Онлайн библиотека PLAM.RU


  • 1. Проникновение западных влияний в XVII веке
  • 2. Монах Евфимий и Патриарх Иоаким как представители московского консерватизма
  • 3. Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев как носители западных влияний
  • 4. Полемика о времени преложения Св. Даров
  • Глава XI. Западные влияния и богословский спор о преложении Святых Даров

    1. Проникновение западных влияний в XVII веке

    В последней четверти XVII в. монашество снова активно включилось в религиозную жизнь Москвы. Богословский спор о времени преложения Святых Даров на Божественной литургии характерен тем, что здесь мы явно видим два направления в среде московского монашества: «греко–православное» и «западное», или «римо–католическое». Проникновение римо–католических догматических доктрин не было чем–то внезапным и неожиданным, напротив, оно явилось следствием целого ряда исторических обстоятельств, которые в литературе известны под общим названием «западные влияния». Здесь не место для подробного рассмотрения всего их многообразия и их воздействия на разные стороны московского быта и культуры еще до реформ Петра Великого [865]. Мы можем уделить внимание лишь тем влияниям, которые проявились в области религиозного мировоззрения.

    Как это видно из нашего изложения, два убеждения глубоко укоренились в душах московитов XVI–XVII вв.: во–первых, убеждение в том, что христианство сохранилось чистым и неповрежденным лишь в греко–православной вере или даже в «русско–православном» ее выражении, и во–вторых, что жизнь человеческого общества должна строиться на фундаменте учения Христова и развиваться в согласии с ним. Эти воззрения утвердились у русских издавна, с самого начала христианизации, — вспомним «Слово» митрополита Илариона (XI в.) (глава I) — и с тех пор только развивались и укреплялись. Сочинения инока Филофея и выраженная в них идея о Москве — «третьем Риме» были лишь торжественным провозглашением этих воззрений.

    Вместе с убежденностью в собственном правоверии и, как следствие, в собственной исключительности укореняется и некая религиозная гордыня. Уверенность в истинности православия сама по себе совершенно нормальное, не греховное проявление религиозности, но ненужные преувеличения зачастую уже выходят за рамки истинной церковности. Русский человек соединял с убежденностью в собственном правоверии ярко выраженную неприязнь к иным христианским исповеданиям и называл всякое не русско–православное христианство ересью. Религиозное сознание этого типа не было, по сути дела, чем–то типично русским, объективно говоря, оно свойственно всей средневековой религиозности, но существовал и русский вклад, негативный вклад, в историю неизбежной «Una Sancta» [Единой Святой]. Эти черты русского религиозного сознания приводили к тому, что апологетика, сама по себе оправданная, принимала слишком острый характер, что защита словом и делом велась с излишней враждебностью, и при этом обнаруживался недостаток знаний о западном христианстве.

    Вследствие проникновения римо–католических влияний вначале в церковную жизнь Киевской, а потом через Киев и Московской митрополии, римо–католическое учение обрело приверженцев и среди русского монашества. Уже с XIV в. часть русского народа, которая по вере своей была греко–православной, единство с Русской Церковью сохраняла лишь в смысле единства веры и канонов, но не в иерархическом отношении, ибо она была оторвана от своей Матери Церкви в результате учреждения особой Киевской митрополии (1448 г., окончательно в 1458) [866]. В 1569 г. Литва и Юго–Западная Русь в результате Люблинской унии объединились в одно государство, и греко–православные епархии Киевской митрополии были тем самым политически подчинены польским королям. Польша была римо–католической страной; хозяйственные и культурные связи между католическим и православным населением открывали путь католическим влияниям, тем более что влияния эти находили решительную поддержку со стороны польского правительства.

    С исторической точки зрения роковым было то обстоятельство, что о римо–католической Церкви Русь судила по польскому католицизму, ибо польский католицизм вырыл пропасть между русским народом, Русской Церковью, с одной стороны, и римо–католической Церковью, с другой, — взаимопонимание и объективная оценка были затруднены и даже стали невозможными. Русские получали представление о католической Церкви, сталкиваясь с польским католицизмом. Политика польского правительства в подвластных ему чисто русских землях привела к тому, что политические и церковные обстоятельства переплелись теснейшим образом, а слова «поляк» и «католик» стали для русского человека синонимами. Особенно тяжкие последствия повлекло за собой вмешательство Польши в русскую Смуту (неумная политика при появлении Лжедмитрия) и неуклюжие попытки польского духовенства пропагандировать на Руси католицизм. В столетия, последовавшие за Смутой, русско–польские отношения, споры и войны лишь по видимости имели национально–политический характер, на самом деле речь шла не только о государственных границах и сферах влияния; эти события имели более глубокое, церковно–историческое значение, ибо в результате их утрачивалась возможность соединения Церквей. Ошибки обоих правительств и церковной иерархии, которые выносили свои поспешные суждения на основании явлений местного значения, ожесточение вождей разных партий и их недостойные деяния, мрачным цветом окрашивающие всю историю унии в Польше и Западной Руси, — все это сделало две христианские конфессии врагами. «Схизматики» и «еретики» отныне противостояли друг другу, и никакая другая политика, никакая другая литературная полемика не знали столько взаимных предубеждений, обвинений и шельмований. Это были два вражеских стана, которые, однако, не могли обойтись друг без друга.

    Западные культурные влияния, и в особенности западная образованность, все глубже проникали в духовную жизнь Юго–Западной Руси, особенно интенсивно это проявилось во 2–й половине XVI в. Постепенно новые веяния достигли Московской Руси, процесс этот продолжался и в следующем столетии [867]. Особенно глубоко укоренились эти влияния в области школьного образования, во многих городах появились школы, основанные большей частью православными братствами, учебные планы которых, методика преподавания обнаруживали западные влияния. В 1615 г. была основана Киевская братская школа, в 1631 г. митрополит Петр Могила учредил коллегию, из которой позже выросла Киевская Духовная Академия. Из истории Киевской коллегии известно, что система научно–богословского образования была там почти совершенно такой же, как в иезуитских коллегиях с их схоластическими приемами преподавания. Постепенно в южнорусскую богословскую литературу проникают отдельные католические теологические доктрины. Многие из представителей духовенства, монашества и епископата, которые получали здесь образование или совершенствовали свои знания, читая подобную литературу, склонялись к признанию этих доктрин и становились таким образом носителями католических мнений в церковной жизни Киевской митрополии [868]. Но поскольку другие монахи [869] и епископы твердо держались учения греко–православной Церкви, то уже там, в Киевской митрополии, возникла довольно ожесточенная полемика, в результате которой появилось множество богословских сочинений [870].

    В Москве наблюдали за всем этим и почти все церковные сочинения, написанные в Киевской митрополии, подозревали в «латинской ереси»; принимались и защитные меры. Упомянем лишь самые заметные из них. Так, в 1620 г. при патриархе Филарете в Москве созван был Собор, который постановил повторно совершать таинство крещения над католиками и униатами, если они пожелают перейти в Русскую Церковь; при патриархе Иоасафе (1634–1641) этот приговор был даже внесен в Требник (1639), и лишь Собор 1667 г. окончательно запретил перекрещивание католиков [871]. В 1628 г. царь Михаил и патриарх повелели сжечь сочинения архимандрита Кирилла Транквиллиона из Чернигова; в то же время запрещены были все книги литовской печати, то есть те, которые изданы были в Литве или на Украине. До этого они получили в Москве широкое распространение, попадали в монастырские библиотеки, приобретались духовенством и епископами [872]. В 1644 г. был издан сборник, известный под названием «Кириллова книга», предназначенный для обличения «на римляны и латыни, на лютори же и кальвини», чтобы «та еретическая уста заграждати» [873]. Но большее распространение получил другой сборник — «Книга о вере», которая впоследствии столь много значила для староверов (раскольников), написал ее игумен киевского Михайловского монастыря Нафанаил около 1644 г., в Москве она с некоторыми изменениями была напечатана в 1648 г. [874]

    Приостановить распространение южнорусских влияний не могло ни правительство, ни церковные власти. Немаловажным было и то обстоятельство, что уже в 30–40–е гг. многие монахи, из–за преследований со стороны поляков, поодиночке и группами бежали и переселялись из Киевской митрополии в Московскую Русь и расходились по разным монастырям [875]. Патриарху Никону для предпринятого им исправления богослужебных книг нужны были образованные люди, он мог найти таковых лишь в Киевской митрополии. Этим и объясняется то, что в это время в Москве появилось много монахов из южнорусских монастырей, которые участвовали в исправлении книг в качестве писцов, справщиков и переводчиков [876]. Царь Алексей Михайлович, несмотря на свой церковный консерватизм, видел, что церковная жизнь страдает от недостатка образованности и знаний у духовенства. Западные влияния проникли даже в царскую семью: царевна Софья и царевич Федор воспитывались уже в совсем ином духе, чем это было принято раньше [877]. В 1649 г. царь Алексей направил Киевскому митрополиту особое послание с просьбой прислать в Москву «учителей для справки Библеи греческия на словенскую речь, на время нам, великому государю, послужити». Подобно тому как в начале XVI в. для исполнения такой же работы Москва пригласила Максима, так и теперь нужны были подходящие люди извне — столь ничтожны были успехи просвещения за прошедшее с тех пор столетие. Среди прочих тогда приехали в Москву три монаха, которые заслуживают особого упоминания. Это были Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий [878].

    Монах Епифаний Славинецкий сыграл особенно важную роль как в деле исправления богослужебных книг, предпринятом при патриархе Никоне, так и во вспыхнувшем позже споре о преложении Святых Даров. Это была личность, которая не проявила себя в Москве какой–нибудь особенно заметной для поверхностного взора деятельностью, напротив, то был смиренный, талантливый и нравственно чистый человек, который всегда оставался в тени. Он был типичным ученым мужем, державшимся в стороне от московской суеты. Но благодаря своему характеру, благодаря своему образованию он мог оказывать влияние на других людей, мог воспитывать учеников, которые действовали потом на арене общественной жизни.

    Епифаний родился, вероятно, в городе Пинске, в Западной Руси, в состоятельной семье. Он учился в Киевской братской школе еще до 1631 г., то есть до реформирования этой школы митрополитом Петром Могилой, когда там еще преобладало греко–славянское направление. В ту пору получил он свое образование и приобрел немалые филологические познания в греческом и славянских языках. 10 или 12 лет Епифаний провел в каких–то западных польских школах, что дало ему возможность основательно изучить польский и латинский языки. В начале 40–х гг. он принял постриг в Киево–Печерском монастыре, а в 1642 г. уже был преподавателем в той Братской школе, где прежде сам учился. Преподавал он там до 1649 г. В эту пору Епифаний выделялся усердием, с которым он предавался научным занятиям. Но не только поэтому на него обратили внимание в Москве. Из написанного впоследствии сочинения его ученика, инока Евфимия, «О мудрейшем иеромонахе Епифании Славинецком» видно, что Епифаний принадлежал к той малой группе киевских ученых мужей, которые держались в стороне от польско–католических влияний, оставались строго православными и хранили верность учению греко–православной Церкви [879]. Именно поэтому к нему относились в Москве с доверием и признанием, не исключено, что его мнение о необходимости исправления богослужебных книг укрепило решимость Никона провести реформу, об этом тоже можно прочитать в сочинении Евфимия «О мудрейшем иеромонахе Епифании». Почти 30 лет — Епифаний умер в 1675 г. — занимался он в Москве исправлением книг и переводами отцов Церкви [880].

    2. Монах Евфимий и Патриарх Иоаким как представители московского консерватизма

    Было бы несправедливо утверждать, что в ту пору в Москве жили одни только темные люди. Одновременно с известным церковным консерватизмом и религиозным ригоризмом существовало и большое стремление к образованию, к знаниям. В то время как одни обращались лицом к Западу, другие хотели черпать познания из старого источника, из греко–православного мира. Вокруг Епифания, подвизавшегося в Чудовом монастыре, собралась группа людей, тяготевших к греческой культуре, — трудно сказать, была ли это настоящая школа [881], — и, постоянно общаясь с Епифанием, помогая ему переписывать книги, читая различные сочинения, они могли расширить свой кругозор.

    Замечательной фигурой в окружении Епифания был монах Евфимий, который впоследствии помогал патриарху Иоакиму в его борьбе против «хлебопоклонной ереси». Евфимий († 1705) был простым монахом Чудова монастыря, но, возможно, не только случай свел его с Епифанием, который спасался и работал в том же монастыре. Евфимий был от природы одаренным и весьма любознательным человеком; он очень хорошо выучил греческий язык и стал главным помощником Епифания; потом он еще более усовершенствовал свои богословские познания и выступил уже как переводчик и церковный писатель [882]. Его противник в богословском споре и приверженец «латинской партии» иеромонах Сильвестр Медведев называл его в своем «Покаянном исповедании» «правды ревнителем, и Церкве поборником, и веры защитником» [883], и хотя сказано это было не без известного лукавства и расчета, однако жизнь и деятельность Евфимия свидетельствуют о том, что он отличался убежденностью, особой прямотой в выражении своей точки зрения и граничащей с враждой неприязнью ко всем неправославным влияниям. Когда в 80–е гг. в московском обществе разгорелся ожесточенный спор о преложении Святых Даров, Евфимий стал одним из главных его участников и самым ревностным помощником малообразованного патриарха Иоакима, и, может быть, он–то и был подлинным инициатором крутых и ригористичных мер Иоакима против «хлебопоклонной ереси». Евфимий и Иоаким были последними могиканами московского консерватизма, последними поборниками идеи «Москва — третий Рим».

    Ни в одной другой фигуре умирающий московский консерватизм не воплотился с такой силой и остротой, как в фигуре патриарха Иоакима (1674–1690). Родился он в 1620 г. в не особенно богатой служилой семье Савеловых, был вначале на военной службе в Южной Руси, недалеко от Киева. После смерти жены и детей он решил принять иноческий постриг и в 1655 г. вступил в киевский Межигорский монастырь. Неизвестно, каким образом он познакомился с патриархом Никоном, возможно, во время пребывания по каким–либо делам в Москве, известно только, что Никон назначил его в 1657 г. строителем основанного им Иверского монастыря. Современник и враг Иоакима, диакон Феодор, вначале один из «хлебопоклонников», а потом ревностный приверженец раскола, утверждал с ядовитой иронией, что Иоаким прежде не владел грамотой и лишь в Иверском монастыре начал учиться, а раньше он не умел ни читать, ни писать, ничего церковного не знал и службу совсем не понимал (возможно, Феодор хочет сказать, что Иоаким был вообще не религиозен по натуре. — И. С.), он был служилым ратником, который жил в глухих деревнях и гонял зайцев (!), а в церковь заходил редко, лишь по большим праздникам [884]. Даже если Феодор и преувеличивает, все–таки нужно признать, что и для своего времени Иоаким был необразованным человеком, однако он имел практический ум и здравый смысл, что вместе с литературным дарованием Евфимия, который служил у него чем–то вроде личного секретаря, давало ему возможность участвовать в богословском споре. Этому здравому смыслу, а по словам Феодора хитрости, Иоаким, возможно, обязан своим быстрым восхождением на вершину церковной власти.

    Благодаря поддержке боярина Ф. Ртищева, который сам был большим приверженцем западного образования, — это говорит о том, что Иоаким умел находить себе друзей и покровителей и в неединомысленных с ним кругах, — он получил место настоятеля московского Андреевского монастыря, потом келаря в особенно близком царской семье Новоспасском монастыре, а в 1664 г. Иоаким уже был архимандритом московского Чудова монастыря. Он приобрел особое благоволение царя Алексея своим «обрядолюбием» и обходительностью, как язвительно замечает все тот же диакон Феодор. В 1673 г., когда Иоаким, вероятно не без вмешательства царя, был назначен Новгородским митрополитом, он встал уже в первый ряд церковной иерархии. Иоаким показал себя там властным иерархом, со строгостью управляя своей епархией и уделяя главное внимание соблюдению церковных формальностей. Впрочем, некоторые из административных мероприятий Иоакима принесли пользу, например, его распоряжения относительно приходского духовенства и новый порядок взимания даней с духовенства, введенный им позже (в 1675 и 1687 гг.) для всей Русской Церкви. Он много заботился о материальном обеспечении приходского духовенства, раздавая земли приходам, при нем был упразднен Монастырский приказ (1677), а в вопросе о подсудности духовенства Иоаким добился совершенного устранения светской власти от вмешательства в духовный суд [885].

    Своей карьерой Иоаким обязан, собственно говоря, патриарху Никону, но его отношение к бывшему патриарху в пору пребывания того в последнем месте своего изгнания, в Кирилловом монастыре (что было делом рук Иоакима), по–человечески характеризует его с дурной стороны. Все попытки и даже просьбы царя Федора облегчить участь Никона были отклонены своевольным и самолюбивым Иоакимом. В то же время Иоаким был ревностным приверженцем реформ Никона и гонителем своих идеологических противников. С жестокостью, религиозным фанатизмом и непримиримостью преследовал он раскольников. Но и все те явления московской жизни, в которых проступали западные влияния, встречали решительное сопротивление и осуждение Иоакима. «Иностранцы», «латиняне» для него всегда были еретиками, он отказывался принимать иностранных послов, сидеть или есть вместе с ними за царским столом, он не разрешал иностранцам присутствовать на совершаемых им богослужениях. Читая его завещание, мы видим перед собой образ религиозного фанатика и формалиста, и это в те времена, когда культурный и религиозный формализм в Москве уже угасал. Хотя такие характеры, как Иоаким, не были типичны для последней четверти XVII в., все же их существование доказывает, что московский религиозный консерватизм и формализм уступал место новым людям и новым воззрениям не без борьбы [886].

    3. Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев как носители западных влияний

    Проникновению в московскую жизнь западных влияний способствовало не только их содержание, но в гораздо большей степени деятельность их сторонников, которая была весьма успешной. Иеромонах Сильвестр Медведев стоял в центре «западной», или «латинской», партии; его богословское образование, да и весь процесс его духовного становления были обусловлены постоянным личным общением с такими людьми, с помощью которых он мог научиться западному стилю мышления и овладеть западной образованностью, убедившись в их преимуществах.

    Таким был, например, знаменитый Симеон Полоцкий, оказавший многообразное влияние на культурную жизнь Москвы, чья деятельность вводит нас уже в предысторию богословского спора о преложении Святых Даров. Симеон Петровский–Ситнианович, родившийся в 1629 г. в Полоцкой земле в Белоруссии и потому в истории литературы именуемый обычно Симеоном Полоцким, был главным поборником западного просвещения в Москве, с тех пор как поселился там в 1663 г. По сравнению с его современником и идеологическим противником Епифанием Славинецким, это был совсем другой человек; школа, которую он прошел, тоже решительно отличается от той, которую проходил Епифаний. В 40–е гг. он учился в Киевской коллегии, когда преподавателем (до 1650 г.) и префектом (1650–1655) там был известный южнорусский проповедник и ученый Лазарь Баранович (1620–1693), который впоследствии, уже архиепископом Черниговским (1657–1692), играл немаловажную роль в церковной жизни Киевской митрополии [887]. Его имя должно быть упомянуто здесь потому, что в позднейшей переписке с патриархом Иоакимом о преложении Святых Даров Лазарь Баранович поддерживал римо–католическую доктрину, и можно предположить, что богословские воззрения Симеона сложились в пору его учения в Киевской коллегии. В ту пору в коллегии процветала схоластическая система преподавания, она повлияла на духовный склад его личности и отразилась в его сочинениях. После окончания коллегии Симеон возвращается из Киева в Полоцк, принимает там иноческий постриг и становится преподавателем местной школы. При посещении города царем Алексеем Симеон Полоцкий удостоился чести лично обратиться к царю и преподнести ему специально написанное для этого случая приветственное стихотворение, тем самым он обратил на себя внимание царя. Так уже в Полоцке началась его будущая карьера.

    В 1660 г. Симеону Полоцкому случилось побывать в Москве, и снова он не упустил возможности преподнести царю стихотворный панегирик и привлечь к себе его внимание. После захвата Полоцка польскими войсками (1661), в 1663 г. Симеон переселился в Москву. Благодаря рекомендательным письмам архиепископа Лазаря Барановича к Газскому митрополиту Паисию Лигариду, который в ту пору жил в Москве и пользовался особым благоволением царя Алексея, Симеон сумел завязать знакомства при царском дворе, при этом с большим искусством использовал свой поэтический талант. Одновременно началась его педагогическая деятельность в училище Заиконоспасского монастыря, где среди его учеников оказался и Сильвестр Медведев, в будущем иеромонах [888]. Чисто литературную деятельность Симеона мы затрагивать не будем, остановимся лишь на тех фактах московского периода его жизни, которые связаны с церковными событиями эпохи.

    Симеон прибыл в Москву в тот момент, когда отношения между царем Алексеем и патриархом Никоном особенно обострились [889] и одновременно вспыхнула полемика с вождями раскола. Симеону поручено было подвергнуть взгляды расколоучителей основательной критике. Так появился первый его большой труд — «Жезл правления», который вначале считался официальным документом Собора 1666 г. против раскола. Симеон составил этот труд с немалой схоластической изощренностью и полемическим искусством, обнаружив великолепное знание церковной литературы, при этом он использовал даже цитаты из сочинений Максима Грека и Зиновия Отенского и из постановлений Стоглавого Собора, но в то же время его сочинение не свободно от некоторых ошибок, от искажения мнений и высказываний представителей противной партии, от грубого осуждения вождей раскола и даже от употребления множества бранных слов, что тоже свойственно было средневековому полемическому искусству [890].

    Его карьера развивалась блестяще, он получил место учителя царских детей: старшего, царевича Алексея, а после его смерти (1669) будущего царя Федора и царевны Софьи. Склонность последних к западной культуре, их сочувствие явлениям этой культуры с определенностью можно объяснить влиянием Симеона. Началась лучшая пора его жизни, жил он в роскоши, сферой его деятельности стал царский двор, он проповедует здесь, пишет поздравительные стихотворения, театральные пьесы и другие литературные произведения. С большим усердием поддерживает он предложение об учреждении академии в Москве, которую, согласно плану, набросанному им самим или его учеником Сильвестром Медведевым, следовало организовать по образцу Киевской коллегии. До самой своей смерти в 1680 г. Симеон был уважаемой персоной, признанным ученым и известным литератором.

    Многосторонняя деятельность Симеона Полоцкого при царском дворе и в московском обществе (он завязал знакомства со многими боярскими семьями и с духовенством), его растущая популярность свидетельствовали об усилении влияния западной культуры в Москве. Его монашеский клобук, бывший для него случайностью, проповеди [891], исполненные риторики и пафоса, дипломатическая ловкость в общении с суровым патриархом Иоакимом, который по своему характеру и убеждениям был антагонистом Симеона, — все это ставило его вне подозрения со стороны консервативных кругов Москвы. Свое «правоверие» он сумел доказать в сочинении «Венец веры» (1670). «Венец» был, так сказать, опытом изложения православной догматики. В основу этого изложения Симеон положил не никео–цареградский Символ веры, а «апостольский Символ» (главы 4–16), что, странным образом, поначалу не вызвало подозрения у московских консерваторов, хотя в Москве уже одно это могло сойти за «еретический уклон», правда, Симеон резко критикует здесь римо–католическое учение о Filioque. Лишь в позднейшей полемике инок Евфимий поставил ему в вину и эту ошибку, и то, что он использовал доказательства, почерпнутые из сочинений Ансельма, Дунса Скота, Фомы Аквинского и Беллармина. Тогда все «латинские отклонения», содержащиеся в проповедях Симеона, были собраны Евфимием в качестве обвинительного материала [892]. Ясно, что все мировоззрение Симеона было не московским, и люди, которые общались с ним или учились у него, постепенно становились приверженцами западного просвещения, а отчасти и его «латинского уклона», тем более что не один Симеон Полоцкий распространял в Москве подобные воззрения.

    Среди тех, кто решительно отказался от культурного консерватизма Москвы и признал превосходство западной культуры, был, конечно, и иеромонах Симеон Медведев, известный под своим мирским именем Сильвестр, личность замечательная не только своей трагической судьбой, но и своим характером. Важность роли, которую он играл в богословских спорах своего времени, побудила его восторжествовавшего противника инока Евфимия составить биографию духовного становления Сильвестра, впоследствии дополненную другими исследованиями [893]. В 1665 г. Сильвестр Медведев был подьячим Тайного приказа царя Алексея [894]. Там он служил недолго, в 1672 г. он жил в Молчанской пустыни, а примерно с 1675 г. известен уже как монах. Через год мы застаем его в Заиконоспасском монастыре в Москве, где тогда пребывал Симеон Полоцкий. Они постоянно общаются, и с этого времени становится заметным влияние Симеона на Сильвестра. Беседы с Симеоном Полоцким, чтение книг из его личной библиотеки, в которой много было южнорусских и западных сочинений (его противник Евфимий ставил в вину Сильвестру как раз это изучение латинских книг) пополнили образование Сильвестра, развили любознательность. Он помогал Симеону Полоцкому в разных исследованиях [895]. После смерти Симеона Полоцкого (25 августа 1680 г.), возможно по его рекомендации, Сильвестр получил место строителя Заиконоспасского монастыря и возглавил школу Симеона, где ему было тогда поручено и преподавание латинского языка [896].

    В этом же году состоялось первое публичное выступление Сильвестра по богословским вопросам. История его такова: незадолго до этого в Москву прибыл некто Ян Белобоцкий, который в связи с планами Полоцкого создать в Москве высшую школу стремился получить место преподавателя в этой еще не существовавшей школе. Его прошлое и его религиозные убеждения были весьма темными; происходил он из Западной Руси, но католиком не был, а из его слов выходило, что он вообще не принадлежал ни к какому определенному вероисповеданию, при этом он решительно отвергал таинство причащения христианской Церкви. Слухи о «лютеровской ереси» Белобоцкого дошли до патриарха, и Иоаким потребовал, чтобы он изложил свое «вызнание веры». Опровержение письменного «вызнания веры» Белобоцкого было поручено Медведеву, и это обстоятельство, с одной стороны, говорит о том, что Медведев тогда был вне всяких подозрений, а с другой — о высокой оценке его богословского образования. 11 июля 1681 г. в покоях патриарха состоялось заседание, на котором Медведев опроверг взгляды Белобоцкого, имевшие кальвинистский характер, изложив учение Восточной Церкви о таинстве причащения [897]. Вероятно, эта победа в богословском диспуте окрылила Медведева и подтолкнула его на дальнейшие богословские исследования. Он написал сочинение под названием «Хлеб Животный», в виде диалога между учителем и его учеником, где он открыто изложил католическое учение о времени преложения Святых Даров: «Вопрос учеников: В кая времена Божественныя литургии пресуществляется хлеб в Пречистое Тело и вино в Пречистую Кровь Христову? Ответ учителев: Пречистое Тело и Кровь пресуществляются Христовыми словесы, глаголемыми от иереа при Божественной литургии над хлебом: примите» [898].

    4. Полемика о времени преложения Св. Даров

    Римо–католическая доктрина, которую изложил Медведев в своем сочинении, давно уже проникла в южнорусские богослужебные и церковные сочинения. Отчетливо выражена она в Служебнике Гедеона Балабана (1604) и в Служебнике виленского издания (1610). Самый распространенный Служебник митрополита Петра Могилы (издание 1629 г.) содержит еще греко–православное учение, но переиздания 1639 и 1646 гг. — уже римо–католическое. Кроме того, эта доктрина изложена в самых разных южнорусских богословских сочинениях, нашедших широкое распространение в Московской Руси [899]. Из них следует упомянуть очень распространенную в ту пору книгу Феодосия Сафановича «Выклад о Церкви святой» (1667), которая в 1667–1674 гг. выдержала в Южной Руси четыре издания, переводы этой книги на русский язык (написана она на малороссийском, или украинском, наречии) сохранились в рукописях XVII в. Для своих толкований богослужения Восточной Церкви автор в основном использовал сочинения Симеона Фессалоникийского († 1429) [900] и других писателей, причем учение о времени преложения Святых Даров излагалось в соответствии с римо–католической доктриной [901]. Как уже упомянуто, Симеон Полоцкий почти в это же время изложил подобное учение в своем сочинении «Жезл правления» (1666) и в беседе с Епифанием Славинецким, состоявшейся в 1673 г. Но тогда Полоцкий был еще очень влиятельной личностью, и, кроме того, после ссылки Никона в Москве не было твердой церковной власти [902]. В 1682 г. умер царь Федор; царевна Софья, взявшая в свои руки бразды правления, и ее любимец князь В. В. Голицын сочувствовали западным влияниям [903], поэтому некоторое время со стороны церковной власти не принималось никаких мер. Сильвестр Медведев спокойно мог продолжать свои ученые занятия, и именно тогда он написал уже упомянутое здесь сочинение «Хлеб Животный».

    Настоящие богословские споры разгорелись через несколько лет, когда православная партия получила основательную поддержку от «мудрейших самобратий», греков Иоанникия и Софрония Лихудов. Они прибыли в Москву в 1685 г. с рекомендацией от Константинопольского патриарха, чтобы преподавать в ожидавшей своего открытия академии [904]. Сильвестр Медведев с самого начала отнесся к обоим братьям враждебно, ибо их приезд перечеркивал его планы. Дело в том, что Полоцкий или Сильвестр составили устав академии, который преподнесен был царю. Но устав не был утвержден, и Сильвестру было лишь позволено по–прежнему руководить училищем в Заиконоспасском монастыре; для училища построено было только два специальных здания, произошло это, по–видимому, не без вмешательства Иоакима [905], и в этом Сильвестр увидел для себя оскорбление. Устав академии тем временем был переработан (возможно, в пересмотре его участвовал и монах Евфимий), в результате решено было вместо латинского языка преподавать греческий. Академия должна была стать хранительницей чистоты греческой веры и оплотом в борьбе против ересей [906]. Было также запрещено приглашать для преподавания выходцев из литовских и южнорусских земель, «того ради, что прежде таковии являются любы совершенно благочестивыя, а потом по малу развратная словеса вере всевати и оныя непорочности целость терзати починают» [907].

    Личные взаимоотношения между Медведевым и Лихудами тоже были далеко не благожелательными. Для братьев–греков, которые своими притязаниями несколько напоминали Симеона Полоцкого, после некоторых хлопот с их стороны, построили особый каменный дом в Заиконоспасском монастыре, где настоятелем служил Сильвестр Медведев. Так получилось, что в одном монастыре жили и писали свои полемические сочинения те, кто вскоре оказался противниками в разгоревшемся споре. Впрочем, между Лихудами и Евфимием установились тесные взаимоотношения, ибо Евфимий мог приобрести от них богословские познания и использовать их неприязнь к Медведеву.

    Однако вначале Евфимий, который, вероятно, очень скоро познакомился с сочинением Медведева «Хлеб Животный», сам нападает на Медведева и пишет ответ на «Хлеб», под названием «От святых отец на защищение Восточной Церкви» [908]. Опровергая утверждения Медведева, Евфимий опирается на выдержки из отцов Церкви и на свои беседы с Епифанием Славинецким, он считает, что учение о преложении Святых Даров, как его изложил Медведев, заимствовано из «Православного исповедания» Петра Могилы 1645 г., которое, по убеждению Евфимия, было «латинским». Трудно сказать, насколько Евфимий был самостоятелен в своих рассуждениях [909]. Но абзац, в котором Евфимий превозносит «здравое умствование» греческого богословия, возможно, говорит о помощи, которую он получил от ученых братьев Лихудов.

    Медведев, возмущенный, вероятно, больше всего насмешливыми замечаниями Евфимия о «латинской науке», — хотя это было вполне справедливо, ибо «Хлеб Животный» написан деловым, научным языком, — пишет теперь с большим раздражением и полемическим задором «Книгу о манне Хлеба Животнаго». Впоследствии на допросе (осенью 1689 г.) Медведев скажет [910], что «Манну» он написал «по указу царевны Софьи Алексеевны» [911]. В «Манне» Медведева, известной лишь в списках, поскольку она была сожжена по приговору Собора 1690 г., еще раз подробно излагается римо–католическое учение о преложении Святых Даров, с многочисленными цитатами из святоотеческих творений, из южнорусских сочинений и даже из «Служебника» Гоара [912].

    Уже сочинение «Хлеб Животный» побудило Евфимия не только вступить в полемику, но и в качестве самого сильного оружия привлечь на свою сторону братьев Лихудов с их богословскими познаниями. Поскольку братья не владели русским языком, Евфимий либо перевел для них сочинение Медведева, что маловероятно, либо ознакомил братьев с основными положениями «еретика». Братья написали свой ответ на греческом языке, который на Печатном дворе, под редакцией Евфимия, был переведен на славянский [913]. «Акос, или Врачевание, противополагаемое ядовитым угрызением змиевым» — так озаглавили авторы свое сочинение [914] и подчеркнули, что написано оно по приказу обоих царей, царевны Софьи и по благословению патриарха. Из этого видно, что в ноябре 1688 г. в богословском споре принял участие и глава Русской Церкви.

    Но Медведев не был одиночкой. Например, священник по имени Савва Долгий с большим рвением распространял в Москве выдержки из «Манны» и списки с нее. Был еще некий диакон Афанасий, который в келье Медведева приготовлял эти списки и делал извлечения, а чтобы ускорить распространение сочинения, привлек себе на помощь еще нескольких переписчиков. На допросе певчий из Заиконоспасского монастыря показал, что зимой 1687/88 г. «к нему–де, Селиверстку, приезживали многие знатные люди (вероятно, какие–нибудь бояре. — И. С.) и гостинныя сотни… а разговоры–де у них бывали о словах Христовых» (то есть о времени преложения) [915].

    Из этих кругов, либо разделявших воззрения Медведева, либо проявлявших к ним определенный интерес, вышло еще одно сочинение, под названием «Обличение на новопотаенных волков», автор которого яростно полемизирует с «темнообразными иноземцами» (то есть Лихудами), используя бранные слова, вроде «бешеные собаки», «скверные нетопыри», «слепые совы», «неукротимые на Христовы овчата волки». После достаточно пространного вступления автор излагает римо–католическую доктрину, опираясь в основном на южнорусские сочинения [916]. Хотя братья Лихуды автором «Обличения» считали Медведева, это едва ли так. Язык сочинения, множество ругательств, цитаты из южнорусских писателей — все это говорит против авторства Медведева, это не соответствует ни его характеру, ни стилю его работ. Даже монах Евфимий назвал автора этого сочинения «безымянником».

    Медведев в ту пору занят был работой над своим собственным полемическим трудом, предназначенным для опровержения утверждений «Акоса», очень ясно и отчетливо излагавшего православное учение о времени преложения, с широким использованием богословской литературы, ибо братьям–грекам нельзя отказать в богословской образованности. В начале осени 1688 г. Медведев, наконец, завершил свою критику «Акоса». Называлась она «Известие истинное православным и показание светское о новом правлении в Московском царствии книг древних». Это обширный труд [917], состоящий из двух частей. Первая часть, примерно четверть всего труда, посвящена истории исправления богослужебных книг с начала XVII в., главным образом в эпоху патриарха Никона и дальше до Собора 1667 г., не без справедливых критических замечаний автора об этом предприятии. Не совсем ясно, для чего Медведев написал это вступление, возможно, он хотел показать, что в сочинения, которыми пользуются его противники, вкралось много ошибок. Дальше, без всякой связи, следует вторая часть, представляющая собой научно–богословское исследование [918], где автор твердо отстаивает свою точку зрения. Возможно, именно это упрямство Медведева привело к тому, что осенью 1688 г. он потерял место справщика на Печатном дворе, где он и Евфимий были самыми знающими и дельными специалистами [919].

    «Православная партия», однако, продолжала свою полемику против Медведева. Появился труд «Истины показание», написанный, несомненно, Евфимием, хотя автор говорит в нем от имени Софрония Лихуда [920]. В нем Евфимий полемизирует и с «Известием истинным» Медведева, и с «Обличением» «безымянника», которое Евфимий на этот раз приписывает Медведеву и ставит ему в вину положения этого сочинения. Кроме того, в спор вступил представитель церковной иерархии — Холмогорский архиепископ Афанасий, некоторые богословские сочинения которого здесь уже упоминались. Два его труда, к сожалению, сохранившиеся лишь в рукописях и известные из весьма неудовлетворительных описаний, посвящены вопросу о преложении Святых Даров согласно учению греко–православной Церкви [921].

    Этот вопрос, однако, постепенно вышел за рамки богословского спора. Обе точки зрения получили широкое распространение среди народа. К Медведеву заходили самые разные люди и вели с ним дискуссии; у него были единомышленники и среди московского духовенства: священник Савва, диаконы Афанасий и Иаков, монах Антон Муромец. Даже в московском гарнизоне, в стрелецких полках, «латинская партия» вызвала интерес к себе и обрела приверженцев [922]. Очень характерным для религиозности этой эпохи было то на первый взгляд необъяснимое обстоятельство, что «латинская партия» встретила поддержку в кругах, близких к расколу. В ходе реформ, предпринятых Никоном, авторитет греков и их богословия пал и в глазах противников Никона, и даже сомневающихся. Медведев в первой части «Известия истинного» еще раз подверг этот авторитет острой критике, указывая на ошибки в исправлениях Никона. Не последнюю роль сыграл и тот факт, что «греческой», или «православной», партией руководил патриарх Иоаким, который своими крутыми мерами и преследованиями вызвал вражду и ненависть у раскольников и у тех, кто тайно им сочувствовал. В «Остене», отредактированном и частично написанном Евфимием, говорится о горячих дискуссиях в народе. Существовала ведь и внешняя сторона этого богословского спора, которая давала материал для таких дискуссий, будучи весьма важной для московитов. По чину Божественной литургии при произнесении установительных слов «Приимите, ядите» священник, совершающий литургию, склоняет голову и в этот момент звонят в колокола. Существовал распространенный обычай, по которому люди, не молившиеся за литургией, находясь в это время дома или на улице, осеняли себя крестным знамением. Внешним обрядам придавалось в ту пору «литургическое» значение, и эпоха раскола еще больше усилила это обрядоверие [923].

    Богословский спор постепенно становился делом всего общества и оказался связанным с политическими настроениями в Москве. Взаимоотношения между царевной Софьей и подрастающим царем Петром становились все более напряженными [924]. Медведев принадлежал к партии Софьи: он много общался с начальником Стрелецкого приказа окольничим Федором Шакловитым, который обязан был своей карьерой царевне и подстрекал в ее пользу стрелецкие полки, кроме того, Медведев пользовался благоволением всемогущего князя В. В. Голицына, любимца царевны [925], и самой царевны. Это были основания для выдвижения против Медведева политических обвинений. Патриарх стоял тогда на стороне Петра, прозападные настроения которого в ту пору еще не выявились так резко, как у Софьи и Голицына; к тому же Петр был еще молод, а партия его матери, царицы Натальи, всегда была за московскую старину, которую воплощал в себе патриарх. Сыграла роль и личная неприязнь Иоакима к Медведеву, до патриарха доходили слухи, что Медведев высказывается о нем с насмешкой, как это показали потом на допросе некоторые свидетели. Более того, ходили слухи, что в окружении Голицына было решено вместо Иоакима поставить патриархом Медведева или, по крайней мере, сделать его преемником Иоакима [926]. Было бы странно, если бы после этого Иоаким не возненавидел Медведева.

    8 августа 1689 г. правительство Софьи было свергнуто, и она в иноческой рясе провела последние 15 лет своей жизни в Новодевичьем монастыре, скончалась она в 1704 г. Князь Голицын 9 сентября был отправлен в ссылку, Шакловитый и другие сторонники Софьи арестованы, подвергнуты допросу с пристрастием и пыткам. 12 сентября Шакловитый был казнен. Медведев вынужден был бежать, но по пути его опознали и схватили. Как изменник и заговорщик против царя Петра, Медведев тоже не избег допроса и пыток, при этом его враги получили хорошую возможность лжесвидетельствовать против него, ибо в действительности Медведев, как это видно из следствия по делу Шакловитого, не имел никакого отношения к его заговору. Несмотря на это, Медведев был осужден на смерть. Он оказался жертвой политических и религиозных страстей. «Кажется, вся вина Медведева, — пишет Е. Белов, основательно изучивший «розыскные дела», — состояла в том, что царевна Софья и В. В. Голицын, уважая его ум, мечтали его назначить, в случае успехов своих замыслов, в патриархи» [927]. «Медведев, — пишет И. Шляпкин, объективно и основательно изучивший всю историю спора о преложении Святых Даров, — пал не жертвой характера своего или заблуждения, а благодаря неблагоприятно сложившимся для него историческим обстоятельствам и проискам Лихудов» [928].

    Но Медведев был казнен не сразу, вначале его выдали патриарху для церковного суда над ним. В январе 1690 г. состоялся Собор, который, «собственно, не был Собором», как совершенно справедливо замечает И. Шляпкин, ибо в его деяниях участвовало лишь четыре архиерея и патриарх. Медведев был лишен монашества (он был иеромонахом) и приговорен к пожизненному заключению, его сочинение «Манна» было сожжено [929]. Несмотря на этот приговор, светская власть предала Медведева казни, казнен он был 11 февраля. Шляпкин считает, возможно вполне оправданно, что произошло это не без вмешательства Иоакима [930].

    В «Остене» помещено сообщение «О ростриге, бывшем монахе Сильвестре Медведеве», к которому приложено его «Покаянное исповедание» [931]. Неизвестно, действительно ли это «Покаянное исповедание» написано самим Медведевым. На нем нет его подписи, в отличие от «Покаяния» Саввы Долгого, который как приверженец Медведева тоже предстал перед церковным судом; суровое осуждение своих собственных богословских мнений, принятие православного учения о времени преложения и, наконец, проклятие своих сочинений, которые писались с таким рвением и такой убежденностью, — все это вызывает у читателя сомнения. Возможно, «Исповедание» было зачитано Медведеву, когда представители патриарха пришли к нему в келью, чтобы добиться от него отречения. Они хорошо знали, что дни его сочтены, поэтому «Исповедание» можно было оставить и без подписи. Иоакиму и Евфимию это «Исповедание» было просто необходимо. Иоакиму — потому, что оно наносило удар по приверженцам Медведева, ибо его мученическая кончина могла в их глазах только подтвердить правоту его убеждений, и вот теперь «Исповедание» перечеркивало все его богословские рассуждения. Для Евфимия оно явилось подтверждением правоты «православной партии» и могло служить чем–то вроде вознаграждения за труды, которые он понес, участвуя в полемике.

    «Исповедание» Медведева помогло поколебать позицию «латинской партии», ведь некоторые епископы в Киевской митрополии явно или тайно разделяли богословские мнения Медведева [932], да и в московском епископате положение было не простым. В то время как архиепископ Холмогорский Афанасий однозначно стоял на стороне «православной партии», что подтверждают его уже упомянутые сочинения, позиция митрополита Казанского Адриана, будущего патриарха, а также Иова, архимандрита Высокопетровского монастыря, впоследствии Новгородского митрополита, была не совсем ясной, если, конечно, можно доверять замечаниям архимандрита Гавриила и иеродиакона Дамаскина (первый принадлежал «латинской партии», а второй — «православной») [933]. «Православную партию» решительно поддерживал архимандрит Игнатий Римский–Корсаков (в 1692–1700 гг. он был митрополитом Сибирским), написавший «Житие и завещание патриарха Иоакима», в котором патриарх прославляется как святой, чем автор, вероятно, хотел подготовить его канонизацию [934]. Промежуточную позицию в споре обеих партий занимал, например, Маркелл, митрополит Псковский (1681–1690) и Казанский (1690–1698), образованный человек, знавший латинский, французский и итальянский языки, после кончины Иоакима бывший одним из кандидатов на патриарший престол [935]. Митрополит Рязанский Павел (Моравский) (1681–1686), если судить по его окружному посланию духовенству своей епархии, разделял «латинские» воззрения [936]. К «латинской партии» принадлежал и архимандрит Симонова монастыря Гавриил Домецкий. Вначале он держался в тени, но после казни Медведева был переведен в Иверский монастырь. В 1704 г. Домецкий управлял новгородским Юрьевым монастырем, в епархии митрополита Иова, и в ту пору им написано было сочинение «105 вопросов», в котором он отстаивает римо–католическое учение о преложении. Сочинение иеродиакона Дамаскина из Чудова монастыря «105 ответов Домецкому» завершает полемику о времени преложения [937].

    Спор между «греческой», или «православной», и «латинской», или «западной», партиями весьма характерен для последней четверти XVII в. Взгляды и сочинения Медведева, вне всяких сомнений, оказали определенное влияние на церковную жизнь. Что было причиной этого влияния? Было ли это проникновением католицизма в церковную жизнь Московской Руси? Появились ли благодаря этому какие–либо новые возможности для соединения Церквей? На последний вопрос можно с уверенностью дать отрицательный ответ. Если бы даже была принята одна из богословских доктрин римо–католической Церкви (допустим, что Медведев и его приверженцы стали победителями, а их воззрения приняты всеми и санкционированы свыше), тем не менее пришлось бы решать еще много других вопросов. К тому же нельзя забывать, что Петр не особенно жаловал римо–католическую Церковь, находясь под явными протестантскими влияниями. В результате раскола во 2–й половине XVII в. все религиозные вопросы стали носить весьма острый и болезненный характер. «Латинская партия» — следствие южнорусского церковного влияния, и хотя в Малороссии было много сторонников католической доктрины о преложении, но вражда к римо–католической Церкви была слишком велика. Например, Лазарь Баранович разделял католическую доктрину, но он был убежденным противником римо–католической Церкви. Как раз из Южной Руси одновременно с католическим влиянием в Москву попадала и антикатолическая полемическая литература. В то время как первое можно считать фактором, благоприятствовавшим соединению, последняя была, конечно, средством противодействия ему.

    Деятельность и воззрения Медведева и его приверженцев следует рассматривать совсем в другом плане. Это было ничем иным, как проникновением совершенно новой системы мышления в духовный мир Московской Руси. Московский консерватизм теперь, во 2–й половине XVII в., особенно после потрясений никоновской эпохи, не мог оставаться в своей застылой неподвижности. Западные влияния способствовали росту критического мышления, подобно тому как в середине XVI столетия протестантскими влияниями питался критицизм Башкина или Косого, и вопрос о преложении, особенно из–за разномыслия по нему, дал новому, растущему, ищущему освобождения способу мышления первую возможность практического применения. Совершенно случайно вопрос этот оказался догматическим. Не ошибемся, если скажем, что для Медведева, хотя, конечно, не для его противников, это был не догматический, а научный вопрос. Медведев заметил, что учение православной Церкви не так систематизировано, как у римо–католиков [938]. Поэтому сочинение «Известие истинное» особенно характерно для него. В биографии Медведева нужно, с одной стороны, искать истоки русского научного богословия, а с другой — она представляет собой главу в истории русского критицизма, постоянного свойства русского характера и мышления, с его исканиями и неудовлетворенностью. Медведев выглядел бы уместнее на исторической сцене в новой, петровской Руси, там он нашел бы себе роль, соответствующую его образованию, уму и любознательности, и мог стать одним из помощников Петра в его реформах. Иоаким, несомненно виновный в смерти Медведева, лишил Петра одного из его будущих сподвижников — может быть, и намеренно, из ненависти и отвращения ко всему, что проникало в Московскую Русь с Запада.


    Примечания:



    8

    Из новейшей литературы о древнем монашестве я назову лишь важнейшие труды: Koch Hugo. Quellen zur Geschichte der Askese und des Mцnchtums der alten Kirche (1933); Lot–Borodine M. La doctrine de la dйification dans l’йglise grecque jusq’au XI siиcle, в: Rev. de l’histoire des religions. 55–56 (1932), 57–58 (1933); Heussi K. Der Ursprung des Mцnchtums (1936); ср. у Хайлера (Heiler Fr. Urkirche und Ostkirche (1937). S. 365 и след.) приведенную литературу. См. также: Enchiridion Asceticum. Изд. М. Руэ де Журнель. Freiburg, 1936. S. 144–147, 360–367, 410–416, 635–637 (Пахомий), 645 и след. (Савва).



    9

    Holl K. Enthusiasmus und BuЯgewalt. S. 156 и след.; ср.: Kranich. Die Asketik in ihrer dogmatischen Grundlage bei Basilius d. Gr. (1896).



    86

    Зверинский. 2. № 606. О св. Мартиниане см.: Бриллиантов. Ферапонтов Белозерский монастырь. С. 17. Горский. Историческое описание Свято–Троицкой Сергиевой лавры (1890). С. 69. Мартиниан основал монастырь на берегу Вожского озера и часто именуется Вожеезерским, ср.: Зверинский. 2. № 1188.



    87

    О св. Корнилии см.: Коноплев. Святые Вологодского края, в: Чтения. 1895. 4. С. 86–101. Ключевский. Ук. соч. С. 303, 308, 389, 393, 401. Муравьев. Ук. соч. С. 64; его устав см. в: ИРИ. 4. С. 673–704; отрывки в: Коноплев. С. 94–100, пересказаны Муравьевым. Макарий. 7. С. 49, 69; ААЭ. 1. № 222, 380–397. По вопросу о владениях, которыми располагал его монастырь, ср.: АЮ. 1. № 76. Зверинский. 2. № 884.



    88

    Зверинский. 2. № 868, 1157, 557. Ср. таблицы I и II.



    89

    Мы располагаем историей Спасо–Каменного монастыря — это «Сказание о Спасо–Каменном монастыре» старца Паисия Ярославова, выдающейся личности XV–XVI вв.; он скончался после 1503 г. См. «Сказание» в: Прав. соб. 1861. С. 197–214. Зверинский. 1. № 446. Ср. таблицу III.



    90

    Коноплев. Ук. соч. С. 43–53, здесь хороший пересказ жития св. Дионисия; Ключевский. Ук. соч. С. 493, 415, 462; Зверинский. 2. № 766, 767; 3. № 1150; Савич. Главнейшие моменты монастырской колонизации русского Севера XIV и XV вв., в: Сборник Пермского университета. 3 (1929). С.25.



    91

    Житие св. Григория Пельшемского в: ВМЧ. Сентябрь. Часть 3 (30 сентября); еще: Коноплев. Ук. соч. С. 60 и след.; Зверинский. 2. № 909; Ключевский. Ук. соч. С. 196.



    92

    Зверинский. 2. № 1173, 1208; Семигородский монастырь тоже основан учениками Дионисия. Там же. 2. № 1144.



    93

    Зверинский. 2. № 605, 1189; Ключевский. Ук. соч. С. 300, 372.



    865

    «Греческое влияние было церковное, — пишет В. О. Ключевский, — западное — государственное. Греческое влияние захватывало все общество, не захватывая всего человека, западное влияние захватывало всего человека, не захватывая всего общества» (Geschichte RuЯlands. 3. S. 283). Для ориентации назову лишь самые значительные работы, которые помогут ясно представить общую картину западных влияний: Платонов С. Москва и Запад (1925); Петров Н. О влиянии западно–русской литературы на древнерусскую, в: ТКДА. 1872. 4, 5 и 7 (эта старая работа еще вполне актуальна); Ключевский В. Западное влияние в России в XVII в. Историко–психологический очерк, в: Вопросы философии и психологии. 36, 38 и 39 (1897); idem. Geschichte RuЯlands. 3. S. 281–307; Miljukov P. Skizzen russischer Kulturgeschichte. 2 т. (1898–1901); Brьckner A. Die Europдisierung RuЯlands (1888); Luther A. Geschichte der russischen Literatur (1925); Winkler M. Russische Geschichte seit Beginn des 17. Jahrhunderts, в: Propylдen–Weltgeschichte. 9 (1933). S. 310–420.



    866

    Резиденцией главы Русской Церкви, Киевского митрополита, с 1037 г. был Киев. Митрополит Кирилл II (1240–1280) жил попеременно в Киеве и Владимире на Клязьме; его преемник, митрополит Максим (1283–1305), в 1299 г. окончательно перебрался во Владимир. Митрополит Петр (1308–1325) переместил свою резиденцию из Владимира в Москву. Юго–западные русские епархии в это время находились в Литве. В 1448 г. Московским митрополитом был наречен Иона. Король Польский и великий князь Литовский Казимир IV признал специальной грамотой каноническую юрисдикцию Ионы над литовскими епархиями (1451). В 1458 г. Константинопольский патриарх Григорий Мамма назначил для управления девятью литовскими епархиями (Брянской, Смоленской, Перемышльской, Туровской, Луцкой, Владимиро–Волынской, Холмской и Галицкой) особого митрополита «Киевского» — Григория Болгарина. После кончины митрополита Ионы (1461) митрополиты Московские получили титул «Московские и всея Руси». С этих пор Киевская митрополия шла своим отдельным историческим путем. См. об этом: Соколов Д. История разделения Русской митрополии (1900); Соколов П. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV в. (1913); а также: Макарий. 4–5 и Голубинский. 2. 1.



    867

    Из обширной литературы по этому вопросу назовем: Соболевский А. Западное влияние на литературу Московской Руси XV–XVII вв. (1899); Шляпкин А. Ук. соч.; Florovskij A. Le conflit de deux traditions dans la vie intellectuelle dans l’Europe Orientale aux XVIe–XVIIe siиcles. Прага, 1937; Chodnicki K. Koљиiol prawslavny a Rzeczpospolita Polska. 1370–1632 (1934).



    868

    Шляпкин. Ук. соч. С. 108 и след.; Харлампович К. Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в. (1905); Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. 1 (1883); Макарий (Булгаков). История Киевской Академии (1843); Титов Ф. Стара вишча освiта в Киiвскоi Украiнi (1924); Голубев. История Киевской Духовной Академии. Период могилянский (1886); Петров Н. Киевская Академия во 2–й половине XVII в. (1885).



    869

    Любопытным представителем греко–православной партии был монах Иоанн Вишенский († в 1–й четверти XVII в.). См.: Житецкий И. Литературная деятельность Иоанна Вишенского (1890); Франко I. Iван Вишенскii i его творi (1895); некоторые из его сочинений опубликованы в: АЮЗР. 2 (1865). С. 205–270; Арх. ЮЗР. 1. 7 (1887). С. 19 и след. и в: Голубев С. Киевский митрополит Петр Могила. 1 (1883). Приложение. С. 67 и след. Сочинения Вишенского дают много материала по социальным отношениям и монастырскому быту в Южной Руси той эпохи.



    870

    Эта литература очень обильна. Назовем только: Памятники полемической литературы в Западной Руси, в: РИБ. 7 и 19; Архангельский А. Борьба с католичеством и западнорусская литература конца XVI и 1–й половины XVII в., в: Чтения. 1888. 1; далее: Макарий. 10; а также упомянутая выше работа А. Флоровского. Специальные монографии: Завитневич В. Палинодия Захария Копыстенского и ее место в истории западно–русской полемики XVI и XVII вв. (1883); Сумцов Н. Иоанникий Галятовский (1884); он же. К истории южнорусской литературы XVII столетия. 1. Лазарь Баранович (1885); Сичевская К. Памва Берында, в: Чтения в Общ. Нестора–летописца. 23. 1 (1912); Отроковский В. Тарасий Земка, южнорусский деятель XVII в., в: Сборник Отд. русс. языка. 96. 2 (1921).



    871

    Макарий. 11. С. 25 и след.; 12. С. 171, 195–197; Гренков А. Собор, бывший в России при патриархе Филарете в 1620 г., и его определения, в: Прав. соб. 1864. 1. С. 153–180. О мерах против католиков, принятых во времена царя Алексея, см.: Макарий. 11. С. 232.



    872

    СГГД. 3. № 77; Макарий. 11. С. 48 и след.; Шляпкин. Ук. соч. С. 108, 100.



    873

    Макарий. 11. С. 122.



    874

    Там же. 11. С. 124.



    875

    Багалей. Ук. соч., в: Чтения. 1887. 2. С. 162; Макарий, еп. Истор. описание Красногорского мон., в: Чтения. 1880. 3. С. 81; Белокуров. Материалы (1888). С. 79, 162, 164.



    876

    Каптерев Н. Патриарх Никон как церковный реформатор и его противники, в: Прав. соб. 1887. 1. С. 145.



    877

    Ср. характеристику Алексея в: Kljutschewskij V. Geschichte RuЯlands. 3.



    878

    АЮЗР. 3. № 259. C. 323–324: Эйнгорн В. О сношениях, в: Чтения. 1893. 2. С. 38–39; Kljutschewskij. 3. С. 302.



    879

    См. сочинение Евфимия о Епифании, в: Евгений. Словарь о писателях духовного чина. 1. С. 178–183; и в: Остен (1865). С. 70; Шляпкин. Ук. соч. С. 149; Эйнгорн. Ук. соч. С. 1113. О Епифании см.: Певницкий В. Епифаний Славинецкий, один из главных деятелей русской духовной литературы в XVII в., в: ТКДА. 1861. 2–3; Ротарь И. Епифаний Славинецкий, литературный деятель XVII в., в: Киев. ст. 1900. 10–12.



    880

    Эйнгорн. Ук. соч., в: Чтения. 1899. 2. С. 1013–1026; Ротарь. Ук. соч. 11. С. 199 и след.



    881

    Ротарь. Ук. соч. 12. С. 383.



    882

    Среди прочего Евфимий перевел несколько сочинений Дионисия Александрийского, несколько огласительных слов св. Кирилла Иерусалимского и сам написал несколько сочинений нравственно–назидательного содержания. Филарет. Обзор. 2–е изд. 1. С. 259–261; Браиловский С. Слово чудовского инока Евфимия о милости, в: ПДП. 100 (1894); Описание. 2. 3. Вступление. С. 424, 447, 461, 501 и др.



    883

    Описание. 2. 3. С. 501; Остен (1865). С. 93; Шляпкин. Ук. соч. С. 231.



    884

    Материалы для истории раскола. Изд. Н. Субботина. 6 (1879). С. 227. Шляпкин. Ук. соч. С. 140–141. Ср. необоснованные утверждения об образованности Иоакима в: Любимов С. Борьба между представителями, в: ЖМНП. 1875. 180. С. 127; а также в работе: Н. А. А. Московские патриархи. Патриарх Иоаким, в: Чтения. 1847/48. С. 123–136.



    885

    АИ. 4. № 175, 259, 228, 204, 253; 5. № 135, 167, 156, 183, 186; особенно 4. № 204 и 5. № 75.



    886

    Житие и завещание патриарха Иоакима. Изд. Н. Барсукова, в: ОЛДП. 62 (1879). Шляпкин. Ук. соч. С. 139–144; Белов. Ук. соч. в: ЖМНП. 1887. 1; Сменцовский. Братья Лихуды (1899).



    887

    В проповедях Барановича резко проявляются схоластические влияния. Особенно известны и распространены в XVII в. были два сборника сочинений Барановича: «Меч духовный» (Киев, 1666. 2–е изд. уже в 1686) и «Трубы словес проповедных» (Киев, 1674. 2–е изд. 1686). Хотя Баранович разделял римо–католическую доктрину о преложении Св. Даров, однако, как и многие южнорусские ученые богословы, он в своих полемических сочинениях отвергал Filioque. О Барановиче: ср. примеч. 865, а также: Эйнгорн. Ук. соч. и Макарий. 12. С. 535–540, 553.



    888

    Майков. Очерки (1889). С. 8–17; Макарий. 12. С. 640; О Симеоне Полоцком: Попов В. Симеон Полоцкий как проповедник (1886); Татарский И. Симеон Полоцкий, его жизнь и деятельность (1886); а также старая работа: Певницкий. Симеон Полоцкий, в: Прав. об. 1860. 10. С. 193–232; 11. С. 327–356.



    889

    Макарий. 12. С. 443, 592.



    890

    Майков. Ук. соч. С. 27 и след.; Макарий. 12. С. 681. 1–е изд. вышло в 1667 г.



    891

    Сборники Полоцкого «Обед душевный» и «Вечеря душевная», напечатанные в 1682/83 г., содержали: первый — воскресные проповеди, второй — проповеди в праздники Господские и Богородичные; они носят нравственно–назидательный характер, содержат резкие обличения пороков, суеверий и мнений раскольников и т. д. Певницкий. Ук. соч. 11. С. 327 и след.



    892

    Певницкий. Ук. соч. 10. С. 218 и след.; Остен (1865). С. 130–137.



    893

    Это известный «Остен», составленный по поручению патриарха Иоакима монахом Евфимием из разных документов и дополненный пояснительными замечаниями и сочинениями самого Евфимия (1690). 1–е изд. вышло в Казани в 1865 г. Краткую биографию Сильвестра Медведева дает С. Белокуров в предисловии к его труду «Известие истинное» в: Чтения. 1885. 4; основательная монография: Прозоровский А. Сильвестр Медведев, в: Чтения. 1896. 2–4; а также: Козловский И. Сильвестр Медведев, в: ТКДА. 1895. 2, 3, 5.



    894

    Тайный приказ был просто канцелярией царя, за этим названием не скрывалось никаких особых правительственных секретов, как предполагали раньше. См.: Заозерский А. И. Царь Алексей Михайлович в своем хозяйстве (1917).



    895

    Остен (1865). 74; Описание. 2. 2. № 151.



    896

    Прозоровский. Ук. соч., в: Чтения. 1896. 2. С. 183–185. Вероятно, между 1681 и 1684 гг. Медведев написал два сочинения: 1. «Оглавление книг и кто их сложил», в: Чтения. 1846. 3. Отд. 4. С. 1–90; 2. «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92 (т. е. 1682–1684 гг. — И. С.), в них же что содеяся в гражданстве», в: Чтения. 1894. 4. С. 1–197. Изд. С. Белокурова. (Другая, позднейшая редакция в: Унив. Киев. 1895–1896. Изд. И. Козловского.) Это очень хорошее, объективное описание стрелецкого бунта 1682 г., ср.: Введение. С. XXXVI. А также: Шмурло Е. О записках Сильвестра Медведева, в: ЖМНП. 1889. 262. С. 335–369. Медведев написал это «Созерцание» по поручению царевны Софьи. Очень важный источник по истории событий 1682–1684 гг. Старые издания (в: Туманский. Записки о жизни Петра Первого. 1. Ч. 6; и в: Сахаров А. Записки русских людей. 1. 1841) не лишены ошибок.



    897

    Прозоровский. Ук. соч. С. 198, 203, 205, 208; Шляпкин. Ук. соч. С. 145. «Вызнание веры» Белободского и «Отзыв» Медведева в: Памятники к истории протестантизма в России, в: Чтения. 1884. 3. № 20. Ср. также: Гаврилов Н. Проповедники немецкой веры в Москве и отношение к ним патриарха Иоакима, в: Странник. 1873. 3. С. 125–137.



    898

    Шляпкин. Ук. соч. С. 146; Описание. 2. 3. С. 470. Этот ответ обозначал отклонение от учения греко–православной Церкви, по которому на Божественной литургии преложение совершается не после произнесения установительных слов, а лишь после эпиклезы, то есть молитвы Святому Духу о преложении хлеба и вина в Св. Дары. См.: Макарий (Булгаков). Православное догматическое богословие. 2 (1868). С. 381. А также: Hoppe A. Die Epiklesis der griechischen und orientalischen Liturgien und der rцmische Konsekrationskanon (1864); Gass. Symbolik der griechischen Kirche (1872); Franz J. Th. Die eucharistische Wandlung und Epiklese der griechischen und orientalischen Liturgien (1879); Hцller J. Die Epiklese der griechisch–orientalischen Liturgien (1912); Streitz. Die Abendmahlslehre der griechischen Kirche, в: Jb. d. deutsch. Th. 9–13 (1864); Spaиil Th. Doctrina Theologiae orientalis separati de S. Eucharistia, в: OCА. 13. 3 (1928); 14. 1 (1929). Историко–теологический обзор православного учения о литургии дан в: Heiler Fr. Urkirche und Ostkirche. 1 (1937). S. 250–262. Ср. также: Casel O. Die ostkirchliche Opferfeier als Mysteriengeschehen, в: Der Christliche Osten (1939). S. 59–74, особенно 68–71.



    899

    Шляпкин. Ук. соч. С. 115, 117–118; Голубев С. Петр Могила. 1 (1883). С. 373; С. П. Петр Могила, в: Чтения. 1877. 1. С. 142, 124. О Могиле см. также монографию: Viller M. La Confession orthodoxe de Pierre Mogilas; а также в: Jugie. Theologia dogmatica christianorum orientalium. 3 (1930).



    900

    Прозоровский. Ук. соч. C. 221–222. Симеон, архиеп. Фессалоникийский († 1429), благодаря своим сочинениям (Migne. PG. 155), которые представляют собой «тайноводственное богословие» греко–православной Церкви, принадлежит к самым знаменитым и чтимым богословам Восточной Церкви. Св. Кирилл Иерусалимский († 386) своими «Огласительными словами» положил начало тайноводственному богословию. Самыми значительными представителями тайноводственного богословия были Дионисий Ареопагит (V в.), Максим Исповедник († 662), Софроний Иерусалимский († 638), Герман Константинопольский († 738), Феодор Андидский (XI в.) и Николай Кавасила († 1371). Ср. PRE. 13. S. 612 и след. См. также очень интересную работу: Engdahl R. Beitrдge zur Kenntnis der byzantinischen Liturgie, в: Neue Studien zur Geschichte der Theologie und Kirche. 5 (1908).



    901

    Шляпкин. Ук. соч. С. 134.



    902

    После низложения Никона и его ссылки в Москве произошло некоторое замешательство; новый патриарх Иоасаф II (1667–1672) был очень стар; затем короткое время патриархом был Питирим (октябрь 1672 — апрель 1673), потом наступило «междуцарствие», до 26 июля 1674 г., когда настолован был Иоаким. Кроме того, все внимание правительства и церковной власти было поглощено борьбой с расколом.



    903

    Лучший обзор по 80–м и началу 90–х гг. XVII в. дан в: Белов Е. А. Московские смуты в конце XVII в., в: ЖМНП. 1887. 9. С. 99–146; 10. С. 319–365.



    904

    О Лихудах см. очень хорошую работу: Сменцовский М. Братья Лихуды (1899); а также: Смирнов. История московской Славяно–греческой академии (1855).



    905

    Сменцовский. Ук. соч. С. 37 и след.



    906

    Переработанный устав (проект Медведева, к сожалению, утрачен — возможно, уничтожен его противниками) в: ДРВ. 2–е изд. 6. С. 397 и след., ср.: Сменцовский. Ук. соч. С. 42–46.



    907

    Шляпкин. Ук. соч. С. 147.



    908

    Чтения. 1885. 4. С. XVII.



    909

    Шляпкин. Ук. соч. С. 148.



    910

    Розыскные дела о Ф. Шакловитом. 1 (1884). № 15. С. 544.



    911

    Софья Алексеевна (род. в 1657), дочь царя Алексея Михайловича, была одаренной, умной и честолюбивой женщиной; она часто и с удовольствием посещала уроки, которые Симеон Полоцкий давал ее братьям царевичам Алексею и Федору; царевна симпатизировала западному образованию, много и охотно читала. В 1682 г., после смерти царя Федора, когда царями провозглашены были братья Иван и Петр, — нужно помнить о том, что как раз патриарх Иоаким лично содействовал воцарению юного царевича Петра (Устрялов. История Петра Великого. 1. С. 16; Белов. Ук. соч., в: ЖМНП. 1887. 1. С. 109 и след.), — Софья сочла момент благоприятным для того, чтобы взять власть в свои руки, стать правительницей государства и лично управлять страной, по причине малолетства обоих царей, что она и сделала. Во время своего правления (1682–1689) Софья выказала явное сочувствие западным влияниям и западному образованию. Смещенная в 1689 г. Петром, она была заточена в московский Новодевичий монастырь и пострижена в монахини; там она и скончалась в 1704 г. О Софье см.: Аристов. Московские смуты в правление царевны Софьи (1871); Белов Е. Ук. соч.; Шмурло Е. Падение царевны Софьи, в: ЖМНП. 1896. 1; а также: Соловьев. История России. 13–14.



    912

    Шляпкин. Ук. соч. С. 150. Богословские познания Медведева были очень обширны; в его сочинении «Известие истинное» мы находим цитаты из многих отцов Церкви и ссылки на них. После ареста была сделана опись его личной библиотеки, в которой хранилось 603 книги — на немецком, латинском и польском языках, и среди них лишь 18 книг на славянском языке. Чтения. 1885. 4. Предисловие. С. XXXV.



    913

    Описание. 2. 3. № 299. С. 461; рукопись выполнена рукой Евфимия.



    914

    «Акос, или Врачевание» известно лишь в рукописях. См. подробное описание в: Описание. 2. 3. № 299, 300 и 301.



    915

    Розыскные дела о Ф. Шакловитом. 1. № 29.



    916

    Шляпкин. Ук. соч. С. 154 и след.



    917

    «Известие истинное», в: Чтения. 1885. 4. С. 1, 79.



    918

    Шляпкин. Ук. соч. С. 157.



    919

    Белокуров, в: Чтения. 1885. 4. С. 19.



    920

    Ср. мнение А. Горского в: Описание. 2. 3. № 299. С. 469.



    921

    Это: 1) «Книга православного исповедания вкратце… о пресуществлении Тела и Крови Христовых» и 2) «Чин како в Великий Четверг… Тайны святити и о пресуществлении»; ср.: Шляпкин. Ук. соч. С. 164.



    922

    Розыскные дела. № 29, 30 и 26.



    923

    В «Служебнике» Петра Могилы (1639) и в других южнорусских сочинениях особо подчеркивается это действие священника, приносящего Дары. Шляпкин. Ук. соч. С. 115; Прозоровский. Ук. соч. С. 225.



    924

    Платонов. Лекции (1915). С. 474, 478; отдельные подробности: Шмурло Е. Ук. соч., в: ЖМНП. 1896. 1.



    925

    Князь Василий Васильевич Голицын (1643–1714) был образованным человеком; он проявлял большой интерес к Западной Европе, поощрял западные культурные влияния и западное образование и свою частную жизнь устроил на западный лад. У Голицына были планы разных реформ. С 1682 по 1689 г. он ведал иностранными делами (Посольским приказом), пользовался безграничным доверием Софьи и ее личным благоволением. После падения Софьи (8 августа 1689) Голицын был сослан на север и умер там 21 апреля 1714 г. О Голицыне см.: Brьckner A. Beitrдge zur Kulturgeschichte RuЯlands im 17. Jahrhundert (1887); Петровский. Князь В. В. Голицын, в: Рус. ст. 1875. 5; Gordon, General. Tagebuch; а также: De la Neuville (французский посланник в Москве). Relation curieuse et nouvelle de Moskovie. Paris, 1698 (по–русски в сокращении в: Рус. ст. 1891. 9 и 11); Соловьев. 12–14.



    926

    Розыскные дела. 1. № 26 и 30; Белов. Ук. соч. С. 365, примеч. В известном сочинении архиепископа Холмогорского Арсения «Щит веры» сказано даже, что Медведев подстрекал народ к возмущению и к убийству патриарха Иоакима и других лиц, что, по нашему мнению, не может соответствовать действительности. Ср.: Описание. 2. 3. № 310. С. 503.



    927

    Прозоровский. Ук. соч. С. 324–377; Белов. Ук. соч. С. 365; того же мнения придерживается и Шляпкин (Ук. соч. С. 208, 211, 234).



    928

    Шляпкин. Ук. соч. С. 235.



    929

    АИ. 5. № 194, 339.



    930

    Шляпкин. Ук. соч. С. 201; Соловьев. 14. С. 137.



    931

    Остен (1865). С. 83–90; другая редакция в: Чтения. 1870. 2. С. 1–12. Ср. мнение Шляпкина (Ук. соч. С. 208).



    932

    Шляпкин. Ук. соч. С. 176–201.



    933

    Там же. С. 165–166.



    934

    Там же. С. 169, 212. Ср. также антикатолическое сочинение Игнатия Корсакова, в: Чтения. 1884. 3.



    935

    Шляпкин. Ук. соч. С. 167.



    936

    Соловьев. 14. С. 90; Шляпкин. Ук. соч. С. 168; Филарет. 1. № 236; Пискарев. Ук. соч. № 51.



    937

    Шляпкин. Ук. соч. С. 164–166; РБС. С. 54; о Дамаскине: Яхонтов И. Иеродиакон Дамаскин, русский полемист XVII в. (1884) (мне недоступна); ср. рецензию Н. Петрова в: ЖМНП. 1884. 4.



    938

    Ср. изложения учения Восточной Церкви о преложении: Heiler. Op. cit. 1. S. 257 и след.; или: Gass. Symbolik. S. 225 и след.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.