пользования и повышения благосостояния людей. Практически население страны полностью охвачено телеканалами, холодильниками, некоторыми товарами бытовой техники и предметами мебели. Однако в предыдущих картинах мы сравнивали «точки», во-первых, разделенные большими интервалами по 5 – 10 лет, а во-вторых, полученные в замерах по разным массивам опрошенных. Хотя они были выровнены в ряде случаев по структуре генеральной совокупности по ее социально-профессиональным, образовательным и демографическим параметрам, динамические моменты изменения благосостояния видны в «дискретной динамике». С одной стороны, это позволяет увидеть крупные изменения, но с другой – стушевывает картины промежуточных «пиков» и переходов. Между тем, соблазнительно увидеть процесс насыщения человеческих потребностей в его непрерывном развитии. Исследование «ЦИОМ-1971» в части, разработанной Б. А. Грушиным и Т. Б. Петровым, позволяет реализовать эту уникальную возможность, и как раз в те 20 лет, что предшествуют начальной точке нашего изложения. Дело в том, что в этом обследовании фиксировалось не только наличие товаров длительного пользования и повседневного спроса (до 63 наименований), но и время, обстоятельства и способ покупки 16 товаров длительного пользования. При создании базы данных «INSYS» я учел это обстоятельство и ввел все годы покупки всех отобранных товаров. Массив был перевзвешен на генсовокупность по переписи населения 1970 г., и стало возможным рассмотреть не только расширения и сужения слоя покупателей определенной товарной группы за 20 лет на погодовой шкале времени (мы ограничились здесь рассмотрением периода 1952 – 1971 гг.), но и увидеть, во-первых, колебания весов покупки отдельных товаров за определенный год, во-вторых, оценить вес годовых покупок в общей массе накопленных потребительных стоимостей к 1970 г., в-третьих, оценить объем спроса на эти товары, так как в исследовании задавался вопрос о намерениях купить определенные списком товары в ближайшие 2 – 3 года[104].

    Таблицу 4.8 можно анализировать подробнейшим образом по каждому столбцу, однако оставим это достаточно грамотному читателю и посмотрим надело в целом. Здесь несколько важных моментов. Во-первых, видны три «вектора» направленности основных потребностей населения за 20 лет: телевизор, мебель («диванная революция», платяные шкафы, буфеты и обеденные столы), стиральная машина. Во-вторых, в планах на ближайшие два-три года в 1971 г. наблюдается очень большая осторожность населения и резкая смена приоритетов с выходом на первое место в планах покупки холодильника.

    Дополнив данные средним количеством товаров, приобретенных семьей за тот или иной год (табл. 4.9), мы увидим, что среднее число товаров из данной товарной группы, покупаемых ежегодно с 1953 по 1965 гг. оставалось практически на одном уровне (около 3) при довольно стабильной вариации и дисперсии. Некоторый спад дает 1959 г., а с 1966 г. начинается покупательский «бум», который доводит среднее число покупок до четырех при максимальном в 12 из 16 наименований (75 % от предельно возможной величины). Однако в планах на будущее население очень осторожно (средняя ниже, чем за 20 лет до того было реально куплено: 1,96). Отметьте при этом, что средняя за первые два месяца 1971 г., и это реальная, а не экстраполированная средняя, достигает «пика» в 4,16. Забегая вперед (табл. 4.12 и 4.13) скажу, что в лонгитюдном исследовании москвичей в 1980 и 1985 гг. фигурировал список в 23 товара, во-первых, находящегося в пользовании и, во-вторых, желаемого для приобретения в ближайшие 5 лет (10 товаров списка пересекались со списком 1971 г.). Так вот, если брать среднее число планируемых в 1971 г. к покупке вещей от среднего числа купленных за последний (1970) год, то оно составит 52,3 %. Если брать от среднего во владении, то это число составит 61,3 %. А у москвичей среднее планируемое составит 52,1% от имеющегося в 1980 г., и 43,1 % в 1985 г. Люди осторожны в своих планах. Это видно и из рис. 4.6.



    * Так, за 1952 г. хотя бы один из 16 рассматриваемых товаров приобрел 1 % опрошенных (28 человек). Они принимаются за 100 %. 43 % из них приобрели в тот год телевизор, 36 % – стиральную машину. При этом надо иметь в виду, что опрос был начат в феврале, а закончен в марте 1971 г. Ответы о покупках за 1971 г. даны только за два месяца, а в таблице они экстраполированы на год (табл. 4.9). Расчет покупок машин и кооперативных квартир за 1971 г. сделан по этому же принципу, т. е. как оценка.




    Рис. 4.6.Представление табл. 4.9 в графическом виде


    Здесь отчетливо видно не только падение среднего числа желаемых товаров при росте массы потребителей, что говорит о ненасыщенности рынка товарами и слабом товарном покрытии рубля, но и резкость роста и падения сегментов рынка по данной товарной группе во времени. Прежде всего обозначается резкий рост (почти в 4 раза по людям и более чем в 4 раза по удельному весу купленного за год) ареала рынка в 1960 г. Этому предшествовал беспрецедентный в нашей стране «бум» строительства жилья за шестую пятилетку. Широкие слои трудящихся начинали наконец нормальную жизнь, прерванную войной и навязанной после нее гонкой вооружений перед фактом атомного шантажа со стороны США. Сразу бросается в глаза то, что этот рост столь же круто «подрезается» экономической репрессией – денежной реформой 1961 г., которая имела, помимо прочего, и конфискационную направленность. Однако последнее не смогло бы вдвое сократить покупательную способность (точнее в 2,5 раза и по покупателям, и по купленному на следующий год числу товаров рассматриваемой группы), если бы не вызванное реформой подорожание товаров первой необходимости, в частности, продуктов питания, которое привело к перераспределению приоритетов в затратах населения. Мы видим, что по рассматриваемой товарной группе объем купленного и доля покупателей возвращается к уровню 1960 г. только в 1965 г. Картина, аналогичная полученной выше по рынку подписных газетных и журнальных изданий, по сокращению рынка услуг и прочим «прелестям» начала и конца 90-х гг. Есть еще один небольшой спад в потреблении данной товарной группы, приходящийся на 1969 г. Он вызван, на мой взгляд, общим свертыванием «косыгинской» экономической реформы, сопровождавшимся ужесточением внутренней политики и ростом идеологической нетерпимости. На московской партконференции прямо звучали призывы избавиться от демагогов, которые, критикуя недостатки, не могут выдвинуть предложений по их исправлению. Всякое «закручивание гаек» заставляет наученное уму-разуму население откладывать деньги про черный день, который в России никогда не прекращается, перещеголяв саму полярную ночь. После короткой фразы в выступлении Предсовмина в 1990 г.: «Вы еще будете вспоминать добром наше правительство!» – народ за считанные дни смел с прилавков крупу, хлеб, сухое молоко и смел бы все, если бы информированные торговцы не спрятали бы (как они прятали уже два-три года) поскорее все остальное, вызвав «горбачевский» товарный голод и «нехватку» товаров. Затем, встав в очередь на Запад с протянутой рукой за «гуманитарной» помощью, они выгодно потом ее продали тому же населению в коммерческих киосках[105]. Но, подчеркну, реакция населения на экономические изменения всегда была и будет мгновенна и в ряде случаев непредсказуема[106]. Но вернемся к данным табл. 4.8.

    Составим корреляционную матрицу между распределениями товарной группы за каждый год покупки по 16 рангам (шестнадцать вещей выделенной товарной группы). Включим в нее и корреляцию с намерениями в отношении покупки этих же товаров в ближайшие три года. Получаем 441 коэффициент корреляции рангов (21 x 21), каждый из которых показывает связь структур покупок за все годы по данной товарной группе, во-первых, друг с другом, во-вторых, со структурой покупательских намерений (табл. 4.8).

    Тут выделяются два обстоятельства.

    1. Высокая корреляция рядом (по годам) стоящих структур с некоторой общей тенденцией снижения коэффициентов связи покупаемых товарных рядов с увеличением промежутков времени говорит о том, что принципиально качественная структура «распределения Парето» по покупкам каждого года, просматриваемая по столбцам табл. 4.8, не меняется. Потребности в данной группе товаров еще не прошли пика насыщения.

    2. Структура намерений в отношении данной группы потребительных стоимостей имеет ярко выраженные колебания тесноты связи с структурой покупок в определенные отрезки времени. Сначала, в связи с выраженными в покупках 1952 г. потребностями, она высокая, затем падает до предельно низкого значения со структурой покупок за 1956 г. Затем она снова повышается с некоторыми флуктуациями к 1961 г. и вновь падает, становясь почти предельно низкой по отношению к структурам покупок 1970 и 1971 гг. Это может говорить о некоторой цикличности в насыщении потребностей семей в потребительных стоимостях и требует специальной проверки в отдельных исследованиях. Это же подсказывает и некоторый ход к обнаружению цикличности методом ранговой корреляции. Ведь год от года структура потребностей населения меняется медленно. При ненасыщенном рынке она вообще может не меняться. С другой стороны, резкое падение корреляционной связи с планами покупок по той же товарной структуре, которая имеется во владении или покупается перед запросом о намерениях, может свидетельствовать и о насыщении потребностей именно в этой товарной группе и именно в этот момент замера. Инструментарий ограничен списком. А если насыщение произошло, значит население переключается на другую товарную группу, которой исследователи пренебрегли в инструментарии. Отсюда следует, что социальный мониторинг требует постоянного и максимально системного инструментария, позволяющего уловить «поля» переходов потребностей на те или иные области во времени. Однако посмотрим на корреляции покупок и намерений за 3-летние периоды к 1971 г. (исследование фиксировало намерения в ближайшие три года) и планов покупки на ближайшие пять лет на 5-летнем интервале у одних и тех же людей в лонгитюдном исследовании москвичей в 1980-85 гг.


    * В верхней части матрицы коэффициенты корреляции Спирмена, в нижней – Кендалла даны для увеличения объема и надежности информации таблицы. По диагонали матрицы вместо коэффициентов со значением 1 (ряд оценок в том или ином исследовании или группе сам на себя) мы проставили черные пустые клетки, для более четкого разделения двух видов коэффициентов корреляции: Спирмена и более «острожного» Кендалла. Более темными клетками выделены коэффициенты с доверием 95 %.)


    * В верхней части матрицы коэффициенты корреляции Спирмена, в нижней – Кендалла.


    Корреляционная матрица табл. 4.11, основанная на сравнении структур покупок в трехлетнем цикле четко говорит, что рядом стоящие «трехлетки» связаны наиболее сильно. Удаление на один интервал больше незначительно, но снижает тесноту связи структур реальных покупок. Значительно интереснее второй результат. Структура намерений имеет, во-первых, более ярко выраженную тенденцию к снижению тесноты связи по мере возрастания периода, а во-вторых, связь здесь вообще значительно, если говорить фигурально, на треть, ниже. Проверим этот результат на данных московского исследования 1980-1985 гг. (табл. 4.12, 4.13).

    Обратим сразу внимание на соотношения объемов владения в 80 и 85 гг. и объемов планов покупки товаров из того же ряда (табл. 4.12). Общая масса товаров во владении семей одних и тех же людей выросла на 10,6 %. Однако доля планирующих купить что-либо из ряда в 23 товара сократилось практически на такую же долю. Доля покупательских намерений в 1980 г. составляла от всей массы товаров во владении 39,7 %. Если принять ее за 100 %, то она реализована на 26,8 %. Доля покупательских планов в 1985 г. у этой группы составила уже 28,5 % от уровня владения 1985 г. Среднее планируемое составило 52,1 % от имеющегося в 1980 г. и 43,1 % от имеющегося в 1985 г. При неизменной дисперсии и возрастании среднего числа вещей во владении падает среднее планируемое и максимальное. Казалось бы, что можно сделать вывод: люди уходят от этих товаров, потребность в которых насыщается. Не тут-то было! Корреляционная матрица соотношения структур владения и планов за пятилетку (табл. 4.13) говорит о высокой тесноте связи и владетельных структур (+0,945 по Спирмену и +0,842 по Кендаллу) и структур планов (+0,914 по Спирмену и +0,762 по Кендаллу). Планы в 1980 г. коррелируют со структурой владения на +0,532 по Спирмену и +0,396 по Кендаллу. Планы в 1985 г. коррелируют со структурой владения на +0,553 по Спирмену и +0,394 по Кендаллу. Это как раз и говорит скорее о сокращении поля потребностей в намерениях в связи с невозможностью их реализации, подтверждая то, о чем говорит пятилетний опыт провала планов у определенной части людей. Так реализуется отложенный спрос. Если вспомнить графики и фигуры предыдущей главы, станет понятно, что эти реакции населения и есть внутренний «аттрактор» переходов из одной «ячейки-всплеска активности» в другую. Ну, а чем же ответит на очередное повышение благосостояния заботливая власть? Репрессией. Сначала будут возвращены облигации госзаймов, львиная доля которых была выброшена людьми в хрущевские времена на помойку. Затем они практически тут же будут обесценены сначала павловской «десятиной», а затем целиком и полностью. Успевший в это время во что-то вложить деньги широкий люд просто снесет до основания неприпрятанные информированным классом товарные запасы. Затем весь отложенный спрос – несколько сотен миллиардов долларов – будет превращен в капиталы, которые уйдут неизвестно куда. Эти беспрецедентные акции могут быть сравнимы только с римскими проскрипциями времен Суллы. Не хуже[107].





    Отклонения во времени чтения газет в анализируемый период

    В то время, когда население давало резко негативные оценки тенденциям в изменении уровня жизни, политика информирования его по социальным вопросам властями и журналистами имела, мягко говоря, «сдержанный характер». Между тем для прояснения того, как в массово-коммуникативной деятельности создаются огромные поля разреженного социального пространства, нужно точно знать, как и сколько принимается информации населением.

    Нами был проведен четырехкратный замер прямого (не в лабораторных условиях, а в натурном виде) чтения материалов различных газет за почти 40 лет. Во Всесоюзном исследовании «Правда»-77» 86,8 %, во Всесоюзном исследовании «Образ жизни»-86» 92,1 %, во Всесоюзном исследовании «Правда»-90/91» 95,2 % населения читают газеты. В 1968 г. в день интервью в Таганроге единственную городскую газету читали 42 % ее аудитории. В 1977 г. 41,3 % аудитории газеты «Правда» взяли ее в руки вдень интервью. В 1991 г. 36,0 % аудитории всех газет читали какую-либо одну из них в день интервью. В Тамбове 2004 г. аудитория газет составляет 76,0 % читателей, столько же в Москве 2004 г.

    Среднее число сообщений, читаемых в день из газет выявлялось нами в 1968, 1977, 1991 и 2004 гг. Оно сохраняется постоянным: около 23 сообщений вдень среди тех, кто берет в этот день в руки газету. Среднее физическое время, эквивалентное затратам на чтение этих 23 сообщений, выявлено нами в исследовании «Правда»-77» – 38 минут. В Пскове 1986 г. вдень интервью газету читали 41,3 % жителей. Псковское исследование дает время затрат на ежедневное чтение сообщений «в среднем» 39 минут в сутки на человека. В 1993 г. аудитория газет составляла в России 87,8 %, но в день замера бюджетов времени какую-либо из газет читало только 21,8 % аудитории. Но среднесуточное время чтения газет, при возросшем чтении в транспорте, достигает уже 57 минут, т. е. почти на 20 минут больше, чем потребно для 23 сообщений. С одной стороны, кажется, что рынок сообщений ведет себя так же, как и рынок товаров и услуг. При резком сокращении в два раза сегмента рынка возрастает интенсивность потребления. Потребность концентрируется на более узком поле, временно усиливаясь, прежде чем расплыться в аморфную массу. Это можно принять, но с оговоркой. Во всех случаях замера реального чтения сообщений мы имели дело только с содержательной информацией, не принимая во внимание рекреативные и утилитарные материалы – рекламу, связанную с духовным и материальным потреблением, художественные произведения, шаржи и т. п. В 1993 г. это ограничение не учитывалось, а количество рекламы в газетах начало возрастать. Вопрос этот требует детальных исследований на временной шкале.

    Однако независимо от этого уменьшение удельного веса ежедневно берущих газету в руки, говорит о сужении ареала приема печатных сообщений. Рассмотрим общую структуру этого приема в динамике с 1968 по 2004 гг.

    В табл. 4.14 показаны соотношения структур аудиторий и удельных весов принимаемых каждой из разнящихся по активности групп аудиторий сообщений из общего числа принятых за день. В первой главе мы говорили об общественно необходимом для социальной ориентации населения времени. На эту ориентацию требуется не только определенное число минут, при превышении лимита которых объемы принятой информации начинают снижаться. Требуется и определенное содержательное соответствие сообщений фундаментальным и оперативным потребностям аудитории, которые большинство реципиентов не осознает либо осознает слабо или в терминах, не имеющих ничего общего с журналистской проблематикой. Ниже, однако, показано, как меняются структуры аудитории газет и принятых ею потоков в зависимости от числа печатаемых сообщений и уровня изданий при постоянной среднего числа прочитанных материалов.

    В табл. 1.11 и 1.12 мы показывали составы групп различной активности в аудиториях исследованных газет. Напомним, группы различной степени активности в информационном приеме «низкой», «средней», «высокой» были рассчитаны на основе стандартного отклонения от среднего числа принятых в день сообщений. Оно везде и всегда одинаково – около 23 сообщений. Однако в 1968 г. читателю предлагалось до 42 сообщений на четырех полосах, в 1977 г. – уже от 60 до 80 сообщений на шести полосах, а в 1991 г. «АиФ» и «Правда», аудитория которых принята в таблице за основу, предлагали уже более 100 сообщений в день. С 1991 по 1994 гг. рынок центральных газет рухнул (в Касимове 1994 г. и в Питере 1999 г. лишь по 52 % жителей читали газеты). Однако за счет региональной прессы аудитория газет расширилась снова до трех четвертей взрослого населения. «Тамбовская жизнь» 2004 г. близка по числу публикуемых содержательных сообщений (без скрытой и явной рекламы) к объему информационного потока «Таганрогской правды» 1968 г.




    Рис. 4.7. Представление таблицы 52 в графическом виде


    Что отметить в построенной картине, прежде чем перейти к анализу информационного потока по его содержательным характеристикам на фоне информированности населения и его, населения, отношения к отражаемой реальности и к «отражающим» элементам? Главное: за прошедшие 36 лет массовая коммуникация в форме такого средства, как газеты, совершила один полный цикл перехода к элитарной и снова к массовой. Видно, что соотношение групп по степени активности приема не меняется в зависимости от издания или от времени. Мы, кстати, не стали разделять аудитории «АиФ» и «Правды», так как прием информации из этих двух «враждебных» каналов в 1991 г. по интенсивности одинаков. В анализе приема конкретных характеристик текста мы эти каналы разделим. А вот по удельному весу принятых сообщений в общем числе прочитанных видно, как переполнение канала ведет к элитарной коммуникации: 18 % всесоюзной аудитории «Правды» принимает в 1977 г. 40 % всех принятых сообщений газеты, тогда как 12 % этой же аудитории «пользует» лишь 2 % от этой «товарной» массы. Не лучше обстоит дело и с партийной и с демократической прессой в 1991 г. 20 % аудитории «АиФ» и «Правды» принимает 1 % всех принятых сообщений, а равная часть аудитории (20 %) «заглатывает» аж 60 % от всего прочитанного страной. Впервые наблюдается картина, когда «средняя часть аудитории» в 60 % принимает всего лишь 39 % всего захваченного чтением потока текста. Конечно, так долго продолжаться не может. Это противно социально предопределенной человеческой природе. Дело за малым – за подъемом цен на бумагоносители сообщений, и вот уже рынок газет обваливается, а в целях пропаганды вся Москва облагодетельствована «бесплатными» изданиями по подъездам. В настоящее время на очереди такой же метаморфозы стоит телевидение, но мы несколько забегаем вперед, так как здесь будут работать другие факторы, которые еще нужно достойно представить.

    В целом, однако, заметим, что «либерально-консервативный» период, начавшийся с падения ельцинского режима, де-факто скончавшегося после дефолта, но продержавшегося с «хорошей» миной де-юре до миллениума[108], поставил дисбаланс «смутного» времени в приеме информации на место. Выдержали региональные издания с матерыми редакторами, съевшими в политике и в хозрасчете волка с шерстью еще в советское время. Однако последствия «элитарности» массовой коммуникации, результаты резкого сужения потока принимаемой информации у широких слоев населения и пика приема у малой части аудитории имеют последствия и в устанавливающихся сейчас характеристиках аудитории.

    Теперь, зная общий фон образа жизни населения в рассматриваемые годы, догадываясь об общей модели «пульсаций» полей обмена в пространственной фигуре социальной системы, зная, что социальные группы «видят» общественный мир сквозь призму форм своей жизнедеятельности и превращенных форм сознания, можно перейти к важнейшей проблеме производства и соотношения оперативных и фундаментальных рядов практического сознания людей. Для этого в главе 5 мы рассмотрим элементы информационного ряда, предлагаемого населению, информированность людей, прием различными слоями населения элементов содержания текста в разные периоды и согласие с суждениями прессы или их отрицание. Мы увидим не только два фундаментальных ряда информации – знаковый и нейтральный, – но и два фундаментальных типа функционирования текста в общественной системе – интенциональный, в терминологии Т. Дридзе, и практический образно-чувственный. Наконец, рассмотрев характер взаимодействия органов власти и населения, содержание потоков прямой и обратной связи между ними, мы построим области формирования отношения к социальным институтам, отвечающим за управление общественной системой и баланс обмена результатами человеческой деятельности. Это и есть основные темы следующих глав книги.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.