• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Работая над этой книгой, я не ставила перед собой задачу дать определения мифологии и фольклора или попытаться провести между ними границу. Мне кажется, что, хотя древние народные поверья живы и по сей день, ныне наша цивилизация уже не способна породить что-то подобное. Я не хочу сказать, что мифотворческая способность народов мира угасла, но между древними преданиями и нынешними историями существуют несомненные отличия. Я не включаю в число современных мифов россказни вроде истории о чудесной рыбе, пойманной в Занзибаре, на боках которой якобы были начертаны строки из Корана, – без сомнения, этому анекдотическому эпизоду самое место в колонке «Пикантные новости» газеты «Дейли мейл». Большая часть так называемых современных мифов словно почерпнута из средневековых легенд. Рассказывают, например, о том, как женщины Мамбруи во время долгой засухи отправились в паломничество к руинам мечети, находившимся в лесу. Здесь женщины принялись возносить молитвы, прося ниспослать дождь, и в промежутках между молитвами вдруг услышали голоса «древних шейхов», эхом отдававшиеся в старых стенах: «Ла иллах илл'аллах» («Нет Бога, кроме Аллаха…»). Прежде чем женщины успели дойти до дому, хлынул проливной дождь. А вот еще история о нечестивом солдате – «одном из тех, для кого нет ничего святого». Он выстрелил в сверкающую чашу, венчавшую верхушку огромной колонны, и свалился замертво еще до того, как ее осколки упали на землю. А дедушка одного из моих рассказчиков исцелился от слепоты при помощи средств, о которых ему во сне сообщил «господин наш Хамза».

Замечательным примером современных мифов может служить следующая история, присланная мне почтенным К. Бекером, ранее трудившимся в миссии Нёйкирхен на реке Тана. Его рассказ представляет собой перевод заметок одного из африканских учителей, работавших в миссии. Учитель этот, в свою очередь, услышал рассказ, что называется, из первых рук, от престарелой женщины в Мванатамбе – деревне, расположенной близ Нгао. Должна сказать, что я услышала об этой истории еще до того, как пришло письмо Бекера, и дважды ходила в Мванатамбу, чтобы поговорить с Хадулу – героиней истории, но безуспешно.

Эта женщина принадлежала к племени буу, которое теперь занимает территорию вокруг Нгао, примерно в 50 километрах от моря. По словам рассказчицы, во время описываемых событий – то есть приблизительно пятьдесят – семьдесят лет назад – племя буу представляло собой плачевное зрелище – оно постепенно деградировало, главным образом из-за пьянства. Из сока некоторых разновидностей пальмовых деревьев, дающих съедобные плоды, племя изготовляло опьяняющий напиток. Помимо других пороков, порожденных пьянством, члены племени истребили так много пальм, покрывая их стволы надрезами, что это серьезно сократило продовольственные ресурсы племени.

И вот однажды одного представителя племени, по имени Мпембе, посетил белокожий человек, одетый в длинные белые одежды. Волосы у него были длинными, как у европейских женщин. Он сказал Мпембе, который, будучи знахарем, имел некоторый вес в племени, что он должен убедить своих соплеменников оставить свои греховные привычки. Мпембе повиновался, но увещевания его принесли незначительный результат. Сперва люди подняли его на смех, потом испугались и сделали вид, будто вняли голосу разума, на деле же многие из них втайне продолжали предаваться порокам. Тогда незнакомец посетил Мпембе вторично и осыпал его такими суровыми упреками, что тот чуть не умер от страха.

В это время три юные девушки отправились на рисовые поля, чтобы отгонять птиц от созревающих колосьев. Одна из девушек принадлежала к племени буу, а ее товарки – к соседним племенам нгатана и калинди. В один из дней, когда птицы причиняли меньше беспокойства, чем обычно, девушки оставили свой пост, чтобы набрать в лесу хвороста, и увидели среди деревьев незнакомца, одетого в белое. Фигуру его окружало таинственное сияние. Испуганные девушки бросились бежать к рисовому полю и легли на землю, стараясь укрыться среди колосьев. Через некоторое время они осмелились выглянуть из своего укрытия и увидели, что незнакомец приближается к полю, а сияние, окружавшее его, становится все ослепительнее. Наконец он остановился под пальмой мухафа, наклонил ее до земли и воскликнул: «Аминь! Аминь! Люди жалуются: «Голод! Голод! Голод!» Я заставил плодоносить мукинду, и мухафа, и мукома, чтобы вы питались их плодами, но вы разорили и уничтожили их, и виной всему ваш грех». Длинной палкой, которую незнакомец сжимал в руке, он снова и снова ударял по стволу пальмы, и при каждом ударе с нее слетали листья. Наконец дерево совсем лишилось кроны. За исключением слова «Аминь!», которое девушкам было незнакомо, все остальное было сказано незнакомцем на их языке. Затем он обратился к девушкам: «Я сделал это, чтобы вы могли предупредить своих соплеменников. Скажите им, что, если они продолжат губить деревья и не отрекутся от своих пороков, я сделаю с ними нечто ужасное! Только что я видел пьяного, карабкавшегося на пальму. Я сказал ему: «Спускайся!» – но он стал насмехаться надо мной. Тогда я прикоснулся к нему своим посохом, и он упал замертво. Скажите своим людям, чтобы они пошли и забрали его тело, и пусть зло исчезнет с земли!»

Внезапно началась сильная буря: ветер прибил к земле стебли риса, в которых прятались девушки. Они увидели, как незнакомец поднялся в воздух и исчез в облаках.

В то же время Мпембе, находившийся в своей хижине в деревне, получил некое сверхъестественное послание, после чего вышел к людям и объявил им, что незнакомец, о котором он говорил, только что явился трем девушкам на рисовом поле. Жителям деревни следует немедленно отправиться на поле и помочь девушкам, поскольку те совершенно обессилели от страха. Люди поспешили на рисовое поле, и девушки рассказали им обо всем, что с ними приключилось.

Впрочем, предупреждение и на сей раз не возымело длительного действия. Членам племени не удалось встать на путь исправления, и незнакомец привел свою угрозу в исполнение: через некоторое время река Тана изменила свое течение, и племя буу вынуждено было покинуть плодородную пойму. Потом на всей территории, принадлежавшей племени, погибли пальмы муха-фа, и люди лишились не только своего излюбленного напитка, но также и съедобных плодов. Затем рассказчик переходит к описанию нынешнего существования племен, к которым принадлежали три девушки, и к их первому знакомству с христианством.

Миссионеры из Нгао предполагают, что история порождена неким бродячим монахом, странствовавшим в лесах Таны в середине прошлого века. Мне же представляется более вероятным, что перед нами продукт мифотворчества народа, испытавшего влияние христианского учения еще до основания миссии Нёйкирхен в 1887 году.

Интересно сравнить эту историю с преданием племени чага (к сожалению, оно изложено довольно туманно), о котором сообщает Гутманн. Сравнительно недавно – когда «первые европейцы уже пришли к нам» – в воздухе появился призрак светлокожего человека. В каждой руке он держал по колокольчику и громко восклицал:

Уплати то, что должен брату своему!
Если у тебя его бык, верни его.
Если у тебя его козы, верни их.
Король приказывает тебе!
Позволь всякому страннику в земле твоей вернуться домой.
Освободи каждое дитя, что пребывает в рабстве.
Положи конец насилию, сломай копье!
Король приказывает тебе!

На закате призрак появился снова, люди видели его во многих местах, и он ни разу не коснулся земли. Вождь, услышав слова призрака, велел своим людям сообщить, если тот появится снова. В тот день жители деревни послушно глазели в небо до тех пор, пока вечерняя прохлада не загнала их в хижины, но призрак так больше и не появился.

Другой пример современной или в значительной степени осовремененной истории из того же района Африки – рассказ о сражении с озером, уже упоминавшийся в четвертой главе.

Переходя от современных мифов, созданных коренным населением, к историям, определенно привнесенным извне, мы сталкиваемся с весьма любопытной проблемой их распространения. По мере расширения арабского влияния все чаще стали встречаться мусульманские предания. Эти предания в более или менее адаптированной форме можно найти в фольклоре суахили, хауса и других народов, населяющих Восточный и Западный Судан. В Восточной Африке широко распространены сказки из «Арабских ночей». Трудно сказать, были ли они изначально заимствованы в письменной форме или же передавались изустно. Я лично склоняюсь к последнему предположению, поскольку большую часть подобных историй приносят караванщики и другие не отягощенные образованием люди.

Свой прямой или косвенный вклад в развитие фольклора Восточной Африки внесла и Индия. Историю об «Осле мойщика» можно проследить до «Сумсумара джатака», а корни сказки «Груды золота» следует искать в «Ведаббха джатака». Один африканец из племени покомо рассказал мне на суахили версию «Венецианского купца», ее он, в свою очередь, услышал от одного индийца, почерпнувшего историю «в какой-то из принадлежащих ему книг».

Выше уже упоминались истории об Абу Нувасе. В некоторых случаях они смешались со сказками о Зайце, принадлежащими к африканскому фольклору. Некоторые из приключений Абу Нуваса (Зайца) идентичны тем, что происходили с Ходжой Насреддином, известным шутником, но вовсе не обязательно говорить здесь о заимствовании.

Абу Нувас был реальным человеком, поэтом и юмористом, жившим (762—815) при дворе Гаруна аль-Рашида, и – подобно Теодору Хуку и другим – приобрел репутацию столь мудрого и эксцентричного человека, что ему приписывали многие эпизоды, имевшие место не только при его жизни, но также до его рождения и после его смерти. Некоторые из его острот действительно смешны, но все же главным образом свои таланты он применял в практической области, постоянно подшучивая над окружающими, и, как гласит легенда, стал до такой степени действовать им на нервы, что Гарун аль-Рашид и Джаафар пустили в ход всевозможные уловки, чтобы избавиться от Абу Нуваса. Способы, при помощи которых Абу Нувас обходит ловушки султана, иногда похожи на те, что встречаются в африканском цикле о Хубеане и Каликаланье. Мы уже видели, как имя Абу Нуваса – Банаваси – превратилось в имя нарицательное, означающее умного и находчивого человека, порой оно даже используется африканцами в качестве эпитета для Зайца. В африканском фольклоре Гарун аль-Рашид превращается в «султана» или «вождя» (впрочем, в некоторых версиях суахили сохраняется его настоящее имя и имя Джаафара), а в Делагоа-Бей с Гаруном аль-Рашидом произошла удивительная метаморфоза – он превратился в португальского губернатора Мозамбика. Одним из самых популярных эпизодов является тот, в котором Султан или вождь велит Абу Нувасу построить дом в воздухе. Он запускает огромного воздушного змея с привязанными к нему колокольчиками и объясняет, что это звенят молоты рабочих, готовых приступить к строительству, для начала которого нужно доставить наверх камни и известь. Султан или вождь признает свое поражение, и Абу Нувас освобождается от выполнения поставленной перед ним задачи.

Когда Султан приказывает сжечь дом Абу Нуваса, тот смиряется с судьбой и просит лишь позволения собрать в мешок золу. Эту золу он продает португальцам (людям, которых, по мнению рассказчика, очень легко надуть) за серебро, заставив их поверить, что в мешке находятся ценные дары для португальского короля. Вернувшись домой с серебром, Абу Нувас объявляет, что португальская территория – прекрасное место сбыта золы. В результате Султан и все горожане сжигают дотла свои дома и нагружают золой семь кораблей. С этим грузом они спешат к португальцам, но по пути встречают португальскую эскадру, горящую желанием отомстить за шутку. Корабли Султана тонут, и лишь немногие их пассажиры успевают спастись, прыгнув за борт. Разъяренный Султан ищет Абу Нуваса, чтобы казнить его, но тому удается ускользнуть.

Несмотря на происшедшее, Абу Нувас вскоре обводит вокруг пальца другую группу португальцев и обманом заставляет Султана забить весь его скот, чтобы продать шкуры и кости по баснословной цене. В наказание Абу Нуваса бросают в клетку со львом, но он заверяет зверя, что Султан прислал его специально для того, чтобы почесывать льву шкуру всякий раз, когда тот пожелает. Лев так польщен этим, что не причиняет Абу Нувасу никакого вреда.

Одна из типичных шуток берберского шутника Си Джоха[41], Насреддина и Абу Нуваса: позаимствовав одну кастрюлю, они через некоторое время возвращают ее вместе с маленькой кастрюлькой, уверяя, что большая кастрюля произвела на свет маленькую. В следующий раз владелец кастрюли ссужает ее с большой охотой, надеясь и во второй раз получить свое добро с прибавлением, но кастрюля к своему владельцу уже не возвращается, а взявший ее взаймы объясняет, что она, увы, скончалась.

Истории о Джохе мне рассказали в Ламу: они были очень похожи на истории о Тиле Уленшпигеле и, очевидно, происходили из арабского источника. Та, что я помню лучше всего, рассказывает, что, когда мать Джохи велела ему «стеречь дверь», он снял ее с петель и носил на спине. Как правило, события в историях, рассказываемых в Ламу, происходят в соседней деревне Шела – местном эквиваленте Абдеры, Готама, Шильды (немецкого «города дураков») и французского Сен-Мексана. В одной из историй охотник, вытащив из ловушки бушбока и слишком спеша, чтобы забить его в соответствии с ритуалами, отпускает бушбока, наказав ему отправиться в деревню, чтобы там жена охотника могла убить его как полагается. Подобную историю берберы рассказывают о Си Джохе, правда, развитие сюжета здесь иное. Однажды Си Джоха поймал трех зайцев. Ожидая гостей, он отдал двух зайцев матери, велев ей зажарить одного, а другого спрятать в углу хижины. Третьего зайца Си Джоха взял с собой в поле. Узнав, что Си Джоха в поле, гости направились туда. Увидев их, Си Джоха стреляет в принесенного с собой зайца и объясняет гостям, что у него есть два волшебных зайца, один из которых всегда оживает, когда убивают другого. В доказательство этому по возвращении домой Си Джоха показал гостям живого зайца, сидящего в углу хижины. Распространение этих шуток и их отношение к африканским сказкам о Хубеане и прочим вполне может составить тему отдельного исследования.

В Мамбруи в 1912 году одна старая леди по имени Мвана Мбеу бинти Салики, уроженка деревни Шела, женщина, достигшая, как говорят, весьма преклонного возраста – ста шестнадцати лет (хотя это довольно сомнительно), рассказала мне следующую историю. К сожалению, я не смогла в тот момент записать ее на суахили слово в слово и воспроизвела рассказ по памяти уже после беседы.

Одна бездетная пара отправилась за советом к предсказателю, и тот сказал, что, если они будут следовать его указаниям (каким именно – не уточняется), у них родится сын. Так оно и случилось. Родители дали долгожданному ребенку хорошее образование, истратив на него все свое состояние, и к тому времени, как сын закончил университет, они превратились в бедняков. Тогда родители решили продать сына, но тот заявил, что будет гораздо разумнее, если он, напротив, продаст родителей. Те, будучи более сговорчивыми, чем их сын, согласились. Сын продал родителей за одежду, меч, нож и лошадь и отправился путешествовать. По дороге он встретил человека, несущего письмо к султану соседнего города. В документе содержался приказ убить подателя письма. (Неясно, что послужило причиной подобного приказа, впрочем, в рассказе встреченный юношей человек именуется фисади – мот, негодяй.) Ничего не подозревавший юноша предложил посланцу помощь, и тот с радостью отдал письмо, которое юноша для пущей сохранности спрятал в тюрбан. Затем он снова пустился в путь и вскоре очутился в безводной пустыне. Юноша уже был на грани смерти от голода и жажды, когда наконец набрел на колодец, возле которого лежала мертвая овца. В колодце не было ни веревки, ни какого-либо сосуда, с помощью которых можно было бы достать воду, но юноша размотал свой тюрбан, совсем позабыв про письмо, спрятанное в его складках, опустил конец ленты в колодец и, когда она пропиталась водой, утолил жажду. Обнаружив, что письмо промокло, юноша развернул его, чтобы просушить на солнце, ознакомился с его содержанием и порвал письмо. Затем он разделал тушу овцы, обнаружил, что ягненок, которого овца не успела родить, еще жив, убил его, зажарил и съел. С новыми силами он отправился в путь и вскоре достиг чужой страны. Тут он узнал, что дочь султана решила выйти замуж только за того, кто сумеет обыграть ее в шахматы. Неудачливые партнеры теряли голову. Юноша пришел во дворец, сыграл с принцессой в шахматы и вышел победителем. Тогда ему предложили поучаствовать в другом испытании и отгадать загадки, предложенные принцессой. Юноше и тут сопутствовала удача. Потом он задал принцессе свой вопрос, на который девушка не смогла ответить: «Кто носил отца, ехал верхом на матери, ел мертвое (или «то, что не рождено») и пил воду смерти?» История заканчивается свадьбой юноши и принцессы.

Некоторые эпизоды этой истории показались мне знакомыми, но я никак не могла вспомнить, где встречала их прежде. Наконец, через несколько лет мне пришлось перечитывать книгу Хиндеса Грума «Цыганский фольклор». Тут я обнаружила, что история Мваны Мбеу в основном идентична сказке турецких цыган, озаглавленной «Загадка». Хотя конец в цыганской истории другой – принцесса одерживает верх, используя нечестные приемы. Автор книги пишет: «Когда я переводил эту историю, она показалась мне уникальной, хотя эпизод с «письмом Беллерофонта» встречается и в индийских, и в европейских сказках, как и принцесса, отгадывающая или, наоборот, загадывающая загадки… Теперь же… я нахожу, что эта история практически идентична сказке Кэмпбелла «Рыцарь, загадывающий загадки», с которой, в свою очередь, очень схожа сказка братьев Гримм «Загадка».

Однако в двух упомянутых Грумом сказках, а также в более поздних вариантах, цитируемых Кёхлером и другими, загадки отличаются друг от друга, в то время как версия турецких цыган очень близка к варианту Мваны Мбеу. Подобный эпизод встречается и в русском фольклоре. Европейские варианты сильно отличаются от упомянутого выше, да и друг от друга. Похоже звучит лишь арабская загадка: «Кто ехал верхом на матери, вооруженный отцом, и пил воду не из земли и не из неба, неся смерть на своей голове?»

По всей вероятности, сказка эта родилась в Аравии, откуда цыгане принесли ее в Европу.

С точки зрения распространения сказок особый интерес представляют несколько историй, включенных Жюно в категорию Contes Etrangers («Сказки других стран»). Одна из историй, «Бонаваси» (Абу Нувас), уже упоминалась выше. Приключения Дживао (Жоао) представляют собой смесь экзотики и местных элементов. Три различные сказки есть у суахили: «Султан Дарай» (эпизод с зачарованным замком и змеей, которая в данном случае заменена Сакатабелой, белой женщиной с семью головами), «Султан Маджнун» («Нунда, пожиратель людей») и «Кибарака» (волшебная лошадь, помогающая герою). Здесь снова возникает эпизод, знакомый нам из историй о Хлаканьяне, сварившем в кипятке мать людоеда. В данном случае в роли жертвы выступает Гванази, вождь из Мапуту, который, между прочим, был еще жив, когда записывалась история.

Лишь одна из упомянутых Жюно историй кажется явно европейской. Сказку «Дочь короля» рассказчик, по его словам, услышал на португальском языке от кого-то из европейцев, работавших в Лоренсу-Маркише. В действительности это сказка братьев Гримм «Стоптанные туфельки». Дорогу в Анголу нашли еще несколько португальских историй. Остается удивляться, что при сложившихся обстоятельствах их не оказалось гораздо больше.

Одним из самых любопытных примеров распространения фольклора может служить сказка, приведенная Жюно под названием Les Troix Vaisseaux («Три корабля»). У «белого человека» было три сына, и все трое втайне от отца и друг от друга влюбились в одну девушку. Каждый попросил у отца корабль, и вскоре все трое отправились в море. Сказка настолько четко привязана к местности, что мы без труда узнаем три пункта возле Делагоа-Бей, где юноши высадились, чтобы продать свои товары. Какая-то старуха убеждает старшего сына купить у нее старую корзину, обладающую свойствами ковра-самолета; второму она продает волшебное зеркало, а третьему – порошок, способный возвращать мертвого к жизни. И вот юноши видят в зеркале, что девушка, в которую они влюблены, умерла и ее уже готовят к погребению. При помощи волшебной корзины старший брат в мгновение ока переправляет всех троих домой, а младший воскрешает девушку. После этого встает вопрос: кто из юношей сделал больше для спасения жизни любимой и, следовательно, должен жениться на ней? В данном случае вопрос остается нерешенным.

Вариант племени яо «История о вожде», записанный в Ньясаленде около двадцати лет назад, изменен практически до неузнаваемости и утратил большую часть своей экзотичности. Более того, там встречается странное заявление, что юноши вернули к жизни мужчину и, как следствие, каждый из братьев считает его своим рабом (эту загадку можно объяснить ошибкой переводчика, поскольку слово мунду может одинаково означать как мужчину, так и женщину).

Судя по всему, эта сказка принадлежит к категории тех историй, где окончательное решение возникшей проблемы остается за аудиторией, поэтому у этой истории конца, как такового, нет.

Другая история была записана на территории, населенной народами кру. Она имеет определенное сходство с историей конго «О том, как жены воскресили своего мужа», но речи о заимствовании здесь, скорее всего, не идет. В этой сказке женщины согласились разрешить проблему следующим образом: «Пусть каждая приготовит пищу и поднесет мужу, как только он поправится и сможет есть. Победит та, чей горшок с едой он выберет первым!» Муж решил в пользу той, что приняла в его воскрешении самое деятельное участие, «и все люди сказали, что он прав в своем выборе».

Все сказанное выше представляет собой лишь поверхностный обзор некоторых проблем, которые вполне могут быть выделены в самостоятельные области изучения.