Онлайн библиотека PLAM.RU


  • Подготовка к зиме, настоящая и ложная
  • Первый план эвакуации (4 октября)
  • Минная война (1–22 октября)
  • План меняется (5–13 октября)
  • Как генерал порядок в порту наводил (5–10 октября)
  • Начало эвакуации (1–14 октября)
  • Пропавшая эскадрилья (13–14 октября)
  • Разработка нового плана (12 октября)
  • Эвакуация Приморской армии (19.00–5.00)
  • Эвакуация плацдарма

    Подготовка к зиме, настоящая и ложная

    После того как во второй половине сентября Ставке удалось наладить снабжение Одессы пополнениями, боеприпасами и военной техникой, а румынские войска во всех секторах стали переходить к обороне, командование ЧФ и ООР почувствовали себя на Одесском плацдарме настолько уверенно, что военные советы и штабы всех уровней всерьез обсуждали возможность дальнейшей длительной обороны города. При этом оборона должна была становиться еще более активной, предусматривающей последовательное улучшение своих позиций и оттеснение противника как можно дальше от города.

    В связи с этим Военный совет ООР в ночь на 23 сентября обсуждал и вопрос о подготовке армии к зиме. Было решено начать строительство отапливаемых землянок для жилья и хозяйственно-бытовых нужд. Общее руководство строительством возлагалось на генерал-майора Хренова, а техническое — на полковника Кедринского. Обеспечение необходимым инвентарем, а также котлами, печками, банями, лампами, фонарями, свечами вменялось в обязанность начальнику тыла Приморской армии генерал-майору Коломийцу.

    По решению Военного совета штабом ООР был разработан детальный план подготовки оборонительного района к зиме. Основные его положения были изложены в приказе командующего войсками ООР контр-адмирала Жукова от 25 сентября.

    В частности, большое внимание в нем уделялось оборудованию полевых позиций обороняющихся войск на зимний период:

    «Для полного и своевременного зимнего инженерного обеспечения войск приказываю: по полевым позициям — командирам частей и подразделений сейчас же приступить к оборудованию окопов водоотводными каналами, колодцами и дренажем. Для защиты окопов от снегопадов подготовить щиты-маты (из камыша, стеблей кукурузы, хвороста и соломы), которыми перекрыть окопы. Щели-убежища в окопах перекрыть и утеплить. Немедленно приступить к возведению лисьих нор и подбрустверных блиндажей, согласно приложенным указаниям; по дорожной службе — командирам соединений и частей в полосе боевых порядков подготовить дорожную сеть, прочистить водоотводные каналы; отремонтировать мосты и трубы, подготовить объезды и т. д. На время осенних дождей и распутицы организовать дорожные отряды для эксплуатации ремонта и содержания дорог; по расквартированию — расквартирование войсковых частей и тыловых учреждений производить только в землянках-убежищах. К строительству землянок-убежищ приступить немедленно и окончить не позднее 15.X; по водоснабжению — немедленно приступить к оборудованию водоисточников из расчета по одному на батальон, полк, в зависимости от дебета источника. В нишах окопов оборудовать баки для воды, обезопасив их от замерзания».

    Активно готовилась к зиме и служба тыла.

    Интендант 1-го ранга Ермилов доложил, что уже развернуты мастерские, способные шить несколько десятков тысяч комплектов различного теплого обмундирования — на суконной фабрике был налажен выпуск бушлатов, свитеров, суконных рубах и шерстяных шаровар. Меховая фабрика совместно со швейными артелями им. Ласточкина и им. Третьей пятилетки наладила выпуск зимних шапок, ватных штанов и телогреек. На это предполагалось, кроме городских запасов, пустить и материал, обнаруженный в свое время одесскими хозяйственниками во время инвентаризации, проводимой оборонной комиссией в застрявшем на железнодорожных путях товарном эшелоне.

    Было изготовлено 2 тыс. комплектов цепей и гусениц противоскольжения для имеющегося автотранспорта.

    Командиры соединений получили указание использовать передышки между боями для дооборудования землянок с учетом близких холодов, особенно на тех позициях, которые командование не собиралось в ближайшее время улучшать и где линия фронта рассматривалась как долговременная. Начальник штаба 95-й дивизии Прасолов докладывал, что у них во втором эшелоне организована заготовка картофеля и засолка капусты. Того и другого было немало на заброшенных теперь полях пригородных совхозов. Запасались также соломой для утепления землянок.

    Готовился к зиме и город. 24 сентября бюро обкома партии приняло постановление об улучшении условий жизни в катакомбах и подвалах, куда переселились, спасаясь от бомбежек, тысячи семей.

    Централизованные поставки и еще работавший колхозный рынок не могли полностью обеспечить население продовольствием на зиму. Поэтому особое значение приобрели заготовки продуктов, сделанные для Одессы в Краснодарском и Ставропольском краях, откуда их регулярно доставляли морским путем. Серьезной проблемой становилось обеспечение города топливом. По просьбе обкома партии Совнарком СССР разрешил завезти в Одессу морским путем свыше 25 тыс. т угля, около 12 тыс. т кокса, 18 тыс. т дров, более 22 тыс. т нефти и мазута.

    В эти же дни возникла мысль об организации при горисполкоме ремонтно-строительного треста — для проведения неотложных работ по восстановлению разрушенного жилого фонда. Исполком областного Совета принял решение о создании такого треста, вменив в обязанность его руководителям в качестве первоочередной задачи до 5 октября закончить отбор подлежащих ремонту домов и организовать подготовку жилья к зиме.

    Полным ходом шло и дальнейшее развертывание оборонного производства, так как жители города уже не привлекались в прежних масштабах на строительство оборонительных сооружений.

    Одесские предприятия получали дополнительные заказы на разного рода вооружение. Город уже дал армии четыре бронепоезда, десятки танков-бронетракторов, сотни тысяч гранат, десятки тысяч мин. Наладился ремонт стрелкового оружия. А производство 50-мм минометов достигло такого размаха, что партия из 50 минометов была выделена для формировавшихся в Крыму морских бригад.

    После того как было принято решение об эвакуации Приморской армии, уже имевшиеся наработки по подготовке к зиме было решено использовать в целях дезинформации противника.

    Начальник оперативного отдела штаба Черноморского флота Жуковский, прибывший в Одессу или вместе с Левченко, занимался комплексом дезинформационных мероприятий, заботясь, чтобы флотская разведка «помогла» противнику раздобыть советские «секретные» документы. Из них явствовало, что в Одессу начинают прибывать свежие части, чтобы помочь Приморской армии держать оборону до весны. И активность разведки противника действительно возросла в нужном направлении: его авиация интересовалась только транспортами, шедшими в Одессу, а на уходящие в Севастополь внимания не обращалось. Впрочем, они снимались со швартовов ночью и к рассвету успевали достичь Каркинитского залива, где попадали уже в зону прикрытия истребительной авиации флота.

    На палубы судов, следовавших в Одессу, по-прежнему грузились металлические печки, используемые для обогрева временного жилья, и крупные тюки. Все это очень хорошо было заметно даже издали.

    Разгрузка таких транспортов производилась днем, с расчетом привлечь внимание вражеской агентуры.

    В войсках распространялись памятки по подготовке к зиме. Продолжалась усиленная заготовка овощей. Бойцам некоторых частей выдавалось зимнее обмундирование. Саперы приступили к строительству утепленных землянок по всему фронту.

    В целом ложными являлись только некоторые документы, а мероприятия по подготовке к зиме просто продолжили, иногда придавая им демонстрационный характер. Вообще вся обстановка Одессы сентября — начала октября 1941 г. сама по себе хорошо подходила для дезинформации противника. До самого последнего момента по указанию высшего руководства страны в городе постоянно проводились мероприятия, подтверждающие, что «Одесса была, есть и будет советской», о которых потом через радио и газеты сообщалось на всю страну и за ее пределы. Защита Одессы, которая позиционировалась как русский Тобрук, была широко известна в Англии. Защитники Одессы получали поздравления от защитников Тобрука и обменивались письмами с жителями Бристоля. 15 сентября по решению Одесского горисполкома в школах был начат учебный год. В городе работали магазины, кинотеатры и парикмахерские, но судьба его уже была предрешена.

    После прорыва немцев в Крым из-за трудностей со снабжением и нехватки войск эвакуация Приморской армии из Одессы становилась неизбежной. Черноморский флот был не в состоянии организовать полномасштабное снабжение сразу двух своих осажденных баз, а войска Приморской армии были необходимы для обороны Крыма. Как показало время, такое решение оказалось оправданным, так как в дальнейшем оборону главной базы флота удалось осуществить именно силами Приморской армии, а Черноморский флот не смог в условиях активного противодействия противника справиться и со снабжением одного только Севастополя.

    Первый план эвакуации

    (4 октября)

    К разработке плана эвакуации командующий ООР Жуков и его заместитель, командующий Приморской армией Софронов приступили после принятия 1 октября Военным советом ООР решения об эвакуации Одессы. Командующий ООР и подчиненное ему командование ОВМБ занимались вопросами выделения транспортов Черноморским флотом, их прикрытием силами боевых кораблей и авиации ЧФ, обеспечением отхода войск силами Одесской военно-морской базы и организацией погрузки войск в Одесском порту. Софронов занимался вопросами последовательности отвода войск с линии фронта и определения рубежей, которые должны были занимать прикрывающие части. Разрабатываемый план командарм в соответствии с полученными указаниями Ставки вынужден был составлять так, чтобы обеспечить удержание оборонительного периметра до окончания эвакуации, начинать которую требовалось незамедлительно.

    В условиях начавшегося изъятия войск из состава ООР и ограниченного количества судов, которые могло предоставить на тот момент командование Одесской военно-морской базы, Софронов вынужден был разработать план поэтапного отвода войск на промежуточный рубеж обороны. Сначала в порт должны были отойти две дивизии из четырех, остававшихся в Одессе после переброски в Крым 157-й стрелковой дивизии. Остальные две отводились на промежуточный рубеж. Протяженность периметра оборонительного района составляла 65 км. Удержать фронт такой протяженности двумя дивизиями было невозможно. В качестве промежуточного рубежа командармом была выбрана вторая линия главного рубежа обороны. Она проходила по линии Крыжановка — Усатово — Татарка — Сухой лиман и имела общую протяженность 40 км, 15 из которых составляли лиманы. На транспортах, которые флот мог выделить на момент составления плана, можно было одновременно вывезти всего одну дивизию со всем ее снаряжением и вооружением. Следовательно, на последнем этапе эвакуации сдерживать врага нужно было силами всего одной дивизии. Но сделать это, нельзя было даже теоретически — противник, имевший почти десятикратное превосходство, немедленно бы ее смял, даже не вводя в бой дивизии второго эшелона. Отойти же на более короткий тыловой рубеж значило приблизить линию фронта к окраинам Одессы. Ведение боевых действий в течение хотя бы суток на окраинах города означало обстрел города в течение этого времени из сотен орудий и минометов. По предварительным подсчетам командарма, потери среди мирного населения[449] могли составить десятки тысяч человек.

    Командующий армией предложил Жукову за город не драться, а «отвести две наши последние дивизии со второй линии главного рубежа обороны сразу в порт на корабли, а для того, чтобы мы могли разместить на предоставленные нам транспорты бойцов, отказаться от эвакуации лошадей, части автомашин и даже части артиллерии».

    Вопрос на тот момент так и остался нерешенным, так как командующий ООР решил добиваться у командующего флотом увеличения числа выделяемых для эвакуации транспортных средств. Закончить план эвакуации до того, как с ним случился сердечный приступ, командующий армией не успел.

    Вечером 4 октября состоялось расширенное заседание Военного совета ООР, собранное для утверждения плана эвакуации Одесского оборонительного района. Ни до, ни после этого на заседании Военного совета не присутствовало такое количество приглашенных.

    В заседании кроме самих членов Военного совета ООР приняли участие заместитель наркома Военно-морского флота, вице-адмирал Левченко, начальник оперативного отдела штаба Черноморского флота Жуковский, начальник штаба оборонительного района, генерал-майор Шишенин, помощник командующего по оборонительному строительству, генерал-майор Хренов, член Военного совета Приморской армии, бригадный комиссар Кузнецов, начальник политотдела армии полковой комиссар Бочаров, начальник артиллерии полковник Рыжи, начальник инженерной службы полковник Кедринский, командир Одесской военно-морской базы, контр-адмирал Кулишов, комиссар базы Дитятковский и другие, всего 16 человек.

    В связи с внезапной болезнью Софронова начальник штаба Приморской армии полковник Крылов доложил Военному совету ООР план вывода войск из боя и отвода их с оборонительных рубежей к пунктам посадки на суда. План этот, исходивший из первоначально намеченных сроков эвакуации, успел в значительной мере подготовить сам командарм.

    Он отражал основную идею Софронова, сформулированную им после одобрения поэшелонной эвакуации на заседании Военного совета, проходившем 1-го октября: после того как будут эвакуированы 157-я дивизия, тяжелая техника, тылы, инженерные и строительные батальоны, в течение 16–20 октября отвести основные силы армии последовательно двумя эшелонами на рубеж прикрытия города, а затем с него — в порт для погрузки на транспорты.

    В первый эшелон командарм включал Чапаевскую и кавалерийскую дивизии, во второй — 95-ю и 421-ю. Отвод войск предполагалось прикрывать арьергардами, оставшейся артиллерией, в том числе зенитной и береговой, а также огнем кораблей и флотской бомбардировочной авиацией.

    Излагая план, Крылов старался по возможности дистанцироваться от него как можно дальше, постоянно подчеркивая, что он разработан не им, а командармом.

    «По мнению командующего армией, оставление частей на рубежах, занимаемых сейчас, не дает ощутимых преимуществ. Последний бросок войска могут сделать с более близких к порту позиций. Тогда для прикрытия эвакуации первого эшелона основных сил будет достаточно двух дивизий. Причем из дивизий первого эшелона одна эвакуируется сразу, а другая сначала выводится в резерв. Две последние дивизии должны держать оборону в течение суток и эвакуироваться в одну ночь».

    «На последнем рубеже, — заключил Крылов, — оборону в течение суток должны будут держать две дивизии. Софронов просил доложить, что он имеет в виду 95-ю и 421-ю дивизии. Остальные части отходят в порт для посадки на транспорты. В следующую ночь должны отойти последние дивизии… Успех будет зависеть от наличия транспортов и кораблей. Уход из Одессы этих двух дивизий обязаны прикрыть корабельная артиллерия, береговые батареи базы и батареи Приморской армии, а также авиация Черноморского флота».

    Но план, докладываемый Крыловым, все-таки несколько отличался от плана, разработанного Софроновым. И самым существенным в нем был выбор промежуточного рубежа, в качестве которого теперь предлагалось использовать тыловой рубеж обороны города, находившийся в 6–10 км от города, а в некоторых местах проходивший и по его окраинам — как имеющий наименьшую длину.

    Из всех частей плана эвакуации наиболее уязвимой была завершающая. Две дивизии должны были в течение суток сдерживать натиск минимум девяти дивизий противника, находящихся у румын в первом эшелоне. Даже если бы им и удалось это сделать, возможность отхода и эвакуации после этого становилась весьма проблематичной.

    Промежуточный поэтапный отвод войск на тыловой рубеж, проходивший по городским окраинам, не мог остаться незамеченным противником. И если отход двух дивизий с основного рубежа еще мог какое-то время оставаться незамеченным, то для двух последних дивизий шансы продержаться сутки на окраинах города при более чем четырех-пятикратном превосходстве противника, знающего об эвакуации, были близки к нулю. Кроме того, отход на тыловой рубеж означал ведение боев фактически в черте города и дополнительные потери среди гражданского населения.

    Также в плане совершенно не рассматривались вопросы обеспечения эвакуации флотом, как, впрочем, и вопросы прикрытия отхода, обозначенные Крыловым лишь в самых общих чертах. Положение с обеспечением прикрытия отхода войск и эвакуации смог частично исправить командир Одесской ВМБ Кулишов, решивший использовать для этих целей детали плана экстренной эвакуации, разработанного во время августовского кризиса.

    Он доложил, что все уцелевшие береговые батареи и один зенитный дивизион будут осуществлять огневое прикрытие до завершения эвакуации. Они будут вести огонь до отхода последних транспортов. Член ВС ООР, секретарь Одесского обкома Колыбанов перебил Кулишова, поинтересовавшись: «А что же будет с личным составом батарей? Как артиллеристы доберутся до порта?»

    В ответ Кулишов подробно объяснил Колыбанову, что батареи «будут подорваны только после посадки на корабли и транспорты частей прикрытия. Все батареи на побережье. После подрыва их личный состав уходит на сейнерах, не заходя в порт». Также Кулишов предложил на основе того же плана и порядок посадки войск на суда.

    Члены Военного совета ООР и все присутствовавшие видели недостатки предложенного плана, но обсудив отдельные, наиболее уязвимые его детали и высказав возникшие опасения за судьбу 95-й и 421-й стрелковых дивизий, план тем не менее утвердили. Как вспоминал впоследствии об этом исполняющий обязанности начальника штаба ОВМБ Деревянко, «члены Военного совета утвердили план потому что три дня назад одобрили идею поэшелонной эвакуации дивизий».

    Такое решение членов Военного совета, способное привести к гибели двух дивизий, не только не было поспешным или необдуманным, а являлось, по существу, единственно возможным, так как над ними довлело прямое указание Ставки, содержащееся в ее директиве от 30 сентября, подписанной Сталиным и оглашенной Левченко: «Командующему Черноморским флотом и командующему Одесским оборонительным районом составить план вывода войск из боя, их прикрытия и переброски; при этом особенное внимание обратить на упорное удержание обоих флангов обороны до окончания эвакуации».

    По срокам эвакуации особых возражений не было. Было решено закончить 10 октября эвакуацию инженерно-строительных частей, 12–13 октября — тылов и тяжелой техники. Отправка дивизий, высвобождавшихся после сокращения фронта, намечалась на 17–18 октября, остальных — на 19–20 октября.

    Военный совет ООР сообщил план отвода войск Военному совету флота, а тот доложил его в Москву.

    Последующее развитие событий показало, что принятый план был нереалистичным и практически маловыполнимым, а его реализация связана с огромным риском. Части плана, предложенные Кулишовым, оказались наиболее продуманными и реалистичными и поэтому впоследствии претерпели наименьшее количество изменений.

    После утверждения плана командующий ООР Жуков оценил некоторые цифры утвержденного плана:

    «По нашим расчетам, к двадцатому октября останутся невывезенными девять тысяч лошадей, две с половиной тысячи автомашин, сто восемьдесят тракторов, девяносто паровозов, восемь тысяч повозок Можно было бы вывезти кое-что и из этого имущества — оно, бесспорно, потребуется войсковым частям в Крыму, — но только в том случае, если бы мы смогли оттянуть эвакуацию до двадцать четвертого — двадцать шестого октября. Противник может внести в наши расчеты свои коррективы…»

    На этом же заседании решилась и судьба всех девяти тысяч лошадей, эвакуировать которых не было возможности. В советское и постсоветское время на этот счет существовали различные версии, самая красивая из которых была показана в фильме «Поезд в далекий август», снятом в 1971 г. Как рассказали создатели фильма, лошадей было решено перестрелять, чтобы они не достались немцам, но солдаты решили не выполнить приказ и отпустили животных на волю. На самом деле всех не эвакуируемых лошадей было решено забить на мясокомбинате города.

    Конское мясо было обращено на довольствие не только частями ООР, впоследствии оно выдавалось в столовых, на предприятиях и в учреждениях. Остатки неиспользованной конины было решено раздать. Кроме того, было решено для населения выделить из войсковых запасов муки и крупы, а в последние дни выдать жителям города продовольствие, остающееся на складах и в магазинах.

    После того как план эвакуации был утвержден, у ЧВС ООР бригадного комиссара Азарова появилась мысль отправить телеграмму заместителю наркома ВМФ, армейскому комиссару 2-го ранга Рогову о сохранении Одесского оборонительного района и о возможностях дальнейшей обороны города. В присутствии командующего ООР Жукова Азаров обратился к Левченко:

    «— Хорошо было бы, если бы вы, Гордей Иванович, по прибытии в Севастополь доложили наркому о нашем желании продолжать драться в Одессе. Мне хочется прежде уточнить обстановку в Крыму… А потом обязательно доложу, — осторожно ответил Левченко.

    — Гордей Иванович! А можно сослаться на вас? Вы, будучи в Одессе, убедились, что город можно держать? — продолжал Азаров, словно и не замечая уклончивости ответа вице адмирала.

    — А вы что, хотите кому-то писать? — поинтересовался Левченко.

    Теперь уже прямо не ответил Азаров. Вместо ответа бригадный комиссар обратился к командующему ООР:

    — Как Гавриил Васильевич, напишем?

    — Подумаем, — ответил Жуков.

    — Если будете писать, — доброжелательно сказал Левченко, — можете сослаться на меня. Я поддерживаю вас».

    Поняв, что Левченко и Жуков заняли в общем-то выжидательную позицию, Азаров переговорил и с остальными членами Военного совета ООР. Секретарь Одесского обкома Колыбанов высказался за телеграмму, но на следующий день он покинул Одессу в связи с переводом на другую работу и подписать телеграмму не успел. Дивизионный комиссар Воронин был против:

    «— Если прикажут, будем отстаивать Одессу до конца. Подписывать телеграмму не стану. Но если кто из вас пошлет ее, возражать не буду».

    Утром 5 октября Азаров все-таки отправил на имя Рогова довольно пространную телеграмму, которую никто кроме него так и не подписал. В телеграмме бригадный комиссар сообщал, что «6 октября заканчиваем отправку 157-й стрелковой дивизии в Крым, атаки противника отбиваем, имеем частичные успехи на фронтах 25-й и 95-й дивизий, состояние частей противника, по показаниям пленных, подавленное, подтверждается перегруппировка противника на восток». Далее Азаров указывал, что Одессу можно оборонять и без 157-й дивизии, но при условии регулярного пополнения войск ООР маршевыми батальонами. При этом бригадный комиссар подчеркнул, что это мнение поддерживают Жуков[450], Военный совет ООР и большинство командиров дивизий, а также замнаркома Левченко. В заключение Азаров предложил: «…Учитывая наши возможности, настроение, состояние противника… поставить вопрос перед Ставкой о сохранении Одесского оборонительного района», и попросил Рогова поддержать предложение.

    Реакция на просьбу оказалась совсем не той, которую ожидал Азаров. Телеграмма вызвала неудовольствие в наркомате, так как отправлять подобные документы в то время было не принято, но только этим дело не ограничилось. О таком «сигнале снизу» пришлось доложить в Ставку, а оттуда уже сам Кузнецов получил поручение запросить мнение Военного совета Черноморского флота о том, можно ли оставить в Одессе часть войск… но не для удержания города, а для отвлечения противника. Раздраженный нарком тут же отправил в Севастополь запрос в довольно резких тонах: «Немедленно донесите свое мнение, хватит ли сил защищать Крым, — учтите, что дивизии, которые были обещаны из Новороссийска, не будут поданы в Крым».

    Ответ Военного совета Черноморского флота был абсолютно исчерпывающим: «Одесские дивизии малочисленны, и двумя дивизиями фронт не удержать… Одесские дивизии крайне нужны для обороны Крыма. В Одессу потребуется возить не только боезапас, а и продовольствие для войск и населения. Военный совет флота считает необходимым проводить в жизнь принятое решение и оставить Одессу».

    После чего в Севастополь ушли еще 2 телеграммы. Первая из них, в которой указывалось: «эвакуацию Одессы проводить согласно приказу полностью», была отправлена в тот же день, 6 октября нарком послал еще одну телеграмму, в которой требовал: «Дайте указание Жукову не затягивать эвакуацию. Вывозить в первую очередь войска и оружие. Весь транспорт подчинить этой задаче».

    В этот же день нарком решил в целях оздоровления обстановки в Военном совете ООР лично ответить на телеграмму Азарова, адресованную Рогову: «Прекратите обсуждение приказа Ставки и мобилизуйте людей на выполнение его».

    Минная война

    (1–22 октября)

    В связи с принятым решением о переброске Приморской армии в Крым перед инженерными частями ООР встала задача уничтожения всего того, что эвакуации не подлежало, но при этом ни в коем случае не должно было попасть в руки противника. Помощником командующего ООР по оборонительному строительству генерал-майором Хреновым был подготовлен и 3 октября утвержден Военным советом ООР план соответствующих мероприятий.

    Работу по подготовке к уничтожению важных объектов решено было вести сразу по нескольким направлениям. В число объектов, подлежащих уничтожению, попали все основные крупные производства, которые могли быть использованы противником после занятия города. К ним были отнесены портовые сооружения, не поддающееся транспортировке заводское оборудование, нефтехранилища, аэродромы и некоторые объекты гражданского назначения, пригодные к использованию в военных целях, в частности электростанция, хлебозаводы и школы. Всего общий план разрушения военных объектов в городе предусматривал вывод из строя двадцати девяти промышленных предприятий, двух аэродромов и восьми объектов Одесского порта. Также готовились и взрывы всех наиболее важных военных объектов: командных пунктов, блокгаузов, капониров, радиостанций и береговых батарей.

    Для задержки продвижения румынских войск к порту предусматривался и подрыв дамбы Хаджибейского лимана, подготовка к которому была проведена еще в августе при приближении румынских войск к городу. В сентябре 44-й отдельный моторизованный понтонно-мостовой батальон произвел дополнительное минирование дамбы, подходов к переправам Сухого лимана и минировал северный берег лимана.

    Подрывные заряды были закопаны в трех местах в средней части дамбы с таким расчетом, чтобы вода после подрыва сама размыла остатки сооружения. Также для затруднения продвижения противника был сооружен ряд минированных заграждений на дорогах, ведущих от оборонительного рубежа к городу.

    В это время в распоряжение советского командования попало инструктивное письмо командования 4-й румынской армии, найденное у пленного румынского офицера. В письме указывалось, по каким улицам будут проходить войска после взятия Одессы, где и как они разместятся. В частности, там отмечалось, что в здании управления НКВД по Марзлиевской улице разместится румынское командование и его штаб.

    Советское командование решило использовать содержащуюся в письме информацию. Особое внимание было решено уделить зданию на Марзлиевской. В составе ООР находился 82-й отдельный инженерный батальон капитана Пируса, до войны входившего в состав Одесского военного округа. В батальоне имелся «радиотехнический» взвод специального минирования, на вооружении которого находились радиотфугасы «Ф-10».

    Организация минирования здания на Марзлиевской была поручена Хреновым начальнику инженерных войск Приморской армии, полковнику Кедринскому, который должен был разработать план минирования здания. Для обеспечения секретности работ, чтобы присутствие саперов в здании не вызывало подозрений, дом был передан под размещение армейского управления военно-полевого строительства. Хренов и Кедринский лично проинспектировали здание, в котором планировалось установить фугас. В качестве основной точки минирования и для размещения самого радиофугаса они выбрали подвальное помещение под приемной, радиоузлом и кабинетом дежурного по управлению. Помещение имело высоту 2,5 м и пол, выложенный цементными плитами.

    Пол было решено разобрать и под ним скрытно вырыть котлован, в который укладывалась привозившаяся мешками взрывчатка, а ночью в них же вывозилась вырытая земля. Также взрывчатка была заложена в ниши, выбранные по двум углам здания — выше цокольной части и в вентиляционные каналы, проходившие в стенах. Всего было уложено около трех тонн тола. Запальную шашку тщательно залили стеарином, чтобы предохранить от сырости капсюль-детонатор. Конец детонатора прикрепили к клемме радиоприбора «Ф-10», дублирующий комплект которого, настроенный на такую же волну, оставался в инженерном отделе ООР. Для надежности к радиоприбору подключили две стокилограммовые бомбы, которые завели под колонны в вестибюле. Вместе с радиоаппаратурой под полом установили и мины на неизвлекаемость — на случай, если вражеские саперы вздумают поднять в подвале плиты пола. После окончания работ плиты пола были установлены на место, а штукатуры и плотники устранили следы работ.

    К маскировке минирования отнеслись очень тщательно: в углах подвального помещения были оставлены пыль и паутина, а на вновь уложенном полу были установлены обычные мины, которые должны были обнаружить румынские саперы при проверке здания перед размещением в нем румынского командования.

    К выполнению работ была привлечена команда всего из шести саперов под руководством двух младших лейтенантов. Непосредственный надзор над работами осуществлял сам командир батальона. Также в курсе проводимой операции были командующий армией Петров и капитан госбезопасности Молодцов, направленный в Одессу для организации нелегальной работы под вымышленной фамилией Бадаев. Таким образом, круг людей, знавших о проведении операции, не превышал 10 человек. Даже мины, которые должны были обнаружить саперы противника, укладывал минер, не знавший об операции.

    Однако для эффективного проведения операции одного минирования здания было недостаточно. Взорвать дом требовалось в тот момент, когда в нем будет находиться максимальное число офицеров противника. Для обеспечения этой части операции командующий Приморской армией генерал-майор Петров лично связал Хренова с Молодцовым. При встрече Хренов попросил Молодцова постараться добыть информацию о каком-либо крупном совещании командования противника или другом подобном скоплении офицеров в здании, и сообщить в штаб Приморской армии хотя бы за полдня до этого.

    Помимо организации этой диверсионной акции, которая должна была стать основной в порту, на аэродроме, на перекрестках узловых дорог и на некоторых других объектах было оставлено еще несколько фугасов с часовыми механизмами, а на пути вероятного следования противника установлены минные поля и мины-сюрпризы.

    Широко проводилось и минирование оборонительных участков, занимаемых частями Приморской армии. Для этого в каждом полку были созданы специальные отряды заграждения, задачей которых являлось «всемерно усилить минирование по переднему краю и в глубине». Минные поля, имевшиеся перед передним краем, усиливались и устанавливались новые. Особенно усиленно минировались лощины на подступах к северной и северо-западной окраине Дальника, ставшие практически непроходимыми.

    Помимо усиления минирования переднего края разворачивались минируемые заграждения на всю глубину обороны дивизий «до внешнего рубежа г. Одессы включительно». Начальником отдела инженерных войск Приморской армии, полковником Кедринским были распределены между дивизиями «все наличные запасы взрывчатых веществ, мин и принадлежности для подрывных работ»[451].

    В ночь с 15 на 16 октября, во время эвакуации частей Приморской армии саперы приступили к подрыву подготовленных объектов. В целом эффективность запланированных спецмероприятий оказалась высокой, и все прошло с минимальными отклонениями от намеченного плана, самым крупным из которых оказался преждевременный взрыв электростанции. В результате эвакуация проводилась в кромешной темноте, крупные портовые краны не работали, часть орудий удалось погрузить на транспорты только после предварительной разборки, много машин пришлось бросить в порту, столкнув с пирсов в воду, а график эвакуации оказался частично сорванным.

    Румыны из-за большого количества установленных мин задержались со входом в город даже дольше, чем это предполагало советское командование. Во многом этому способствовал и взрыв дамбы Хаджибейского лимана, в результате которого большая часть Пересыпи оказалась затопленной. Румынам удалось вступить в город только во второй половине дня.

    Перед этим, когда в Одессе не было ни советских войск, которые уже успели эвакуироваться, ни румынских, которые еще не успели войти, город бомбила авиация, принадлежность которой не установлена до сих пор. По одним версиям[452], это были самолеты противника, по другим, в том числе украинского исследователя Евгения Гуфа — самолеты были советскими.

    Утром 22 октября в штабе Приморской армии, находившемся в тот момент в Крыму, под Бахчисараем, была принята шифрованная радиограмма Молодцова: «Концерт на Марзлиевской начнется 22-го в 17.30».

    К пяти часам вечера генерал-майор Хренов был в расположении 82-го инженерного батальона и приказал его командиру, майору Пирусу, изготовить к действию специальную станцию радиотехнического взвода. Около шести часов (нельзя было ни торопиться, ни опоздать) Хренов с Пирусом вошли в автофургон, где размещалась ТОС. Сержанту, сидевшему за аппаратурой, приказали установить дублирующий прибор, точно настроенный на заданную волну. Потом Хренов подал команду «Сигнал!», по которой было активировано приемное устройство.

    Очевидцы рассказывали, что эффект от взрыва был подобен маленькому землетрясению. Во время взрыва, произошедшего в 6 часов 35 минут вечера 22 октября 1941 г. в бывшем здании УНКВД по Одесской области, погибло, по разным данным, от 66 до 147 человек, в том числе комендант Одессы Глугояну[453].

    План меняется

    (5–13 октября)

    5 октября генерал-лейтенант Софронов был эвакуирован из Одессы в связи с тем, что заболевание сердца приняло тяжелый характер. Неожиданный выход из строя генерал-лейтенанта Софронова заставил Военный совет ООР срочно решать вопрос о назначении нового командующего Приморской армией. Обстановка требовала немедленного назначения нового командарма, так как на его плечах фактически лежало все руководство наземными войсками ООР и разработка принимаемых решений, несмотря на то, что ответственность за эти решения лежала на Жукове как на командующим ООР. При этом назначить нового командующего было необходимо немедленно, без длительной процедуры согласования его кандидатуры со Ставкой, а потом высшие структуры могли либо утвердить его, либо заменить другим.

    В Одессе было два генерала, способных возглавить армию в подобной ситуации: Воробьев, командовавший 95-й СД, и Петров, командовавший 25-й. По предложению Жукова Военный совет 5 октября назначил командующим Приморской армией генерал-майора Петрова. Возможно, здесь сыграло свою роль и мнение Софронова, видевшего своим преемником именно его. Вместо Петрова командиром 25-й дивизии был назначен начальник тыла ООР, генерал-майор Коломиец.

    Основной заботой нового командующего Приморской армией, как и всего командования ООР, стало сохранение тайны эвакуации от противника, так как в случае обнаружения ее румынами весь план действий пришлось бы срочно менять.

    По мере того как все больше тыловых частей отправлялось из Одессы, слухи об эвакуации города, конечно, росли. Командованию ООР приходилось с ними мириться, рассматривая их как неизбежное зло. Но когда 6 октября членам Военного совета доложили, что звуковещательные станции противника на переднем крае призывали бойцов Красной Армии переходить на их сторону, говоря: «Одессу большевики оставляют. Ваше сопротивление бесполезно», политработники всполошились всерьез.

    Начальник политического отдела получил от Военного совета указание послать в части политработников с задачей помочь командирам и комиссарам в разъяснении того, что «Одессу будем защищать до конца и что никакие провокационные призывы врага не должны поколебать нашу волю; без приказа не отходить!».

    В связи с этим вечером 6 октября состоялось расширенное совещание Военного совета, на которое были уже приглашены командиры и комиссары всех четырех дивизий, а также наиболее крупных отдельных частей. Командующий ООР Жуков зачитал приглашенным директиву Ставки, изложил принципы выхода из боя основных сил армии и назвал основными задачами недопущение паники, обеспечение порядка, проявление стойкости и организованности, без которых невозможно успешное проведение эвакуации. На совещании было объявлено, что последней оставит Одессу 95-я стрелковая дивизия генерала Воробьева. Даты отвода и эвакуации основных сил пока не назывались.

    Само командование ООР тоже не было до конца уверено в этих цифрах. И для таких сомнений имелись две важные причины.

    С одной стороны, переход румын к обороне оказался довольно условным, и развитие событий 5–8 октября убедительно продемонстрировало, что противник не только приводит себя в порядок, постепенно готовясь к возобновлению наступления, но и быстро реагирует на любое сокращение оборонительного периметра. После отхода 25-й дивизии это продемонстрировал бой за Болгарские хутора, а в ночь с 7 на 8 октября — начавшийся после отхода 95-й дивизии бой за хутор Кабаченко. Стало ясно, что поэтапный отход с позиций невозможен. Противник тут же предпринимал разведку боем, а при отсутствии достаточного сопротивления немедленно пытался развить успех.

    С другой стороны, практическая ежедневная подача транспортов в Одессу уже начинала опережать установленный график, и Одесская военно-морская база становилась способной эвакуировать в течение одних суток гораздо больше войск, нежели одну дивизию.

    К подобным выводам стал склоняться и начальник штаба Приморской армии, полковник Крылов, ранее занимавшийся доработкой плана Софронова. Как сказал сам Крылов, «после прорыва противника в двух местах я уже начал переосмысливать многое в нашем очень уязвимом плане».

    При обсуждении этого вопроса с исполняющим обязанности начальника штаба Одесской ВМБ Деревянко выяснилось, что ОВМБ теперь в состоянии вывезти за одну ночь и 40 тыс. человек, так как Черноморское пароходство из тридцати подходящих для этих целей судов могло уже выделить одномоментно не менее трети. Также после согласования с командованием ЧФ выяснилось, что можно использовать военные транспорты и боевые корабли. Сама база могла в случае крайней необходимости использовать в качестве транспортов санитарные суда, хотя это и нарушало нормы международного права. Также для эвакуации можно было использовать и до полусотни мелких судов, обычно не привлекаемых к подобным перевозкам. Причальный фронт в Одесском порту составлял 5 км, что позволяло без затруднений произвести одновременную погрузку на такое количество судов.

    На заседании Военного совета, проходившем вечером 8 октября в довольно узком кругу[454], командующий ООР контр-адмирал Жуков обратил внимание собравшихся на обстоятельства отхода 95-й дивизии. Повторение подобных случаев в дальнейшем грозило прорывом фронта, так как резервов для парирования удара в условиях эвакуации взять было неоткуда.

    После этого на заседании выступили начальники штабов ООР и Приморской армии, успевшие согласовать свою точку зрения на маленьком предварительном совещании, которое они провели совместно с командованием ОВМБ и начальниками инженерной службы и артиллерии ООР. Из докладов генерал-майора Шишенина и полковника Крылова стало ясно, что утвержденный 4 октября план эвакуации уже не соответствует изменившейся ситуации.

    Оба начальника штаба исходили из того, что вывод войск из боя, растянутый на четверо суток, с занятием промежуточных рубежей, почти неизбежно раскроет противнику намерение оставить Одессу. И если еще удастся прикрыть отход и посадку на суда двух первых дивизий, то две вторые могут быть смяты и разгромлены, не дойдя до причалов. Такой финал эвакуации представлялся довольно вероятным, если учесть, сколько дивизий мог бросить враг на преследование двух отходящих советских.

    Конечно, и одновременный отвод всех войск был сопряжен с риском. Но этот риск мог быть не столь уж большим, если обеспечить скрытность отхода основных сил с переднего края, хорошо организовать прикрытие арьергардами и тщательно продумать все детали.

    Посовещавшись, собравшиеся пришли к выводу, что сроки эвакуации необходимо сократить, а саму ее провести за одну ночь. Общее мнение свелось к тому, что план может быть осуществлен, если удастся перед оставлением Одессы продемонстрировать высокую активность на фронте, предварив и сам отход войск достаточно сильным ударом по противнику, имитирующим подготовку большого наступления. Новый план был энергично поддержан вступившим в командование Приморской армией генерал-майором Петровым.

    Однако прежний план был принят Военным советом Черноморского флота и давно доложен в Ставку. Поэтому собравшиеся решили отправить ВС ЧФ телеграмму с просьбой изменить ранее установленные сроки эвакуации.

    В телеграмме указывалось, что для бойцов и населения эвакуация Одессы стала очевидной, противник тоже заметил ее и в своих радиопередачах призывает советских бойцов переходить на его сторону, прямо заявляя, что Одессу большевики оставляют. Населению хлеб выдается по сокращенной норме, но и при этом условии запасов города хватит лишь до 12 октября. Поэтому члены Военного совета просили разрешения сократить срок эвакуации и увеличить количество присылаемых транспортов и кораблей. Вместе с тем они указали, что затяжка эвакуации во времени может привести к потере людей.

    Такая телеграмма фактически являлась признанием того, что подготовка эвакуации раскрыта противником, поэтому члены ВС, признавая этот факт, пустили в ход все возможные аргументы для обоснования своей просьбы, в том числе и несколько преувеличили напряженность ситуации с продовольствием в городе, так как из-за забитых по их же распоряжению лошадей голод Одессе в ближайшие дни, конечно, не грозил.

    Ввиду важности вопроса все присутствовавшие были ознакомлены с текстом телеграммы и выразили свое с ним согласие. Однако реакция командования флота явилась для членов Военного совета ООР полной неожиданностью. Полученный ответ был предельно лаконичен:

    «Тоннаж — даем все, что можно. Вам давались указания особо секретно организовать эвакуацию, пустить дезинформацию не сумели. Как можем, будем усиливать движение транспортов, но вам надо держаться. Другого выхода нет. Разбивайте разговоры. Усильте дисциплину.

    (Октябрьский, Кулаков».)

    Первым увидевший ответ бригадный комиссар Азаров предположил, что командующий флотом просто не решается докладывать в Ставку о нереальности сроков эвакуации, потому что Ставка всего 2 дня назад сама утвердила эти сроки. Такого же мнения придерживался и дивизионный комиссар Воронин, высказавший удивление безаппеляционностью ответа, после того как Азаров ознакомил его с телеграммой.

    Обсудив телеграмму, оба политработника, несмотря на поздний вечер, направились к командующему ООР. Жуков был раздражен полученной телеграммой не меньше, чем они, и сказал, ознакомившись с ее текстом: «Упреки по нашему адресу похожи на страховку. Как же так? Разве можно в такой момент заботиться только о том, кто окажется виноватым?»

    Посовещавшись с членами Военного совета, Жуков решил, как и в случае с разработкой плана экстренной эвакуации, снова действовать явочным порядком, опять посвятив в это только предельно узкий круг лиц. О решении командующего сообщили только Шишенину, Крылову, Кузнецову, Бочарову, Кулишову, Дитятковскому и Петрову.

    О решении провести эвакуацию за одну ночь командованию флота было решено сообщить как можно позднее.

    9 октября положение в Южном секторе оборонительного района резко ухудшилось.

    На рассвете генерал-майор Шишенин доложил командующему ООР, что в Южном секторе, в полосе обороны 2-й кавалерийской дивизии противник возобновил атаки, опять пытаясь прорваться через мелководную часть Сухого лимана. Ночную атаку удалось отбить при поддержке арт. огня бронепоезда № 22, оперативно переброшенного к участку намечающегося прорыва. Однако в этот раз противник не ограничился простым прощупыванием прочности советской обороны. Утром противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь, после чего значительными силами нанес удар в направлении Татарки. При поддержке артиллерийского огня, который, по данным разведки, вели до 3 артполков частям 10-й пехотной дивизии румын удалось занять первую линию обороны, на южной окраине Татарки. В наметившееся вклинение противник перебрасывал дополнительные силы, и вскоре возникла реальная угроза прорыва противника вдоль берега к городу.

    На участке прорыва было решено сосредоточить огонь трех береговых батарей — 1-й, 39-й и 411-й. Помимо них 2-ю кавдивизию поддержал огнем бронепоезд «За Родину», а боевые порядки противника проштурмовали самолеты 69-го ИАП. К месту прорыва были срочно переброшены выведенный в резерв 3-й морской полк и батальон 54-го стрелкового полка. При поддержке подошедших резервов полки 2-й КД контрударом отбросили противника от Татарки. Противник пытался атаковать и в Западном секторе, на участке 95-й дивизии, но там он успеха не имел.

    Полностью положение удалось восстановить только к концу дня. Слухи о прорыве противника в Южном секторе стали быстро распространяться по городу. В условиях идущей полным ходом эвакуации, когда жители каждый день видели, как из города эвакуируются армейские тылы и советские учреждения, а в порт движется непрерывный поток грузов и людей, известия о возможном прорыве вызвали панику. В Одессе возникла ситуация, во многом похожая на ту, которая сложилась в Москве через 10 дней — 19 октября. В городе начались вспышки мародерства, люди стали громить продовольственные магазины. Военный совет срочно выделил в помощь комендатуре несколько взводов морской пехоты и дал им право расстреливать мародеров и погромщиков на месте преступления. Военный совет образовал тройку из представителей военного трибунала и прокуратуры и дал ей полномочия судить задержанных и уличенных в мародерстве и погромах.

    Был издан приказ по гарнизону о суровых мерах, которые будут применяться ко всем нарушающим порядок и вызывающим дезорганизацию жизни осажденного города. К вечеру беспорядки в городе удалось пресечь и порядок в городе был восстановлен.

    Вечером, в связи с произошедшими за день событиями, Военный совет ООР отправил командованию ЧФ еще одну телеграмму. В ней он снова повторил, что вариант отхода на более короткий рубеж неприемлем, и подчеркнул что прочно удерживать периметр оборонительного района можно только силами 30 тыс. бойцов, и поэтому во избежание катастрофы нужно организовать одновременный отвод с переднего края и эвакуацию именно этого количества войск. Датой эвакуации называлось 16 октября.

    Военный совет ЧФ задержался с ответом на телеграмму. На следующий день командующий ООР Жуков, посоветовавшись с членами ВС ООР, заключил, что переписка становится неэффективной, и пора отправлять в Севастополь гонца, способного более подробно объяснить положение. Посланец ООР должен был убедить Военный совет флота в необходимости изменения плана эвакуации, а в крайнем случае — уговорить Октябрьского или Кулакова прибыть в Одессу и на месте убедиться в правильности предлагаемого решения.

    На роль эмиссара Военного совета ООР идеально подошел помощник командующего ООР по оборонительному строительству генерал-майор Хренов. Хренов принимал и разделял точку зрения Жукова, Азарова и Воронина. Утром 10 октября Хренов был вызван к Жукову, который сообщил ему, что нужно «убедить Севастополь в реальности нового плана эвакуации. По радио договориться трудно, нужно кому-то идти туда. Военный совет решил поручить эту миссию вам».

    Оставив за себя начальника инженерной службы Приморской армии Кедринского, Хренов вечером на борту малого охотника, специально выделенного для этой цели, отправился в Севастополь.

    Пока генерал-майор добирался до Севастополя, в Одессу пришел наконец ответ Военного совета флота на телеграмму, отправленную 9 октября. Военный совет ЧФ соглашался с окончанием эвакуации в ночь на 16 октября, но по-прежнему требовал, чтобы две дивизии, соответственно первоначальному плану, были эвакуированы до этого. Для обеспечения эвакуации вся бомбардировочная авиация Черноморского флота, несмотря на тяжелое положение в Крыму, с 12 октября переключалась на поддержку Одессы, а с 14 октября для прикрытия эвакуации в Одессу планировалось направить самый крупный отряд боевых кораблей из всех осуществлявших огневую поддержку войск ООР.

    Прикрывать поэтапный отход дивизий Приморской армии с занимаемых позиций должны были два крейсера: «Червона Украина» и «Красный Кавказ» и четыре эсминца: «Бодрый», «Смышленый», «Шаумян» и «Незаможник». В этой ситуации командованию ООР оставалось только надеяться на то, что Хренову все-таки удастся уговорить Октябрьского или Кулакова прибыть в Одессу. Рассчитывать же на то, что ему удастся на месте склонить Октябрьского к изменению плана, больше не приходилось.

    В длительной беседе, состоявшейся в Севастополе на флагманском командном пункте, переубедить командующего флотом Хренову действительно не удалось. Вице-адмирал Октябрьский внимательно выслушал все доводы Хренова, после чего посоветовал: «Обсудите ваше предложение с Иваном Дмитриевичем, я должен знать мнение своего штаба».

    При обсуждении плана эвакуации с начальником штаба Черноморского флота, контр-адмиралом Елисеевым присутствовали член Военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар Кулаков и хорошо знавший ситуацию в Одессе начальник оперативного отдела штаба флота, капитан 1-го ранга Жуковский. Вопрос с обеспечением эвакуации кораблями и прикрытием с воздуха, как оказалось, не представлялся штабу ЧФ самым сложным. Гораздо больше и Елисеева, и Кулакова, и Жуковского беспокоил одновременный отход с позиций всех четырех дивизий. Штаб Черноморского флота больше всего опасался того, что одновременный отход всех дивизий может превратиться в полный разгром Приморской армии.

    Хренов рассказал о расчетах, сделанных штабами базы и Приморской армии, после чего все присутствовавшие отправились к командующему флотом. Однако командующий флотом, от решения которого зависела судьба целой армии, не торопился с выводами и после положительного доклада своего начальника штаба.

    «Вот что, — выслушав всех, сказал Октябрьский. — Пускай-ка завтра Николай Михайлович, — он кивнул в сторону Кулакова, — отправится в Одессу, ознакомится с обстановкой на месте и доложит Военному совету, какова готовность к эвакуации. Тогда и примем окончательное решение. А штаб пусть, не откладывая, принимается за проработку нового варианта».

    На следующий день Кулаков с группой артиллеристов и заместителем начальника штаба флота Васильевым, на которых возлагалось составление плана огневого обеспечения эвакуации корабельной артиллерией, на двух малых охотниках вышел в направлении Одессы. В ночь на 13 октября он прибыл в город.

    Военный совет ООР, получив сообщение о приезде члена Военного совета ЧФ Кулакова, в срочном порядке утвердил все документы, определяющие порядок одновременного отвода войск с позиций и погрузки на суда. Однако вопрос, как выяснилось, был еще далек от своего решения.

    Дивизионный комиссар Кулаков по прибытии в Одессу был настроен очень негативно и еще в порту начал «разносить» встречавшего его Азарова. Бригадному комиссару досталось и за телеграмму, отправленную Рогову, и за невыполнение директивы Военного совета ЧФ о порядке отхода частей с переднего края. При этом дивизионный комиссар «забыл» положительную оценку, данную Елисеевым технической возможности подобной эвакуации:

    «— Мы же требовали от вас, чтобы на последний день было оставлено то количество войск, которое предусмотрено вашим первоначальным планом. Вы должны понять, что никто вам не может предоставить в последний день такой тоннаж, который сразу поднимет тридцать тысяч человек и боевую технику».

    Такой поворот явился для Азарова неожиданностью, и он, не рискнув обсуждать с Кулаковым, план эвакуации перешел к самооправданиям: «Николай Михайлович, по-вашему получается, что я главный виновник невыполнения директивы.

    — Вы представляете флот, к вам и к Жукову — наши претензии.

    — Что же, вы хотите, чтобы представители флота, не думая, соглашались со всем тем, что издано в Севастополе, хотя бы это противоречило истинному положению дел здесь? В правильности нашего решения, я надеюсь, вы еще сможете убедиться… И к тому же я не только представитель флота, но и представитель армии, поскольку членом Военного совета меня утвердил Государственный комитет обороны. Поэтому я несу ответственность за руководство обороной Одессы наравне со всеми товарищами».

    Такая позиция сразу успокоила дивизионного комиссара, и он заговорил более миролюбиво:

    «— На нас-то, на флот, и возложено руководство обороной. И эвакуацией. Поэтому мы и требуем исполнения всех наших указаний и директив. — Правда после этого счел нужным добавить: — Хотя нас генерал Хренов и убеждал в правоте ваших действий, но не убедил ни Октябрьского, ни меня…»

    По прибытии Кулакова на КП ООР был немедленно собран Военный совет с участием командования Приморской армии и Одесской военно-морской базы. Обсуждались два вопроса: о сроке завершения эвакуации и о том, как отводить с позиций те силы, которым предстояло до последнего момента удерживать занимаемые рубежи.

    Произведенный к тому времени тщательный перерасчет возможной подачи тоннажа показывал, что при крайнем напряжении Одесская военно-морская база, Черноморское пароходство и флот в состоянии ускорить перевозку остававшихся в Одессе войск и техники на четыре-пять дней. Таким образом, предлагавшийся командованием ООР новый срок ухода последнего конвоя — 15–16 октября — становился реальным.

    План отвода ядра армии не двумя эшелонами, а одновременно, и не на промежуточные рубежи, а прямо в порт конечно был рискованным, но не больше, чем первоначально предложенный план постепенной эвакуации.

    Выступившие на заседании начальник штаба Приморской армии Крылов и командир Одесской военно-морской базы Кулишов доложили Кулакову о мерах по обеспечению отвода и эвакуации войск, которые позволяли провести его в течение 10 часов. Начальник штаба ООР Шишенин доложил положение на участках оборонительного района.

    Все три доклада произвели впечатление на дивизионного комиссара, но на всякий случай он выяснил мнение всего командования ООР, начав с Жукова и членов Военного совета, а в заключение переговорив и со всеми четырьмя командирами дивизий.

    Однако никаких выводов Кулаков делать не стал. Он подготовил телеграмму в которой сообщал командующему, что в связи с тем, что противник подтянул свежие силы и проявляет активность, Военный совет ООР признает план отхода и эвакуации, принятый 4 октября, не отвечающим обстановке и считает необходимым отвести войска внезапно, 15 октября. Через несколько часов была получена телеграмма Октябрьского, в которой командующий флотом сообщил, что «с предложением полностью согласен».

    На следующий день в Одессу пришли 5 транспортов, а также крейсера «Красный Кавказ» и «Червона Украина» в сопровождении двух эсминцев и двух тральщиков. Прибывший с отрядом контр-адмирал Владимирский сказал при встрече с командующим ООР Жуковым слова, оказавшиеся пророческими:

    «Да, эта эвакуация, если благополучно завершится, войдет в историю».

    Как генерал порядок в порту наводил

    (5–10 октября)

    Одесский порт, причальный фронт которого составлял 5 км постоянно являлся головной болью штаба Приморской армии, командующего ООР и командования Одесской военно-морской базой. Наведением в нем порядка с самого начала обороны города постоянно занимались все, но сделать это не удавалось никому.

    Порт охраняли команды четырех ведомств. Этим занимались погранполк, 136-й запасной полк, флотский экипаж и собственная военизированная охрана порта.

    На территории порта скопилась масса грузов, повозок, автотранспорта и большое количество различных мелких воинских команд. Погрузка была слабо организована, ее планы и сроки не выполнялись. За тем, что грузится на каждый корабль, никто не наблюдал. Транспорты, подававшиеся в достаточных количествах, отходили с опозданиями, часто недогруженные и вместо боевого имущества и ценного заводского оборудования вывозили зачастую откровенный хлам, разбитые повозки, железные кровати, обрывки канатов и веревок, а в это время приказами по армии и ООР не разрешалось производить погрузку автомашин, повозок и лошадей. В больших количествах грузились овощи и хозяйственный инвентарь. В трюмы пассажирских кораблей грузили бутылки с горючей смесью, из которых даже не вынимались запалы, что привело к нескольким пожарам[455].

    Первым за наведение порядка среди эвакуируемых частей занялся начальник отдела военных сообщений Приморской армии, подполковник Коробко. 4 октября он ввел институт начальников эшелонов и старших команд[456].

    Эшелоном считалось любое эвакуируемое учреждение, насчитывающее свыше 40 человек и имеющее свыше 10 машино-мест груза, командой — имеющее людей и грузов ниже этого предела. За 3 часа до начала погрузки начальник эшелона должен был являться с двумя связными на КПП. Получив указания, на какой транспорт грузиться, и подведя к нему свой «эшелон», он отправлял на КПП, через который прошел, одного связного с сообщением, что прибыл на место и начинает погрузку. Второго связного он отправлял с сообщением, что погрузка уже окончена[457]. Подобные меры не сильно увеличили порядок в порту и были в основном вызваны тем, что значительная часть эвакуируемых не успевала вовремя найти назначенные им причалы, опаздывала на погрузку и отставала от транспортов. Сотни таких военнослужащих по несколько дней слонялись по порту, еще больше увеличивая неразбериху.

    Для «упорядочивания отгрузки имущества, эвакуации людей и полной целесообразной загрузки судов» при штабе армии была образована специальная комиссия, в состав которой вошли представители флота и армии. Комиссия собиралась каждый день и составляла детальный план погрузки на все пришедшие суда: что грузить, сколько и от какой части. На комиссию вызывались начальники служб и отделов, участвующих в погрузке, которые оценивали выполнимость составляемых комиссией планов.

    После того как план согласовывался, оперотдел штаба армии выдавал каждой части официальное разрешение в котором указывалось, чего, сколько, когда, где и на какой транспорт она может погрузить[458]. Предполагалось, что такая система работы обеспечит порядок в порту и даст возможность проводить эвакуацию военного имущества в организованном порядке.

    После мер, предпринятых Коробко, и создания комиссии количество потерявшихся перестало увеличиваться, но порядка при погрузке от этого больше не стало. Из портов Крыма и Кавказа поступали сигналы, что транспорты зачастую приходят недогруженными и вместо боевого имущества часто имеют на борту много разного хлама.

    Тогда за наведение порядка в порту взялся начальник штаба Приморской армии полковник Крылов[459]. Он приказал организовать в течение 8 октября контрольно-пропускной пункт в составе двух контрольно-пропускных постов у Таможенных и Крымских ворот порта, включив в их состав представителей ВОСО, автобронетанкового отдела и оргпланового отдела управления тыла, чтобы упорядочить поток ввозимых на территорию порта грузов и количество заезжающих туда автомобилей.

    Ситуация с автомобилями к этому времени начинала напоминать ситуацию с потерявшимися эвакуируемыми. Большинство машин не разрешалось грузить вместе с доставленным на них имуществом, и их часто бросали в порту. Количество оставленных бесхозных машин неуклонно росло.

    Крылов обязал проверять все прибывающие в порт части на наличие у них излишних машин, повозок и лошадей и не пропускать таковых в порт, чтобы таковые не оставались на его территории.

    Однако эти меры дали такой же частичный эффект, как и мероприятия Коробко. Количество брошенных машин и повозок перестало расти угрожающими темпами, но порядка от этого в порту больше не стало, и предназначенное к эвакуации имущество вывозилось катастрофически медленно. Увеличить темпы эвакуации никак не удавалось.

    Несмотря на введение двух дополнительных контрольно-пропускных пунктов у Таможенных и Крымских ворот, проверки у прибывающих частей излишнего имущества особых результатов не давали, как и введенный 4 днями раньше институт начальников эшелонов и старших команд, отвечавших за порядок при погрузке.

    В порту по-прежнему не был налажен даже контроль за доступом на его территорию — малочисленные посты успевали проверять только крупные воинские команды. В порту скопилось масса невывезенных грузов, которая не учитывалась составляющимися планами, большое количество повозок, машин и даже не отправленных воинских команд, которым не хватило места из-за по-прежнему практиковавшихся отступлений от плана, вызванных тем, что предыдущие планы также не выполнялись. Погрузка по времени и в утвержденных в планах количествах никем не выдерживалась. Документы комиссии не только превратились в фикцию, но и стали создавать дополнительные трудности при погрузке. Пока командиры придумывали, как их обойти, пока добивались отправки неотгруженного вовремя, текущая погрузка также задерживалась, и в результате транспорты часто уходили с опозданием и, как и прежде, недогруженными. Однако самым неприятным было то, что по-прежнему «вместо ценного боевого и заводского оборудования (суда) загружаются хозоборудованием, инвентарем и пр.»[460].

    Как отмечалось в приказе нового командующего Примармией генерал-майора Петрова от 9 октября, «до сих пор организация охраны и и твердый воинский порядок в порту отсутствуют».

    В конце концов, после того как попытки наведения порядка в порту, предпринятые сначала начальником отдела военных сообщений Приморской армии подполковником Коробко, а потом и начальником штаба армии полковником Крыловым, не дали ощутимых результатов, командующий армией генерал-майор Петров, понимая, что отсутствие порядка в порту может сильно помешать эвакуации армии, принялся за дело сам.

    Он ввел должность помощника коменданта Одесского порта по охране с возложением на последнего всей ответственности «за правильную организацию и четкое несение караульной и комендантской службы». Для этого помощнику начальника порта по охране были подчинены все команды караульного полка, пограничников, моряков и охрана порта. Помимо этого командующий приказал назначать на территории порта начальниками патрулей только лиц из среднего командного состава[461].

    Был введен довольно объемный контрольно-пропускной пункт армии, который сам на территорию никого не пропускал, а занимался выдачей пропусков на все контрольно-пропускные пункты. Пропуска выдавались в соответствии с планом погрузки. В них указывался и общий характер отправляемого имущества.

    Комендант порта по указанию командующего произвел учет всех команд и групп военнослужащих, которые остались на территории порта, отстав по разным причинам от отправленных эшелонов[462], и передал их в распоряжение начальника Отдела укомплектования штаба армии.

    Все излишне завезенное и отставшее от графиков имущество, за исключением особо ценного, грузить которое уже не имелось возможности, было приказано немедленно вывезти.

    Скоро выяснилось, что много времени упущено, и значительную часть имущества вывезти уже не удастся. Но введенное единоначалие, инвентаризация всего находившегося в порту неотправленного имущества и увязывание планов погрузки с реальной ситуацией дали свои результаты. После трех суток непрерывной напряженной работы в порту наконец был наведен порядок, позволивший успешно провести эвакуацию основных сил армии.

    Начало эвакуации

    (1–14 октября)

    1 октября, согласно полученной директиве Ставки, части 157-й СД дивизии приступили к погрузке на транспорты для отправки в Крым, что стало началом эвакуации из Одессы всей Приморской армии.

    Эвакуация дивизии являлась первоочередной задачей, и до ее завершения отправка других частей Приморской армии в значительных объемах не производилась.

    Полностью все части 157-й СД удалось вывезти только к 7 октября, когда на транспорте «Жан Жорес» были отправлены 716-й СП и танковый батальон дивизии. За день до этого началась отправка и других частей Приморской армии, прежде всего артиллерии. 6 октября были вывезены 422-й гаубичный артполк, по одному дивизиону 265-го конного и 638-го зенитного артполков и отдел снабжения ВВС[463].

    Количество выделяемых ежедневно транспортов командование ЧФ пока ограничило двумя — этого было достаточно для осуществления постепенной эвакуации тыловых служб армии.

    7 октября были вывезены 27-й железнодорожный батальон, 136-й запасной стрелковый полк, на следующий день были эвакуированы авторота и 830-й рабочий батальон. 10 октября количество подаваемых транспортов смогли увеличить до пяти, и кроме ежедневно вывозящихся тылов армии, раненых и мирных жителей, они смогли взять на борт 700 т находившегося в одесских хранилищах горючего и столько же тонн различных ценных грузов невоенного назначения.

    11 октября тремя транспортами были вывезены остававшиеся дивизионы 265-го конного и 638-го зенитного артполков и части НКВД. В этот же день были эвакуированы и отозванные специальным распоряжением из всех дивизий Приморской армии сражавшиеся в них одесситы — очевидно, для того, чтобы исключить возможность их перехода к врагу во время дальнейшей эвакуации боевых частей армии[464].

    Сейчас такая мера может показаться чрезмерной, но нужно учитывать то, что эвакуация боевых частей планировалась одним броском, и любая утечка информации могла привести к срыву проводившейся операции и многочисленным жертвам.

    Не случайно, что боевой приказ № 034 об эвакуации приморской армии, содержащий информацию о сроках и порядке эвакуации (последним пунктом которого предписывалось: «Все мероприятия, связанные с выполнением настоящего приказа, проводить в строгом секрете»), был доведен до командиров всех частей на следующий день после того, как все бойцы-одесситы были эвакуированы в Севастополь[465].

    12 октября, после того как наиболее ценное имущество тылов армии и города наконец удалось вывезти, настала очередь материальной части самих дивизий. Было принято решение в оставшиеся три дня вывезти столько автомашин и конского состава, сколько возможно будет поместить на суда до отправки главных сил. Все оставшееся имущество кроме орудий полевой и противотанковой артиллерии, решено было уничтожить.

    14 октября до рассвета пришло много транспортов: пассажирские теплоходы «Грузия», «Абхазия», «Армения»[466], сухогрузы «Жан Жорес», «Курск», «Калинин», «Котовский». В гавани уже находились «Восток» и «Сызрань». Прибыло много малых судов, шхун, малые охотники и дивизион тральщиков, а также отряд прикрытия конвоев в составе крейсеров и четырех эсминцев. На ФКП базы прибыло и командование эскадры кораблей ЧФ: адмирал Владимирский, комиссар Семин и начштаба эскадры Андреев.

    14 октября 1941 г. «Грузия» встала под погрузку в Одесском порту и приняла на борт 200 т боеприпасов, а также химическое имущество Одесской базы. Судно готовилось к приему раненых и эвакуируемых[467]. Но в 13 часов 20 минут над портом появились два «Ю-87», и один из них, выбрав себе целью транспорт, спикировал на «Грузию», сбросив четыре бомбы. В 13 часов 25 минут две фугасных авиабомбы поразили кормовую часть стоящего у причала судна. Одной из причин поражения транспорта одиночным пикировщиком явилось и слабое зенитное вооружение транспорта. На теплоходе имелось всего три 45-мм полуавтомата и два крупнокалиберных пулемета ДШК. Поэтому в дальнейшем, после того как транспорт прошел ремонт в портах Кавказского побережья, зенитное вооружение его было усилено: установлены еще два 45-мм орудия и шесть спаренных пулеметов «Кольт». Оба попадания пришлись ближе к левому борту. Были пробиты все палубы, и бомбы разорвались на втором дне. Зона разрушения пришлась на 1–34 шпангоуты, была разрушена наружная обшивка по обоим бортам[468]. Обшивка кормового подзора оторвана и отогнута наружу, разрушен набор корпуса, повреждена рулевая машина, электромоторы и трубопроводы. На судне погасло освещение и возник быстро распространяющийся пожар. В трюме № 6 начал рваться боезапас. Из-за затопления кормовых помещений стал нарастать крен на правый борт. Борьба с пожаром началась сразу же после взрывов, в шестом трюме применили паротушение, к борту «Грузии» подошли пожарный катер и эсминец «Незаможник», подавший на лайнер четыре шланга с водой. Совместными усилиями к 14 часам 30 минутам пожар был ликвидирован. Затем началась борьба с затоплением судна, крен которого еще через час достиг 15° на правый борт. Подводную часть судна осмотрели водолазы, а по мере осушения отсеков осколочные пробоины заделывались деревянными пробками. Несмотря на это, рулевое управление было выведено из строя, и отремонтировать его в условиях Одессы было невозможно. Командование ООР сочло возможным использовать поврежденный транспорт для эвакуации. К 15 часам следующего дня осушили трюм № 6 и начали посадку раненых и эвакуируемых. К 19 часам 15 октября 1941 г. погрузку людей закончили, и в 23 часа портовые буксиры СП-13 и СП-15 вывели поврежденный транспорт за боны. Командование транспортом принял старпом Габуния, так как капитан Нечаев отказался выходить в море на перегруженном неуправляемом судне, и его отстранили от командования. В море к «Грузии» подошел эсминец «Шаумян» и, взяв лайнер на буксир, повел его в Севастополь со средней скоростью около 8 узлов. При буксировке трижды рвались буксирные стальные тросы, убило одного и ранило двух моряков. Капитан Габуния попробовал управлять машинами и самостоятельно прибыл в Севастополь 17 октября.

    14 октября стало ясно, что большую часть армейского транспорта вывезти все-таки не удастся, поэтому в каждой дивизии были созданы специальные группы, которые должны уничтожить оставшиеся автомашины, повозки и прочий транспорт[469].

    15 октября в Одессу пришли транспорты «Чапаев», «Доротея», «Ураллес», «Егурча», «Сара-Камыш», «Паианин», «Норд-вест», «Большевик», теплоход «Чкалов», танкер «Москва», судно «Ольга», устаревший крейсер «Красный Крым» и канонерская лодка «Красный Аджаристан». Число прибывших крупных судов разного типа, которые планировалось использовать в качестве транспортов, достигло 21. Наступал момент эвакуации главных сил армии.

    Пропавшая эскадрилья

    (13–14 октября)

    Ранним утром 13 октября, еще затемно, в «69-м ИАП» был объявлен срочный сбор всего летного состава у командира полка. Однако собравшимся летчикам не было сделано никаких важных сообщений. Комиссар полка Верховец провел короткую политинформацию о положении на фронтах, и летчики получили приказ приготовиться к полетам.

    Две шестерки вылетели на боевые задания: одна — охранять город и порт, другая — штурмовать Дальник. Вернувшись с боевых вылетов, летчики с удивлением увидели на аэродроме механиков, прямо на открытых площадках спешно снимавших моторы с поврежденных самолетов, и связистов, сматывающих кабель.

    Вскоре появился командир полка, участник войны в Испании, майор Шестаков, который отменил дальнейшие боевые вылеты и сообщил, что получен приказ о перебазировании в Крым, и план эвакуации полка уже утвержден.

    Боеспособные машины должны были отправляться в Крым «своим ходом», остальные — перевозиться на баржах и судах. Первая группа самолетов полка из семи машин, под командованием старшего лейтенанта Череватенко, должна была приготовиться к вылету через два часа, вторая, более многочисленная, из 11 машин, под командованием капитана Демченко, вылетела на рассвете следующего дня. Летчики, не имевшие машин, и технический состав полка должны были эвакуироваться пароходом.

    К назначенному времени первая группа была полностью подготовлена к дальнему перелету: залито горючее, опробованы моторы. Все машины были сильно перегружены, некоторые летчики взяли с собой в машины и своих техников.

    Ни одна из машин не имела лишнего запаса горючего на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств, способных увеличить время полета. Но ни сами летчики, ни командование полка не обратили на это особого внимания. То, что полет будет проходить в сфере досягаемости авиации противника и, возможно, в сложных метеоусловиях, при подготовке никак учтено не было.

    Вылет задержался до 14.00. Почти сразу после взлета летчики, не набрав еще достаточной высоты, наткнулись на «мессершмитты», от которых успели вовремя спрятаться в облаках.

    Разойдясь с противником, группа набрала высоту и взяла курс на Крым. Пролететь предстояло около 300 км. Встречный ветер уменьшал скорость, увеличивая расход горючего.

    Крымский берег оказался закрыт плотным туманом. Горючего на поиск аэродрома уже не оставалось, и группа стала садиться в поле за селом Кунан. Из семи входивших в группу машин шестерым удалось благополучно приземлиться на поле. Комиссар Феодосийской эскадрильи Дубковский, перегрузивший самолет больше остальных, дотянуть дальше берега не смог и сел в районе маленького порта Ак-Мечеть.

    Фактически группа перелетела в Крым на пределе своих возможностей, находясь в одном шаге от катастрофы, которая легко могла произойти по одной из многих причин. Если бы группу Череватенко атаковали истребители противника или встречный ветер оказался бы более сильным, горючего до крымского берега уже бы не хватило.

    Однако все кончилось сравнительно благополучно, поэтому выводов из перелета первой группы никто не сделал, и группа Демченко на следующий день вылетела все с тем же перегрузом. Но результат в этот раз был уже совсем иной.

    Вторая группа из-за неисправностей задержалась с вылетом еще дольше первой.

    В нее входили все 10 истребителей, остававшихся в сводной авиагруппе ВВС Черноморского флота капитана Демченко, оперативно подчиненной «69-му ИАП» и называемой в нем «Черноморской эскадрильей».

    Погода в районе аэродрома быстро портилась, и чтобы не терять дальше время, машины было решено выпускать в полет по мере устранения в них неисправностей. Поэтому вместо одной группы фактически вылетели три.

    Первыми взлетели командир сводной авиагруппы капитан Демченко с комиссаром авиагруппы Маралиным, лейтенанты Ченкунов, Дмитрусенко, Николашин и младший лейтенант Тарасов из 2-й эскадрильи «69-го ИАП», самолет которого из-за неисправностей не смог вылететь с группой Череватенко.

    Почти одновременно с истребителями в Крым вылетели на «УТИ-4» командир 4-й эскадрильи «69-го ИАП» Елохин и начальник штаба полка Никитин.

    Через 15 минут оставшиеся машины также оказались готовыми к полету. Но взлететь успел только заместитель командира «Черноморской эскадрильи» капитан Вальцефер, везший с собой техника Фукалова, после чего обнаружилось, что к аэродрому подходит мощный дождевой шквал. Вылет оставшихся четырех машин задержали, а Вальцеферу дали сигнал возвращаться на аэродром. Однако возвращаться он не рискнул из-за начавшегося сильного ливня со шквалистым ветром и решил продолжать полет.

    После того как ливень прошел и погода улучшилась, вылетели оставшиеся 4 машины лейтенантов Скачкова, Сапрыкина, Шевченко и Мягкова. В Крым ни истребители, ни самолет Елохина вовремя не прибыли. Посланная в Крым из Одессы радиограмма сообщала, что группа должна добраться до Крыма к вечеру.

    Вечером погода испортилась, и на принимающем аэродроме[470] на всякий случай включили прожекторы, чтобы помочь летчикам с ориентированием. Световые столбы и отсветы прожекторов даже в плохую погоду видно за много километров. Однако к ориентиру никто так и не пришел.

    Из первой группы благополучно долететь до Крыма не удалось никому. Тела Дмитрусенко и Николашина были позднее найдены недалеко от Севастополя под обломками их разбитых самолетов. Останки Демченко, Маралина, Ченкунова и Тарасова так и не были найдены. Скорей всего, им не удалось долететь до берега, и их машины упали в море.

    Самолет Елохина попал в дождевой шквал через 15 минут после взлета. Чтобы избежать бури, летчик был вынужден прижаться к самой воде и так летел, пока не стемнело. На УТИ-4 отсутствовали приборы для ночного пилотирования, оборудованные подсветкой. Но Елохин был специалистом по ночным полетам. В полку он занимался созданием ночной эскадрильи, и сам во время ночных боев сбил 2 вражеских бомбардировщика. Опытный летчик вел машину в полной темноте, на бреющем полете и практически на ощупь, изредко пользуясь фонариком, чтобы свериться с компасом. Заметив под собой небольшую песчаную косу, летчик сумел сесть «на брюхо» с убранными шасси, опасаясь скапотировать. Утром выяснилось, что самолет удалось посадить на остров Джарылгач, откуда летчиков и забрал сторожевой катер.

    Вальцефер сумел долететь до Крыма, но отклонился от курса и стал садиться в районе Евпатории. При посадке машину разбило в щепки, а сам капитан получил тяжелые ранения. Но техник Фукалов, отделавшийся лишь легкими ушибами, смог вытащить пилота из кабины и оказать ему первую помощь.

    Последняя четверка сумела благополучно добраться до Крыма, тоже сбившись в темноте при низкой облачности и дожде с курса. В полете летчики шли парами, которые в конце концов потеряли друг друга из виду.

    Скачков и Сапрыкин оказались в районе села Терекли-Конрад и там совершили посадку. Вторая пара — Шевченко и Мягков — уклонились в сторону Севастополя. И так как сумерки быстро сгущались, а горючее было на исходе, Шевченко пошел на вынужденную и разбился. Мягков не решился садиться и выбросился с парашютом. Во время приземления летчик ударился головой о телеграфный столб. Удар оказался смертельным.

    За все время боев под Одессой сводная авиагруппа ВВС Черноморского флота потеряла 8 человек и столько же — во время перелета в Крым.

    Теперь сложно задним числом судить о том, можно ли было избежать столь высоких небоевых потерь. Но если бы был учтен опыт перелета первой группы и уменьшена перегрузка машин, а все машины группы были бы готовы к вылету еще утром, и летели бы одной группой под руководством опытного летчика, вероятность потерь, скорей всего, бы значительно уменьшилась.

    Разработка нового плана

    (12 октября)

    После того как стало ясно, что решение об одноэтапной эвакуации наконец будет принято, встал вопрос о его практическом осуществлении. Еще при разработке плана экстренной эвакуации командованию ООР стало ясно, что наибольшую трудность представляет как раз осуществление эвакуации боевых частей Приморской армии.

    Организовать проведение такой сложной операции, во время которой 4 дивизии с тяжелым вооружением должны были быть эвакуированы за одну ночь, можно было только совместными усилиями четырех штабов: Приморской армии, ООР, Одесской ВМБ и Черноморского флота.

    Операция должна была состоять из четырех этапов.

    На предварительном этапе предполагалось сосредоточить в Одесском порту крупные транспорты и боевые корабли, в количестве, необходимом для проведения эвакуации за одну ночь, и передислоцировать основную часть истребительной авиации Черноморского флота к мысу Тарханкут, поближе к коммуникациям, на которых будет осуществляться эвакуация.

    Сама эвакуация боевых частей должна была проводиться в три этапа.

    С ноля часов 15 октября дивизии отправляли и грузили на суда свои тылы, артиллерию и технику. В 19.00 с позиций должны были скрытно сняться основные силы и уйти в порт. С 22.00 начинался отход арьергардов, а в полночь позиции должны были покинуть последние подразделения сил прикрытия.

    План движения дивизий в порт и непосредственно к местам погрузки составлялся с учетом нахождения позиций, занимаемых ими в системе обороны[471] и им предусматривались следующие маршруты движения частей.

    2-я кавалерийская дивизия подходит к Таможенным воротам по спуску Вакуленчука и далее на Карантинный мол, в Карантинной гавани, где с причала № 5 грузится на транспорты «Чапаев» и «Большевик». Тылы и частично артиллерия и транспорт дивизии должны были грузиться на баржу, буксируемую СКР «Кубань».

    25-я стрелковая дивизия — по спуску Кангуна через Таможенные ворота к Платоновскому и Новому молам в Новой гавани, где грузится на транспорты «Курск», «Жан Жорес» и «Украина».

    95-я дивизия движется двумя колоннами: по Военному спуску и улице Старостина через Крымские ворота на Военный мол, в Каботажной гавани, где грузится с причалов № 34 и 36 на транспорты «Армения», «Калинин» и «Восток».

    421-я дивизия следует через Пересыпь в Нефтяную гавань, где грузится на транспорты «Котовский» и «Сызрань». Погранполк направляется на Военный мол в Каботажной гавани, где грузится на транспорт «Абхазия».

    К 21.00 войска начнут подходить к судам. Для прикрытия отхода каждая дивизия оставляет по батальону, насчитывающему не менее 1200 человек в качестве арьергарда. Части прикрытия начинают отход к пунктам посадки в 22.00.

    Арьергард 421-й дивизии должен был грузиться там же, где и сама дивизия — в Нефтяной гавани, арьергард 95-й в Практической, с той разницей, что вывозить их планировалось не транспортами, с помощью канонерских лодок, тральщиков и парусно-моторных шхун.

    Арьергард же 25-й дивизии должен был грузиться в Аркадии на суда с малой осадкой: болиндеры, моторные баркасы, 50 парусных и моторных шлюпок и на 27 понтонных шлюпок[472].

    От каждой дивизии к флотскому коменданту участка посадки[473] выделялся армейский представитель для поддержания порядка, а на каждое судно назначались начальник и комиссар эшелона, которые должны были руководить посадкой людей и отвечать за погрузку оружия. Разработанные схемы движения подразделений от позиций до порта были вручены командирам. На подходе к порту на мостовой улиц начерчивались белой краской стрелы, показывающие направление к порту. Назначались специальные «маяки» для облегчения ориентировки и проводники для движения по порту, заранее изучившие порт и расположение судов в гаванях[474].

    Посадка должна была производиться поротно, в колоннах «по одному», на 2–4 трапа одновременно. Одновременно же с посадкой пехоты должны были грузиться вручную по трапам станковые пулеметы, минометы и легкие орудия без лошадей и повозок[475].

    Нормативы на погрузку с учетом количества задействованных судов и трапов были установлены в количестве 45 минут для тысячи человек, 1,5 часа для 2 тысяч, 2 часа для 5 тысяч человек и 3 часа для 10 тысяч.

    Для каждой стрелковой дивизии выделялось по три судна, стоящих между смежными причалами, а для кавдивизии — два. Причалы, с которых будет грузиться каждая дивизия, было решено объединить в эвакуационные участки, контролируемые выделенными комендантами. Два транспорта оставлялись в резерв на случай поломки или уничтожения противником судов, предназначенных для эвакуации.

    Расчет времени в предстоящей операции приобретал решающее значение, так как конвои должны были успеть за темное время суток добраться до середины Каракинитского залива, где их смогла бы прикрыть истребительная авиация Черноморского флота. С учетом того, что транспорты для проведения успешных налетов должны быть предварительно обнаружены авиаразведкой противника, предельное время выхода транспортов на середину Каракинитского залива определялось как 9.00 16 октября. Следовательно, последние суда должны были покинуть Одесский порт до 3–4 часов ночи. Норматив на съемку со швартов и выход из порта устанавливался в полчаса.

    Для выхода двенадцати судов требовалось 6 часов. Чтобы последнее судно ушло до 4.00, первое должно было выйти в 22.00. Значит, посадка на него должна была быть закончена в 21.30.

    На примере двух рот был составлен хронометраж движения от передовой до причалов. При максимальной скорости движения[476] расстояние можно было покрыть за два — два с половиной часа.

    Для концевых частей этот норматив решено было удвоить, учитывая возможные заторы и последствия налетов вражеской авиации. Гидрографическая служба базы для облегчения выхода из гавани в воротах порта на месте Воронцовского маяка и на оконечностях мола должна была установить белые огни. Для ориентировки на внешнем рейде на Большой Фонтанке устанавливался зеленый огонь, на мысе Е — синий. Капитанам разрешалось в случае угрозы столкновения включать отличительные бортовые огни.

    Учитывая таллинский опыт, классических конвоев решено было не организовывать, так как при недостатке судов охранения они были слишком уязвимы для вражеского удара и экономили противнику время на поиск целей.

    При неодновременном окончании погрузки более надежным представлялось самостоятельное использование каждым судном имеющегося у него запаса темного времени на то, чтобы как можно дальше уйти из опасной зоны.

    Исходя из этих соображений, сбор транспортов на внешнем рейде был признан опасным. Кроме того, организация конвоя приводила к неизбежному равнению по самому тихоходному, что также расходовало драгоценное время. Кроме этого, капитаны гражданских транспортов и даже многие командиры военных транспортов не имели достаточного опыта согласованного движения в конвое.

    Поэтому каждое судно должно было на максимально возможной для него скорости стараться покинуть зону конвоя. На случай обнаружения транспорта противником каждый из них должны были непосредственно прикрывать 3 охотника, образующих своеобразный мини-конвой. Таким образом, транспорты должны были фактически осуществлять движение импровизированной колонной конвоев.

    Расстояние между такими мини-конвоями, конечно, никак не регулировалось, но предполагалось, что они растянутся примерно на 40–50 миль. Корабли эскадры должны были осуществлять прикрытие движения в этом пределе, сосредоточиваясь в наиболее угрожаемых участках, число которых должно было уменьшаться по мере удаления кораблей от базы.

    План эвакуации даже в своем окончательном варианте имел несколько уязвимых мест, ликвидировать которые полностью так и не удалось. Большое скопление людей в порту становилось идеальной целью для вражеской авиации. И ни авиация, ни зенитные дивизионы уже не могли обеспечить прикрытие эвакуации армии на одном из самых ответственных ее этапов — при погрузке основных сил на транспорты. Для уменьшения возможных потерь и эвакуируемые дивизии, и сами транспорты, на которые они грузились, были максимально рассредоточены по гаваням, благо размеры Одесского порта это позволяли. Транспорты при этом решено было разместить у причалов так, чтобы попадание одной бомбы не могло привести к повреждению сразу двух транспортов. Несколько меньшую угрозу представлял также возможный артналет.

    Количество резервных судов, как это выяснилось еще до начала эвакуации, тоже оказалось недостаточным. Особую тревогу это вызвало у командующего армией генерал-майора Петрова, который, узнав, что вовремя, возможно, не будут поданы три транспорта, что превышало возможности выделенного резерва, сказал исполнявшему обязанности начальника штаба ОВМБ, капитану 3-го ранга Деревянко:

    «Если моряки не способны поднять все войска и есть угроза хоть одному полку, вы, моряки, можете уходить, а я останусь с армией». В целом план соответствовал реальной обстановке, и теперь все зависело от того, как его удастся реализовать.

    Эвакуация Приморской армии

    (19.00–5.00)

    Во второй половине дня 15 августа командующий Одесским оборонительным районом контр-адмирал Жуков с борта крейсера «Червона Украина» отдал последний приказ:

    «1. Отвод войск ООР начать в 19.00 15.10.41 г., закончив амбаркацию в ночь с 15.10 на 16.10 согласно утвержденному мною 13.10 плану.

    2. Выполнение операции по отводу сухопутных войск ООР и амбаркацию их возлагаю на командующего Приморской армией генерал-майора Петрова.

    3. Командующего Одесской военно-морской базой контр-адмирала Кулишова подчиняю командующему Приморской армией.

    4. Потребовать от командиров и комиссаров соединений и частей под их персональную ответственность, чтобы оставляемые за невозможностью эвакуации имущество, материальная часть и запасы были уничтожены. Личное оружие и оружие коллективного пользования взять с собой.

    Объекты государственного и оперативного значения разрушить согласно утвержденному мною плану.

    5. Мой КП с 12.00 15.10.41 г. — крейсер „Червона Украина“.

    6. Генералу Петрову о ходе отхода и амбаркации доносить мне через каждые 2 часа, начиная с 20.00 15.10.41 г.»[477].

    С 15 часов началась погрузка полевого управления армии. Для управления частями осталась опергруппа в составе командующего армией Петрова, члена Военного совета Азарова, начштарма Крылова, а также начальников оперотдела, артиллерии и инжуправления с их помощниками и помощника начальника связи с шестью связистами[478]. Опергруппа оставила главный КП, расположенный в подвалах коньячного завода, который начали готовить к подрыву, и к 17 часам перешла на бывший КП ОВМБ, расположенный на набережной.

    В 19.00 из всех секторов в него поступили короткие сообщения: «Идет по плану», означавшие, что части армии начали отход. В этот момент вся артиллерия, назначенная прикрывать марш-бросок 4-х дивизий к порту, открыла огонь по румынским позициям. Их поддержали бронепоезда и береговые батареи, которые уже с утра участвовали в имитации подготовки к наступлению и должны были вести огонь до полного израсходования боезапаса.

    Для достижения большей правдоподобности начальник артиллерии Приморской армии полковник Рыжи предпринял маневр огнем силами оставляемых береговых батарей и артиллерии, находящихся на рейде боевых кораблей.

    Отход частей 421-й, 95-й, 25-й стрелковых дивизий и 2-й кавалерийской дивизии прикрывали специально выделенные арьергардные батальоны, усиленные батареями полевой артиллерии и противотанковыми пушками. Сам отход проходил довольно гладко, были зафиксированы всего две незначительные попытки противника перейти в наступление во время отхода частей: на участке 31-го СП 25-й СД и на участке 161-го СП 95-й СД. Попытки эти больше напоминали разведку боем, и командиры обеих дивизий доложили об этом в штаб Приморской армии только после того, как атаки противника были отбиты, однако командующий Приморской армии генерал-майор Петров на всякий случай сообщил об этом Военному совету ООР телефонограммой с пометкой «вне очереди».

    При подходе к порту стали возникать заторы, первые из которых образовались еще днем, во время эвакуации остатков тылов армии, военно-морской базы и полевого управления армии. Проезжая в порт, командующий ООР Жуков с тревогой сказал сопровождавшему его члену Военного совета Азарову: «А ведь это еще не главные силы отходят».

    Впоследствии его опасения полностью подтвердились. С началом отхода главных сил заторы стали усиливаться. Особенно тяжелая ситуация сложилась на маршруте следования 95-й СД. Весь следовавший на погрузку автотранспорт там пришлось бросить, и последние эшелоны с трудом продирались через нагромождение брошенных машин. Петров в одной из следующих телефонограмм[479] сообщил о большом заторе на подходе к порту.

    Бронепоезда первыми из огневых средств, оставленных для прикрытия отхода, прекратили огонь и стали отходить в тупики, где их должны были подрывать собственные команды или саперы. Взрывчатки для полного подрыва такой массивной техники уже не хватало, поэтому уничтожение бронеплощадок и паровозов производили всеми доступными способами. Так, на бронепоезде «За Родину» паровоз уничтожили подрывом обложенной вокруг котла взрывчатки, предварительно подняв до предельного давление в котле и обложив его под броневым кожухом ящиками с толом, шнуры от которых были выведены за дверь паровозной будки. На бронеплощадках были установлены ящики с толом и бутылки с горючей смесью, которые были подожжены выстрелами из винтовок, очевидно, из-за отсутствия нужного количества запальных шнуров.

    Управления, политотделы и штабы отошли еще раньше и к 19.00 уже разместились на транспортах. Уничтожение портовой структуры проводилось несколько опережающими темпами, что создало определенные проблемы. В порту не было электричества и не работали электрокраны. Начальник инженерных войск Приморской армии полковник Кедринский выехал на электростанцию, но электричество так уже и не было дано. По распоряжению коменданта порта Романова орудия приходилось предварительно разбирать и по частям грузить на суда, маленькими механическими кранами и вручную, что в свою очередь замедлило погрузку.

    В темноте по какой-то причине загорелись портовые склады. Пожар был сильным, и вовремя потушить его не удалось. Причалы, возле которых находились горящие склады, оказались настолько подсвеченными пламенем, что командир «Червоной Украины» капитан 1-го ранга Басистый в бинокль наблюдал возле них и загружающиеся транспорты, и подходящие войска, о чем немедленно сообщил находившемуся на борту крейсера командующему ООР Жукову.

    После начала пожара последовал налет вражеской авиации, не нанесший ни кораблям, ни отходящим войскам особенного ущерба, но оставивший командование в размышлениях относительно того, обнаружил уже противник эвакуацию или же еще нет.

    В результате до 20.00, как это было намечено по плану, завершить погрузку артиллерии не удалось, и из-за проблем с кранами часть орудий и тягачей в итоге были брошены на причалах — времени на их уничтожение уже не оставалось[480]. По этой же причине часть непогруженных машин пришлось просто столкнуть с причалов.

    Правда, в некоторых случаях, посадку удавалось закончить и раньше намеченного срока. Так, представитель 25-й дивизии позвонил на ФКП в 21.35 и радостно сообщил, что части дивизии закончили посадку на транспорт «Жан Жорес», и командир охраны рейдов с командиром конвоя готовы дать транспорту разрешение на выход. Разрешение было получено, и через 10 минут «Жан Жорес» покинул гавань.

    Незадолго до 22 часов случилась прямо обратная ситуация: из Нефтяной гавани без разрешения двинулись транспорты «Котовский» и «Сызрань». Как выяснилось из данных позже всеми отвечавшими за погрузку лицами объяснений, комендант участка посадки отвлекся на встречу подходивших подразделений, а его помощник ошибся при подсчете подразделений и посчитал погрузку законченной, о чем и сообщил командирам транспортов. Капитаны судов возражать не стали, и, напротив, приняли сообщение об окончании погрузки за «добро» на выход.

    В условиях осажденного города суровые наказания, случалось, следовали и за гораздо менее значительные нарушения. Так, командира эсминца «Бойкий» Годлевского чуть не наказали только за неосторожно вставленное в радиограмму слово. Но так как виновных было много, а заменить их некем, к ответственности их привлекать не стали, ограничившись строгим внушением командира базы.

    В 22.00 из гавани вышел второй конвой. В 23.00 эсминец «Шаумян» потихоньку повел на буксире подбитый транспорт «Грузия», а за ним ненамного быстрее отправился транспорт «Восток», до предела забитый тылами, артиллерией и 2,5 тыс. бойцов 95-й стрелковой дивизии.

    В 23.00 основные силы отходящих частей стали подходить к порту. Батальоны прикрытия ожидали на позициях до полуночи, каждый час делая доклады с частично оставленных им для этого средств связи командных пунктов дивизий. В первом часу ночи они в свою очередь также начали отход с передовых рубежей[481].

    Ближе к полуночи флагманский минер базы Квасов ухитрился заминировать выход из Практической гавани, в которой еще оставались 2 транспорта с арьергардом 95-й дивизии — «Армения» и «Калинин».

    Корабли было решено перетянуть вдоль причалов, где около 60 метров воды было свободно от мин. Квасов, находясь по приказу командира базы во время буксировки каждого транспорта на его мостике, следил оттуда, чтобы судно не наскочило на мины. В обычных условиях на выход из гавани ушло бы не более 5 минут, но осторожная буксировка вдоль края минного поля требовала гораздо больше времени. Корабли удалось вывести из гавани только через час.

    Одиночные суда продолжали покидать Одесский порт. В 0.55 вышла «Сызрань» с частями 421-й дивизии, к 2.00 порт покинули теплоход «Украина» и транспорт «Курск» с частями 25-й.

    В 2.30 закончила посадку 2-я кавдивизия. Из двух назначенных ей транспортов в порт пришел, хотя и с опозданием, только «Чапаев». Поэтому часть ее личного состава, которая должна была отправляться на задержавшемся «Большевике», было решено отправлять на крейсерах, которые, как и вспомогательные суда, были выбраны в качестве резерва, на случай если число пришедших транспортов окажется меньше планируемого.

    «Большевик» все-таки появился. Он пришел через полчаса после того, как погрузка дивизии была завершена. Таким образом, к 2 часам ночи были полностью отправлены только две из четырех дивизий.

    В это время по плану эвакуация дивизий должна была уже завершиться полностью, и дальше должны были грузиться только части прикрытия.

    Хоть добиться этого и не удалось, сворачивание всех служб базы проходило по ранее утвержденному плану.

    Задержались с посадкой из-за минирования Практической гавани части 95-й дивизии.

    «Армению», на которой эвакуировались 2 стрелковых полка, удалось загрузить к 3.00, а погрузка на «Калинин» затягивалась еще больше так, как он брал на борт кроме пехоты 57-й артполк и отдельный артдивизион. В отсутствие вышедших из строя кранов погрузка шла крайне медленно.

    Торопившийся покинуть гавань еще 4 часа назад транспорт «Котовский» так и стоял у стенки, так как по непонятным причинам задерживалась часть 421-й СД вместе с ее командиром Коченовым.

    Отходившие арьергардные части, которые стали появляться в порту около 2 часов ночи, баркасами стали доставлять на крейсера. В связи с этим «Красный Кавказ» около полуночи прекратил обстрел противника и перешел на внешний рейд, где и ожидал появления прикрывавших отход батальонов.

    Бойцам этих батальонов пришлось осуществлять примерно 20-километровый марш за 2 часа, вдвое быстрее отошедших войск. Практически всю дорогу они бежали. По его завершении им приходилось подниматься на высокие борта крейсеров «Красный Крым» и «Красный Кавказ». Люди были настолько измучены, что командиры кораблей выставили у сходней и штормтрапов[482] матросов и старшин, которые снимали с измученных бойцов снаряжение и буквально втаскивали их на борт.

    Береговые батареи и 16-й зенитный дивизион вели стрельбу до 2 часов ночи, после чего были подорваны. Часть бойцов с них была доставлена машинами в порт, а со 181-й, 162-й и 163-й батарей эвакуация проводилась четырьмя шхунами сразу в Севастополь и Евпаторию.

    В 5 часов 10 минут сигнальщики доложили о выходе из гавани последнего транспорта. К борту крейсера «Червона Украина» подошел тральщик. Командир дивизиона тральщиков капитан-лейтенант Леут доложил контр-адмиралу Владимирскому, что в порту людей не осталось, кроме командира ОВРа, капитана 2-го ранга Давыдова, который закончит постановку мин и уйдет последним. В 5.30 крейсер снялся с якоря. Когда рассвело, с «Червоной Украины» увидели армаду транспортов, кораблей и шхун, растянувшуюся на несколько десятков миль.

    В семь утра крейсер нагнал теплоход «Грузия». Все возможности по буксировке транспорта эсминцем «Шаумян» к этому времени были уже исчерпаны. Стальные тросы не выдерживали нагрузки и постоянно рвались, во время обрывов погиб один человек и еще двое были ранены. Командир эсминца «Шаумян» доложил командующему эскадрой, что буксировать «Грузию» больше не может, так как все буксиры порваны. Исполнявший обязанности капитана старпом Габуния принял решение продолжать движение самостоятельно, управляясь машинами. Транспорту посчастливилось избежать атак вражеской авиации, и на следующий день он сумел добраться до Севастополя.

    При организации прикрытия уходящих транспортов, как и при проведении эвакуации, были учтены все ошибки Таллинского перехода. Маршрут выходящих из Одессы в Севастополь кораблей имел один излом — у Тендры.

    До него корабли находились на относительно небольшом расстоянии от ближайших аэродромов противника, и риск частых и интенсивных налетов тут был очень велик. После прохождения Тендры корабли поворачивали южнее, и с удалением от немецких аэродромов риск налетов уменьшался.

    Поэтому наибольшему риску подвергались транспорты, ушедшие последними, так как они не успевали пройти опасный участок затемно. Соответственно, они и охранялись более тщательно. Пять концевых транспортов, задержавшихся с погрузкой: «Грузия», «Калинин», «Котовский», «Чапаев» и «Армения» прикрывали 4 эсминца: «Шаумян», «Незаможник», «Смышленый» и «Бодрый». Ждать «Большевик» концевой конвой уже не мог и ушел без него.

    Остальные корабли эскадры в основном прикрывали транспорты, идущие в среднем конвое.

    В соответствии с уроками Таллинского перехода было предпринято эшелонирование по скорости: быстроходные корабли не должны были следовать вместе с тихоходными и ожидать их. В случае повреждения какого-то из судов общая скорость конвоя не должна была падать.

    Основное ядро Приморской армии шло на 11 транспортах, 2 крейсерах, 4 эсминцах, 8 тральщиках и 3 канлодках. К охранению транспортов было привлечено 25 малых охотников и соединение торпедных катеров. С воздуха их прикрывали 40 истребителей.

    Когда рассвело, противник разведкой установил большое число транспортов, шедших из Одессы, и с 10.00 начал их бомбить. Налетам подверглись «Жан Жорес», «Украина», «Курск», «Калинин» и шедший за последним конвоем слабо охранявшийся «Большевик». Транспорты бомбили «Ю-88», прикрываемые «Ме-109».

    Пикирующих бомбардировщиков «Ю-87» противник не применял.

    Налеты авиации отражались всеми имевшимися в наличии зенитными огневыми средствами. Все корабли эскадры — не только крейсера и эсминцы, но и тральщики, охотники и другие малые суда, вели огонь из всех имевшихся зенитных орудий и пулеметов. Транспорты тоже вели огонь по противнику из имевшейся на них зенитной артиллерии, а капитан «Жана Жореса» Лебедев распорядился установить на палубе перевозимые им зенитные пушки Чапаевской дивизии.

    С восходом солнца истребители флота, поднявшись с аэродромов Крыма и Тендры, прикрыли транспорты и при подходе авиации противника стали вступать с ней в бой. Противник предпринимал атаки в течение дня, но без особого успеха. Лишь к вечеру, после того как прикрывающие конвои истребители ушли на свои аэродромы, торпедоносцы противника, подойдя с севера, смогли утопить слабо охранявшийся транспорт «Большевик».

    Незагруженный «Большевик», ушедший из Одессы последним, следовал концевым в колонне транспортов. На борту его находилось лишь около 20 солдат Приморской армии. Около 18 ч. в Каркинитском заливе между Одессой и мысом Тарханкут в атаку на него вышли три торпедоносца Не-111, четыре бомбардировщика и четыре истребителя. Два истребителя обстреливали торпедные катера, которые пытались прикрыть «Большевик», остальные продолжили атаку транспорта. В течение 7–10 минут они, пересекая курс судна по всем направлениям, обстреливали его из пушек и пулеметов. Затем были сброшены торпеды. Две торпеды попали в кормовую часть с правого борта. Взрывом были разрушены обе переборки кормового трюма и главная машина. Пароход начал быстро погружаться кормой. Бомбардировщики противника, не встречая сопротивления, продолжили свои атаки. Бомбы рвались вдоль обоих бортов. Несколько снарядов авиационных пушек попали в форпик. Дифферент парохода достиг угрожающих размеров, киль оголился до второго трюма, и «Большевик», резко накренившись на правый борт, пошел ко дну. Спущенные на воду шлюпки были пробиты осколками, но большинству команды все-таки удалось спастись благодаря подобравшим их кораблям охранения. По разным данным, при налете на пароход погибло от 2 до 16 человек.

    Эвакуация Одессы, при которой все внимание штаба организовывавшей ее Одесской ВМБ было направлено на то, чтобы предотвратить ошибки, допущенные в Таллинском переходе, оказалась не просто успешной.

    Она стала эталоном операции по эвакуации целой армии, проведенной в предельно сложных условиях постоянного соприкосновения с противником и активного противодействия его авиации.

    Тщательно разработанные войсковая и морская составляющие плана операции дали возможность скоординировать действия Приморской армии и Черноморского флота, сделав возможным эвакуацию с занимаемых ими позиций в течение 10 часов четырех дивизий с тяжелым вооружением.

    Помимо успешного осуществления самой эвакуации также успешно была осуществлена и проводка транспортов с войсками в Севастополь. Продуманная система выхода и следования «микроконвоев» показала свою жизнеспособность. Темное время суток было использовано с максимальной эффективностью. Авиационное прикрытие микроконвоев и охрана их кораблями Черноморского флота строились с учетом пределов досягаемости их вражеской авиацией.

    В эвакуации участвовали 37 торговых и военных, крупных, средних и малых транспортов. Всего в операции принимали участие более 80 кораблей, судов и катеров. За период с 1 по 16 октября было вывезено 86 тыс. военнослужащих с вооружением и 15 тыс. человек гражданского населения. Из них в последнюю ночь, с 15 на 16 октября, было эвакуировано 38 тыс. человек. Было вывезено 570 орудий, 938 автомашин, 34 танка и 22 самолета.


    Примечания:



    4

    Скаты с увеличенной крутизной, затруднявшие преодоление рвов.



    44

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 129.



    45

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д, 32, л. 131.



    46

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 137.



    47

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 21, л. 1–2.



    48

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л.142.



    449

    А в городе оставались невывезенными около 300 тыс. жителей.



    450

    Что в общем не соответствовало действительности, так как командующий ООР свое отношение к телеграмме так и не высказал.



    451

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 4, л. 63.



    452

    Например, генерал-полковника Хренова.



    453

    Глогжяну.



    454

    Кроме самих членов Военного совета на нем присутствовали только Петров, Шишенин, Крылов и Хренов.



    455

    ВОСО.



    456

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 294.



    457

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 4, л. 58–59.



    458

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 297.



    459

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 4, л. 60.



    460

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 304.



    461

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 304.



    462

    На это у него ушли целые сутки непрерывной работы.



    463

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 294.



    464

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 308.



    465

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 310.



    466

    Должна была прийти еще и «Украина», но она задержалась по неизвестным причинам.



    467

    До 4000 человек.



    468

    2–7 шпангоуты.



    469

    ЦАМО РФ, ф. 288 оп. 9900, д. 32, л. 323.



    470

    Который находился в то время практически за пределами досягаемости авиации противника.



    471

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 320.



    472

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 322.



    473

    Отвечавшему и за оборону причалов в случае прорыва к ним противника.



    474

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 318.



    475

    ЦАМО РФ ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 319.



    476

    Бегом.



    477

    ЦВМА РФ, ф. 204, д. 6772, л. 26.



    478

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 323.



    479

    Он должен был докладывать каждый час.



    480

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 325.



    481

    ЦАМО РФ, ф. 288, оп. 9900, д. 32, л. 324.



    482

    На «Червону Украину» эвакуация осуществлялась в гавани, а на «Красный Кавказ» — на рейде.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.